Fides в «Гражданской войне» Юлия Цезаря:
Исследование римской политической идеологии конца республиканской эпохи

с.423

При­ло­же­ние I
Dig­ni­tas Цеза­ря и li­ber­tas наро­да

Здесь мы рас­смот­рим, какое отно­ше­ние сво­бо­да (li­ber­tas) наро­да и пре­до­став­ле­ние част­ным лицам (pri­va­ti) импе­рия, — что Цезарь ста­вит в вину сво­им про­тив­ни­кам, — и тому подоб­ные вещи име­ют к про­грамм­но­му пас­са­жу BC. I. 22. 5, где Цезарь сооб­ща­ет сво­е­му про­тив­ни­ку Лен­ту­лу Спин­те­ру три глав­ные при­чи­ны, побудив­шие его поки­нуть про­вин­цию. Пер­вые две при­чи­ны уже рас­смат­ри­ва­лись в дан­ном иссле­до­ва­нии: Цезарь пытал­ся защи­тить­ся от изде­ва­тельств (con­tu­me­liae) сво­их вра­гов (ini­mi­ci) и вер­нуть три­бу­нам их закон­ное поло­же­ние. Третья при­чи­на для вой­ны, назван­ная Цеза­рем, — это в бук­валь­ном пере­во­де, «чтобы отсто­ять сво­бо­ду, свою и рим­ско­го наро­да, от гне­та могу­ще­ст­вен­ной кли­ки» (ut se et po­pu­lum Ro­ma­num fac­tio­ne pau­co­rum oppres­sum in li­ber­ta­tem vin­di­ca­ret). Обыч­но эта фра­за счи­та­ет­ся про­сто баналь­ным и шар­ла­тан­ским воз­зва­ни­ем к сво­бо­де (li­ber­tas), но я пола­гаю, что она заду­ма­на как пря­мая отсыл­ка к кон­сти­ту­ци­он­ным вопро­сам, свя­зан­ным с поня­ти­ем народ­но­го суве­ре­ни­те­та, напри­мер, к про­бле­ме част­ных лиц с импе­ри­ем, о кото­рой Цезарь упо­ми­на­ет в BC. I. 6. В BC. I. 85 Цезарь вновь доволь­но подроб­но оста­нав­ли­ва­ет­ся на этих вопро­сах, а это озна­ча­ет, что он счи­тал их весь­ма важ­ны­ми, как для само­го себя, так и для ауди­то­рии. Пра­во наро­да изби­рать в сво­их собра­ни­ях маги­ст­ра­тов и таким обра­зом наде­лять их импе­ри­ем было одним из наи­бо­лее фун­да­мен­таль­ных выра­же­ний сво­бо­ды наро­да. Как мы уже виде­ли, Цице­рон (Planc. 11) опи­сы­ва­ет пра­во изби­рать маги­ст­ра­тов без огра­ни­че­ний как общее для прак­ти­че­ски всех сво­бод­ных наро­дов, что под­твер­жда­ет эту мысль. Обви­не­ние, кото­рое Цезарь предъ­яв­ля­ет кли­ке (pau­ci) в BC. I. 22. 5, состо­ит в том, что с.424 она, по сути, огра­ни­чи­ла сво­бо­ду наро­да. С идео­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния это обви­не­ние вполне мож­но рас­смат­ри­вать как отсыл­ку к наси­лию над три­бу­на­ми, но не в дан­ном кон­тек­сте, ибо о три­бу­нах Цезарь уже упо­мя­нул в дру­гой части это­го же пред­ло­же­ния (как мы виде­ли выше). С дру­гой сто­ро­ны, оно хоро­шо соот­вет­ст­ву­ет обви­не­ни­ям, кото­рые Цезарь выдви­га­ет в BC. I. 6 в свя­зи с тем, что буд­то бы част­ным лицам дают­ся пору­че­ния, пред­по­ла­гаю­щие пра­во на обла­да­ние импе­ри­ем (а так­же обви­не­ни­ям кон­крет­но про­тив кли­ки (pau­ci) в том же кон­тек­сте в BC. I. 85; см. при­ме­ча­ние).

Более того, Цезарь изла­га­ет Лен­ту­лу эти про­бле­мы в том же поряд­ке, в каком он пред­став­ля­ет их чита­те­лю в гла­вах 1—6. Раз­ви­вая эту линию аргу­мен­та­ции, мы полу­ча­ем при­мер­но сле­дую­щее: 1) опи­са­ние раз­лич­ных напа­док на Цеза­ря в сена­те 1 янва­ря, днём и после зака­та, при­ведён­ное в гла­вах 1—2, хоро­шо соот­вет­ст­ву­ет пер­вой при­чине само­за­щи­ты, назван­ной в BC. I. 22. 5: uti se a con­tu­me­liis ini­mi­co­rum de­fen­de­ret^[1]; (2) оскорб­ле­ние три­бу­нов, глав­ное напа­де­ние на кото­рых опи­са­но в гла­ве 5 в свя­зи с при­ня­ти­ем SCU, соот­вет­ст­ву­ет вто­рой при­чине, при­ведён­ной в BC. I. 22. 5: ut tri­bu­nos ple­bis in ea re ex ci­vi­ta­te ex­pul­sos in suam dig­ni­ta­tem res­ti­tue­ret^[2]; (3) нако­нец, серь­ёз­ное огра­ни­че­ние суве­ре­ни­те­та (li­ber­tas) наро­да, нару­шаю­щее кон­сти­ту­цию, кото­рое опи­са­но в гла­ве 6, — част­ные лица с импе­ри­ем, не упол­но­мо­чен­ные наро­дом, — может обу­слов­ли­вать (вме­сте с раз­ны­ми дру­ги­ми оскорб­ле­ни­я­ми наро­да) защи­ту народ­ной сво­бо­ды, кото­рую Цезарь про­воз­гла­ша­ет в BC. I. 22. 5: ut se et po­pu­lum Ro­ma­num fac­tio­ne pau­co­rum oppres­sum in li­ber­ta­tem vin­di­ca­ret^[3].

Здесь я наме­рен оспо­рить обще­при­ня­тое, как пред­став­ля­ет­ся, мне­ние об этом пред­ло­же­нии, ибо счи­таю, что утвер­жде­ние Цеза­ря заду­ма­но с.425 как венец его аргу­мен­та­ции в поль­зу того, что он дей­ст­ву­ет, руко­вод­ст­ву­ясь pub­li­ca fi­de, а не лич­ны­ми моти­ва­ми. Гла­гол vin­di­ca­re явно игра­ет двой­ную роль, но не в том смыс­ле, как счи­та­ет­ся обыч­но. Рональд Сайм пере­во­дит эту часть фра­зы так: «[Цезарь высту­пил из про­вин­ции], чтобы осво­бо­дить себя и рим­ский народ от гос­под­ства кли­ки»¹. Пере­вод А. Пес­кет­та в серии Loeb зву­чит так: «чтобы защи­тить сво­бо­ду, свою и рим­ско­го наро­да от гос­под­ства малень­кой кли­ки»². Недав­но Джон Кар­тер истол­ко­вал её так: «чтобы защи­тить свою сво­бо­ду и сво­бо­ду рим­ско­го наро­да, угне­тён­но­го оли­гар­хи­че­ской кли­кой»³. Позд­нее Курт Рафлауб пере­вёл её так: «чтобы вос­ста­но­вить свою сво­бо­ду и сво­бо­ду рим­ско­го наро­да, угне­тён­но­го кли­кой несколь­ких чело­век»⁴. Если рас­смат­ри­вать эти пере­во­ды как бук­валь­ные, их нель­зя назвать оши­боч­ны­ми. Но они не пере­да­ют в пол­ной мере замы­сел Цеза­ря в том, что каса­ет­ся «его» сво­бо­ды. Что Цезарь хотел ска­зать ауди­то­рии эти­ми сло­ва­ми? Я ска­зал бы, что выра­же­ние vin­di­ca­re in li­ber­ta­tem име­ет раз­ный смысл в отно­ше­нии само­го Цеза­ря (обо­зна­чен­но­го воз­врат­ным место­име­ни­ем se) и в отно­ше­нии рим­ско­го наро­да; хотя опре­де­лён­ная связь меж­ду ними суще­ст­ву­ет. Я пола­гаю, что se во фра­зе ut se… vin­di­ca­ret заду­ма­но как сво­его рода сино­ним для dig­ni­ta­tis Цеза­ря и, сле­до­ва­тель­но, в этом кон­тек­сте — для его pub­li­cae fi­dei (в IV гла­ве пред­став­ле­на аргу­мен­та­ция, более подроб­но объ­яс­ня­ю­щая неко­то­рые важ­ные вза­и­мо­свя­зи меж­ду dig­ni­ta­te и fi­de). Таким с.426 обра­зом он гово­рит, что взял на себя бре­мя воору­жён­но­го сопро­тив­ле­ния ради pub­li­cae fi­dei, а не толь­ко ради сво­ей лич­ной чести⁵. Это утвер­жде­ние не обособ­ле­но от слов [et] ut po­pu­lum Ro­ma­num fac­tio­ne pau­co­rum oppres­sum in li­ber­ta­tem vin­di­ca­ret; оно лишь про­яс­ня­ет вза­и­мо­связь меж­ду борь­бой Цеза­ря — закон­ной, по его мне­нию, — за спра­вед­ли­вость про­тив кли­ки (fac­tio) и соот­вет­ст­ву­ю­щей борь­бой рим­ско­го наро­да про­тив тех же самых реак­ци­он­ных сил в защи­ту сво­его без­услов­но спра­вед­ли­во­го тре­бо­ва­ния, под­твер­ждён­но­го тра­ди­ци­ей и зако­ном, — быть един­ст­вен­ным источ­ни­ком зако­нов в государ­стве (res pub­li­ca).

То есть, Цезарь не пытал­ся ска­зать: «Я наме­рен защи­тить себя и свои инте­ре­сы — ведь кли­ка пре­пят­ст­ву­ет реа­ли­за­ции моей лич­ной сво­бо­ды (li­ber­tas), — и, зани­ма­ясь этим, наме­рен так­же защи­тить рим­ский народ, чья сво­бо­да (li­ber­tas) угне­те­на той же самой кли­кой». Такое зна­че­ние содер­жит внут­рен­нее про­ти­во­ре­чие. Но имен­но эта мысль или что-то подоб­ное не толь­ко сов­ме­сти­ма с пере­во­да­ми Сай­ма, Пес­кет­та, Кар­те­ра и Рафлау­ба, но и они, и неред­ко мно­гие дру­гие авто­ры, види­мо, счи­та­ют, что это и под­ра­зу­ме­ва­лось⁶. Одна­ко по ряду при­чин это рас­про­стра­нён­ное тол­ко­ва­ние не похо­же на прав­ду. Цезарь в «Граж­дан­ской войне» не слиш­ком под­чёр­ки­ва­ет свою лич­ную сво­бо­ду в каком бы то ни было каче­стве (как и необ­хо­ди­мость осво­бо­дить­ся от чего-либо; это под­ра­зу­ме­ва­ло бы, что имен­но он, а не государ­ство, нахо­дит­ся во вла­сти (po­tes­tas) како­го-либо лица или груп­пы). с.427 Напри­мер, в BC. III. 91. 2 быв­ший цен­ту­ри­он Кра­стин, вете­ран X леги­о­на, осо­бен­но люби­мо­го Цеза­рем, вновь при­зван­ный на служ­бу, про­из­но­сит крат­кую речь перед собрав­шим­ся вой­ском пря­мо перед бит­вой при Фар­са­ле (в кото­рой ему пред­сто­ит погиб­нуть). Кра­стин заяв­ля­ет, что когда бит­ва закон­чит­ся, Цезарь вернёт себе dig­ni­ta­tem, а они все — рим­ский народ, пред­став­лен­ный, види­мо, вой­ском, — воз­вра­тит свою сво­бо­ду: quo con­fec­to et il­le suam dig­ni­ta­tem et nos nostram li­ber­ta­tem re­cu­pe­ra­bi­mus⁷. В этом пред­ло­же­нии гла­гол re­cu­pe­ra­re игра­ет двой­ную роль; это слу­жит парал­ле­лью исполь­зо­ва­нию гла­го­ла vin­di­ca­re в BC. I. 22. 5. Более того, идео­ло­ги­че­ские и поли­ти­че­ские цели, о кото­рых упо­ми­на­ет Кра­стин в BC. III. 91. 2, на мой взгляд, хоро­шо соот­вет­ст­ву­ют тому раз­ли­чию, кото­рое Цезарь явно дела­ет меж­ду собой (то есть сво­ей dig­ni­ta­te) и рим­ским наро­дом в послед­ней части пас­са­жа BC. I. 22. 5. Кро­ме того, Цеза­рю про­сто излишне было бы гово­рить в кон­це пас­са­жа BC. I. 22. 5, что он хочет энер­гич­но защи­щать­ся от враж­деб­ных дей­ст­вий сво­их вра­гов (ini­mi­ci, кото­рых Сайм назы­ва­ет «кли­кой»); он уже ясно про­де­мон­стри­ро­вал это наме­ре­ние в пер­вой части пред­ло­же­ния. Точ­но так же, гово­ря о рим­ском наро­де, он не может под­ра­зу­ме­вать три­бу­нов, посколь­ку и три­бу­нов он отдель­но упо­ми­на­ет в этом же пред­ло­же­нии. Гораздо более осмыс­лен­ным будет пред­по­ло­же­ние, что в BC. I. 22. 5 Цезарь утвер­жда­ет, что его соб­ст­вен­ное пра­во на сво­бо­ду было бы бес­смыс­лен­ным, если бы он не отста­и­вал пра­во наро­да на сво­бо­ду, име­ю­щее при­о­ри­тет перед его соб­ст­вен­ным.

с.428 Этот вывод под­твер­жда­ет­ся опре­де­ле­ни­ем, кото­рое Цице­рон даёт суще­ст­ви­тель­но­му vin­di­ca­tio в De Inv. II. 66. Цице­рон гово­рит, что vin­di­ca­tio — это дей­ст­вие, когда с помо­щью защи­ты или отмще­ния мы про­ти­во­сто­им наси­лию и оскорб­ле­нию (vim et con­tu­me­liam) в отно­ше­нии самих себя и тех, кто дол­жен быть нам дорог, а так­же когда мы кара­ем нару­ше­ния»⁹. Употреб­ле­ние соот­вет­ст­ву­ю­ще­го гла­го­ла у Цеза­ря в BC. I. 22. 5 очень точ­но соот­вет­ст­ву­ет опре­де­ле­нию Цице­ро­на. Сле­ду­ет отме­тить точ­ность выра­же­ний Цице­ро­на: чело­век, про­воз­гла­шаю­щий vin­di­ca­tio­nem, защи­ща­ет не толь­ко само­го себя, но и тех, кто дол­жен быть ему дорог (nostris, qui no­bis ca­ri es­se de­bent). На этом лежит печать мораль­но­го обя­за­тель­ства, то есть fi­dei. Для чело­ве­ка, обла­даю­ще­го боль­шой dig­ni­ta­te, защи­та народ­ной сво­бо­ды может рас­смат­ри­вать­ся как есте­ствен­ное (а не про­из­воль­ное и неесте­ствен­ное) сопро­вож­де­ние сво­ей лич­ной само­за­щи­ты.

Несо­мнен­но, вполне пра­во­мер­но было утвер­ждать, что в I в. до н. э. чело­век выдаю­щей­ся dig­ni­ta­tis обя­зан был защи­щать пра­во наро­да на сво­бо­ду. Об этом свиде­тель­ст­ву­ет заклю­чи­тель­ная часть речи (такое рас­по­ло­же­ние мате­ри­а­ла свиде­тель­ст­ву­ет о его важ­но­сти) мятеж­но­го кон­су­ла Лепида в «Исто­рии» Сал­лю­стия (I. 55. 26—27):

Утвер­жде­ние Лепида, что он уже сде­лал доста­точ­но для сво­ей dig­ni­ta­tis, — это рито­ри­че­ское само­уни­чи­же­ние, пред­на­зна­чен­ное для того, чтобы ауди­то­рия яснее осо­зна­ла его fi­dem. У Сал­лю­стия он изо­бра­жён как чело­век, одно­знач­но руко­вод­ст­ву­ю­щий­ся сво­ей dig­ni­ta­te и fi­de pub­li­ca, когда он с пре­зре­ни­ем отбра­сы­ва­ет вся­кую мысль о сво­их част­ных инте­ре­сах и осо­знан­но берёт на себя очень труд­ное и опас­ное (для него) бре­мя — защи­ту народ­ной сво­бо­ды. Здесь очень силь­на парал­лель с BC. I. 22. 5 и BC. III. 91. 2¹¹.

В этом отно­ше­нии инте­рес пред­став­ля­ют и выра­же­ния Ливия в IV. 6. 11. Отча­сти они созвуч­ны сло­вам Цеза­ря с BC. III. 91. 2 и I. 5. 5. В этом пас­са­же речь идёт о кон­флик­те меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми в середине V в. до н. э. по пово­ду пра­ва пле­бе­ев доби­вать­ся кон­суль­ства. Этот вопрос был решён с помо­щью ком­про­мис­са: воен­ные три­бу­ны с кон­суль­ской вла­стью мог­ли быть избра­ны как из пат­ри­ци­ев, так и из пле­бе­ев (IV. 6. 8). В IV. 6. 11 Ливий раз­мыш­ля­ет над необыч­ным (с точ­ки зре­ния I в. до н. э.) исхо­дом: «Исход выбо­ров пока­зал, что с одни­ми настро­е­ни­я­ми борют­ся за сво­бо­ду и досто­ин­ство (in con­ten­tio­ne li­ber­ta­tis dig­ni­ta­tis­que) и с дру­ги­ми — выно­сят бес­при­страст­ное реше­ние, когда борь­ба (cer­ta­mi­na) уже окон­че­на»^[5]. Ливий ука­зы­ва­ет, что народ избрал всех три­бу­нов из чис­ла пат­ри­ци­ев; он удо­воль­ст­во­вал­ся про­сто с.430 осо­зна­ни­ем сво­их прав. Ины­ми сло­ва­ми, Ливий под­ра­зу­ме­ва­ет, что пле­беи доби­ва­лись долж­но­го ува­же­ния (с точ­ки зре­ния pub­li­cae fi­dei), а не гос­под­ства в государ­стве. Нако­нец, в IV. 6. 12 Ливий зада­ёт рито­ри­че­ский вопрос, пред­на­зна­чен­ный явно для того, чтобы под­черк­нуть те мораль­ные каче­ства, кото­рые, по его мне­нию, побуж­да­ют людей отка­зать­ся от борь­бы (cer­ta­mi­na) в подоб­ных ситу­а­ци­ях: «Где теперь сыщешь даже в одном чело­ве­ке такие скром­ность, спра­вед­ли­вость и высоту духа (hanc mo­des­tiam aequi­ta­tem­que et al­ti­tu­di­nem ani­mi), какие в те вре­ме­на были при­су­щи цело­му наро­ду?» Сло­вом, Ливий в этих пас­са­жах ста­вит в центр сво­бо­ду (li­ber­tas) и досто­ин­ство (dig­ni­tas) суве­рен­но­го рим­ско­го наро­да, а не груп­пи­ров­ки или сег­мен­та наро­да, хотя опи­сы­ва­ет кон­фликт, кото­рый оста­но­вил­ся бук­валь­но на краю про­па­сти; сто­ро­ны про­яви­ли уме­рен­ность. Цезарь с само­го нача­ла (BC. I. 5. 5) опи­сы­ва­ет себя как чело­ве­ка, склон­но­го к уме­рен­но­сти, но при этом рас­счи­ты­ваю­ще­го (как и рим­ское государ­ство у Ливия, IV. 6. 11) на то, что не толь­ко он сам, но и осталь­ные про­явят спра­вед­ли­вость (aequi­tas), чтобы пред­от­вра­тить вой­ну (exspec­ta­bat­que suis le­nis­si­mis pos­tu­la­tis res­pon­sa, si qua ho­mi­num aequi­ta­te res ad oti­um de­du­ci pos­set)^[6]. С идео­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния мыс­ли и выра­же­ния Цеза­ря и Ливия име­ют мно­го обще­го. Поэто­му веро­ят­но, что для ауди­то­рии Цеза­ря сло­ва li­ber­tas и dig­ni­tas в BC. III. 91. 2 —постав­лен­ные на важ­ное место в опи­са­нии борь­бы, от кото­рой зави­се­ла судь­ба государ­ства (res pub­li­ca) — не рас­хо­дят­ся в зна­че­ни­ях, а пред­по­ла­га­ют одно­вре­мен­ное выпол­не­ние дол­га перед рим­ским наро­дом. Вовсе не обя­за­тель­но видеть какой-то дис­со­нанс меж­ду вос­ста­нов­ле­ни­ем dig­ni­ta­tis Цеза­ря и вос­ста­нов­ле­ни­ем li­ber­ta­tis сол­дат (наро­да). Это так­же под­твер­жда­ет тезис о том, что в BC. I. 22. 5 se — сино­ним dig­ni­ta­tis.

с.431 Моя аргу­мен­та­ция под­креп­ля­ет­ся свиде­тель­ст­вом о рас­про­стра­нён­ной пра­во­вой про­цеду­ре в эпо­ху Позд­ней рес­пуб­ли­ки, извест­ной как «судеб­ный спор о сво­бо­де» (vin­di­ca­tio in li­ber­ta­tem). Алан Уот­сон ука­зы­ва­ет, что неред­ко сво­бод­ный чело­век мог слу­жить как раб, сам об этом не зная или даже зная. Чтобы вос­ста­но­вить сво­бо­ду тако­го чело­ве­ка, исполь­зо­ва­лась вин­ди­ка­ция. Пред­по­ла­гае­мый раб (на самом деле — сво­бод­ный чело­век) не мог предъ­явить иск само­сто­я­тель­но; это долж­на была сде­лать третья сто­ро­на, «защит­ник сво­бо­ды» (ad­ser­tor li­ber­ta­tis), кото­рый предъ­яв­лял при­тя­за­ния от его име­ни¹². Я не ста­ну слиш­ком наста­и­вать на этой ана­ло­гии. Но ход мыс­ли здесь при­мер­но ана­ло­ги­чен той ситу­а­ции, кото­рую Цезарь опи­сы­ва­ет в BC. I. 22. 5. Он в неко­то­ром смыс­ле ста­вит себя на роль защит­ни­ка (ad­ser­tor), дей­ст­ву­ю­ще­го в инте­ре­сах рим­ско­го наро­да (po­pu­lus Ro­ma­nus), и имен­но его dig­ni­tas не толь­ко даёт ему пра­во на эту роль, но и пред­пи­сы­ва­ет её как долг перед pub­li­ca fi­de. Соглас­но Сал­лю­стию, три­бун Мем­мий срав­ни­вал ста­тус рим­ских граж­дан со ста­ту­сом рабов¹³. Сре­ди чита­те­лей Цеза­ря, при­над­ле­жав­ших к выс­шим клас­сам, мно­гие име­ли опыт судеб­ных раз­би­ра­тельств и лег­ко мог­ли уло­вить эту мета­фо­ру. Вполне воз­мож­но, что имен­но эта раз­но­вид­ность судеб­но­го иска изна­чаль­но и поро­ди­ла поли­ти­че­ский лозунг.

В «Югур­тин­ской войне» Сал­лю­стия, напи­сан­ной все­го через несколь­ко лет после «Граж­дан­ской вой­ны» Цеза­ря, есть и дру­гое свиде­тель­ство. В BJ. 42. 1 Сал­лю­стий утвер­жда­ет, что Тибе­рий и Гай Грак­хи нача­ли отста­и­вать сво­бо­ду наро­да и раз­об­ла­чать пре­ступ­ле­ния оли­гар­хии (vin­di­ca­re ple­bem с.432 in li­ber­ta­tem et pau­co­rum sce­le­ra pa­te­fa­ce­re coe­pe­re)¹⁴. В пер­вой части пред­ло­же­ния Сал­лю­стий упо­ми­на­ет о том, что пред­ки Грак­хов внес­ли свой вклад в уси­ле­ние Рес­пуб­ли­ки во вре­мя Пуни­че­ских и дру­гих войн (quo­rum maio­res Pu­ni­co at­que aliis bel­lis mul­tum rei pub­li­cae ad­di­de­rant). Их дедом по мате­рин­ской линии был Пуб­лий Сци­пи­он Афри­кан­ский Стар­ший, два­жды кон­сул, цен­зор, во Вто­рой Пуни­че­ской войне одер­жав­ший победу над Ган­ни­ба­лом при Заме в 202 г. Их отцом был Тибе­рий Сем­п­ро­ний Гракх, два­жды кон­сул, цен­зор, отли­чив­ший­ся в рим­ских вой­нах про­тив кельт­ибе­ров в Испа­нии (180—179 гг.). Судя по тому, что это опи­са­ние Грак­хов Сал­лю­стий при­во­дит в том же пред­ло­же­нии, где упо­ми­на­ет об их борь­бе за сво­бо­ду плеб­са (vin­di­ca­re ple­bem in li­ber­ta­tem), он явно при­зна­ёт, что моти­вом для их дей­ст­вий послу­жи­ла dig­ni­tas. Более того, в преды­ду­щем пред­ло­же­нии (41. 10) и после опи­са­ния поли­ти­че­ско­го и соци­аль­но­го раз­ло­же­ния в Риме после раз­ру­ше­ния Кар­фа­ге­на Сал­лю­стий гово­рит о поли­ти­че­ском вли­я­нии на систе­му ноби­лей, пред­по­чи­тав­ших под­лин­ную сла­ву непра­вед­ной вла­сти (nam ubi pri­mum ex no­bi­li­ta­tae re­per­ti sunt qui ve­ram glo­riam ini­us­tae po­ten­tiae an­te­po­ne­rent). Боль­шин­ство ноби­лей, доби­вав­ших­ся непра­вед­ной вла­сти, уже иден­ти­фи­ци­ро­ва­но в 41. 5 как люди, извра­тив­шие свою dig­ni­ta­tem (nam­que coe­pe­re no­bi­li­tas dig­ni­ta­tem… in li­bi­di­nem vor­te­re). Поэто­му из кон­тек­ста ясно, что в 41. 10 под­ра­зу­ме­ва­ют­ся имен­но Грак­хи и их союз­ни­ки, и пред­по­чте­ние, кото­рое они отда­ют сла­ве перед вла­стью, отме­ча­ет их как людей, наде­лён­ных не лож­ной, а под­лин­ной dig­ni­ta­te¹⁵. с.433 Сто­ит отме­тить, что Эрнст Бэди­ан счи­та­ет dig­ni­ta­tem важ­ным моти­вом для Тибе­рия Грак­ха; Бэди­ан при­зна­ёт так­же вза­и­мо­связь с fi­de¹⁶.

К дан­ной про­бле­ме име­ет так­же отно­ше­ние речь Цеза­ря в сена­те в BC. I. 32 (что так­же отме­ча­ет­ся выше). В BC. I. 32. 7 Цезарь заяв­ля­ет, что если сенат не разде­лит с ним бре­мя государ­ства (res pub­li­ca), то он станет управ­лять государ­ст­вом само­сто­я­тель­но (per se rem pub­li­cam ad­mi­nistra­tu­rum). Как уже отме­ча­лось, пред­ло­же­ние разде­лить бре­мя государ­ства свиде­тель­ст­ву­ет о fi­de Цеза­ря, но одно­вре­мен­но оно явля­ет­ся обя­за­тель­ст­вом, обу­слов­лен­ным его dig­ni­ta­te, и если рас­смат­ри­вать это бре­мя как руко­вод­ство сена­том при испол­не­нии его государ­ст­вен­ных функ­ций, то взять его на себя мог­ли лишь при­знан­ные обла­да­те­ли dig­ni­ta­tis.

Я так­же дока­зы­ваю, что объ­яв­лен­ное Цеза­рем в BC. I. 22. 5 наме­ре­ние защи­щать сво­бо­ду рим­ско­го наро­да в кон­тек­сте его про­из­веде­ния име­ет идео­ло­ги­че­ское кон­сти­ту­ци­он­ное зна­че­ние, свя­зан­ное с таки­ми веща­ми, как пре­до­став­ле­ние про­вин­ций част­ным лицам (pri­va­ti), хотя и не толь­ко с ними. Рафлауб недав­но сде­лал сход­ное заме­ча­ние, крат­ко рас­смат­ри­вая это утвер­жде­ние. Рафлауб, как и я, отме­ча­ет, что Цезарь упо­ми­на­ет пра­ва три­бу­нов отдель­но. Из это­го он спра­вед­ли­во дела­ет вывод, что пред­став­ле­ние Цеза­ря о сво­бо­де наро­да (li­ber­tas po­pu­li) было гораздо шире, чем про­сто вопрос о три­бу­нах. Рафлауб ука­зы­ва­ет, что в декаб­ре 50 г. Кури­он скло­нил боль­шин­ство в сена­те в поль­зу мира, и одно­вре­мен­но сто­рон­ни­ки Цеза­ря (в том чис­ле и Кури­он) про­во­ди­ли сход­ки и актив­но доби­ва­лись народ­ной под­держ­ки. Тем не менее, реше­ния про­тив Цеза­ря были при­ня­ты с.434 исклю­чи­тель­но в сена­те и испол­не­ны с нару­ше­ни­я­ми зако­нов и тра­ди­ций. Таким обра­зом, — заклю­ча­ет Рафлауб, — в про­па­ган­де Цеза­ря и его сто­рон­ни­ков оли­гар­хия (fac­tio pau­co­rum), гос­под­ст­ву­ю­щая в сена­те, гру­бо попра­ла волю боль­шин­ства сена­та и наро­да, нару­шив тем самым суве­ре­ни­тет и сво­бо­ду наро­да. Имен­но в этом смыс­ле, по его мне­нию, в BC. I. 22. 5 гово­рит­ся о суве­ре­ни­те­те и сво­бо­де наро­да (хотя его пере­вод этой фра­зы не отра­жа­ет вза­и­мо­связь меж­ду эти­ми веща­ми и dig­ni­ta­te Цеза­ря). Рафлауб отме­ча­ет так­же, что это был тра­ди­ци­он­ный попу­ляр­ский аргу­мент (для наших целей это ещё одно свиде­тель­ство рес­пуб­ли­кан­ско­го харак­те­ра «Граж­дан­ской вой­ны»)¹⁷.

Вспом­ним так­же наблюде­ние Мил­ла­ра о том, что когда рим­ский народ был орга­ни­зо­ван в собра­ние для голо­со­ва­ния, он являл­ся одно­вре­мен­но и суве­ре­ном и, в неко­то­ром смыс­ле, пра­ви­тель­ст­вен­ным орга­ном, и часто отме­чае­мое раз­ли­чие меж­ду коми­ци­я­ми и сход­ка­ми (con­tio­nes) не сле­ду­ет тол­ко­вать как ума­ле­ние роли послед­них в народ­ной поли­ти­ке. Таким обра­зом, в BC. I. 22. 5 речь идёт о защи­те народ­ной сво­бо­ды и в прин­ци­пе, и в реаль­но­сти, как в деле само­го Цеза­ря (кото­рое отча­сти осно­вы­ва­ет­ся на законе рим­ско­го наро­да — законе Деся­ти три­бу­нов), так и в деле наро­да.

На самом деле упо­ми­на­ние Цеза­ря о самом себе в послед­нем пред­ло­же­нии BC. I. 22. 5 соот­вет­ст­ву­ет все­му и под­креп­ля­ет всё, что Цезарь до сих пор гово­рил в сво­ём про­из­веде­нии, всё, что он под­ра­зу­ме­вал или утвер­ждал о сво­ём харак­те­ре, а не толь­ко то, что он заявил в этой или двух преды­ду­щих частях пред­ло­же­ния. В этих трёх сло­вах (Ut se vin­da­ca­ret) Цезарь даёт чита­те­лю (и Лен­ту­лу Спин­те­ру) свиде­тель­ство прав­ди­во­сти всех с.435 сво­их обви­не­ний. Он гово­рит, что так уве­рен в право­те сво­его дела, что готов сво­ей dig­ni­ta­te гаран­ти­ро­вать прав­ди­вость все­го ска­зан­но­го и свою искрен­ность — ибо он зна­ет, что теперь его репу­та­ция укре­пит­ся или раз­ру­шит­ся в зави­си­мо­сти от ста­ра­ния (fi­des), с кото­рым он будет доби­вать­ся спра­вед­ли­во­сти (а не мще­ния). Вот что озна­ча­ет его реше­ние соеди­нить свою декла­ра­цию лич­ной чести (dig­ni­tas/fi­des) с обя­за­тель­ст­вом обес­пе­чить рим­ско­му наро­ду без­услов­ное пра­во на сво­бо­ду (li­ber­tas)¹⁸.

Вслед­ст­вие утвер­жде­ний Цеза­ря в BC. I. 7—9 в защи­ту соб­ст­вен­ных дей­ст­вий его дело и его dig­ni­tas часто свя­зы­ва­ют­ся друг с дру­гом, при­чём послед­няя обыч­но пони­ма­ет­ся исто­ри­ка­ми как лич­ная одер­жи­мость соб­ст­вен­ным «досто­ин­ст­вом». Но теперь долж­но быть понят­но, что в той мере, в какой дело (cau­sa) Цеза­ря (как он опре­де­ля­ет его выше, в BC. I. 1—6) и его dig­ni­tas долж­ны были, по его мыс­ли, вос­при­ни­мать­ся чита­те­ля­ми как неко­то­рым обра­зом иден­тич­ные и экви­ва­лент­ные вещи, поня­тие dig­ni­tas для Цеза­ря не мог­ло озна­чать про­сто спо­соб само­п­ро­слав­ле­ния или про­сто пра­во защи­щать при помо­щи наси­лия всё, что будет угод­но его без­гра­нич­но­му эго­из­му. В поис­ках под­держ­ки Цезарь пола­гал­ся на свою dig­ni­ta­tem, чтобы его пат­рио­ти­че­ский и кон­сти­ту­ци­он­ный при­зыв возы­мел дей­ст­вие. По край­ней мере неко­то­рые его совре­мен­ни­ки долж­ны были счи­тать dig­ni­tas вполне сов­ме­сти­мой в дан­ном кон­тек­сте с рес­пуб­ли­кан­ским с.436 иде­а­лиз­мом. В IV гла­ве мы виде­ли, что для того, чтобы понять, как такое воз­мож­но, сле­ду­ет при­знать, что рим­ляне счи­та­ли dig­ni­ta­tem и fi­dem тес­но свя­зан­ны­ми меж­ду собой поня­ти­я­ми. Так обсто­я­ло дело не толь­ко с Цеза­рем, но и с Цице­ро­ном.

И послед­нее о li­ber­ta­te в BC. III. 91. 2. Курт Рафлауб недав­но при­умень­шил зна­че­ние сло­ва li­ber­tas в BC. III. 91. 2 до такой сте­пе­ни, что прак­ти­че­ски отри­ца­ет суще­ст­во­ва­ние это­го пас­са­жа: «Это (то есть BC. I. 22. 5) — един­ст­вен­ный пас­саж, в кото­ром Цезарь пря­мо упо­ми­на­ет li­ber­ta­tem…»¹⁹. В снос­ке (на с. 57) он утвер­жда­ет, что в BC. III. 91. 2 Цезарь под­ра­зу­ме­ва­ет под li­ber­tas про­сто «ci­vi­tas (граж­дан­ство)». Это бес­поч­вен­ный вывод. Рафлауб не может при­ве­сти в его под­держ­ку ника­ких зна­чи­мых свиде­тельств. Я согла­сен с Рафлау­бом в том, что li­ber­tas— не самый замет­ный лозунг Цеза­ря, даже в 49 г. до н. э. И что же? Мно­гие вполне кон­крет­ные нару­ше­ния его соб­ст­вен­ных пре­ро­га­тив и пре­ро­га­тив дру­гих лиц, на кото­рые он сету­ет, ауди­то­рия долж­на была вос­при­нять как нару­ше­ния li­ber­ta­tis, кото­рая, как Цезарь гово­рит сена­ту в BC. I. 32. 2, явля­ет­ся пре­ро­га­ти­вой всех граж­дан (quod om­ni­bus ci­vi­bus pa­te­ret). Неуже­ли мож­но пред­по­ло­жить, что Цезарь хотел, чтобы сло­во li­ber­tas в устах Кра­сти­на вос­при­ни­ма­лось про­сто как сиг­нал его сорат­ни­кам, что они могут вер­нуть себе граж­дан­ство (ci­vi­tas) — хотя, мно­го ли оно сто­ит без li­ber­ta­tis? — но мах­нуть рукой на li­ber­ta­tem как тако­вую? Я так не думаю.

Глав­ный тезис ста­тьи Рафлау­ба состо­ит в том, что исполь­зо­ва­ние Цеза­рем поли­ти­че­ско­го лозун­га «Li­ber­tas» в 49 г. и пре­до­став­ле­ние Цеза­рю поче­стей, свя­зан­ных с li­ber­ta­te, в 45 г. до н. э. при­над­ле­жат к совер­шен­но раз­ным поли­ти­че­ским кон­тек­стам и долж­ны оце­ни­вать­ся в этих кон­текстах (с. 36). Я пол­но­стью с этим согла­сен. Это очень убеди­тель­но. Но Рафлауб не заме­ча­ет, что с.437 здесь очень важен вопрос о дате сочи­не­ния «Граж­дан­ской вой­ны». Я уже выска­зы­вал своё мне­ние (и его разде­ля­ют такие иссле­до­ва­те­ли, как Эдкок, Джон Кол­линз и Род­жер Мак­фар­лейн), что раз­ные части «Граж­дан­ской вой­ны» в основ­ном были сочи­не­ны вско­ре после собы­тий, опи­сы­вае­мых в каж­дом разде­ле. Таким обра­зом, гла­ва BC. III. 91 прак­ти­че­ски навер­ня­ка была напи­са­на задол­го до пре­до­став­ле­ния Цеза­рю поче­стей в 45 г., о кото­рых ещё даже не помыш­ля­ли. Поли­ти­че­ский кли­мат более позд­не­го вре­ме­ни (око­ло 45—44 гг.) никак не мог бы в ней отра­зить­ся. Глав­ное дока­за­тель­ство, кото­рое Рафлауб может при­ве­сти в поль­зу сво­его выво­да (а он состо­ит в том, что li­ber­tas име­ла зна­че­ние так недол­го, что едва ли вооб­ще игра­ла важ­ную роль в обос­но­ва­ни­ях Цеза­ря; в любом слу­чае, идео­ло­ги­че­ски её очень рано заме­ня­ет мило­сер­дие (cle­men­tia); это дока­зы­ва­ет исчез­но­ве­ние li­ber­ta­tis после BC. I. 22. 5 — эта аргу­мен­та­ция неко­то­рым обра­зом сама себе про­ти­во­ре­чит) заклю­ча­ет­ся в том, что Цезарь не исполь­зу­ет сло­во «li­ber­tas» как тако­вое меж­ду BC. I. 22 и BC. III. 91. 2. Довод Рафлау­ба — это аргу­мент от умол­ча­ния (и не един­ст­вен­ный аргу­мент от умол­ча­ния, кото­рый он исполь­зу­ет в свя­зи с этим). Но, как я ука­зы­ваю в VI гла­ве, суще­ст­ву­ет очень вес­кая при­чи­на, по кото­рой li­ber­tas вновь появ­ля­ет­ся имен­но в этом месте. Цезарь вот-вот дол­жен испол­нить дан­ный им обет защи­тить li­ber­ta­tem наро­да от пося­га­тельств кли­ки (fac­tio). Поэто­му здесь умест­но напом­нить об этом чита­те­лям. «Мол­ча­ние» Цеза­ря о li­ber­ta­te в про­ме­жу­точ­ных гла­вах не свиде­тель­ст­ву­ет ни о каком идео­ло­ги­че­ском отступ­ле­нии от того, что он гово­рил в пер­вых гла­вах.