Римские древности

Книга IX

1. На сле­дую­щий после этих кон­су­лов год¹ у наро­да воз­ник­ло раз­но­гла­сие с сена­том по пово­ду назна­че­ния кон­су­лов (ведь сена­то­ры жела­ли при­ве­сти к вла­сти обо­их кон­су­лов из ари­сто­кра­тии, а народ — из тех, кто понра­вил­ся бы ему само­му), но в кон­це кон­цов, пере­ме­нив мне­ние, они дого­во­ри­лись друг с дру­гом избрать по кон­су­лу от каж­дой из сто­рон. В семь­де­сят пятую Олим­пи­а­ду, когда в Афи­нах архон­том был Кал­ли­ад и Ксеркс пред­при­нял воен­ный поход про­тив Элла­ды, от сена­та назы­ва­ет­ся кон­су­лом во вто­рой раз Цезон Фабий², обви­нив­ший Кас­сия в стрем­ле­нии к тира­нии; а от наро­да — Спу­рий Фурий³. (2) По при­ня­тии кон­су­ла­ми на себя пол­но­мо­чий в сенат при­шли ста­рей­ши­ны лати­нов, про­ся послать им одно­го из кон­су­лов с вой­ском, чтобы он пре­сек даль­ней­шие набе­ги эквов на лати­нов; было так­же сооб­ще­но, что вся Тирре­ния взбудо­ра­же­на и вско­ре ввя­жет­ся в вой­ну. Ведь тиррен­ский народ сошел­ся на общее собра­ние и, так как вей­яне ощу­ща­ли боль­шую потреб­ность в помо­щи про­тив рим­лян, чтобы сра­зить­ся с ними, в кон­це кон­цов вынес реше­ние, что всем доб­ро­воль­цам из тирре­нов раз­ре­ша­ет­ся участ­во­вать в похо­де. И было обра­зо­ва­но вой­ско, чис­лом доста­точ­но бое­спо­соб­ное и состо­яв­шее из тех, кто доб­ро­воль­но высту­пил в войне на сто­роне вей­ян. Когда это ста­ло извест­но выс­шим рим­ским вла­стям, было реше­но про­из­ве­сти воин­ский набор и отпра­вить в поход обо­их кон­су­лов: одно­го для вой­ны с эква­ми и отмще­ния за лати­нов; дру­го­го же для веде­ния воен­ных дей­ст­вий про­тив Тирре­нии. (3) Это­му про­ти­во­дей­ст­во­вал Спу­рий Ици­лий⁴, один из пле­бей­ских три­бу­нов. Еже­днев­но созы­вая народ на сход­ки, он тре­бо­вал от сена­та выпол­не­ния обя­за­тельств в отно­ше­нии земель­ных наде­лов и заяв­лял, что ни в чем они не при­дут к согла­ше­нию по пово­ду вой­ны и не испол­нят того, что про­го­ло­со­ва­но сена­том каса­тель­но граж­дан­ских дел, если не назна­чат преж­де все­го деся­те­рых мужей для опре­де­ле­ния гра­ниц обще­ст­вен­ной зем­ли и не разде­лят паш­ню, как было обе­ща­но, сре­ди наро­да. (4) Сена­ту, пре­бы­вав­ше­му в затруд­не­нии и не знав­ше­му как посту­пить, Аппий Клав­дий⁵ посо­ве­то­вал про­явить настой­чи­вость в том, чтобы мне­ние осталь­ных пле­бей­ских три­бу­нов ста­ло отлич­ным от мне­ния Ици­лия, и поучал, что про­ти­во­дей­ст­ву­ю­ще­го и став­ше­го поме­хой реше­ни­ям сена­та три­бу­на, непри­кос­но­вен­но­го и име­ю­ще­го закон­ную власть, нель­зя отре­шить от вла­сти ина­че как если кто-то дру­гой из рав­но­го с ним зва­ния и поло­же­ния выска­жет про­ти­во­по­лож­ное его пред­ло­же­нию мне­ние и нало­жит на него вето, если Ици­лий станет пре­пят­ст­во­вать ему. (5) Он и при­няв­шим власть кон­су­лам так­же сове­то­вал сде­лать это и следить, чтобы кон­су­лы все­гда име­ли в чис­ле пле­бей­ских три­бу­нов тех, кто им бли­зок и дру­же­ст­ве­нен, гово­ря, что един­ст­вен­ное сред­ство сокру­шить эту власть — это вос­ста­но­вить их друг про­тив дру­га.

2. После того как Аппий выска­зал эту мысль, кон­су­лы и самые вли­я­тель­ные из осталь­ных сена­то­ров, решив, что он сове­ту­ет пра­виль­но, с усер­ди­ем уго­во­ри­ли чет­ве­рых из пле­бей­ских три­бу­нов ока­зать­ся полез­ны­ми сена­ту для этой цели. (2) Эти три­бу­ны поста­ра­лись уве­ще­ва­ни­я­ми убедить Ици­лия до окон­ча­ния вой­ны отка­зать­ся от меро­при­я­тий по земель­ным наде­лам. Одна­ко тот вос­про­ти­вил­ся и поклял­ся про­дол­жать свое дело и отва­жил­ся в при­сут­ст­вии наро­да обро­нить чрез­вы­чай­но само­уве­рен­ное заме­ча­ние о том, что он ско­рее желал бы с победой тирре­нов и про­чих вра­гов лишить­ся горо­да, чем оста­вить в покое тех, кто захва­ты­ва­ет обще­ст­вен­ную зем­лю. Тогда эти три­бу­ны, счи­тая отлич­ным осно­ва­ни­ем про­тив само­уве­рен­но­сти и настой­чи­во­сти Ици­лия то, что народ не при­нял бла­го­склон­но его заме­ча­ние, заяви­ли, что они вос­пре­пят­ст­ву­ют ему и уже откры­то доби­лись того, что тре­бо­ва­лось сена­ту и кон­су­лам. Остав­шись в оди­но­че­стве, Ици­лий лишил­ся уже вся­кой вла­сти. (3) После это­го было набра­но вой­ско и все необ­хо­ди­мое для вой­ны, как со сто­ро­ны государ­ства, так и от част­ных лиц, было испол­не­но со вся­че­ским рве­ни­ем. Бро­сив меж­ду собой жре­бий, кон­су­лы поспеш­но высту­пи­ли с вой­ском в поход: Спу­рий Фурий — про­тив горо­дов эквов⁶, а Цезон Фабий — про­тив тирре­нов⁷. (4) Что каса­ет­ся Спу­рия, то ему все уда­лось так, как было заду­ма­но, пото­му что вра­ги не отва­жи­лись всту­пить в бой, и в этой кам­па­нии ему уда­лось захва­тить бога­тую добы­чу и мно­же­ство плен­ных. Так как Фурий завла­дел почти всей зем­лей, кото­рой вла­де­ли вра­ги, то, све­зя и собрав все, всю добы­чу цели­ком пре­до­ста­вил вои­нам. (5) И хотя он и до сего вре­ме­ни был любим наро­дом, но сво­им коман­до­ва­ни­ем еще боль­ше уго­дил про­сто­на­ро­дью. Ведь по завер­ше­нии воен­ных дей­ст­вий он при­вел вой­ско домой целым и невреди­мым, обо­га­тив оте­че­ство захва­чен­ным им доб­ром.

3. Цезон же Фабий, вто­рой из кон­су­лов, ничуть не хуже испол­няв­ший коман­до­ва­ние, не полу­чил похва­лы за свои дела не из-за какой-то лич­ной ошиб­ки, но пото­му, что народ уже и рань­ше невзлю­бил его за то, что тот, обви­нив кон­су­ла Кас­сия в стрем­ле­нии к тира­нии, каз­нил его. (2) Ведь его вои­ны не про­яви­ли ни того, что насто­я­тель­но необ­хо­ди­мо вся­ко­му под­чи­нен­но­му, при­нуж­ден­но­му под­чи­нять­ся воен­но­му коман­ди­ру, ни того, что нуж­но с усер­ди­ем и чув­ст­вом дол­га захва­тить силой, ни даже того, чтобы без ведо­ма про­тив­ни­ка завла­деть его терри­то­ри­ей для сво­ей поль­зы, ни чего-то дру­го­го, бла­го­да­ря чему вое­на­чаль­ник мог бы при­об­ре­сти какой-либо почет и доб­рую сла­ву^[2]. Боль­шин­ство из того, чем они посто­ян­но оскорб­ля­ли пол­ко­во­д­ца, ока­за­лось для него не слиш­ком горест­ным и горо­ду при­чи­ни­ло неболь­шой ущерб, но их послед­няя выход­ка при­нес­ла нема­лую опас­ность и вели­кое бес­сла­вие и тому и дру­го­му. (3) Когда оба вой­ска в пол­ных бое­вых поряд­ках всту­пи­ли в сра­же­ние все­ми сво­и­ми сила­ми на про­стран­стве посреди хол­мов, где оба вой­ска раз­би­ли лаге­ря, рим­ляне, совер­шив мно­го бле­стя­щих подви­гов и при­нудив про­тив­ни­ка к бег­ству, тем не менее не ста­ли пре­сле­до­вать его при отступ­ле­нии, несмот­ря на неод­но­крат­ные уве­ще­ва­ния пол­ко­во­д­ца, и даже не поже­ла­ли остать­ся для оса­ды вра­же­ско­го лаге­ря, но, бро­сив доб­рое начи­на­ние неза­вер­шен­ным, вер­ну­лись в рас­по­ло­же­ние сво­его лаге­ря. (4) А так как неко­то­рые из рим­лян попы­та­лись про­воз­гла­сить кон­су­ла импе­ра­то­ром⁸, то вои­ны, собрав­шись вме­сте, ста­ли гром­ко орать и поно­сить коман­дую­ще­го бран­ны­ми сло­ва­ми за то, что он-де из-за неве­же­ства в воен­ных делах погу­бил мно­гих и луч­ших из вои­нов. Поми­мо про­чих оскорб­ле­ний и бес­чинств они так­же потре­бо­ва­ли от него свер­нуть лагерь и отве­сти их обрат­но в город, пото­му что они, дескать, не будут в состо­я­нии выдер­жать еще одну бит­ву, если непри­я­тель сно­ва ата­ку­ет их. (5) Когда же коман­дую­щий начал уве­ще­вать их, они не изме­ни­ли сво­его мне­ния, и хотя он сето­вал и умо­лял их о помо­щи, они никак не состра­да­ли этим моль­бам; они не при­ни­ма­ли во вни­ма­ние ни угро­зы, ни про­яв­ле­ния суро­во­сти (так как он и к ним при­бе­гал), но, лишь раз­дра­жен­ные всем этим, оста­лись при сво­ем. Такое непод­чи­не­ние вла­сти и пре­не­бре­же­ние коман­дую­щим сре­ди неко­то­рых из них ста­ло настоль­ко явным, что где-то око­ло полу­но­чи они без како­го-либо при­ка­за при­ня­лись сво­ра­чи­вать палат­ки, соби­рать ору­жие и под­би­рать ране­ных.

4. Когда пол­ко­во­дец узнал об этом, он, опа­са­ясь пол­ной утра­ты вла­сти над ними и их дер­зо­сти, вынуж­ден был дать при­каз всем о выступ­ле­нии. Вои­ны же высту­пи­ли с такой поспеш­но­стью, слов­но вновь спа­са­лись бег­ст­вом, и уже на рас­све­те достиг­ли Рима. Но дозор­ные на сте­нах, не узнав дру­же­ское вой­ско, нача­ли воору­жать­ся и при­зы­вать друг дру­га, в то вре­мя как весь город напол­нил­ся тре­во­гой и смя­те­ни­ем, как при боль­шом бед­ст­вии. И стра­жи откры­ли ворота вой­ску не рань­ше чем рас­све­ло и рим­ское вой­ско было опо­зна­но. (2) Итак, поми­мо позо­ра, кото­рым рим­ляне покры­ли себя из-за остав­ле­ния лаге­ря, они под­верг­ли себя еще и нема­лой опас­но­сти, бес­по­рядоч­но отсту­пая в тем­но­те через вла­де­ния про­тив­ни­ка. Ведь если бы тирре­ны, про­ведав об этом, сра­зу нача­ли пре­сле­до­вать ухо­дя­щих, то ничто не вос­пре­пят­ст­во­ва­ло бы гибе­ли все­го вой­ска. А при­чи­ной тако­го нера­зум­но­го бег­ства была, как я уже ска­зал, нена­висть наро­да к пред­во­ди­те­лю, дабы он, осе­нен­ный одер­жан­ной победой, не полу­чил три­ум­фа и не при­об­рел выс­шей сла­вы. (3) На сле­дую­щий день тирре­ны, узнав об ухо­де рим­лян, сня­ли доспе­хи с их пав­ших вои­нов⁹, подо­бра­ли их сто­ну­щих ране­ных, раз­гра­би­ли бро­шен­ные в лаге­ре рим­лян запа­сы (а они были вели­ки, так как гото­ви­лась дли­тель­ная вой­на), после чего, слов­но одолев про­тив­ни­ка, разо­ри­ли окрест­но­сти и отве­ли вой­ско домой.

5. Назна­чен­ные же после них кон­су­ла­ми Гней Ман­лий и Марк Фабий¹⁰ (послед­ний был избран во вто­рой раз) в свя­зи с реше­ни­ем сена­та напра­вить про­тив горо­да вей­ян столь зна­чи­тель­ные силы, сколь толь­ко они смо­гут набрать, назна­чи­ли день, в кото­рый наме­ре­ва­лись про­ве­сти запись в вой­ско. Но так как один из пле­бей­ских три­бу­нов, Тибе­рий Пон­ти­фи­ций, стал чинить им пре­пят­ст­вия в набо­ре и при­зы­вал к выне­се­нию реше­ния по пово­ду земель­ных участ­ков, то кон­су­лы, обха­жи­вая неко­то­рых из его кол­лег точ­но так же, как то дела­ли и преж­ние кон­су­лы, рас­ко­ло­ли эту маги­ст­ра­ту­ру, после чего с боль­шим успе­хом испол­ни­ли волю сена­та. (2) Про­из­ведя за несколь­ко дней набор, они высту­пи­ли про­тив вра­гов, каж­дый ведя по два леги­о­на как рим­лян, набран­ных в самом горо­де, так и послан­ных от коло­ни­стов и союз­ни­ков. К тому же к ним при­был еще и вспо­мо­га­тель­ный отряд от лати­нов и гер­ни­ков, вдвое боль­ший, чем они зва­ли. Рим­ляне же всем их отрядом не вос­поль­зо­ва­лись, но, выра­зив им искрен­нюю бла­го­дар­ность за готов­ность помочь, ото­сла­ли поло­ви­ну при­слан­но­го вой­ска обрат­но. (3) А под горо­дом они выстро­и­ли еще и третье вой­ско, состо­я­щее из двух леги­о­нов юно­шей, чтобы оно нес­ло защи­ту окрест­но­стей на слу­чай, если вдруг неожи­дан­но появит­ся какое-то дру­гое вра­же­ское вой­ско. А тех, кто был стар­ше при­зыв­но­го воз­рас­та, но спо­со­бен носить ору­жие, они оста­ви­ли в горо­де, чтобы те защи­ща­ли сте­ны и кре­по­сти. (4) При­ведя армии к горо­ду Вейи¹¹, кон­су­лы рас­по­ло­жи­лись лаге­ря­ми на двух хол­мах, нахо­дя­щих­ся один вбли­зи дру­го­го. Вой­ско про­тив­ни­ка так­же было выведе­но за сте­ны горо­да и ока­за­лось круп­ным и отбор­ным. Ведь из всей Тирре­нии сошлись самые могу­ще­ст­вен­ные мужи, при­ведя с собой и сво­их под­дан­ных, так что вой­ско тирре­нов было не менее зна­чи­тель­ным, чем рим­ское. (5) На кон­су­лов, кото­рые виде­ли и чис­лен­ность про­тив­ни­ка, и вели­ко­ле­пие его ору­жия, напал вели­кий страх, как бы они не про­иг­ра­ли сра­же­ние, высту­пив про­тив друж­но­го непри­я­те­ля, в то вре­мя как их соб­ст­вен­ное вой­ско нахо­ди­лось в состо­я­нии мяте­жа. Им пока­за­лось необ­хо­ди­мым, укре­пив лагерь, затя­нуть вой­ну, и они ожи­да­ли, что если из-за без­рас­суд­но­го пре­зре­ния к ним дер­зость про­тив­ни­ка воз­рас­тет, то это даст рим­ля­нам неко­то­рое пре­иму­ще­ство. После это­го про­ис­хо­ди­ли незна­чи­тель­ные пере­стрел­ки и корот­кие стыч­ки лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов, одна­ко ника­кой важ­ной или замет­ной бра­ни не было.

6. А тирре­ны, доса­дуя на затя­ги­ва­ние вой­ны и пори­цая рим­лян за тру­сость, ибо те не всту­па­ли в бит­ву, и счи­тая, что рим­ляне оста­ви­ли поле боя за ними, очень воз­гор­ди­лись. Еще более тирре­ны утвер­ди­лись в сво­ем пре­зре­нии к вой­ску про­тив­ни­ка и в пре­не­бре­же­нии к кон­су­лам из-за пред­по­ло­же­ния, что само боже­ство помо­га­ет им в войне. (2) Дело в том, что в шатер одно­го из кон­су­лов, Гнея Ман­лия, уда­ри­ла мол­ния, разо­рвав полот­ни­ще палат­ки, опро­ки­нув очаг и осквер­нив пред­ме­ты воин­ско­го ору­жия: одни опа­лив, а дру­гие пол­но­стью раз­бив. Мол­ния уби­ла само­го кра­си­во­го из коней, кото­рым кон­сул поль­зо­вал­ся в бою, и кое-кого из слуг. (3) И так как авгу­ры объ­яви­ли, что боги пред­ве­ща­ют этим взя­тие лаге­ря и поги­бель луч­ших мужей, то Ман­лий, под­няв вой­ско, увел его посреди ночи в дру­гой лагерь и рас­по­ло­жил­ся там вме­сте со сво­им кол­ле­гой. (4) Тирре­ны же, узнав об ухо­де вое­на­чаль­ни­ка и услы­шав от неко­то­рых плен­ни­ков, по каким при­чи­нам это про­изо­шло, воз­нес­лись в мыс­лях еще выше, буд­то само боже­ство вою­ет с рим­ля­на­ми, и возы­ме­ли еще бо́льшую надеж­ду одер­жать верх над ними. Тем более что и их про­ри­ца­те­ли, решив рас­смот­реть небес­ное зна­ме­ние с боль­шей точ­но­стью, чем где-либо еще, чтобы узнать, откуда воз­ни­ка­ют уда­ры мол­ний, какие места при­ни­ма­ют их после того, как удар про­хо­дит, каким из богов каж­дый из них совер­ша­ет­ся и о каком доб­ре или зле объ­яв­ля­ет, в ито­ге посо­ве­то­ва­ли напасть на про­тив­ни­ка, разъ­яс­няя сле­дую­щим обра­зом слу­чив­ше­е­ся у рим­лян зна­ме­ние: (5) если мол­ния уда­ри­ла в шатер кон­су­ла, в кото­ром нахо­дил­ся штаб вой­ска, и весь его вплоть до оча­га уни­что­жи­ла, то этим боже­ство ука­за­ло на бег­ство все­го вой­ска из лаге­ря после взя­тия его силой и на гибель отбор­ных людей. (6) «Если же, — ска­за­ли они, — рим­ляне оста­нут­ся там, куда был нане­сен удар, удер­жи­вая это место за собой, и не пере­не­сут знач­ки, то боже­ство, него­дуя на рим­лян, удо­вле­тво­рит гнев захва­том одно­го лаге­ря и поги­бе­лью одно­го вой­ска; но если они, стре­мясь быть муд­рее богов, перей­дут со всем вой­ском в дру­гой лагерь, оста­вив это место пустым, буд­то не людям бог дает зна­ме­ния судь­бы, а местам, то гнев боже­ства станет общим для всех рим­лян, как для сняв­ших­ся с места, так и для тех, кто их при­мет. (7) И посколь­ку рим­ляне, после того как боже­ст­вен­ный рок объ­явил ора­кул о том, что один их лагерь будет поко­рен силой, не ста­ли ожи­дать того, что долж­но свер­шить­ся, но сами сда­ли этот лагерь про­тив­ни­ку, то тот лагерь, кото­рый при­нял вои­нов поки­ну­то­го лаге­ря, будет поко­рен силой вме­сто остав­лен­но­го».

7. Тирре­ны, услы­шав от про­ри­ца­те­лей такую весть, посы­ла­ют часть сво­его вой­ска захва­тить опу­стев­ший лагерь рим­лян, чтобы создать оплот про­тив дру­го­го лаге­ря: ведь тот лагерь был силь­но укреп­лен и нахо­дил­ся в месте, очень удоб­ном для задерж­ки тех, кто про­дви­гал­ся от Рима к сто­ян­ке про­тив­ни­ка. Про­де­лав и про­чее из того, что было заду­ма­но для полу­че­ния пре­вос­ход­ства над вра­га­ми, они выве­ли свои силы на рав­ни­ну. (2) Когда же рим­ляне про­дол­жа­ли оста­вать­ся в без­дей­ст­вии, самые отваж­ные из тирре­нов, подъ­ез­жая вер­хом и оста­нав­ли­ва­ясь близ укреп­ле­ний, обзы­ва­ли всех рим­лян «баба­ми» и бра­ни­ли их вождей, кри­ча, что те подоб­ны самым трус­ли­вым из тва­рей и что пусть сде­ла­ют одно из двух. Если они счи­та­ют себя доб­лест­ны­ми вои­на­ми, то, спу­стив­шись на рав­ни­ну, пусть раз­ре­шат спор в одной бит­ве; если же при­зна­ют, что они трус­ли­вы, то пусть пере­да­дут ору­жие более силь­ным и под­верг­нут­ся нака­за­нию за совер­шён­ное и пусть тогда не счи­та­ют себя боль­ше достой­ны­ми чего-то вели­ко­го. (3) Тирре­ны дела­ли это еже­днев­но, но, ниче­го не достиг­нув, реши­ли обне­сти рим­лян сте­ной, чтобы голо­дом вынудить их под­чи­нить­ся. А кон­су­лы дол­гое вре­мя не обра­ща­ли вни­ма­ния на про­ис­хо­дя­щее вовсе не из-за тру­со­сти или мало­ду­шия (ведь они были муже­ст­вен­ны и воин­ст­вен­ны), но из подо­зре­ния, что их вои­ны наме­ре­ны дей­ст­во­вать пре­да­тель­ски и не жела­ют под­чи­нять­ся им, что ста­ло свой­ст­вен­но пле­бе­ям с того вре­ме­ни, как они под­ня­ли шум по пово­ду наде­ле­ния зем­лей. Ведь у кон­су­лов еще зву­ча­ло в ушах и сто­я­ло перед гла­за­ми то, как в про­шед­шем году раз­гне­ван­ные пле­беи опо­зо­ри­ли честь кон­су­ла и досто­ин­ство Рима, когда све­ли победу к пора­же­нию и под­верг­ли себя непра­вед­но­му позо­ру бег­ства толь­ко для того, чтобы муж сей не полу­чил побед­но­го три­ум­фа.

8. Посколь­ку ни нака­за­ни­я­ми какой-то одной части нель­зя было вра­зу­мить осталь­ных, мно­го­чис­лен­ных и наг­лых вои­нов с ору­жи­ем в руках, ни уго­во­ра­ми побудить к пови­но­ве­нию не желаю­щих под­чи­нить­ся, то кон­су­лы, желая раз и навсе­гда уда­лить дух бун­тар­ства из вой­ска и вер­нуть весь народ к преж­не­му еди­но­мыс­лию, толь­ко в это и вкла­ды­вая всю свою волю и муд­рость, реши­ли, что толь­ко две сле­дую­щие при­чи­ны пере­ме­нят бун­тов­щи­ков: пер­вая для тех, кто был более здра­во­го нра­ва (ведь в тол­пе нечто подоб­ное слу­ча­ет­ся), — это стыд от пори­ца­ния их про­тив­ни­ка­ми, и вто­рая для тех, кто не лег­ко под­да­ет­ся вступ­ле­нию на достой­ный чело­ве­ка путь — это необ­хо­ди­мость, кото­рой вся­кая чело­ве­че­ская при­ро­да поко­ря­ет­ся. (2) Чтобы и то и дру­гое про­изо­шло, они побуж­да­ли вра­га не толь­ко позо­рить их сло­вом, осуж­дая без­дей­ст­вие как трус­ли­вость, но и мно­го­чис­лен­ны­ми дела­ми, выра­жаю­щи­ми пре­зре­ние и гор­ды­ню, дабы тем самым вынудить про­явить свою сме­лость тех, кто доб­ро­воль­но не желал делать это­го. Ибо когда это про­изой­дет, кон­су­лы воз­ла­га­ли боль­шие надеж­ды на то, что к палат­ке пол­ко­во­д­ца при­дут те, кто будут осо­бен­но силь­но воз­буж­де­ны, они нач­нут гром­ко кри­чать и потре­бу­ют вести их про­тив вра­га. Имен­но так все и слу­чи­лось. (3) Ведь когда вра­ги вышли из лаге­ря и нача­ли окру­жать рим­лян рвом и валом, те, воз­не­го­до­вав на такие дей­ст­вия, сна­ча­ла неболь­ши­ми груп­па­ми, а потом все вме­сте бро­си­лись к шатрам кон­су­лов, кри­ча и обви­няя их в измене, и заяви­ли, что если никто не воз­гла­вит их вылаз­ку, они отдель­но от кон­су­лов возь­мут­ся за ору­жие и сами высту­пят про­тив вра­га. (4) Так как это тре­бо­ва­ние исхо­ди­ло ото всех, то пол­ко­вод­цы, пола­гая, что насту­пи­ло мгно­ве­ние, кото­ро­го они жда­ли, при­ка­за­ли лик­то­рам созвать народ на сход­ку. И Фабий, вый­дя впе­ред, ска­зал сле­дую­щее:

9. «Запозда­ло же яви­лось ваше раз­дра­же­ние из-за оскорб­ле­ний вра­гов, вои­ны и коман­ди­ры, посколь­ку это жела­ние каж­до­го из вас схва­тить­ся вру­ко­паш­ную с вра­га­ми при­шло к вам слиш­ком позд­но. Ведь вы долж­ны были сде­лать это мно­го рань­ше, когда они в пер­вый раз вышли из укреп­ле­ний и поже­ла­ли начать бит­ву. Тогда-то, без сомне­ния, борь­ба за вер­хо­вен­ство была бы слав­ной и достой­ной духа рим­лян. Теперь же она ста­ла вынуж­ден­ной, и даже если эта борь­ба завер­шит­ся успеш­но, она уже не при­не­сет такой сла­вы. (2) Но и сей­час вы все же посту­па­е­те достой­но, желая испра­вить про­мед­ле­ние и вер­нуть утра­чен­ное, и горя­чая бла­го­дар­ность вам за это стрем­ле­ние к наи­луч­ше­му, и не важ­но, при­шло ли оно бла­го­да­ря вашей доб­ле­сти (ведь луч­ше позд­но, чем нико­гда, начать делать то, что необ­хо­ди­мо), или все вы и в самом деле при­шли к обще­му умо­за­клю­че­нию о том, как сле­ду­ет посту­пать, и жаж­да бит­вы захва­ти­ла вас всех. (3) Но еще и теперь мы опа­са­ем­ся, как бы недо­воль­ство пле­бе­ев власть иму­щи­ми по пово­ду земель­ных участ­ков не ста­ло при­чи­ной боль­шо­го вреда для всей общи­ны; и нас охва­ти­ло подо­зре­ние, что вопли и него­до­ва­ние, свя­зан­ные с выступ­ле­ни­ем, роди­лись не от общей еди­ной цели, но лишь от готов­но­сти вый­ти из лаге­ря — одних, чтобы в самом деле ото­мстить про­тив­ни­ку, дру­гих же — чтобы тай­ком раз­бе­жать­ся. (4) Что каса­ет­ся при­чин, кото­рые вынуди­ли нас подо­зре­вать это, то они свя­за­ны не с догад­ка­ми или пред­по­ло­же­ни­я­ми, но с оче­вид­ны­ми поступ­ка­ми, при­чем не ста­ры­ми, но про­изо­шед­ши­ми в про­шлом году. Ведь помни­те, что, когда про­тив этих вот самых вра­гов вышло мно­го­чис­лен­ное опыт­ное вой­ско и когда пер­вая бит­ва была нами выиг­ра­на, и коман­дую­щий вами кон­сул Цезон, мой брат, мог не толь­ко раз­ру­шить лагерь вра­гов, но и при­не­сти оте­че­ству бли­ста­тель­ней­шую победу, кое-кто из вои­нов, завидуя его сла­ве, так как он не был дру­гом наро­да и в государ­ст­вен­ных делах не угод­ни­чал перед бед­ня­ка­ми, пер­вой же ночью после бит­вы, свер­нув палат­ки, без при­ка­за­ния бежа­ли из лаге­ря, не толь­ко не учтя опас­но­сти, угро­жав­шей им из-за бес­по­ряд­ка и отсут­ст­вия коман­ди­ра при ухо­де с вра­же­ской зем­ли, но еще и совер­шив это ночью. Они не учли даже того позо­ра, кото­рым они неиз­беж­но покро­ют себя, усту­пив победу вра­гу, разу­ме­ет­ся, в той мере, в какой это зави­се­ло от них; и ведь все это совер­ши­ли победив­шие по отно­ше­нию к побеж­ден­ным. (5) Стра­шась, три­бу­ны, цен­ту­ри­о­ны и вои­ны, что подоб­ные люди, не могут ни коман­до­вать, ни под­чи­нять­ся, и к тому же они мно­го­чис­лен­ны, дерз­ки и воору­же­ны, мы и рань­ше не хоте­ли всту­пать в смер­тель­ную бит­ву, и теперь еще не уве­ре­ны в том, что при таких вот помощ­ни­ках сле­ду­ет счи­тать сра­же­ние за луч­шее, опа­са­ясь, как бы из-за тех, кто все отда­ет на откуп соб­ст­вен­ной бла­го­склон­но­сти, не воз­ник­ли какие-нибудь пре­пят­ст­вия и ущерб. (6) Если же, одна­ко, Фор­ту­на¹² обра­ти­ла их разум к луч­ше­му имен­но теперь и они покон­чи­ли с мятеж­ным настро­е­ни­ем, от кото­ро­го граж­дан­ству нано­сил­ся обиль­ный и зна­чи­тель­ный урон, или же по край­ней мере откла­ды­вая бунт до более под­хо­дя­ще­го мир­но­го вре­ме­ни, и поже­ла­ли испра­вить про­шлый позор сего­дняш­ней доб­ле­стью^[3], то пусть ничто уже не послу­жит пре­пят­ст­ви­ем к тому, чтобы вы высту­пи­ли про­тив вра­га, обре­тя надеж­ду на сла­ву. (7) Мы име­ем так­же и мно­гие дру­гие мощ­ные и дей­ст­вен­ные сред­ства для победы, кото­рые нам пре­до­став­ля­ет сама нера­зум­ность вра­гов. Хотя они и пре­вос­хо­дят нас чис­лен­но­стью сво­его вой­ска и толь­ко этим одним спо­соб­ны про­ти­во­сто­ять нашей отва­ге и наше­му опы­ту, одна­ко они сами лиши­ли себя это­го един­ст­вен­но­го пре­иму­ще­ства, рас­тра­тив бо́льшую часть вой­ска на охра­ну укреп­ле­ний. (8) Кро­ме того, в то вре­мя, как им нуж­но будет с осто­рож­но­стью и рас­чет­ли­во­стью защи­щать каж­дое свое укреп­ле­ние, одно­вре­мен­но им надо будет еще и опа­сать­ся столь мно­го­чис­лен­ных и гораздо более отваж­ных, неже­ли они, вои­нов, так что они под­верг­нут себя серь­ез­но­му рис­ку, если кинут­ся в бит­ву неосто­рож­но, как если бы они в самом деле были непо­беди­мы­ми вои­на­ми, а мы тре­пе­та­ли бы перед ними. По край­ней мере об этом свиде­тель­ст­ву­ют и воз­веден­ные ими вокруг наше­го лаге­ря рвы, и набе­ги их кон­ни­цы на наши укреп­ле­ния, и мно­гие дру­гие их наг­лые в сло­вах и делах поступ­ки. (9) При­ни­мая это в рас­чет и пом­ня о преж­них мно­го­чис­лен­ных и слав­ных бит­вах, при­нес­ших вам победу, высту­пи­те с готов­но­стью и на эту вот бит­ву. И в каком бы месте каж­дый из вас ни сто­ял, пусть он зна­ет, что оно-то и есть и его дом, и его кусок зем­ли, и его оте­че­ство; и спа­сая сво­его соседа по строю, пусть он зна­ет, что спа­са­ет само­го себя, а покидая ближ­не­го — само­го себя пре­да­ет вра­гам. Но преж­де все­го вы долж­ны пом­нить о том, что когда бой­цы сто­ят твер­до и сра­жа­ют­ся, то поте­ри их незна­чи­тель­ны, а когда отсту­па­ют и обра­ща­ют­ся в бег­ство, то спа­са­ют­ся совсем немно­гие».

10. И когда он еще при­зы­вал рим­лян к бла­го­род­ству и рас­то­чал сле­зы впе­ре­меж­ку со сло­ва­ми, назы­вая по име­ни каж­до­го из цен­ту­ри­о­нов, три­бу­нов и про­чих вои­нов, каж­до­го из кото­рых он знал как награж­ден­но­го за какое-то бли­ста­тель­ное дея­ние в сра­же­ни­ях, и обе­щал дать отли­чив­шим­ся в бою мно­го­чис­лен­ные и боль­шие награ­ды соот­вет­ст­вен­но вели­чию дея­ний — поче­сти, богат­ства и про­чую помощь, все под­ня­ли крик, при­зы­вая его вос­прять духом и тре­буя, чтобы он вел их на бит­ву. (2) Как толь­ко он закон­чил речь, из тол­пы вышел некто по име­ни Марк Фла­во­лей, пле­бей, живу­щий соб­ст­вен­ным трудом, не из чис­ла без­вест­ных, но отме­чен­ный за свои доб­ле­сти и опыт­ный в воен­ном деле, вслед­ст­вие обе­их этих при­чин наде­лен­ный бли­ста­тель­ной вла­стью в одном из леги­о­нов: закон велит, чтобы шесть­де­сят цен­ту­рий пови­но­ва­лись этой вла­сти и испол­ня­ли ее при­ка­за­ния. Таких пред­во­ди­те­лей рим­ляне на сво­ем род­ном язы­ке назы­ва­ют при­ми­пи­ла­ми. (3) Этот муж (а был он поми­мо про­чих досто­инств велик ростом и хорош собой), встав там, откуда он был виден всем, ска­зал так: «Если вы, о кон­су­лы, опа­са­е­тесь, как бы наши дела не разо­шлись со сло­ва­ми, то я пер­вый выс­шей клят­вой вер­но­сти от сво­его име­ни пре­до­став­лю руча­тель­ства это­го обе­ща­ния. И вы, мои сограж­дане и сото­ва­ри­щи по общей судь­бе, все те, кто решит при­ве­сти дела в соот­вет­ст­вие со сло­ва­ми, не оши­бе­тесь, посту­пив так же, как и я». (4) Ска­зав это и под­няв меч, он дал клят­ву, как заведе­но в обы­ча­ях у рим­лян, и была эта клят­ва креп­чай­шим, доб­рым руча­тель­ст­вом за себя само­го в том, что он вер­нет­ся в город лишь после победы над вра­га­ми, при дру­гих же обсто­я­тель­ствах — нет. Когда Фла­во­лей про­из­нес эту клят­ву, все ста­ли его вос­хва­лять; и тот­час же оба кон­су­ла сде­ла­ли то же самое, затем и ниж­ние воен­ные чины — три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны — и, нако­нец, вся мас­са вои­нов. (5) Когда это про­изо­шло, все­ми овла­де­ла огром­ная радость и боль­шая при­зна­тель­ность друг к дру­гу, отва­га и опять же муже­ство. И, разой­дясь со сход­ки, одни взнузды­ва­ли лоша­дей, дру­гие зата­чи­ва­ли мечи и копья, третьи чисти­ли бое­вые доспе­хи; и спу­стя немно­го вре­ме­ни все вой­ско было гото­во к сра­же­нию. (6) А кон­су­лы, обе­та­ми, жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми и молит­ва­ми при­звав богов стать пред­во­ди­те­ля­ми их выступ­ле­ния, выве­ли вой­ска из лаге­ря стро­ем и в бое­вых поряд­ках. Тирре­ны, узрев их, выхо­дя­щих из обо­ро­ни­тель­ных соору­же­ний, при­шли в изум­ле­ние и в свою оче­редь дви­ну­лись на вра­га все­ми сво­и­ми сила­ми.

11. Когда же и те и дру­гие выстро­и­лись на рав­нине и тру­бы дали знак к бит­ве, они с бое­вым кли­чем бро­си­лись навстре­чу друг дру­гу; и, столк­нув­шись всад­ни­ки со всад­ни­ка­ми, а пешие с пеши­ми, всту­пи­ли в схват­ку, и с обе­их сто­рон про­изо­шло страш­ное кро­во­про­ли­тие. Пра­вый фланг рим­лян, кото­рым коман­до­вал кон­сул Ман­лий, отбро­сил про­ти­во­сто­я­ще­го им про­тив­ни­ка, и всад­ни­ки, сой­дя с лоша­дей, нача­ли сра­жать­ся пеши­ми. Одна­ко на левом флан­ге рим­ляне были окру­же­ны пра­вым кры­лом про­тив­ни­ка. (2) Ведь фалан­га тирре­нов в этом месте высту­па­ла за ряды рим­ской и намно­го пре­вос­хо­ди­ла ее в глу­би­ну. Рим­ское вой­ско при­шло здесь в рас­строй­ство и испы­та­ло мно­же­ство уда­ров. Коман­до­вал же этим флан­гом Квинт Фабий, легат и про­кон­сул¹³, кото­рый два­жды был кон­су­лом. И Фабий дол­гое вре­мя дер­жал­ся, полу­чив мно­же­ство ране­ний, но затем он, ранен­ный копьем в грудь, при­чем ост­рие про­ник­ло глу­бо­ко вовнутрь, пада­ет, исте­кая кро­вью. (3) Когда об этом узнал один из кон­су­лов, Марк Фабий (он коман­до­вал цен­тром фалан­ги), то, взяв отбор­ные цен­ту­рии и при­звав на помощь дру­го­го сво­его бра­та, Цезо­на Фабия, он про­шел поза­ди соб­ст­вен­ной фалан­ги и про­дви­нул­ся до тех пор, пока не мино­вал пра­вый фланг про­тив­ни­ка и не добрал­ся до тех, кто был окру­жен. Обру­шив­шись на вра­га, он учи­нил в его рядах насто­я­щую рез­ню, обра­тил в бег­ство их пере­до­вых и, най­дя бра­та еще живым, под­ни­ма­ет его. (4) Тот же, про­жив недол­го, уми­ра­ет; у мсти­те­лей за него гнев про­тив вра­га стал от это­го еще боль­ше и ост­рее; не заботясь теперь о соб­ст­вен­ных жиз­нях, они с немно­ги­ми вои­на­ми бро­си­лись в самую гущу плот­но сто­я­ще­го про­тив­ни­ка, нагро­мож­дая вокруг себя груды мерт­ве­цов. (5) И имен­но в этой части строй тирре­нов в самом деле начал осла­бе­вать, а те, кто преж­де тес­нил про­тив­ни­ка, теперь сами были отбро­ше­ны побеж­ден­ны­ми. Рим­ляне же на левом флан­ге, где был Ман­лий, хотя уже были исто­ще­ны и почти что нача­ли отступ­ле­ние, так­же обра­ти­ли сво­их вра­гов в бег­ство. Дело в том, что кто-то, мет­нув копье, ранил Ман­лия в коле­но, про­бив его ост­ри­ем вплоть до под­жи­лок, и окру­жав­шие рим­ляне под­хва­ти­ли и понес­ли его в лагерь. Вра­ги, решив, что пред­во­ди­тель рим­лян умер, вос­пря­ли духом, и так как к ним подо­спе­ла под­мо­га, нале­те­ли на рим­лян, не име­ю­щих коман­ди­ра. (6) И вновь Фабии вынуж­де­ны были поки­нуть левый фланг, чтобы помочь пра­во­му. Тирре­ны же, узнав, что он при­бли­жа­ет­ся с силь­ным отрядом вои­нов, пре­кра­ща­ют даль­ней­шее пре­сле­до­ва­ние, смы­ка­ют ряды и начи­на­ют бит­ву в бое­вом поряд­ке, поте­ряв нема­ло сво­их, но и убив мно­гих из рим­лян.

12. Тем вре­ме­нем тирре­ны, захва­тив­шие поки­ну­тый Ман­ли­ем лагерь, как толь­ко от палат­ки пол­ко­во­д­ца был дан сиг­нал к сра­же­нию, на боль­шой ско­ро­сти и с вели­ким рве­ни­ем поспе­ши­ли к дру­го­му лаге­рю рим­лян, подо­зре­вая, что он охра­нял­ся незна­чи­тель­ной силой. Их пред­по­ло­же­ние ока­за­лось вер­ным. Ведь поми­мо три­а­ри­ев¹⁴ и немно­гих иных моло­дых вои­нов осталь­ная мас­са в лаге­ре состо­я­ла из тор­гов­цев, слуг и ремес­лен­ни­ков. Раз­ра­зи­лась тяже­лая схват­ка мно­гих вои­нов, сошед­ших­ся на узком про­стран­стве (ведь сеча шла око­ло ворот), и с обе­их сто­рон мно­же­ство пало уби­тых. (2) В этом деле поги­ба­ет и кон­сул Ман­лий. Он поспе­шил с отрядом всад­ни­ков на помощь, но когда конь под ним пал, он, сва­лив­шись вме­сте с ним, из-за мно­же­ства ран уже не имел сил под­нять­ся на ноги; вме­сте с ним погиб­ли и мно­гие дру­гие достой­ные юно­ши. После это­го пора­же­ния лагерь тот­час же был захва­чен, и пред­ска­за­ния тирре­нов полу­чи­ли под­твер­жде­ние. (3) Если бы они тогда суме­ли удер­жать сва­лив­шу­ю­ся на них уда­чу и охра­ня­ли бы лагерь, то удер­жа­ли бы за собой пожит­ки рим­лян и вынуди­ли их позор­но отой­ти. Теперь же, обра­тив­шись к гра­бе­жу остав­лен­но­го и охла­дев ко все­му осталь­но­му, они упу­сти­ли из рук уже почти пой­ман­ную доб­рую добы­чу. Ведь когда до вто­ро­го кон­су­ла дошла весть о взя­тии лаге­ря, он поспе­шил туда с отбор­ной кон­ни­цей и пехотой. (4) Тирре­ны, заме­тив его при­бли­же­ние, окру­жи­ли лагерь, и нача­лась жесто­кая бит­ва тех, кто хотел вер­нуть свое иму­ще­ство, и тех, кто опа­сал­ся, как бы из-за захва­та лаге­ря не погиб­нуть все­му вой­ску. По про­ше­ст­вии вре­ме­ни тирре­ны все еще име­ли боль­шое пре­иму­ще­ство, ведь они сра­жа­лись с воз­вы­шен­но­сти и про­тив устав­ших за целый день вои­нов. (5) Тогда Тит Сик­ций, легат и про­кон­сул, сооб­щив кон­су­лу свой замы­сел, посо­ве­то­вал дать сиг­нал, и собрав всех в одном месте, напасть с той сто­ро­ны лаге­ря, где укреп­ле­ния были осо­бен­но удоб­ны для при­сту­па. Про­стран­ство же у ворот он сове­то­вал оста­вить без вни­ма­ния по неко­е­му спра­вед­ли­во­му рас­че­ту, кото­рый его не обма­нул, что тирре­ны, наде­ясь спа­стись, ско­рее поки­нут лагерь, если же они будут лише­ны надеж­ды на это, будучи со всех сто­рон окру­же­ны вра­га­ми и не имея ника­ко­го выхо­да, то поне­во­ле будут муже­ст­вен­ны. (6) Когда начал­ся при­ступ в одном-един­ст­вен­ном месте, тирре­ны не при­бег­ли к сопро­тив­ле­нию, но открыв ворота, бро­си­лись спа­сать­ся в соб­ст­вен­ном лаге­ре.

13. Кон­сул, пред­от­вра­тив эту угро­зу, сно­ва поспе­шил на выруч­ку тем, кто нахо­дил­ся на рав­нине. Гово­рят, эта бит­ва ста­ла вели­чай­шей из всех бра­ней, что были у рим­лян преж­де, как по чис­лу участ­ни­ков, так и по дли­тель­но­сти вре­ме­ни и по измен­чи­во­сти судь­бы. Ведь самих рим­лян из горо­да, отбор­ных и цве­ту­ще­го воз­рас­та, насчи­ты­ва­лось более два­дца­ти тысяч пеших вои­нов, всад­ни­ков в четы­рех леги­о­нах было почти что тыся­ча две­сти, а кро­ме того, из коло­ни­стов и союз­ни­ков име­лось еще одно тако­го же раз­ме­ра вой­ско. (2) По вре­ме­ни бит­ва, начав­шись немно­гим ранее полу­дня, затя­ну­лась вплоть до захо­да солн­ца. И уда­ча очень дол­го коле­ба­лась то в ту, то в дру­гую сто­ро­ну — то к победе, то к пора­же­нию. Погиб­ли и кон­сул, и легат, два­жды обле­кав­ший­ся кон­суль­ской вла­стью, и мно­го дру­гих коман­ди­ров — три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов, в общем, гораздо боль­ше, чем когда-либо. Победа в бит­ве, судя по все­му, оста­лась за рим­ля­на­ми по той един­ст­вен­ной при­чине, что тирре­ны с наступ­ле­ни­ем ночи, поки­нув лагерь, ушли. (3) На сле­дую­щий день рим­ляне обра­ти­лись к раз­граб­ле­нию остав­лен­но­го тирре­на­ми лаге­ря и похо­ро­ни­ли сво­их погиб­ших, а затем вер­ну­лись в свой лагерь. Там, созвав вои­нов на сход­ку, они разда­ли почет­ные награ­ды тем, кто отли­чил­ся в сра­же­нии, пер­во­му же — Цезо­ну Фабию, бра­ту кон­су­ла, явив­ше­му дела вели­кие и уди­ви­тель­ные; вто­ро­му — Сик­цию, содей­ст­во­вав­ше­му воз­вра­ще­нию лаге­ря; а третье­му — Мар­ку Фла­во­лею, коман­ди­ру отряда, как за его клят­ву, так и за муже­ство, про­яв­лен­ное в тяже­лой обста­нов­ке. (4) Совер­шив это, они оста­ва­лись несколь­ко дней в лаге­ре, а затем, так как никто со сто­ро­ны вра­гов не являл­ся для бит­вы, вер­ну­лись домой. Хотя все в Риме поже­ла­ли воздать остав­ше­му­ся в живых кон­су­лу честь побед­но­го три­ум­фа за вели­чай­шую бит­ву, полу­чив­шую наи­луч­шее завер­ше­ние, кон­сул отка­зал­ся от их дара, гово­ря, что ему не годит­ся, да и не поз­во­ли­тель­но после гибе­ли бра­та и при утра­те кол­ле­ги по долж­но­сти, шест­во­вать в три­ум­фаль­ной про­цес­сии и носить лав­ро­вый венок. Сло­жив бое­вые зна­ме­на и рас­пу­стив вои­нов по домам, он клят­вен­но отрек­ся от кон­суль­ской долж­но­сти, хотя оста­ва­лось еще два меся­ца до кон­ца года, так как у него уже не было сил испол­нять эту власть. Ведь он стра­дал от очень тяже­лой раны и лежал в посте­ли.

14. После того как сенат назна­чил меж­ду­ца­рей для избра­ния долж­ност­ных лиц и вто­рой меж­ду­царь созвал цен­ту­рии на Поле¹⁵, Цезон Фабий, отме­чен­ный награ­дой за бит­ву, брат того, кто сло­жил с себя власть, изби­ра­ет­ся кон­су­лом в тре­тий раз, а с ним Тит Вер­ги­ний. Они, разде­лив вой­ско, высту­пи­ли в поле: Фабий для вой­ны про­тив эквов, гра­бив­ших поля лати­нов, а Вер­ги­ний — про­тив вей­ян. (2) Как толь­ко эквы про­веда­ли, что к ним при­бли­жа­ет­ся вой­ско, они поспеш­но очи­сти­ли вра­же­скую окру­гу и ото­шли в свои горо­да. После это­го, когда их соб­ст­вен­ная зем­ля под­верг­лась опу­сто­ше­нию, они тер­пе­ли его, так что кон­сул с пер­вых же шагов овла­дел зна­чи­тель­ным иму­ще­ст­вом, раба­ми и дру­гой добы­чей. Вей­яне же сна­ча­ла оста­ва­лись внут­ри город­ской сте­ны, а потом, решив, что насту­пил под­хо­дя­щий срок, набро­си­лись на вра­гов, кото­рые были рас­се­я­ны по рав­нине и пре­да­ва­лись гра­бе­жу добы­чи. (3) С мно­го­чис­лен­ным и выстро­ен­ным в бое­вой порядок вой­ском вей­яне напа­ли на них и отня­ли награб­лен­ное, а сопро­тив­ляв­ших­ся — одних уби­ли, а дру­гих обра­ти­ли в бег­ство. И если бы Тит Сик­ций, кото­рый был тогда лега­том, не задер­жал вей­ян, подо­спев на помощь во гла­ве отрядов пехо­тин­цев и всад­ни­ков в бое­вом строю, то ничто бы не поме­ша­ло гибе­ли все­го вой­ска. Пока он таким обра­зом сдер­жи­вал про­тив­ни­ка, осталь­ные вои­ны, рас­се­ян­ные пооди­ноч­ке, успе­ли, пока не позд­но, собрать­ся вме­сте. Соеди­нив­шись, они уже позд­но вече­ром заня­ли холм и всю сле­дую­щую ночь закреп­ля­лись на нем. (4) Вей­яне же, обра­до­ван­ные успе­хом, близ это­го хол­ма раз­би­ли сто­ян­ку и посла­ли в город за под­креп­ле­ни­ем, пола­гая, что запер­ли рим­лян в таком месте, куда те не смо­гут доста­вить ника­ко­го про­до­воль­ст­вия, и тем самым вско­ре при­нудят их сло­жить ору­жие. И когда к ним при­шло зна­чи­тель­ное под­креп­ле­ние, вей­яне раз­ме­сти­ли уже два вой­ска на удоб­ных для напа­де­ния скло­нах хол­ма, а мно­же­ство дру­гих неболь­ших сто­ро­же­вых постов рас­ста­ви­ли в наи­ме­нее удоб­ных местах, так что все вокруг было навод­не­но ору­жи­ем. (5) А вто­рой кон­сул, Фабий, узнав из полу­чен­но­го от сво­его кол­ле­ги пись­ма, что запер­тые на хол­ме нахо­дят­ся в бед­ст­вен­ном поло­же­нии и посто­ян­но под­вер­га­ют­ся опас­но­сти, и если им кто-нибудь не помо­жет, то они будут поко­ре­ны голо­дом, под­нял вой­ско и поспеш­но повел его на вей­ян. И если бы он опоздал хотя бы на один день, то все было бы бес­по­лез­но, так как он обна­ру­жил бы там уже уни­что­жен­ное вой­ско. Ведь защит­ни­ки хол­ма, стес­нен­ные недо­стат­ком само­го необ­хо­ди­мо­го, высту­пи­ли из лаге­ря, дабы погиб­нуть самой бла­го­род­ной из смер­тей, и, напав на вра­га, нача­ли сра­жать­ся, в боль­шин­стве сво­ем изну­рен­ные голо­дом, жаж­дой, бес­сон­ни­цей и про­чи­ми стра­да­ни­я­ми. (6) Но немно­го вре­ме­ни спу­стя, когда пока­за­лось вой­ско Фабия, круп­ное и дви­гаю­ще­е­ся строй­ны­ми ряда­ми, рим­лян охва­ти­ла отва­га, а вра­гов — страх; и вей­яне, вовсе не наде­ясь, что они доста­точ­но силь­ны, чтобы всту­пить в бит­ву с отмен­ны­ми све­жи­ми сила­ми, ушли, бро­сив свой лагерь. Когда же оба вой­ска рим­лян соеди­ни­лись, кон­су­лы сооруди­ли в укреп­лен­ном месте близ горо­да боль­шой лагерь, где про­ве­ли доволь­но мно­го вре­ме­ни, опу­сто­шив луч­шие зем­ли вей­ян, после чего отве­ли вой­ско домой. (7) Как толь­ко вей­яне узна­ли, что вой­ска рим­лян рас­пу­ще­ны от вой­ско­вых знач­ков, то, собрав всю лег­ко­во­ору­жен­ную моло­дежь, как ту, кото­рую они сами поста­ви­ли в строй, так и при­быв­шую из сосед­них земель, они сно­ва вторг­лись на рав­ни­ны, при­мы­кав­шие к их полям, и раз­гра­би­ли наи­бо­лее обиль­ные пло­да­ми, ста­да­ми и людь­ми уго­дья. Ведь зем­ледель­цы уже вышли из убе­жищ для заготов­ки сена скоту и обра­бот­ки паш­ни, пола­га­ясь на защи­ту их соб­ст­вен­но­го вой­ска, кото­рое сто­я­ло тогда лаге­рем меж­ду ними и про­тив­ни­ком. Когда же это вой­ско ушло, они не спе­ши­ли вер­нуть­ся, так как не ожи­да­ли, что вей­яне, потер­пев­шие столь­ко пора­же­ний, так ско­ро вновь напа­дут на сво­его непри­я­те­ля. (8) Это втор­же­ние вей­ян в пре­де­лы рим­лян было недол­гим по про­дол­жи­тель­но­сти, но очень серь­ез­ным по вели­чине прой­ден­но­го ими пути, что вызва­ло у рим­лян необык­но­вен­ный стыд, сме­шан­ный с печа­лью, так как враг дошел вплоть до реки Тибр и хол­ма Яни­кул, уда­лен­ных от Рима мень­ше чем на два­дцать ста­ди­ев¹⁶. Ведь не было ника­ких сто­яв­ших под воен­ны­ми знач­ка­ми воин­ских сил, кото­рые поме­ша­ли бы вра­гам про­дви­нуть­ся еще даль­ше. В любом слу­чае отряды вей­ян ушли преж­де, чем рим­ляне смог­ли собрать и рас­пре­де­лить по цен­ту­ри­ям свое вой­ско.

15. Когда же после это­го кон­су­ла­ми был созван сенат и на нем стал обсуж­дать­ся вопрос, каким спо­со­бом над­ле­жит вести вой­ну с вей­я­на­ми, воз­об­ла­да­ло мне­ние, что сле­ду­ет поста­вить собран­ные вой­ска на гра­ни­цах, чтобы они дер­жа­ли под охра­ной сель­скую окру­гу, пре­бы­вая под откры­тым небом в посто­ян­ной бое­готов­но­сти. Но сена­то­ры были обес­по­ко­е­ны чрез­мер­ны­ми буду­щи­ми рас­хо­да­ми на заста­вы, так как и государ­ст­вен­ная каз­на исто­щит­ся на содер­жа­ние посто­ян­но­го вой­ска, и сред­ства отдель­ных людей не выдер­жат тяже­сти воен­ных нало­гов. А еще боль­ше их вол­но­вал набор посы­лае­мых гар­ни­зо­нов, так как каким бы спо­со­бом он ни про­ис­хо­дил, никто доб­ро­воль­но, конеч­но, не взва­лит на себя служ­бу на гра­ни­це и не посмен­ные, а непре­рыв­ные лише­ния. (2) Так как сенат тре­во­жил­ся по двум этим пово­дам, то оба Фабия, созвав тех, кто при­над­ле­жал к их роду, и посо­ве­то­вав­шись с ними, пред­ло­жи­ли сена­ту, что они доб­ро­воль­но пре­тер­пят все тяго­сти за все граж­дан­ство и, собрав сво­их кли­ен­тов и дру­зей, отпра­вят­ся в поход на соб­ст­вен­ные сред­ства, сколь­ко бы вре­ме­ни ни дли­лась вой­на. (3) Все вос­хи­ти­лись бла­го­род­ству их стрем­ле­ний и воз­ло­жи­ли свои надеж­ды на это един­ст­вен­ное пред­при­я­тие, про­слав­ля­е­мое под кри­ки одоб­ре­ния всех горо­жан. Сопро­вож­дае­мые молит­ва­ми и жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми Фабии высту­пи­ли в поход. Пред­во­ди­тель­ст­во­вал же ими Марк Фабий, кон­сул про­шло­го года, победив­ший тогда тирре­нов в сра­же­нии; он вел более четы­рех тысяч вои­нов, из кото­рых боль­шая часть состо­я­ла из его кли­ен­тов и дру­зей, а из само­го рода Фаби­ев было три­ста шесть мужей. Спу­стя недол­гое вре­мя за ними после­до­ва­ло и вой­ско рим­лян, кото­рым коман­до­вал Цезон Фабий, один из кон­су­лов.

(4) Ока­зав­шись близ реки Кре­ме­ра, про­те­кав­шей непо­да­ле­ку от горо­да Вейи, они на каком-то обры­ви­стом и омы­вае­мом со всех сто­рон хол­ме воз­двиг­ли про­тив Вей укреп­ле­ние, спо­соб­ное укрыть столь зна­чи­тель­ное вой­ско, окру­жив его двой­ны­ми рва­ми и воз­ведя частые баш­ни. Кре­пость была назва­на по реке Кре­ме­ра. Стро­и­тель­ство было закон­че­но гораздо быст­рее, чем дума­ли, так как труди­лось мно­же­ство рук и сам кон­сул помо­гал им. (5) После все­го это­го они выве­ли вой­ско и напра­ви­лись в дру­гую часть вла­де­ний вей­ян, кото­рые при­ле­га­ли к той части Тирре­нии, где пас­лись ста­да вей­ян, никак не ожи­дав­ших, что вой­ско рим­лян заявит­ся туда. Захва­тив боль­шую добы­чу, рим­ляне ото­шли к недав­но отстро­ен­но­му укреп­ле­нию, раду­ясь награб­лен­но­му по двум при­чи­нам: из-за ско­ро­го отмще­ния вра­гам и пото­му, что хоте­ли снаб­дить обиль­ны­ми запа­са­ми вои­нов гар­ни­зо­на. Ведь ниче­го из захва­чен­но­го кон­сул не отдал в каз­ну и не рас­пре­де­лил сре­ди вои­нов, но и ота­ры овец, и рабо­чий скот, и теле­ги с воло­вьи­ми упряж­ка­ми, и желез­ные орудия, необ­хо­ди­мые для зем­леде­лия, они пере­да­ли погра­нич­ной стра­же. (6) Про­де­лав это, они отве­ли вой­ско домой. У вей­ян же после воз­веде­ния на гра­ни­це заста­вы дела ста­ли совсем пло­хи — они уже не мог­ли без­опас­но ни обра­ба­ты­вать зем­лю, ни полу­чать съест­ные при­па­сы, при­во­зи­мые извне. (7) Ведь Фабии разде­ли­ли вой­ско на четы­ре отряда, и один из них охра­нял укреп­ле­ние, а с тре­мя осталь­ны­ми они посто­ян­но рыс­ка­ли по сель­ской окру­ге про­тив­ни­ка, соби­рая добы­чу. И хотя вей­яне неред­ко откры­то напа­да­ли на них с нема­лы­ми сила­ми или устра­и­ва­ли заса­ды в удоб­ных укреп­лен­ных местах, тем не менее Фабии и в том и в дру­гом слу­чае ока­зы­ва­лись на высо­те и, пере­бив мно­же­ство из них, воз­вра­ща­лись без потерь. Так что про­тив­ни­ки уже не отва­жи­ва­лись всту­пать с ними в откры­тое сра­же­ние, но оста­ва­лись запер­ты­ми в сте­нах в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни и лишь ино­гда тай­но совер­ша­ли вылаз­ки; вот так закон­чи­лась эта зима.

16. А когда в сле­дую­щем году кон­суль­ство полу­чи­ли Луций Эми­лий и Гай Сер­ви­лий¹⁷, рим­ля­нам сооб­щи­ли, что воль­ски и эквы заклю­чи­ли дого­вор, чтобы вме­сте выве­сти вой­ска про­тив них, и что ско­ро они вторг­нут­ся в рим­ские края. Сооб­ще­ние под­твер­ди­лось быст­рее, чем кто-либо ожи­дал. Оба наро­да с вой­ска­ми всту­пи­ли в пре­де­лы рим­ских вла­де­ний, каж­дый со сво­ей сто­ро­ны, пола­гая, что рим­ляне, ведя тиррен­скую вой­ну, ока­жут­ся не в состо­я­нии про­ти­во­сто­ять их набе­гу. (2) А затем дру­гие при­шед­шие в Рим вест­ни­ки сооб­щи­ли, что вся Тирре­ния соби­ра­ет­ся вести вой­ну про­тив них и гото­вит­ся отпра­вить вей­я­нам соеди­нен­ное союз­ное вой­ско. Дело в том, что вей­яне, ока­зав­шись не в состо­я­нии истре­бить заста­ву рим­лян сво­и­ми сила­ми, обра­ти­лись к ним за помо­щью, напом­нив о род­стве и друж­бе, и пере­чис­ляя мно­го­чис­лен­ные вой­ны, в кото­рых они участ­во­ва­ли вме­сте с ними, и по этим при­чи­нам счи­тая пра­виль­ным, чтобы вся Тирре­ния вме­сте с ними под­ня­лась на борь­бу про­тив рим­лян, ибо вей­яне охра­ня­ют под­сту­пы ко всей Тирре­нии, и чтобы таким обра­зом исхо­дя­щая от Рима вой­на была разде­ле­на меж­ду все­ми ее еди­но­пле­мен­ны­ми наро­да­ми. Тирре­ны, убеж­ден­ные ими, взя­лись отпра­вить им столь зна­чи­тель­ную союз­ную рать, какую те посчи­та­ли доста­точ­ной. (3) Узнав обо всем этом, рим­ский сенат поста­но­вил послать три вой­ска. Спеш­но были состав­ле­ны спис­ки граж­дан, под­ле­жа­щих воен­ной служ­бе, и Луций Эми­лий сра­зу же был отправ­лен про­тив тирре­нов. Вме­сте с ним в поход высту­пил и Цезон Фабий, недав­но сло­жив­ший с себя кон­суль­скую власть и попро­сив­ший сенат пору­чить ему отпра­вить­ся в Кре­ме­ру к сво­им роди­чам, кото­рых вывел туда его брат, чтобы вме­сте с ними нести дозор в кре­по­сти и участ­во­вать в сра­же­ни­ях. Обле­чен­ный про­кон­суль­ской вла­стью, он высту­пил вме­сте со сво­и­ми сто­рон­ни­ка­ми. (4) Вто­рой кон­сул Гай Сер­ви­лий отпра­вил­ся в поход про­тив воль­сков, а про­кон­сул Сер­вий Фурий — про­тив пле­ме­ни эквов. Каж­до­му из них под­чи­ня­лось по два леги­о­на рим­лян, и еще вспо­мо­га­тель­ные силы лати­нов, гер­ни­ков и иных союз­ни­ков, чис­лен­но­стью не мень­ше рим­ско­го вой­ска. У про­кон­су­ла Сер­вия вой­на шла, как заду­ма­но, и быст­ро завер­ши­лась. Ведь в одной бит­ве он повер­нул эквов назад, да и бит­ва была не труд­ной: с пер­во­го же уда­ра он обра­тил вра­гов в бег­ство, а после это­го под­верг раз­граб­ле­нию их уго­дья, в то вре­мя как сами эквы укры­ва­лись в кре­по­стях. (5) У Сер­ви­лия же, вто­ро­го из кон­су­лов, ввя­зав­ше­го­ся в сра­же­ние поспеш­но и само­уве­рен­но, воз­ник­ло мно­же­ство пре­пят­ст­вий на пути к осу­щест­вле­нию его замыс­ла, так как воль­ски ока­за­ли ему весь­ма упор­ное сопро­тив­ле­ние. Поэто­му он, поте­ряв мно­гих отлич­ных вои­нов, был вынуж­ден пре­кра­тить схо­дить­ся с про­тив­ни­ком в поле, но, пре­бы­вая в лаге­ре, про­во­дить воен­ные дей­ст­вия в мета­нии изда­ли стрел и копий и в стыч­ках лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов. (6) А Луций Эми­лий, отправ­лен­ный про­тив тирре­нов, увидев, что вей­яне и с ними круп­ное вспо­мо­га­тель­ное вой­ско от род­ст­вен­ных им наро­дов высту­пи­ли на поле перед их горо­дом, отнюдь не наме­ре­вал­ся воз­дер­жи­вать­ся от сра­же­ния. Но помед­лив лишь один день, когда он раз­би­вал лагерь, Эми­лий вывел вой­ско на бит­ву, в кото­рую вей­яне всту­пи­ли с чрез­вы­чай­ной отва­гой. Так как силы ока­за­лись рав­ны­ми, то Эми­лий, взяв всад­ни­ков, бро­са­ет­ся на вра­гов на нра­вом флан­ге и, рас­стро­ив его, спе­шит на дру­гой фланг, сра­жа­ясь на лоша­дях, если мест­ность поз­во­ля­ла это. Там же, где это было невоз­мож­но, они, спе­шив­шись, дра­лись в пешем строю. Так как оба флан­га тирре­нов были тес­ни­мы рим­ля­на­ми, то не выдер­жал и центр, но был отбро­шен рим­ской пехотой и после это­го все они побе­жа­ли в лагерь. (7) Эми­лий же пре­сле­до­вал бегу­щих в пол­ном бое­вом поряд­ке и мно­гих из них уни­что­жил. Под­сту­пив к лаге­рю, он посмен­но ата­ко­вал его, про­дол­жая при­сту­пы в тече­ние дня и ночи, а на сле­дую­щий день, когда вра­ги изне­мог­ли от уста­ло­сти и бес­сон­ни­цы, ста­но­вит­ся обла­да­те­лем лаге­ря. Ведь тирре­ны, увидев, что рим­ляне уже повсюду взби­ра­ют­ся на часто­кол, бро­сив лагерь, бежа­ли, одни — в город, дру­гие — в близ­ле­жа­щие горы. (8) Кон­сул в этот день оста­вал­ся в лаге­ре вра­гов, на сле­дую­щий же день он, отме­тив наи­бо­лее отли­чив­ших­ся в бит­ве вои­нов бле­стя­щи­ми дара­ми, все захва­чен­ное внут­ри лаге­ря — и рабо­чий скот, и плен­ных, и палат­ки, наби­тые вся­ким доб­ром, — пере­дал вои­нам. И вой­ско рим­лян обо­га­ти­лось так, как нико­гда после дру­гой какой бит­вы. Ведь народ тирре­нов вел изне­жен­ный и рос­кош­ный образ жиз­ни, поэто­му и дома, и на войне они вози­ли с собой без необ­хо­ди­мо­сти раз­но­об­раз­ные пред­ме­ты искус­ства, создан­ные для наслаж­де­ния и неги.

17. А на сле­дую­щий день уже отча­яв­ши­е­ся под бре­ме­нем несча­стий вей­яне отпра­ви­ли к кон­су­лу ста­рей­ших граж­дан, нес­ших олив­ко­вые вет­ви, чтобы те нача­ли с ним пере­го­во­ры о мире. И эти мужи со сте­на­ни­я­ми, и моль­бой, и всем тем, что может воз­будить жалость, рас­ска­зы­вая все со сле­за­ми на гла­зах, уго­ва­ри­ва­ют кон­су­ла поз­во­лить им отпра­вить в Рим послов, кото­рые пове­дут с сена­том пере­го­во­ры о пре­кра­ще­нии вой­ны, а до тех пор, пока послы не воз­вра­тят­ся с отве­том, они про­си­ли не при­чи­нять им вреда. А для того чтобы рим­ля­нам мож­но было так посту­пить, они обе­ща­ли поста­вить рим­ско­му вой­ску хле­ба на два меся­ца и день­ги для жало­ва­ния вои­нам на шесть меся­цев, как это назна­чил победи­тель. (2) Кон­сул же, при­няв то, что было при­не­се­но, и раздав все вои­нам, уста­нав­ли­ва­ет с вей­я­на­ми пере­ми­рие. А сенат, выслу­шав посоль­ство и про­чи­тав посла­ние кон­су­ла, в кото­ром тот насто­я­тель­но про­сил и сове­то­вал как мож­но быст­рее закон­чить вой­ну с тирре­на­ми, вынес поста­нов­ле­ние даро­вать мир, как это­го и про­си­ли вра­ги, и рас­по­рядил­ся, чтобы кон­сул Луций Эми­лий сам назна­чил усло­вия, на кото­рых будет заклю­чен мир, при­чем такие, кото­рые пока­жут­ся ему самы­ми под­хо­дя­щи­ми для Рима. (3) Полу­чив такой ответ, кон­сул заклю­ча­ет дого­вор с вей­я­на­ми, уста­но­вив мир ско­рее уме­рен­ный, неже­ли выгод­ный для победив­ших. Ибо он ни зем­лю у них не отре­зал, ни в дру­гом каком-то иму­ще­стве не нало­жил пени и даже не под­твер­дил в усло­ви­ях дого­во­ра вер­ность повер­жен­но­го про­тив­ни­ка выда­чей Вей­я­ми залож­ни­ков. (4) Это вызва­ло серь­ез­ное недо­воль­ство им рим­лян и ста­ло при­чи­ной того, что он не полу­чил от сена­та бла­го­дар­но­сти за то, что все было так счаст­ли­во устро­е­но. Ведь ему отка­за­ли в три­ум­фе, хотя он и домо­гал­ся его, а при­чи­ной отка­за выста­ви­ли его свое­во­лие при заклю­че­нии дого­во­ра, пото­му что он совер­шил все сам, не спро­сив мне­ния сена­та. А чтобы он не вос­при­нял это обсто­я­тель­ство с обидой или с гне­вом, все про­го­ло­со­ва­ли за то, чтобы он повел вой­ско на помощь сво­е­му кол­ле­ге и тем самым, если смо­жет счаст­ли­во завер­шить тамош­нюю вой­ну (а в этом чело­ве­ке было огром­ное муже­ство), свел бы на нет то недо­воль­ство, с кото­рым к нему отно­си­лись за его преж­ние ошиб­ки. Но муж сей, него­дуя на про­яв­лен­ное к нему неува­же­ние, суро­во обви­нил сенат перед наро­дом, что тот, дескать, удру­чен тем, что осво­бо­дил­ся от вой­ны с тирре­на­ми. И он заявил, что сена­то­ры посту­па­ют так из зло­го умыс­ла и из-за пре­зре­ния к бед­ня­кам, чтобы те, стрях­нув с себя вой­ны, кото­рые ведут в чужих кра­ях, не ста­ли бы тре­бо­вать испол­не­ния обе­ща­ний о наде­лах зем­ли, отно­си­тель­но чего сена­то­ры вот уже кото­рый год моро­чат их. (5) Наго­во­рив это и мно­гое дру­гое подоб­но­го рода и с неукро­ти­мым гне­вом осы­пав пат­ри­ци­ев упре­ка­ми, он осво­бо­дил от знач­ков то вой­ско, что сра­жа­лось под его нача­лом, и, отпра­вив за вой­ском, что оста­ва­лось при про­кон­су­ле Фурии в зем­ле эквов, так­же рас­пу­стил его по домам. Всем этим он вновь дал пле­бей­ским три­бу­нам пол­ную сво­бо­ду обви­нять сена­то­ров в народ­ном собра­нии и вно­сить раздор меж­ду бед­ны­ми и бога­ты­ми.

18. После это­го кон­суль­скую власть при­ни­ма­ют на себя Гай Гора­ций и Тит Мене­ний. Про­изо­шло это в семь­де­сят шестую Олим­пи­а­ду¹⁸, на кото­рой в состя­за­ни­ях в беге на ста­дий победил Ска­мандр из Мити­ле­ны, а архон­том в Афи­нах был Федон. Пона­ча­лу этим кон­су­лам меша­ли управ­лять государ­ст­вом внут­рен­ние вол­не­ния, пото­му что народ пре­бы­вал в воз­буж­де­нии и не раз­ре­шал про­во­дить ника­ких дру­гих обще­ст­вен­ных дел до тех пор, пока не будет разде­ле­на обще­ст­вен­ная зем­ля; позд­нее же все те, кто воз­му­щал­ся и нахо­дил­ся в вол­не­нии, под­чи­ни­лись, усту­пив тяже­лой необ­хо­ди­мо­сти, и по доб­рой воле отпра­ви­лись в вой­ско. (2) Ведь один­на­дцать тиррен­ских горо­дов — те, что не при­ня­ли уча­стия в заклю­че­нии дого­во­ра о мире, — созвав общее собра­ние, ста­ли обви­нять народ вей­ян в том, что они пре­кра­ти­ли вой­ну про­тив рим­лян без обще­го согла­сия, и тре­бо­ва­ли, чтобы Вейи сде­ла­ли одно из двух: либо разо­рва­ли заклю­чен­ные с рим­ля­на­ми согла­ше­ния, либо вме­сте с Римом всту­пи­ли в вой­ну про­тив тирре­нов. (3) Вей­яне же при­во­ди­ли в свое оправ­да­ние неиз­беж­ность для них это­го мира и пред­ла­га­ли все­му сооб­ще­ству рас­смот­реть, как они мог­ли бы при­лич­ным обра­зом рас­торг­нуть этот мир. Затем, после обра­ще­ния их с такой прось­бой кто-то дает им совет отно­си­тель­но кре­по­сти Кре­ме­ры, откуда до сих пор не ушли рим­ские стра­жи; пусть вей­яне сна­ча­ла на сло­вах потре­бу­ют, чтобы они оста­ви­ли эту мест­ность, а если сло­ва не возы­ме­ют дей­ст­вия, пусть возь­мут это укреп­ле­ние в оса­ду и таким обра­зом нач­нут новую вой­ну. (4) Уго­во­рив­шись об этом, они покида­ют собра­ние и спу­стя немно­го вре­ме­ни вей­яне, отпра­вив посоль­ство к Фаби­ям, потре­бо­ва­ли у них сдать кре­пость, а меж­ду тем уже вся Тирре­ния была гото­ва к войне. Рим­ляне, узнав обо всем этом из доне­се­ния Фаби­ев, вынес­ли реше­ние о том, чтобы оба кон­су­ла отпра­ви­лись в поход: одну вой­ну с Римом вела Тирре­ния, а вто­рую рим­ляне про­дол­жи­ли про­тив воль­сков. (5) И вот Гора­ций, при­няв коман­до­ва­ние дву­мя леги­о­на­ми рим­лян и таким же коли­че­ст­вом вои­нов от осталь­ных союз­ни­ков, дви­нул свою рать про­тив воль­сков. Мене­ний же, воз­гла­вив весь­ма мно­го­чис­лен­ное вой­ско, соби­рал­ся пред­при­нять поход про­тив тирре­нов. Пока он гото­вил­ся и тянул вре­мя, его опе­ре­ди­ли: укреп­ле­ние в Кре­ме­ре было раз­ру­ше­но вра­га­ми, а весь род Фаби­ев цели­ком уни­что­жен. О несча­стье, про­ис­шед­шем с эти­ми мужа­ми, пере­да­ют два ска­за­ния: одно менее веро­ят­ное, дру­гое — более прав­до­по­доб­ное. Я изло­жу оба рас­ска­за в том виде, как я их услы­шал.

19. Итак, неко­то­рые пере­да­ют, что посколь­ку насту­пил срок неко­е­го оте­че­ско­го жерт­во­при­но­ше­ния, кото­рое нуж­но было совер­шить роду Фаби­ев, то эти мужи с неболь­шим чис­лом кли­ен­тов высту­пи­ли из лаге­ря для совер­ше­ния свя­щен­ных обрядов и шли, не раз­веды­вая пути и не бое­вым стро­ем, рас­пре­де­лен­ные под зна­ме­на­ми по цен­ту­ри­ям, но дви­га­ясь бес­печ­но, без пре­до­сто­рож­но­стей, слов­но шли в мир­ное вре­мя по дру­же­ст­вен­ной зем­ле. (2) А тирре­ны, про­знав зара­нее об их выступ­ле­нии, часть вой­ска оста­ви­ли в заса­де в одном месте у доро­ги, а с осталь­ным воин­ст­вом, выстро­ен­ным в бое­вом поряд­ке, после­до­ва­ли за Фаби­я­ми. И когда Фабии при­бли­зи­лись к месту заса­ды, тирре­ны, выско­чив оттуда, напа­ли на них, одни спе­ре­ди, дру­гие с боков, а немно­го поз­же с тыла на рим­лян набро­си­лось вой­ско и осталь­ных тирре­нов. Окру­жив Фаби­ев со всех сто­рон и стре­ляя в них, кто из пра­щей, кто из луков, кто раз­ны­ми копья­ми, они, выпу­стив вели­кое мно­же­ство вся­ко­го рода мета­тель­ных сна­рядов, всех уни­что­жи­ли. (3) Этот рас­сказ мне все же пред­став­ля­ет­ся мало­прав­до­по­доб­ным. Ведь невоз­мож­но, чтобы столь боль­шое чис­ло мужей, несу­щих воин­скую служ­бу, ради при­не­се­ния жерт­вы отпра­ви­лось бы из лаге­ря в Рим без раз­ре­ше­ния на то сена­та, посколь­ку свя­щен­ные обряды мог­ли быть испол­не­ны дру­ги­ми людь­ми, при­над­ле­жав­ши­ми к их роду, теми, кто уже достиг соот­вет­ст­ву­ю­ще­го воз­рас­та. Неправ­до­по­доб­ным было и то, что даже если все Фабии ушли из Рима и нико­го из их рода не оста­ва­лась у домаш­них оча­гов, они, дер­жа в сво­их руках упо­мя­ну­тое укреп­ле­ние, совсем оста­ви­ли бы его без охра­ны: ведь было бы доста­точ­но тро­их или чет­ве­рых, кото­рые вер­ну­лись бы в Рим и испол­ни­ли свя­щен­ные обряды от лица все­го рода. Вот по таким при­чи­нам эта бай­ка мне пока­за­лась не заслу­жи­ваю­щей дове­рия.

20. Дру­гой же рас­сказ о гибе­ли Фаби­ев и захва­те их укреп­ле­ния, кото­рый я счи­таю более прав­до­по­доб­ным, таков. Посколь­ку мужи эти частень­ко выхо­ди­ли за фура­жом и ради успе­ха пред­при­я­тия с каж­дым разом уда­ля­лись все даль­ше и даль­ше от кре­по­сти, то тирре­ны, под­гото­вив скрыт­но от про­тив­ни­ка в близ­ле­жа­щих город­ках мно­го­чис­лен­ное вой­ско, вста­ли там лаге­рем. Затем, выгнав из город­ков на паст­би­ще ста­да овец, быков, табу­ны лоша­дей, кото­рые и пас­лись там, они соблаз­ня­ли рим­лян захва­тить эти ста­да. Те же, выхо­дя из лаге­ря, захва­ты­ва­ли людей и уво­ди­ли скот. (2) Про­де­лы­вая это посто­ян­но и заво­дя про­тив­ни­ков все даль­ше и даль­ше от лаге­ря, тирре­ны, пол­но­стью усы­пив в рим­ля­нах вся­кую пре­до­сто­рож­ность и пре­льстив их посто­ян­ной добы­чей при пол­ной без­опас­но­сти, ночью ста­вят в наи­бо­лее под­хо­дя­щих мест­но­стях этой обла­сти заса­ды, а дру­гие их отряды захва­ты­ва­ют воз­вы­шен­но­сти над рав­ни­ной. На сле­дую­щий день, послав впе­ред неболь­шое коли­че­ство воору­жен­ных людей буд­то бы для охра­ны пас­ту­хов, тирре­ны выпу­сти­ли из город­ков мно­го­чис­лен­ные ста­да. (3) Тогда Фаби­ям пода­ли весточ­ку, что если они неза­мед­ли­тель­но пере­се­кут близ­ле­жа­щие хол­мы, то най­дут за ними доли­ну, изоби­лу­ю­щую раз­но­го рода скотом, а сте­ре­гу­щий этот скот отряд доволь­но немно­го­чис­лен. Они вышли из кре­по­сти, оста­вив в ней доста­точ­но бое­спо­соб­ную охра­ну и, поспеш­но и бод­ро совер­шив пере­ход, в пол­ном бое­вом поряд­ке появ­ля­ют­ся перед стра­жа­ми стад. Те же, не при­няв боя, бежа­ли. А Фабии, слов­но они дей­ст­ви­тель­но нахо­ди­лись в без­опас­но­сти, ста­ли захва­ты­вать пас­ту­хов и сго­нять со всех сто­рон ста­да. (4) В это вре­мя тирре­ны, во мно­гих местах выско­чив из засад, со всех сто­рон напа­да­ют на них. Боль­шая часть рим­лян была рас­се­я­на и, не в состо­я­нии помочь друг дру­гу, уби­та на месте. И те, что успе­ли соеди­нить­ся, ста­ра­лись занять какое-нибудь без­опас­ное место и, тороп­ли­во про­дви­га­ясь к горам, попа­да­ли еще в одну заса­ду, что была скры­та в лесах и уще­льях. Меж­ду ними начи­на­ет­ся сра­же­ние со мно­же­ст­вом уби­тых с обе­их сто­рон. Тем не менее Фабии в кон­це кон­цов тер­пят пора­же­ние и, напол­нив уще­лье мерт­вы­ми, взби­ра­ют­ся на холм, кото­рый труд­но было захва­тить; там они, стра­дая от недо­стат­ка все­го само­го необ­хо­ди­мо­го, про­ве­ли насту­пив­шую ночь.

21. На сле­дую­щий же день гар­ни­зон кре­по­сти, узнав об уча­сти, постиг­шей их това­ри­щей, а имен­но о том, что бо́льшая часть вой­ска во вре­мя гра­бе­жа погиб­ла, а луч­шая его часть, отре­зан­ная пустын­ной мест­но­стью, окру­же­на на горе, и если в бли­жай­шее вре­мя к ним не при­дет какая-нибудь помощь, то они очень ско­ро погиб­нут из-за нехват­ки необ­хо­ди­мых при­па­сов. Тогда они поспеш­но выхо­дят из кре­по­сти, оста­вив в ней лишь очень неболь­шое чис­ло стра­жей. Вот их-то тирре­ны, напав с раз­ных сто­рон, преж­де чем эти вой­ска соеди­ни­лись со сво­и­ми това­ри­ща­ми, окру­жа­ют и, несмот­ря на их отча­ян­ное сопро­тив­ле­ние, посте­пен­но всех уни­что­жа­ют. (2) Спу­стя немно­го вре­ме­ни те, кто захва­тил холм, муча­ясь от голо­да и жаж­ды, реши­ли напасть на вра­гов и, всту­пив в бой малым чис­лом про­тив вели­ко­го, бьют­ся с утра до глу­бо­кой ночи; и такую они учи­ни­ли рез­ню сре­ди вра­гов, что нагро­мож­ден­ные повсюду горы тру­пов ста­ли мешать им в бит­ве. Тирре­ны же, поте­ряв более тре­ти вой­ска и боясь за остав­шу­ю­ся часть, на корот­кое вре­мя при­оста­но­ви­ли сра­же­ние, дав сиг­нал к отступ­ле­нию, и пове­ли с Фаби­я­ми пере­го­во­ры, обе­щая им без­опас­ность и сво­бод­ный про­ход, если они сло­жат ору­жие и оста­вят укреп­ле­ние. (3) Но Фабии не при­ня­ли эти пред­ло­же­ния, а пред­по­чли бла­го­род­ную смерть, и тирре­ны сно­ва, уже во вто­рой раз, дви­ну­лись на них; и сра­жа­лись они не сомкну­тым стро­ем и не вру­ко­паш­ную, но изда­ли, все вме­сте бро­сая кам­ни и копья, и вели­кое мно­же­ство летя­ще­го ору­жия было подоб­но снеж­ной буре. Но рим­ляне сомкну­тым стро­ем ата­ку­ют не ожи­дав­ших это­го вра­гов и, полу­чая мно­го­чис­лен­ные уда­ры, все же выдер­жи­ва­ют напор тирре­нов. (4) Когда же и мечи у мно­гих уже при­шли в негод­ность (одни из них зату­пи­лись, дру­гие трес­ну­ли) и обо­ды их щитов были раз­ло­ма­ны, а почти все рим­ляне исте­ка­ли кро­вью, были пора­же­ны копья­ми или осла­бе­ли из-за мно­же­ства ран, тирре­ны, пре­зрев их, сошлись вплот­ную; рим­ляне же рину­лись на вра­гов, слов­но дикие зве­ри, отни­ма­ли у них копья и раз­ла­мы­ва­ли их, хва­та­ли мечи за лез­вия и выры­ва­ли из рук про­тив­ни­ка, спле­та­лись с тела­ми вра­гов и вали­лись с ними на зем­лю в мерт­вом захва­те, борясь более муже­ст­вом, неже­ли силой. (5) Так что вра­ги уже более не всту­па­ли с ними вру­ко­паш­ную, но, стра­шась стой­ко­сти рим­лян и их безум­ства, кото­рое все­гда при­сут­ст­ву­ет в дей­ст­ви­ях тех, кто, ока­зав­шись в отча­ян­ном поло­же­нии, дерет­ся за свою жизнь, тирре­ны отсту­пи­ли и вновь все вме­сте ста­ли бро­сать в рим­лян и кус­ка­ми дере­ва, и кам­ня­ми, и всем, что толь­ко попа­да­лось им под руку, а в кон­це кон­цов засы­па­ли их гра­дом стрел. Умерт­вив этих мужей, они бро­си­лись к укреп­ле­нию, дер­жа в руках голо­вы сих слав­ней­ших рим­лян, чтобы с ходу захва­тить тех, кто нахо­дил­ся в кре­по­сти. (6) Но все же у них не вышло так, как они заду­ма­ли: ведь остав­ши­е­ся в укреп­ле­нии, сле­дуя при­ме­ру бла­го­род­ства в смер­ти, кото­рое про­яви­ли их дру­зья и род­ст­вен­ни­ки, вышли из кре­по­сти, хотя и были крайне мало­чис­лен­ны, и сра­жа­лись в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни. Они были пере­би­ты тем же самым спо­со­бом, что и пер­вые; тирре­нам же доста­лась уже опу­стев­шая кре­пость. Мне этот рас­сказ кажет­ся гораздо более заслу­жи­ваю­щим дове­рия, чем пер­вый; но в достой­ных вни­ма­ния сочи­не­ни­ях рим­лян пере­да­ют­ся и та, и дру­гая исто­рия.

22. Что каса­ет­ся тех допол­не­ний, кото­рые дела­ют неко­то­рые писа­те­ли, то, хотя и не все они прав­ди­вы и убеди­тель­ны и осно­ва­ны на недо­сто­вер­ных сведе­ни­ях тол­пы, все же не сле­ду­ет пре­не­бре­гать ими и совсем остав­лять без вни­ма­ния^[4]. Так, неко­то­рые утвер­жда­ют, что после гибе­ли трех­сот шести Фаби­ев от все­го рода остал­ся толь­ко один маль­чик. В этом уточ­не­нии гово­рит­ся о вещи не толь­ко неве­ро­ят­ной, но и невоз­мож­ной. (2) Ведь немыс­ли­мо, чтобы все ушед­шие охра­нять укреп­ле­ние Фабии были без­дет­ны и неже­на­ты. Ибо ста­рин­ный закон не толь­ко при­нуж­дал достиг­ших соот­вет­ст­ву­ю­ще­го воз­рас­та всту­пать в брак, но и застав­лял вскарм­ли­вать всех родив­ших­ся детей. И, конеч­но же, Фабии не мог­ли бы одни толь­ко нару­шать этот закон, соблюдав­ший­ся все­ми их пред­ка­ми. (3) Если все же кто-нибудь сочтет пра­виль­ным это утвер­жде­ние, он тем не менее, не может не согла­сить­ся с тем, что у кого-нибудь из них навер­ня­ка были бра­тья, нахо­див­ши­е­ся еще в дет­ском воз­расте. В самом деле, ведь все это похо­же на сказ­ку, по край­ней мере, на вымыс­лы, свой­ст­вен­ные теат­раль­ным под­мост­кам! А отцы их — сколь­ко бы их ни было в воз­расте, когда они мог­ли бы еще зачать детей — при том, что род так обез­людел, раз­ве не заве­ли бы дру­гих детей, по сво­ей воле или нет, лишь бы не были поки­ну­ты отцов­ские свя­ты­ни и не была уни­что­же­на столь вели­кая сла­ва это­го рода? (4) Но даже если ни у кого из них отцы не оста­ва­лись в Риме, но вме­сте с ними отпра­ви­лись в тот поход, все же при том, что все­го их было три­ста шесть мужей, невоз­мож­но, чтобы у них не оста­лось бы ни детей мла­ден­че­ско­го воз­рас­та, ни бере­мен­ных жен, ни бра­тьев, кото­рые еще не были взрос­лы­ми, ни отцов в рас­цве­те сил. (5) И вот, иссле­дуя таким обра­зом этот рас­сказ, я посчи­тал его недо­стой­ным дове­рия, прав­ди­вым же явля­ет­ся вот какое объ­яс­не­ние: из трех бра­тьев — Цезо­на, Квин­та и Мар­ка, что испол­ня­ли кон­суль­ские обя­зан­но­сти непре­рыв­но на про­тя­же­нии семи лет, я думаю, у Мар­ка остал­ся ребе­нок, про кото­ро­го и гово­ри­ли, что он — един­ст­вен­ный уцелев­ший из рода Фаби­ев. (6) И нет ника­ко­го ино­го объ­яс­не­ния это­му, кро­ме того, что из всех остав­ших­ся в живых Фаби­ев толь­ко этот сын Мар­ка стал извест­ным и зна­ме­ни­тым, когда вырос, что и созда­ло у мно­гих людей впе­чат­ле­ние, буд­то он-то и есть тот един­ст­вен­ный, кто выжил из рода Фаби­ев, не пото­му, конеч­но, что не было нико­го дру­го­го из Фаби­ев, но имен­но пото­му, что не было похо­же­го на тех тро­их, кото­рые род­ство опре­де­ля­ли доб­ле­стью, а не рож­де­ни­ем. Но об этом ска­за­но доста­точ­но.

23. И вот тирре­ны, уни­что­жив Фаби­ев и захва­тив укреп­ле­ние на Кре­ме­ре, пове­ли свои силы про­тив осталь­но­го вой­ска рим­лян. Слу­чи­лось так, что неда­ле­ко оттуда сто­ял лаге­рем один из кон­су­лов — Мене­ний, при­чем в дале­ко не без­опас­ном месте. Когда род Фаби­ев и их кли­ен­ты погиб­ли, он нахо­дил­ся при­мер­но в трид­ца­ти ста­ди­ях от того места, где про­изо­шло несча­стье, и это обсто­я­тель­ство нема­ло­му чис­лу людей дало повод думать, что, зная, в какую беду попа­ли Фабии, Мене­ний тем не менее никак не поза­бо­тил­ся о них, пото­му что завидо­вал доб­ле­сти и сла­ве этих людей. (2) И вот, при­вле­чен­ный впо­след­ст­вии пле­бей­ски­ми три­бу­на­ми к суду, он был осуж­ден имен­но по этой при­чине. Рим­ское граж­дан­ство очень силь­но горе­ва­ло, утра­тив доб­лесть столь мно­гих и столь пре­крас­ных мужей, и ко вся­ко­му, кого рим­ляне счи­та­ли при­чи­ной тако­го вели­ко­го для них бед­ст­вия, они отно­си­лись суро­во и бес­по­щад­но. Тот день, когда про­изо­шло горе, они ста­ли счи­тать чер­ным и роко­вым, и в этот день они не начи­на­ли ника­ко­го бла­го­го дела, счи­тая, что слу­чив­ша­я­ся тогда беда явля­ет­ся дур­ным пред­зна­ме­но­ва­ни­ем. (3) Когда тирре­ны при­бли­зи­лись к рим­ля­нам, то, изу­чив рас­по­ло­же­ние их лаге­ря (а он нахо­дил­ся под обры­вом горы), они почув­ст­во­ва­ли пре­зре­ние к неопыт­но­сти вое­на­чаль­ни­ка и лег­ко исполь­зо­ва­ли те пре­иму­ще­ства, что нис­по­сла­ла им уда­ча. Быст­ро собрав всад­ни­ков, они с той сто­ро­ны хол­ма, где им ничто не чини­ло пре­пят­ст­вий, под­ня­лись на его вер­ши­ну. Захва­тив высоту, нави­сав­шую над голо­ва­ми рим­лян, они сло­жи­ли там ору­жие и, в пол­ной без­опас­но­сти пере­пра­вив туда осталь­ное вой­ско, укре­пи­ли лагерь высо­ким часто­ко­лом и глу­бо­ким рвом. (4) И вот, если бы Мене­ний, увидев полу­чен­ное вра­га­ми пре­иму­ще­ство, испра­вил свою ошиб­ку и отвел вой­ско в более без­опас­ное место, то посту­пил бы, как муд­рый чело­век. Но теперь, со сты­дом осо­зна­вая, что, ско­рее все­го, про­счи­тал­ся, он, тем не менее, сохра­нял над­мен­ность по отно­ше­нию к тем, кто его пере­убеж­дал, и пото­му потер­пел позор­ное пора­же­ние. (5) Ибо вра­ги, посто­ян­но совер­шая вылаз­ки с воз­вы­шав­ше­го­ся над рим­ля­на­ми хол­ма, полу­чи­ли боль­шое пре­иму­ще­ство, раз­граб­ляя при­па­сы, при­во­зи­мые тор­гов­ца­ми, и напа­дая на тех, кто отправ­лял­ся за фура­жом или за водой. Для кон­су­ла воз­ник­ла угро­за упу­стить под­хо­дя­щее для бит­вы вре­мя, да и мест­но­стью он уже не вла­дел, что, есте­ствен­но, явля­ет­ся ярким дока­за­тель­ст­вом неопыт­но­сти вое­на­чаль­ни­ка. У тирре­нов же и то и дру­гое обсто­я­ло так, как они это­го жела­ли. (6) Мене­ний тогда не захо­тел уве­сти вой­ско, но вывел его из лаге­ря и постро­ил к бит­ве, пре­не­брег­ши теми, кто пода­вал ему бла­гие сове­ты. А тирре­ны, рас­це­нив глу­пость вое­на­чаль­ни­ка как пре­крас­ный счаст­ли­вый для них слу­чай, так­же спу­сти­лись из сво­его лаге­ря, при­чем их было как мини­мум вдвое боль­ше про­тив­ни­ка. (7) Когда же тирре­ны и рим­ляне всту­пи­ли в бит­ву, нача­лась насто­я­щая рез­ня послед­них, пото­му что они не смог­ли сохра­нить бое­вой порядок. Ведь тирре­ны, не толь­ко име­ли союз­ни­ком саму при­ро­ду, но и под­пи­ра­лись сто­яв­ши­ми поза­ди, так как были выстро­е­ны в глу­би­ну, и ста­ли тес­нить рим­лян с зани­мае­мых пози­ций. После гибе­ли луч­ших из цен­ту­ри­о­нов осталь­ное рим­ское вой­ско отсту­пи­ло, а затем бро­си­лось спа­сать­ся в лаге­ре, тирре­ны же, пре­сле­дуя их, отби­ра­ли зна­ме­на леги­о­нов, уно­си­ли ране­ных и захва­ты­ва­ли мерт­вых. (8) Оса­див рим­лян в лаге­ре и весь оста­ток дня мно­го раз идя на при­ступ, кото­рый не пре­кра­ти­ли даже ночью, тирре­ны нако­нец захва­ты­ва­ют лагерь после остав­ле­ния его рим­ля­на­ми и овла­де­ва­ют боль­шим чис­лом людей и огром­ны­ми богат­ства­ми; ведь спас­ши­е­ся бег­ст­вом рим­ляне не мог­ли долж­ным обра­зом собрать свои пожит­ки, сами едва спас­ши свои жиз­ни, при­чем мно­гие из них не сохра­ни­ли даже сво­его ору­жия.

24. Оста­вав­ши­е­ся в Риме, узнав о гибе­ли сво­их и о захва­те лаге­ря (ведь пер­вые бег­ле­цы при­шли еще глу­бо­кой ночью), вполне есте­ствен­но при­шли в страш­ное смя­те­ние. Боясь, что вра­ги сра­зу же дви­нут­ся на них, они схва­ти­лись за ору­жие, и одни ста­ли на сте­нах, дру­гие выстро­и­лись перед ворота­ми, третьи же нача­ли зани­мать высоты горо­да. (2) И по все­му горо­ду под­ня­лась бес­по­рядоч­ная бегот­ня и все­об­щий гам, и мно­гие из домо­чад­цев раз­ме­сти­лись на кры­шах домов, гото­вые к обо­роне и сопро­тив­ле­нию. Бес­пре­рыв­ной чере­дой вспы­хи­ва­ли в боль­шом коли­че­стве с крыш факе­лы сиг­наль­ных огней, а так как все про­ис­хо­ди­ло ночью, да еще весь­ма тем­ной, то смот­рев­шим изда­ли каза­лось, что там бушу­ет огонь и весь город объ­ят пожа­ром. (3) И если бы тогда тирре­ны, пре­не­брег­ши добы­чей из лаге­ря, сра­зу ста­ли пре­сле­до­вать спа­сав­ших­ся бег­ст­вом рим­лян, то все вой­ско, что вышло сра­жать­ся с ними, пол­но­стью погиб­ло бы; но теперь, пре­дав­шись раз­граб­ле­нию остав­лен­но­го в лаге­ре и физи­че­ско­му отды­ху, они сами себя лиши­ли того, чем мог­ли бы весь­ма гор­дить­ся в буду­щем. При­ведя вой­ско к Риму толь­ко на сле­дую­щей день и нахо­дясь при­мер­но в шест­на­дца­ти ста­ди­ях от него, тирре­ны захва­ты­ва­ют холм, откуда весь Рим был виден, как на ладо­ни, — а назы­вал­ся этот холм Яни­ку­лом. Отсюда они, делая набе­ги на рим­скую окру­гу, бес­пре­пят­ст­вен­но разо­ря­ли ее, до тех пор совер­шен­но пре­не­бре­гая нахо­див­ши­ми­ся за сте­на­ми горо­да жите­ля­ми, пока не появил­ся вто­рой кон­сул, Гора­ций, вед­ший с собой вой­ско, быв­шее сре­ди воль­сков. (4) Вот тогда, нако­нец, рим­ляне, посчи­тав, что нахо­дят­ся в без­опас­но­сти, и воору­жив нахо­див­шу­ю­ся в горо­де моло­дежь, вышли в откры­тое поле. В пер­вой же бит­ве у свя­ти­ли­ща Надеж­ды в вось­ми ста­ди­ях от горо­да они одер­жа­ли победу, а затем бли­ста­тель­но сра­жа­лись в дру­гой бит­ве, про­ис­хо­див­шей близ ворот, назы­вав­ших­ся Кол­лин­ски­ми, завя­зав ее, несмот­ря на то что к тирре­нам подо­шло боль­шое под­креп­ле­ние. Толь­ко тогда рим­ляне пере­ве­ли дух и пере­ста­ли боять­ся. И на этом год завер­шил­ся.

25. На сле­дую­щий год, почти в самый лет­ний солн­це­во­рот меся­ца секс­ти­лия¹⁹ кон­суль­скую власть при­ни­ма­ют на себя Сер­вий Сер­ви­лий и Авл Вер­ги­ний²⁰, мужи опыт­ные в воен­ном деле. Их вой­на с тирре­на­ми, хотя и была дол­гой и тяже­лой, одна­ко каза­лась про­сто сла­дост­ной по срав­не­нию с мяте­жом внут­ри город­ских стен. Ведь из-за того, что зем­ля про­шлой зимой оста­лась неза­се­ян­ной, ибо вра­ги укре­пи­ли близ­ле­жа­щий холм и совер­ша­ли оттуда бес­ко­неч­ные набе­ги, и посколь­ку тор­гов­цы не при­во­зи­ли това­ров извне, то в Риме стал ощу­щать­ся силь­ней­ший недо­ста­ток про­до­воль­ст­вия, тем более что Рим был полон про­сто­на­ро­дья, как горо­жан, так и сбе­жав­ших­ся с полей сель­чан. (2) Ибо граж­дан, нахо­див­ших­ся в зре­лом воз­расте, как это выяс­ни­лось из послед­не­го цен­за, было более ста один­на­дца­ти тысяч, а жен­щин, детей, домаш­них слуг, тор­гов­цев и пере­се­лен­цев, зани­мав­ших­ся ремес­лен­ны­ми работа­ми (ведь ни одно­му из рим­лян не было поз­во­ле­но зани­мать­ся мел­кой тор­гов­лей или ремеслом), было не менее чем в три раза боль­ше, неже­ли граж­дан. Нелег­ко было всех их успо­ко­ить, так как, ока­зав­шись в столь боль­шой беде, они него­до­ва­ли и, обви­няя во всем власть иму­щих, ста­ли соби­рать­ся на Фору­ме и тол­пой тес­нить­ся у домов бога­чей, пыта­ясь без вся­кой пла­ты рас­хи­щать хра­нив­ши­е­ся у них съест­ные при­па­сы. (3) А пле­бей­ские три­бу­ны, созвав их на собра­ние и обви­нив пат­ри­ци­ев в том, что они-де посто­ян­но замыш­ля­ют что-то про­тив бед­ня­ков, а так­же назвав их зачин­щи­ка­ми все­го того зла, что про­ис­хо­дит вслед­ст­вие неопре­де­лен­но­сти и необес­пе­чен­но­сти чело­ве­че­ской судь­бы, тем самым созда­ли о них пред­став­ле­ние, как о нена­вист­ных обид­чи­ках. (4) При­веден­ные таки­ми вот бед­ст­ви­я­ми в стес­нен­ные обсто­я­тель­ства, кон­су­лы отправ­ля­ют людей с боль­ши­ми день­га­ми, чтобы они ску­пи­ли у соседей хлеб, а так­же при­ка­за­ли, чтобы те, кто при­бе­ре­га­ет хлеб у себя дома в боль­шем коли­че­стве, неже­ли это им потреб­но, нес­ли его в государ­ст­вен­ную каз­ну, опре­де­лив за него доста­точ­но хоро­шую цену. Эти­ми и мно­ги­ми дру­ги­ми подоб­но­го рода мера­ми они сдер­жа­ли бес­чин­ства, тво­ри­мые бед­ня­ка­ми, и доби­лись пово­рота к под­готов­ке вой­ны.

26. Одна­ко посколь­ку това­ры извне при­бы­ва­ли мед­лен­но, а имев­ши­е­ся в горо­де запа­сы съест­но­го иссяк­ли, то для пред­от­вра­ще­ния новых бед­ст­вий ста­ло необ­хо­ди­мо, чтобы оба кон­су­ла либо изгна­ли вра­гов с полей, вый­дя со все­ми сила­ми, либо, оста­ва­ясь в оса­де, погиб­ли от голо­да и внут­рен­них рас­прей. Выбрав мень­шее из зол, они реши­ли вый­ти про­тив гроз­но­го вра­га. (2) Глу­бо­кой ночью выведя вой­ско из горо­да, они пере­пра­ви­лись через реку на плотах и, преж­де чем рас­све­ло, вста­ли на сто­ян­ку вбли­зи про­тив­ни­ка. А на сле­дую­щий день они высту­пи­ли из лаге­ря и постро­и­ли вой­ско к бит­ве. Пра­вым флан­гом коман­до­вал Вер­ги­ний, а левым — Сер­ви­лий. (3) Тирре­ны же, увидев рим­лян в пол­ной бое­готов­но­сти, так обра­до­ва­лись сра­же­нию, буд­то уже нис­про­верг­ли власть рим­лян, лишь еди­но­жды под­верг­нув себя опас­но­сти, как они того и жела­ли. Ведь они зна­ли, что все отбор­ней­шие вои­ны, сколь­ко их ни было у рим­лян, при­ня­ли уча­стие в этом бою, и наде­я­лись (хотя это было очень лег­ко­мыс­лен­но с их сто­ро­ны), что лег­ко одо­ле­ют их, как когда-то победи­ли вой­ско Мене­ния, выстро­ив­ше­е­ся про­тив них в неудоб­ном месте. Но после тяже­лой и про­дол­жи­тель­ной бит­вы, уни­что­жив мно­гих рим­лян, но еще боль­ше поте­ряв сво­их, тирре­ны мед­лен­но отсту­пи­ли к часто­ко­лу. (4) Тогда коман­до­вав­ший пра­вым флан­гом Вер­ги­ний не поз­во­ля­ет пре­сле­до­вать непри­я­те­ля, но, несмот­ря на успех, при­ка­зы­ва­ет оста­вать­ся на месте, Сер­ви­лий же, сто­я­щий на дру­гом флан­ге, начи­на­ет пре­сле­до­ва­ние про­тив­ни­ка напро­тив него и про­дол­жа­ет его дол­гое вре­мя. Когда же он ока­зал­ся на хол­ме, тирре­ны (а к ним уже поспе­ла помощь из их лаге­ря) раз­вер­ну­лись и сами уда­ри­ли на рим­лян. Те же, застиг­ну­тые врас­плох, начи­на­ют пятить­ся назад, затем обра­ща­ют­ся в бег­ство и, нако­нец, пре­сле­ду­е­мые и рас­се­ян­ные по хол­ма, пада­ют под уда­ра­ми. (5) Вер­ги­ний же, узнав, в какую беду попа­ло вой­ско на левом флан­ге, сохра­няя все свои силы в бое­вом строю, ведет их напе­ре­рез доро­ги на холм. Ока­зав­шись в тылу тех, кто гнал рим­лян, он какую-то часть вой­ска остав­ля­ет там, чтобы задер­жать спе­ша­щих на помощь тирре­нам из их лаге­ря, а сам с осталь­ны­ми напа­да­ет на про­тив­ни­ка. В это вре­мя так­же и те вои­ны, кто был с Сер­ви­ли­ем, обо­д­рив­шись при­хо­дом сво­их, пово­ра­чи­ва­ют назад и, выров­няв ряды, вновь завя­зы­ва­ют бит­ву. Окру­жен­ные обо­и­ми вой­ска­ми, тирре­ны не мог­ли ни про­дви­нуть­ся впе­ред из-за рим­лян, всту­пив­ших с ними в бой, ни бежать назад, к лаге­рю, из-за насту­пав­ших с тыла, так что очень мно­гие из них, сра­жа­ясь хотя и бес­страш­но, но неуспеш­но, были уни­что­же­ны. (6) Так как рим­ля­нам победа далась доро­гой ценой и сра­же­ние завер­ши­лось не вполне удач­но, кон­су­лы, раз­бив лагерь вбли­зи сво­их пав­ших, про­ве­ли там насту­пив­шую ночь. Зани­мав­шие Яни­кул тирре­ны, не полу­чив от оста­вав­ших­ся дома ника­кой под­мо­ги, реши­ли оста­вить укреп­ле­ние, и, свер­нув ночью лагерь, ушли в Вейи, кото­рые нахо­ди­лись бли­же всех дру­гих горо­дов. (7) А рим­ляне, овла­дев их лаге­рем, раз­граб­ля­ют остав­лен­ные богат­ства, кото­рые тирре­ны не смог­ли уне­сти при поспеш­ном отступ­ле­нии, и захва­ты­ва­ют очень мно­го ране­ных, как тех, что были остав­ле­ны в палат­ках, так и тех, чьи тела усти­ла­ли собой всю доро­гу. (8) Ведь неко­то­рые из них, стре­мясь воз­вра­тить­ся домой, сле­до­ва­ли за сво­и­ми и тер­пе­ли из послед­них сил, а затем, выбив­шись из сил, полу­мерт­вы­ми вали­лись на зем­лю. Рим­ские всад­ни­ки, про­дви­га­ясь по доро­ге дале­ко впе­ред, уби­ва­ли их; и когда уже нигде не оста­лось и следа вра­гов, рим­ляне раз­ру­ши­ли укреп­ле­ния и с добы­чей вер­ну­лись в город, захва­тив с собой и тела пав­ших в бит­ве: зре­ли­ще печаль­ное для всех граж­дан как из-за боль­шо­го чис­ла погиб­ших, так и по при­чине их доб­ле­сти. (9) Так что народ решил не устра­и­вать празд­не­ства по пово­ду одер­жан­ной победы, но и тра­у­ра не объ­яв­лять, как при боль­шом, тяже­лом несча­стье. Сенат же поста­но­вил при­не­сти богам обя­за­тель­ные жерт­вы, одна­ко не раз­ре­шил кон­су­лам про­во­дить три­ум­фаль­ную про­цес­сию в честь победы. Спу­стя немно­го дней город напол­нил­ся раз­но­об­раз­ным това­ром, так как что-то было при­сла­но на государ­ст­вен­ный счет, так­же мно­го хле­ба при­вез­ли и те, кто обыч­но тор­го­вал им, так что вско­ре все ста­ло так же, как было в преж­нем уро­жай­ном году.

27. Когда явный враг был уни­что­жен, вновь ста­ла раз­го­рать­ся граж­дан­ская сму­та, пото­му что пле­бей­ские три­бу­ны вол­но­ва­ли чернь. И хотя пат­ри­ции уни­что­жа­ли раз­ные про­чие их поли­ти­че­ские пополз­но­ве­ния, так как про­ти­во­сто­я­ли каж­до­му из три­бу­нов, но сколь­ко ни ста­ра­лись, ока­за­лись не в силах отме­нить судеб­ный про­цесс над Мене­ни­ем, кото­рый толь­ко что сло­жил с себя обя­зан­но­сти кон­су­ла. (2) Муж сей был при­вле­чен к суду дву­мя пле­бей­ски­ми три­бу­на­ми, Цин­ци­ем Кон­сиди­ем и Титом Гену­ци­ем. У него потре­бо­ва­ли отче­та за коман­до­ва­ние в войне, кото­рая столь несчаст­но и бес­слав­но завер­ши­лась, но осо­бен­но на него гне­ва­лись из-за гибе­ли Фаби­ев и захва­та Кре­ме­ры, и, так как суд вер­ши­ло собра­ние пле­бе­ев по три­бам, то зна­чи­тель­ным боль­шин­ст­вом голо­сов он был осуж­ден, хотя и был сыном Мене­ния Агрип­пы, кото­рый воз­вра­тил народ после его уда­ле­ния из Рима и при­ми­рил его с пат­ри­ци­я­ми. Ведь Мене­ния, когда он умер, сенат почтил тор­же­ст­вен­ны­ми похо­ро­на­ми на обще­ст­вен­ный счет, а рим­ские жен­щи­ны еже­год­но какое-то вре­мя про­во­ди­ли в тра­у­ре, отка­зы­ва­ясь от пур­пур­ных одежд и золота. (3) И хотя по выне­се­нии при­го­во­ра суда его осуди­ли не на смерть, но к пене, кото­рая для того, кто пере­счи­ты­ва­ет сред­ства на сего­дняш­ний день, пока­за­лась бы сме­хотвор­ной, одна­ко для людей того вре­ме­ни, кото­рые жили сво­им трудом и сооб­раз­но тому, как они труди­лись, а осо­бен­но для того мужа, кото­рый уна­сле­до­вал бед­ность от сво­его отца, штраф этот был суро­вым и тяже­лым, состав­ляя две тыся­чи ассов. Асс же тогда пред­став­лял собой мед­ную моне­ту весом в один фунт, так что весь штраф соста­вил по весу шест­на­дцать талан­тов меди. (4) Так как этот штраф воз­будил в людях него­до­ва­ние, то они, желая все испра­вить, отме­ни­ли денеж­ную пеню и заме­ни­ли ее штра­фом в мел­ком и круп­ном ско­те, уста­но­вив мак­си­маль­ное его коли­че­ство таким, кото­рое впо­след­ст­вии ста­ло взи­мать­ся долж­ност­ны­ми лица­ми в штра­фах, нала­гае­мых на част­ных лиц. Из-за это­го осуж­де­ния Мене­ния пат­ри­ции полу­чи­ли новый повод для обид на пле­бе­ев и не поз­во­ля­ли им ни про­ве­сти раздел земель­ных наде­лов, ни осу­ще­ст­вить ника­ких усту­пок в их поль­зу. Спу­стя немно­го вре­ме­ни народ рас­ка­ял­ся в при­ня­тых реше­ни­ях, узнав о смер­ти это­го мужа: ведь он пере­стал общать­ся с людь­ми и никто не встре­чал его в обще­ст­вен­ных местах. Хотя было реше­но после упла­ты им штра­фа не лишать его уча­стия в обще­ст­вен­ных делах — ведь очень мно­гие из его близ­ких были гото­вы воз­ме­стить ему этот штраф, — он же не поже­лал это­го, но, при­знав смерть за сча­стье, все вре­мя про­во­дил дома и нико­го не при­ни­мал, нако­нец, измож­ден­ный печа­ля­ми и воз­дер­жа­ни­ем в пище, он ушел из жиз­ни. Вот тако­вы были собы­тия, про­ис­шед­шие в том году.

28. Когда кон­суль­скую власть при­ня­ли на себя Пуб­лий Вале­рий Попли­ко­ла и Гай Нав­ций, дру­гой муж, опять-таки из пат­ри­ци­ев, Сер­вий Сер­ви­лий, кото­рый в про­шед­шем году испол­нял кон­суль­скую власть, после сло­же­ния с себя пол­но­мо­чий был вызван в суд, гро­зив­ший ему смерт­ным при­го­во­ром. Его обви­ни­те­ля­ми в суде перед наро­дом были двое пле­бей­ских три­бу­нов, Луций Цеди­ций и Тит Ста­ций, потре­бо­вав­шие у него отче­та не по пово­ду неко­е­го пре­гре­ше­ния, но из-за выпав­шей на его долю судь­бы, так как муж сей, бро­сив­шись в ходе бит­вы с тирре­на­ми к лаге­рю вра­гов более с отва­гой, неже­ли с рас­че­том, был обра­щен в бег­ство нахо­див­ши­ми­ся в лаге­ре вои­на­ми, кото­рые высту­пи­ли про­тив него, и из-за это­го лишил­ся цве­та рим­ской моло­де­жи. (2) Этот про­цесс пат­ри­ци­ям пока­зал­ся самым тяже­лым из всех вооб­ще суди­лищ, и, соби­ра­ясь меж­ду собой, они него­до­ва­ли и счи­та­ли ужас­ным то, что муже­ство вое­на­чаль­ни­ков, не оста­нав­ли­ваю­щих­ся перед лицом опас­но­сти, при про­ти­во­дей­ст­вии им Судь­бы станет пред­ме­том уго­лов­ных обви­не­ний в их адрес. Пат­ри­ции убеж­да­ли, что такие раз­би­ра­тель­ства ста­нут при­чи­ной тру­со­сти, нере­ши­тель­но­сти и отсут­ст­вия само­сто­я­тель­но­сти у вое­на­чаль­ни­ков, бла­го­да­ря чему в ито­ге и сво­бо­да уни­что­жа­ет­ся, и вла­ды­че­ство раз­ру­ша­ет­ся. (3) Пат­ри­ции настой­чи­во взы­ва­ли к пле­бе­ям, чтобы те не осуж­да­ли это­го чело­ве­ка, убеж­дая их, что они очень силь­но повредят обще­му бла­гу, нака­зы­вая пол­ко­вод­цев за неуда­чи. (4) Когда же наста­ло вре­мя судеб­но­го слу­ша­ния, один из пле­бей­ских три­бу­нов, Луций Цеди­ций, высту­пил впе­ред и обви­нил Сер­вия Сер­ви­лия в том, что он по глу­по­сти и из-за неуме­ния вое­вать повел вой­ска на оче­вид­ную гибель и погу­бил-таки луч­ший цвет горо­да, и если бы его кол­ле­га вовре­мя не узнал о несча­стье и, со всей поспеш­но­стью при­ведя вой­ска, не оттес­нил бы вра­гов и не спас бы сво­их, то ниче­го не поме­ша­ло бы тому, что и дру­гое вой­ско пол­но­стью погиб­ло бы, и в кон­це кон­цов граж­дан­ство сокра­ти­лось бы напо­ло­ви­ну. (5) Ска­зав это, он начал при­во­дить в под­твер­жде­ние сво­их слов свиде­те­лей: остав­ших­ся в живых цен­ту­ри­о­нов и кое-кого из рядо­вых вои­нов, кото­рые, стре­мясь оправ­дать соб­ст­вен­ный позор за такое пора­же­ние и бег­ство, обви­ня­ли вое­на­чаль­ни­ка за неудач­ное сра­же­ние. Потом обви­ни­тель, вызвав у всех глу­бо­кое состра­да­ние к судь­бе столь­ких погиб­ших во вре­мя это­го несча­стья и неве­ро­ят­но пре­уве­ли­чив все осталь­ное, что гово­ри­лось пуб­лич­но из нена­ви­сти к пат­ри­ци­ям и долж­но было дать отпор тем, кто поже­ла­ет защи­щать это­го мужа, с боль­шим пре­зре­ни­ем к обви­ня­е­мо­му изло­жив все это, нако­нец пре­до­ста­вил ему сло­во.

29. Сер­ви­лий же, начав свою защи­ту, ска­зал так: «Если вы, о граж­дане, вызва­ли меня в суд и тре­бу­е­те отче­та в том, как я коман­до­вал вой­ском, то я готов защи­щать­ся, но если вы вызва­ли меня, чтобы при­го­во­рить к нака­за­нию, реше­ние о кото­ром уже при­ня­то, и мне, даже дока­зав, что я не нанес вам ника­ко­го ущер­ба, уже ниче­го нель­зя будет сде­лать, то луч­ше сра­зу хва­тай­те меня и делай­те то, чего так дав­но доби­ва­лись. (2) Для меня само­го гораздо луч­ше будет уме­реть без суда, неже­ли, полу­чив сло­во, не убедить вас; ведь может пока­зать­ся, что я поко­рюсь ваше­му реше­нию на осно­ва­нии судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства²¹, и на вас будет лежать мень­шая вина, чем в слу­чае, если вы лиши­те меня сло­ва, из кото­ро­го непо­нят­но будет, при­чи­нил ли я вам какой-нибудь вред, да еще дади­те волю ваше­му раз­дра­же­нию^[5]. Но в ходе слу­ша­ния мне станет ясным ваше наме­ре­ние, и по шуму или тишине я дога­да­юсь, для нака­за­ния или пра­во­судия вы вызва­ли меня в суд». (3) Ска­зав это, он оста­но­вил­ся, но так как воца­ри­лось мол­ча­ние, а затем мно­гие ста­ли кри­чать, чтобы он не боял­ся и гово­рил то, что хочет, он вновь взял сло­во и про­из­нес сле­дую­щее: «Без­услов­но, о граж­дане, если я не буду счи­тать вас, судей, вра­га­ми, то думаю, смо­гу лег­ко убедить вас в том, что я не при­чи­нял вам ника­ко­го вреда. Из моих слов вы сами все узна­е­те. Я при­шел к вла­сти вме­сте с Вер­ги­ли­ем, чело­ве­ком, пре­крас­ным во всех отно­ше­ни­ях, в те вре­ме­на, когда тирре­ны, постро­ив про­тив вас укреп­ле­ние на хол­ме, лежа­щем за горо­дом, уста­но­ви­ли свое гос­под­ство над всей откры­той²² мест­но­стью и наде­я­лись в ско­ром вре­ме­ни лишить нас могу­ще­ства. В горо­де начал­ся силь­ный голод и внут­рен­ние раздо­ры, и никто не знал, что нуж­но делать. (4) При­дя к вла­сти в такие вот тре­вож­ные и опас­ные вре­ме­на, я вме­сте с моим кол­ле­гой в двух бит­вах раз­бил про­тив­ни­ка и вынудил его уйти, оста­вив укреп­ле­ния; а спу­стя немно­го вре­ме­ни я и голод пре­кра­тил, обиль­но напол­нив рын­ки съест­ны­ми при­па­са­ми, и при­шед­шим после меня кон­су­лам я пере­дал наш край сво­бод­ным от вра­же­ско­го ору­жия и исце­лен­ным от вся­кой обще­ст­вен­ной хво­ри, в кото­рую вверг­ли его дема­го­ги. (5) Так за какое же пре­ступ­ле­ние я несу перед вами ответ­ст­вен­ность? Раз­ве что победа над вра­га­ми нанес­ла вам вред. Но если кому-то из вои­нов, успеш­но сра­жав­ших­ся на поле бра­ни, выпа­ло на долю погиб­нуть, в чем Сер­ви­лий-то про­ви­нил­ся перед наро­дом? Ведь дей­ст­ви­тель­но, никто из богов не дает вое­на­чаль­ни­ку руча­тель­ства за жизнь бой­цов, и мы при­ня­ли на себя коман­до­ва­ние вой­ском не на осно­ве такой дого­во­рен­но­сти и не на тех усло­ви­ях, чтобы и всех вра­гов победить, и ни одно­го чело­ве­ка из сво­их не поте­рять. Ведь кто из про­стых смерт­ных возь­мет на себя ответ­ст­вен­ность за вся­кое при­ня­тое реше­ние и за то, что отно­сит­ся к воле слу­чая? Ибо вели­кие дела мы опла­чи­ва­ем ценой вели­ких опас­но­стей».

30. «Высту­пив про­тив вра­гов, не мне пер­во­му выпа­ло на долю испы­тать такое, но так мож­но ска­зать обо всех, кто с немно­го­чис­лен­ным вой­ском всту­пал в тягост­ную бит­ву с пре­вос­хо­дя­щи­ми сила­ми непри­я­те­ля. Ведь кто-то когда-то уже пре­сле­до­вал про­тив­ни­ка и сам бежал от него, и уби­вал мно­гих вра­гов, и еще боль­ше губил сво­их. (2) Я повто­ряю, что мно­гие, пол­но­стью раз­гром­лен­ные, с вели­ким позо­ром и боль­ши­ми поте­ря­ми обра­ща­лись в бег­ство, но никто из них не под­верг­ся за это нака­за­нию, ведь не удо­сто­ить­ся ника­кой похва­лы само по себе уже доста­точ­но боль­шое несча­стье и как ничто дру­гое явля­ет­ся для вое­на­чаль­ни­ка серь­ез­ным и тяже­лым нака­за­ни­ем. Одна­ко я со сво­ей сто­ро­ны далек от того, чтобы гово­рить то, о чем заяви­ли бы все, кто обла­да­ет здра­вым рас­суд­ком, что, мол, спра­вед­ли­во мне вооб­ще не давать отче­та за слу­чив­ше­е­ся по воле судь­бы, что, хотя никто дру­гой не захо­тел бы под­чи­нить­ся тако­му суди­ли­щу, тем не менее я один не отка­зы­ва­юсь от это­го, но согла­ша­юсь испы­тать свою судь­бу не мень­ше, чем свое наме­ре­ние, кото­рое я выска­зал. (3) Я вижу, что чело­ве­че­ские дея­ния, как несчаст­ные, так и счаст­ли­вые, судят­ся не на осно­ва­нии кон­крет­ных дей­ст­вий (а они мно­го­чис­лен­ны и раз­но­об­раз­ны), но по их резуль­та­ту. Вся­кий раз, когда все про­ис­хо­дит, как было заду­ма­но, если даже слу­чив­ше­е­ся не достав­ля­ет нико­му осо­бой радо­сти, я слы­шу, как такие дея­ния пре­воз­но­сят­ся все­ми, вос­хва­ля­ют­ся и счи­та­ют­ся счаст­ли­вы­ми; но когда они завер­ша­ют­ся несчаст­ли­во, даже если все, что про­ис­хо­ди­ло до это­го, было очень удач­ным, то рас­смат­ри­ва­ют­ся как не доб­рая, а злая судь­ба тех, кто эти дея­ния совер­шил. (4) Имея это в виду, вспом­ни­те о моей Фор­туне в мно­го­чис­лен­ных вой­нах. Если вы обна­ру­жи­те, что я был побеж­ден про­тив­ни­ком, назо­ви­те мою судь­бу несчаст­ли­вой, но если увиди­те, что побеж­дал я, то назо­ви­те ее доб­рой. По пово­ду судь­бы я могу ска­зать и боль­ше, но осо­зна­вая, что непри­ят­ны все те, кто спо­рит о ней, я не буду гово­рить об этом».

31. «Но теперь вы обви­ня­е­те меня за при­ня­тые мной реше­ния, не осме­ли­ва­ясь при этом упрек­нуть меня ни в пре­да­тель­стве, ни в тру­со­сти, по пово­ду кото­рых обыч­но и ведут­ся судеб­ные раз­би­ра­тель­ства в отно­ше­нии про­чих вое­на­чаль­ни­ков, но обви­няя меня в неуме­нии вести вой­ну, в необ­ду­ман­ных дей­ст­ви­ях, в том, что я под­верг­ся ненуж­но­му рис­ку, устре­мив­шись на лагерь про­тив­ни­ка. Я хочу и в этом отчи­тать­ся перед вами, имея воз­мож­ность самым реши­тель­ным обра­зом ска­зать, что каж­до­го чело­ве­ка очень лег­ко пори­цать за про­ис­шед­шее, в то вре­мя как рис­ко­вать за доб­рые дела — тяже­ло, и это удел немно­гих. Как про­шлое не кажет­ся сей­час таким, каким оно явля­ет­ся на самом деле, так и то, что про­изой­дет в буду­щем, ныне пред­став­ля­ет­ся не таким, каким оно будет на самом деле; ведь пер­вое мы постиг­ли зна­ни­ем и стра­да­ни­ем, а о вто­ром дела­ем заклю­че­ние по про­ри­ца­ни­ям и догад­кам, в кото­рых мно­го обман­чи­во­го. Для тех, кто все­гда избе­гал опас­но­сти, лег­че все­го вести сло­вес­ные вой­ны, что сей­час и дела­ют те, кто обви­ня­ет меня. (2) Но чтобы нако­нец оста­вить все это в покое, ска­жи­те мне перед лицом богов, кажет­ся ли вам, что я един­ст­вен­ный или пер­вый употре­бил силу, устре­мив­шись к вра­же­ско­му лаге­рю и выведя вой­ско к воз­вы­шен­ной мест­но­сти? Или же я дей­ст­во­вал как и осталь­ные ваши вое­на­чаль­ни­ки, из кото­рых одни доби­ва­лись успе­ха, а дру­гим их пред­при­я­тия не уда­ва­лись так, как это было заду­ма­но? Так отче­го же вы, оправ­дав осталь­ных, суди­те толь­ко меня, если счи­та­е­те, что эти дей­ст­вия дока­зы­ва­ют неуме­ние быть пол­ко­вод­цем и необ­ду­ман­ность поступ­ков? Но насколь­ко еще более дерз­кие поступ­ки при­хо­дит­ся совер­шать вое­на­чаль­ни­кам, когда сами обсто­я­тель­ства тре­бу­ют отнюдь не осто­рож­но­сти и взве­шен­но­сти? (3) В самом деле, одни, выхва­тив знач­ки у сво­их, кида­ли их в гущу вра­гов, дабы понуж­де­ни­ем при­дать муже­ства нера­ди­вым и роб­ким вои­нам, кото­рые зна­ли: те, кто не вернет свои знач­ки, с позо­ром умрет от руки вое­на­чаль­ни­ков. Дру­гие, вторг­шись в зем­ли про­тив­ни­ка, раз­ру­ша­ли мосты на реках, через кото­рые пере­пра­ви­лись бы в слу­чае отступ­ле­ния. Они лиша­ли себя надеж­ды на спа­се­ние, и это при­да­ва­ло сме­ло­сти и муже­ства в бит­ве тем, кто уже поду­мы­вал спа­стись бег­ст­вом. Третьи, сжи­гая палат­ки и обо­зы, ста­ви­ли сво­их вои­нов перед необ­хо­ди­мо­стью взять на вра­же­ской зем­ле то, в чем они нуж­да­лись. (4) Я не буду гово­рить об осталь­ных слу­ча­ях, ведь они бес­чис­лен­ны, сколь­ко еще мы зна­ем дру­гих дерз­ких поступ­ков и выду­мок вое­на­чаль­ни­ков (сведе­ния о них мы почерп­ну­ли в рас­ска­зах, извест­ны они и по наше­му опы­ту), и за это еще никто из тех, кто обма­нул­ся в сво­их надеж­дах, не под­вер­гал­ся нака­за­нию. Конеч­но, кто-нибудь из вас мог бы обви­нить меня в том, что я, бро­сив всех осталь­ных на неми­ну­е­мую гибель, себя само­го берег от опас­но­сти. Но если я вме­сте со все­ми пере­но­сил все испы­та­ния, вышел из бит­вы послед­ним, и разде­лил с осталь­ны­ми общую участь, то в чем же я про­ви­нил­ся? Итак, обо мне рас­суж­дать доволь­но.

32. Но я хотел бы ска­зать несколь­ко слов о сена­те и о пат­ри­ци­ях, так как меня бес­по­ко­ит охва­тив­шая всех вас нена­висть к ним за то, что они вос­пре­пят­ст­во­ва­ли разде­лу земель, и обви­ни­тель не скры­ва­ет этой нена­ви­сти и даже при­дал ей нема­лую роль в обви­не­нии. (2) Речь моя будет совер­шен­но откро­вен­ной, в про­тив­ном слу­чае я и не мог бы гово­рить, да и вам не при­ста­ло бы слу­шать. Ведь вы, пле­беи, тво­ри­те дела неспра­вед­ли­вые и небла­го­че­сти­вые, не испы­ты­вая к сена­ту ника­кой бла­го­дар­но­сти за полу­чен­ные вами от него бла­го­де­я­ния, но если он в чем-то из ваших тре­бо­ва­ний про­ти­вил­ся вам, то толь­ко в том, из-за чего в слу­чае, если бы это было поз­во­ле­но, государ­ство мог­ло бы силь­но постра­дать, при­чем делал он это не из-за нерас­по­ло­же­ния к вам, но на поль­зу обще­ства, вы же встре­ча­ли это с раз­дра­же­ни­ем. (3) А нуж­но было, чтобы вы, при­ни­мая реше­ния сена­та как выне­сен­ные с самы­ми луч­ши­ми наме­ре­ни­я­ми и для общей поль­зы, отсту­пи­ли бы от сво­их корыст­ных стрем­ле­ний. Если же вы были не в состо­я­нии разум­ны­ми дово­да­ми обуздать вашу вредо­нос­ную страсть, то сле­до­ва­ло доби­вать­ся того же само­го путем дого­во­рен­но­стей, а не при­ме­не­ни­ем силы. (4) Ведь дары, при­не­сен­ные по доб­рой воле, для даю­щих более при­ят­ны, чем те, к кото­рым их при­нуди­ли, да и для полу­чаю­щих они надеж­нее тех, кото­рые тако­вы­ми не явля­ют­ся. Об этом вы, кля­нусь бога­ми, не заду­мы­ва­е­тесь, но слов­но море под вет­ра­ми, что дуют одни за дру­ги­ми, вы, воз­буж­дае­мые и раз­дра­жае­мые дема­го­га­ми, не поз­во­ля­е­те оте­че­ству пре­бы­вать в тишине и спо­кой­ст­вии даже на малое вре­мя. Поэто­му-то нам в голо­ву и при­хо­дит мысль, что вой­на луч­ше мира: дей­ст­ви­тель­но, когда мы ведем вой­ну, то пло­хо отно­сим­ся к вра­гам, а когда живем в мире — к дру­зьям. (5) Одна­ко, если вы пола­га­е­те, что все реше­ния Курии бла­ги и полез­ны (а это так и есть), поче­му же вы не при­зна­е­те, что и это реше­ние — из их чис­ла? А если вы дума­е­те, что сенат про­сто ни в чем над­ле­жа­щем не при­ни­ма­ет разум­ных реше­ний, но негод­но, сквер­но управ­ля­ет государ­ст­вом, то поче­му вы каким бы то ни было обра­зом не изго­ни­те его весь цели­ком и сами не пра­ви­те, не дер­жи­те совет, не начи­на­е­те вой­ны за пер­вен­ство, но муча­е­те сенат и пооди­ноч­ке уни­что­жа­е­те знат­ней­ших мужей, истреб­ляя их на судеб­ных про­цес­сах? Ведь для всех нас луч­ше было бы всем вме­сте под­вер­гать­ся войне, неже­ли каж­до­му по отдель­но­сти ста­но­вить­ся жерт­ва­ми облыж­ных обви­не­ний. (6) Но вино­ва­ты в этом не вы, как я и гово­рил, но при­во­дя­щие вас в исступ­ле­ние дема­го­ги, кото­рые не уме­ют ни под­чи­нять­ся, ни пра­вить. Сколь часто пере­во­ра­чи­вал­ся бы ваш корабль из-за их глу­по­сти и неве­же­ства, но ныне имен­но сенат, хотя и слы­шит от них мно­го поно­ше­ний, исправ­ля­ет их ошиб­ки, дает граж­дан­ству воз­мож­ность идти с вер­ти­каль­ным килем^[7]. (7) И все это, при­ят­но ли оно вам или нет, ска­за­но мной совер­шен­но искренне, поче­му я и отва­жил­ся на это. Ведь я пред­по­чел бы уме­реть, выска­зав все с пол­ной откро­вен­но­стью, полез­ной государ­ству, неже­ли быть спа­сен­ным, бол­тая лишь ради ваше­го удо­воль­ст­вия».

33. Высту­пив с такой речью, Сер­ви­лий без сето­ва­ний, без опла­ки­ва­ния сво­ей несчаст­ной судь­бы, не выка­зав себя мало­душ­ным в моль­бах и непри­стой­ных уни­жен­ных прось­бах, не про­явив ника­ких низ­ких качеств души, пере­дал сло­во тем, кто желал под­твер­дить или засвиде­тель­ст­во­вать его сло­ва. Мно­го дру­гих рим­лян, всту­пая на три­бу­ну, защи­ща­ли его от обви­не­ния, а осо­бен­но Вер­ги­ний, кото­рый в том же году был кон­су­лом и кото­ро­го счи­та­ли чело­ве­ком, при­нес­шим победу. Он не толь­ко объ­явил Сер­ви­лия неви­нов­ным, но и счи­тал, что все долж­ны его про­слав­лять и почи­тать как храб­рей­ше­го из всех мужей вои­на и как само­го разум­но­го в том, что каса­ет­ся воен­но­го коман­до­ва­ния. (2) Он ска­зал, что если собрав­ши­е­ся пола­га­ют, что вой­на полу­чи­ла бла­го­по­луч­ное завер­ше­ние, то воздать бла­го­дар­ность нуж­но им обо­им; если же небла­го­по­луч­ное, то сле­ду­ет и пока­рать обо­их: ведь реше­ния, дела и судь­ба, нис­по­слан­ная бога­ми, были у них общи­ми. Убеди­тель­ной была не толь­ко речь это­го мужа, но и сама жизнь его, испы­тан­ная во всех доб­рых свер­ше­ни­ях. (3) К это­му он доба­вил и то, что вызва­ло наи­боль­шее состра­да­ние — вызы­ваю­щее сочув­ст­вие выра­же­ние его лица, что обыч­но при­су­ще тем, кто уже испы­тал нечто ужас­ное, или тем, кому еще пред­сто­ит это испы­тать. Так что даже близ­кие погиб­ших в бит­ве, сна­ча­ла казав­ши­е­ся непри­ми­ри­мы­ми по отно­ше­нию к винов­ни­ку их несча­стья, как ока­за­лось, ста­ли более снис­хо­ди­тель­ны­ми и пере­ста­ли гне­вать­ся. И после про­веде­ния голо­со­ва­ния выяс­ни­лось, что ни одна три­ба не про­го­ло­со­ва­ла про­тив Сер­ви­лия. Вот такой исход полу­чи­ли опас­ные обсто­я­тель­ства, в кото­рых очу­тил­ся Сер­ви­лий.

34. Спу­стя немно­го вре­ме­ни рим­ское вой­ско под коман­до­ва­ни­ем Пуб­лия Вале­рия, одно­го из кон­су­лов, вышло про­тив тирре­нов. Ведь вновь собра­лись воин­ские силы вей­ян, а к ним при­со­еди­ни­лись саби­няне, кото­рые до той поры опа­са­лись при­нять уча­стие вме­сте с ними в воен­ных дей­ст­ви­ях, пото­му что, мол, вей­яне жела­ют невоз­мож­но­го. Теперь же, когда саби­няне узна­ли о бег­стве Мене­ния и об укреп­ле­нии, воз­двиг­ну­том на хол­ме близ Рима, они, посчи­тав, что силы рим­лян осла­бе­ли, а гор­ды­ня их государ­ства побеж­де­на, ста­ли помо­гать тирре­нам, отпра­вив им боль­шое воин­ство. (2) А вей­яне, пола­га­ясь на свои силы и на толь­ко что при­шед­шее вой­ско саби­нян и, кро­ме того, ожи­дая под­креп­ле­ния от осталь­ных тирре­нов, были гото­вы дви­нуть­ся вой­ной про­тив Рима с боль­шей частью сво­его вой­ска в уве­рен­но­сти, что в бой с ними никто не всту­пит, но про­изой­дет одно из двух: либо они захва­тят город при­сту­пом, либо голо­дом при­нудят его сдать­ся. (3) Но наме­ре­ния их упредил Вале­рий: пока они мед­ли­ли и под­жида­ли задер­жи­вав­ших­ся союз­ни­ков, он вывел цвет рим­лян и вспо­мо­га­тель­ный отряд от союз­ни­ков, пред­при­няв поход не откры­то, но как мож­но более скрыт­но от тирре­нов. А имен­но, вый­дя из Рима ран­ним вече­ром и пере­пра­вив­шись через Тибр, он сде­лал при­вал неда­ле­ко от горо­да; затем, око­ло полу­но­чи под­няв вой­ско, повел его быст­рым шагом и до наступ­ле­ния дня напал на одну из сто­я­нок про­тив­ни­ка. (4) Ведь было два отдель­ных лаге­ря, раз­ме­щен­ных неда­ле­ко друг от дру­га: один — тирре­нов, а в дру­гом месте — саби­нян. Сна­ча­ла кон­сул при­вел вой­ско к лаге­рю саби­нян, когда боль­шая часть их еще спа­ла, да и охра­ны сколь-либо серь­ез­ной не было, посколь­ку они нахо­ди­лись на дру­же­ст­вен­ной терри­то­рии и глу­бо­ко пре­зи­ра­ли про­тив­ни­ка, о кото­ром не при­хо­ди­ло ника­ких изве­стий. Вале­рий с ходу овла­де­ва­ет им. Одни из саби­нян были зако­лоты еще на сво­их лежан­ках, дру­гие — когда толь­ко вска­ки­ва­ли и нацеп­ля­ли на себя ору­жие, а третьи, кто уже был при ору­жии, — сра­жа­ясь раз­роз­нен­но и не в строю; нако­нец, боль­шин­ство, кто пытал­ся спа­са­лись бег­ст­вом в дру­гой лагерь, были настиг­ну­ты и уни­что­же­ны всад­ни­ка­ми.

35. После того, как таким обра­зом был захва­чен сабин­ский лагерь, Вале­рий повел вой­ско к дру­го­му, где нахо­ди­лись вей­яне, кото­рые заня­ли не вполне надеж­ные пози­ции. Конеч­но, рим­ля­нам невоз­мож­но было подой­ти к лаге­рю скрыт­но: ведь уже рас­све­ло, да и сабин­ские бег­ле­цы сооб­щи­ли тирре­нам о сво­ем раз­гро­ме и о том, что победи­те­ли дви­жут­ся на них. Поэто­му при­шлось всту­пить в тяже­лый бой с про­тив­ни­ком. (2) Итак, вслед за тем про­ис­хо­дит жесто­кая сеча, — ибо тирре­ны очень отваж­но дра­лись перед сво­им укреп­ле­ни­ем, — и боль­шое кро­во­про­ли­тие с обе­их сто­рон. Дол­гое вре­мя исход бит­вы был неопре­де­лен­ным, а победа скло­ня­лась то к одно­му, то к дру­го­му вой­ску. Но потом тирре­ны дрог­ну­ли, тес­ни­мые рим­ской кон­ни­цей, и отсту­пи­ли в лагерь. Кон­сул стал их пре­сле­до­вать и, когда ока­зал­ся око­ло укреп­ле­ний, — а были они пло­хо обу­стро­е­ны и само место, как я ска­зал, не вполне надеж­ным, — то штур­мо­вал его во мно­гих частях, про­дол­жая бить­ся всю остав­шу­ю­ся часть дня, и не пре­кра­тил штур­ма даже с наступ­ле­ни­ем ночи. (3) А тирре­ны, устав от непре­рыв­ных бед­ст­вий, на рас­све­те остав­ля­ют лагерь, и одни из них бежа­ли в свой город, дру­гие рас­се­я­лись по бли­жай­шим лесам. Овла­дев и этим лаге­рем, кон­сул в тот день дал вой­ску отдых, а на сле­дую­щий разде­лил меж­ду вои­на­ми добы­чу, кото­рую он захва­тил в обо­их укреп­ле­ни­ях, — а была она вели­ка, — и отли­чив­ших­ся в бит­ве награ­дил, по обы­чаю, вен­ка­ми. (4) При­зна­ли, что храб­рее всех сра­жал­ся Сер­ви­лий, обра­тив­ший в бег­ство вой­ско вей­ян, кото­рый в про­шлом году был кон­су­лом и выиг­рал судеб­ный про­цесс перед наро­дом, а ныне послан лега­том к Вале­рию. Ввиду такой доб­ле­сти он был пер­вым, кто полу­чил награ­ды, счи­тав­ши­е­ся у рим­лян вели­чай­ши­ми. После это­го, сняв доспе­хи с вра­же­ских тру­пов и совер­шив погре­бе­ние сво­их вои­нов, кон­сул отвел вой­ско и, рас­по­ло­жив его близ горо­да вей­ян, стал вызы­вать на бит­ву тех, кто нахо­дил­ся внут­ри стен. (5) А так как никто не вышел для того, чтобы при­нять бой, Вале­рий, видя, что захва­тить их, обла­дав­ших очень хоро­шо укреп­лен­ным горо­дом, при­сту­пом стен — зада­ча труд­ная, опу­сто­шил боль­шую часть их стра­ны и вторг­ся в зем­лю саби­нян. За мно­го дней раз­гра­бив и ее, — а была она еще не разо­рен­ной, — он, уже нагру­жен­ный добы­чей, повел вой­ско домой. И на зна­чи­тель­ном рас­сто­я­нии от Рима народ в вен­ках вышел ему навстре­чу, вос­ку­ряя по пути дви­же­ния ладан и уго­щая вои­нов кра­те­ра­ми, пол­ны­ми медо­во­го вина; а сенат при­нял поста­нов­ле­ние о про­веде­нии три­ум­фа.

(6) Вто­рой же кон­сул, Гай Нав­ций, кото­ро­му жре­би­ем была назна­че­на охра­на союз­ных лати­нов и гер­ни­ков, высту­пил в поход поз­же: не сомне­ния или страх перед опас­но­стью удер­жи­ва­ли его, но ожи­да­ние пока неяс­но­го исхо­да вой­ны про­тив вей­ян, с тем, чтобы, если какая-нибудь беда постигнет армию, веду­щую ту вой­ну, хоть какое-то собран­ное вой­ско иметь у государ­ства нагото­ве, кото­рое поме­ша­ет про­тив­ни­ку вторг­нуть­ся в зем­ли рим­лян, а имен­но, если они, подоб­но напав­шим на Рим ранее, при­мут­ся воз­во­дить в неко­то­рых пунк­тах укреп­ле­ния про­тив горо­да. (7) А в это вре­мя и вой­на про­тив лати­нов, кото­рую вели с ними эквы и воль­ски, полу­чи­ла успеш­ное завер­ше­ние; и при­бы­ли некие люди, кото­рые сооб­ща­ли, что вра­ги, побеж­ден­ные в бит­ве, ушли с их зем­ли, и что теперь уже союз­ни­кам не нуж­на ника­кая помощь. Тем не менее Нав­ций, посколь­ку дела в Тирре­нии закон­чи­лись для рим­лян хоро­шо, вывел свое вой­ско. (8) Вторг­шись в зем­лю воль­сков и прой­дя боль­шую часть ее, остав­лен­ную без­люд­ной, рабов и скота он взял совсем немно­го, а вот паш­ни их, где уже созрел хлеб, пожег и при­чи­нил мно­го дру­го­го вреда тому, что было на полях. После это­го, посколь­ку никто сра­жать­ся не вышел, он отвел вой­ско. Вот что свер­ши­лось при этих кон­су­лах.

36. Сме­нив­шие их кон­су­лы Авл Ман­лий и Луций Фурий²³ после реше­ния сена­та, что один из них поведет вой­ско про­тив вей­ян, про­ве­ли жере­бьев­ку по пово­ду похо­да, как у рим­лян было в обы­чае. Выбран­ный жре­би­ем Ман­лий спеш­но вывел вой­ско и встал лаге­рем близ про­тив­ни­ка. Вей­яне же, ока­зав­шись в оса­де, до поры ока­зы­ва­ли непри­я­те­лю сопро­тив­ле­ние и рас­сы­ла­ли послов к осталь­ным горо­дам тирре­нов и к саби­ня­нам, недав­но став­шим их союз­ни­ка­ми, про­ся ско­рее при­слать им помощь. (2) А когда во всем их постиг­ла неуда­ча и запа­сы пищи подо­шли к кон­цу, самые стар­шие и самые ува­жае­мые из них, побуж­ден­ные необ­хо­ди­мо­стью, вышли к кон­су­лу с олив­ко­вы­ми вет­вя­ми, про­ся его о пре­кра­ще­нии вой­ны. И Ман­лий при­ка­зал им пре­до­ста­вить сереб­ро для содер­жа­ния вой­ска на год и про­ви­ант на два меся­ца, а после того, как они это выпол­нят, отпра­вить в Рим послов для веде­ния пере­го­во­ров с сена­том о мире. Вей­яне, согла­сив­шись с этим и быст­ро при­не­ся жало­ва­нье для вой­ска и сереб­ро, кото­рое Ман­лий раз­ре­шил дать вме­сто хле­ба, при­шли в Рим. Пред­став перед сена­том, они про­си­ли про­ще­ния за слу­чив­ше­е­ся и об избав­ле­нии от вой­ны на буду­щее. (3) После того как мно­го было ска­за­но речей по пово­ду обе­их просьб, в сена­те победи­ла точ­ка зре­ния, пред­ла­гав­шая заклю­чить с вей­я­на­ми дого­вор об окон­ча­нии вой­ны, и им было дано пере­ми­рие сро­ком на сорок лет. И они ушли, испы­ты­вая глу­бо­кую бла­го­дар­ность Риму за мир. А Ман­лий, вер­нув­шись в город, испро­сил себе пеший три­умф за пре­кра­ще­ние вой­ны и полу­чил его. Во вре­мя прав­ле­ния этих кон­су­лов был так­же про­веден ценз, и граж­дан, кото­рые дали сведе­ния и о самих себе, и об иму­ще­стве, и о детях, нахо­див­ших­ся в юно­ше­ском воз­расте, было немно­гим более ста трех тысяч.

37. При­няв­шие после них кон­суль­скую власть в семь­де­сят седь­мую Олим­пи­а­ду, в кото­рой в беге на ста­дий победил арго­сец Дан­дес, а в Афи­нах архон­том был Харет, Луций Эми­лий Мамерк, в тре­тий раз, и Вописк Юлий²⁴ испол­ня­ли свои обя­зан­но­сти в усло­ви­ях чрез­вы­чай­но тяже­лых и тре­вож­ных. Они были сво­бод­ны от внеш­них войн, — ведь все спо­ры были ула­же­ны, — но из-за рас­прей внут­ри государ­ства они и сами под­верг­лись опас­но­стям, и город едва не погу­би­ли. Ведь, посколь­ку плебс отды­хал от воен­ных похо­дов, то он сно­ва поже­лал разде­ла обще­ст­вен­ных полей. (2) Ибо был в чис­ле пле­бей­ских три­бу­нов некий дерз­кий и уме­ю­щий непло­хо раз­гла­голь­ст­во­вать чело­век, Гней Гену­ций, раз­жег­ший гнев бед­ня­ков. Он, по вся­ко­му пово­ду созы­вая собра­ние и заис­ки­вая перед голыть­бой, при­нуж­дал кон­су­лов испол­нить поста­нов­ле­ния сена­та по пово­ду разда­чи земель. Но кон­су­лы отка­зы­ва­ли ему, утвер­ждая, что это дело было пору­че­но сена­том не их вла­сти, но кон­су­лам после Кас­сия и Вер­ги­ния: имен­но для них было запи­са­но пред­ва­ри­тель­ное сенат­ское реше­ние. Вме­сте с тем кон­су­лы уве­ря­ли, что те поста­нов­ле­ния, кото­рые при­ни­ма­ет сенат, явля­ют­ся не зако­на­ми, име­ю­щи­ми посто­ян­ную силу, но вре­мен­ны­ми мера­ми, кото­рые дей­ст­ву­ют лишь в тече­ние одно­го года. (3) Посколь­ку кон­су­лы при­во­ди­ли тако­го рода отго­вор­ки, Гену­ций, будучи не в состо­я­нии при­нудить их, — ведь они обла­да­ли боль­шей вла­стью, — обра­тил­ся к дерз­ко­му сред­ству. А имен­но, он при­влек кон­су­лов преды­ду­ще­го года, Ман­лия и Луция, к пуб­лич­но­му суду и пове­лел им явить­ся к наро­ду для оправ­да­ний. Он пря­мо опре­де­лил при­чи­ну судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства: они при­чи­ни­ли наро­ду ущерб, не назна­чив деся­те­рых чело­век, о кото­рых сенат при­нял поста­нов­ле­ние, для осу­щест­вле­ния разде­ла земель­ных участ­ков. (4) Он при­во­дил бла­го­вид­ные объ­яс­не­ния, поче­му не при­вле­ка­ет к суду кого-либо из дру­гих кон­су­лов, хотя после того, как было запи­са­но пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, уже сме­ни­лось две­на­дцать кон­сульств, а он толь­ко этих людей обви­нил за невы­пол­нен­ное обе­ща­ние. В кон­це кон­цов, он заявил, что толь­ко таким обра­зом мож­но при­нудить кон­су­лов, нахо­див­ших­ся теперь у вла­сти, разде­лить зем­лю, а имен­но, если они увидят, как кто-то дру­гой под­вер­га­ет­ся суду перед наро­дом, и пой­мут, что им самим при­дет­ся испы­тать то же самое.

38. Ска­зав это и при­звав всех прий­ти на суд, он поклял­ся, совер­шив жерт­во­при­но­ше­ние, быть вер­ным тому, что реши­ли, и со всем рве­ни­ем обви­нять этих людей, после чего объ­явил день, в кото­рый соби­рал­ся про­ве­сти судеб­ное раз­би­ра­тель­ство. А пат­ри­ци­ев, когда они об этом узна­ли, охва­ти­ли силь­ный страх и оза­бо­чен­ность, каким обра­зом сде­лать так, чтобы и людей этих от обви­не­ния осво­бо­дить, и наг­ло­го дема­го­га сдер­жать. И они реши­ли: если народ при­мет какое-нибудь реше­ние в ущерб вла­сти кон­су­лов, — не усту­пать ему и ока­зать сопро­тив­ле­ние с при­ме­не­ни­ем силы, а если пона­до­бит­ся, то при­бег­нуть даже к ору­жию. (2) Одна­ко ни одно из насиль­ст­вен­ных средств им не пона­до­би­лось, пото­му что опас­ность раз­ре­ши­лась быст­ро и неожи­дан­но, а имен­но: когда оста­вал­ся один лишь день до суда, Гену­ций был най­ден мерт­вым в соб­ст­вен­ной посте­ли, а на теле его не было ни еди­но­го при­зна­ка того, что его заре­за­ли, или заду­ши­ли, или отра­ви­ли, и ниче­го дру­го­го, что свиде­тель­ст­во­ва­ло бы о смер­ти по зло­му умыс­лу. Когда же о несча­стье узна­ли и тело при­нес­ли на Форум, то реши­ли, что слу­чив­ше­е­ся есть некое боже­ст­вен­ное ука­за­ние на пре­пят­ст­вие про­ис­хо­дя­ще­му, и суд сра­зу же пре­кра­ти­ли. (3) Ведь никто из осталь­ных пле­бей­ских три­бу­нов не дер­зал при­зы­вать к мяте­жу, и все они даже обви­ня­ли Гену­ция в пол­ном безу­мии. И вот, если бы кон­су­лы и впредь про­дол­жа­ли осо­бен­но ни во что не вме­ши­вать­ся, а поз­во­ли­ли бы рас­пре остать­ся в том поло­же­нии, как боже­ство ее усми­ри­ло, то они не под­верг­лись бы ника­кой опас­но­сти. Ныне же, став высо­ко­мер­ны­ми и с пре­зре­ни­ем отно­сясь к пле­бе­ям, они, желая пока­зать силу соб­ст­вен­ной вла­сти, при­чи­ни­ли мно­го зла. Ибо, назна­чив набор вой­ска и при­нуж­дая тех, кто не под­чи­нял­ся, раз­лич­ны­ми нака­за­ни­я­ми, в том чис­ле уда­ра­ми розог, они дове­ли боль­шин­ство пле­бе­ев до пол­но­го отча­я­ния, глав­ным обра­зом, по той при­чине, что изло­же­на ниже.

39. Некий чело­век из чис­ла пле­бе­ев, бли­ста­тель­ный в воен­ных делах, Вале­рон Пуб­лий, в про­шлых похо­дах коман­до­вав­ший цен­ту­ри­ей, теперь был запи­сан кон­су­ла­ми не цен­ту­ри­о­ном, а рядо­вым вои­ном. А когда он стал про­ти­вить­ся, не желая зани­мать менее почет­ное поло­же­ние, тем более что в преды­ду­щих похо­дах он не совер­шил ника­ких про­ступ­ков, кон­су­лы, раз­гне­вав­шись на его пря­моту, при­ка­за­ли лик­то­рам сорвать с него одеж­ду и высечь роз­га­ми. (2) Моло­дой чело­век при­звал пле­бей­ских три­бу­нов и потре­бо­вал, чтобы его, если он в чем-то про­ви­нил­ся, суди­ли пле­беи. Посколь­ку же кон­су­лы не обра­ща­ли на него ника­ко­го вни­ма­ния, но наста­и­ва­ли, чтобы лик­то­ры при­ве­ли его и высек­ли, он, сочтя, такое оскорб­ле­ние нестер­пи­мым, сам ста­но­вит­ся вер­ши­те­лем суда над собой. (3) А имен­но, он уда­рил пря­мо в лицо кула­ком пер­во­го из под­сту­пив­ших лик­то­ров и, будучи чело­ве­ком моло­дым и силь­ным, поверг его на зем­лю, как и сле­дую­ще­го. Когда же кон­су­лы раз­гне­ва­лись и при­ка­за­ли слу­жи­те­лям подой­ти к нему всем вме­сте, то при­сут­ст­ву­ю­щим пле­бе­ям это пока­за­лось воз­му­ти­тель­ным. И они, сра­зу же спло­тив­шись и гром­ки­ми воп­ля­ми воз­будив ярость друг у дру­га, вырва­ли юно­шу и уда­ра­ми про­гна­ли лик­то­ров, а под конец рину­лись на кон­су­лов; и если бы те не спас­лись бег­ст­вом, поки­нув Форум, тол­па совер­ши­ла бы непо­пра­ви­мое зло­де­я­ние. (4) После это­го все граж­дан­ство разде­ли­лось, а пле­бей­ские три­бу­ны, до сих пор оста­вав­ши­е­ся спо­кой­ны­ми, тогда озло­би­лись и при­ня­лись обви­нять кон­су­лов. Так что воз­му­ще­ние по пово­ду наде­ле­ния зем­лей пере­шло в нечто боль­шее из-за борь­бы отно­си­тель­но устрой­ства государ­ства. А имен­но, пат­ри­ции, кото­рые него­до­ва­ли вме­сте с кон­су­ла­ми, посколь­ку, мол, власть тех уни­что­жа­ет­ся, затре­бо­ва­ли сбро­сить с уте­са того, кто под­нял руку на слу­жи­те­лей. (5) Пле­беи же, объ­еди­нив­шись, роп­та­ли и при­зы­ва­ли друг дру­га не выда­вать соб­ст­вен­ную сво­бо­ду. Они пола­га­ли нуж­ным пере­дать дело в сенат, выдви­нуть обви­не­ние про­тив кон­су­лов и под­верг­нуть их тому или ино­му нака­за­нию, пото­му что Вале­ро­ну, воз­звав­ше­му к помо­щи пле­бей­ских три­бу­нов и желав­ше­му под­верг­нуть­ся суду наро­да, если совер­шил какой-нибудь про­сту­пок, кон­су­лы не поз­во­ли­ли осу­ще­ст­вить ни то ни дру­гое пра­во, но поста­ви­ли сво­бод­но­го чело­ве­ка и граж­да­ни­на в поло­же­ние раба, при­ка­зав высечь его. (6) И вот, в про­ти­во­сто­я­нии этих двух сто­рон, когда ни одна из них не жела­ла усту­пить дру­гой, было рас­тра­че­но все остав­ше­е­ся вре­мя это­го кон­суль­ства, не увен­чав­ше­го себя ни выдаю­щи­ми­ся воен­ны­ми дея­ни­я­ми, ни граж­дан­ски­ми, достой­ны­ми упо­ми­на­ния.

40. Когда состо­я­лись выбо­ры, кон­су­ла­ми были избра­ны Луций Пина­рий и Пуб­лий Фурий²⁵. А в самом нача­ле года город был полон пло­хих пред­чув­ст­вий и объ­ят стра­хом перед бога­ми, посколь­ку име­ли место мно­го­чис­лен­ные зна­ки и зна­ме­ния. Все пред­ска­за­те­ли и тол­ко­ва­те­ли свя­щен­но­дей­ст­вий²⁶ заяв­ля­ли, что про­ис­хо­дя­щее свиде­тель­ст­ву­ет о гне­ве богов, пото­му что какие-то свя­щен­ные обряды испол­ня­лись не бла­го­че­сти­во и не без­упреч­но. (2) И спу­стя немно­го вре­ме­ни зараз­ная болезнь и смерт­ность, какой нико­гда рань­ше не было, пора­зи­ли жен­щин, осо­бен­но бере­мен­ных. Ведь и понес­шие преж­девре­мен­но^[6], и родив­шие мерт­во­го ребен­ка уми­ра­ли вме­сте с мла­ден­ца­ми, и ни моле­ния у хра­мов и алта­рей богов, ни очи­сти­тель­ные жерт­вы, совер­шае­мые и за весь город, и за отдель­ные дома, не при­но­си­ли жен­щи­нам пре­кра­ще­ния их стра­да­ний. (3) Пока государ­ство пре­бы­ва­ло в столь вели­кой беде, один раб дела­ет донос тол­ко­ва­те­лям свя­щен­но­дей­ст­вий, что одна из ведаю­щих свя­щен­ны­ми обряда­ми дев, хра­ня­щих бес­смерт­ный огонь, Урби­ния, утра­ти­ла дев­ство и совер­ша­ет обще­ст­вен­ные жерт­во­при­но­ше­ния, не будучи чистой. Те отстра­ни­ли ее от совер­ше­ния свя­щен­ных обрядов и под­верг­ли суду, а когда она ока­за­лась явно изоб­ли­чен­ной, при­ка­за­ли высечь ее роз­га­ми и, про­ведя через город, живой зако­пать в зем­лю. (4) Один из тех, кто совер­шил нече­сти­вое рас­тле­ние, покон­чил само­убий­ст­вом, а дру­го­го блю­сти­те­ли свя­щен­ных обрядов схва­ти­ли и пове­ле­ли каз­нить, после того как на Фору­ме высек­ли его плетьми, слов­но раба. Итак, напасть, пора­зив­шая жен­щин, и боль­шая их смерт­ность после этих дей­ст­вий сра­зу же пре­кра­ти­лись.

41. Но про­дол­жав­ша­я­ся уже мно­го вре­ме­ни внут­рен­няя борь­ба в горо­де, кото­рую пле­беи вели с пат­ри­ци­я­ми, воз­об­но­ви­лась. Винов­ни­ком же ее воз­буж­де­ния, был пле­бей­ский три­бун Пуб­лий Воле­рон, кото­рый в про­шлом году не пови­но­вал­ся кон­су­лам Эми­лию и Юлию, когда те запи­са­ли его рядо­вым вои­ном, а не цен­ту­ри­о­ном. Ско­рее все­го, бед­ня­ки выбра­ли его защит­ни­ком наро­да не за что дру­гое, — ведь и родом он был из людей про­стых, и вырос в пол­ной без­вест­но­сти и нуж­де, — а посколь­ку он ока­зал­ся пер­вым, кто, будучи част­ным лицом, уни­зил сво­им непо­ви­но­ве­ни­ем кон­суль­скую власть, до того вре­ме­ни имев­шую почет срод­ни цар­ско­му. Но в еще боль­шей сте­пе­ни он был избран за те обе­ща­ния, кото­рые давал, доби­ва­ясь долж­но­сти, направ­лен­ные про­тив пат­ри­ци­ев, что он, мол, лишит их могу­ще­ства. (2) После того как гнев богов унял­ся, он, как толь­ко у него появи­лась воз­мож­ность вести государ­ст­вен­ные дела, созвал народ на собра­ние и внес закон об избра­нии пле­бей­ских три­бу­нов, пере­не­ся голо­со­ва­ние по это­му вопро­су из собра­ния по фра­три­ям (а такое собра­ние рим­ляне назы­ва­ют кури­ат­ным²⁷) в собра­ние по филам²⁸. Како­во раз­ли­чие меж­ду эти­ми выбо­ра­ми, я пока­жу. (3) Ведь для того, чтобы голо­со­ва­ние по кури­ям име­ло закон­ную силу, тре­бо­ва­лось, чтобы сенат при­нял пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние и плебс пода­вал голо­са по кури­ям, а после того и дру­го­го — чтобы и боже­ст­вен­ные зна­ме­ния, и пти­це­га­да­ния ниче­му не пре­пят­ст­во­ва­ли. Голо­со­ва­ние же по три­бам не тре­бу­ет ни пред­ва­ри­тель­но­го реше­ния сена­та, ни того, чтобы жре­цы и пти­це­га­да­те­ли объ­яви­ли волю боже­ства, но лишь того, чтобы оно было про­веде­но и завер­ше­но чле­на­ми триб в тече­ние одно­го дня. И из осталь­ных четы­рех пле­бей­ских три­бу­нов было два три­бу­на, кото­рые вно­си­ли этот закон вме­сте с ним; объ­еди­нив­шись с ними, Воле­рон пре­взо­шел чис­ло три­бу­нов, высту­пав­ших про­тив, кото­рые оста­лись в мень­шин­стве. (4) Кон­су­лы же, сенат и все пат­ри­ции ста­ра­лись поме­шать это­му зако­ну: явив­шись во мно­же­стве на Форум в день, объ­яв­лен­ный пле­бей­ски­ми три­бу­на­ми для утвер­жде­ния зако­на, они нача­ли про­из­но­сить раз­ные речи — кон­су­лы, ста­рей­шие чле­ны сена­та и любой дру­гой, кто это­го хотел, пере­чис­ля­ли несу­раз­но­сти, содер­жав­ши­е­ся в этом зако­но­про­ек­те. А так как пле­бей­ские три­бу­ны ста­ли воз­ра­жать, а потом в свою оче­редь кон­су­лы тоже, и сло­во­пре­ния рас­тя­ну­лись надол­го, начав­ша­я­ся ночь по необ­хо­ди­мо­сти рас­пу­сти­ла дан­ное собра­ние. Одна­ко, когда три­бу­ны на тре­тий рыноч­ный день опять назна­чи­ли рас­смот­ре­ние зако­на и туда сошлась еще более мно­го­чис­лен­ная тол­па, про­изо­шли почти те же самые собы­тия, что и рань­ше. (5) Поняв это, Пуб­лий решил боль­ше не поз­во­лять кон­су­лам высту­пать про­тив зако­на и не раз­ре­шать пат­ри­ци­ям при­сут­ст­во­вать при голо­со­ва­нии. Ведь те по сво­им сооб­ще­ствам и объ­еди­не­ни­ям вме­сте со сво­и­ми кли­ен­та­ми, кото­рых было нема­ло, удер­жи­ва­ли Форум во мно­гих его кон­цах, тем самым поощ­ряя про­тив­ни­ков зако­на и при­во­дя в заме­ша­тель­ство его сто­рон­ни­ков, и являя мно­го дру­гих свиде­тельств того, что при голо­со­ва­нии будут бес­по­ряд­ки и наси­лие.

42. Но его реше­ни­ям, кото­рые были срод­ни тира­ни­че­ским, поме­ша­ло дру­гое обру­шив­ше­е­ся на Рим несча­стье, нис­по­слан­ное бога­ми. Дело в том, что горо­дом овла­де­ла зараз­ная болезнь, слу­чив­ша­я­ся, прав­да, вооб­ще по всей Ита­лии, но осо­бен­но раз­рос­ша­я­ся в Риме: и ника­кая чело­ве­че­ская помощь не облег­ча­ла стра­да­ния боль­ных, но в рав­ной сте­пе­ни уми­ра­ли и те, за кем уха­жи­ва­ли с боль­шой заботой, и те, для кото­рых ниче­го не дела­ли из необ­хо­ди­мо­го. Не помо­га­ли тогда ни молит­вы богам, ни жерт­во­при­но­ше­ния, ни то, к чему как к послед­не­му сред­ству вынуж­де­ны при­бе­гать люди при столь вели­ких несча­стьях, — очи­сти­тель­ные жерт­вы за каж­до­го отдель­но­го чело­ве­ка и за всю общи­ну. Беда не раз­ли­ча­ла ни воз­раст, ни пол чело­ве­ка, ни его телес­ную силу или сла­бость, ни вра­чеб­ное искус­ство или какие-нибудь дру­гие сред­ства, что, пола­га­ли, облег­чит болезнь, но напа­да­ла как на жен­щин, так и на муж­чин, как на ста­рых, так и на моло­дых. (2) Одна­ко про­дол­жа­лась она недол­гое вре­мя, бла­го­да­ря чему не все граж­дан­ство было истреб­ле­но, но, подоб­но реке или огню, вся эта охва­тив­шая людей болезнь рез­ко нахлы­ну­ла и быст­ро отсту­пи­ла. Когда же бед­ст­вие пре­кра­ти­лось, Пуб­лий, чья власть под­хо­ди­ла к кон­цу, а в остав­ше­е­ся вре­мя утвер­дить закон он не мог, ибо при­бли­жа­лись выбо­ры, опять стал доби­вать­ся пле­бей­ско­го три­бу­на­та на сле­дую­щий год, мно­го все­го суля пле­бе­ям; и он вновь назна­ча­ет­ся ими три­бу­ном вме­сте с дву­мя сво­и­ми кол­ле­га­ми. (3) А пат­ри­ции в ответ на это при­ни­ма­ют меры со сво­ей сто­ро­ны, чтобы при­ве­сти к кон­суль­ству чело­ве­ка суро­во­го и нена­видя­ще­го народ, кото­рый ни в чем не осла­бит ари­сто­кра­тию, а имен­но Аппия Клав­дия, сына того Аппия, что боль­ше всех про­ти­во­дей­ст­во­вал воз­вра­ще­нию наро­да²⁹. И, хотя он силь­но воз­ра­жал и даже не захо­тел явить­ся на Поле для голо­со­ва­ния, они все же при­ня­ли о нем пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние и в его отсут­ст­вие назна­чи­ли кон­су­лом.

43. После про­веде­ния выбо­ров, про­шед­ших очень лег­ко, пото­му что бед­ня­ки поки­ну­ли поле, когда услы­ша­ли имя это­го чело­ве­ка, кон­суль­скую власть полу­ча­ют Тит Квин­ций Капи­то­лин и Аппий Клав­дий Сабин³⁰, не сход­ные друг с дру­гом ни харак­те­ром, ни стрем­ле­ни­я­ми. (2) Ведь целью Аппия было отвлечь на внеш­ние вой­ны празд­ный и неиму­щий народ, дабы тот, добы­вая во вра­же­ской стране соб­ст­вен­ны­ми уси­ли­я­ми все повсе­днев­но необ­хо­ди­мое, в чем он более все­го нуж­дал­ся, и в то же вре­мя при­но­ся поль­зу государ­ству, стал менее враж­де­бен и недру­же­лю­бен к сена­то­рам, вер­ша­щим обще­ст­вен­ны­ми дела­ми. Он дока­зы­вал, что любой пред­лог для вой­ны будет спра­вед­лив для горо­да, кото­рый стре­мит­ся к пер­вен­ст­ву­ю­ще­му поло­же­нию и кото­ро­го все нена­видят. И он счи­тал пра­виль­ным, по всей веро­ят­но­сти, судить о буду­щем по тому, что уже про­изо­шло, рас­суж­дая, что воз­му­ще­ния, сколь­ко их уже ни про­изо­шло в государ­стве, все слу­чи­лись во вре­мя пере­ры­ва в вой­нах. (3) Квин­цию же не каза­лось необ­хо­ди­мым вести какую-либо вой­ну. Он дока­зы­вал, что сле­ду­ет быть доволь­ным, если народ охот­но под­чи­ня­ет­ся, когда его при­зы­ва­ют при навя­зан­ных, при­но­си­мых извне опас­но­стях. Он так­же поучал, что, если они при­ме­нят силу к непо­ви­ну­ю­щим­ся, то дове­дут плебс до пол­но­го отча­я­ния, как и посту­пи­ли кон­су­лы до них. А из-за это­го они испы­та­ют одну из двух край­но­стей: либо пре­кра­тят вол­не­ния кро­вью и рез­ней, либо будут вынуж­де­ны позор­но при­слу­жи­вать тол­пе пле­бе­ев. (4) Руко­вод­ство же в этом меся­це при­над­ле­жа­ло Квин­цию, так что дру­гой кон­сул был обя­зан ниче­го не пред­при­ни­мать без его согла­сия. Пуб­лий и пле­бей­ские три­бу­ны, его сто­рон­ни­ки, уже без вся­ко­го про­мед­ле­ния ста­ли вно­сить закон, кото­рый не смог­ли утвер­дить в про­шлом году, да еще впи­са­ли в него и то, что на тех же самых собра­ни­ях долж­на изби­рать­ся долж­ность эди­лов и все осталь­ное, что пона­до­бит­ся наро­ду сде­лать и утвер­дить, точ­но так же при­ни­ма­ет­ся чле­на­ми триб. Таким обра­зом, это было явным низ­вер­же­ни­ем сена­та и уста­нов­ле­ни­ем прав­ле­ния наро­да.

44. Кон­су­лы, узнав об этом, встре­во­жи­лись и ста­ли раз­мыш­лять о том, как быст­ро и без­опас­но уни­что­жить воз­му­ще­ние и вол­не­ние. Так вот, Аппий выдви­нул пред­ло­же­ние при­звать к ору­жию тех, кто хочет спа­сти государ­ст­вен­ное устрой­ство, достав­ше­е­ся от отцов; а если кто-нибудь под­ни­мет ору­жие про­тив них, тех счи­тать вра­га­ми. (2) Квин­ций же счи­тал, что пле­бе­ев сле­ду­ет уго­ва­ри­вать и пере­убеж­дать сло­ва­ми, как людей, по неведе­нию соб­ст­вен­ных выгод вле­ко­мых к гибель­ным для себя реше­ни­ям. Он гово­рил, что совер­шен­ным безум­ст­вом пред­став­ля­ет­ся жела­ние полу­чить от сограж­дан про­тив их воли то, что может быть при­об­ре­те­но при их согла­сии. (3) Так как и осталь­ные чле­ны сена­та одоб­ри­ли мне­ние Квин­ция, кон­су­лы, вый­дя на Форум, потре­бо­ва­ли у пле­бей­ских три­бу­нов дать им сло­во и назна­чить для это­го вре­мя. С трудом полу­чив и то и дру­гое, кон­су­лы с наступ­ле­ни­ем дня, кото­рый они испро­си­ли у три­бу­нов, яви­лись, высту­пить про­тив зако­на. На Форум собра­лась раз­но­шерст­ная тол­па: ведь и та, и дру­гая сто­ро­на под­гото­ви­лась, при­звав сво­их сто­рон­ни­ков. (4) Тогда Квин­ций, и в осталь­ном чело­век ода­рен­ный и пре­крас­но уме­ю­щий крас­но­ре­чи­ем при­влечь народ на свою сто­ро­ну, попро­сил сло­во пер­вым. Он про­из­нес речь искус­ную и при­шед­шу­ю­ся всем по нра­ву, так что те, кто высту­пал в поль­зу зако­на, при­шли в край­нее заме­ша­тель­ство, будучи не в состо­я­нии ска­зать что-либо более спра­вед­ли­вое или разум­ное. (5) Если бы его кол­ле­га по кон­суль­ству пред­по­чел ни во что более не вме­ши­вать­ся, то народ, при­знав свои тре­бо­ва­ния неза­кон­ны­ми и непра­вед­ны­ми, отме­нил бы закон. Но теперь, как толь­ко Аппий про­из­нес речь чван­ли­вую и слиш­ком тягост­ную для ушей бед­ня­ков, народ стал в гне­ве стра­шен и неумо­лим, и начал­ся такой раздор, как нико­гда рань­ше. (6) Ибо сей чело­век гово­рил с ними не как со сво­бод­ны­ми людь­ми и сограж­да­на­ми, кото­рые впра­ве утвер­дить закон или отверг­нуть, но слов­но власт­вуя над людь­ми, лишен­ны­ми граж­дан­ских прав или чуже­зем­ца­ми, или теми, чья сво­бо­да сомни­тель­на. Он предъ­яв­лял рез­кие и невы­но­си­мые обви­не­ния, пори­цая их за отме­ну дол­гов и упре­кая в измене кон­су­лам, когда они, похва­тав свя­щен­ные воен­ные знач­ки, ушли из лаге­ря, обре­кая себя на доб­ро­воль­ное изгна­ние³¹. Взы­вал он и к тем клят­вам, что они дали, при­ни­мая ору­жие для защи­ты поро­див­шей их стра­ны, чтобы обра­тить его про­тив этой самой стра­ны. (7) Поэто­му, ска­зал он, в их дей­ст­ви­ях нет ниче­го уди­ви­тель­но­го, если они, лож­но покляв­шись бога­ми, поки­нув вое­на­чаль­ни­ков, оста­вив город без людей, насколь­ко это зави­се­ло от них, и вер­нув­шись обрат­но лишь для того, чтобы уни­что­жить дове­рие, нис­про­верг­нуть зако­ны и погу­бить уна­сле­до­ван­ное от пред­ков государ­ст­вен­ное устрой­ство, — если после все­го это­го они не зна­ют меры и не спо­соб­ны вести себя как доб­рые граж­дане, но посто­ян­но жаж­дут какой-нибудь выго­ды и без­за­ко­ния. Они то тре­бу­ют, чтобы им было поз­во­ле­но выби­рать соб­ст­вен­ные орга­ны вла­сти и дела­ют их неот­вет­ст­вен­ны­ми и непри­кос­но­вен­ны­ми; то при­вле­ка­ют к судеб­ным про­цес­сам тех пат­ри­ци­ев, кого им угод­но, под­вер­гая их край­ней опас­но­сти, и пере­но­сят закон­ные суды, кото­рым государ­ство рань­ше пере­да­ло реше­ние вопро­сов о смерт­ной каз­ни и изгна­нии, от чест­ней­ше­го сена­та к самой под­лой чер­ни; то поден­щи­ки и без­дом­ные пред­ла­га­ют тира­ни­че­ские и неспра­вед­ли­вые зако­ны про­тив знат­ных людей и даже лиша­ют сенат пра­ва выно­сить о них пред­ва­ри­тель­ные поста­нов­ле­ния, отни­мая у него и эту честь, кото­рую он неоспо­ри­мо имел во все вре­ме­на, управ­ля­лась ли общи­на царя­ми или тира­на­ми. (8) При­ба­вив мно­го дру­го­го в том же роде, и не воз­дер­жав­шись от упо­ми­на­ния хоть одно­го непри­ят­но­го дела или оскор­би­тель­но­го сло­ва, под конец он доба­вил еще (и по пово­ду послед­них его слов тол­па осо­бен­но него­до­ва­ла), что нико­гда государ­ство не изба­вит­ся от раздо­ра по любо­му пово­ду, но после ста­рой болез­ни оно вся­кий раз будет стра­дать от какой-нибудь новой до тех пор, пока будет сохра­нять­ся власть пле­бей­ских три­бу­нов. Он поучал, что необ­хо­ди­мо смот­реть на нача­ла любо­го государ­ст­вен­но­го и обще­ст­вен­но­го явле­ния, чтобы они были бла­го­че­сти­вы­ми и спра­вед­ли­вы­ми: ведь от доб­ро­го семе­ни обыч­но родят­ся пло­ды полез­ные и при­но­ся­щие сча­стье, а от дур­но­го — пло­хие и пагуб­ные.

45. «И дей­ст­ви­тель­но, — заявил он, — если бы эта долж­ность при­шла в государ­ство при общем согла­сии для все­об­ще­го бла­га, появив­шись с доб­ры­ми пред­зна­ме­но­ва­ни­я­ми и пред­ска­за­ни­я­ми, она ста­ла бы для нас источ­ни­ком мно­го­чис­лен­ных вели­ких благ, радо­сти, согла­сия, бла­го­за­ко­ния, доб­рых надежд, пода­вае­мых бога­ми, и мно­го­го дру­го­го. Но сей­час, когда ее при­ве­ли с собой наси­лие, без­за­ко­ние, раздор, страх перед граж­дан­ской вой­ной и все самое нена­вист­ное у людей, то что же полез­но­го или спа­си­тель­но­го когда-либо может быть от вла­сти, кото­рая полу­чи­ла такое нача­ло?! Так что нам бес­по­лез­но искать исце­ле­ния и помо­щи от зол, из этой вла­сти про­из­рас­таю­щих, насколь­ко это зави­сит от чело­ве­че­ско­го разу­ма, пока все еще оста­ет­ся дур­ной корень. (2) И ведь ни кон­ца ни края боже­ст­вен­но­го гне­ва не будет до тех пор, пока это злоб­ное про­кля­тие, эта внед­рив­ша­я­ся опу­холь пор­тит и губит все пре­крас­ное. Но об этом речь пой­дет в дру­гой раз и в более под­хо­дя­щий срок, а сей­час, когда нуж­но ула­дить то, что теперь про­ис­хо­дит, я, оста­вив все уверт­ки, ска­жу вам вот что: ни этот закон, ни какой-нибудь дру­гой, пред­ва­ри­тель­ное реше­ние о кото­ром не при­мет сенат, во вре­мя мое­го кон­суль­ства утвер­жден не будет, но я и сло­ва­ми буду защи­щать ари­сто­кра­тию, и, если потре­бу­ет­ся при­сту­пить к дей­ст­ви­ям, то в них я так­же не уступ­лю супо­ста­там. И если вы преж­де не зна­ли, какую силу име­ет власть кон­су­лов, то пой­ме­те это во вре­мя мое­го прав­ле­ния».

46. Вот что выска­зал Аппий, а отве­тить на это под­нял­ся Гай Лето­рий, из пле­бей­ских три­бу­нов стар­ший и поль­зо­вав­ший­ся наи­боль­шим ува­же­ни­ем, при­знан­ный и на войне чело­ве­ком нема­ло­душ­ным, и спо­соб­ным вести государ­ст­вен­ные дела. Он про­из­нес длин­ную речь в защи­ту наро­да, начав с неза­па­мят­ных вре­мен, где утвер­ждал, что бед­ня­ки, кото­рых кон­сул окле­ве­тал, участ­во­ва­ли в мно­го­чис­лен­ных тяже­лых похо­дах, заво­е­вы­вая для оте­че­ства сво­бо­ду и пер­вен­ство, не толь­ко при царях, когда кто-нибудь мог бы назвать при­чи­ной при­нуж­де­ние, но и после их изгна­ния. (2) И ника­ко­го воз­на­граж­де­ния они за это от пат­ри­ци­ев не полу­чи­ли, и ничем не пополь­зо­ва­лись из общих благ, но, подоб­но воен­но­плен­ным, лише­ны ими даже сво­бо­ды. Желая вер­нуть ее, бед­ня­ки вынуж­де­ны были оста­вить оте­че­ство, стре­мясь обре­сти дру­гую зем­лю, в кото­рой с ними, людь­ми сво­бод­ны­ми, не будут посту­пать столь над­мен­но. И воз­вра­ще­ние к сво­е­му иму­ще­ству они обре­ли, не силой сенат заста­вив и не вой­ной при­нудив, но усту­пив ему, посколь­ку тот про­сил и уго­ва­ри­вал их взять обрат­но поки­ну­тые вла­де­ния. (3) Он и о клят­вах ска­зал, и дого­во­рен­но­сти упо­мя­нул, что были заклю­че­ны при воз­вра­ще­нии наро­да: в них содер­жа­лось, в первую оче­редь, про­ще­ние за все, затем — пра­во бед­ня­ков выби­рать орга­ны вла­сти, кото­рые будут их защи­щать и про­ти­во­дей­ст­во­вать желаю­щим при­ме­нить силу. (4) Ска­зав об этом, он изло­жил зако­ны, кото­рые народ недав­но утвер­дил, — и закон о пере­но­се судеб­ных про­цес­сов, кото­рым, мол, сенат дал наро­ду пра­во судить тех пат­ри­ци­ев, кого им угод­но, и закон о голо­со­ва­нии, кото­рый давал власть при­ни­мать реше­ния уже не собра­ни­ям по цен­ту­ри­ям, но собра­ни­ям по три­бам.

47. Про­из­не­ся такую речь в защи­ту наро­да, Лето­рий повер­нул­ся к Аппию и вос­клик­нул: «И после это­го ты осме­ли­ва­ешь­ся бра­нить тех, бла­го­да­ря кото­рым город стал вели­ким из ничтож­но­го и зна­ме­ни­тым из неиз­вест­но­го? И ты еще назы­ва­ешь дру­гих мятеж­ни­ка­ми и упре­ка­ешь их за участь изгнан­ни­ков, как буд­то все эти люди уже не пом­нят то, что каса­ет­ся вас, — что пред­ки твои, под­няв мятеж про­тив вла­стей и поки­нув свое оте­че­ство, посе­ли­лись здесь, умо­ляя о защи­те?³² Раз­ве вы, Клав­дии, оста­вив свою роди­ну в стрем­ле­нии к сво­бо­де, совер­ши­ли бла­го­род­ное дело, а рим­ляне, посту­пив подоб­но вам, — небла­го­род­ное? (2) И ты еще осме­ли­ва­ешь­ся бра­нить власть пле­бей­ских три­бу­нов, что она-де появи­лась в государ­стве на беду его, и при­зы­ва­ешь при­сут­ст­ву­ю­щих уни­что­жить столь свя­щен­ную и непри­кос­но­вен­ную защи­ту для бед­ня­ков, укре­пив­шу­ю­ся, пото­му что в ней была боль­шая потреб­ность и у богов, и у людей, о вели­чай­ший враг наро­да и жесто­чай­ший тиран?! Сле­до­ва­тель­но, ты не смог понять даже то, что, гово­ря это, ты бра­нишь и сенат, и соб­ст­вен­ную власть? Ведь и сенат, под­няв­шись про­тив царей, высо­ко­мер­ность и над­мен­ность кото­рых более не счи­тал воз­мож­ным пере­но­сить, уста­но­вил долж­ность кон­су­лов и, преж­де чем изгнать из государ­ства царей, облек дру­гих цар­ской вла­стью. (3) Так что все, что ты гово­ришь о пле­бей­ском три­бу­на­те, буд­то бы он появил­ся на беду, посколь­ку воз­ник в резуль­та­те раздо­ра, ты гово­ришь и про­тив кон­су­ла­та. Ведь и для его введе­ния не было ника­ко­го ино­го осно­ва­ния, кро­ме вос­ста­ния пат­ри­ци­ев про­тив царей. (4) Одна­ко, что это я гово­рю тебе, слов­но доб­ро­му и бла­го­ра­зум­но­му граж­да­ни­ну, тебе, о кото­ром все эти люди зна­ют, что ты чело­век наслед­ст­вен­но гру­бый, непри­ят­ный, враг наро­да, нико­гда не имев­ший силы обуздать свою врож­ден­ную дикость?! Но поче­му я не всту­паю с тобой в схват­ку, пред­по­слав дела сло­вам, и не пока­зы­ваю, какую силу, неве­до­мую тебе, име­ет тот народ, кото­ро­го ты не посты­дил­ся обо­звать без­дом­ным и гряз­ным, и насколь­ко силь­на эта вот власть, усту­пать и под­чи­нять­ся кото­рой при­нуж­да­ет тебя закон?! Итак, и сам оста­вив вся­кие уверт­ки, я возь­мусь за дело».

48. Заявив так, Лето­рий при­нес клят­ву, кото­рая у рим­лян счи­та­лась самой зна­чи­тель­ной, что он или утвер­дит закон, или рас­про­ща­ет­ся с жиз­нью. Когда в тол­пе воца­ри­лось мол­ча­ние и напря­жен­ное ожи­да­ние, что же он соби­ра­ет­ся делать, он при­ка­зал Аппию поки­нуть собра­ние. Посколь­ку же тот не под­чи­нил­ся, но поста­вил вокруг себя лик­то­ров и тол­пу, кото­рую он при­вел из дома, под­гото­вив зара­нее, и отка­зал­ся усту­пить Форум, то Лето­рий, при­ка­зав через гла­ша­та­ев всем замол­чать, объ­явил, что пле­бей­ские три­бу­ны при­ка­зы­ва­ют взять это­го кон­су­ла под стра­жу. (2) И слу­жи­тель, полу­чив при­каз от три­бу­на, при­бли­зил­ся, чтобы схва­тить кон­су­ла, но пер­вый же лик­тор с побо­я­ми про­гнал его. Сре­ди при­сут­ст­ву­ю­щих разда­лись гром­кие воз­му­щен­ные кри­ки, Лето­рий же сам устрем­ля­ет­ся впе­ред, повелев тол­пе помочь ему, а те, кто окру­жил Аппия, мно­го­чис­лен­ная и силь­ная груп­па моло­дых людей, ока­зы­ва­ют сопро­тив­ле­ние. После это­го и сло­ва непри­стой­ные зазву­ча­ли с обе­их сто­рон, и вопли, и вза­им­ные толч­ки. Нако­нец, раздор вылил­ся в руко­паш­ную схват­ку, и все шло уже к мета­нию кам­ней. (3) А сдер­жал все это и не дал воз­му­ще­нию про­дви­нуть­ся даль­ше дру­гой кон­сул, Квин­ций, кото­рый вме­сте с самы­ми почтен­ны­ми чле­на­ми сена­та настой­чи­во упра­ши­вал всех и кидал­ся в самую гущу деру­щих­ся. Про­ис­хо­ди­ло это уже на склоне дня, так что сра­жаю­щи­е­ся, — прав­да, нехотя, — разо­шлись. (4) В после­дую­щие дни маги­ст­ра­ты обру­ши­ли друг на дру­га вза­им­ные обви­не­ния: кон­сул — на пле­бей­ских три­бу­нов в том, что те хоте­ли уни­что­жить его власть, при­ка­зав уве­сти кон­су­ла в тем­ни­цу, а пле­бей­ские три­бу­ны напа­да­ли на кон­су­ла за то, что он, дескать, под­верг изби­е­нию особ свя­щен­ных и непри­кос­но­вен­ных по зако­ну, — при­чем Лето­рий имел на лице еще замет­ные следы уда­ров. И весь город, взвол­но­ван­ный и бушу­ю­щий, разде­лил­ся. (5) Потом про­стой народ вме­сте с три­бу­на­ми стал охра­нять Капи­то­лий, не пре­кра­щая стра­жи ни днем, ни ночью; а сенат, собрав­шись на заседа­ние, дол­го и тща­тель­но обду­мы­вал, каким обра­зом сле­ду­ет пре­кра­тить рас­прю, при­ни­мая во вни­ма­ние и раз­ме­ры опас­но­сти, и то обсто­я­тель­ство, что кон­су­лы при­дер­жи­ва­лись раз­но­мыс­лия. Так, Квин­ций счи­тал, что мож­но в разум­ных пре­де­лах пой­ти на уступ­ки наро­ду, а Аппий — что нуж­но про­ти­во­сто­ять ему вплоть до смер­ти.

49. Так как все это не име­ло кон­ца, Квин­ций, дер­жа врозь обе сто­ро­ны — пле­бей­ских три­бу­нов и Аппия, — настой­чи­во упра­ши­вал и тех и дру­гих и тре­бо­вал, чтобы общее бла­го они рас­смат­ри­ва­ли как более важ­ное по срав­не­нию с част­ным. Видя, что три­бу­ны уже смяг­чи­лись, а его кол­ле­га про­дол­жа­ет вести себя по-преж­не­му чван­ли­во, он убеж­да­ет Лето­рия и его сото­ва­ри­щей пору­чить сена­ту рас­смот­ре­ние всех част­ных и обще­ст­вен­ных жалоб. (2) Когда же он добил­ся это­го, то созвал сенат и, побла­го­да­рив пле­бей­ских три­бу­нов и попро­сив кол­ле­гу не про­ти­во­дей­ст­во­вать спа­се­нию государ­ства, при­гла­сил тех, кто обыч­но изла­гал свое мне­ние. (3) Спро­шен­ный пер­вым, Пуб­лий Вале­рий Попли­ко­ла выска­зал такое суж­де­ние: все, в чем друг дру­га обви­ня­ют и пле­бей­ские три­бу­ны, и кон­сул, что пре­тер­пе­ли или сотво­ри­ли во вре­мя бес­по­ряд­ков (посколь­ку дошли до это­го не по при­чине зло­на­ме­ре­ния или лич­ной выго­ды, а из-за сопер­ни­че­ства в управ­ле­нии государ­ст­вом), — все это сле­ду­ет пуб­лич­но про­стить и не пред­при­ни­мать по это­му пово­ду ника­ких судеб­ных раз­би­ра­тельств; что же каса­ет­ся зако­но­про­ек­та, посколь­ку кон­сул Аппий не поз­во­ля­ет вно­сить закон на рас­смот­ре­ние народ­но­го собра­ния без пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния сена­та, то пусть сенат выне­сет о нем реше­ние; а пле­бей­ские три­бу­ны вме­сте с кон­су­ла­ми пусть поза­ботят­ся о согла­сии граж­дан, когда состо­ит­ся голо­со­ва­ние по это­му зако­ну, и о поряд­ке. (4) Так как все одоб­ри­ли его пред­ло­же­ние, Квин­ций тот­час пере­дал сена­ту голо­со­ва­ние о зако­но­про­ек­те, и после мно­го­чис­лен­ных про­те­стов Аппия и мно­го­чис­лен­ных же воз­ра­же­ний пле­бей­ских три­бу­нов боль­шин­ст­вом голо­сов победи­ло мне­ние, соглас­но кото­ро­му над­ле­жа­ло вне­сти закон на рас­смот­ре­ние народ­но­го собра­ния. Как толь­ко реше­ние сена­та было утвер­жде­но, лич­ная враж­да меж­ду маги­ст­ра­та­ми пре­кра­ти­лась, а народ, охот­но при­няв уступ­ку сена­та, про­го­ло­со­вал за закон. (5) Начи­ная с это­го вре­ме­ни и вплоть до наших дней по пово­ду выбо­ра пле­бей­ских три­бу­нов и эди­лов голо­су­ют собра­ния по три­бам без пти­це­га­да­ний и любых про­чих пред­зна­ме­но­ва­ний. Такое вот слу­чи­лось завер­ше­ние сму­ты, охва­тив­шей тогда государ­ство.

50. Спу­стя немно­го вре­ме­ни рим­ляне реши­ли про­из­ве­сти набор вой­ска и отпра­вить обо­их кон­су­лов про­тив эквов и воль­сков³³. Дело в том, что были полу­че­ны доне­се­ния, что высту­пи­ли круп­ные силы от обо­их этих наро­дов и гра­бят рим­ских союз­ни­ков. После того как вой­ска были быст­ро под­готов­ле­ны, кон­су­лы по жре­бию разде­ли­ли меж­ду собой коман­до­ва­ние, и Квин­ций отпра­вил­ся вое­вать с эква­ми, а Аппий — с вольска­ми. (2) И каж­до­му из кон­су­лов дове­лось испы­тать то, что ожи­да­лось. Так, вой­ско, вру­чен­ное Квин­цию, с радо­стью при­ни­мая спра­вед­ли­вость и бла­го­ра­зу­мие это­го чело­ве­ка, было гото­во выпол­нять все его при­ка­зы и шло на очень мно­гие опас­ные дела по соб­ст­вен­но­му побуж­де­нию, добы­вая сво­е­му вое­на­чаль­ни­ку сла­ву и почет. Вой­ско его про­шло боль­шую часть стра­ны эквов, опу­сто­шая ее, пото­му что вра­ги не реша­лись всту­пить в сра­же­ние, и полу­чи­ло с этой зем­ли зна­чи­тель­ную добы­чу и при­быль. Про­ведя во вра­же­ских кра­ях немно­го вре­ме­ни, оно, не поне­ся ника­ких потерь, при­бы­ло в город во гла­ве с про­слав­лен­ным дея­ни­я­ми пол­ко­вод­цем. (3) А вой­ско, вышед­шее с Аппи­ем, из-за нена­ви­сти к нему нару­ши­ло мно­гие заве­щан­ные пред­ка­ми обы­чаи. Ведь на про­тя­же­нии все­го похо­да оно во всех отно­ше­ни­ях наме­рен­но дей­ст­во­ва­ло измен­ни­че­ски и тре­ти­ро­ва­ло сво­его вое­на­чаль­ни­ка, и даже когда нуж­но было сра­зить­ся с вой­ском воль­сков, оно, выстро­ен­ное коман­ди­ра­ми в бое­вой порядок, не захо­те­ло всту­пить в бой с про­тив­ни­ком. Напро­тив, цен­ту­ри­о­ны и пере­до­вые бой­цы, одни — бро­сив бое­вые знач­ки, а дру­гие — поки­нув строй, побе­жа­ли в лагерь. (4) И если бы вра­ги, пора­зив­шись неожи­дан­но­му их бег­ству и испу­гав­шись воз­мож­ной заса­ды, не отка­за­лись от даль­ней­ше­го пре­сле­до­ва­ния, то бо́льшая часть рим­лян погиб­ла бы. А посту­па­ли они так из нерас­по­ло­же­ния к вое­на­чаль­ни­ку, чтобы этот чело­век, если совер­шит какое-нибудь слав­ное дея­ние, не был удо­сто­ен три­ум­фа и про­чих поче­стей. (5) А когда на сле­дую­щий день кон­сул стал пооче­ред­но то упре­кать их за позор­ное бег­ство, то при­зы­вать иску­пить постыд­ней­шее дело бле­стя­щим сра­же­ни­ем, то угро­жал при­бег­нуть к помо­щи зако­нов, если они не будут стой­ки­ми перед лицом опас­но­стей, они вовсе пере­ста­ли пови­но­вать­ся, но кри­ча­ли и тре­бо­ва­ли, чтобы их уве­ли из вра­же­ской стра­ны, пото­му что они, мол, уже не в состо­я­нии ока­зы­вать сопро­тив­ле­ние из-за ран: ведь мно­гие из них, буд­то ране­ные, пере­вя­зы­ва­ли здо­ро­вые части тела. В ито­ге Аппий был вынуж­ден выве­сти вой­ско из непри­я­тель­ской зем­ли, и воль­ски, пре­сле­дуя отсту­паю­щих, мно­гих из них уби­ли. (6) Когда же они ока­за­лись в дру­же­ст­вен­ных пре­де­лах, кон­сул, созвав вои­нов на сход­ку и креп­ко их выбра­нив, заявил, что при­ме­нит кару, пред­на­зна­чен­ную для поки­нув­ших строй. И хотя лега­ты и про­чие коман­ди­ры горя­чо упра­ши­ва­ли его соблю­сти меру и не нагро­мож­дать в граж­дан­стве несча­стье на несча­стье, он не стал ни с кем из них раз­го­ва­ри­вать и утвер­дил нака­за­ние. (7) Вслед за тем цен­ту­ри­о­ны, чьи цен­ту­рии бежа­ли, и пере­до­вые бой­цы, кото­рые утра­ти­ли бое­вые знач­ки, были либо обез­глав­ле­ны топо­ром, либо заби­ты до смер­ти палоч­ны­ми уда­ра­ми; а из чис­ла про­чих один чело­век из каж­дой десят­ки, выбран­ный по жре­бию, был каз­нен за всех осталь­ных. Ведь такое было у рим­лян уста­нов­лен­ное обы­ча­ем нака­за­ние для тех, кто оста­вил строй или поки­нул знач­ки. И после это­го вое­на­чаль­ник, сам нена­види­мый все­ми, вме­сте с опо­зо­рен­ной и обес­че­щен­ной частью вой­ска, кото­рая еще оста­ва­лась, вер­нул­ся в оте­че­ство, тем более что подо­шел срок выбо­ров.

51. Когда после них были избра­ны кон­су­ла­ми Луций Вале­рий, во вто­рой раз, и Тибе­рий Эми­лий³⁴, пле­бей­ские три­бу­ны, выждав какое-то крат­кое вре­мя, вновь ста­ли под­ни­мать вопрос о разде­ле зем­ли. При­хо­дя к кон­су­лам, они убеж­да­ли их, про­ся и наста­и­вая, испол­нить обе­ща­ния наро­ду, что сенат дал в кон­суль­ство Спу­рия Кас­сия и Про­ку­ла Вер­ги­ния³⁵. (2) И оба кон­су­ла шли им навстре­чу: Тибе­рий Эми­лий — питая некую ста­рин­ную и небес­при­чин­ную зло­бу к сена­ту за то, что тот не поз­во­лил его отцу про­ве­сти три­умф, хотя тот про­сил об этом; а Вале­рий — желая пога­сить гнев наро­да к себе за смерть Спу­рия Кас­сия, кото­ро­го Вале­рий, будучи тогда кве­сто­ром, каз­нил за стрем­ле­ние к цар­ской вла­сти. А Кас­сий был самым выдаю­щим­ся чело­ве­ком из сво­их совре­мен­ни­ков как в воен­ном коман­до­ва­нии, так и на граж­дан­ском попри­ще, и он пер­вым в государ­стве исполь­зо­вал меру наде­ле­ния зем­лей, за что и под­верг­ся нена­ви­сти со сто­ро­ны пат­ри­ци­ев как чело­век, кото­рый пред­по­чел им народ. (3) И вот тогда, после того как кон­су­лы пообе­ща­ли им поста­вить в сена­те вопрос о разде­ле обще­ст­вен­ных земель и вме­сте взять­ся за утвер­жде­ние зако­на, пле­бей­ские три­бу­ны, дове­рив­шись им, при­шли в сенат и про­из­нес­ли уме­рен­ные речи. Кон­су­лы им ниче­го не воз­ра­зи­ли, дабы не при­об­ре­сти себе сла­ву люби­те­лей спо­ров, но попро­си­ли ста­рей­ших сена­то­ров выска­зать свое мне­ние. (4) И пер­вым был спро­шен ими Луций Эми­лий, отец одно­го из кон­су­лов. Он заявил, что ему пред­став­ля­ет­ся спра­вед­ли­вым и полез­ным для государ­ства, если обще­ст­вен­ные зем­ли при­над­ле­жат всем, а не мало­му чис­лу граж­дан, и сове­то­вал под­дер­жать прось­бу наро­да, для того, чтобы уступ­ка сена­то­ров ста­ла мило­стью: ведь и мно­гое дру­гое, не пре­до­став­лен­ное наро­ду по доб­рой воле, сена­то­ры усту­пи­ли под дав­ле­ни­ем необ­хо­ди­мо­сти. Он счи­тал, что вла­дель­цы земель уже бла­го­дар­ны за то вре­мя, в тече­ние кото­ро­го они тай­ком поль­зо­ва­лись ими, а после запре­та не будут дер­жать­ся за них. (5) И доба­вил, что по спра­вед­ли­во­сти, силу кото­рой все при­зна­ют, обще­ст­вен­ные зем­ли явля­ют­ся общи­ми для всех, а част­ные при­над­ле­жат каж­до­му из тех, кто их при­об­рел по зако­ну; и что дело ста­ло уже обя­за­тель­ным для испол­не­ния бла­го­да­ря сена­ту, кото­рый сем­на­дцать лет назад при­нял реше­ние разде­лить зем­лю. Он доба­вил так­же, что сенат при­нял тогда это реше­ние для поль­зы дела, чтобы и зем­ля не оста­ва­лась невозде­лан­ной, и сидя­щая в горо­де тол­па бед­ня­ков не пре­бы­ва­ла в празд­но­сти, завидуя, как сей­час, чужо­му доб­ру, но чтобы для государ­ства моло­дежь вос­пи­ты­ва­лась при домаш­них оча­гах и на отцов­ских наде­лах, имея опре­де­лен­ное осно­ва­ние для гор­до­сти в силу пре­крас­но­го вос­пи­та­ния. (6) Пото­му что тем, кто не име­ет име­ний и полу­ча­ет скуд­ное про­пи­та­ние от обра­бот­ки по най­му чужих вла­де­ний, или вооб­ще не свой­ст­вен­но стрем­ле­ние к рож­де­нию детей, или, если оно и при­сут­ст­ву­ет, то при­но­сит потом­ство дур­ное и жал­кое, явля­ю­ще­е­ся пло­дом, как обыч­но, низ­ких бра­ков и вос­пи­тан­ное в нищен­ской доле. (7) «Итак, я, — ска­зал он, — объ­яв­ляю свое мне­ние, а имен­но: пусть кон­су­лы испол­нят то, что реше­но сена­том и было отло­же­но из-за слу­чив­ших­ся за это вре­мя неурядиц, и пусть они назна­чат тех, кто про­из­ведет раздел».

52. После того как Эми­лий это ска­зал, спро­шен­ный вто­рым Аппий Клав­дий, кото­рый был кон­су­лом в про­шлом году, выска­зал про­ти­во­по­лож­ное мне­ние, объ­яс­няя, что сенат не имел наме­ре­ния разде­лить обще­ст­вен­ные зем­ли, — ведь тогда его поста­нов­ле­ния дав­но были бы выпол­не­ны, — но он на вре­мя отло­жил реше­ние, стре­мясь оста­но­вить слу­чив­ши­е­ся тогда раздо­ры, кото­рые воз­будил, домо­га­ясь тира­нии, кон­сул, спра­вед­ли­во после того нака­зан­ный. (2) Избран­ные после это­го пред­ва­ри­тель­но­го поста­нов­ле­ния кон­су­лы так­же не испол­ни­ли реше­ния, видя, нача­ло сколь вели­ких бед­ст­вий для государ­ства будет поло­же­но, если бед­ня­ки при­учат­ся делить меж­ду собой обще­ст­вен­ное досто­я­ние. И сле­дую­щие после них пят­на­дцать кон­сульств, несмот­ря на то что они под­вер­га­лись мно­го­чис­лен­ным опас­но­стям со сто­ро­ны наро­да, не реши­лись сде­лать что-либо во вред общине по той при­чине, что соглас­но пред­ва­ри­тель­но­му поста­нов­ле­нию, не им поз­во­ле­но назна­чать земле­вла­дель­цев, но тем, пер­вым кон­су­лам. (3) «Так что для вас даже, — ска­зал он, — о Вале­рий, и ты, Эми­лий, нехо­ро­шо, посколь­ку вы име­е­те доб­рых пред­ков, и небез­опас­но вно­сить вопрос о разде­лах зем­ли, чего сенат вам не пору­чал. Так вот, о том пред­ва­ри­тель­ном поста­нов­ле­нии вполне доста­точ­но ска­зать то, что вы, став­шие кон­су­ла­ми через столь­ко вре­ме­ни после его при­ня­тия, им не свя­за­ны. (4) А по пово­ду тех, кто силой или тай­но при­сво­ил себе обще­ст­вен­ные зем­ли, я доволь­ст­ву­юсь крат­кой речью. Ведь, если кто зна­ет кого-нибудь, поль­зу­ю­ще­го­ся тем, пра­во вла­деть чем не может дока­зать по зако­ну, то пусть сде­ла­ет донос кон­су­лам и обви­ня­ет его на осно­ва­нии тех зако­нов, кото­рые нет нуж­ды запи­сы­вать зано­во: ведь они дав­но напи­са­ны, и ника­кое вре­мя их пока не уни­что­жи­ло. (5) Посколь­ку же Эми­лий гово­рил и о поль­зе, мол, наде­ле­ние зем­лей про­изой­дет для все­об­ще­го бла­га, то и эту часть его речи я не желаю оста­вить без воз­ра­же­ний. Ибо, по мое­му мне­нию, он заме­ча­ет толь­ко то, что есть, но не пред­видит буду­щее, а имен­но, то, что ему кажет­ся незна­чи­тель­ным, — дать празд­ным и бед­ным людям что-нибудь из обще­ст­вен­но­го иму­ще­ства, — это станет при­чи­ной мно­гих вели­ких бед. (6) Ведь вво­ди­мый тем самым обы­чай оста­нет­ся в государ­стве, и все­гда будет пагуб­ным и ужас­ным, пото­му что осу­щест­вле­ние бес­чест­ных стрем­ле­ний не уни­что­жа­ет их в душе, но уси­ли­ва­ет и дела­ет более бес­чест­ны­ми. И пусть дока­за­тель­ст­вом это­го для вас будут их дела. Ведь к чему вам обра­щать вни­ма­ние на сло­ва, мои или Эми­лия?!

53. Вы, конеч­но, все зна­е­те, сколь­ких вра­гов мы одо­ле­ли, сколь­ко земель раз­гра­би­ли, сколь боль­шую добы­чу полу­чи­ли из захва­чен­ных город­ков, и что лишен­ные все­го это­го вра­ги, до сих пор жив­шие в достат­ке, теперь вверг­ну­ты в глу­бо­кую нуж­ду. И вы зна­е­те, что те, кто жалу­ет­ся на бед­ность, не были лише­ны чего-либо из назван­но­го и при разде­ле не полу­чи­ли мень­ше. (2) Ну и что же обна­ру­жи­ва­ет­ся, улуч­ши­ли ли они бла­го­да­ря всем этим при­об­ре­те­ни­ям что-либо в сво­ей преж­ней уча­сти и достиг­ли ли богат­ства? Я хотел бы и молил бы богов, чтобы было имен­но так и чтобы было помень­ше, так ска­зать, вояк на постое, обу­зы для обще­ства, но нын­че вы види­те и слы­ши­те, как они сету­ют, буд­то дошли до край­ней нище­ты. Поэто­му, даже если они полу­чат то, что сей­час вожде­ле­ют, и даже еще боль­ше сверх того, они все рав­но не попра­вят свою жизнь. (3) Ведь нище­та гнездит­ся не в их судь­бе, а в их обра­зе мыс­лей: вот его-то не удо­вле­тво­рят не толь­ко сей скуд­ный надел, но даже все дары царей и тира­нов. Если мы и в этом им усту­пим, то посту­пим подоб­но вра­чам, кото­рые поль­зу­ют боль­ных сна­до­бьем, достав­ля­ю­щим при­ят­ность. Ведь боль­ная часть государ­ства не будет исце­ле­на, но даже здо­ро­вая зара­зит­ся хво­рью. Вооб­ще, о сенат, вам сле­ду­ет про­явить боль­шую заботу и муд­рость, чтобы со всем усер­ди­ем спа­сти испор­чен­ные нра­вы обще­ства. (4) Ведь вы види­те, до чего дока­ти­лось бес­чин­ство наро­да и что он более не счи­та­ет обя­зан­ным под­чи­нять­ся кон­су­лам: он же не рас­ка­ял­ся в соде­ян­ном здесь, но то же самое бес­чин­ство явил и в вой­ске, бро­сив ору­жие, поки­нув строй, оста­вив вра­гам бое­вые знач­ки и обра­тив­шись в постыд­ное бег­ство еще до того, как всту­пил в сра­же­ние, слов­но толь­ко у меня он отни­мет сла­ву победы, но не у оте­че­ства ту же сла­дость тор­же­ства над вра­га­ми. (5) И вот теперь у воль­сков ста­вят­ся тро­феи над рим­ля­на­ми, и добы­чей, взя­той у нас, укра­ша­ют­ся их хра­мы, и в вели­кой гор­дыне, как нико­гда рань­ше, пре­бы­ва­ют их гра­ды, до сих пор упра­ши­вав­шие наших вое­на­чаль­ни­ков не под­вер­гать их пора­бо­ще­нию и раз­ру­ше­нию. (6) Так неуже­ли же спра­вед­ли­во или хоро­шо, чтобы вы испы­ты­ва­ли к ним бла­го­дар­ность за подоб­ные успе­хи и почи­та­ли обще­ст­вен­ны­ми дара­ми, наде­лив зем­лей, кото­рой, насколь­ко это от них зави­сит, вла­де­ют вра­ги? Одна­ко, что нам тол­ку упре­кать тех, кто в силу неве­же­ства и низ­ко­го про­ис­хож­де­ния мало вни­ма­ния обра­ща­ет на то, что бла­го­род­но, если мы видим, как и во всех ваших нра­вах уже нет древ­не­го духа, но вели­ча­вость неко­то­рые назы­ва­ют гор­ды­ней, спра­вед­ли­вость — глу­по­стью, муже­ство — без­рас­суд­ст­вом, бла­го­ра­зу­мие — тупо­стью? И то, что у пред­ков нена­виде­ли, это теперь и пре­воз­но­сит­ся, и людям испор­чен­ным оно кажет­ся уди­ви­тель­но сколь вели­ким бла­гом, то есть тру­сость, шутов­ство, зло­нра­вие, хит­ро­умие, дер­зость во всем и невос­при­им­чи­вость к чему-либо луч­ше­му — сло­вом, то, что захва­ти­ло уже мно­го могу­чих государств и пол­но­стью их уни­что­жи­ло. (7) Сло­ва мои, о сенат, при­ят­но ли вам их слы­шать или тягост­но, ска­за­ны вам со всей прав­ди­во­стью и откро­вен­но­стью. Для тех из вас, кого мои сло­ва убедят, — если, конеч­но, убедят, — это будет и сего­дня полез­ным, и в буду­щем охра­нит. А для меня, — того, кто навле­ка­ет нена­висть лич­но на себя ради поль­зы обще­ства, — мои сло­ва ста­нут при­чи­ной мно­го­чис­лен­ных опас­но­стей. Ведь я в силах бла­го­да­ря разу­му пред­видеть то, что меня ожи­да­ет, и вос­при­ни­маю чужие несча­стья как при­мер соб­ст­вен­ных».

54. После того как Аппий это ска­зал и почти все осталь­ные разде­ли­ли то же самое мне­ние, сенат был рас­пу­щен. Пле­бей­ские же три­бу­ны, раз­дра­жен­ные неуда­чей, уда­ли­лись и затем ста­ли обду­мы­вать, как пока­рать это­го чело­ве­ка. Итак, после дол­го­го сове­ща­ния они реши­ли при­влечь Аппия к суду, где нака­за­ни­ем назна­ча­ет­ся смерт­ная казнь. После это­го, обви­нив Аппия в народ­ном собра­нии, они ста­ли при­зы­вать всех прий­ти в назна­чен­ный день, чтобы про­го­ло­со­вать по пово­ду него. (2) А соби­ра­лись они обви­нить Аппия в сле­дую­щем: что он выска­зы­вал враж­деб­ные наро­ду мне­ния и зате­вал в горо­де рас­при; что вопре­ки свя­щен­ным зако­нам он под­нял руку на пле­бей­ско­го три­бу­на; что, коман­дуя вой­ском, он вер­нул­ся с боль­шим уро­ном и позо­ром. Объ­явив это плеб­су и назна­чив опре­де­лен­ный день, в кото­рый, как они ска­за­ли, состо­ит­ся суд, они при­ка­за­ли Аппию явить­ся в этот день для оправ­да­ний. (3) Все пат­ри­ции него­до­ва­ли и были гото­вы со всем усер­ди­ем спа­сать его, хотя и при­зы­ва­ли Аппия усту­пить обсто­я­тель­ствам и пере­ме­нить свое поведе­ние в соот­вет­ст­вии с нынеш­ней обста­нов­кой. Но Аппий отве­тил, что не будет делать ниче­го низ­ко­го или недо­стой­но­го его преж­них дея­ний и что он луч­ше пере­не­сет тыся­чи смер­тей, чем обни­мет чьи-нибудь коле­ни. И тем, кто был готов про­сить за него, он запре­щал это, уве­ряя, что вдвойне сты­дил­ся бы, видя, как дру­гие ради него дела­ют то, что он не счи­та­ет само­му при­лич­ным делать ради себя же. (4) Гово­ря им это и мно­го подоб­но­го это­му, он не пере­ме­нил одеж­ду, не смяг­чил над­мен­ность взо­ра и ни в чем не отка­зал­ся от сво­его обра­за мыс­лей. Когда же он увидел, как город взвол­но­ван и напря­жен­но ожи­да­ет суда, то за несколь­ко дней до него покон­чил с собой. (5) Впро­чем, близ­кие его утвер­жда­ли, что при­чи­ной смер­ти ста­ла болезнь. Когда же его тело при­нес­ли на Форум, сын его, подой­дя к пле­бей­ским три­бу­нам и кон­су­лам, про­сил их созвать для него уста­нов­лен­ную в таких слу­ча­ях народ­ную сход­ку и раз­ре­шить про­из­не­сти об отце речь, как было у рим­лян в обы­чае гово­рить при погре­бе­нии доб­лест­ных людей. (6) И хотя кон­су­лы уже ста­ли созы­вать собра­ние, пле­бей­ские три­бу­ны вос­про­ти­ви­лись и веле­ли юно­ше уне­сти покой­ни­ка. Одна­ко народ сдер­жал­ся и не допу­стил тако­го оскорб­ле­ния, чтобы тело было позор­но выбро­ше­но, но раз­ре­шил юно­ше воздать отцу уста­нов­лен­ные поче­сти. Вот тако­ва была смерть Аппия.

55. А кон­су­лы, осу­ще­ст­вив набор вой­ска, выве­ли его из горо­да: Луций Вале­рий, чтобы вести вой­ну с эква­ми, Тибе­рий Эми­лий — с саби­ня­на­ми³⁶. Ведь те во вре­мя сму­ты вторг­лись на рим­скую терри­то­рию и, опу­сто­шив боль­шую часть ее, ушли с огром­ной добы­чей. Так вот, эквы мно­го раз всту­па­ли в руко­паш­ный бой, но, полу­чив мно­же­ство ран, бежа­ли в лагерь, рас­по­ло­жен­ный в хоро­шо защи­щен­ном месте, после чего уже не выхо­ди­ли на бит­ву. (2) Вале­рий попы­тал­ся взять их лагерь, но ему вос­пре­пят­ст­во­ва­ло боже­ство. Ведь когда он стал при­бли­жать­ся и уже при­ни­мал­ся за дело, с неба опу­стил­ся мрак, пошел силь­ный дождь, засвер­ка­ли мол­нии, разда­лись рез­кие уда­ры гро­ма. Как толь­ко вой­ско рас­се­я­лось, буря сра­зу же пре­кра­ти­лась, и небо над этой мест­но­стью ста­ло совер­шен­но чистым. При­няв такое собы­тие за зна­ме­ние, — да и пред­ска­за­те­ли пре­пят­ст­во­ва­ли ему про­дол­жать оса­ду укреп­ле­ния, — кон­сул повер­нул назад и начал опу­сто­шать стра­ну непри­я­те­ля. Затем, пре­до­ста­вив вои­нам всю ту добы­чу, что захва­тил, он отвел вой­ско домой. (3) А Тибе­рию Эми­лию, кото­рый сна­ча­ла дви­гал­ся по вра­же­ской окру­ге с совер­шен­ней­шим к вра­гу пре­зре­ни­ем и не ожи­дал уже ника­ко­го про­ти­во­дей­ст­вия, вышло навстре­чу вой­ско саби­нян, и про­изо­шла у них бит­ва в бое­вом строю, начав­ша­я­ся при­мер­но око­ло полу­дня и про­дол­жав­ша­я­ся до захо­да солн­ца. Когда же ста­ло тем­неть, вой­ска отсту­пи­ли к сво­им лаге­рям, не победив и не усту­пив. (4) В сле­дую­щие дни вое­на­чаль­ни­ки похо­ро­ни­ли сво­их погиб­ших и воз­ве­ли часто­кол вокруг лаге­рей: оба они име­ли одно и то же наме­ре­ние — охра­нять свое и боль­ше уже не начи­нать бит­вы. Затем, со вре­ме­нем, они свер­ну­ли палат­ки и отве­ли вой­ска.

56. На сле­дую­щий после этих кон­су­лов год, в семь­де­сят вось­мую Олим­пи­а­ду, на кото­рой в беге на ста­дий победил Пар­ме­нид из Посей­до­нии, а в Афи­нах годич­ную власть имел Теа­ге­нид, кон­су­ла­ми в Риме были назна­че­ны Авл Вер­ги­ний Цели­мон­тан и Тит Нуми­ций Приск³⁷. И толь­ко они всту­пи­ли в долж­ность, как было полу­че­но сооб­ще­ние, что при­бли­жа­ет­ся боль­шое воин­ство воль­сков. А спу­стя немно­го вре­ме­ни заго­ре­лась одна из рим­ских сто­ро­же­вых застав, пав­шая при пер­вом же натис­ке. Нахо­ди­лась она неда­ле­ко от Рима, и дым сооб­щил жите­лям горо­да о беде. (2) Поэто­му тогда, — а ведь была еще ночь, — кон­су­лы, отпра­вив неко­то­рых всад­ни­ков на раз­вед­ку и поста­вив на сте­нах стра­жу, сами вме­сте с наи­бо­лее под­готов­лен­ны­ми вои­на­ми выстро­и­лись перед ворота­ми и ста­ли ожи­дать доне­се­ний от всад­ни­ков. Когда же насту­пил день и к ним при­со­еди­ни­лось то вой­ско, что было в горо­де, они высту­пи­ли про­тив вра­гов. А те, раз­гра­бив укреп­ле­ние, сожгли его и быст­ро ото­шли. (3) Тогда кон­су­лы поту­ши­ли то, что еще горе­ло, оста­ви­ли здесь стра­жу и вер­ну­лись в город. Через несколь­ко дней оба они высту­пи­ли, имея под нача­лом и свои соб­ст­вен­ные вой­ска, и под­креп­ле­ния от союз­ни­ков: Вер­ги­ний — на эквов, а Нуми­ций — на воль­сков. И у них обо­их воен­ные пред­при­я­тия уда­лись так, как они заду­мы­ва­ли. (4) Так, эквы не отва­жи­лись всту­пить в схват­ку с Вер­ги­ни­ем, кото­рый разо­рял их зем­лю. И даже поста­вив в лесах в заса­де какой-то отряд из отбор­ных вои­нов, кото­рые соби­ра­лись напасть на рас­се­яв­ших­ся вра­гов, они обма­ну­лись в надеж­дах, пото­му что рим­ляне быст­ро все обна­ру­жи­ли, и гря­ну­ла жесто­кая бит­ва, в кото­рой эквы поте­ря­ли мно­го сво­их. Поэто­му они более не пред­при­ни­ма­ли попы­ток начать дру­гую бит­ву. (5) И Нуми­цию, кото­рый вел вой­ско про­тив горо­да Анция, что был тогда в чис­ле пер­вых горо­дов у воль­сков, так­же ника­кая сила не ока­за­ла сопро­тив­ле­ния, но в каж­дом слу­чае они были вынуж­де­ны защи­щать­ся со стен. Тем вре­ме­нем обшир­ная зем­ля их была опу­сто­ше­на и захва­чен какой-то при­бреж­ный горо­док, кото­рый они исполь­зо­ва­ли как гавань и как тор­жи­ще всем, что необ­хо­ди­мо для жиз­ни, достав­ляя себе боль­шую добы­чу и от моря, и от гра­бе­жей. Итак, с согла­сия кон­су­ла вой­ско раз­гра­би­ло рабов, день­ги, скот и гру­зы, пред­на­зна­чен­ные для тор­гов­ли, а сво­бод­ных жите­лей, кото­рых не успе­ла погу­бить вой­на, уве­ли на про­да­жу. Было захва­че­но и два­дцать два воен­ных кораб­ля анци­а­тов, и дру­гое кора­бель­ное воору­же­ние и сна­ря­же­ние. (6) Вслед за тем по при­ка­зу кон­су­ла рим­ляне подо­жгли жили­ща, раз­ру­ши­ли вер­фи и уни­что­жи­ли сте­ну до осно­ва­ния, так что после их ухо­да это укреп­ле­ние уже ста­ло бес­по­лез­ным для анци­а­тов. Тако­вы были дея­ния каж­до­го кон­су­ла в отдель­но­сти, а ими обо­и­ми был совер­шен еще и общий набег на зем­ли саби­нян. Разо­рив их, они отве­ли вой­ско домой. И этот год закон­чил­ся.

57. На сле­дую­щий год, когда кон­суль­скую власть при­ня­ли Тит Квин­ций Капи­то­лин и Квинт Сер­ви­лий Приск³⁸, не толь­ко соб­ст­вен­ные рим­ские воен­ные силы все нахо­ди­лись в бое­вой готов­но­сти, но и союз­ные рати доб­ро­воль­но яви­лись рань­ше, чем от них потре­бо­ва­ли вой­ско. И после это­го кон­су­лы, при­не­ся обе­ты богам и про­из­ведя очи­ще­ние вой­ска, высту­пи­ли про­тив вра­гов. (2) Саби­няне, на кото­рых дви­нул­ся Сер­ви­лий, не выстро­и­лись для бит­вы и в откры­тое поле не вышли, но, отси­жи­ва­ясь в укреп­ле­ни­ях, тер­пе­ли­во сно­си­ли, пока разо­ря­ли их зем­лю, под­жи­га­ли дома, а рабы раз­бе­га­лись. Так что рим­ляне очень лег­ко ушли из их стра­ны, нагру­жен­ные добы­чей и пре­ис­пол­нен­ные гор­до­сти: поход Сер­ви­лия имел такое завер­ше­ние.

(3) А те, кто участ­во­вал в похо­де с Квин­ци­ем про­тив эквов и воль­сков, — ведь из обо­их наро­дов в одно и то же место сошлись те, кому пред­сто­я­ло сра­зить­ся за осталь­ных, и они рас­по­ло­жи­лись лаге­рем перед горо­дом Анци­ем, — так вот, рим­ляне, про­дви­га­ясь быст­рым шагом, вне­зап­но появи­лись перед вра­га­ми. На неболь­шом рас­сто­я­нии от их лаге­ря в том месте, где впер­вые про­тив­ни­ки заме­ти­ли друг дру­га, рим­ляне сло­жи­ли свое сна­ря­же­ние, хотя место было в низине, желая про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние, что они не испу­га­лись непри­я­те­ля, зна­чи­тель­но пре­вос­хо­див­ше­го их чис­лен­но­стью. (4) Когда же у обе­их сто­рон все было гото­во для сра­же­ния, они вышли на рав­ни­ну и, сой­дясь, бились вплоть до полу­дня, не усту­пая про­тив­ни­ку и не полу­чая пере­ве­са, каж­дый раз и те, и дру­гие урав­ни­ва­ли поло­же­ние там, где испы­ты­ва­ли труд­но­сти, с помо­щью вои­нов, рас­по­ло­жен­ных в резер­ве. Но в этом отно­ше­нии эквы и воль­ски, пре­вос­хо­дя рим­лян коли­че­ст­вом, лег­ко вос­ста­нав­ли­ва­ли свои силы и име­ли пре­иму­ще­ство, тогда как их вра­ги не име­ли чис­лен­но­сти, рав­ной их рве­нию. (5) И Квин­ций, видя мно­гих сво­их вои­нов уби­ты­ми, а боль­шин­ство уцелев­ших ране­ны­ми, хотел уже ото­звать вой­ско, но, побо­яв­шись дать про­тив­ни­ку повод думать о бег­стве рим­лян, решил, что нуж­но риск­нуть. Выбрав луч­ших всад­ни­ков, он при­шел на помощь сво­им на пра­вом флан­ге, кото­рый нахо­дил­ся в осо­бо труд­ном поло­же­нии. (6) И, то упре­кая самих коман­ди­ров за тру­сость, то напо­ми­ная о про­шлых сра­же­ни­ях, а еще гово­ря о том позо­ре и опас­но­сти, кото­рой они под­верг­нут­ся во вре­мя бег­ства, в кон­це кон­цов он удач­но ска­зал неправ­ду, что осо­бен­но при­да­ло рим­ля­нам муже­ство, а во вра­гов все­ли­ло страх. В част­но­сти, он заявил, что дру­гой фланг рим­лян уже оттес­нил непри­я­те­ля и сей­час нахо­дит­ся вбли­зи его лаге­ря. (7) Выкрик­нув это, он бро­сил­ся на вра­гов и, спрыг­нув с лоша­ди, вме­сте со сво­и­ми отбор­ны­ми всад­ни­ка­ми стал сра­жать­ся вру­ко­паш­ную. Вслед за тем какая-то отва­га обу­я­ла тех, кто до сих пор тер­пел пора­же­ние, и они кину­лись на вра­гов все вме­сте, слов­но ста­ли дру­ги­ми людь­ми: и воль­ски — а имен­но они были постав­ле­ны здесь — после дол­го­го сопро­тив­ле­ния отсту­пи­ли. После того, как Квин­ций отра­зил воль­сков, он, вско­чив на лошадь, помчал­ся вдоль дру­го­го кры­ла и, ука­зы­вая нахо­див­шим­ся там пешим вои­нам на побеж­ден­ную часть вра­гов, при­зы­вал их не усту­пать дру­гим в доб­ле­сти.

58. И после это­го нигде уже вра­ги не сопро­тив­ля­лись, но все вме­сте устре­ми­лись в лагерь. Одна­ко пре­сле­до­ва­ние их про­дол­жа­лось недол­го, но рим­ляне сра­зу же повер­ну­ли назад, пото­му что и тела их осла­бе­ли от уста­ло­сти, и ору­жие было уже непри­год­но. По про­ше­ст­вии несколь­ких дней, на кото­рые было заклю­че­но пере­ми­рие для погре­бе­ния сво­их пав­ших и для ухо­да за постра­дав­ши­ми, они вос­пол­ни­ли необ­хо­ди­мое для вой­ны, после чего сра­зи­лись в дру­гой бит­ве, уже за рим­ский лагерь. (2) Ведь, когда из окрест­ных город­ков, кото­рые нахо­ди­лись непо­да­ле­ку, к вольскам и эквам подо­шло еще одно вой­ско, их вое­на­чаль­ник, вдох­нов­лен­ный тем, что у него силы теперь в пять раз пре­вы­ша­ют мощь непри­я­те­ля, и видя, что лагерь рим­лян рас­по­ло­жен не в без­опас­ном месте, счел слу­чай наи­луч­шим для напа­де­ния на них. При­дя к тако­му выво­ду, он око­ло полу­но­чи повел свое вой­ско к лаге­рю рим­лян и, окру­жив его, стал сто­ро­жить, чтобы про­тив­ник тай­но не ушел. (3) А Квин­ций, увидев тол­пу вра­гов, вос­при­нял это с радо­стью, но дождал­ся наступ­ле­ния дня и того часа, когда рынок более все­го мно­го­люден. Затем, пони­мая, что вра­ги уже стра­да­ют от бес­сон­ной ночи и от летя­щих в них стрел, и насту­па­ют они не по цен­ту­ри­ям и даже не стро­ем, но бес­по­рядоч­но рас­се­яв­шись по раз­ным местам, он открыл ворота лаге­ря и совер­шил вылаз­ку вме­сте с отбор­ны­ми всад­ни­ка­ми, а пешие вои­ны, сомкнув цен­ту­рии, сле­до­ва­ли за ним. (4) Воль­ски, устра­шен­ные их сме­ло­стью и каким-то бешен­ст­вом напа­де­ния, про­дер­жав­шись недол­гое вре­мя, отсту­па­ют и одно­вре­мен­но отхо­дят от лаге­ря. Затем, посколь­ку неда­ле­ко от лаге­ря был какой-то доволь­но высо­кий холм, они, соот­вет­ст­вен­но, бегом взби­ра­ют­ся на него, чтобы там отдох­нуть и вновь постро­ить­ся в бое­вой порядок. Но не уда­лось им выстро­ить­ся и прий­ти в себя, ведь по пятам за ними сле­до­ва­ли вра­ги, сомкнув, насколь­ко было воз­мож­но, цен­ту­рии, чтобы не быть отбро­шен­ны­ми при ата­ке вверх по хол­му. (5) И боль­шую часть дня дли­лось оже­сто­чен­ное сра­же­ние, и мно­го уби­тых полег­ло с обе­их сто­рон. И воль­ски, хотя пре­вос­хо­ди­ли чис­лен­но­стью и обла­да­ли допол­ни­тель­ной защи­той бла­го­да­ря мест­но­сти, не извлек­ли ника­кой поль­зы ни из того, ни из дру­го­го, но, вытес­нен­ные рве­ни­ем и доб­ле­стью рим­лян, поки­ну­ли холм, и мно­го их погиб­ло во вре­мя бег­ства к сво­е­му лаге­рю. (6) Ведь рим­ляне не отка­за­лись от пре­сле­до­ва­ния их, но гна­лись по пятам и оста­но­ви­лись не рань­ше, чем при­сту­пом взя­ли их лагерь. Захва­тив всех людей, сколь­ко их было остав­ле­но в лаге­ре, и завла­дев очень боль­шим коли­че­ст­вом лоша­дей, ору­жия, пожит­ков, эту ночь рим­ляне про­ве­ли здесь. С наступ­ле­ни­ем дня, под­гото­вив все, что тре­бо­ва­лось для оса­ды, кон­сул повел вой­ско про­тив горо­да анци­а­тов, сто­яв­ше­го не более чем в трид­ца­ти ста­ди­ях отсюда. (7) У анци­а­тов как раз нахо­ди­лись с целью охра­ны неко­то­рые вспо­мо­га­тель­ные вой­ска от эквов, кото­рые сто­ро­жи­ли сте­ны. Тогда эти стра­жи, испу­гав­шись отча­ян­ной отва­ги рим­лян, попы­та­лись сбе­жать из горо­да. Но анци­а­ты, полу­чив сведе­ния об этом, не дава­ли эквам уйти, и те заду­ма­ли пере­дать город рим­ля­нам во вре­мя штур­ма. (8) Анци­а­ты, узнав об этом из доно­са, усту­па­ют обсто­я­тель­ствам и, посо­ве­то­вав­шись вме­сте с эква­ми, пере­да­ют город Квин­цию, при­чем по дого­во­ру эквы ушли, а анци­а­ты долж­ны были при­нять к себе гар­ни­зон и испол­нять при­ка­зы рим­лян. Овла­дев на таких усло­ви­ях горо­дом и полу­чив с него содер­жа­ние и осталь­ное, что нуж­но было для вой­ска, кон­сул оста­вил там гар­ни­зон и отвел вой­ско. За это сенат вышел к нему навстре­чу с при­вет­ст­ви­я­ми и удо­сто­ил три­ум­фаль­но­го шест­вия.

59. После этих кон­су­лов на сле­дую­щий год кон­су­ла­ми были Тибе­рий Эми­лий во вто­рой раз и Квинт Фабий³⁹, сын одно­го из трех бра­тьев, что пред­во­ди­тель­ст­во­ва­ли отправ­лен­ным к Кре­ме­ре отрядом и погиб­ли там вме­сте со сво­и­ми кли­ен­та­ми. Посколь­ку пле­бей­ские три­бу­ны вновь ста­ли под­стре­кать тол­пу по пово­ду наде­ле­ния зем­лей, при­чем им помо­гал один из кон­су­лов, Эми­лий, то сенат, желая уго­дить бед­ня­кам и воз­вра­тить себе их рас­по­ло­же­ние, при­нял поста­нов­ле­ние разде­лить сре­ди них неко­то­рую часть зем­ли анци­а­тов, кото­рой рим­ляне завла­де­ли в пред­ше­ст­ву­ю­щем году, захва­тив ее копьем. (2) А руко­во­ди­те­ля­ми наде­ле­ния зем­лей были назна­че­ны Тит Квин­ций Капи­то­лин, кото­ро­му сда­лись анци­а­ты, и вме­сте с ним Луций Фурий и Авл Вер­ги­ний. Но этот раздел зем­ли не был при­вле­ка­те­лен для мно­гих рим­ских бед­ня­ков, будучи похож на изгна­ние из оте­че­ства, и запи­са­лись лишь немно­гие. Посколь­ку чис­ло отправ­ля­ю­щих­ся было недо­ста­точ­ным, сенат решил поз­во­лить желаю­щим из чис­ла лати­нов и гер­ни­ков при­нять уча­стие в выведе­нии этой коло­нии. Итак, те, кто был отправ­лен в Анций, разде­ли­ли зем­лю сре­ди сво­их, оста­вив неко­то­рую часть ее анци­а­там. (3) Тем вре­ме­нем оба кон­су­ла совер­ши­ли воен­ные похо­ды: Эми­лий — в зем­лю саби­нян, а Фабий — в край эквов. И про­тив Эми­лия, хотя во вра­же­ской стране он оста­вал­ся дол­гое вре­мя, не высту­пи­ло ни одно вой­ско, чтобы сра­зить­ся с ним за свою зем­лю, но кон­сул в пол­ной без­опас­но­сти опу­сто­шил эту зем­лю, а когда при­шло вре­мя избра­ния долж­ност­ных лиц, отвел вой­ска. Что каса­ет­ся Фабия, то эквы, преж­де чем их к это­му при­нудят гибель вой­ска или захват стен, отпра­ви­ли к нему послов для пере­го­во­ров о при­ми­ре­нии и друж­бе. (4) Кон­сул взыс­кал с них про­ви­ант для вой­ска на два меся­ца, по две туни­ки на каж­до­го чело­ве­ка и сереб­ро на жало­ва­нье за шесть меся­цев, а так­же дру­гое, в чем была потреб­ность, и заклю­чил с ними пере­ми­рие до тех пор, пока они не при­бу­дут в Рим и не полу­чат пре­кра­ще­ние вой­ны от сена­та. Одна­ко сенат, узнав об этом, пре­до­ста­вил Фабию соб­ст­вен­ной вла­стью пре­кра­тить вой­ну с эква­ми на тех усло­ви­ях, кото­рые избе­рет он сам. (5) После это­го при посред­ни­че­стве кон­су­ла меж­ду государ­ства­ми был заклю­чен дого­вор на таких усло­ви­ях: эквы под­чи­ня­ют­ся рим­ля­нам, при этом сохра­няя свои горо­да и свои зем­ли, и рим­ля­нам они ниче­го не посы­ла­ют, кро­ме вой­ска, когда от них его потре­бу­ют, сна­ря­жая его на соб­ст­вен­ные сред­ства. Заклю­чив этот дого­вор, Фабий увел армию и вме­сте с дру­гим кон­су­лом избрал долж­ност­ных лиц на сле­дую­щий год.

60. После них кон­су­ла­ми были избра­ны Спу­рий Посту­мий Аль­бин и Квинт Сер­ви­лий Приск во вто­рой раз⁴⁰. При них пока­за­лось, что эквы нару­ша­ют недав­но заклю­чен­ный с рим­ля­на­ми дого­вор, и вот по какой при­чине пока­за­лось. (2) Те из анци­а­тов, кто имел дом и земель­ный уча­сток, оста­лись на зем­ле, возде­лы­вая не толь­ко выде­лен­ные им, но и отня­тые коло­ни­ста­ми име­ния за какие-то ого­во­рен­ные и опре­де­лен­ные доли, кото­рые они пла­ти­ли коло­ни­стам от сво­их дохо­дов; а у кого ниче­го из пере­чис­лен­но­го не было, оста­ви­ли город и, посколь­ку их бла­го­склон­но при­ня­ли эквы, ста­ли напа­дать оттуда и гра­бить поля лати­нов. Из-за это­го и сре­ди эквов люди дерз­кие и бед­ные помо­га­ли им в гра­бе­жах. (3) Когда лати­ны ста­ли жало­вать­ся по это­му пово­ду в сена­те и про­си­ли послать вой­ско или раз­ре­шить им самим отра­зить зачин­щи­ков вой­ны, сена­то­ры, выслу­шав, не про­го­ло­со­ва­ли за то, чтобы послать вой­ско, но и лати­нам не раз­ре­ши­ли выве­сти свои силы. Избрав трех послов, кото­ры­ми руко­во­дил Квинт Фабий, тот, кто заклю­чил с эква­ми дого­вор, они отпра­ви­ли их, дав им пору­че­ние узнать у пред­во­ди­те­лей это­го наро­да, по обще­му ли реше­нию те посы­ла­ют шай­ки раз­бой­ни­ков не толь­ко на терри­то­рию союз­ни­ков Рима, но и на соб­ст­вен­но рим­скую, — ведь и на нее направ­ля­лись неко­то­рые набе­ги анций­ских бег­ле­цов, — или же в тво­рив­шем­ся нет ника­кой общей вины; и если те ска­жут, что все это дей­ст­вия отдель­ных людей, и что народ не давал на это согла­сия, то потре­бо­вать назад награб­лен­ное и доби­вать­ся выда­чи совер­шив­ших пре­ступ­ле­ния. (4) Когда послы при­бы­ли, эквы, выслу­шав их пре­тен­зии, дали им уклон­чи­вые отве­ты, оправ­ды­ва­ясь, буд­то это дело про­изо­шло не по обще­му реше­нию, но не желая при этом выда­вать винов­ных, кото­рые, мол, утра­тив свой город и став ски­таль­ца­ми, моли­ли их в нуж­де сво­ей о защи­те. (5) Фабий него­до­вал на них и взы­вал к нару­шен­ным с их сто­ро­ны согла­ше­ни­ям. Когда же он увидел, что эквы хит­рят, про­ся вре­мя для обсуж­де­ния и задер­жи­вая его под пред­ло­гом госте­при­им­ства, то остал­ся, желая выведать все, что тво­рит­ся в горо­де. Обхо­дя вся­кие и свя­щен­ные, и обще­ст­вен­ные места под пред­ло­гом осмот­ра досто­при­ме­ча­тель­но­стей и видя, что все мастер­ские пол­ны ору­жия, пред­на­зна­чен­но­го для вой­ны, часть кото­ро­го уже была пол­но­стью изготов­ле­на, а часть еще нахо­ди­лась в рабо­те, он понял их замы­сел.

(6) И, вер­нув­шись в Рим, сооб­щил сена­ту все, что он услы­шал и что он увидел. А тот, нисколь­ко уже не колеб­лясь, поста­но­вил отпра­вить жре­цов-миротвор­цев⁴¹, чтобы они объ­яви­ли эквам вой­ну, если те не про­го­нят из горо­да бег­ле­цов из Анция и не дадут удо­вле­тво­ре­ния тем, кому при­чи­ни­ли вред. Эквы же дали послам весь­ма дерз­кие отве­ты и согла­си­лись, что при­ни­ма­ют вой­ну не про­тив сво­ей воли. (7) Одна­ко рим­ля­нам не уда­лось в тот год отпра­вить про­тив них вой­ско, то ли пото­му, что боже­ство это­му вос­пре­пят­ст­во­ва­ло, то ли из-за болез­ней, кото­рые боль­шую часть года тер­за­ли мно­гих людей. Все же в целях охра­ны союз­ни­ков высту­пи­ло неболь­шое воин­ство под коман­до­ва­ни­ем Квин­та Сер­ви­лия, одно­го из кон­су­лов, кото­рое оста­ва­лось в латин­ских пре­де­лах. (8) А в горо­де его кол­ле­га Спу­рий Посту­мий освя­тил храм Юпи­те­ра Фидия на Кви­ри­наль­ском хол­ме в меся­це июне, в так назы­вае­мые ноны. Храм был воз­двиг­нут послед­ним царем Тарк­ви­ни­ем, но не полу­чил от него освя­ще­ние, уста­нов­лен­ное у рим­лян. Тогда же по реше­нию сена­та имя Посту­мия было начер­та­но на хра­ме. Ниче­го дру­го­го достой­но­го упо­ми­на­ния при этих кон­су­лах совер­ше­но не было.

61. В семь­де­сят девя­тую Олим­пи­а­ду, на кото­рой победил Ксе­но­фонт из Корин­фа, когда архон­том в Афи­нах был Археде­мид, кон­суль­скую власть полу­ча­ют Тит Квин­ций Капи­то­лин и Квинт Фабий Вибу­лан⁴²; Квин­ций был избран наро­дом на долж­ность в тре­тий раз, а Фабий — во вто­рой. Их обо­их сенат отпра­вил в поход, пре­до­ста­вив мно­го­чис­лен­ные и хоро­шо сна­ря­жен­ные вой­ска. (2) Итак, Квин­ций был назна­чен охра­нять рим­скую зем­лю, что гра­ни­чи­ла с непри­я­те­лем, а Фабий — опу­сто­шать зем­лю эквов. Фабий обна­ру­жи­ва­ет эквов, под­жидав­ших его на гра­ни­це с круп­ным вой­ском. И после того, как обе сто­ро­ны раз­би­ли лаге­ря в наи­бо­лее удоб­ных местах, они высту­пи­ли на рав­ни­ну, при­чем бро­си­ли вызов и нача­ли бит­ву эквы. Вра­ги оже­сто­чен­но и упор­но сра­жа­лись без пере­ры­ва в тече­ние боль­шей части дня, каж­дый воз­ла­гая надеж­ду на победу толь­ко на само­го себя и ни на кого дру­го­го. (3) Когда же мечи у боль­шин­ства из них вслед­ст­вие бес­чис­лен­ных уда­ров зату­пи­лись, вое­на­чаль­ни­ки дали сиг­нал к отступ­ле­нию, и они оття­ну­лись к сво­им укреп­ле­ни­ям. И после это­го дела ника­ко­го сра­же­ния в бое­вом поряд­ке у них боль­ше не слу­чи­лось, но лишь вся­кие пере­стрел­ки и посто­ян­ные схват­ки лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов за снаб­же­ние водой и про­до­воль­ст­ви­ем. Одна­ко в них, как пра­ви­ло, они были рав­ны. (4) Во вре­мя всех этих собы­тий часть вой­ска эквов, обой­дя по дру­гим доро­гам, вторг­лась на рим­ские поля, кото­рые были наи­бо­лее уда­ле­ны от рубе­жей и пото­му не охра­ня­лись. Здесь они захва­ти­ли мно­го людей и богатств и скрыт­но от дозор­ных Квин­ция, что сте­рег­ли рим­скую зем­лю, воз­вра­ти­лись домой. Это про­ис­хо­ди­ло посто­ян­но и навле­ка­ло на кон­су­лов боль­шой позор. (5) Затем, узнав от лазут­чи­ков и плен­ных, что из лаге­ря эквов высту­пи­ли луч­шие их силы, Фабий оста­вил в лаге­ре самых стар­ших вои­нов, а сам вышел ночью, ведя с собой отбор­ных всад­ни­ков и пехо­тин­цев. И вот эквы, раз­гра­бив те мест­но­сти, в кото­рые они вторг­лись, ухо­ди­ли с боль­шой добы­чей. Но не успе­ли они дале­ко про­дви­нуть­ся, как появ­ля­ет­ся Фабий, отби­ра­ет добы­чу и гро­мит в бит­ве тех, кто про­явил храб­рость ока­зать ему сопро­тив­ле­ние; осталь­ные же, рас­се­яв­шись, бла­го­да­ря сво­е­му зна­нию путей скры­лись от пре­сле­до­ва­те­лей и спас­лись бег­ст­вом в лагерь. (6) После того, как эквы были оста­нов­ле­ны таким неожи­дан­ным для них несча­стьем, они свер­ну­ли лагерь и ночью уда­ли­лись. В остав­ше­е­ся вре­мя они уже не выхо­ди­ли из горо­да, но тер­пе­ли­во взи­ра­ли, как вра­ги уво­зят их хлеб, кото­рый тогда уже созрел, уго­ня­ют ста­да скота, рас­хи­ща­ют иму­ще­ство, пре­да­ют огню жили­ща и уво­дят мно­го­чис­лен­ных плен­ных. Совер­шив все это, Фабий, когда над­ле­жа­ло пере­дать власть сле­дую­щим кон­су­лам, под­нял вой­ско и увел его домой; то же самое сде­лал и Квин­ций.

62. При­быв в Рим, они объ­яви­ли кон­су­ла­ми Авла Посту­мия Аль­ба и Сер­вия Фурия⁴³. И вот, едва они полу­чи­ли власть, от латин­ских союз­ни­ков яви­лись гон­цы, поспеш­но отправ­лен­ные к рим­ля­нам. Они пред­ста­ли перед сена­том и объ­яс­ни­ли, что поведе­ние анци­а­тов нена­деж­но, так как эквы тай­но отправ­ля­ют к ним послов и в город под пред­ло­гом тор­гов­ли откры­то при­шло мно­го воль­сков, кото­рых при­ве­ли на помощь те, кто ранее, когда отда­ва­ли рим­ля­нам земель­ные наде­лы, по бед­но­сти поки­нул город анци­а­тов и пере­бе­жал к эквам, как я уже гово­рил. (2) И одно­вре­мен­но они сооб­щи­ли, что вме­сте с мест­ны­ми жите­ля­ми соблаз­ну под­да­лось и боль­шое чис­ло коло­ни­стов; и если рим­ляне не упредят их замыс­лы с помо­щью доста­точ­но­го гар­ни­зо­на, то, уве­ря­ли они, отсюда так­же нач­нет­ся какая-нибудь вне­зап­ная для рим­лян вой­на. Чуть поз­же них дру­гие вест­ни­ки, послан­ные от гер­ни­ков, сооб­щи­ли, что вышло боль­шое вой­ско эквов и, рас­по­ло­жив­шись лаге­рем на зем­ле гер­ни­ков, все кру­гом разо­ря­ет, а вме­сте с эква­ми в похо­де участ­ву­ют и воль­ски, состав­ляя боль­шую часть армии. (3) Ввиду это­го сенат про­го­ло­со­вал за то, чтобы к анци­а­там, кото­рые зате­ва­ют бес­по­ряд­ки, — ведь неко­то­рые из них при­шли для оправ­да­ний и явно выка­за­ли, что они ни о чем здра­во не рас­суж­да­ют, — отпра­вить еще один гар­ни­зон, кото­рый дол­жен был обес­пе­чить без­опас­ность горо­да; про­тив же эквов вой­ско поведет вто­рой кон­сул, Сер­вий Фурий. И оба они без про­мед­ле­ния высту­пи­ли. (4) А эквы, узнав, что рим­ское вой­ско вышло, поки­ну­ли зем­лю гер­ни­ков и устре­ми­лись навстре­чу рим­ля­нам. Когда же про­тив­ни­ки увиде­ли друг дру­га, то в этот день вста­ли лаге­рем, разой­дясь на неболь­шое рас­сто­я­ние, а на сле­дую­щий день вра­ги подо­шли к укреп­ле­нию рим­лян, чтобы выяс­нить их наме­ре­ния. (5) Но так как рим­ляне не вышли на бит­ву, то, про­из­ведя изда­ли обстрел лаге­ря и не сде­лав ниче­го достой­но­го упо­ми­на­ния, эквы с гор­до­стью уда­ли­лись. Одна­ко на сле­дую­щий день рим­ский кон­сул поки­нул укреп­ле­ние (ведь место было не слиш­ком без­опас­ным) и пере­нес сто­ян­ку в более под­хо­дя­щую мест­ность, где и ров вырыл поглуб­же, и часто­кол поста­вил более высо­кий. Про­тив­ни­ка, кото­рый заме­тил это, обу­я­ла вели­кая отва­га и еще более — когда к ним подо­шло союз­ное вой­ско от воль­сков и от эквов. Тогда, более уже ничуть не меш­кая, они отпра­ви­лись про­тив рим­ско­го укреп­ле­ния.

63. А кон­сул, пони­мая, что его вой­ска не будет доста­точ­но для борь­бы с дву­мя наро­да­ми, отря­жа­ет несколь­ко всад­ни­ков отвез­ти в Рим гра­моты, в кото­рых он про­сил, чтобы к ним быст­рее при­шла помощь, посколь­ку его вой­ско под­вер­га­ет­ся опас­но­сти быть пол­но­стью уни­что­жен­ным. (2) Про­чи­тав доне­се­ния, кол­ле­га Фурия Посту­мий (а была почти пол­ночь, когда яви­лись всад­ни­ки) через мно­го­чис­лен­ных гла­ша­та­ев созы­ва­ет сена­то­ров из их домов. Еще до наступ­ле­ния дня при­ни­ма­ет­ся реше­ние сена­та, чтобы Тит Квин­ций, три­жды изби­рав­ший­ся кон­су­лом, взял отбор­ных моло­дых вои­нов — как пехо­тин­цев, так и всад­ни­ков — и, полу­чив про­кон­суль­скую власть, тот­час дви­нул­ся на вра­гов; и чтобы вто­рой кон­сул, Авл Посту­мий, собрав осталь­ные силы, для сбо­ра кото­рых тре­бо­ва­лось боль­ше вре­ме­ни, высту­пил на помощь так быст­ро, насколь­ко это воз­мож­но. (3) День уже зани­мал­ся, когда Квин­ций собрал око­ло пяти тысяч доб­ро­воль­цев. Немно­го подо­ждав, он вышел из горо­да. Запо­до­зрив это, эквы оста­лись на месте. Решив, преж­де чем к рим­ля­нам при­дет помощь, напасть на их лагерь, чтобы захва­тить его бла­го­да­ря сво­ей силе и чис­лен­но­сти, они высту­пи­ли все вме­сте, разде­лив­шись на две части. (4) И целый день длит­ся оже­сто­чен­ное сра­же­ние: эквы сме­ло взби­ра­лись на внеш­ние укреп­ле­ния во мно­гих местах, и их не мог­ли сдер­жать ни бес­пре­рыв­ные уда­ры копий, ни выпу­щен­ные из луков стре­лы, ни бро­шен­ные из пра­щи кам­ни. И вот тогда кон­сул и легат, под­бо­д­рив друг дру­га, откры­ли одно­вре­мен­но ворота и с луч­ши­ми вои­на­ми устре­ми­лись на вра­гов. Обру­шив­шись на них с двух сто­рон, они обра­ща­ют вспять напа­дав­ших на лагерь. (5) Когда же нача­лось бег­ство, кон­сул недол­го пре­сле­до­вал тех, кто нахо­дил­ся перед ним, после чего вер­нул­ся. Но его брат и легат Пуб­лий Фурий, увле­кае­мый отва­гой и реши­мо­стью, гнал вра­гов вплоть до их лаге­ря, пре­сле­дуя и уби­вая. А было у него две когор­ты, в кото­рых насчи­ты­ва­лось не боль­ше тыся­чи вои­нов. Увидев это, вра­ги — их было око­ло пяти тысяч — устрем­ля­ют­ся на него из лаге­ря: они напа­ли с фрон­та, а их всад­ни­ки, обой­дя кру­гом, захо­дят рим­ля­нам в тыл. (6) Таким обра­зом ока­зав­шись в окру­же­нии и отре­зан­ные от сво­их, вои­ны Пуб­лия мог­ли бы спа­стись, если бы сло­жи­ли ору­жие: ведь к это­му их при­зы­ва­ли вра­ги, кото­рые весь­ма ста­ра­лись захва­тить тыся­чу храб­рей­ших плен­ни­ков из чис­ла рим­лян, чтобы через них полу­чить для себя под­хо­дя­щие усло­вия окон­ча­ния вой­ны. Одна­ко рим­ляне, отне­сясь к ним с пре­зре­ни­ем и при­звав друг дру­га не посра­мить сла­ву горо­да, всту­пи­ли в бой и, поло­жив мно­гих вра­гов, сами все погиб­ли.

64. После их гибе­ли эквы, вдох­нов­лен­ные сво­ей победой, под­сту­пи­ли к лаге­рю рим­лян, взды­мая вверх наса­жен­ные на копья голо­вы Пуб­лия, а так­же осталь­ных выдаю­щих­ся людей, чтобы устра­шить этим засев­ших в лаге­ре и при­нудить их сдать им ору­жие. Конеч­но, в рим­ля­нах про­буди­лось нема­лое состра­да­ние к уча­сти погиб­ших, и они опла­ки­ва­ли их судь­бу, но, что каса­ет­ся бит­вы, в них все­ли­лась вдвое боль­шая отва­га и бла­го­род­ное стрем­ле­ние или победить, или ско­рее погиб­нуть точ­но так же, как и те, чем попасть в руки вра­гов. (2) И вот эту ночь, когда вра­ги рас­по­ло­жи­лись рядом с лаге­рем, рим­ляне про­ве­ли без сна и все вре­мя чини­ли в лаге­ре то, что было повреж­де­но, и под­готав­ли­ва­ли осталь­ные мно­го­чис­лен­ные и раз­но­об­раз­ные сред­ства, с помо­щью кото­рых соби­ра­лись отби­вать­ся от про­тив­ни­ка, если он вновь попы­та­ет­ся штур­мо­вать укреп­ле­ния. На сле­дую­щий же день при­сту­пы воз­об­но­ви­лись, и во мно­гих местах ста­ли раз­ру­шать пали­сад. И часто эквов отбра­сы­ва­ли те, кто совер­шал всей мас­сой вылаз­ки из лаге­ря, но часто и эквы отбра­сы­ва­ли назад тех, кто слиш­ком сме­ло выдви­гал­ся впе­ред. (3) И так про­дол­жа­лось в тече­ние все­го дня. Тогда рим­ский кон­сул, прон­зен­ный сквозь щит копьем, полу­ча­ет ране­ние в бед­ро, были ране­ны и мно­гие дру­гие бли­ста­тель­ные мужи, кото­рые сра­жа­лись рядом с ним. Рим­ляне уже изне­мо­га­ли, когда под вечер неожи­дан­но появ­ля­ет­ся вбли­зи Квин­ций, кото­рый вел на под­мо­гу отряд доб­ро­воль­цев из отбор­ных вои­нов. Увидев их при­бли­же­ние, вра­ги повер­ну­ли назад, оста­вив без­успеш­ную оса­ду, а рим­ляне, сде­лав вылаз­ку во вре­мя их отхо­да, уби­ва­ли отстав­ших. (4) Одна­ко же пре­сле­до­ва­ли они вра­га недол­го, пото­му что мно­гие осла­бе­ли от ран, и ско­ро повер­ну­ли назад. И после это­го обе сто­ро­ны толь­ко обо­ро­ня­лись, дол­го еще оста­ва­ясь в лаге­рях.

65. Затем под покро­вом ночи вышло еще одно вой­ско эквов и воль­сков, счи­тав­ших, что для них насту­пил удоб­ный срок для того, чтобы раз­гра­бить рим­скую зем­лю, посколь­ку луч­шие силы рим­лян высту­пи­ли в поход. Вторг­шись в самые отда­лен­ные края, где зем­ледель­цам, каза­лось, нече­го было боять­ся, непри­я­те­ли захва­ты­ва­ют боль­шие богат­ства и мно­же­ство плен­ни­ков. (2) Но в конеч­ном сче­те их отступ­ле­ние оттуда было бес­слав­ным и неудач­ным. Ведь когда один из кон­су­лов, Посту­мий, во гла­ве собран­но­го вой­ска для помо­щи оса­жден­ным в лаге­ре, узнал о дей­ст­ви­ях вра­гов, он неожи­дан­но появ­ля­ет­ся перед ними. (3) Но те не сму­ти­лись и не испу­га­лись при его появ­ле­нии, а спо­кой­но снес­ли свои вещи и добы­чу в одно надеж­ное место и оста­ви­ли при них доста­точ­ную охра­ну, а осталь­ные, постро­ив­шись в бое­вой порядок, дви­ну­лись навстре­чу рим­ля­нам. Всту­пив с теми в бой, они яви­ли досто­па­мят­ные дея­ния, хотя сра­жа­лись малым чис­лом про­тив мно­го­чис­лен­но­го про­тив­ни­ка (ведь про­тив них с полей сте­ка­лось мно­го тех, кого они уже раз­би­ли) и с лег­ким воору­же­ни­ем — про­тив вои­нов, тела кото­рых были цели­ком защи­ще­ны. При этом они поло­жи­ли насмерть мно­го рим­лян и, хотя были застиг­ну­ты в чужой зем­ле, едва не поста­ви­ли тро­фей над теми, кто напал на них самих. (4) Но все же кон­сул и вме­сте с ним отбор­ные рим­ские всад­ни­ки, ата­ко­вав на невзнуздан­ных лоша­дях те части вра­гов, что сра­жа­лась наи­бо­лее упор­но и муже­ст­вен­но, раз­ры­ва­ют их строй и мно­гих уни­что­жа­ют. Когда же пере­до­вые бой­цы погиб­ли, то и осталь­ное вой­ско повер­ну­ло назад и обра­ти­лось в бег­ство. Охран­ни­ки обо­за бро­си­ли его и, отсту­пая, ста­ли ухо­дить в горы, воз­вы­шав­ши­е­ся побли­зо­сти. В ито­ге лишь немно­гие из них погиб­ли в ходе самой сечи, но боль­шин­ство пало во вре­мя бег­ства, пото­му что они и окрест­но­сти не зна­ли, и под­вер­га­лись пре­сле­до­ва­нию рим­ских всад­ни­ков.

66. Пока все эти собы­тия про­ис­хо­ди­ли, вто­рой кон­сул, Сер­вий, узнав, что его кол­ле­га спе­шит к нему на помощь, и опа­са­ясь, как бы вра­ги не высту­пи­ли тому навстре­чу и не отре­за­ли путь к нему, решил отвле­кать их вни­ма­ние, совер­шая напа­де­ния на их лагерь. (2) Но вра­ги упреди­ли его: едва они про­веда­ли о несча­стье, слу­чив­шем­ся с их людь­ми, о чем сооб­щи­ли спас­ши­е­ся после набе­га на рим­ские зем­ли, то свер­ну­ли лагерь в первую же ночь после бит­вы и ушли в город, не испол­нив все­го, что хоте­ли. (3) Ведь, поми­мо пав­ших на поле бра­ни и во вре­мя набе­гов, они поте­ря­ли гораздо боль­ше, чем рань­ше, отстав­ших во вре­мя тогдаш­не­го бег­ства. Ибо те, кто изне­мо­гал от уста­ло­сти и от ран, с трудом шли впе­ред и пада­ли, когда силы покида­ли их, осо­бен­но око­ло род­ни­ков и рек, посколь­ку мучи­лись от жаж­ды: тогда их насти­га­ли и уби­ва­ли рим­ские всад­ни­ки. (4) Одна­ко и рим­ляне воз­вра­ти­лись, не во всем пре­успев на этой войне: ведь они поте­ря­ли в бит­вах мно­го доб­лест­ных вои­нов и лега­та, кото­рый боль­ше всех отли­чил­ся в сра­же­нии. Все же они вер­ну­лись, неся горо­ду победу не хуже любой дру­гой. Тако­вы были собы­тия при вла­сти этих кон­су­лов.

67. В сле­дую­щем году, когда долж­ность полу­чи­ли Луций Эбу­ций и Пуб­лий Сер­ви­лий Приск⁴⁴, рим­ляне не совер­ши­ли ника­ко­го прис­но­па­мят­но­го дея­ния, ни на войне, ни дома, пото­му что стра­да­ли от хво­ри столь тяж­кой, как нико­гда досе­ле. Сна­ча­ла она пора­зи­ла табу­ны коней и ста­да круп­но­го рога­то­го скота, от них пере­ки­ну­лась на коз и овец и уни­что­жи­ла почти весь скот. Потом она напа­ла на пас­ту­хов и зем­ледель­цев, а после того как рас­про­стра­ни­лась по всей сель­ской мест­но­сти, обру­ши­лась и на город. (2) Нелег­ко было опре­де­лить коли­че­ство рабов, поден­щи­ков и бед­но­го люда, кото­рых она погу­би­ла. Ведь пона­ча­лу умер­ших куча­ми отво­зи­ли на теле­гах, а под конец лиц наи­ме­нее зна­чи­мых про­сто сбра­сы­ва­ли в стрем­ни­ну про­те­каю­щей рядом реки. Из чле­нов сена­та погиб­ла, как было под­счи­та­но, чет­вер­тая часть, и сре­ди них — оба кон­су­ла и боль­шин­ство пле­бей­ских три­бу­нов. (3) Итак, болезнь нача­лась при­мер­но в кален­ды меся­ца сен­тяб­ря, а про­дол­жа­лась весь этот год, пора­жая и губя людей без раз­ли­чия пола и воз­рас­та. Когда соседям ста­ло извест­но о постиг­ших Рим бед­ст­ви­ях, эквы и воль­ски, посчи­тав, что наста­ла удоб­ная воз­мож­ность, для того чтобы уни­что­жить его гос­под­ство, заклю­чи­ли меж­ду собой клят­вен­ный дого­вор о сою­зе. Под­гото­вив все необ­хо­ди­мое для оса­ды, и те и дру­гие со всей поспеш­но­стью выве­ли рати. (4) А чтобы лишить Рим помо­щи со сто­ро­ны союз­ни­ков, они сна­ча­ла вторг­лись в зем­ли лати­нов и гер­ни­ков. В тот имен­но день, когда от каж­до­го из под­верг­ших­ся напа­де­нию наро­дов в сенат при­шло посоль­ство с прось­бой о помо­щи, один из кон­су­лов, Луций Эбу­ций, скон­чал­ся, а Пуб­лий Сер­ви­лий лежал при смер­ти. Но хотя уже едва дышал, он созвал сенат. (5) Боль­шин­ство сена­то­ров полу­мерт­вы­ми было достав­ле­но на носил­ках. Посо­ве­щав­шись, они пору­чи­ли послам воз­ве­стить сво­им, что сенат пре­до­став­ля­ет им соб­ст­вен­ной доб­ле­стью отра­жать вра­гов до тех пор, пока не выздо­ро­ве­ет кон­сул и не будет собра­но вой­ско для помо­щи им. (6) После тако­го отве­та, лати­ны убра­ли с полей в горо­да все, что смог­ли, и ста­ли охра­нять сте­ны, осталь­ное же бро­си­ли поги­бать. Но гер­ни­ки, с трудом пере­но­ся разо­ре­ние и раз­граб­ле­ние сво­их полей, взя­ли ору­жие и высту­пи­ли в поход. Сра­жа­лись они бле­стя­ще и, хотя поте­ря­ли мно­го сво­их, но еще боль­ше уби­ли вра­гов, одна­ко все же были вынуж­де­ны бежать за сте­ны и боль­ше уже не пыта­лись всту­пать в бит­ву.

68. А эквы и воль­ски, в пол­ной без­опас­но­сти опу­сто­шив их стра­ну, подо­шли к зем­лям туску­лан­цев. Раз­гра­бив и их, так как никто им сопро­тив­ле­ния не ока­зы­вал, они под­сту­пи­ли к пре­де­лам габий­цев. Прой­дя и по этой зем­ле без вся­ко­го про­ти­во­дей­ст­вия, они подо­шли к Риму. (2) Конеч­но, они при­ве­ли город в доста­точ­но силь­ное заме­ша­тель­ство, одна­ко же одо­леть его не смог­ли: напро­тив, рим­ляне, хотя телес­но и были крайне сла­бы и обо­их кон­су­лов поте­ря­ли, — ведь и Сер­ви­лий толь­ко что умер, — воору­жи­лись, пре­воз­мо­гая силы, и вста­ли на сте­ны. В то вре­мя окруж­ность горо­да была такой же, как окруж­ность горо­да афи­нян. Одни части сте­ны, рас­по­ло­жен­ные на хол­мах и кру­тых уте­сах, были укреп­ле­ны самой при­ро­дой и не нуж­да­лись в мно­го­чис­лен­ной стра­же; дру­гие были защи­ще­ны рекой Тибр, шири­на кото­рой при­мер­но четы­ре пле­тра, а глу­би­на поз­во­ля­ет пла­вать боль­шим судам, тече­ние же быст­рое, как ни у какой дру­гой реки, и обра­зу­ет силь­ные водо­во­роты. Перей­ти эту реку пешим вои­нам, кро­ме как по мосту, было невоз­мож­но, а мост в ту пору был один, сде­лан­ный из дере­ва, и его во вре­мя войн раз­би­ра­ли. (3) Един­ст­вен­ное про­стран­ство, кото­рое явля­ет­ся наи­бо­лее уяз­ви­мой частью горо­да, от так назы­вае­мых Эскви­лин­ских ворот до Кол­лин­ских, укреп­ле­но искус­ст­вен­но. Так, перед ним вырыт ров, шири­на кото­ро­го в самом узком месте более ста футов, а глу­би­на его око­ло трид­ца­ти футов. Кро­ме того, надо рвом вста­ла сте­на, к кото­рой с внут­рен­ней сто­ро­ны при­мы­ка­ла зем­ля­ная насыпь, настоль­ко высо­кая и широ­кая, что сте­ну нель­зя было ни тара­на­ми про­бить, ни обру­шить, под­ко­пав осно­ва­ния. (4) Этот отре­зок в дли­ну при­мер­но семь ста­ди­ев, а в шири­ну пять­де­сят футов. Рим­ляне, постро­ив там основ­ные силы, отра­зи­ли тогда напа­де­ние вра­гов, ведь в то вре­мя люди не уме­ли соору­жать ни защит­ных наве­сов, ни осад­ных машин, назы­вае­мых геле­по­ла­ми. Поэто­му вра­ги, оста­вив надеж­ду захва­тить город, ушли от сте­ны и, опу­сто­шив ту зем­лю, по кото­рой дви­га­лись, отве­ли вой­ска домой.

69. Рим­ляне, выбрав так назы­вае­мых меж­ду­ца­рей для про­веде­ния избра­ния вла­стей, что обыч­но дела­ли вся­кий раз, когда в государ­стве слу­ча­лось без­вла­стие, объ­яви­ли кон­су­ла­ми Луция Лукре­ция и Тита Вету­рия Геми­на. Во вре­мя их прав­ле­ния пре­кра­ти­лась болезнь, и все граж­дан­ские жало­бы как част­ные, так и обще­ст­вен­ные, полу­чи­ли отсроч­ку. Прав­да, один из пле­бей­ских три­бу­нов, Секст Тиций, вновь попы­тал­ся под­нять вопрос о наде­ле­нии зем­лей, но народ вос­пре­пят­ст­во­вал ему и отло­жил все до более под­хо­дя­щих вре­мен. (2) И всех охва­ти­ло горя­чее жела­ние ото­мстить тем, кто напал на город во вре­мя болез­ни. Немед­лен­но, как толь­ко сенат при­нял реше­ние о войне и народ утвер­дил его, ста­ли наби­рать вой­ска, при­чем никто из тех, кто нахо­дил­ся в воз­расте, год­ном для воин­ской служ­бы, даже если закон осво­бож­дал его, не хотел остать­ся в сто­роне от это­го похо­да. Вой­ско было разде­ле­но на три части, после чего одна, под коман­до­ва­ни­ем быв­ше­го кон­су­ла Квин­та Фурия, была остав­ле­на охра­нять город, а две дру­гие во гла­ве с кон­су­ла­ми высту­пи­ли про­тив эквов и воль­сков. (3) И ока­за­лось, что точ­но так же посту­пи­ли и вра­ги. Ведь луч­шее вой­ско, собрав­ше­е­ся от обо­их наро­дов, сто­я­ло в поле под нача­лом двух пред­во­ди­те­лей и наме­ре­ва­лось, начав с зем­ли гер­ни­ков, в кото­рой тогда оно нахо­ди­лось, прой­ти по всей зем­ле, под­власт­ной рим­ля­нам. А менее при­год­ная часть вой­ска была остав­ле­на охра­нять соб­ст­вен­ные горо­да, чтобы не слу­чи­лось како­го-нибудь вне­зап­но­го напа­де­ния вра­гов на них. (4) Рим­ские кон­су­лы, сове­ща­ясь по это­му пово­ду, реши­ли, что пра­виль­нее будет сна­ча­ла напасть на их горо­да, — в силу того сооб­ра­же­ния, что общее вой­ско про­тив­ни­ка будет рас­пу­ще­но, если каж­дая сто­ро­на узна­ет, что ее иму­ще­ство под­вер­га­ет­ся край­ней опас­но­сти, ибо вой­ско сочтет, что гораздо луч­ше спа­сать свое, чем губить при­над­ле­жа­щее вра­гу. Поэто­му Лукре­ций вторг­ся в зем­лю эквов, а Вету­рий — в зем­лю воль­сков. Эквы же пре­до­ста­ви­ли гибе­ли все, что было вне стен, но охра­ня­ли город и укреп­ле­ния.

70. А воль­ски, побуж­дае­мые дер­зо­стью и само­уве­рен­но­стью и пре­зи­рая рим­ское вой­ско, посколь­ку, мол, оно не может срав­нить­ся с их чис­лен­но­стью, высту­пи­ли, чтобы сра­зить­ся за свою зем­лю, и устро­и­ли лагерь непо­да­ле­ку от Вету­рия. Но, как обыч­но слу­ча­ет­ся, когда вой­ско недав­но набра­но и состо­ит из город­ской и сель­ской чер­ни, собрав­шей­ся по слу­чаю, в кото­ром было мно­го людей нево­ору­жен­ных и незна­ко­мых с опас­но­стя­ми, оно даже не отва­жи­лось всту­пить в руко­паш­ный бой с про­тив­ни­ком. (2) При пер­вом же натис­ке рим­лян мно­гие воль­ски были при­веде­ны в заме­ша­тель­ство и, не выдер­жав бое­во­го кри­ка и ляз­га ору­жия, без огляд­ки побе­жа­ли под защи­ту стен, так что погиб­ло мно­го людей, застиг­ну­тых в узких участ­ках дорог, но гораздо боль­ше полег­ло тех, кто сгрудил­ся у ворот, посколь­ку их пре­сле­до­ва­ли всад­ни­ки. (3) Итак, воль­ски, под­верг­шись тако­му раз­гро­му, обви­ня­ли себя в без­рас­суд­стве и более уже не пыта­лись рис­ко­вать. А пред­во­ди­те­ли воль­сков и эквов, кото­рые коман­до­ва­ли вой­ска­ми в поле, узнав, что их соб­ст­вен­ные зем­ли под­вер­га­ют­ся напа­де­нию, реши­ли и сами пред­при­нять нечто выдаю­ще­е­ся, а имен­но, поки­нуть пре­де­лы гер­ни­ков и лати­нов и вести вой­ско со всем пылом и как мож­но быст­рее на Рим. Они рас­суж­да­ли таким обра­зом, что им, дескать, удаст­ся совер­шить одно из двух слав­ных дея­ний: или захва­тить Рим, если он остал­ся без охра­ны, или изгнать вра­гов из сво­ей стра­ны, так как кон­су­лы, несо­мнен­но, будут вынуж­де­ны поспе­шить на помощь сво­е­му оте­че­ству, кото­рое под­вер­га­ет­ся наше­ст­вию. (4) При­няв такое реше­ние, они пове­ли вой­ско уско­рен­ным шагом, чтобы неожи­дан­но подой­ти к горо­ду и тот­час при­нять­ся за дело.

71. Дой­дя до горо­да Туску­ла⁴⁵ и узнав о том, что вся сте­на вокруг Рима пол­на воору­жен­ных людей и перед ворота­ми постав­ле­но четы­ре когор­ты по шесть­сот чело­век в каж­дой, они свер­ну­ли с доро­ги на Рим и, встав лаге­рем, ста­ли опу­сто­шать зем­лю под горо­дом, кото­рую во вре­мя преды­ду­ще­го набе­га они оста­ви­ли нетро­ну­той. (2) А когда перед ними появил­ся один из кон­су­лов, Луций Лукре­ций, и неда­ле­ко раз­бил свой лагерь, они сочли миг удоб­ным для того, чтобы завя­зать бой, преж­де чем к Лукре­цию на помощь подой­дет дру­гое рим­ское вой­ско под коман­до­ва­ни­ем Вету­рия. Сло­жив свою покла­жу на каком-то хол­ме и при­ста­вив к ней два мани­пу­ла, все осталь­ные вышли на рав­ни­ну. Всту­пив в схват­ку с рим­ля­на­ми, они храб­ро бились дол­гое вре­мя. (3) Но, услы­шав от стра­жей в тылу, что по ту сто­ро­ну хол­ма спус­ка­ет­ся вой­ско, неко­то­рые дога­да­лись, что под­хо­дит дру­гой кон­сул с вой­ском, кото­рое нахо­ди­лось под его нача­лом. Испу­гав­шись, как бы не ока­зать­ся окру­жен­ны­ми с обе­их сто­рон, они более уже не ста­ли удер­жи­вать пози­ции, но обра­ти­лись в бег­ство. В этом сра­же­нии пали оба их пред­во­ди­те­ля, явив подви­ги, достой­ные бла­го­род­ных мужей, и мно­гие дру­гие храб­рые вои­ны, сра­жав­ши­е­ся рядом с ними. Те же, кто спас­ся из сра­же­ния бег­ст­вом, рас­се­яв­шись, вер­ну­лись каж­дый в свое оте­че­ство. (4) Полу­чив вслед­ст­вие это­го пол­ную сво­бо­ду дей­ст­вий, Лукре­ций стал разо­рять зем­лю эквов, а Вету­рий — воль­сков, пока не при­шло вре­мя выбо­ров маги­ст­ра­тов. Тогда, под­няв вой­ска, они отве­ли их домой, и оба про­ве­ли побед­ные три­ум­фы: Лукре­ций — взой­дя на квад­ри­гу, а Вету­рий — вой­дя в город пешим. Ведь два эти три­ум­фа пре­до­став­ля­ет сенат вое­на­чаль­ни­кам, как я гово­рил. Во всем осталь­ном они рав­ны, а раз­ли­ча­ют­ся лишь тем, что один три­умф кон­ный, а дру­гой — пеший.