Первая революция:
Император Цезарь, 36—28 гг. до н. э.
Перевод с англ. О.В. Любимовой.
с.1 Спустя шесть десятилетий после выхода в свет в начале Второй Мировой войны «Римская революция» Рональда Сайма остаётся непревзойдённой — как рассказ о событиях, как портрет юного узурпатора на пути к власти, как реконструкция целого класса новых людей, получивших теперь собственное место в римской политической системе, и как изображение — прежде всего посредством латинской литературы — настоящей «революции», произошедшей между
В этой статье мы снова рассмотрим решающий этап этого великого преобразования, с того момента, когда в 36 г. до н. э. молодой, всего лишь двадцатисемилетний Император Цезарь вернулся в Рим после битвы при Навлохе, а Эмилий Лепид вышел из состава триумвирата, и до января 27 г. до н. э., когда уникальное имя, ранее принятое этим юношей, — «Император Цезарь, сын Божественного» (Imperator Caesar Divi filius) — было снова трансформировано в «Император Цезарь Август, сын Божественного» (Imperator Caesar Divi filius Augustus).
Вполне очевидно, что лишь после этого можно говорить об «августовском режиме». Но к этому времени уже проявились многие важные тенденции и произошло немало глубоких перемен, и можно даже сказать, что подлинная «Римская революция» произошла раньше, чем правитель принял имя «Август». с.2 И некоторые из наиболее выдающихся «августовских» авторов, например, Вергилий, Ливий и Гораций прославились до января 27 г. до н. э. Пожалуй, именно их, а не Овидия, следует считать главными выразителями августовской идеологии1.
Период с 36 по 28 гг. до н. э. важен во многих отношениях, и ниже я разъясню, какие аспекты представляются мне наиболее значимыми, а затем подробнее остановлюсь на некоторых из них, хоть и не на всех. Прежде всего я хотел бы сосредоточить внимание на периоде между битвой при Акции и январём 27 г. до н. э., отчасти потому, что Рональд Сайм не отдал должного этой фазе, а отчасти потому, что сегодня появились весьма примечательные новые свидетельства, прежде всего недавно опубликованный аурей 28 г. до н. э.
Итак, сперва назовём несколько разных, но взаимосвязанных характеристик этого периода. Прежде всего, как следует называть главного персонажа? Как это принято в английском языке, Рональд Сайм обычно именовал его «Октавиан», а иногда «молодой Цезарь». Но имя «Октавиан» ни разу не встречается в современных ему источниках и едва ли вообще использовалось хоть кем-то, кроме Цицерона в 44 г. и изредка — более поздних греческих авторов2. Это не имело бы особого значения, если бы не то обстоятельство, что, как показал сам Рональд Сайм в своей лучшей, как я до сих пор считаю, статье — «Император Цезарь: исследование именования»3, беспрецедентные трансформации имени юного Октавия имели важное значение. До 36 г. до н. э. он приобрёл уникальный преномен — «Император»; «Цезарь», когномен Юлиев Цезарей, стал играть роль его номена, а обожествление Юлия Цезаря в 42 г. до н. э. дало ему столь же уникальное и беспрецедентное происхождение — «сын Божественного».
с.3 Таким образом, его официальное имя звучало «Император Цезарь, сын Божественного», и это было тем более важнее, что после окончания полномочий триумвирата в конце 33 г. до н. э., с чем согласны сегодня большинство исследователей4, единственным отличавшим его официальным титулом были последовательные консульства, актуальные или будущие, в 31, 30, 29, 28 и 27 гг. Ещё важнее то, что современные ему авторы называли его «Цезарь». Это очень заметно в «Георгиках» Вергилия5 и верно также для «Жизнеописания Аттика» Корнелия Непота6 и предисловия к трактату «Об архитектуре» Витрувия7:
Отказываясь от использования имени «Цезарь», мы упускаем из виду чрезвычайно важную отсылку к Юлию Цезарю, которого Витрувий вспоминает сразу после этого пассажа, и не отражаем преемственность публичного имиджа и восприятия нового правителя, которому было всего 36 лет, когда он принял когномен «Август». В стихотворениях, написанных после этого, Гораций обычно продолжает называть его Цезарем, но иногда именует и Августом, а порой — Цезарем Августом8.
Характер политической власти действительно подвергся революционному изменению. Но следует подчеркнуть, что публичная и явно сформулированная идеология этой революции от начала и до конца была с.4 совершенно консервативной. Сами триумвиры были назначены «для устроения государства» (rei publicae constituendae); согласно Аппиану, сразу после битвы при Навлохе они публично высказывали намерение сложить власть9; и такие же планы озвучивались, по крайней мере, Антонием, перед битвой при Акции10. Такой наблюдатель, как Корнелий Непот, и, несомненно, многие другие могли выражать мнение, что и Цезарь, и Антоний стремятся быть принцепсами не только в городе Риме (urbs Roma), но и во всём мире (orbis terrarum)11. Но ни на каком этапе не обнаруживается свидетельств о публичной пропаганде или убеждении, согласно которым для Рима, или для римских граждан (cives Romani), или для жителей империи было бы желательно в будущем изменить политическую систему так, чтобы высшую власть в ней получил один человек. Вместо этого, начиная, по меньшей мере, с Акция, мы видим совершенно недвусмысленное признание всех наших источников, как литературных, так и документальных, что такое изменение уже состоялось. Светоний, впрочем, сообщает, что Август дважды всерьёз обдумывал возможность «отдать государство обратно» (de reddenda re publica bis cogitavit): в первый раз сразу после победы над Антонием, во второй раз во время болезни12. Но он так этого и не сделал.
Первый из этих моментов относится к периоду после битвы при Акции, и Дион Кассий, который несомненно пользовался Светонием, именно так это и понял, когда датировал вымышленный спор Агриппы и Мецената 29 годом до н. э.13 Таков парадокс Римской революции: публичная аргументация и пропаганда никогда не призывали к установлению монархической власти, но она всё равно была установлена. Если бы когда-либо велась пропаганда в противоположном смысле, то есть о том, что установившуюся монархическую власть необходимо сложить, то, вероятно, с.5 она бы использовала выражение Светония: reddere rem publicam. Но она никогда не велась. Однако из надписи, которую Лигорио видел на Форуме, уже много веков известно, как звучала официальная версия в 29 г. до н. э.14 Государство (res publica) было сохранено (conservata):
Однако сегодня уникальный аурей, отчеканенный в следующем, 28 г. до н. э., приобретённый Британским музеем и рассмотренный в превосходной статье Джоном Ричем и Джонатаном Уильямсом15, даёт нам сведения об официальной пропаганде этого года и позволяет полнее объяснить, почему позднее, в своих «Деяниях» (34), Август говорил о своём шестом и седьмом консульствах. На аверсе изображена голова Цезаря в лавровом венке и легенда:
На реверсе Цезарь изображён в курульном кресле, со свитком в правой руке, рядом с ним на земле стоит ларец (scrinium), а легенда гласит:
Здесь нет необходимости повторять подробный анализ Рича и Уильямса, который показывает, что Дион Кассий, стремившийся привлечь внимание к драматичному обсуждению в сенате в январе 27 г. и принятым тогда решениям, не сумел показать значение важных мер, предпринятых уже в 28 г. до н. э. Для целей настоящей статьи важна конкретная формулировка заявления на легенде реверса аурея, которая (как указывают Рич и Уильямс) служит точной параллелью для латинской легенды на кистофорных тетрадрахмах того же года: LIBERTATIS с.6 P(opuli) R(omani) VINDEX[5]16. Идеология обеих монет тесно взаимосвязана: конституционный порядок и свобода уже возвращены римскому народу (populus Romanus), и проводник, или «защитник» этой реставрации — Император Цезарь, сын Божественного.
Если мне позволено будет сделать небольшое отступление, то легенда реверса даёт возможность для рискованного предположения. В историографии много внимания уделяется фрагментарным строчкам в Пренестинских фастах, относящимся к событиям 13 января 27 г.17 Их традиционное восстановление всегда приводило меня в недоумение:
Ибо если бы в тексте действительно содержалось заявление, что Цезарь Август сделал то, что в современном английском языке равноценно «восстановлению республики», то в надписи говорилось бы о reddere rem publicam, как у Светония. Но Цезарь не «вернул» государство (res publica), и в фастах это не утверждается. И если res publica вообще упоминалась в надписи (что совершенно неочевидно), то в ней, вероятно, использовался бы глагол conservare («сохранить»), как в надписи 29 г. до н. э. Однако известно лишь то, что Цезарь «возвратил» (restituit) нечто римскому народу (populus Romanus). Было ли возвращено само государство (res publica)? Конечно, нет. Одно из возможных чтений предлагают «Фасты» Овидия: “[…quod provincias]/ p. R. rest[i]tui[t]”[7], но Овидий, говоря о том, что все провинции (omnis provincia) были возвращены народу (populus), употребляет слово reddita, а не restituta18. Новый аурей теперь даёт возможность для более удачного восстановления, которое отлично соответствует длине строки: “[quod leges et iura]/ p. R. rest[it]u[it]”[8]. Нет нужды говорить, что я предлагаю его как чистую спекуляцию. Но я хочу подчеркнуть, что в единственном тексте, относящемся к данному периоду, с.7 в котором действительно сочетаются слова restituere и res publica, а именно в «Похвале Турии», они стоят в абсолютном аблативе и не имеют косвенного дополнения: pacato orbe terrarum, res[titut]a re publica[9]; и слово restituere здесь явно имеет значение «восстановить»19. Я не верю, что restituere могло использоваться в значении «вернуть» с res publica в качестве прямого дополнения и populus Romanus — в качестве косвенного, то есть получателя дара.
Однако новый аурей в сочетании с другими свидетельствами подчёркивает, сколь важное значение имело Римское государство (res publica) в период триумвирата, в «посттриумвирский» (или, скажем, «цезарианский») период 32—
Можно предположить, что на уровне политических структур и политической идеологии эволюция к с.8 «принципату Августа» имела три этапа. Первым из них был период от возвращения Императора Цезаря из Навлоха осенью 36 г. до его отъезда на Актийскую войну. В эти годы в Риме единоличный правитель, «Император Цезарь, сын Божественного», сосуществовал с сенатом и народом. Для этого сосуществования весьма символично, что после возвращения Император Цезарь первым делом выступил перед народом, собравшимся за померием, с отчётом о военной обстановке22. Если говорить о более широком контексте этого режима, то в него, по существу, входили Италия и те провинции, которые затем стали латиноязычными. «Империя» Императора Цезаря чётко очерчена в ретроспективе, когда Август в «Деяниях» говорит о присяге, принесённой в 32 г. до н. э., когда присягнувшие также «потребовали», чтобы он стал предводителем (dux) в Актийской войне: эту присягу сперва принята «вся Италия» (tota Italia), якобы по собственному почину (sponte sua), а затем и западные провинции: Галлии, Испании, Африка, Сицилия, Сардиния23.
Вторая фаза продолжалась с того момента, когда Цезарь отправился на Актийскую войну и до его возвращения в Рим и тройного триумфа в 29 г. до н. э. Почти всё это время он провёл на Востоке, вернувшись лишь ненадолго в критической ситуации зимой 31/30 гг. до н. э., чтобы прекратить беспорядки среди ветеранов в Италии. Этот период имел важнейшее значение. Во-первых, «империя» Императора Цезаря стала не только латино-, но и грекоязычной. Конечно, жёсткого разделения никогда не существовало, и знаменитое досье из Афродисиады свидетельствует о том, что он и ранее поддерживал связи даже с этим городком в Малой Азии24. Но теперь впервые после диктатуры Юлия Цезаря существовал единоличный правитель, на которого оглядывались общины и царства греческого мира и чьи личные решения определяли их судьбы. Можно провести любопытную параллель с эволюцией положения Константина, который получил власть над греческой частью империи с.9 только в 324 г. н. э., через двенадцать лет после своего вступления в Рим. Но параллель к этому не сводится, ибо, во-первых, в обоих случаях появление императора на греческом Востоке открыло его деятельность взору куда более многочисленных наблюдателей — как современников, так и потомков, а во-вторых, его путешествия, мероприятия и взаимодействие с общинами и отдельными лицами на Востоке позволяют осветить характер его режима так, как это невозможно сделать на Западе, где у нас гораздо меньше источников, как литературных, так и документальных. В последней части этой статьи рассматриваются известные нам сведения о путешествиях и деятельности Императора Цезаря на Востоке между 31 и 29 гг. до н. э. Сегодня об этом появились новые свидетельства, и отчасти поэтому может показаться, что масштабный и яркий нарратив Рональда Сайма не отдаёт должного этой череде событий.
Какие ещё аспекты режима Императора Цезаря мы хотели бы сегодня увидеть под немного другим углом? Если ненадолго вернуться в Рим и Италию в 36 и 28 гг. до н. э., то наши представления о них несомненно изменила работа Пауля Цанкера о трансформации образа Цезаря Августа и о значении монументального городского строительства в эпоху Августа, — работа, оказавшая огромное влияние на исследователей римской истории25. Важное значение монументальной и символической эволюции города для историков Рима ещё раз подчеркнули пять томов топографического словаря под редакцией Маргареты Стейнби, издание которого триумфально завершилось в последнее десятилетие XX в.26 Как и в случае с литературными произведениями, многие постройки, которые мы обычно называем «августовскими», на самом деле были возведены прежде, чем Император Цезарь стал «Цезарем Августом». Факты хорошо известны: строительство великолепного нового храма Аполлона, расположенного рядом с.10 с домом Цезаря на Палатине, началось в 36 г., а его посвящение состоялось в 28 г. до н. э.;27 реставрировать храм Юпитера Феретрия на Капитолии Цезаря убедил Аттик, скончавшийся в 32 г. до н. э.;28 новая Юлиева курия и храм Божественного Юлия, выросший над восточной частью Форума и преобразивший её, были посвящены во время тройного триумфа в 29 г. до н. э.;29 а в 28 г. до н. э., как свидетельствует сам Август в своих «Деяниях» (20. 4), по поручению сената он отремонтировал в городе 82 храма. Но, несомненно, самым значимым новшеством стала огромная гробница в северной части Марсова поля, сразу прозванная «Мавзолеем», строительство которой, как показал Конрад Крафт, должно было начаться в
На Марсовом поле велись и другие крупные строительные проекты, работа над которыми началась задолго до того, как Император Цезарь принял имя «Август», а завершилась — лишь в 26 и 25 гг. до н. э.: Юлиева септа для проведения выборов в народном собрании и первый Пантеон, построенные Агриппой32.
Конечно, эти важные монументы, тесно связанные с режимом Императора Цезаря, были не единственными значимыми строительными проектами этих лет. Одной из отличительных особенностей общественной жизни и урбанистического развития Рима в 36—
Эти триумфы, как и другие, не названные здесь, имеют очень важное значение, так как служат одним из главных признаков того, что монополизация военной славы, начавшаяся в середине правления Августа и продолжавшаяся позднее на постоянной основе, ещё не с.12 произошла34. Но если говорить о строительных проектах и постепенной монументализации центра Рима и Марсова поля, то следует подчеркнуть, что если бы в конце 28 г. до н. э. слабое здоровье Императора Цезаря не выдержало, то его режим всё же оставил бы в городе глубокий отпечаток. Действительно, из наиболее выдающихся «августовских» памятников не построены были только театр Марцелла, храм Марса Мстителя и Навмахия за Тибром.
Даже из тех крайне скудных сведений, которые нам доступны, вполне можно сделать вывод, что в 36—
На самом деле, вместо того, чтобы собирать здесь разрозненные свидетельства, возможно, полезнее было бы подчеркнуть широчайшие масштабы правительственных мероприятий в Риме и Италии, ретроспективно засвидетельствованных в «Деяниях» для 30—
Если рассмотреть также военный набор граждан в Италии и нередко вызывавшую споры проблему их увольнения в отставку и расселения, то можно увидеть, что вне зависимости от того, была ли клятва принесена «всей Италией» по своему почину или нет, Италия в каком-то смысле приближалась к положению национального государства со столицей, государственной армией и единоличным правителем, которому принадлежала вся власть. Конечно, Рим и его жители сохраняли особый статус, и Август с.14 также надлежащим образом сообщает в «Деяниях», что в 29 г. до н. э. распределил среди городского плебса (plebs urbana) по 400 сестерциев из военной добычи (15. 1). Далее в этом же пассаже он утверждает, что его раздачи (congiaria) всегда получало не менее 250 тыс. человек; таким образом, в 29 г. до н. э. общая сумма этих раздач должна была составить не менее 100 млн сестерциев. Август также сообщает, что трижды устраивал гладиаторские игры (gladiatorium munus), — и как мы знаем из Диона Кассия, один раз они были проведены в 29 г. до н. э., а другой — в 28 г. до н. э.37 Щедрость, проявленная Императором Цезарем в эти годы к городскому плебсу, городам Италии и ветеранам, весьма показательна.
Распределение наличных денег, двукратное проведение гладиаторских игр и, конечно, прежде всего тройной триумф требовали личного появления Императора Цезаря перед римским плебсом (plebs Romana) и всеми присутствующими в городе. И снова речь идёт не о символических или абстрактных отношениях, а о вполне реальных и зримых. Но, как упоминалось выше, за те шестьдесят лет, что прошли с момента публикации «Римской революции», одно из крупных изменений нашего подхода к римской истории состояло как раз в том, что вслед за Паулем Цанкером исследователи стали придавать значение визуальному символизму и его восприятию публикой. Поэтому огромную важность приобрели статуи Императора Цезаря в Риме. Оригиналы статуй этого периода не сохранились, но некоторые из них известны из литературных источников, а некоторые — по монетным изображениям. Так, на денарии, отчеканенном, согласно предположению Цанкера, после Навлоха, изображена обнажённая статуя «Цезаря, сына Божественного» (Caesar Divi f.), опирающегося ногой на земной шар38. Из Аппиана известно, что тогда же сенат решил поместить статую Цезаря на колонну, украшенную носами кораблей побеждённого флота. Она тоже изображена на денарии, который может датироваться
Нет нужды доказывать общепринятое в историографии мнение, что в
Если вернуться к первому из двух рассматриваемых типов чеканки, то в работе Майкла Кроуфорда43 исследования «римской» республиканской чеканки тоже перешли на совершенно новый уровень по сравнению с временами «Римской революции». Из этой работы видно, что решающий шаг в процессе, который Кроуфорд называет «приближением к Империи», был предпринят уже в конце жизни Юлия Цезаря: монеты с его портретом и именем (CAESAR IMP.) начали чеканиться в 44 г. до н. э.44 Поэтому в самом появлении на римских монетах портретов Антония и Императора Цезаря, а также некоторых других лиц, в период триумвирата нет ничего удивительного. Однако, по-видимому, не существует чеканки с изображением Императора Цезаря, которая точно датировалась бы первыми годами после битвы при Акции. Серия ауреев и денариев с портретами Императора Цезаря и легендой IMP. CAESAR DIVI F(ilius) IIIVIR ITER[12], видимо, датируется 37 и 36 гг.45 После этого с.17 мы обнаруживаем только монеты с легендой CAESAR COS. VI[13], по консульству Цезаря датируемые 28 годом до н. э.46 Удивительно, но на монетах сохранилось лишь несколько примеров представления Императора Цезаря и его роли и деяний в первые годы после Акция: серебряные кистофоры, отчеканенные, видимо, в Азии, с легендой LIBERTATIS P(opuli) R(omani) VINDEX — уже упомянутые и датируемые его шестым консульством, 28 г. до н. э.;47 и денарии, отчеканенные в Риме или другом месте в Италии, с легендой AEGYPTO CAPTA или ASIA RECEPTA[14]48.
Таким образом, «римская» чеканка представляла последние годы режима Императора Цезаря не так ярко, как другие изобразительные средства — надписи, статуи, архи, храмы, Юлиева курия, Мавзолей. До самого недавнего времени казалось, что продвижение к универсальному изображению и именованию Императора на римской чеканке августовского и последующего периода происходило не так решительно, как можно было бы ожидать. Но рассматриваемый выше новый аурей 28 г. до н. э. добавляет в эту картину совершенно новый элемент.
Не намного яснее и история местной, или провинциальной, чеканки, собранной в издании «Римская провинциальная чеканка». До битвы при Акции в западных провинциях монеты с именем и портретом Императора Цезаря, часто вместе с Божественным Юлием, чеканились только в недавно основанных галльских колониях — Лугдуне и Виенне (возможно, также в Нарбоне и Араузионе)49. Иными словами, на этой территории ещё не возобладал обычай изображать и именовать римских властителей на местных монетах; в любом случае, этот обычай исчез менее чем через век, когда на Западе по неизвестным пока причинам прекратилась вся местная чеканка. С другой стороны, на греческом Востоке монеты с именем и портретом Антония чеканило несколько большее число городов. Впрочем, некоторые из них, с.18, такие как Коринф и Филиппы, тоже были колониями. Другие же монеты представляли собой подлинно местное, греческое отражение властных полномочий: чеканка Киренаики (Антоний и царица Клеопатра), Фессалоники (Антоний с Цезарем), возможно, Византия (сомнительная голова Антония), Эфеса (портреты триумвиров и Октавиана), а также сирийских городов — Антиохии, Баланеи, Арада, Марата, Триполя и Птолемаиды (портреты Клеопатры, Антония или обоих)50.
Но если рассмотреть эти монеты более внимательно, то становится ясно, что они представляют весьма рудиментарный этап визуального представления и именования римских правителей местными общинами. На самом деле чеканка, которую можно с полным основанием назвать римской провинциальной, ещё не началась. При Августе, если рассматривать его правление в целом, она несомненно началась, и множество городов на Западе и Востоке называли и изображали на своих монетах императора и членов его семьи. Но, учитывая, что, как и в литературных источниках, имя Caesar (или Kaisar) на латинском и греческом языках по-прежнему часто использовалось для указания на императора без добавления имени Augustus (Sebastos), не существует, по-видимому, не единого случая, когда монеты какого-либо города с портретом или именем Цезаря можно было бы несомненно датировать периодом между битвой при Акции и январём 27 г. до н. э. В более долгосрочной перспективе — прежде всего, конечно, на греческом Востоке — чеканка провинциальных городов представляет исключительный интерес и важность; и после выхода всей серии издание «Римская провинциальная чеканка» станет для нас уникальным реестром созданных на местах образов, сопровождающихся названиями общин, именами местных должностных лиц и римских должностных лиц и правителей. Но на том чрезвычайно кратком отрезке, который здесь рассматривается, местная чеканка не позволяет осветить воздействие битвы при Акции на сознание жителей провинций.
Однако это воздействие можно проследить при помощи сочетания литературных и документальных источников о передвижениях и деятельности Императора Цезаря в менее чем двухлетний период с.19 между его победой при Акции и возвращением в Рим в 29 г. до н. э. Как упоминалось выше, это единственный случай, когда в своём великолепном рассказе Рональд Сайм немного поторопился и включил в него не все данные. Так или иначе, сегодня появилось несколько новых свидетельств, дополняющих этот рассказ. Изложить эту историю было бы легче, если бы превосходная книга Халфмана об императорских путешествиях начиналась с 31, а не 27 г. до н. э.51 Поэтому я не стану притворяться, будто уверен, что использовал все имеющиеся на сегодня свидетельства. Но и то, что есть, во многих отношениях предвещает основные лейтмотивы имперской истории: важное значение императорских путешествий и их воздействие на население; способность римского правителя управлять государством из любого места в провинциях, где бы он ни оказался; необходимость добиваться его милости и его ничем не ограниченная способность принимать эффективные решения, пусть даже позднее подлежащие ратификации государственными органами; необходимость красноречия при обращении к императору и соискании его милости; роль посольств из городов, которые предстают перед императором и привозят назад письма с его решениями; необходимость для императора выражать благосклонность и иметь возможность оказывать как можно больше милостей — а когда это невозможно, высказываться или писать в примирительном духе и с сожалением объяснять причины для отказа. В некотором весьма точном смысле появившиеся у нас свидетельства об Императоре Цезаре на греческом Востоке в 31—
Единственный подробный рассказ содержится у Диона Кассия в LI книге, и именно он служит той нитью, на которую нанизываются все остальные свидетельства53. Также Дион Кассий ясно даёт понять, что с.20 Цезарь начал официально использовать политическую власть и конституционный статус в греческом мире сразу после битвы при Акции: он взыскал деньги с городов, видимо, лишил власти народные собрания (ekklesiai) (некоторых?) городов, низложил несколько царей и подтвердил власть других царей (2. 1). Цезарь посетил Афины и был посвящён в Элевсинские мистерии, а затем отправился на Восток, в «Азию» (4. 1). Больше Дион Кассий ничего не уточняет, но сообщает, что позднее Цезарь был снова вызван в Италию из-за трудностей с его ветеранами, доехал до Брундизия, а потом через Грецию вернулся в Азию (4—
Тот из этих текстов, который чётко локализован в пространстве и времени, представляет собой письмо, направленное Императором Цезарем в Розос из Эфеса в конце его третьего консульства и входящее в состав досье, относящего к Селевку Розосскому и вырезанного на камне в этом городе. Показательно, конечно, что Селевк, досье которого было опубликовано в 1934 г., лишь раз мимоходом упоминается в «Римской революции», причём в сноске55. Письмо, составленное в конце 31 г., — это третий из четырёх документов в досье и, подобно с.21 другим документам этого периода, оно написано по-гречески. Его стоит процитировать полностью56:
Трудно представить себе документ, который воплощал бы в себе более живое отражение обстановки сразу после битвы при Акции (в том числе ожидание путешествия Императора Цезаря через Сирию в Египет и обратно весной и осенью следующего года) или более яркий образец дипломатических сношений: одна сторона оказывает почести и представляет прошения, другая — систематически демонстрирует монаршую благосклонность.
Два других документа вполне могут отражать последствия битвы при Акции, но не имеют столь чёткой привязки во времени и пространстве. Первый из них — это письмо Императора Цезаря городу Миласа в ответ на посольство57. Место написания не названо, а указание на его консульство испорчено. Ибо текст «и избранный консулом в с.22 третий раз» (ὕπατος τε τὸ τρίτον καθεστάμενος), несомненно, не закончен. Более того, в отличие от двух писем Розосу, которые нас интересуют, и от письма в Эфес, о котором речь пойдёт ниже, не указано число его императорских аккламаций. Поэтому очень вероятно, хотя, конечно, уверенности в этом нет, что полный титул выглядел так: «император в шестой раз, консул в третий раз, избранный консулом в четвёртый раз» (αὐτοκράτωρ τὸ ἕκτον, ὕπατος τε τρίτον, τὸ τε τέταρτον καθεστάμενος). Альтернативами могут быть предположение, что из текста выпало указание на триумвирские полномочия Императора Цезаря, а в этом случае документ мог быть составлен в любую дату в начале
То же самое, как убедительно показал Эрнст Бэдиан, можно сказать и о знаменитой резолюции Императора Цезаря, адресованной самосцам, которая спустя почти три века была включена в состав «архивной стены» императорских документов в театре Афродисиады58. В дошедшем до нас варианте она выглядит как документ, созданный после 27 г. до н. э., так как в греческом тексте Император Цезарь имеет когномен Αὔγουστος. Но стандартным греческим переводом имени Augustus было, конечно, Σεβαστός, и весьма вероятно, что этот термин был вставлен в текст, вырезанный в начале III в. Если так, то этот документ тоже вполне может датироваться первыми годами после битвы при Акции, хотя упомянутая в нём война может быть и парфянским вторжением под командованием Лабиена. Но Бэдиан полагает, что в пользу периода после битвы при Акции весомо свидетельствуют два соображения: утверждение Императора Цезаря, что жители Афродисиады «приняли мою сторону в войне», и сам тот факт, что это резолюция, адресованная самосцам, а не письмо. Ибо естественным контекстом для подачи прошения и ответа на него с.23 была бы зимовка Цезаря на Самосе в 31/30 или 30/29 гг. до н. э. Кроме того, как справедливо отмечает Бэдиан, Цезарь выражается здесь так, словно вопрос об отмене трибута для Самоса или освобождении острова от него находится целиком в его власти.
Хоть изначальный контекст и не вполне ясен, стоит всё же вспомнить, как именно Император Цезарь выражается в этом документе, не просто давая ответ на прошение самосцев о предоставлении свободы и освобождения от трибута (как мы увидим, это была не единственная просьба относительно трибута, полученная им в эти годы), но и объясняя и обосновывая своё решение. Я цитирую перевод Джойс Рейнолдс:
В начале 30 г. до н. э. Император Цезарь морем отправился на юг, в Сирию и далее, к главному победному трофею — Александрии и Египту. Вполне можно допустить, что он и его флот сделали остановку на Родосе, но, насколько мне известно, единственное конкретное подтверждение этому даёт автор, свидетельства которого имеют огромное значение для данного периода, — Иосиф Флавий. Ни Рональд Сайм, ни кто-либо другой из историков, изучающих период триумвирата, господство Императора Цезаря или долгое правление Августа, до сих пор не использовал в полной мере свидетельство Иосифа Флавия, который дважды рассказывает богатую событиями историю царствования Ирода и его отношений с триумвирами и Августом — сначала в «Иудейской войне», а затем гораздо подробнее — в «Иудейских древностях». В основе его рассказа лежит последняя часть «Всеобщей истории» Николая Дамасского, в которой тоже много книг было посвящено Ироду. Рассказ Иосифа Флавия, даже слишком живой, представляет много проблем, с.24 и многие его части читаются как роман или трагедия. Тем не менее, он основан на очень подробном источнике, современном событиям, и представляет собой единственное изображение Ранней империи сквозь призму опыта зависимого царя59.
Войска Ирода, собственно говоря, и не сражались при Акции — они были заняты в местном конфликте с набатеями. Но Иосиф Флавий и в «Иудейской войне», и в «Иудейских древностях» сообщает, что Ирод сразу понял, что битва при Акции меняет всё и, если он желает сохранить царскую диадему, то необходимо срочно принимать меры60. Иосиф Флавий живо описывает, как Ирод поспешил на Родос навстречу Цезарю, символически предстал перед ним без диадемы и произнёс речь, доказывая, что его верность Антонию следует расценивать как гарантию его будущей верности новому правителю. Цезарь согласился с его доводами, вернул ему диадему и предоставил иные почести, тем более охотно, что Дидий сообщил ему о помощи, оказанной Иродом при взятии под контроль многочисленного отряда гладиаторов Антония, который недавно разгуливал по Сирии.
В этом рассказе особенно важны две детали. Во-первых, Ирод ходатайствовал перед Цезарем о сохранении жизни человека по имени Алекса, но Цезарь вынужден был отказать ему, будучи связан клятвой. В этом случае, как и в ответе самосцам, он тоже ощущал необходимость объяснить причины своего отказа.
Вторая важная деталь — это прямое указание, которое содержится только в «Иудейских древностях», на то, что царская власть была предоставлена Ироду не только «даром» Цезаря, но и «постановлением римлян» (δόγματι Ῥομαίων), принятие которого обеспечил для него Цезарь61. Неизвестно, имеет ли в виду Иосиф Флавий постановление сената (senatus consultum) или закон (lex), но важно указание на то, что в период единоличного правления Императора Цезаря, как и в период с.25 триумвирата, предпринимались хоть какие-то усилия, чтобы индивидуальные решения правителя утверждались традиционными институтами государства (res publica). Скоро мы увидим ещё один пример, связанный с Египтом.
Как мы видели, Цезарь уже направлялся в Египет, когда Ирод приехал на встречу с ним на Родосе. По какому маршруту следовал Цезарь до этого, неясно. Но рассказ Иосифа Флавия, детали которого в «Иудейской войне» и «Иудейских древностях» немного различаются, свидетельствует о том, что часть его пути проходила через Сирию. Ирод сопровождал его, устроил ему великолепные развлечения в Птолемаиде (лежавшей за пределами его владений), обеспечил припасы для путешествия через пустыню и подарил ему 800 талантов62. Если эта цифра не вымышлена, то на римские деньги она составляет значительную сумму, почти 10 миллионов сестерциев.
Получив в середине лета 30 г. до н. э. вести о победе Цезаря и смерти Антония и Клеопатры, Ирод лично отправился в Египет, и здесь ему снова были предоставлены весьма широкие возможности. Он получил пять городов — Гадару, Гиппос, Самарию, Газу, Антедон, Яффу и Стратонову Башню (впоследствии Кесария), а также отряд из 400 галлов, ранее состоявших на службе у Клеопатры63. Это, несомненно, был исторический момент, когда, как позднее Август напишет в своих «Деяниях», он «подчинил Египет власти народа римского»[16] (RGDA 27. 1). Для управления новой провинцией был оставлен Корнелий Галл в должности префекта и, если верить сохранившемуся в «Дигестах» пассажу Ульпиана, в Риме был принят закон, предоставляющий ему полномочия, сопоставимые с полномочиями проконсула64. Подобный конституционный акт мог иметь смысл лишь в том случае, если был проведён немедленно, так что он должен датироваться осенью 30 г. до н. э. или весной 29 г. до н. э.
Здесь не место рассматривать запутанные свидетельства о создании и организации провинции Египет65, но следует отметить, что и в этом случае Цезарь позаботился о том, чтобы установить с.26 личные отношения с населением Александрии. Он обратился к народу по-гречески и, согласно Диону Кассию, сказал, что пощадил город по трём причинам: ради их бога Сераписа, ради их основателя Александра и ради своего учителя Арея, их согражданина66.
Далее Дион Кассий сообщает, что, основав в Египте город Никополь, Цезарь через Сирию отправился в Азию. Ирод снова сопровождал его до самой Антиохии67, а Светоний отмечает, что в пятое консульство в 29 г. Цезарь вступил на Самосе68.
В какой-то момент в своё четвёртое консульство Цезарь снова написал в Розос в милостивом монархическом стиле69. Возможно, поводом для написания письма стало путешествие Цезаря через Сирию или Киликию по пути либо в Египет, либо обратно. И здесь тоже тон письма так важен для понимания природы новой монархии, что письмо стоит процитировать целиком:
Ни о каких послах не упоминается, и вполне возможно, что письмо было написано по просьбе самого Селевка. Не исключено, что акцент на ценности Селевка в связи с будущими благодеяниями правителя сделан с.27 вследствие трении и личной вражды в городе. В любом случае в письме недвусмысленно провозглашается будущая роль Цезаря как источника подобных благодеяний.
Как мы уже видели, 1 января 29 г. до н. э., в момент вступления в консульство, Цезарь находился на Самосе, и лишь летом, согласно Диону Кассию70, отплыл в Грецию и затем в Италию. Этот период тоже имеет ключевое значение, и его иллюстрируют несколько очень важных свидетельств. Во-первых, из рассказа Диона Кассия вполне очевидно, что именно в тот период, когда Цезарь ещё находился в Азии, между вступлением в консульство и отбытием на запад, он «разрешил» (ἐφῆκεν или ἐπέτρεψε) основать в Эфесе и Никее храмы Ромы и Божественного Юлия для отправления культа римскими жителями; что же до остальных, идентифицирующих себя как «эллины», то жителям Азии позволено было основать храм ему самому в Пергаме, а жителям Вифинии — в Никомедии. Таким образом, отмечает Дион Кассий, был подан пример всем остальным провинциям71.
По словам Диона Кассия, это произошло зимой, и он добавляет, что жители Пергама также получили право проводить в честь этого храма священные состязания; здесь нет нужды прослеживать историю храма или состязаний дальше72. В данном случае важен контекст и выражения Диона Кассия, который вполне чётко утверждает, что Цезарь «разрешил» основание всех четырёх храмов, а это предполагает, что все четыре были обязаны своим существованием прошениям, адресованным Цезарю этими городами — Никеей и Никомедией в Вифинии и Эфесом и Пергамом в Азии. Мы снова видим быстро развивающуюся модель дипломатических сношений между подвластными городами и их единоличным правителем, теперь ясно идентифицированным.
До недавнего времени в этом общеизвестном рассказе содержалось всё, что мы могли сказать о тогдашней коммуникации между крупными с.28 городами Малой Азии и Императором Цезарем. Но сегодня огромный урожай императорских надписей из Эфеса пополнился текстом письма Цезаря в Эфес, написанного в его пятое консульство в 29 г. до н. э.73
Это весьма показательное письмо, опубликованное в 1993 г., пока, видимо, не привлекло особого внимания. Если рассматривать его как обычное письмо, написанное императором в ответ на посольство из крупного провинциального города, то оно и правда не представляет особого интереса. Однако его важность определяется именно тем, что мы можем видеть в нём ещё один пример того, как нормы более поздних дипломатических процедур складывались сразу после окончания гражданских войн, в то время, когда формальные отношения Императора Цезаря с Римским государством (res publica) ещё продолжали быстро развиваться. Поэтому это письмо тоже заслуживает полного перевода:
В документе нет никаких указаний на то, в какое время года и где было написано это письмо. Строго говоря, оно могло быть составлено на обратном пути в Италию или даже в Риме. Но естественно предположить, конечно, что в чём бы ни состоял вопрос, связанный с герусией Эфеса, его должны были представить Цезарю, когда он ещё находился в Азии, в тот период, когда утверждались распоряжения о крупнейших новых государственных праздниках.
с.29 Если это многочисленное посольство, состоявшее, видимо, из восьми человек, действительно обратилось к Цезарю до его отъезда, то это было не последнее греческое посольство, отправившееся к нему до его возвращения в Рим. Ибо одно важное воспоминание Страбона, который по многим причинам входит в число наиболее важных свидетелей-современников Римской революции74, относится как раз к лету 29 г. до н. э. Рассказывая о Кикладских островах, Страбон говорит75:
Страбон не сообщает, встретился ли этот рыбак с Цезарем и увенчалось ли успехом его посольство. Но чрезвычайно важно, что даже такая маленькая община имела процедуру выбора посла, что они считали себя вправе поднимать вопрос о размере своей подати, что они теперь знали, кому именно следует адресовать этот вопрос, и что они хотя бы приблизительно представляли себе, где его искать, хотя он находился в пути между Азией и Италией.
Как мы уже видели в случае Самоса, прошение которого об освобождении от подати или её отмене в то время не увенчалось успехом, вопрос о подати, уплачиваемой в римский эрарий, постоянно обсуждался — но теперь, по крайней мере, в первой инстанции, обсуждение велось перед лицом единоличного и всемогущего правителя. Интерес представляет и весьма скромный размер подати, о которой идёт речь в данном случае и которая, очевидно, могла уплачиваться наличными. Даже более высокая сумма — с.30 та, которую фактически требовалось внести, — была эквивалента всего 600 сестерциям, что составляло две трети годового жалованья легионера. Это позволяет легко представить себе, какие затруднения подтолкнули Цезаря к одной из самых решительных мер его правления до 27 г. до н. э. — резкому сокращению числа легионов, примерно с 60 до 28, в период до катастрофы 9 г. н. э. В любом случае, это прошение, которое рыбак с Гиара надеялся представить Цезарю и которое затрагивало денежные суммы (несомненно, очень маленькие), причитавшиеся эрарию в Риме, вполне можно рассматривать как самый яркий символ того нового порядка, который к этому времени уже наступил. Если же задуматься на мгновение об изданном шестьдесят лет назад поистине великом труде — «Римской революции», — то, пожалуй, теперь мы увидим одну из его основополагающих особенностей: столь впечатляюще рассказанная в нём история — это поистине история Римской революции, трансформации политического порядка, господствовавшего в латиноязычном, римском обществе. Но и в подвластном Риму грекоязычном мире, от Ахайи до Малой Азии, Сирии, Иудеи и Египта, происходила столь же глубокая трансформация.
В этой статье не будут подробно рассматриваться различные почести, предоставленные Императору Цезарю и частично им принятые, вероятно, в конце 30 и 29 гг. до н. э., а также прочие конституционные и практические меры, предпринятые в Риме между летом 29 г. до н. э. и январём 27 г. до н. э. Можно надеяться, что сказано уже достаточно, чтобы ещё раз подчеркнуть, что многие из самых важных мер, — и, что ещё важнее, самые глубокие изменения ментальности и политического сознания, — произошли прежде, чем «Император Цезарь, сын Божественного» превратился в «Императора Цезаря Августа, сына Божественного».
ПРИМЕЧАНИЯ