Римские древности

Книга VII

1. Когда же кон­суль­скую власть при­ня­ли Тит Гега­ний Маце­рин и Пуб­лий Мину­ций¹, Рим стал испы­ты­вать силь­ную нехват­ку хле­ба, явив­шу­ю­ся след­ст­ви­ем отпа­де­ния пле­бе­ев². Ведь плебс отло­жил­ся от пат­ри­ци­ев после осен­не­го рав­но­ден­ст­вия, как раз око­ло само­го нача­ла сева, и одно­вре­мен­но с вос­ста­ни­ем поки­ну­ли свои поля зем­ледель­цы: те, кто побо­га­че, при­со­еди­ни­лись к пат­ри­ци­ям, а батра­ки — к пле­бе­ям. И с это­го вре­ме­ни они посто­ян­но пре­бы­ва­ли отдель­но друг от дру­га, пока граж­дане не успо­ко­и­лись и не вос­со­еди­ни­лись, при­ми­рив­шись неза­дол­го до зим­не­го солн­це­сто­я­ния. (2) А этот срок, в кото­рый вся­кий посев совер­ша­ет­ся в над­ле­жа­щую пору, зем­ля была лише­на тех, кто поза­бо­тил­ся бы о ней, и оста­ва­лась так в тече­ние дли­тель­но­го вре­ме­ни. Поэто­му и воз­вра­тив­шим­ся зем­ледель­цам было уже нелег­ко вос­ста­но­вить хозяй­ства, постра­дав­шие как из-за бег­ства рабов, так и из-за гибе­ли домаш­не­го скота, необ­хо­ди­мых для обра­бот­ки зем­ли. Да и у немно­гих име­лись запа­сы семян и про­до­воль­ст­вия на пред­сто­я­щий год. (3) Увидев это, сенат стал отправ­лять послов к тирре­нам, кам­пан­цам и на так назы­вае­мую Помп­тин­скую рав­ни­ну³, чтобы они заку­пи­ли столь­ко зер­на, сколь­ко смо­гут. А Пуб­лий Вале­рий и Луций Гега­ний были посла­ны на Сици­лию: Вале­рий был сыном Попли­ко­лы, Гега­ний же — бра­том одно­го из кон­су­лов. (4) Тогда в горо­дах Сици­лии пра­ви­ли тира­ны, но самым зна­ме­ни­тым был Гелон, сын Дей­но­ме­на, недав­но уна­сле­до­вав­ший власть от Гип­по­кра­та⁴, а не Дио­ни­сий Сира­куз­ский⁵, как напи­са­ли Лици­ний⁶, Гел­лий⁷ и мно­гие дру­гие из рим­ских исто­ри­ков, не про­ведя ника­ко­го тща­тель­но­го иссле­до­ва­ния каса­тель­но дат, что дока­зы­ва­ет сам этот факт, а нао­бум сооб­щая пер­вое попав­ше­е­ся. (5) Ведь посоль­ство, назна­чен­ное на Сици­лию, отплы­ло во вто­рой год семь­де­сят вто­рой Олим­пи­а­ды, когда в Афи­нах архон­том был Гиб­ри­лид, через сем­на­дцать лет после изгна­ния царей⁸, в чем соглас­ны и эти, и почти все осталь­ные исто­ри­ки, в то вре­мя как Дио­ни­сий Стар­ший, под­няв вос­ста­ние про­тив сира­ку­зян на восемь­де­сят пятый год после этих собы­тий, захва­тил еди­но­лич­ную власть в тре­тий год девя­но­сто третьей Олим­пи­а­ды, когда в Афи­нах архон­том после Анти­ге­на был Кал­лий⁹. (6) Конеч­но, исто­ри­кам, пишу­щим о древ­них и весь­ма дав­них делах, может быть, и поз­во­ли­тель­но оши­бить­ся в датах на несколь­ко лет, но недо­пу­сти­мо откло­нить­ся от исти­ны на целых два или три поко­ле­ния. Впро­чем, веро­ят­нее все­го, что пер­вый поме­стив­ший в лето­пи­сях дан­ное сооб­ще­ние, — а ему после­до­ва­ли все осталь­ные исто­ри­ки, — най­дя в ста­рин­ных запи­сях толь­ко то, что при этих кон­су­лах были отправ­ле­ны на Сици­лию послы купить хлеб и что оттуда они яви­лись, везя дар, кото­рый пре­под­нес тиран, далее не стал выяс­нять ни у кого из гре­че­ских писа­те­лей, кто тогда был тира­ном на Сици­лии, но без какой-либо про­вер­ки и нао­бум впи­сал Дио­ни­сия.

2. Итак, послы, что плы­ли на Сици­лию, были застиг­ну­ты в море бурей и, вынуж­ден­ные оги­бать ост­ров, не ско­ро при­бы­ли к тира­ну. Про­ведя там зим­нее вре­мя, они летом¹⁰ вер­ну­лись в Ита­лию, уво­зя боль­шое коли­че­ство про­до­воль­ст­вия. (2) Отправ­лен­ные же на Помп­тин­скую рав­ни­ну едва не были каз­не­ны вольска­ми¹¹ как лазут­чи­ки, будучи окле­ве­та­ны изгнан­ни­ка­ми из Рима. С весь­ма боль­шим трудом сумев спа­сти саму свою жизнь бла­го­да­ря уси­ли­ям част­ных госте­при­им­цев, они без денег вер­ну­лась в Рим, ниче­го не добив­шись. (3) Но подоб­ное это­му дове­лось пере­жить и тем, кто при­шел в ита­лий­ские Кумы¹². Ведь и про­жи­вав­шие здесь мно­го­чис­лен­ные рим­ские изгнан­ни­ки, спас­ши­е­ся бег­ст­вом с царем Тарк­ви­ни­ем из послед­не­го сра­же­ния¹³, сна­ча­ла попы­та­лись выпро­сить у тира­на послов, чтобы каз­нить их, но, потер­пев неуда­чу в этом, ста­ли тре­бо­вать задер­жа­ния ука­зан­ных лиц в каче­стве залож­ни­ков со сто­ро­ны отпра­вив­ше­го их горо­да, пока не полу­чат обрат­но свое иму­ще­ство, кото­рое, как они гово­ри­ли, рим­ля­на­ми неспра­вед­ли­во кон­фис­ко­ва­но. Они так­же пола­га­ли необ­хо­ди­мым, чтобы тиран стал судьей у них в этой тяж­бе. (4) А тира­ном Кум был тогда Ари­сто­дем, сын Ари­сто­кра­та¹⁴, чело­век родом не из про­стых, кото­рый от горо­жан имел про­зви­ще «Малак» («Крот­кий»)¹⁵ и со вре­ме­нем стал более изве­стен по про­зви­щу, чем по име­ни, — то ли пото­му, как сооб­ща­ют неко­то­рые, что ребен­ком он ока­зал­ся жено­по­доб­ным и пере­но­сил то, что подо­ба­ет жен­щи­нам, то ли, как пишут дру­гие, посколь­ку был крот­ким по при­ро­де и лас­ко­вым по нра­ву. (5) И мне кажет­ся что не будет неумест­ным, немно­го пре­рвав рим­скую исто­рию, в основ­ных чер­тах изло­жить, каки­ми сред­ства­ми он вос­поль­зо­вал­ся для дости­же­ния тира­нии и каки­ми путя­ми при­шел к ней, как управ­лял государ­ст­вен­ным дела­ми и каков был его конец.

3. В шесть­де­сят чет­вер­тую Олим­пи­а­ду, когда архон­том в Афи­нах был Миль­ти­ад¹⁶, Кумы, эллин­ский город у опи­ков, кото­рый осно­ва­ли эре­трий­цы и хал­кидяне, попы­та­лись уни­что­жить те из тирре­нов, что про­жи­ва­ли око­ло Иони­че­ско­го зали­ва¹⁷ и впо­след­ст­вии были изгна­ны оттуда кель­та­ми, и вме­сте с ними умб­ры, дав­ны¹⁸ и мно­гие дру­гие вар­ва­ры, при­чем они не мог­ли назвать ника­ко­го спра­вед­ли­во­го пред­ло­га для нена­ви­сти, раз­ве толь­ко про­цве­та­ние горо­да. (2) Ведь в те вре­ме­на Кумы были зна­ме­ни­ты по всей Ита­лии бла­го­да­ря сво­е­му богат­ству, мощи и про­чим бла­гам, так как вла­де­ли пло­до­род­ней­шей зем­лей на Кам­пан­ской рав­нине и гос­под­ст­во­ва­ли над удоб­ней­ши­ми гава­ня­ми близ Мизен. Поку­сив­шись на эти бла­га, вар­ва­ры пред­при­ни­ма­ют поход про­тив Кум: пехоты у них было не менее пяти­сот тысяч, а всад­ни­ков восем­на­дцать тысяч. Когда же они рас­по­ло­жи­лись лаге­рем неда­ле­ко от горо­да, им яви­лось уди­ви­тель­ное зна­ме­ние, кото­рое не упо­ми­на­ет­ся где-либо когда-либо имев­шим место — ни в эллин­ской, ни в вар­вар­ской зем­ле. (3) А имен­но, про­те­кав­шие мимо их лаге­рей реки — имя одной Воль­турн, а дру­гой Гла­нис¹⁹, — изме­нив есте­ствен­ное тече­ние, повер­ну­ли свои пото­ки вспять и дол­го про­дол­жа­ли течь от устьев к исто­кам. (4) Узнав об этом, куман­цы реши­лись тогда всту­пить в бой с вар­ва­ра­ми, пола­гая, что боже­ство сде­ла­ет высо­кое поло­же­ние тех низ­ким, а кажу­ще­е­ся низ­ким их соб­ст­вен­ное поло­же­ние — высо­ким. И они разде­ли­ли все бое­спо­соб­ное вой­ско на три части — одна сто­ро­жи­ла город, дру­гая нес­ла охра­ну кораб­лей, а третья, постро­ив­шись перед сте­ной, ожи­да­ла напа­де­ние вра­гов. Было у них шесть­сот всад­ни­ков и четы­ре тыся­чи пять­сот пехо­тин­цев, но, будучи столь малы чис­лом, они выдер­жа­ли натиск столь­ких мири­ад.

4. Когда же вар­ва­ры увиде­ли, что куман­цы при­гото­ви­лись сра­жать­ся, то, издав бое­вой клич, они всту­пи­ли в бой на вар­вар­ский манер — без поряд­ка, всад­ни­ки и пехота впе­ре­меш­ку, — чтобы всех до еди­но­го уни­что­жить. А мест­ность перед горо­дом, где они сра­жа­лись друг с дру­гом, пред­став­ля­ла собой узкую доли­ну, окру­жен­ную гора­ми и болота­ми, явля­ясь союз­ни­ком доб­ле­сти куман­цев, но вра­гом мно­го­чис­лен­но­сти вар­ва­ров. (2) Ведь опро­киды­вая и топ­ча друг дру­га во мно­гих местах, а более все­го у или­стой кром­ки болота, боль­шин­ство вар­ва­ров погиб­ло по соб­ст­вен­ной вине, даже не сой­дясь вру­ко­паш­ную с фалан­гой элли­нов. В ито­ге, их мно­го­чис­лен­ное пешее вой­ско, погу­бив само себя, но не совер­шив ника­ко­го достой­но­го дея­ния, рас­се­я­лось и раз­бе­жа­лось в раз­ные сто­ро­ны. Всад­ни­ки все же всту­пи­ли в бой и при­том при­чи­ни­ли элли­нам боль­шой урон. Но, не имея воз­мож­но­сти из-за тес­ноты окру­жить сво­их вра­гов, а в какой-то мере и пото­му, что боже­ство помог­ло элли­нам мол­ни­я­ми, лив­нем и гро­мом, вар­ва­ры, испу­гав­шись, обра­ща­ют­ся в бег­ство. (3) В этом сра­же­нии все куман­ские всад­ни­ки сра­жа­лись бле­стя­ще, и было при­зна­но, что имен­но они яви­лись основ­ной при­чи­ной победы, но более всех осталь­ных — Ари­сто­дем, по про­зви­щу Малак: ведь он, в оди­ноч­ку выдер­жав натиск, убил и пред­во­ди­те­ля вра­гов, и мно­гих дру­гих доб­лест­ных вои­нов. Но по окон­ча­нии вой­ны куман­цы, при­не­ся богам бла­годар­ст­вен­ные жерт­вы и устро­ив пыш­ные похо­ро­ны погиб­ших в сра­же­нии, ввя­за­лись в оже­сто­чен­ные спо­ры из-за награ­ды — кому сле­ду­ет вру­чить пер­вый венок. (4) Дело в том, что бес­при­страст­ные наблюда­те­ли хоте­ли ока­зать эту честь Ари­сто­де­му, и весь народ был за него, а вли­я­тель­ные граж­дане — началь­ни­ку кон­ни­цы Гип­по­медон­ту, и его под­дер­жи­вал весь город­ской совет. А в то вре­мя у куман­цев была ари­сто­кра­ти­че­ская фор­ма прав­ле­ния, и народ рас­по­ря­жал­ся лишь неко­то­ры­ми немно­ги­ми дела­ми. Когда же из-за это­го спо­ра ста­ли разда­вать­ся под­стре­ка­тель­ства к мяте­жу, ста­рей­шие граж­дане, испу­гав­шись, как бы сопер­ни­че­ство не при­ве­ло к ору­жию и резне, убеди­ли обе сто­ро­ны согла­сить­ся, чтобы каж­дый из назван­ных мужей полу­чил рав­ные поче­сти. (5) Таким путем Ари­сто­дем ока­зал­ся вождем наро­да и, раз­вив силу сво­его поли­ти­че­ско­го крас­но­ре­чия, стал скло­нять тол­пу на свою сто­ро­ну — при­вле­кая к себе угод­ны­ми ей поли­ти­че­ски­ми мера­ми, обли­чая тех из власть иму­щих, кто при­сва­и­вал обще­ст­вен­ное досто­я­ние, и ока­зы­вая бла­го­де­я­ния мно­гим бед­ня­кам на свои соб­ст­вен­ные сред­ства. И был он из-за все­го это­го нена­ви­стен и стра­шен вождям ари­сто­кра­тии.

5. А на два­дца­тый год после сра­же­ния с вар­ва­ра­ми к куман­цам при­шли послы ари­ций­цев²⁰ с олив­ко­вы­ми вет­вя­ми²¹, про­ся куман­цев помочь им, ибо с ними ведут вой­ну тирре­ны. Ведь, как я сооб­щил в сво­ем сочи­не­нии ранее²², царь тирре­нов Пор­се­на после заклю­чен­но­го с рим­ским поли­сом мир­но­го дого­во­ра, отпу­стил сво­его сына Аррун­та, желав­ше­го обре­сти соб­ст­вен­ное цар­ство, и пре­до­ста­вил ему поло­ви­ну вой­ска. В то вре­мя он оса­ждал ари­ций­цев, укрыв­ших­ся за город­ской сте­ной, и рас­счи­ты­вал вско­ре захва­тить город с помо­щью голо­да. (2) Когда при­бы­ло это посоль­ство, вожди ари­сто­кра­тии, нена­видев­шие Ари­сто­де­ма и опа­сав­ши­е­ся, как бы он не нанес како­го-нибудь вреда государ­ст­вен­но­му строю, сочли, что полу­чи­ли пре­крас­ней­шую воз­мож­ность устра­нить его под бла­го­вид­ным пред­ло­гом. Итак, убедив народ послать ари­ций­цам на помощь две тыся­чи чело­век и назна­чив коман­дую­щим Ари­сто­де­ма, как чело­ве­ка без­услов­но про­слав­лен­но­го в рат­ных делах, они затем пред­при­ня­ли такие меры, вслед­ст­вие кото­рых, как они пола­га­ли, тот или будет убит в сра­же­нии тирре­на­ми, или погибнет на море. (3) Ведь упол­но­мо­чен­ные сове­том про­из­ве­сти набор тех, кто отпра­вит­ся на помощь, они не запи­са­ли нико­го из людей извест­ных и достой­ных упо­ми­на­ния, но выбра­ли самых бед­ных и бес­чест­ных из про­сто­го наро­да, от кого они все­гда пред­по­ла­га­ли какие-нибудь мяте­жи, и из них соста­ви­ли мор­скую экс­пе­ди­цию. И при том на воду спу­сти­ли десять ста­рых судов, самых негод­ных для пла­ва­ния, кото­ры­ми коман­до­ва­ли бед­ней­шие из куман­цев: на эти суда и поса­ди­ли вои­нов, при­гро­зив смер­тью тому, кто укло­нит­ся от похо­да.

6. Но Ари­сто­дем, заявив толь­ко то, что замыс­лы вра­гов не оста­лись для него тай­ной, а имен­но, что на сло­вах его отправ­ля­ют на помощь, а на деле — на явную гибель, все же при­нял коман­до­ва­ние. Поспеш­но отплыв вме­сте с посла­ми ари­ций­цев и про­де­лав труд­ный и опас­ный путь по морю, он стал на якорь у бли­жай­шей к Ари­ции части побе­ре­жья. Затем, оста­вив на кораб­лях доста­точ­ную охра­ну, в первую же ночь Ари­сто­дем совер­шил от моря пере­ход, кото­рый был непро­дол­жи­тель­ным, и на рас­све­те неожи­дан­но появил­ся перед ари­ций­ца­ми. (2) Раз­бив рядом с ними лагерь и убедив укрыв­ших­ся за сте­на­ми вый­ти в откры­тое поле, он тот­час стал вызы­вать тирре­нов на бой. Но когда завя­за­лось оже­сто­чен­ное сра­же­ние в бое­вом строю, ари­ций­цы, про­дер­жав­шись весь­ма корот­кое вре­мя, все вме­сте пода­лись назад и побе­жа­ли обрат­но в кре­пость. Ари­сто­дем же, выдер­жав со сво­и­ми отбор­ны­ми куман­ца­ми, коих было немно­го, всю тяжесть сра­же­ния и убив соб­ст­вен­ной рукой пред­во­ди­те­ля тирре­нов, осталь­ных обра­тил в бег­ство и одер­жал победу, самую бле­стя­щую из всех. (3) Свер­шив это и будучи удо­сто­ен от ари­ций­цев мно­гих даров, он вско­ре отплыл, желая сам стать для куман­цев вест­ни­ком сво­ей же победы. А за ним сле­до­ва­ло очень мно­го гру­зо­вых судов ари­ций­цев, везу­щих добы­чу и плен­ных тирре­нов. (4) Когда же они ока­за­лись вбли­зи Кум, Ари­сто­дем, при­ча­лив кораб­ли, созы­ва­ет вой­ско­вое собра­ние, на кото­ром, с одной сто­ро­ны, выдви­нул мно­го обви­не­ний в адрес пред­во­ди­те­лей горо­да, а с дру­гой — выска­зал мно­го похвал тем, кто пока­зал себя муже­ст­вен­ным в сра­же­нии. Затем он роздал им всем пого­лов­но день­ги и пере­дал в общее всем поль­зо­ва­ние дары от ари­ций­цев, после чего попро­сил их пом­нить об этих бла­го­де­я­ни­ях, когда они вер­нут­ся на роди­ну, и, если когда-нибудь ему будет гро­зить какая-либо опас­ность от оли­гар­хии, — прий­ти на помощь, насколь­ко это будет по силам каж­до­му. (5) После того как все при­зна­ли, что очень ему бла­го­дар­ны и за неожи­дан­ное спа­се­ние, кото­рым они обя­за­ны ему, и за воз­вра­ще­ние домой не с пусты­ми рука­ми, и обе­ща­ли, что ско­рее свою жизнь отда­дут вра­гам, чем его, Ари­сто­дем, похва­лив их, рас­пу­стил собра­ние. И вслед за этим, при­гла­сив в свою палат­ку самых бес­чест­ных из них, наи­бо­лее склон­ных к насиль­ст­вен­ным дей­ст­ви­ям, и под­ку­пив их дара­ми, обхо­ди­тель­ны­ми реча­ми и надеж­да­ми, обма­ны­ваю­щи­ми всех людей, он обрел сто­рон­ни­ков, гото­вых вме­сте с ним уни­что­жить суще­ст­ву­ю­щий государ­ст­вен­ный строй.

7. Запо­лу­чив их в свои помощ­ни­ки и союз­ни­ки и ука­зав каж­до­му, что сле­ду­ет делать в буду­щем, а так­же без­воз­мезд­но пре­до­ста­вив сво­бо­ду при­ве­зен­ным с собой плен­ни­кам, чтобы при­об­ре­сти еще и их рас­по­ло­же­ние, Ари­сто­дем затем на укра­шен­ных кораб­лях при­ча­лил к при­ста­ням Кум. Схо­дя­щих на берег вои­нов встре­ча­ли их отцы и мате­ри и вся про­чая род­ня, дети и жены, обни­мая со сле­за­ми и креп­ко целуя и назы­вая каж­до­го самы­ми лас­ко­вы­ми име­на­ми. (2) И так­же вся осталь­ная мас­са граж­дан, с вос­тор­гом и руко­плес­ка­ни­я­ми при­вет­ст­вуя коман­дую­ще­го, про­во­жа­ла его по пути домой. Ввиду это­го руко­во­ди­те­ли горо­да, а в осо­бен­но­сти те, кто пре­до­ста­вил ему коман­до­ва­ние и под­стро­ил про­чее для его гибе­ли, были опе­ча­ле­ны и име­ли мрач­ные мыс­ли насчет буду­ще­го. (3) Ари­сто­дем же выждал несколь­ко дней, в тече­ние кото­рых он испол­нял обе­ты богам и под­жидал запазды­вав­шие суда. Когда настал под­хо­дя­щий момент, он ска­зал, что хочет доло­жить сове­ту о свер­шен­ном в ходе сра­же­ния и предъ­явить воен­ную добы­чу. Но как толь­ко пред­ста­ви­те­ли вла­сти в боль­шом коли­че­стве собра­лись в зда­нии сове­та, и он, высту­пив впе­ред, начал про­из­но­сить речь и рас­ска­зы­вать обо всем слу­чив­шем­ся в бит­ве, под­готов­лен­ные им соучаст­ни­ки заго­во­ра, имея под гима­ти­я­ми²³ мечи, во мно­же­стве ворва­лись в поме­ще­ние и нача­ли уби­вать всех сто­рон­ни­ков ари­сто­кра­тии. (4) А за этим после­до­ва­ло бег­ство и сума­то­ха сре­ди тех, кто нахо­дил­ся на пло­ща­ди: одни бежа­ли по домам, дру­гие из горо­да, кро­ме посвя­щен­ных в заго­вор — они же тем вре­ме­нем захва­ты­ва­ли кре­пость, вер­фи и укреп­лен­ные места горо­да. С наступ­ле­ни­ем ночи, осво­бо­див из тюрем при­го­во­рен­ных к смер­ти, коих было мно­го, и воору­жив их вме­сте с осталь­ны­ми дру­зья­ми, сре­ди кото­рых нахо­ди­лись и плен­ные тирре­ны, Ари­сто­дем созда­ет из них свою лич­ную охра­ну. (5) А когда насту­пил день, он созвал народ на собра­ние и, выдви­нув мно­го­чис­лен­ные обви­не­ния про­тив уби­тых им граж­дан, заявил, что нака­зал их спра­вед­ли­во, ибо они неод­но­крат­но зло­умыш­ля­ли про­тив него, про­чим же граж­да­нам он несет сво­бо­ду, рав­но­пра­вие²⁴ и мно­гие иные бла­га.

8. Ска­зав это и пре­ис­пол­нив весь про­стой народ неле­пы­ми надеж­да­ми, Ари­сто­дем пред­при­ни­ма­ет два худ­ших из име­ю­щих­ся у людей поли­ти­че­ских меро­при­я­тий, кото­ры­ми вна­ча­ле поль­зу­ет­ся вся­кая тира­ния, — пере­дел зем­ли и отме­на дол­гов. А так­же он обе­ща­ет, что возь­мет на себя заботу об обо­их этих делах, если его назна­чат глав­но­ко­ман­дую­щим с неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми до тех пор, пока обще­ство не ока­жет­ся в без­опас­но­сти и не уста­но­вят демо­кра­ти­че­ский строй. (2) Когда же под­лое про­сто­на­ро­дье охот­но одоб­ри­ло гра­беж чужо­го иму­ще­ства, Ари­сто­дем, полу­чив сам от себя неогра­ни­чен­ную власть, вно­сит дру­гое поста­нов­ле­ние, посред­ст­вом кото­ро­го он обма­нул их и лишил всех сво­бо­ды. А имен­но, сослав­шись на воз­мож­ные вол­не­ния и вос­ста­ния со сто­ро­ны бога­тых про­тив про­сто­го наро­да вслед­ст­вие пере­де­ла зем­ли и отме­ны дол­гов, он ска­зал, что видит толь­ко одно сред­ство, пока дело не дошло до чего-нибудь ужас­но­го, пред­от­вра­тить меж­до­усоб­ную вой­ну и рез­ню граж­дан: если все, при­не­ся из сво­их домов ору­жие, посвя­тят его богам, чтобы поль­зо­вать­ся им толь­ко про­тив напа­де­ний внеш­них вра­гов, когда слу­чит­ся какая-нибудь необ­хо­ди­мость, но не про­тив друг дру­га, и пусть оно лежит до тех пор в удоб­ном месте под при­смот­ром богов. (3) Когда же они и на это согла­си­лись, Ари­сто­дем немед­лен­но у всех куман­цев отнял ору­жие, а в сле­дую­щие дни про­вел обыс­ки в домах, где он каз­нил мно­гих достой­ных граж­дан под тем пред­ло­гом, что они яко­бы не все ору­жие посвя­ти­ли богам. После это­го он укреп­ля­ет свою тира­нию тре­мя стра­жа­ми: из них одна была из самых гряз­ных и дур­ных граж­дан, с помо­щью кото­рых он нис­про­верг ари­сто­кра­ти­че­ский строй, вто­рая — из нече­сти­вей­ших рабов, кото­рых он сам отпу­стил на волю за убий­ство соб­ст­вен­ных гос­под, а третья — наем­ная из самых диких вар­ва­ров (их насчи­ты­ва­лось не менее двух тысяч, и в воен­ном деле они были гораздо луч­ше осталь­ных). (4) Изо­бра­же­ния тех людей, кого он каз­нил, Ари­сто­дем убрал из всех свя­щен­ных и несвя­щен­ных мест, вме­сто них уста­нав­ли­вая в этих же местах свои соб­ст­вен­ные. А кон­фис­ко­вав их дома, зем­лю и осталь­ное досто­я­ние, себе он ото­брал золо­то, сереб­ро и дру­гое иму­ще­ство, какое толь­ко было достой­но тира­на, пода­рив остав­ше­е­ся тем, кто помог ему достичь вла­сти. Но самые мно­го­чис­лен­ные и круп­ные дары он пре­до­став­лял тем рабам, кто убил соб­ст­вен­ных гос­под — а они тре­бо­ва­ли еще и бра­ка с жена­ми и дочерь­ми быв­ших хозя­ев.

9. Сна­ча­ла оста­вив без вни­ма­ния муж­ское потом­ство уби­тых, позд­нее Ари­сто­дем решил (или по ука­за­нию како­го-то ора­ку­ла, или так­же вслед­ст­вие вполне есте­ствен­ных соб­ст­вен­ных сооб­ра­же­ний), что неза­мет­но под­рас­та­ет нема­лая угро­за для него, и заду­мал всех их уни­что­жить за один день. (2) Но, посколь­ку все, у кого в тот момент вос­пи­ты­ва­лись эти маль­чи­ки и жили их мате­ри, обра­ти­лись к нему с настой­чи­вой прось­бой, он, желая пре­до­ста­вить им хотя бы этот дар, вопре­ки сво­е­му наме­ре­нию осво­бож­да­ет детей от смер­ти. Одна­ко, при­ни­мая меры пре­до­сто­рож­но­сти в отно­ше­нии них, чтобы как-нибудь не объ­еди­ни­лись друг с дру­гом и не замыс­ли­ли что-либо про­тив тира­нии, Ари­сто­дем при­ка­зал всем им уйти из горо­да в раз­ные сто­ро­ны и жить в сель­ской мест­но­сти, не полу­чая ника­ко­го заня­тия или зна­ния из тех, что подо­ба­ет детям сво­бод­ных людей, но зани­ма­ясь выпа­сом скота и выпол­няя про­чие сель­ские работы: при этом он при­гро­зил смер­тью тому из них, кто при­дет в город и будет там обна­ру­жен. (3) Итак, поки­нув род­ные оча­ги, они, как рабы, обре­та­лись в полях, слу­жа убий­цам сво­их отцов. А чтобы вооб­ще ни у кого из осталь­ных граж­дан не появил­ся бла­го­род­ный и муже­ст­вен­ный образ мыс­лей, тиран решил изне­жить посред­ст­вом вос­пи­та­ния всю под­рас­таю­щую моло­дежь горо­да, упразд­нив гим­на­сии²⁵ и тре­ни­ров­ки с ору­жи­ем, а так­же изме­нив образ жиз­ни, кото­рый маль­чи­ки вели преж­де. (4) А имен­но, он при­ка­зал юно­шам носить длин­ные воло­сы, подоб­но девуш­кам, укра­шая их цве­та­ми, зави­вая и покры­вая куд­ри голов­ны­ми сет­ка­ми, наде­вать раз­но­цвет­ные и дохо­дя­щие до пят хито­ны²⁶, заку­ты­вать­ся в тон­кие и мяг­кие накид­ки и досуг свой про­во­дить в тени­стых местах. В шко­лы пля­су­нов, флей­ти­стов и тому подоб­ных слу­жи­те­лей Муз их сопро­вож­да­ли шед­шие рядом нянь­ки, кото­рые нес­ли зон­ты и вее­ры. И мыли их те же самые жен­щи­ны, при­но­ся в бани греб­ни, але­баст­ро­вые сосуды с бла­го­во­ни­я­ми и зер­ка­ла. (5) Таким вот вос­пи­та­ни­ем Ари­сто­дем губил маль­чи­ков, пока они не дости­га­ли два­дца­ти­лет­не­го воз­рас­та, с кото­ро­го он поз­во­лял им счи­тать­ся муж­чи­на­ми. И так­же во мно­гом дру­гом оскор­бив и обидев куман­цев, не воз­дер­жав­шись ни от како­го бес­чин­ства и жесто­ко­сти, он, как раз когда пола­гал, буд­то его власть тира­на незыб­ле­ма, все-таки уже в ста­ро­сти понес нака­за­ние, за кото­рое нель­зя упрек­нуть ни богов, ни людей, и погиб со всем сво­им родом.

10. Теми же, кто под­нял про­тив него вос­ста­ние и осво­бо­дил государ­ство от тира­нии, были дети уби­тых им граж­дан, кото­рых пер­во­на­чаль­но Ари­сто­дем наме­ре­вал­ся каз­нить всех в один день, но, как я гово­рил, воз­дер­жал­ся, усту­пив прось­бам тело­хра­ни­те­лей, за кого он отдал их мате­рей, и при­ка­зал им жить в сель­ской мест­но­сти. (2) Одна­ко несколь­ко лет спу­стя, когда он, обхо­дя дерев­ни, увидел эту моло­дежь, мно­го­чис­лен­ную и доб­лест­ную, то испу­гал­ся, что они объ­еди­нят­ся и вос­ста­нут про­тив него, и захо­тел опе­ре­дить, умерт­вив всех, преж­де чем кто-нибудь дога­да­ет­ся о его наме­ре­ни­ях. Поэто­му, при­гла­сив дру­зей, тиран стал с ними обсуж­дать, каким обра­зом лег­че и быст­рее все­го тай­но уни­что­жить этих юно­шей. (3) Узнав об этом, — то ли пред­у­преж­ден­ные кем-то из посвя­щен­ных в замыс­лы тира­на, то ли сами в силу вполне есте­ствен­ных сооб­ра­же­ний запо­до­зрив нелад­ное, — юно­ши бегут в горы, захва­тив зем­ледель­че­ские желез­ные орудия. А вско­ре к ним на помощь при­шли про­жи­вав­шие в Капуе куман­ские изгнан­ни­ки, сре­ди кото­рых самы­ми знат­ны­ми и обла­дав­ши­ми наи­боль­шим чис­лом дру­зей сре­ди кам­пан­цев были дети Гип­по­медон­та, коман­до­вав­ше­го кон­ни­цей во вре­мя вой­ны с тирре­на­ми. Они и сами воору­жи­лись, и этим юно­шам при­вез­ли ору­жие, а так­же набра­ли нема­лый отряд из кам­пан­ских наем­ни­ков и сво­их дру­зей. (4) Когда же все объ­еди­ни­лись, то, совер­шая раз­бой­ни­чьи набе­ги, ста­ли разо­рять поля вра­гов, скло­нять рабов к измене гос­по­дам и воору­жать тех, кого осво­бож­да­ли из тюрем, а что не мог­ли уне­сти и уве­сти, это или сжи­га­ли, или реза­ли. (5) И в то вре­мя как тиран нахо­дил­ся в затруд­ни­тель­ном поло­же­нии, не зная, каким спо­со­бом сле­ду­ет вести борь­бу с изгнан­ни­ка­ми, посколь­ку те совер­ша­ли напа­де­ния скрыт­но и не задер­жи­ва­лись в одних и тех же местах, выби­рая вре­мя для набе­гов или ночью до утра, или днем до наступ­ле­ния ночи, так что часто тиран напрас­но посы­лал вои­нов на защи­ту сель­ской окру­ти, — в этот момент один из изгнан­ни­ков, отправ­лен­ный ими под видом пере­беж­чи­ка, явля­ет­ся к нему, изуро­до­вав свое тело бича­ми, и, попро­сив для себя гаран­тии непри­кос­но­вен­но­сти, пообе­щал тира­ну, что, взяв вой­ско, кото­рое тот отпра­вит с ним, при­ведет его на то место, где изгнан­ни­ки наме­ре­ва­лись про­ве­сти бли­жай­шую ночь. (6) Решив­шись дове­рить­ся ему, ибо он ниче­го не про­сил и само­го себя пред­ла­гал в залож­ни­ки, тиран отправ­ля­ет с ним самых пре­дан­ных коман­ди­ров во гла­ве мно­го­чис­лен­ных всад­ни­ков и наем­но­го вой­ска, кото­рым он велел всех без исклю­че­ния изгнан­ни­ков (а если не удаст­ся, то как мож­но боль­ше из них) при­ве­сти к нему в око­вах. Итак, мни­мый пере­беж­чик вел отряд всю ночь напро­лет по нехо­же­ным доро­гам и через дикие леса, где они тер­пе­ли мно­го бед­ст­вий, в наи­бо­лее уда­лен­ный от горо­да рай­он.

11. А мятеж­ни­ки и изгнан­ни­ки, сидев­шие в заса­де на горе око­ло Аверн­ско­го озе­ра²⁷, рас­по­ло­жен­ной близ Кум, как толь­ко про­веда­ли, что вой­ско тира­на ушло из горо­да, о чем сиг­на­ла­ми сооб­щи­ли им лазут­чи­ки, посы­ла­ют из сво­их рядов око­ло шести­де­ся­ти самых отваж­ных вои­нов, оде­тых в шку­ры и с вязан­ка­ми хво­ро­ста. (2) Они с наступ­ле­ни­ем ночи над видом поден­щи­ков неза­мет­но про­ник­ли в город через раз­ные ворота. А когда ока­за­лись внут­ри стен, то, выта­щив мечи из вяза­нок, где их пря­та­ли, собра­лись все в одном месте. Затем, сооб­ща бро­сив­шись оттуда к воротам, веду­щим к Аверн­ско­му озе­ру, они уби­ва­ют их спя­щих стра­жей и впус­ка­ют в откры­тые ворота всех сво­их, нахо­див­ших­ся уже вбли­зи сте­ны: и это они про­де­ла­ли, остав­шись неза­ме­чен­ны­ми. (3) Ведь как раз в ту ночь слу­чил­ся какой-то обще­ст­вен­ный празд­ник, вслед­ст­вие чего все город­ское насе­ле­ние пило вино и пре­да­ва­лось дру­гим удо­воль­ст­ви­ям. Это поз­во­ли­ло мятеж­ни­кам совер­шен­но бес­пре­пят­ст­вен­но прой­ти по всем ули­цам, веду­щим к дому тира­на, при­чем даже у две­рей они не нашли сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ной бодр­ст­ву­ю­щей стра­жи, но и здесь либо уже спя­щих, либо пья­ных, кото­рых без труда заре­за­ли и тол­пой кину­лись в дом, где, как овец, зако­ло­ли всех осталь­ных, из-за вина уже не вла­дев­ших ни телом, ни разу­мом. Схва­тив же Ари­сто­де­ма, его детей и про­чих род­ст­вен­ни­ков, повстан­цы до глу­бо­кой ночи истя­за­ли их, пыта­ли и бес­че­сти­ли вся­ки­ми, так ска­зать, оскорб­ле­ни­я­ми, а затем уби­ли. (4) Уни­что­жив с кор­нем род тира­на, так что не оста­ви­ли ни детей, ни жен­щин, ни каких-либо их род­ст­вен­ни­ков, и в тече­ние всей ночи разыс­кав всех соучаст­ни­ков вла­сти тира­на, они с нача­лом дня отпра­ви­лись на город­скую пло­щадь. Затем, созвав народ на собра­ние, изгнан­ни­ки сла­га­ют ору­жие и вос­ста­нав­ли­ва­ют оте­че­ский поли­ти­че­ский строй²⁸.

12. Итак, имен­но у это­го Ари­сто­де­ма, кото­рый уже почти что четыр­на­дца­тый год был тира­ном Кум, изгнан­ные с Тарк­ви­ни­ем рим­ляне хоте­ли решить свою тяж­бу про­тив роди­ны. Рим­ские же послы неко­то­рое вре­мя воз­ра­жа­ли, что, мол, яви­лись они не для тако­го рода спо­ра и не име­ют пол­но­мо­чий, кото­рых сенат им про­сто не пре­до­ста­вил, защи­щать­ся от име­ни государ­ства в суде. (2) Одна­ко, посколь­ку ниче­го у них не полу­ча­лось, напро­тив, они виде­ли, что тиран, бла­го­да­ря хло­потам и прось­бам изгнан­ни­ков, скло­нил­ся к дру­гой сто­роне, то, попро­сив вре­мя для защи­ты и оста­вив за себя в залог день­ги, послы тай­но бежа­ли из Кум во вре­мя судеб­но­го про­цес­са, так как никто их уже не сто­ро­жил. А их слуг, вьюч­ных живот­ных и при­ве­зен­ные для закуп­ки хле­ба день­ги захва­тил тиран. (3) Итак, назван­ным посоль­ствам, испы­тав­шим такие невзго­ды, при­шлось вер­нуть­ся без­ре­зуль­тат­но, но в горо­дах Тирре­нии послы заку­пи­ли про­со и пол­бу и доста­ви­ли в Рим на реч­ных судах. Это про­до­воль­ст­вие на какое-то крат­кое вре­мя про­кор­ми­ло рим­лян. Когда же оно закон­чи­лось, рим­ляне попа­ли в преж­нее тяже­лое поло­же­ние. Ведь не оста­лось тако­го рода пищи, кото­ро­го поне­во­ле они еще не про­бо­ва­ли, вслед­ст­вие чего нема­ло их — как из-за скуд­но­сти, так и из-за осо­бен­но­стей непри­выч­ной еды — либо испы­ты­ва­ло телес­ные неду­ги, либо из-за бед­но­сти было остав­ле­но без вни­ма­ния и совер­шен­но бес­по­мощ­но. (4) Когда же об этом узна­ли воль­ски, недав­но побеж­ден­ные в войне, они ста­ли, тай­но обме­ни­ва­ясь посоль­ства­ми, под­ни­мать друг дру­га на новую вой­ну про­тив рим­лян, посколь­ку, мол, те будут не в состо­я­нии сопро­тив­лять­ся, если кто-нибудь напа­дет на них, уже изму­чен­ных вой­ной и голо­дом. Все же некое бла­го­во­ле­ние богов, кото­рые все­гда ста­ра­лись не допу­стить, чтобы рим­ляне попа­ли под власть вра­гов, яви­ло и тогда самым оче­вид­ным обра­зом свою силу. Ведь неожи­дан­но на горо­да воль­сков обру­ши­лась какая-то эпиде­мия чумы, при­чем столь зна­чи­тель­ная, что тако­го слу­чая не упо­ми­на­ет­ся ни для како­го дру­го­го места ни на эллин­ской, ни на вар­вар­ской зем­ле: она без раз­ли­чия губи­ла и силь­ных, и сла­бых людей любо­го воз­рас­та, поло­же­ния и пола. (5) Но выс­шую сте­пень несча­стья явил извест­ный город воль­сков, так назы­вае­мые Велит­ры²⁹, быв­ший до тех пор круп­ным и мно­го­люд­ным, в кото­ром эпиде­мия оста­ви­ла одну часть жите­лей из деся­ти, а про­чих схва­ти­ла и унес­ла. Поэто­му те, кто в кон­це кон­цов остал­ся в живых после бед­ст­вия, отпра­вив послов, сооб­щи­ли рим­ля­нам об опу­сто­ше­нии и пере­да­ли им город. Ведь и рань­ше как-то раз они уже полу­чи­ли посе­лен­цев из Рима, по этой при­чине и вто­рой раз ста­ли про­сить у рим­лян коло­ни­стов³⁰.

13. Рим­лян, узнав­ших про это, охва­ти­ло сочув­ст­вие к несча­стью, и они пола­га­ли, что при таких обсто­я­тель­ствах нико­им обра­зом не сле­ду­ет мстить вра­гам, ибо те уже сами по себе понес­ли доста­точ­ное нака­за­ние от богов за то, что наме­ре­ва­лись сде­лать. С дру­гой сто­ро­ны, им пред­став­ля­лось целе­со­об­раз­ным при­нять Велит­ры, отпра­вив туда нема­лое коли­че­ство коло­ни­стов, ввиду зна­чи­тель­ных выгод от это­го меро­при­я­тия. (2) Ведь дан­ное место, будучи заня­то доста­точ­ным гар­ни­зо­ном, каза­лось при­год­ным стать серь­ез­ным пре­пят­ст­ви­ем и поме­хой тем, кто захо­чет под­нять вос­ста­ние или вызвать какие-нибудь бес­по­ряд­ки. Кро­ме того, пред­по­ла­га­ли, что нехват­ка про­до­воль­ст­вия, угне­тав­шая город, будет намно­го уме­рен­нее, если сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ная часть наро­да пере­се­лит­ся из него. Но более все­го раздор, вновь раз­жи­гае­мый преж­де, чем бла­го­по­луч­но закон­чил­ся еще преды­ду­щий, побуж­дал их про­го­ло­со­вать за отправ­ку коло­нии. (3) Ведь опять, как и рань­ше, плебс начал воз­му­щать­ся и гне­вать­ся на пат­ри­ци­ев, и про­из­но­си­ли мно­го суро­вых речей про­тив них: одни обви­ня­ли пат­ри­ци­ев в нера­ди­во­сти и бес­печ­но­сти, посколь­ку те не суме­ли зара­нее пред­у­смот­реть гряду­щую нехват­ку хле­ба и не пред­при­ня­ли мер по спа­се­нию от несча­стья, а дру­гие заяв­ля­ли, что недо­ста­ток хле­ба слу­чил­ся вслед­ст­вие их зло­го умыс­ла из-за зло­бы и жела­ния навредить пле­бе­ям в память об их вос­ста­нии. (4) Имен­но по этим при­чи­нам отправ­ка коло­ни­стов про­ис­хо­ди­ла быст­ро. Руко­во­ди­те­ля­ми сенат назна­чил трех чело­век. Плеб­су же пер­во­на­чаль­но было при­ят­но рас­пре­де­лять меж­ду собой по жре­бию коло­ни­стов, ибо ему пред­сто­я­ло изба­вить­ся от голо­да и засе­лить изобиль­ную зем­лю. Затем, когда он начал заду­мы­вать­ся об эпиде­мии, кото­рая, окреп­нув в том горо­де, что дол­жен был при­нять пле­бе­ев, погу­би­ла его жите­лей и вну­ша­ла страх, что и с посе­лен­ца­ми про­изой­дет то же самое, мне­ние у него ста­ло поне­мно­гу менять­ся на про­ти­во­по­лож­ное. Так что немно­го нашлось желаю­щих участ­во­вать в пере­се­ле­нии, гораздо мень­ше того чис­ла, что опре­де­лил сенат, да и эти уже кори­ли сами себя за пло­хое реше­ние и неза­мет­но ста­ра­лись укло­нить­ся от высе­ле­ния. (5) Все же их заста­ви­ли, как и осталь­ных, при­няв­ших уча­стие в пере­се­ле­нии про­тив воли, ибо сенат поста­но­вил набрать коло­нию из всех рим­лян по жре­бию, а про­тив выбран­ных жре­би­ем, если они не отпра­вят­ся, назна­чил суро­вые и неот­вра­ти­мые нака­за­ния. Итак, это посе­ле­ние в Велит­ры, состо­яв­ше­е­ся в силу бла­го­вид­ной необ­хо­ди­мо­сти, было отправ­ле­но, а потом, несколь­ки­ми дня­ми поз­же, — дру­гое, в город Нор­ба³¹, кото­рый небез­ве­стен ныне у латин­ско­го пле­ме­ни.

14. Одна­ко ниче­го не вышло у пат­ри­ци­ев из их рас­че­тов, по край­ней мере что каса­ет­ся надеж­ды успо­ко­ить раздор; напро­тив, остав­ши­е­ся еще силь­нее него­до­ва­ли и гро­мо­глас­но обви­ня­ли сена­то­ров и на сход­ках, и в дру­же­ских груп­пах, соби­ра­ясь сна­ча­ла в малом чис­ле, затем все вме­сте, так как недо­ста­ток хле­ба ста­но­вил­ся все ост­рее. Нако­нец, сбе­жав­шись на пло­щадь, они ста­ли выкри­ки­вать пле­бей­ских три­бу­нов. (2) Когда же теми было созва­но общее собра­ние, высту­пил Спу­рий Сици­ний³², кото­рый в то вре­мя воз­глав­лял кол­ле­гию три­бу­нов: он и сам ярост­но напа­дал на сенат, разду­вая как мож­но боль­ше непри­язнь к нему, и от осталь­ных тре­бо­вал гово­рить откры­то, кто что дума­ет, а в осо­бен­но­сти от Сици­ния и Бру­та, быв­ших тогда эди­ла­ми³³, вызы­вая каж­до­го из них по име­ни. Они были у плеб­са зачин­щи­ка­ми про­шло­го вос­ста­ния и, учредив три­бун­скую власть, пер­вы­ми ее полу­чи­ли³⁴. (3) Дав­но уже под­гото­вив зло­нрав­ней­шие речи, они высту­пи­ли и изло­жи­ли то, что угод­но было слы­шать боль­шин­ству: буд­то бы нехват­ка хле­ба воз­ник­ла пред­на­ме­рен­но и умыш­лен­но по вине бога­тых, посколь­ку народ про­тив их воли при­об­рел для себя сво­бо­ду в резуль­та­те вос­ста­ния. (4) Кро­ме того, они дока­зы­ва­ли, что бога­чи отнюдь не име­ют с бед­ня­ка­ми рав­ной доли в несча­стье: ведь у пер­вых, мол, было и про­до­воль­ст­вие, тай­но хра­ня­ще­е­ся, и день­ги, на кото­рые поку­па­ли при­воз­ные съест­ные при­па­сы, вслед­ст­вие чего они с глу­бо­ким пре­зре­ни­ем отно­си­лись к беде, а у пле­бе­ев и то, и дру­гое име­лось в скуд­ном коли­че­стве. А отправ­ку коло­ни­стов, кото­рых высла­ли в нездо­ро­вую мест­ность, три­бу­ны назы­ва­ли изгна­ни­ем на явную и гораздо худ­шую гибель, пре­уве­ли­чи­вая в речах ужа­сы, как толь­ко мог­ли, и жела­ли узнать, какое завер­ше­ние будет бедам. Так­же они напо­ми­на­ли пле­бе­ям о ста­рых обидах, кото­рые при­шлось вытер­петь от бога­чей, и про­чее, подоб­ное это­му, рас­ска­зы­ва­ли совер­шен­но бес­пре­пят­ст­вен­но. (5) А закан­чи­вая, Брут заклю­чил свою речь неко­ей угро­зой тако­го рода, что, мол, если они поже­ла­ют слу­шать­ся его, он быст­ро заста­вит тех, кто раз­жег несча­стье, так­же и пога­сить его. Итак, собра­ние было рас­пу­ще­но.

15. Кон­су­лы, со сво­ей сто­ро­ны, на сле­дую­щий день созва­ли сенат, будучи весь­ма напу­га­ны зате­вае­мы­ми нов­ше­ства­ми и опа­са­ясь, что заис­ки­ва­ние Бру­та перед наро­дом закон­чит­ся какой-нибудь боль­шой бедой. Мно­го, в ито­ге, раз­но­го рода речей про­зву­ча­ло в сена­те со сто­ро­ны как их самих, так и осталь­ных стар­ших сена­то­ров. При этом одни пола­га­ли, что сле­ду­ет вся­че­ски угож­дать плеб­су при­вет­ли­вы­ми сло­ва­ми и дело­вы­ми обе­ща­ни­я­ми и настра­и­вать его пред­во­ди­те­лей на более уме­рен­ный лад, ведя обще­ст­вен­ные дела откры­то и при­гла­шая их сов­мест­но рас­смат­ри­вать про­бле­мы, касаю­щи­е­ся общей поль­зы. (2) Дру­гие же сове­то­ва­ли не про­яв­лять ника­кой сла­бо­сти в отно­ше­нии как тол­пы, свое­воль­ной и неве­же­ст­вен­ной, так и наг­ло­го и нетер­пи­мо­го безу­мия лиц, заис­ки­ваю­щих перед наро­дом, но при­во­дить в свое оправ­да­ние, что в слу­чив­шем­ся нет ника­кой вины со сто­ро­ны пат­ри­ци­ев, и обе­щать, что они ока­жут все воз­мож­ное вни­ма­ние несча­стью, а тех, кто мутит плебс, пори­цать и пред­у­предить, что если они не пре­кра­тят вновь раз­жи­гать раздор, то поне­сут заслу­жен­ное нака­за­ние. (3) Глав­ным побор­ни­ком это­го мне­ния был Аппий, и имен­но оно воз­об­ла­да­ло после весь­ма жар­ко­го спо­ра, вспых­нув­ше­го сре­ди сена­то­ров, так что даже народ, встре­во­жен­ный их кри­ком, слыш­ным на боль­шом рас­сто­я­нии, сбе­жал­ся к сена­ту, и весь город замер в напря­жен­ном ожи­да­нии. (4) После это­го кон­су­лы вышли и созва­ли народ на собра­ние, хотя оста­ва­лось уже немно­го свет­ло­го вре­ме­ни суток. Высту­пив, они пыта­лись рас­ска­зать о сво­их реше­ни­ях в сена­те. Одна­ко им про­ти­во­дей­ст­во­ва­ли пле­бей­ские три­бу­ны, и раз­ра­зив­ши­е­ся сло­во­пре­ния с обе­их сто­рон велись бес­по­рядоч­но и без соблюде­ния при­ли­чий. Ибо они кри­ча­ли все вме­сте одно­вре­мен­но и меша­ли друг дру­гу, так что при­сут­ст­ву­ю­щим нелег­ко было понять их мыс­ли.

16. Ведь кон­су­лы счи­та­ли пра­во­мер­ным, что они, имея выс­шую власть, управ­ля­ют все­ми дела­ми в государ­стве, а пле­бей­ские три­бу­ны — что народ­ное собра­ние явля­ет­ся их соб­ст­вен­ной вот­чи­ной, как у кон­су­лов сенат, и сколь­ко бы ни было у пле­бе­ев пол­но­мо­чий судить и решать, всей пол­нотой вла­сти над этим обла­да­ют они. Три­бу­нам помо­гал про­стой народ, одоб­ряв­ший их кри­ком и гото­вый напасть, если пона­до­бит­ся, на тех, кто меша­ет, а в под­держ­ку кон­су­лов спло­ти­лись пат­ри­ции. (2) И завя­за­лось оже­сто­чен­ное пре­пи­ра­тель­ство, в кото­ром одна сто­ро­на стре­ми­лась не усту­пить дру­гой, как буд­то одно пора­же­ние в тот момент озна­ча­ло уступ­ку тре­бо­ва­ни­ям дру­гой сто­ро­ны на буду­щее вре­мя. Солн­це уже кло­ни­лось к зака­ту, и осталь­ной народ сбе­гал­ся на пло­щадь из сво­их домов, наме­ре­ва­ясь, если ночь пре­рвет спор, перей­ти к руко­при­клад­ству и швы­ря­нию кам­ней. (3) Тогда, чтобы это­го не слу­чи­лось, впе­ред вышел Брут и попро­сил кон­су­лов дать ему сло­во, обе­щая пре­кра­тить рас­прю. Те раз­ре­ша­ют ему гово­рить, посчи­тав, что им была сде­ла­на уступ­ка, ибо, хотя пле­бей­ские три­бу­ны при­сут­ст­во­ва­ли, не от них вождь наро­да доби­вал­ся бла­го­склон­но­сти. Когда же уста­но­ви­лось тиши­на, един­ст­вен­ное, что про­из­нес Брут, был задан­ный кон­су­лам при­мер­но вот такой вопрос: (4) «Помни­те ли вы, — спро­сил он, — по край­ней мере то, что при окон­ча­нии раздо­ра вами было уступ­ле­но нам сле­дую­щее пра­во: когда пле­бей­ские три­бу­ны соби­ра­ют народ по како­му бы то ни было пово­ду, пат­ри­ции на собра­нии не при­сут­ст­ву­ют и не бес­по­ко­ят?» «Пом­ним», — ска­зал Гега­ний. Тогда Брут заяв­ля­ет: «Поче­му же тогда вы меша­е­те нам и не поз­во­ля­е­те пле­бей­ским три­бу­нам гово­рить то, что они хотят?» На это Гега­ний отве­ча­ет: «Пото­му что не они созва­ли народ на собра­ние, а мы, кон­су­лы. Конеч­но, если бы сход­ка была собра­на ими, то мы не счи­та­ли бы воз­мож­ным в чем-либо пре­пят­ст­во­вать или вме­ши­вать­ся. Но посколь­ку собра­ние созва­ли мы, то мы не меша­ем им высту­пать, а лишь не при­зна­ем спра­вед­ли­вым, что они нам меша­ют». (5) Но Брут, пре­рвав его, ска­зал: «Мы побеж­да­ем, пле­беи, и нам уступ­ле­но вра­га­ми столь­ко, сколь­ко мы жела­ли. Поэто­му сей­час ухо­ди­те и пре­кра­ти­те спор — зав­тра же обе­щаю вам пока­зать, какой боль­шой силой вы обла­да­е­те. И вы, пле­бей­ские три­бу­ны, усту­пи­те им пло­щадь в дан­ный момент, ибо в конеч­ном ито­ге вы ее не усту­пи­те. Когда же вы узна­е­те, сколь вели­кую власть име­ет ваша долж­ность (а узна­е­те вы ско­ро — я это вам берусь разъ­яс­нить), вы уме­ри­те их занос­чи­вость. Но если ока­жет­ся, что я обма­ны­ваю вас, то делай­те со мной, что хоти­те».

17. А так как про­тив это­го никто не стал воз­ра­жать, то обе сто­ро­ны поки­ну­ли собра­ние, имея неоди­на­ко­вые впе­чат­ле­ния. Бед­ня­ки пола­га­ли, что Брут нашел нечто осо­бен­ное и столь боль­шое дело пообе­щал не нао­бум, а пат­ри­ции пре­зи­ра­ли лег­ко­мыс­лие это­го чело­ве­ка и дума­ли, что дер­зость его обе­ща­ний огра­ни­чит­ся сло­ва­ми, ведь сенат не сде­лал пле­бей­ским три­бу­нам ника­кой дру­гой уступ­ки, кро­ме пра­ва ока­зы­вать помощь тем пле­бе­ям, с кем посту­па­ют неспра­вед­ли­во³⁵. Одна­ко не все отнес­лись к делу пре­не­бре­жи­тель­но и преж­де все­го стар­шие сена­то­ры, кото­рые при­ла­га­ли ста­ра­ния к тому, чтобы безу­мие это­го чело­ве­ка не при­чи­ни­ло како­го-нибудь непо­пра­ви­мо­го вреда. (2) Этой же ночью Брут позна­ко­мил пле­бей­ских три­бу­нов со сво­им замыс­лом и под­гото­вил нема­лую груп­пу под­держ­ки из пле­бе­ев. С ними он спу­стил­ся на пло­щадь, и, преж­де чем рас­све­ло, они заня­ли свя­щен­ный уча­сток Вул­ка­на³⁶, где у них обыч­но устра­и­ва­лись народ­ные собра­ния, и ста­ли созы­вать народ на собра­ние. Когда же пло­щадь напол­ни­лась — а при­шла такая тол­па, как нико­гда рань­ше, — высту­пил пле­бей­ский три­бун Сици­ний³⁷ и про­из­нес длин­ную речь про­тив пат­ри­ци­ев, при­пом­нив все, что было теми соде­я­но про­тив пле­бе­ев. Затем он стал разъ­яс­нять насчет про­шед­ше­го дня, как они вос­пре­пят­ст­во­ва­ли ему полу­чить сло­во и он был лишен пол­но­мо­чий сво­ей долж­но­сти. (3) «Чем же еще дру­гим мы смо­жем рас­по­ря­жать­ся, — гово­рил он, — если не будем иметь даже пра­ва сло­ва? А каким обра­зом мы смо­жем помо­гать кому-либо из вас в слу­чае неспра­вед­ли­во­сти с их сто­ро­ны, если лишим­ся пра­ва соби­рать вас? Ведь в нача­ле любо­го дела, без сомне­ния, лежат сло­ва, и оче­вид­но, что тем, кому нель­зя ска­зать, что дума­ют, нель­зя будет и сде­лать, что хотят. Поэто­му, — про­дол­жал он, — или заби­рай­те обрат­но власть, кото­рую вы нам дали, если не наме­ре­ны обес­пе­чить ей непри­кос­но­вен­ность, или изда­ни­ем зако­на запре­ти­те впредь нам мешать». (4) Выска­зав такое мне­ние, Сици­ний, когда народ гром­ким кри­ком побудил его вне­сти закон, зачи­тал его, ибо тот был уже напи­сан, и пред­ло­жил плеб­су немед­лен­но про­го­ло­со­вать по пово­ду это­го зако­на. Ведь дело, пола­гал он, не допус­ка­ет ни отсроч­ки, ни про­мед­ле­ния, чтобы не воз­ник­ло еще какое-нибудь пре­пят­ст­вие со сто­ро­ны кон­су­лов. (5) А закон был таков: «Когда пле­бей­ский три­бун выска­зы­ва­ет свое мне­ние перед наро­дом, пусть никто ниче­го не воз­ра­жа­ет и не пре­ры­ва­ет речь. Если же кто-либо посту­пит вопре­ки это­му, пусть он пре­до­ста­вит пле­бей­ским три­бу­нам в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти пору­чи­те­лей для упла­ты штра­фа, кото­рый ему назна­чат. А не пре­до­ста­вив­ший пору­чи­те­ля пусть нака­зы­ва­ет­ся смер­тью, и иму­ще­ство его пусть будет свя­щен­ным. Для несо­глас­ных же с эти­ми штра­фа­ми суд пусть про­ис­хо­дит перед наро­дом». (6) Утвер­див голо­со­ва­ни­ем этот закон, три­бу­ны рас­пу­сти­ли собра­ние, и плебс ушел, пре­ис­пол­нив­шись боль­шой радо­сти, а к Бру­ту испы­ты­вая глу­бо­кую при­зна­тель­ность, ибо пола­гал, что ему при­над­ле­жит мысль насчет зако­на.

18. После это­го про­ис­хо­ди­ло мно­го спо­ров у пле­бей­ских три­бу­нов с кон­су­ла­ми и по мно­гим вопро­сам, и как народ не счи­тал обя­за­тель­ным для себя все, что бы ни поста­но­вил сенат, так и сена­ту не было угод­но ника­кое реше­ние из тех, что при­ни­мал народ. Итак, они про­дол­жа­ли зани­мать враж­деб­ные пози­ции и с подо­зре­ни­ем отно­сить­ся друг к дру­гу. Одна­ко их нена­висть не при­ве­ла к како­му-либо непо­пра­ви­мо­му дея­нию, как обыч­но про­ис­хо­дит при тако­го рода потря­се­ни­ях. (2) Ведь, с одной сто­ро­ны, бед­ня­ки не напа­ли на дома бога­чей, где дума­ли най­ти какие-нибудь при­па­сен­ные про­дук­ты, и не при­ня­лись гра­бить обще­ст­вен­ные запа­сы про­до­воль­ст­вия, но тер­пе­ли, про­дол­жая поку­пать поне­мно­гу за боль­шую цену и пита­ясь выко­пан­ны­ми из зем­ли кор­ня­ми и тра­ва­ми, когда не хва­та­ло денег. С дру­гой сто­ро­ны, бога­тые не поже­ла­ли, одолев менее состо­я­тель­ных граж­дан сво­и­ми лич­ны­ми сила­ми и сила­ми сво­их мно­го­чис­лен­ных кли­ен­тов³⁸, самим гос­под­ст­во­вать в государ­стве, одних из него изгнав, а дру­гих убив, но про­дол­жа­ли, подоб­но тем отцам, кто самым бла­го­ра­зум­ным обра­зом отно­сит­ся к сыно­вьям, бла­го­же­ла­тель­но и забот­ли­во выра­жать неудо­воль­ст­вие по пово­ду их оши­бок. (3) И когда в Риме было такое вот поло­же­ние, сосед­ние общи­ны ста­ли при­гла­шать желаю­щих рим­лян посе­лить­ся у них, пре­льщая пре­до­став­ле­ни­ем прав граж­дан­ства и надеж­да­ми на дру­гие мило­сти. Одни это сде­ла­ли из наи­луч­ших побуж­де­ний вслед­ст­вие доб­ро­же­ла­тель­но­сти и состра­да­ния к несча­стью, а боль­шин­ство из зави­сти к преж­не­му про­цве­та­нию Рима. И было весь­ма мно­го таких, кто высе­лил­ся со всем сво­им семей­ст­вом и изме­нил место­жи­тель­ство на дру­гое: одни из них потом вер­ну­лись обрат­но, когда дела на родине ула­ди­лись, дру­гие же так и оста­лись.

19. Кон­су­лы же, видя все это, реши­ли с одоб­ре­ния сена­та про­из­ве­сти набор вой­ска и выве­сти его за пре­де­лы горо­да. И подо­баю­щий повод для это­го пред­при­я­тия они уже нашли — набе­ги и гра­бе­жи, ведь стра­на часто тер­пе­ла ущерб от вра­гов. Учи­ты­ва­ли и про­чие выго­ды от это­го дела, сколь­ко их было, а имен­но — когда вой­ско отправ­ле­но на чужую терри­то­рию, те, кто остал­ся дома, ока­зав­шись в мень­шем чис­ле, смо­гут поль­зо­вать­ся более зна­чи­тель­ным коли­че­ст­вом про­до­воль­ст­вия, а те, кто в армии, так­же будут жить при боль­шем изоби­лии съест­ных при­па­сов, добы­вая их себе у вра­гов, и раздор пре­кра­тит­ся на все то вре­мя, пока будет про­дол­жать­ся поход. Но более все­го они наде­я­лись, что если пат­ри­ции и пле­беи сов­мест­но отпра­вят­ся в поход, то рож­даю­ще­е­ся сре­ди опас­но­стей рав­ное соуча­стие в пло­хом и хоро­шем на деле укре­пит их при­ми­ре­ние. (2) Одна­ко плебс не был послу­шен им и доб­ро­воль­но, как рань­ше, не являл­ся на запись. Но при­ме­нять к неже­лаю­щим силу зако­нов кон­су­лы не счи­та­ли нуж­ным. Все же неко­то­рые доб­ро­воль­цы из пат­ри­ци­ев вме­сте с кли­ен­та­ми запи­са­лись, и, когда они ухо­ди­ли, к ним при­со­еди­ни­лось неболь­шое чис­ло пле­бе­ев. (3) А коман­ди­ром высту­пив­ших в поход вои­нов был Гай Мар­ций, тот, что захва­тил город корио­лан­цев и отли­чил­ся в сра­же­нии с анци­а­та­ми³⁹. И боль­шин­ство из взяв­ших­ся за ору­жие пле­бе­ев, видя, что он идет в поход, при­обо­д­ри­лись — одни из рас­по­ло­же­ния к Мар­цию, дру­гие же в надеж­де на успех: ведь этот чело­век был уже широ­ко изве­стен, и силь­ный страх перед ним сра­зу овла­дел вра­га­ми. (4) Это вой­ско, прой­дя до горо­да Анций, без труда захва­ти­ло мно­го зер­на, най­ден­но­го на полях, мно­го рабов и скота и вско­ре яви­лось обрат­но, луч­ше обес­пе­чив себя необ­хо­ди­мым для жиз­ни, так что теми, кто остал­ся дома, овла­де­ло глу­бо­кое уны­ние, и они ста­ли упре­кать сво­их вождей, из-за кото­рых, как им каза­лось, они лиши­лись подоб­но­го сча­стья. (5) Итак, Гега­ний и Мину­ций, кон­су­лы это­го года, ока­зав­шись сре­ди серь­ез­ных и раз­но­об­раз­ных бурь и часто под­вер­га­ясь опас­но­сти гибе­ли государ­ства, ниче­го страш­но­го не сотво­ри­ли, напро­тив, спас­ли его, посту­пив в этих обсто­я­тель­ствах ско­рее бла­го­ра­зум­но, чем удач­но.

20. Назна­чен­ные после них кон­су­лы Марк Мину­ций Авгу­рин и Авл Сем­п­ро­ний Атра­тин, полу­чив­шие эту долж­ность вто­рой раз⁴⁰, мужи не без опы­та и в воен­ном деле, и в речах, про­яви­ли боль­шую заботу о том, чтобы напол­нить город хле­бом и про­чим про­до­воль­ст­ви­ем, пола­гая, что согла­сие жите­лей зави­сит от бла­го­по­лу­чия в этом вопро­се. Одна­ко им не уда­лось одно­вре­мен­но добить­ся обе­их этих целей, но вме­сте с пре­сы­щен­но­стью от благ яви­лась раз­нуздан­ность тех, кто ими вос­поль­зо­вал­ся. (2) И тогда-то Рим под­верг­ся вели­чай­шей опас­но­сти с той сто­ро­ны, откуда мень­ше все­го мож­но было ожи­дать. Ведь и послы, отправ­лен­ные кон­су­ла­ми для хлеб­ных заку­пок, при­об­ре­ли на обще­ст­вен­ные сред­ства мно­го хле­ба на при­мор­ских и внут­рен­них рын­ках, при­ве­зя его в Рим, и изо всех мест сошлись те, кто обыч­но тор­го­вал про­до­воль­ст­ви­ем, чей груз город так­же ску­пил на обще­ст­вен­ные день­ги и дер­жал его под охра­ной. (3) Кро­ме того, при­бы­ли и отправ­лен­ные ранее на Сици­лию послы Гега­ний и Вале­рий, ведя мно­го гру­зо­вых судов. На них они вез­ли пять­де­сят тысяч сици­лий­ских медим­нов пше­ни­цы⁴¹, поло­ви­на кото­рой была куп­ле­на за весь­ма малую цену, а осталь­ные послал тиран, пере­дав без­воз­мезд­но и доста­вив на соб­ст­вен­ные сред­ства. (4) Но, когда жите­лям горо­да ста­ло извест­но о при­бы­тии судов с хле­бом из Сици­лии, сре­ди пат­ри­ци­ев раз­го­рел­ся жар­кий спор по пово­ду его про­да­жи. А имен­но, самые снис­хо­ди­тель­ные из них и наи­бо­лее рас­по­ло­жен­ные к плеб­су, при­ни­мая во вни­ма­ние угне­таю­щие обще­ство беды, убеж­да­ли весь дар тира­на разде­лить сре­ди пле­бе­ев, а куп­лен­ный на обще­ст­вен­ные день­ги хлеб про­дать им за неболь­шую цену. Они дока­зы­ва­ли, что вслед­ст­вие этих бла­го­де­я­ний ско­рее все­го может смяг­чить­ся раз­дра­же­ние бед­ня­ков про­тив бога­тых. А более само­на­де­ян­ные и оли­гар­хи­че­ски настро­ен­ные пат­ри­ции пола­га­ли, что сле­ду­ет рья­но и вся­че­ски вредить пле­бе­ям, и сове­то­ва­ли сде­лать про­до­воль­ст­вие для них как мож­но доро­же, чтобы из-за нуж­ды они ста­ли бла­го­ра­зум­нее и отно­си­тель­но осталь­ных граж­дан­ских обя­зан­но­стей более зако­но­по­слуш­ны­ми.

21. Из таких вот сто­рон­ни­ков оли­гар­хии был и этот Мар­ций, про­зван­ный Корио­ла­ном⁴², выска­зы­вав­ший свое мне­ние не как осталь­ные, тай­но и осто­рож­но, по откры­то и сме­ло, так что его услы­ша­ло и мно­го пле­бе­ев. Дело в том, что он имел поми­мо общих для пат­ри­ци­ев обид и неко­то­рые соб­ст­вен­ные пово­ды, появив­ши­е­ся недав­но, в силу кото­рых, каза­лось, он спра­вед­ли­во нена­видит пле­бе­ев. (2) А имен­но, когда он доби­вал­ся кон­суль­ства на послед­них выбо­рах при под­держ­ке пат­ри­ци­ев, народ высту­пил про­тив и не поз­во­лил отдать долж­ность ему, осте­ре­га­ясь, ввиду бле­стя­щей сла­вы и отва­ги Мар­ция, как бы он в силу это­го не пред­при­нял что-нибудь для нис­про­вер­же­ния вла­сти пле­бей­ских три­бу­нов, и осо­бен­но опа­са­ясь его из-за того, что ему, как нико­му преж­де, с боль­шим рве­ни­ем помо­га­ло мно­же­ство пат­ри­ци­ев. (3) Поэто­му Мар­ций, дви­жи­мый гне­вом на такое оскорб­ле­ние и в то же вре­мя стре­мясь вер­нуть к пер­во­на­чаль­но­му поряд­ку изме­нив­ший­ся поли­ти­че­ский строй, и сам, как и рань­ше я гово­рил, доби­вал­ся свер­же­ния вла­сти наро­да, и осталь­ных побуж­дал. А вокруг него спло­ти­лось зна­чи­тель­ное това­ри­ще­ство из знат­ных юно­шей, кото­рые име­ли наи­боль­ший иму­ще­ст­вен­ный ценз, и мно­го­чис­лен­ные кли­ен­ты, при­со­еди­нив­ши­е­ся из-за воен­ной добы­чи. Поощ­ря­е­мый этим он вел себя над­мен­но, стал зна­ме­нит и достиг вер­ши­ны извест­но­сти. (4) Одна­ко по этой же при­чине ему не достал­ся счаст­ли­вый исход. Ведь, когда по дан­но­му пово­ду собра­ли сенат и стар­шие сена­то­ры, каков был у них обы­чай, пер­вы­ми изло­жи­ли свои мне­ния, сре­ди них нашлось немно­го таких, кто бы откры­то высту­пил про­тив плеб­са. Как толь­ко сло­во пере­шло к более моло­дым, Мар­ций, испро­сив у кон­су­лов раз­ре­ше­ния ска­зать, что хочет, и удо­сто­ив­шись все­об­ще­го одоб­ре­ния и вни­ма­ния, про­из­нес про­тив плеб­са речь сле­дую­ще­го содер­жа­ния:

22. «То, что плебс отде­лил­ся, не нуж­дой и бед­но­стью угне­тае­мый, отцы-сена­то­ры, а дви­жи­мый дур­ной надеж­дой уни­что­жить ваш ари­сто­кра­ти­че­ский строй и само­му рас­по­ря­жать­ся все­ми обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, думаю, почти все вы поня­ли это, видя его выго­ды от при­ми­ре­ния. Ведь ему ока­за­лось недо­ста­точ­но, погу­бив дове­рие к дого­во­рам и отме­нив обес­пе­чи­вав­шие его зако­ны⁴³, ни во что иное уже не совать­ся; так нет, введя новую долж­ность для нис­про­вер­же­ния вла­сти кон­су­лов, он сде­лал ее посред­ст­вом зако­на свя­щен­ной и непри­кос­но­вен­ной⁴⁴ и теперь втайне от вас, о сенат, недав­но утвер­жден­ным зако­ном при­сво­ил себе тира­ни­че­скую власть. (2) В самом деле, когда в соот­вет­ст­вии со сво­ей боль­шой вла­стью его вожди, выстав­ляя в каче­стве бла­го­вид­но­го пред­ло­га имен­но помощь оби­жен­ным пле­бе­ям, уво­дят и уно­сят бла­го­да­ря этой вла­сти все, что им угод­но, и никто, ни част­ное лицо, ни долж­ност­ное, не вос­пре­пят­ст­ву­ет их без­за­ко­ни­ям в стра­хе перед зако­ном, кото­рый лиша­ет нас вме­сте со сво­бо­дой дея­тель­но­сти и сво­бо­ды сло­ва, назна­чая смерть нака­за­ни­ем для про­из­но­ся­щих воль­ные речи, то каким дру­гим име­нем сле­до­ва­ло людям, име­ю­щим разум, назвать такое само­вла­стие, кро­ме как тем, что одно лишь явля­ет­ся истин­ным и с кото­рым все вы, пожа­луй, согла­си­тесь, то есть, тира­ни­ей? И если над нами власт­ву­ет как тиран не один чело­век, а весь плебс, то чем это отли­ча­ет­ся? Несо­мнен­но, дела у обо­их одни и те же. (3) Поэто­му луч­ше все­го было вооб­ще не допу­стить появ­ле­ния этой вла­сти в заро­ды­ше, но все тогда выдер­жать, как пред­ла­гал бла­го­род­ней­ший Аппий, задол­го пред­видя беды, а если не вышло, то, по край­ней мере, теперь всем еди­но­душ­но вырвать ее с кор­нем и выки­нуть из горо­да, пока она сла­бая и с ней лег­ко сра­зить­ся. (4) И не нам пер­вым, о сенат, и не нам един­ст­вен­ным дове­лось это испы­тать, но уже мно­гие и мно­го раз, попав в неже­ла­тель­ное поло­же­ние и оши­бив­шись в выбо­ре наи­луч­ше­го пред­ло­же­ния по важ­ней­шим вопро­сам, после того как не вос­пре­пят­ст­во­ва­ли зарож­де­нию зла, пыта­лись затем пода­вить его рост. Хотя рас­ка­я­ние тех, кто позд­но начи­на­ет ста­но­вить­ся бла­го­ра­зум­ным, бес­по­лез­нее пред­у­смот­ри­тель­но­сти, но, с дру­гой сто­ро­ны, ока­зы­ва­ет­ся не хуже, если, пре­пят­ст­вуя послед­ст­ви­ям, иску­па­ет допу­щен­ную вна­ча­ле ошиб­ку.

23. Если же неко­то­рым из вас хотя и кажут­ся дея­ния плеб­са воз­му­ти­тель­ны­ми, и они пола­га­ют, что сле­ду­ет поме­шать ему впредь совер­шать про­ступ­ки, но при этом у них воз­ни­ка­ет опа­се­ние, как бы не пока­за­лось, что они пер­вы­ми упразд­ня­ют согла­ше­ние и нару­ша­ют клят­вы, то пусть пой­мут, что они не напа­да­ют, а защи­ща­ют­ся, и не рас­тор­га­ют согла­ше­ние, а нака­зы­ва­ют рас­торг­нув­ших его, а пото­му они будут неви­нов­ны перед бога­ми и ради соб­ст­вен­ной же выго­ды посту­пят спра­вед­ли­во. (2) Пусть же появит­ся у вас вес­кое дока­за­тель­ство того, что не вы явля­е­тесь зачин­щи­ка­ми рас­тор­же­ния согла­ше­ния и нару­ше­ния дого­во­ра, но пле­бей­ская сто­ро­на, не желаю­щая соблюдать усло­вия, на кото­рых они вер­ну­лись. Ведь не для того, чтобы навредить сена­ту, но чтобы не тер­петь от него зла, плебс потре­бо­вал учредить власть три­бу­нов. Одна­ко он ею поль­зу­ет­ся уже не для того, что сле­ду­ет, и не в соот­вет­ст­вии с теми усло­ви­я­ми, на кото­рых он ее полу­чил, но для раз­ру­ше­ния и уни­что­же­ния оте­че­ско­го поли­ти­че­ско­го строя. (3) Ведь вы, конеч­но, помни­те недав­но состо­яв­ше­е­ся народ­ное собра­ние и про­из­не­сен­ные на нем вождя­ми плеб­са речи, какую они яви­ли тогда само­уве­рен­ность и бес­чин­ство, и какую гор­дость испы­ты­ва­ют теперь эти неспо­соб­ные здра­во рас­суж­дать люди, когда они поня­ли, что вся власть над государ­ст­вом заклю­ча­ет­ся в голо­со­ва­нии, где они будут гос­под­ст­во­вать, посколь­ку мно­го­чис­лен­нее нас. (4) Так что же нам оста­ет­ся делать, когда они нача­ли нару­шать дого­вор и зако­ны, как не давать отпор зачин­щи­кам, по пра­ву лишить их того, чем они до сих пор вла­де­ют вопре­ки спра­вед­ли­во­сти, и на буду­щее оста­но­вить тех, кто домо­га­ет­ся боль­ше­го? Бла­го­да­ре­ние богам, что те не поз­во­ли­ли пле­бе­ям, вна­ча­ле полу­чив­шим боль­ше поло­жен­но­го, в даль­ней­шем оста­вать­ся бла­го­ра­зум­ны­ми, но вну­ши­ли им такую наг­лость и назой­ли­вость, кото­рая заста­ви­ла вас пытать­ся и утра­чен­ное вер­нуть, и остав­ше­е­ся взять под над­ле­жа­щую охра­ну.

24. Имен­но насто­я­щий момент бла­го­при­я­тен, как ника­кой дру­гой, если толь­ко все же вы наме­ре­ны начи­нать дей­ст­во­вать бла­го­ра­зум­но, ибо сей­час боль­шин­ство их изну­ре­но голо­дом, и осталь­ные уже не смо­гут из-за нехват­ки денег ока­зать дли­тель­ное сопро­тив­ле­ние, если про­до­воль­ст­вие у них будет скуд­ным и доро­гим. Поэто­му одни, самые дур­ные и вооб­ще нико­гда не сочув­ст­во­вав­шие ари­сто­кра­ти­че­ско­му прав­ле­нию, будут вынуж­де­ны поки­нуть город, а дру­гие, более уме­рен­ные, — стать доб­ро­по­рядоч­ны­ми граж­да­на­ми, ничем более вам не доса­ждая. (2) Поэто­му про­до­воль­ст­вие дер­жи­те под охра­ной и ника­ких цен на това­ры не сни­жай­те, но сколь­ко более все­го когда-либо сто­ил товар, поста­но­ви­те и теперь по этой цене его про­да­вать. У вас есть для это­го закон­ные осно­ва­ния и бла­го­вид­ные моти­вы: небла­го­дар­ные шум­ные обви­не­ния со сто­ро­ны плеб­са — яко­бы нами была устро­е­на нехват­ка хле­ба, кото­рая в дей­ст­ви­тель­но­сти воз­ник­ла вслед­ст­вие их мяте­жа и разо­ре­ния зем­ли, что они сотво­ри­ли, гра­бя ее, как вра­же­скую, — а так­же сде­лан­ные из каз­ны рас­хо­ды на отправ­лен­ных для закуп­ки хле­ба послов и мно­гое дру­гое, чем вы были оби­же­ны ими. Пусть уж и мы узна­ем, что же это за ужас, кото­рый они нам устро­ят, если не будем делать все в уго­ду плеб­су, как гово­ри­ли их вожди, запу­ги­вая нас. (3) Но если упу­сти­те из рук и этот удоб­ный слу­чай, вы буде­те часто молить еще раз полу­чить такой же. И если плебс узна­ет то, что вы, захо­тев сокру­шить его могу­ще­ство, отка­за­лись, он будет гораздо силь­нее доса­ждать вам, пола­гая ваше жела­ние враж­деб­ным, а неспо­соб­ность его осу­ще­ст­вить — трус­ли­вой».

25. Когда Мар­ций выска­зал­ся в таком духе, мне­ния сена­то­ров разде­ли­лись, и сре­ди них под­нял­ся боль­шой шум и крик. Ибо те, кто изна­чаль­но был враж­де­бен пле­бе­ям и про­тив воли под­чи­нил­ся согла­ше­нию, а к ним отно­си­лись вся моло­дежь за малым исклю­че­ни­ем и самые бога­тые и често­лю­би­вые из стар­ших сена­то­ров, — одни него­до­вав­шие из-за потерь от дол­го­вых обя­за­тельств, дру­гие же из-за пора­же­ния при соис­ка­нии долж­но­стей, — все они вос­хва­ля­ли Мар­ция как чело­ве­ка бла­го­род­но­го и любя­ще­го свою роди­ну, даю­ще­го обще­ству наи­луч­шие сове­ты. (2) Но те, кто при­дер­жи­вал­ся про­пле­бей­ско­го обра­за мыс­лей и ценил богат­ство не боль­ше, чем нуж­но, а так­же пола­гал, что нет ниче­го важ­нее мира, они были огор­че­ны его сло­ва­ми и не одоб­ря­ли его мне­ние. Они счи­та­ли достой­ным пре­вос­хо­дить более низ­ких по поло­же­нию не в наси­лии, а в вели­ко­ду­шии, и уме­рен­ность при­зна­вать не постыд­ной, но необ­хо­ди­мой, в осо­бен­но­сти ту, что воз­ни­ка­ет из рас­по­ло­же­ния к сограж­да­нам, и заяв­ля­ли, что его совет явля­ет­ся безу­ми­ем, а не про­яв­ле­ни­ем сво­бо­ды сло­ва или поли­ти­че­ских прав. Все же эту груп­пу, быв­шую немно­го­чис­лен­ной и сла­бой, подав­ля­ла дру­гая, более склон­ная к насиль­ст­вен­ным дей­ст­ви­ям. (3) Видя это, пле­бей­ские три­бу­ны — они ведь при­сут­ст­во­ва­ли в сена­те по при­гла­ше­нию кон­су­лов — нача­ли кри­чать, вол­но­вать­ся и назы­вать Мар­ция несча­стьем и пагу­бой оте­че­ства за его воз­му­ти­тель­ные речи про­тив плеб­са. Они заяв­ля­ли, что если пат­ри­ции не поме­ша­ют ему раз­жи­гать в государ­стве меж­до­усоб­ную вой­ну, нака­зав смер­тью или изгна­ни­ем, то они сде­ла­ют это сами. (4) Когда же от слов пле­бей­ских три­бу­нов шум стал еще боль­ше, и осо­бен­но со сто­ро­ны моло­дых сена­то­ров, с трудом пере­но­сив­ших угро­зы, вдох­нов­лен­ный этим Мар­ций уже более само­уве­рен­но и дерз­ко стал напа­дать на три­бу­нов, угро­жая им: «А если вы не пре­кра­ти­те сотря­сать государ­ство и совра­щать лестью бед­ня­ков, то я уже не сло­вом буду спо­рить с вами, но делом».

26. А пока сенат неистов­ст­во­вал, пле­бей­ские три­бу­ны, поняв, что тех, кто хочет отнять пре­до­став­лен­ную плеб­су власть, боль­ше, чем тех, кто пред­ла­га­ет сохра­нять вер­ность согла­ше­ни­ям, выбе­жа­ли из зда­ния сена­та, кри­ча и взы­вая к богам-клят­во­блю­сти­те­лям. И после это­го, созвав народ на собра­ние, они сооб­щи­ли ему о речах, про­из­не­сен­ных Мар­ци­ем в сена­те, и вызва­ли его для оправ­да­ний. (2) Когда же тот не стал обра­щать на них вни­ма­ния, но даже ото­гнал со сло­вес­ны­ми оскорб­ле­ни­я­ми слу­жи­те­лей, через кото­рых его вызы­ва­ли, пле­бей­ские три­бу­ны воз­му­ти­лись еще боль­ше и, взяв с собой эди­лов и мно­же­ство про­чих граж­дан, бро­си­лись к нему. А он как раз все еще нахо­дил­ся перед сена­том вме­сте с боль­шим чис­лом пат­ри­ци­ев и с осталь­ным сво­им това­ри­ще­ст­вом. (3) Когда же пле­бей­ские три­бу­ны увиде­ли его, они при­ка­за­ли эди­лам аре­сто­вать Мар­ция, а если не захо­чет доб­ро­воль­но сле­до­вать за ними, вести его силой. Пол­но­мо­чия эди­лов име­ли тогда Тит Юний Брут и Гай Визел­лий Руга⁴⁵. Итак, они при­бли­зи­лись с целью схва­тить его, но пат­ри­ции, посчи­тав дело неслы­хан­ным, чтобы пле­бей­ские три­бу­ны насиль­но уво­ди­ли кого-либо из них до суда, вста­ли перед Мар­ци­ем и, нано­ся уда­ры тем, кто под­хо­дил вплот­ную, про­гна­ли их. (4) Когда же о слу­чив­шем­ся раз­нес­ли весть по все­му горо­ду, все ста­ли выска­ки­вать из сво­их домов: люди ува­жае­мые и состо­я­тель­ные — чтобы вме­сте с пат­ри­ци­я­ми защи­тить Мар­ция и вер­нуть искон­ный поли­ти­че­ский строй, а граж­дане скром­но­го поло­же­ния и стес­нен­ные в мате­ри­аль­ных сред­ствах — гото­вые помо­гать пле­бей­ским три­бу­нам и делать то, что они при­ка­жут. И ува­же­ние, удер­жи­вае­мые кото­рым до тех пор они не осме­ли­ва­лись совер­шать какие-либо про­ти­во­за­кон­ные дей­ст­вия по отно­ше­нию друг к дру­гу, было тогда ими отри­ну­то. Все же в тот день они не сотво­ри­ли ниче­го ужас­но­го, но отло­жи­ли на сле­дую­щий, усту­пив сове­там и уве­ще­ва­ни­ям кон­су­лов.

27. А на сле­дую­щий день, пер­вы­ми спу­стив­шись на пло­щадь, пле­бей­ские три­бу­ны созва­ли народ на собра­ние и, высту­пая друг за дру­гом, мно­го обви­ня­ли пат­ри­ци­ев в том, что они, дескать, нару­ши­ли дого­вор и пре­сту­пи­ли клят­вы, кото­рые дали плеб­су о забве­нии про­шло­го. В каче­стве дока­за­тельств того, что пат­ри­ции неис­кренне при­ми­ри­лись с пле­бе­я­ми, три­бу­ны при­во­ди­ли и нехват­ку хле­ба, кото­рую те устро­и­ли, и отправ­ку обе­их коло­ний, и осталь­ное, что пат­ри­ции при­ду­ма­ли для умень­ше­ния чис­лен­но­сти про­сто­го наро­да. (2) И так­же они силь­но напа­да­ли на Мар­ция, рас­ска­зы­вая о про­из­не­сен­ных им в сена­те речах и о том, что, вызы­вае­мый наро­дом для оправ­да­ний, он не толь­ко не соиз­во­лил прий­ти, но даже про­гнал уда­ра­ми явив­ших­ся за ним эди­лов. В свиде­те­ли же слу­чив­ше­го­ся в сена­те три­бу­ны при­зы­ва­ли самых ува­жае­мых его чле­нов, а дер­зо­сти по отно­ше­нию к эди­лам — всех при­сут­ст­во­вав­ших тогда на пло­ща­ди пле­бе­ев. (3) Ска­зав это, они пре­до­став­ля­ли пат­ри­ци­ям, если бы тем было угод­но, воз­мож­ность для защи­ты, удер­жи­вая народ на собра­нии, пока не закон­чит­ся заседа­ние сена­та. Ведь как раз в тот момент пат­ри­ции сове­ща­лись по это­му само­му вопро­су, сомне­ва­ясь, сле­ду­ет ли им оправ­ды­вать­ся перед плеб­сом по пово­ду того, в чем они окле­ве­та­ны, или луч­ше оста­вать­ся в покое. Когда же в боль­шин­стве выступ­ле­ний более гуман­ное пред­ло­же­ние было пред­по­чте­но слиш­ком само­уве­рен­но­му, кон­су­лы, рас­пу­стив собра­ние, про­шли на пло­щадь, чтобы и опро­верг­нуть обви­не­ния, касаю­щи­е­ся всех пат­ри­ци­ев, и попро­сить народ не при­ни­мать ника­ких непо­пра­ви­мых реше­ний в отно­ше­нии Мар­ция. И более стар­ший из них, Мину­ций, высту­пив, ска­зал сле­дую­щее:

28. «По пово­ду нехват­ки хле­ба объ­яс­не­ние совсем корот­кое, пле­беи, и мы не при­ведем каких-либо иных свиде­те­лей того, что ска­жем, кро­ме вас самих. Ведь вы и сами, конеч­но, пре­крас­но зна­е­те, что недо­род хлеб­ных зла­ков слу­чил­ся вслед­ст­вие пре­не­бре­же­ния посе­вом. И в осталь­ном о поги­бе­ли стра­ны вам не нуж­но выяс­нять у дру­гих, по какой при­чине это про­изо­шло и каким обра­зом, в кон­це кон­цов, самая обшир­ная и луч­шая зем­ля ста­ла испы­ты­вать нехват­ку всех пло­дов, а так­же рабов и скота — частич­но, посколь­ку под­вер­га­лась разо­ре­нию со сто­ро­ны вра­гов, частич­но же, посколь­ку не мог­ла обес­пе­чи­вать вас, столь мно­го­чис­лен­ных и не име­ю­щих ника­кой дру­гой под­держ­ки. (2) Так что голод появил­ся не из-за того, о чем кле­ве­щут ваши вожди, а от чего — вы и сами зна­е­те, нахо­дя это пра­виль­ным. И пре­кра­ти­те при­пи­сы­вать несча­стье наше­му ковар­ству и гне­вать­ся на нас, не при­чи­нив­ших вам ника­ко­го вреда. (3) Отправ­ка же коло­ни­стов про­изо­шла по необ­хо­ди­мо­сти, посколь­ку все­ми вами сооб­ща было реше­но дер­жать под охра­ной места, нуж­ные для вой­ны. Состо­яв­шись в очень своевре­мен­ный момент, она при­нес­ла боль­шую поль­зу и тем из вас, кто пере­се­лил­ся, и тем, кто остал­ся. Ведь одни име­ют там про­дук­ты пита­ния в боль­шем изоби­лии, а дру­гие, остав­ши­е­ся здесь, мень­ше ощу­ща­ют нехват­ку про­до­воль­ст­вия. А равен­ство в судь­бе, кото­рую мы, пат­ри­ции, разде­ли­ли вме­сте с вами, пле­бе­я­ми, выбрав посе­лен­цев по жре­бию, не пори­ца­ет­ся.

29. Итак, по какой при­чине ваши вожди упре­ка­ют нас за то, в чем мы име­ем общие убеж­де­ния и судь­бы, — посколь­ку есть опас­ность, как гово­рят они, или посколь­ку это им выгод­но, как пола­га­ем мы? (2) Ибо то, в чем на недав­но состо­яв­шем­ся заседа­нии сена­та мы были окле­ве­та­ны ими, — дескать, что мы не жела­ем про­явить уме­рен­ность в отно­ше­нии цен на про­до­воль­ст­вие, что замыш­ля­ем лишить пле­бей­ских три­бу­нов вла­сти, что таим зло­бу на вас за мятеж­ный уход из горо­да и любым спо­со­бом ста­ра­ем­ся навредить плеб­су, — эти и все тако­го же рода обви­не­ния мы вско­ре опро­верг­нем дела­ми, не толь­ко не при­чи­нив вам ника­ко­го зла, но гаран­ти­руя и ныне власть пле­бей­ских три­бу­нов на тех усло­ви­ях, на кото­рых тогда усту­пи­ли ее вам, а рас­про­да­жу хле­ба осу­ще­ст­вив так, как вы все реши­те. Поэто­му лишь дождав­шись, если что-нибудь из это­го не испол­нит­ся, тогда толь­ко обви­няй­те нас. (3) Но если бы вы захо­те­ли тща­тель­но рас­смот­реть наши раз­но­гла­сия, то увиде­ли бы, что мы, пат­ри­ции, мог­ли бы с боль­шим пра­вом упре­кать плебс, чем вы обви­нять сенат. Ибо вы, пле­беи, неспра­вед­ли­во посту­па­е­те с нами — и, слу­шая меня, ни на что не оби­жай­тесь, — если не дождав­шись даже сведе­ний об ито­гах наше­го обме­на мне­ни­я­ми, уже счи­та­е­те нуж­ным его пори­цать. (4) Впро­чем, кто не зна­ет, что вся­ко­му желаю­ще­му, пожа­луй, лег­че все­го нару­шить и уни­что­жить согла­сие в государ­стве, обви­няя имен­но в том, дока­за­тель­ство чего, пред­по­ла­гаю­ще­е­ся в буду­щем и пока еще неяв­ное, слу­жит не защи­той про­тив при­чи­не­ния како­го-либо зла, но пред­ло­гом для неспра­вед­ли­во­сти? (5) И не толь­ко ваших руко­во­ди­те­лей сто­ит пори­цать за то, что они воз­во­дят напрас­ли­ну и кле­ве­щут на сенат, но и вас не мень­ше за то, что вери­те им и воз­му­ща­е­тесь, преж­де чем убедить­ся самим. Ведь вам сле­до­ва­ло, если вы боя­лись буду­щих неспра­вед­ли­во­стей, и него­до­вать по их пово­ду в буду­щем. Ныне же вы явно суди­те ско­рее слиш­ком поспеш­но, чем бла­го­ра­зум­но, и бо́льшую без­опас­ность пола­га­е­те в боль­шем зло­де­я­нии.

30. Итак, я пола­гаю, что о пре­ступ­ле­ни­ях все­го сосло­вия, в кото­рых пле­бей­ские три­бу­ны лож­но обви­ни­ли сенат, ска­за­но доста­точ­но. Но посколь­ку и по отдель­но­сти каж­до­го из нас они поро­чат за все, что бы мы ни ска­за­ли в сена­те, и счи­та­ют винов­ни­ка­ми раздо­ров в государ­стве, а ныне тре­бу­ют каз­нить или изгнать из оте­че­ства Гая Мар­ция, чело­ве­ка, любя­ще­го свою отчиз­ну, кото­рый выска­зал­ся неза­ви­си­мо при обсуж­де­нии обще­ст­вен­ных дел, то я хочу насчет это­го так­же рас­ска­зать вам об истин­ном поло­же­нии — и следи­те, над­ле­жа­щие ли и прав­ди­вые ли молв­лю я сло­ва. (2) Вы, пле­беи, когда дого­ва­ри­ва­лись с сена­том о при­ми­ре­нии, пола­га­ли, что вам доста­точ­но осво­бо­дить­ся от дол­гов, и попро­си­ли ради защи­ты при­тес­ня­е­мых бед­ня­ков раз­ре­ше­ния назна­чать долж­ност­ных лиц из вашей среды. И вы полу­чи­ли оба эти дара, будучи тогда весь­ма при­зна­тель­ны нам. Но упразд­нить власть кон­су­лов или лишить сенат пра­ва руко­вод­ства обще­ст­вен­ны­ми дела­ми и нис­про­верг­нуть порядок искон­ной фор­мы прав­ле­ния — это­го вы не про­си­ли и не соби­ра­лись про­сить. (3) Что же такое слу­чи­лось, что ныне вы пыта­е­тесь все это раз­ру­шить? И на какое пра­во пола­га­ясь, вы стре­ми­тесь отнять у нас долж­но­сти? Ведь если вы сде­ла­е­те страш­ным для чле­нов сена­та откро­вен­но гово­рить так, как они дума­ют, то что дель­но­го смо­гут ска­зать ваши руко­во­ди­те­ли? Или каким зако­ном вос­поль­зо­вав­шись, они будут тре­бо­вать нака­за­ния смер­тью или изгна­ни­ем кого-либо из пат­ри­ци­ев? Ведь ни ста­рин­ные зако­ны не дают вам такой вла­сти, ни недав­но заклю­чен­ные согла­ше­ния с сена­том. (4) А нару­шать уста­нов­лен­ные зако­ном гра­ни­цы и ста­вить силу выше пра­ва при­су­ще уже не демо­кра­тии, но, если хоти­те слы­шать прав­ду, — тира­нии. Так вот, я бы посо­ве­то­вал вам не отка­зы­вать­ся ни от одно­го из тех бла­го­де­я­ний, что вы нашли со сто­ро­ны сена­та, но на то, чего не потре­бо­ва­ли дать вам тогда, когда пре­кра­ща­ли враж­ду, и теперь не при­тя­зать.

31. А чтобы вам ста­ло яснее, что ваши вожди не жела­ют ниче­го уме­рен­но­го или спра­вед­ли­во­го, но доби­ва­ют­ся про­ти­во­за­кон­но­го и невоз­мож­но­го, то при­мерь­те ситу­а­цию на самих себя и взгля­ни­те сле­дую­щим обра­зом: пред­ставь­те, как чле­ны сена­та обви­ня­ют ваших поли­ти­че­ских дея­те­лей в том, что те пуб­лич­но про­из­но­сят перед вами пре­до­суди­тель­ные речи про­тив сена­та, нис­про­вер­га­ют оте­че­ский ари­сто­кра­ти­че­ский строй и раз­жи­га­ют мятеж в государ­стве — все это, кста­ти, утвер­ждая спра­вед­ли­во, ибо они дела­ют это, — и страш­нее все­го то, что они при­сва­и­ва­ют себе власть бо́льшую, чем была им уступ­ле­на, пыта­ясь каз­нить без суда любо­го из нас, кого бы ни поже­ла­ли, и при этом сена­то­ры заяв­ля­ли бы, что посту­паю­щих так сле­ду­ет умерт­вить без­на­ка­зан­но. (2) Как вы стер­пе­ли бы высо­ко­ме­рие сена­та? И что ска­за­ли бы? Раз­ве не ста­не­те воз­му­щать­ся и гово­рить, что под­вер­га­е­тесь ужас­но­му без­за­ко­нию, если кто-либо лишит вас сво­бо­ды сло­ва и неза­ви­си­мо­сти, сде­лав крайне опас­ным сво­бод­ное выска­зы­ва­ние в поль­зу плеб­са? А по-ино­му и не смо­же­те ска­зать. (3) Сле­до­ва­тель­но, вы счи­та­е­те спра­вед­ли­вым, чтобы дру­гие тер­пе­ли­во сно­си­ли то, что сами вы не смог­ли бы стер­петь? И это, пле­беи, ваши граж­дан­ст­вен­ные и уме­рен­ные наме­ре­ния? Тре­буя это­го, не под­твер­жда­е­те ли вы сами, что обви­не­ния в ваш адрес вер­ны, и не пока­зы­ва­е­те ли, что те, кто сове­ту­ет не допус­кать роста про­ти­во­за­кон­ной вашей вла­сти, помыш­ля­ют о спра­вед­ли­во­сти для все­го обще­ства? Мне-то имен­но так кажет­ся. (4) Но если же вы хоти­те посту­пать обрат­но тому, в чем вас обви­ни­ли, то, после­до­вав моим сове­там, успо­кой­тесь и отне­си­тесь к сло­вам, кото­рые вас воз­му­ща­ют, как подо­ба­ет граж­да­нам и без раз­дра­же­ния. Ведь в ито­ге, если вы так сде­ла­е­те, полу­чит­ся, что вы буде­те счи­тать­ся доб­ры­ми граж­да­на­ми, а те, кто настро­ен ныне враж­деб­но к вам, изме­нят свое мне­ние.

32. Пред­ла­гая вам имен­но эти важ­ные, как, по край­ней мере, в самом деле мы счи­та­ем, мыс­ли о спра­вед­ли­во­сти, мы убеж­да­ем вас не совер­шать ника­ких оши­бок. А наши хоро­шие и доб­рые дела, кото­рые мы упо­мя­нем не из жела­ния попрек­нуть вас, но сде­лать более снис­хо­ди­тель­ны­ми, — поми­мо дав­них, и те, что недав­но име­ли место в свя­зи с вашим воз­вра­ще­ни­ем, — мы хотим забыть, но вы обя­за­ны пом­нить. (2) Все же ныне мы вынуж­де­ны напо­ми­нать о них, желая за мно­го вели­ких бла­го­де­я­ний, что мы охот­но пре­до­ста­ви­ли вам по вашей прось­бе, полу­чить от вас вза­мен эту милость — не каз­нить и не изго­нять из чис­ла граж­дан чело­ве­ка, любя­ще­го свое оте­че­ство и луч­ше­го из всех в рат­ных делах. Ведь мы при­чи­ним нема­лый вред себе, как вы, пле­беи, пре­крас­но зна­е­те, лишив государ­ство такой доб­ле­сти. Пото­му вы долж­ны, глав­ным обра­зом, из-за него само­го, смяг­чить свой гнев, вспом­нив, сколь­ких из вас он спас в вой­нах, и не дер­жать зла на обид­ные сло­ва, но пом­нить его слав­ные дела. (3) Ибо речь это­го чело­ве­ка не при­чи­ни­ла вам ника­ко­го вреда, а его дей­ст­вия при­нес­ли боль­шую поль­зу. Если же вы настро­е­ны по отно­ше­нию к нему нетер­пи­мо, то поща­ди­те его хотя бы из ува­же­ния к нам и к сена­ту в ответ на наши прось­бы и, в кон­це-то кон­цов, твер­до зами­ри­тесь с нами и сде­лай­те государ­ство еди­ным, как было изна­чаль­но. Но если вы не согла­си­тесь на наши уго­во­ры, то уяс­ни­те себе, что и мы не усту­пим ваше­му наси­лию, а эта нынеш­няя затея плеб­са или станет для всех осно­вой искрен­ней друж­бы и еще боль­ших бла­го­де­я­ний, или послу­жит нача­лом новой меж­до­усоб­ной вой­ны и непо­пра­ви­мых бед».

33. Когда Мину­ций выска­зал­ся в таком духе, пле­бей­ские три­бу­ны, видя, что мас­су при­вле­ка­ют уме­рен­ность его слов и чело­веч­ность обе­ща­ний, доса­до­ва­ли и зли­лись, а в осо­бен­но­сти Гай Сици­ний Бел­лут, скло­нив­ший бед­ня­ков отпасть от пат­ри­ци­ев и назна­чен­ный ими коман­дую­щим, когда они были в строю⁴⁶. Злей­ший враг ари­сто­кра­тии, почи­тае­мый за это тол­пой и уже вто­рой раз полу­чив­ший пол­но­мо­чия три­бу­на, он менее всех вождей плеб­са пола­гал выгод­ным для себя уста­нов­ле­ние согла­сия в обще­стве и воз­врат к искон­ным поряд­кам. (2) Ведь он пони­мал, что при ари­сто­кра­ти­че­ском прав­ле­нии он не толь­ко уже не будет иметь такие же, как сей­час, поче­сти и могу­ще­ство, будучи низ­ко­го про­ис­хож­де­ния и про­сто­го вос­пи­та­ния и ничем не отли­чив­шись ни на войне, ни в мир­ной жиз­ни, но и под­верг­нет­ся край­ней опас­но­сти, посколь­ку раз­жи­гал мятеж в государ­стве и пови­нен во мно­гих его бедах. (3) Итак, обду­мав, что нуж­но гово­рить и делать, и посо­ве­щав­шись с кол­ле­га­ми по долж­но­сти, Сици­ний, после того как и с их сто­ро­ны полу­чил одоб­ре­ние, встал и, корот­ко выра­зив сочув­ст­вие по пово­ду пре­сле­дую­ще­го плебс несча­стья, похва­лил кон­су­лов за то, что они сочли достой­ным отчи­тать­ся перед пле­бе­я­ми, не погну­шав­шись их скром­ным поло­же­ни­ем. Кро­ме того, он ска­зал, что при­зна­те­лен пат­ри­ци­ям, если нако­нец-то у них появ­ля­ет­ся хоть какая-то забота о спа­се­нии бед­ня­ков, и доба­вил, что еще охот­нее он вме­сте со все­ми высту­пит свиде­те­лем, если они предъ­явят дела, соот­вет­ст­ву­ю­щие их сло­вам.

34. Одна­ко, ска­зав это и про­из­ведя впе­чат­ле­ние нра­ва уме­рен­но­го и миро­лю­би­во­го, он обра­ща­ет­ся к Мар­цию, сто­яв­ше­му воз­ле кон­су­лов, и гово­рит: «А ты, поче­му ты, о бла­го­род­ный, не оправ­ды­ва­ешь­ся перед соб­ст­вен­ны­ми граж­да­на­ми по пово­ду того, что ска­зал в сена­те? Вер­нее же, поче­му не умо­ля­ешь и не ста­ра­ешь­ся смяг­чить их гнев, чтобы тебе назна­чи­ли более мяг­кое нака­за­ние? Конеч­но, я не пред­ло­жил бы тебе отри­цать свои сло­ва, когда столь­ко людей их зна­ют, или обра­щать­ся к позор­ным оправ­да­ни­ям — ведь ты Мар­ций и обла­да­ешь гор­до­стью боль­шей, чем свой­ст­вен­но част­но­му лицу, — раз­ве что кон­су­лам и пат­ри­ци­ям удоб­но упра­ши­вать плебс за тебя, а тебе, зна­чит, будет неудоб­но сде­лать то же самое за само­го себя». (2) И гово­рил он это, не будучи в неведе­нии, что столь высо­ко­мер­ный чело­век не смо­жет, став соб­ст­вен­ным обли­чи­те­лем, как винов­ный про­сить осво­бож­де­ния от нака­за­ния и не при­бегнет вопре­ки соб­ст­вен­но­му нра­ву к жало­бам и прось­бам, но либо даже вооб­ще с пре­зре­ни­ем отка­жет­ся от защи­ты, либо, сохра­няя врож­ден­ную само­уве­рен­ность, ничуть не будет угож­дать плеб­су сдер­жан­но­стью в сло­вах. Так и слу­чи­лось. (3) А имен­но, когда уста­но­ви­лась тиши­на и почти все­ми пле­бе­я­ми овла­де­ло силь­ное жела­ние оправ­дать его, если он вос­поль­зу­ет­ся дан­ным бла­го­при­ят­ным момен­том, он обна­ру­жил такую над­мен­ность в сло­вах и такое пре­зре­ние к пле­бе­ям, что в сво­ем выступ­ле­нии вооб­ще ниче­го не отри­цал из ска­зан­но­го в сена­те про­тив плеб­са и не стал, как рас­ка­и­ваю­щий­ся в соде­ян­ном, взы­вать к жало­сти и молить о про­ще­нии. Ведь Мар­ций даже видеть не желал пле­бе­ев сво­и­ми судья­ми в любом деле, как не име­ю­щих ника­ких закон­ных пол­но­мо­чий: но если, мол, кто-либо захо­чет обви­нять его перед кон­су­ла­ми, тре­буя отче­та или за дела, или за сло­ва, когда есть закон, он готов под­верг­нуть­ся суду. (4) А перед пле­бе­я­ми, по его сло­вам, он высту­па­ет пото­му, что они сами при­гла­ша­ют, и с той целью, чтобы, с одной сто­ро­ны, уко­рить их за без­за­ко­ния и непо­мер­ные при­тя­за­ния, какие они яви­ли в свя­зи с мятеж­ным ухо­дом и после воз­вра­ще­ния, а с дру­гой сто­ро­ны, чтобы посо­ве­то­вать им, в кон­це-то кон­цов, сдер­жать уж и обуздать свои неспра­вед­ли­вые жела­ния. (5) И после это­го он начал весь­ма актив­но и дерз­ко на них на всех напа­дать и осо­бен­но на пле­бей­ских три­бу­нов. И не было в его сло­вах ни про­ду­ман­но­го ува­же­ния, как у поли­ти­че­ско­го дея­те­ля, поучаю­ще­го народ, ни бла­го­ра­зум­ной осто­рож­но­сти перед гне­вом сто­я­ще­го у вла­сти, как у част­но­го лица, нена­вист­но­го мно­гим, но были, как у вра­га, без­бо­яз­нен­но оскорб­ля­ю­ще­го под­власт­ных ему, какое-то неуме­рен­ное раз­дра­же­ние и невы­но­си­мое пре­зре­ние к сво­ей жерт­ве.

35. Пото­му-то еще во вре­мя его речи начал зарож­дать­ся силь­ный шум сре­ди тех, кто часто скло­нял­ся попе­ре­мен­но то в одну, то в дру­гую сто­ро­ну, как быва­ет в тол­пе несхо­жих людей с несов­па­даю­щи­ми инте­ре­са­ми, посколь­ку одни были доволь­ны сло­ва­ми Мар­ция, а дру­гие, наобо­рот, рас­сер­же­ны. И после того как он закон­чил высту­пать, под­нял­ся еще боль­ший крик и пере­по­лох. (2) Ибо пат­ри­ции, име­нуя Мар­ция наи­луч­шим из людей, вос­хва­ля­ли его за откро­вен­ную речь и заяв­ля­ли, что он един­ст­вен­ный сво­бод­ный чело­век из всех них, посколь­ку не испу­гал­ся тол­пы напа­дав­ших вра­гов и не стал льстить свое­воль­ным и про­ти­во­за­кон­ным стрем­ле­ни­ям граж­дан. Пле­беи же, раз­дра­жен­ные упре­ка­ми, назы­ва­ли его невы­но­си­мым, тягост­ным и злей­шим из всех вра­гов. (3) И уже неко­то­рые из них, кому было свой­ст­вен­но боль­шое лег­ко­мыс­лие, возы­ме­ли силь­ное жела­ние рас­пра­вить­ся с ним по кулач­но­му пра­ву. А в этом им содей­ст­во­ва­ли и ока­зы­ва­ли под­держ­ку пле­бей­ские три­бу­ны, и в осо­бен­но­сти Сици­ний пота­кал их жела­ни­ям. В кон­це кон­цов, после того как он про­из­нес длин­ную речь про­тив Мар­ция и вос­пла­ме­нил души пле­бе­ев, Сици­ний, весь­ма рас­па­лен­ный сво­им обви­не­ни­ем, объ­явил окон­ча­тель­ное реше­ние, что кол­ле­гия три­бу­нов при­го­ва­ри­ва­ет Мар­ция к смерт­ной каз­ни за дер­зость в отно­ше­нии эди­лов, кото­рых тот нака­нуне про­гнал уда­ра­ми, хотя они полу­чи­ли при­каз три­бу­нов при­ве­сти его: ведь оскорб­ле­ние, нане­сен­ное их соб­ст­вен­ным помощ­ни­кам, каса­ет­ся имен­но тех, кто отдал при­каз. (4) Заявив это, Сици­ний при­ка­зал вести его на холм, воз­вы­шаю­щий­ся над пло­ща­дью: а место это — страш­ный утес, откуда, по их обы­чаю, сбра­сы­ва­ли при­го­во­рен­ных к смер­ти⁴⁷. Итак, эди­лы ста­ли под­хо­дить, чтобы аре­сто­вать Мар­ция, но пат­ри­ции, под­няв гром­кий крик, бро­си­лись все вме­сте про­тив них, затем плебс про­тив пат­ри­ци­ев, и мно­го было бес­чин­ства в их дей­ст­ви­ях, и мно­го гру­бо­сти в сло­вах с обе­их сто­рон, когда они тол­ка­ли и хва­та­ли друг дру­га рука­ми. (5) Одна­ко вол­не­ния были пре­кра­ще­ны, и все вынуж­де­ны обра­зу­мить­ся бла­го­да­ря вме­ша­тель­ству кон­су­лов, кото­рые силой ворва­лись в середи­ну и при­ка­за­ли лик­то­рам сдер­жи­вать тол­пу: столь вели­ко, в самом деле, было тогда у людей почте­ние к этой долж­но­сти и настоль­ко ува­жае­мой эта види­мость цар­ской вла­сти. Вслед­ст­вие это­го Сици­ний, обес­по­ко­ен­ный и рас­те­рян­ный, был пре­ис­пол­нен опа­се­ния, как бы не вынудить вра­гов отра­зить силу силой. Счи­тая недо­стой­ным отка­зать­ся от затеи, после того как одна­жды взял­ся, и в то же вре­мя не имея воз­мож­но­сти оста­вать­ся вер­ным тем реше­ни­ям, кото­рые при­нял, он нахо­дил­ся в глу­бо­кой задум­чи­во­сти по пово­ду того, что сле­ду­ет делать.

36. Увидев его в рас­те­рян­но­сти, Луций Юний Брут — тот самый вождь наро­да, кото­рый при­ду­мал, на каких усло­ви­ях состо­ит­ся при­ми­ре­ние, чело­век спо­соб­ный поми­мо про­че­го и най­ти выход в без­вы­ход­ных поло­же­ни­ях, — он под­хо­дит к Сици­нию и наедине сове­ту­ет не упор­ст­во­вать, ратуя за дело без­рас­суд­ное и про­ти­во­за­кон­ное: ведь он видит, что все пат­ри­ции раз­дра­же­ны и гото­вы, если будут при­зва­ны кон­су­ла­ми, взять­ся за ору­жие, а самая муже­ст­вен­ная часть плеб­са колеб­лет­ся и с неохотой одоб­ря­ет выда­чу на казнь извест­ней­ше­го сре­ди граж­дан чело­ве­ка, и к тому же без суда. (2) Реко­мен­до­вал же он ему пока пой­ти на уступ­ки и не всту­пать в схват­ку с кон­су­ла­ми, чтобы не сотво­рить како­го-нибудь боль­ше­го зла, но назна­чить Мар­цию судеб­ное раз­би­ра­тель­ство, уста­но­вив любой, какой нуж­но, срок, и поста­вить вопрос о нем на голо­со­ва­ние граж­дан по три­бам⁴⁸, а что боль­шин­ст­вом голо­сов при­судят, то и выпол­нять. Ведь то, чего ныне он пыта­ет­ся добить­ся, явля­ет­ся делом дес­по­ти­че­ским и насиль­ст­вен­ным, когда один и тот же чело­век высту­па­ет и обви­ни­те­лем, и судьей и вла­стен уста­нав­ли­вать меру нака­за­ния, в то вре­мя как граж­дан­ско­му прав­ле­нию свой­ст­вен­но, чтобы винов­ный, полу­чив воз­мож­ность защи­ты в соот­вет­ст­вии с зако­на­ми, понес то нака­за­ние, какое назна­чит боль­шин­ство судей. (3) Не видя ника­ко­го луч­ше­го реше­ния, Сици­ний согла­ша­ет­ся с эти­ми сло­ва­ми и, высту­пив, ска­зал: «Смот­ри­те, пле­беи, на рве­ние пат­ри­ци­ев в дей­ст­ви­ях, свя­зан­ных с убий­ст­вом и наси­ли­ем, так что они все ваше мно­же­ство ста­вят ниже одно­го свое­нрав­но­го чело­ве­ка, кото­рый оскорб­ля­ет всех граж­дан. Тем не менее все же не сле­ду­ет упо­доб­лять­ся им и бро­сать­ся очер­тя голо­ву — ни начи­ная вой­ну, ни защи­ща­ясь. Но посколь­ку неко­то­рые выстав­ля­ют в каче­стве бла­го­вид­но­го пред­ло­га закон, с помо­щью кото­ро­го они избав­ля­ют его от нака­за­ния — этот закон не раз­ре­ша­ет нико­го из граж­дан каз­нить без суда — давай­те усту­пим им это пра­во, хотя сами не видим от них ни закон­но­го, ни спра­вед­ли­во­го обхож­де­ния, и пока­жем, что мы пред­по­чи­та­ем пре­вос­хо­дить оби­жаю­щих нас сограж­дан ско­рее бла­го­ра­зу­ми­ем, чем наси­ли­ем. (4) Итак, вы ухо­ди́те и ожи­дай­те над­ле­жа­ще­го бла­го­при­ят­но­го момен­та, кото­рый вско­ре насту­пит, а мы, под­гото­вив самое необ­хо­ди­мое, уста­но­вим это­му чело­ве­ку срок для защи­ты и осу­ще­ст­вим суд перед вами. Когда же вы по зако­ну полу­чи­те воз­мож­ность голо­со­вать, назначь­те ему то нака­за­ние, како­го, сочте­те, он заслу­жи­ва­ет. И хва­тит об этом. А о рас­про­да­же и рас­пре­де­ле­нии хле­ба, чтобы это про­изо­шло самым спра­вед­ли­вым обра­зом, если они и сенат не про­явят ника­кой заботы, мы возь­мем попе­че­ние на себя». Ска­зав так, он рас­пу­стил народ­ное собра­ние.

37. После это­го кон­су­лы, собрав сенат, ста­ли спо­кой­но обсуж­дать, каким обра­зом мож­но пре­кра­тить дан­ные бес­по­ряд­ки. И реши­ли они, во-пер­вых, ока­зать услу­гу пле­бе­ям, сде­лав для них про­до­воль­ст­вие совсем деше­вым и выгод­ным, затем — уго­ва­ри­вать их руко­во­ди­те­лей из ува­же­ния к сена­ту оста­но­вить­ся и не пре­сле­до­вать Мар­ция, в про­тив­ном слу­чае откла­ды­вать суд как мож­но доль­ше, пока не утихнет гнев тол­пы. (2) Про­го­ло­со­вав за это, они внес­ли поста­нов­ле­ние о про­до­воль­ст­вии на народ­ное собра­ние и утвер­ди­ли его при все­об­щем одоб­ре­нии. А было оно сле­дую­ще­го содер­жа­ния: чтобы цены на това­ры для повсе­днев­но­го про­пи­та­ния были на уровне самых низ­ких цен до меж­до­усоб­но­го раздо­ра. Но от пле­бей­ских три­бу­нов, несмот­ря на мно­го­чис­лен­ные настой­чи­вые прось­бы, они не доби­лись пол­но­го про­ще­ния Мар­ция, хотя и полу­чи­ли отсроч­ку на то вре­мя, какое про­си­ли. Да и сами они устро­и­ли еще одну задерж­ку, вос­поль­зо­вав­шись сле­дую­щим пово­дом. (3) Когда отправ­лен­ные тира­ном из Сици­лии послы, доста­вив наро­ду хлеб­ный дар, плы­ли обрат­но домой, анци­а­ты, послав отряд пира­тов, захва­ти­ли их в то вре­мя, как они сто­я­ли на яко­ре неда­ле­ко от гава­ней Анция, их иму­ще­ство, как взя­тое у вра­гов, обра­ти­ли в добы­чу, а самих, запе­рев, дер­жа­ли под стра­жей. (4) Узнав об этом, кон­су­лы про­ве­ли голо­со­ва­ни­ем реше­ние о похо­де про­тив анци­а­тов, посколь­ку те не хоте­ли испол­нять ни одно­го из спра­вед­ли­вых тре­бо­ва­ний рим­ских послов. Про­из­ведя набор тех, кто был в пол­ном рас­цве­те сил, оба кон­су­ла высту­пи­ли в поход, утвер­див пред­ва­ри­тель­но поста­нов­ле­ние⁴⁹ об отсроч­ке част­ных и обще­ст­вен­ных судеб­ных про­цес­сов на то вре­мя, что они будут вое­вать. (5) Одна­ко оно ока­за­лось не столь дли­тель­ным, как пола­га­ли, но гораздо коро­че. Ибо анци­а­ты, услы­шав, что рим­ляне отпра­ви­лись в поход все­ми сво­и­ми сила­ми, даже малей­шее вре­мя не ста­ли сопро­тив­лять­ся, но, про­ся и умо­ляя, выда­ли и самих захва­чен­ных сици­лий­цев, и их иму­ще­ство, так что рим­ляне были вынуж­де­ны воз­вра­тить­ся в город.

38. А когда вой­ско было рас­пу­ще­но, пле­бей­ский три­бун Сици­ний, созвав плебс на собра­ние, объ­явил день, в кото­рый он наме­ре­вал­ся совер­шить суд над Мар­ци­ем, и при­звал как жите­лей горо­да явить­ся всем вме­сте для уча­стия в судеб­ном реше­нии, так и про­жи­ваю­щих в сель­ской окру­ге, оста­вив труды, при­быть в тот же самый день, чтобы отдать свой голос за сво­бо­ду и без­опас­ность государ­ства. В то же вре­мя он при­гла­шал и Мар­ция при­сут­ст­во­вать ради соб­ст­вен­ной защи­ты, чтобы тот не лишил­ся ни одно­го из уста­нов­лен­ных зако­ном прав, отно­ся­щих­ся к судеб­ным раз­би­ра­тель­ствам. (2) Но кон­су­лы, посо­ве­щав­шись с сена­том, реши­ли не допус­кать, чтобы народ стал рас­по­ря­жать­ся столь боль­шой вла­стью. К тому же у них нашлось спра­вед­ли­вое и закон­ное осно­ва­ние вос­пре­пят­ст­во­вать это­му, исполь­зуя кото­рое они рас­счи­ты­ва­ли рас­стро­ить все замыс­лы сво­их про­тив­ни­ков. И после это­го они при­гла­си­ли пред­во­ди­те­лей плеб­са всту­пить в пере­го­во­ры, на кото­рых вме­сте с ними при­сут­ст­во­ва­ли их сто­рон­ни­ки. Тогда Мину­ций ска­зал сле­дую­щее: (3) «По наше­му мне­нию, три­бу­ны, все­ми сила­ми сле­ду­ет изго­нять раздор из государ­ства и не спо­рить с наро­дом ни по како­му вопро­су, в осо­бен­но­сти же теперь, когда мы видим, что вы от наси­лия обра­ти­лись к ува­же­нию зако­нов и пере­го­во­рам. За это реше­ние, конеч­но, одоб­ряя вас, мы все же счи­та­ем, что нача­ло дол­жен поло­жить сенат, при­няв пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние: таков у нас обы­чай, уна­сле­до­ван­ный от отцов. Ведь вы и сами мог­ли бы засвиде­тель­ст­во­вать то, (4) что с тех пор, как наши пред­ки осно­ва­ли вот этот город, сенат все­гда имел назван­ную при­ви­ле­гию, и народ нико­гда ниче­го не решал и не ста­вил на голо­со­ва­ние, о чем сенат не при­нял бы пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния, и так не толь­ко ныне, но даже при царях, — что сенат поста­но­вил, это цари и вно­си­ли для утвер­жде­ния на народ­ное собра­ние. Так что не лишай­те нас это­го пра­ва и не уни­что­жай­те ста­рин­ный и пре­крас­ный обы­чай, но, дока­зав сена­ту, что вы жела­е­те дела спра­вед­ли­во­го и разум­но­го, пре­до­ставь­те наро­ду власть над тем, что решит сенат».

39. Во вре­мя этой речи кон­су­лов Сици­ний был вне себя от их слов и не желал давать сена­ту власть над чем-либо вооб­ще, но его кол­ле­ги, име­ю­щие рав­ные с ним пол­но­мо­чия, по сове­ту Деция⁵⁰ согла­ша­лись на то, чтобы пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние состо­я­лось, и сами выдви­ну­ли одно спра­вед­ли­вое пред­ло­же­ние, кото­рое кон­су­лам нель­зя было не при­нять. (2) А имен­но, три­бу­ны пред­ла­га­ли, чтобы сена­то­ры, пре­до­ста­вив сло­во и им, кто дей­ст­ву­ет в инте­ре­сах наро­да, и тем, кто хочет выска­зать­ся за или про­тив, после того как выслу­ша­ют всех желаю­щих заявить то, что тем кажет­ся спра­вед­ли­вым и полез­ным для обще­ства, тогда толь­ко все они пода­ва­ли бы свои мне­ния, как в суде, при­не­ся уста­нов­лен­ную зако­ном клят­ву: а какой при­го­вор боль­шин­ст­вом мне­ний выне­сут, это и будет иметь закон­ную силу. (3) Когда же пле­бей­ские три­бу­ны согла­си­лись, как и тре­бо­ва­ли кон­су­лы⁵¹, чтобы состо­я­лось пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, тогда сове­ща­ние было закры­то. А на сле­дую­щий день в сво­ем зда­нии собрал­ся сенат, и кон­су­лы, сооб­щив ему усло­вия согла­ше­ния, вызва­ли три­бу­нов и веле­ли изло­жить то, ради чего они яви­лись. Высту­пил же Деций⁵², тот, что согла­сил­ся, чтобы состо­я­лось пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, и про­из­нес сле­дую­щее:

40. «Не тай­на для нас, сена­то­ры, то, что про­изой­дет, а имен­но, что нас обви­нят перед плеб­сом за наш при­ход к вам и обви­ни­те­лем за согла­сие на пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние мы будем иметь чело­ве­ка, обла­даю­ще­го рав­ной с нами вла­стью, кото­рый счи­тал ненуж­ным про­сить у вас то, что нам дает закон, и полу­чать в виде бла­го­де­я­ния то, что наше по пра­ву. И мы под­верг­нем­ся не самой малой опас­но­сти, если нас при­вле­кут к суду, но будем осуж­де­ны как пере­беж­чи­ки и пре­да­те­ли и поне­сем вели­чай­шее⁵³ нака­за­ние. (2) Одна­ко, даже зная это, мы все-таки реши­лись явить­ся к вам, пола­га­ясь на свою правоту и дове­рив­шись клят­вам, при­не­ся кото­рые, вы выска­же­те ваши мне­ния. Так вот, мы, конеч­но, люди ничтож­ные, чтобы гово­рить о столь вели­ких и столь важ­ных пред­ме­тах, и гораздо ниже тре­бу­е­мо­го уров­ня, но вопро­сы, о кото­рых будем вести речь, не ничтож­ные. Поэто­му обра­ти­те на них вни­ма­ние и, если вам пока­жет­ся что-либо спра­вед­ли­вым и полез­ным для обще­ства, — а я добав­лю, что и необ­хо­ди­мым, — доб­ро­воль­но усту­пи­те нам полу­чить это.

41. Но сна­ча­ла ска­жу о спра­вед­ли­во­сти. Имен­но вы, сенат, когда с нашей помо­щью изгна­ли царей и уста­но­ви­ли поли­ти­че­ский строй, при кото­ром мы сей­час живем и кото­рый мы не пори­ца­ем; вы, видя, что пле­беи все­гда усту­па­ют в тяж­бах, когда бы ни слу­чил­ся у них с пат­ри­ци­я­ми какой-либо спор, — а их мно­го было, — вы тогда по пред­ло­же­нию Пуб­лия Вале­рия, одно­го из кон­су­лов, утвер­ди­ли закон, раз­ре­шаю­щий пле­бе­ям, если их одоле­ва­ют пат­ри­ции, тре­бо­вать судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства перед наро­дом⁵⁴. И ничем дру­гим, но имен­но посред­ст­вом это­го зако­на вы сохра­ни­ли согла­сие в обще­стве и отра­зи­ли напа­де­ния царей. (2) Ссы­ла­ясь как раз на дан­ный закон, посколь­ку, о чем мы гово­ри­ли, этот самый Гай Мар­ций всех нас оби­жа­ет и при­тес­ня­ет, мы вызы­ваем его на народ­ное собра­ние и тре­бу­ем защи­щать свои пра­ва там. И пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния здесь не нуж­но. Ибо, каса­тель­но чего нет зако­нов, в отно­ше­нии это­го вы власт­ны выне­сти пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, а народ — поста­вить его на голо­со­ва­ние, но так как закон неиз­ме­нен, то даже если вы не при­ме­те ника­ко­го пред­ва­ри­тель­но­го реше­ния, он, конеч­но, дол­жен при­ме­нять­ся. (3) Ведь, несо­мнен­но, едва ли кто станет утвер­ждать, по край­ней мере то, что обра­ще­ние к наро­ду част­ных лиц, если кому слу­ча­ет­ся усту­пать в тяж­бах, долж­но иметь закон­ную силу, а у нас, пле­бей­ских три­бу­нов, — нет. Так вот, проч­но пола­га­ясь имен­но на это раз­ре­ше­ние зако­на и пото­му риск­нув под­верг­нуть­ся ваше­му суду, мы и при­шли. (4) Но по непи­са­но­му и не уста­нов­лен­но­му зако­ном есте­ствен­но­му пра­ву мы жела­ем имен­но того, сена­то­ры, чтобы иметь не боль­ше, чем вы, и не мень­ше, — по край­ней мере, что каса­ет­ся пра­во­судия, — посколь­ку мно­го серь­ез­ных войн мы выдер­жа­ли вме­сте с вами, про­яви­ли вели­чай­шее рве­ние в деле избав­ле­ния от тира­нов⁵⁵ и внес­ли не самый малень­кий вклад в то, что наше государ­ство не испол­ня­ет ничьи при­ка­за­ния, но само пред­пи­сы­ва­ет пра­ви­ла дру­гим. (5) И вы, отцы-сена­то­ры, смо­же­те таким обра­зом пре­до­ста­вить нам обла­да­ние не мень­ши­ми, чем у вас, пра­ва­ми, если буде­те пре­пят­ст­во­вать тем, кто пыта­ет­ся совер­шать без­за­кон­ные поку­ше­ния на нас самих и нашу сво­бо­ду, вну­шая им страх перед судом. Конеч­но, долж­но­сти, отли­чия и поче­сти, пола­га­ем мы, сле­ду­ет даро­вать тем, кто пре­вос­хо­дит нас доб­ле­стью и судь­бой. Но не под­вер­гать­ся ника­ко­му без­за­ко­нию и полу­чать подо­баю­щий суд за стра­да­ния, кото­рые кто-либо испы­тал, — мы счи­та­ем спра­вед­ли­вым, чтобы это было оди­на­ко­вым и общим для сограж­дан. (6) Сле­до­ва­тель­но, как мы усту­па­ем вам все бли­ста­тель­ное и вели­кое, так же мы не отка­зы­ваем­ся от рав­но­го и обще­го. Да будет это­го доста­точ­но ска­зать о спра­вед­ли­во­сти, хотя может быть ска­за­но и мно­го дру­го­го.

42. Потер­пи­те еще, пока я вкрат­це рас­ска­жу, каким же обра­зом те собы­тия, кото­рых жела­ет народ, при­не­сут обще­ству даже поль­зу. Ведь, ска­жем, если бы вас кто-нибудь спро­сил, что вы счи­та­е­те вели­чай­шим из тех зол, что обру­ши­ва­ют­ся на государ­ства, и при­чи­ной их ско­рей­шей гибе­ли, раз­ве не раздор назва­ли бы вы? Мне, по край­ней мере, кажет­ся имен­но так. (2) Раз­ве кто из вас столь глуп или бес­тол­ков, или сверх меры нена­видит рав­но­пра­вие, что не зна­ет: если наро­ду пре­до­став­ле­на власть вер­шить суд в тех делах, кото­рые ему раз­ре­ше­ны по зако­ну, мы будем жить в согла­сии, но если вы реши­те ина­че и отни­ме­те у нас сво­бо­ду — имен­но сво­бо­ду вы отни­ме­те, отни­мая пра­во­судие и закон, — то опять вынуди­те нас начи­нать с вами раздор и вой­ну? Ибо из како­го государ­ства изгна­ны пра­во­судие и закон, в него обыч­но вхо­дят раздор и вой­на. (3) И ниче­го уди­ви­тель­но­го, если те, кто не испы­тал меж­до­усоб­ных бед, из-за незна­ния этих зол не печа­лят­ся по пово­ду про­шлых несча­стий и не пре­пят­ст­ву­ют забла­говре­мен­но буду­щим. Но те, кто, подоб­но вам, под­верг­шись край­ним опас­но­стям, с радо­стью изба­вил­ся от них, выбрав такое осво­бож­де­ние от зол, кое­го тре­бо­вал момент, какое бла­го­при­стой­ное или разум­ное оправ­да­ние оста­ет­ся им, если они вновь столк­нут­ся с теми же самы­ми беда­ми? (4) Кто же не обви­нил бы вас в боль­шой глу­по­сти и безу­мии, зная, что немно­го рань­ше вы ради того, чтобы пле­беи не бун­то­ва­ли, мно­гое стер­пе­ли вопре­ки соб­ст­вен­но­му жела­нию, хотя кое-что из это­го не было, пожа­луй, ни очень почет­но, ни очень выгод­но, а теперь, когда нико­му не гро­зит ущерб ни в отно­ше­нии иму­ще­ства, ни в отно­ше­нии доб­ро­го име­ни, ни в отно­ше­нии даже како­го бы то ни было дру­го­го из общих инте­ре­сов, вы, чтобы уго­дить злей­шим вра­гам плеб­са, буде­те сно­ва под­стре­кать пле­бе­ев к войне? Нет, если толь­ко вы буде­те бла­го­ра­зум­ны. (5) Но я хотел бы спро­сить вас, в силу како­го побуж­де­ния вы согла­си­лись тогда на наше воз­вра­ще­ние на тех усло­ви­ях, кото­рые мы тре­бо­ва­ли, — созна­тель­но ли вы при­ня­ли наи­луч­шие меры или усту­пи­ли необ­хо­ди­мо­сти? Ведь если вы дей­ст­ви­тель­но счи­та­ли их очень полез­ны­ми для обще­ства, поче­му и ныне не при­дер­жи­ва­е­тесь это­го? А если, напро­тив, они вынуж­де­ны и непри­ем­ле­мы, то поче­му вы сер­ди­тесь на свер­шив­ше­е­ся? Ибо сле­до­ва­ло, пожа­луй, с само­го нача­ла не усту­пать, если у вас была такая воз­мож­ность, но, усту­пив, более уже не пори­цать соде­ян­ное.

43. Мне же пред­став­ля­ет­ся, сенат, что вы вос­поль­зо­ва­лись наи­луч­шей иде­ей каса­тель­но при­ми­ре­ния … это­му необ­хо­ди­мо под­чи­нять­ся …⁵⁶ и проч­но соблюдать усло­вия. Ведь в пору­чи­те­ли дого­во­рен­но­стей вы пре­до­ста­ви­ли нам богов, при­звав мно­го страш­ных про­кля­тий на нару­ши­те­лей согла­ше­ния — и на них самих, и на потом­ков их на веч­ные вре­ме­на. Но я не пони­маю, о чем сле­ду­ет еще гово­рить и надо­едать, когда все зна­ют, что мы выдви­га­ем без­услов­но спра­вед­ли­вые и полез­ные тре­бо­ва­ния, кото­рые и вам, пом­ня о клят­вах, обя­за­тель­но нуж­но выпол­нять. (2) О том же, что для нас нема­лое зна­че­ние име­ет не сдать­ся в этом спо­ре, усту­пив силе или под­дав­шись обма­ну, но что мы нача­ли его ввиду край­ней необ­хо­ди­мо­сти, пре­тер­пев от это­го чело­ве­ка страш­ные и хуже чем страш­ные обиды, — услышь­те, отцы-сена­то­ры, а вер­нее, вспом­ни­те: ведь ниче­го я не ска­жу тако­го, чего все вы не зна­е­те. И в то же вре­мя ваше соб­ст­вен­ное реше­ние по пово­ду моих слов при­ми­те, лишь пораз­мыс­лив, какое в кон­це кон­цов чув­ство охва­ти­ло бы вас по отно­ше­нию к это­му чело­ве­ку, если бы кто-нибудь из нас попы­тал­ся гово­рить перед плеб­сом или делать про­тив вас то, что Мар­ций осме­лил­ся здесь ска­зать.

44. Ведь имен­но этот Мар­ций пер­вым из вас попы­тал­ся уни­что­жить дого­вор о согла­сии с сена­том, непри­кос­но­вен­ный и скреп­лен­ный раз­ве что не сталь­ны­ми уза­ми, кото­рый ни вам, покляв­шим­ся, ни потом­кам вашим не доз­во­ле­но отме­нять, пока город этот оби­та­ем; дого­вор, кото­ро­му еще не испол­нил­ся чет­вер­тый год с тех пор, как он был заклю­чен⁵⁷. И не украд­кой осу­ществлял он его уни­что­же­ние, и не спря­тав­шись где-нибудь в тай­ном убе­жи­ще, но откры­то вот на этом самом месте в при­сут­ст­вии всех вас выска­зал мне­ние, что сле­ду­ет более не усту­пать нам власть пле­бей­ских три­бу­нов, но упразд­нить этот пер­вый и един­ст­вен­ный оплот сво­бо­ды, дове­рив­шись кото­ро­му, мы заклю­чи­ли мир. (2) И здесь он не оста­но­вил­ся в сво­ей занос­чи­во­сти, но, назы­вая сво­бо­ду бед­ня­ков свое­во­ли­ем и рав­но­пра­вие тира­ни­ей, сове­то­вал вам отнять их у нас. Вспом­ни­те, отцы-сена­то­ры, како­во же было тогда самое нече­сти­вое из всех его пред­ло­же­ний, когда он заяв­лял, что дан­ный момент бла­го­при­я­тен, чтобы при­пом­нить плеб­су весь ваш гнев на преж­ние обиды, и уго­ва­ри­вал сей­час, пока плебс изму­чен недо­стат­ком средств и уже дли­тель­ное вре­мя нуж­да­ет­ся в необ­хо­ди­мых про­дук­тах пита­ния, его все­го изве­сти, сохра­нив на рын­ке ту же самую нехват­ку про­до­воль­ст­вия. (3) Ведь мы, мол, бед­ные люди, не про­дер­жим­ся дол­гое вре­мя, поку­пая мало хле­ба за боль­шие день­ги, но уйдем, поки­нув город, а те, кто оста­нет­ся, погиб­нут самой жал­кой смер­тью. И, сле­до­ва­тель­но, он настоль­ко был без­рас­суден и безу­мен, убеж­дая вас в этом, что не смог понять даже того, что поми­мо про­чих зол, кото­рые он навле­кал, пред­ла­гая рас­торг­нуть заклю­чен­ный сена­том дого­вор, столь мно­го­чис­лен­ные бед­ные люди, лишае­мые необ­хо­ди­мых средств про­пи­та­ния, будут вынуж­де­ны напа­дать на винов­ни­ков несча­стья, ничто уже не счи­тая дру­же­ст­вен­ным. (4) Так что, если бы вы, обе­зу­мев, одоб­ри­ли его пред­ло­же­ния, то не было бы ника­ко­го сред­не­го выхо­да, но или погиб­ла бы вся пле­бей­ская мас­са, или даже не уце­лел бы род пат­ри­ци­ев. Ведь мы бы не поз­во­ли­ли в отно­ше­нии себя столь раб­ски одних изгнать, а дру­гих убить, но, при­звав богов и боже­ства в свиде­те­ли наших стра­да­ний, мы бы напол­ни­ли, будь­те уве­ре­ны, пло­ща­ди и ули­цы мно­же­ст­вом тру­пов и, поста­вив боль­шую чашу с кро­вью сограж­дан, так при­ня­ли бы назна­чен­ную нам участь. Таких вот нече­сти­вых дел у вас, отцы-сена­то­ры, он стал зачин­щи­ком, и имен­но о них он счи­тал нуж­ным раз­гла­голь­ст­во­вать.

45. И не быва­ло тако­го, чтобы Мар­ций взял­ся лишь гово­рить, — а это уже гро­зит рас­ко­лом обще­ства, — и при этом не стре­мил­ся осу­ществлять ска­зан­ное; напро­тив, имея вокруг себя отряд людей, гото­вых на вся­кое дело, он не явля­ет­ся по вызо­ву к пред­ста­ви­те­лям нашей долж­но­сти, нано­сит уда­ры нашим помощ­ни­кам, когда они, полу­чив при­каз, пыта­лись при­ве­сти его, и, нако­нец, не воз­дер­жи­ва­ет­ся от наси­лия даже по отно­ше­нию к нашим лич­но­стям⁵⁸. (2) В ито­ге нам оста­ет­ся, по край­ней мере, что каса­ет­ся его, иметь кра­си­вое назва­ние непри­кос­но­вен­ной вла­сти, дан­ное в насмеш­ку, но не выпол­нять ни одной функ­ции из чис­ла пре­до­став­лен­ных этой долж­но­сти. Ибо как мы смо­жем помочь дру­гим, жалу­ю­щим­ся, что их оби­жа­ют, когда даже для нас самих нет без­опас­но­сти? Одна­ко, посколь­ку мы, бед­ня­ки, тер­пим такие оскорб­ле­ния от одно­го чело­ве­ка, пока еще не тира­на, но все же наме­ре­ваю­ще­го­ся им стать, и одни страш­ные обиды мы уже, о сенат, испы­та­ли, а дру­гие, если бы боль­шая часть вас не вос­пре­пят­ст­во­ва­ла, нам едва не при­шлось испы­тать, — раз­ве не спра­вед­ли­во мы воз­му­ща­ем­ся и счи­та­ем, что нам нуж­но полу­чить неко­то­рую помощь, не без ваше­го сочув­ст­вия наше­му гне­ву, вызы­вая его, о сенат, на суд бес­при­страст­ный и закон­ный, на кото­ром весь плебс, разде­лен­ный по три­бам, про­го­ло­су­ет под клят­вой после того, как желаю­щим будет пре­до­став­ле­но сло­во? (3) Иди туда, Мар­ций, и то, что наме­рен ска­зать здесь, ска­жи в свое оправ­да­ние перед все­ми граж­да­на­ми в сово­куп­но­сти — или что ты из наи­луч­ших побуж­де­ний давал сена­то­рам самые пра­виль­ные сове­ты и их осу­щест­вле­ние при­нес­ло бы поль­зу государ­ству, или что не обя­за­ны те, кто выска­зы­ва­ет мне­ния здесь, в сена­те, дер­жать отчет за свои сло­ва, или что не пред­на­ме­рен­но и не со злым умыс­лом, но под­дав­шись гне­ву, ты был побуж­ден давать эти нече­сти­вые сове­ты, или можешь при­ве­сти какое-нибудь дру­гое оправ­да­ние. (4) Спу­стись от этой высо­ко­мер­ной и тира­ни­че­ской гор­ды­ни к более демо­кра­ти­че­ско­му поведе­нию, сквер­ный ты чело­век, и сде­лай­ся, нако­нец-то, таким же, как про­чие люди. При­ми сми­рен­ный и вызы­ваю­щий состра­да­ние облик чело­ве­ка про­ви­нив­ше­го­ся и про­ся­ще­го о про­ще­нии, такой, как тре­бу­ют твои обсто­я­тель­ства. Ищи спа­се­ния, не при­ме­няя наси­лие к тем, кто постра­дал, но угож­дая им. (5) Пусть ста­нут для тебя образ­цом тер­пи­мо­сти, руко­вод­ст­ву­ясь кото­рой ты был бы сво­бо­ден от упре­ков со сто­ро­ны сограж­дан, дея­ния вот этих достой­ных мужей. Столь мно­го­чис­лен­ные, как ты сам ныне видишь, и явив­шие столь­ко доб­ле­стей и воен­ных, и граж­дан­ских, кото­рые нелег­ко пере­чис­лить даже за очень дли­тель­ное вре­мя, эти почтен­ные и вели­кие мужи не толь­ко не при­ня­ли ни одно­го суро­во­го или над­мен­но­го реше­ния про­тив нас, людей про­стых и скром­ных, но и сами пер­вы­ми нача­ли вести речь о согла­ше­нии, пред­ла­гая при­ми­ре­ние, когда судь­ба разде­ли­ла нас друг с дру­гом, и при­том согла­си­лись, чтобы дого­вор состо­ял­ся не на тех усло­ви­ях, кото­рые они счи­та­ли наи­луч­ши­ми для себя, а на каких мы хоте­ли. И, нако­нец, они при­ло­жи­ли мно­го уси­лий, чтобы оправ­дать­ся в тех столк­но­ве­ни­ях недав­не­го вре­ме­ни каса­тель­но разда­чи хле­ба, по пово­ду кото­рых мы их обви­ня­ли.

46. Про­пус­каю осталь­ное, но с каки­ми толь­ко прось­ба­ми из-за тебя само­го и тво­е­го безу­мия они не обра­ща­лись ко всем пле­бе­ям — и вме­сте, и порознь — засту­па­ясь за тебя? Зна­чит, кон­су­лам и сена­ту, управ­ля­ю­ще­му столь вели­ким государ­ст­вом, было удоб­но, Мар­ций, под­чи­нять­ся наро­ду как судье в том, в чем их обви­ня­ли, а тебе раз­ве неудоб­но? (2) И что же, все они не счи­та­ют чем-то постыд­ным про­сить пле­бе­ев о тво­ем про­ще­нии, а ты то же самое вос­при­ни­ма­ешь как позор? И тебе это­го недо­ста­точ­но, о бла­го­род­ный, но ты, как буд­то совер­шив нечто пре­крас­ное, рас­ха­жи­ва­ешь с гор­до под­ня­той голо­вой, хва­ста­ясь и отка­зы­ва­ясь хоть в чем-то уме­рить свою гор­ды­ню? А ведь я обхо­жу мол­ча­ни­ем, что ты и руга­ешь плебс, и обви­ня­ешь, и гро­зишь ему. (3) Затем, вас не воз­му­ща­ет его занос­чи­вость, отцы-сена­то­ры, когда он один счи­та­ет себя достой­ным столь мно­го­го, чего даже все вы себя не счи­та­е­те? Ему сле­до­ва­ло — даже если все вы обе­ща­ли про­го­ло­со­вать за вой­ну ради него — доволь­ст­во­вать­ся вашей доб­ро­же­ла­тель­но­стью и бла­го­склон­но­стью и не полу­чать милость для себя за счет вреда для всех, но решить­ся пред­стать перед судом ради соб­ст­вен­ной защи­ты и вытер­петь все, если потре­бу­ет­ся. (4) Ведь таков был долг хоро­ше­го граж­да­ни­на, стре­мя­ще­го­ся к доб­ро­де­те­ли на деле, не на сло­вах. А те наси­лия, что он тво­рит ныне, — это свиде­тель­ства како­го обра­за жиз­ни? Ука­за­ни­ем на какие наме­ре­ния явля­ет­ся пре­сту­пать клят­вы, нару­шать обя­за­тель­ства, рас­тор­гать согла­ше­ния, вести вой­ну с наро­дом, нано­сить оскорб­ле­ния лич­но­сти долж­ност­ных лиц и даже не при­зна­вать себя ответ­ст­вен­ным ни за одно из этих дея­ний, но без­бо­яз­нен­но рас­ха­жи­вать — не под­чи­ня­ясь ника­ко­му суду, ни в чем не оправ­ды­ва­ясь, нико­го не упра­ши­вая, нико­го не опа­са­ясь, став выше любо­го из столь­ких граж­дан? Раз­ве не тира­ни­че­ско­го нра­ва это свиде­тель­ства? Я-то счи­таю имен­но так. (5) И тем не менее сре­ди вас самих есть неко­то­рые, кто ему потвор­ст­ву­ет и руко­пле­щет, в ком глу­бо­ко уко­ре­ни­лась непри­ми­ри­мая нена­висть к пле­бе­ям, и они не могут заме­тить, что рас­тет это зло во вред небла­го­род­ной части граж­дан ничуть не более, чем высо­ко­по­став­лен­ной. Напро­тив, они пола­га­ют, что их соб­ст­вен­ное поло­же­ние толь­ко тогда ока­жет­ся незыб­ле­мым, когда их⁵⁹ про­тив­ник будет пора­бо­щен. (6) Но не так обсто­ит в дей­ст­ви­тель­но­сти, о люди, заблуж­даю­щи­е­ся в сво­их наи­луч­ших пред­по­ло­же­ни­ях. Взяв же в каче­стве настав­ни­ка опыт, кото­рый пре­под­но­сит нам Мар­ций, и про­шлое, обра­зу­мив­шись одно­вре­мен­но на чужих и соб­ст­вен­ных при­ме­рах, вы поня­ли бы, что тира­ния, взра­щи­вае­мая про­тив про­сто­го наро­да, взра­щи­ва­ет­ся про­тив все­го обще­ства, и что ныне она начи­на­ет­ся с нас, но, окреп­нув, не поща­дит и вас».

47. После того как Деций выска­зал­ся в таком духе, осталь­ные же пле­бей­ские три­бу­ны под­дер­жа­ли его, доба­вив то, что, на их взгляд, он про­пу­стил, насту­пи­ла оче­редь изла­гать свои мне­ния сена­то­рам, пер­вы­ми нача­ли под­ни­мать­ся ста­рей­шие и самые ува­жае­мые из чис­ла кон­су­ля­ров⁶⁰, вызы­вае­мые кон­су­ла­ми в соот­вет­ст­вии с обыч­ным поряд­ком, затем — сто­я­щие ниже их в обо­их этих отно­ше­ни­ях, а послед­ни­ми — самые моло­дые, кото­рые уже не про­из­но­си­ли ника­ких речей (ведь тогда это было еще у рим­лян постыд­но, и ника­кой моло­дой чело­век не счи­тал себя умнее стар­ца), но одоб­ря­ли те или иные мне­ния, пред­ло­жен­ные кон­су­ля­ра­ми. (2) И всем высту­паю­щим⁶¹ пред­пи­сы­ва­лось пода­вать голо­са под клят­вой, совсем как в суде. Конеч­но, Аппий Клав­дий, о кото­ром я и рань­ше рас­ска­зы­вал, что сре­ди пат­ри­ци­ев он боль­ше всех нена­видел народ и ему нико­гда не нра­вил­ся дого­вор с плеб­сом, отго­ва­ри­вал при­ни­мать пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, исполь­зуя сле­дую­щие дово­ды:

48. «Лич­но я желал и часто молил богов, чтобы сам я ошиб­ся в сво­ем мне­нии, кото­рое имел отно­си­тель­но при­ми­ре­ния с плеб­сом, счи­тая, что воз­вра­ще­ние бег­ле­цов не будет ни достой­ным и спра­вед­ли­вым, ни выгод­ным для нас, и все­гда, сколь­ко раз этот вопрос ста­вил­ся на обсуж­де­ние, я пер­вым из всех и, в кон­це кон­цов, после того как осталь­ные укло­ни­лись, един­ст­вен­ный высту­пал про­тив. Что же каса­ет­ся вас, сена­то­ры, кто наде­ял­ся на луч­шее и с готов­но­стью пре­до­став­лял плеб­су все — и спра­вед­ли­вое, и неспра­вед­ли­вое, — я желал, чтобы вы ока­за­лись разум­нее меня. (2) Посколь­ку, одна­ко, дела у вас пошли не так, как я желал и молил богов, но как пред­по­ла­гал, и ваши бла­го­де­я­ния при­ве­ли к зави­сти и нена­ви­сти, я воз­дер­жусь пори­цать совер­шен­ные вами ошиб­ки и пона­прас­ну вас тер­зать, что лег­че все­го и, как пра­ви­ло, свой­ст­вен­но делать всем: вижу, что сей­час это будет неумест­но. Но о том, каким обра­зом мы испра­вим те про­шлые ошиб­ки, кото­рые не совсем уж непо­пра­ви­мы, и будем разум­нее в отно­ше­нии насто­я­ще­го поло­же­ния, я попы­та­юсь ска­зать. (3) Впро­чем, для меня не тай­на, что сво­бод­но выска­зы­вая свое мне­ние об этом, я пока­жусь неко­то­рым из вас безум­цем, жаж­ду­щим смер­ти, — для тех, кто созна­ет, сколь вели­кие опас­но­сти вле­чет откро­вен­ная речь, и раз­мыш­ля­ет о несча­стьях Мар­ция, кото­рый имен­но из-за это­го ведет ныне борь­бу за свою жизнь. (4) Но я не счи­таю, что о соб­ст­вен­ной без­опас­но­сти сле­ду­ет забо­тить­ся боль­ше, чем об обще­ст­вен­ной поль­зе. Ведь жизнь моя, о сенат, уже вверг­ну­та в опас­но­сти ради вас и посвя­ще­на боям за оте­че­ство. А пото­му, что бы ни было угод­но боже­ству, я муже­ст­вен­но это выдер­жу — как вме­сте со все­ми, так и с немно­ги­ми, а если необ­хо­ди­мо, то и один, — ибо, пока я жив, ника­кой страх не поме­ша­ет мне гово­рить то, что думаю.

49. Во-пер­вых, конеч­но, я хочу, чтобы теперь, нако­нец-то, вы твер­до поня­ли то, что перед вами недоб­ро­же­ла­тель­ная и враж­деб­ная суще­ст­ву­ю­ще­му строю пле­бей­ская тол­па, и все, что вы, сма­ло­душ­ни­чав, ей усту­пи­ли, поте­ря­но вами напрас­но и даже ста­ло при­чи­ной пре­зре­ния, посколь­ку уступ­ки вами сде­ла­ны поне­во­ле, а не из рас­по­ло­же­ния и не по соб­ст­вен­но­му почи­ну. (2) Ведь посмот­ри­те на это сле­дую­щим обра­зом. Когда плебс с ору­жи­ем в руках отло­жил­ся от вас и осме­лил­ся откры­то стать вашим вра­гом, будучи ничем не оби­жен, но ссы­ла­ясь на невоз­мож­ность выпла­тить дол­ги заи­мо­дав­цам, и заявил, что, если вы про­го­ло­су­е­те за отме­ну дол­гов и осво­бож­де­ние от нака­за­ния за про­ступ­ки, кото­рые он совер­шил во вре­мя рас­ко­ла, то боль­ше ниче­го про­сить не будет, тогда боль­шин­ство из вас (хотя, конеч­но же, не все), введен­ное в заблуж­де­ние совет­чи­ка­ми, при­ня­ло реше­ние — о, если бы это­го нико­гда не слу­чи­лось! — отме­нить уста­нов­лен­ные в отно­ше­нии креди­та зако­ны и не мстить ни за одно из соде­ян­ных тогда пре­ступ­ле­ний. (3) Плебс не удо­воль­ст­во­вал­ся полу­че­ни­ем такой мило­сти, о кото­рой он гово­рил, что, помыш­ляя о ней одной, отло­жил­ся от пат­ри­ци­ев, но тут же стал тре­бо­вать дру­гой дар, еще боль­ше это­го и без­за­кон­нее, — пре­до­ста­вить ему пра­во еже­год­но назна­чать три­бу­нов из сво­ей среды, — выстав­ляя пред­ло­гом наше могу­ще­ство, чтобы, мол, име­лась какая-нибудь помощь и убе­жи­ще для оби­жае­мых и при­тес­ня­е­мых бед­ня­ков, а на самом деле зло­умыш­ляя про­тив суще­ст­ву­ю­ще­го поли­ти­че­ско­го строя и желая пере­ме­нить поряд­ки на демо­кра­ти­че­ские. (4) И ведь убеди­ли нас совет­чи­ки поз­во­лить, чтобы эта долж­ность появи­лась в государ­стве, слу­жа обще­ст­вен­но­му злу и, в осо­бен­но­сти, непри­яз­ни по отно­ше­нию к сена­ту, хотя (если толь­ко вы помни­те) я гром­ко про­те­сто­вал и при­зы­вал в свиде­те­ли богов и людей, что вы вверг­не­те обще­ство в бес­ко­неч­ную меж­до­усоб­ную вой­ну, и пред­ска­зы­вал все, что у вас про­изо­шло.

50. Что же сде­лал доб­рый наш плебс после того, как вы усту­пи­ли ему и эту долж­ность? Он рас­по­рядил­ся столь вели­кой мило­стью и при­нял ее не с ува­же­ни­ем и бла­го­ра­зу­ми­ем, но, как буд­то бы мы испу­га­лись его силы и стру­си­ли, нам …⁶² ска­зал затем, что сле­ду­ет объ­явить эту долж­ность свя­щен­ной и непри­кос­но­вен­ной, укре­пив ее клят­ва­ми, тре­буя, таким обра­зом, поче­сти боль­ше той, кото­рую вы дали кон­су­лам. Вы стер­пе­ли и это и, став над при­не­сен­ны­ми в жерт­ву живот­ны­ми, покля­лись поги­бе­лью сво­ей и сво­их потом­ков. (2) Что же сде­лал плебс, полу­чив и это? Вме­сто того чтобы быть при­зна­тель­ным вам и под­дер­жи­вать искон­ную фор­му прав­ле­ния, он, начав с этих выгод и вос­поль­зо­вав­шись эти­ми без­за­ко­ни­я­ми как осно­вой для сле­дую­щих, вно­сит зако­ны без пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния сена­та и ста­вит их на голо­со­ва­ние без ваше­го согла­сия, не обра­ща­ет вни­ма­ния на реше­ния, кото­рые вы при­ни­ма­е­те, и обви­ня­ет кон­су­лов в пло­хом управ­ле­нии государ­ст­вом. А то, что слу­ча­ет­ся вопре­ки ваше­му с ним дого­во­ру, — ведь мно­го есть тако­го, чего не в состо­я­нии пред­у­смот­реть чело­ве­че­ский разум, — он при­пи­сы­ва­ет не сте­че­нию обсто­я­тельств, как сле­до­ва­ло, но ваше­му наме­ре­нию. Ссы­ла­ясь на то, что вы стро­и­те коз­ни про­тив него и он опа­са­ет­ся, как бы вы не отня­ли у него сво­бо­ду или не изгна­ли из оте­че­ства, он сам посто­ян­но это же замыш­ля­ет про­тив вас и от тех бед­ст­вий, кото­рых, как гово­рит, он боит­ся, ограж­да­ет себя явно не ина­че, как посту­пая так же пер­вым. (3) Ведь плебс мно­го раз демон­стри­ро­вал это и рань­ше и по мно­гим пово­дам, о кото­рых в дан­ный момент я вынуж­ден не напо­ми­нать, но осо­бен­но, когда вот это­го Мар­ция, — чело­ве­ка, пре­дан­но­го родине⁶³, про­ис­хо­дя­ще­го не от без­вест­ных пред­ков и не усту­паю­ще­го нико­му из нас в доб­ле­сти, — он попы­тал­ся каз­нить без суда, обви­нив в том, что тот зло­умыш­ля­ет про­тив плеб­са и выска­зы­ва­ет здесь пре­до­суди­тель­ные мыс­ли. (4) И если бы кон­су­лы и более здра­во­мыс­ля­щие сре­ди вас, ужас­нув­шись это­му делу, не объ­еди­ни­лись и не сдер­жа­ли их без­за­ко­ние, то за один тогда день вы лиши­лись бы все­го: и что отцы, при­об­ре­тя ценою мно­гих тягот, оста­ви­ли вам, и что сами вы име­е­те, выдер­жав бата­лии не менее тяж­кие, чем они, — ваше­го авто­ри­те­та, гла­вен­ства, сво­бо­ды. Вы же, — кто бла­го­род­нее и кого не удо­вле­тво­ри­ло бы толь­ко суще­ст­во­вать, — если бы вам не суж­де­но было жить вме­сте с эти­ми бла­га­ми, ско­рее лиши­лись бы жиз­ни, неже­ли их: одни сра­зу, а дру­гие немно­го поз­же. (5) Ведь если бы вот этот Мар­ций был столь позор­но и под­ло уни­что­жен, слов­но он в без­люд­ной пустыне, что мог­ло бы поме­шать вслед за ним погиб­нуть и мне, рас­тер­зан­но­му вра­га­ми, и всем тем, кто когда-либо ока­зал про­ти­во­дей­ст­вие и впредь наме­ре­вал­ся про­ти­во­дей­ст­во­вать без­за­кон­ным пополз­но­ве­ни­ям плеб­са? Ведь плебс не был бы удо­вле­тво­рен, устра­нив толь­ко нас дво­их, и не воз­дер­жал­ся бы, дой­дя до это­го пре­де­ла, от даль­ней­ше­го без­за­ко­ния (если сле­ду­ет о буду­щем судить на осно­ва­нии про­шло­го), но, начав с нас, смыл бы и снес, обру­шив­шись слов­но бур­ный поток в поло­во­дье, всех, кто про­тив и не под­чи­ня­ет­ся, не щадя ни бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния, ни доб­ле­сти, ни воз­рас­та.

51. Таким вот пре­крас­ным воз­на­граж­де­ни­ем, сенат, плебс либо уже отпла­тил вам за мно­го­чис­лен­ные вели­кие бла­го­де­я­ния, что он полу­чил, либо соби­рал­ся отпла­тить, если бы не воз­ник­ло пре­пят­ст­вие в вашем лице. Ну, а теперь, в свою оче­редь, обра­ти­те вни­ма­ние и на то, что совер­шил он после это­го ваше­го бла­го­род­но­го и бла­го­ра­зум­но­го дея­ния, чтобы вы поня­ли, каким же обра­зом сле­ду­ет к нему отно­сить­ся. (2) Итак, когда плебс увидел, что вы боль­ше не наме­ре­ны сно­сить его бес­чин­ства, но гото­вы всту­пить в бой, он испу­гал­ся и немно­го при­шел в себя, слов­но после пьян­ства или при­сту­па безу­мия, пре­кра­тил насиль­ст­вен­ные дей­ст­вия и обра­тил­ся к суду. И он назна­чил опре­де­лен­ный день, в кото­рый вызы­вал Мар­ция пред­стать пред судом, где сам плебс дол­жен был стать и обви­ни­те­лем, и свиде­те­лем, и судьей и уста­но­вить вели­чи­ну нака­за­ния. (3) Когда же вы и это­му вос­про­ти­ви­лись, посчи­тав, что Мар­ция вызы­ва­ют не на суд, а для рас­пра­вы, плебс, видя, что ни в каком вопро­се он не обла­да­ет само­сто­я­тель­ной вла­стью, но лишь име­ет пра­во поста­вить на голо­со­ва­ние ваши пред­ва­ри­тель­ные поста­нов­ле­ния, ныне уме­рил свою само­уве­рен­ность, чем весь­ма тогда был пре­ис­пол­нен, и явил­ся про­сить вас усту­пить ему и эту милость. (4) Так вот, обду­мы­вая это, пой­ми­те уж, нако­нец-то, и усвой­те: всё, что вы даро­ва­ли плеб­су, при­няв реше­ние ско­рее более про­сто­душ­но, чем разум­но, при­нес­ло вам одни несча­стья и вред, а в чем вы ока­за­ли сопро­тив­ле­ние, сме­ло высту­пив про­тив его без­за­ко­ний и наси­лий, это для вас сло­жи­лось как надо. (5) Итак, что же вам (хотя вы пре­крас­но зна­е­те это) я сове­тую делать и какое пред­ло­же­ние отно­си­тель­но нынеш­не­го поло­же­ния я выска­зы­ваю? Все, что вы, пре­кра­щая враж­ду, так или ина­че пре­до­ста­ви­ли и усту­пи­ли плеб­су, — все это соблюдать как име­ю­щее закон­ную силу и ниче­го не отме­нять из сде­лан­ных тогда усту­пок, не пото­му, что они пре­крас­ны и достой­ны наше­го государ­ства (каким же это обра­зом?!), но посколь­ку они вынуж­ден­ны и уже не под­ле­жат исправ­ле­нию. А что поми­мо это­го он попы­та­ет­ся насиль­но и про­ти­во­за­кон­но полу­чить вопре­ки вашей воли, — не усту­пать ему и не пре­до­став­лять, но про­ти­во­дей­ст­во­вать сло­ва­ми и дела­ми, всем вме­сте и каж­до­му по отдель­но­сти. (6) Ведь не обя­за­тель­но, если кто-либо одна­жды в силу обма­на или при­нуж­де­ния совер­шит ошиб­ку, ему сле­ду­ет и впредь посту­пать точ­но так же; наобо­рот, пом­ня о ней, в осталь­ном сле­ду­ет быть осто­рож­ным, чтобы подоб­ное не повто­ри­лось. Итак, вот то мне­ние, кото­ро­го, пола­гаю, всем вам нуж­но вме­сте дер­жать­ся, и я сове­тую вам быть гото­вы­ми к неспра­вед­ли­во­му свое­ко­ры­стию плеб­са.

52. А что и это дело, по пово­ду кото­ро­го сего­дня назна­че­но обсуж­де­ние, подоб­но про­чим неспра­вед­ли­вым и без­за­кон­ным дей­ст­ви­ям плеб­са, а не пра­вед­ное и разум­ное, как пытал­ся, обма­ны­вая вас, дока­зы­вать пле­бей­ский три­бун, — услышь­те об этом, кто еще точ­но не зна­ет. Так вот, закон о пле­бей­ских судах⁶⁴, на кото­рый Деций опи­рал­ся более все­го, издан был не про­тив вас, пат­ри­ци­ев, но ради защи­ты при­тес­ня­е­мых пле­бе­ев, как и сам закон пока­зы­ва­ет в недву­смыс­лен­ных выра­же­ни­ях, и все вы, пре­крас­но зная его, посто­ян­но это гово­ри­те. (2) Вес­ким же дока­за­тель­ст­вом это­го слу­жит вре­мя, — что и для вся­ко­го спор­но­го вопро­са пра­ва пред­став­ля­ет­ся наи­луч­шим кри­те­ри­ем, — ибо про­шло уже девят­на­дцать лет с тех пор, как дан­ный закон был при­нят: для все­го это­го сро­ка Деций не смо­жет, пожа­луй, ука­зать ни одно­го судеб­но­го про­цес­са, ни обще­ст­вен­но­го, ни част­но­го, про­тив кого-либо из пат­ри­ци­ев, состо­яв­ше­го­ся по это­му зако­ну. Если же он заявит, то пусть ука­жет, и нам уже не надо слов. (3) А недав­но заклю­чен­ные дого­во­рен­но­сти, на осно­ва­нии кото­рых вы при­ми­ри­лись с пле­бе­я­ми, — ведь необ­хо­ди­мо, чтобы вы и о них услы­ша­ли, посколь­ку пле­бей­ский три­бун ока­зал­ся дур­ным тол­ко­ва­те­лем их, — содер­жат сле­дую­щие две уступ­ки: осво­бо­дить пле­бе­ев от дол­гов и каж­дый год назна­чать вот эту власть ради помо­щи при­тес­ня­е­мым и пред­от­вра­ще­ния неспра­вед­ли­во­сти, но, кро­ме это­го, ниче­го ино­го. (4) Одна­ко самым важ­ным свиде­тель­ст­вом, что ни закон, ни дого­вор не дают плеб­су пра­ва вер­шить суд над пат­ри­ци­ем, пусть станет для вас то, как посту­па­ет ныне сам плебс. Ибо сего­дня он доби­ва­ет­ся это­го пра­ва у вас, как рань­ше все же его не имев­ший: ведь никто не стал бы тре­бо­вать от дру­гих полу­че­ния того, чем рас­по­ря­жа­ет­ся по зако­ну. (5) И как это, сенат, может быть непи­са­ным есте­ствен­ным пра­вом (ведь Деций пола­гал, что вы долж­ны и его учи­ты­вать), что у пле­бе­ев в тех судеб­ных про­цес­сах, где их обви­ня­ют пат­ри­ции, и в тех, где они пре­сле­ду­ют по суду пат­ри­ци­ев, судьей станет плебс, а у пат­ри­ци­ев, — и когда они при­вле­ка­ют к ответ­ст­вен­но­сти кого-либо из пле­бе­ев, и когда сами под­вер­га­ют­ся опас­но­сти, — пат­ри­ции в спо­рах посред­ни­чать не будут, то есть пле­бе­ям мож­но иметь пре­иму­ще­ство и в том, и в дру­гом, у нас же нет доли ни в одном из обо­их прав?! (6) Если же Мар­ций или же кто-нибудь дру­гой из пат­ри­ци­ев в чем-либо при­чи­ня­ет наро­ду вред и заслу­жи­ва­ет смер­ти или изгна­ния из государ­ства, пусть он поне­сет нака­за­ние, но осуж­ден­ный не ими, а здесь, как и пред­пи­са­но зако­ном. Раз­ве что, Деций, плебс будет бес­при­страст­ным судьей и ничуть, пожа­луй, не станет угож­дать себе при голо­со­ва­нии по пово­ду нена­вист­но­го чело­ве­ка, а вот эти сена­то­ры, если полу­чат пра­во реше­ния, поста­вят пре­ступ­ни­ка выше постра­дав­ше­го от него обще­ства, неиз­беж­но навле­кая на себя вслед­ст­вие сво­его при­го­во­ра про­кля­тие, обви­не­ние в клят­во­пре­ступ­ле­нии, нена­висть со сто­ро­ны людей, гнев со сто­ро­ны богов и про­дол­жая жить с тягост­ны­ми ожи­да­ни­я­ми! (7) Недо­стой­но для вас, пле­беи, подо­зре­вать такое в отно­ше­нии сена­та, кому, как при­зна­ё­те сами, вы усту­па­е­те за его доб­лесть поче­сти, долж­но­сти и важ­ней­шие в государ­стве пра­ва, и кому вы, как утвер­жда­е­те, весь­ма бла­го­дар­ны за то рве­ние, кото­рое он про­явил в деле ваше­го воз­вра­ще­ния. Эти взгляды про­ти­во­ре­чат друг дру­гу, и не име­ет смыс­ла боять­ся тех, кого вы вос­хва­ля­е­те, и одно­вре­мен­но одним и тем же людям в более зна­чи­мых вопро­сах дове­рять, а в осталь­ных — нет. (8) Что же вы не при­дер­жи­ва­е­тесь одно­го мне­ния, или во всем дове­ряя им, или во всем не дове­ряя? Одна­ко, вы счи­та­е­те, что они пол­но­моч­ны при­нять пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние по вопро­сам пра­ва, но выне­сти при­го­вор насчет тех же самых вопро­сов, о кото­рых поста­нов­ля­ют, непол­но­моч­ны. Я мог мно­го дру­го­го ска­зать о пра­ве, сенат, но и это­го доста­точ­но.

53. Но посколь­ку и насчет выго­ды пытал­ся гово­рить Деций, мол, что согла­сие — бла­го, а раздор — страш­ное зло, и что угож­дая плеб­су, мы будем жить в согла­сии, а поме­шав изго­нять или уби­вать тех из пат­ри­ци­ев, кого они хотят, мы вовле­чем себя в меж­до­усоб­ную скло­ку, — хотя могу мно­гое ска­зать об этом, обой­дусь весь­ма немно­гим. (2) Итак, во-пер­вых, я могу толь­ко уди­вить­ся лице­ме­рию Деция, — ведь не глу­по­сти же, — если он пола­га­ет, что луч­ше судит об инте­ре­сах обще­ства, хотя совсем недав­но занял­ся государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, чем мы, соста­рив­ши­е­ся в них и сде­лав­шие город из мало­го вели­ким. Затем — если он вооб­ра­зил, что убедит вас в необ­хо­ди­мо­сти выдать кого-либо вра­гам для нака­за­ния, да к тому же граж­да­ни­на из вашей среды, и не из без­вест­ных како­го-нибудь или про­стых, но кого вы лич­но счи­та­е­те и самым бле­стя­щим в рат­ных делах, и чело­ве­ком само­го непо­роч­но­го обра­за жиз­ни, кто нико­го не хуже и в обще­ст­вен­ной дея­тель­но­сти. (3) И он осме­лил­ся ска­зать это, пре­крас­но зная, что наи­боль­шее мило­сер­дие вы ока­зы­ва­е­те моля­щим о помо­щи, и даже вра­гам, ищу­щим здесь убе­жи­ща, вы не отка­зы­ва­е­те в этой мило­сти. Но если бы, Деций, ты счи­тал, что мы ведем себя ина­че, — о богах дума­ем нече­сти­во, а с людь­ми посту­па­ем неспра­вед­ли­во, — то какое дея­ние ужас­нее это­го ты сове­то­вал бы нам совер­шить, из-за кото­ро­го мы будем под корень и пол­но­стью уни­что­же­ны, нена­вист­ные богам и людям?! (4) Не нужен ты нам в совет­чи­ки, Деций, ни насчет выда­чи граж­дан, ни по любо­му дру­го­му вопро­су из тех, кото­ры­ми нам при­дет­ся зани­мать­ся. И мы не счи­та­ем, что о соб­ст­вен­ных инте­ре­сах сле­ду­ет судить чужим умом моло­дых людей, мы, достиг­шие сво­их лет, мно­го испы­тав и пло­хо­го и хоро­ше­го. А угро­зы вой­ны, с помо­щью кото­рых вы запу­ги­ва­е­те нас, не сего­дня впер­вые исполь­зо­ван­ные вами, но выска­зан­ные уже мно­го­крат­но и мно­ги­ми, мы пере­не­сем невоз­му­ти­мо, пре­до­ста­вив их обыч­ной нашей сдер­жан­но­сти. (5) И если вы дей­ст­ви­тель­но сде­ла­е­те подоб­ное тому, о чем гово­ри­те, мы будем защи­щать­ся, имея помощь богов, кото­рые гне­ва­ют­ся на зачин­щи­ков неспра­вед­ли­вой вой­ны, и сре­ди людей полу­чим нема­лое чис­ло союз­ни­ков. Ведь и все лати­ны, кото­рым мы недав­но пре­до­ста­ви­ли рав­ные граж­дан­ские пра­ва, будут на нашей сто­роне, сра­жа­ясь за этот город уже как за отчий, и засе­лен­ные отсюда, из Рима, мно­го­чис­лен­ные слав­ные горо­да, счи­тая пре­вы­ше все­го спа­се­ние роди­ны, засту­пят­ся за нее. (6) А если поста­ви­те нас перед необ­хо­ди­мо­стью желать помо­щи ото­всюду, то мы решим­ся, Деций, всту­пить с вами в бой, при­зы­вая и рабов к сво­бо­де, и вра­гов к друж­бе, и всех людей — к соуча­стию в надеж­дах, свя­зан­ных с победой. Но пусть ниче­го из это­го не пона­до­бит­ся, о Юпи­тер и все боги, хра­ня­щие город рим­лян, а этим стра­хам пусть слу­чит­ся дой­ти лишь до слов, ника­кое же тягост­ное дея­ние из-за них да не про­изой­дет!»

54. Вот что ска­зал Аппий. А Маний Вале­рий, из чле­нов сена­та самый ярый сто­рон­ник пле­бе­ев, пока­зав­ший наи­боль­шее рве­ние в деле при­ми­ре­ния, в этот раз так­же откры­то под­дер­жи­вал плебс и про­из­нес речь, состав­лен­ную с боль­шим ста­ра­ни­ем. В ней он пори­цал тех, кто не дает государ­ству оста­вать­ся еди­ным, но рас­ка­лы­ва­ет плебс и пат­ри­ци­ев и по ничтож­ным пово­дам вновь раз­жи­га­ет меж­до­усоб­ные сва­ры, и вос­хва­лял тех, кто при­зна­ет толь­ко одну поль­зу, а имен­но, общую для всех и счи­та­ет согла­сие пре­вы­ше все­го. Он поучал, что если пле­беи обре­тут пра­во суда, как они того тре­бу­ют, и эту милость полу­чат с согла­сия сена­та, то, воз­мож­но, они и не ста­нут дово­дить судеб­ное пре­сле­до­ва­ние до кон­ца, но, удо­вле­тво­рив­шись самим полу­че­ни­ем вла­сти над этим чело­ве­ком, обой­дут­ся с ним ско­рее снис­хо­ди­тель­но, чем стро­го. (2) И раз уж пле­бей­ские три­бу­ны пола­га­ют, что любым спо­со­бом сле­ду­ет дове­сти судеб­ный про­цесс до закон­но­го завер­ше­ния, то если в ито­ге плебс полу­чит пра­во реше­ния, он осво­бо­дит это­го чело­ве­ка от обви­не­ния — и ува­жая саму под­вер­гаю­щу­ю­ся опас­но­сти лич­ность, чьи мно­го­чис­лен­ные слав­ные дея­ния плебс может вспом­нить, и возда­вая таким обра­зом бла­го­дар­ность сена­ту, пре­до­ста­вив­ше­му ему это пра­во и не ока­зав­ше­му про­ти­во­дей­ст­вия ни в чем из разум­но­го. (3) Все же он сове­то­вал, чтобы и кон­су­лы, и все чле­ны сена­та, и осталь­ные пат­ри­ции, явив­шись в боль­шом чис­ле, при­сут­ст­во­ва­ли на суде и помо­га­ли Мар­цию защи­щать­ся, про­ся народ не при­ни­мать ника­ко­го суро­во­го реше­ния в отно­ше­нии него, — ведь и они при­не­сут нема­ло поль­зы в деле спа­се­ния тому, кто под­вер­га­ет­ся опас­но­сти. И чтобы не толь­ко они сами таким обра­зом выра­зи­ли соб­ст­вен­ное мне­ние, но и пусть каж­дый при­зы­ва­ет сво­их кли­ен­тов и соби­ра­ет дру­зей, а если пола­га­ют, что кто-либо из пле­бе­ев рас­по­ло­жен к ним дру­же­ст­вен­но в силу ока­зан­но­го бла­го­де­я­ния, то пусть и у них тре­бу­ют теперь воз­вра­та при голо­со­ва­нии услу­ги, кото­рую задол­жа­ли ранее. (4) И он пока­зал, что нема­лую долю сре­ди плеб­са соста­вят те, кто любит доб­ро и нена­видит порок, и еще более зна­чи­тель­ную — те, кто уме­ет испы­ты­вать некое состра­да­ние к чело­ве­че­ским судь­бам и сочув­ст­во­вать ува­жае­мым людям, когда их участь меня­ет­ся к худ­ше­му. (5) Но боль­шая часть речи у него была обра­ще­на к Мар­цию, содер­жа уве­ще­ва­ния, сме­шан­ные с настав­ле­ни­я­ми, и прось­бы вме­сте с при­нуж­де­ни­ем. А имен­но, он про­сил Мар­ция — посколь­ку того обви­ня­ют, что он сеет рознь меж­ду плеб­сом и сена­том, и упре­ка­ют, из-за свое­нра­вия его харак­те­ра, что он ведет себя как тиран, и посколь­ку он вну­шил всем страх, как бы из-за него не было поло­же­но нача­ло сму­там и ужас­ным бедам, что при­но­сят меж­до­усоб­ные вой­ны, — не делать обви­не­ния про­тив себя истин­ны­ми и обос­но­ван­ны­ми, упор­ст­вуя в вызы­ваю­щем нена­висть обра­зе жиз­ни, но при­нять вза­мен сми­рен­ный вид и пре­до­ста­вить власть над собой тем, кто жалу­ет­ся на обиды, и не избе­гать воз­мож­но­сти закон­но оправ­дать­ся реча­ми от неспра­вед­ли­во­го обви­не­ния. (6) Ведь это явля­ет­ся для него и самым надеж­ным с точ­ки зре­ния спа­се­ния, и в отно­ше­нии доб­рой сла­вы, к кото­рой он стре­мит­ся, самым бле­стя­щим, и соот­вет­ст­ву­ет его преж­ним дея­ни­ям. Но если он будет ско­рее само­на­де­ян, чем сдер­жан, и сочтет, что сенат из-за него лич­но решит­ся на любую опас­ность, то, дока­зы­вал Вале­рий, Мар­ций при­не­сет тем, кто послу­шал­ся его, либо бес­слав­ное пора­же­ние, либо позор­ную победу. И тут он стал горь­ко сето­вать и пере­чис­лять самые круп­ные и оче­вид­ные из тех бед­ст­вий, что про­ис­хо­дят в государ­ствах при раздо­рах.

55. Так вот, рас­ска­зы­вая об этом с обиль­ны­ми сле­за­ми — не при­твор­ны­ми и лжи­вы­ми, но искрен­ни­ми, — сей муж, выдаю­щий­ся досто­ин­ст­вом и воз­рас­та, и доб­ле­сти, увидел, что сенат взвол­но­ван его сло­ва­ми, и уже с уве­рен­но­стью стал изла­гать окон­ча­ние сво­ей речи: «Но если неко­то­рые из вас, сена­то­ры, — гово­рил он, — тре­во­жат­ся, пола­гая, что вы вне­се­те дур­ной обы­чай в государ­ство, если поз­во­ли­те плеб­су голо­со­вать про­тив пат­ри­ци­ев, и счи­та­ют, что власть пле­бей­ских три­бу­нов, забрав боль­шую силу, ни к чему хоро­ше­му не при­ведет, то пусть они пой­мут, что их мне­ние оши­боч­но и они пред­по­ло­жи­ли обрат­ное тому, что сле­ду­ет. (2) Ведь если даже ока­жет­ся у наше­го государ­ства что-нибудь иное при­чи­ной его без­опас­но­сти и того, что оно нико­гда не лишит­ся сво­бо­ды и могу­ще­ства, но сохра­нит навсе­гда согла­сие и еди­но­ду­шие во всем, все же важ­ней­шей при­чи­ной будет плебс, при­об­щен­ный к государ­ст­вен­ным делам. И ни одна чистая фор­ма прав­ле­ния, ведаю­щая обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, ни монар­хия⁶⁵, ни оли­гар­хия, ни демо­кра­тия, но лишь сме­шан­ное из всех них устрой­ство, — вот что более все­го при­не­сет нам поль­зу. (3) Ведь каж­дая из этих форм, изме­ня­ясь сама по себе, очень лег­ко ска­ты­ва­ет­ся к бес­чин­ствам и без­за­ко­ни­ям. Когда же все долж­ным обра­зом сме­ша­но, та часть, кото­рая посто­ян­но воз­му­ща­ет­ся и выхо­дит за пре­де­лы обыч­но­го поряд­ка, сдер­жи­ва­ет­ся той, что оста­ет­ся здра­во­мыс­ля­щей и неиз­мен­ной в сво­их нра­вах. Так, монар­хия, став­шая жесто­кой и свое­воль­ной и начав­шая пре­сле­до­вать тира­ни­че­ские цели, нис­про­вер­га­ет­ся немно­ги­ми доб­лест­ны­ми мужа­ми. (4) Оли­гар­хия же, состо­я­щая из наи­луч­ших людей, кото­рой и вы ныне поль­зу­е­тесь, свер­га­ет­ся бла­го­ра­зум­ным наро­дом, когда она, воз­гор­дясь богат­ст­вом и отряда­ми сто­рон­ни­ков, не обра­ща­ет ника­ко­го вни­ма­ния на спра­вед­ли­вость и про­чие доб­ро­де­те­ли. А народ, сдер­жан­ный и пра­вя­щий по зако­нам, когда начнет свое­воль­ни­чать и посту­пать про­ти­во­за­кон­но, полу­ча­ет по заслу­гам, будучи насиль­ст­вен­но под­чи­нен силь­ной лич­но­стью. (5) И вами, сенат, для монар­хи­че­ской вла­сти, чтобы она не пре­вра­ти­лась в тира­нию, най­де­ны все воз­мож­ные сред­ства: ведь вы — и назна­чив двух пра­ви­те­лей государ­ства вме­сто одно­го, и пре­до­ста­вив им зани­мать эту долж­ность не бес­сроч­ное вре­мя, но лишь год, — тем не менее, выби­ра­е­те из пат­ри­ци­ев их же стра­жа­ми три­ста чело­век, самых луч­ших и стар­ших, из кото­рых состо­ит этот сенат. Но над собой, чтобы самим оста­вать­ся в над­ле­жа­щих рам­ках, вы, кажет­ся, ника­ко­го над­зо­ра до сих пор не учреди­ли. (6) И что каса­ет­ся вас, я ни в коей мере не испу­гал­ся, что вы изме­ни­тесь к худ­ше­му в сво­их взглядах под вли­я­ни­ем вели­чи­ны и оби­лия сво­их богатств, посколь­ку и от мно­го­лет­ней тира­нии вы недав­но осво­бо­ди­ли государ­ство, и к тому же еще не име­ли из-за непре­рыв­ных и дли­тель­ных войн сво­бод­но­го вре­ме­ни, чтобы стать над­мен­ны­ми и свое­нрав­ны­ми. Но отно­си­тель­но тех, кто будет после вас, я, созна­вая, сколь боль­шие пере­ме­ны несет дол­гий век, опа­са­юсь, как бы вли­я­тель­ные чле­ны сена­та, вне­ся какие-нибудь изме­не­ния, не пре­об­ра­зо­ва­ли тай­ком обще­ст­вен­ный строй в тира­ни­че­ское еди­но­вла­стие.

56. Сле­до­ва­тель­но, если даже вы разде­ли­те с плеб­сом управ­ле­ние государ­ст­вом, то для вас здесь не будет ника­ко­го зла. Но тот, кто стре­мит­ся пре­вос­хо­дить осталь­ных и объ­еди­нит­ся в сена­те с желаю­щи­ми участ­во­вать в его стра­стях⁶⁶ и пре­ступ­ле­ни­ях, — ведь, обсуж­дая вопро­сы, касаю­щи­е­ся государ­ства, нуж­но пред­видеть все веро­ят­ные слу­чаи, — этот важ­ный и вели­ча­вый чело­век, вызван­ный три­бу­на­ми к плеб­су, даст отчет наро­ду, про­сто­му и скром­но­му, и в том, что дела­ет, и в том, что замыш­ля­ет, и если ока­жет­ся вино­вен, то под­верг­нет­ся нака­за­нию, кото­ро­го заслу­жи­ва­ет. (2) А за самим наро­дом, чтобы не свое­воль­ни­чал, полу­чив в свое рас­по­ря­же­ние столь боль­шую власть, и не борол­ся с луч­ши­ми граж­да­на­ми, соблаз­нен­ный дема­го­ги­ей худ­ших, — ведь имен­но сре­ди чер­ни обыч­но рож­да­ет­ся тира­ния, — будет над­зи­рать и не допу­стит ника­ких про­ти­во­за­кон­ных дея­ний чело­век, отли­чаю­щий­ся умом, избран­ный вами дик­та­то­ром. Он, поль­зу­ясь неогра­ни­чен­ной и непо­до­т­чет­ной вла­стью, изго­нит нездо­ро­вую часть граж­дан и не поз­во­лит при­чи­нить вред той, что еще не испор­че­на, испра­вит наи­луч­шим обра­зом при­выч­ки, обы­чаи и жиз­нен­ные стрем­ле­ния сограж­дан и назна­чит тех долж­ност­ных лиц, кото­рые, по его мне­нию, будут наи­бо­лее разум­но управ­лять обще­ст­вен­ны­ми дела­ми. И осу­ще­ст­вив это в пре­де­лах шести меся­цев, он сно­ва станет част­ным лицом, полу­чив за все одно лишь ува­же­ние и ниче­го дру­го­го. (3) Итак, обду­мав это и при­знав дан­ную фор­му прав­ле­ния наи­луч­шей, ни от чего не устра­няй­те плебс, но так же, как вы усту­пи­ли ему пра­во назна­чать долж­ност­ных лиц, еже­год­но руко­во­дя­щих государ­ст­вом, утвер­ждать либо отме­нять зако­ны и решать вопро­сы вой­ны и мира, что явля­ет­ся самым зна­чи­мым и важ­ным из обще­ст­вен­ных дел, и ни в чем из это­го не наде­ли­ли сенат без­раздель­ной вла­стью, — таким же обра­зом дай­те плеб­су уча­стие и в суде, и осо­бен­но над теми, кто обви­ня­ет­ся в пре­ступ­ле­ни­ях про­тив государ­ства, то есть над теми, кто вно­сит сму­ту, стре­мит­ся к тира­нии, ведет пере­го­во­ры с вра­га­ми об измене или пыта­ет­ся совер­шить какое-нибудь дру­гое зло­де­я­ние тако­го же рода. (4) Ведь чем страш­нее вы сде­ла­е­те для дерз­ких и алч­ных пре­сту­пать зако­ны и нару­шать обы­чаи, назна­чив для над­зо­ра за ними мно­го глаз и стра­жей, тем в луч­шем поло­же­нии будут у вас обще­ст­вен­ные дела».

57. Выска­зав это и тому подоб­ное, Вале­рий закон­чил речь. Осталь­ные же сена­то­ры, высту­пав­шие после него, за исклю­че­ни­ем немно­гих, при­со­еди­ни­лись к его мне­нию. И когда сле­до­ва­ло уже запи­сы­вать пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, Мар­ций, попро­сив сло­ва, ска­зал: «Все вы, сена­то­ры, зна­е­те, каким я ока­зал­ся для обще­ства, и что из рас­по­ло­же­ния к вам я очу­тил­ся в такой опас­но­сти, и что я встре­тил не соот­вет­ст­ву­ю­щее моим ожи­да­ни­ям отно­ше­ние к себе с вашей сто­ро­ны, — и еще луч­ше узна­е­те, когда дей­ст­вия про­тив меня полу­чат завер­ше­ние. (2) Но, посколь­ку одер­жи­ва­ет верх мне­ние Вале­рия, пусть это при­не­сет вам поль­зу, и я ока­жусь пло­хим пред­ска­за­те­лем буду­ще­го. А чтобы и вы, состав­ляя пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, зна­ли, из-за чего вы долж­ны выдать меня наро­ду, и я не был в неведе­нии, по како­му пово­ду буду защи­щать­ся, при­ка­жи­те-ка пле­бей­ским три­бу­нам ска­зать в вашем при­сут­ст­вии, что это за пре­ступ­ле­ние, в кото­ром они соби­ра­ют­ся меня обви­нять, и какое назва­ние они опре­де­лят судеб­но­му про­цес­су».

58. Несо­мнен­но, он гово­рил так, пола­гая, что будет при­вле­чен к ответ­ст­вен­но­сти за речи, кото­рые про­из­нес в сена­те, и желая, чтобы пле­бей­ские три­бу­ны при­зна­ли, что они наме­ре­ны предъ­явить ему имен­но это обви­не­ние. Одна­ко три­бу­ны, посо­ве­щав­шись меж­ду собой, обви­ни­ли его в тай­ном стрем­ле­нии к тира­нии и веле­ли явить­ся, чтобы оправ­дать­ся в этом: они не хоте­ли све­сти обви­не­ние к одно­му пунк­ту, и при­том нена­деж­но­му и непри­ем­ле­мо­му для сена­та, но доби­ва­лись для себя воз­мож­но­сти обви­нять в чем угод­но и рас­счи­ты­ва­ли, кро­ме того, лишить Мар­ция под­держ­ки со сто­ро­ны сена­то­ров. Тогда Мар­ций ска­зал: «Ну что же, если лишь по это­му пово­ду меня ста­нут судить, я сам себя отдаю на суд пле­бе­ям, и пусть ничто не будет пре­пят­ст­во­вать запи­си пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния». (2) Но и боль­шин­ству сена­то­ров при­шлось по душе, что суд состо­ит­ся по это­му обви­не­нию, — в силу двух при­чин: и посколь­ку не будет постав­ле­но в вину гово­рить перед сена­то­ра­ми, что дума­ешь, и посколь­ку Мар­ций, жив­ший скром­ной и без­упреч­ной жиз­нью, лег­ко защи­тит­ся от кле­ве­ты. (3) После это­го запи­сы­ва­ют пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние по пово­ду суда, и Мар­цию уста­нав­ли­ва­ет­ся срок до третье­го рыноч­но­го дня⁶⁷ для под­готов­ки защи­ты. А рыноч­ные дни у рим­лян, как и вплоть до наших вре­мен, при­хо­ди­лись на каж­дые девя­тые сут­ки⁶⁸. Имен­но в эти дни пле­беи, схо­дясь из дере­вень в город, обме­ни­ва­лись това­ра­ми, ула­жи­ва­ли в суде тяж­бы друг с дру­гом, реша­ли голо­со­ва­ни­ем обще­ст­вен­ные дела, над кото­ры­ми они име­ли власть соглас­но зако­нам, и те, кото­рые пору­чал им сенат. Семь же дней меж­ду рыноч­ны­ми они про­во­ди­ли в полях, посколь­ку мно­гие были бед­ня­ка­ми и жили соб­ст­вен­ным трудом. (4) А как толь­ко пле­бей­ские три­бу­ны полу­чи­ли пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, они, вый­дя на Форум, созва­ли народ на собра­ние, где, ото­звав­шись с боль­шой похва­лой о сена­те, огла­си­ли его реше­ния и назна­чи­ли день, когда они наме­ре­ва­лись устро­ить суд, на кото­рый про­си­ли явить­ся всех граж­дан, чтобы выне­сти реше­ние по важ­ней­шим вопро­сам.

59. Когда же это ста­ло обще­из­вест­ным, пле­беи и пат­ри­ции нача­ли с боль­шим усер­ди­ем гото­вить­ся: одни — чтобы нака­зать само­го свое­нрав­но­го сограж­да­ни­на, а дру­гие — чтобы борец за ари­сто­кра­тию не попал в руки вра­гов. И обе­им сто­ро­нам каза­лось, что в том спо­ре под­вер­га­ют­ся опас­но­сти все их при­тя­за­ния на жизнь и сво­бо­ду. Когда же тре­тий рыноч­ный день настал, тол­па из дере­вень, какой до того еще не быва­ло, собрав­шись в горо­де, уже на рас­све­те нача­ла зани­мать Форум, а пле­бей­ские три­бу­ны ста­ли созы­вать плебс на три­бут­ное собра­ние, отго­ро­див верев­кой те участ­ки на пло­ща­ди, на кото­рых долж­ны были порознь рас­по­ло­жить­ся три­бы. (2) И вот тогда впер­вые у рим­лян состо­я­лось народ­ное собра­ние по три­бам, голо­су­ю­щее по пово­ду отдель­но­го чело­ве­ка, хотя пат­ри­ции, конеч­но, упор­но сопро­тив­ля­лись, дабы это­го не слу­чи­лось, и тре­бо­ва­ли созвать собра­ние по цен­ту­ри­ям, как у них было уста­нов­ле­но пред­ка­ми. Ведь в преж­ние вре­ме­на, когда народ дол­жен был голо­со­вать по тому или ино­му вопро­су из тех, что пору­чал сенат, кон­су­лы созы­ва­ли цен­ту­ри­ат­ное собра­ние, пред­ва­ри­тель­но испол­нив свя­щен­но­дей­ст­вия⁶⁹, кото­рые пред­пи­сы­ва­ет им обы­чай, и вплоть до наше­го вре­ме­ни неко­то­рые из них еще совер­ша­ют­ся. (3) А соби­рал­ся народ на Мар­со­вом поле перед горо­дом, постро­ен­ный под коман­до­ва­ни­ем цен­ту­ри­о­нов⁷⁰ и под бое­вы­ми знач­ка­ми, как на войне, и пода­ва­ли граж­дане голо­са, полу­чив раз­ре­ше­ние, не все вме­сте, но каж­дый со сво­ей цен­ту­ри­ей, когда кон­су­лы при­гла­ша­ли ее. Все­го же име­лось сто девя­но­сто три цен­ту­рии, и они были разде­ле­ны на шесть раз­рядов. Пер­вым при­гла­шал­ся и голо­со­вал раз­ряд, кото­рый состо­ял из лиц, имев­ших наи­боль­ший иму­ще­ст­вен­ный ценз и в сра­же­ни­ях зани­мав­ших пере­д­ний ряд. У них было восем­на­дцать цен­ту­рий всад­ни­ков и восемь­де­сят — пехо­тин­цев. (4) Вто­рым голо­со­вал раз­ряд из тех, кто усту­пал пер­вым по сво­им жиз­нен­ным сред­ствам и в бою зани­мал сле­дую­щий ряд, и воору­же­ние имел не такое же, как у пере­до­вых вои­нов, но худ­шее. Эта тол­па была орга­ни­зо­ва­на в два­дцать цен­ту­рий, к ним же добав­ля­лись две цен­ту­рии плот­ни­ков и куз­не­цов и дру­гие, сколь­ко их было, ремес­лен­ни­ки воен­ных спе­ци­аль­но­стей⁷¹. При­гла­шае­мые для голо­со­ва­ния в третьем раз­ряде состав­ля­ли так­же два­дцать цен­ту­рий, но ценз име­ли мень­ше вто­рых и место в строю — вслед за ними, и ору­жие носи­ли не рав­ное ору­жию тех, кто впе­ре­ди них. (5) А при­гла­шае­мые после них име­ли еще мень­ший иму­ще­ст­вен­ный ценз и место в бою зани­ма­ли более без­опас­ное, и воору­же­ни­ем обла­да­ли более лег­ким. Были и они разде­ле­ны на два­дцать цен­ту­рий, и к ним же при­со­еди­ня­лись две цен­ту­рии гор­ни­стов и тру­ба­чей⁷². Пятым при­гла­ша­ли раз­ряд, состо­яв­ший из тех, чье иму­ще­ство было оце­не­но совсем низ­ко, а ору­жи­ем их были дро­ти­ки и пра­щи. Они не име­ли места в фалан­ге, но, лег­ко­во­ору­жен­ные и подвиж­ные, при­да­ва­лись тяже­ло­во­ору­жен­ным вои­нам, будучи разде­ле­ны на трид­цать цен­ту­рий. (6) А самые неиму­щие из граж­дан, кото­рых было не мень­ше всех осталь­ных, голо­со­ва­ли послед­ни­ми, состав­ляя толь­ко одну цен­ту­рию. Они были сво­бод­ны и от воен­ной обя­зан­но­сти, и от нало­гов, вно­си­мых соглас­но цен­зу, и в силу обо­их этих обсто­я­тельств поль­зо­ва­лись наи­мень­шим ува­же­ни­ем при голо­со­ва­нии. (7) Так вот, если сре­ди пер­вых цен­ту­рий, куда вхо­ди­ли всад­ни­ки и те из пехоты, кто зани­мал в сра­же­ни­ях пере­д­ний ряд, девя­но­сто семь цен­ту­рий были одно­го и того же мне­ния, то голо­со­ва­ние пре­кра­ща­лось, и осталь­ным девя­но­сто шести цен­ту­ри­ям голо­со­вать уже не пред­ла­га­ли⁷³. Если же это­го не слу­ча­лось, то при­гла­шал­ся вто­рой раз­ряд из два­дца­ти двух цен­ту­рий и тре­тий, и так про­ис­хо­ди­ло до тех пор, пока оди­на­ко­вое мне­ние не выска­жут девя­но­сто семь цен­ту­рий. (8) И мно­гие спор­ные вопро­сы полу­ча­ли реше­ние при голо­со­ва­нии пер­вых раз­рядов, так что в послед­них уже не было ника­кой нуж­ды. Ред­ко ведь встре­чал­ся какой-нибудь вопрос настоль­ко неяс­ный, чтобы дело дошло до послед­не­го голо­са бед­ней­ших граж­дан — и это было вро­де зна­ме­ния, чтобы при­чи­ной пере­ве­са в ту или иную сто­ро­ну, когда пер­вые сто девя­но­сто две цен­ту­рии разде­ли­лись поров­ну, стал добав­лен­ный к ним послед­ний голос⁷⁴. (9) Поэто­му сто­рон­ни­ки Мар­ция тре­бо­ва­ли созвать имен­но такое собра­ние на осно­ве цен­за, пола­гая, что он, воз­мож­но, будет оправ­дан при голо­со­ва­нии пер­во­го раз­ряда девя­но­сто восе­мью цен­ту­ри­я­ми, а если все же нет, — то вто­ро­го или третье­го. Одна­ко пле­бей­ские три­бу­ны, подо­зре­вая это и сами, счи­та­ли, что созвать сле­ду­ет три­бут­ное собра­ние и его наде­лить вла­стью в судеб­ном про­цес­се, чтобы и бед­ные не были в худ­ших усло­ви­ях по срав­не­нию с бога­ты­ми, и лег­ко­во­ору­жен­ные не зани­ма­ли поло­же­ние менее почет­ное, чем тяже­ло­во­ору­жен­ные, и пле­бей­ской мас­се, оттес­нен­ной в конец голо­со­ва­ния, не был тем самым закрыт доступ к равен­ству, но чтобы все они, став рав­ны­ми друг дру­гу в пра­ве голо­са и в поче­те, про­го­ло­со­ва­ли по три­бам одно­вре­мен­но⁷⁵. (10) И они, пола­гая, что суд наро­да дол­жен быть имен­но обще­на­род­ным, а не оли­гар­хи­че­ским, и реше­ние по пово­ду пре­ступ­ле­ний про­тив обще­ства быть общим для всех, выгляде­ли более спра­вед­ли­вы­ми в сво­их тре­бо­ва­ни­ях, чем дру­гая сто­ро­на.

60. Когда же пат­ри­ции и это с трудом усту­пи­ли им, и нуж­но было начи­нать судеб­ный про­цесс, пер­вым под­нял­ся Мину­ций, один из двух кон­су­лов, и сде­лал заяв­ле­ние, кото­рое пору­чил ему сенат. Во-пер­вых, он стал напо­ми­нать о всех бла­го­де­я­ни­ях, кото­рые плебс полу­чил от пат­ри­ци­ев, затем про­сить, чтобы вза­мен мно­гих пре­крас­ных дел была ока­за­на по их прось­бе одна нуж­ная от плеб­са милость ради обще­го бла­га граж­дан. (2) А кро­ме того, он про­слав­лял согла­сие и мир, отме­чая при этом, источ­ни­ком сколь боль­шо­го сча­стья для государств явля­ет­ся каж­дое из них, и пори­цал рас­при и меж­до­усоб­ные вой­ны, из-за кото­рых, ука­зы­вал он, уни­что­же­ны мно­гие горо­да вме­сте со все­ми жите­ля­ми и погиб­ли целые наро­ды. И он при­зы­вал не пред­по­чи­тать худ­шее луч­ше­му, под­дав­шись гне­ву, но смот­реть на буду­щее со здра­вым рас­че­том и при обсуж­де­нии важ­ней­ших вопро­сов не исполь­зо­вать в каче­стве совет­ни­ков самых негод­ных из граж­дан, но лишь тех, кто кажет­ся им наи­луч­ши­ми, от кого, как они зна­ли, и во вре­мя мира, и во вре­мя войн роди­на полу­чи­ла мно­го поль­зы, кому неспра­вед­ли­во было бы не дове­рять, слов­но они изме­ни­ли свои нра­вы. (3) Одна­ко сутью всех его слов было одно — чтобы они не пода­ли ни еди­но­го голо­са про­тив Мар­ция, но в осо­бен­но­сти, чтобы от нака­за­ния его осво­бо­ди­ли ради него само­го, пом­ня, каким он ока­зал­ся по отно­ше­нию к обще­ст­вен­ным делам и сколь­ко войн за общую сво­бо­ду и пер­вен­ство бла­го­по­луч­но завер­шил, и что они посту­пят и небла­го­че­сти­во, и неспра­вед­ли­во, и недо­стой­но самих себя, питая к нему зло­бу за неугод­ные сло­ва, а за пре­крас­ные дея­ния бла­го­дар­но­сти не испы­ты­вая. (4) И к тому же, мол, дан­ный момент уда­чен для про­ще­ния, ибо все же Мар­ций сам явил­ся, пре­до­став­ляя себя в рас­по­ря­же­ние про­тив­ни­ков и согла­ша­ясь тер­пе­ли­во пере­не­сти то, что они решат насчет него. Если же они не могут при­ми­рить­ся с ним, но настро­е­ны суро­во и непре­клон­но, тогда, обра­тив вни­ма­ние, что про­сить за него при­шел сенат — три­ста чело­век, луч­ших в оте­че­стве, — пусть пле­беи стер­пят как-нибудь и смяг­чат свое отно­ше­ние, и ради нака­за­ния одно­го вра­га не отверг­нут прось­бу столь­ких дру­зей, а, напро­тив, из рас­по­ло­же­ния ко мно­гим хоро­шим людям пре­не­бре­гут судом над одним чело­ве­ком. (5) Ска­зав это и тому подоб­ное, в кон­це он при­ба­вил мысль о том, что, если они оправ­да­ют Мар­ция, про­ведя голо­со­ва­ние, то будет казать­ся, буд­то его осво­бо­ди­ли, посколь­ку он ника­ко­го вреда наро­ду не при­чи­нил, а если вос­пре­пят­ст­ву­ют суду состо­ять­ся, то пред­ста­нут бла­го­де­те­ля­ми тех, кто про­сил за него.

61. Когда же Мину­ций умолк, пле­бей­ский три­бун Сици­ний, высту­пив, заявил, что ни он сам не пре­даст сво­бо­ду пле­бе­ев, ни дру­гим созна­тель­но не поз­во­лит пре­дать ее, одна­ко, если дей­ст­ви­тель­но пат­ри­ции пре­до­став­ля­ют это­го чело­ве­ка на суд пле­бе­ям, то голо­со­ва­ние по пово­ду него он про­ведет, но ниче­го ино­го, кро­ме это­го, не сде­ла­ет. (2) Вслед за тем высту­пил Мину­ций и ска­зал: «Посколь­ку вы, пле­бей­ские три­бу­ны, доби­ва­е­тесь, чтобы голо­со­ва­ние по пово­ду Мар­ция непре­мен­но состо­я­лось, то ни в чем, поми­мо предъ­яв­лен­но­го обви­не­ния, его не обви­няй­те, но, так как вы при­влек­ли его к ответ­ст­вен­но­сти за то, что он стре­мит­ся к тира­нии, пока­зы­вай­те имен­но это и насчет это­го при­во­ди­те дока­за­тель­ства. Сло­ва же, что он ска­зал перед сена­том про­тив наро­да, кото­рые вы ста­ви­те ему в вину, не вспо­ми­най­те и за них не упре­кай­те. Ведь сенат поста­но­вил осво­бо­дить его от это­го обви­не­ния и счел спра­вед­ли­вым, чтобы он пред­стал перед наро­дом на опре­де­лен­ных усло­ви­ях». И после это­го Мину­ций огла­сил пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние. (3) Итак, выска­зав­шись и при­звав всех в свиде­те­ли, он сошел с воз­вы­ше­ния. Пер­вым же из пле­бей­ских три­бу­нов обви­не­ние очень тща­тель­но и про­ду­ман­но изло­жил Сици­ний, при­пи­сы­вая под­готов­ке тира­нии все, что Мар­ций посто­ян­но делал или гово­рил про­тив наро­да. Вслед за ним выска­за­лись самые вли­я­тель­ные из пле­бей­ских три­бу­нов.

62. Когда же сло­во полу­чил Мар­ций⁷⁶, он, начав изда­ле­ка, с ран­ней юно­сти, пере­чис­лил, в сколь­ких похо­дах участ­во­вал во имя оте­че­ства и сколь­ких побед­ных вен­ков⁷⁷ удо­сто­ил­ся от пол­ко­вод­цев, а так­же пере­чис­лил взя­тых им в плен вра­гов и спа­сен­ных в сра­же­ни­ях сооте­че­ст­вен­ни­ков. И для каж­до­го сооб­щае­мо­го слу­чая он предъ­яв­лял награ­ды, при­во­дил в свиде­те­ли вое­на­чаль­ни­ков и назы­вал по име­нам спа­сен­ных им граж­дан. (2) Они так­же высту­па­ли, пла­ча и умо­ляя сограж­дан не погу­бить как вра­га того, кто их спас, про­ся одну жизнь вза­мен мно­гих и пред­ла­гая самих себя вме­сто него под­верг­нуть тому, что тем угод­но. А боль­шин­ство сре­ди них были пле­бей­ско­го про­ис­хож­де­ния и весь­ма полез­ные обще­ству. Народ, вос­при­ни­мая со сты­дом их внеш­ний вид и прось­бы, тоже при­нял­ся сето­вать и пла­кать. (3) С дру­гой сто­ро­ны, и Мар­ций, разо­рвав на себе одеж­ду, пока­зал грудь, покры­тую рана­ми, и все дру­гие части тела, так­же испещ­рен­ные шра­ма­ми, и спро­сил, счи­та­ют ли они, что спа­сать граж­дан во вре­мя войн и губить их, спа­сен­ных, в мир­ное вре­мя — это дей­ст­вия одних и тех же лиц, и изго­ня­ет ли кто-нибудь, под­готав­ли­вая тира­нию, из оте­че­ства про­стой народ, бла­го­да­ря кото­ро­му тира­ния более все­го взра­щи­ва­ет­ся и вскарм­ли­ва­ет­ся. Но еще когда он гово­рил, все, сколь­ко было сре­ди пле­бей­ской части насе­ле­ния чест­ных и порядоч­ных людей, ста­ли кри­чать, чтобы Мар­ция оправ­да­ли, вос­при­ни­мая как позор, что вооб­ще был при­вле­чен к суду по тако­му обви­не­нию чело­век, столь­ко раз пре­не­бре­гав­ший соб­ст­вен­ной жиз­нью ради все­об­щей без­опас­но­сти. (4) Те же, кто по при­ро­де был зло­бен, непо­рядо­чен и скло­нен ко вся­ко­му мяте­жу, доса­до­ва­ли из-за необ­хо­ди­мо­сти оправ­дать его, но не зна­ли, как бы им посту­пить ина­че, посколь­ку не нахо­ди­ли ника­ко­го явно­го под­твер­жде­ния попыт­ки уста­нов­ле­ния тира­нии, по пово­ду чего взя­лись голо­со­вать.

63. Увидев это, Деций, тот самый, кто и речь про­из­нес в сена­те, и обес­пе­чил запись пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния по пово­ду суда, под­нял­ся и, повелев замол­чать, ска­зал: «Посколь­ку, пле­беи, за сло­ва, ска­зан­ные Мар­ци­ем в сена­те, и за насиль­ст­вен­ные и над­мен­ные дела, явив­ши­е­ся их след­ст­ви­ем, пат­ри­ции оправ­ды­ва­ют его и нам так­же не поз­во­ля­ют обви­нять, то послу­шай­те, какое у вас дру­гое дея­ние, поми­мо слов, бла­го­род­ный этот чело­век, ока­зы­ва­ет­ся, совер­шил, сколь свое­воль­ное и тира­ни­че­ское, и узнай­те, какой ваш закон он упразд­нил, сам будучи част­ным лицом. (2) Все вы, конеч­но, зна­е­те, что воен­ная добы­ча, кото­рую нам уда­ет­ся захва­тить бла­го­да­ря доб­ле­сти, явля­ет­ся, как пред­пи­сы­ва­ет закон, обще­ст­вен­ной и пра­во рас­по­ря­жать­ся ею не полу­ча­ет не толь­ко какое-нибудь част­ное лицо, но даже сам вое­на­чаль­ник⁷⁸. Кве­стор⁷⁹ же, при­няв ее, про­да­ет и день­ги вно­сит в каз­ну. И дан­ный закон, с тех пор, как мы живем в этом горо­де, не толь­ко никто не нару­шил, но даже не упрек­нул, что он не хорош. Одна­ко этот вот Мар­ций, пер­вый и един­ст­вен­ный, пре­не­брег им, хотя он суще­ст­во­вал и сохра­нял свою силу, и счел спра­вед­ли­вым при­сво­ить себе нашу, пле­беи, общую добы­чу — в про­шлом году, совсем недав­но⁸⁰. (3) Ведь когда вы совер­ши­ли набег на зем­лю анци­а­тов и захва­ти­ли мно­го плен­ных, скота, зер­на и мно­го дру­го­го иму­ще­ства, он ни кве­сто­ру это не предъ­явил, ни сам не про­дал и не внес день­ги в каз­ну, но всю добы­чу разде­лил и пода­рил сво­им дру­зьям. Я утвер­ждаю, что это дея­ние, несо­мнен­но, есть дока­за­тель­ство под­готов­ки тира­нии. Как же ина­че?! Он из обще­ст­вен­ных средств ока­зы­ва­ет бла­го­де­я­ния сво­им льсте­цам, тело­хра­ни­те­лям и соучаст­ни­кам замыш­ля­е­мой тира­нии. И я счи­таю, что это явное нару­ше­ние зако­на. (4) Так вот, пусть Мар­ций, высту­пив, заявит одно из двух: или что он не разде­лил сре­ди сво­их дру­зей добы­чу, кото­рую захва­тил в непри­я­тель­ской стране, или что, посту­пая так, он не нару­ша­ет закон. Ни то, ни дру­гое он не смо­жет ска­зать в вашем при­сут­ст­вии. Ведь вы сами зна­е­те оба обсто­я­тель­ства — и закон, и слу­чив­ше­е­ся, — и невоз­мож­но в слу­чае его оправ­да­ния счи­тать ваше реше­ние спра­вед­ли­вым и соот­вет­ст­ву­ю­щим клят­вам. Итак, оста­вив вен­ки, награ­ды за доб­лесть, раны и про­чие рос­сказ­ни, насчет это­го поведай, о Мар­ций: я же немед­лен­но пере­даю тебе сло­во».

64. Это обви­не­ние про­из­ве­ло боль­шую пере­ме­ну настро­е­ния в обрат­ную сто­ро­ну. Ведь те, кто был почест­нее и при­ла­гал ста­ра­ния для оправ­да­ния Мар­ция, услы­шав это, ста­ли уступ­чи­вее, а все зло­нрав­ные, что состав­ля­ли пре­об­ла­даю­щую часть плеб­са, вся­че­ски, конеч­но, ста­рав­ши­е­ся погу­бить Мар­ция, еще боль­ше обо­д­ри­лись в этом стрем­ле­нии, полу­чив важ­ное и явное осно­ва­ние для обви­не­ния. (2) Ибо дей­ст­ви­тель­но име­ла место разда­ча добы­чи, слу­чив­ша­я­ся, одна­ко, не по злой воле и не с целью под­готов­ки тира­нии, как обви­нял Деций, но исклю­чи­тель­но из наи­луч­ших побуж­де­ний и ради исправ­ле­ния угне­тав­ших обще­ство зол. А имен­но, когда плебс еще бун­то­вал и был врозь с пат­ри­ци­я­ми, в ту пору вра­ги, испол­нив­шись пре­зре­ния, нача­ли совер­шать набе­ги на рим­ские зем­ли и бес­пре­рыв­но разо­рять их. И вся­кий раз как сенат при­ни­мал реше­ние отпра­вить вой­ско, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать это­му, никто из пле­бе­ев не шел в поход, напро­тив, они радо­ва­лись и не обра­ща­ли вни­ма­ния на про­ис­хо­дя­щее, сил же пат­ри­ци­ев самих по себе было недо­ста­точ­но для сра­же­ния. (3) Увидев это, Мар­ций пообе­щал кон­су­лам, что, если они пре­до­ста­вят ему коман­до­ва­ние, он поведет на вра­гов вой­ско из доб­ро­воль­цев и быст­ро тех нака­жет. А полу­чив пол­но­мо­чия, он стал созы­вать кли­ен­тов, дру­зей и из про­чих граж­дан тех, кому хоте­лось при­об­щить­ся к воен­но­му сча­стью пол­ко­во­д­ца и его доб­ле­сти. Когда же Мар­ций решил, что собрал­ся доста­точ­ный отряд, он повел его про­тив вра­гов, нахо­див­ших­ся в пол­ном неведе­нии. (4) Итак, вторг­шись на их терри­то­рию, где было мно­го вся­ко­го добра, и завла­дев бога­той добы­чей, он поз­во­лил вои­нам все захва­чен­ное разде­лить меж­ду собой, чтобы при­няв­шие уча­стие в пред­при­я­тии, полу­чив пло­ды сво­их трудов, охот­но явля­лись в после­дую­щие похо­ды, а воз­дер­жав­ши­е­ся, пораз­мыс­лив, сколь­ко благ они упу­сти­ли из за мяте­жа, хотя у них име­лась воз­мож­ность полу­чить долю, ста­ли разум­нее в отно­ше­нии буду­щих похо­дов. (5) Вот каким было наме­ре­ние Мар­ция в этой исто­рии, но из-за болез­нен­ной зло­бы и зави­сти недоб­ро­же­ла­те­лей, рас­смат­ри­вае­мый сам по себе, посту­пок выглядел неко­е­го рода заис­ки­ва­ни­ем перед наро­дом и под­ку­пом, веду­щим к тира­нии. Так что вся пло­щадь была напол­не­на кри­ком и шумом, и ни Мар­ций не знал, что по это­му пово­ду при­ве­сти в свое оправ­да­ние, ни кон­сул, и никто дру­гой, посколь­ку, без сомне­ния, им было предъ­яв­ле­но неве­ро­ят­ное и неожи­дан­ное обви­не­ние. (6) А так как никто более не стал высту­пать в его защи­ту, пле­бей­ские три­бу­ны пред­ло­жи­ли три­бам голо­со­вать, опре­де­лив в каче­стве нака­за­ния в судеб­ном деле пожиз­нен­ное изгна­ние, как я пола­гаю, из опа­се­ния, что к смер­ти он вряд ли будет при­го­во­рен. Когда же все про­го­ло­со­ва­ли, то при под­сче­те голо­сов раз­ни­ца ока­за­лась неболь­шой. Ведь из имев­ших­ся тогда два­дца­ти одной три­бы, кото­рым и было пред­ло­же­но голо­со­вать, за свое оправ­да­ние Мар­ций полу­чил голо­са девя­ти триб, так что если бы две три­бы при­со­еди­ни­лись к нему, то вслед­ст­вие равен­ства голо­сов он был бы оправ­дан, как тре­бо­вал закон⁸¹.

65. Это был пер­вый в отно­ше­нии пат­ри­ция вызов на суд к наро­ду. И с того вре­ме­ни у полу­чав­ших впо­след­ст­вии руко­вод­ство плеб­сом уста­но­вил­ся обы­чай вызы­вать тех из граж­дан, кого счи­та­ли нуж­ным, чтобы под­верг­нуть их суду перед плеб­сом. И начав с это­го, народ силь­но воз­вы­сил­ся, тогда как ари­сто­кра­тия лиши­лась мно­го­го из ста­рин­но­го авто­ри­те­та, пре­до­став­ляя пле­бе­ям член­ство в сена­те, раз­ре­шая доби­вать­ся долж­но­стей, не пре­пят­ст­вуя полу­чать руко­вод­ство свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми и осталь­ное сде­лав общим для всех из того, что было самым почет­ным и исклю­чи­тель­ным пра­вом толь­ко пат­ри­ци­ев⁸², — одно в силу необ­хо­ди­мо­сти и поне­во­ле, а дру­гое вслед­ст­вие пред­у­смот­ри­тель­но­сти и муд­ро­сти, о чем я рас­ска­жу в под­хо­дя­щее вре­мя. (2) Конеч­но, этот обы­чай — вызы­вать власть иму­щих в государ­стве на суд, рас­по­ряди­те­лем кото­ро­го ста­но­вил­ся народ, — может дать мно­го пово­дов для выска­зы­ва­ний желаю­щим его хва­лить или хулить. Ведь уже мно­го пре­крас­ных и доб­рых людей испы­та­ли недо­стой­ную сво­ей доб­ле­сти судь­бу, позор­но и бес­слав­но лишив­шись жиз­ни по вине пле­бей­ских три­бу­нов. Но мно­гие свое­воль­ные граж­дане, поведе­ни­ем подоб­ные тира­нам, вынуж­ден­ные дать отчет за свой образ жиз­ни и нра­вы, понес­ли подо­баю­щие нака­за­ния. (3) Поэто­му, когда реше­ния при­ни­ма­лись из наи­луч­ших побуж­де­ний и по пра­ву укро­ща­лась гор­ды­ня людей могу­ще­ст­вен­ных, тогда учреж­де­ние это выгляде­ло чем-то вели­ким и заме­ча­тель­ным и все­ми одоб­ря­лось, но когда доб­лесть чело­ве­ка, хоро­шо управ­ляв­ше­го обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, став пред­ме­том зави­сти, неспра­вед­ли­во кара­лась, то осталь­ным ста­но­ви­лось ясно, что это нечто ужас­ное, и те, кто поло­жил нача­ло обы­чаю, пори­ца­лись. И рим­ляне, мно­го раз обсуж­дая, сле­ду­ет ли упразд­нить этот обы­чай или сохра­нять таким, каким уна­сле­до­ва­ли от пред­ков, не при­хо­ди­ли ни к како­му окон­ча­тель­но­му реше­нию. (4) Если же нуж­но и мне само­му выска­зать свое мне­ние по пово­ду столь важ­ных вопро­сов, то мне кажет­ся, что рас­смат­ри­вае­мый сам по себе обы­чай поле­зен и совер­шен­но необ­хо­дим рим­ско­му государ­ству, а луч­ше и хуже он ста­но­вит­ся соот­вет­ст­вен­но нра­вам пле­бей­ских три­бу­нов. Ведь когда эту власть полу­ча­ли мужи пра­вед­ные и бла­го­ра­зум­ные, пола­гаю­щие обще­ст­вен­ные инте­ре­сы важ­нее соб­ст­вен­ных, тогда совер­шив­ший пре­ступ­ле­ние про­тив обще­ства нес нака­за­ние, какое сле­до­ва­ло, и вну­шал сво­им при­ме­ром боль­шой страх тем, кто был готов посту­пать точ­но так же, а доб­ро­по­рядоч­ный граж­да­нин, с наи­луч­ши­ми наме­ре­ни­я­ми при­сту­пав­ший к обще­ст­вен­ным делам, не при­вле­кал­ся к постыд­но­му суду и не под­вер­гал­ся обви­не­ни­ям, несоот­вет­ст­ву­ю­щим его обра­зу жиз­ни. (5) Когда же дур­ные, раз­нуздан­ные и алч­ные люди полу­ча­ют столь боль­шую власть, тогда про­ис­хо­дит обрат­ное это­му. Так что не обы­чай сле­до­ва­ло исправ­лять как оши­боч­ный, но следить, чтобы мужи пре­крас­ные и достой­ные ста­но­ви­лись пред­во­ди­те­ля­ми плеб­са и вели­чай­шие пра­ва не пре­до­став­ля­лись нао­бум слу­чай­ным людям.

66. Итак, пер­вая рас­пря, обру­шив­ша­я­ся на рим­лян после изгна­ния царей, име­ла такие вот при­чи­ны и завер­ши­лась таким резуль­та­том. Затя­нул же я рас­сказ об этом для того, чтобы кто-нибудь не уди­вил­ся, как пат­ри­ции реши­лись сде­лать плебс гла­вой столь боль­шой вла­сти, хотя не было ни рез­ни луч­ших граж­дан, ни изгна­ния, что, напри­мер, име­ло место во мно­гих дру­гих государ­ствах. Ведь при необыч­ных сооб­ще­ни­ях каж­дый стре­мит­ся узнать при­чи­ну и пола­га­ет дока­за­тель­ство досто­вер­но­сти в ней одной. (2) Соот­вет­ст­вен­но, рас­суж­дал я, мое­му повест­во­ва­нию будет зна­чи­тель­но и даже пол­но­стью не хва­тать этой досто­вер­но­сти, если я ска­жу толь­ко, что пат­ри­ции отда­ли пле­бе­ям соб­ст­вен­ную власть и, хотя они мог­ли жить при ари­сто­кра­тии, поз­во­ли­ли наро­ду рас­по­ря­жать­ся вели­чай­ши­ми дела­ми, а по каким при­чи­нам эти уступ­ки были сде­ла­ны, — обой­ду мол­ча­ни­ем. Поэто­му я подроб­но изло­жил все побуж­де­ния. (3) И посколь­ку они совер­ши­ли пре­об­ра­зо­ва­ния, не ору­жи­ем заста­вив и вынудив друг дру­га, но убедив сло­ва­ми, то я поду­мал, что более все­го необ­хо­ди­мо пере­дать их речи, кото­рые тогда про­из­нес­ли вожди обе­их сто­рон. Я ведь могу лишь уди­вить­ся, что неко­то­рые пола­га­ют необ­хо­ди­мым тща­тель­но изла­гать толь­ко воен­ные собы­тия и, слу­ча­ет­ся, тра­тят мно­го слов по пово­ду одно­го сра­же­ния, опи­сы­вая харак­тер мест­но­сти, осо­бен­но­сти воору­же­ния, спо­со­бы постро­е­ния, обра­ще­ния пол­ко­вод­цев и про­чее, что яви­лось при­чи­ной победы для тех или дру­гих, а рас­ска­зы­вая о граж­дан­ских вол­не­ни­ях и мяте­жах, не счи­та­ют нуж­ным сооб­щать речи, бла­го­да­ря кото­рым свер­ши­лись необы­чай­ные и уди­ви­тель­ные дела. (4) Ведь если и есть в рим­ском государ­стве что-нибудь весь­ма похваль­ное и достой­ное под­ра­жа­ния все­ми людь­ми, вер­нее же, самое бле­стя­щее, пре­вос­хо­дя­щее все мно­го­чис­лен­ные имев­шие место заме­ча­тель­ные дея­ния, им, по мое­му мне­нию, ста­ло то обсто­я­тель­ство, что и пле­беи не напа­ли на пат­ри­ци­ев, испол­нив­шись к ним пре­зре­ния, и не забра­ли после нещад­ной рез­ни луч­ших граж­дан все их иму­ще­ство, и, с дру­гой сто­ро­ны, ува­жае­мые люди, соб­ст­вен­ны­ми ли сила­ми или вос­поль­зо­вав­шись чуже­зем­ной помо­щью, не погу­би­ли весь плебс, чтобы затем без­бо­яз­нен­но жить в горо­де. (5) Напро­тив, обсуж­дая вопро­сы равен­ства и спра­вед­ли­во­сти как бра­тья с бра­тья­ми или дети с роди­те­ля­ми в бла­го­ра­зум­ной семье, свои спо­ры они ула­жи­ва­ли уго­во­ра­ми и дово­да­ми, но ника­ко­го непо­пра­ви­мо­го или нече­сти­во­го поступ­ка друг про­тив дру­га не осме­ли­лись соде­ять, что, напри­мер, совер­ши­ли и кер­ки­ряне во вре­мя сму­ты, и арги­вяне, и милет­цы, и вся Сици­лия, и мно­гие дру­гие государ­ства⁸³. Имен­но поэто­му я пред­по­чел сде­лать свой рас­сказ ско­рее более тща­тель­ным, чем крат­ким, а каж­дый пусть судит, как хочет.

67. Ну а тогда, после того как судеб­ный про­цесс полу­чил такой исход, плебс рас­хо­дил­ся с собра­ния, вос­пы­лав без­рас­суд­ной гор­до­стью и пола­гая, что сокру­шил ари­сто­кра­тию, пат­ри­ции же — пону­рые и удру­чен­ные, обви­няя Вале­рия, послу­шав­шись кото­ро­го, они пре­до­ста­ви­ли плеб­су пра­во суда. И разда­ва­лись рыда­ния и сле­зы у тех, кто жалел Мар­ция и про­во­жал его до дома. (2) Но не заме­ти­ли, чтобы сам Мар­ций стал жало­вать­ся на свою судь­бу и опла­ки­вать ее, либо ска­зал или сде­лал что-нибудь иное недо­стой­ное вели­чия его души — вооб­ще ниче­го. А еще боль­шее бла­го­род­ство и твер­дость духа он про­явил, когда при­шел домой и увидел, как жена и мать разди­ра­ют от горя свои одеж­ды, бьют себя в грудь и выкри­ки­ва­ют то, что есте­ствен­но про­из­но­сить в таких слу­ча­ях жен­щи­нам, раз­лу­чае­мым смер­тью или изгна­ни­ем с самы­ми близ­ки­ми им род­ст­вен­ни­ка­ми. (3) Ибо он совсем не был тро­нут сле­за­ми и сте­на­ни­я­ми жен­щин, но, лишь попри­вет­ст­во­вав их и при­звав стой­ко пере­но­сить горе­сти, пору­чил им сыно­вей (стар­ший ведь из детей был деся­ти лет от роду, а млад­ший еще мла­ден­цем). Ника­кой же дру­гой лас­ки не ока­зав и не рас­по­рядив­шись насчет того, что ему потре­бу­ет­ся в изгна­нии, он поспеш­но отпра­вил­ся к воротам, нико­му не сооб­щив, куда наме­рен уйти.

68. А немно­ги­ми дня­ми поз­же насту­пи­ло вре­мя избра­ния долж­ност­ных лиц, и народ назна­чил кон­су­ла­ми Квин­та Суль­пи­ция Каме­ри­на и во вто­рой раз Спу­рия Лар­ция Фла­ва⁸⁴. Но какие-то посто­ян­ные тре­во­ги охва­ты­ва­ли граж­дан вслед­ст­вие нис­по­сы­лае­мых боже­ст­вом зна­ме­ний. Ведь мно­гим явля­лись необыч­ные виде­ния и слы­ша­лись голо­са, хотя ника­ко­го источ­ни­ка зву­ка не было; сооб­ща­ли о рож­де­ни­ях людей и скота, замет­но выхо­див­ших за пре­де­лы, соот­вет­ст­ву­ю­щие при­ро­де, вплоть до неве­ро­ят­но­го и дико­вин­но­го; во мно­гих местах огла­ша­лись ора­ку­лы и одер­жи­мые про­ри­ца­ни­я­ми жен­щи­ны пред­ска­зы­ва­ли горо­ду горест­ные и ужас­ные судь­бы. (2) Насе­ле­ние к тому же пора­зи­ла какая-то зараз­ная болезнь и погу­би­ла мно­го скота, смерт­ность людей, одна­ко, ока­за­лось неболь­шой, а беда огра­ни­чи­лась болез­ня­ми. Так вот, одним каза­лось — это слу­чи­лось по воле бога, него­дую­ще­го, что луч­ше­го граж­да­ни­на изгна­ли из оте­че­ства, а дру­гим — что из про­ис­хо­дя­ще­го ничто не явля­ет­ся делом боже­ства, но слу­чай­ны и эти, и все осталь­ные чело­ве­че­ские несча­стья. (3) Поз­же на заседа­ние сена­та при­был некий боль­ной, достав­лен­ный на носил­ках, по име­ни Тит Лати­ний⁸⁵, чело­век пожи­лой и вла­де­лец доста­точ­но­го состо­я­ния, но жив­ший соб­ст­вен­ным трудом и боль­шую часть жиз­ни про­во­див­ший в деревне. Вне­сен­ный в сенат, он сооб­щил, что ему пока­за­лось, буд­то Юпи­тер Капи­то­лий­ский⁸⁶ явил­ся во сне и ска­зал ему: «Иди, Лати­ний, и поведай сограж­да­нам, что они пре­до­ста­ви­ли мне негод­но­го веду­ще­го пля­су­на недав­ней про­цес­сии, — пусть они вновь посвя­тят мне празд­ник и повто­рят его с само­го нача­ла, ибо этот я не при­нял». (4) И он рас­ска­зал, что, про­будив­шись, не при­дал ника­ко­го зна­че­ния виде­нию, но посчи­тал его одним из мно­го­чис­лен­ных лож­ных снов. Затем, вновь явив­шись ему во сне, тот же самый при­зрак бога сер­дил­ся и него­до­вал из-за того, что он не доло­жил при­ка­за­ния сена­ту, и угро­жал, что если он быст­ро это­го не сде­ла­ет, то позна­ет боль­шую беду, чтобы не пре­не­бре­гал боже­ст­вен­ны­ми пове­ле­ни­я­ми. Одна­ко, увидев и вто­рой сон, ска­зал Лати­ний, насчет него он при­шел к тому же само­му мне­нию, и вме­сте с тем он, ста­рый чело­век, живу­щий соб­ст­вен­ным трудом, со сты­дом отнес­ся к пору­че­нию изла­гать перед сена­том сны, пол­ные пред­ска­за­ний и стра­хов, чтобы поми­мо про­че­го не навлечь на себя насме­шек. (5) А несколь­ко дней спу­стя его сын, моло­дой и кра­си­вый, вне­зап­но умер, уне­сен­ный не болез­ня­ми и не какой-нибудь дру­гой види­мой при­чи­ной. И опять явив­шись во сне, при­зрак бога сооб­щил, что за пре­не­бре­же­ние и пре­зре­ние к его сло­вам он уже понес одно нака­за­ние, лишив­шись сына, а дру­гим под­верг­нет­ся немно­го поз­же. (6) Но, рас­ска­зы­вал Лати­ний, услы­шав это, он при­нял изве­стие с радо­стью, если к нему, уже рав­но­душ­но­му к жиз­ни, долж­на прий­ти смерть. Одна­ко бог воз­ло­жил на него не это нака­за­ние, но наслал на все чле­ны тела невы­но­си­мые, ужас­ные стра­да­ния, так что ни одной сво­ей частью он не мог поше­ве­лить без край­не­го напря­же­ния. Тогда-то он сооб­щил о слу­чив­шем­ся дру­зьям и по их сове­ту при­был в сенат. Так вот, во вре­мя рас­ска­за об этом ему ста­ло казать­ся, что он поне­мно­гу избав­ля­ет­ся от болей, и когда он все изло­жил, то, встав с носи­лок и гром­ко при­звав бога, ушел домой через город здо­ро­вым на соб­ст­вен­ных ногах.

69. Сенат же пре­ис­пол­нил­ся стра­ха, и все остол­бе­не­ли, будучи не в состо­я­нии объ­яс­нить, что было ска­за­но богом и, в кон­це кон­цов, что за пля­сун, шед­ший впе­ре­ди про­цес­сии, пока­зал­ся ему негод­ным. Затем кто-то из них, вспом­нив один слу­чай, рас­ска­зы­ва­ет его, и все засвиде­тель­ст­во­ва­ли его истин­ность. А было вот что. Рим­ский граж­да­нин, не без­вест­ный, пере­дав сво­его раба сото­ва­ри­щам по раб­ству уве­сти для нака­за­ния смер­тью, чтобы нака­за­ние раба ста­ло непре­мен­но вид­но всем, пове­лел тащить его, бичуя, через Форум и все дру­гие извест­ные места горо­да, пред­ше­ст­вуя про­цес­сии, кото­рую в тот момент город устра­и­вал в честь бога. (2) Те же, кто вел раба на казнь, вытя­нув обе его руки и при­вя­зав их к колод­ке, тянув­шей­ся вдоль груди и пле­чей вплоть до запястьев, сле­до­ва­ли за ним, хле­ща бича­ми по голо­му телу. А он, одоле­вае­мый такой мукой, изда­вал зло­ве­щие вопли, кото­рые порож­да­ла боль, и под уда­ра­ми совер­шал без­образ­ные дви­же­ния. Все при­зна­ли, что имен­но он и есть ука­зы­вае­мый богом негод­ный тан­цор⁸⁷.

70. Посколь­ку же я дошел до этой части сво­его повест­во­ва­ния, то пола­гаю, что не сле­ду­ет обой­ти вни­ма­ни­ем обряды, испол­ня­е­мые рим­ля­на­ми по пово­ду дан­но­го празд­ни­ка, — не для того, чтобы рас­сказ у меня стал при­вле­ка­тель­нее, обре­тя теат­раль­ные допол­не­ния и поцве­ти­стее опи­са­ния, но чтобы дока­зать одно из важ­ных утвер­жде­ний, а имен­но, что наро­ды, сов­мест­но осно­вав­шие город рим­лян, были элли­на­ми, пере­се­лив­ши­ми­ся из самых извест­ных мест, а не вар­ва­ра­ми и бро­дя­га­ми, как счи­та­ют неко­то­рые. (2) Ведь я обе­щал в кон­це пер­вой кни­ги⁸⁸, кото­рую я напи­сал об их про­ис­хож­де­нии и издал, под­твер­дить мно­го­чис­лен­ны­ми свиде­тель­ства­ми это утвер­жде­ние, при­во­дя в дока­за­тель­ство их ста­рин­ные обы­чаи, зако­ны и нра­вы, кото­рые они сохра­ня­ют вплоть до мое­го вре­ме­ни таки­ми, каки­ми полу­чи­ли от пред­ков. Я не счи­таю, что тем, кто запи­сы­ва­ет древ­ние мест­ные исто­рии, доста­точ­но изло­жить их в заслу­жи­ваю­щей дове­рия мане­ре в том виде, как они узна­ли их от мест­ных жите­лей, но думаю, что и этим исто­ри­ям тре­бу­ют­ся мно­го­чис­лен­ные неоспо­ри­мые под­твер­жде­ния, если они долж­ны выглядеть досто­вер­ны­ми. (3) Сре­ди них, убеж­ден я, пер­вы­ми и наи­глав­ней­ши­ми из всех дока­за­тельств явля­ют­ся обряды, совер­шае­мые в каж­дом горо­де при уста­нов­лен­ном пред­ка­ми почи­та­нии богов и божеств. Ведь имен­но их в тече­ние само­го дли­тель­но­го вре­ме­ни сохра­ня­ют и Элла­да, и вар­вар­ский мир и счи­та­ют недо­пу­сти­мым вно­сить сюда какие-либо нов­ше­ства, удер­жи­вае­мые стра­хом перед боже­ст­вен­ным гне­вом. (4) Осо­бен­но же это изведа­ли вар­ва­ры по мно­гим при­чи­нам, изла­гать кото­рые в насто­я­щий момент неза­чем, и ника­кой ход вре­ме­ни до сих пор не скло­нил их забыть или нару­шить что-нибудь касаю­ще­е­ся свя­щен­но­дей­ст­вий богов, — ни егип­тян, ни ливий­цев, ни гал­лов, ни ски­фов, ни индий­цев и ника­кой дру­гой вар­вар­ский народ вооб­ще, раз­ве толь­ко неко­то­рые, ока­зав­шись когда-то под чужой вла­стью, были вынуж­де­ны пере­нять обы­чаи заво­е­ва­те­лей. Одна­ко рим­ско­му государ­ству ни разу не при­шлось испы­тать тако­го рода судь­бу, напро­тив, оно само уста­нав­ли­ва­ет все­гда зако­ны для дру­гих. (5) Итак, если бы их про­ис­хож­де­ние было вар­вар­ским, то сами они были бы весь­ма дале­ки от забве­ния оте­че­ских свя­щен­но­дей­ст­вий и сво­их тра­ди­ций, бла­го­да­ря кото­рым достиг­ли столь вели­ко­го про­цве­та­ния, что даже у всех про­чих наро­дов, кото­ры­ми они пра­ви­ли, успеш­но вве­ли почи­та­ние богов по их соб­ст­вен­ным, рим­ским, обы­ча­ям. И ничто не поме­ша­ло бы вар­ва­ри­за­ции рим­ля­на­ми все­го эллин­ско­го мира, кото­рый уже седь­мое поко­ле­ние⁸⁹ нахо­дит­ся под их вла­стью, если бы они дей­ст­ви­тель­но были вар­ва­ра­ми.

71. Конеч­но, дру­гой бы решил, что и сами совер­шае­мые ныне в горо­де обряды дают доста­точ­но нема­ло­важ­ных ука­за­ний на древ­ние нра­вы. Но чтобы кто-нибудь не счел это обос­но­ва­ние сла­бым в силу того неправ­до­по­доб­но­го пред­по­ло­же­ния, что, захва­тив весь эллин­ский мир, рим­ляне охот­но пере­ня­ли бы луч­шие обы­чаи, отвер­нув­шись от сво­их соб­ст­вен­ных, я при­ве­ду свиде­тель­ство из того вре­ме­ни, когда они еще не име­ли вер­хо­вен­ства над Элла­дой и даже гос­под­ства над какой-либо дру­гой замор­ской терри­то­ри­ей, исполь­зуя авто­ри­тет Квин­та Фабия⁹⁰ и ни в каком ином руча­тель­стве более не нуж­да­ясь, — ведь он самый древ­ний автор из напи­сав­ших о рим­ской исто­рии и при­во­дит дока­за­тель­ства не толь­ко из чис­ла того, что услы­шал от кого-то, но так­же из того, что сам знал. (2) Так вот, этот празд­ник рим­ский сенат поста­но­вил про­во­дить, как и рань­ше я гово­рил, в соот­вет­ст­вии с обе­та­ми, при­не­сен­ны­ми дик­та­то­ром Авлом Посту­ми­ем, когда он соби­рал­ся всту­пить в сра­же­ние с отпав­ши­ми латин­ски­ми горо­да­ми, пытав­ши­ми­ся вер­нуть к вла­сти Тарк­ви­ния⁹¹. А тра­тить еже­год­но на жерт­во­при­но­ше­ния и состя­за­ния сенат назна­чил пять­сот мин сереб­ра⁹², и столь­ко рас­хо­до­ва­ли на празд­ник вплоть до Пуни­че­ской вой­ны. (3) Итак, в эти свя­щен­ные дни мно­го ино­го про­ис­хо­ди­ло по эллин­ским обы­ча­ям — и отно­си­тель­но все­на­род­ных празд­неств, и при­е­ма чуже­зем­цев, и пре­кра­ще­ния воен­ных дей­ст­вий, рас­ска­зы­вать о чем было бы дол­гим делом, — но так­же и то, что каса­ет­ся тор­же­ст­вен­но­го шест­вия и жерт­во­при­но­ше­ния, и то, что отно­сит­ся к сорев­но­ва­ни­ям (доста­точ­но ведь пере­чис­лить из это­го хотя бы неупо­мя­ну­тое), а имен­но вот что:

72. Преж­де чем начать состя­за­ния, те, кто имел выс­шую власть, устра­и­ва­ли богам про­цес­сию, ведя ее от Капи­то­лия и через Форум к Вели­ко­му цир­ку⁹³. А во гла­ве про­цес­сии пер­вы­ми шли сыно­вья рим­лян, близ­кие к воз­му­жа­ло­сти и име­ю­щие воз­раст, поз­во­ля­ю­щий участ­во­вать в шест­вии, — на конях те, чьи отцы обла­да­ли цен­зом всад­ни­ков, и пеши­ми, кому над­ле­жа­ло слу­жить в пехо­те, одни по тур­мам⁹⁴ и цен­ту­ри­ям, а дру­гие по иму­ще­ст­вен­ным раз­рядам и груп­пам, слов­но отправ­ля­ясь в шко­лу, — чтобы чуже­зем­цам стал виден цвет государ­ства, что дол­жен воз­му­жать, каков он был, его чис­лен­ность и кра­сота. (2) За ними сле­до­ва­ли воз­ни­цы, пого­няв­шие четы­рех­кон­ные и дву­кон­ные колес­ни­цы, а так­же неза­пря­жен­ных лоша­дей. После них — участ­ни­ки состя­за­ний в лег­кой и тяже­лой атле­ти­ке, обна­жив все тело, но закрыв чрес­ла. Этот обы­чай про­дол­жал сохра­нять­ся в Риме и до мое­го вре­ме­ни, подоб­но тому как пер­во­на­чаль­но про­ис­хо­ди­ло у элли­нов, но в Элла­де он был упразд­нен, и упразд­ни­ли его лакеде­мо­няне. (3) Ведь пер­вым, кто решил­ся обна­жить тело и голым про­бе­жал на Олим­пий­ских играх, был лакеде­мо­ня­нин Аканф на пят­на­дца­той Олим­пиа­де⁹⁵. А до это­го все элли­ны сты­ди­лись пока­зы­вать на состя­за­ни­ях пол­но­стью обна­жен­ные тела, как ука­зы­ва­ет Гомер, явля­ясь самым надеж­ным и древ­ней­шим из свиде­те­лей, изо­бра­жая геро­ев опо­я­сы­ваю­щи­ми­ся. По край­ней мере, опи­сы­вая схват­ку Аяк­са и Одис­сея, состо­яв­шу­ю­ся при погре­бе­нии Патрок­ла, он гово­рит:

(4) И еще более явно он пока­зы­ва­ет это в «Одис­сее» по пово­ду кулач­но­го боя Ира и Одис­сея, в сле­дую­щих сти­хах:

А изо­бра­жая нище­го, уже не желаю­ще­го бить­ся и робе­ю­ще­го, поэт ска­зал сле­дую­щее:

Итак, оче­вид­но, что рим­ляне, соблюдаю­щие до сих пор этот древ­ний обы­чай, имев­ший­ся у элли­нов, не у нас поз­же позна­ко­ми­лись с ним, но даже не изме­ни­ли его со вре­ме­нем, подоб­но нам. (5) А за участ­ни­ка­ми состя­за­ний сле­до­ва­ли мно­го­чис­лен­ные груп­пы пля­су­нов, разде­лен­ные на три части: пер­вые — из муж­чин, вто­рые — из юно­шей, послед­ние же — из маль­чи­ков. Их сопро­вож­да­ли флей­ти­сты, играю­щие на ста­рин­ных флей­тах, корот­ких и малень­ких, как и вплоть до насто­я­ще­го вре­ме­ни про­ис­хо­дит, и кифа­ри­сты, играю­щие на семи­ст­рун­ных лирах, отде­лан­ных сло­но­вой костью, и на так назы­вае­мых бар­би­то­нах¹⁰⁰. У элли­нов их употреб­ле­ние, будучи искон­ным, пре­кра­ти­лось при мне, у рим­лян же сохра­ня­ет­ся при всех древ­них жерт­во­при­но­ше­ни­ях. (6) Сна­ря­же­ни­ем тан­цо­ров были пур­пур­ные туни­ки, стя­ну­тые брон­зо­вы­ми воин­ски­ми поя­са­ми, мечи, при­ве­шен­ные сбо­ку, копья, коро­че сред­них, а у взрос­лых муж­чин, кро­ме того, брон­зо­вые шле­мы, укра­шен­ные заме­ча­тель­ны­ми греб­ня­ми и перья­ми. Во гла­ве же каж­дой груп­пы шест­во­вал один чело­век, кото­рый зада­вал осталь­ным фигу­ры тан­ца, пер­вым изо­бра­жая воин­ст­вен­ные и стре­ми­тель­ные дви­же­ния, обыч­но в про­келев­ма­ти­че­ских рит­мах¹⁰¹. (7) Но, в дей­ст­ви­тель­но­сти, эллин­ским был и этот в осо­бен­но­сти очень древ­ний обы­чай, — а имен­но: пляс­ка с ору­жи­ем, назы­вае­мая «пирри­хой», — ведь либо Афи­на пер­вой нача­ла по пово­ду истреб­ле­ния тита­нов¹⁰² водить хоро­во­ды и тан­це­вать от радо­сти с ору­жи­ем в честь победы, либо ее еще рань­ше вве­ли куре­ты¹⁰³, когда, нян­ча Зев­са, хоте­ли раз­влечь его зво­ном ору­жия и рит­ми­че­ским дви­же­ни­ем тел, как сооб­ща­ет пре­да­ние. (8) Гомер так­же пока­зы­ва­ет древ­ность и это­го обы­чая как соб­ст­вен­но эллин­ско­го, — во мно­гих раз­ных местах, но преж­де все­го при опи­са­нии изготов­ле­ния щита, кото­рый, гово­рит он, Ахил­лу пода­рил Гефест. Ведь, пред­ста­вив на нем два горо­да, один укра­шае­мый бла­га­ми мира, а дру­гой стра­даю­щий от вой­ны, в том, кото­ро­му назна­ча­ет луч­шую участь, изо­бра­жа­ет, есте­ствен­но, празд­ни­ки, свадь­бы, пиры и, в част­но­сти, сооб­ща­ет:

(9) И, рас­ска­зы­вая затем, что на щите изо­бра­жен еще один, крит­ский, хоро­вод из неже­на­тых юно­шей и деву­шек, поэт выска­зал­ся таким обра­зом:

И, повест­вуя об укра­ше­ни­ях участ­ни­ков хоро­во­да, чтобы пока­зать нам, что муж­чи­ны тан­це­ва­ли с ору­жи­ем, он гово­рит сле­дую­щее:

А изо­бра­жая руко­во­ди­те­лей их пляс­ки, кото­рые начи­на­ют пер­вы­ми и зада­ют ритм осталь­ным, поэт пишет вот что:

(10) Одна­ко не толь­ко в воин­ст­вен­ной и серь­ез­ной пляс­ке этих групп, кото­рой рим­ляне поль­зо­ва­лись при жерт­во­при­но­ше­ни­ях и шест­ви­ях, каж­дый может увидеть их род­ство с элли­на­ми, но так­же в пляс­ке насмеш­ли­вой и шуточ­ной. Ведь после тан­цо­ров с ору­жи­ем в про­цес­сии шест­во­ва­ли груп­пы, изо­бра­жаю­щие сати­ров¹⁰⁹, кото­рые пока­зы­ва­ли эллин­ский танец сикин­нида¹¹⁰. А оде­я­ни­ем у них было: у одних, похо­жих на силе­нов¹¹¹, вор­си­стые туни­ки (неко­то­рые назы­ва­ют их хор­та­я­ми¹¹²) и накид­ки из все­воз­мож­ных цве­тов, у дру­гих же, похо­жих на сати­ров, поя­са и коз­ли­ные шку­ры, на голо­ве — сто­я­щие дыбом гри­вы волос, и про­чее тому подоб­ное. Они высме­и­ва­ли и пере­драз­ни­ва­ли серь­ез­ные дви­же­ния тан­ца, обра­щая их в смех. (11) Так­же и три­ум­фаль­ные въезды пока­зы­ва­ют, что язви­тель­ные шут­ки на манер сати­ров издрев­ле свой­ст­вен­ны рим­ля­нам. Ведь вои­нам-победи­те­лям было раз­ре­ше­но осме­и­вать в сти­хах и вышу­чи­вать извест­ней­ших людей вме­сте с сами­ми пол­ко­во­д­ца­ми, как и участ­ни­кам тор­же­ст­вен­ной про­цес­сии на повоз­ках в Афи­нах¹¹³. При­чем рань­ше они отпус­ка­ли шут­ки в про­зе, ныне же поют импро­ви­зи­ро­ван­ные сти­хотво­ре­ния¹¹⁴. (12) И так­же при погре­бе­нии выдаю­щих­ся людей я видел иду­щих перед погре­баль­ны­ми носил­ка­ми (наряду с про­чи­ми сопро­вож­даю­щи­ми) тан­цо­ров, кото­рые изо­бра­жа­ли сати­ров и пля­са­ли танец сикин­нида, в осо­бен­но­сти же при похо­ро­нах людей бога­тых. А по пово­ду того, что шут­ки и танец на манер сати­ров не были изо­бре­те­ни­ем ни лигу­ров¹¹⁵, ни умбров, ни каких-либо дру­гих вар­ва­ров, живу­щих в Ита­лии, но имен­но элли­нов, я боюсь пока­зать­ся кому-нибудь даже докуч­ли­вым, желая более мно­го­слов­но дока­зы­вать обще­при­знан­ный факт. (13) После же этих пля­су­нов¹¹⁶ про­хо­ди­ли тол­пой кифа­ри­сты и мно­го флей­ти­стов, а после них те, кто нес кадиль­ни­цы, в кото­рых всю доро­гу кури­лись бла­го­во­ния и ладан, и те, кто про­но­сил утварь для тор­же­ст­вен­ных про­цес­сий, сде­лан­ную из сереб­ра и золота, как посвя­щен­ную богам, так и обще­ст­вен­ную. А в кон­це все­го в про­цес­сии участ­во­ва­ли куми­ры богов, пере­но­си­мые муж­чи­на­ми на сво­их пле­чах, явля­ю­щие и облик, подоб­ный изо­бра­же­ни­ям, созда­вае­мым у элли­нов, и оде­я­ния, и сим­во­лы, и дары, созда­те­ля­ми кото­рых и пода­те­ля­ми людям они счи­та­ют­ся. Нес­ли ста­туи не толь­ко Юпи­те­ра, Юно­ны, Минер­вы, Неп­ту­на и про­чих, кого элли­ны при­чис­ля­ют к две­на­дца­ти богам¹¹⁷, но и более древ­них, от кото­рых, как сооб­ща­ют мифы, про­изо­шли эти две­на­дцать богов, а имен­но: Сатур­на, Опс, Феми­ды, Лато­ны, Парк, Мне­мо­си­ны¹¹⁸ и всех осталь­ных, чьи хра­мы и свя­ти­ли­ща име­ют­ся у элли­нов, а так­же тех, кто, соглас­но мифам, родил­ся позд­нее, после того как Юпи­тер полу­чил власть, то есть Про­зер­пи­ны, Луци­ны, Нимф, Муз, Гор, Гра­ций, Либе­ра¹¹⁹, и тех, кто были полу­бо­га­ми и чьи души, поки­нув смерт­ные тела, как рас­ска­зы­ва­ют, взо­шли на небо и удо­сто­и­лись тех же поче­стей, что и боги, — Гер­ку­ле­са, Эску­ла­па, Дио­с­ку­ров, Еле­ны¹²⁰, Пана¹²¹ и бес­чис­лен­ных дру­гих. (14) Одна­ко, если те, кто осно­вал Рим и учредил этот празд­ник, были вар­ва­ра­ми, то поче­му им сле­до­ва­ло чтить всех эллин­ских богов и божеств, а уна­сле­до­ван­ны­ми от пред­ков пре­не­бре­гать? Или пусть кто-нибудь ука­жет нам дру­гое пле­мя поми­мо эллин­ско­го, для кото­ро­го назван­ные свя­щен­но­дей­ст­вия явля­ют­ся оте­че­ски­ми, и тогда пусть отвер­га­ет это дока­за­тель­ство как непра­виль­ное. (15) А после завер­ше­ния шест­вия кон­су­лы и те из жре­цов, коим доз­во­ле­но свя­щен­ным зако­ном, тот­час при­но­си­ли в жерт­ву быков, и спо­соб жерт­во­при­но­ше­ний был такой же, как у нас. Ведь и сами омыв руки, и жерт­вы окро­пив чистой водой и посы­пав пло­ды Демет­ры¹²² на их голо­вы, а затем помо­лясь, они тогда лишь при­ка­зы­ва­ли помощ­ни­кам совер­шить эти жерт­во­при­но­ше­ния. И одни из помощ­ни­ков, когда жерт­ва еще сто­я­ла, били ей в висок дуби­ной, а дру­гие, когда она пада­ла, под­став­ля­ли жерт­вен­ные ножи. И после это­го, обо­драв и раз­ру­бив туши, они бра­ли пер­вин­ки от внут­рен­но­стей каж­дой жерт­вы и от вся­кой дру­гой части туш и, обсы­пав их мукой из пол­бы, под­но­си­ли в кор­зи­нах совер­шаю­щим жерт­во­при­но­ше­ние жре­цам. Те же, воз­ло­жив пер­вин­ки на алта­ри, раз­во­ди­ли под ними огонь и воз­ли­ва­ли вино на освя­щае­мые жерт­вы. (16) А то, что каж­дый обряд совер­шал­ся по пра­ви­лам, уста­нов­лен­ным для цере­мо­нии жерт­во­при­но­ше­ния элли­на­ми, лег­ко узнать из поэ­зии Гоме­ра. Ведь он выво­дит геро­ев и руки омы­ваю­щих, и жерт­вен­ный ячмень¹²³ исполь­зу­ю­щих — там, где гово­рит:

И сре­заю­щих воло­сы с голо­вы жерт­вы, и воз­ла­гаю­щих их на огонь, опи­сы­вая таким обра­зом:

И бью­щих дуби­на­ми в лоб жерт­вен­ных живот­ных, и зака­лы­ваю­щих в жерт­ву упав­ших, как изо­бра­жа­ет при опи­са­нии жерт­во­при­но­ше­ния Евмея:

(17) И беру­щих пер­вин­ки от внут­рен­но­стей и от про­чих частей туши, и обсы­паю­щих их ячмен­ной мукой, и сожи­гаю­щих на алта­рях, как пока­зы­ва­ет при том же самом жерт­во­при­но­ше­нии:

(18) Я знаю из соб­ст­вен­ных наблюде­ний, что еще и в мое вре­мя рим­ляне имен­но так посту­па­ют при жерт­во­при­но­ше­ни­ях. И доволь­ст­ву­ясь вот этим одним дока­за­тель­ст­вом, я убеж­ден, что осно­ва­те­ли Рима были не вар­ва­ра­ми, а элли­на­ми, кото­рые сошлись из мно­гих мест. Конеч­но, воз­мож­но, что немно­гие обы­чаи, касаю­щи­е­ся жерт­во­при­но­ше­ний и празд­ни­ков, и неко­то­рые вар­ва­ры соблюда­ют подоб­но элли­нам, но, чтобы они дела­ли все оди­на­ко­во, — это неве­ро­ят­но.

73. Оста­ет­ся же мне еще немно­го рас­ска­зать и о состя­за­ни­ях, кото­рые устра­и­ва­ли после тор­же­ст­вен­но­го шест­вия. Пер­вы­ми про­хо­ди­ли сорев­но­ва­ния в беге четы­рех­кон­ных и дву­кон­ных колес­ниц, а так­же неза­пря­жен­ных лоша­дей, как у элли­нов и в древ­но­сти на Олим­пий­ских играх, и вплоть до насто­я­ще­го вре­ме­ни. (2) И в кон­ных состя­за­ни­ях два обы­чая из очень древ­них про­дол­жа­ют соблюдать­ся рим­ля­на­ми вплоть до мое­го вре­ме­ни в том же виде, как было уста­нов­ле­но изна­чаль­но. Один — каса­тель­но колес­ниц с тре­мя лошадь­ми, кото­рый у элли­нов вышел из употреб­ле­ния, хотя был ста­рин­ным обы­ча­ем геро­и­че­ской эпо­хи, кото­рым, как изо­бра­жа­ет Гомер, элли­ны поль­зо­ва­лись в сра­же­ни­ях. А имен­но, двух лоша­дей, запря­жен­ных тем спо­со­бом, каким запря­га­ет­ся пар­ная упряж­ка, сопро­вож­да­ла третья допол­ни­тель­ная лошадь, при­вя­зы­вае­мая постром­ка­ми, кото­рую древ­ние назы­ва­ли при­стяж­ной, посколь­ку она была при­стег­ну­та сбо­ку, а не запря­же­на вме­сте с дру­ги­ми. Дру­гой же обы­чай, еще сохра­ня­ю­щий­ся в немно­гих эллин­ских горо­дах при неко­то­рых древ­них свя­щен­но­дей­ст­ви­ях, — это бег тех, кто сопро­вож­дал колес­ни­цы. (3) А имен­но, когда кон­ные состя­за­ния под­хо­дят к кон­цу, те, кто ехал на колес­ни­цах вме­сте с воз­ни­ца­ми и кого поэты назы­ва­ют пара­ба­та­ми, афи­няне же апо­ба­та­ми¹²⁸, соска­ки­ва­ют с колес­ниц и сами сорев­ну­ют­ся друг с дру­гом в беге на один ста­дий¹²⁹. Когда же кон­ные скач­ки завер­ша­лись, тогда высту­па­ли те, кто состя­зал­ся в силе соб­ст­вен­но­го тела, — бегу­ны, кулач­ные бой­цы и бор­цы. Ведь имен­но эти три вида атле­ти­че­ских сорев­но­ва­ний были у элли­нов в ста­ри­ну, как пока­зы­ва­ет Гомер при опи­са­нии погре­бе­ния Патрок­ла¹³⁰. (4) А в про­ме­жут­ках меж­ду атле­ти­че­ски­ми сорев­но­ва­ни­я­ми рим­ляне пока­зы­ва­ли типич­но эллин­ский обы­чай, самый луч­ший из всех, награж­дая вен­ка­ми и пуб­лич­но объ­яв­ляя о поче­стях, кои­ми они чти­ли сво­их бла­го­де­те­лей, как про­ис­хо­ди­ло в Афи­нах во вре­мя дио­ни­со­вых празд­неств¹³¹, и пока­зы­вая собрав­шим­ся на зре­ли­ще добы­чу, кото­рую они захва­ти­ли на войне. (5) Одна­ко же, как нехо­ро­шо было вооб­ще не сде­лать ника­ко­го упо­ми­на­ния об этих обы­ча­ях, когда тема тре­бо­ва­ла, так и не подо­ба­ло затя­ги­вать рас­сказ боль­ше, чем нуж­но. Ведь пора воз­вра­щать­ся к пре­рван­но­му повест­во­ва­нию. Итак, когда от того, кто вспом­нил про­ис­ше­ст­вие, сенат узнал обсто­я­тель­ства каса­тель­но раба, отведен­но­го на нака­за­ние по при­ка­зу гос­по­ди­на и ока­зав­ше­го­ся впе­ре­ди тор­же­ст­вен­ной про­цес­сии, то понял, что имен­но его бог назы­вал негод­ным руко­во­ди­те­лем тан­цо­ров, о чем я гово­рил. Разыс­кав вла­дель­ца, под­верг­ше­го раба муче­ни­ям, и нало­жив нака­за­ние, кое­го тот заслу­жи­вал, сенат поста­но­вил устро­ить в честь бога с само­го нача­ла повтор­ную про­цес­сию и повтор­ные состя­за­ния на вдвое бо́льшие сред­ства, чем было рань­ше. И тако­во было свер­шен­ное при этих кон­су­лах.