Чужеземцы в «Записках» Цезаря

с.75 Чуже­зем­ных наро­дов (ex­te­rae na­tio­nes), о кото­рых Цезарь так или ина­че упо­ми­на­ет в «Запис­ках», на повер­ку ока­зы­ва­ет­ся срав­ни­тель­но немно­го. Основ­ной объ­ём сооб­щае­мой им исто­ри­ко-этно­гра­фи­че­ской инфор­ма­ции при­хо­дит­ся на долю север­ных вар­ва­ров – гал­лов, гер­ман­цев и бри­тан­цев. Кро­ме того, в повест­во­ва­нии Цеза­ря при­сут­ст­ву­ют гре­ки, мель­ком упо­ми­на­ют­ся испан­цы и фра­кий­цы, а так­же дикие гор­цы и пер­во­быт­ные пле­ме­на, насе­ляв­шие ост­ро­ва в дель­те Рей­на. Из всех пере­чис­лен­ных наро­дов и пле­мён лишь гре­ки – мас­са­лиоты, будучи «людь­ми обра­зо­ван­ны­ми» (ho­mi­nes doc­ti: BC. II. 12. 4), при­над­ле­жа­ли к миру циви­ли­за­ции, тогда как осталь­ные «тону­ли во мра­ке вар­вар­ства»¹.

«Вар­вар­ство»^2—3 в пони­ма­нии Цеза­ря явля­лось сино­ни­мом «дико­сти» (напри­мер, гер­ман­цы в речи Диви­ци­а­ка оце­ни­ва­ют­ся им как «дика­ри и вар­ва­ры» (ho­mi­nes fe­ri ac bar­ba­ri: BG. I. 31. 5; ср. 33. 4; IV. 10. 4)), незна­ко­мой с обра­зом жиз­ни гре­ков и рим­лян (ho­mi­nes bar­ba­ri et nostrae con­sue­tu­di­nis ime­ri­ti: IV. 22. 1). Послед­ний вклю­чал в себя как мате­ри­аль­ную, так и духов­ную куль­ту­ру (cul­tus at­que hu­ma­ni­tas: I. 1. 3). И если поня­тие «духов­ная куль­ту­ра», или обра­зо­ван­ность, hu­ma­ni­tas (I. 47. 4), было для Цеза­ря ана­ло­гич­но поня­тию «циви­ли­зо­ван­ный образ жиз­ни» (ср. IV. 3. 3; V. 14. 1), то неве­же­ство (im­pe­ri­tia), напро­тив, явля­лось харак­тер­ным при­зна­ком вар­вар­ства (bar­ba­ros at­que im­pe­ri­tos ho­mi­nes: I. 40. 9; 44. 9; IV. 22. 1; VI. 10. 2). Вар­вар­ство отли­ча­ли обы­чаи, казав­ши­е­ся «дики­ми» пред­ста­ви­те­лю гре­ко-рим­ской циви­ли­за­ции, как, напри­мер, чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния у гал­лов (VI. 16. 2–5) или «груп­по­вой брак» у бри­тан­цев (V. 14. 4–5). Вар­вар­ский образ жиз­ни харак­те­ри­зо­вал­ся воин­ст­вен­но­стью (IV. 1. 3; VI. 23. 1–8; BC. I. 85. 8), необыч­ной дие­той и «стран­ной» одеж­дой (BG. IV. 1; 10; V. 14; VI. 21–22), при­о­ри­тет­ным раз­ви­ти­ем ското­вод­ства в ущерб зем­леде­лию (IV. 1. 6; V. 14. 2) и неко­то­ры­ми дру­ги­ми при­зна­ка­ми.

Хотя Цеза­ря нель­зя счи­тать писа­те­лем-при­ми­ти­ви­стом, тем не менее в его «Запис­ках» неод­но­крат­но встре­ча­ют­ся недву­смыс­лен­ные ука­за­ния на с.76 то, что циви­ли­за­ция пагуб­но вли­я­ет на обще­ст­вен­ные нра­вы, а это, в свою оче­редь, рано или позд­но неиз­беж­но при­во­дит к упад­ку воен­но-поли­ти­че­ско­го могу­ще­ства (I. 1. 3–4; IV. 2–3; VI. 24). Дан­ное обсто­я­тель­ство, на наш взгляд, объ­яс­ня­ет­ся тем, что Цезарь либо недо­ста­точ­но кри­ти­че­ски вос­при­нял, либо сам черес­чур субъ­ек­тив­но интер­пре­ти­ро­вал сведе­ния сво­их источ­ни­ков о быте и нра­вах нер­ви­ев (II. 15. 4–6), све­вов (IV. 1–3) и в целом всех гер­ман­цев (VI. 21–24), повест­во­ва­ние о кото­рых при­об­ре­ло у него отчёт­ли­вые при­зна­ки «куль­тур­но­го при­ми­ти­виз­ма». Эле­мен­ты иде­а­ли­за­ции «бла­го­род­ных дика­рей» в «Запис­ках» Цеза­ря свиде­тель­ст­ву­ют, в част­но­сти, о том, что их автор вовсе не был чужд элли­ни­сти­че­ской исто­ри­ко-этно­гра­фи­че­ской тра­ди­ции⁴.

Сре­ди поло­жи­тель­ных качеств гал­лов Цезарь отме­ча­ет бла­го­че­стие (na­tio est om­nis Gal­lo­rum ad­mo­dum de­di­ta re­li­gio­ni­bus. VI. 16. 1; ср.: VI. 17), храб­рость в бою (vir­tus, for­ti­tu­do. I. 1. 4; 28. 5; II. 8. 1–2; 24. 4; 27. 3; 33. 5; III. 25. 1; VII. 59. 5–6; 77. 4), нена­висть к раб­ству⁵ и любовь к сво­бо­де (III. 8. 4; VII. 1. 3–8; 76. 2). По его мне­нию, гал­лы отли­чав­ши­е­ся воин­ст­вен­но­стью (VI. 15. 1), «пре­вос­хо­ди­ли воин­ской доб­ле­стью все наро­ды» (vir­tu­te bel­li om­ni­bus gen­ti­bus prae­fe­re­ban­tur. V. 54. 5) и даже когда-то гер­ман­цев (VI. 24). Он при­во­дит яркие при­ме­ры муже­ства, геро­из­ма, бла­го­род­ства и пре­дан­но­сти неко­то­рых из них⁶ в момен­ты смер­тель­ной опас­но­сти (III. 22; с.77 IV. 12; V. 45; VII. 25; 40). Кро­ме того, Цезарь утвер­ждал, что этот народ «явля­ет­ся чрез­вы­чай­но сооб­ра­зи­тель­ным и на ред­кость спо­соб­ным к заим­ст­во­ва­нию и вос­про­из­веде­нию у себя все­го того, чему учат дру­гие» (ut с.78 est sum­mae ge­nus sol­ler­tiae at­que ad om­nia imi­tan­da et ef­fi­cien­da, quae ab quo­que tra­dun­tur, ap­tis­si­mum: VII. 22. 1).

Одна­ко похва­лы име­ют неза­мыс­ло­ва­тый под­текст. Понят­но, что при­зна­ние доб­ле­сти гал­лов при­да­ёт вес успе­хам Цеза­ря – какой почёт в победе над тру­са­ми? В этом смыс­ле осо­бен­но пока­за­те­лен эпи­зод бит­вы под Ава­ри­ком: гал­лы, падая один за дру­гим под выст­ре­ла­ми скор­пи­о­на, шли впе­рёд, лишь бы под­жечь рим­ские осад­ные соору­же­ния (VII. 25). Таким обра­зом, рас­ска­зы­вая о храб­ро­сти вра­га и вро­де бы демон­стри­руя тем самым свою объ­ек­тив­ность, автор на деле пока­зы­ва­ет пре­вос­ход­ство рим­лян, ибо гал­лы про­яв­ля­ют себя, лишь поги­бая и не нано­ся вреда вра­гу, и муже­ство их не при­во­дит к победе. Ана­ло­гич­ный под­текст име­ет и при­зна­ние спо­соб­но­сти гал­лов пере­ни­мать «то, чему учат дру­гие» – ведь речь идёт, в сущ­но­сти, об усво­е­нии рим­ско­го опы­та (см.: V. 42. 1–2).

Вооб­ще же в боль­шин­стве слу­ча­ев его оцен­ки гал­лов в целом, а так­же осо­бен­но­стей их «нацио­наль­но­го харак­те­ра» отли­ча­ют­ся сугу­бо нега­тив­ным смыс­лом, что дало осно­ва­ние Н. С. Широ­ко­вой гово­рить об «отчёт­ли­во про­сле­жи­ваю­щей­ся в тек­сте Цеза­ря анти­галль­ской тен­ден­ции»⁷. Так, по мне­нию Цеза­ря, вспыль­чи­вость и без­рас­суд­ство явля­ют­ся врож­дён­ны­ми каче­ства­ми гал­лов, застав­ля­ю­щи­ми их лег­ко­мыс­лен­но при­ни­мать на веру лож­ные слу­хи (ira­cun­dia et te­me­ri­tas, quae ma­xi­me il­li ho­mi­num ge­ne­ri est in­na­ta, ut le­vem audi­tio­nem ha­beant pro re com­per­ta: VII. 42. 2; ср. IV. 5. 3; VI. 7–8). Они непри­выч­ны к тру­ду (ho­mi­nes in­sue­ti la­bo­ris: VII. 30. 4), «поспеш­ны в при­ня­тии реше­ний и обык­но­вен­но пад­ки на все новое» (sunt in con­si­liis co­pien­dis mo­bi­les et no­vis ple­rum­que re­bus stu­dent: IV. 5. 1; ср. III. 8. 3; 10. 3), отли­ча­ют­ся неустой­чи­во­стью (in­fir­mi­tas), лег­ко­мыс­ли­ем (le­vi­tas ani­mi) и непо­сто­ян­ст­вом (mo­bi­li­tas. II. 1. 3; IV. 5; 13. 3). По сло­вам Цеза­ря, «насколь­ко гал­лы пол­ны реши­мо­сти и при­сут­ст­вия духа для нача­ла вой­ны, настоль­ко же они бес­ха­рак­тер­ны и нестой­ки перед лицом неудач» (ut ad bel­la sus­ci­pien­da Gal­lo­rum ala­cer ac promptus est ani­mus, sic mol­lis ac mi­ni­me re­sis­tens ad ca­la­mi­ta­tes per­fe­ren­das mens eorum est: III. 19. 6). Им свой­ст­вен­ны при­выч­ка к отсут­ст­вию поряд­ка и воин­ской дис­ци­пли­ны (Gal­li­ca con­sue­tu­do. BC. I. 51. 1. Впро­чем, были и исклю­че­ния из обще­го пра­ви­ла: BG. V. 34–35), «неле­пое вар­вар­ское высо­ко­ме­рие» (stul­ta ac с.79 bar­ba­ra ar­ro­gan­tia. BC. III. 59. 3) и хва­стов­ство (glo­ria, Gal­li­ca os­ten­ta­tio: III. 79. 6; BG. VII. 53. 3; ср. I. 14. 4), а так­же склон­ность к обма­ну (do­lus), коз­ням (in­si­diae) и веро­лом­ству (per­fi­dia: IV. 13. 4; 14. 3; V. 26–27; VII. 5. 5–6; 17. 7; 54. 2; BC. III. 60–61). Оче­вид­но, имен­но послед­ним обсто­я­тель­ст­вом⁸ было обу­слов­ле­но то недо­ве­рие, с кото­рым Цезарь отно­сил­ся к сво­ей сви­те, состо­яв­шей из гал­лов (ne­que sa­lu­tem suam Gal­lo­rum equi­ta­ti com­mit­te­re aude­bat: BG. I. 42. 5). Под­час они про­яв­ля­ли «исклю­чи­тель­ную и без­бож­ную жесто­кость» (sin­gu­la­rem et ne­fa­riam cru­de­li­ta­tem: VII. 77. 2; ср. 4. 9–10; 38. 9), при­ме­ром кото­рой мог­ли слу­жить, в част­но­сти, чело­ве­че­ские жерт­во­при­но­ше­ния (sac­ri­fi­cia: VI. 16. 2–5). Ярчай­ший при­мер – эпи­зод с изме­ной Литавик­ка, обли­чаю­щий одно­вре­мен­но и пре­да­тель­ство, и жесто­кость гал­лов (VII. 38). Как извест­но, послед­ний объ­явил, буд­то Цезарь уни­что­жил мно­гих знат­ных эду­ев и при­звал ото­мстить за них. Гнев эду­ев обру­шил­ся на рим­ских куп­цов, сле­до­вав­ших с Литавик­ком в надеж­де на его защи­ту (qui eius prae­si­dii fi­du­cia una ierant). А вме­сто защи­ты их ждёт неза­слу­жен­ная смерть после жесто­ких муче­ний (cru­de­li­ter excru­cia­tos), про­ви­ант, кото­рый они вез­ли с собой, под­вер­га­ет­ся раз­граб­ле­нию. Эффект уси­ли­ва­ет­ся бла­го­да­ря сдер­жан­но­му тону повест­во­ва­ния – автор наме­рен­но избе­га­ет пате­ти­че­ских вос­кли­ца­ний, ибо и так всё оче­вид­но – cum ta­cent cla­mant.

Важ­но отме­тить, что Цезарь по-раз­но­му отно­сил­ся к раз­лич­ным галль­ским пле­ме­нам. Так, об эду­ях, этих дав­них и вер­ных союз­ни­ках Рима (V. 54. 4), неод­но­крат­но полу­чав­ших от сена­та титул «еди­но­кров­ных бра­тьев рим­ско­го наро­да» (frat­res con­san­gui­neos­que sae­pe nu­me­ro a se­na­tu ap­pel­la­tos: I. 33. 2), он отзы­ва­ет­ся более бла­го­при­ят­но (VI. 12; VII. 33. 1), неже­ли о гель­ве­тах (I. 14), враж­деб­но настро­ен­ных по отно­ше­нию к рим­ля­нам (ho­mi­nes ini­mi­co ani­mo: I. 7. 5; ср. 10. 2). Кро­ме того, харак­те­ри­сти­ка неко­то­рых пле­мён вклю­ча­ет в себя эле­мен­ты при­ми­ти­виз­ма и иде­а­ли­за­ции «бла­го­род­ных дика­рей». Это отно­сит­ся, в част­но­сти, к воль­кам-с.80 тек­то­са­гам (VI. 24. 2–4), бель­гам (I. 1. 3; II. 4) и нер­ви­ям (II. 4. 8; 15; 27. 3–5). Спра­вед­ли­вость (ius­ti­tia) и воин­ская доб­лесть (bel­li­ca laus) воль­ков-тек­то­са­гов (Vol­cae Tec­to­sa­ges), по мыс­ли Цеза­ря, обу­слов­ле­ны избыт­ком насе­ле­ния и недо­стат­ком зем­ли (prop­ter ho­mi­num mul­ti­tu­di­nem ag­ri­que ino­piam), т. е. в конеч­ном сче­те бед­но­стью (VI. 24. 1). Ана­ло­гич­ную мысль он про­во­дит и в отно­ше­нии гер­ман­цев (24. 4–6). Не слу­чай­но бель­ги, самые храб­рые (for­tis­si­mi) из всех гал­лов (I. 1. 3), ока­зы­ва­ют­ся по про­ис­хож­де­нию гер­ман­ца­ми (II. 4. 2). Выдаю­щу­ю­ся храб­рость бель­гов Цезарь объ­яс­ня­ет их отда­лён­но­стью от мате­ри­аль­ной и духов­ной куль­ту­ры Нар­бон­ской Гал­лии (a cul­tu at­que hu­ma­ni­ta­te pro­vin­ciae), сла­бой вовле­чён­но­стью в про­цесс мено­вой тор­гов­ли с рим­ски­ми куп­ца­ми и посто­ян­ны­ми вой­на­ми с зарейн­ски­ми гер­ман­ца­ми (I. 1. 3).

Нер­вии, по его сло­вам, явля­ют­ся «самы­ми дики­ми» (ma­xi­me fe­ri) из бель­гов и живут «даль­ше всех» (lon­gis­si­me ab­sint: II. 4. 8). Куп­цы к ним не ездят, т. к. нер­вии запре­ща­ют им вво­зить в их пре­де­лы вино и пред­ме­ты рос­ко­ши, кото­рые «изне­жи­ва­ют душу и ослаб­ля­ют храб­рость» (re­lan­gues­ce­re ani­mos eorum et re­mit­ti vir­tu­tem: II. 15. 5). Сохра­няя стой­кое непри­я­тие все­го, что было свя­за­но с куль­тур­ной жиз­нью⁹, нер­вии оста­ва­лись «дики­ми и очень храб­ры­ми людь­ми» (es­se ho­mi­nes fe­ros mag­nae­que vir­tu­tis) (ibi­dem; cp. II. 27. 3–5). Харак­тер­но, что из всех вар­ва­ров лишь одним нер­ви­ям Цезарь при­пи­сал такое каче­ство, как «вели­чие духа» (ani­mi mag­ni­tu­do: 27. 5). У рим­лян они пере­ня­ли кое-какие воен­ные навы­ки, кото­рые с успе­хом исполь­зо­ва­ли про­тив них же (V. 42. 1–2). Таким обра­зом, Цезарь явно свя­зы­ва­ет воин­скую доб­лесть нер­ви­ев с их отда­лён­но­стью от цен­тров рим­ской куль­ту­ры, а так­же с их непри­я­ти­ем таких её атри­бу­тов, как вино и пред­ме­ты рос­ко­ши. Иде­а­ли­зи­руя нер­ви­ев, Цезарь vo­lens-no­lens про­ти­во­по­став­лял этих «бла­го­род­ных дика­рей» сво­им раз­вра­щён­ным сооте­че­ст­вен­ни­кам. Свя­зы­вая пор­чу нра­вов с дости­же­ни­я­ми циви­ли­за­ции и, как след­ст­вие, до извест­ной сте­пе­ни иде­а­ли­зи­руя состо­я­ние дико­сти, Цезарь-с.81 этно­граф отда­ет дань гре­че­ской тра­ди­ции «куль­тур­но­го при­ми­ти­виз­ма»¹⁰.

Цезарь пер­вым из антич­ных авто­ров чёт­ко ука­зал на то, что гал­лы и гер­ман­цы явля­ют­ся, по суще­ству, раз­ны­ми наро­да­ми (quo dif­fe­rent hae na­tio­nes in­ter se­se: VI. 11. 2; cp. III. 11. 2), и в этом состо­ит одна из несо­мнен­ных его заслуг¹¹. «Гер­ман­ца­ми» (Ger­ma­ni) Цезарь назы­вал всех вар­ва­ров, с.82 жив­ших восточ­нее Рей­на¹². В «Запис­ках о галль­ской войне» он поме­стил неболь­шой очерк, посвя­щен­ный гер­ман­цам, их быту и нра­вам (mo­res: VI. 21–24). Преж­де все­го Цезарь отме­тил то нема­ло­важ­ное обсто­я­тель­ство, что обы­чаи гер­ман­цев рез­ко отли­ча­лись от галль­ских, и в первую оче­редь тем, что у них не было дру­идов и не прак­ти­ко­ва­лось чело­ве­че­ских жерт­во­при­но­ше­ний (Ger­ma­ni mul­tum ab hac con­sue­tu­di­ne dif­fe­rent. Nam ne­que drui­des ha­bent, qui re­bus di­vi­nis prae­sint, ne­que sac­ri­fi­ciis stu­dent: VI. 21. 1). Даль­ней­шее опи­са­ние пред­став­ля­ет гер­ман­цев в роли «бла­го­род­ных дика­рей»¹³. Сре­ди их обы­ча­ев и нра­вов Цезарь назы­ва­ет столь тра­ди­ци­он­ные для тако­го рода повест­во­ва­ний¹⁴ отсут­ст­вие част­ной соб­ст­вен­но­сти на с.83 зем­лю (VI. 22. 2), употреб­ле­ние одеж­ды из шкур и поло­вое воз­дер­жа­ние (21. 4–5), госте­при­им­ство (23. 9), мясо-молоч­ную дие­ту (22. 1), иму­ще­ст­вен­ное равен­ство (22. 2–4), при­выч­ку к дея­тель­но­му обра­зу жиз­ни (21. 3), нако­нец, воин­ст­вен­ность (23. 1–8) и храб­рость (24. 3–6; ср. I. 36. 7; 39. 1).

Пат­ри­ар­халь­ная про­стота и стро­гость нра­вов, отме­чен­ные Цеза­рем у гер­ман­цев, рез­ко кон­тра­сти­ру­ют с обра­зом жиз­ни гал­лов, при­вык­ших к день­гам и пред­ме­там рос­ко­ши (VI. 19. 1–2; 24. 5–6), а так­же с при­ме­ра­ми их бес­че­ло­веч­ной жесто­ко­сти (IV. 14. 5; V. 56. 2; VI. 16. 5; 19. 4; VII. 38. 5). Гер­ман­цы для Цеза­ря были «дика­ря­ми и вар­ва­ра­ми» (ho­mi­nes fe­ri ac bar­ba­ri. I. 31. 5; 33. 4; cp. I. 47. 3), в куль­тур­ном отно­ше­нии (con­sue­tu­do vic­tus) сто­яв­ши­ми гораздо ниже гал­лов (I. 31. 11; cp. IV. 3. 3), но зато пре­вос­хо­див­ши­ми их в мораль­ном плане. Они мало зани­ма­лись про­из­во­ди­тель­ным трудом, пред­по­чи­тая ему гра­би­тель­ские набе­ги на соседей (VI. 23. 1–6). К при­ме­ру, сугам­бров Цезарь харак­те­ри­зу­ет как «при­рож­дён­ных вои­нов и раз­бой­ни­ков» (in bel­lo lat­ro­ci­niis­que na­tos: VI. 35. 7). То же самое мож­но ска­зать и о све­вах – «гру­бых вар­ва­рах» (bar­ba­ros at­que im­pe­ri­tos ho­mi­nes), совер­шав­ших вре­мя от вре­ме­ни раз­бой­ни­чьи набе­ги на зем­ли сво­их соседей – херус­ков, кото­рые отве­ча­ли им тем же (VI. 10. 2).

В опи­са­нии све­вов, «само­го мно­го­чис­лен­но­го и наи­бо­лее воин­ст­вен­но­го» из всех гер­ман­ских пле­мён (Sue­bo­rum gens est lon­ge ma­xi­ma et bel­li­co­sis­si­ma Ger­ma­no­rum om­nium: IV. 1. 1), так­же при­сут­ст­ву­ет нема­ло эле­мен­тов «куль­тур­но­го при­ми­ти­виз­ма». Так, по сведе­ни­ям Цеза­ря, у све­вов не было част­ной соб­ст­вен­но­сти на зем­лю, они при­дер­жи­ва­лись пре­иму­ще­ст­вен­но мясо-молоч­ной дие­ты, вели актив­ный образ жиз­ни на лоне при­ро­ды, носи­ли одеж­ду, сши­тую из шкур, и отли­ча­лись физи­че­ской кре­по­стью и здо­ро­вьем (1. 2–8). Све­вы поль­зо­ва­лись абсо­лют­ной сво­бо­дой (li­ber­tas vi­tae), нико­му не под­чи­ня­ясь и делая толь­ко то, что они хоте­ли (1. 7). Они с.84 вовсе не употреб­ля­ли вина и были совер­шен­но рав­но­душ­ны к при­воз­ным това­рам (2. 1–2).

По-види­мо­му, имен­но все­ми эти­ми обсто­я­тель­ства­ми Цезарь был скло­нен объ­яс­нять осо­бую воин­ст­вен­ность, храб­рость и воен­ное могу­ще­ство све­вов (IV. 2–3). Кос­вен­но такой вывод под­твер­жда­ет­ся тем, что убии, неко­гда обла­дав­шие зна­чи­тель­ной воен­но-поли­ти­че­ской мощью, как сооб­ща­ет Цезарь, со вре­ме­нем бла­го­да­ря частым при­ездам куп­цов и вли­я­нию соседей-гал­лов ста­ли «более куль­тур­ны­ми» (hu­ma­nio­res), понес­ли ряд пора­же­ний от све­вов¹⁵ и пре­вра­ти­лись в их дан­ни­ков (IV. 3. 3–4). К тому же ряду эле­мен­тов при­ми­ти­виз­ма отно­сит­ся и свиде­тель­ство Цеза­ря о том, что гер­ман­цы, по-преж­не­му живу­щие в нуж­де (ino­pia) и бед­но­сти (eges­tas), пре­вос­хо­дят воин­ской доб­ле­стью (vir­tus) гал­лов, кото­рые неко­гда отли­ча­лись боль­шей храб­ро­стью, чем гер­ман­цы, и даже сами на них напа­да­ли, но с тече­ни­ем вре­ме­ни ста­ли более циви­ли­зо­ван­ны­ми бла­го­да­ря бли­зо­сти рим­ской про­вин­ции (Gal­lia Nar­bo­nen­sis) и зна­ком­ству с замор­ски­ми това­ра­ми, вслед­ст­вие чего поте­ря­ли былую воин­ст­вен­ность, потер­пе­ли от гер­ман­цев нема­ло пора­же­ний и более не пыта­ют­ся рав­нять­ся с ними в храб­ро­сти (VI. 24). Таким обра­зом, Цезарь, не рас­по­ла­гав­ший в доста­точ­ном объ­ё­ме досто­вер­ной инфор­ма­ци­ей о зарейн­ских гер­ман­цах, под­дал­ся соблаз­ну их иде­а­ли­за­ции, исхо­дя из тра­ди­ци­он­ных для антич­ной лите­ра­ту­ры пред­став­ле­ний о доб­ле­сти и спра­вед­ли­во­сти север­ных вар­ва­ров в про­ти­во­вес пор­че нра­вов и свя­зан­ным с ней поро­кам гре­ко-рим­ской циви­ли­за­ции¹⁶.

Оста­ёт­ся допол­нить соби­ра­тель­ный образ гер­ман­цев теми нега­тив­ны­ми чер­та­ми их харак­те­ра, о кото­рых упо­ми­на­ет Цезарь в «Запис­ках о галль­ской войне». Их срав­ни­тель­но немно­го. Лишь одна­жды Цезарь упрек­нул гер­ман­цев в веро­лом­стве (per­fi­dia) и лице­ме­рии (si­mu­la­tio) (IV. 13. 4). Кро­ме того, целый ряд отри­ца­тель­ных качеств типич­но­го вар­ва­ра-гер­ман­ца сохра­ни­ла для нас харак­те­ри­сти­ка Арио­ви­ста.
с.85 Оче­вид­но, вся исто­рия с Арио­ви­стом, опи­сан­ная Цеза­рем, име­ла нема­лое зна­че­ние и для после­дую­щих воен­ных опе­ра­ций в Гал­лии, и для его соб­ст­вен­но­го поли­ти­че­ско­го рено­ме, что нашло отра­же­ние в I кни­ге «Запи­сок». Поэто­му тему «Цезарь и Арио­вист» сто­ит рас­смот­реть несколь­ко подроб­нее¹⁷.

По мне­нию Г. Хау­ор­та, Арио­вист (Ario­vis­tus, rex Ger­ma­no­rum: I. 31. 10), воз­мож­но, не был гер­ман­цем в этни­че­ском смыс­ле это­го сло­ва (т. е. «тев­тон­цем»), а про­ис­хо­дил из гетов или даков¹⁸. Он воз­глав­лял кон­феде­ра­цию пле­мён, при­над­ле­жав­ших к раз­ным наро­дам и в том чис­ле к гал­лам, кото­рые жили восточ­нее Рей­на и чисто гео­гра­фи­че­ски были отне­се­ны Цеза­рем к гер­ман­цам. Костяк озна­чен­ной кон­феде­ра­ции, вторг­шей­ся на терри­то­рию совре­мен­но­го Эль­за­са, веро­ят­но, состав­ля­ли мар­ко­ма­ны; это мощ­ное дав­ле­ние и вынуди­ло гель­ве­тов к мигра­ции¹⁹.

Арио­ви­сту в 59 г. до н. э. сенат­ским поста­нов­ле­ни­ем был даро­ван титул rex so­cius et ami­cus po­pu­li Ro­ma­ni. Начав с ним вой­ну на соб­ст­вен­ный страх и риск²⁰, Цезарь был обя­зан как-то моти­ви­ро­вать свои дей­ст­вия перед сена­том²¹. Так на свет появи­лась речь Диви­ци­а­ка в I кни­ге «Запи­сок о галль­ской войне» (I. 31. 3–16). По мне­нию С. Л. Утчен­ко, уста­ми Диви­ци­а­ка «даёт­ся, по суще­ству, моти­ви­ров­ка и обос­но­ва­ние необ­хо­ди­мо­сти начать воен­ные дей­ст­вия про­тив Арио­ви­ста, кото­рый мень­ше все­го, по-види­мо­му, был рас­по­ло­жен пор­тить отно­ше­ния с рим­ля­на­ми, да и едва ли помыш­лял в то вре­мя о гос­под­стве над всей Гал­ли­ей»²². Инте­рес­но, что о том, как гер­ман­цы угне­та­ли эду­ев и сек­ва­нов (лов­кий про­кон­сул оправ­ды­вал свою вой­ну про­тив Арио­ви­ста необ­хо­ди­мо­стью защи­тить рим­ских союз­ни­ков – I. 45), непо­сред­ст­вен­но повест­ву­ет не Цезарь, а Диви­ци­ак как лицо «ней­траль­ное». Его же уста­ми Цезарь даёт и харак­те­ри­сти­ку Арио­ви­сту (I. 31. 13–15)²³, с.86 свое­об­раз­ный фон для кото­рой фор­ми­ру­ют «дикие» сопле­мен­ни­ки гер­ман­ско­го вождя. По сло­вам А. Н. Шер­вин-Уай­та, «заста­вить одно­го вар­ва­ра дать харак­те­ри­сти­ку дру­го­му – это, без сомне­ния, эффект­ный при­ём»²⁴.

Итак, по сло­вам Диви­ци­а­ка, Арио­вист – «чело­век дикий, вспыль­чи­вый и без­рас­суд­ный» (ho­mi­nem es­se bar­ba­rum, ira­cun­dum, te­me­ra­rium: I. 31. 13). Он «власт­ву­ет над­мен­но и жесто­ко» (su­per­be et cru­de­li­ter im­pe­ra­re: 31. 12). Диви­ци­ак опять-таки отме­ча­ет жесто­кость (cru­de­li­tas) Арио­ви­ста (32. 4), а Цезарь как бы «от себя» под­чёр­ки­ва­ет его упрям­ство (per­ti­na­cia) (42. 3), высо­ко­ме­рие (spi­ri­tus) и наг­лость (ar­ro­gan­tia) (33. 5; ср. 46. 4). В то же вре­мя наряду с «бешен­ст­вом и безу­ми­ем» (fu­ror at­que amen­tia: 40. 4) вождь гер­ман­цев под­час про­яв­ля­ет «рас­чёт и хит­рость» (ra­tio et con­si­lium: 40. 8). Мож­но пред­по­ло­жить, что такая харак­те­ри­сти­ка в зна­чи­тель­ной мере соот­вет­ст­во­ва­ла сте­рео­тип­но­му пред­став­ле­нию сооте­че­ст­вен­ни­ков Цеза­ря об осо­бен­но­стях гер­ман­ско­го «нацио­наль­но­го харак­те­ра» (Na­tio­nal­cha­rak­ter). Как счи­та­ет А. Н. Шер­вин-Уайт, имен­но пер­вая кни­га De bel­lo Gal­li­co сыг­ра­ла важ­ней­шую роль в появ­ле­нии одно­го из самых стой­ких пред­рас­суд­ков рим­лян по отно­ше­нию к гер­ман­цам²⁵.

Мно­гое убеж­да­ет нас в том, что воен­ный кон­фликт с Арио­ви­стом был ини­ции­ро­ван Цеза­рем, а сам ход собы­тий, изло­жен­ный в I кни­ге «Запи­сок», полу­чил под пером про­кон­су­ла крайне тен­ден­ци­оз­ную трак­тов­ку. С. Л. Утчен­ко не исклю­ча­ет того, что «как съезд, так и обра­ще­ние галль­ских вождей к Цеза­рю были инспи­ри­ро­ва­ны им самим»²⁶. Кос­вен­ное под­твер­жде­ние это­му он усмат­ри­ва­ет в явных пре­уве­ли­че­ни­ях, допу­щен­ных Цеза­рем при опи­са­нии того, как теат­раль­но, «со сле­за­ми» и «гром­ким пла­чем» галль­ские prin­ci­pes умо­ля­ли его о помо­щи (I. 31–32)²⁷, а так­же в заме­ча­нии Све­то­ния о том, что Цезарь в Гал­лии «не упус­кал ни одно­го слу­чая для вой­ны, даже для неспра­вед­ли­вой или опас­ной (ne ini­us­ti qui­dem ac pe­ri­cu­lo­si), и пер­вым напа­дал как на союз­ные пле­ме­на, так и на враж­деб­ные и дикие (tam foe­de­ra­tis quam in­fes­tis ac fe­ris gen­ti­bus)» (Suet. Iul. 24. Пер. М. Л. Гас­па­ро­ва). И хотя у Све­то­ния речь идет о собы­ти­ях после 56 г. с.87 до н. э., С. Л. Утчен­ко резон­но пола­га­ет, что допу­сти­мо «и в выступ­ле­нии про­тив Арио­ви­ста видеть вполне ана­ло­гич­ное явле­ние»²⁸.

Тен­ден­ци­оз­ность Цеза­ря выра­жа­ет­ся, с одной сто­ро­ны, в явном очер­не­нии гер­ман­цев и Арио­ви­ста, а с дру­гой – в апо­ло­гии соб­ст­вен­ных дея­ний в Гал­лии, – апо­ло­гии, про­во­ди­мой им в том чис­ле и при помо­щи тако­го оди­оз­но­го пер­со­на­жа «Запи­сок», каким стал в опи­са­нии Цеза­ря вождь гер­ман­цев. Так, А. И. Дова­тур пола­га­ет, что в речи Арио­ви­ста (BG. I. 44), одной из пяти самых боль­ших речей в «Запис­ках о галль­ской войне» (I. 31; 40; 44; V. 27; VII. 77), разъ­яс­ня­ет­ся всё зна­че­ние галль­ских войн. По его мне­нию, «уста­ми Арио­ви­ста Цезарь сам вос­хва­ля­ет свою дея­тель­ность в Гал­лии»²⁹. Речь Арио­ви­ста, как и речи Диви­ци­а­ка, Амбио­ри­га и Кри­то­гна­та³⁰, была сочи­не­на Цеза­рем с одной целью: слу­жить оправ­да­ни­ем его дале­ко не все­гда без­упреч­ной (с точ­ки зре­ния рим­ских государ­ст­вен­ных инте­ре­сов) поли­ти­ки в Гал­лии. Поэто­му все оцен­ки вар­ва­ров, содер­жа­щи­е­ся в этих речах, долж­ны вос­при­ни­мать­ся сугу­бо кри­ти­че­ски.

Под­во­дя неко­то­рые ито­ги, сле­ду­ет отме­тить: отно­ше­ние Цеза­ря к гер­ман­цам вовсе не было про­ник­ну­то непри­ми­ри­мой враж­деб­но­стью, нена­ви­стью или пре­зре­ни­ем, несмот­ря на то что они были вар­ва­ра­ми, «дика­ря­ми» (ho­mi­nes fe­ri: I. 47. 3) и к тому же его про­тив­ни­ка­ми на поле бра­ни³¹. Ско­рее он испы­ты­вал к ним, поми­мо сугу­бо праг­ма­ти­че­ско­го инте­ре­са, с.88 свя­зан­но­го с его поли­ти­че­ски­ми и воен­но-стра­те­ги­че­ски­ми пла­на­ми, ещё и науч­ный, этно­гра­фи­че­ский, инте­рес, нашед­ший отра­же­ние в опи­са­нии осо­бен­но­стей «нацио­наль­но­го харак­те­ра», быта и нра­вов зарейн­ских гер­ман­цев³². В этом опи­са­нии инфор­ма­ция нега­тив­но­го пла­на сведе­на до мини­му­ма, тогда как поло­жи­тель­ный инте­рес Цеза­ря-этно­гра­фа, как мы виде­ли, обер­нул­ся извест­ной иде­а­ли­за­ци­ей «бла­го­род­ных дика­рей», что в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни отли­ча­ет харак­те­ри­сти­ку гер­ман­цев от харак­те­ри­сти­ки гал­лов³³.

Рас­ска­зы­вая о бри­тан­цах (V. 12–14), Цезарь утвер­жда­ет, что «наи­бо­лее циви­ли­зо­ван­ны­ми» (lon­ge hu­ma­nis­si­mi) из них явля­ют­ся оби­та­те­ли побе­ре­жья (V. 14. 1). Они были выхо­д­ца­ми из Бель­ги­ки (12. 2), поэто­му сохра­ни­ли мно­гое от «галль­ско­го обра­за жиз­ни» (Gal­li­ca con­sue­tu­do: 14. 1). О сте­пе­ни их циви­ли­зо­ван­но­сти гово­рит, в част­но­сти, нали­чие золо­той моне­ты в обра­ще­нии (12. 4).

В опи­са­нии быта тузем­цев, насе­ляв­ших, по сведе­ни­ям Цеза­ря, внут­рен­нюю часть ост­ро­ва, при­сут­ст­ву­ют такие тра­ди­ци­он­ные ком­по­нен­ты повест­во­ва­ний о жиз­ни «бла­го­род­ных дика­рей», как отсут­ст­вие зем­леде­лия (fru­men­ta non se­runt), мясо-молоч­ная дие­та (lac­te et car­ne vi­vunt), одеж­да из зве­ри­ных шкур (pel­li­bus­que sunt ves­ti­ti) и «груп­по­вой брак» (uxo­res ha­bent… in­ter se com­mu­nes: V. 14. 4). Таким обра­зом, сооб­ще­ния Цеза­ря о жите­лях Бри­та­нии содер­жат неко­то­рые эле­мен­ты при­ми­ти­виз­ма. За исклю­че­ни­ем одно­го упрё­ка по адре­су бри­тан­цев – в «небла­го­ра­зу­мии» (impru­den­tia: IV. 27. 5), этим исчер­пы­ва­ют­ся какие бы то ни было оце­ноч­ные суж­де­ния Цеза­ря о них.

Меж­ду тем он упо­ми­на­ет так­же о «диких и вар­вар­ских пле­ме­нах» (fe­ris bar­ba­ris­que na­tio­ni­bus), насе­ляв­ших ост­ро­ва в дель­те Рей­на и яко­бы питав­ших­ся исклю­чи­тель­но рыбой и пти­чьи­ми яйца­ми (IV. 10. 4–5); об аль­би­ках, этих «суро­вых гор­цах» (ho­mi­nes as­pe­ri et mon­ta­ni), едва ли с.89 усту­пав­ших доб­ле­стью рим­ля­нам (BC. I. 57. 3.; ср. 58. 2–4); о воин­ст­вен­ных испан­цах I. 85. 8) и храб­рых фра­кий­цах (III. 95. 3). Осо­бое ува­же­ние Цезарь обна­ру­жил по отно­ше­нию к «име­ни и древ­но­сти» Мас­са­лии (pro no­mi­ne et ve­tus­ta­te: II. 22. 6; ср. ана­ло­гич­ную его сен­тен­цию в отно­ше­нии Афин: App. BC. II. 88; Dio Cass. XLII. 14. 2). Харак­те­ри­зуя мас­са­лиотов³⁴ как «людей обра­зо­ван­ных» (ho­mi­nes doc­ti: BC. II. 12. 4), он в то же вре­мя отме­тил их храб­рость в бою (6. 1). Тем не менее Цезарь не пре­ми­нул ука­зать на такие поро­ки мас­са­лиотов, как ковар­ство и веро­лом­ство (14. 1)³⁵.

Под­во­дя ито­ги все­му выше­из­ло­жен­но­му, под­черк­нём сле­дую­щее: в заме­ча­ни­ях, отзы­вах, опи­са­ни­ях и харак­те­ри­сти­ках, дан­ных Цеза­рем раз­ным чуже­зем­ным наро­дам, почти совер­шен­но отсут­ст­ву­ет тот ярко выра­жен­ный рим­ский «шови­низм», кото­рый мы наблюда­ем, к при­ме­ру, у Цице­ро­на. Незна­чи­тель­ны­ми про­яв­ле­ни­я­ми его отме­че­но лишь отно­ше­ние Цеза­ря к гал­лам, кото­рым посвя­ще­на наи­боль­шая часть его этно­гра­фи­че­ских сооб­ще­ний. Это и неуди­ви­тель­но: из всех тех наро­дов, кото­рые упо­ми­на­ют­ся в «Запис­ках», наи­бо­лее тес­ные и про­дол­жи­тель­ные кон­так­ты Цезарь имел имен­но с гал­ла­ми, а сле­до­ва­тель­но, луч­ше знал досто­ин­ства и недо­стат­ки их нацио­наль­но­го харак­те­ра. И если послед­них, по его мне­нию, ока­за­лось боль­ше, то, во вся­ком слу­чае, мы не смо­жем отне­сти такую оцен­ку с.90 пол­но­стью на счёт пред­убеж­де­ния или како­го-то силь­но­го «шови­ни­сти­че­ско­го» чув­ства.

Как мы пом­ним, победо­нос­ный пол­ко­во­дец отда­вал долж­ное воин­ской доб­ле­сти сво­их про­тив­ни­ков. Кро­ме того, он, по-види­мо­му, испы­ты­вал к ним, их быту и нра­вам чисто позна­ва­тель­ный инте­рес, кото­рый и нашёл отра­же­ние в запис­ках пол­ко­во­д­ца, постро­ив­ше­го свой рас­сказ в тра­ди­ци­ях элли­ни­сти­че­ской этно­гра­фии. Цезарь, надо пола­гать, в извест­ной мере разде­лял как и его сооте­че­ст­вен­ни­ки, чув­ство рим­ской исклю­чи­тель­но­сти. Он, без­услов­но, был убеж­дён в пре­вос­ход­стве гре­ко-рим­ской циви­ли­за­ции над вар­вар­ст­вом. Одна­ко, всту­пив в доволь­но тес­ные и про­дол­жи­тель­ные кон­так­ты с вар­ва­ра­ми, Цезарь сумел под­нять­ся над при­ми­тив­ным шови­низ­мом и нацио­наль­ным чван­ст­вом, поста­рав­шись дать всем этим пле­ме­нам и наро­дам наи­бо­лее объ­ек­тив­ную оцен­ку³⁶. То обсто­я­тель­ство, что при всём этом он не смог избе­жать извест­ной иде­а­ли­за­ции неко­то­рых из них, свиде­тель­ст­ву­ет лишь о том, что его отно­ше­ние к вар­ва­рам если и не явля­лось абсо­лют­но объ­ек­тив­ным и сво­бод­ным от «нацио­наль­но­го пред­рас­суд­ка», то во вся­ком слу­чае было ско­рее взве­шен­но-пози­тив­ным, неже­ли пре­зри­тель­но-нега­тив­ным.