Римские древности

Книга VIII

1. А после них, в семь­де­сят третью Олим­пи­а­ду (на кото­рой в беге победил Астил Кротон­ский), когда архон­том в Афи­нах был Анхис, кон­су­ла­ми ста­ли Гай Юлий Юл и Пуб­лий Пина­рий Руф¹, мужи совер­шен­но нево­ин­ст­вен­ные и пото­му-то, в первую оче­редь, полу­чив­шие эту власть от наро­да. Про­тив сво­ей воли они были вверг­ну­ты во мно­гие вели­кие опас­но­сти, из-за кото­рых государ­ство едва не было уни­что­же­но до осно­ва­ния, когда в резуль­та­те их прав­ле­ния раз­ра­зи­лась вой­на. (2) Ведь выше­упо­мя­ну­тый Мар­ций Корио­лан², тот самый, что был обви­нен в тира­ни­че­ских замыс­лах и при­го­во­рен к пожиз­нен­но­му изгна­нию, не сми­рил­ся с несча­стьем и желал ото­мстить вра­гам. Раз­мыш­ляя, каким же обра­зом и с помо­щью какой силы это мог­ло бы про­изой­ти, он нашел толь­ко одну рав­ную тогда рим­ля­нам силу, а имен­но воль­сков, если, конеч­но, вой­ну с рим­ля­на­ми они нач­нут по обще­му реше­нию и с разум­ным пред­во­ди­те­лем. (3) Таким обра­зом, Мар­ций пола­гал, что если смо­жет убедить воль­сков при­нять его и пору­чить руко­вод­ство в войне, то дело свер­шит­ся у него лег­ко, но его сму­ща­ло созна­ние, что весь­ма часто в сра­же­ни­ях он при­чи­нял им страш­ные бед­ст­вия и отни­мал союз­ные горо­да. Все же Мар­ций не отка­зал­ся из-за вели­чи­ны рис­ка от попыт­ки, но решил отпра­вить­ся навстре­чу самим опас­но­стям и все, что бы ни было, от воль­сков пре­тер­петь. (4) Итак, дождав­шись ночи, и при­том тем­ной, он при­был в Анций, самый извест­ный из горо­дов воль­сков, когда жите­ли его ужи­на­ли. Вой­дя в дом могу­ще­ст­вен­но­го чело­ве­ка, чье имя было Тулл Аттий, гор­див­ше­го­ся бла­го­род­ст­вом про­ис­хож­де­ния, богат­ст­вом и рат­ны­ми подви­га­ми, часто руко­во­див­ше­го всем пле­ме­нем, Мар­ций, сев у оча­га³, стал умо­лять его о помо­щи. (5) Поведав же Тул­лу о постиг­ших его бед­ст­ви­ях, из-за кото­рых он решил­ся обра­тить­ся к вра­гам, Мар­ций про­сил отне­стись сдер­жан­но и мило­серд­но к чело­ве­ку, взы­ваю­ще­му о помо­щи, и более не счи­тать вра­гом того, кто в его вла­сти, и не выка­зы­вать свое могу­ще­ство на несчаст­ных и уни­жен­ных, памя­туя о том, что люд­ские судь­бы не оста­ют­ся при одних и тех же обсто­я­тель­ствах. (6) «Ведь ты мог бы, — ска­зал Мар­ций, — луч­ше все­го познать это на моем соб­ст­вен­ном при­ме­ре. Я, кото­рый неко­гда казал­ся самым могу­ще­ст­вен­ным из всех в самом вели­ком государ­стве, ныне, поки­ну­тый, лишен­ный оте­че­ства и уни­жен­ный изгнан­ник, буду пови­но­вать­ся тому, что решишь ты, мой враг. Но обе­щаю тебе, что столь­ко добра сде­лаю вольскам, став дру­гом ваше­го наро­да, сколь­ко зла при­чи­нил, будучи вра­гом. Если же судишь обо мне как-то ина­че — тот­час дай волю гне­ву и даруй мне ско­рей­шую смерть, при­не­ся в жерт­ву моля­ще­го о помо­щи соб­ст­вен­ной рукой у соб­ст­вен­но­го оча­га».

2. Одна­ко, еще когда он про­из­но­сил эти сло­ва, Тулл, подав пра­вую руку и под­няв его от оча­га, заве­рил Мар­ция, что ниче­го недо­стой­но­го соб­ст­вен­ной доб­ле­сти тот не пре­тер­пит, а так­же ска­зал, что испы­ты­ва­ет чув­ство боль­шой бла­го­дар­но­сти к Мар­цию за то, что тот при­шел к нему, доба­вив, что одно это уже явля­ет­ся нема­лой честью. Он обе­щал так­же всех воль­сков, начи­ная со сво­ей роди­ны, сде­лать дру­зья­ми Мар­ция и ни в одном из обе­ща­ний не обма­нул. (2) А по про­ше­ст­вии неко­то­ро­го незна­чи­тель­но­го вре­ме­ни, посо­ве­щав­шись меж­ду собой, реши­ли мужи, Мар­ций и Тулл, начать вой­ну. Одна­ко Тулл горя­чо желал со всем вой­ском воль­сков немед­лен­но дви­нуть­ся на Рим, пока тот был охва­чен внут­рен­ней сму­той и имел нево­ин­ст­вен­ных пра­ви­те­лей, а Мар­ций пола­гал необ­хо­ди­мым сна­ча­ла най­ти бла­го­че­сти­вый и спра­вед­ли­вый повод для вой­ны. Он ука­зы­вал, что боги помо­га­ют во всех делах, но осо­бен­но в тех, кото­рые каса­ют­ся войн, настоль­ко они важ­нее осталь­ных и обыч­но име­ют неяс­ный исход. Ведь как раз тогда у рим­лян и воль­сков слу­чил­ся пере­рыв в воен­ных дей­ст­ви­ях и меж­ду ними име­лось пере­ми­рие, а немно­го ранее был заклю­чен двух­лет­ний дого­вор. (3) «Сле­до­ва­тель­но, если нач­нешь вой­ну необ­ду­ман­но и поспеш­но, — уве­ще­вал Мар­ций, — то ока­жешь­ся винов­ни­ком нару­ше­ния дого­во­ра и не полу­чишь бла­го­склон­ность боже­ства. А если выждешь, пока это сде­ла­ют они, то будешь выглядеть как чело­век, кото­рый обо­ро­ня­ет­ся и засту­па­ет­ся за разо­рван­ный дого­вор. Как же это может про­изой­ти и каким обра­зом они ока­жут­ся зачин­щи­ка­ми нару­ше­ния дого­во­ра, а мы смо­жем пред­стать начав­ши­ми вой­ну бла­го­че­сти­вую и спра­вед­ли­вую — я после дли­тель­ных раз­мыш­ле­ний нашел ответ. Необ­хо­ди­мо ведь, чтобы они, будучи обма­ну­ты нами, пер­вы­ми совер­ши­ли про­ти­во­за­кон­ное дея­ние. (4) Суть же это­го обма­на, что я до сих пор хра­нил в тайне, выжидая под­хо­дя­щий для него слу­чай, а ныне, посколь­ку ты торо­пишь­ся при­нять­ся за дело, вынуж­ден рас­крыть рань­ше сро­ка, заклю­ча­ет­ся в сле­дую­щем. Рим­ляне наме­ре­ва­ют­ся совер­шить жерт­во­при­но­ше­ния и устро­ить весь­ма пыш­ные игры на боль­шие сред­ства, а посмот­реть на них при­будет мно­го чуже­зем­цев. (5) Дождав­шись дан­но­го момен­та, иди и ты сам и как мож­но боль­ше воль­сков скло­ни пой­ти на это зре­ли­ще. Когда же будешь в Риме, попро­си кого-либо из сво­их бли­жай­ших дру­зей отпра­вить­ся к кон­су­лам и тай­но ска­зать им, что воль­ски соби­ра­ют­ся ночью напасть на город и имен­но ради это­го дела при­бы­ли в боль­шом коли­че­стве. И будь уве­рен, что если они это услы­шат, то уже без вся­ких коле­ба­ний изго­нят вас из Рима и пре­до­ста­вят вам повод для спра­вед­ли­во­го воз­му­ще­ния».

3. Как толь­ко Тулл услы­шал это, то при­шел в бур­ный вос­торг и, пере­не­ся сро­ки похо­да, стал зани­мать­ся под­готов­кой вой­ны. Когда же наста­ло вре­мя нача­ла празд­ни­ка (при­чем Юлий и Пина­рий уже при­ня­ли кон­суль­ство), луч­шая моло­дежь воль­сков из каж­до­го горо­да, как пред­ла­гал Тулл, яви­лась посмот­реть игры. Но боль­шая часть их рас­по­ла­га­лась в свя­щен­ных и обще­ст­вен­ных местах, не имея при­ста­ни­ща в част­ных домах и у дру­зей. Когда же они бро­ди­ли по узким ули­цам, то пере­дви­га­лись вме­сте, груп­па­ми и ком­па­ни­я­ми, так что уже и слу­хи о них воз­ни­ка­ли по горо­ду, и неле­пые подо­зре­ния. (2) И в это вре­мя к кон­су­лам при­хо­дит донос­чик, подучен­ный Тул­лом в соот­вет­ст­вии с сове­та­ми Мар­ция, и, как бы наме­ре­ва­ясь открыть вра­гам тай­ное дело, касаю­ще­е­ся его дру­зей, клят­ва­ми обя­зы­ва­ет кон­су­лов обес­пе­чить его соб­ст­вен­ную без­опас­ность, а так­же, чтобы никто из воль­сков не узнал, кто сде­лал на них донос. И после это­го изла­га­ет сведе­ния о мни­мом заго­во­ре. (3) Сооб­ще­ние пока­за­лось кон­су­лам досто­вер­ным, и тот­час собрал­ся сенат, чле­нов кото­ро­го они при­гла­си­ли пооди­ноч­ке. Введен­ный на заседа­ние донос­чик, полу­чив руча­тель­ства без­опас­но­сти, те же самые сло­ва повто­рил и перед сена­том. Сена­то­рам же и преж­де весь­ма подо­зри­тель­ным каза­лось то обсто­я­тель­ство, что на зре­ли­ще при­шло столь­ко моло­де­жи от одно­го наро­да, враж­деб­но­го им. А когда посту­пил донос, о лжи­во­сти кото­ро­го они не дога­ды­ва­лись, это мне­ние полу­чи­ло проч­ное осно­ва­ние. И все сена­то­ры еди­но­душ­но поста­но­ви­ли уда­лить воль­сков из горо­да до захо­да солн­ца, а нака­за­ни­ем для непод­чи­нив­ших­ся объ­явить через гла­ша­та­ев смерт­ную казнь. Поза­бо­тить­ся же об их высыл­ке, дабы она про­шла без наси­лия и в без­опас­но­сти, пору­чи­ли кон­су­лам.

4. Когда сенат поста­но­вил это, неко­то­рые пошли по ули­цам, воз­ве­щая, чтобы воль­ски немед­лен­но поки­ну­ли город, выхо­дя все через одни ворота, так назы­вае­мые Капу­ан­ские⁴, а дру­гие вме­сте с кон­су­ла­ми сопро­вож­да­ли изго­ня­е­мых. Тогда в осо­бен­но­сти ста­ло вид­но, сколь мно­го их было и како­го все они цве­ту­ще­го воз­рас­та, посколь­ку про­хо­ди­ли они в одно и то же вре­мя и через одни ворота. А пер­вым сре­ди них поспеш­но вышел Тулл и, обос­но­вав­шись неда­ле­ко от горо­да в под­хо­дя­щем месте, задер­жи­вал в нем тех, кто сле­до­вал после него. (2) Когда же все собра­лись, он, созвав сход­ку, стал рья­но обви­нять рим­ское государ­ство, изоб­ли­чая страш­ное и невы­но­си­мое уни­же­ние, кото­ро­му под­верг­лись с его сто­ро­ны воль­ски, един­ст­вен­ные из всех чуже­зем­цев изгнан­ные из горо­да. И он потре­бо­вал от каж­до­го рас­ска­зать об этом у себя на родине и дей­ст­во­вать так, чтобы рим­ляне уня­ли свою дер­зость, поне­ся нака­за­ние за без­за­ко­ние. Ска­зав это и взбудо­ра­жив людей, воз­му­щен­ных слу­чив­шим­ся, Тулл рас­пу­стил собра­ние. (3) Когда же изгнан­ные воль­ски сооб­щи­ли осталь­ным, каж­дый в сво­ем оте­че­стве, о нане­сен­ном оскорб­ле­нии, пре­уве­ли­чи­вая про­изо­шед­шее, все общи­ны воз­не­го­до­ва­ли и не смог­ли сдер­жать гнев: рас­сы­лая друг дру­гу послов, они пред­ла­га­ли всем вольскам сой­тись на одно собра­ние, чтобы выра­ботать общее реше­ние отно­си­тель­но вой­ны. (4) Слу­чи­лось же все это в основ­ном бла­го­да­ря под­стре­ка­тель­ству Тул­ла. И долж­ност­ные лица из всех горо­дов, а так­же боль­шая тол­па про­чих граж­дан сошлись к горо­ду Эце­т­ра⁵, ибо он, по мне­нию осталь­ных, рас­по­ла­гал­ся в наи­бо­лее удоб­ном для про­веде­ния собра­ния месте. А после того как было ска­за­но мно­го речей, кото­рые про­из­нес­ли те, кто сто­ял у вла­сти в каж­дом горо­де, при­сут­ст­ву­ю­щим пред­ло­жи­ли про­го­ло­со­вать, и победив­шим ока­за­лось мне­ние начать вой­ну, посколь­ку, мол, рим­ляне яви­лись зачин­щи­ка­ми нару­ше­ния дого­во­ра.

5. Когда же обле­чен­ные вла­стью лица пред­ло­жи­ли обсудить, каким обра­зом сле­ду­ет вести вой­ну с рим­ля­на­ми, Тулл, высту­пив, посо­ве­то­вал им при­звать Мар­ция и раз­уз­нать у него, как может быть нис­про­верг­ну­то могу­ще­ство рим­лян: ведь он луч­ше всех людей зна­ет, в чем заклю­ча­ет­ся сла­бость вла­сти рим­ско­го государ­ства и в чем, пре­иму­ще­ст­вен­но, его сила. Это пред­ло­же­ние пока­за­лось дель­ным, и тот­час все ста­ли кри­чать, чтобы при­гла­си­ли Мар­ция. И он, полу­чив желае­мую воз­мож­ность, встал с потуп­лен­ным взо­ром, в сле­зах, и, помед­лив немно­го вре­ме­ни, ска­зал сле­дую­щую речь: (2) «Если бы я пола­гал, что все вы оди­на­ко­во­го мне­ния о моем несча­стье, то не счи­тал бы необ­хо­ди­мым оправ­ды­вать­ся в нем. Одна­ко я сознаю, что при нали­чии мно­гих раз­лич­ных харак­те­ров, есте­ствен­но, есть неко­то­рые люди, у кото­рых воз­никнет обо мне невер­ное и непо­до­баю­щее мне­ние, буд­то бы не без под­лин­ной и спра­вед­ли­вой при­чи­ны народ изгнал меня из оте­че­ства. Поэто­му, думаю, преж­де все­го необ­хо­ди­мо сна­ча­ла пуб­лич­но оправ­дать­ся перед все­ми вами по пово­ду мое­го изгна­ния. (3) Но и вы, кто пре­вос­ход­но осве­дом­лен обо всем, потер­пи­те, ради богов, пока я рас­ска­зы­ваю, что вынес от вра­гов и насколь­ко не подо­ба­ет мне та судь­ба, кото­рую я испы­тал, и не стре­ми­тесь услы­шать о том, что сле­ду­ет делать, преж­де чем узна­е­те, какой я чело­век — я, кото­рый воз­на­ме­рил­ся выска­зать свое мне­ние. Впро­чем, речь об этих делах будет крат­кой, пусть даже я нач­ну изда­ле­ка. (4) Изна­чаль­ный поли­ти­че­ский строй у рим­лян был сме­шан­ным из эле­мен­тов монар­хии и ари­сто­кра­тии, затем послед­ний царь, Тарк­ви­ний, решил пре­вра­тить свою власть в тира­нию⁶. Поэто­му вожди ари­сто­кра­тии, объ­еди­нив­шись про­тив него, изгна­ли Тарк­ви­ния из горо­да, а обще­ст­вен­ные дела взя­ли в свои руки, уста­но­вив наи­луч­шую и муд­рей­шую (в чем все соглас­ны) фор­му прав­ле­ния. Одна­ко немно­го вре­ме­ни назад — а нынеш­ний год тре­тий или чет­вер­тый с тех пор — бед­ней­шие и негод­ней­шие граж­дане, заи­мев дур­ных гла­ва­рей, не толь­ко совер­ши­ли мно­го раз­ных бес­чинств, но в кон­це кон­цов попы­та­лись уни­что­жить ари­сто­кра­ти­че­ский строй. (5) Все руко­во­ди­те­ли сена­та были удру­че­ны эти­ми собы­ти­я­ми и счи­та­ли необ­хо­ди­мым обсудить ситу­а­цию, чтобы те, кто бес­по­ко­ит государ­ство, пре­кра­ти­ли наси­лие. Но более всех сто­рон­ни­ков ари­сто­кра­тии высту­па­ли: из стар­ших сена­то­ров — Аппий, чело­век, за мно­гое достой­ный вос­хва­ле­ния, а из млад­ших — я. И мы посто­ян­но про­из­но­си­ли перед сена­том неза­ви­си­мые речи, не с наро­дом воюя, но опа­са­ясь прав­ле­ния него­дя­ев, и не пора­бо­тить кого-либо из рим­лян стре­мясь, но желая, чтобы сво­бо­да име­лась у всех, а руко­вод­ство обще­ст­вен­ны­ми дела­ми было пре­до­став­ле­но луч­шим.

6. Видя это, те самые бес­чест­ней­шие вожди плеб­са реши­ли пер­вы­ми устра­нить нас, как наи­бо­лее явно про­ти­во­дей­ст­ву­ю­щих им, напав, одна­ко, не одно­вре­мен­но на обо­их, чтобы не ока­за­лось дея­ние нена­вист­ным и невы­но­си­мым, но начав с меня — чело­ве­ка более моло­до­го, с кото­рым лег­че спра­вить­ся. Поэто­му сна­ча­ла они попы­та­лись погу­бить меня без суда, затем захо­те­ли добить­ся, чтобы я был сена­том выдан на казнь. Но потер­пев неуда­чу в обо­их замыс­лах, они вызва­ли меня на суд, кото­рый сами соби­ра­лись вер­шить, выдви­нув обви­не­ние в стрем­ле­нии к тира­нии. (2) И даже того не сооб­ра­зи­ли, что ника­кой тиран не враж­ду­ет с наро­дом, объ­еди­нив­шись с самы­ми знат­ны­ми, а, напро­тив, с помо­щью наро­да устра­ня­ет из государ­ства луч­шую часть граж­дан. И суд мне пре­до­ста­ви­ли не тот, что был уста­нов­лен пред­ка­ми, созвав цен­ту­ри­ат­ное собра­ние, но такой, кото­рый все при­зна­ют судом бес­чест­ней­шим и слу­чив­шим­ся впер­вые про­тив меня и толь­ко про­тив меня, в кото­ром боль­шин­ство долж­ны были иметь люди неиму­щие, без­дом­ные, жад­ные до чужо­го досто­я­ния, а не бла­го­на­ме­рен­ные и спра­вед­ли­вые, желаю­щие спа­се­ния обще­ству. (3) И вот, за пол­ную свою неви­нов­ность я полу­чил толь­ко то, что, суди­мый чер­нью, где боль­шин­ство нена­виде­ло доб­ро­по­рядоч­ных граж­дан и пото­му враж­деб­но отно­си­лось ко мне, я был осуж­ден все­го лишь дву­мя голо­са­ми, хотя пле­бей­ские три­бу­ны угро­жа­ли сло­жить с себя власть, если я не буду при­знан винов­ным, и утвер­жда­ли, что от меня им при­дет­ся пре­тер­петь наи­худ­шее, и со вся­че­ским усер­ди­ем и рве­ни­ем дей­ст­во­ва­ли про­тив меня во вре­мя само­го судеб­но­го про­цес­са. (4) Имен­но это испы­тав от соб­ст­вен­ных граж­дан, я решил, что остав­ша­я­ся мне жизнь будет бес­смыс­лен­ной, если не нака­жу их. И пото­му, хотя я мог жить без хло­пот где угод­но — или в латин­ских горо­дах в силу род­ства, или в недав­но создан­ных, кото­рые осно­ва­ли наши отцы, — я это­го не захо­тел, но стал искать убе­жи­ща у вас, кого хоро­шо знаю как наи­бо­лее постра­дав­ших от рим­лян и наи­бо­лее враж­деб­ных им, чтобы вме­сте с вами ото­мстить им так, как будет в моих силах: реча­ми, где нуж­ны речи, и дела­ми, когда потре­бу­ют­ся дела. Я испы­ты­ваю к вам вели­кую бла­го­дар­ность за ока­зан­ный мне при­ем и еще более за честь, кото­рой вы меня удо­ста­и­ва­е­те, не питая зло­бы и не при­ни­мая в рас­чет ниче­го из того, что пре­тер­пе­ли в вой­нах от меня, неко­гда быв­ше­го вашим вра­гом.

7. Ну так вот, каким бы я был чело­ве­ком, если, лишен­ный со сто­ро­ны тех, кого обла­го­де­тель­ст­во­вал, сла­вы и поче­стей, кои сле­до­ва­ло мне полу­чать от соб­ст­вен­ных граж­дан, к тому же изгнан­ный из оте­че­ства и дома, от дру­зей, оте­че­ских богов, могил пред­ков и всех иных благ, и най­дя все это у вас, с кото­ры­ми ради тех вое­вал, — если я не ста­ну суров по отно­ше­нию к тем, в кото­рых ныне нашел вра­гов вме­сто сограж­дан, а поле­зен для тех, кото­рые ока­за­лись дру­зья­ми вме­сто вра­гов? А я лич­но не смог бы отне­сти к чис­лу муж­чин чело­ве­ка, кото­рый не испы­ты­ва­ет ни гне­ва про­тив тех, кто ведет вой­ну, ни рас­по­ло­же­ния к тем, кто его само­го обе­ре­га­ет. И я счи­таю роди­ной не отверг­нув­ший меня город, но тот, кое­го я стал граж­да­ни­ном, хотя был чужа­ком, и род­ной не ту зем­лю, где испы­тал без­за­ко­ние, но ту, где живу в без­опас­но­сти. (2) А если и бог помо­жет, и ваши дей­ст­вия будут, как и сле­ду­ет, рев­ност­ны­ми, то, наде­юсь, про­изой­дет глу­бо­кая и ско­рая пере­ме­на. Ведь вы хоро­шо зна­е­те, что рим­ляне, познав на соб­ст­вен­ном опы­те уже мно­го вра­гов⁷, нико­го не боя­лись боль­ше вас, и нет такой цели, к кото­рой бы они стре­ми­лись с бо́льшим усер­ди­ем, чем осла­бить ваш народ. (3) И пото­му они удер­жи­ва­ют ваши горо­да, одни из них захва­тив на войне, а дру­гие — обма­нув надеж­дой на друж­бу, чтобы вы, объ­еди­нив­шись все вме­сте, не нача­ли про­тив рим­лян общую вой­ну. Сле­до­ва­тель­но, если вы, напро­тив, буде­те посто­ян­но про­ти­во­дей­ст­во­вать им и все буде­те еди­но­душ­ны в том, что каса­ет­ся вой­ны, — как вы посту­па­е­те ныне, — то лег­ко обузда­е­те их силу.

8. А каким спо­со­бом вам вести борь­бу и как вос­поль­зо­вать­ся обсто­я­тель­ства­ми — посколь­ку вы счи­та­е­те нуж­ным, чтобы я выска­зал свое мне­ние, что свиде­тель­ст­ву­ет о при­зна­нии мое­го опы­та или доб­рой воли, или даже обо­их качеств вме­сте, — я изло­жу это без утай­ки. Итак, во-пер­вых, я сове­тую вам обсудить, как обес­пе­чить себе бла­го­че­сти­вый и спра­вед­ли­вый повод для вой­ны. А какой пред­лог для вой­ны был бы бла­го­че­сти­вым, спра­вед­ли­вым и в то же вре­мя выгод­ным вам, — об этом послу­шай­те меня. (2) Зем­ля, пер­во­на­чаль­но имев­ша­я­ся у рим­лян, — незна­чи­тель­на и скуд­на, а при­об­ре­тен­ная, кото­рой они вла­де­ют, отняв у соседей, — вели­ка и изобиль­на: и если каж­дый из постра­дав­ших потре­бу­ет воз­вра­тить свою соб­ст­вен­ную зем­лю, то не ока­жет­ся ни одно­го горо­да столь ничтож­но­го, сла­бо­го и бед­но­го, как город рим­лян. А начать это, пола­гаю, сле­ду­ет вам. (3) Итак, отправь­те к рим­ля­нам послов с тре­бо­ва­ни­ем вер­нуть ваши горо­да, кото­рые они удер­жи­ва­ют, а так­же с пред­ло­же­ни­ем оста­вить укреп­ле­ния, кото­рые они воз­ве­ли на вашей зем­ле, и с насто­я­тель­ной прось­бой отдать то, чем еще из ваше­го иму­ще­ства они вла­де­ют, силой при­сво­ив себе. Но ни в коем слу­чае не начи­най­те вой­ну преж­де, чем полу­чи­те от них ответ. Если же так посту­пи­те, то вам пре­до­ста­вит­ся одно из двух, чего хоти­те: или вы воз­вра­ти­те себе свое соб­ст­вен­ное иму­ще­ство без опас­но­стей и рас­хо­дов, или най­де­те пре­крас­ный и спра­вед­ли­вый повод для вой­ны. Ведь, пожа­луй, все будут соглас­ны в том, что не желать чужо­го, но тре­бо­вать воз­вра­та сво­его, и вое­вать, не полу­чая это­го, явля­ет­ся делом достой­ным. (4) Ну же, как вы дума­е­те, что сде­ла­ют рим­ляне, если вы избе­ре­те такую так­ти­ку? Отда­дут ли вам зем­ли? И что тогда поме­ша­ет им поте­рять все чужое? Ведь при­дут и эквы, и аль­бан­цы⁸, и тирре­ны, и мно­гие дру­гие — каж­дый тре­бо­вать воз­вра­та сво­ей терри­то­рии. Или же рим­ляне удер­жат эти зем­ли и не выпол­нят ни одно­го из ваших спра­вед­ли­вых тре­бо­ва­ний? Я пред­по­ла­гаю имен­но это. Сле­до­ва­тель­но, заяв­ляя, что они пер­вы­ми нанес­ли ущерб, вы при­бег­не­те к ору­жию по необ­хо­ди­мо­сти и полу­чи­те в союз­ни­ки тех, кто, будучи лишен соб­ст­вен­ных вла­де­ний, пере­стал уже наде­ять­ся, что смо­жет вер­нуть их ина­че, неже­ли вой­ной. (5) А насто­я­щий момент, как ника­кой дру­гой, наи­бо­лее бла­го­при­я­тен для напа­де­ния на рим­лян. Это, — на что, пожа­луй, и не наде­я­лись, — под­гото­ви­ла для оби­жен­ных сама судь­ба, ведь сей­час рим­ляне охва­че­ны внут­рен­ни­ми сму­та­ми и с подо­зре­ни­ем отно­сят­ся друг к дру­гу, к тому же име­ют неопыт­ных в воен­ном деле руко­во­ди­те­лей. Итак, вот то, что сле­до­ва­ло пред­ла­гать в речах и сове­то­вать дру­зьям, выска­зан­ное мною со всей доб­ро­же­ла­тель­но­стью и дове­ри­ем; а что будет необ­хо­ди­мо в каж­дом слу­чае пред­у­смот­реть и устро­ить во вре­мя самих дел, пору­чи­те обду­мы­вать пред­во­ди­те­лям вой­ска. (6) Ведь и я буду усер­ден на том месте, куда вы меня назна­чи­те, и поста­ра­юсь ока­зать­ся не хуже любо­го вои­на, цен­ту­ри­о­на или коман­дую­ще­го. Бери­те же и исполь­зуй­те меня там, где бы я мог в чем-либо ока­зать­ся вам полез­ным, и поверь­те, что если я сумел при­чи­нить мно­го вреда, воюя про­тив вас, то смо­гу так­же при­не­сти боль­шую поль­зу, сра­жа­ясь вме­сте с вами».

9. Тако­вы были сло­ва Мар­ция. Воль­ски же, еще когда он гово­рил, явно были в вос­тор­ге от его речи, а после того, как закон­чил, гром­ким кри­ком все при­зна­ли его совет наи­луч­шим. И более нико­му не пре­до­ста­вив сло­ва, они утвер­жда­ют пред­ло­же­ние Мар­ция. Когда же реше­ние было запи­са­но, тот­час выбра­ли посла­ми самых выдаю­щих­ся людей из каж­до­го горо­да и отпра­ви­ли их в Рим. А в отно­ше­нии Мар­ция при­ни­ма­ют поста­нов­ле­ние, раз­ре­шаю­щее ему доби­вать­ся член­ства в сена­те в каж­дом горо­де и долж­но­стей везде, а так­же полу­чать все осталь­ные поче­сти из чис­ла наи­бо­лее цени­мых у них. (2) И не дожи­да­ясь отве­та рим­лян, все усерд­но при­ня­лись за дело, заняв­шись воен­ны­ми при­готов­ле­ни­я­ми: те из них, кто был до сих пор в отча­я­нии из-за неудач в преды­ду­щих сра­же­ни­ях, все они тогда при­об­ре­ли уве­рен­ность, что смо­гут сокру­шить рим­скую мощь. (3) Послы же, отправ­лен­ные ими в Рим, пред­став перед сена­том, сооб­щи­ли, что вольскам очень хочет­ся пре­кра­тить жало­бы на рим­лян и впредь быть дру­зья­ми и союз­ни­ка­ми без хит­ро­сти и обма­на. Но, заяви­ли они, проч­ный залог друж­бы у них будет, если воль­ски полу­чат обрат­но свою зем­лю и горо­да, кото­рые были отня­ты рим­ля­на­ми, а ина­че не полу­чит­ся ни надеж­но­го мира, ни креп­кой друж­бы меж­ду ними — ведь оби­жае­мый все­гда по при­ро­де враж­де­бен обид­чи­ку. И про­си­ли не ста­вить их, не добив­ших­ся спра­вед­ли­во­сти, перед необ­хо­ди­мо­стью вой­ны.

10. Когда же послы это ска­за­ли, сена­то­ры, уда­лив их, ста­ли сове­щать­ся меж­ду собой и после того, как реши­ли, какой сле­ду­ет дать ответ, сно­ва при­зва­ли их в собра­ние и сде­ла­ли сле­дую­щее заяв­ле­ние: «Не скро­е­те от нас, воль­ски, что не нуж­на вам ника­кая друж­ба, но что вы хоти­те обза­ве­стись бла­го­вид­ным пред­ло­гом для вой­ны. Ведь вы пре­крас­но зна­е­те, что нико­гда не полу­чи­те то, что при­шли тре­бо­вать от нас, ибо жела­е­те и неспра­вед­ли­во­го, и невоз­мож­но­го. (2) Конеч­но, если, отдав нам эти зем­ли, вы затем пере­ду­ма­ли и теперь тре­бу­е­те обрат­но, то, не полу­чая их, вы дей­ст­ви­тель­но тер­пи­те неспра­вед­ли­вость. Но если тре­бу­е­те воз­вра­та того, чего лиши­лись в резуль­та­те вой­ны и более не явля­е­тесь вла­дель­ца­ми, то сами посту­па­е­те неспра­вед­ли­во, домо­га­ясь чужо­го. Мы же при­зна­ем самы­ми проч­ны­ми те наши при­об­ре­те­ния, кото­рые мы сде­ла­ли, одер­жав победу на войне. Не мы пер­вы­ми уста­но­ви­ли этот закон, да и счи­та­ем, что он ско­рее не чело­ве­че­ский, а боже­ст­вен­ный. Зная, что все — и элли­ны, и вар­ва­ры — сле­ду­ют ему, мы не про­явим перед вами ника­кой сла­бо­сти и в даль­ней­шем нико­гда не отка­жем­ся от заво­е­ван­но­го. (3) Ведь для любо­го боль­шим злом было бы лишить­ся по глу­по­сти и мало­ду­шию того, что при­об­рел доб­ле­стью и муже­ст­вом. Мы не при­нуж­да­ем вас вое­вать про­тив вашей воли и не отка­зы­ваем­ся от вой­ны в слу­чае ваше­го жела­ния, но если вы нач­не­те, мы будем защи­щать­ся. Сооб­щи­те это вольскам и ска­жи­те, что пер­вы­ми за ору­жие возь­мут­ся они, послед­ни­ми же его поло­жим мы».

11. Полу­чив такой ответ, послы объ­яви­ли его вольскам. И вот на вновь созван­ном после это­го собра­нии при­ни­ма­ет­ся общее реше­ние все­го наро­да объ­явить рим­ля­нам вой­ну. Затем изби­ра­ют Тул­ла и Мар­ция глав­но­ко­ман­дую­щи­ми на войне с неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми и поста­нов­ля­ют про­из­ве­сти набор войск, вне­сти день­ги и под­гото­вить осталь­ное из того, что, как они пола­га­ли, будет необ­хо­ди­мо для веде­ния вой­ны. (2) А когда уже соби­ра­лись рас­пу­стить собра­ние, Мар­ций, под­няв­шись, ска­зал: «Что ваше сооб­ще­ство поста­но­ви­ло — пре­крас­но, и пусть каж­дое реше­ние осу­ще­ст­вит­ся в над­ле­жа­щий срок. Но пока вы буде­те наби­рать вой­ска и осу­ществлять про­чие при­готов­ле­ния, что, есте­ствен­но, потре­бу­ет опре­де­лен­ных хло­пот и про­во­ло­чек, давай­те я и Тулл при­мем­ся за дело. Итак, кто из вас жела­ет погра­бить зем­лю вра­гов и отхва­тить боль­шую добы­чу — иди­те с нами. Обе­щаю вам, если боже­ство помо­жет, дать очень хоро­шую пожи­ву. (3) Ведь рим­ляне пока не гото­вы, видя, что ваше вой­ско еще не собра­лось, так что у нас будет воз­мож­ность спо­кой­но разо­рить столь­ко их земель, сколь­ко мы захо­тим».

12. А после того как воль­ски одоб­ри­ли и это пред­ло­же­ние, пол­ко­вод­цы поспеш­но, пока реше­ния не ста­ли извест­ны рим­ля­нам, отпра­ви­лись в поход, ведя боль­шое вой­ско из доб­ро­воль­цев. С частью его Тулл напал на вла­де­ния лати­нов, чтобы отвлечь вра­же­скую помощь с этой сто­ро­ны, Мар­ций же с осталь­ны­ми вторг­ся в рим­скую зем­лю. (2) Посколь­ку на сель­ских жите­лей беда обру­ши­лась неожи­дан­но, было захва­че­но мно­го сво­бод­ных рим­лян, а так­же мно­го рабов и нема­лое коли­че­ство быков, вьюч­но­го и дру­го­го скота. Хлеб же, кото­рый там был най­ден, желез­ный инвен­тарь и все про­чее, чем обра­ба­ты­ва­ет­ся зем­ля, частью унес­ли, частью же уни­что­жи­ли. Ведь под конец при гра­бе­же воль­ски ста­ли и огонь бро­сать в жили­ща, так что те, кто лишил­ся домов, не мог­ли дол­гое вре­мя их вос­ста­но­вить. (3) И более все­го постра­да­ли от это­го вла­де­ния пле­бе­ев, а у пат­ри­ци­ев они оста­лись невреди­мы­ми: если же неко­то­рые и понес­ли ущерб, то, по-види­мо­му, он кос­нул­ся толь­ко рабов и скота. Ибо таков был при­каз Мар­ция вольскам, чтобы пат­ри­ции ока­за­лись под еще боль­шим подо­зре­ни­ем у пле­бе­ев и рас­пря не была устра­не­на из государ­ства. Имен­но так и полу­чи­лось. (4) Ведь, когда рим­ля­нам сооб­щи­ли о набе­ге на сель­скую окру­гу и они узна­ли, что беда ока­за­лась неоди­на­ко­вой для всех, бед­ня­ки нача­ли гром­ко обви­нять бога­тых в под­стре­ка­тель­стве напа­де­ния на них Мар­ция, а пат­ри­ции оправ­ды­ва­лись и дока­зы­ва­ли нали­чие здесь опре­де­лен­но­го зло­го умыс­ла со сто­ро­ны пол­ко­во­д­ца. Но никто не счи­тал нуж­ным прий­ти на помощь гиб­ну­ще­му или спа­сать уцелев­шее из-за вза­им­но­го недо­ве­рия и стра­ха перед пре­да­тель­ст­вом, так что Мар­ций совер­шен­но сво­бод­но увел вой­ско и рас­пу­стил всех по домам, после того как они, ничуть не постра­дав сами, совер­ши­ли все, что хоте­ли, и добы­ли мно­го иму­ще­ства. (5) А немно­го поз­же вер­нул­ся и Тулл из зем­ли лати­нов с боль­шой добы­чей: ведь те так­же не име­ли вой­ска, чтобы сра­зить­ся с вра­га­ми, будучи не гото­вы, в том чис­ле и пото­му, что опас­ность обру­ши­лась на них неожи­дан­но. Имен­но в силу это­го все общи­ны воль­сков были взбудо­ра­же­ны надеж­да­ми, и ско­рее, чем кто-либо мог ожи­дать, про­ис­хо­дил набор вои­нов и в осталь­ном, что было нуж­но глав­но­ко­ман­дую­щим, ока­зы­ва­лось содей­ст­вие.

13. А когда уже все вой­ско было собра­но, Мар­ций стал дер­жать совет с кол­ле­гой, как сле­ду­ет дей­ст­во­вать в даль­ней­шем. Итак, он ска­зал, изла­гая свое мне­ние: «Мне кажет­ся, о Тулл, что луч­ше нам разде­лить вой­ска на две части. Затем одно­му из нас, взяв самых силь­ных и сме­лых вои­нов, напасть на вра­гов и, если они осме­лят­ся всту­пить с нами в руко­паш­ный бой, решить спор одним сра­же­ни­ем; а если они, в чем я убеж­ден, не риск­нут судь­бу все­го вве­рить ново­на­бран­но­му вой­ску и неопыт­ным в воен­ном деле пол­ко­во­д­цам — тогда опу­сто­шать набе­га­ми их зем­ли, отвле­кать союз­ни­ков, уни­что­жать посе­ле­ния и при­чи­нять вся­кое иное зло, какое толь­ко смо­жет. (2) Дру­го­му же, нахо­дясь здесь, нести охра­ну сель­ской мест­но­сти и горо­дов, чтобы вра­ги тай­ком не напа­ли на них, остав­лен­ных без стра­жи, и нам не при­шлось испы­тать позор­ней­шее поло­же­ние, когда домо­га­ем­ся дале­ко­го, лишив­шись того, что рядом. Но тот, кто оста­нет­ся здесь, немед­лен­но дол­жен начать вос­ста­нав­ли­вать сте­ны, кото­рые обру­ши­лись, очи­щать рвы и укреп­лять гар­ни­зо­ны, чтобы име­лись в нали­чии убе­жи­ща для зем­ледель­цев, а так­же осу­ществлять набор еще одно­го вой­ска, достав­лять про­до­воль­ст­вие для нахо­дя­щих­ся вне роди­ны, ковать ору­жие и, если в чем-либо ином будет необ­хо­ди­мость, быст­ро ока­зы­вать содей­ст­вие. (3) И я пре­до­став­ляю тебе выбор, хочешь ли коман­до­вать вой­ском вне пре­де­лов воль­сков или же остаю­щим­ся здесь». Еще когда он это гово­рил, Тулл при­шел в пол­ный вос­торг от его пред­ло­же­ния и, зная реши­тель­ность и удач­ли­вость Мар­ция в сра­же­ни­ях, усту­пил ему коман­до­ва­ние вой­ском вне Воль­ских вла­де­ний.

14. И Мар­ций, более уже не меш­кая, отправ­ля­ет­ся с арми­ей к горо­ду Цир­цеи⁹, в кото­ром нахо­ди­лись рим­ские коло­ни­сты, про­жи­вав­шие вме­сте с мест­ны­ми жите­ля­ми, и с ходу овла­де­ва­ет горо­дом. Ведь когда цир­цей­цы узна­ли, что их стра­на захва­че­на и вой­ско под­хо­дит к сте­нам, они, открыв ворота, вышли навстре­чу вра­гам без ору­жия, про­ся при­нять город: имен­но это яви­лось при­чи­ной, что им не при­шлось испы­тать ниче­го ужас­но­го. (2) В самом деле, нико­го из них пол­ко­во­дец не каз­нил и не изгнал из горо­да, но, взяв одеж­ду для вои­нов, про­до­воль­ст­вие на месяц и уме­рен­ное коли­че­ство денег, отвел вой­ско, оста­вив в горо­де неболь­шой отряд как ради без­опас­но­сти жите­лей, чтобы они не пре­тер­пе­ли како­го-нибудь зла от рим­лян, так и ради того, чтобы они не замыс­ли­ли ника­кой пере­ме­ны впо­след­ст­вии. (3) Когда же о слу­чив­шем­ся сооб­щи­ли в Рим, там начал­ся гораздо боль­ший, чем преж­де, раздор и смя­те­ние: с одной сто­ро­ны, пат­ри­ции упре­ка­ли плебс за то, что те изгна­ли из оте­че­ства, опу­тав лож­ным обви­не­ни­ем, мужа воин­ст­вен­но­го, энер­гич­но­го и пре­ис­пол­нен­но­го бла­го­род­но­го обра­за мыс­лей и вынуди­ли его стать вое­на­чаль­ни­ком у воль­сков, (4) а вожди плеб­са, в свою оче­редь, обви­ня­ли сенат и гово­ри­ли, что все дело теми ковар­но под­стро­е­но, ссы­ла­ясь на то, что вой­на ведет­ся не общая для всех рим­лян, но про­тив одних пле­бе­ев. И заод­но с ними была зло­нрав­ней­шая часть плеб­са. Но, из-за вза­им­ной нена­ви­сти и обви­не­ний на народ­ных собра­ни­ях, нико­му даже в голо­ву не при­хо­ди­ло наби­рать вой­ска или созы­вать союз­ни­ков, или под­гото­вить самое необ­хо­ди­мое.

15. Осо­знав это, ста­рей­шие из рим­лян, объ­еди­нив­шись, нача­ли при­ват­но и пуб­лич­но уго­ва­ри­вать самых мятеж­ных лиц из чис­ла пле­бе­ев пре­кра­тить подо­зре­ния и обви­не­ния в отно­ше­нии пат­ри­ци­ев, ука­зы­вая, что если такая опас­ность навис­ла над горо­дом из-за изгна­ния одно­го знат­но­го мужа, чего же сле­ду­ет ожи­дать, если боль­шин­ство пат­ри­ци­ев, оскорб­лен­ные плеб­сом, будут вынуж­де­ны почув­ст­во­вать то же самое? И они уня­ли бес­чин­ства тол­пы. (2) Когда же боль­шой бес­по­рядок пре­кра­тил­ся, сенат, собрав­шись, дал ответ явив­шим­ся с прось­бой о воен­ной помо­щи послам от латин­ско­го сою­за, что в насто­я­щее вре­мя им нелег­ко отпра­вить помощь, но они раз­ре­ша­ют самим лати­нам набрать соб­ст­вен­ную армию и послать туда сво­их вое­на­чаль­ни­ков, пока рим­ляне не вышлют вой­ско: ведь в дого­во­ре о друж­бе, кото­рый они заклю­чи­ли с лати­на­ми, и то и дру­гое было запре­ще­но¹⁰. (3) Кон­су­лам же сенат пред­пи­сал набрать вой­ско по спис­ку, нести охра­ну горо­да и при­звать союз­ни­ков, но в поле вой­ска не выво­дить до тех пор, пока все не будет в пол­ной готов­но­сти. И народ это утвер­дил. Одна­ко оста­вав­ший­ся у кон­су­лов срок пол­но­мо­чий был кра­ток, так что ни одно рас­по­ря­же­ние они не успе­ли дове­сти до кон­ца, но недо­де­лан­ным пере­да­ли все сво­им пре­ем­ни­кам.

16. При­няв­шие от них власть Спу­рий Нав­ций и Секст Фурий¹¹ выста­ви­ли вой­ско из спис­ка воен­но­обя­зан­ных граж­дан, столь боль­шое, сколь­ко смог­ли набрать, и раз­ме­сти­ли дозор­ные и сто­ро­же­вые посты в наи­бо­лее под­хо­дя­щих укреп­ле­ни­ях, чтобы знать обо всем про­ис­хо­дя­щем в окру­ге. За корот­кое вре­мя они запас­ли так­же мно­го денег, хле­ба и ору­жия. (2) Таким обра­зом, их соб­ст­вен­ные при­готов­ле­ния были сде­ла­ны как мож­но луч­ше, и каза­лось, что более ни в чем у них нет недо­стат­ка. Но союз­ни­ки не все охот­но отклик­ну­лись, да и не были они рас­по­ло­же­ны доб­ро­воль­но при­нять уча­стие в войне, так что в Риме даже реши­ли их не при­нуж­дать, опа­са­ясь изме­ны. Ведь кое-кто уже откры­то отло­жил­ся от рим­лян и помо­гал вольскам. (3) А пер­вы­ми нача­ли изме­нять эквы, тут же, как толь­ко раз­ра­зи­лась вой­на, явив­шись к вольскам и заклю­чив с ними клят­вен­ный союз. И вой­ско они отпра­ви­ли Мар­цию весь­ма мно­го­чис­лен­ное и очень пре­дан­ное. А как толь­ко эквы поло­жи­ли нача­ло, мно­гие и из осталь­ных союз­ни­ков ста­ли тай­но помо­гать вольскам, посы­лая им воен­ную помощь не в силу поста­нов­ле­ний народ­ных собра­ний и не по обще­му реше­нию, но если кому-либо было угод­но участ­во­вать в похо­де воль­сков, то таких не толь­ко не отго­ва­ри­ва­ли, но и поощ­ря­ли. (4) Так что в непро­дол­жи­тель­ное вре­мя вокруг воль­сков собра­лось столь мно­го­чис­лен­ное вой­ско, како­го они нико­гда еще не име­ли даже в эпо­ху наи­боль­ше­го про­цве­та­ния сво­их горо­дов. Во гла­ве его Мар­ций сно­ва вторг­ся в пре­де­лы рим­лян и, рас­по­ло­жив­шись лаге­рем, мно­го дней под­ряд опу­сто­шал ту зем­лю, кото­рую при про­шлом напа­де­нии оста­вил нетро­ну­той. (5) Конеч­но, во вре­мя это­го похо­да он уже не захва­тил боль­шо­го коли­че­ства сво­бод­ных людей: ведь жите­ли, забрав наи­бо­лее цен­ное, убе­жа­ли еще рань­ше — одни в город¹², дру­гие в сосед­ние кре­по­сти, если рядом име­лись какие-нибудь доста­точ­но надеж­ные укреп­ле­ния. Зато Мар­ций захва­ты­ва­ет их скот, кото­рый они не смог­ли угнать, и пас­ших его рабов, а так­же заби­ра­ет хлеб, лежав­ший еще на токах, и осталь­ные пло­ды, как те, что еще соби­ра­ли, так и те, что были уже собра­ны. (6) Итак, все опу­сто­шив и разо­рив, посколь­ку никто не отва­жил­ся вый­ти на бой, он отвел вой­ско домой, уже обре­ме­нен­ное мно­же­ст­вом добы­чи и пото­му пере­дви­гав­ше­е­ся мед­лен­но.

17. Видя раз­ме­ры при­во­зи­мой добы­чи и слы­ша о тру­со­сти рим­лян, кото­рые преж­де без­бо­яз­нен­но гра­би­ли чужую зем­лю, а сей­час тер­пе­ли, наблюдая, как разо­ря­ют их соб­ст­вен­ную, воль­ски пре­ис­пол­ня­лись чув­ст­вом огром­ной само­уве­рен­но­сти и начи­на­ли питать надеж­ды на геге­мо­нию: мол, сокру­шить вра­же­ское могу­ще­ство, несо­мнен­но, дело лег­кое и им по пле­чу. Они при­но­си­ли бла­годар­ст­вен­ные жерт­вы богам, укра­ша­ли хра­мы и пло­ща­ди при­не­сен­ны­ми в дар тро­фе­я­ми; все про­во­ди­ли вре­мя в празд­ни­ках и удо­воль­ст­ви­ях, а Мар­ци­ем непре­стан­но вос­хи­ща­лись и сла­ви­ли в пес­нях, что в воен­ных делах он искус­ней­ший из людей и пол­ко­во­дец, с кото­рым не может срав­нить­ся ника­кой дру­гой пол­ко­во­дец ни у рим­лян, ни у элли­нов или вар­ва­ров. (2) Но более все­го пре­воз­но­си­ли его за счаст­ли­вую судь­бу, видя, что все, за что бы он ни взял­ся, без труда уда­ет­ся ему в соот­вет­ст­вии с замыс­лом. Так что не было нико­го из чис­ла име­ю­щих при­зыв­ной воз­раст, кто хотел бы уйти от Мар­ция, напро­тив, все теперь стре­ми­лись при­нять уча­стие в его дея­ни­ях и схо­ди­лись к нему из всех общин. (3) А пол­ко­во­дец, после того как укре­пил рве­ние воль­сков и вверг вра­гов в жал­кое и мало­душ­ное заме­ша­тель­ство, повел вой­ско к союз­ным рим­ля­нам горо­дам, кото­рые еще сохра­ня­ли им вер­ность. И вот, сра­зу же под­гото­вив то, что было необ­хо­ди­мо для оса­ды, он направ­ля­ет­ся про­тив толе­рий­цев¹³, при­над­ле­жав­ших к латин­ско­му пле­ме­ни. (4) Но толе­рий­цы, задол­го до это­го сде­лав над­ле­жа­щие при­готов­ле­ния к войне и све­зя иму­ще­ство с полей в город, встре­ти­ли его напа­де­ние и неко­то­рое вре­мя ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние, сра­жа­ясь со стен, и рани­ли мно­го вра­гов. Затем, отго­ня­е­мые пращ­ни­ка­ми и до позд­не­го вече­ра нахо­дясь под обстре­лом, они поки­ну­ли мно­гие участ­ки сте­ны. (5) Заме­тив это, Мар­ций при­ка­зал осталь­ным вои­нам при­дви­нуть лест­ни­цы к остав­шим­ся без защит­ни­ков частям сте­ны, а сам, взяв с собой отбор­ней­ших бой­цов, устрем­ля­ет­ся к воротам под гра­дом стрел и дро­ти­ков с башен и, взло­мав запо­ры, пер­вым вры­ва­ет­ся в город. Но перед ворота­ми сто­ял в заса­де круп­ный и силь­ный отряд непри­я­те­лей, кото­рые муже­ст­вен­но встре­ти­ли его натиск и упор­но сра­жа­лись дол­гое вре­мя. Когда же мно­гие были уби­ты, осталь­ные нача­ли раз­во­ра­чи­вать­ся и врас­сып­ную убе­гать по ули­цам. (6) А Мар­ций пре­сле­до­вал их и, дого­няя, уби­вал тех, кто не бро­сил ору­жие и не обра­тил­ся к моль­бам. В это же вре­мя и те, кто вле­зал по лест­ни­цам, ста­ли овла­де­вать сте­ной. Когда таким вот спо­со­бом город был взят, Мар­ций, выбрав из добы­чи то, что долж­но было стать дара­ми богам и укра­ше­ни­ем горо­дам воль­сков, осталь­ное раз­ре­шил вои­нам раз­гра­бить. (7) А было там мно­го плен­ных, а так­же мно­го иму­ще­ства и мно­го хле­ба, так что нелег­ко было победи­те­лям вывез­ти все за один день, но им при­шлось про­ве­сти здесь дли­тель­ное вре­мя, посмен­но уво­дя и уно­ся добы­чу — частич­но на себе, частич­но на вьюч­ных живот­ных.

18. Итак, когда все плен­ные и иму­ще­ство были выве­зе­ны, пол­ко­во­дец, оста­вив город без­люд­ным, увел вой­ско к Боле¹⁴ — дру­го­му горо­ду лати­нов. Но так слу­чи­лось, что и болан­цы зара­нее узна­ли о его втор­же­нии и под­гото­ви­ли все необ­хо­ди­мое для борь­бы. Все же Мар­ций, рас­счи­ты­вая взять город с ходу, ата­ко­вал сте­ну во мно­гих местах. Одна­ко болан­цы выжда­ли бла­го­при­ят­ный момент, откры­ли ворота и, совер­шив все вме­сте стре­ми­тель­ный бро­сок в бое­вом поряд­ке, схва­ти­лись с пере­до­вы­ми бой­ца­ми, а затем, убив мно­гих из них, но еще боль­ше изра­нив и осталь­ных вынудив позор­но бежать, вер­ну­лись в город. (2) Как толь­ко Мар­ций узнал о бег­стве воль­сков (ведь слу­чи­лось так, что его не было на том месте, где про­изо­шел раз­гром), он спеш­но при­был с немно­ги­ми вои­на­ми и, оста­но­вив рас­се­ян­ных бег­ст­вом, собрал и обо­д­рил их, а затем, после того как постро­ил в бое­вой порядок и ука­зал, что сле­ду­ет делать, пове­лел штур­мо­вать город через те же ворота. (3) И хотя болан­цы сно­ва исполь­зо­ва­ли тот же при­ем и зна­чи­тель­ны­ми сила­ми сде­ла­ли вылаз­ку, воль­ски не при­ня­ли бой с ними, но, обра­тив­шись в бег­ство, бро­си­лись вниз по скло­ну, как посо­ве­то­вал им пол­ко­во­дец — и болан­цы, не рас­по­знав хит­ро­сти, пре­сле­до­ва­ли их на боль­шом рас­сто­я­нии. А когда они ока­за­лись дале­ко от горо­да, Мар­ций с отбор­ны­ми вои­на­ми из юно­шей напал на болан­цев: и начи­на­ет­ся тогда рез­ня — одних уби­ва­ли при сопро­тив­ле­нии, дру­гих при бег­стве. (4) И Мар­ций, пре­сле­дуя вра­гов, тес­ни­мых к горо­ду, успе­ва­ет, преж­де чем захлоп­ну­лись ворота, про­рвать­ся к стене. Когда же пол­ко­во­дец сра­зу овла­дел ворота­ми, за ним после­до­ва­ла и осталь­ная тол­па воль­сков, а болан­цы, поки­нув сте­ну, побе­жа­ли по домам. Став хозя­и­ном и это­го горо­да, он раз­ре­шил вои­нам захва­тить рабов и раз­гра­бить иму­ще­ство. И тем же спо­со­бом, как и рань­ше, не спе­ша и совер­шен­но сво­бод­но выве­зя всю добы­чу, он затем сжег город.

19. Итак, Мар­ций, взяв вой­ско, повел его оттуда про­тив так назы­вае­мых лаби­кан­цев¹⁵. А был тогда и этот город латин­ским, коло­ни­ей аль­бан­цев, как и про­чие. Желая устра­шить жите­лей, Мар­ций, как толь­ко всту­пил на их зем­лю, начал устра­и­вать под­жо­ги там, откуда пла­мя мог­ло быть луч­ше все­го вид­но им. Одна­ко лаби­кан­цы, имея хоро­шо укреп­лен­ную сте­ну, не испу­га­лись его напа­де­ния и не про­яви­ли ника­кой сла­бо­сти, но, обо­ро­ня­ясь, муже­ст­вен­но сопро­тив­ля­лись и не раз сбра­сы­ва­ли взби­раю­щих­ся на сте­ну вра­гов. (2) Все же в кон­це кон­цов они не усто­я­ли, сра­жа­ясь в малом чис­ле про­тив пре­вос­хо­дя­щих сил и не имея даже малей­шей пере­дыш­ки. Ведь воль­ски мно­го раз шли на при­ступ горо­да со всех сто­рон, сме­няя друг дру­га: посто­ян­но отхо­ди­ли устав­шие вои­ны и под­хо­ди­ли дру­гие со све­жи­ми сила­ми. Сра­жа­ясь с ними в тече­ние все­го дня и даже во вре­мя ночи без отды­ха, лаби­кан­цы от уста­ло­сти были вынуж­де­ны оста­вить сте­ны. Взяв и этот город, Мар­ций обра­тил жите­лей в раб­ство и поз­во­лил вои­нам разде­лить добы­чу. (3) Отпра­вив вой­ско оттуда к горо­ду педан­цев¹⁶ (а был и этот город латин­ско­го пле­ме­ни), он при­хо­дит с арми­ей в бое­вом строю и берет его штур­мом, как толь­ко подо­шел к сте­нам. Рас­по­рядив­шись здесь так же, как в ранее захва­чен­ных горо­дах, Мар­ций, под­няв вой­ско пря­мо на рас­све­те, повел его про­тив Кор­био­на¹⁷. (4) Но навстре­чу ему, когда он был уже неда­ле­ко от город­ской сте­ны, рас­пах­нув ворота, выхо­дят жите­ли, дер­жа в руках вме­сто ору­жия олив­ко­вые вет­ви¹⁸ и сда­вая укреп­ле­ния без боя. Воздав им хва­лу за при­ня­тие наи­луч­ше­го для них самих реше­ния, Мар­ций при­ка­зал явить­ся и при­не­сти то, что нуж­но было вой­ску, — день­ги и хлеб. Полу­чив, что пове­лел, он увел армию к горо­ду корио­лан­цев¹⁹. Когда же и этот город жите­ли сда­ли без боя и с боль­шим усер­ди­ем доста­ви­ли вой­ску про­до­воль­ст­вие, день­ги и дру­гое, что было им пред­пи­са­но, Мар­ций увел армию, как по дру­же­ст­вен­ной терри­то­рии. (5) Ведь он, конеч­но, и о том очень забо­тил­ся, чтобы жите­ли, сдаю­щие им свои горо­да, ниче­го не испы­та­ли из того, что обыч­но про­ис­хо­дит на войне, но и зем­лю нера­зо­рен­ной полу­ча­ли обрат­но, и скот с раба­ми, кото­рых оста­ви­ли в хозяй­ствах, воз­вра­ща­ли себе. И он не поз­во­лял вой­ску рас­по­ла­гать­ся на постой в горо­дах, чтобы не слу­чи­лось какой-нибудь беды из-за гра­бе­жа или воров­ства с их сто­ро­ны, но все­гда раз­би­вал лагерь воз­ле стен.

20. Отой­дя от это­го горо­да, Мар­ций повел вой­ско к Бовил­лам²⁰, кото­рые тогда были зна­ме­ни­ты и при­над­ле­жа­ли к весь­ма немно­гим веду­щим горо­дам латин­ско­го пле­ме­ни. Но, посколь­ку жите­ли не при­ня­ли его, наде­ясь на укреп­ле­ния, в самом деле являв­ши­е­ся очень надеж­ны­ми, и на мно­го­чис­лен­ность их защит­ни­ков, Мар­ций при­нял­ся за дело, при­звав вой­ско сра­жать­ся со рве­ни­ем и посу­лив вели­кие дары пер­вым взо­шед­шим на сте­ну. И начи­на­ет­ся упор­ная бит­ва за этот город. (2) Ведь бовил­лан­цы не толь­ко со стен дава­ли отпор напа­даю­щим, но и, открыв ворота, совер­ша­ли все вме­сте вылаз­ки и силой гна­ли про­тив­ни­ка вниз по скло­ну: поэто­му и поте­ри воль­сков ока­за­лись здесь огром­ны­ми, и вре­мя штур­ма укреп­ле­ний затя­ну­лось, и надеж­да на захват горо­да пошат­ну­лась у всех. Но поте­ри уби­ты­ми пол­ко­во­дец делал неза­мет­ны­ми, ста­вя вза­мен дру­гих, а уста­лым вои­нам под­ни­мал дух тем, что сам бро­сал­ся к той части вой­ска, кото­рая тер­пе­ла пора­же­ние. Так что не толь­ко его сло­ва побуж­да­ли к муже­ству, но и поступ­ки: ведь он под­вер­гал­ся вся­кой опас­но­сти и не остал­ся в сто­роне ни от одной попыт­ки, пока сте­на не была захва­че­на. (3) Овла­дев со вре­ме­нем и этим горо­дом и одних из жите­лей уни­что­жив в руко­паш­ном бою, а дру­гих взяв в плен, Мар­ций увел вой­ско, одер­жав бле­стя­щую победу и уво­зя огром­ней­шее коли­че­ство пре­вос­ход­ней­шей добы­чи, кро­ме того, обо­га­тив вой­ско чрез­вы­чай­но боль­ши­ми сред­ства­ми, что доста­лись ему. А было там столь­ко, как ни в одном дру­гом из ранее захва­чен­ных мест.

21. После того вся­кая зем­ля, где бы он ни про­хо­дил, под­чи­ня­лась ему, и ника­кой город не ока­зы­вал сопро­тив­ле­ния, за исклю­че­ни­ем Лави­ния: это пер­вое посе­ле­ние, кото­рое осно­ва­ли тро­ян­цы, при­плыв­шие в Ита­лию вме­сте с Эне­ем, и от него пошел рим­ский род, как ранее было у меня ука­за­но²¹. Так вот, жите­ли его пола­га­ли, что сле­ду­ет ско­рее все вытер­петь, чем отка­зать­ся от вер­но­сти сво­им потом­кам рим­ля­нам. (2) Поэто­му здесь име­ли место и упор­ные схват­ки на сте­нах, и оже­сто­чен­ные сра­же­ния перед укреп­ле­ни­я­ми: ведь сте­на не была взя­та при­сту­пом при пер­вом натис­ке, но было реше­но, что необ­хо­ди­мы вре­мя и отсроч­ка. Итак, отка­зав­шись от штур­ма, Мар­ций начал окру­жать город рвом и часто­ко­лом, кара­у­ля одно­вре­мен­но доро­ги, чтобы ни про­до­воль­ст­вие, ни какая-либо помощь не попа­ли к ним извне. (3) А рим­ляне, слы­ша и об уни­что­же­нии захва­чен­ных уже горо­дов, и о бед­ст­ви­ях горо­дов, при­со­еди­нив­ших­ся к Мар­цию, к тому же доку­чае­мые посоль­ства­ми, еже­днев­но при­бы­ваю­щи­ми к ним от тех, кто сохра­нял дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния и нуж­дал­ся в помо­щи, а так­же стра­шась осу­ществля­е­мо­го окру­же­ния Лави­ния сте­ной и опа­са­ясь, что, если эта кре­пость будет взя­та, вой­на немед­лен­но дока­тит­ся до них самих, поня­ли: спа­се­ни­ем от всех зол будет толь­ко одно — если про­го­ло­су­ют за воз­вра­ще­ние Мар­ция из изгна­ния. (4) И даже весь плебс гром­ко тре­бо­вал это­го, и пле­бей­ские три­бу­ны хоте­ли вне­сти закон об отмене при­го­во­ра. Но им вос­про­ти­ви­лись пат­ри­ции, не счи­тая достой­ным отме­нять что-либо из реше­ний суда. А посколь­ку сена­том не было при­ня­то пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, то и пле­бей­ским три­бу­нам уже не каза­лось целе­со­об­раз­ным вне­сти это пред­ло­же­ние плеб­су. (5) Вот это и достой­но удив­ле­ния: по какой, в кон­це кон­цов, при­чине сенат, в преж­нее вре­мя горя­чо под­дер­жи­вав­ший Мар­ция, тогда стал про­ти­во­дей­ст­во­вать плеб­су, хотев­ше­му вер­нуть его из изгна­ния, — то ли испы­ты­вая настро­е­ние плеб­са и сво­им неже­ла­ни­ем усту­пать побуж­дая его к еще боль­ше­му рве­нию, то ли желая защи­тить­ся от обви­не­ний в свой адрес, что, мол, не был он ни ини­ци­а­то­ром, ни соучаст­ни­ком ни в чем из того, что совер­шал Мар­ций. Ведь труд­но было дога­дать­ся о замыс­лах сена­та, сохра­няв­ших­ся в тайне.

22. Одна­ко Мар­ций, услы­шав об этом от каких-то пере­беж­чи­ков, настоль­ко был раз­гне­ван, что, под­няв тут же вой­ско, повел его к Риму, оста­вив у Лави­ния доста­точ­ный заслон, и немед­лен­но встал лаге­рем око­ло так назы­вае­мых Клу­и­ли­е­вых рвов²² на рас­сто­я­нии соро­ка ста­ди­ев от горо­да. (2) А на жите­лей Рима, узнав­ших о его появ­ле­нии, напа­ло такое смя­те­ние (дума­ли, буд­то вой­на сра­зу подой­дет к их сте­нам), что одни, схва­тив ору­жие, без при­ка­за бежа­ли на сте­ны, дру­гие нес­лись тол­пой без коман­ди­ров к воротам, третьи, воору­жив рабов, взби­ра­лись на кры­ши домов, неко­то­рые зани­ма­ли кре­пость, Капи­то­лий²³ и дру­гие укреп­лен­ные места горо­да; жен­щи­ны, рас­пу­стив воло­сы, бежа­ли к свя­ти­ли­щам и хра­мам, рыдая и моля богов отвра­тить от горо­да надви­гаю­ще­е­ся бед­ст­вие. (3) Когда же про­шли и ночь, и боль­шая часть сле­дую­ще­го дня и ниче­го не про­ис­хо­ди­ло из того, чего они так боя­лись, а Мар­ций без­дей­ст­во­вал, все пле­беи сбе­жа­лись на пло­щадь и ста­ли звать пат­ри­ци­ев в сенат, и при­том гово­ри­ли, что если те не при­мут пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние о воз­вра­ще­нии Мар­ция из изгна­ния, то они сами, посколь­ку их пре­да­ют, поза­ботят­ся о себе. (4) И вот тогда, собрав­шись на заседа­ние, пат­ри­ции поста­нов­ля­ют отпра­вить посла­ми к Мар­цию пять чело­век из ста­рей­ших сена­то­ров, к кото­рым тот отно­сил­ся с наи­боль­шей сим­па­ти­ей, чтобы про­ве­сти пере­го­во­ры о при­ми­ре­нии и друж­бе. Были же избра­ны от них сле­дую­щие лица: Марк Мину­ций, Постум Коми­ний, Спу­рий Лар­ций, Пуб­лий Пина­рий и Квинт Суль­пи­ций — все быв­шие кон­су­лы. (5) А когда они при­шли к лаге­рю и Мар­ций узнал об их при­бы­тии, он, сев вме­сте с самы­ми выдаю­щи­ми­ся пред­ста­ви­те­ля­ми воль­сков и их союз­ни­ков там, откуда боль­ше все­го людей мог­ло услы­шать ска­зан­ное, при­ка­зал позвать послов. И как толь­ко они вошли, речь начал Мину­ций, наи­бо­лее рья­но высту­пав­ший за Мар­ция во вре­мя сво­его кон­суль­ства и более всех про­ти­во­дей­ст­во­вав­ший пле­бе­ям. А ска­зал он сле­дую­щее:

23. «Что ты, о Мар­ций, испы­тал неспра­вед­ли­вость со сто­ро­ны плеб­са, будучи изгнан из оте­че­ства по гнус­но­му обви­не­нию, — все мы зна­ем. И мы пола­га­ем, что в тво­ем поведе­нии нет ниче­го уди­ви­тель­но­го, если ты сер­дишь­ся и воз­му­ща­ешь­ся по пово­ду сво­ей судь­бы. Ведь для чело­ве­че­ской при­ро­ды, несо­мнен­но, общим явля­ет­ся такой закон — постра­дав­ше­му быть враж­деб­ным по отно­ше­нию к сотво­рив­ше­му зло. (2) Но то, что ты не по здра­во­му раз­мыш­ле­нию опре­де­ля­ешь, кому тебе сле­ду­ет мстить и кого нака­зы­вать, и не соблюда­ешь меры во взыс­ка­нии это­го нака­за­ния, но ста­вишь вме­сте неви­нов­ную сто­ро­ну с винов­ной и дру­зей с вра­га­ми, потря­са­ешь непри­кос­но­вен­ные зако­ны при­ро­ды, при­во­дишь в бес­по­рядок уста­нов­ле­ния, отно­ся­щи­е­ся к богам, и даже не пом­нишь уже само­го себя, от кого и каким ты родил­ся, — вот это­му мы удив­ля­ем­ся. (3) И при­шли мы, отправ­лен­ные государ­ст­вом послы, выде­ля­ю­щи­е­ся воз­рас­том сре­ди пат­ри­ци­ев и наи­бо­лее рас­по­ло­жен­ные к тебе, чтобы при­не­сти оправ­да­ние, сме­шан­ное с моль­бой, и чтобы сооб­щить, на каких усло­ви­ях мы пред­ла­га­ем тебе пре­кра­тить враж­ду с наро­дом. А кро­ме того — посо­ве­то­вать то, что мы счи­та­ем для тебя самым луч­шим и выгод­ным.

24. Давай сна­ча­ла пого­во­рим о спра­вед­ли­во­сти. Под­стре­кае­мый три­бу­на­ми плебс объ­еди­нил­ся про­тив тебя, и те, кому ты был стра­шен, яви­лись, чтобы каз­нить тебя без суда. Это­му делу поме­ша­ли имен­но мы, чле­ны сена­та, и не допу­сти­ли тогда испы­тать тебе что-нибудь про­тив­ное спра­вед­ли­во­сти. Поз­же те, кому мы вос­пре­пят­ст­во­ва­ли погу­бить тебя, вызва­ли тебя на суд, выдви­нув обви­не­ние, что в сена­те ты про­из­нес про­тив них воз­му­ти­тель­ные речи. (2) Мы и это­му, как ты зна­ешь, ока­за­ли про­ти­во­дей­ст­вие и не поз­во­ли­ли, чтобы ты под­верг­ся нака­за­нию за свои мыс­ли или сло­ва. Потер­пев и здесь неуда­чу, они в кон­це кон­цов яви­лись к нам, обви­няя тебя в стрем­ле­нии к тира­нии. Это обви­не­ние ты взял­ся опро­верг­нуть сам, посколь­ку был очень далек от таких наме­ре­ний, и пре­до­ста­вил пле­бе­ям про­го­ло­со­вать отно­си­тель­но себя. (3) Сенат же тогда так­же при­сут­ст­во­вал и мно­го раз про­сил за тебя. Итак, винов­ни­ка­ми како­го из несча­стий, слу­чив­ших­ся с тобой, ста­ли мы, пат­ри­ции, и поче­му ты вою­ешь с нами, про­явив­ши­ми в тогдаш­нем спо­ре такую бла­го­склон­ность к тебе? Но, пра­во, даже не весь плебс обна­ру­жил жела­ние изгнать тебя: во вся­ком слу­чае, осуж­ден ты был пере­ве­сом лишь в два голо­са, так что не можешь, по спра­вед­ли­во­сти, быть вра­гом и тем, кто тебя оправ­дал как ни в чем не винов­но­го. (4) Одна­ко я допус­каю, если тебе угод­но, что имен­но вслед­ст­вие реше­ния, при­ня­то­го все­ми пле­бе­я­ми, и мне­ния, выска­зан­но­го всем сена­том, тебя постиг­ло это несча­стье и что спра­вед­ли­ва твоя нена­висть ко всем нам. Но жен­щи­ны, о Мар­ций, что тебе сде­ла­ли пло­хо­го, из-за чего ты вою­ешь с ними? Какой голос они внес­ли за изгна­ние или какие неугод­ные речи про­тив тебя мол­ви­ли? (5) А наши дети — какую обиду при­чи­нив тебе или замыс­лив, они под­вер­га­ют­ся опас­но­сти пле­не­ния и все­го про­че­го, что, есте­ствен­но, им при­дет­ся испы­тать, если город будет взят? Неспра­вед­ли­во судишь, о Мар­ций! И если ты дума­ешь, что сле­ду­ет таким обра­зом нена­видеть тех, кто вино­вен и явля­ет­ся тво­им вра­гом, чтобы не щадить даже невин­ных и дру­зей, тогда ты рас­суж­да­ешь непо­до­баю­ще бла­го­род­но­му чело­ве­ку. (6) Но даже опус­кая все это, — что ты мог бы отве­тить, ради Юпи­те­ра, если кто-нибудь спро­сил бы тебя, какую обиду пре­тер­пев от них, ты раз­ру­ша­ешь гроб­ни­цы пред­ков и лиша­ешь их поче­стей, кото­рые они полу­ча­ют от людей? А в гне­ве на какую неспра­вед­ли­вость ты гра­бишь, сжи­га­ешь, раз­ру­ша­ешь алта­ри, свя­ти­ли­ща и хра­мы богов и не поз­во­ля­ешь им полу­чать уста­нов­лен­ный обы­ча­ем культ? Что ты можешь ска­зать на это? Я, напри­мер, не вижу ника­ко­го отве­та. (7) Пусть будет выска­за­но тебе это пони­ма­ние спра­вед­ли­во­сти, о Мар­ций, и каса­тель­но нас самих, чле­нов сена­та, и каса­тель­но осталь­ных граж­дан, кото­рых ты ста­ра­ешь­ся погу­бить, ника­ко­го зла от них не испы­тав, и в отно­ше­нии могил, свя­тынь и само­го горо­да, поро­див­ше­го и вскор­мив­ше­го тебя.

25. Ну, а если в самом деле все же сле­до­ва­ло, чтобы все люди, и даже те, кто не при­чи­нял тебе ника­ко­го вреда, вме­сте с жена­ми и детьми были тобой нака­за­ны, и чтобы все боги, герои²⁴ и млад­шие боже­ства, город и сель­ская окру­га вку­си­ли от безу­мия пле­бей­ских три­бу­нов, и чтобы вооб­ще ника­кая избран­ная часть не была осво­бож­де­на тобой от воз­мездия, раз­ве ты не полу­чил уже доста­точ­ное удо­вле­тво­ре­ние, совер­шив убий­ство столь­ких людей, столь­ко земель опу­сто­шив огнем и мечом, столь­ко горо­дов раз­ру­шив до осно­ва­ния и добив­шись того, что во мно­гих местах пере­ста­ли справ­лять празд­ни­ки и при­но­сить жерт­вы, а куль­ты богов и божеств лиши­лись уста­нов­лен­ных обы­ча­ем поче­стей? (2) Я, пра­во, не счи­тал бы достой­ным, чтобы чело­век, у кото­ро­го есть хоть какие-нибудь помыс­лы о доб­ле­сти, уни­что­жал дру­зей вме­сте с вра­га­ми и был суров и неумо­лим в гне­ве на согре­шив­ших в чем-нибудь про­тив него, в осо­бен­но­сти после того, как уже очень стро­го нака­зал их. (3) Итак, это то, что мы мог­ли при­ве­сти в свое оправ­да­ние и в чем мог­ли про­сить про­ще­ния у тебя за пле­бе­ев, а то, что мы, наи­бо­лее ува­жае­мые граж­дане, можем из рас­по­ло­же­ния посо­ве­то­вать тебе в слу­чае про­дол­же­ния рас­при и обе­щать в слу­чае при­ми­ре­ния с роди­ной, тако­во: пока твое могу­ще­ство наи­бо­лее вели­ко и боже­ство все еще ока­зы­ва­ет содей­ст­вие — стать сдер­жан­ным и само­му рас­по­ря­жать­ся судь­бой, пораз­мыс­лив, что все обсто­я­тель­ства под­вер­же­ны пере­ме­нам и ника­кое явле­ние обыч­но не оста­ет­ся посто­ян­но в одном и том же поло­же­нии; что все выдаю­ще­е­ся вызы­ва­ет раз­дра­же­ние со сто­ро­ны богов, как толь­ко достигнет вер­ши­ны сла­вы, и опять обра­ща­ет­ся в ничто. И в осо­бен­но­сти это испы­ты­ва­ют нату­ры упря­мые и само­на­де­ян­ные, выхо­дя­щие за гра­ни­цы чело­ве­че­ской при­ро­ды. (4) Но теперь у тебя име­ет­ся наи­луч­шая из всех воз­мож­ность пре­кра­тить вой­ну: ведь и весь сенат захо­тел при­нять поста­нов­ле­ние о тво­ем воз­вра­ще­нии, и народ готов утвер­дить этот закон и отме­нить пожиз­нен­ное изгна­ние. Итак, что еще пре­пят­ст­ву­ет тебе сно­ва увидеть самые милые и доро­гие лица бли­жай­ших род­ст­вен­ни­ков и сно­ва обре­сти желан­ную отчиз­ну, а так­же началь­ст­во­вать, как и подо­ба­ло тебе, над началь­ни­ка­ми и руко­во­дить руко­во­ди­те­ля­ми, а детям и потом­кам оста­вить после себя вели­чай­шую сла­ву? Конеч­но, мы руча­ем­ся, что все эти обе­ща­ния немед­лен­но осу­ще­ствят­ся. (5) Ведь в насто­я­щее вре­мя неудоб­но, чтобы сенат или народ при­ня­ли в отно­ше­нии тебя какое-нибудь снис­хо­ди­тель­ное или мяг­кое реше­ние, пока ты сто­ишь рядом лаге­рем про­тив нас и ведешь враж­деб­ные дей­ст­вия. Но если отка­жешь­ся от ору­жия, то вско­ре при­дет к тебе достав­лен­ное нами поста­нов­ле­ние о тво­ем воз­вра­ще­нии.

26. Конеч­но, эти бла­га доста­нут­ся тебе в слу­чае при­ми­ре­ния, а если будешь про­дол­жать гне­вать­ся и не пога­сишь свою нена­висть к нам, то тебя ждет мно­го слож­но­стей, из кото­рых я назо­ву две, ныне самые зна­чи­тель­ные и самые оче­вид­ные. Во-пер­вых, то, что ты име­ешь пагуб­ное жела­ние осу­ще­ст­вить труд­ное, а вер­нее, невоз­мож­ное дело — сокру­шить могу­ще­ство рим­ско­го государ­ства, и к тому же ору­жи­ем воль­сков. Во-вто­рых, то, что и в слу­чае успе­ха, и в слу­чае про­ва­ла на твою долю выпа­дет счи­тать­ся несчаст­ней­шим из всех людей. А поче­му мне при­хо­дят в голо­ву такие мыс­ли в отно­ше­нии тебя — выслу­шай, о Мар­ций, нико­им обра­зом не раз­дра­жа­ясь из-за откро­вен­но­сти моих слов. (2) Так вот, поду­май, во-пер­вых, о неосу­ще­ст­ви­мо­сти пред­при­я­тия. У рим­лян, как и ты зна­ешь, име­ет­ся мно­го­чис­лен­ная соб­ст­вен­ная моло­дежь, кото­рую, если раздор будет устра­нен — а это про­изой­дет в силу край­ней необ­хо­ди­мо­сти имен­но теперь, в эту вой­ну, ведь обыч­но все раз­но­гла­сия сгла­жи­ва­ют­ся из-за обще­го стра­ха, — ее не то что воль­ски, но и ника­кой дру­гой народ в Ита­лии не победит. Так­же вели­ка сила лати­нов и осталь­ных союз­ни­ков и коло­ни­стов наше­го горо­да, кото­рая, жди, вско­ре вся при­дет на помощь нам. А пол­ко­вод­цы, подоб­ные тебе, и постар­ше, и моло­дые, име­ют­ся в таком коли­че­стве, сколь­ко нет во всех осталь­ных государ­ствах. (3) Но вели­чай­шая из всех помощь, в опас­но­стях ни разу не обма­нув­шая наши надеж­ды и луч­шая, чем вся в сово­куп­но­сти чело­ве­че­ская сила, — это бла­го­склон­ность богов, бла­го­да­ря кото­рым мы уже вось­мое ныне поко­ле­ние насе­ля­ем этот город, до сих пор не толь­ко сво­бод­ный, но про­цве­таю­щий и повеле­ваю­щий мно­ги­ми наро­да­ми. (4) И не срав­ни­вай нас ни с педан­ца­ми, ни с толе­рий­ца­ми, ни с граж­да­на­ми осталь­ных малых общин, чьи город­ки ты захва­тил: ведь даже какой-нибудь пол­ко­во­дец хуже тебя и с мень­шим вой­ском, чем это, одо­лел бы их мало­люд­ство и сла­бость укреп­ле­ний. Все-таки при­ми во вни­ма­ние вели­чи­ну наше­го горо­да и блеск воен­ных дея­ний, а так­же нис­по­слан­ную ему от боже­ства доб­рую судь­бу, бла­го­да­ря кото­рой из мало­го он сде­лал­ся столь вели­ким. (5) И не думай, что твое вой­ско, с кото­рым ты берешь­ся за столь боль­шое дело, изме­ни­лось, но чет­ко запом­ни, что рать ты ведешь из воль­сков и эквов, кото­рых имен­но мы, ныне живу­щие, побеж­да­ли во мно­гих бит­вах, вся­кий раз как они осме­ли­ва­лись всту­пить с нами в вой­ну. Так что знай, что тебе пред­сто­ит с более сла­бы­ми сра­жать­ся про­тив более силь­ных и с теми, кто посто­ян­но тер­пит пора­же­ния, про­тив тех, кто все­гда побеж­да­ет. (6) Но, поис­ти­не, даже если бы все обсто­я­ло ина­че, то, несо­мнен­но, достой­но удив­ле­ния, как оста­лось неза­ме­чен­ным тобой, чело­ве­ком опыт­ным в воен­ных делах, что отва­га перед лицом опас­но­стей обыч­но не в рав­ной сте­пе­ни при­сут­ст­ву­ет у сра­жаю­щих­ся за соб­ст­вен­ное доб­ро и у поку­шаю­щих­ся на чужое: ведь одни, если не победят, не тер­пят ника­ко­го ущер­ба, дру­гим же, если они про­иг­ра­ют, не оста­ет­ся ниче­го. И это было одной из важ­ней­ших при­чин пора­же­ния войск мно­го­чис­лен­ных от мень­ших и луч­ших от худ­ших. Ведь страш­на необ­хо­ди­мость, и край­няя опас­ность спо­соб­на кому угод­но вну­шить муже­ство, даже преж­де не имев­ше­е­ся от при­ро­ды. Я мог бы еще боль­ше ска­зать о неосу­ще­ст­ви­мо­сти тво­е­го пред­при­я­тия, но и это­го доста­точ­но.

27. Оста­ет­ся у меня еще один довод, кото­рый (если будешь судить не в гне­ве, но разум­но) пока­жет­ся тебе пра­виль­но ска­зан­ным, и при­дет к тебе рас­ка­я­ние за совер­шае­мое. Каков же этот довод? Нико­му, рож­ден­но­му смерт­ным, боги не дали иметь проч­ное зна­ние пред­сто­я­щих собы­тий, и едва ли най­дешь во все вре­ме­на чело­ве­ка, кото­ро­му уда­лись бы все его начи­на­ния в соот­вет­ст­вии с замыс­лом, а судь­ба при этом ни в чем не ока­за­ла бы про­ти­во­дей­ст­вия. (2) И поэто­му те, кто пре­вос­хо­дит дру­гих бла­го­ра­зу­ми­ем, кото­рое при­но­сят дол­гая жизнь и мно­го­чис­лен­ные невзго­ды²⁵, пола­га­ют, что преж­де чем брать­ся за то или иное дело, в первую оче­редь сле­ду­ет обду­мать его исход — не толь­ко то, что про­изой­дет по их жела­нию, но и то, что слу­чит­ся про­тив ожи­да­ния. А в осо­бен­но­сти это каса­ет­ся воен­ных руко­во­ди­те­лей, настоль­ко более важ­ны­ми дела­ми они рас­по­ря­жа­ют­ся, и все воз­ла­га­ют на них ответ­ст­вен­ность за успе­хи или пора­же­ния. Затем разум­ные люди, если най­дут, что неуда­ча не при­не­сет ника­ко­го вреда или что этот вред малый и несу­ще­ст­вен­ный, при­ни­ма­ют­ся за дела, а если боль­шой и зна­чи­тель­ный — отка­зы­ва­ют­ся. (3) Имен­но это ты тоже сде­лай и обду­май перед тем, как начать дей­ст­во­вать, что при­дет­ся тебе испы­тать, если в ходе вой­ны потер­пишь пора­же­ние и всё будет про­тив тебя. Ты под­верг­нешь­ся обви­не­нию со сто­ро­ны при­няв­ших тебя, но и сам себя будешь упре­кать, что, мол, взял­ся за дела бо́льшие, чем воз­мож­но. А когда наше вой­ско в свою оче­редь при­дет туда и будет разо­рять их зем­лю (ведь мы не ста­нем тер­петь, не мстя за себя тем, кто начал тво­рить нам зло), ты, пожа­луй, не оши­бешь­ся в одном из двух — что будешь позор­но убит или сами­ми теми, для кого ты ока­жешь­ся винов­ни­ком вели­ких несча­стий, или нами, кото­рых ты явил­ся уби­вать и пора­бо­щать. (4) Но, может быть, преж­де чем ока­зать­ся втя­ну­ты­ми в какое-либо бед­ст­вие, они, стре­мясь при­ми­рить­ся с нами, решат выдать тебя для нака­за­ния: на это были вынуж­де­ны пой­ти мно­гие вар­ва­ры и элли­ны, попав в такие обсто­я­тель­ства. Неуже­ли тебе кажет­ся, что это неваж­но и не сто­ит вни­ма­ния, и что сле­ду­ет этим пре­не­бречь или, точ­нее, пре­тер­петь наи­худ­шие из всех мыс­ли­мых несча­стий?

28. Ну, а если даже добьешь­ся успе­ха, что за бла­го, заме­ча­тель­ное и завид­ное, будет у тебя или какую сла­ву ты стя­жа­ешь? Ибо рас­смот­ри и это. Во-пер­вых, тебе при­дет­ся лишить­ся самых доро­гих и близ­ких людей: несчаст­ной мате­ри, кото­рой ты возда­ешь не луч­шую бла­го­дар­ность за рож­де­ние, вос­пи­та­ние и про­чие тяготы, что она пере­нес­ла ради тебя; затем — вер­ной жены, кото­рая из-за тос­ки по тебе пре­бы­ва­ет в оди­но­че­стве и вдов­стве, все дни и ночи опла­ки­вая твое изгна­ние; а кро­ме того — двух детей, кото­рым сле­до­ва­ло, явля­ясь потом­ка­ми достой­ных пред­ков, поль­зо­вать­ся их поче­стя­ми и ува­же­ни­ем в про­цве­таю­щем оте­че­стве. (2) Ты будешь вынуж­ден взи­рать на жал­кую и несчаст­ную смерть их всех, если осме­лишь­ся при­ве­сти вой­ну к нашим сте­нам. Ибо, несо­мнен­но, нико­го из тво­их не поща­дят те, кто будет под­вер­гать­ся опас­но­сти за сво­их близ­ких и тер­петь от тебя при­мер­но такое же зло. Напро­тив, при­нуж­дае­мые бед­ст­ви­я­ми, они обра­тят­ся к страш­ным уни­же­ни­ям, без­жа­лост­ным оскорб­ле­ни­ям и ко вся­ко­му дру­го­му роду поно­ше­ния тво­их род­ст­вен­ни­ков: и не испол­ни­те­ли, а ты, ста­вя­щий их перед необ­хо­ди­мо­стью, будешь вино­ват в этом. (3) Несо­мнен­но, ты пожнешь имен­но такие радо­сти, если дан­ное дело удаст­ся тебе в соот­вет­ст­вии с тво­им наме­ре­ньем. С дру­гой сто­ро­ны, обра­ти вни­ма­ние на хва­лу, сла­ву, поче­сти, к кото­рым сле­ду­ет стре­мить­ся бла­го­род­ным мужам, — како­вы они здесь: ты будешь в ито­ге назван мате­ре­убий­цей, убий­цей детей, погу­би­те­лем жены, про­кля­тьем сво­ей роди­ны, и, куда бы ты ни при­шел, никто из людей бла­го­че­сти­вых и спра­вед­ли­вых не захо­чет иметь с тобой общи­ми ни жерт­во­при­но­ше­ния, ни жерт­вен­ные воз­ли­я­ния, ни свя­щен­ный очаг дома. Ты не будешь ува­жа­ем и теми, для кого, дока­зы­вая свое рас­по­ло­же­ние, совер­ша­ешь все это, но каж­дый из них, полу­чив какую-либо выго­ду от тво­их нече­сти­вых дея­ний, будет нена­видеть тебя за само­уве­рен­ное поведе­ние. (4) Я ведь воз­дер­жи­ва­юсь упо­ми­нать, что, кро­ме нена­ви­сти, кото­рую ты встре­тишь со сто­ро­ны самых доб­ро­по­рядоч­ных, появит­ся и боль­шая зависть со сто­ро­ны рав­ных тебе, и страх со сто­ро­ны низ­ших, и вслед­ст­вие этих двух при­чин — коз­ни и мно­гие дру­гие непри­ят­но­сти, кото­рые, есте­ствен­но, обру­шат­ся на чело­ве­ка, лишен­но­го дру­зей и живу­ще­го в чужой стране. Я обхо­жу мол­ча­ни­ем даже Фурий²⁶, насы­лае­мых бога­ми и боже­ства­ми на совер­шив­ших нечто нече­сти­вое и ужас­ное, тер­заю­щих души и тела пре­ступ­ни­ков, кото­рые вла­чат несчаст­ную жизнь и ожи­да­ют жал­кой смер­ти. (5) При­няв это во вни­ма­ние, о Мар­ций, пере­смот­ри свое реше­ние и пере­стань мстить соб­ст­вен­ной родине: при­знав судь­бу при­чи­ной всех тех зол, что ты пере­нес от нас или сотво­рил нам, воз­вра­щай­ся с радо­стью домой, при­ми неж­ней­шие объ­я­тия мате­ри, при­ят­ней­шие при­вет­ст­вия жены, слад­чай­шие лас­ки детей и вер­ни само­го себя как наи­луч­шее воз­ме­ще­ние дол­га родине, поро­див­шей тебя и вос­пи­тав­шей столь вели­ким чело­ве­ком».

29. После того как Мину­ций изло­жил это, Мар­ций, немно­го помед­лив, отве­тил: «Тебе, о Мину­ций, и вам, отправ­лен­ным сена­том вме­сте с ним, я явля­юсь дру­гом и готов, если что-то в моих силах, ока­зы­вать услу­ги, посколь­ку и рань­ше, когда я был вашим сограж­да­ни­ном и зани­мал­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, вы были мне полез­ны во мно­гих необ­хо­ди­мых слу­ча­ях, и после изгна­ния не отвер­ну­лись от меня с пре­зре­ни­ем к моей тогдаш­ней судь­бе как от чело­ве­ка, не име­ю­ще­го боль­ше воз­мож­но­сти ни дру­зьям делать доб­ро, ни вра­гам — зло, но оста­лись хоро­ши­ми и вер­ны­ми дру­зья­ми, заботясь о моей мате­ри, жене и детях, облег­чая им стра­да­ния сво­им вни­ма­ни­ем. (2) Но осталь­ным рим­ля­нам я — враг, насколь­ко это в моих силах, и воюю я с ними, и нико­гда не пере­ста­ну нена­видеть их: они меня за мно­гие слав­ные дея­ния, за кото­рые сле­до­ва­ло удо­сто­ить поче­стей, с позо­ром изгна­ли из оте­че­ства, как совер­шив­ше­го вели­чай­шее пре­ступ­ле­ние перед обще­ст­вом, не про­явив ни ува­же­ния к моей мате­ри, ни жало­сти к детям, ни како­го-либо ино­го чело­веч­но­го чув­ства сооб­раз­но моим обсто­я­тель­ствам. (3) Так вот, услы­шав это, ска­жи­те теперь, если вы лич­но что-то хоти­те от нас, совер­шен­но не опа­са­ясь, что чего-нибудь не полу­чи­те из выпол­ни­мо­го, но о друж­бе и при­ми­ре­нии, кото­рые вы пред­ла­га­е­те мне заклю­чить с наро­дом в надеж­де на воз­вра­ще­ние, рас­суж­дать пре­кра­ти­те. Как же, весь­ма охот­но я желал бы вер­нуть­ся в такой город, в кото­ром награ­ды доб­ле­сти доста­ют­ся поро­ку, а нака­за­ния для пре­ступ­ни­ков несут те, кто ни в чем не вино­вен! (4) Ну ска­жи­те же мне, ради богов, по при­чине како­го пре­ступ­ле­ния или како­му пре­дав­шись заня­тию, недо­стой­но­му соб­ст­вен­ных пред­ков, я терп­лю такую участь? Я отпра­вил­ся в свой пер­вый поход, будучи совсем еще юным, когда мы боро­лись про­тив царей, пытав­ших­ся силой вер­нуть­ся назад. После это­го сра­же­ния в награ­ду я был увен­чан пол­ко­вод­цем почет­ны­ми вен­ка­ми за то, что спас граж­да­ни­на и убил вра­га²⁷. (5) Сколь­ко раз затем я сра­жал­ся в дру­гих бит­вах, в кон­ном и пешем строю, во всех я отли­чил­ся и во всех полу­чил награ­ды за доб­лесть. И не было ни одно­го горо­да, взя­то­го при­сту­пом, на чьи сте­ны не я взо­шел пер­вым — либо один, либо с немно­го­чис­лен­ны­ми сорат­ни­ка­ми, — и не было бег­ства вра­гов с поля боя, глав­ней­шей при­чи­ной кото­ро­го все при­сут­ст­ву­ю­щие при­зна­ва­ли не меня, и ника­кое дру­гое из бле­стя­щих или бла­го­род­ных дел на войне не про­изо­шло без уча­стия моей отва­ги или уда­чи.

30. Конеч­но, рав­ным обра­зом это мог бы ска­зать о себе и какой-нибудь дру­гой бла­го­род­ный чело­век, пусть даже и не столь мно­го. Но какой пол­ко­во­дец или коман­дир мог бы похва­стать­ся, что взял целый город, как я город корио­лан­цев, и что в тот же день тот же чело­век обра­тил в бег­ство вра­же­ское вой­ско, как я вой­ско анци­а­тов, при­шед­шее на помощь оса­жден­ным?²⁸ (2) Я ведь воз­дер­жи­ва­юсь упо­ми­нать то, что, хотя мне, явив­ше­му такие доб­ле­сти, мож­но было взять из добы­чи мно­го золота и сереб­ра, рабов, упряж­ных живот­ных и про­че­го скота, мно­го хоро­шей зем­ли, я это­го не поже­лал, но, пред­по­чтя, насколь­ко воз­мож­но, не пода­вать пово­да для зави­сти к себе, взял одно­го толь­ко бое­во­го коня из добы­чи и сво­его лич­но­го дру­га из плен­ни­ков, а осталь­ное богат­ство при­вез и сдал в каз­ну. (3) Итак, чего из двух был я досто­ин за все это — под­верг­нуть­ся нака­за­нию или полу­чить поче­сти? И чего из двух — под­чи­нить­ся худ­шим из граж­дан или само­му опре­де­лять пра­ва и обя­зан­но­сти для под­чи­нен­ных? Но, может быть, не поэто­му изгнал меня народ, а пото­му что в осталь­ной жиз­ни я был необуздан, рас­то­чи­те­лен и не под­чи­нял­ся зако­нам? Одна­ко, кто мог бы ука­зать кого-нибудь, кто вслед­ст­вие моих про­ти­во­за­кон­ных удо­воль­ст­вий был бы изгнан из оте­че­ства или поте­рял сво­бо­ду, или лишил­ся иму­ще­ства, или испы­тал какое-либо иное несча­стье? Ведь даже из вра­гов никто нико­гда не обви­нял и не упре­кал меня ни в чем из это­го, но все­ми засвиде­тель­ст­во­ва­но, что у меня и повсе­днев­ная жизнь была без­уко­риз­нен­ной. (4) “Но, кля­нусь Юпи­те­ром, — кто-нибудь, пожа­луй, ска­жет, — твой выбор поли­ти­че­ских при­стра­стий, воз­будив­ший нена­висть, при­чи­нил тебе нынеш­нее горе. Ибо, хотя мож­но было избрать луч­шую сто­ро­ну, ты пред­по­чел худ­шую и про­дол­жал гово­рить и делать все, чем будет нис­про­вер­жен оте­че­ский ари­сто­кра­ти­че­ский строй, а руко­во­ди­те­лем государ­ства станет неве­же­ст­вен­ная и под­лая тол­па”. Но я-то посту­пал наобо­рот, Мину­ций, и забо­тил­ся, чтобы сенат все­гда руко­во­дил обще­ст­вен­ны­ми дела­ми и сохра­нял­ся оте­че­ский порядок поли­ти­че­ско­го устрой­ства. (5) Одна­ко, за этот пре­крас­ный образ жиз­ни, кото­рый нашим пред­кам казал­ся достой­ным под­ра­жа­ния, я полу­чил от роди­ны такое вот удач­ное и бла­гое воз­на­граж­де­ние, будучи изгнан не толь­ко наро­дом, Мину­ций, но и гораздо рань­ше сена­том, кото­рый сна­ча­ла, когда я борол­ся с пле­бей­ски­ми три­бу­на­ми, стре­мив­ши­ми­ся к тира­нии, поощ­рял меня пусты­ми надеж­да­ми, что, мол, он сам обес­пе­чит мне защи­ту, но после того, как запо­до­зрил неко­то­рую опас­ность со сто­ро­ны пле­бе­ев, поки­нул меня и отдал вра­гам. (6) Впро­чем, ты сам тогда был кон­су­лом, Мину­ций, когда состо­я­лось пред­ва­ри­тель­ное реше­ние сена­та по пово­ду суда и когда Вале­рий, сове­то­вав­ший выдать меня наро­ду, снис­кал боль­шое одоб­ре­ние за свои речи, а я из опа­се­ния, что буду осуж­ден сена­то­ра­ми, если нач­нет­ся голо­со­ва­ние, согла­сил­ся и пообе­щал доб­ро­воль­но явить­ся на суд.

31. Ну же, Мину­ций, ответь мне, пока­зал­ся ли я и сена­ту заслу­жи­ваю­щим нака­за­ния, посколь­ку в обще­ст­вен­ной и част­ной жиз­ни был наи­луч­шим граж­да­ни­ном, или толь­ко одно­му наро­ду? Ведь если все тогда при­ня­ли одно и то же реше­ние и все меня изгна­ли, то ясно, что все вы, поже­лав­шие это­го, нена­види­те доб­лесть, и нет в вашем государ­стве места для одоб­ре­ния нрав­ст­вен­но­го совер­шен­ства²⁹. Если же усту­пить наро­ду сенат был вынуж­ден и посту­пок его явил­ся след­ст­ви­ем при­нуж­де­ния, а не соб­ст­вен­ной воли, то вы, пола­гаю, соглас­ны, что нахо­ди­тесь во вла­сти худ­ших людей и что сенат совер­шен­но не вла­стен посту­пать так, как счи­та­ет нуж­ным. (2) Итак, вы пред­ла­га­е­те мне вер­нуть­ся в такое государ­ство, где луч­шая часть управ­ля­ет­ся худ­шей? Зна­чит, вы запо­до­зри­ли у меня пол­ней­шее сума­сше­ст­вие! Лад­но, допу­стим, вы меня убеди­ли, и я, пре­кра­тив вой­ну, как вы хоти­те, вер­нул­ся. Какой у меня после это­го будет образ мыс­лей и какую жизнь я буду вести? Избе­ру ли спо­кой­ст­вие и без­опас­ность и, домо­га­ясь долж­но­стей, поче­стей и осталь­ных благ, коих пола­гаю себя достой­ным, согла­шусь ли угож­дать чер­ни, име­ю­щей власть над этим? Тогда из достой­но­го чело­ве­ка ста­ну дур­ным, и ника­кой поль­зы мне не будет от преж­ней доб­ле­сти. (3) Или, все-таки, оста­ва­ясь при тех же самых нра­вах и сохра­няя тот же самый поли­ти­че­ский выбор, буду про­ти­во­дей­ст­во­вать тем, кто пред­по­чи­та­ет не то же самое? Раз­ве не вполне ясно, что народ сно­ва будет вое­вать со мной и сно­ва потре­бу­ет под­верг­нуть меня повтор­но­му нака­за­нию, выдви­гая то же самое пер­вое обви­не­ние, посколь­ку я, полу­чив от него пра­во вер­нуть­ся, не веду угод­ную ему поли­ти­ку? Невоз­мож­но это отри­цать. (4) Затем объ­явит­ся какой-нибудь дру­гой дерз­кий вождь наро­да, подоб­ный Ици­лию или Децию, кото­рый предъ­явит обви­не­ние, что я ссо­рю граж­дан друг с дру­гом или строю коз­ни про­тив наро­да, или пре­даю город вра­гам, или стрем­люсь к тира­нии, как и обви­нил меня Деций, или в чем ином вино­ват, что бы ему ни при­шло в голо­ву: ведь нена­висть не будет иметь недо­стат­ка в пово­дах. (5) И кро­ме про­чих обви­не­ний, немно­го вре­ме­ни спу­стя будет исполь­зо­ва­но и то, что было совер­ше­но мной на этой войне, так как я под­верг разо­ре­нию вашу зем­лю, угнал добы­чу, отнял горо­да и одних их защит­ни­ков убил, а дру­гих выдал вра­гам. Если обви­ни­те­ли вме­нят это мне, что я ска­жу им в свою защи­ту или чьей помо­щью вос­поль­зу­юсь?

32. Итак, раз­ве не ясно, что вы, послы, крас­но­бай­ст­ву­е­те и лука­ви­те, Мину­ций, при­крыв кра­си­вым назва­ни­ем нече­сти­вое дело? Ибо, несо­мнен­но, не воз­вра­ще­ние из изгна­ния вы пре­до­став­ля­е­те мне, а отправ­ля­е­те меня на закла­ние наро­ду, воз­мож­но, даже зара­нее заду­мав это сде­лать (ведь уже ниче­го хоро­ше­го отно­си­тель­но вас мне не при­хо­дит в голо­ву). (2) Одна­ко, если вы жела­е­те это­го (я, конеч­но, допус­каю), про­сто не пред­видя ниче­го из того, что мне при­дет­ся пре­тер­петь, то какая мне будет поль­за от ваше­го незна­ния или глу­по­сти, когда вы не смо­же­те ниче­му вос­пре­пят­ст­во­вать, даже если захо­ти­те, но буде­те вынуж­де­ны, наряду с осталь­ным, и в этом угож­дать наро­ду? Впро­чем, для дока­за­тель­ства, что мне не подой­дет из сооб­ра­же­ний без­опас­но­сти то, что вы назы­ва­е­те воз­вра­ще­ни­ем, а я — ско­рой доро­гой к гибе­ли, думаю, тре­бу­ет­ся, в кон­це кон­цов, немно­го слов. Но что это не к доб­рой сла­ве, чести или бла­го­че­стию (посколь­ку и ты, о Мину­ций, пра­виль­но посту­пал, желая, чтобы я забо­тил­ся об этом), а к вели­чай­ше­му позо­ру и нече­стию послу­жит мне, если дове­рюсь вам, — об этом послу­шай в свою оче­редь. (3) Я был вра­гом вот этим вольскам и при­чи­нил им боль­шой вред на войне, добы­вая родине гос­под­ство, мощь и сла­ву. Раз­ве не подо­ба­ло мне поче­сти полу­чать от обла­го­де­тель­ст­во­ван­ных, а нена­висть испы­ты­вать от оби­жен­ных? Конеч­но — если бы име­ло место что-либо разум­ное. Но судь­ба оба эти пра­ви­ла пере­вер­ну­ла и изме­ни­ла их смысл на про­ти­во­по­лож­ный. Ибо вы, рим­ляне, ради кото­рых я был вра­гом этим людям, отня­ли у меня все, что я имел, и, сде­лав меня ничем, изгна­ли. Они же, испы­тав­шие от меня страш­ные бед­ст­вия, при­ня­ли меня в сво­их горо­дах — неиму­ще­го, без­дом­но­го, уни­жен­но­го и лишен­но­го оте­че­ства. (4) И они не доволь­ст­во­ва­лись свер­ше­ни­ем одно­го это­го столь бле­стя­ще­го и вели­ко­душ­но­го дела, но пре­до­ста­ви­ли мне так­же граж­дан­ство во всех сво­их общи­нах, долж­но­сти и поче­сти, какие у них самые важ­ные. Про­пус­каю осталь­ное: но ныне они назна­чи­ли меня коман­дую­щим с неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми над поле­вой арми­ей и все обще­ст­вен­ные дела под­чи­ни­ли мне одно­му. (5) Ска­жи-ка, с каким серд­цем я когда-либо смог бы пре­дать тех, от кого был укра­шен таки­ми поче­стя­ми, не испы­тав ника­кой обиды, ни боль­шой, ни малой? Раз­ве что их бла­го­де­я­ния оскорб­ля­ют меня, как вас мои! Поис­ти­не пре­крас­ную сла­ву у всех людей при­не­сет мне став­шее извест­ным двой­ное пре­да­тель­ство! Кто же, пожа­луй, не вос­хва­лит меня, услы­шав, что дру­зей, от кото­рых мне подо­ба­ло полу­чать доб­ро, най­дя вра­га­ми, а вра­гов, от руки кото­рых я дол­жен был погиб­нуть, — дру­зья­ми, я, вме­сто того чтобы нена­видеть нена­видя­щих и любить любя­щих, стал при­дер­жи­вать­ся про­ти­во­по­лож­но­го мне­ния?!

33. Ну же, Мину­ций, рас­смот­ри и отно­ше­ние со сто­ро­ны богов, с каким я стал­ки­ва­юсь ныне и какое выпа­дет на мою долю в остав­шу­ю­ся жизнь, если толь­ко, послу­шав­шись вас, пре­дам дове­рие этих людей. Как раз теперь во вся­ком деле, за какое я бы ни взял­ся про­тив вас, они мне помо­га­ют, и ни в каком начи­на­нии я не знаю неудач. (2) И сколь зна­чи­мым свиде­тель­ст­вом мое­го бла­го­че­стия вы счи­та­е­те это? Ведь несо­мнен­но, если я начал про­тив роди­ны нече­сти­вую вой­ну, то сле­до­ва­ло, чтобы со сто­ро­ны богов все было про­тив меня. Но посколь­ку в вой­нах я до сих пор поль­зо­вал­ся попу­т­ным вет­ром судь­бы, и, за какие дела ни берусь, все мне в точ­но­сти уда­ет­ся, то оче­вид­но, что я явля­юсь бла­го­че­сти­вым мужем и избрал пре­крас­ную дея­тель­ность. (3) Сле­до­ва­тель­но, что слу­чит­ся со мной, если я пере­ме­нюсь и буду ста­рать­ся вашу власть уси­ли­вать, а их — ослаб­лять? Не слу­чит­ся ли обрат­ное, и не навле­ку ли я на себя со сто­ро­ны боже­ства враж­деб­ный гнев, мстя­щий за оби­жен­ных, и так же, как бла­го­да­ря богам из мало­го стал вели­ким, не ста­ну ли вновь из вели­ко­го малым, и не ока­жут­ся ли мои несча­стья нау­кой для осталь­ных? (4) Вот какие мыс­ли при­хо­дят мне в голо­ву каса­тель­но богов, и я убеж­ден, что те самые Фурии, гроз­ные и бес­по­щад­ные к совер­шив­шим что-либо нече­сти­вое, о кото­рых и ты вспом­нил, о Мину­ций, тогда будут пре­сле­до­вать меня, тер­зая душу и тело, когда я поки­ну и пре­дам людей, спас­ших меня, погуб­лен­но­го вами, и одно­вре­мен­но со спа­се­ни­ем ока­зав­ших мно­го пре­крас­ных бла­го­де­я­ний, кому я пре­до­ста­вил богов пору­чи­те­ля­ми, что при­был не со злым умыс­лом и что сохра­ню име­ю­ще­е­ся ко мне дове­рие, до сих пор без­упреч­ное и неза­пят­нан­ное.

34. А когда ты, Мину­ций, упо­ми­на­ешь еще дру­зей, изгнав­ших меня, и роди­ну, отрек­шу­ю­ся от меня, взы­ва­ешь к зако­нам при­ро­ды и рас­суж­да­ешь о свя­щен­ном, то ты кажешь­ся мне един­ст­вен­ным не знаю­щим про­стей­ших и обще­из­вест­ных вещей: что дру­зей или вра­гов опре­де­ля­ют не внеш­ние чер­ты и не наиме­но­ва­ние, но каж­дый из них про­яв­ля­ет­ся в делах и поступ­ках, и все мы любим тех, кто ока­зы­ва­ет помощь, и нена­видим тех, кто при­чи­ня­ет нам вред. Закон этот не какие-то люди учреди­ли для нас и, соот­вет­ст­вен­но, не отме­нят его когда-нибудь, если вдруг решат наобо­рот, но мы уна­сле­до­ва­ли закон, уста­нов­лен­ный с нача­ла вре­мен все­об­щей при­ро­дой для всех наде­лен­ных чув­ства­ми и навеч­но сохра­ня­ю­щий свою силу. (2) И поэто­му мы отре­ка­ем­ся от дру­зей, когда они посту­па­ют с нами неспра­вед­ли­во, и при­зна­ем дру­зья­ми вра­гов, когда с их сто­ро­ны ока­зы­ва­ет­ся нам какая-либо услу­га, и город, поро­див­ший нас, мы любим, когда он помо­га­ет, а когда вредит нам — покида­ем, любя его не из-за место­по­ло­же­ния, но из-за поль­зы. (3) И так дума­ют не толь­ко част­ные лица пооди­ноч­ке, но и целые государ­ства и наро­ды, так что тот, кто при­дер­жи­ва­ет­ся это­го взгляда, не жела­ет ниче­го выхо­дя­ще­го за рам­ки боже­ст­вен­ных уста­нов­ле­ний и не совер­ша­ет ниче­го про­ти­во­ре­ча­ще­го обще­му суж­де­нию всех людей. Вот поче­му я и пола­гаю, что, посту­пая таким обра­зом, я посту­паю и спра­вед­ли­во, и выгод­но, и бла­го­род­но, и, вме­сте с тем, так­же весь­ма бла­го­че­сти­во по отно­ше­нию к богам и не желаю счи­тать людей, опре­де­ля­ю­щих исти­ну по догад­ке и лич­но­му суж­де­нию, судья­ми над ними, посколь­ку я делаю то, что угод­но богам. Ведь я не думаю, что берусь за невы­пол­ни­мые дела, имея богов их руко­во­ди­те­ля­ми, если толь­ко сле­ду­ет судить о буду­щем по уже слу­чив­ше­му­ся.

35. Отно­си­тель­но же уме­рен­но­сти, к кото­рой вы при­зы­ва­е­те меня, и отно­си­тель­но прось­бы не уни­что­жать с кор­нем рим­ский род и не раз­ру­шать до осно­ва­ния весь город я ведь уже имел воз­мож­ность, Мину­ций, отве­тить, что не я рас­по­ря­жа­юсь этим и не ко мне речь об этих вопро­сах, все-таки я — коман­дую­щий вой­ском, а над вой­ной и миром власт­ны вот они: так что у них про­си­те пере­ми­рия для заклю­че­ния мир­но­го дого­во­ра, но не у меня. (2) Впро­чем, чтя оте­че­ских богов и ува­жая моги­лы пред­ков и стра­ну, кото­рой был порож­ден, жалея жен и детей ваших, на коих неза­слу­жен­но падут ошиб­ки отцов и мужей, и ничуть не менее осталь­но­го так­же и ради вас, о Мину­ций, послов, назна­чен­ных государ­ст­вом, я даю сле­дую­щий ответ: если рим­ляне вер­нут вольскам зем­лю, кото­рую у них отня­ли, и, ото­звав сво­их посе­лен­цев, их горо­да, кото­ры­ми сей­час вла­де­ют, а кро­ме того, заклю­чат с вольска­ми дого­вор о друж­бе на веч­ные вре­ме­на и пре­до­ста­вят рав­ные пра­ва граж­дан­ства, как и лати­нам, воз­не­ся клят­вы и про­кля­тия про­тив нару­ши­те­лей усло­вий дого­во­ра, тогда я пре­кра­щу вой­ну с ними, но рань­ше — нет. (3) Итак, сооб­щи­те это рим­ля­нам и точ­но так же, как со мной, весь­ма тща­тель­но обсуди­те и с ними сле­дую­щие сооб­ра­же­ния каса­тель­но спра­вед­ли­во­сти: несо­мнен­но, пре­крас­но для каж­до­го, вла­дея сво­им иму­ще­ст­вом, жить в мире, и мно­го­го сто­ит ниче­го не боять­ся — ни вра­гов, ни обсто­я­тельств, — но постыд­но, дер­жась неот­ступ­но за чужое, тер­петь ненуж­ную вой­ну, в кото­рой они будут рис­ко­вать и всем сво­им соб­ст­вен­ным доб­ром. И пока­жи­те им, что награ­ды для тех, кто домо­га­ет­ся чужой зем­ли, ока­зы­ва­ют­ся нерав­ны­ми при успе­хе и неуда­че, а если хоти­те, то добавь­те для желаю­щих завла­деть еще и горо­да­ми тех, кому был при­чи­нен вред, что если не победят, то лишат­ся и соб­ст­вен­ной зем­ли, и соб­ст­вен­но­го горо­да и в допол­не­ние к это­му увидят сво­их жен, тер­пя­щих вели­чай­ший позор, и детей, уво­ди­мых на бес­че­стье, и роди­те­лей, на краю моги­лы обра­щае­мых из сво­бод­ных в рабов. (4) И вме­сте с тем объ­яс­ни­те сена­ту, что они не смо­гут обви­нить в этих бедах Мар­ция, но толь­ко соб­ст­вен­ное без­рас­суд­ство. Ибо, хотя в их вла­сти посту­пить спра­вед­ли­во и не под­верг­нуть­ся ника­ко­му бед­ст­вию, они ока­жут­ся в край­ней опас­но­сти, если будут до кон­ца цеп­лять­ся за чужое. (5) Вы име­е­те ответ: ниче­го более это­го вы не смо­же­те полу­чить от меня. Воз­вра­щай­тесь-ка и обсуди­те, что вам сле­ду­ет делать. И чтобы вы мог­ли посо­ве­щать­ся, я даю вам сро­ку трид­цать дней. А на это вре­мя в уго­ду тебе, о Мину­ций, и ради осталь­ных вас я отве­зу вой­ско с вашей зем­ли: ведь вы, пожа­луй, буде­те нести зна­чи­тель­ные убыт­ки, если оно оста­нет­ся здесь. Но на трид­ца­тый день ожи­дай­те меня, явив­ше­го­ся полу­чить ваш ответ».

36. Мол­вив это, Мар­ций встал и рас­пу­стил собра­ние. А на сле­дую­щую ночь, око­ло послед­ней стра­жи³⁰, под­няв вой­ско, он повел его про­тив остав­ших­ся горо­дов лати­нов — или на самом деле полу­чив сведе­ния, что оттуда долж­на прий­ти какая-то помощь рим­ля­нам, как ска­зал тогда, высту­пая пуб­лич­но, или сам выду­мав пред­лог, чтобы не пока­за­лось, что он в уго­ду вра­гам пре­кра­тил вой­ну. (2) Итак, напав на так назы­вае­мую Лон­гу­лу³¹ и без труда овла­дев ею, он пора­бо­тил и раз­гра­бил ее тем же самым спо­со­бом, что и дру­гие горо­да, после чего напра­вил­ся к горо­ду сат­ри­кан­цев³². Захва­тив и его после непро­дол­жи­тель­но­го сопро­тив­ле­ния жите­лей и при­ка­зав части сво­ей армии отвез­ти добы­чу из обо­их этих мест в Эце­т­ру, Мар­ций взял с собой осталь­ное вой­ско и повел его к дру­го­му горо­ду, име­ну­е­мо­му Цетия³³. Овла­дев так­же им и раз­гра­бив, он вторг­ся на зем­лю полу­с­кан­цев³⁴. Посколь­ку и полу­с­кан­цы не смог­ли ока­зать сопро­тив­ле­ние, он, захва­тив штур­мом и их, напра­вил­ся про­тив сле­дую­щих горо­дов: а имен­но, аль­би­е­тов и мугил­лан­цев Мар­ций берет при­сту­пом, хори­елан­цев³⁵ же под­чи­ня­ет по дого­во­ру. (3) Итак, став за трид­цать дней хозя­и­ном семи горо­дов, он при­шел к Риму, ведя вой­ско гораздо боль­ше преж­не­го, и, ока­зав­шись от горо­да на рас­сто­я­нии немно­гим более трид­ца­ти ста­ди­ев³⁶, рас­по­ло­жил­ся лаге­рем воз­ле доро­ги, веду­щей в Тускул³⁷. А в то вре­мя как Мар­ций захва­ты­вал и при­вле­кал на свою сто­ро­ну горо­да лати­нов, рим­ляне, после дли­тель­но­го обсуж­де­ния его тре­бо­ва­ний, реши­ли не делать ниче­го недо­стой­но­го их государ­ства, но, если воль­ски уйдут с их зем­ли и зем­ли союз­ни­ков и под­дан­ных Рима и, пре­кра­тив вой­ну, отпра­вят послов для пере­го­во­ров о друж­бе, то сена­ту при­нять тогда пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние, на каких спра­вед­ли­вых усло­ви­ях они ста­нут дру­зья­ми, и эти реше­ния вне­сти на утвер­жде­ние наро­ду; пока же воль­ски совер­ша­ют враж­деб­ные дей­ст­вия, оста­ва­ясь на их зем­лях и зем­лях союз­ни­ков — не при­ни­мать ника­ко­го дру­же­ст­вен­но­го им поста­нов­ле­ния. (4) Ведь все­гда у рим­лян, несо­мнен­но, боль­шое зна­че­ние при­да­ва­лось тому, чтобы нико­гда ниче­го не совер­шать по при­ка­зу или усту­пив стра­ху перед вра­га­ми, но про­тив­ни­ку, заклю­чив­ше­му мир и поко­рив­ше­му­ся, охот­но пре­до­став­лять и усту­пать то, что из разум­но­го он про­сил. И этот воз­вы­шен­ный образ мыс­лей Рим посто­ян­но сохра­нял вплоть до наше­го вре­ме­ни сре­ди мно­гих вели­ких опас­но­стей во внеш­них и внут­рен­них вой­нах.

37. Итак, сенат про­го­ло­со­вал за это реше­ние и выбрал посла­ми десять дру­гих чело­век из быв­ших кон­су­лов, чтобы они пред­ло­жи­ли Мар­цию не выдви­гать ника­ко­го тяж­ко­го или недо­стой­но­го рим­лян тре­бо­ва­ния, но, пре­кра­тив враж­ду и выведя вой­ско из рим­ских пре­де­лов, ста­рать­ся достичь сво­их целей убеж­де­ни­ем и с помо­щью миро­лю­би­вых речей, если он хочет заклю­чить проч­ное и посто­ян­но дей­ст­ву­ю­щее согла­ше­ние меж­ду государ­ства­ми: ведь уступ­ки, пре­до­став­ля­е­мые и част­ным лицам, и общи­нам в силу какой-либо необ­хо­ди­мо­сти или тяж­ко­го обсто­я­тель­ства, вме­сте с изме­не­ни­ем обсто­я­тельств или исчез­но­ве­ни­ем необ­хо­ди­мо­сти тот­час отме­ня­ют­ся. Назна­чен­ные сена­том послы, как толь­ко ста­ло извест­но о при­бы­тии Мар­ция, сра­зу были отправ­ле­ны к нему и выска­за­ли мно­го заман­чи­вых пред­ло­же­ний, соблюдая и в пере­го­во­рах досто­ин­ство государ­ства. (2) Но Мар­ций ника­ко­го дру­го­го отве­та им не дал, одна­ко посо­ве­то­вал решить что-нибудь получ­ше и явить­ся к нему в тече­ние трех дней, ибо толь­ко это одно пере­ми­рие будет у них на войне. Когда же послы захо­те­ли что-то воз­ра­зить на это, он не поз­во­лил, но при­ка­зал им поско­рее ухо­дить из лаге­ря, при­гро­зив, если они не сде­ла­ют это­го, посту­пить с ними, как с лазут­чи­ка­ми. И они тот­час мол­ча поспе­ши­ли уда­лить­ся. (3) Одна­ко сена­то­ры, узнав от послов о над­мен­ных отве­тах и угро­зах Мар­ция, даже тогда не поста­но­ви­ли высту­пить с вой­ском в поход — или поосте­рег­шись рат­ной неопыт­но­сти соб­ст­вен­ных вои­нов (ведь боль­шин­ство из них были ново­бран­ца­ми), или опас­ным посчи­тав мало­ду­шие кон­су­лов (дей­ст­ви­тель­но, реши­тель­ность у них была весь­ма сла­бой), чтобы пред­при­ни­мать столь важ­ную борь­бу, или, воз­мож­но, посколь­ку и боже­ство про­ти­во­дей­ст­во­ва­ло им в их похо­де через вещих птиц³⁸, либо сивил­ли­ны ора­ку­лы³⁹, либо через какое-нибудь уна­сле­до­ван­ное от отцов гада­ние, чем тогдаш­ние люди не счи­та­ли воз­мож­ным пре­не­бре­гать, подоб­но нынеш­ним. Охра­ну же горо­да реши­ли нести с боль­шей бди­тель­но­стью и от вра­гов обо­ро­нять­ся со стен.

38. Но зани­ма­ясь этим и делая при­готов­ле­ния, они все же не остав­ля­ют надеж­ды, что еще име­ет­ся воз­мож­ность пере­убедить Мар­ция, если попро­сят его с помо­щью более мно­го­чис­лен­но­го и ува­жае­мо­го посоль­ства. Поэто­му при­ни­ма­ют поста­нов­ле­ние, чтобы вер­хов­ные жре­цы⁴⁰, пти­це­га­да­те­ли⁴¹ и все осталь­ные, кто, полу­чив, имел какой-нибудь свя­щен­ный сан или служ­бу, отно­ся­щи­е­ся к обще­ст­вен­но­му почи­та­нию богов, — ведь у них очень мно­го жре­цов и слу­жи­те­лей богов, и эти жре­цы самые зна­ме­ни­тые сре­ди осталь­ных граж­дан как по про­ис­хож­де­нию, так и по сла­ве соб­ст­вен­ной доб­ле­сти, — так вот, чтобы все они, неся с собой свя­щен­ные сим­во­лы богов, кому они покло­ня­ют­ся и слу­жат, и обрядив­шись в свя­щен­ные одеж­ды, вме­сте отпра­ви­лись к лаге­рю вра­гов с теми же самы­ми, что и рань­ше, пред­ло­же­ни­я­ми. (2) Когда же эти мужи при­бы­ли и объ­яви­ли то, что им пору­чил сенат, Мар­ций даже им не дал отве­та по пово­ду того, что они пред­ла­га­ли, но посо­ве­то­вал уда­лить­ся и либо выпол­нить его пове­ле­ния, если хотят жить в мире, либо ожи­дать вой­ну, кото­рая при­дет пря­мо к горо­ду, и запре­тил впредь вести с ним пере­го­во­ры. (3) Так как рим­ляне потер­пе­ли неуда­чу и в этой попыт­ке, они, оста­вив вся­кую надеж­ду на заклю­че­ние мира, ста­ли гото­вить­ся к оса­де, поста­вив самых креп­ких вои­нов око­ло рва и у ворот, а на сте­нах — тех осво­бож­ден­ных уже от воен­ной служ­бы, кто еще был спо­со­бен пере­но­сить тяготы.

39. А их жены, как буд­то опас­ность была уже рядом, оста­вив бла­го­при­стой­ность домаш­ней жиз­ни, с пла­чем бежа­ли к хра­мам богов и про­сти­ра­лись перед ста­ту­я­ми: и каж­дое свя­щен­ное место было напол­не­но рыда­ни­я­ми и моль­ба­ми жен­щин, но осо­бен­но храм Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го. (2) Имен­но там одна из них, выде­ляв­ша­я­ся сво­им про­ис­хож­де­ни­ем и авто­ри­те­том, нахо­див­ша­я­ся тогда в рас­цве­те сил и самая спо­соб­ная здра­во рас­суж­дать, по име­ни Вале­рия, сест­ра Попли­ко­лы, одно­го из тех, кто осво­бо­дил государ­ство от царей, вста­ла, побуж­ден­ная неким боже­ст­вен­ным вну­ше­ни­ем, на самом вер­ху цоко­ля хра­ма и, позвав к себе осталь­ных жен­щин, преж­де все­го успо­ко­и­ла и обо­д­ри­ла их, про­ся не пугать­ся опас­но­сти. Затем Вале­рия заве­ри­ла, что есть у горо­да одна надеж­да на спа­се­ние, но она заклю­ча­ет­ся толь­ко в них, жен­щи­нах, если они согла­сят­ся сде­лать то, что нуж­но. (3) Тогда кто-то из них спро­сил: «И как же, мы, жен­щи­ны, смо­жем спа­сти роди­ну, когда даже муж­чи­ны отча­я­лись? Какая такая сила есть у нас, сла­бых и несчаст­ных?» — «Та, — отве­ти­ла Вале­рия, — что нуж­да­ет­ся не в ору­жии и кре­по­сти рук, ибо от это­го осво­бо­ди­ла нас при­ро­да, но в доб­ро­же­ла­тель­но­сти и крас­но­ре­чии». Когда же после это­го под­нял­ся крик и все ста­ли про­сить, чтобы Вале­рия пояс­ни­ла, в чем заклю­ча­ет­ся помощь, она гово­рит им: (4) «Давай­те в этой гряз­ной и рас­тре­пан­ной одеж­де, при­гла­сив осталь­ных жен­щин и взяв наших детей, пой­дем к дому Вету­рии, мате­ри Мар­ция. Поста­вив детей у ее колен⁴², будем со сле­за­ми умо­лять ее, чтобы, пожалев и нас, не при­чи­нив­ших ей ника­ко­го зла, и роди­ну, нахо­дя­щу­ю­ся в край­ней опас­но­сти, отпра­ви­лась в лагерь вра­гов, ведя вну­ков и их мать и всех нас — ибо давай­те после­ду­ем за ней вме­сте с детьми. Затем, чтобы она, став про­си­тель­ни­цей у сына, про­си­ла и умо­ля­ла его не при­чи­нять родине ника­ко­го непо­пра­ви­мо­го вреда. (5) Ведь овла­де­ют же им какое-нибудь состра­да­ние и чело­веч­ные мыс­ли, когда она будет пла­кать и молить. Не настоль­ко суро­вое и неуяз­ви­мое име­ет он серд­це, чтобы выне­сти вид мате­ри, про­стер­шей­ся у его колен».

40. А когда при­сут­ст­ву­ю­щие жен­щи­ны одоб­ри­ли ее речь, Вале­рия, попро­сив у богов при­дать их прось­бе убеди­тель­ность и при­вле­ка­тель­ность, вышла из свя­ти­ли­ща, и дру­гие после­до­ва­ли за ней. И после это­го, взяв с собой осталь­ных жен­щин, они все вме­сте отпра­ви­лись к дому мате­ри Мар­ция. Увидев же при­бли­жаю­щу­ю­ся тол­пу, жена Мар­ция Волум­ния, сидев­шая рядом со све­к­ро­вью, уди­ви­лась и спро­си­ла: «С какой целью вы, жен­щи­ны, при­шли во мно­же­стве в несчаст­ный и уни­жен­ный дом?» И Вале­рия отве­ти­ла: (2) «Нахо­дясь в край­ней опас­но­сти — и сами, и вот эти малые дет­ки, — мы обра­ти­лись как про­си­тель­ни­цы к тебе, о Вету­рия, к одной-един­ст­вен­ной защи­те, закли­ная тебя, преж­де все­го, пожа­леть общую роди­ну: ее, еще нико­гда нико­му не под­чи­няв­шу­ю­ся, не дай вольскам лишить сво­бо­ды, если даже, допу­стим, они поща­дят ее, одер­жав победу, и не будут стре­мить­ся совер­шен­но уни­что­жить. Затем — умо­ляя за нас самих и за этих несчаст­ных малы­шей, чтобы не под­верг­лись мы бес­чин­ствам вра­гов, не будучи повин­ны ни в одном из постиг­ших вас несча­стий. (3) Если оста­лось у тебя в душе сколь­ко-нибудь доб­роты и чело­веч­но­сти, посо­чув­ст­вуй, о Вету­рия, нам, как жен­щи­на жен­щи­нам, соучаст­во­вав­шим неко­гда вме­сте с тобой в свя­щен­ном и мир­ском, и, взяв с собой Волум­нию, доб­рую жену, и ее детей, и нас, про­си­тель­ниц, с эти­ми вот дет­ка­ми, хотя бы одних знат­ных, иди к сыну и уго­ва­ри­вай его, и неот­ступ­но умо­ляй, и не пре­кра­щай упра­ши­вать, доби­ва­ясь у него одной мило­сти вза­мен мно­гих — чтобы он заклю­чил мир с соб­ст­вен­ны­ми граж­да­на­ми и вер­нул­ся на роди­ну, желаю­щую воз­вра­тить его. Ведь ты убедишь его, будь уве­ре­на, и не отвергнет тебя, про­стер­шу­ю­ся у его ног, бла­го­че­сти­вый сын. (4) Вер­нув же сына в род­ной город, ты и сама без­услов­но обре­тешь бес­смерт­ную сла­ву, изба­вив оте­че­ство от столь боль­шой опас­но­сти и стра­ха, и явишь­ся при­чи­ной опре­де­лен­но­го ува­же­ния к нам со сто­ро­ны муж­чин, посколь­ку имен­но мы пре­кра­тим вой­ну, кото­рую они не смог­ли оста­но­вить, и мы пред­ста­нем дей­ст­ви­тель­но потом­ка­ми тех жен­щин, кото­рые сами, став посред­ни­ка­ми, пре­кра­ти­ли вой­ну, вспых­нув­шую у Рому­ла про­тив саби­нян⁴³, и сде­ла­ли город из мало­го вели­ким, соеди­нив и пред­во­ди­те­лей, и наро­ды. (5) Пре­крас­но, о Вету­рия, под­верг­нуть­ся опас­но­сти, чтобы обре­сти сно­ва сына, осво­бо­дить роди­ну, спа­сти соб­ст­вен­ных сограж­да­нок, оста­вить потом­кам после себя бес­смерт­ную сла­ву сво­ей доб­ле­сти. Ока­жи нам милость доб­ро­воль­но и охот­но, но пото­ро­пись, о Вету­рия: ведь поло­же­ние крайне опас­но и не допус­ка­ет обсуж­де­ния или про­мед­ле­ния».

41. Ска­зав имен­но это и про­лив мно­го слез, она замол­ча­ла. Когда же и осталь­ные жен­щи­ны нача­ли жало­вать­ся и обра­щать­ся с мно­го­чис­лен­ны­ми прось­ба­ми, Вету­рия, немно­го помед­лив и запла­кав, мол­ви­ла: «К сла­бой и ничтож­ной надеж­де при­бег­ли вы, о Вале­рия, — к помо­щи от нас, несчаст­ных жен­щин, у кото­рых име­ют­ся любовь к родине и жела­ние спа­сти граж­дан, каки­ми бы они ни были, но отсут­ст­ву­ют сила и воз­мож­ность делать то, что мы хотим. (2) Ведь Мар­ций отвер­нул­ся от нас, Вале­рия, с тех пор как народ вынес ему этот при­скорб­ный при­го­вор, и воз­не­на­видел всю свою семью вме­сте с роди­ной: и это мы можем ска­зать вам, услы­шав не от кого-то ино­го, а от само­го Мар­ция. Ибо когда после осуж­де­ния на про­цес­се он в сопро­вож­де­нии дру­зей вер­нул­ся домой и застал нас сидя­щи­ми в тра­ур­ных руби­щах, подав­лен­ных, дер­жа­щих у колен его детей и, что есте­ствен­но, рыдаю­щих и опла­ки­ваю­щих судь­бу, пред­сто­я­щую нам, как толь­ко лишим­ся его, он, встав немно­го поодаль от нас, без слез, слов­но камень, и непре­клон­ный, ска­зал: (3) “О мать, а так­же ты, Волум­ния, наи­луч­шая из жен, поте­рян для вас Мар­ций, изгнан­ный граж­да­на­ми, посколь­ку был бла­го­ро­ден и любил свой город и мно­го тяж­ких трудов пере­нес за роди­ну. Но сно­си­те несча­стья так, как подо­ба­ет достой­ным жен­щи­нам, не совер­шая ниче­го постыд­но­го или низ­ко­го, и деток этих — уте­ше­ние за мое отсут­ст­вие — вос­пи­ты­вай­те достой­но вас и наше­го рода. Пусть боги дадут им, когда они повзрос­ле­ют, судь­бу луч­шую, чем у отца, а доб­лесть — не хуже. Так что про­щай­те. Ибо я уже ухо­жу, покидая город, более не име­ю­щий места для доб­лест­ных людей. И вы, о боги-покро­ви­те­ли дома, и отчий очаг, и боже­ства, оби­таю­щие в этом месте⁴⁴, — про­щай­те!” (4) Когда же он это изрек, мы, несчаст­ные, изда­вая вопли, каких тре­бо­ва­ло наше горе, и бия себя в грудь, окру­жи­ли его, чтобы обнять­ся в послед­ний раз — из этих детей я вела стар­ше­го, а млад­ше­го дер­жа­ла на руках мать — но он, отвер­нув­шись и оттолк­нув нас, заявил: “Боль­ше не будет с это­го вре­ме­ни Мар­ций тво­им сыном, мать, но отня­ла у тебя роди­на кор­миль­ца в ста­ро­сти, и не твой он муж с это­го дня, о Волум­ния, но пусть ты будешь счаст­ли­ва, вый­дя замуж за дру­го­го, более удач­ли­во­го, чем я, и не ваш он отец отныне, о дети люби­мей­шие, но вы, сироты, лишен­ные отца, буде­те вос­пи­ты­вать­ся у этих жен­щин, пока не повзрос­ле­е­те”. (5) Ска­зав это, но не рас­по­рядив­шись и не пору­чив ниче­го, не сооб­щив, куда направ­ля­ет­ся, ушел из дома один, о жен­щи­ны, без рабов, без средств, не взяв, несчаст­ный, даже на один день про­до­воль­ст­вия из сво­его хозяй­ства. И вот уже чет­вер­тый год — с тех пор как он нахо­дит­ся в изгна­нии вне роди­ны — он счи­та­ет всех нас чужи­ми себе, ниче­го не пишет, не изве­ща­ет, не жела­ет ниче­го знать насчет нас. (6) Для такой-то души, столь суро­вой и неуяз­ви­мой, Вале­рия, какую будут иметь силу прось­бы от нас, кому он не уде­лил ни объ­я­тий, ни поце­лу­ев, ни какой-нибудь дру­гой лас­ки, ухо­дя из дома в послед­ний раз?

42. Но даже если вы это­го хоти­те, о жен­щи­ны, и непре­мен­но жела­е­те увидеть нас в непо­до­баю­щей роли, пред­ставь­те себе, что мы явим­ся к нему — и я, и Волум­ния с детьми, — какие сло­ва сна­ча­ла ска­жу ему я, мать, и с какой прось­бой обра­щусь к сыну? Рас­ска­жи­те и научи­те меня! При­зо­ву ли поща­дить соб­ст­вен­ных сограж­дан, кои­ми был изгнан из оте­че­ства, и при­том не совер­шив ника­ко­го пре­ступ­ле­ния?! Стать мило­серд­ным и сочув­ст­ву­ю­щим по отно­ше­нию к пле­бе­ям, от кото­рых не увидел ни мило­сер­дия, ни сочув­ст­вия?! И, сле­до­ва­тель­но, поки­нуть и пре­дать тех, кто при­нял его в изгна­нии, кто, пре­тер­пев от него рань­ше мно­го бед, явил по отно­ше­нию к нему не нена­висть вра­гов, а доб­ро­же­ла­тель­ность дру­зей и род­ст­вен­ни­ков?! (2) С каки­ми чув­ства­ми я буду тре­бо­вать, чтобы сын любил тех, кто погу­бил его, и вредил тем, кто спас?! Не тако­вы речи мате­ри, нахо­дя­щей­ся в здра­вом уме, к сыну или жены, рас­суж­даю­щей долж­ным обра­зом, к мужу. И вы, жен­щи­ны, не при­нуж­дай­те нас про­сить у него то, что ни по отно­ше­нию к людям не явля­ет­ся спра­вед­ли­вым, ни по отно­ше­нию к богам — бла­го­че­сти­вым, но поз­воль­те нам, несчаст­ным, как уж пали мы по воле судь­бы, оста­вать­ся уни­жен­ны­ми, не испы­ты­вая еще боль­ше­го позо­ра».

43. А когда она замол­ча­ла, такой плач под­нял­ся сре­ди при­сут­ст­ву­ю­щих жен­щин и такое рыда­ние охва­ти­ло дом, что крик был услы­шан в зна­чи­тель­ной части горо­да и ули­цы рядом с домом запол­ни­лись наро­дом. (2) Тогда и Вале­рия опять ста­ла выска­зы­вать дру­гие про­стран­ные и про­чув­ст­во­ван­ные прось­бы, и осталь­ные жен­щи­ны, близ­кие обе­им в силу друж­бы или род­ства, оста­ва­лись там, неот­ступ­но умо­ляя и при­па­дая к коле­ням, так что Вету­рия, не зная, как ей вытер­петь их при­чи­та­ния и мно­го­чис­лен­ные прось­бы, усту­пи­ла и пообе­ща­ла совер­шить посоль­ство ради отчиз­ны, взяв с собой жену и детей Мар­ция, а так­же желаю­щих из про­чих граж­да­нок. (3) Итак, весь­ма обра­до­вав­шись и при­звав богов помочь им в их надеж­дах, они уда­ли­лись из дома и сооб­щи­ли о слу­чив­шем­ся кон­су­лам. Те же, вос­хва­лив их усер­дие, созва­ли сенат и ста­ли выяс­нять мне­ния отно­си­тель­но похо­да жен­щин, сто­ит ли раз­ре­шать им. В ито­ге, речей было ска­за­но мно­го и мно­ги­ми, и вплоть до вече­ра про­дол­жа­ли обсуж­дать, что сле­ду­ет делать. (4) Ибо одни дока­зы­ва­ли, что для государ­ства явля­ет­ся нема­лым риском поз­во­лить жен­щи­нам вме­сте с детьми отпра­вить­ся в лагерь вра­гов: ведь если те, пре­зрев широ­ко при­знан­ные свя­щен­ные пра­ва в отно­ше­нии послов и моля­щих о помо­щи, решат более не отпус­кать жен­щин, то их город будет захва­чен без боя. Они пред­ла­га­ли раз­ре­шить пой­ти одним толь­ко род­ст­вен­ни­цам Мар­ция вме­сте с его детьми. Дру­гие же счи­та­ли, что и этим жен­щи­нам не сле­ду­ет поз­во­лять уйти, и даже убеж­да­ли усерд­но их сте­речь, чтобы, при­знав их залож­ни­ца­ми, иметь пору­кой от вра­гов, что ниче­го ужас­но­го город от тех не испы­та­ет. (5) Одна­ко третьи сове­то­ва­ли всем желаю­щим жен­щи­нам пре­до­ста­вить сво­бод­ный выход, чтобы род­ст­вен­ни­цы Мар­ция с бо́льшим досто­ин­ст­вом похо­да­тай­ст­во­ва­ли за роди­ну. А что ниче­го страш­но­го с ними не слу­чит­ся, гаран­та­ми это­го, дока­зы­ва­ли, ста­нут, во-пер­вых, боги, кото­рым жен­щи­ны будут посвя­ще­ны, преж­де чем обра­тить­ся с прось­ба­ми, затем — сам чело­век, к кото­ро­му они соби­ра­лись отпра­вить­ся, веду­щий жизнь чистую и неза­пят­нан­ную ника­ким неспра­вед­ли­вым и нече­сти­вым дея­ни­ем. (6) Все-таки победи­ло пред­ло­же­ние поз­во­лить жен­щи­нам пой­ти, заклю­чав­шее в себе вели­чай­шую хва­лу обо­им: сена­ту — за муд­рость, посколь­ку он наи­луч­шим обра­зом сумел пред­видеть буду­щее, ничуть не сму­тив­шись опас­но­стью, кото­рая была столь вели­ка, а Мар­цию — за бла­го­че­стие, ибо, явля­ясь вра­гом, он тем не менее поль­зо­вал­ся дове­ри­ем, что не совер­шит ника­ко­го нече­сти­во­го поступ­ка про­тив сла­бей­шей части обще­ства, обре­тя над ней власть. (7) И как толь­ко сенат­ское поста­нов­ле­ние было запи­са­но, кон­су­лы отпра­ви­лись на пло­щадь и, созвав народ­ное собра­ние, хотя было уже тем­но, разъ­яс­ни­ли реше­ния сена­та и объ­яви­ли, чтобы на рас­све­те все при­шли к воротам про­во­дить ухо­дя­щих жен­щин. Они ска­за­ли так­же, что поза­ботят­ся о самом необ­хо­ди­мом.

44. Итак, когда уже бли­зил­ся рас­свет, жен­щи­ны, ведя детей, с факе­ла­ми при­шли к дому Вету­рии и, взяв ее с собой, напра­ви­лись к воротам. А кон­су­лы, под­гото­вив как мож­но боль­ше упря­жек мулов, пово­зок и про­чих средств пере­дви­же­ния, поса­ди­ли на них жен­щин и дол­го про­во­жа­ли их. Сопро­вож­да­ли их так­же и чле­ны сена­та, и мно­гие про­чие граж­дане с обе­та­ми, похва­ла­ми и прось­ба­ми, при­да­вая их похо­ду боль­ше блес­ка. (2) И как толь­ко при­бли­жаю­щи­е­ся жен­щи­ны еще изда­ли ста­ли хоро­шо вид­ны вои­нам из лаге­ря, Мар­ций посы­ла­ет несколь­ких всад­ни­ков, при­ка­зав выяс­нить, что за тол­па под­хо­дит из горо­да и ради чего они яви­лись. Узнав же от них, что идут рим­ские жен­щи­ны, ведя детей, а впе­ре­ди них его мать, жена и сыно­вья, он преж­де все­го уди­вил­ся отва­ге жен­щин, если они реши­лись пой­ти с детьми в лагерь вра­гов без муж­ской охра­ны, и к тому же не заботясь о стыд­ли­во­сти, подо­баю­щей жен­щи­нам сво­бод­ным и доб­ро­де­тель­ным, что воз­бра­ня­ет пока­зы­вать­ся перед незна­ко­мы­ми муж­чи­на­ми, и не испу­гав­шись опас­но­стей, кото­рым, как мож­но было ожи­дать, они под­верг­нут­ся, если вра­ги, пред­по­чтя свой инте­рес спра­вед­ли­во­сти, воз­на­ме­рят­ся полу­чить от них выго­ду и поль­зу. (3) И когда они были уже близ­ко, он решил встре­тить мать, вый­дя из лаге­ря с немно­ги­ми сопро­вож­даю­щи­ми, кро­ме того, при­ка­зал лик­то­рам отло­жить секи­ры, кото­рые, по обы­чаю, носи­ли перед вое­на­чаль­ни­ка­ми, и, как толь­ко он ока­жет­ся рядом с мате­рью, — опу­стить фас­ции⁴⁵. (4) Есть у рим­лян обы­чай имен­но так посту­пать, когда те, кто име­ет мень­шую власть, встре­ча­ют более высо­ких по поло­же­нию долж­ност­ных лиц, что соблюда­ет­ся вплоть до наше­го вре­ме­ни. Несо­мнен­но, сле­дуя подоб­но­му обык­но­ве­нию того вре­ме­ни, Мар­ций, как буд­то ему пред­сто­я­ло явить­ся к выс­шей вла­сти, отло­жил все зна­ки соб­ст­вен­ной долж­но­сти. Столь вели­ки были его почти­тель­ность и забота об ува­же­нии к сво­ей семье.

45. Когда же они при­бли­зи­лись друг к дру­гу, пер­вой мать подо­шла к нему, чтобы попри­вет­ст­во­вать, — оде­тая в тра­ур­ное руби­ще и гла­за иссу­шив­шая сле­за­ми, вызы­ваю­щая боль­шую жалость. Увидев ее, Мар­ций, до тех пор неумо­ли­мый и суро­вый, спо­соб­ный про­ти­во­сто­ять всем тяготам, ока­зал­ся уже не в состо­я­нии сле­до­вать сво­им прин­ци­пам: чув­ства быст­ро взя­ли верх, и он, обняв мать, стал цело­вать ее и назы­вать самы­ми неж­ны­ми сло­ва­ми и в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни, про­ли­вая сле­зы, береж­но под­дер­жи­вал ее, лишив­шу­ю­ся сил и оседаю­щую на зем­лю. А после того как вдо­воль полу­чил мате­рин­ских ласк, он попри­вет­ст­во­вал жену, подо­шед­шую с детьми, и ска­зал: (2) «Посту­пок доб­ро­де­тель­ной жены совер­ши­ла ты, о Волум­ния, остав­шись у моей мате­ри и не поки­нув ее в оди­но­че­стве, и мне тем самым пре­под­нес­ла при­ят­ней­ший из всех даров». После это­го он при­влек к себе каж­до­го из сыно­вей и, воздав им подо­баю­щие отцу лас­ки, сно­ва обра­тил­ся к мате­ри и пред­ло­жил ска­зать, о чем она при­шла про­сить. А она отве­ти­ла, что будет гово­рить в при­сут­ст­вии всех, ибо не соби­ра­ет­ся про­сить о чем-либо нече­сти­вом, и при­зва­ла его рас­по­ло­жить­ся на том месте, где он обыч­но заседал, тво­ря суд вои­нам. (3) И Мар­ций охот­но при­нял пред­ло­же­ние, несо­мнен­но, чтобы выска­зать мно­го обос­но­ван­ных воз­ра­же­ний на ее обра­ще­ние и чтобы дать ответ в удоб­ном для тол­пы месте. При­дя же к три­бу­на­лу⁴⁶, он преж­де все­го при­ка­зал лик­то­рам снять оттуда куруль­ное крес­ло⁴⁷ и уста­но­вить его на зем­ле, счи­тая, что не дол­жен зани­мать место выше мате­ри и исполь­зо­вать по отно­ше­нию к ней какие-либо атри­бу­ты вла­сти. Затем, уса­див рядом самых выдаю­щих­ся вое­на­чаль­ни­ков и млад­ших коман­ди­ров и поз­во­лив при­сут­ст­во­вать всем осталь­ным, кто жела­ет, он пове­лел мате­ри гово­рить.

46. И вот Вету­рия, поста­вив рядом с собой жену Мар­ция, его детей и самых знат­ных из рим­ских жен­щин, сна­ча­ла ста­ла пла­кать, надол­го обра­тив взор к зем­ле, и вызва­ла у при­сут­ст­ву­ю­щих глу­бо­кое сочув­ст­вие. Затем, взяв себя в руки, она мол­ви­ла: (2) «Эти жен­щи­ны, о сын мой Мар­ций, осо­зна­вая, какие наси­лия и про­чие бед­ст­вия слу­чат­ся с ними, если наш город ока­жет­ся под вла­стью вра­гов, и отча­яв­шись в любой дру­гой помо­щи, после того как ты дал над­мен­ные и суро­вые отве­ты их мужьям, пред­ла­гав­шим пре­кра­тить вой­ну, обра­ти­лись, при­ведя детей и обла­чив­шись в эти тра­ур­ные руби­ща, ко мне, тво­ей мате­ри, и к Волум­нии, тво­ей супру­ге, про­ся не допу­стить, чтобы им при­шлось изведать от тебя вели­чай­шие из чело­ве­че­ских зол: ведь они ни в чем, — ни в боль­шем, ни в мень­шем, — не погре­ши­ли про­тив нас, напро­тив, про­яви­ли и пол­ное бла­го­же­ла­тель­ство, когда мы были счаст­ли­вы, и глу­бо­кое сочув­ст­вие, когда мы попа­ли в беду. (3) Дей­ст­ви­тель­но, мы можем заве­рить, что с тех пор, как ты поки­нул роди­ну, а мы оста­лись одни и уже без вся­ко­го вли­я­ния, они посто­ян­но при­хо­ди­ли к нам, уте­ша­ли в наших бедах и сочув­ст­во­ва­ли нам. Так вот, пом­ня об этом, я и твоя жена, живу­щая со мной, не отверг­ли их моль­бы, но реши­лись, о чем они про­си­ли нас, пой­ти к тебе и обра­тить­ся с прось­бой за оте­че­ство».

47. Но, хотя она еще не закон­чи­ла речь, Мар­ций пре­рвал ее и ска­зал: «Желая невоз­мож­но­го, мать, ты при­шла, пред­ла­гая мне пре­дать изгнав­шим меня тех, кто при­нял, и лишив­шим меня все­го соб­ст­вен­но­го — тех, кто охот­но ока­зал вели­чай­шие из чело­ве­че­ских бла­го­де­я­ний. Им, полу­чая эту власть, я пре­до­ста­вил богов и боже­ства пору­кой того, что не пре­дам их государ­ство и не пре­кра­щу вой­ну, если это не будет угод­но всем вольскам. (2) Итак, чтя богов, кои­ми клял­ся, и ува­жая людей, кото­рым пору­чил­ся в вер­но­сти, я буду вое­вать с рим­ля­на­ми до кон­ца. Но если они вер­нут вольскам их зем­лю, кото­рую удер­жи­ва­ют силой, и при­зна­ют их дру­зья­ми, пре­до­став­ляя им равен­ство во всем, подоб­но лати­нам, тогда я пре­кра­щу вой­ну с рим­ля­на­ми: ина­че же — нет. (3) Ну, а вы, о жен­щи­ны, сту­пай­те и ска­жи­те это мужьям, убеж­дай­те их не дер­жать­ся вопре­ки спра­вед­ли­во­сти за чужое доб­ро, но быть доволь­ны­ми, если им поз­во­лят вла­деть соб­ст­вен­ным, а что каса­ет­ся иму­ще­ства воль­сков, кото­рым рим­ляне обла­да­ют, захва­тив на войне, — не дожи­дать­ся, пока оно будет отня­то у них вольска­ми опять же вой­ной. Ведь победи­те­лям не будет доста­точ­но толь­ко свое вер­нуть, но они захотят завла­деть и соб­ст­вен­но­стью самих побеж­ден­ных. Итак, если рим­ляне, цеп­ля­ясь за то, что им вовсе не при­над­ле­жит, в сво­ей гор­дыне решат­ся вытер­петь все, что бы ни было, тогда вы буде­те обви­нять в гряду­щих бед­ст­ви­ях их, а не Мар­ция и не воль­сков и нико­го дру­го­го из людей. (4) Тебя же, о мать, я, как твой сын, в свою оче­редь вновь молю не при­зы­вать меня к нече­сти­вым и непра­вед­ным дея­ни­ям и не счи­тать вра­га­ми самых близ­ких род­ст­вен­ни­ков, при­мкнув к враж­деб­ней­шим мне и тебе самой людям, но, ока­зав­шись у меня (что спра­вед­ли­во), жить в том оте­че­стве, где я живу, и в том доме, кото­рый я при­об­рел, поль­зо­вать­ся мои­ми поче­стя­ми и наслаж­дать­ся моей сла­вой, счи­тая дру­зья­ми и вра­га­ми тех же, что и я. Еще про­шу немед­лен­но сло­жить с себя тра­ур, кото­рый ты, несчаст­ная, при­ня­ла из-за мое­го изгна­ния, и пре­кра­тить нака­зы­вать меня этим сво­им оде­я­ни­ем. (5) Ведь про­чие бла­га, о мать, доста­лись мне от богов и людей луч­шие, чем ожи­дал, и бо́льшие, чем меч­тал, но глу­бо­ко запав­шее в душу бес­по­кой­ство за тебя, кото­рую я не отбла­го­да­рил в ста­ро­сти сво­и­ми забота­ми, сде­ла­ло мою жизнь горь­кой и не име­ю­щей поль­зы от всех этих благ. Если же ты зай­мешь свое место рядом со мной и согла­сишь­ся разде­лить со мной все мои дела, то более мне ниче­го не нуж­но будет из чело­ве­че­ских благ».

48. А когда Мар­ций умолк, Вету­рия, выждав немно­го вре­ме­ни, пока не пре­кра­ти­лись гром­кие и про­дол­жи­тель­ные вос­хва­ле­ния со сто­ро­ны окру­жаю­щих, гово­рит ему: «Да я же и не пред­ла­гаю, чтобы ты, о сын мой Мар­ций, пре­дал воль­сков, кото­рые, при­няв тебя, изгнан­ни­ка, дове­ри­ли коман­до­ва­ние над собой и удо­сто­и­ли осталь­ных поче­стей, и не хочу, чтобы ты в нару­ше­ние согла­ше­ний и клятв, кото­рые дал им, когда при­ни­мал под нача­ло вой­ска, еди­но­лич­но, без обще­го согла­сия, пре­кра­тил враж­ду. Не думай, что твоя мать настоль­ко выжи­ла из ума, чтобы при­зы­вать люби­мо­го и един­ст­вен­но­го сына к позор­ным и нече­сти­вым дея­ни­ям. (2) А желаю я, чтобы ты отка­зал­ся от вой­ны при общем согла­сии воль­сков, убедив их стать уме­рен­нее в отно­ше­нии мир­но­го дого­во­ра и заклю­чить мир, выгод­ный и почет­ный для обо­их наро­дов. И это мог­ло бы про­изой­ти, если бы теперь ты под­нял и увел вой­ско, пред­ва­ри­тель­но заклю­чив годич­ное пере­ми­рие, а в тече­ние это­го сро­ка, обме­ни­ва­ясь посла­ми, доби­вал­ся бы истин­ной друж­бы и проч­но­го при­ми­ре­ния. (3) И будь уве­рен: рим­ляне, убеж­дае­мые уго­во­ра­ми и прось­ба­ми, будут гото­вы сде­лать все, насколь­ко не ока­жет­ся пре­пят­ст­ви­ем что-либо невы­пол­ни­мое или какое-нибудь иное бес­че­стие, име­ю­ще­е­ся в усло­ви­ях дого­во­ра, но под при­нуж­де­ни­ем, как, напри­мер, ты ныне тре­бу­ешь, они, пожа­луй, ни в чем нико­гда вам не усту­пят, ни в боль­шем, ни в мень­шем, что ты можешь уяс­нить из мно­гих дру­гих при­ме­ров, а за послед­нее вре­мя — из тех усту­пок, кото­рые они сде­ла­ли лати­нам, когда те сло­жи­ли ору­жие. Конеч­но, воль­ски сей­час чрез­мер­но само­на­де­ян­ны, что слу­ча­ет­ся при боль­шом успе­хе. (4) Одна­ко, если ты будешь учить их, что вся­кий мир луч­ше любой вой­ны, а доб­ро­воль­ное согла­ше­ние дру­зей проч­нее, чем уступ­ки, сде­лан­ные по необ­хо­ди­мо­сти, и что муд­рым людям свой­ст­вен­но рас­по­ря­жать­ся судь­бой по сво­е­му усмот­ре­нию, когда, по их мне­нию, дела идут хоро­шо, но когда они попа­да­ют в тяже­лое и сквер­ное поло­же­ние — не под­чи­нять­ся ниче­му позор­но­му, и если ты при­ведешь про­чие, сколь­ко най­дет­ся, веду­щие к крото­сти и чело­веч­но­сти поучи­тель­ные изре­че­ния, кото­рые вы, кто зани­ма­ет­ся государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, луч­ше всех зна­е­те⁴⁸, то будь уве­рен, что воль­ски по сво­ей воле уме­рят гор­ды­ню, под вли­я­ни­ем кото­рой ныне нахо­дят­ся, и дадут тебе власть вер­шить все, что, как ты счи­та­ешь, при­не­сет им поль­зу. (5) Если же они ста­нут про­ти­вить­ся тебе и не одоб­рят твои сло­ва, кичась успе­ха­ми, слу­чив­ши­ми­ся у них бла­го­да­ря тебе и тво­е­му руко­вод­ству, как буд­то те посто­ян­но будут иметь место, откры­то отка­жись от коман­до­ва­ния у них и не ста­но­вись ни пре­да­те­лем для дове­рив­ших­ся тебе, ни вра­гом для самых близ­ких людей: ведь и то и дру­гое нече­сти­во. Я при­шла про­сить тебя пре­до­ста­вить мне с тво­ей сто­ро­ны, сын мой Мар­ций, имен­но это, что не совсем уж невоз­мож­но, как ты утвер­жда­ешь, и чисто от вся­ких непра­вед­ных и нече­сти­вых помыс­лов.

49. Да, но ты боишь­ся при­об­ре­сти дур­ную сла­ву, если сде­ла­ешь то, к чему я при­зы­ваю тебя, пола­гая, что будешь обви­нен в небла­го­дар­но­сти по отно­ше­нию к бла­го­де­те­лям, кто, при­няв тебя — вра­га, дал уча­стие во всех бла­гах, на кото­рые име­ют пра­во их урож­ден­ные граж­дане: ведь имен­но это ты посто­ян­но под­чер­ки­ва­ешь в сво­их речах. (2) Все же, раз­ве ты не отбла­го­да­рил их мно­ги­ми пре­крас­ны­ми дела­ми и не пре­взо­шел, без­услов­но, без­мер­но­стью и коли­че­ст­вом сво­их услуг бла­го­де­я­ния с их сто­ро­ны? Воль­сков, счи­тав­ших доста­точ­ным и вели­чай­шим из всех благ, если они живут в сво­бод­ном оте­че­стве, ты не толь­ко сде­лал совер­шен­но само­сто­я­тель­ны­ми в соб­ст­вен­ных делах, но и при­вел к тому, что они уже обсуж­да­ют, луч­ше ли для них уни­что­жить рим­скую власть или при­нять в ней рав­ное уча­стие, уста­но­вив общее граж­дан­ство! (3) Я уж воз­дер­жи­ва­юсь гово­рить, каким коли­че­ст­вом воен­ной добы­чи ты укра­сил их горо­да и сколь боль­ши́е богат­ства даро­вал участ­ни­кам сво­их похо­дов. И ты в самом деле пола­га­ешь, что они, став бла­го­да­ря тебе столь силь­ны­ми и достиг­нув тако­го про­цве­та­ния, не будут доволь­ны теми бла­га­ми, какие ныне име­ют, но ста­нут сер­дить­ся на тебя и него­до­вать, если ты их рука­ми не про­льешь и кровь сво­ей роди­ны? Я так не думаю. (4) Оста­ет­ся у меня еще один довод — вес­кий, если будешь судить о нем разум­но, но сла­бый, если в гне­ве, — каса­тель­но неспра­вед­ли­во нена­види­мо­го тобой оте­че­ства. Ведь не в здра­вом уме и не по обы­ча­ям пред­ков управ­ля­е­мое вынес­ло оно непра­вед­ный при­го­вор про­тив тебя, но боль­ное и рас­ка­чи­вае­мое силь­ной бурей. И не все оте­че­ство тогда под­дер­жа­ло это реше­ние, а худ­шая часть в нем, после­до­вав­шая за дур­ны­ми вождя­ми. (5) Если же и в самом деле так счи­та­ли не толь­ко наи­худ­шие граж­дане, но и все осталь­ные, и ты был изгнан ими за то, что не луч­шим обра­зом управ­лял обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, то и тогда тебе не подо­ба­ло быть столь зло­па­мят­ным по отно­ше­нию к соб­ст­вен­ной родине. Ведь, несо­мнен­но, мно­гим дру­гим поли­ти­че­ским дея­те­лям, исхо­див­шим из наи­луч­ших побуж­де­ний, при­шлось испы­тать подоб­ное. И так­же, без­услов­но, мало таких, кому, по при­чине при­знан­ной доб­ле­сти, не про­ти­во­дей­ст­во­ва­ла неспра­вед­ли­вая зависть со сто­ро­ны сограж­дан. (6) Но, Мар­ций, все бла­го­род­ные люди пере­но­сят несча­стья по-чело­ве­че­ски и тер­пе­ли­во и выби­ра­ют горо­да, посе­лив­шись в кото­рых они не будут при­чи­нять родине ника­ко­го бес­по­кой­ства. Так посту­пил и Тарк­ви­ний по про­зви­щу Кол­ла­тин (доста­точ­но одно­го при­ме­ра и при­том из соб­ст­вен­но­го про­шло­го), кото­рый при­нял уча­стие в осво­бож­де­нии граж­дан от тира­нов, но впо­след­ст­вии был перед ними окле­ве­тан, — яко­бы он содей­ст­ву­ет тира­нам вер­нуть­ся назад, — и поэто­му сам был изгнан из оте­че­ства⁴⁹. Одна­ко он не стал питать зло­бу про­тив изгнав­ших его и не пытал­ся идти вой­ной на род­ное государ­ство, при­вле­кая на свою сто­ро­ну тира­нов, и не совер­шал дей­ст­вий, под­твер­ждаю­щих обви­не­ния, но, уда­лив­шись в нашу мет­ро­по­лию Лави­ний, про­жил там всю осталь­ную жизнь, оста­ва­ясь пат­риотом и дру­гом родине.

50. Впро­чем, пусть будет имен­но так и пусть поз­во­ле­но тем, кто испы­тал ужас­ные обиды, не про­во­дить раз­ли­чие, свои ли при­чи­ни­ли зло или чужие, но него­до­вать на всех оди­на­ко­во: тем не менее раз­ве недо­ста­точ­ное удо­вле­тво­ре­ние ты взыс­кал с оскор­бив­ших тебя, пре­вра­тив их луч­шую зем­лю в паст­би­ще для овец, пол­но­стью раз­ру­шив союз­ные горо­да, кото­ры­ми рим­ляне обла­да­ли, при­об­ре­тя ценой боль­ших трудов, и вот уже тре­тий год под­вер­гая их край­ней нехват­ке необ­хо­ди­мых вещей? Но ты дово­дишь свой дикий и неисто­вый гнев вплоть даже до пора­бо­ще­ния и уни­что­же­ния само­го их государ­ства. (2) И к тому же ты не про­явил ува­же­ния ни к послам, отправ­лен­ным сена­том, — тво­им дру­зьям и достой­ным людям, кото­рые при­шли, неся тебе осво­бож­де­ние от обви­не­ний и раз­ре­ше­ние вер­нуть­ся домой, — ни к жре­цам, кото­рых затем отпра­вил город, стар­цам, про­сти­рав­шим свя­щен­ные вен­ки богов: но ты и их про­гнал, дав отве­ты над­мен­ные и в пове­ли­тель­ном тоне, как побеж­ден­ным. (3) Я не знаю, как мне одоб­рить эти суро­вые и высо­ко­мер­ные при­тя­за­ния, выхо­дя­щие за пре­де­лы чело­ве­че­ской при­ро­ды, когда вижу, что для всех людей в каче­стве помо­щи и спо­со­ба изви­нить­ся, если они в чем посту­па­ют неспра­вед­ли­во друг с дру­гом, при­ду­ма­ны олив­ко­вые вет­ви и прось­бы⁵⁰, кото­ры­ми гасит­ся любой гнев и чело­век вме­сто нена­ви­сти испы­ты­ва­ет жалость к вра­гу, а те, кто высо­ко­мер­но повел себя и над­мен­но отнес­ся к моль­бам про­си­те­лей, — все они навле­ка­ют на себя гнев богов и закан­чи­ва­ют несчаст­ным исхо­дом. (4) Ведь в первую оче­редь, конеч­но, сами боги, уста­но­вив­шие и пере­дав­шие нам эти обы­чаи, снис­хо­ди­тель­ны к чело­ве­че­ским про­ступ­кам и сго­вор­чи­вы, и уже мно­гие люди, силь­но про­тив них гре­шив­шие, смяг­чи­ли гнев их молит­ва­ми и жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми. Раз­ве толь­ко, Мар­ций, ты счи­та­ешь, что гнев у богов смер­тен, а у людей — бес­смер­тен! Так вот, ты посту­пишь спра­вед­ли­во и как подо­ба­ет тебе само­му и родине, про­стив ей обиды, когда она рас­ка­и­ва­ет­ся, жела­ет при­ми­ре­ния и все, что рань­ше отня­ла, ныне тебе воз­вра­ща­ет.

51. Но если ты дей­ст­ви­тель­но к родине отно­сишь­ся непри­ми­ри­мо, пре­до­ставь, о сын мой, эту честь и милость мне, от кого ты име­ешь дары не само­го мало­го зна­че­ния и не такие, на кото­рые смог бы при­тя­зать еще кто-нибудь дру­гой, но вели­чай­шие и цен­ней­шие дары — тело и душу, бла­го­да­ря кото­рым ты при­об­рел все осталь­ное. Ведь эти ссуды ты име­ешь от меня, и это­го меня ничто не лишит — ни место, ни вре­мя, и те же бла­го­де­я­ния и мило­сти воль­сков или всех в сово­куп­но­сти осталь­ных людей не будут обла­дать такой силой, даже если ста­нут огром­ны­ми до небес, чтобы пере­черк­нуть и обой­ти пра­ва при­ро­ды. Все же ты навсе­гда оста­нешь­ся моим и мне преж­де всех будешь обя­зан бла­го­дар­но­стью за жизнь, и во всем, что бы я ни про­си­ла, будешь без­ого­во­роч­но помо­гать. (2) Ибо закон при­ро­ды опре­де­лил всем сопри­част­ным чув­ству и разу­му это пра­во, пола­га­ясь на кото­рое, сын мой Мар­ций, я так­же про­шу тебя не вести вой­ну про­тив роди­ны и ста­нов­люсь на пути тво­их насиль­ст­вен­ных дей­ст­вий. Так вот, или сна­ча­ла пер­вой при­не­си соб­ст­вен­но­руч­но в жерт­ву Фури­ям меня, про­ти­во­дей­ст­ву­ю­щую тебе мать, и тогда толь­ко берись за вой­ну про­тив роди­ны, или, стра­шась тяж­ко­го гре­ха мате­ре­убий­ства, усту­пи соб­ст­вен­ной мате­ри и доб­ро­воль­но ока­жи, о сын мой, эту милость. (3) Соот­вет­ст­вен­но, имея заступ­ни­ком и союз­ни­ком ука­зан­ный закон, кото­рый нико­гда ника­кое вре­мя не отме­нит, я не желаю, Мар­ций, ока­зать­ся из-за тебя един­ст­вен­ной, кто лишен поче­стей, кото­рые он мне дает. Но, чтобы я оста­ви­ла в покое этот закон, в свою оче­редь обра­ти вни­ма­ние на столь мно­го­чис­лен­ные и вели­кие вос­по­ми­на­ния о доб­рых делах: как я, взяв тебя мла­ден­ца, поки­ну­то­го отцом сироту, оста­лась ради тебя вдо­вой и вынес­ла все тяготы по вос­пи­та­нию, став тебе не толь­ко мате­рью, но и отцом, и кор­ми­ли­цей, и сест­рой, и всем самым доро­гим. (4) Когда же ты воз­му­жал, то, хотя у меня была тогда воз­мож­ность осво­бо­дить­ся от забот, вто­рич­но вый­дя замуж, вырас­тить дру­гих детей и обес­пе­чить себе проч­ные надеж­ды на под­держ­ку в ста­ро­сти, я не захо­те­ла это­го, но оста­лась у того же само­го оча­га и удо­воль­ст­во­ва­лась той же самой жиз­нью, в тебе одном пола­гая все свои радо­сти и инте­ре­сы. В этом ты обма­нул меня, отча­сти вынуж­ден­но, отча­сти по сво­ей воле, и сде­лал меня несчаст­ней­шей из всех мате­рей. Ведь какое вре­мя, с тех пор как вырас­ти­ла тебя до зре­ло­го воз­рас­та, про­ве­ла я без скор­би или стра­ха? Или когда же я име­ла от тебя радость в душе, глядя, как ты отправ­ля­ешь­ся на вой­ну за вой­ной, пред­при­ни­ма­ешь сра­же­ние за сра­же­ни­ем и полу­ча­ешь рану за раной?

52. А с тех пор как ты начал участ­во­вать в поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти и зани­мать­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми, какую-нибудь отра­ду я, мать, полу­чи­ла от тебя? Поис­ти­не, имен­но тогда я была наи­бо­лее несчаст­ной, видя тебя нахо­дя­щим­ся посреди граж­дан­ской рас­при. Ведь при той поли­ти­ке, при кото­рой ты казал­ся про­цве­таю­щим и был неукро­тим, борясь про­тив пле­бе­ев за ари­сто­кра­тию, все это напол­ня­ло меня стра­хом, когда я обду­мы­ва­ла чело­ве­че­скую жизнь, насколь­ко она зави­сит от ничтож­ных обсто­я­тельств, и из мно­гих рас­ска­зов и слу­ча­ев узна­ла, что выдаю­щим­ся людям про­ти­во­дей­ст­ву­ет какой-то боже­ст­вен­ный гнев или ведет вой­ну некая чело­ве­че­ская зависть: и, таким обра­зом, я досто­вер­но пред­ска­за­ла гряду­щие собы­тия — о, если бы это­го нико­гда не слу­чи­лось! Все же тебя, по край­ней мере, одо­ле­ло и похи­ти­ло из оте­че­ства обру­шив­ше­е­ся ярое недоб­ро­же­ла­тель­ство сограж­дан, а моя жизнь после того — если, конеч­но, и жиз­нью ее сле­ду­ет назы­вать с тех пор, как ты ушел, оста­вив меня одной при этих вот детях, — она рас­то­ча­ет­ся в этой гря­зи и в этих тра­ур­ных руби­щах. (2) За все это я, кото­рая нико­гда не была тебе в тягость и не буду в осталь­ное вре­мя, пока живу, тре­бую от тебя одну милость — нако­нец-то уж при­ми­рить­ся с соб­ст­вен­ны­ми сограж­да­на­ми и пре­кра­тить питать неумо­ли­мый гнев про­тив роди­ны. Тре­буя это­го, я желаю полу­чить общее нам обо­им, а не толь­ко мне одной, бла­го. (3) Ибо и тебе, если послу­ша­ешь­ся меня и не совер­шишь ниче­го непо­пра­ви­мо­го, удаст­ся сохра­нить душу сво­бод­ной и чистой от вся­ко­го нис­по­слан­но­го боже­ст­вом гне­ва и смя­те­ния, и мне почет, ока­зы­вае­мый граж­да­на­ми и граж­дан­ка­ми при жиз­ни, сде­ла­ет ее счаст­ли­вой, а возда­вае­мый, быть может, после смер­ти — про­сла­вит наве­ки. (4) И если в самом деле какое-либо место при­мет чело­ве­че­ские души, осво­бож­ден­ные от тела, мою при­мет не под­зем­ное и мрач­ное цар­ство, в кото­ром, гово­рят, оби­та­ют несчаст­ли­вые души, и не так назы­вае­мая рав­ни­на Леты⁵¹, но небес­ный и чистый эфир, где, как утвер­жда­ет мол­ва, живут родив­ши­е­ся от богов, ведя счаст­ли­вую и бла­жен­ную жизнь. Рас­ска­зы­вая им о тво­ем бла­го­че­стии и тво­их мило­стях, кото­ры­ми ты почтил ее, моя душа будет веч­но про­сить для тебя у богов какое-нибудь пре­крас­ное воз­на­граж­де­ние.

53. Если же ты оскор­бишь соб­ст­вен­ную мать и ото­шлешь, не ува­жив, то, хотя я не могу ска­зать, что тебе само­му при­дет­ся из-за это­го испы­тать, все же пред­ре­каю, что ниче­го хоро­ше­го. Я ведь отлич­но знаю, что, если даже и во всем осталь­ном ты будешь счаст­лив — ибо пусть будет так — все же скорбь из-за меня и моих несча­стий, кото­рая будет сле­до­вать за тобой и нико­гда не отпу­стит душу, лишит твою жизнь поль­зы от всех благ. (2) Ведь не смо­жет Вету­рия, полу­чив при столь­ких свиде­те­лях страш­ное и ужас­ное оскорб­ле­ние, про­жить хоть малей­шее вре­мя, но на гла­зах всех вас, дру­зей и вра­гов, я покон­чу жизнь само­убий­ст­вом, оста­вив тебе вме­сто себя тяж­кое про­кля­тие и гроз­ных Фурий мсти­те­ля­ми за меня. (3) О, если бы не было нуж­ды в этом, боги-хра­ни­те­ли рим­ско­го вла­ды­че­ства! Вну­ши­те же вы Мар­цию бла­го­че­сти­вые и бла­го­род­ные мыс­ли: и так же, как толь­ко что при моем при­бли­же­нии он отло­жил в сто­ро­ну секи­ры, скло­нил фас­ции, куруль­ное крес­ло с пол­ко­вод­че­ско­го воз­вы­ше­ния поста­вил на зем­лю и все осталь­ное, чем обы­чай пред­пи­сы­ва­ет почи­тать выс­ших маги­ст­ра­тов, одно уме­рил, а дру­гое пол­но­стью устра­нил, желая ясно пока­зать всем, что власт­во­вать ему подо­ба­ло над про­чи­ми, мате­ри же — под­чи­нять­ся, так и теперь пусть он сде­ла­ет меня ува­жае­мой и зна­ме­ни­той и, обла­го­де­тель­ст­во­вав нашу общую роди­ну, пре­вра­тит меня из несчаст­ней­шей в счаст­ли­вей­шую из всех жен­щин. (4) А если спра­вед­ли­во и закон­но, чтобы мать при­па­да­ла к коле­ням сына, то и эту и вся­кую иную уни­жен­ную позу и служ­бу вытерп­лю ради спа­се­ния оте­че­ства».

54. Про­из­не­ся это, Вету­рия бро­си­лась на зем­лю и, обняв обе­и­ми рука­ми ноги Мар­ция, рас­це­ло­ва­ла их. А как толь­ко она упа­ла, жен­щи­ны все вме­сте под­ня­ли прон­зи­тель­ный и дол­гий плач, и при­сут­ст­во­вав­шие на собра­нии воль­ски не выдер­жа­ли непри­выч­но­го зре­ли­ща, но отвра­ти­ли взо­ры. Сам же Мар­ций, вско­чив с крес­ла и кинув­шись к мате­ри, под­нял ее с зем­ли, едва дыша­щую, обнял и, про­лив мно­го слез, ска­зал: «Ты, о мать, одер­жи­ва­ешь победу, кото­рая не при­не­сет сча­стья ни тебе, ни мне: ибо роди­ну ты спас­ла, а меня, почти­тель­но­го и горя­чо любя­ще­го сына, погу­би­ла». (2) После этих слов он уда­лил­ся в палат­ку, при­гла­сив мать, жену и детей сле­до­вать за ним, и там про­вел оста­ток дня, обсуж­дая с мате­рью и женой, что сле­ду­ет делать. А реше­ния их были тако­вы: ника­кое поста­нов­ле­ние о воз­вра­ще­нии Мар­ция из изгна­ния сена­ту не вно­сить на утвер­жде­ние наро­ду и послед­не­му не голо­со­вать преж­де, чем у воль­сков не будет все вполне гото­во для дого­во­ра о друж­бе и пре­кра­ще­нии вой­ны; а ему, под­няв вой­ско, уве­сти его как по дру­же­ст­вен­ной стране. Отдав же отчет за свою долж­ность и пока­зав свои заслу­ги, про­сить тех, кто вве­рил ему вой­ско, преж­де все­го с дру­же­лю­би­ем отно­сить­ся к вра­гам и заклю­чить спра­вед­ли­вый дого­вор, пору­чив ему кон­троль за бес­при­страст­но­стью и отсут­ст­ви­ем обма­на в согла­ше­ни­ях. (3) Но если, пре­ис­пол­нен­ные само­на­де­ян­но­сти в силу соб­ст­вен­ных успе­хов, воль­ски не захотят при­ми­ре­ния, — отка­зать­ся от вла­сти у них. Ведь они или не осме­лят­ся избрать кого-нибудь дру­го­го глав­но­ко­ман­дую­щим из-за отсут­ст­вия хоро­ше­го пол­ко­во­д­ца, или, риск­нув кому бы то ни было вве­рить вой­ска, с боль­шим уро­ном научат­ся выби­рать то, что выгод­но. Итак, имен­но это они обсуди­ли и реши­ли по пово­ду того, что явля­ет­ся спра­вед­ли­вым и пра­виль­ным и что заслу­жит у всех людей доб­рую сла­ву, к кото­рой сей муж осо­бен­но усерд­но стре­мил­ся. (4) Но тре­во­жи­ло их опре­де­лен­ное опа­се­ние, вызы­ваю­щее страх, что когда-нибудь нера­зум­ная тол­па, ныне питаю­щая надеж­ду, что про­тив­ник поко­рен, вос­при­мет поте­рю с неуме­рен­ным гне­вом и затем поспе­шит соб­ст­вен­но­руч­но каз­нить Мар­ция как пре­да­те­ля, даже не пре­до­ста­вив сло­ва. Все же они реши­ли с досто­ин­ст­вом, сохра­няя вер­ность, пере­но­сить и эту, и любую дру­гую, если слу­чит­ся, более гроз­ную опас­ность. (5) А когда уже солн­це кло­ни­лось к зака­ту, они, неж­но попро­щав­шись друг с дру­гом, вышли из палат­ки. Затем жен­щи­ны вер­ну­лись в Рим, а Мар­ций на собра­нии изло­жил при­сут­ст­ву­ю­щим при­чи­ны, по кото­рым он наме­ре­вал­ся пре­кра­тить вой­ну, после чего насто­я­тель­но попро­сил вои­нов про­стить его и, когда при­дут домой, стать его союз­ни­ка­ми, пом­ня о том, что испы­та­ли хоро­ше­го, дабы не изведать ему ниче­го ужас­но­го от осталь­ных граж­дан, и, ска­зав мно­гое дру­гое с целью скло­нить их на свою сто­ро­ну, при­ка­зам гото­вить­ся, чтобы насту­паю­щей ночью снять­ся с лаге­ря.

55. Рим­ляне же, когда узна­ли, что угро­за им мино­ва­ла, — ибо мол­ва при­шла рань­ше, опе­ре­див при­бы­тие жен­щин, — в бур­ном лико­ва­нии поки­ну­ли город, торо­пясь нару­жу, и встре­ча­ли жен­щин радуш­ны­ми при­вет­ст­ви­я­ми и бла­годар­ст­вен­ны­ми гим­на­ми, то вме­сте, то каж­дый по отдель­но­сти делая все то, что совер­ша­ют и гово­рят от радо­сти люди, неожи­дан­но попав­шие в счаст­ли­вое поло­же­ние из боль­ших опас­но­стей. (2) Ту ночь, соот­вет­ст­вен­но, они про­ве­ли в пирах и удо­воль­ст­ви­ях, а на сле­дую­щий день созван­ный кон­су­ла­ми сенат объ­явил свое реше­ние: что каса­ет­ся Мар­ция — отло­жить при­чи­таю­щи­е­ся ему поче­сти на дру­гое, более удоб­ное вре­мя, а жен­щи­нам за усер­дие воздать в обще­ст­вен­ном поста­нов­ле­нии хва­лу, кото­рая при­не­сет им немерк­ну­щую память сре­ди потом­ков, и осо­бую почесть, полу­че­ние кото­рой долж­но быть для них при­ят­нее все­го и цен­нее. И народ утвер­дил это. (3) Посо­ве­щав­шись, жен­щи­ны наду­ма­ли не желать ника­ко­го дара, вызы­ваю­ще­го зависть, а про­сить, чтобы сенат доз­во­лил им воз­ве­сти храм Жен­ской Фор­ту­ны⁵² на том месте, где они обра­ти­лись с прось­ба­ми за свой город, и еже­год­но всем вме­сте при­но­сить ей жерт­вы в тот день, когда они пре­кра­ти­ли вой­ну. Но сенат и народ поста­но­ви­ли посвя­тить богине уча­сток, куп­лен­ный на обще­ст­вен­ные сред­ства, и из них же соорудить на нем храм и алтарь, как ука­жут жре­цы⁵³, и жерт­вен­ных живот­ных достав­лять за обще­ст­вен­ный счет, а начи­нать свя­щен­ные обряды той, кого сами жен­щи­ны назна­чат испол­нять эти обряды. (4) После того как сенат при­нял это поста­нов­ле­ние, впер­вые тогда жен­щи­на­ми была избра­на жри­ца, а имен­но Вале­рия, подав­шая им мысль о посоль­стве и убедив­шая мать Мар­ция помочь осталь­ным в этом пред­при­я­тии. И первую жерт­ву жен­щи­ны при­нес­ли за народ, а свя­щен­ные обряды нача­ла Вале­рия на алта­ре, уста­нов­лен­ном на свя­щен­ном участ­ке, еще до того как были воз­двиг­ну­ты храм и ста­туя, в меся­це декаб­ре сле­дую­ще­го года, в ново­лу­ние, кото­рое элли­ны назы­ва­ют «нуме­ния», а рим­ляне — кален­ды⁵⁴: ведь как раз в этот день была закон­че­на вой­на. (5) А на сле­дую­щий год после пер­во­го жерт­во­при­но­ше­ния храм, постро­ен­ный на обще­ст­вен­ные сред­ства, был закон­чен и освя­щен при­бли­зи­тель­но в седь­мой день, ведя счет по луне, меся­ца Квин­ти­лия: этот день у рим­лян явля­ет­ся пред­ше­ст­ву­ю­щим дню квин­тиль­ских нон⁵⁵. Освя­тил же его Про­кул Вер­ги­ний, один из кон­су­лов⁵⁶.

56. Одна­ко было бы соот­вет­ст­ву­ю­щим фор­ме исто­ри­че­ско­го повест­во­ва­ния и ради исправ­ле­ния тех, кто пола­га­ет, буд­то боги не раду­ют­ся поче­стям от людей и не гне­ва­ют­ся на нече­сти­вые и непра­вед­ные поступ­ки, поведать о явле­нии боги­ни, слу­чив­шем­ся в то вре­мя не один раз, а даже два­жды, как сооб­ща­ют запи­си вер­хов­ных жре­цов⁵⁷, чтобы у более бла­го­ра­зум­ных в вопро­се сохра­не­ния пред­став­ле­ний о боже­ст­вен­ном, кото­рые они уна­сле­до­ва­ли от пред­ков, такой имен­но образ мыс­лей оста­вал­ся неиз­мен­ным и не при­нес разо­ча­ро­ва­ния, но преж­де все­го, чтобы те, кто пре­не­бре­га­ет отчи­ми обы­ча­я­ми и счи­та­ет боже­ство не име­ю­щим ника­кой вла­сти над чело­ве­че­ским разу­мом, отка­за­лись от это­го мне­ния, а если они неис­пра­ви­мы — чтобы навлечь им на себя еще бо́льшую нена­висть и стать еще более жал­ки­ми. (2) Итак, рас­ска­зы­ва­ют: когда сенат поста­но­вил опла­тить все рас­хо­ды на храм и ста­тую за обще­ст­вен­ный счет, а жен­щи­ны сооруди­ли дру­гую ста­тую на те сред­ства, кото­рые сами собра­ли, и обе они одно­вре­мен­но были при­не­се­ны в дар в пер­вый день освя­ще­ния хра­ма, одно из изва­я­ний — то, кото­рое уста­но­ви­ли жен­щи­ны, — в при­сут­ст­вии мно­гих про­из­нес­ло отчет­ли­во и гром­ко фра­зу на латин­ском язы­ке. Смысл этой фра­зы в пере­во­де на эллин­ское наре­чие таков: «По свя­щен­но­му зако­ну горо­да вы, жены, при­нес­ли меня в дар»⁵⁸. (3) Одна­ко, как обык­но­вен­но быва­ет при необыч­ных голо­сах и виде­ни­ях, при­сут­ст­во­вав­ши­ми жен­щи­на­ми овла­де­ло боль­шое сомне­ние, что, пожа­луй, не ста­туя была источ­ни­ком зву­ка, но какой-то чело­ве­че­ский голос. А в осо­бен­но­сти услы­шав­шим не дове­ря­ли те, кто как раз в то мгно­ве­ние отвлек­ся на что-нибудь дру­гое и не заме­тил, что же было источ­ни­ком зву­ка. Затем опять, когда храм был полон и слу­чай­но уста­но­ви­лась глу­бо­кая тиши­на, та же ста­туя про­из­нес­ла те же самые сло­ва более гром­ким голо­сом, так что уже не оста­ва­лось ника­ко­го сомне­ния. (4) Сенат же, когда узнал об этом, поста­но­вил еже­год­но совер­шать допол­ни­тель­ные жерт­во­при­но­ше­ния и риту­а­лы, кото­рые раз­ре­шат истол­ко­ва­те­ли свя­щен­ных обрядов⁵⁹. А жен­щи­ны, вос­поль­зо­вав­шись пред­ло­же­ни­ем сво­ей жри­цы, вве­ли для себя в обы­чай, чтобы жен­щи­ны, кото­рые позна­ли вто­рой брак, не воз­ла­га­ли вен­ки на эту ста­тую и не каса­лись ее рука­ми, но чтобы все почи­та­ние и культ ее были отда­ны ново­брач­ным. Впро­чем, отно­си­тель­но этих собы­тий было спра­вед­ли­во и не пре­не­бречь мест­ным пре­да­ни­ем, и не уде­лять ему боль­ше­го вни­ма­ния. И я воз­вра­ща­юсь туда, откуда укло­нил­ся к дан­но­му рас­ска­зу.

57. После ухо­да жен­щин из лаге­ря Мар­ций, раз­будив вой­ско на рас­све­те, увел его как по дру­же­ст­вен­ной стране и, когда ока­зал­ся в пре­де­лах воль­сков, пода­рил вои­нам всю добы­чу, кото­рой завла­дел, себе же ниче­го не оста­вил, после чего рас­пу­стил их по домам. Поэто­му соучаст­во­вав­шее с ним в боях вой­ско, вер­нув­ше­е­ся отя­го­щен­ное богат­ст­вом, не без удо­воль­ст­вия при­ня­ло отдых от вой­ны и к Мар­цию отно­си­лось доб­ро­же­ла­тель­но, счи­тая его заслу­жи­ваю­щим снис­хож­де­ния, хотя он не при­вел вой­ну к успеш­но­му завер­ше­нию, ува­жив жало­бы и прось­бы мате­ри. (2) Но моло­дежь, остав­ша­я­ся дома, завидуя боль­шой добы­че участ­ни­ков похо­да и обма­нув­шись в том, на что наде­я­лась, если бы взя­ти­ем горо­да было укро­ще­но рим­ское высо­ко­ме­рие, гне­ва­лась на глав­но­ко­ман­дую­ще­го и была очень раз­дра­же­на. И, в кон­це кон­цов, когда она обре­ла в самых вли­я­тель­ных в наро­де людях пред­во­ди­те­лей сво­ей нена­ви­сти, то оже­сто­чи­лась духом и совер­ши­ла нече­сти­вое дея­ние. (3) Воз­будил же их стра­сти Тулл Аттий, имев­ший вокруг себя нема­ло сто­рон­ни­ков из каж­до­го горо­да. В самом деле, он дав­но уже, будучи не в силах сдер­жи­вать зависть, решил: если Мар­ций при­дет к вольскам, добив­шись успе­ха и раз­ру­шив город рим­лян, то погу­бить его тай­но и ковар­но, а если вер­нет­ся, потер­пев неуда­чу в этом пред­при­я­тии и не осу­ще­ст­вив дела, каз­нить как пре­да­те­ля, выдав сво­им сто­рон­ни­кам. (4) Имен­но это он пытал­ся совер­шить тогда и, собрав нема­лую тол­пу, начал обви­нять Мар­ция, делая лжи­вые выво­ды на осно­ве истин­ных собы­тий и пред­по­ла­гая по слу­чив­ше­му­ся то, чего не про­изой­дет. И он при­ка­зал Мар­цию, сло­жив власть, дать отчет об испол­не­нии долж­но­сти. Ведь Тулл, как и ранее было ска­за­но у меня⁶⁰, являл­ся глав­но­ко­ман­дую­щим вой­ска, оста­вав­ше­го­ся в горо­дах, и имел пра­во созы­вать народ­ное собра­ние и кого угод­но вызы­вать на суд.

58. И Мар­ций не счи­тал пра­виль­ным оспа­ри­вать какое-либо из этих двух тре­бо­ва­ний, но воз­ра­жал про­тив их после­до­ва­тель­но­сти, желая сна­ча­ла дать отчет в свер­шен­ном им на войне, а затем, если все воль­ски так решат, сло­жить власть. Он пола­гал так­же, что вер­хо­вен­ство в этом деле сле­ду­ет иметь не одно­му горо­ду, где боль­шая часть граж­дан под­куп­ле­на Тул­лом, но все­му наро­ду, созван­но­му на закон­ное собра­ние, на кото­рое было у них в обы­чае посы­лать пред­ста­ви­те­лей от каж­дой общи­ны, когда пред­сто­я­ло обсуж­де­ние важ­ней­ших вопро­сов. (2) Но Тулл высту­пал про­тив это­го, ибо пре­крас­но пони­мал, что Мар­ций, пре­вос­ход­ный ора­тор, пред­став­ляя отчет о мно­гих сво­их слав­ных дея­ни­ях и оста­ва­ясь в ран­ге глав­но­ко­ман­дую­ще­го, убедит народ и настоль­ко будет далек от нака­за­ния за пре­да­тель­ство, что даже станет у них еще более зна­ме­ни­тым и ува­жае­мым и с все­об­ще­го согла­сия будет упол­но­мо­чен пре­кра­тить вой­ну так, как ему угод­но. (3) И дол­го шла упор­ная борь­ба, когда еже­днев­но на собра­ни­ях и на пло­ща­ди про­ис­хо­ди­ли их выступ­ле­ния и спо­ры друг с дру­гом, ибо ни у кого из них не было воз­мож­но­сти дей­ст­ви­ем при­нудить дру­го­го, ограж­ден­но­го авто­ри­те­том такой же вла­сти. (4) Но, посколь­ку не было ника­ко­го кон­ца спо­ру, Тулл объ­явил день, в кото­рый при­ка­зал Мар­цию явить­ся, чтобы сло­жить власть и поне­сти нака­за­ние за пре­да­тель­ство, и, побудив надеж­да­ми на воз­на­граж­де­ние самых дерз­ких людей стать зачин­щи­ка­ми нече­сти­во­го дела, при­шел на назна­чен­ное народ­ное собра­ние, где, вый­дя на ора­тор­скую три­бу­ну, стал рья­но обви­нять Мар­ция, а так­же убеж­дал народ сме­стить его, исполь­зуя всю свою силу, если он не поже­ла­ет доб­ро­воль­но отка­зать­ся от долж­но­сти.

59. Когда же Мар­ций под­нял­ся для защи­ты, то со сто­ро­ны окру­же­ния Тул­ла раз­ра­зил­ся гром­кий крик, мешав­ший гово­рить. И вслед за этим, кри­ча «бей» и «кидай», самые дерз­кие окру­жа­ют его и заби­ва­ют кам­ня­ми до смер­ти. А пока он лежал на пло­ща­ди на зем­ле, то и при­сут­ст­во­вав­шие при несча­стье, и при­шед­шие после это­го, когда он уже был мертв, ста­ли сокру­шать­ся о судь­бе чело­ве­ка, полу­чив­ше­го от них столь нехо­ро­шее воз­на­граж­де­ние, пере­чис­ляя все, в чем он был поле­зен обще­ству. И они жаж­да­ли схва­тить совер­шив­ших убий­ство как зачин­щи­ков без­за­кон­но­го и опас­но­го для общин дела: уби­вать кого-либо без суда по кулач­но­му пра­ву, да к тому же вер­хов­но­го вое­на­чаль­ни­ка. (2) Но более все­го него­до­ва­ли участ­ни­ки его похо­дов, и они реши­ли, посколь­ку не смог­ли пред­от­вра­тить беду при его жиз­ни, воздать над­ле­жа­щую бла­го­дар­ность после смер­ти, собрав на пло­щадь то, что было необ­хо­ди­мо для поче­сти, при­чи­таю­щей­ся доб­лест­ным людям. (3) Когда же все было гото­во, то, воз­ло­жив Мар­ция в оде­я­нии глав­но­ко­ман­дую­ще­го на укра­шен­ное пре­вос­ход­ней­шим обра­зом ложе и рас­по­рядив­шись нести перед его носил­ка­ми добы­чу, вра­же­ские доспе­хи, вен­ки и памят­ные изо­бра­же­ния горо­дов, кото­рые он захва­тил, самые про­слав­лен­ные в воен­ных делах юно­ши под­ня­ли носил­ки и, доста­вив в наи­бо­лее зна­ме­ни­тое пред­ме­стье, уста­но­ви­ли на под­готов­лен­ный костер, при­чем весь город про­во­жал тело с рыда­ни­я­ми и сле­за­ми. (4) Затем, зако­лов в честь него мно­го скота и при­не­ся в жерт­ву пер­вин­ки от все­го осталь­но­го, что люди жерт­ву­ют для погре­баль­ных кост­ров царям или пред­во­ди­те­лям вой­ска, наи­бо­лее пре­дан­ные Мар­цию оста­лись там, пока не погас­ло пла­мя, и после это­го, собрав остан­ки, похо­ро­ни­ли их на том же месте, соорудив заме­ча­тель­ный памят­ник в виде высо­ко­го кур­га­на, насы­пан­но­го мно­же­ст­вом рабо­чих рук⁶¹.

60. Такая вот смерть выпа­ла на долю Мар­ция, чело­ве­ка, кото­рый и в воен­ных делах был луч­шим из сверст­ни­ков, и во всех удо­воль­ст­ви­ях, кото­рые власт­ву­ют над юно­ша­ми, воз­дер­жан­ным. Он сле­до­вал спра­вед­ли­во­сти ско­рее не по при­нуж­де­нию зако­на в силу стра­ха перед нака­за­ни­ем и вопре­ки соб­ст­вен­ной воле, а доб­ро­воль­но и будучи по при­ро­де склон­ным к ней, и, не счи­тая уде­лом доб­ле­сти все­го лишь ни в чем не гре­шить, не толь­ко сам ста­рал­ся воз­дер­жи­вать­ся от вся­ко­го зла, но и пола­гал необ­хо­ди­мым побуж­дать к тому же осталь­ных. (2) Он был вели­ко­ду­шен и щедр, и более всех готов помочь в том, в чем нуж­дал­ся любой из его дру­зей, вся­кий раз как узна­вал об этом. В поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти он выглядел не хуже любо­го из сто­рон­ни­ков ари­сто­кра­тии, и если бы мятеж­ная часть обще­ства не поме­ша­ла его поли­ти­че­ским меро­при­я­ти­ям, то рим­ское государ­ство достиг­ло бы бла­го­да­ря им вели­чай­ше­го уси­ле­ния могу­ще­ства. Но ведь невоз­мож­но было, чтобы все доб­ро­де­те­ли одно­вре­мен­но ока­за­лись в чело­ве­че­ской при­ро­де, и нико­гда не родит­ся от смерт­но­го и брен­но­го семе­ни кто-либо совер­шен­ный во всем.

61. Поэто­му боже­ство, даро­вав ему эти доб­ле­сти, доба­ви­ло к ним так­же зло­счаст­ные недо­стат­ки и заблуж­де­ния. Ведь не было ни мяг­ко­сти и весе­ло­сти в его харак­те­ре, ни обхо­ди­тель­но­сти в при­вет­ст­ви­ях и обра­ще­ни­ях к сограж­да­нам, ни даже миро­лю­бия и уме­рен­но­сти в стра­стях, когда он гне­вал­ся на кого-нибудь, ни оба­я­ния, укра­шаю­ще­го все чело­ве­че­ские дела; напро­тив, он все­гда был суро­вым и стро­гим. (2) Имен­но это вреди­ло ему во мно­гом, но более все­го чрез­мер­ная и непре­клон­ная стро­гость в отно­ше­нии пра­ва и соблюде­ния зако­нов, не допус­каю­щая ника­ких усту­пок тре­бо­ва­ни­ям разум­но­сти. Истин­ным, по-види­мо­му, явля­ет­ся выска­зы­ва­ние древ­них фило­со­фов, что нрав­ст­вен­ные доб­ро­де­те­ли заклю­ча­ют­ся в уме­рен­но­сти⁶², а не в край­но­стях, осо­бен­но же — спра­вед­ли­вость⁶³. Ведь по сво­ей при­ро­де она не толь­ко лише­на над­ле­жа­щей меры, но и пере­сту­па­ет ее, ста­но­вясь бес­по­лез­ной самим ее обла­да­те­лям, а порой при­чи­ной вели­ких бед, и ведет к достой­ной сожа­ле­ния смер­ти и непо­пра­ви­мым несча­стьям. (3) Таким обра­зом, не что иное, как стро­гая и край­няя спра­вед­ли­вость яви­лась тем обсто­я­тель­ст­вом, кото­рое изгна­ло Мар­ция из оте­че­ства и сде­ла­ло для него бес­по­лез­ны­ми осталь­ные бла­га. Ведь, тогда как сле­до­ва­ло в разум­ном идти на ком­про­мисс с пле­бе­я­ми, усту­пать в чем-нибудь их жела­ни­ям и тем самым достичь гла­вен­ства у них, он не захо­тел делать это, но, воз­ра­жая про­тив вся­кой неспра­вед­ли­во­сти, навлек на себя нена­висть и был ими изгнан. Или, когда мож­но было сра­зу же, одно­вре­мен­но с окон­ча­ни­ем вой­ны, сло­жить с себя коман­до­ва­ние у воль­сков, пере­се­лить­ся куда-нибудь в дру­гое место, пока роди­на не даст ему раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся, и тем самым не сде­лать себя целью для коз­ней вра­гов и неве­же­ства чер­ни, Мар­ций не счел это достой­ным. Пола­гая, что он, обле­чен­ный ответ­ст­вен­но­стью, дол­жен пре­до­ста­вить свою лич­ность тем, кто дове­рил ему власть, и, дав отчет в том, что свер­шил во вре­мя испол­не­ния долж­но­сти, под­верг­нуть­ся закон­но­му нака­за­нию, если ока­жет­ся винов­ным в каком-либо пре­гре­ше­нии, он все же полу­чил не луч­шую награ­ду за свою край­нюю спра­вед­ли­вость.

62. Конеч­но, если вме­сте со смер­тью тела одно­вре­мен­но уми­ра­ет и некая суб­стан­ция души, чем бы это ни было, и ничто нигде более не сохра­ня­ет­ся, то не знаю, как мне при­знать счаст­ли­вы­ми не вку­сив­ших ника­ко­го бла­га от сво­ей доб­ле­сти, а, напро­тив, погиб­ших из-за нее самой. Если же наши души, воз­мож­но, веч­но бес­смерт­ны, как пола­га­ют неко­то­рые, или суще­ст­ву­ют какое-то вре­мя после осво­бож­де­ния от тел (души доб­лест­ных мужей — наи­боль­ший, а души дур­ных — наи­мень­ший срок), то доста­точ­ной поче­стью тем жив­шим доб­ро­де­тель­но, кому про­ти­во­дей­ст­во­ва­ли обсто­я­тель­ства судь­бы, яви­лись бы хва­ла со сто­ро­ны живу­щих и память, сохра­ня­ю­ща­я­ся дли­тель­ное вре­мя. Это и про­изо­шло с дан­ным чело­ве­ком. (2) Ведь не толь­ко воль­ски опла­ка­ли его смерть и все еще почи­та­ют Мар­ция как одно­го из самых доб­лест­ных людей, но и рим­ляне, когда узна­ли о его гибе­ли, объ­яви­ли тра­ур для част­ных лиц и государ­ства, сочтя это изве­стие вели­чай­шим бед­ст­ви­ем для граж­дан. А их жены, что в обы­чае у них делать при похо­ро­нах дру­зей и род­ст­вен­ни­ков, сняв с себя золо­то, пур­пур и все осталь­ные укра­ше­ния, обла­чи­лись в чер­ные оде­я­ния и опла­ки­ва­ли Мар­ция в тече­ние года. (3) И хотя после его смер­ти до насто­я­ще­го вре­ме­ни уже про­шло око­ло пяти­сот лет, память об этом муже не угас­ла, но он все еще про­слав­ля­ет­ся и вос­хва­ля­ет­ся все­ми как бла­го­че­сти­вый и спра­вед­ли­вый чело­век. Итак, угро­жав­шая рим­ля­нам опас­ность от втор­же­ния воль­сков и эквов под води­тель­ст­вом Мар­ция, став­шая круп­ней­шей из быв­ших до нее и едва не при­вед­шая к уни­что­же­нию все­го государ­ства до осно­ва­ния, раз­ре­ши­лась таким вот обра­зом.

63. А несколь­ко дней спу­стя⁶⁴ рим­ляне, вый­дя в поле с боль­шим вой­ском под коман­до­ва­ни­ем обо­их кон­су­лов и про­дви­нув­шись до гра­ниц сво­ей зем­ли, рас­по­ло­жи­лись лаге­рем на двух хол­мах, и свой лагерь каж­дый кон­сул устро­ил на самом непри­ступ­ном месте. Одна­ко они ниче­го не совер­ши­ли, ни вели­ко­го, ни мало­го, но вер­ну­лись ни с чем, хотя вра­ги пре­до­ста­ви­ли им пре­крас­ный повод сде­лать что-нибудь заме­ча­тель­ное. (2) Ведь еще рань­ше них свое воин­ство на рим­скую зем­лю при­ве­ли воль­ски и эквы, кото­рые реши­ли не упу­стить удоб­ный слу­чай, но, пока про­тив­ник казал­ся им все еще устра­шен­ным, напасть на него, пола­гая, что из-за стра­ха он и сам сдаст­ся. Одна­ко, заспо­рив меж­ду собой о коман­до­ва­нии, они схва­ти­ли ору­жие и, бро­сив­шись друг на дру­га, ста­ли сра­жать­ся без строя и не по при­ка­зу, а бес­по­рядоч­но и как попа­ло, так что с обе­их сто­рон погиб­ло мно­го людей. И если бы заход солн­ца не упредил, то все их вой­ска были бы уни­что­же­ны. Итак, про­тив воли усту­пив ночи, пре­кра­тив­шей бит­ву, они были отведе­ны друг от дру­га и уда­ли­лись в соб­ст­вен­ные лаге­ря. На рас­све­те под­няв вой­ска, обе сто­ро­ны вер­ну­лись в свои зем­ли. (3) Кон­су­лы же, узнав от пере­беж­чи­ков и плен­ных, кото­рые убе­жа­ли во вре­мя само­го сра­же­ния, какое бешен­ство и безу­мие охва­ти­ло вра­гов, не вос­поль­зо­ва­лись пре­до­ста­вив­шим­ся желан­ным слу­ча­ем, хотя нахо­ди­лись на рас­сто­я­нии не более трид­ца­ти ста­ди­ев⁶⁵. Не ста­ли они и пре­сле­до­вать ухо­дя­щих, в то вре­мя как их вой­ска, не изну­рен­ные и иду­щие в бое­вом строю, лег­ко бы пол­но­стью уни­что­жи­ли вра­гов — устав­ших, ране­ных, умень­шив­ших­ся в чис­ле и отсту­паю­щих в бес­по­ряд­ке. (4) Но кон­су­лы так­же, раз­ру­шив лагерь, вер­ну­лись в город — то ли доволь­ст­ву­ясь уже тем бла­гом, что пре­до­ста­ви­ла судь­ба, то ли не дове­ряя сво­е­му необу­чен­но­му вой­ску, то ли счи­тая глав­ным не поте­рять даже немно­гих из сво­их вои­нов. Вер­нув­шись в Рим, они все же навлек­ли на себя боль­шой позор, обре­тя за свои дей­ст­вия репу­та­цию тру­сов. И не совер­шив боль­ше ни одно­го похо­да, они пере­да­ли власть оче­ред­ным кон­су­лам.

64. Итак, в сле­дую­щем году кон­суль­ство полу­чи­ли Гай Акви­лий и Тит Сик­ций, мужи опыт­ные в воен­ных делах⁶⁶. Сенат же, после того как кон­су­лы доло­жи­ли вопрос о войне, поста­но­вил преж­де все­го отпра­вить посоль­ство к гер­ни­кам⁶⁷, чтобы потре­бо­вать от них, как от дру­зей и союз­ни­ков, закон­но­го удо­вле­тво­ре­ния — ведь во вре­мя похо­да воль­сков и эквов Рим понес ущерб от гра­бе­жей и набе­гов гер­ни­ков на погра­нич­ные им рим­ские зем­ли. А пока от них не полу­чат отве­та, пусть кон­су­лы наби­ра­ют как мож­но боль­шее вой­ско, созы­ва­ют союз­ни­ков, отпра­вив посоль­ства, а так­же с помо­щью мно­го­чис­лен­ных работ­ни­ков спеш­но под­гото­вят хлеб, ору­жие, день­ги и осталь­ное, что необ­хо­ди­мо для вой­ны. (2) Но, как сооб­щи­ли сена­то­рам вер­нув­ши­е­ся послы, ответ, кото­рый они полу­чи­ли от гер­ни­ков, был таков: те заяв­ля­ют, что у них вооб­ще нико­гда не было пуб­лич­но заклю­чен­ных с рим­ля­на­ми дого­во­ров, а согла­ше­ния с царем Тарк­ви­ни­ем они счи­та­ют рас­торг­ну­ты­ми, посколь­ку он был лишен вла­сти и умер на чуж­бине; если же и слу­чи­лись какие-то гра­бе­жи и набе­ги шаек раз­бой­ни­ков на рим­скую зем­лю, то, гово­рят они, это про­изо­шло не по обще­му реше­нию гер­ни­ков, но явля­ет­ся пре­ступ­ле­ни­ем част­ных лиц, пре­сле­дую­щих свои част­ные же инте­ре­сы, и они не могут пред­ста­вить на суд совер­шив­ших это, утвер­ждая, что и сами пре­тер­пе­ли подоб­ное, и выдви­гая встреч­ные обви­не­ния, а в ито­ге заяви­ли, что охот­но при­ни­ма­ют вой­ну. (3) Узнав это, сенат поста­но­вил разде­лить набран­ное из моло­де­жи вой­ско на три части и кон­су­лу Гаю Акви­лию во гла­ве одной из них напасть на воен­ные силы гер­ни­ков, ибо они уже взя­лись за ору­жие, дру­гую же часть вести на воль­сков Титу Сик­цию, вто­ро­му кон­су­лу, а Спу­рию Лар­цию, кото­ро­го кон­су­лы назна­чи­ли пре­фек­том, обо­ро­нять бли­жай­шую к горо­ду окру­гу, взяв себе остав­шу­ю­ся третью часть. Осво­бож­ден­ным же по воз­рас­ту от воин­ской служ­бы, кото­рые еще спо­соб­ны были носить ору­жие, сенат при­ка­зал, постро­ив­шись под зна­ме­на­ми, нести охра­ну укреп­ле­ний и стен горо­да, чтобы не про­изо­шло ника­ко­го неожи­дан­но­го напа­де­ния вра­гов, после того как вся моло­дежь высту­пит в поход. Коман­до­вать эти­ми сила­ми пору­чи­ли Авлу Сем­п­ро­нию Атра­ти­ну, одно­му из быв­ших кон­су­лов. И вско­ре все при­ка­зы были выпол­не­ны.

65. Итак, Акви­лий, один из кон­су­лов, обна­ру­жив во вла­де­ни­ях пре­не­стин­цев⁶⁸ под­жидаю­щую его рать гер­ни­ков, рас­по­ло­жил­ся лаге­рем как мож­но бли­же к ним, от Рима нахо­дясь на рас­сто­я­нии немно­гим более двух­сот ста­ди­ев⁶⁹. Когда же на третьи сут­ки с того дня, как он раз­бил лагерь, гер­ни­ки высту­пи­ли из сво­его лаге­ря на рав­ни­ну в бое­вом строю и под­ня­ли сиг­нал к бит­ве, он так­же вывел навстре­чу вой­ско орга­ни­зо­ван­но и по отрядам. (2) Как толь­ко они сошлись друг с дру­гом вплот­ную, то, издав бое­вой клич, бро­си­лись в бой. И сна­ча­ла лег­ко­во­ору­жен­ные, сра­жав­ши­е­ся дро­ти­ка­ми, стре­ла­ми и кам­ня­ми из пра­щей, нанес­ли друг дру­гу мно­го ран. Затем стал­ки­ва­ют­ся всад­ни­ки с всад­ни­ка­ми, ата­куя по тур­мам, и пехота с пехотою, сра­жа­ясь в мани­пу­лах. Итак, вспых­ну­ла слав­ная сеча, ибо обе сто­ро­ны бились оже­сто­чен­но, и они дол­го сто­я­ли твер­до, не усту­пая друг дру­гу ни пяди зем­ли, на кото­рой были постро­е­ны. Все же рим­ская фалан­га нача­ла уста­вать, посколь­ку тогда впер­вые спу­стя дли­тель­ное вре­мя ей при­шлось всту­пить в сра­же­ние. (3) Увидев это, Акви­лий при­ка­зал еще све­жим и для этой самой цели сохра­ня­е­мым отрядам под­кре­пить устав­шие части строя, а ране­ным и обес­силев­шим бой­цам отхо­дить в тыл фалан­ги. Когда же гер­ни­ки заме­ти­ли пере­ме­ще­ния рим­ских отрядов, они реши­ли, что рим­ляне начи­на­ют отсту­пать, и, под­бо­д­рив друг дру­га, бро­са­ют­ся сомкну­ты­ми ряда­ми на пере­дви­гаю­щи­е­ся части вра­гов, но их натиск встре­ча­ют све­жие силы рим­лян. И вновь раз­ра­зи­лась упор­ная схват­ка, так как обе сто­ро­ны опять при­ня­лись оже­сто­чен­но сра­жать­ся, ведь и отряды гер­ни­ков попол­ня­ли све­жие силы, направ­ля­е­мые коман­дую­щи­ми к измотан­ным частям. (4) Но так как дело шло уже к позд­не­му вече­ру, кон­сул, при­звав всад­ни­ков имен­но сей­час про­явить себя доб­лест­ны­ми бой­ца­ми, ата­ку­ет вра­гов на пра­вом флан­ге, сам воз­глав­ляя кон­ный отряд. Те, на какое-то корот­кое вре­мя сдер­жав рим­лян, все же отсту­па­ют, и тогда начи­на­ет­ся боль­шое кро­во­про­ли­тие. Итак, пра­вый фланг гер­ни­ков был уже тес­ним и не удер­жи­вал строй, левый же еще сопро­тив­лял­ся и даже одоле­вал пра­вое кры­ло рим­лян. Одна­ко вско­ре и он отсту­пил. (5) Ведь Акви­лий во гла­ве самых храб­рых юно­шей и тут ока­зы­вал помощь, обо­д­ряя и вызы­вая по име­нам тех, кто обыч­но отли­чал­ся в преж­них сра­же­ни­ях, и бро­сал в гущу вра­гов, выхва­ты­вая у зна­ме­нос­цев, знач­ки тех цен­ту­рий, кото­рые каза­лись нере­ши­тель­но сра­жаю­щи­ми­ся, чтобы страх перед уста­нов­лен­ным зако­ном нака­за­ни­ем в слу­чае, если они не вер­нут зна­ме­на, заста­вил их быть отваж­ны­ми; и посто­ян­но сам при­хо­дил на помощь той части бое­во­го поряд­ка, кото­рая уста­ва­ла, пока не оттес­нил с пози­ции и дру­гой фланг. А посколь­ку флан­ги ока­за­лись ого­ле­ны, центр гер­ни­ков так­же не усто­ял. (6) Вслед за тем нача­лось сти­хий­ное и бес­по­рядоч­ное бег­ство гер­ни­ков в лагерь, а рим­ляне пре­сле­до­ва­ли их и уби­ва­ли. И такое в ито­ге рве­ние овла­де­ло рим­ским вой­ском в том сра­же­нии, что неко­то­рые пыта­лись взо­брать­ся и на вра­же­ский вал, чтобы с ходу захва­тить лагерь. Пони­мая, что их стрем­ле­ние небез­опас­но и даже бес­по­лез­но, кон­сул при­ка­зал дать сиг­нал к отступ­ле­нию и заста­вил всту­пив­ших в бой сой­ти с укреп­ле­ний про­тив их воли, опа­са­ясь, что забра­сы­вае­мые свер­ху копья­ми и стре­ла­ми они будут вынуж­де­ны с позо­ром и боль­шим ущер­бом отсту­пить и, сле­до­ва­тель­но, ума­лят свою сла­ву от преды­ду­щей победы. И вот тогда, — ведь было уже око­ло захо­да солн­ца, — ликуя и рас­пе­вая гим­ны, рим­ляне рас­ки­ну­ли лагерь.

66. А насту­пив­шей ночью из лаге­ря гер­ни­ков доно­сил­ся гром­кий шум и крик и был виден свет от мно­гих факе­лов. Ибо уже не наде­ясь ока­зать сопро­тив­ле­ние еще в одной схват­ке, они реши­ли по соб­ст­вен­но­му почи­ну поки­нуть лагерь, и это яви­лось при­чи­ной их бес­по­ряд­ка и кри­ка. Ведь они бежа­ли так быст­ро, насколь­ко у каж­до­го доста­ва­ло сил и рез­во­сти, окли­кая друг дру­га и слы­ша окли­ки, но не обра­щая ника­ко­го вни­ма­ния на вопли и моль­бы остав­ля­е­мых из-за ран или болез­ней. (2) Рим­ляне, не дога­ды­ва­ясь об этом, но ранее полу­чив от плен­ни­ков сведе­ния, что на помощь сво­им долж­но подо­спеть еще одно вой­ско гер­ни­ков, посчи­та­ли, что шум и сума­то­ха вызва­ны его при­бы­ти­ем. Они сно­ва взя­ли ору­жие и, окру­жив лагерь коль­цом, чтобы ночью не слу­чи­лось како­го-нибудь напа­де­ния на них, то все вме­сте с гро­хотом потря­са­ли сво­им ору­жи­ем, то неод­но­крат­но изда­ва­ли бое­вой клич, как буд­то устрем­ля­ясь в бит­ву. Гер­ни­кам и это так­же вну­ши­ло нема­лый страх, и, думая, что их пре­сле­ду­ют вра­ги, они бежа­ли, рас­се­яв­шись врозь по раз­ным доро­гам. (3) А с нача­лом дня, когда послан­ные на раз­вед­ку всад­ни­ки доло­жи­ли рим­ля­нам, что и дру­гое вой­ско не при­шло на помощь вра­гам, и участ­во­вав­шие в преды­ду­щем сра­же­нии бежа­ли, Акви­лий, выведя армию, завла­де­ва­ет вра­же­ским лаге­рем, пол­ным вьюч­но­го скота, про­до­воль­ст­вия и ору­жия, захва­ты­ва­ет их ране­ных, коих было не мень­ше, чем убе­жав­ших, и, выслав кон­ни­цу в пого­ню за рас­се­яв­ши­ми­ся по тро­пам и лесам, берет в плен мно­го людей. В кон­це кон­цов, он вторг­ся уже на зем­ли гер­ни­ков, гра­бя их без­бо­яз­нен­но, так как никто боль­ше не отва­жи­вал­ся всту­пать в руко­паш­ную схват­ку. Тако­вы были дея­ния Акви­лия.

67. Вто­рой же кон­сул Тит Сик­ций, послан­ный про­тив воль­сков, вторг­ся на терри­то­рию Велитр⁷⁰, взяв силь­ней­шую часть вой­ска. Ведь имен­но здесь нахо­дил­ся коман­дую­щий воль­сков Тулл Аттий, сна­рядив­ший отбор­ное вой­ско с наме­ре­ни­ем сна­ча­ла нане­сти ущерб союз­ни­кам рим­лян (подоб­но тому, как посту­пил Мар­ций, когда начи­нал вой­ну), посчи­тав, что рим­ляне пре­бы­ва­ют еще в том же стра­хе и не пошлют ника­кой помо­щи тем, кто под­вер­га­ет­ся ради них опас­но­сти. Когда же вой­ска ста­ли вид­ны и заме­ти­ли друг дру­га, то уже без вся­кой про­во­лоч­ки всту­пи­ли в бой. (2) А мест­ность меж­ду лаге­ря­ми, на кото­рой долж­но было про­изой­ти сра­же­ние, пред­став­ля­ла собой неров­ный во мно­гих частях по сво­ей окруж­но­сти каме­ни­стый холм, где ни одной из сто­рон не мог­ла при­го­дить­ся кон­ни­ца. Рим­ские всад­ни­ки, заме­тив это и посчи­тав позо­ром, если, при­сут­ст­вуя при сра­же­нии, не ока­жут ника­кой помо­щи, обра­ти­лись к кон­су­лу, подой­дя все вме­сте, с прось­бой поз­во­лить им слезть с коней и сра­жать­ся пеши­ми, если это пред­ло­же­ние пока­жет­ся ему наи­луч­шим. (3) И тот, изряд­но похва­лив их, спе­ши­ва­ет всад­ни­ков и, постро­ив рядом, дер­жал при себе для наблюде­ния и помо­щи тем, кто ока­жет­ся в труд­ном поло­же­нии: и имен­но они яви­лись у рим­лян при­чи­ной одер­жан­ной тогда весь­ма бли­ста­тель­ной победы. Ибо пехота у обе­их сто­рон была почти рав­на и по чис­лен­но­сти людей, и по воору­же­нию и сход­на по орга­ни­за­ции бое­во­го поряд­ка и по рат­но­му опы­ту как в ата­ках и отхо­дах, так и, с дру­гой сто­ро­ны, в нане­се­нии и отра­же­нии уда­ров. (4) Ведь воль­ски изме­ни­ли всю свою воен­ную так­ти­ку, после того как коман­дую­щим у них побы­вал Мар­ций, и пере­шли к обы­ча­ям рим­лян. Итак, боль­шую часть дня фалан­ги оста­ва­лись на том же месте, сра­жа­ясь с оди­на­ко­вым успе­хом, и неров­ный харак­тер мест­но­сти пре­до­став­лял обо­им про­тив­ни­кам мно­го пре­иму­ществ друг перед дру­гом. Рим­ские же всад­ни­ки разде­ли­лись на две части — одни ата­ку­ют вра­гов в бок с пра­во­го флан­га, а дру­гие, обой­дя вокруг, напа­да­ют через холм на зад­них вои­нов. (5) В ито­ге, одни из них мета­ли в воль­сков копья, а дру­гие рази­ли про­тив­ни­ков более длин­ны­ми всад­ни­че­ски­ми меча­ми в пред­пле­чья и нано­си­ли уда­ры по лок­тям, так что у мно­гих отсе­ка­ли руки вме­сте с самой одеж­дой и защит­ным воору­же­ни­ем и мно­гих силь­ны­ми уда­ра­ми в коле­ни и лодыж­ки с наи­луч­ших пози­ций повер­га­ли полу­мерт­вы­ми на зем­лю. (6) И воль­сков обсту­пи­ла со всех сто­рон опас­ность: ведь с фрон­та их тес­ни­ли пехо­тин­цы, а с флан­гов и тыла всад­ни­ки. Так что сверх воз­мож­но­го выка­зав себя доб­лест­ны­ми мужа­ми и явив мно­го при­ме­ров отва­ги и опы­та, почти все сто­яв­шие на пра­вом флан­ге воль­ски были уби­ты. Когда же вои­ны, выстро­ен­ные в цен­тре бое­во­го поряд­ка и на дру­гом кры­ле, увиде­ли, что пра­вый фланг смят и рим­ские всад­ни­ки таким же обра­зом ата­ку­ют их, то, раз­вер­нув отряды, ста­ли мед­лен­но отсту­пать в лагерь, а рим­ские всад­ни­ки, соблюдая строй, пре­сле­до­ва­ли их. (7) Но как толь­ко они ока­за­лись близ укреп­ле­ний, начи­на­ет­ся иное сра­же­ние — жесто­кое и с пере­мен­ным успе­хом, ибо всад­ни­ки пыта­лись во мно­гих местах лаге­ря взо­брать­ся на пали­са­ды. И посколь­ку рим­ля­нам при­хо­ди­лось тяж­ко, кон­сул, при­ка­зав пехо­тин­цам при­не­сти валеж­ник и засы­пать рвы, пер­вым устре­мил­ся по сде­лан­но­му про­хо­ду с луч­ши­ми из всад­ни­ков к самым укреп­лен­ным воротам лаге­ря. Оттес­нив тех, кто сра­жал­ся перед ними, и взло­мав решет­ки ворот, он про­ник внутрь укреп­ле­ний и стал ожи­дать под­хо­да сво­их пехо­тин­цев. (8) Здесь Тулл Аттий с самы­ми бра­вы­ми и отваж­ны­ми вои­на­ми из воль­сков напа­да­ет на него и после ряда бле­стя­щих подви­гов (ведь в бит­вах он был очень храб­рым бой­цом, но неспо­соб­ным пол­ко­вод­цем) в кон­це кон­цов поги­ба­ет, изму­чен­ный уста­ло­стью и мно­же­ст­вом ран. Осталь­ные же воль­ски после взя­тия лаге­ря либо погиб­ли в сра­же­нии, либо, бро­сив ору­жие, ста­ли умо­лять победи­те­лей о поща­де, но лишь немно­гие спас­лись бег­ст­вом домой. (9) Когда же в Рим при­бы­ли отправ­лен­ные кон­су­ла­ми вест­ни­ки, огром­ней­шая радость охва­ти­ла народ, и тот­час богам назна­чи­ли бла­годар­ст­вен­ные жерт­во­при­но­ше­ния, а кон­су­лам пре­до­ста­ви­ли честь три­ум­фа, одна­ко не одну и ту же обо­им, но Сик­цию даро­ва­ли более почет­ный три­умф, посколь­ку реши­ли, что он осво­бо­дил государ­ство от боль­ше­го стра­ха, уни­что­жив дерз­кое вой­ско воль­сков и убив их коман­дую­ще­го. Итак, он въе­хал в город с добы­чей, ведя плен­ни­ков и сра­жав­ше­е­ся вме­сте с ним вой­ско, сам стоя на колес­ни­це, запря­жен­ной коня­ми в золо­той сбруе, обла­чен­ный в цар­ское оде­я­ние, как пред­пи­сы­ва­ет обы­чай отно­си­тель­но боль­ших три­ум­фов. (10) Акви­лию же пре­до­ста­ви­ли малый три­умф, кото­рый они назы­ва­ют ова­ци­ей (а у меня было ранее пока­за­но⁷¹, какое отли­чие он име­ет от боль­шо­го): он вошел в город пешим во гла­ве осталь­ной про­цес­сии. Так закон­чил­ся этот год.

68. При­няв­шие от них кон­суль­скую власть Про­кул Вер­ги­ний и Спу­рий Кас­сий, назна­чен­ный тогда кон­су­лом в тре­тий раз⁷², собрав вой­ска из граж­дан и союз­ни­ков, так­же высту­пи­ли в поход: Вер­ги­ний — про­тив общин эквов, а Кас­сий — про­тив общин гер­ни­ков и воль­сков, жре­би­ем рас­пре­де­лив кам­па­нии меж­ду собой. В ито­ге эквы, укре­пив горо­да и све­зя туда с полей все наи­бо­лее цен­ное, поз­во­ли­ли рим­ля­нам опу­сто­шать их стра­ну и сжи­гать жили­ща, так что Вер­ги­ний с боль­шой лег­ко­стью разо­рил и раз­гра­бил столь­ко их земель, сколь­ко смог, ибо никто не выхо­дил сра­жать­ся за них, и увел вой­ско обрат­но. (2) Так­же воль­ски и гер­ни­ки, про­тив кото­рых отпра­вил­ся в поход Кас­сий, при­ня­ли реше­ние пре­не­бречь опу­сто­ше­ни­ем сво­их полей и укры­лись в горо­дах. Тем не менее, когда пло­до­род­ная зем­ля нача­ла под­вер­гать­ся разо­ре­нию и к тому же они испу­га­лись, что нелег­ко будет ее вос­ста­но­вить, то не ста­ли упор­ст­во­вать в преж­них наме­ре­ни­ях, подвиг­ну­тые жало­стью и при­том не пола­га­ясь на не слиш­ком надеж­ные укреп­ле­ния, в кото­рых они укры­лись, но отпра­ви­ли послов к кон­су­лу про­сить о пре­кра­ще­нии вой­ны. Пер­вы­ми это сде­ла­ли воль­ски, и они быст­рее полу­чи­ли мир, выдав столь­ко денег, сколь­ко им пред­пи­сал кон­сул, и пре­до­ста­вив все осталь­ное, что было нуж­но вой­ску. Кро­ме того, они согла­си­лись под­чи­нить­ся рим­ля­нам, не при­сва­и­вая себе впредь ника­ких рав­ных прав. (3) А гер­ни­ки нача­ли вести с кон­су­лом пере­го­во­ры о мире и друж­бе поз­же, когда увиде­ли, что оста­лись в оди­но­че­стве. Но Кас­сий, предъ­явив послам про­тив них нема­ло обви­не­ний, ска­зал, что преж­де они долж­ны испол­нить то, что подо­ба­ет побеж­ден­ным и под­власт­ным наро­дам, и тогда толь­ко зате­вать пере­го­во­ры о друж­бе. Когда же послы согла­си­лись сде­лать все воз­мож­ное и при­ем­ле­мое, он при­ка­зал им вне­сти столь­ко денег, сколь­ко обыч­но дава­ли вои­нам с уче­том каж­до­го чело­ве­ка для про­пи­та­ния за шесть⁷³ меся­цев, и про­до­воль­ст­вия — за два⁷⁴ меся­ца. (4) А чтобы они име­ли воз­мож­ность выпол­нить эти тре­бо­ва­ния, он пре­до­ста­вил им пере­ми­рие, назна­чив для него опре­де­лен­ное коли­че­ство дней. Когда же гер­ни­ки доста­ви­ли рим­ля­нам все быст­ро и с усер­ди­ем и сно­ва отпра­ви­ли послов для пере­го­во­ров о друж­бе, Кас­сий, похва­лив их, ото­слал к сена­ту. И сена­то­ры после дли­тель­но­го обсуж­де­ния поста­но­ви­ли нала­дить с гер­ни­ка­ми дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния, но на каких усло­ви­ях заклю­чить с ними дого­вор — пусть опре­де­лит и уста­но­вит кон­сул Кас­сий, а что он решит, то они и утвер­дят.

69. После это­го поста­нов­ле­ния сена­та Кас­сий по воз­вра­ще­нии в Рим стал тре­бо­вать пре­до­став­ле­ния ему вто­ро­го три­ум­фа, посколь­ку, мол, он победил вели­чай­шие наро­ды, — ско­рее из мило­сти выры­вая почесть, чем полу­чая ее по пра­ву: ведь он, не захва­тив при­сту­пом ни еди­но­го горо­да и не обра­тив в бег­ство вой­ско вра­гов в поле­вом сра­же­нии, каким-то обра­зом дол­жен был доста­вить в Рим плен­ни­ков и тро­феи, чем укра­ша­ет­ся три­умф. Пото­му-то дан­ный посту­пок впер­вые при­нес ему сла­ву чело­ве­ка занос­чи­во­го и име­ю­ще­го уже образ мыс­лей, совер­шен­но несхо­жий с осталь­ны­ми сограж­да­на­ми. (2) Добив­шись же, чтобы ему дали три­умф, Кас­сий пред­ста­вил дого­вор с гер­ни­ка­ми. Одна­ко тот был спи­сан с имев­ше­го­ся дого­во­ра с лати­на­ми, чем самые стар­шие и ува­жае­мые сена­то­ры были весь­ма недо­воль­ны и ста­ли с подо­зре­ни­ем отно­сить­ся к Кас­сию, не желая, чтобы чуже­зем­цы гер­ни­ки полу­чи­ли рав­ную честь с род­ст­вен­ны­ми лати­на­ми и чтобы те, кто не сде­лал вооб­ще ника­ко­го добра, поль­зо­ва­лись той же самой бла­го­склон­но­стью, как и явив­шие мно­го при­ме­ров доб­ро­же­ла­тель­ства. Воз­му­ща­ло их и высо­ко­ме­рие Кас­сия, кото­рый, будучи почтен сена­том, не воздал ему рав­но­го ува­же­ния и пред­ста­вил дого­вор, соста­вив его не в соот­вет­ст­вии с общим мне­ни­ем всех сена­то­ров, но как само­му было угод­но. (3) В самом деле, иметь уда­чу во мно­гих пред­при­я­ти­ях было все­гда для чело­ве­ка делом опас­ным и пагуб­ным, ибо для мно­гих это ста­но­вит­ся скры­той при­чи­ной без­рас­суд­ной гор­ды­ни и под­спуд­ным осно­ва­ни­ем жела­ний, выхо­дя­щих за пре­де­лы чело­ве­че­ской при­ро­ды, что слу­чи­лось и с дан­ным мужем. Ведь будучи един­ст­вен­ным из совре­мен­ни­ков удо­сто­ен государ­ст­вом трех кон­сульств и двух три­ум­фов, он стал вести себя высо­ко­мер­нее и возы­мел силь­ное стрем­ле­ние добить­ся монар­хи­че­ской вла­сти. Созна­вая же, что для доби­ваю­щих­ся цар­ской или тира­ни­че­ской вла­сти самым лег­ким и без­опас­ным путем из всех явля­ет­ся при­вле­че­ние плеб­са на свою сто­ро­ну вся­ки­ми бла­го­де­я­ни­я­ми и вос­пи­та­ние у него при­выч­ки кор­мить­ся из рук раздаю­ще­го обще­ст­вен­ную соб­ст­вен­ность⁷⁵, он обра­тил­ся к это­му спо­со­бу. И немед­лен­но, нико­му не сооб­щив о сво­ем замыс­ле, он решил раздать наро­ду некую обшир­ную обще­ст­вен­ную зем­лю, кото­рая преж­де была забро­ше­на и затем заня­та самы­ми бога­ты­ми граж­да­на­ми. (4) И если бы, дой­дя до это­го, Кас­сий сим и удо­воль­ст­во­вал­ся, то дело у него, пожа­луй, пошло бы в соот­вет­ст­вии с замыс­лом. Теперь же, стре­мясь к боль­ше­му, он под­нял нема­лую сму­ту, из-за кото­рой с ним при­клю­чил­ся несчаст­ли­вый конец. Ведь, вклю­чая в спи­сок на раздел зем­ли и лати­нов, и даже гер­ни­ков, толь­ко что допу­щен­ных к рим­ско­му граж­дан­ству, он хотел рас­по­ло­жить эти наро­ды в свою поль­зу.

70. Замыс­лив это, на сле­дую­щий день после три­ум­фа Кас­сий созвал плебс на сход­ку и, взой­дя на ора­тор­скую три­бу­ну, как по обы­чаю посту­па­ют спра­вив­шие три­умф, сна­ча­ла дал отчет о совер­шен­ном им, где основ­ным было сле­дую­щее: (2) он, впер­вые полу­чив кон­суль­ство, победил в сра­же­нии пле­мя саби­нян, пре­тен­до­вав­шее на вер­хо­вен­ство, и вынудил его под­чи­нить­ся рим­ля­нам⁷⁶, а будучи выбран кон­су­лом во вто­рой раз, обуздал внут­рен­нюю сму­ту в государ­стве и вер­нул народ на роди­ну⁷⁷; с лати­на­ми же, кото­рые, явля­ясь род­ст­вен­ны­ми рим­ско­му наро­ду, все же все­гда завидо­ва­ли ему из-за вла­сти и сла­вы, он уста­но­вил дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния, пре­до­ста­вив им граж­дан­ское рав­но­пра­вие⁷⁸, так что более не сопер­ни­ком, но оте­че­ст­вом счи­та­ют они Рим; (3) назна­чен­ный на ту же самую долж­ность в тре­тий раз, он и воль­сков заста­вил стать из вра­гов дру­зья­ми, и осу­ще­ст­вил доб­ро­воль­ное под­чи­не­ние гер­ни­ков — пле­ме­ни мно­го­чис­лен­но­го, храб­ро­го и име­ю­ще­го, посколь­ку оно нахо­дит­ся рядом с рим­ля­на­ми, наи­боль­шие воз­мож­но­сти при­чи­нять вели­чай­ший вред и при­но­сить вели­чай­шую поль­зу. (4) Изло­жив все это и тому подоб­ное, он про­сил народ обра­тить на него вни­ма­ние как на чело­ве­ка, кото­рый, в отли­чие от всех осталь­ных, забо­тит­ся об обще­ст­вен­ном бла­ге и будет забо­тить­ся в даль­ней­шем. А в заклю­че­ние речи он ска­зал, что ока­жет наро­ду столь мно­го­чис­лен­ные и столь вели­кие бла­го­де­я­ния, что пре­взой­дет всех, кого вос­хва­ля­ли за дру­же­ст­вен­ное отно­ше­ние и покро­ви­тель­ство плеб­су, и доба­вил, что сде­ла­ет это в бли­жай­шее вре­мя. (5) Итак, рас­пу­стив собра­ние и не отло­жив дела даже на незна­чи­тель­ный срок, он на сле­дую­щий день созвал на заседа­ние сенат, кото­рый был встре­во­жен и пере­пу­ган ска­зан­ны­ми им сло­ва­ми. И преж­де чем при­сту­пить к како­му-либо ино­му делу, он стал пуб­лич­но изла­гать сохра­няв­ший­ся перед народ­ным собра­ни­ем в тайне свой замы­сел, пред­ла­гая сена­то­рам, — посколь­ку про­стой народ ока­зал­ся весь­ма поле­зен государ­ству, содей­ст­во­вав как в защи­те сво­бо­ды, так и в управ­ле­нии дру­ги­ми наро­да­ми, — в свою оче­редь про­явить заботу о нем, наде­лив его зем­лей, кото­рая, будучи захва­че­на на войне, лишь на сло­вах явля­лась обще­ст­вен­ной, а на деле при­над­ле­жа­ла самым наг­лым из пат­ри­ци­ев, заняв­шим ее без вся­ко­го закон­но­го осно­ва­ния. Кро­ме того, он пред­ло­жил, чтобы сто­и­мость хле­ба, послан­но­го им в каче­стве дара тира­ном Сици­лии Гело­ном, — кото­рый бед­ня­ки полу­ча­ли за день­ги, хотя сле­до­ва­ло разде­лить меж­ду все­ми граж­да­на­ми бес­плат­но, — купив­шим его была воз­ме­ще­на из тех средств, кото­рые име­ла каз­на.

71. Конеч­но, сра­зу же, еще когда Кас­сий гово­рил, под­нял­ся боль­шой шум, посколь­ку все сена­то­ры были недо­воль­ны его речью и отка­зы­ва­лись тер­петь ее. А когда он закон­чил, то рья­но обви­нять Кас­сия в раз­жи­га­нии мяте­жа стал не толь­ко его кол­ле­га по кон­суль­ству Вер­ги­ний, но и самые стар­шие и почтен­ные из осталь­ных сена­то­ров, в осо­бен­но­сти же — Аппий Клав­дий. И до позд­не­го часа они, вне себя от яро­сти, про­дол­жа­ли бро­сать друг дру­гу самые рез­кие упре­ки. (2) А в сле­дую­щие дни Кас­сий, посто­ян­но созы­вая народ­ные сход­ки, ста­рал­ся скло­нить плебс на свою сто­ро­ну: про­из­но­сил речи в поль­зу наде­ле­ния зем­лей и рев­ност­но обви­нял сво­их про­тив­ни­ков. Вер­ги­ний же, соби­рая еже­днев­но сенат, со сво­ей сто­ро­ны гото­вил, с обще­го согла­сия пат­ри­ци­ев, закон­ные меры пре­до­сто­рож­но­сти и закон­ные пре­гра­ды замыс­лам Кас­сия. (3) И у каж­до­го имел­ся мно­го­чис­лен­ный отряд сто­рон­ни­ков, сопро­вож­дав­ших и охра­няв­ших его: неиму­щие, гряз­ные и гото­вые отва­жить­ся на любую выход­ку были под­чи­не­ны Кас­сию, а самые родо­ви­тые и без­упреч­ные — Вер­ги­нию. (4) Все же неко­то­рое вре­мя на народ­ных сход­ках пре­об­ла­да­ла худ­шая сто­ро­на, намно­го пре­вос­хо­дя дру­гую, затем уста­но­ви­лось рав­но­ве­сие, когда к луч­шей части при­мкну­ли пле­бей­ские три­бу­ны, воз­мож­но, в том чис­ле и пото­му, что они не счи­та­ли для государ­ства бла­гом, чтобы плебс, раз­вра­щае­мый разда­ча­ми денег и разде­ла­ми обще­ст­вен­но­го иму­ще­ства, был празд­ным и испор­чен­ным, а воз­мож­но — и в силу зави­сти, посколь­ку не они, вожди наро­да, ста­ли ини­ци­а­то­ра­ми это­го бла­го­де­я­ния, но кто-то иной. Впро­чем, ничто не пре­пят­ст­ву­ет пред­по­ло­жить, что они так посту­пи­ли и из-за стра­ха, кото­рый испы­ты­ва­ли вслед­ст­вие воз­вы­ше­ния дан­но­го чело­ве­ка, кото­рое сде­ла­лось бо́льшим, чем это отве­ча­ло инте­ре­сам обще­ства. (5) Во вся­ком слу­чае, они тут же при­ня­лись изо всех сил воз­ра­жать на народ­ных сход­ках про­тив вно­си­мых Кас­си­ем зако­нов, объ­яс­няя наро­ду, что неспра­вед­ли­во, если не толь­ко рим­ляне разде­лят меж­ду собой то, что при­об­ре­те­но в ходе мно­гих войн, но рав­ную с ними долю будут иметь и лати­ны, не участ­во­вав­шие в этих вой­нах, и гер­ни­ки, лишь недав­но уста­но­вив­шие дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния, коим, при­нуж­ден­ным к тому вой­ной, доста­точ­но было не лишить­ся соб­ст­вен­ной терри­то­рии. (6) Народ же, вни­мая, то при­со­еди­нял­ся к дово­дам пле­бей­ских три­бу­нов, осо­зна­вая, что при­чи­таю­ща­я­ся каж­до­му доля из обще­ст­вен­ной зем­ли будет чем-то малень­ким и не заслу­жи­ваю­щим упо­ми­на­ния, если они разде­лят ее вме­сте с гер­ни­ка­ми и лати­на­ми, то менял мне­ние под вли­я­ни­ем Кас­сия, дема­го­ги­че­ски заяв­ляв­ше­го, что пле­бей­ские три­бу­ны яко­бы пре­да­ют их пат­ри­ци­ям и как бла­го­вид­ный пред­лог для про­ти­во­дей­ст­вия исполь­зу­ют рав­ное уча­стие в разде­ле гер­ни­ков и лати­нов. По его сло­вам, он вклю­чил это в закон ради уси­ле­ния бед­ня­ков и созда­ния засло­на на слу­чай, если кто-нибудь когда-нибудь захо­чет отнять у них пре­до­став­лен­ное, ибо пола­гал, что луч­ше и без­опас­нее мно­гим, полу­чив мало, этим вла­деть неиз­мен­но, чем все­го лишить­ся, пона­де­яв­шись на мно­гое.

72. В то вре­мя как имен­но эти­ми дово­да­ми Кас­сий часто пере­убеж­дал тол­пу на народ­ных сход­ках, один из пле­бей­ских три­бу­нов, Гай Рабу­лей, чело­век не без­рас­суд­ный, высту­пив впе­ред, пообе­щал быст­ро пре­кра­тить рас­прю меж­ду кон­су­ла­ми и разъ­яс­нить наро­ду, что нуж­но делать. А когда после­до­ва­ло гром­кое одоб­ре­ние его слов и после это­го воца­ри­лось мол­ча­ние, он спро­сил: «Не в том ли, о Кас­сий и Вер­ги­ний, заклю­ча­ет­ся глав­ное в законе — пер­вое, сле­ду­ет ли, чтобы обще­ст­вен­ная зем­ля была разде­ле­на меж­ду все­ми нами пого­лов­но, а вто­рое, сле­ду­ет ли, чтобы часть ее полу­чи­ли лати­ны и гер­ни­ки?» После того как они согла­си­лись, он про­дол­жил: «Что ж, хоро­шо. Ты, Кас­сий, жела­ешь поста­вить на голо­со­ва­ние наро­да оба эти поло­же­ния. Ну, а ты, о Вер­ги­ний, ска­жи нам, ради богов, отвер­га­ешь ли толь­ко одну часть пред­ло­же­ния Кас­сия, кото­рая каса­ет­ся союз­ни­ков, счи­тая, что не сле­ду­ет гер­ни­ков и лати­нов урав­ни­вать с нами в разде­ле, или отвер­га­ешь и дру­гую часть, тре­буя не разде­лять обще­ст­вен­ное иму­ще­ство даже сре­ди нас самих? Имен­но на это ответь мне, ниче­го не ута­ив». (3) Когда же Вер­ги­ний заявил, что воз­ра­жа­ет толь­ко про­тив рав­но­го уча­стия лати­нов и гер­ни­ков, а что каса­ет­ся граж­дан — он согла­сен на раздел, если все при­мут такое реше­ние, тогда пле­бей­ский три­бун, обер­нув­шись к тол­пе, ска­зал: «Итак, посколь­ку одна часть дан­но­го пред­ло­же­ния одоб­ре­на обо­и­ми кон­су­ла­ми, а дру­гая встре­ча­ет воз­ра­же­ния со сто­ро­ны одно­го из них, оба же они рав­ны по вла­сти, и ни у кого нет воз­мож­но­сти при­ме­нить при­нуж­де­ние к дру­го­му, давай­те сей­час возь­мем то, что они оба соглас­ны дать, а в чем они рас­хо­дят­ся — отло­жим». (4) А так как плебс одоб­рил этот совет как наи­луч­ший и стал тре­бо­вать убрать из зако­на пункт, раз­жи­гаю­щий раздор, Кас­сий, не зная, что сле­ду­ет делать, — с одной сто­ро­ны, не желая отка­зать­ся от сво­его пред­ло­же­ния, с дру­гой, не имея воз­мож­но­сти при­дер­жи­вать­ся его, ибо про­ти­во­дей­ст­вие ока­зы­ва­ли пле­бей­ские три­бу­ны, — рас­пу­стил тогда народ­ную сход­ку. В сле­дую­щие дни он, ссы­ла­ясь на болезнь, более не выхо­дил на Форум, но, оста­ва­ясь дома, при­ла­гал уси­лия, чтобы утвер­дить закон при­нуж­де­ни­ем и силой, и ста­рал­ся при­гла­сить для голо­со­ва­ния столь­ко лати­нов и гер­ни­ков, сколь­ко мог. (5) В ито­ге, они ста­ли тол­па­ми схо­дить­ся в Рим, и вско­ре город был полон чуже­зем­цев. Увидев это, Вер­ги­ний пове­лел гла­ша­та­ям воз­ве­стить по ули­цам, чтобы те, кто не про­жи­ва­ет в Риме, уда­ли­лись, и уста­но­вил им неболь­шой срок. Кас­сий же, наобо­рот, при­ка­зал гла­ша­та­ям объ­явить, чтобы все име­ю­щие граж­дан­ские пра­ва оста­ва­лись на месте, пока закон не будет утвер­жден.

73. А посколь­ку спо­ру не было вид­но ника­ко­го кон­ца, пат­ри­ции, испу­гав­шись, как бы не про­изо­шло похи­ще­ния камеш­ков для голо­со­ва­ния и руко­при­клад­ства, рав­но как и иных насиль­ст­вен­ных дей­ст­вий, кото­рые обыч­но слу­ча­ют­ся в охва­чен­ных меж­до­усо­би­ца­ми народ­ных собра­ни­ях при вне­се­нии зако­на, сошлись на сенат­ское заседа­ние, чтобы обо всем разом посо­ве­щать­ся. (2) Там Аппий, пер­вым спро­шен­ный о сво­ем мне­нии, отго­ва­ри­вал усту­пать наро­ду раздел зем­ли, ука­зы­вая, что празд­ная тол­па сограж­дан, при­учен­ная лако­мить­ся обще­ст­вен­ным досто­я­ни­ем, станет опас­ной и бес­по­лез­ной и нико­гда уже ниче­му из обще­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­сти — ни из иму­ще­ства, ни из денег — не поз­во­лит остать­ся общим. Он утвер­ждал, что заслу­жи­ва­ет пори­ца­ния дело, если сена­то­ры, обви­няя Кас­сия в дур­ном и пагуб­ном управ­ле­нии государ­ст­вом и в раз­вра­ще­нии наро­да, сами затем общим реше­ни­ем утвер­дят эти меро­при­я­тия как спра­вед­ли­вые и полез­ные. Аппий пред­ла­гал им так­же обра­тить вни­ма­ние на то, что даже при­зна­тель­ность от бед­ня­ков, если те разде­лят меж­ду собой обще­ст­вен­ные зем­ли, доста­нет­ся не тем, кто дал свое согла­сие и одоб­ре­ние, но одно­му Кас­сию, кото­рый выдви­нул эту идею и пред­стал как чело­век, заста­вив­ший сенат про­тив воли одоб­рить ее. (3) Все это и дру­гое в том же духе выска­зав, в заклю­че­ние он посо­ве­то­вал сле­дую­щее: выбрать десять⁷⁹ чело­век из самых ува­жае­мых сена­то­ров, кото­рые, обой­дя обще­ст­вен­ную зем­лю, опре­де­лят ее гра­ни­цы, и если какие-нибудь част­ные лица, дей­ст­вуя обма­ном или силой, что-то из нее исполь­зу­ют под паст­би­ща или возде­лы­ва­ют, пусть чле­ны комис­сии, про­ведя рас­сле­до­ва­ние, вер­нут это государ­ству. А отме­же­ван­ную ими зем­лю, разде­лив на какое будет угод­но чис­ло участ­ков и раз­гра­ни­чив их доб­рот­ны­ми стол­ба­ми, он убеж­дал частич­но про­дать, — и в осо­бен­но­сти ту, по пово­ду кото­рой име­ли место какие-либо раз­но­гла­сия с част­ны­ми лица­ми, чтобы у купив­ших были тяж­бы из-за нее с теми, кто предъ­явит при­тя­за­ния, — частич­но сда­вать в арен­ду на пяти­лет­ний срок; день­ги же, посту­паю­щие от сда­чи в арен­ду, исполь­зо­вать для снаб­же­ния вои­нов и на опла­ту тех рас­хо­дов, кото­рые необ­хо­ди­мы для веде­ния войн. (4) «Ведь ныне, — ска­зал он, — оправ­да­на непри­язнь бед­ных к бога­тым, кото­рые, при­сво­ив себе обще­ст­вен­ное иму­ще­ство, удер­жи­ва­ют его, и нет ниче­го уди­ви­тель­но­го, если они счи­та­ют, что луч­ше разде­лить обще­ст­вен­ные зем­ли меж­ду все­ми, чем оста­вить их в руках неболь­шо­го чис­ла самых наг­лых сограж­дан. Если же они увидят, что те, кто в насто­я­щее вре­мя поль­зу­ет­ся эти­ми зем­ля­ми, отка­зы­ва­ют­ся от них, и обще­ст­вен­ное иму­ще­ство ста­но­вит­ся на самом деле обще­ст­вен­ным, то пре­кра­тят завидо­вать нам и пере­ста­нут желать пого­лов­но­го разде­ла земель, осо­знав, что общее со все­ми вла­де­ние будет выгод­нее малень­кой доли каж­до­му. (5) Давай­те же объ­яс­ним им, — про­дол­жил Аппий, — како­ва здесь раз­ни­ца, и что каж­дый в отдель­но­сти бед­няк, полу­чив неболь­шую зем­ли­цу и (если так слу­чит­ся) имея бес­по­кой­ных соседей, и сам не будет в состо­я­нии по сво­ей бед­но­сти ее обра­ботать, и арен­да­то­ра, за исклю­че­ни­ем соседа, не най­дет. А если боль­шие наде­лы, пре­до­став­ля­ю­щие зем­ледель­цам раз­но­об­раз­ную и выгод­ную работу, будут сда­вать­ся в арен­ду государ­ст­вом, то они при­не­сут мно­го дохо­да. И что для бед­ня­ков, когда они отправ­ля­ют­ся на вой­ну, луч­ше полу­чать про­до­воль­ст­вие и жало­ва­ние из обще­ст­вен­но­го каз­на­чей­ства, чем вся­кий раз упла­чи­вать в каз­на­чей­ство из соб­ст­вен­но­го иму­ще­ства, тогда как порой их сред­ства к жиз­ни быва­ют скуд­ны­ми, а добы­ва­ние этих денег еще более обре­ме­нит их».

74. Когда Аппий внес это пред­ло­же­ние и, каза­лось, полу­чил все­об­щее одоб­ре­ние, Авл Сем­п­ро­ний Атра­тин, спро­шен­ный сле­дую­щим, ска­зал; «Конеч­но, сего­дня не впер­вые я имею воз­мож­ность вос­хва­лять Аппия как чело­ве­ка, кото­рый более всех спо­со­бен задол­го пред­видеть буду­щее и выска­зы­ва­ет самые луч­шие и полез­ные суж­де­ния, тверд и непо­ко­ле­бим в сво­их взглядах, не усту­па­ет стра­ху и не скло­ня­ет­ся перед мило­стя­ми. В самом деле, я все­гда хва­лю его и посто­ян­но удив­ля­юсь здра­во­мыс­лию и бла­го­род­ству, кото­рое он явля­ет в мину­ту опас­но­сти. И сам я выска­зы­ваю не иное пред­ло­же­ние, а то же самое, лишь доба­вив к нему то немно­гое, что, на мой взгляд, Аппий про­пу­стил. (2) Ибо сам я так­же счи­таю, что гер­ни­ки и лати­ны, кото­рым мы толь­ко что пре­до­ста­ви­ли рав­ные граж­дан­ские пра­ва, не долж­ны участ­во­вать в разде­ле наших земель. Ведь мы вла­де­ем этой зем­лей, при­об­ре­тя ее не после того, как они уста­но­ви­ли с нами дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния, но еще рань­ше отняв ее у вра­гов бла­го­да­ря соб­ст­вен­но­му рис­ку, без чьей-либо посто­рон­ней помо­щи. Давай­те отве­тим им, что име­ю­щим­ся у нас преж­ним вла­де­ни­ям, то есть кото­ры­ми каж­дая сто­ро­на рас­по­ла­га­ла на момент заклю­че­ния меж­ду нами дого­во­ра о друж­бе, сле­ду­ет оста­вать­ся для всех сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми и неот­чуж­дае­мы­ми, а чем завла­де­ем на войне в сов­мест­ных похо­дах после заклю­че­ния дого­во­ра, от это­го уже каж­до­му доста­нет­ся над­ле­жа­щая доля. (3) Это ведь и союз­ни­кам не даст спра­вед­ли­вых осно­ва­ний для гне­ва за при­чи­нен­ную обиду, и наро­ду не вну­шит опа­се­ния, что его сочтут пред­по­чи­таю­щим выго­ду сво­е­му доб­ро­му име­ни. Я пол­но­стью согла­сен и с избра­ни­ем мужей, кото­рых Аппий пред­ла­гал назна­чить для уста­нов­ле­ния гра­ниц обще­ст­вен­ной зем­ли. Ведь это при­не­сет нам боль­шое дове­рие в отно­ше­ни­ях с пле­бе­я­ми, ибо имен­но сей­час они недо­воль­ны в силу двух при­чин — и посколь­ку сами не полу­ча­ют ника­кой выго­ды от обще­ст­вен­ных вла­де­ний, и посколь­ку неко­то­рые из нас неза­кон­но поль­зу­ют­ся ими. Если же они увидят, что эти вла­де­ния обра­ще­ны в обще­ст­вен­ную соб­ст­вен­ность и дохо­ды с них идут на общие и насущ­ные цели, то пой­мут, что для них нет ника­кой раз­ни­цы, иметь ли долю в зем­ле или в пло­дах с нее. (4) Само собой, я воз­дер­жи­ва­юсь упо­ми­нать, что неко­то­рых бед­ня­ков чужой ущерб раду­ет боль­ше соб­ст­вен­ных выгод. Одна­ко я пола­гаю, что недо­ста­точ­но запи­сать в поста­нов­ле­нии толь­ко эти два поло­же­ния, но, думаю, сле­ду­ет при­об­ре­сти рас­по­ло­же­ние наро­да и скло­нить его на свою сто­ро­ну и с помо­щью какой-либо дру­гой уме­рен­ной услу­ги. О ней я вско­ре ска­жу, пред­ва­ри­тель­но пока­зав вам при­чи­ну, или, ско­рее, необ­хо­ди­мость, в силу кото­рой нам нуж­но сде­лать так­же и это.

75. Вы, конеч­но, зна­е­те сло­ва, ска­зан­ные на народ­ной сход­ке пле­бей­ским три­бу­ном, когда он спро­сил у одно­го из кон­су­лов, а имен­но Вер­ги­ния, какое мне­ние тот име­ет по пово­ду разде­ла зем­ли, то есть согла­сен ли он разде­лить обще­ст­вен­ное иму­ще­ство сре­ди граж­дан без уча­стия союз­ни­ков, или даже нам, рим­ля­нам, не раз­ре­ша­ет полу­чать в надел долю от наших общих вла­де­ний. И он согла­сил­ся не пре­пят­ст­во­вать той части зако­на о разде­ле зем­ли, кото­рая каса­ет­ся нас, если все будут счи­тать это наи­луч­шим реше­ни­ем. Вот какая уступ­ка сде­ла­ла пле­бей­ских три­бу­нов наши­ми сорат­ни­ка­ми, а народ — более бла­го­ра­зум­ным. (2) Итак, по како­му еще разу­ме­нию мы отка­жем­ся теперь от того, что тогда усту­пи­ли? Или какая поль­за будет нам от сле­до­ва­ния в государ­ст­вен­ном управ­ле­нии бла­го­род­ным и пре­крас­ным поли­ти­че­ским прин­ци­пам, достой­ным наше­го вла­ды­че­ства, если мы не убедим тех, кому пред­сто­ит ими поль­зо­вать­ся? А мы не убедим, и никто из нас в этом не сомне­ва­ет­ся. Ведь, когда тер­пят неуда­чу, силь­нее могут рас­сер­дить­ся те, кто обма­нут в сво­их надеж­дах и не полу­ча­ет обе­щан­но­го. Несо­мнен­но, их опять быст­ро увле­чет кто-нибудь, дей­ст­ву­ю­щий в уго­ду им, и никто уже из пле­бей­ских три­бу­нов не встанет на нашу сто­ро­ну. (3) Пото­му послу­шай­те, что я сове­тую вам делать и что добав­ляю к пред­ло­же­нию Аппия, но не вста­вай­те и не под­ни­май­те шум преж­де, чем выслу­ша­е­те все, что я хочу выска­зать. Тем, кто будет избран для осмот­ра и уста­нов­ле­ния гра­ниц обще­ст­вен­ной зем­ли (десять ли чело­век или любое иное их чис­ло), пору­чи­те опре­де­лить, каким кон­крет­но зем­лям и в каком коли­че­стве сле­ду­ет оста­вать­ся общи­ми для всех и, будучи сда­вае­мы­ми в арен­ду на пять лет, уве­ли­чи­вать дохо­ды каз­ны, а сколь­ко, в свою оче­редь, и какие имен­но сле­ду­ет разде­лить сре­ди наших пле­бе­ев. Зем­лю же, кото­рую они назна­чат для разде­ла, вы долж­ны рас­пре­де­лить, пред­ва­ри­тель­но при­няв реше­ние, — или сре­ди всех граж­дан, или толь­ко сре­ди тех, у кого уже нет наде­ла, или сре­ди име­ю­щих наи­мень­ший иму­ще­ст­вен­ный ценз, или любым дру­гим обра­зом, как вам будет угод­но. А выбо­ры лиц для уста­нов­ле­ния ее гра­ниц и ваше поста­нов­ле­ние, кото­рое вы выне­се­те о разде­ле земель, и осталь­ное, что необ­хо­ди­мо сде­лать, пусть осу­ще­ствят новые кон­су­лы так, как сочтут наи­луч­шим, посколь­ку у нынеш­них кон­су­лов слиш­ком кра­ток остав­ший­ся срок прав­ле­ния. (4) Ибо и сами дела тако­го рода тре­бу­ют нема­ло­го вре­ме­ни, да и нынеш­няя охва­чен­ная рас­пря­ми власть едва ли смо­жет судить более здра­во о том, что выгод­но, чем назна­чен­ная после нее, если, прав­да, та будет еди­но­душ­ной, как мы наде­ем­ся. Ведь отсроч­ка — полез­ная вещь во мно­гих слу­ча­ях и ничуть не опас­ная, а вре­мя мно­гое меня­ет за один день. И отсут­ст­вие раз­но­гла­сий меж­ду руко­во­ди­те­ля­ми обще­ст­вен­ных дел — при­чи­на всех благ в государ­ствах. Я выска­зы­ваю имен­но такое мне­ние, но если кто-либо пред­ла­га­ет иное, луч­шее, пусть поведа­ет».

76. Когда Сем­п­ро­ний закон­чил, он встре­тил гром­кое одоб­ре­ние со сто­ро­ны при­сут­ст­ву­ю­щих и уже никто из спро­шен­ных после него не выдви­га­ет дру­го­го пред­ло­же­ния. Итак, после это­го запи­сы­ва­ет­ся сле­дую­щее реше­ние сена­та: избрать десять самых стар­ших сена­то­ров из быв­ших кон­су­лов, кото­рые, опре­де­лив гра­ни­цы обще­ст­вен­ной зем­ли, назна­чат, сколь­ко из нее сле­ду­ет сдать в арен­ду и сколь­ко разде­лить сре­ди наро­да; (2) име­ю­щим рав­ные граж­дан­ские пра­ва и союз­ни­кам выде­лять при­чи­таю­щу­ю­ся каж­до­му по согла­ше­ни­ям часть, если позд­нее при­об­ре­тут еще какую-нибудь зем­лю в сов­мест­ных похо­дах; выбо­ры же ука­зан­ных лиц, рас­пре­де­ле­ние наде­лов и осталь­ное, что необ­хо­ди­мо сде­лать, — осу­ще­ст­вить новым кон­су­лам. Это реше­ние, вне­сен­ное на утвер­жде­ние наро­да, заста­ви­ло Кас­сия пре­кра­тить дема­го­гию и не допу­сти­ло раз­вить­ся даль­ше раз­жи­гае­мо­му бед­ня­ка­ми мяте­жу.

77. В сле­дую­щем году, когда нача­лась семь­де­сят чет­вер­тая Олим­пи­а­да (на кото­рой в беге победил Астил Сира­куз­ский), а в Афи­нах архон­том был Лео­страт, кон­суль­ство полу­чи­ли Квинт Фабий и Сер­вий Кор­не­лий⁸⁰, мужи из пат­ри­ци­ев, воз­рас­том еще моло­дые, но по знат­но­сти пред­ков самые выдаю­щи­е­ся из всех и очень вли­я­тель­ные бла­го­да­ря сво­им сто­рон­ни­кам и богат­ству, а так­же, несмот­ря на моло­дость, ничем не хуже нико­го из людей более зре­ло­го воз­рас­та в веде­нии поли­ти­че­ских дел. Так вот, в ука­зан­ном году Цезон Фабий, брат⁸¹ тогдаш­не­го кон­су­ла, и Луций Вале­рий Попли­ко­ла, брат того Попли­ко­лы, кото­рый сверг царей, в это же самое вре­мя обла­дая квес­тор­ской⁸² вла­стью и пото­му имея пра­во созы­вать народ­ные собра­ния, при­влек­ли к ответ­ст­вен­но­сти перед наро­дом по обви­не­нию в стрем­ле­нии к тира­нии Спу­рия Кас­сия, кон­су­ла про­шло­го года, осме­лив­ше­го­ся пред­ло­жить зако­ны о разде­ле зем­ли. И назна­чив опре­де­лен­ный день, они вызва­ли его, чтобы тот оправ­дал­ся на суде перед наро­дом. (2) Когда же в объ­яв­лен­ный день собра­лась весь­ма мно­го­чис­лен­ная тол­па, оба кве­сто­ра, созвав плебс на народ­ное собра­ние, ста­ли обсто­я­тель­но изла­гать обще­из­вест­ные дея­ния Кас­сия, дока­зы­вая, что они не вели ни к чему хоро­ше­му. Так, сна­ча­ла лати­нам, кото­рым доста­точ­но было, чтобы их сочли достой­ны­ми обще­го с рим­ля­на­ми граж­дан­ства, и почи­тав­шим за вели­кое сча­стье полу­чить хотя бы его, Кас­сий, будучи кон­су­лом, не толь­ко охот­но пре­до­ста­вил граж­дан­ские пра­ва, о чем они про­си­ли, но и еще про­вел реше­ние выде­лять им треть воен­ной добы­чи в слу­чае сов­мест­но­го похо­да. Затем гер­ни­ков, кото­рым, побеж­ден­ным на войне, сле­до­ва­ло быть доволь­ны­ми, если они хотя бы не нака­за­ны лише­ни­ем какой-либо части сво­ей соб­ст­вен­ной зем­ли, он сде­лал дру­зья­ми вме­сто под­дан­ных и граж­да­на­ми вме­сто дан­ни­ков, а так­же уста­но­вил, чтобы они полу­ча­ли вто­рую треть той зем­ли и добы­чи, какую рим­ляне при­об­ре­тут любым обра­зом. (3) Так что из разде­ля­е­мой на три части добы­чи двой­ную долю берут рим­ские под­дан­ные и чуже­зем­цы, а сами мест­ные уро­жен­цы и пове­ли­те­ли — толь­ко одну треть. А вслед­ст­вие это­го, ука­зы­ва­ли кве­сто­ры, у рим­лян слу­чит­ся одна из двух неле­пей­ших ситу­а­ций, если они воз­на­ме­рят­ся почтить какие-нибудь дру­гие наро­ды за мно­же­ство вели­ких бла­го­де­я­ний теми же дара­ми, кои­ми почти­ли не толь­ко лати­нов, но и не сде­лав­ших ника­ко­го добра гер­ни­ков. Ведь, посколь­ку у них оста­ет­ся толь­ко одна треть, они либо не будут иметь доли, какую мож­но дать тем бла­го­де­те­лям, либо, при­няв поста­нов­ле­ние о подоб­ных поче­стях, ниче­го не оста­вят самим себе.

78. А кро­ме того, кве­сто­ры подроб­но рас­ска­зы­ва­ли, как, замыс­лив отдать наро­ду общее иму­ще­ство государ­ства, Кас­сий, несмот­ря на то что и сенат не при­нял поло­жи­тель­но­го реше­ния, и кол­ле­га по кон­суль­ству вос­про­ти­вил­ся, собрал­ся силой утвер­ждать закон, кото­рый являл­ся пагуб­ным и непра­вед­ным не по одной толь­ко той при­чине, что, в то вре­мя как сле­до­ва­ло при­нять пред­ва­ри­тель­ное поста­нов­ле­ние сена­та и в слу­чае его одоб­ре­ния ока­зать бла­го­де­я­ние от име­ни всех вла­стей, Кас­сий, напро­тив, ста­рал­ся сде­лать его мило­стью одно­го чело­ве­ка, (2) но и в силу того обсто­я­тель­ства, пре­ступ­ней­ше­го из всех, что лишь на сло­вах это было даре­ние граж­да­нам обще­ст­вен­ной зем­ли, а на деле — лише­ние: ведь рим­ляне, захва­тив­шие ее, полу­чи­ли бы толь­ко одну долю, а гер­ни­ки и лати­ны, у кото­рых не было на нее ника­ких прав, — две доли. Рас­ска­зы­ва­ли они так­же, что Кас­сий не под­чи­нил­ся даже пле­бей­ским три­бу­нам, высту­пив­шим про­тив него и пред­ла­гав­шим убрать из зако­на одну часть — о рав­ном уча­стии чуже­зем­цев, но про­дол­жил дей­ст­во­вать вопре­ки и пле­бей­ским три­бу­нам, и кол­ле­ге по кон­суль­ству, и сена­ту, и всем, кто давал наи­луч­шие сове­ты на бла­го обще­ства. (3) Изло­жив это, в свиде­те­ли чего при­зва­ли всех граж­дан, уже затем кве­сто­ры ста­ли при­во­дить так­же и неиз­вест­ные дока­за­тель­ства его тира­ни­че­ских наме­ре­ний, утвер­ждая, буд­то бы лати­ны с гер­ни­ка­ми собра­ли ему день­ги, запас­лись ору­жи­ем и схо­ди­лись к нему самые дерз­кие из их моло­де­жи, про­во­дя тай­ные сове­ща­ния и содей­ст­вуя во мно­гих дру­гих делах поми­мо ука­зан­ных. И они назы­ва­ли мно­гих свиде­те­лей это­го — как жите­лей Рима, так и из про­чих, союз­ных, горо­дов, людей не низ­ко­го зва­ния и не без­вест­ных. (4) Народ пове­рил им и вынес Кас­сию обви­ни­тель­ный при­го­вор, уже не под­дав­шись на речи, сочи­нен­ные с боль­шой тща­тель­но­стью, кото­рые сей муж пуб­лич­но про­из­нес, и не усту­пив чув­ству жало­сти, хотя три малень­ких сына ока­зы­ва­ли Кас­сию замет­ную помощь в при­вле­че­нии сочув­ст­вия, а мно­гие дру­гие — и род­ст­вен­ни­ки, и дру­зья — все вме­сте опла­ки­ва­ли его, и, нако­нец, нисколь­ко не поща­див его дея­ния на войне, бла­го­да­ря кото­рым он достиг вели­чай­ше­го поче­та. (5) В самом деле, народ был до такой сте­пе­ни настро­ен про­тив само­го име­ни тира­нии, что даже при опре­де­ле­нии нака­за­ния не уме­рил свой гнев на Кас­сия, но при­го­во­рил его к смерт­ной каз­ни. Ведь наро­дом овла­дел страх, как бы этот чело­век, самый спо­соб­ный вое­на­чаль­ник того вре­ме­ни, будучи отправ­лен в изгна­ние за пре­де­лы оте­че­ства, не посту­пил подоб­но Мар­цию, ссо­ря дру­зей и объ­еди­няя вра­гов, и не повел непри­ми­ри­мую вой­ну про­тив роди­ны. Когда суд завер­шил­ся таким обра­зом, кве­сто­ры, при­ведя Кас­сия на воз­вы­шаю­щий­ся над Фору­мом утес⁸³, в при­сут­ст­вии всех сбро­си­ли его со ска­лы. Ведь таким было при­ня­тое у рим­лян того вре­ме­ни нака­за­ние для при­го­во­рен­ных к смер­ти.

79. Имен­но таков более прав­до­по­доб­ный рас­сказ из пере­дан­ных об этом чело­ве­ке, но не сле­ду­ет пре­не­бре­гать и менее досто­вер­ным, посколь­ку он так­же поль­зу­ет­ся дове­ри­ем со сто­ро­ны мно­гих людей и сооб­ща­ет­ся в авто­ри­тет­ных сочи­не­ни­ях. Так вот, в неко­то­рых кни­гах утвер­жда­ет­ся, что, когда для всех еще оста­ва­лась тай­ной под­готов­ка им тира­нии, пер­вым запо­до­зрил отец Кас­сия и, выяс­нив дело с помо­щью само­го тща­тель­но­го рас­сле­до­ва­ния, при­шел в сенат. Затем, при­ка­зав сыну явить­ся, он стал для него и донос­чи­ком, и обви­ни­те­лем, а когда и сенат вынес обви­ни­тель­ный при­го­вор, то, при­ведя его домой, каз­нил. (2) Дей­ст­ви­тель­но, суро­вость и неумо­ли­мость отцов­ско­го гне­ва на сыно­вей, совер­шав­ших пре­ступ­ле­ния, и осо­бен­но у рим­лян того вре­ме­ни, не поз­во­ля­ет отбро­сить и дан­ную исто­рию. Ведь ранее Брут, изгнав­ший царей, осудил на смерть обо­их сво­их сыно­вей по зако­ну о зло­де­ях, и секи­ра­ми им отру­би­ли голо­вы, так как реши­ли, что они ока­зы­ва­ли содей­ст­вие царям в воз­вра­ще­нии из изгна­ния⁸⁴. И позд­нее Ман­лий, коман­дуя на галль­ской войне, награ­дил за доб­лесть сво­его сына, отли­чив­ше­го­ся в бою, почет­ны­ми вен­ка­ми, но, обви­нив при этом в непо­ви­но­ве­нии, — посколь­ку тот не остал­ся на сто­ро­же­вом посту, куда был назна­чен, а вопре­ки при­ка­зу коман­дую­ще­го поки­нул его, чтобы сра­зить­ся с вра­гом, — каз­нил сына как дезер­ти­ра⁸⁵. (3) И мно­гие дру­гие отцы, кто за бо́льшие про­ступ­ки, кто за мень­шие, не щади­ли и не жале­ли сво­их детей. Имен­но поэто­му я не счи­таю воз­мож­ным, о чем ска­зал, пре­не­бречь дан­ным сооб­ще­ни­ем как недо­сто­вер­ным. Одна­ко сле­дую­щие сооб­ра­же­ния, будучи из дока­за­тельств не самы­ми незна­чи­тель­ны­ми и не лишен­ны­ми убеди­тель­но­сти, тянут меня обрат­но и ведут к пер­во­му утвер­жде­нию. После каз­ни Кас­сия его дом был срыт до осно­ва­ния, и до сего дня это место оста­ет­ся без постро­ек за исклю­че­ни­ем хра­ма Тел­лус⁸⁶, кото­рый государ­ство воз­ве­ло в более позд­ние вре­ме­на на неко­то­рой части его терри­то­рии у доро­ги, веду­щей в Кари­ны⁸⁷. Кро­ме того, государ­ство изъ­яло иму­ще­ство Кас­сия, из кое­го посвя­ти­ло пер­вин­ки в раз­лич­ные свя­ти­ли­ща, и в том чис­ле Цере­ре⁸⁸ брон­зо­вые ста­туи с над­пи­ся­ми⁸⁹, ука­зы­ваю­щи­ми, из чье­го иму­ще­ства эти пер­вин­ки. (4) Ведь если бы его отец ока­зал­ся одно­вре­мен­но и донос­чи­ком, и обви­ни­те­лем, и пала­чом для сво­его сына, то и дом его не был бы раз­ру­шен, и досто­я­ние не кон­фис­ко­ва­но. Ибо у рим­лян ника­кое бла­го­при­об­ре­тен­ное иму­ще­ство не явля­ет­ся их соб­ст­вен­но­стью, пока еще живы отцы, но и вещи, и лич­но­сти сыно­вей отда­ны отцам в пол­ное рас­по­ря­же­ние по их усмот­ре­нию. Так что государ­ство, навер­но, не сочло бы спра­вед­ли­вым за пре­ступ­ле­ния сына отни­мать и кон­фис­ко­вы­вать иму­ще­ство отца, кото­рый, к тому же, сам сооб­щил о его тира­ни­че­ских наме­ре­ни­ях. Имен­но поэто­му я ско­рее согла­сен с пер­вым сооб­ще­ни­ем, а оба при­вел для того, чтобы чита­те­лям мож­но было выби­рать из них какое угод­но.

80. Но, хотя неко­то­рые замыш­ля­ли каз­нить и сыно­вей Кас­сия, сенат счел дан­ную меру ужас­ной и вред­ной и, собрав­шись, поста­но­вил, чтобы отро­ки были осво­бож­де­ны от кары и жили в пол­ной без­опас­но­сти, не будучи нака­за­ны ни изгна­ни­ем, ни лише­ни­ем граж­дан­ских прав, ни дру­гим обра­зом. И с тех пор этот обы­чай уко­ре­нил­ся у рим­лян, соблюда­ясь вплоть до наше­го вре­ме­ни, а имен­но: дети, чьи отцы совер­ши­ли пре­ступ­ле­ние, осво­бож­да­ют­ся от вся­ко­го нака­за­ния, даже если они ока­жут­ся сыно­вья­ми тира­нов, отце­убийц или пре­да­те­лей, что у рим­лян явля­ет­ся вели­чай­шим пре­ступ­ле­ни­ем. (2) А тех, кто в наши дни, после окон­ча­ния Мар­сий­ской и граж­дан­ской войн⁹⁰, замыс­ли­ли упразд­нить ука­зан­ный обы­чай и на все то вре­мя, пока сами были у вла­сти, лиши­ли детей проскри­би­ро­ван­ных⁹¹ при Сул­ле роди­те­лей пра­ва доби­вать­ся долж­но­стей, кото­рые зани­ма­ли их отцы, и быть чле­на­ми сена­та, — их счи­та­ли совер­шив­ши­ми дея­ние, заслу­жи­ваю­щее нена­ви­сти людей и гне­ва богов. Пото­му-то со вре­ме­нем вос­по­сле­до­ва­ло им мсти­те­лем за без­за­ко­ние спра­вед­ли­вое воз­мездие, бла­го­да­ря кото­ро­му они были низ­верг­ну­ты с высот небы­ва­ло­го до тех пор вели­чия на самое дно, и даже ника­ко­го потом­ства от них, кро­ме как по жен­ской линии, более не оста­лось. (3) Обы­чай же вос­ста­но­вил соглас­но искон­но­му поряд­ку чело­век, сокру­шив­ший их⁹². У неко­то­рых элли­нов, одна­ко, нет тако­го рода уста­нов­ле­ния, а родив­ших­ся от тира­нов детей одни счи­та­ют нуж­ным каз­нить вме­сте с отца­ми, дру­гие же нака­зы­ва­ют веч­ным изгна­ни­ем, слов­но при­ро­да не допус­ка­ет, чтобы от дур­ных отцов появи­лись порядоч­ные дети или от хоро­ших — пло­хие. Но о том, у элли­нов ли луч­ше уста­нов­ле­ние или обы­чай рим­лян пред­по­чти­тель­нее, я пре­до­став­ляю судить тому, кто хочет, а сам воз­вра­ща­юсь к после­до­вав­шим собы­ти­ям.

81. Итак, после смер­ти Кас­сия⁹³ сто­рон­ни­ки уси­ле­ния ари­сто­кра­тии ста­ли более дерз­ки­ми и силь­нее пре­зи­рать пле­бе­ев, а граж­дане без­вест­ные по сво­е­му име­ни и богат­ству были уни­же­ны до край­но­сти и руга­ли свою соб­ст­вен­ную неимо­вер­ную глу­пость при осуж­де­нии Кас­сия, посколь­ку, мол, погу­би­ли само­го луч­ше­го защит­ни­ка пле­бей­ско­го сосло­вия. При­чи­ной же это­го было то, что кон­су­лы не выпол­ня­ли реше­ния сена­та о наде­ле­нии зем­лей, хотя они долж­ны были назна­чить десять чело­век для уста­нов­ле­ния гра­ниц обще­ст­вен­ной зем­ли и вне­сти пред­ло­же­ние, сколь­ко ее и кому сле­ду­ет раздать. (2) И мно­го людей соби­ра­лось груп­па­ми, посто­ян­но раз­го­ва­ри­вая об обмане и обви­няя преж­них пле­бей­ских три­бу­нов в пре­да­тель­стве обще­ст­вен­ных инте­ре­сов. Непре­рыв­но шли народ­ные сход­ки, созы­вае­мые три­бу­на­ми того года, и выдви­га­лись тре­бо­ва­ния испол­нить обе­щан­ное. Увидев это, кон­су­лы замыс­ли­ли под бла­го­вид­ным пред­ло­гом войн успо­ко­ить воз­му­щен­ную и рас­тре­во­жен­ную часть обще­ства. Дей­ст­ви­тель­но, как раз в это самое вре­мя рим­ская зем­ля тер­пе­ла ущерб от шаек гра­би­те­лей из сосед­них горо­дов и еще каких-то набе­гов. (3) Итак, с целью нака­за­ния этих нару­ши­те­лей они выста­ви­ли бое­вые зна­ме­на и нача­ли наби­рать вой­ска из граж­дан. Но, хотя бед­ня­ки не ста­ли являть­ся на набор, кон­су­лы не име­ли воз­мож­но­сти при­ме­нять к непо­ви­ну­ю­щим­ся закон­ное при­нуж­де­ние, ибо три­бу­ны вста­ли на защи­ту плеб­са и были гото­вы вос­пре­пят­ст­во­вать любой попыт­ке нало­жить арест на лич­ность или иму­ще­ство укло­ня­ю­щих­ся от воен­ной служ­бы. Тогда кон­су­лы при­бег­ли к мно­го­чис­лен­ным угро­зам, что не усту­пят под­стре­ка­те­лям плеб­са, оста­вив тем самым скры­тое подо­зре­ние, что соби­ра­ют­ся назна­чить дик­та­то­ра, кото­ро­му над­ле­жа­ло, упразд­нив осталь­ные долж­но­сти, одно­му иметь тира­ни­че­скую и непо­до­т­чет­ную власть. (4) И как толь­ко пле­беи возы­ме­ли это подо­зре­ние, они, испу­гав­шись, что назна­чат Аппия, чело­ве­ка суро­во­го и стро­го­го, реши­лись все тер­петь вме­сто это­го.

82. После набо­ра войск кон­су­лы, при­няв коман­до­ва­ние, выве­ли силы про­тив вра­гов. Итак, Кор­не­лий, вторг­шись в пре­де­лы вей­ян⁹⁴, увел захва­чен­ную там добы­чу, а затем, когда вей­яне отпра­ви­ли послов, отпу­стил им за выкуп плен­ни­ков и заклю­чил годич­ное пере­ми­рие. А Фабий с дру­гим вой­ском напал на зем­лю эквов, потом оттуда — на зем­лю воль­сков. (2) Конеч­но, какое-то непро­дол­жи­тель­ное вре­мя воль­ски вытер­пе­ли, хотя их поля под­вер­га­лись раз­граб­ле­нию и разо­ре­нию. Затем, отне­сясь к рим­ля­нам с пре­зре­ни­ем, посколь­ку те при­шли с неболь­ши­ми сила­ми, воль­ски взя­лись за ору­жие и сооб­ща устре­ми­лись на помощь сво­им с терри­то­рии анци­а­тов, при­няв реше­ние ско­рее поспеш­ное, чем осмот­ри­тель­ное. Несо­мнен­но, если бы они напа­ли рань­ше, застав врас­плох рас­се­яв­ших­ся рим­лян, то обра­ти­ли бы их в пани­че­ское бег­ство. Теперь же, узнав об их напа­де­нии от тех, кого он отпра­вил на раз­вед­ку, кон­сул, быст­ро отдав при­каз, вер­нул разо­слан­ных для фура­жи­ров­ки вои­нов и поста­вил их в строй, подо­баю­щий для сра­же­ния. (3) Воль­сков же, про­дви­гав­ших­ся с пре­зре­ни­ем и дер­зо­стью, охва­ты­ва­ет страх ввиду неожи­дан­но­го зре­ли­ща, когда вопре­ки их чая­ни­ям пока­за­лось все вой­ско вра­гов, сто­яв­шее в бое­вом поряд­ке, и тут уж не ста­ло ника­ко­го дела до общей без­опас­но­сти, но каж­дый думал толь­ко о соб­ст­вен­ном спа­се­нии. А пото­му, раз­вер­нув­шись, они бежа­ли со всех ног врозь по раз­ным доро­гам, и боль­шин­ство бла­го­по­луч­но достиг­ло горо­да, но один неболь­шой отряд, кото­рый был луч­ше всех орга­ни­зо­ван, бегом взо­брал­ся на вер­ши­ну неко­ей горы и оста­вал­ся здесь с ору­жи­ем нагото­ве всю сле­дую­щую ночь. Одна­ко, когда в бли­жай­шие дни кон­сул рас­ста­вил вокруг хол­ма стра­жу и пере­крыл все выхо­ды, голод заста­вил их поко­рить­ся и сло­жить ору­жие. (4) Кон­сул, при­ка­зав кве­сто­рам про­дать добы­чу, кото­рую он захва­тил, а так­же тро­феи и плен­ни­ков, увез выру­чен­ные день­ги в город. И немно­го спу­стя, под­няв вой­ско, отвел его из вра­же­ской зем­ли домой, так как год уже завер­шал­ся. А когда наста­ли выбо­ры маги­ст­ра­тов, пат­ри­ции, видя, что народ раз­дра­жен и сожа­ле­ет об осуж­де­нии Кас­сия, реши­ли при­нять в отно­ше­нии наро­да меры пре­до­сто­рож­но­сти, чтобы тот сно­ва не под­нял каких-нибудь вол­не­ний в надеж­де на под­куп и разда­чу наде­лов, обо­льщен­ный иску­шен­ным в дема­го­гии чело­ве­ком, полу­чив­шим долж­ность кон­су­ла. Каза­лось же им, что лег­че все­го удаст­ся вос­пре­пят­ст­во­вать тому, к чему стре­мит­ся народ, если кон­су­лом станет чело­век с наи­мень­ши­ми сим­па­ти­я­ми к нему. (5) Поэто­му, решив так, пат­ри­ции побуж­да­ют домо­гать­ся кон­суль­ства одно­го из обви­ни­те­лей Кас­сия — Цезо­на Фабия, при­хо­див­ше­го­ся бра­том тогдаш­не­му кон­су­лу Квин­ту, а из осталь­ных пат­ри­ци­ев — Луция Эми­лия, мужа ари­сто­кра­ти­че­ско­го обра­за мыс­лей. Когда же они ста­ли доби­вать­ся этой долж­но­сти, пле­беи, не имея воз­мож­но­сти поме­шать, поки­ну­ли выбо­ры и уда­ли­лись с Поля⁹⁵. (6) Ведь на цен­ту­ри­ат­ных собра­ни­ях пре­иму­ще­ство при голо­со­ва­нии при­над­ле­жа­ло самым знат­ным и име­ю­щим пер­вые иму­ще­ст­вен­ные цен­зы, и ред­ко слу­чал­ся какой-нибудь вопрос, кото­рый реша­ли сред­ние раз­ряды; послед­няя же цен­ту­рия, в кото­рой голо­со­ва­ла самая мно­го­чис­лен­ная и бед­ней­шая часть плеб­са, обла­да­ла одним, заклю­чи­тель­ным, голо­сом, как и рань­ше мною уже упо­ми­на­лось⁹⁶.

83. Итак, в две­сти семи­де­ся­том году от осно­ва­ния Рима кон­суль­ство полу­ча­ют Луций Эми­лий, сын Мамер­ка, и Цезон Фабий, сын Цезо­на⁹⁷, когда архон­том в Афи­нах был Нико­дем. Им, как они того и хоте­ли, не при­шлось испы­тать ника­ких бес­по­койств от граж­дан­ско­го раздо­ра, посколь­ку город обсту­пи­ли внеш­ние вой­ны. (2) Дей­ст­ви­тель­но, у всех наро­дов и во всех местах, как у элли­нов, так и у вар­ва­ров, пре­кра­ще­ние бед извне обыч­но раз­жи­га­ет меж­до­усоб­ные и внут­рен­ние вой­ны, а в осо­бен­но­сти это испы­ты­ва­ют те, кто выби­ра­ет из стрем­ле­ния к сво­бо­де и вла­сти жизнь рат­ную и пол­ную лише­ний. Ведь нату­ры, научив­ши­е­ся доби­вать­ся боль­ше­го, с трудом пере­но­сят утра­ту при­выч­ных заня­тий, и поэто­му самые разум­ные из руко­во­ди­те­лей посто­ян­но воз­об­нов­ля­ют какую-нибудь враж­ду с чуже­зем­ца­ми, пола­гая, что внеш­ние вой­ны пред­по­чти­тель­нее внут­рен­них. (3) Так вот, тогда, как я ска­зал, по воле боже­ства на кон­су­лов сра­зу обру­ши­лись вос­ста­ния под­чи­нен­ных наро­дов. Ведь воль­ски, либо пона­де­яв­шись на граж­дан­скую сму­ту у рим­лян, посколь­ку, мол, плебс вовле­чен в борь­бу с вла­стя­ми, либо побуж­дае­мые сты­дом за преды­ду­щее пора­же­ние, слу­чив­ше­е­ся без боя, либо воз­гор­див­шись вслед­ст­вие мно­го­чис­лен­но­сти соб­ст­вен­ных войск, либо в силу все­го это­го, при­ня­ли реше­ние начать вой­ну с рим­ля­на­ми. (4) И, собрав моло­дежь из всех общин, с одной частью армии они отпра­ви­лись в поход про­тив горо­дов гер­ни­ков и лати­нов, а с помо­щью осталь­но­го вой­ска, кото­рое было самым мно­го­чис­лен­ным и силь­ным, пред­по­ла­га­ли давать отпор тем, кто напа­дет на их горо­да. Узнав это, рим­ляне реши­ли разде­лить свои силы надвое и одной части нести охра­ну терри­то­рии гер­ни­ков и лати­нов, а дру­гой — опу­сто­шать зем­лю воль­сков.

84. Когда же кон­су­лы жре­би­ем рас­пре­де­ли­ли вой­ска меж­ду собой, как у них заведе­но, то вой­ско, пред­на­зна­чен­ное для помо­щи союз­ни­кам, полу­чил Цезон Фабий, а Луций с дру­гим пошел про­тив горо­да анци­а­тов. Ока­зав­шись вбли­зи гра­ниц и заме­тив вра­же­ские вой­ска, он тогда устро­ил лагерь на хол­ме напро­тив них, и, хотя в сле­дую­щие дни вра­ги часто выхо­ди­ли на рав­ни­ну и вызы­ва­ли его на бит­ву, Луций вывел свою армию, когда посчи­тал, что насту­пил под­хо­дя­щий срок. И преж­де чем всту­пить в руко­паш­ный бой, он дол­го при­зы­вал и обо­д­рял бой­цов, затем при­ка­зал подать сиг­нал к сра­же­нию, и вои­ны, издав обыч­ный бое­вой клич, в сомкну­том строю по мани­пу­лам⁹⁸ и цен­ту­ри­ям нача­ли бит­ву. (2) А когда они израс­хо­до­ва­ли копья и дро­ти­ки, а так­же все имев­ши­е­ся мета­тель­ные сна­ряды, то, обна­жив мечи, схва­ты­ва­ют­ся друг с дру­гом, каж­дый обла­дая рав­ной отва­гой и рве­ни­ем в бою. И спо­соб веде­ния боя, как я и ранее гово­рил⁹⁹, был у них схо­жим, и не дава­ли пре­иму­ще­ства ни мастер­ство и бое­вой опыт рим­лян, бла­го­да­ря кото­рым они мно­го раз побеж­да­ли, ни их вынос­ли­вость и тер­пе­ние в трудах, зака­лен­ные во мно­гих бит­вах, ибо то же самое име­лось и у вра­гов, с тех пор как глав­но­ко­ман­дую­щим у них побы­вал Мар­ций, не самый без­вест­ный пол­ко­во­дец сре­ди рим­лян. Так вот, обе сто­ро­ны выдер­жи­ва­ли натиск, не усту­пая пози­ции, на кото­рые вста­ли с само­го нача­ла. (3) Затем поне­мно­гу воль­ски нача­ли отхо­дить с соблюде­ни­ем поряд­ка и строя, давая отпор рим­ля­нам. Но это была воен­ная хит­рость, чтобы разо­рвать ряды рим­лян и самим ока­зать­ся на более высо­ком месте.

85. Рим­ляне же, поду­мав, что воль­ски обра­ща­ют­ся в бег­ство, ста­ли пре­сле­до­вать отхо­дя­щих шагом вра­гов, сами так­же дви­га­ясь орга­ни­зо­ван­но, но когда увиде­ли, что те нача­ли отсту­пать к лаге­рю бегом, то и сами погна­лись поспеш­но и бес­по­рядоч­но. И даже послед­ние, охра­ня­ю­щие тыл, цен­ту­рии при­ня­лись сни­мать доспе­хи с тру­пов, как буд­то уже победи­ли вра­гов, и при­сту­пи­ли к раз­граб­ле­нию окру­ги. (2) Заме­тив это, те воль­ски, кто изо­бра­зил при­твор­ное бег­ство, раз­вер­ну­лись и вста­ли, когда при­бли­зи­лись к укреп­ле­ни­ям лаге­ря, а те, кто был остав­лен в нем, откры­ли ворота и выбе­жа­ли все вме­сте во мно­гих местах. И сра­же­ние у них при­ни­ма­ет иной обо­рот, ибо пре­сле­до­ва­те­ли обра­ти­лись в бег­ство, а бег­ле­цы ста­ли пре­сле­до­вать. В нем, конеч­но же, поги­ба­ют мно­гие доб­лест­ные рим­ляне, тес­ни­мые вниз по наклон­ной мест­но­сти и окру­жен­ные более мно­го­чис­лен­ны­ми вра­га­ми. (3) Схо­жее с этим испы­ты­ва­ли и те, кто, при­няв­шись сни­мать вра­же­ские доспе­хи и гра­бить, был лишен воз­мож­но­сти отсту­пить орга­ни­зо­ван­но и стро­ем, ибо и они, застиг­ну­тые про­тив­ни­ком, были частью уби­ты, а частью взя­ты в плен. А те из них и из чис­ла сбро­шен­ных с воз­вы­шен­но­сти, кото­рые спас­лись, полу­чив на исхо­де дня помощь от всад­ни­ков, все вер­ну­лись в лагерь. И, веро­ят­но, от пол­но­го раз­гро­ма рим­лян убе­рег­ли силь­ная буря, обру­шив­ша­я­ся с небес, и тьма, какая быва­ет при густых тума­нах, что вну­ши­ло вра­гам страх перед даль­ней­шим пре­сле­до­ва­ни­ем, посколь­ку они не мог­ли дале­ко видеть. (4) А сле­дую­щей ночью, под­няв вой­ско, кон­сул увел его тихо и в строю, ста­ра­ясь остать­ся неза­ме­чен­ным для вра­гов, и позд­ним вече­ром раз­бил лагерь око­ло горо­да, назы­вае­мо­го Лон­гу­ла, выбрав холм, при­год­ный для отра­же­ния напа­даю­щих. Оста­ва­ясь там, он ста­рал­ся лече­ни­ем вер­нуть в строй тех, кто стра­дал от ран, и под­бад­ри­вал, уте­шая, вои­нов, удру­чен­ных неожи­дан­ным позо­ром пора­же­ния.

86. Итак, рим­ляне нахо­ди­лись в таком вот поло­же­нии, а воль­ски, с нача­лом дня узнав, что вра­ги поки­ну­ли укреп­ле­ния, подо­шли и рас­по­ло­жи­лись лаге­рем. Затем, сняв доспе­хи с тру­пов вра­гов, подо­брав полу­мерт­вых вои­нов, у кото­рых име­лась еще надеж­да выжить, и похо­ро­нив сво­их пав­ших, они ушли в Анций, бли­жай­ший город. Там, рас­пе­вая побед­ные гим­ны и при­но­ся жерт­вы во всех свя­ти­ли­щах, воль­ски в сле­дую­щие дни обра­ти­лись к удо­воль­ст­ви­ям и наслаж­де­ни­ям. (2) Конеч­но, если бы они удо­вле­тво­ри­лись недав­ней победой и ниче­го более пред­при­ни­мать не ста­ли, то вой­на для них полу­чи­ла бы пре­крас­ное завер­ше­ние. Ведь рим­ляне не отва­жи­лись бы сно­ва вый­ти из лаге­ря на бит­ву, но охот­но ушли бы из вра­же­ской стра­ны, сочтя, что бес­слав­ное бег­ство луч­ше явной смер­ти. Теперь же, стре­мясь к боль­ше­му, воль­ски лиши­лись и сла­вы от преж­ней победы. (3) Ибо, слы­ша от раз­вед­чи­ков и пере­беж­чи­ков из вра­же­ско­го лаге­ря, что рим­лян спас­лось совсем немно­го и при­том боль­шин­ство из них ране­но, воль­ски пре­ис­пол­ни­лись глу­бо­ким пре­зре­ни­ем к ним и, тот­час схва­тив ору­жие, устре­ми­лись на непри­я­те­ля. А за ними сле­до­ва­ла из горо­да боль­шая нево­ору­жен­ная тол­па — посмот­реть сра­же­ние и одно­вре­мен­но ради гра­бе­жа и добы­чи. (4) Но когда, ата­ко­вав холм, воль­ски окру­жи­ли лагерь и при­ня­лись раз­ру­шать часто­кол, пер­вы­ми вылаз­ку про­тив них совер­ши­ли рим­ские всад­ни­ки, сра­жав­ши­е­ся пеши­ми в силу осо­бен­но­стей мест­но­сти, а затем, вслед за ними, сомкнув ряды цен­ту­рий, — так назы­вае­мые три­а­рии. Они явля­ют­ся самы­ми стар­ши­ми вои­на­ми, кото­рым пору­ча­ют охра­нять лаге­ря, когда осталь­ные выхо­дят на бит­ву, и к ним послед­ним обра­ща­ют­ся в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти, не имея дру­гой помо­щи, когда гибнет цвет вой­ска. (5) Все же вна­ча­ле воль­ски отра­зи­ли их натиск и в тече­ние дли­тель­но­го вре­ме­ни дер­жа­лись, оже­сто­чен­но сра­жа­ясь, но затем, нахо­дясь в худ­шем поло­же­нии в силу харак­те­ра мест­но­сти, нача­ли отхо­дить и, нако­нец, при­чи­нив вра­гам незна­чи­тель­ные и не заслу­жи­ваю­щие упо­ми­на­ния поте­ри, а сами поне­ся гораздо бо́льшие, отсту­пи­ли на рав­ни­ну. Раз­бив там лагерь, в сле­дую­щие дни они посто­ян­но выст­ра­и­ва­ли вой­ска и вызы­ва­ли рим­лян на бой, но те не выхо­ди­ли про­тив них. (6) А когда воль­ски это увиде­ли, они, пре­зи­рая рим­лян, ста­ли созы­вать вой­ска из сво­их горо­дов, гото­вясь изгнать гар­ни­зон пре­вос­хо­дя­щи­ми сила­ми. И лег­ко бы совер­ши­ли они вели­кое дея­ние, захва­тив кон­су­ла и рим­скую армию либо силой, либо даже через сда­чу в плен (ведь и мест­ность к тому же не изоби­ло­ва­ла про­до­воль­ст­ви­ем), но их упреди­ла подо­шед­шая рань­ше помощь рим­ля­нам, кото­рая поме­ша­ла вольскам дове­сти вой­ну до наи­луч­ше­го завер­ше­ния. (7) Ибо дру­гой кон­сул, Цезон Фабий, узнав, в каких тяготах ока­за­лось вой­ско, выстав­лен­ное про­тив воль­сков, хотел, ведя как мож­но быст­рее все свои силы, немед­лен­но напасть на вра­гов, оса­ждаю­щих укреп­ле­ние. Одна­ко, посколь­ку при жерт­во­при­но­ше­нии и гада­нии по пти­цам¹⁰⁰ бла­го­при­ят­ные зна­ме­ния ему не явля­лись, напро­тив, боже­ство про­ти­во­дей­ст­во­ва­ло его похо­ду, то сам он остал­ся на месте, но, выбрав наи­луч­шие мани­пу­лы, ото­слал их кол­ле­ге по долж­но­сти. (8) И они, про­де­лав путь скрыт­но по горам и в основ­ном ночью, вошли в лагерь, остав­шись не заме­че­ны вра­га­ми. Конеч­но, с при­бы­ти­ем под­креп­ле­ний Эми­лий вос­пря­нул духом. Вра­ги же, опро­мет­чи­во упо­вая на свою чис­лен­ность и воз­гор­див­шись, посколь­ку рим­ляне не выхо­ди­ли на бит­ву, нача­ли под­ни­мать­ся на холм сомкну­тым стро­ем. А рим­ляне поз­во­ли­ли им спо­кой­но взой­ти и пре­до­ста­ви­ли мно­го потрудить­ся над раз­ру­ше­ни­ем часто­ко­ла, но, когда были под­ня­ты знач­ки к бою, — напа­да­ют на них, разо­брав во мно­гих местах укреп­ле­ния. Одни всту­пи­ли в руко­паш­ный бой и сра­жа­лись меча­ми, а дру­гие пора­жа­ли про­тив­ни­ка с укреп­ле­ний кам­ня­ми, дро­ти­ка­ми и копья­ми, и ни один мета­тель­ный сна­ряд не бил мимо цели, посколь­ку мно­го вои­нов стол­пи­лось на узком про­стран­стве. (9) В ито­ге, воль­ски, поте­ряв мно­го сво­их людей, были сбро­ше­ны с хол­ма и, обра­тив­шись в бег­ство, едва спа­са­ют­ся в соб­ст­вен­ный лагерь. А рим­ляне, счи­тая себя, нако­нец-то, в без­опас­но­сти, немед­лен­но ста­ли пред­при­ни­мать вылаз­ки на поля вра­гов, с кото­рых уно­си­ли съест­ное и про­чее, чего в лаге­ре не хва­та­ло.

87. Когда же при­шло вре­мя выбо­ра маги­ст­ра­тов, Эми­лий остал­ся в лаге­ре, сты­дясь при­быть в город после позор­ных несча­стий, в кото­рых погу­бил луч­шую часть вой­ска. А его кол­ле­га по долж­но­сти, оста­вив в лаге­ре под­чи­нен­ных себе коман­ди­ров, отпра­вил­ся в Рим и, созвав плебс на выбо­ры, не стал пред­ла­гать для голо­со­ва­ния тех из быв­ших кон­су­лов, кому хотел дать кон­суль­ство народ, посколь­ку даже сами они, по сво­ей воле, не домо­га­лись вла­сти, но созвал цен­ту­рии и пред­ло­жил голо­со­вать за выдви­нув­ших свои кан­дида­ту­ры. (2) Ими ока­за­лись те, кого пред­по­чел и кому при­ка­зал доби­вать­ся долж­но­сти сенат, не очень-то угод­ные наро­ду. И кон­су­ла­ми на сле­дую­щий год были объ­яв­ле­ны Марк Фабий, сын Цезо­на, млад­ший брат кон­су­ла, осу­ще­ст­вив­ше­го выбо­ры, и Луций Вале­рий, сын Мар­ка, обви­нив­ший в тира­ни­че­ских наме­ре­ни­ях и каз­нив­ший Кас­сия, три­жды кон­су­ла. (3) Они, полу­чив власть¹⁰¹, пред­ло­жи­ли вза­мен вои­нов, погиб­ших в войне про­тив анци­а­тов, набрать дру­гих, чтобы вос­пол­нить нехват­ку в цен­ту­ри­ях. Добив­шись поста­нов­ле­ния сена­та, они назна­чи­ли день, в кото­рый долж­ны были явить­ся все, име­ю­щие год­ный для воен­ной служ­бы воз­раст. После это­го по все­му горо­ду был боль­шой пере­по­лох, и разда­ва­лись мятеж­ные речи самых бед­ных граж­дан, не желав­ших ни испол­нять реше­ния сена­та, ни пови­но­вать­ся вла­сти кон­су­лов, ибо в отно­ше­нии них те нару­ши­ли обе­ща­ния о разде­ле зем­ли. Схо­дясь во мно­же­стве к пле­бей­ским три­бу­нам, они упре­ка­ли их в пре­да­тель­стве и гром­ко кри­ча­ли, взы­вая к их помо­щи. (4) Одна­ко почти все три­бу­ны счи­та­ли момент непо­до­баю­щим, чтобы вновь раз­жи­гать граж­дан­ские рас­при, посколь­ку раз­ра­зи­лась внеш­няя вой­на, но один из них, некий Гай Мэний, заявил, что не пре­даст пле­бе­ев и не поз­во­лит кон­су­лам наби­рать вой­ска, если преж­де они не назна­чат меже­ва­те­лей обще­ст­вен­ной зем­ли и, запи­сав поста­нов­ле­ние сена­та о ее разде­ле, не пред­ста­вят его наро­ду на утвер­жде­ние. Когда же кон­су­лы нача­ли воз­ра­жать про­тив это­го и выдви­гать имев­шу­ю­ся тогда вой­ну в каче­стве пред­ло­га, чтобы ни в чем не усту­пать его тре­бо­ва­ни­ям, Мэний ска­зал, что не станет обра­щать на них ника­ко­го вни­ма­ния, но будет все­ми сила­ми пре­пят­ст­во­вать набо­ру. (5) И он пытал­ся делать это, но, в конеч­ном ито­ге, все же не смог, ибо кон­су­лы, поки­нув город, уста­но­ви­ли куруль­ные крес­ла на близ­ле­жа­щей рав­нине¹⁰². Здесь они осу­ществля­ли воен­ный набор и тех, кто не пови­но­вал­ся зако­нам, нака­зы­ва­ли пеня­ми, посколь­ку аре­сто­вать их не име­ли воз­мож­но­сти: у кого была зем­ля — разо­ря­ли ее и раз­ру­ша­ли жили­ща, а чья зем­ледель­че­ская жизнь про­хо­ди­ла в чужих вла­де­ни­ях — у тех отни­ма­ли под­готов­лен­ные к рабо­те бычьи упряж­ки, домаш­ний и рабо­чий вьюч­ный скот, а так­же раз­лич­ный инвен­тарь, кото­рым обра­ба­ты­ва­ют зем­лю и соби­ра­ют уро­жай. (6) Пле­бей­ский же три­бун, пре­пят­ст­во­вав­ший набо­ру, был уже не в силах что-либо сде­лать. Ведь обла­даю­щие три­бун­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми не име­ют вне горо­да ника­кой вла­сти, ибо их пол­но­мо­чия огра­ни­че­ны сте­на­ми, и им не доз­во­ле­но даже ноче­вать вне горо­да, за исклю­че­ни­ем толь­ко одно­го слу­чая — когда все долж­ност­ные лица государ­ства при­но­сят общую жерт­ву Юпи­те­ру за народ лати­нов, под­ни­ма­ясь на Аль­бан­скую гору¹⁰³. (7) Этот обы­чай про­дол­жа­ет сохра­нять­ся вплоть до наших вре­мен, а имен­но: пле­бей­ские три­бу­ны вне горо­да не име­ют ника­кой вла­сти. И даже повод, под­толк­нув­ший слу­чив­шу­ю­ся на моем веку меж­до­усоб­ную вой­ну у рим­лян, кото­рая ста­ла вели­чай­шей из всех войн, что были до нее, этот повод, сре­ди мно­гих про­чих казав­ший­ся более важ­ным и вполне доста­точ­ным, чтобы рас­ко­лоть государ­ство, был вот каким: неко­то­рые из пле­бей­ских три­бу­нов, жалу­ясь, что насиль­но изгна­ны из Рима пра­ви­те­лем¹⁰⁴, рас­по­ря­жав­шим­ся тогда дела­ми Ита­лии, с целью лишить их впредь вся­кой вла­сти, бежа­ли к коман­дую­ще­му вой­ска­ми в Гал­лии¹⁰⁵, яко­бы не имея, куда обра­тить­ся. (8) А он, вос­поль­зо­вав­шись этим пред­ло­гом, под видом ока­за­ния бла­го­че­сти­вой и спра­вед­ли­вой помо­щи непри­кос­но­вен­ной вла­сти наро­да, лишен­ной сво­их прав вопре­ки клят­вам пред­ков, сам явил­ся с арми­ей в Рим и вер­нул упо­мя­ну­тых лиц к вла­сти¹⁰⁶.

88. Поэто­му тогда пле­беи, не полу­чая ника­кой под­держ­ки от три­бун­ской вла­сти, уме­ри­ли свою дер­зость и, явля­ясь к назна­чен­ным для про­веде­ния набо­ра лицам, при­но­си­ли свя­щен­ную клят­ву и запи­сы­ва­лись под зна­ме­на. Когда же нехват­ка в цен­ту­ри­ях была вос­пол­не­на, кон­су­лы разде­ли­ли меж­ду собой по жре­бию коман­до­ва­ние леги­о­на­ми: Фабий полу­чил вой­ско, отправ­лен­ное на помощь союз­ни­кам, а Вале­рий — сто­я­щее лаге­рем у воль­сков, одно­вре­мен­но коман­дуя толь­ко что набран­ны­ми вои­на­ми. (2) Узнав о его при­бы­тии, вра­ги реши­ли послать за допол­ни­тель­ны­ми сила­ми и устро­ить лагерь на более укреп­лен­ном месте, а так­же более не допус­кать, как преж­де, ника­ко­го необ­ду­ман­но­го рис­ка из пре­зре­ния к рим­ля­нам. Все это было быст­ро осу­щест­вле­но, и у обо­их коман­дую­щих про­ти­во­сто­я­щи­ми вой­ска­ми воз­ник оди­на­ко­вый замы­сел отно­си­тель­но веде­ния вой­ны: отста­и­вать соб­ст­вен­ные укреп­ле­ния, если кто-либо напа­дет, но на вра­же­ские, чтобы захва­тить их при­сту­пом, не напа­дать. (3) И меж­ду тем про­шло нема­лое вре­мя, про­веден­ное в стра­хе перед ата­ка­ми, но все же они не смог­ли до кон­ца соблюдать свои реше­ния. Ведь вся­кий раз, когда какую-либо часть вой­ска отправ­ля­ли за про­до­воль­ст­ви­ем или за чем-нибудь иным из пред­ме­тов пер­вой необ­хо­ди­мо­сти, в кото­рых ощу­ща­лась нуж­да у обе­их сто­рон, тут же про­ис­хо­ди­ли у них стыч­ки и обмен уда­ра­ми, и победа не все­гда оста­ва­лась у одних и тех же. А так как они часто всту­па­ли в бой друг с дру­гом, то гиб­ло нема­ло людей, а еще боль­ше полу­ча­ло раны. (4) Все же рим­ля­нам ника­кая помощь со сто­ро­ны не вос­пол­ня­ла поте­ри в вой­сках, а армия воль­сков замет­но уве­ли­чи­ва­лась, посколь­ку один за дру­гим при­бы­ва­ли новые вои­ны. И, побуж­дае­мые этим обсто­я­тель­ст­вом, их коман­ди­ры выве­ли из лаге­ря вой­ско, гото­вое к бит­ве.

89. Когда же и рим­ляне вышли и так­же выстро­и­лись в бое­вом поряд­ке, начи­на­ет­ся упор­ное сра­же­ние и меж­ду всад­ни­ка­ми, и меж­ду пехо­тин­ца­ми, и меж­ду лег­ко­во­ору­жен­ны­ми: все бьют­ся с оди­на­ко­вым рве­ни­ем и опы­том, и каж­дый воз­ла­га­ет надеж­ду победить толь­ко на само­го себя. (2) Итак, мно­го их с обе­их сто­рон лежа­ло уби­ты­ми, пав на том месте, где они были постав­ле­ны, и еще боль­ше, чем тру­пов, лежа­ло полу­мерт­вых вои­нов, а тех, кто еще про­дол­жал сра­жать­ся и под­вер­гать­ся опас­но­стям, оста­ва­лось мало, и даже они были не в состо­я­нии выпол­нять бое­вые зада­чи, посколь­ку из-за мно­же­ства вон­зив­ших­ся стрел и дро­ти­ков щиты отя­го­ща­ли им левые руки и не поз­во­ля­ли выдер­жи­вать натиск вра­гов, а у кин­жа­лов зату­пи­лись лез­вия и неко­то­рые даже пол­но­стью сло­ма­лись, так что ими вооб­ще уже нель­зя было поль­зо­вать­ся. Кро­ме того, обе армии, сра­жа­ясь целый день, силь­но уста­ли, что умень­ша­ло их силы и ослаб­ля­ло уда­ры, а так­же их мучи­ли пот, жаж­да, одыш­ка, как обыч­но быва­ет в душ­ное вре­мя года у тех, кто сра­жа­ет­ся в тече­ние дли­тель­но­го вре­ме­ни. Поэто­му бит­ва не полу­чи­ла ника­ко­го досто­па­мят­но­го завер­ше­ния, но оба вой­ска охот­но вер­ну­лись в свои лаге­ря, когда пол­ко­вод­цы дали при­каз об отступ­ле­нии. И после того ни одна из сто­рон более не выхо­ди­ла на бит­ву, но, рас­по­ло­жив­шись в лаге­рях напро­тив, они сте­рег­ли вылаз­ки друг дру­га за про­до­воль­ст­ви­ем. (3) Все же сочли (тако­во было рас­про­стра­нен­ное в Риме мне­ние), что рим­ская армия, имев­шая тогда воз­мож­ность победить, умыш­лен­но не совер­ши­ла ника­ко­го бли­ста­тель­но­го дея­ния из-за нена­ви­сти к кон­су­лу и него­до­ва­ния, кото­рое она испы­ты­ва­ла про­тив пат­ри­ци­ев вслед­ст­вие обма­на в наде­ле­нии зем­лей. Сами же вои­ны, посы­лая пись­ма каж­дый к сво­им дру­зьям, обви­ня­ли кон­су­ла в неспо­соб­но­сти коман­до­вать. Тако­вы были собы­тия в лаге­ре, а в самом Риме появ­ля­лись мно­го­чис­лен­ные боже­ст­вен­ные зна­ме­ния, ука­зы­ваю­щие через необыч­ные голо­са и виде­ния на гнев богов. (4) И все это побуж­да­ло к тому выво­ду, как заяв­ля­ли так­же, объ­еди­нив свои зна­ния, про­ри­ца­те­ли и тол­ко­ва­те­ли свя­щен­ных обрядов¹⁰⁷, что неко­то­рые боги гне­ва­ют­ся, посколь­ку они не полу­ча­ют уста­нов­лен­ные обы­ча­ем поче­сти, ибо свя­щен­но­дей­ст­вия для них совер­ша­ют­ся небез­упреч­но и небла­го­че­сти­во. Имен­но после этих заяв­ле­ний был начат все­ми усерд­ный розыск, и спу­стя неко­то­рое вре­мя вер­хов­ным жре­цам¹⁰⁸ пере­да­ют донос, что одна из дев, охра­ня­ю­щих свя­щен­ный огонь¹⁰⁹, по име­ни Опи­мия¹¹⁰, лишив­шись дев­ст­вен­но­сти, осквер­ня­ет свя­щен­ные обряды. (5) Выяс­нив же с помо­щью пыток и дру­гих дока­за­тельств, что ука­зан­ное пре­ступ­ле­ние слу­чи­лось на самом деле, они, сняв с голо­вы девы свя­щен­ные вен­ки и про­ведя ее в шест­вии по Фору­му, зако­па­ли живьем у внут­рен­ней сто­ро­ны город­ской сте­ны¹¹¹, а двух изоб­ли­чен­ных в том, что совер­ши­ли рас­тле­ние жри­цы, пуб­лич­но биче­ва­ли и тот­час каз­ни­ли. И после это­го жерт­вы и про­ри­ца­ния ста­ли бла­го­при­ят­ны­ми, посколь­ку, как пола­га­ли, боги пре­кра­ти­ли гне­вать­ся на них.

90. Когда же насту­пи­ло вре­мя выбо­ров долж­ност­ных лиц и кон­су­лы при­бы­ли в Рим, нача­лось рья­ное сопер­ни­че­ство и спор меж­ду наро­дом и пат­ри­ци­я­ми отно­си­тель­но лиц, кото­рые полу­чат выс­шую власть. Ведь послед­ние хоте­ли про­дви­нуть на кон­суль­ство людей энер­гич­ных и наи­ме­нее бла­го­во­ля­щих к наро­ду, из более моло­дых. И, полу­чив от них при­каз, вла­сти стал доби­вать­ся сын Аппия Клав­дия, счи­тав­ше­го­ся самым враж­деб­ным наро­ду, чело­век, пре­ис­пол­нен­ный высо­ко­ме­рия и отва­ги, наи­бо­лее вли­я­тель­ный из всех сверст­ни­ков бла­го­да­ря дру­зьям и кли­ен­там. Со сво­ей сто­ро­ны, народ, пред­ла­гая тех, кто будет иметь попе­че­ние об обще­ст­вен­ном бла­ге, желал сде­лать кон­су­ла­ми людей постар­ше и уже дав­ших дока­за­тель­ства сво­их спо­соб­но­стей. Вла­сти разде­ли­лись и ста­ра­лись отме­нить пол­но­мо­чия друг дру­га. (2) Ведь вся­кий раз, когда кон­су­лы созы­ва­ли плебс, чтобы объ­явить кон­су­ла­ми сво­их кан­дида­тов на долж­ность, пле­бей­ские три­бу­ны, имея пра­во запре­та, рас­пус­ка­ли изби­ра­тель­ные собра­ния. Когда же три­бу­ны, в свою оче­редь, при­гла­ша­ли народ на выбо­ры долж­ност­ных лиц, это­го не допус­ка­ли кон­су­лы, обла­дав­шие исклю­чи­тель­ной вла­стью созы­вать цен­ту­рии и про­из­во­дить голо­со­ва­ние. Име­ли место вза­им­ные обви­не­ния и посто­ян­ные стыч­ки меж­ду про­тив­ни­ка­ми, орга­ни­зо­ван­ны­ми в сооб­ще­ства, так что неко­то­рые в гне­ве даже нано­си­ли друг дру­гу уда­ры, и неда­ле­ко уже было раздо­ру до ору­жия. (3) Осо­знав это, сенат дол­гое вре­мя обсуж­дал, что пред­при­нять в дан­ных обсто­я­тель­ствах, с одной сто­ро­ны, не имея сил заста­вить народ, а с дру­гой, — не желая пой­ти на уступ­ки. Более жест­ким мне­ни­ем было избрать дик­та­то­ром для про­веде­ния выбо­ров того, кого сена­то­ры сочтут наи­луч­шим, чтобы он, полу­чив власть, устра­нил из государ­ства всех сму­тья­нов, а так­же, если преж­ни­ми долж­ност­ны­ми лица­ми была совер­ше­на какая-либо ошиб­ка, испра­вил ее и, уста­но­вив порядок управ­ле­ния государ­ст­вом, какой поже­ла­ет, пере­дал долж­но­сти наи­луч­шим мужам. (4) А более уме­рен­ным было пред­ло­же­ние тем же самым спо­со­бом, каким про­ис­хо­ди­ли выбо­ры в слу­чае смер­ти царя, избрать меж­ду­ца­ря­ми самых стар­ших и ува­жае­мых сена­то­ров, чьей обя­зан­но­стью будет поза­бо­тить­ся о делах, касаю­щих­ся вла­сти, чтобы устро­ить ее наи­луч­шим обра­зом. Так как боль­шин­ство при­со­еди­ни­лось к это­му мне­нию, то сенат назна­ча­ет меж­ду­ца­рем Авла Сем­п­ро­ния Атра­ти­на, осталь­ные же долж­но­сти были вре­мен­но упразд­не­ны. (5) Он, осу­ще­ст­вив управ­ле­ние не разди­рае­мым меж­до­усо­би­я­ми государ­ст­вом столь­ко дней, сколь­ко раз­ре­ша­лось¹¹², назна­ча­ет (каков был у них обы­чай) дру­го­го меж­ду­ца­ря, Спу­рия Лар­ция. А тот, созвав цен­ту­ри­ат­ное собра­ние и про­ведя голо­со­ва­ние по иму­ще­ст­вен­ным раз­рядам, объ­яв­ля­ет кон­су­ла­ми, при одоб­ре­нии обе­их сто­рон, Гая Юлия, по про­зви­щу Юл, из сочув­ст­ву­ю­щих наро­ду, и вто­рич­но Квин­та Фабия, сына Цезо­на, из сто­рон­ни­ков ари­сто­кра­тии. (6) И народ, ниче­го не пре­тер­пев от него в преж­нее кон­суль­ство, доз­во­лил ему полу­чить эту власть во вто­рой раз, посколь­ку нена­видел Аппия и весь­ма радо­вал­ся, что тот выглядел уни­жен­ным. Вла­сти же, добив­шись, чтобы кон­суль­ства достиг чело­век дея­тель­ный, кото­рый не про­явит ника­кой сла­бо­сти по отно­ше­нию к наро­ду, пола­га­ли, что ситу­а­ция с рас­ко­лом при­ня­ла обо­рот, соот­вет­ст­ву­ю­щий их жела­нию.

91. Во вре­мя прав­ле­ния этих кон­су­лов¹¹³ эквы, вторг­шись на зем­ли лати­нов раз­бой­ни­чьим набе­гом, уве­ли мно­го рабов и скота, а из тирре­нов так назы­вае­мые вей­яне разо­ри­ли набе­га­ми зна­чи­тель­ную часть рим­ской зем­ли. Но посколь­ку сенат отло­жил вой­ну про­тив эквов на дру­гое вре­мя, а удо­вле­тво­ре­ния поста­но­вил тре­бо­вать от вей­ян, то эквы, побуж­ден­ные без­рас­суд­ной дер­зо­стью, так как нача­ло у них уда­лось в соот­вет­ст­вии с их замыс­лом и никто, каза­лось, отныне не будет им пре­пят­ст­во­вать, реши­ли не пред­при­ни­мать более обыч­ных раз­бой­ни­чьих экс­пе­ди­ций и, напра­вив­шись с силь­ным вой­ском к горо­ду Орто­на¹¹⁴, захва­ты­ва­ют его при­сту­пом. Раз­гра­бив поля и город, они ушли, уво­зя боль­шое богат­ство. (2) Вей­яне же отве­ти­ли при­шед­шим из Рима послам, что гра­бив­шие рим­скую окру­гу были не из их граж­дан, а из про­чих тирре­нов, и ото­сла­ли их, не удо­вле­тво­рив ни одно­го из спра­вед­ли­вых тре­бо­ва­ний. Меж­ду тем послы слу­чай­но стал­ки­ва­ют­ся с вей­я­на­ми, везу­щи­ми добы­чу из рим­ской зем­ли. Узнав от них обо всем этом, сенат поста­но­вил начать вой­ну про­тив вей­ян и обо­им кон­су­лам выве­сти вой­ска. (3) Конеч­но, воз­ник­ли спо­ры по пово­ду дан­но­го реше­ния, и мно­го было таких, кто пре­пят­ст­во­вал объ­яв­ле­нию вой­ны и напо­ми­нал пле­бе­ям о разде­ле зем­ли, в кото­ром они кру­гом обма­ну­ты, дове­рив­шись пустой надеж­де, хотя уже пятый год, как сена­том при­ня­то поста­нов­ле­ние о нем. Они, кро­ме того, дока­зы­ва­ли, что вой­на будет касать­ся каж­до­го, если вся Тирре­ния по обще­му реше­нию при­дет на помощь сво­им еди­но­пле­мен­ни­кам. (4) Все же речи сму­тья­нов не воз­об­ла­да­ли, но народ так­же утвер­дил поста­нов­ле­ние сена­та, после­до­вав пред­ло­же­нию и уго­во­рам Спу­рия Лар­ция. И вслед за этим кон­су­лы выве­ли вой­ска и рас­по­ло­жи­лись лаге­рем отдель­но друг от дру­га неда­ле­ко от горо­да¹¹⁵. Одна­ко, про­сто­яв на месте мно­го дней под­ряд, посколь­ку вра­ги не выво­ди­ли свои силы навстре­чу про­тив­ни­ку, кон­су­лы, опу­сто­шив столь­ко их земель, сколь­ко мог­ли, уве­ли затем армию домой. Но ниче­го дру­го­го достой­но­го упо­ми­на­ния во вре­мя их кон­суль­ства совер­ше­но не было.