Fides в «Гражданской войне» Юлия Цезаря:
Исследование римской политической идеологии конца республиканской эпохи

с.61

Гла­ва 2.
Pub­li­ca fi­des в рито­ри­ке Цеза­ря, в поли­ти­ке и в сена­те

В преды­ду­щей гла­ве мы рас­смат­ри­ва­ли вопрос о том, какое зна­че­ние в целом при­да­ва­лось fi­dei в Риме и как сами рим­ляне опре­де­ля­ли это поня­тие. Но насто­я­щую гла­ву луч­ше все­го рас­смат­ри­вать как сво­его рода введе­ние к третьей гла­ве, в кото­рой я иссле­дую глав­ным обра­зом рас­сказ Цеза­ря о дея­тель­но­сти сена­та 1 янва­ря 49 г. и в тече­ние сле­дую­щей неде­ли (BC. I. 1—6). Цезарь пред­став­ля­ет этот мате­ри­ал прак­ти­че­ски без вся­ких объ­яс­не­ний. Пер­во­на­чаль­ная ауди­то­рия и не нуж­да­лась в объ­яс­не­ни­ях. Она хоро­шо зна­ла подроб­но­сти сенат­ско­го регла­мен­та и поли­ти­че­ский и идео­ло­ги­че­ский фон. Но мы не так хоро­шо осве­дом­ле­ны. Поэто­му нам лег­ко упу­стить то обсто­я­тель­ство, что в пер­вых гла­вах Цезарь дела­ет глав­ный акцент на сво­ей pub­li­ca fi­de, или не понять, поче­му он соста­вил свой рас­сказ так, чтобы при­дать pub­li­cae fi­dei столь важ­ное зна­че­ние с точ­ки зре­ния сво­его дела (cau­sa) — учи­ты­вая, что он, меж­ду про­чим, был объ­яв­лен вне зако­на. Таким обра­зом, основ­ная цель этой гла­вы состо­ит в том, чтобы позна­ко­мить чита­те­лей с неко­то­ры­ми фун­да­мен­таль­ны­ми идео­ло­ги­че­ски­ми пред­став­ле­ни­я­ми, име­ю­щи­ми отно­ше­ние к pub­li­cae fi­dei, а так­же с неко­то­ры­ми свя­зан­ны­ми с ней поли­ти­че­ски­ми обы­ча­я­ми и тра­ди­ци­я­ми (кото­рые пер­во­на­чаль­ная ауди­то­рия счи­та­ла само собой разу­ме­ю­щи­ми­ся), из кото­рых исхо­дит Цезарь в сво­ём опи­са­нии заседа­ния сена­та в нача­ле «Граж­дан­ской вой­ны». Лишь так мож­но попы­тать­ся понять изна­чаль­ный смысл рас­ска­за Цеза­ря. Вооб­ще, пони­ма­ние изна­чаль­но­го смыс­ла рас­ска­за Цеза­ря — это основ­ная цель дан­ной дис­сер­та­ции.

Я дока­зы­ваю, что тема­ти­че­ская струк­ту­ра «Граж­дан­ской вой­ны» в целом (а не чисто воен­но­го повест­во­ва­ния) опре­де­ля­ет­ся тем кон­тра­стом меж­ду Цеза­рем и его про­тив­ни­ка­ми, кото­рый он уста­нав­ли­ва­ет с.62 на несколь­ких уров­нях в пер­вых 33 гла­вах (но основ­ные темы опре­де­ля­ют­ся уже в I. 1—23). Как будет более подроб­но пока­за­но в насто­я­щей гла­ве (как и в после­дую­щих), Цезарь на про­тя­же­нии всей кни­ги срав­ни­ва­ет и про­ти­во­по­став­ля­ет для чита­те­ля соб­ст­вен­ное поведе­ние и поведе­ние сво­их вра­гов в ситу­а­ци­ях, кото­рые видят­ся ему ана­ло­гич­ны­ми. Я дока­зы­ваю, что Цезарь стре­мит­ся пред­ста­вить чита­те­лю про­ти­во­по­лож­ность меж­ду запу­ги­ва­ни­ем сена­та и иных кру­гов, кото­рое поз­во­ля­ют себе его про­тив­ни­ки в BC. I. 1—6, и соб­ст­вен­ным вели­ко­ду­ши­ем по отно­ше­нию к вра­гам в I. 16—23, кото­рое увен­ча­но про­яв­ле­ни­ем мило­сер­дия к высо­ко­по­став­лен­ным плен­ным, взя­тым в Кор­фи­нии, что ста­ло актом fi­dei. Гра­ни­цей меж­ду дву­мя разде­ла­ми слу­жит употреб­ле­ние Цеза­рем сло­ва dig­ni­tas в I. 7—9 (аргу­мен­та­ция при­во­дит­ся в сле­дую­щей гла­ве, где пока­за­но суще­ст­во­ва­ние важ­ной идео­ло­ги­че­ской вза­и­мо­свя­зи меж­ду fi­de и dig­ni­ta­te). Эти пас­са­жи пред­по­ла­га­ют, что Цезарь осно­вы­ва­ет свою само­за­щи­ту на fi­de и что он опи­сы­ва­ет дей­ст­вия сво­их вра­гов в сена­те как нару­ше­ние fi­dei, точ­нее — fi­dei pub­li­cae.

Чтобы оце­нить, как изна­чаль­ная ауди­то­рия пони­ма­ла рас­сказ Цеза­ря о fi­de в сена­те, в насто­я­щей гла­ве мы крат­ко рас­смот­рим и обсудим несколь­ко идео­ло­ги­че­ских изо­бра­же­ний сенат­ской fi­dei pub­li­cae у Вале­рия Мак­си­ма и Ливия, а так­же остав­лен­ные оче­вид­ца­ми опи­са­ния дея­тель­но­сти сена­та в середине 50-х гг. — то есть, сооб­ще­ния от пер­во­го лица о повсе­днев­ной рабо­те исто­ри­че­ско­го рим­ско­го сена­та. Эти срав­не­ния поз­во­лят луч­ше понять про­тест Цеза­ря про­тив поведе­ния его про­тив­ни­ков в сена­те в янва­ре 49 г., кото­рое, по его мне­нию, нару­ша­ло основ­ные рес­пуб­ли­кан­ские прин­ци­пы.

Но спер­ва необ­хо­ди­мо потра­тить немно­го вре­ме­ни на обсуж­де­ние тер­ми­но­ло­гии, вопро­са о гра­мот­но­сти в антич­но­сти и рито­ри­че­ской стра­те­гии Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» отно­си­тель­но fi­dei (а так­же поли­ти­че­ские осно­ва­ния его под­хо­да).

с.63

Гра­мот­ность в антич­но­сти, ауди­то­рия Цеза­ря

Я исполь­зую тер­ми­ны «чита­тель» и «ауди­то­рия» как более или менее вза­и­мо­за­ме­ня­е­мые. Но я не имею в виду, что совре­мен­ни­ки непре­мен­но чита­ли текст Цеза­ря точ­но так же, как мы сего­дня чита­ем кни­ги — в оди­но­че­стве, мол­ча, про себя. Уильям Харрис пока­зал, что даже для рим­ско­го выс­ше­го клас­са все­гда каза­лось есте­ствен­ным, «несо­мнен­но, имен­но слу­ша­ние, а не само­сто­я­тель­ное чте­ние»¹. Одна­ко ино­гда чита­ли и мол­ча, в оди­но­че­стве. Харрис при­зна­ёт, что оди­но­кие чита­те­ли засвиде­тель­ст­во­ва­ны уже в V в. до н. э. (он ука­зы­ва­ет, что на крас­но­фи­гур­ном леки­фе, дати­ру­е­мом при­мер­но 470 г. до н. э., види­мо, изо­бра­жён читаю­щий юно­ша)². Но в общем и целом Харрис счи­та­ет, — по-види­мо­му, пра­виль­но, — что в среде позд­не­рес­пуб­ли­кан­ской эли­ты (и в тече­ние ещё по край­ней мере несколь­ких веков) чте­ние обыч­но про­ис­хо­ди­ло вслух и пуб­лич­но.

Отме­тим, что Авл Гир­ций, автор вось­мой кни­ги ком­мен­та­ри­ев к Галль­ской войне Цеза­ря, употреб­ля­ет сло­во «слы­шать» (audi­re) в пред­и­сло­вии к кни­ге в таком кон­тек­сте, кото­рый пред­по­ла­га­ет, что он и его ауди­то­рия слы­шат пред­мет обсуж­де­ния, а не изу­ча­ют его част­ным обра­зом, читая про себя³. Ино­гда текст мог­ли читать вслух отдель­но­му слу­ша­те­лю, но Харрис, види­мо, счи­та­ет, что чаще все­го чте­ние было груп­по­вой дея­тель­но­стью. Напри­мер, груп­пы с.64 рим­лян выс­ше­го клас­са мог­ли соби­рать­ся, чтобы послу­шать орга­ни­зо­ван­ное чте­ние пись­мен­ных работ⁴. Если верен вывод Харри­са о том, что чте­ние часто мог­ло при­ни­мать фор­му груп­по­вой дея­тель­но­сти, то отсюда сле­ду­ет, что инди­виду­аль­ное вос­при­я­тие сочи­не­ний Цеза­ря (и дру­гих авто­ров) часто было в какой-то мере рав­но­силь­но соци­аль­но­му поведе­нию. С этой точ­ки зре­ния, клю­че­вые пас­са­жи «Граж­дан­ской вой­ны», такие, как опи­са­ние заседа­ния сена­та 1 янва­ря 49 г. или важ­ней­ших собы­тий, раз­вер­нув­ших­ся вокруг капи­ту­ля­ции пом­пе­ян­цев в Кор­фи­нии (или мило­сер­дия, про­яв­лен­но­го к пом­пе­ян­ским вой­скам в Испа­нии, в про­ти­во­по­лож­ность пора­же­нию и смер­ти Кури­о­на и жесто­ко­му обра­ще­нию пом­пе­ян­цев с его выжив­ши­ми сол­да­та­ми), при­об­ре­та­ют опре­де­лён­ный отте­нок, если пред­ста­вить себе, что их вслух чита­ли слу­ша­те­лям, при­выч­ным к таким реци­та­ци­ям и спе­ци­аль­но собрав­шим­ся с этой целью. Любая их лич­ная реак­ция была под­вер­же­на силь­но­му вли­я­нию груп­пы, — может быть, сход­но­му с тем, кото­рое мы испы­ты­ва­ем сего­дня в кино.

Гра­мот­ность в антич­но­сти была широ­ко рас­про­стра­не­на, и я не наме­рен глу­бо­ко вда­вать­ся здесь в этот вопрос (или спо­рить с Харри­сом по тем пунк­там, в кото­рых, воз­мож­но, не согла­сен). Но для наше­го про­чте­ния «Граж­дан­ской вой­ны» Цеза­ря было бы полез­но рас­смот­реть три момен­та, иллю­ст­ри­ру­ю­щих ту роль, кото­рую пись­мен­ное сло­во обыч­но игра­ло в рес­пуб­ли­кан­ской поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти и мыш­ле­нии. В речи «Об аграр­ном законе» (II. 13) Цице­рон ссы­ла­ет­ся на текст зако­но­про­ек­та три­бу­на Рул­ла о земель­ной рефор­ме, кото­рый был выстав­лен пуб­лич­но (lex in pub­li­cum pro­po­ni­tur). Цице­рон гово­рит сво­им слу­ша­те­лям, что при­ка­зал сде­лать и при­не­сти себе точ­ную копию это­го тек­ста, чтобы иметь воз­мож­ность тща­тель­но её изу­чить и без­оши­боч­но про­ком­мен­ти­ро­вать отдель­ные его поло­же­ния в сво­ей речи с.65 (descrip­tam le­gem ad me ad­fe­runt (14) ad le­gen­dam le­gem cog­nos­cen­dam­que ve­nis­se)⁵. В пись­ме Att. VII. 8. 5 Цице­рон сооб­ща­ет Атти­ку (26 или 27 декаб­ря 50 г. в Фор­ми­ях, на обрат­ном пути в Рим), что он вме­сте с Пом­пе­ем про­чи­тал копию речи, кото­рую про­из­нёс новый три­бун Анто­ний на сход­ке (con­tio) 21 декаб­ря, все­го несколь­ки­ми дня­ми ранее (ha­be­ba­mus autem in ma­ni­bus An­to­ni con­tio­nem). Нако­нец, в послед­ней гла­ве «Жиз­ни Цеза­ря Авгу­ста» Нико­лая Дамас­ско­го (139) сооб­ща­ет­ся о том, что Окта­виан послал сво­их сто­рон­ни­ков в Брун­ди­зий, чтобы при­влечь на свою сто­ро­ну вой­ска Анто­ния, толь­ко что при­быв­шие туда. Он ска­зал сво­им людям, что если им ниче­го не удаст­ся сде­лать откры­то, то пусть они пишут пись­ма и повсюду раз­бра­сы­ва­ют пам­фле­ты, чтобы сол­да­ты под­би­ра­ли и чита­ли их⁶.

При­мер из Нико­лая Дамас­ско­го, пожа­луй, наи­бо­лее ярко пока­за­те­лен как доступ­ное нам свиде­тель­ство о чте­нии поли­ти­че­ских тек­стов в антич­но­сти. Окта­виан явно совер­шен­но уве­рен в том, что обыч­ные посла­ния, запи­сан­ные и слу­чай­но раз­бро­сан­ные, без про­блем попа­дут в руки чита­те­лей, даже если это про­стые сол­да­ты в воен­ном лаге­ре. Это пред­по­ла­га­ет, что ауди­то­рия поли­ти­че­ских тек­стов в Риме была гораздо шире, чем обыч­но счи­та­ет­ся, даже если уро­вень аргу­мен­та­ции в этих текстах, как в дан­ном слу­чае, был, несо­мнен­но, весь­ма при­ми­тив­ным⁷. Аграр­ный зако­но­про­ект, вне­сён­ный Рул­лом, был досту­пен рим­ской пуб­ли­ке в фор­ме пись­мен­но­го тек­ста, кото­рый мож­но было копи­ро­вать (а не с.66 про­сто, ска­жем, зачи­ты­вал­ся вслух пуб­ли­ке или груп­пам слу­ша­те­лей), и это тоже свиде­тель­ст­ву­ет о том, что поли­ти­че­ская ауди­то­рия пись­мен­но­го сло­ва (вклю­чав­шая, види­мо, мно­гих рим­лян, не при­над­ле­жав­ших к эли­те) была несколь­ко шире, чем обыч­но счи­та­ет боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей, вклю­чая Харри­са. Пись­мо Att. VII. 8 свиде­тель­ст­ву­ет о том, что речи и пуб­лич­ные выступ­ле­ния мог­ли, так ска­зать, вве­рять бума­ге сра­зу после собы­тий, если не одно­вре­мен­но с ними, и эти тек­сты быст­ро рас­про­стра­ня­лись в поли­ти­че­ском обще­стве. Фор­мии нахо­ди­лись более чем в 60 милях от Рима, и Цице­рон и Пом­пей чита­ли, види­мо, пол­ный текст речи, про­из­не­сён­ной в Риме неде­лей ранее. Я счи­таю вполне воз­мож­ным, что отдель­ные части того, что сего­дня состав­ля­ет повест­во­ва­ние Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» (необя­за­тель­но в том виде, в каком это запи­са­но в «Граж­дан­ской войне», но, пожа­луй, в очень сокра­щён­ном виде), были пуще­ны в обра­ще­ние почти сра­зу после собы­тий, о кото­рых они повест­ву­ют. С моей сто­ро­ны это чистая спе­ку­ля­ция, но это вполне мож­но себе пред­ста­вить (и с точ­ки зре­ния Цеза­ря это было бы поли­ти­че­ски полез­но; учи­ты­вая свиде­тель­ства, на кото­рые я толь­ко что ука­зал, он, пожа­луй, дей­ст­ви­тель­но мог это сде­лать).

Рито­ри­че­ская стра­те­гия Цеза­ря

Рас­смот­рим теперь рито­ри­че­скую стра­те­гию Цеза­ря в той мере, в какой она свя­за­на с изо­бра­же­ни­ем fi­dei.

В нача­ле сво­его сочи­не­ния Цезарь гото­вит деко­ра­ции для рез­ко­го про­ти­во­по­став­ле­ния сво­его и вра­же­ско­го поведе­ния и уста­но­вок, кото­рое он будет демон­стри­ро­вать чита­те­лю на про­тя­же­нии все­го тек­ста. Он хочет, чтобы чита­тель созна­тель­но сопо­ста­вил заседа­ние сена­та 1 янва­ря 49 г. (опи­сан­ное в I. 1—2) и свя­зан­ные с ним поли­ти­че­ские эпи­зо­ды (опи­сан­ные в I. 3—6), с одной сто­ро­ны, и собы­тия во вре­мя и сра­зу после оса­ды Кор­фи­ния (I. 16—23), с дру­гой сто­ро­ны. «Оса­да сена­та», устро­ен­ная пом­пе­ян­ца­ми 1 янва­ря, пред­став­ле­на фак­ти­че­ски как с.67 акт поли­ти­че­ско­го запу­ги­ва­ния, кото­рый совер­ша­ют лица, зло­употреб­ля­ю­щие вла­стью и обма­ны­ваю­щие дове­рие обще­ства. С дру­гой сто­ро­ны, вели­ко­душ­ное поведе­ние само­го Цеза­ря по отно­ше­нию к побеж­дён­ным пом­пе­ян­цам в Кор­фи­нии несколь­ко недель спу­стя изо­бра­же­но как обра­зец ответ­ст­вен­но­го (то есть, леги­тим­но­го, с точ­ки зре­ния защи­ты его ими­джа) употреб­ле­ния вла­сти, дей­ст­вие, соот­вет­ст­ву­ю­щее fi­dei. Гра­ни­ца меж­ду эти­ми дву­мя сим­во­ли­че­ски­ми эпи­зо­да­ми обна­ру­жи­ва­ет­ся, как мы увидим, в зна­ме­ни­том, столь же сим­во­ли­че­ском и часто цити­ру­е­мом (но не слиш­ком хоро­шо поня­том) пас­са­же, где Цезарь исполь­зу­ет сло­во dig­ni­tas (I. 7—11).

Ниже я дока­зы­ваю, что dig­ni­tas в этих выска­зы­ва­ни­ях тес­но свя­за­на с поня­ти­ем fi­des. Если понять эту связь, то мож­но увидеть, что Цезарь обос­но­вы­ва­ет своё пра­во защи­щать­ся от вра­гов, вплоть до непо­ви­но­ве­ния сена­ту и кон­су­лам, при помо­щи fi­dei. Вслед­ст­вие того, что в этих пер­вых гла­вах Цезарь рису­ет рез­кий кон­траст меж­ду про­ти­во­бор­ст­ву­ю­щи­ми лаге­ря­ми, далее в повест­во­ва­нии посто­ян­но воз­ни­ка­ют важ­ные дихото­мии, кото­рые слу­жат для под­креп­ле­ния рес­пуб­ли­кан­ских при­тя­за­ний Цеза­ря. Вот глав­ные из них: (1) доб­рая fi­des Цеза­ря про­тив дур­ной fi­dei Пом­пея; (2) надёж­ность и доб­ро­со­вест­ность дру­зей и сто­рон­ни­ков Цеза­ря про­тив нена­дёж­но­сти и пре­да­тель­ства дру­зей и сто­рон­ни­ков Пом­пея и (3) вли­я­ние доб­рой и дур­ной fi­de вождей на соот­вет­ст­ву­ю­щие лаге­ря — то есть, цеза­ри­ан­ские вой­ска как при­мер истин­ной общ­но­сти про­тив пом­пе­ян­ских войск как при­ме­ра лож­ной. Но в целом Цезарь ста­ра­ет­ся не наме­кать на то, что все или даже боль­шин­ство чле­нов этих «дур­ных общ­но­стей» — дур­ные люди; они про­сто при­над­ле­жат к общ­но­стям, функ­ци­о­ни­ру­ю­щим непра­виль­но из-за того, глав­ным обра­зом, что ими руко­во­дят дур­ные люди⁸.

с.68 Опи­са­ние сена­та в пер­вых гла­вах «Граж­дан­ской вой­ны» Цеза­ря слу­жит осно­ва­ни­ем для нрав­ст­вен­ной пози­ции, кото­рую Цезарь зани­ма­ет, как бук­валь­но, так и по сути, когда обра­ща­ет­ся со сво­и­ми вра­га­ми мяг­ко. Оно важ­но и для обос­но­ва­ния осо­бо­го поло­же­ния, на кото­рое он при­тя­за­ет, — поло­же­ния чело­ве­ка, доби­ваю­ще­го­ся мира и при­ми­ре­ния с вра­га­ми на усло­ви­ях, кото­рые всё же, как он наме­ка­ет, бла­го­при­ят­нее для государ­ства, чем для него само­го, что явля­ет­ся при­зна­ком fi­dei.

Здесь воз­ник­ла серь­ёз­ная труд­ность для ими­джа Цеза­ря. Он решил пред­ста­вить обще­ст­вен­но­сти своё поли­ти­че­ское дело как дело о нару­ше­нии дове­рия. Одной из при­чин это­го, как я пола­гаю (поми­мо того, что поли­ти­ки Позд­ней рес­пуб­ли­ки дав­но при­вык­ли мыс­лить в этих тер­ми­нах), ста­ло то, что он дей­ст­ви­тель­но смот­рел на вещи имен­но так. В недав­но опуб­ли­ко­ван­ном иссле­до­ва­нии схо­док (con­tio­nes) и их соци­аль­ной и поли­ти­че­ской роли в Позд­ней рес­пуб­ли­ке Роберт Мор­стейн-Маркс отме­ча­ет, что «самым замет­ным вопро­сом в позд­не­рес­пуб­ли­кан­ских пуб­лич­ных деба­тах был вопрос лич­ной надёж­но­сти, а не идео­ло­ги­че­ских пред­по­чте­ний. Это была борь­ба за дове­рие, в кото­рой решаю­щим “дока­за­тель­ст­вом” для опре­де­ле­ния досто­ин­ства како­го-либо пред­ло­же­ния слу­жи­ла оцен­ка пред­ста­вив­ших его людей, оцен­ка, осно­ван­ная на внеш­них фак­то­рах, таких, как сум­мар­ный авто­ри­тет (осно­ван­ный, по обще­му при­зна­нию, на преж­них заслу­гах), а не на неяс­ных и пута­ных дета­лях зако­но­да­тель­ства, в кото­ром мог­ло скры­вать­ся так мно­го лову­шек». Я согла­сен и этим утвер­жде­ни­ем, хоть и с одной ого­вор­кой: наряду с лич­ной надёж­но­стью, на пуб­лич­ные деба­ты в Позд­ней рес­пуб­ли­ке (если не в более ран­ний пери­од) ино­гда мог­ло серь­ёз­но вли­ять и то, что Мор­стейн-Маркс назы­ва­ет «идео­ло­ги­че­ски­ми пред­по­чте­ни­я­ми». Если бы дело обсто­я­ло ина­че, то такая мера, как чрез­вы­чай­ное поста­нов­ле­ние сена­та (SCU), не вызы­ва­ла бы кон­сти­ту­ци­он­ных затруд­не­ний, земель­ные рефор­мы не порож­да­ли бы веч­ных спо­ров, мно­же­ство упо­ми­на­ний об идео­ло­ги­че­ских кон­флик­тах у Цице­ро­на и Сал­лю­стия труд­но было бы объ­яс­нить, а идео­ло­ги­че­ская ата­ка само­го Цеза­ря на «пар­тию мень­шин­ства» (pau­ci) в «Граж­дан­ской войне» (кото­рую мож­но чёт­ко отли­чить в тек­сте от пре­тен­зий к с.69 их вер­но­сти и лич­ным каче­ствам, хотя эти вещи и вза­и­мо­свя­за­ны) не име­ла бы осо­бо­го смыс­ла. С этой ого­вор­кой наблюде­ние Мор­стейн-Марк­са о том, что рим­ская поли­ти­ка в осно­ве сво­ей не была идео­ло­ги­че­ской, спра­вед­ли­во. Так что, исполь­зуя выше­при­ведён­ное выра­же­ние, мож­но ска­зать, что в «Граж­дан­ской войне» Цезарь изо­бра­жа­ет себя участ­ни­ком «борь­бы за дове­рие» со сво­и­ми вра­га­ми, — борь­бы, в кото­рой, как дока­зы­ва­ет Цезарь, глав­ным дока­за­тель­ст­вом дол­жен быть его харак­тер, а не фор­маль­ные мело­чи. Тезис Мор­стейн-Марк­са (для наших целей) состо­ит в том, что на дан­ном эта­пе рим­ской исто­рии такая поли­ти­че­ская аргу­мен­та­ция соот­вет­ст­во­ва­ла обще­при­ня­тым нор­мам и не счи­та­лась авто­ма­ти­че­ски эго­и­сти­че­ской или необыч­ной⁹.

Вер­нём­ся к сена­ту. В речи Цице­ро­на «О кон­суль­ских про­вин­ци­ях» есть несколь­ко пас­са­жей, важ­ных для пони­ма­ния того, поче­му Цезарь был недо­во­лен тем, как сенат посту­пил с ним в 49 г. Эта речь была про­из­не­се­на в нача­ле лета 56 г., до кон­суль­ских выбо­ров на 55 г. Она дала Цице­ро­ну воз­мож­ность откры­то про­де­мон­стри­ро­вать дру­гим сена­то­рам своё недав­нее при­ми­ре­ние с Цеза­рем. Из его писем извест­но, что в этой речи он был не вполне искре­нен. Одна­ко нас она инте­ре­су­ет как идео­ло­ги­че­ский доку­мент. В одной из частей этой речи (её непо­сред­ст­вен­ной поли­ти­че­ской целью было не допу­стить пере­да­чи про­вин­ций Цеза­ря одно­му из кон­су­лов, кото­рые будут избра­ны на 55 г.) Цице­рон упо­ми­на­ет о мно­го­чис­лен­ных поче­стях, уже полу­чен­ных Цеза­рем толь­ко за его заслу­ги в Гал­лии к это­му момен­ту (29—35). В этом же месте он упо­ми­на­ет так­же, что государ­ство заин­те­ре­со­ва­но в том, чтобы дать Цеза­рю допол­ни­тель­ное вре­мя, кото­рое он про­сит для завер­ше­ния поко­ре­ния Гал­лии. Одна­ко Цице­рон так­же очень настой­чи­во наме­ка­ет, хоть с.70 и не гово­рит пря­мо, что те поче­сти, кото­ры­ми Цеза­ря сей­час нель­зя награ­дить, ибо его дело в Гал­лии пока не закон­че­но, долж­ны по пра­ву достать­ся ему позд­нее (35):

В дру­гом месте (Prov. Con­s. 35) Цице­рон пря­мо свя­зы­ва­ет «попе­че­ние» Цеза­ря над Гал­ли­ей с каче­ст­вом его fi­dei: Qua­re sit in eius tu­te­la Gal­lia, cui­us fi­dei, vir­tu­ti, fe­li­ci­ta­ti com­men­da­ta est^[2]. В кон­тек­сте речи понят­но, что на fi­des Цеза­ря чёт­ко ука­зы­ва­ет так­же его явное жела­ние пожерт­во­вать в 56 г. мно­же­ст­вом вполне заслу­жен­ных поче­стей в Риме (из цице­ро­нов­ско­го опи­са­ния пуб­лич­ной встре­чи, ожи­даю­щей Цеза­ря в Риме (29—30), ясно, что выра­же­ние «при­быть к пло­дам сво­их трудов», ad suo­rum la­bo­rum fruc­tus per­vi­ni­re, долж­но было озна­чать прак­ти­че­ски пол­ный спектр отли­чий, кото­рые могут пре­до­ста­вить сенат и народ, хотя кон­суль­ство, веро­ят­но, не при­шло бы в голо­ву слу­ша­те­лей сра­зу, так как Цезарь совсем недав­но зани­мал эту долж­ность), чтобы взять на себя ради обще­ст­вен­но­го бла­га (имен­но это утвер­жда­ет Цице­рон) дол­гое и труд­ное намест­ни­че­ство к севе­ру от Альп. Но, к тому же, вслед­ст­вие той жерт­вы, кото­рую, види­мо, при­но­сит Цезарь, на сенат теперь явно ложит­ся весь­ма зна­чи­тель­ное бре­мя fi­dei: обес­пе­чить, чтобы поче­сти, кото­рые в 56 г. сена­то­ры (pat­res) при­зна­ют подо­баю­щи­ми Цеза­рю, но кото­рые неиз­беж­но с.71 доста­нут­ся ему лишь позд­нее, дей­ст­ви­тель­но были ему пре­до­став­ле­ны, когда он вер­нёт­ся в Рим. К 49 г. одной из этих поче­стей, несо­мнен­но, было кон­суль­ство. Теперь, когда в доста­точ­ной мере про­де­мон­стри­ро­ва­на важ­ность этих пас­са­жей речи «О кон­суль­ских про­вин­ци­ях» для пони­ма­ния моти­ва­ции Цеза­ря в 50/49 гг., сле­ду­ет при­знать, что обви­не­ния в недо­стат­ке fi­dei, кото­рые Цезарь бро­са­ет Пом­пею, сена­ту и сво­им вра­гам (ini­mi­ci), с его точ­ки зре­ния вовсе не лише­ны осно­ва­ния. Мою аргу­мен­та­цию в этом вопро­се под­твер­жда­ет заяв­ле­ние само­го Цеза­ря в речи, обра­щён­ной к побеж­дён­ной армии пом­пе­ян­цев в Испа­нии (BC. I. 85. 10):

Ука­за­ние Цеза­ря на своё тер­пе­ние и выдерж­ку в дан­ном кон­тек­сте явля­ет­ся свиде­тель­ст­вом его fi­dei, как и его рито­ри­че­ская готов­ность при­знать тео­ре­ти­че­скую воз­мож­ность того, что он закон­ным путём может ока­зать­ся в чис­ле пол­ко­вод­цев, при­знан­ных недо­стой­ны­ми поче­стей. В чет­вёр­той гла­ве мы рас­смот­рим, как Цезарь употреб­ля­ет сло­во dig­ni­tas в BC. I. 7—9. Я дока­зы­ваю, что эта dig­ni­tas здесь явно под­ра­зу­ме­ва­ет со сто­ро­ны Цеза­ря при­тя­за­ние на fi­dem. Чтобы пра­виль­но понять это при­тя­за­ние в 49 г., сле­ду­ет рас­смат­ри­вать его на фоне дока­зу­е­мо­го нару­ше­ния сена­том fi­dei в отно­ше­нии Цеза­ря в том смыс­ле, кото­рый под­ра­зу­ме­ва­ет­ся в раз­лич­ных утвер­жде­ни­ях Цице­ро­на на эту тему в речи «О кон­суль­ских про­вин­ци­ях», а не толь­ко в свя­зи со спо­ра­ми о пра­виль­ной интер­пре­та­ции при­ме­ня­е­мых зако­нов (le­ges), как обыч­но дела­ет­ся.

Цезарь был дей­ст­ву­ю­щим поли­ти­ком и пони­мал, что его аргу­мен­та­ция долж­на быть досто­вер­ной для его ауди­то­рии. Пуб­ли­ка (в том чис­ле эли­та) мог­ла пове­рить в нару­ше­ние дове­рия отча­сти пото­му, что это с.72 было про­сто. Юриди­че­ские вопро­сы, свя­зан­ные с кри­зи­сом, были слож­ны и допус­ка­ли мно­же­ство тол­ко­ва­ний. Сами по себе, как я ука­зы­вал выше, боль­шин­ство из них, пожа­луй, были не слиш­ком весо­мы в каче­стве «про­па­ган­ды». Но если свя­зать их в обще­ст­вен­ном мне­нии с вопро­са­ми дове­рия (напри­мер, обе­ща­ния, буд­то бы нару­шен­ные Пом­пе­ем), то их цен­ность рез­ко воз­рас­та­ла. В Риме во всех соци­аль­ных груп­пах пред­став­ле­ние о нару­ше­нии fi­dei, кото­рое про­ис­хо­дит при невы­пол­не­нии обе­ща­ния или осо­зна­вае­мо­го обя­за­тель­ства (пред­пи­сан­но­го или про­сто под­ра­зу­ме­вае­мо­го), вполне мог­ло на рав­ных бороть­ся с выво­дом, сде­лан­ным по резуль­та­там судеб­но­го спо­ра, как вполне мате­ри­аль­ный фак­тор¹⁰. Вот поче­му Цице­рон ино­гда под­чёр­ки­ва­ет доб­рые нра­вы свиде­те­ля или обви­ня­е­мо­го, а не вывод, осно­ван­ный на эмпи­ри­че­ских дока­за­тель­ствах, как наи­бо­лее весо­мый довод защи­ты перед при­сяж­ны­ми¹¹. Цезарь борол­ся не толь­ко с Пом­пе­ем, на кото­ро­го в декаб­ре 50 г. кон­сул Гай Клав­дий Мар­целл воз­ло­жил ответ­ст­вен­ность за защи­ту государ­ства — что, кста­ти, мог­ло быть неза­кон­но¹². Он борол­ся так­же и с сена­том с.73 и с поли­ти­че­ски­ми инсти­ту­та­ми государ­ства — то есть, со всей той частью rei pub­li­cae, кото­рая физи­че­ски рас­по­ла­га­лась в Риме. Таким обра­зом, Цезарь столк­нул­ся со сле­дую­щей про­бле­мой: (1) как, не вызвав недо­ве­рия к себе, убедить чита­те­лей в том, что сенат серь­ёз­но нару­шил дове­рие, когда пре­не­бре­жи­тель­но обо­шёл­ся с ним 1 янва­ря и на после­дую­щих заседа­ни­ях, и (2) как при этом не наве­сти чита­те­лей на мысль, что он счи­та­ет сенат недо­стой­ным дове­рия. В кон­це кон­цов, если ты наме­ка­ешь, буд­то зна­ешь, что тво­е­му парт­нё­ру по пере­го­во­рам (Пом­пею или сена­ту¹³) совер­шен­но нель­зя дове­рять, но всё же доби­ва­ешь­ся пере­го­во­ров, то как тебя мож­но счи­тать доб­ро­со­вест­ной сто­ро­ной в пере­го­во­рах?

Про­тив это­го мож­но было бы воз­ра­зить, что 1 декаб­ря сенат про­го­ло­со­вал боль­шин­ст­вом в 370 голо­сов про­тив 22 за мир, вне зави­си­мо­сти от юриди­че­ских дета­лей, и что это — аргу­мент в поль­зу уста­нов­ле­ния fi­dei в отно­ше­нии сена­то­ров¹⁴. Одна­ко в тече­ние сле­дую­ще­го меся­ца про­па­ган­да вра­гов Цеза­ря и общее непо­ни­ма­ние его истин­ных дей­ст­вий (по неко­то­рым слу­хам, он и его вой­ско про­де­ла­ли уже поло­ви­ну пути к Риму) мог­ли убедить кое-кого из лаге­ря ней­тра­лов или неопре­де­лив­ших­ся, что сена­ту сле­ду­ет изме­нить с.74 своё мне­ние и пере­смот­реть реше­ние и что он посту­пил пра­виль­но, когда сде­лал это в янва­ре (пусть и под дав­ле­ни­ем). Цель Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» состо­ит в том, чтобы успо­ко­ить стра­хи людей, состав­ляв­ших боль­шин­ство в сена­те и сель­ской мест­но­сти, — людей, кото­рые не были тес­но свя­за­ны с его вра­га­ми и поэто­му были откры­ты для убеж­де­ния. Что каса­ет­ся сена­та как учреж­де­ния, то пози­ция Цеза­ря, выра­жен­ная в тек­сте, состо­ит в том, что когда сенат дей­ст­ву­ет сво­бод­но, неза­ви­си­мо и кол­ле­ги­аль­но (то есть, не толь­ко допус­ка­ет выска­зы­ва­ние спек­тра мне­ний, но и ува­жа­ет три­бу­нов и рим­ский народ) при при­ня­тии реше­ний, даже такой попу­ляр¹⁵, как он сам, дол­жен ува­жи­тель­но отно­сить­ся к его реше­ни­ям¹⁶. Дело обсто­ит ина­че, если дей­ст­вия сена­та угро­жа­ют некой пре­ро­га­ти­ве народ­но­го суве­ре­ни­те­та, кото­рая счи­та­ет­ся жиз­нен­но важ­ной: напри­мер, пра­ва три­бу­нов, защи­та граж­дан от про­из­во­ла маги­ст­ра­тов¹⁷.

Здесь сле­ду­ет вспом­нить отме­чен­ное выше наблюде­ние Энд­рю Лин­тот­та, что в Риме суще­ст­во­ва­ло два про­ти­во­по­лож­ных пред­став­ле­ния о том, что явля­ет­ся пра­виль­ным (Лин­тотт не пояс­ня­ет, что он име­ет под этим в виду; я крат­ко про­ком­мен­ти­рую его утвер­жде­ние в чет­вёр­той гла­ве). Эти «про­ти­во­по­лож­ные с.75 пред­став­ле­ния» — точ­нее, то, во что они мог­ли вылить­ся в дан­ной ситу­а­ции, — в неко­то­рой мере были осно­ва­ны, как пред­став­ля­ет­ся, на раз­ных вос­при­я­ти­ях fi­dei у совре­мен­ни­ков¹⁸. В этом смыс­ле кон­сти­ту­ци­он­ная часть аргу­мен­та­ции Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» явля­ет­ся идео­ло­ги­че­ской, при­сут­ст­ву­ет там не для укра­ше­ния и не обя­за­тель­но (с точ­ки зре­ния ауди­то­рии) слу­жит для Цеза­ря про­сто бла­го­вид­ным пред­ло­гом, чтобы отста­и­вать свои исклю­чи­тель­ные лич­ные пре­ро­га­ти­вы.

Как будет подроб­нее пока­за­но ниже, аргу­мен­ты Цеза­ря отно­си­тель­но сена­та работа­ют как мини­мум на двух уров­нях. Он, види­мо, хочет ска­зать сле­дую­щее. Во-пер­вых, 1 янва­ря сенат был при­нуж­дён, устра­шён и запу­ган маги­ст­ра­та­ми и кон­су­ля­ра­ми (напри­мер, Сци­пи­о­ном), кото­рые нару­ши­ли свой долг перед государ­ст­вом: они во мно­гих отно­ше­ни­ях пре­не­брег­ли нра­ва­ми и обы­ча­я­ми пред­ков (mos maio­rum) и угро­жа­ли при­ме­нить силу ради сво­их лич­ных целей. Сенат не может функ­ци­о­ни­ро­вать в атмо­сфе­ре стра­ха (в про­ти­во­по­лож­ность опас­но­сти, то есть me­tus hos­ti­lis), ибо страх губит дове­рие (на что и ука­зы­ва­ет кон­су­ляр Марк Мар­целл, BC. I. 2). Поэто­му в первую неде­лю янва­ря сенат не испол­нял свои обя­зан­но­сти — он вынуж­ден был усту­пить неза­кон­но­му дав­ле­нию. Во-вто­рых, сенат нико­гда не дол­жен усту­пать стра­ху и дав­ле­нию, неза­ви­си­мо от их источ­ни­ка (это ско­рее под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, чем утвер­жда­ет­ся). Таким обра­зом, он укло­нил­ся от сво­их обя­зан­но­стей перед государ­ст­вом. Цезарь хочет ска­зать, что в обо­их слу­ча­ях сенат не соот­вет­ст­во­вал тра­ди­ци­он­ным стан­дар­там поведе­ния. Когда Цезарь в самом нача­ле рас­ска­за опи­сы­ва­ет сенат как орган, не спо­соб­ный или не желаю­щий отста­и­вать свою неза­ви­си­мость в усло­ви­ях дав­ле­ния со сто­ро­ны Пом­пея и с.76 Лен­ту­ла, он пре­вра­ща­ет все его неуда­чи (обна­ру­жив­ший­ся недо­ста­ток fi­dei, неспо­соб­ность защи­тить пра­ва (iura) Цеза­ря в его отсут­ст­вие, запу­ги­ва­ние три­бу­нов, всту­пив­ших­ся за пра­ва Цеза­ря) в кра­е­уголь­ный камень для пред­став­ле­ния сво­его дела как закон­но­го, мораль­но бес­спор­но­го и рес­пуб­ли­кан­ско­го, осо­бен­но в све­те его соб­ст­вен­но­го, уже дока­зан­но­го посто­ян­ства и надёж­но­сти. Таким обра­зом, кон­фликт меж­ду Цеза­рем, Пом­пе­ем и сена­том рас­смат­ри­ва­ет­ся как борь­ба, выте­каю­щая из fi­dei и про­ис­хо­дя­щая вокруг неё. Цезарь пред­ла­га­ет чита­те­лю заду­мать­ся над тем, кто на самом деле пред­став­ля­ет рес­пуб­ли­кан­скую аль­тер­на­ти­ву — Цезарь или Пом­пей и сенат под кон­тро­лем Пом­пея? Чья fi­des — доб­рая, а чья — нет? Чья fi­des под­лин­на, а чья — нет?

Реше­ние Цеза­ря начать «Граж­дан­скую вой­ну» с подроб­но­го рас­ска­за о важ­ном заседа­нии сена­та не мог­ло уди­вить рим­ско­го чита­те­ля. Сенат был самым пре­стиж­ным сове­ща­тель­ным орга­ном в Риме, хотя и не един­ст­вен­ным местом для пуб­лич­ных выступ­ле­ний по поли­ти­че­ским и соци­аль­ным вопро­сам. Недав­но Фер­г­юс Мил­лар отме­тил, что до сих пор часто гово­рит­ся, что сенат «пред­став­лял “пра­ви­тель­ство” Рим­ской рес­пуб­ли­ки»¹⁹. Но в нема­лой сте­пе­ни бла­го­да­ря работам само­го Мил­ла­ра в тече­ние послед­них при­мер­но два­дца­ти лет ста­ло ясно, что пред­став­ле­ние о сена­те как сино­ни­ме реаль­но­го пра­ви­тель­ства явля­ет­ся, мяг­ко выра­жа­ясь, силь­ным упро­ще­ни­ем²⁰. Мил­лар и дру­гие иссле­до­ва­те­ли с.77 пока­за­ли, что народ­ное собра­ние (co­mi­tia) и народ­ная сход­ка (con­tio) име­ли дале­ко не сим­во­ли­че­ский харак­тер, кото­рый часто при­пи­сы­ва­ет­ся им в тех интер­пре­та­ци­ях рим­ской поли­ти­ки, где глав­ная роль отво­дит­ся сена­ту и ноби­ли­те­ту. Напри­мер, отно­си­тель­но обсуж­де­ний Мил­лар ука­зы­ва­ет, что «рас­про­стра­нён­ное в совре­мен­ных иссле­до­ва­ни­ях пред­став­ле­ние, что на собра­ни­ях рим­ско­го наро­да не было деба­тов — это чистая фор­маль­ность, отде­ля­ю­щая сам про­цесс голо­со­ва­ния от крайне поли­ти­зи­ро­ван­ных схо­док (con­tio­nes), кото­рые ему пред­ше­ст­во­ва­ли»²¹. Тол­па на сход­ке мог­ла слы­шать про­ти­во­по­лож­ные мне­ния по любо­му вопро­су (на раз­ных сход­ках, созван­ных раз­ны­ми долж­ност­ны­ми лица­ми, а ино­гда, как отме­ча­ет Мил­лар, и на одной и той же сход­ке)²². Это важ­ные наблюде­ния. Тем не менее, в обсуж­де­ни­ях сенат имел то пре­иму­ще­ство, что дей­ст­во­вал как посто­ян­ный совет (состав­лен­ный из быв­ших долж­ност­ных лиц, а эти люди к кон­цу I в. была гра­мот­ны­ми, при­чём мно­гие из них име­ли хоро­шее обра­зо­ва­ние и уме­ли чёт­ко выра­жать свои мыс­ли), тогда как раз­лич­ные коми­ции соби­ра­лись неча­сто для кон­крет­ных изби­ра­тель­ных и зако­но­да­тель­ных (или иных) целей. Про­сто сенат был не един­ст­вен­ным в Риме местом, где мож­но было высту­пить с поли­ти­че­ской речью. В плане воздей­ст­вия на обще­ст­вен­ное мне­ние дея­тель­ность коми­ций мог­ла иметь важ­ное и замет­ное зна­че­ние, не гово­ря уже об их явно неза­ме­ни­мой роли для избра­ния маги­ст­ра­тов и при­ня­тия зако­нов. Они дава­ли поли­ти­кам воз­мож­ность про­из­но­сить речи по пово­ду обще­ст­вен­ных про­блем, а рим­ля­нам, не вхо­див­шим в эли­ту, — даже шанс на неко­то­рое с.78 уча­стие наро­да (хотя явно не в фор­ме речей отдель­ных лиц)²³.

Но я ска­зал бы, что коми­ции не мог­ли слу­жить местом, где регу­ляр­но при­ни­ма­ют­ся спе­ци­аль­ные реше­ния с целью дости­же­ния поли­ти­че­ско­го согла­сия в резуль­та­те обсуж­де­ний²⁴. С дру­гой сто­ро­ны, сенат являл­ся таким местом. Но для рим­ской ауди­то­рии важ­нее было то, что слож­ное исто­ри­че­ское раз­ви­тие, в кото­ром сме­ша­лись тра­ди­ция и пра­во, дало сена­ту ком­пе­тен­цию рас­смат­ри­вать дела, подоб­ные делу Цеза­ря, и при­ни­мать по ним реше­ния. Раз­ре­ше­ние поли­ти­че­ско­го кон­флик­та в сена­те обыч­но озна­ча­ло опре­де­ле­ние того, что пред­по­ла­га­ют или тре­бу­ют тра­ди­ции и зако­ны, ибо сто­ро­ны с.79 обыч­но ссы­ла­лись либо на пер­вое, либо на вто­рое, либо на то и дру­гое сра­зу. Во вся­ком слу­чае, вра­ги Цеза­ря реши­ли напасть на него имен­но в сена­те, а не там, где соби­рал­ся народ. В сена­те он и вынуж­ден был защи­щать­ся²⁵. С точ­ки зре­ния Цеза­ря, сенат уже раз­ре­шил его дело, когда в декаб­ре 50 г. до н. э. про­го­ло­со­вал за ком­про­мисс (а ранее подоб­ное голо­со­ва­ние состо­я­лось в июне 50 г.), потре­бо­вав от него и Пом­пея пожерт­во­вать сво­ей вла­стью и поло­же­ни­ем. Логич­но пред­по­ло­жить, что в первую неде­лю янва­ря у Цеза­ря ещё были осно­ва­ния наде­ять­ся на пред­от­вра­ще­ние пол­но­мас­штаб­ной вой­ны и что он искренне заяв­лял о готов­но­сти пой­ти на лич­ные жерт­вы, в том чис­ле на пони­же­ние ста­ту­са (при усло­вии, что Пом­пей сде­ла­ет то же самое, как решил сенат в декаб­ре) в «Граж­дан­ской войне» I. 9²⁶.

В «Граж­дан­ской войне» нет пре­ам­бу­лы или введе­ния. Она начи­на­ет­ся пря­мо в середине дей­ст­вия (in me­dias res). Неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, в том чис­ле Гель­цер, счи­та­ют, что нача­ло работы утра­че­но²⁷. Я пола­гаю, что сло­ва «пись­мо Цеза­ря» (lit­te­ris Cae­sa­ris) в нача­ле кни­ги слиш­ком выра­зи­тель­ны, чтобы это было слу­чай­но­стью. Поэто­му, ско­рее все­го, они и были заду­ма­ны как пер­вая стро­ка тек­ста. Чита­те­ли Цеза­ря уже зна­ли непо­сред­ст­вен­ный поли­ти­че­ский кон­текст кри­зи­са. При такой плот­но­сти собы­тий, с.80 зачем ему было тра­тить вре­мя на опи­са­ние предыс­то­рии кри­зи­са?²⁸ Кро­ме того, это мог­ло бы под­нять юриди­че­ские вопро­сы с их опас­ной фор­маль­но­стью, чего Цезарь желал избе­жать. К чему это, если про­бле­ма fi­dei лежа­ла не про­сто нагото­ве, но даже, с его точ­ки зре­ния, пря­мо в цен­тре все­го дела? В кон­це кон­цов, в рас­смот­рен­ном выше пас­са­же Ливия Камилл имел закон­ное пра­во удер­жать у себя несо­вер­шен­но­лет­них плен­ных фалис­ков. Но он счёл, что в дан­ном слу­чае выс­шим судьёй долж­на быть мораль, а не пред­став­ле­ния о том, что фор­маль­но доз­во­ля­ет закон. Так же обсто­я­ло дело и здесь. Для Цеза­ря не было «юриди­че­ско­го вопро­са» (Rechtsfra­ge) — вер­нее, его дета­ли мог­ли счи­тать­ся несу­ще­ст­вен­ны­ми.

Когда 7 янва­ря кон­сул Лен­тул нару­шил пра­во три­бу­нов нало­жить запрет и поме­шать сена­ту при­нять печаль­но извест­ное «чрез­вы­чай­ное поста­нов­ле­ние» (вслед­ст­вие чего несколь­ко дей­ст­ву­ю­щих три­бу­нов и быв­ший три­бун Кури­он бежа­ли из Рима и обра­ти­лись за защи­той к Цеза­рю), это в неко­то­ром смыс­ле дало Цеза­рю глав­ные идео­ло­ги­че­ские осно­ва­ния для нача­ла граж­дан­ской вой­ны. Но в каком имен­но смыс­ле? Плу­тарх про­ни­ца­тель­но отме­ча­ет, что это про­изо­шло совер­шен­но неожи­дан­но, хотя и ста­ло мощ­ным про­па­ган­дист­ским ору­жи­ем для Цеза­ря (Caes. 31). Если это было неожи­дан­но­стью — а, види­мо, так и есть, — то это, веро­ят­нее все­го, ука­зы­ва­ет на искрен­ность убеж­де­ния Цеза­ря в том, что он име­ет юриди­че­ское и мораль­ное пра­во на раз­лич­ные осо­бые при­ви­ле­гии, одоб­ре­ния кото­рых от сена­та он доби­вал­ся в тече­ние двух преды­ду­щих лет (это пра­во участ­во­вать в кон­суль­ских выбо­рах заоч­но соглас­но зако­ну Деся­ти три­бу­нов и пра­во сохра­нять за собой армию и про­вин­цию, пока не всту­пит в силу его кон­суль­ский импе­рий, что защи­ща­ло его от судеб­но­го обви­не­ния, кото­рое его вра­ги (ini­mi­ci) дав­но соби­ра­лись ему предъ­явить). Плу­тарх счи­та­ет, что Цезарь с.81 цинич­но исполь­зо­вал про­бле­му три­бу­нов, кото­рую созда­ли его про­тив­ни­ки. Я же пола­гаю, что он про­сто не пла­ни­ро­вал зара­нее разыг­ры­вать «три­бун­скую кар­ту», по край­ней мере тогда, и что он, сле­до­ва­тель­но, вёл пере­го­во­ры доб­ро­со­вест­но и не искал любо­го пред­ло­га для втор­же­ния в Ита­лию. Это пред­по­ла­га­ет так­же, что он искренне счи­тал свою пози­цию силь­ной в юриди­че­ском и кон­сти­ту­ци­он­ном смыс­ле и пола­гал, что впра­ве потре­бо­вать от Пом­пея под­держ­ки сво­его соб­ст­вен­но­го тол­ко­ва­ния этих вопро­сов, несмот­ря даже на то, что их друж­ба (ami­ci­tia) недав­но пошат­ну­лась, ибо fi­des, лежа­щая в осно­ве любой проч­ной друж­бы, все­гда спо­соб­ст­ву­ет при­ми­ре­нию, а не враж­деб­но­сти.

Более того, у Цеза­ря нет упро­щён­ной (или цинич­ной) защи­ты прав три­бу­нов как некой абстрак­ции, как это часто счи­та­ет­ся²⁹. Во-пер­вых, он не мог защи­щать какие-то абстракт­ные пра­ва три­бу­нов. Их не суще­ст­во­ва­ло. Три­бу­ны дей­ст­во­ва­ли в физи­че­ском, а не абстракт­ном про­стран­стве. Глав­ным обра­зом, они пыта­лись огра­ни­чи­вать и сдер­жи­вать те или иные дей­ст­вия дру­гих маги­ст­ра­тов или сена­та, когда счи­та­ли необ­хо­ди­мым, или про­во­дить зако­ны в собра­ни­ях плеб­са (con­ci­lium ple­bis) или руко­во­дить ими. Они мог­ли дей­ст­во­вать толь­ко в горо­де Риме³⁰. В 1806 г. Бен­джа­мен Кон­стан отме­чал сле­дую­щее:

Мно­гое из ска­зан­но­го Кон­ста­ном под­твер­жда­ет­ся для Позд­ней Рим­ской рес­пуб­ли­ки в «Настав­ле­ни­ях по соис­ка­нию», как мы отча­сти уже виде­ли. Граж­дане почти любо­го обще­ст­вен­но­го поло­же­ния мог­ли лич­но и непо­сред­ст­вен­но участ­во­вать в про­цес­се выбо­ров тем или иным спо­со­бом — и, види­мо, часто участ­во­ва­ли³². Я хочу ска­зать, что в такой поли­ти­че­ской реаль­но­сти нару­шить пра­ва три­бу­нов может лишь тот, кто каким-то обра­зом физи­че­ски пре­пят­ст­ву­ет три­бу­ну (точ­но так же и три­бун может реа­ли­зо­вать свои пра­ва толь­ко лич­но, а не через упол­но­мо­чен­ных). Поэто­му любая серь­ёз­ная попыт­ка поме­шать три­бу­нам неиз­беж­но затра­ги­ва­ла глу­бин­ные стру­ны, протя­ну­тые пря­мо к обще­ству. Такой же эффект мог­ло иметь и прав­до­по­доб­ное заяв­ле­ние. Неза­ви­си­мо от лич­ной реак­ции Цеза­ря на оскорб­ле­ние, нане­сён­ное три­бу­нам (уста­но­вить кото­рую в конеч­ном счё­те мы не можем), рим­ское обще­ство счи­та­ло важ­ным «вопрос о три­бу­нах».

с.83 Утвер­жде­ние Цеза­ря, что он встал на защи­ту три­бу­нов, тес­но свя­за­но в «Граж­дан­ской войне» с теми осо­бы­ми усло­ви­я­ми, в кото­рых пра­ва три­бу­нов были огра­ни­че­ны, то есть, с попыт­кой три­бу­нов (крат­ко опи­сан­ной в I. 5) забло­ки­ро­вать при­ня­тие чрез­вы­чай­но­го поста­нов­ле­ния сена­та (se­na­tus con­sul­tum ul­ti­mum) про­тив само­го Цеза­ря. В раз­го­во­ре с Лен­ту­лом Спин­те­ром при Кор­фи­нии (BC. I. 22. 5) Цезарь объ­яс­ня­ет Спин­те­ру (и чита­те­лю) глав­ные при­чи­ны, по кото­рым он поки­нул свою про­вин­цию. Это утвер­жде­ние чёт­ко свя­зы­ва­ет его защи­ту прав три­бу­нов с исход­ны­ми усло­ви­я­ми, в кото­рых три­бу­ны пыта­лись осу­ще­ст­вить свои пра­ва в инте­ре­сах Цеза­ря:

Это утвер­жде­ние нико­им обра­зом не явля­ет­ся попыт­кой пере­клю­чить вни­ма­ние от тре­бо­ва­ний, кото­рые содер­жа­лись (неяв­ным обра­зом) в зна­ме­ни­том пись­ме Цеза­ря (lit­te­rae Cae­sa­ris), упо­мя­ну­том в самом нача­ле кни­ги. Такое пере­клю­че­ние антич­ный чита­тель рас­це­нил бы как при­знак дур­ной fi­dei, хотя совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли обыч­но имен­но так и интер­пре­ти­ру­ют раз­лич­ные упо­ми­на­ния Цеза­ря о три­бу­нах. Напри­мер, Эрих Грю­эн утвер­жда­ет: «Обра­ща­ясь к вой­скам (искренне или нет), Цезарь выдви­нул тот пред­лог, что он защи­ща­ет кон­сти­ту­ци­он­ную систе­му, пра­ва три­бу­нов и тра­ди­ци­он­ную рим­скую сво­бо­ду (li­ber­tas) от оли­гар­хи­че­ско­го мень­шин­ства, кото­рое стре­мит­ся моно­по­ли­зи­ро­вать власть и вынуж­да­ет его к борь­бе. Вой­ска после­до­ва­ли за Цеза­рем, чтобы защи­тить его досто­ин­ство (dig­ni­tas) и обес­пе­чить свои соб­ст­вен­ные бла­га (be­ne­fi­cia) в рам­ках этой систе­мы»³³. Рональд Сайм утвер­жда­ет: «Цезарь не пожерт­во­вал (сво­им досто­ин­ст­вом, dig­ni­tas) и взял­ся за ору­жие. Кон­сти­ту­ци­он­ный пред­лог ему пре­до­ста­ви­ло наси­лие его про­тив­ни­ков: Цезарь встал на защи­ту с.84 прав три­бу­нов и сво­бод рим­ско­го наро­да. Но не этот пред­лог Цезарь ценил выше все­го, а свою лич­ную честь (dig­ni­tas)»³⁴. Мне­ние Гель­це­ра об этом пас­са­же, как и мне­ние Сай­ма, совер­шен­но цинич­но: «Насколь­ко есте­ствен­но он упо­ми­на­ет себя рань­ше, чем три­бу­нов и народ! Нару­шив три­бун­ское пра­во вето, его вра­ги дали ему прав­до­по­доб­ный кон­сти­ту­ци­он­ный пред­лог и, будучи попу­ля­ром, он упо­мя­нул народ»³⁵.

Ниже в иссле­до­ва­нии будет пока­за­но, что Цезарь употреб­ля­ет сло­во dig­ni­tas в BC. I. 7—9 (где он наи­бо­лее подроб­но при­во­дит свои осно­ва­ния для само­за­щи­ты) так, чтобы как мож­но силь­нее под­черк­нуть свою fi­dem. Для чита­те­ля из это­го сле­ду­ет вывод, что в поло­же­нии, когда все осталь­ные прак­ти­че­ские реше­ния исчер­па­ны, само­за­щи­та — это про­сто мораль­ный долг чело­ве­ка, обла­даю­ще­го такой dig­ni­ta­te, как Цезарь, если он может убеди­тель­но пока­зать кон­сти­ту­ци­он­ную без­упреч­ность сво­его дела. Неиз­беж­ное про­ти­во­ре­чие, кото­рое Сайм и Грю­эн, види­мо, усмат­ри­ва­ют меж­ду dig­ni­ta­te Цеза­ря и кон­сти­ту­ци­он­ной пози­ци­ей, о кото­рой он заяв­ля­ет, явля­ет­ся лож­ным. Если оста­вить в сто­роне третью часть обос­но­ва­ния, свя­зан­ную со сво­бо­дой (li­ber­tas; мы вер­нём­ся к ней ниже), то Цезарь недву­смыс­лен­но заяв­ля­ет в I. 22. 5, что поки­нул про­вин­цию, чтобы (1) защи­тить себя от оскор­би­тель­ных напа­док (con­tu­me­liis) вра­гов (ini­mi­ci) и (2) вос­ста­но­вить в их сане (dig­ni­tas) народ­ных три­бу­нов, изгнан­ных из государ­ства в свя­зи с этим делом (in ea re), то есть, когда они пыта­лись (в BC. I. 1—5) долж­ным обра­зом исполь­зо­вать свои древ­ние кон­сти­ту­ци­он­ные пре­ро­га­ти­вы в поль­зу граж­да­ни­на, под­верг­ше­го­ся неспра­вед­ли­вым напад­кам, — Цеза­ря. Рафлауб тоже пере­во­дит с.85 ut tri­bu­nos in ea re при­мер­но так же: bei der Ver­tei­di­gung sei­ner Anspru­che, то есть, «в свя­зи с защи­той его [Цеза­ря] при­тя­за­ний»³⁶. Это и есть связь меж­ду оскор­би­тель­ны­ми напад­ка­ми (con­tu­me­liae) в пер­вой части пред­ло­же­ния и дея­тель­но­стью три­бу­нов, упо­мя­ну­той во вто­рой части.

Цинич­ная аргу­мен­та­ция Сай­ма и Гель­це­ра (Гель­цер осно­вы­ва­ет­ся на дру­гом чте­нии, о кото­ром см. ниже) разде­ля­ет пре­не­бре­же­ние запре­том и те кон­крет­ные усло­вия, в кото­рых оно про­изо­шло; в резуль­та­те эти усло­вия пере­ста­ют учи­ты­вать­ся в нашем пред­став­ле­нии о пер­во­на­чаль­ном деле Цеза­ря, а кон­сти­ту­ци­он­ный вопрос, кото­рый ста­вит перед нами Цезарь, выглядит чисто абстракт­ным. То есть, «пра­во три­бу­нов нала­гать запрет» ста­но­вит­ся новым вопро­сом (и в резуль­та­те защи­та Цеза­рем три­бу­нов неиз­беж­но выглядит цинич­ной и бес­чест­ной, ибо она пред­по­ла­га­ет, что он был не слиш­ком уве­рен в спра­вед­ли­во­сти соб­ст­вен­но­го дела), а не пра­вом этих кон­крет­ных три­бу­нов нала­гать кон­крет­ный запрет в кон­крет­ное вре­мя по кон­крет­ной, серь­ёз­ной при­чине. Одна­ко для Цеза­ря и рим­лян реаль­ным был имен­но послед­ний вари­ант. Имен­но так Цезарь посто­ян­но опре­де­ля­ет этот вопрос в сво­ём тек­сте. Про­тив это­го выво­да могут выдви­нуть пас­саж BC. I. 5. 1—2, где Цезарь дей­ст­ви­тель­но при­вле­ка­ет вни­ма­ние к три­бун­ско­му пра­ву вето как тако­во­му:

Одна­ко в этом пас­са­же Цезарь всё же под­чёр­ки­ва­ет кон­текст, в кото­ром три­бу­нам сле­ду­ет поз­во­лить осу­ществлять их неоспо­ри­мую пре­ро­га­ти­ву вето, опи­сан­ную как «послед­нее пра­во» (extre­mi iuris). Никто не утвер­ждал, что с.86 три­бу­ны не обла­да­ют пра­вом вето или не долж­ны им обла­дать. Вопрос был не в этом (да и сам Цезарь в речи к вой­скам в BC. I. 7 заяв­ля­ет, что в про­шлом в неко­то­рых слу­ча­ях при­ме­не­ние силы про­тив три­бу­нов было оправ­дан­ным). Вопрос состо­ял в том, оправ­ды­ва­ют ли обсто­я­тель­ства насиль­ст­вен­ное нару­ше­ние при­знан­но­го пра­ва.

В пас­са­же BC. I. 22. 5 сам текст пред­став­ля­ет неко­то­рую про­бле­му. Я сле­дую изда­нию Ox­ford Clas­si­cal Texts^[6]. Гель­цер, одна­ко, осно­вы­ва­ет­ся на дру­гой руко­пис­ной тра­ди­ции, в кото­рой сло­во­со­че­та­ние in ea re заме­не­но наре­чи­ем ne­fa­rie^[7]. Одна­ко, исхо­дя из прин­ци­па lec­tio dif­fi­ci­lior^[8], более веро­ят­ным чте­ни­ем, конеч­но, явля­ет­ся in ea re. Кро­ме того, в речи Цеза­ря в сена­те (BC. I. 32) о три­бу­нах не ска­за­но ниче­го тако­го, что мог­ло бы бро­сить хоть тень сомне­ния на этот вывод. Поэто­му я (как, види­мо, и Рафлауб) при­дер­жи­ва­юсь изда­ния OCT³⁷. Рафлауб не употреб­ля­ет сло­ва fi­des (и это сло­во вооб­ще отсут­ст­ву­ет в ука­за­те­ле к его кни­ге), но я бы ска­зал, что он, види­мо, счи­та­ет fi­dem дви­жу­щей силой, побудив­шей Цеза­ря встать на защи­ту три­бу­нов, выдви­гая то осно­ва­ние, что эти три­бу­ны ради Цеза­ря риск­ну­ли всем и про­иг­ра­ли, вслед­ст­вие чего, как он выра­жа­ет­ся, у Цеза­ря, соглас­но рим­ским поня­ти­ям, воз­ник­ло обя­за­тель­ство вос­ста­но­вить их в закон­ном поло­же­нии:

с.87 Я согла­сен с его выво­дом, что под­держ­ка три­бу­на­ми дела (cau­sa) Цеза­ря дей­ст­ви­тель­но обя­за­ла его при­нять меры для их защи­ты. Осо­зна­вае­мое им обя­за­тель­ство, несо­мнен­но, про­ис­те­ка­ло из fi­dei.

Таким обра­зом, мотив, свя­зан­ный с три­бу­на­ми, кото­рый при­во­дит Цезарь, — это не про­сто бес­прин­цип­ная улов­ка. Ины­ми сло­ва­ми, Цезарь вовсе не пыта­ет­ся отвлечь вни­ма­ние чита­те­ля от сво­его дела и сосре­дото­чить его на наси­лии, кото­ро­му под­верг­лись три­бу­ны, рас­счи­ты­вая, что нару­ше­ние прав три­бу­нов само по себе станет спор­ным вопро­сом и заме­нит его при­тя­за­ния. С точ­ки зре­ния наших совре­мен­ни­ков, такой под­ход выглядит логич­ным и поли­ти­че­ски даль­но­вид­ным, и вслед­ст­вие это­го неко­то­рые совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли пред­ста­ют как умуд­рён­ные опы­том цини­ки. Антич­ной ауди­то­рии этот вопрос был луч­ше поня­тен, так как Цезарь его понят­но объ­яс­ня­ет. Если бы он скон­цен­три­ро­вал вни­ма­ние на пра­вах три­бу­нов самих по себе, то это было бы цинич­но, но он так не посту­па­ет.

Этот вывод под­твер­жда­ет, что с точ­ки зре­ния Цеза­ря даже на столь позд­нем эта­пе кри­зис мож­но было раз­ре­шить. Дей­ст­ви­тель­но, он явно пред­по­ла­га­ет, что Цезарь ожи­дал его раз­ре­ше­ния. В кон­це кон­цов, в BC. I. 9 Цезарь утвер­жда­ет, что Пом­пей — если его fi­des доб­рая, — дол­жен бы желать раз­ры­ва с вра­га­ми Цеза­ря в сена­те и согла­сить­ся с Цеза­рем в том, что его кан­дида­ту­ра на кон­суль­ство долж­на быть при­ня­та на несколь­ко уре­зан­ных усло­ви­ях (напри­мер, с арми­ей мень­шей чис­лен­но­сти или вовсе без армии), как не раз пред­ла­га­лось, ибо эти усло­вия более бла­го­при­ят­ны для государ­ства, чем их с Пом­пе­ем пер­во­на­чаль­ный дого­вор (кото­рый, воз­мож­но, выра­ба­ты­вал­ся без осо­бой огляд­ки на государ­ство). Про­во­дя такую аргу­мен­та­цию, как мы увидим, Цезарь пред­став­ля­ет себя как чело­ве­ка, кото­рый про­яв­ля­ет почте­ние к сена­ту и пом­нит о его с.88 пре­ро­га­ти­вах. В то же вре­мя, он обос­но­вы­ва­ет своё непод­чи­не­ние авто­ри­те­ту сена­та стро­го на рим­ской идео­ло­ги­че­ской базе. В обо­их слу­ча­ях он опи­ра­ет­ся на fi­dem³⁹.

При­ме­ры pub­li­ca fi­dei в сочи­не­нии Вале­рия Мак­си­ма

Цезарь совер­ша­ет этот рито­ри­че­ский трюк, про­ти­во­по­став­ляя паро­дию на про­цесс обсуж­де­ния в сена­те, кото­рую мы видим в BC. I. 1—6, и «нор­маль­ный», срав­ни­тель­но глад­кий про­цесс обсуж­де­ния в сена­те, зна­ко­мый его чита­те­лям. Воз­ни­ка­ет вопрос: как Цезарь видел те стан­дарт­ные пред­став­ле­ния о fi­de, то есть, о свя­зи это­го поня­тия с обсуж­де­ни­я­ми в сена­те (хотя никто не ожи­дал, что все заседа­ния сена­та будут похо­жи друг на дру­га), кото­рые име­ла в виду его ауди­то­рия при про­чте­нии его рас­ска­за?

Этот вопрос, конеч­но, пред­по­ла­га­ет, что в обще­стве суще­ст­во­ва­ло пред­став­ле­ние о свя­зи меж­ду сена­том и fi­de. Один из про­ци­ти­ро­ван­ных выше пас­са­жей Ливия (V. 27—28. 1) ясно пока­зы­ва­ет, что эта связь счи­та­лась тес­ной. В откро­вен­но назида­тель­ном сочи­не­нии Вале­рия Мак­си­ма (30-е гг. н. э.) содер­жит­ся ещё несколь­ко рим­ских идео­ло­ги­че­ских пред­став­ле­ний о сена­те, тес­но свя­зы­ваю­щих этот орган с fi­de. Рас­смот­рим несколь­ко из них в каче­стве осно­ва­ния для аргу­мен­та­ции. Они заслу­жи­ва­ют вни­ма­ния, так как пере­кли­ка­ют­ся с пас­са­жем Liv. V. 27 и согла­су­ют­ся с вос­при­я­ти­ем fi­dei в «Граж­дан­ской войне» Цеза­ря, тща­тель­ным разъ­яс­не­ни­ем зна­че­ния fi­dei у Цице­ро­на (Off. I. 40) и пред­став­ле­ни­ем о fi­de, кото­рое Поли­бий созна­тель­но при­во­дит как высо­кий стан­дарт в VI. 58. Затем мы подроб­но рас­смот­рим несколь­ко заседа­ний сена­та в середине 50-х гг, опи­сан­ных оче­вид­ца­ми (они дадут нам полез­ный при­мер работаю­ще­го сена­та), чтобы понять, насколь­ко силь­но fi­des с.89 на самом деле мог­ла вли­ять на поведе­ние в сена­те «в реаль­ном мире». Затем мы увидим, как эти идео­ло­ги­че­ские опи­са­ния поведе­ния сена­та и сена­то­ров соот­но­сят­ся с опи­са­ни­ем сена­та у Цеза­ря (BC. I. 1—6).

Рас­смот­рев эти при­ме­ры, мы обна­ру­жим, что для Вале­рия Мак­си­ма fi­des не фор­маль­на и не име­ет юриди­че­ско­го харак­те­ра. На самом деле, она часто слу­жит путе­вод­ной нитью в поло­же­ни­ях, когда не суще­ст­ву­ет ясно­го пре­цеден­та или же сле­до­ва­ние пре­цеден­ту может про­сто при­ве­сти к неспра­вед­ли­во­сти. Мы обна­ру­жим так­же, что для Вале­рия Мак­си­ма эти­ка fi­dei явля­ет­ся пер­фек­ци­о­нист­ской и пред­по­ла­га­ет, что, при­ни­мая реше­ние, чело­век дол­жен учи­ты­вать не толь­ко то, что ему полез­но, но и то, что явля­ет­ся пра­виль­ным, и все­гда дол­жен про­ти­во­сто­ять любо­му неза­кон­но­му внеш­не­му дав­ле­нию, вынуж­даю­ще­му его посту­пить так, а не ина­че.

Вале­рий Мак­сим посвя­ща­ет одну гла­ву сво­его сочи­не­ния вопро­су pub­li­cae fi­dei (VI. 6). В пред­и­сло­вии к этой гла­ве про­слав­ля­ет­ся идео­ло­ги­че­ская важ­ность fi­dei для рим­лян:

В четы­рёх из пяти пер­вых пара­гра­фов гла­вы VI. 6 пря­мо затра­ги­ва­ет­ся fi­des сена­та. В том пара­гра­фе, где она не затра­ги­ва­ет­ся (2), речь идёт о fi­de кон­су­лов, коман­дую­щих вой­ском, но он всё же пред­став­ля­ет инте­рес для наших целей, так как там при­ме­ня­ет­ся такой же стан­дарт, как и в дру­гих при­ме­рах. Исто­рич­ность неко­то­рых эпи­зо­дов сомни­тель­на. Одна­ко нам важ­на не с.90 их стро­гая исто­рич­ность — они цен­ны для иссле­до­ва­ния как источ­ни­ки об идео­ло­гии. Про­ци­ти­ру­ем пол­но­стью толь­ко пер­вый пара­граф (VI. 6. 1), чтобы полу­чить пред­став­ле­ние о том, как выгляде­ли такие исто­рии:

Это один из рас­ска­зов, исто­рич­ность фак­ти­че­ско­го содер­жа­ния кото­рых сомни­тель­на. Эрих Грю­эн пока­зал, что наши сведе­ния об этом пери­о­де дают серь­ёз­ные осно­ва­ния сомне­вать­ся в том, что опи­сан­ные собы­тия дей­ст­ви­тель­но про­изо­шли. Ещё одной такой при­чи­ной слу­жит семей­ная гор­дость Эми­ли­ев Лепидов. Грю­эн отме­ча­ет, что буду­щий три­ум­вир Марк Лепид выпу­стил дена­рий, про­слав­ля­ю­щий это, веро­ят­но, вымыш­лен­ное собы­тие⁴⁰. Так что дан­ный рас­сказ, воз­мож­но, не слиш­ком надё­жен как свиде­тель­ство о собы­ти­ях нача­ла II в., но явно надё­жен как свиде­тель­ство о вос­при­я­тии fi­dei в Позд­ней рес­пуб­ли­ке. В этом пас­са­же под­чёр­ки­ва­ет­ся, что рим­ляне демон­стри­ру­ют готов­ность при­нять обре­ме­ни­тель­ное, выхо­дя­щее за обыч­ные рам­ки их обя­зан­но­стей (то есть, тра­ди­ция, с.91, воз­мож­но, не дава­ла одно­знач­ных ука­за­ний) и даже невы­год­ное для Рима пору­че­ние, если счи­та­лось, что их к это­му обя­зы­ва­ет fi­des.

В пара­гра­фе VI. 6. 3 Вале­рий Мак­сим вос­хва­ля­ет сена­то­ров (pat­res) за fi­dem, про­яв­лен­ную в отно­ше­нии Кар­фа­ге­на. Он рас­ска­зы­ва­ет, что в 187 г. (в пер­вое кон­суль­ство Лепида, упо­мя­ну­то­го в VI. 6. 1) сенат при­ка­зал феци­а­лам аре­сто­вать двух знат­ных рим­лян, напав­ших на кар­фа­ген­ских послов, и выдать их этим самым послам. Здесь Вале­рий Мак­сим под­чёр­ки­ва­ет, что, выби­рая пра­виль­ное реше­ние, сенат в дан­ном слу­чае при­ни­мал во вни­ма­ние толь­ко себя, а не кар­фа­ге­нян, кото­рые полу­ча­ли ком­пен­са­цию, — то есть, сена­то­ров не поко­ле­ба­ли сооб­ра­же­ния выго­ды (Se tunc se­na­tus, non eos qui­bus hoc praes­ta­ba­tur as­pe­xit). Мы виде­ли, что имен­но это тре­бо­ва­ние fi­dei так бле­стя­ще выпол­нил Камилл (Liv. V. 27).

Тема­ти­ка пара­гра­фа VI. 6. 4 очень похо­жа, но на этот раз при­ме­ру сена­та (cui­us exemplum) сле­ду­ет пол­ко­во­дец на войне — Сци­пи­он Афри­кан­ский, когда про­яв­ля­ет fi­dem в отно­ше­нии знат­ных кар­фа­ге­нян. В этом рас­ска­зе рим­ляне захва­ти­ли кар­фа­ген­ский корабль. На бор­ту было мно­го кар­фа­ген­ских ари­сто­кра­тов. Чтобы защи­тить себя, они лож­но заяви­ли, что явля­ют­ся посла­ми. Такая ситу­а­ция была если не бес­при­мер­ной, то необыч­ной. Сци­пи­он понял обман, но всё же осво­бо­дил кар­фа­ге­нян. Рас­смат­ри­вая при­чи­ны поступ­ка Сци­пи­о­на, Вале­рий Мак­сим сосре­дота­чи­ва­ет вни­ма­ние на том, как важ­но было счи­тать­ся чело­ве­ком fi­dei: «Он пред­по­чёл, чтобы сочли, что вер­ность (fi­des) рим­ско­го импе­ра­то­ра обма­ну­ли, а не что к ней взы­ва­ли пона­прас­ну».

с.92 В пара­гра­фе VI. 6. 5. речь идёт о напа­де­нии двух эди­ли­ци­ев на послов горо­да Апол­ло­ния. Сенат выдал винов­ных послам через феци­а­лов. Но на этом сенат не оста­но­вил­ся — он сде­лал даже боль­ше. Опа­са­ясь, что род­ст­вен­ни­ки этих дво­их в отмест­ку напа­дут на послов, сенат при­ка­зал кве­сто­ру про­во­дить послов и их рим­ских плен­ни­ков до Брун­ди­зия и не допу­стить, чтобы им был при­чи­нён какой-то вред. В дан­ном слу­чае, как и в преды­ду­щих при­ме­рах, пред­став­ле­ние рим­лян о тре­бо­ва­ни­ях fi­dei накла­ды­ва­ет на них более тяжё­лое бре­мя, чем на дру­гие наро­ды — при нали­чии ана­ло­гич­ных ситу­а­ций и мораль­ных стан­дар­тов и, пред­по­ло­жи­тель­но, обще­го набо­ра рас­про­стра­нён­ных во всём мире пред­став­ле­ний о том, как это обыч­но про­ис­хо­дит. «Ины­ми сло­ва­ми, — мог бы ска­зать Вале­рий Мак­сим, — могут суще­ст­во­вать и дру­гие наро­ды (хотя, конеч­но, их немно­го), кото­рые выда­ли бы граж­дан, совер­шив­ших подоб­ное напа­де­ние, их жерт­вам-ино­зем­цам, но тем бы всё и закон­чи­лось, и они, веро­ят­но, дей­ст­во­ва­ли бы неохот­но; но мы, рим­ляне, пони­ма­ем, что fi­des ино­гда тре­бу­ет от нас боль­ше­го, чем про­сто фор­маль­ное соблюде­ние нор­мы зако­на, юриди­че­ско­го или мораль­но­го». Дей­ст­вия сена­та в этом слу­чае про­из­ве­ли на Вале­рия Мак­си­ма такое впе­чат­ле­ние, что он закан­чи­ва­ет рас­сказ вопро­сом: не сле­ду­ет ли назы­вать сенат хра­мом fi­dei, а не сове­том смерт­ных? (il­liam cu­riam mor­ta­lium quis con­ci­lium ac non Fi­dei templum di­xe­rit). Вопрос Вале­рия Мак­си­ма выво­дит на пер­вый план связь меж­ду fi­de и той раз­но­вид­но­стью нрав­ст­вен­но­го пер­фек­ци­о­низ­ма, кото­рую он посто­ян­но под­чёр­ки­ва­ет при рас­смот­ре­нии fi­dei⁴¹. Этот пер­фек­ци­о­низм пред­по­ла­га­ет, что закон­ность или оправ­дан­ность того или ино­го с.93 поступ­ка в задан­ной ситу­а­ции менее важ­ны, чем тре­бо­ва­ния fi­dei. Имен­но такую аргу­мен­та­цию Цезарь при­во­дит в «Граж­дан­ской войне», как мы увидим ниже.

Исто­рия, рас­ска­зан­ная в пара­гра­фе VI. 6. 2, как гово­ри­лось выше, каса­ет­ся fi­dei кон­су­лов на войне⁴². Побеж­дён­ные кар­фа­ген­ские пол­ко­вод­цы боя­лись про­сить о мире, пото­му что ранее они уни­зи­ли плен­но­го рим­ско­го кон­су­ла (Сци­пи­о­на Ази­ну), зако­вав его в цепи. Один из кар­фа­ген­ских коман­ди­ров опа­сал­ся, что рим­ляне посту­пят с ним так же, но вто­рой, Ган­нон, — назван­ный «луч­шим зна­то­ком рим­ско­го духа (ani­mus)» — отпра­вил­ся в штаб-квар­ти­ру рим­лян с уве­рен­но­стью (fi­du­cia), что ему не при­чи­нят вреда. Оба кон­су­ла рез­ко осуди­ли воен­но­го три­бу­на, пред­ло­жив­ше­го зако­вать его в цепи, так как он это заслу­жил, и кто-то из кон­су­лов заявил: «Ган­нон, чест­ность нашей общи­ны осво­бож­да­ет тебя от это­го стра­ха (is­to te, in­quit, me­tu, Han­no, fi­des ci­vi­ta­tis nostrae li­be­rat)». Вале­рий Мак­сим отме­ча­ет, что хотя кон­су­лы ста­ли зна­ме­ни­ты (cla­ri) тем, что дер­жа­ли в сво­ей вла­сти могу­ще­ст­вен­но­го вра­га, но гораздо более зна­ме­ни­ты­ми (mul­to cla­rio­res) их сде­ла­ло неже­ла­ние исполь­зо­вать эту власть. Этот рас­сказ, как и дру­гие, под­чёр­ки­ва­ет, как важ­но было счи­тать­ся обла­да­те­лем fi­dei. В нём при­об­ре­те­ние такой репу­та­ции свя­зы­ва­ет­ся с отка­зом от даже заслу­жен­ной мести вра­гам или без­за­щит­ным и с уме­рен­но­стью маги­ст­ра­тов при при­ме­не­нии вла­сти, кото­рая им лишь пору­че­на, — вла­сти, кото­рая в конеч­ном счё­те при­над­ле­жит общине (ci­vi­tas). Эти идео­ло­ги­че­ские темы Цезарь актив­но раз­ра­ба­ты­ва­ет в «Граж­дан­ской войне».

с.94 Ещё один важ­ный пас­саж Вале­рия Мак­си­ма, тес­но свя­зы­ваю­щий сенат с fi­de, — это пара­граф II. 2. 1b (он при­над­ле­жит к дру­гой части работы под назва­ни­ем «О древ­них уста­нов­ле­ни­ях». В нём содер­жит­ся несколь­ко при­ме­ров (exempla), свя­зан­ных с fi­de).

Сочи­не­ние Вале­рия Мак­си­ма осо­бен­но цен­но тем, что его кни­га сама по себе идео­ло­гич­на. Автор ото­брал имен­но эти исто­рии толь­ко пото­му, что они иллю­ст­ри­ру­ют мораль­ные каче­ства, кото­рые, по его мне­нию, в про­шлом при­нес­ли Риму вели­чие. В этих гла­вах Вале­рий Мак­сим преж­де все­го под­чёр­ки­ва­ет клю­че­вую роль сена­та и его пред­ста­ви­те­лей. Сенат впе­чат­ля­ю­ще опи­сан как истин­ный «храм Fi­dei», «вер­ная душа» государ­ства (res pub­li­ca). Посколь­ку сама fi­des во введе­нии к этой гла­ве назва­на самым надёж­ным зало­гом чело­ве­че­ско­го бла­го­ден­ст­вия (cer­tis­si­mum sa­lu­tis hu­ma­nae pig­nus), неуди­ви­тель­но, что сенат изо­бра­жён таким обра­зом, учи­ты­вая жиз­нен­но важ­ную роль сена­то­ров при при­ня­тии почти любых реше­ний в Риме. Утвер­жде­ния Вале­рия Мак­си­ма свиде­тель­ст­ву­ют, что в пред­став­ле­нии рим­лян сенат был тес­но свя­зан с fi­de — и, сле­до­ва­тель­но, «нару­ше­ние fi­dei» сена­том в отно­ше­нии Цеза­ря и три­бу­нов было серь­ёз­ным про­ступ­ком. Эти пас­са­жи Вале­рия Мак­си­ма так­же под­твер­жда­ют наши общие утвер­жде­ния о fi­de, сде­лан­ные ранее. Они замет­но пере­кли­ка­ют­ся с Liv. V. 27. То есть, как я ска­зал в нача­ле обсуж­де­ния, они дока­зы­ва­ют, что, по мне­нию рим­лян, fi­des не была непре­мен­но — или даже в сущ­но­сти — фор­маль­ной и не сво­ди­лась к соблюде­нию зако­нов.

с.95 Эти исто­рии име­ют одну общую чер­ту: по боль­шей части они опи­сы­ва­ют несколь­ко экзо­ти­че­ские ситу­а­ции, как и пас­саж Ливия Liv. V. 27. Это может объ­яс­нять­ся тем, что сим­во­ли­че­ски­ми обыч­но ста­но­вят­ся край­ние или мораль­но тяжё­лые слу­чаи. Но, что ещё важ­нее, не вызы­ва­ет сомне­ний, что мораль­ный кодекс fi­dei вклю­ча­ет даже (и осо­бен­но) необыч­ные слу­чаи (и цель дан­ных исто­рий — это про­де­мон­стри­ро­вать). Поэто­му, пожа­луй, в таком слож­ном слу­чае, как тре­бо­ва­ния Цеза­ря в 50/49 гг., имен­но fi­des долж­на была ука­зы­вать путь сена­то­рам и стар­шим маги­ст­ра­там в янва­ре 49 г. до н. э. Кон­сти­ту­ци­он­ность тре­бо­ва­ний Цеза­ря (в BC. I. 1—9, кото­рая подроб­нее рас­смат­ри­ва­ет­ся ниже) зави­се­ла (в чис­ле про­че­го) от того, какое реше­ние сенат при­мет отно­си­тель­но тол­ко­ва­ния зако­на в слу­чае Цеза­ря, но это было вовсе не оче­вид­но, так как тре­бо­ва­лось при­нять во вни­ма­ние несколь­ко дей­ст­ву­ю­щих зако­нов и тра­ди­ций, име­ю­щих отно­ше­ние к делу. Одна­ко не было и чёт­ко­го пра­во­во­го или тра­ди­ци­он­но­го пре­цеден­та, к кото­ро­му сенат мог бы обра­тить­ся при при­ня­тии реше­ния. Неко­то­рые из реле­вант­ных зако­нов были при­ня­ты очень недав­но. Как мы увидим ниже, сена­ту пока не при­хо­ди­лось стал­ки­вать­ся с его новы­ми след­ст­ви­я­ми для управ­ле­ния про­вин­ци­я­ми и, воз­мож­но, для рес­пуб­ли­кан­ской кон­сти­ту­ции как тако­вой. Сена­то­ры, види­мо, при­зна­ли все попыт­ки решить пра­во­вую голо­во­лом­ку тщет­ны­ми, когда отло­жи­ли в сто­ро­ну все фор­маль­но­сти и про­го­ло­со­ва­ли за пред­ло­же­ние Кури­о­на в поль­зу мира и ком­про­мис­са (к кото­рым оно сво­ди­лось) 1 декаб­ря 50 г. боль­шин­ст­вом в 370 голо­сов про­тив 22. Это реше­ние впи­сы­ва­лось в тра­ди­цию fi­dei, опи­сан­ную Вале­ри­ем и Ливи­ем, ту самую тра­ди­цию, к кото­рой апел­ли­ру­ет Цезарь в «Граж­дан­ской войне», когда обви­ня­ет сво­их вра­гов в про­из­во­ле и нару­ше­нии тра­ди­ций (а так­же веро­лом­стве) в свя­зи с тем, что они фак­ти­че­ски пре­не­брег­ли этим голо­со­ва­ни­ем⁴³.

с.96 Эти исто­рии Вале­рия Мак­си­ма, оче­вид­но, под­ра­зу­ме­ва­ют, что преж­де все­го народ и лица, при­ни­маю­щие реше­ния, долж­ны руко­вод­ст­во­вать­ся fi­dei в ситу­а­ци­ях, когда нет чёт­ко­го пре­цеден­та или пору­че­ния, а про­стое соблюде­ние зако­на или его бук­вы явно обо­ра­чи­ва­ет­ся изде­ва­тель­ст­вом над спра­вед­ли­во­стью. В рам­ках дан­ной дис­сер­та­ции это важ­но для пони­ма­ния кри­ти­ки Цеза­ря в адрес сена­та в пер­вых гла­вах «Граж­дан­ской вой­ны». Мысль Цеза­ря (и Вале­рия Мак­си­ма) состо­ит в том, что fi­des не фор­маль­на. С этой точ­ки зре­ния в декаб­ре 50 г. и янва­ре 49 г. сенат дол­жен был руко­вод­ст­во­вать­ся fi­de (а не истин­ны­ми или мни­мы­ми пра­во­вы­ми обя­зан­но­стя­ми или лич­ны­ми счё­та­ми) при раз­ре­ше­нии необы­чай­но слож­ной поли­ти­че­ской ситу­а­ции, не имев­шей чёт­ко­го пре­цеден­та, тем более, что кри­зис уже явно разде­лил поли­ти­ков пря­мо-таки поров­ну и оттолк­нул нема­лую часть осталь­но­го рим­ско­го обще­ства. Опас­ность граж­дан­ской вой­ны (со все­ми её уже извест­ны­ми беда­ми) была вполне оче­вид­на, и все сена­то­ры её осо­зна­ва­ли, одна­ко два­дцать два сто­рон­ни­ка жёст­кой линии про­го­ло­со­ва­ли про­тив офи­ци­аль­но­го ком­про­мис­са и под­дер­жа­ли вне­за­кон­ную меру, при­ня­тую кон­су­ла­ми (пре­до­став­ле­ние Пом­пею коман­до­ва­ния рес­пуб­ли­кан­ски­ми вой­ска­ми в Ита­лии), что было заду­ма­но как нача­ло вой­ны (несмот­ря на утвер­жде­ния, что эта мера была само­за­щи­той). В сущ­но­сти, Цезарь утвер­жда­ет, что вся­кая под­держ­ка этой меры сена­том на самом деле порож­де­на при­нуж­де­ни­ем и, сле­до­ва­тель­но, неле­ги­тим­на.

Эти исто­рии пере­ска­зы­ва­лись сно­ва и сно­ва, пока не ста­но­ви­лись «нор­маль­ны­ми», не для того, чтобы вну­шить мысль, буд­то fi­des при­ме­ни­ма лишь к немно­гим избран­ным рим­ля­нам из чис­ла эли­ты. Но в рес­пуб­ли­кан­ском обще­стве, кото­рое иска­ло себе выс­ших долж­ност­ных лиц в основ­ном сре­ди ари­сто­кра­тии, осо­бен­но высо­кие ожи­да­ния воз­ла­га­лись на ари­сто­кра­тов, как и на тех незнат­ных лиц (напри­мер, Катон Цен­зор, Марий, Цице­рон), кото­рые, как каза­лось (им самим или дру­гим), обла­да­ли досто­ин­ства­ми, пред­по­ла­гаю­щи­ми, что они будут доби­вать­ся государ­ст­вен­ных долж­но­стей. Одна­ко часто репу­та­цию обла­да­те­лей fi­des при­об­ре­та­ли и лица более низ­ко­го ста­ту­са, когда с.97 перед лицом несча­стий или испы­та­ний они про­яв­ля­ли отва­гу и стой­кость, кото­рые тео­ре­ти­че­ски при­пи­сы­ва­лись луч­шим людям (см., напр., Val. Max. VI. 8 о fi­de рабов). Такие рас­ска­зы пред­на­зна­ча­лись для того, чтобы вну­шить ува­же­ние к fi­dei всем сло­ям обще­ства и помочь чита­те­лям утвер­дить в сво­их душах прин­цип, соглас­но кото­ро­му мораль­ный кодекс fi­dei отно­сит­ся даже к необыч­ным ситу­а­ци­ям и даже работа­ет в них луч­ше все­го. Отсюда мораль­ное зна­че­ние голо­со­ва­ния за мир боль­шин­ст­вом 370 про­тив 22, несмот­ря на юриди­че­ские слож­но­сти.

В памят­ной фра­зе (Val. Max. II. 2. 1b, см. выше) явно под­чёр­ки­ва­ет­ся, что сена­то­ры долж­ны ото­дви­гать в сто­ро­ну част­ные инте­ре­сы и думать толь­ко об общем бла­ге (cui­us li­men intran­tes abiec­ta pri­va­ta ca­ri­ta­te pub­li­cam in­due­bant). Здесь (в том разде­ле сочи­не­ния, кото­рый оза­глав­лен De Insti­tu­tis An­ti­quis, то есть, «О древ­них уста­нов­ле­ни­ях») Вале­рий Мак­сим так­же тес­но свя­зы­ва­ет это раз­гра­ни­че­ние с fi­de (как и Цезарь в «Граж­дан­ской войне»). Это тра­ди­ци­он­ная уста­нов­ка, кото­рая согла­су­ет­ся с уже рас­смот­рен­ны­ми пас­са­жа­ми. Она соот­вет­ст­ву­ет так­же стан­дарт­ной фра­зе из рим­ских пра­во­вых тек­стов о том, что маги­ст­ра­ты долж­ны дей­ст­во­вать e re pub­li­ca fi­de­que sua⁴⁴. Энд­рю Лин­тотт пере­во­дит эту фра­зу так: «(маги­ст­ра­ты долж­ны дей­ст­во­вать) сооб­раз­но, — по их соб­ст­вен­но­му суж­де­нию, — обще­ст­вен­ным инте­ре­сам и их соб­ст­вен­ной чест­но­сти»⁴⁵. Менее точ­ный пере­вод Бран­та таков: «в соот­вет­ст­вии с инте­ре­са­ми наро­да и ока­зан­ным им дове­ри­ем»⁴⁶. Лин­тотт отме­ча­ет, что столь широ­кая сво­бо­да дей­ст­вий (осно­ван­ная на fi­de) с.98 на самом деле поз­во­ля­ла маги­ст­ра­там при­ни­мать важ­ные реше­ния, не сове­ща­ясь с сена­том или наро­дом⁴⁷.

Артур Экш­тейн пока­зал, что в III и нача­ле II вв. про­цесс при­ня­тия неза­ви­си­мых реше­ний (кото­рые в конеч­ном счё­те дол­жен был одоб­рить сенат) маги­ст­ра­та­ми и пол­ко­во­д­ца­ми на войне имел опре­де­ля­ю­щее зна­че­ние для воен­ных и поли­ти­че­ских побед Рес­пуб­ли­ки. Экш­тейн отме­ча­ет, что готов­ность сена­то­ров счи­тать­ся с реше­ни­я­ми, при­ни­мае­мы­ми пол­ко­во­д­ца­ми на войне, види­мо, объ­яс­ня­ет­ся «атмо­сфе­рой вза­им­но­го дове­рия и вза­им­ной уве­рен­но­сти» сре­ди рим­ской ари­сто­кра­тии⁴⁸. Это обсто­я­тель­ство, види­мо, долж­но было лишь уве­ли­чить важ­ность fi­dei маги­ст­ра­та, ибо столь мно­гое мог­ло зави­сеть от неё. Сле­ду­ет так­же отме­тить, что боль­шое зна­че­ние fi­dei маги­ст­ра­та под­чёр­ки­ва­ет Цице­рон в зна­ме­ни­том пас­са­же трак­та­та «Об обя­зан­но­стях» (I. 124): Est igi­tur prop­rium mu­nus ma­gistra­tus in­tel­le­ge­re se ge­re­re per­so­nam ci­vi­ta­tis de­be­re­que eius dig­ni­ta­tem et de­cus sus­ti­ne­re, ser­va­re le­ges, iura discri­be­re, ea fi­dei suae com­mis­sa me­mi­nis­se («Итак, пря­мой долг маги­ст­ра­та — пони­мать, что он пред­став­ля­ет город­скую общи­ну и дол­жен под­дер­жи­вать её досто­ин­ство и честь, соблюдать зако­ны, опре­де­лять пра­ва и пом­нить, что они пору­че­ны его вер­но­сти»^[10]).

Pub­li­ca fi­des у Ливия, Сал­лю­стия и Авла Гел­лия: три отрыв­ка

Что озна­ча­ли такое мыш­ле­ние и рито­ри­ка на прак­ти­ке? Фриц Шульц отме­ча­ет сле­дую­щее: «В любой сфе­ре рим­ской жиз­ни суще­ст­во­ва­ло пра­ви­ло: с.99 при­ни­мая серь­ёз­ное реше­ние, чело­век дол­жен посо­ве­то­вать­ся с ком­пе­тент­ны­ми и бес­при­страст­ны­ми людь­ми»⁴⁹. В иде­а­ле, как ком­пе­тент­ность, так и бес­при­страст­ность ожи­да­лись от сена­то­ров, при­ни­маю­щих реше­ния о государ­ст­вен­ных делах⁵⁰. Это под­ра­зу­ме­ва­ет­ся в подроб­ном рас­ска­зе Ливия о том же самом эпи­зо­де, когда Эвмен пред­у­предил сенат об опас­но­сти, о кото­ром повест­ву­ет Вале­рий Мак­сим (II. 2. 1b) выше. В 172 г. Эвмен про­из­нёс в сена­те длин­ную речь, в кото­рой пре­до­сте­рёг сена­то­ров о враж­деб­ных наме­ре­ни­ях македон­ско­го царя Пер­сея и при­вёл подроб­ные дока­за­тель­ства в под­твер­жде­ние сво­их обви­не­ний (см. Liv. XLII. 11—13). Чтобы убедить сенат в том, что ему мож­но верить, в обра­ще­нии к сена­то­рам он сослал­ся на свою fi­dem (13. 1—2). Эвмен заявил, что лич­но нашёл и про­ана­ли­зи­ро­вал пред­став­лен­ные им сведе­ния о Пер­сее с таким усер­ди­ем, как если бы это зада­ние пору­чил ему сенат, и что он не тор­гу­ет необос­но­ван­ны­ми слу­ха­ми. Он не пред­при­нял бы труд­но­го путе­ше­ст­вия по морю лишь для того, чтобы подо­рвать дове­рие (fi­des) сена­та к себе, рас­ска­зав сена­то­рам пустую исто­рию. В этом отрыв­ке Эвме­ну важ­но пока­зать себя ком­пе­тент­ным и бес­при­страст­ным совет­ни­ком, выра­жа­ясь сло­ва­ми Шуль­ца. Суть дела состо­ит в том, что Эвмен под­чёр­ки­ва­ет свою надёж­ность, ста­ра­ние и fi­dem в поис­ке исти­ны и пред­став­ле­нии её Риму. Фак­ти­че­ски Эвмен изо­бра­жа­ет себя как чело­ве­ка, кото­рый, подоб­но сена­то­рам, отло­жил лич­ную враж­ду ради более высо­ко­го бла­га, как он его пони­ма­ет. с.100 Необ­хо­ди­мость быть ком­пе­тент­ным и бес­при­страст­ным пря­мо свя­зы­ва­ет­ся с fi­de. Fi­des даже упо­ми­на­ет­ся в послед­нем пред­ло­же­нии речи (13. 12):

В заклю­че­нии Эвмен, фак­ти­че­ски, веж­ли­во при­зы­ва­ет сенат в свою оче­редь посту­пать в соот­вет­ст­вии с тре­бо­ва­ни­я­ми fi­dei. Рито­ри­ка пред­по­ла­га­ет, что, если его свиде­тель­ство о Пер­сее соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти, то сенат, несо­мнен­но, так и посту­пит⁵¹.

С точ­ки зре­ния рим­ско­го вос­при­я­тия исто­рии, дело так обсто­я­ло не все­гда. Опи­сы­вая почти ана­ло­гич­ную ситу­а­цию в «Югур­тин­ской войне», Сал­лю­стий сосре­дото­чи­ва­ет ожи­да­ния ауди­то­рии на теме про­даж­но­сти и неспо­соб­но­сти сена­то­ров. Когда Адгер­бал напи­сал пись­мо сена­ту, умо­ляя о помо­щи и взы­вая к вер­но­сти друж­бе (fi­des ami­ci­tiae, 24) он дей­ст­ви­тель­но под­верг­ся напа­де­нию со сто­ро­ны Югур­ты. Но у Югур­ты были покро­ви­те­ли в сена­те, кото­рые закры­ли гла­за на спра­вед­ли­вость и не допу­сти­ли при­ня­тия эффек­тив­ных мер. Сал­лю­стий под­во­дит итог это­го дела сле­дую­щим заме­ча­ни­ем: «Так обще­ст­вен­ные инте­ре­сы, как это быва­ет в боль­шин­стве слу­ча­ев, были пол­но­стью при­не­се­ны в жерт­ву част­ным»^[12]. (Ita bo­num pub­li­cum, ut in ple­ris­que ne­go­tiis so­let, pri­va­ta gra­tia de­vic­tum; 25. 3)». Но это не отме­ня­ет прин­ци­па, кото­рый пред­пи­сы­вал обрат­ное. Кри­ти­куя сенат, Сал­лю­стий исхо­дит с.101 из той же идео­ло­ги­че­ской уста­нов­ки, кото­рой, как мы виде­ли, при­дер­жи­ва­ет­ся Вале­рий Мак­сим в II. 2. 1b (и кото­рую, как мы увидим, защи­ща­ет Цезарь в BC. I. 4).

Важ­ней­шее зна­че­ние fi­dei в ходе сенат­ско­го обсуж­де­ния ярко под­чёр­ки­ва­ет Авл Гел­лий (конец II в. н. э.) в клю­че­вом пас­са­же «Атти­че­ских ночей». Гел­лий тоже при­ла­га­ет боль­шие уси­лия, чтобы про­де­мон­стри­ро­вать ту основ­ную идео­ло­ги­че­скую уста­нов­ку, кото­рую, как мы виде­ли, разде­ля­ет Вале­рий Мак­сим. Тирон, лите­ра­тур­ный асси­стент Цице­ро­на, напи­сал пись­мо (сохра­нив­ше­е­ся до вре­мён Гел­лия), в кото­ром под­верг рез­кой кри­ти­ке зна­ме­ни­тую речь Като­на Цен­зо­ра Pro Ro­dien­si­bus («В защи­ту родо­с­цев»). Гел­лий не слиш­ком высо­ко­го мне­ния об уси­ли­ях Тиро­на. Тирон осо­бен­но кри­ти­ко­вал неко­то­рые аргу­мен­ты в этой речи. Он пола­гал, что в этих пас­са­жах Катон был слиш­ком над­ме­нен, жесток и резок, ибо не пред­при­нял ника­ких попы­ток смяг­чить свою ауди­то­рию и польстить ей, как, несо­мнен­но, посту­пил бы хоро­ший судеб­ный ора­тор перед судом при­сяж­ных (VI. 3. 12). В ответ на это Гел­лий пишет, что Тиро­ну «сле­до­ва­ло бы (кур­сив мой) знать, что Катон защи­щал родо­с­цев как сена­тор, как кон­су­ляр и цен­зо­рий, пред­ла­гаю­щий то, что он счи­тал наи­луч­шим для государ­ства, а не как адво­кат, высту­паю­щий в защи­ту обви­ня­е­мых»^[13]52. Сле­дую­щее пред­ло­же­ние сле­ду­ет про­ци­ти­ро­вать пол­но­стью (VI. 3. 18):

с.102 Парой пред­ло­же­ний ниже Гел­лий фак­ти­че­ски пока­зы­ва­ет, что выска­зы­ва­ние сво­его мне­ния в сена­те gra­vi­ter ac li­be­re (подоб­но Като­ну) тес­но свя­за­но с fi­de, досто­ин­ст­вом (dig­ni­tas) и поль­зой (uti­li­tas) все­го поли­ти­че­ско­го сооб­ще­ства (om­nium com­mu­nis)⁵³. Таким обра­зом, оче­вид­но, что Гел­лий, как и Вале­рий Мак­сим, счи­та­ет, что сена­то­ры преж­де все­го долж­ны руко­вод­ст­во­вать­ся fi­de pub­li­ca.

Гел­лий так­же ясно даёт понять, что (по его мне­нию) Катон при­влёк сенат на свою сто­ро­ну в вопро­се о родос­цах с помо­щью рито­ри­че­ских при­ё­мов, наце­лен­ных на созда­ние хоро­ше­го впе­чат­ле­ния о его лич­ной fi­de. Защи­щая родо­с­цев от обви­не­ния в измене Риму, Катон ска­зал сена­ту, что, по его убеж­де­нию, родо­с­цы дей­ст­ви­тель­но (по при­чи­нам, кото­рые для нас здесь не име­ют зна­че­ния) жела­ли победы Пер­сея и пора­же­ния Рима в войне с Македо­ни­ей⁵⁴. Гел­лий пишет, что таким обра­зом Катон откро­вен­но и чест­но выска­зал мне­ние (sen­ten­tia), кото­рое каза­лось небла­го­при­ят­ным для родо­с­цев (in­ge­nue ac re­li­gio­se di­ce­re vi­sus est contra Ro­dien­ses quod sen­tie­bat)⁵⁵. По мне­нию Гел­лия, этот рито­ри­че­ский при­ём ока­зал необыч­ное воздей­ст­вие: он укре­пил уве­рен­ность в fi­de Като­на — то есть, в его pub­li­ca fi­des (par­ta si­bi ve­ri­ta­tis fi­de^[15]). Ины­ми сло­ва­ми, посколь­ку каза­лось, что Катон готов без спо­ра согла­сить­ся с неко­то­ры­ми очень непри­гляд­ны­ми фак­та­ми отно­си­тель­но родо­с­цев — фак­та­ми, кото­рым мог­ли затруд­нить его зада­чу по их защи­те, — слу­шав­шие его сена­то­ры сде­ла­ли вывод, что его реше­ние защи­щать этот буд­то бы недо­стой­ный народ было про­дик­то­ва­но fi­de pub­li­ca, а не сооб­ра­же­ни­я­ми лич­ной выго­ды. Далее Гел­лий объ­яс­ня­ет, каким обра­зом дове­рие (в конеч­ном счё­те) к fi­dem Като­на при­ба­ви­ло убеди­тель­но­сти его крас­но­ре­чию и с.103 таким обра­зом ста­ло решаю­щим фак­то­ром, убедив­шим сенат, что на самом деле Рим дол­жен высо­ко ценить родо­с­цев (VI. 3. 25)⁵⁶.

Fi­des три­бу­на Пуб­лия Рути­лия Лупа в декаб­ре 57 г.

Теперь обра­тим­ся к вопро­су о том, как выгляде­ло «нор­маль­ное» заседа­ние сена­та. Мож­но ли узнать, дей­ст­ви­тель­но ли сооб­ра­же­ния pub­li­cae fi­dei более или менее регу­ляр­но опре­де­ля­ли дей­ст­вия отдель­ных сена­то­ров в ходе обсуж­де­ния, а так­же сена­та в целом, или вли­я­ли на них? Иссле­до­ва­ние про­ти­во­ре­чи­вых поступ­ков три­бу­на Рути­лия Лупа в 57/56 гг. пока­жет, что pub­li­ca fi­de мог­ла ока­зы­вать сдер­жи­ваю­щее вли­я­ние на рито­ри­ку отдель­но­го лица в сена­те — даже на энер­гич­ную рито­ри­ку. Поступ­ки Лупа важ­ны, пото­му что они могут помочь нам луч­ше понять, какие пред­став­ле­ния о сенат­ской про­цеду­ре, по мне­нию Цеза­ря, дол­жен был вызы­вать в вооб­ра­же­нии ауди­то­рии его рас­сказ о дея­тель­но­сти сена­та в BC. I. 1—6. Цезарь, оче­вид­но, пола­га­ет, что рас­сказ о направ­лен­ных про­тив него дей­ст­ви­ях его про­тив­ни­ков в сена­те, про­ти­во­ре­ча­щих нра­вам и обы­ча­ям пред­ков (mos maio­rum), дол­жен не про­сто раз­гне­вать его пре­дан­ных сто­рон­ни­ков, но поста­вить в неудоб­ное поло­же­ние тех, кто утвер­ждал, буд­то выше все­го ценит тра­ди­цию. Что имен­но в дей­ст­ви­ях сво­их оппо­нен­тов он опи­сы­ва­ет как оскорб­ле­ние? с.104 В поис­ках отве­та на этот вопрос полез­но будет рас­смот­реть неко­то­рые свиде­тель­ства о сенат­ской про­цеду­ре в пись­мах Цице­ро­на, дати­ро­ван­ных середи­ной 50-х гг.

Нач­нём с пись­ма, кото­рое Цице­рон напи­сал сво­е­му бра­ту Квин­ту в декаб­ре 57 г. (QF. II. 1). В нём доволь­но подроб­но опи­са­но заседа­ние сена­та. Я пола­гаю, что оно (и дру­гие пись­ма, рас­смат­ри­вае­мые вме­сте с ним) даёт нам при­мер «нор­маль­но­го» сена­та в 50-х гг. — веро­ят­но, наи­бо­лее близ­ко­го к «плав­ной рабо­те» из все­го, что дошло до нас. В пись­ме сохра­нил­ся один из самых ран­них подроб­ных рас­ска­зов оче­вид­ца о заседа­нии сена­та⁵⁷. Он под­хо­дит для срав­не­ния с Цеза­рем по несколь­ким при­чи­нам. Во-пер­вых, судя по выра­же­нию Цице­ро­на perscri­be­rem, он счи­тал это доста­точ­но подроб­ным опи­са­ни­ем. Заседа­ние про­ис­хо­ди­ло в декаб­ре, что в поли­ти­че­ском кален­да­ре не слиш­ком уда­ле­но от заседа­ния 1 янва­ря 49 г., кото­рым Цезарь начи­на­ет рас­сказ о кон­флик­те с пом­пе­ян­ца­ми. На обо­их заседа­ни­ях рас­смат­ри­ва­лись тре­вож­ные про­бле­мы, остав­ши­е­ся с преды­ду­щих сес­сий. Более того, Цице­рон сооб­ща­ет, что заседа­ние в декаб­ре 57 г. было доволь­но мно­го­люд­ным и на нём при­сут­ст­во­ва­ли кон­су­ля­ры, как и в 49 г.

В пись­ме QF. II. 1 содер­жат­ся цен­ные опи­са­ния сле­дую­щих собы­тий: (1) вызы­ваю­щие речи несколь­ких избран­ных три­бу­нов, преж­де все­го Пуб­лия Рути­лия Руфа^[16], Луция Раци­лия и Гая Като­на по раз­ным вопро­сам; (2) реак­ция избран­ных кон­су­лов на эти речи — преж­де все­го одно­го из них, Гнея Кор­не­лия Лен­ту­ла Мар­цел­ли­на; (3) реак­ция сена­та в целом и отдель­ных выдаю­щих­ся сена­то­ров (таких, как Цице­рон) на вне­сён­ные пред­ло­же­ния или выска­зан­ные мне­ния; (4) реак­ция сена­та на физи­че­ское с.105 запу­ги­ва­ние⁵⁸. Весь этот мате­ри­ал содер­жит сведе­ния о роли fi­dei в сенат­ской про­цеду­ре. Для наших целей в этих пись­мах важ­но поведе­ние сена­та, кото­рое, по-види­мо­му, пред­по­ла­га­ет заботу о pub­li­ca fi­de. Мысль Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» заклю­ча­ет­ся в том, что его вра­ги (ini­mi­ci) отбро­си­ли заботу о pub­li­ca fi­de, чтобы све­сти с ним лич­ные счё­ты.

Для меня не име­ет боль­шо­го зна­че­ния кон­крет­ная поли­ти­че­ская предыс­то­рия это­го заседа­ния сена­та. Его цен­ность для нас заклю­ча­ет­ся в том, что оно про­ли­ва­ет свет на то, каким обра­зом забота о fi­de (и о том, чтобы казать­ся обла­да­те­лем доб­рой fi­dei) мог­ла повли­ять на работу сена­та во вре­мя офи­ци­аль­но­го заседа­ния. Одна­ко мно­гие иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что речь три­бу­на Пуб­лия Рути­лия Лупа на дан­ном заседа­нии име­ла огром­ное зна­че­ние для вза­и­моот­но­ше­ний Цице­ро­на с три­ум­ви­ра­ми и его пред­по­ла­гае­мых целей после воз­вра­ще­ния из изгна­ния. Этот слож­ный тезис повли­ял на мно­гие иссле­до­ва­ния, посвя­щён­ные дан­но­му заседа­нию сена­та. Если согла­сить­ся с ним, то воз­ни­ка­ют серь­ёз­ные вопро­сы не толь­ко о том, как вос­при­ни­ма­лась забота Лупа о pub­li­ca fi­de (или пре­не­бре­же­ние ею), но и о том, дей­ст­ви­тель­но ли (как я утвер­ждаю) идео­ло­ги­че­ская pub­li­ca fi­des, опи­сан­ная Вале­ри­ем Мак­си­мом (и под­ра­зу­ме­вае­мая в опи­са­нии Цеза­ря), игра­ла важ­ную роль для реаль­ных речей и при­ня­тия реше­ний в сена­те. Я дол­жен весь­ма подроб­но про­ком­мен­ти­ро­вать это аль­тер­на­тив­ное тол­ко­ва­ние, преж­де чем мы перей­дём к рас­смот­ре­нию важ­ных аспек­тов заседа­ния в декаб­ре 57 г.

Эта про­ти­во­по­лож­ная точ­ка зре­ния осно­вы­ва­ет­ся на том, что Луп при вступ­ле­нии в долж­ность три­бу­на про­из­нёс речь по пово­ду спор­но­го зако­на Цеза­ря о кам­пан­ской зем­ле, при­ня­то­го в 59 г. В этом выступ­ле­нии он сослал­ся на речи Цице­ро­на об с.106 аграр­ной рефор­ме, про­из­не­сён­ные ранее в свя­зи с земель­ным зако­но­про­ек­том Рул­ла (Цице­рон высту­пал про­тив это­го зако­на), под­верг кри­ти­ке Цеза­ря и воз­звал к отсут­ст­ву­ю­ще­му Пом­пею. Посколь­ку Луп обыч­но счи­та­ет­ся «после­до­ва­тель­ным сто­рон­ни­ком Пом­пея», неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли пред­по­ло­жи­ли, что за напа­де­ни­ем три­бу­на на Цеза­ря дол­жен сто­ять Пом­пей. В рам­ках этой интер­пре­та­ции речь Лупа укре­пи­ла муже­ство Цице­ро­на, кото­рый лишь недав­но вер­нул­ся из изгна­ния, и побуди­ла его воз­об­но­вить преж­ние ата­ки на три­ум­ви­рат (в фор­ме пуб­лич­ной кри­ти­ки зако­на о кам­пан­ской зем­ле, кото­рую он соби­рал­ся озву­чить в мае 56 г.) в убеж­де­нии, что Пом­пей будет это­му рад и под­дер­жит его⁵⁹. Я дока­зы­ваю, что в декаб­ре 57 г. Луп дей­ст­во­вал по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию (и что он дей­ст­во­вал так же, пред­ла­гая поче­сти Пом­пею в нача­ле 56 г.), что его поведе­ние так или ина­че свиде­тель­ст­ву­ет об осо­зна­нии важ­но­сти pub­li­cae fi­dei и что его сло­ва и поступ­ки (и ответ на них избран­но­го кон­су­ла Мар­цел­ли­на) важ­ны для пони­ма­ния fi­dei в сена­те. Но если бы он был все­го лишь пеш­кой, кото­рую Пом­пей исполь­зо­вал для какой-то неяс­ной цели, то его fi­des сена­то­ра и, сле­до­ва­тель­но, любые его при­тя­за­ния на ува­же­ние, по умол­ча­нию осно­ван­ные на fi­de, ско­рее все­го, не нашли бы откли­ка. Так­же очень веро­ят­но, что в этом слу­чае Цице­рон пря­мо озву­чил бы подо­зре­ния, что Луп, види­мо, в сго­во­ре с Пом­пе­ем (но Цице­рон ни разу на это не наме­ка­ет). Дей­ст­вия менее вли­я­тель­но­го поли­ти­ка мог­ли рас­смат­ри­вать­ся как помощь более вли­я­тель­но­му, но, чтобы эффек­тив­но дости­гать сво­их целей, менее вли­я­тель­ный союз­ник дол­жен был счи­тать­ся неза­ви­си­мым. В ином слу­чае постра­да­ла бы его fi­des⁶⁰.

с.107 К тому же, в дан­ном кон­крет­ном слу­чае лич­ная fi­des Пом­пея (то есть, дове­рие к его fi­dei) замет­но постра­да­ла бы, если бы мно­гие дей­ст­ви­тель­но сочли, что Луп про­сто про­из­но­сит суж­де­ние (sen­ten­tia) Пом­пея в его инте­ре­сах. Цезарь обви­ня­ет Метел­ла Сци­пи­о­на в том, что он сде­лал для Пом­пея имен­но это (BC. I. 2. 1, рас­смат­ри­ва­ет­ся ниже). Если бы Пом­пей тогда пря­мо заявил, что пред­по­чи­та­ет тот или иной курс в отно­ше­нии кам­пан­ской зем­ли, то и Лупу, и любо­му сена­то­ру было бы вполне умест­но ока­зать ему доб­ро­воль­ную под­держ­ку (и в этом слу­чае мож­но было апел­ли­ро­вать к авто­ри­те­ту (auc­to­ri­tas) Пом­пея без вся­ко­го ума­ле­ния fi­dei). Одна­ко pub­li­cae fi­dei Пом­пея, Лупа или любо­го ино­го поли­ти­ка не соот­вет­ст­во­ва­ло бы созна­тель­ное ута­и­ва­ние сво­их поли­ти­че­ских наме­ре­ний (в отли­чие от ута­и­ва­ния пол­но­го спек­тра сво­их взглядов, кото­рые они мог­ли хра­нить в тайне, если жела­ли) в речи в сена­те, осо­бен­но по важ­но­му вопро­су. Точ­но так же со сто­ро­ны Пом­пея (или кого-либо ещё) не было бы про­яв­ле­ни­ем доб­рой fi­dei осо­бое стрем­ле­ние скрыть лич­ный и част­ный инте­рес к како­му-либо государ­ст­вен­но­му делу (или как-либо сме­шать част­ные дела с государ­ст­вен­ны­ми)⁶¹, а тем более — тай­но побудить дру­го­го поли­ти­ка, чтобы он выска­зал его (Пом­пея) суж­де­ния (sen­ten­tiae). Такое поведе­ние обыч­но пори­ца­ли за то, что оно явля­ет­ся скрыт­ным, сек­рет­ным и про­ти­во­ре­чит pub­li­cae fi­dei⁶². Когда Кури­он, а затем Анто­ний, защи­ща­ли Цеза­ря с.108 в сена­те и перед наро­дом в 50/49 гг., они откры­то дей­ст­во­ва­ли в инте­ре­сах Цеза­ря как три­бу­ны. Ранее Цезарь уже пуб­лич­но занял ту пози­цию, кото­рую эти три­бу­ны так или ина­че пыта­лись защи­тить (и в то же вре­мя он по раз­ным кана­лам дал понять, что, несмот­ря на убеж­де­ние в пол­ной спра­вед­ли­во­сти сво­их тре­бо­ва­ний, он готов к важ­ным ком­про­мис­сам).

В работах совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей мно­гие поли­ти­ки это­го вре­ме­ни часто име­ну­ют­ся «чело­век Цеза­ря», или «чело­век Пом­пея», или «агент Крас­са», но луч­ше рас­смат­ри­вать их как союз­ни­ков этих людей в той или иной мере, в том или ином деле (cau­sa), а не про­сто как орудия, выпол­ня­ю­щие при­ка­зы хозя­и­на, что бы он ни потре­бо­вал⁶³. Успеш­ный поли­тик в Риме, если он забо­тил­ся о сво­ей репу­та­ции, любой ценой стре­мил­ся не создать впе­чат­ле­ние уни­зи­тель­но­го под­чи­не­ния. Часто это было непро­сто, пото­му что лич­ные обя­за­тель­ства (у боль­шин­ства сена­то­ров) про­ти­во­ре­чи­ли друг дру­гу, и тре­бо­ва­лось, чтобы поступ­ки государ­ст­вен­но­го дея­те­ля выгляде­ли как с.109 сле­до­ва­ние pub­li­cae fi­dei, а не част­ным тре­бо­ва­ни­ям (как, напри­мер, мы виде­ли в выше­при­ведён­ном при­ме­ре из Вале­рия Мак­си­ма). Одна­ко выдаю­щи­е­ся иссле­до­ва­те­ли усмат­ри­ва­ют руку Пом­пея не толь­ко в декабрь­ской речи Лупа, но и в той уди­ви­тель­ной роли, кото­рую Луп сыг­рал в сенат­ских деба­тах по «еги­пет­ско­му вопро­су» несколь­ко недель спу­стя. Слож­ную аргу­мен­та­цию, сум­ми­ро­ван­ную выше, впер­вые пред­ло­жил М. Кэри. В 1923 г. Кэри писал:

Тезис Кэри инте­ре­сен сво­им неправ­до­по­до­би­ем. Пом­пею при­пи­сы­ва­ет­ся пол­ное отсут­ст­вие государ­ст­вен­ных сооб­ра­же­ний или заботы о дове­рии к соб­ст­вен­ной fi­dei. В этой аргу­мен­та­ции, види­мо, пред­по­ла­га­ет­ся, что сена­то­ры (то есть, Луп, «вер­ный сто­рон­ник») часто вели себя как кли­ен­ты и счи­та­ли себя кли­ен­та­ми, что совре­мен­ни­ки мог­ли видеть их сло­ва и поступ­ки в таком све­те и что имен­но так обыч­но и дела­лась поли­ти­ка. Если бы дея­тель­ность сена­та вра­ща­лась исклю­чи­тель­но вокруг част­ной fi­dei или её отсут­ст­вия, не толь­ко на деле, но и в вос­при­я­тии совре­мен­ни­ков, то рас­сказ Цеза­ря в BC. I. 6 был бы бес­по­ле­зен для защи­ты его инте­ре­сов. Но тео­рия Кэри была и оста­ёт­ся вли­я­тель­ной. Отно­си­тель­но тех её гра­ней, кото­рые нас инте­ре­су­ют, боль­шин­ство иссле­до­ва­те­лей (см. ниже) в той или иной сте­пе­ни, види­мо, соглас­ны по двум вопро­сам (1) в декаб­ре и янва­ре Луп дей­ст­во­вал в инте­ре­сах Пом­пея; (2) эти или дру­гие эпи­зо­ды убеди­ли Цице­ро­на в том, что Пом­пей не удо­вле­тво­рён сво­им тестем и поли­ти­че­ским парт­нё­ром Цеза­рем и, с.110 сле­до­ва­тель­но, что он, Цице­рон, может исполь­зо­вать это недо­воль­ство в инте­ре­сах соб­ст­вен­ной поли­ти­че­ской про­грам­мы (кото­рую Цице­рон сно­ва про­воз­гла­сил в фев­ра­ле 56 г. в речи, кото­рая была опуб­ли­ко­ва­на и дошла до нас как речь в защи­ту Сестия) и при помо­щи вопро­са о кам­пан­ской зем­ле успеш­но ото­рвать Пом­пея от Цеза­ря⁶⁵. Не вызы­ва­ют сомне­ния сле­дую­щие фак­ты: (1) 5 апре­ля 56 г. Цице­рон в сена­те добил­ся бла­го­при­ят­но­го голо­со­ва­ния по сво­е­му пред­ло­же­нию о том, чтобы 15 мая сенат рас­смот­рел вопрос о кам­пан­ской зем­ле, и (2) это так обес­по­ко­и­ло Пом­пея, что вско­ре он отпра­вил­ся на встре­чу с Цеза­рем и Крас­сом в Луке, где эти три поли­ти­ка вновь под­твер­ди­ли и укре­пи­ли свой союз⁶⁶.

Необ­хо­ди­мо потра­тить неко­то­рое вре­мя на выяс­не­ние этих обсто­я­тельств, пото­му что в гипо­те­зе Кэри (и её ответв­ле­ни­ях) речь идёт не про­сто о том, явля­ет­ся ли некий ком­плекс пред­став­ле­ний вер­ным или оши­боч­ным, но о том, как рас­смат­ри­ва­ли fi­dem в сена­те. Для Кэри fi­des в сена­те, види­мо, явля­ет­ся одно­мер­ной и срав­ни­тель­но неслож­ной, пожа­луй, не пуб­лич­ной и не част­ной: Пом­пей желал «доне­сти мысль» — до Цеза­ря, Цице­ро­на или сена­та, — и под­хо­дя­щий вест­ник был най­ден в лице Лупа, при­чём, по-види­мо­му, никто не видел в этом ума­ле­ния с.111 fi­dei Лупа или Пом­пея (кам­пан­ский закон Цеза­ря был при­нят при под­держ­ке Пом­пея и в инте­ре­сах его вете­ра­нов). Напро­тив, я дока­зы­ваю, что эти пись­ма Цице­ро­на свиде­тель­ст­ву­ют об обрат­ном: дей­ст­вия Лупа и дру­гие лиц, опи­сан­ных в этих пись­мах, пред­по­ла­га­ют, что они пони­ма­ют раз­ни­цу меж­ду обще­ст­вен­ной и част­ной fi­de.

У нас про­сто нет пря­мых свиде­тельств совре­мен­ни­ков в поль­зу того, что в декаб­ре 57 г. Луп дей­ст­во­вал в инте­ре­сах Пом­пея, под­ни­мая в сена­те вопрос о кам­пан­ской зем­ле. Более того, пред­ла­гае­мым кос­вен­ным свиде­тель­ствам в поль­зу гипо­те­зы Кэри про­ти­во­ре­чат как мол­ча­ние, так и пря­мые утвер­жде­ния совре­мен­ных источ­ни­ков. Пред­став­ле­ние иссле­до­ва­те­лей о том, что Лупа побудил к это­му Пом­пей, почти исклю­чи­тель­но осно­ва­но на том, что в середине янва­ря Луп (в чис­ле про­чих) внёс в сена­те пред­ло­же­ние пору­чить Пом­пею вос­ста­нов­ле­ние изгнан­но­го царя Пто­ле­мея Авле­та на еги­пет­ском троне (см. рас­смот­ре­ние писем Fam. I. 1. 3 и I. 2. 1—2 ниже). Поэто­му утвер­жде­ние, что и в декаб­ре Луп тоже на самом деле высту­пал в инте­ре­сах Пом­пея, — это про­сто про­ек­ция в про­шлое. Из пись­ма QF. II. 2. 1 оче­вид­но, что у само­го Цице­ро­на в декаб­ре не было ни малей­ших подо­зре­ний, что новый три­бун решил выска­зать­ся о кам­пан­ской зем­ле не по соб­ст­вен­ной сво­бод­ной воле⁶⁷. Цице­рон отме­ча­ет, что в сена­те пред­вку­ша­ли выступ­ле­ние ново­го три­бу­на (Com­mo­rat exspec­ta­tio­nem Lu­pus). Это утвер­жде­ние пред­по­ла­га­ет, что сенат ожи­дал неза­ви­си­мой поли­ти­че­ской речи⁶⁸. Тот факт, что сена­то­ры были не гото­вы к тому, что полу­чи­ли, с.112 то есть, к новым спо­рам о кам­пан­ской зем­ле, не дока­зы­ва­ет обрат­но­го. Отсут­ст­ву­ю­щий Пом­пей, как мы увидим, упо­ми­нал­ся на слу­ша­ни­ях, но жало­бы (ex­pos­tu­la­tio­nes) на него Лупа, види­мо, не заро­ни­ли у самой вос­при­им­чи­вой, осве­дом­лён­ной и про­ни­ца­тель­ной рим­ской поли­ти­че­ской ауди­то­рии ника­ких подо­зре­ний в том, что ново­го три­бу­на теперь сле­ду­ет при­чис­лять к дру­зьям (ami­ci) или близ­ким вели­ко­го чело­ве­ка. Если эти жало­бы и про­из­ве­ли какое-то впе­чат­ле­ние, то ско­рее про­ти­во­по­лож­ное.

Теперь, когда поли­ти­че­ская неза­ви­си­мость Лупа от кон­тро­ля Пом­пея выглядит по край­ней мере более веро­ят­ной, чем зави­си­мость, обра­тим­ся к заседа­нию сена­та в декаб­ре 57 г., опи­сан­но­му выше в пись­ме QF. II. 1. В изло­же­нии Цице­ро­на fi­des не раз игра­ет важ­ную роль. Когда избран­ный три­бун Луп руко­во­дил заседа­ни­ем сена­та, он очень поста­рал­ся объ­яс­нить, что не наме­рен ста­вить на голо­со­ва­ние свою пози­цию (враж­деб­ную, хотя и неиз­вест­но точ­но, какую имен­но) отно­си­тель­но вопро­са о кам­пан­ской зем­ле. Он ска­зал, что не жела­ет навле­кать на сенат враж­ду, хотя неяс­но, о како­го рода враж­де (si­mul­tas) он гово­рит (quod onus si­mul­ta­tis no­bis im­po­ne­ret^[17]).

Глав­ная (и важ­ная) мысль здесь — это забота Лупа о pub­li­ca fi­de. Ины­ми сло­ва­ми, вне зави­си­мо­сти от того, был ли он оруди­ем Пом­пея, он в сво­их дей­ст­ви­ях огра­ни­чен рам­ка­ми пуб­лич­но­го дис­кур­са. С помо­щью этой ого­вор­ки он защи­ща­ет­ся от обви­не­ния в том, что стро­ит государ­ст­вен­ную поли­ти­ку на фун­да­мен­те лич­ной враж­ды. Его объ­яс­не­ние — это про­сто при­знак fi­dei Лупа и было заду­ма­но как тако­вое. Если гово­рить о види­мо­сти (кото­рая, как отме­ча­лось выше, очень важ­на), его доб­ро­воль­ное заяв­ле­ние долж­но было пока­зать, что он обла­да­ет врож­дён­ным чув­ст­вом чести, необ­хо­ди­мым для сена­то­ра. Это озна­ча­ло испол­не­ние обще­при­знан­но­го идео­ло­ги­че­ско­го дол­га сена­то­ра (кото­рый под­чёрк­нут в при­ме­рах Ливия и с.113 Вале­рия Мак­си­ма) — отда­вать пред­по­чте­ние обще­ст­вен­ным инте­ре­сам во всех слу­ча­ях, когда гро­зит вме­ша­тель­ство лич­ных при­тя­за­ний или стра­стей (что неред­ко про­ис­хо­ди­ло). Исто­ри­че­ски это озна­ча­ет так­же, что в середине 50-х гг. сена­то­ры всё ещё счи­та­ли этот идео­ло­ги­че­ский стан­дарт непо­сред­ст­вен­но зна­чи­мым даже для рас­смот­ре­ния обыч­ных дел в сена­те. То есть, суще­ст­во­ва­ло пони­ма­ние, что дви­жу­щей силой деба­тов все­гда долж­на быть забота об обще­ст­вен­ных инте­ре­сах.

В этой обла­сти саму по себе види­мость нель­зя авто­ма­ти­че­ски сбро­сить со сче­тов как пред­по­ло­жи­тель­ный обман. И вновь, обла­дать fi­des в реаль­но­сти и казать­ся её обла­да­те­лем — это на прак­ти­ке одно и то же. Пра­виль­ный посту­пок в сена­те, в зави­си­мо­сти от кон­тек­ста, — это не обя­за­тель­но про­сто посту­пок. В дан­ном слу­чае, реше­ние Лупа не наста­и­вать на фор­маль­ном голо­со­ва­нии, ско­рее все­го, долж­но было выглядеть как достой­ный посту­пок (до тех пор, пока он соот­вет­ст­во­вал после­до­ва­тель­ной моде­ли поведе­ния, состо­яв­шей из мно­же­ства таких поступ­ков), пото­му что оно, ско­рее все­го, пред­став­ля­ло его как чело­ве­ка, при­знаю­ще­го спра­вед­ли­вые пре­де­лы лич­ных при­тя­за­ний и соблюдаю­ще­го их в сена­те. Суще­ст­во­ва­ло пред­став­ле­ние о том, что обще­ст­вен­ные инте­ре­сы, как пра­ви­ло, соблюда­ют­ся луч­ше все­го, когда отдель­ные сена­то­ры воз­дер­жи­ва­ют­ся от слов и поступ­ков, пред­по­ла­гаю­щих, что их моти­вы менее бес­ко­рыст­ны. Конеч­но, всё это при усло­вии, что невоз­мож­но было дока­зать, опи­ра­ясь по-преж­не­му на fi­dem, что если не перей­ти обыч­ные пре­де­лы, то обще­ст­вен­ные инте­ре­сы постра­да­ют. Пред­став­ля­ет­ся, что в янва­ре, зани­ма­ясь пере­тя­ги­ва­ни­ем кана­та в борь­бе с кон­су­ла­ми за пре­вос­ход­ство, Луп пытал­ся сде­лать имен­но это. Его посту­пок рас­сер­дил Цице­ро­на, но он, види­мо, не счи­тал его круп­ным нару­ше­ни­ем дове­рия, и кон­су­лы фак­ти­че­ски согла­си­лись, так как не ока­за­ли сопро­тив­ле­ния и допу­сти­ли, чтобы вме­ша­тель­ство три­бу­на опре­де­ли­ло в тот день про­цеду­ру все­го заседа­ния.

В то же вре­мя, если про­де­мон­стри­ро­ван­ное Лупом ува­же­ние к про­цеду­ре было, веро­ят­но, искрен­ним (ибо оно долж­но быть снять с него все подо­зре­ния в том, что он созна­тель­но вредит тра­ди­ции) с.114, это не озна­ча­ет, что моти­вы, побудив­шие его бороть­ся про­тив зако­на Цеза­ря о кам­пан­ской зем­ле 59 г., были совер­шен­но бес­ко­рыст­ны­ми. Всё же поли­ти­ка — это поли­ти­ка. Дебют­ная поли­ти­че­ская речь Лупа, веро­ят­нее все­го, была порож­де­ни­ем поли­ти­че­ско­го рас­чё­та, соглас­но кото­ро­му борь­ба с Цеза­рем мог­ла быть полез­на для его карье­ры, так как напо­ми­на­ние о кам­пан­ской зем­ле пред­став­ля­ло собой круп­ную про­во­ка­цию, кото­рая, конеч­но, при­влек­ла бы к нему обще­ст­вен­ное вни­ма­ние, необ­хо­ди­мое для успеш­но­го поли­ти­ка. Его речь вовсе не обя­за­тель­но пред­по­ла­га­ла какую-то серь­ёз­ную про­грам­му реформ, свя­зан­ную с кам­пан­ской зем­лёй. Идео­ло­ги­че­ский импе­ра­тив тре­бо­вал от сена­то­ров все­гда ста­вить обще­ст­вен­ные инте­ре­сы выше все­го, но если бы все, кто счи­тал­ся заин­те­ре­со­ван­ным в вос­хож­де­нии по поли­ти­че­ской лест­ни­це, теря­ли репу­та­цию лишь за то, что доби­ва­лись скан­даль­ной извест­но­сти, то сенат ско­ро опу­стел бы.

Как мы увидим далее, Цезарь хочет, чтобы его чита­те­ли увиде­ли, что на заседа­нии сена­та 1 янва­ря 49 г. (BC. I. 1—2), по его сло­вам, Лен­тул (кон­сул) и Сци­пи­он (кон­су­ляр, новый тесть Пом­пея) совер­шен­но не стес­ня­ют­ся и даже не пыта­ют­ся симу­ли­ро­вать какой-либо идео­ло­ги­че­ский жест, подоб­ный поступ­ку Лупа: если бы они хотя бы неис­кренне заго­во­ри­ли на язы­ке fi­dei, им при­шлось бы счи­тать­ся с сена­том и про­яв­лять ува­же­ние к сво­им кол­ле­гам и три­бу­нам — или их ложь немед­лен­но ста­ла бы оче­вид­ной. Лен­тул и Сци­пи­он (и Пом­пей) пони­ма­ют, что если они ста­нут соблюдать нра­вы и обы­чаи пред­ков (mos maio­rum), то, ско­рее все­го, не смо­гут скрыть свою дур­ную fi­dem и рево­лю­ци­он­ные цели (соглас­но Цеза­рю), поэто­му они без­за­стен­чи­во пыта­ют­ся запу­ги­вать сенат и угро­жать ему силой «вне кон­сти­ту­ци­он­ных рамок» ради дости­же­ния сво­их част­ных целей «в кон­сти­ту­ци­он­ных рам­ках». Пода­вив попыт­ку три­бу­нов защи­тить Цеза­ря, они нару­ши­ли pub­li­cam fi­dem. Текст вос­при­ни­ма­ет­ся так, что три­бу­ны пыта­лись не испол­нить лич­ные поже­ла­ния Цеза­ря, а защи­тить его закон­ные пра­ва (iura). с.115 В реаль­но­сти име­лись серь­ёз­ные осно­ва­ния счи­тать это эффек­тив­ным воен­ным кли­чем.

Fi­des избран­но­го кон­су­ла Гнея Кор­не­лия Лен­ту­ла Мар­цел­ли­на в декаб­ре 57 г.

Цице­рон отме­ча­ет реак­цию избран­но­го кон­су­ла Мар­цел­ли­на на речь Лупа на заседа­нии в декаб­ре 57 г. В част­но­сти, Луп сде­лал два заяв­ле­ния, кото­рые Мар­цел­лин, оче­вид­но, не смог оста­вить без отве­та. Луп упо­мя­нул об отсут­ст­ву­ю­щем Пом­пее (ex­pos­tu­la­tio­nes cum ab­sen­te Pom­peio); кро­ме того, новый три­бун опро­мет­чи­во заявил, что зна­ет отно­ше­ние сена­та к его речи, исхо­дя из его мол­ча­ния и преж­них спо­ров о зако­но­про­ек­те Цеза­ря (Ex su­pe­rio­rum tem­po­rum con­vic­ciis, et ex prae­sen­ti si­len­tio, quid se­na­tus sen­ti­ret, se in­tel­le­ge­re di­xit)⁶⁹. Отве­чая Лупу, Мар­цел­лин пря­мо гово­рит, что он (и, по его пред­по­ло­же­ни­ям, все осталь­ные) мол­чал во вре­мя речи Лупа, пото­му что не желал обсуж­дать вопрос о кам­пан­ской зем­ле в отсут­ст­вие Пом­пея. Это знак fi­dei. Пом­пей был заин­те­ре­со­ван в этом деле, так как (1) Луп (како­вы бы ни были его моти­вы) сде­лал несколь­ко напа­док на отсут­ст­ву­ю­ще­го Пом­пея; (2) зако­но­про­ект о кам­пан­ской зем­ле был про­ведён Цеза­рем при актив­ной под­держ­ке Пом­пея и отча­сти наце­лен на обес­пе­че­ние вете­ра­нов послед­не­го; (3) Пом­пей был выдаю­щим­ся дея­те­лем и заслу­жи­вал осо­бо­го ува­же­ния. Когда Мар­цел­лин доб­ро­воль­но поза­бо­тил­ся о том, чтобы учесть пра­ва отсут­ст­ву­ю­ще­го Пом­пея при рас­смот­ре­нии в сена­те вопро­са, кото­рый его касал­ся, его посту­пок в дан­ном вопро­се был мораль­ным, а не поли­ти­че­ским. Мар­цел­лин сле­до­вал соб­ст­вен­ным поли­ти­че­ским кур­сом. Как отме­ча­ет Эрих Грю­эн, с.116 враж­деб­ность Мар­цел­ли­на к Кло­дию (о кото­рой свиде­тель­ст­ву­ет под­держ­ка, ока­зан­ная им в сена­те тем, кто высту­пал за судеб­ное пре­сле­до­ва­ние три­бу­на-пат­ри­ция) вряд ли мог­ла быть про­дик­то­ва­на Пом­пе­ем, так как упо­ми­на­ет­ся и о про­ти­во­дей­ст­вии Мар­цел­ли­на пла­нам три­ум­ви­ров: если Пом­пей дей­ст­ви­тель­но рас­счи­ты­вал на назна­че­ние в Еги­пет, то Мар­цел­лин раз­ру­шил его надеж­ды⁷⁰.

Когда Мар­цел­лин, как избран­ный кон­сул, под­нял этот вопрос по соб­ст­вен­ной воле, это ста­ло выдаю­щим­ся свиде­тель­ст­вом его fi­dei. Таким обра­зом, он счи­тал, что его дей­ст­вия или без­дей­ст­вие в этом слу­чае отра­жа­ют­ся на его служ­бе обще­ст­вен­ным инте­ре­сам (то есть, e re pub­li­ca fi­de­que sua, как упо­ми­на­лось выше). Он явно пони­мал, что стар­ший маги­ст­рат обя­зан обес­пе­чить эффек­тив­ное функ­ци­о­ни­ро­ва­ние сена­та. Сенат, кото­рым эффек­тив­но руко­во­дят, дол­жен доби­вать­ся согла­сия, преж­де чем что-либо пред­при­ни­мать. Одна­ко ино­гда согла­сия труд­но достичь, а ино­гда оно дости­га­ет­ся не на одном-един­ст­вен­ном заседа­нии, а с тече­ни­ем вре­ме­ни. Раз­но­гла­сия были нор­маль­ной частью про­цес­са. Обыч­но пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий маги­ст­рат пред­ла­гал выска­зать суж­де­ния (sen­ten­tiae) мно­гим сена­то­рам. Но было важ­но уде­лить осо­бое вни­ма­ние отдель­ным голо­сам, кото­рые неред­ко зна­чи­ли боль­ше дру­гих из-за их «веса» и выдаю­ще­го­ся поло­же­ния⁷¹.

Обыч­но мы при­рав­ни­ва­ем в этом кон­тек­сте «вес» про­сто к ран­гу и стар­шин­ству. Это вызва­но тем, что высту­па­ли обыч­но кон­су­лы или кон­су­ля­ры⁷². Деба­ты о сто­рон­ни­ках Кати­ли­ны свиде­тель­ст­ву­ют о том, что так обсто­я­ло дело не все­гда. Ни Цезарь, ни Катон не достиг­ли кон­суль­ства. Катон был сена­то­ром менее двух лет. Но их с.117 речи счи­та­лись самы­ми важ­ны­ми из про­из­не­сён­ных, а речь Като­на — самой убеди­тель­ной⁷³. Это свиде­тель­ство очень важ­но, так как оно пока­зы­ва­ет, что исход дела реши­ла сила крас­но­ре­чия и аргу­мен­та­ции Като­на, а не его фак­ти­че­ский ранг. Поэто­му реше­ние, при­ня­тое отно­си­тель­но сто­рон­ни­ков Кати­ли­ны, не было зара­нее пред­опре­де­ле­но согла­ше­ни­ем, но явно ста­ло резуль­та­том поли­ти­че­ско­го про­цес­са в сена­те (то есть, откры­той и бес­при­страст­ной дис­кус­сии). Даже Цезарь счёл это реше­ние леги­тим­ным, хоть и не смог отсто­ять свою точ­ку зре­ния.

Рас­смат­ри­вая совре­мен­ную тео­рию пуб­лич­ной сфе­ры, социо­лог Майкл Эдвардс обра­ща­ет вни­ма­ние на цен­ность, кото­рую «диа­ло­го­вая поли­ти­ка» может иметь для демо­кра­ти­че­ско­го само­управ­ле­ния. Эдвардс опре­де­ля­ет диа­ло­го­вую поли­ти­ку про­сто как «пря­мую, сове­ща­тель­ную или коопе­ра­тив­ную демо­кра­тию»; в эту кате­го­рию, види­мо, вхо­дит дея­тель­ность в рим­ском сена­те, как и на народ­ных собра­ни­ях. Эдвардс счи­та­ет диа­ло­го­вую поли­ти­ку прак­ти­че­ски необ­хо­ди­мым усло­ви­ем для граж­дан­ско­го обще­ства. «Диа­ло­го­вая поли­ти­ка», — утвер­жда­ет Эдвардс, — даёт воз­мож­ность (быть может, един­ст­вен­ную, по его мне­нию) «достичь леги­тим­но­го нор­ма­тив­но­го согла­сия по пово­ду мно­же­ства инте­ре­сов и пози­ций при усло­вии выпол­не­ния опре­де­лён­ных усло­вий: в част­но­сти, равен­ство голо­сов и досту­па и мини­мум цен­зу­ры, чтобы инфор­ма­ция, име­ю­щая отно­ше­ние к делу, была доступ­на всем». Диа­ло­го­вые вза­им­ные уступ­ки на обще­ст­вен­ной сцене жиз­нен­но важ­ны для граж­дан­ско­го обще­ства, соглас­но Эдвард­су, так как «поли­ти­ка не может быть спра­вед­ли­вой, если в про­цес­се, в кото­ром все дей­ст­ву­ю­щие лица согла­ша­ют­ся сотруд­ни­чать для дости­же­ния реше­ния, не пред­став­лен пол­ный спектр мне­ний и инте­ре­сов»⁷⁴.

с.118 Хотя Эдвардс име­ет в виду мир совре­мен­ной демо­кра­тии и пред­ста­ви­тель­но­го управ­ле­ния, я бы ска­зал, что рим­ская поли­ти­ка (несо­мнен­но — в сена­те, воз­мож­но, — в неко­то­рых народ­ных собра­ни­ях) была диа­ло­го­вой при­мер­но в этом же смыс­ле. Как идео­ло­ги­че­ские, так и прак­ти­че­ские аспек­ты рим­ской рес­пуб­ли­кан­ской поли­ти­че­ской дея­тель­но­сти исто­ри­че­ски вра­ща­лись вокруг основ­ных вопро­сов досту­па, равен­ства и спра­вед­ли­во­сти⁷⁵. Это были вопро­сы pub­li­cae fi­dei. Пред­по­ла­га­лось, что сенат обес­пе­чи­ва­ет иде­аль­ную пло­щад­ку для широ­ко­мас­штаб­но­го обме­на мне­ни­я­ми по пово­ду государ­ст­вен­ных дел, осо­бен­но самых важ­ных. Счи­та­лось, что любое неоправ­дан­ное затруд­не­ние это­го про­цес­са (или прав­до­по­доб­ное заяв­ле­ние о его неоправ­дан­ном затруд­не­нии) лиша­ет про­цесс при­ня­тия реше­ний леги­тим­но­сти. С идео­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния, пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий маги­ст­рат (обыч­но кон­сул или три­бун) обя­зан был обес­пе­чить, чтобы обще­ст­вен­ные инте­ре­сы соблюда­лись и чтобы ни один чело­век или груп­па, под­ни­маю­щие важ­ные вопро­сы, не были неспра­вед­ли­во лише­ны голо­са. Испол­не­ние этой обя­зан­но­сти неиз­беж­но вызы­ва­ло раз­но­гла­сия, учи­ты­вая, что очень мно­гое оста­ва­лось на усмот­ре­ние пред­седа­тель­ст­ву­ю­ще­го маги­ст­ра­та. Он обыч­но решал, какой вопрос будет обсуж­дать­ся⁷⁶, како­му ора­то­ру пре­до­ста­вить сло­во и когда объ­явить голо­со­ва­ние (и объ­яв­лять ли его) по како­му-то вопро­су в состя­за­тель­ной поли­ти­че­ской обста­нов­ке, с.119 часто измен­чи­вой и пол­ной спо­ров. Таким обра­зом, он осу­ществлял изби­ра­тель­ную цен­зу­ру слу­ша­ний, что лишь уве­ли­чи­ва­ло важ­ность дове­рия к его fi­dei. (Рим­ская эли­та согла­си­лась бы с утвер­жде­ни­ем Эдвард­са, что в ходе диа­ло­га в обще­ст­вен­ной сфе­ре цен­зу­ра долж­на быть мини­маль­ной. Но кон­крет­ное напол­не­ние это­го прин­ци­па в задан­ной ситу­а­ции — или в сена­те, в про­ти­во­по­лож­ность народ­но­му собра­нию, — мог­ло вызы­вать спо­ры)⁷⁷.

Пред­седа­тель­ст­ву­ю­щий маги­ст­рат неиз­беж­но дол­жен был по-раз­но­му тол­ко­вать свои обя­зан­но­сти в ходе деба­тов (в зави­си­мо­сти от обсуж­дае­мых вопро­сов), и это озна­ча­ло, что при опре­де­ле­нии рамок сенат­ской повест­ки дня он мог быть ино­гда более, а ино­гда — менее гиб­ким (как мы виде­ли выше, в свя­зи с деба­та­ми по Егип­ту). Ему было крайне важ­но выглядеть доста­точ­но спра­вед­ли­вым и бес­при­страст­ным. Конеч­но, это не озна­ча­ет, что он не дол­жен был иметь соб­ст­вен­ных поли­ти­че­ских взглядов — никто это­го не ожи­дал. Но на прак­ти­ке это озна­ча­ло, что маги­ст­рат дол­жен быть готов к реши­тель­ным мерам (в рам­ках кон­сти­ту­ции), необ­хо­ди­мым для обес­пе­че­ния сба­лан­си­ро­ван­но­го про­цес­са: это была pub­li­ca fi­des. Цице­рон был очень высо­ко­го мне­ния о Мар­цел­лине как кон­су­ле, несмот­ря на то, что Мар­цел­лин не под­дер­жи­вал Лен­ту­ла Спин­те­ра, кан­дида­та Цице­ро­на в еги­пет­ском деле⁷⁸. Цице­рон, види­мо, имел в виду чест­ность Мар­цел­ли­на, хотя они и рас­хо­ди­лись в вопро­се о Егип­те. В речи «За Сестия» (28) Цице­рон под­ра­зу­ме­ва­ет, что рес­пуб­ли­ка — по необ­хо­ди­мо­сти или нет — с.120 име­ет пра­во пола­гать­ся на fi­dem кон­су­лов во вре­мя кри­зи­са (опи­сы­вае­мый им кри­зис был свя­зан с угро­зой его лич­ной без­опас­но­сти со сто­ро­ны Кло­дия в 58 г.): de con­su­li­bus lo­quor, quo­rum fi­de res pub­li­ca ni­ti de­buit.

При­ме­ча­тель­но, что Мар­цел­лин не попы­тал­ся исполь­зо­вать свой авто­ри­тет, чтобы отго­во­рить Лупа от про­стран­но­го выступ­ле­ния по пово­ду непроч­но­го зако­на о кам­пан­ской зем­ле, и не пре­рвал его. Это ещё один при­знак fi­dei Мар­цел­ли­на. Лупа выслу­ша­ли в тишине, хотя Мар­цел­лин ясно дал понять, что он, как и осталь­ные, не одоб­ря­ет эту тему. По мно­гим при­чи­нам вопрос о кам­пан­ской зем­ле до сих пор вызы­вал силь­ные стра­сти. Этот момент явно был не иде­аль­ным для дости­же­ния согла­сия. Если бы соб­ст­вен­ное пред­став­ле­ние Лупа о при­ли­чи­ях не удер­жа­ло бы его в послед­нюю мину­ту от объ­яв­ле­ния голо­со­ва­ния, то Мар­цел­лин — судя по его сло­вам, обра­щён­ным к три­бу­ну, — мог бы выска­зать воз­ра­же­ние. Когда Луп заявил, что зна­ет мыс­ли сена­та, хотя разум­но и не стал объ­яв­лять голо­со­ва­ние, он близ­ко подо­шёл к утвер­жде­нию о суще­ст­во­ва­нии согла­сия по пово­ду отме­ны дей­ст­ву­ю­ще­го зако­на, хотя его не было. Ни для кого не явля­лось сек­ре­том, что сенат не одоб­рял кам­пан­ский закон — исто­ри­че­ски сенат почти все­гда про­ти­во­дей­ст­во­вал мерам по пере­рас­пре­де­ле­нию зем­ли. Но актив­ное сопро­тив­ле­ние дей­ст­ву­ю­ще­му зако­ну (при­чём сена­то­ры и маги­ст­ра­ты ранее вынуж­де­ны были при­сяг­нуть, что ста­нут его соблюдать⁷⁹) — это был уже дру­гой вопрос. Кро­ме того, Луп выска­зал обли­чи­тель­ные заме­ча­ния в адрес Пом­пея (ex­pos­tu­la­tio­nes, что бы это ни было), на кото­рые Пом­пей явно имел пра­во отве­тить. Воз­мож­но, имен­но это, преж­де все­го, и под­толк­ну­ло избран­но­го кон­су­ла к дей­ст­ви­ям. Мар­цел­ли­ну при­шлось напом­нить сена­ту, что на кону сто­ит несколь­ко жиз­нен­но важ­ных прин­ци­пов, и он сде­лал с.121 это, не вызы­вая зло­бы и не разду­вая чрез­мер­но про­бле­му. Он не напа­дал на Лупа (то есть, не ста­вил под вопрос его fi­dem), а Луп, по-види­мо­му, не был оскорб­лён и не поте­рял лицо (судя по тек­сту Цице­ро­на) вслед­ст­вие пре­до­сте­ре­гаю­ще­го упрё­ка избран­но­го кон­су­ла. Оче­вид­но, он при­нял этот упрёк, так как отве­тил, как поло­же­но, стан­дарт­ной фра­зой о том, что боль­ше не задер­жи­ва­ет сенат (Tum il­le se se­na­tum ne­ga­vit te­ne­re)⁸⁰.

Пожа­луй, Мар­цел­лин про­яв­ля­ет fi­dem и в сле­дую­щей части тек­ста (QF. II. 1. 2). Три­бун Раци­лий под­нял­ся и начал обсуж­де­ние пла­ни­ро­вав­ше­го­ся судеб­но­го обви­не­ния быв­ше­го три­бу­на Кло­дия, закля­то­го вра­га Цице­ро­на⁸¹. Рас­смат­ри­ва­лось поста­нов­ле­ние отно­си­тель­но сро­ков и после­до­ва­тель­но­сти выбо­ров и судеб­ных слу­ша­ний. Если бы выбо­ры эди­лов состо­я­лись рань­ше, чем суд над Кло­ди­ем по обви­не­нию в наси­лии (vis), кото­рое выдви­нул про­тив него Милон, и если бы Кло­дий был избран на эту долж­ность, то полу­чил бы имму­ни­тет от судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния⁸². Когда Раци­лий пред­ло­жил Мар­цел­ли­ну выска­зать мне­ние (sen­ten­tia), тот про­из­нёс убеди­тель­ную речь, в кото­рой высту­пил за при­о­ри­тет судов перед выбо­ра­ми и заявил, что вся­кий, кто станет пре­пят­ст­во­вать судам, будет счи­тать­ся дей­ст­ву­ю­щим про­тив государ­ства (eum contra rem­pub­li­cam es­se fac­tu­rum). Конеч­но, ожи­да­лось, что это мне­ние станет решаю­щим. Мар­цел­лин осно­вы­вал своё мне­ние на pub­li­ca fi­de. То есть, в длин­ной речи он поста­рал­ся пока­зать, что сена­ту (сре­ди про­че­го) важ­но с.122 не выглядеть некоррект­ным. Ибо если бы выбо­ры состо­я­лись до судов, то обще­ст­вен­ность, ско­рее все­го, сочла бы, что систе­ма под­та­со­ва­на ради част­ной выго­ды скан­даль­но извест­но­го и недо­стой­но­го поли­ти­ка и его дру­зей — людей, пре­сле­дую­щих лишь свои соб­ст­вен­ные цели.

Соглас­но прото­ко­лу, судей по жре­бию обыч­но отби­ра­ли кве­сто­ры, но 5 декаб­ря кве­сто­ры сло­жи­ли пол­но­мо­чия, поэто­му Мар­цел­лин пред­ло­жил, чтобы жре­бий тянул город­ской пре­тор. Тиррел и Пёр­сер отме­ча­ют, что это пред­ло­же­ние избран­но­го кон­су­ла, види­мо, было лишь фор­маль­ным и тех­ни­че­ски для его вне­се­ния даже не тре­бо­ва­лось вме­ша­тель­ства Мар­цел­ли­на⁸³. По их мне­нию, он мог решить сыг­рать столь важ­ную роль в этом деле лишь по одной при­чине — его сле­до­ва­ло решить без «ненад­ле­жа­щих задер­жек»⁸⁴. Таким обра­зом, пред­став­ля­ет­ся, что Мар­цел­лин, отве­чая Раци­лию, созна­тель­но не огра­ни­чил­ся про­стым изло­же­ни­ем сво­его мне­ния о при­о­ри­те­те судов перед выбо­ра­ми, так как счи­тал этот вопрос крайне важ­ным. Поэто­му он серь­ёз­но (gra­vi­ter) гово­рил о зна­че­нии тех­ни­че­ско­го вопро­са для насущ­ных инте­ре­сов государ­ства вооб­ще. Будучи избран­ным кон­су­лом, он нёс ответ­ст­вен­ность (в сво­их соб­ст­вен­ных гла­зах, я бы ска­зал, а не про­сто пото­му, что систе­ма так работа­ла: систе­мы не работа­ют сами по себе) за то, чтобы вести сенат по той доро­ге, кото­рую счи­тал наи­бо­лее полез­ной для обще­ст­вен­но­го бла­га. Таким обра­зом, его пред­ло­же­ние отно­си­тель­но судеб­но­го пре­сле­до­ва­ния Кло­дия может рас­смат­ри­вать­ся как ещё один при­знак его fi­dei.

с.123 В послед­ние неде­ли года fi­dei избран­ных маги­ст­ра­тов в Риме часто при­да­ва­ли осо­бое зна­че­ние. К это­му вре­ме­ни кон­су­лы 57 г., веро­ят­но, уже отпра­ви­лись в свои про­вин­ции и отсут­ст­во­ва­ли в Риме, хотя источ­ни­ки и не сооб­ща­ют об этом впря­мую. Ясно лишь, что в декаб­ре они не при­сут­ст­во­ва­ли в сена­те⁸⁵. Поэто­му, хотя Мар­цел­лин и его кол­ле­га фор­маль­но ещё не зани­ма­ли долж­но­сти, фак­ти­че­ски они были стар­ши­ми маги­ст­ра­та­ми. Пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным, что их так рас­смат­ри­ва­ли. Эди­лы и кве­сто­ры на 57 г.^[18] ещё не были избра­ны. Это поли­ти­че­ское и инсти­ту­цио­наль­ное «меж­ду­цар­ст­вие» на несколь­ких уров­нях было порож­де­но как поли­ти­че­ским кален­да­рём, так и систе­мой: посколь­ку она поз­во­ля­ла при­бе­гать к раз­лич­ным мето­дам обструк­ции (часто — рели­ги­оз­ные воз­ра­же­ния), она вынуж­ден­но допус­ка­ла гиб­кость в назна­че­нии сро­ка для выбо­ров и дру­гих меро­при­я­тий. Дей­ст­ви­тель­но, Дион Кас­сий пря­мо сооб­ща­ет, что в эпо­ху Рес­пуб­ли­ки избран­ные маги­ст­ра­ты име­ли пра­во изда­вать заяв­ле­ния и выпол­нять неко­то­рые дру­гие функ­ции сво­ей долж­но­сти до закон­но­го вступ­ле­ния в неё⁸⁶. Одна­ко из его тек­ста ясно, что вли­я­ние, кото­рым обла­да­ли избран­ные маги­ст­ра­ты в тече­ние доволь­но крат­ко­го вре­ме­ни до вступ­ле­ния в долж­ность, до неко­то­рой сте­пе­ни зави­се­ло от их субъ­ек­тив­ной реши­мо­сти. Он утвер­жда­ет, что в кон­це декаб­ря 50 г. избран­ные кон­су­лы Лен­тул и Мар­целл исполь­зо­ва­ли вли­я­ние десиг­на­тов, кото­рое счи­та­ли по пра­ву сво­им, чтобы ещё раз под­твер­дить назна­че­ние Пом­пея «вер­хов­ным коман­дую­щим для защи­ты Ита­лии (про­тив Цеза­ря)», кото­рое несколь­ки­ми дня­ми ранее неза­кон­но совер­шил Гай Мар­целл, кон­сул 50 г. (сам Дион Кас­сий пишет здесь, что воен­ное коман­до­ва­ние леги­о­на­ми, кото­рое Мар­целл вру­чил Пом­пею, с.124 тре­бо­ва­ло одоб­ре­ния сена­та и наро­да⁸⁷). Таким обра­зом, это глу­бо­ко неод­но­знач­ное, непред­ска­зу­е­мое (и, види­мо, мно­го­лет­нее) поло­же­ние, воз­ни­кав­шее в кон­це каж­до­го года, мог­ло лишь под­черк­нуть важ­ность fi­dei для под­дер­жа­ния нор­маль­но­го поряд­ка в усло­ви­ях, когда на поли­ти­че­ской сцене фор­маль­но не было стар­ших маги­ст­ра­тов.

Наси­лие в сена­те в декаб­ре 57 г.

Завер­ше­ние это­го заседа­ния сена­та опи­са­но в QF. II. 1. 3. Оно цен­но тем, что демон­стри­ру­ет срав­ни­тель­ную уяз­ви­мость (по край­ней мере, в этот пери­од) сенат­ской про­цеду­ры для физи­че­ско­го запу­ги­ва­ния. Пред­ло­же­ние Мар­цел­ли­на о при­о­ри­те­те судов перед выбо­ра­ми под­дер­жал сам Цице­рон (когда Раци­лий дал ему сло­во), а затем три­бун Анти­стий Вет. Пока сена­то­ры выра­жа­ли одоб­ре­ние пред­ло­же­ни­ям Анти­стия, сло­во было пре­до­став­ле­но Кло­дию. Он ярост­но набро­сил­ся на Раци­лия с обви­не­ни­я­ми в том, что три­бун оскор­бил его сво­ей дер­зо­стью (a Ra­ci­lio se con­tu­ma­ci­ter inur­ba­ne­que ve­xa­tum). У Кло­дия был отряд сто­рон­ни­ков, наблюдав­ший за заседа­ни­ем с Гре­ко­ста­са⁸⁸ и с лест­ни­цы, веду­щей в зда­ние сена­та. По сиг­на­лу или нет, но эта груп­па наблюда­те­лей под­ня­ла страш­ный крик⁸⁹. Цице­рон решил, что это сиг­нал к напа­де­нию на дру­зей Мило­на. Дру­гие, види­мо, почув­ст­во­ва­ли то же самое, ибо, когда воз­ник­ла угро­за с.125 напа­де­ния на сена­то­ров, они вне­зап­но разо­шлись и рас­се­я­лись. Цице­рон пря­мо утвер­жда­ет, что заседа­ние закон­чи­лось имен­но из-за стра­ха (Eo me­tu iniec­to, re­pen­te mag­na que­ri­mo­nia om­nium, dis­ces­si­mus^[19]). Таким обра­зом, окон­ча­ние заседа­ния ока­за­лось непред­виден­ным и, оче­вид­но, неза­пла­ни­ро­ван­ным — в резуль­та­те физи­че­ско­го устра­ше­ния сена­то­ров, явно­го нару­ше­ния fi­dei и обу­слов­лен­но­го этой угро­зой их стра­ха за соб­ст­вен­ную без­опас­ность. Здесь важ­но отме­тить сле­дую­щее: (1) чтобы обсуж­де­ние в сена­те про­ис­хо­ди­ло дей­ст­ви­тель­но сво­бод­но, он дол­жен быть физи­че­ски защи­щён от агрес­сии и угроз (Цезарь под­чёр­ки­ва­ет это в BC. I. 2); (2) страх может нане­сти оче­вид­ный вред дове­рию⁹⁰.

Pub­li­ca fi­des в деба­тах о еги­пет­ском вопро­се в янва­ре 56 г.

Если маги­ст­ра­ты и ора­то­ры в сена­те или в дру­гих обще­ст­вен­ных местах вели себя (или выгляде­ли) про­сто как кли­ен­ты таких людей, как Пом­пей или Цезарь (см. при­ме­ча­ние выше о жела­нии Цице­ро­на, чтобы мне­ние (sen­ten­tia), кото­рое он соби­ра­ет­ся выска­зать в сена­те, не выгляде­ло как про­дик­то­ван­ное Пом­пе­ем), то дове­рие к их pub­li­cae fi­dei неиз­беж­но стра­да­ло — и, сле­до­ва­тель­но, любые их заяв­ле­ния, явно или скры­то осно­ван­ные на pub­li­ca fi­de, долж­ны были вызы­вать сомне­ния (ниже я пока­жу, что одна из мыс­лей Цеза­ря в нача­ле «Граж­дан­ской вой­ны» заклю­ча­ет­ся в том, что его про­тив­ни­ки дей­ст­ву­ют про­сто как рупо­ры Пом­пея)⁹¹. В янва­ре 56 г. три­бун Луп внёс в сена­те пред­ло­же­ние, с.126 кото­рое угро­жа­ло тем, что вос­ста­нов­ле­ние Пто­ле­мея Авле­та на еги­пет­ском троне будет пору­че­но Пом­пею, а кан­дида­ту­ру Лен­ту­ла Спин­те­ра, дру­га Цице­ро­на, обой­дут⁹². Посту­пок Лупа выглядел спор­ным и необыч­ным (no­va), но не пред­при­ни­ма­лось ника­ких попы­ток заста­вить его замол­чать, тогда как три­бу­нам, попы­тав­шим­ся 1 янва­ря 49 г. поста­вить на голо­со­ва­ние в сена­те пред­ло­же­ния Цеза­ря, вооб­ще не поз­во­ли­ли это­го сде­лать.

Поэто­му сто­ит крат­ко рас­смот­реть обсто­я­тель­ства, окру­жав­шие неисто­вую дея­тель­ность Лупа в сена­те в дан­ном слу­чае. На повест­ке дня сто­я­ло не толь­ко пред­ло­же­ние Лупа о назна­че­нии Пом­пея. Сход­ное пред­ло­же­ние было вне­се­но дру­гим три­бу­ном, Кани­ни­ем⁹³. Как и в слу­чае с заседа­ни­ем сена­та в декаб­ре 57 г., иссле­до­ва­те­ли почти еди­но­глас­но опи­сы­ва­ют Лупа в янва­ре и фев­ра­ле 56 г. как неко­е­го аген­та Пом­пея⁹⁴. Одна­ко я бы ска­зал, что Луп и здесь дей­ст­во­вал неза­ви­си­мо, вопре­ки види­мо­сти. Цице­рон не свя­зы­ва­ет его напря­мую с инте­ре­са­ми Пом­пея как тако­вы­ми или даже с его дру­зья­ми (то есть, на сло­вах или как-либо ещё Цице­рон не объ­еди­ня­ет Лупа с кем-либо из сена­то­ров, извест­ных ему как дру­зья (ami­ci) или близ­кие (ne­ces­sa­rii) Пом­пея). Он не согла­ша­ет­ся с Лупом, но не ста­вит под сомне­ние его fi­dem, и его текст не пред­по­ла­га­ет мол­ча­ли­во­го согла­сия с.127 меж­ду ним и его адре­са­том Лен­ту­лом в том, что Луп может дей­ст­во­вать как член кли­ки Пом­пея или в её инте­ре­сах, хотя он упо­ми­на­ет эту кли­ку в пись­мах.

Пред­по­ла­гае­мый инте­рес Пом­пея к тому, чтобы занять место Спин­те­ра, — это при­чи­на того, что в сенат­ских деба­тах по это­му вопро­су такое зна­че­ние име­ла про­бле­ма pub­li­cae fi­dei. Сенат уже при­нял реше­ние о назна­че­нии Спин­те­ра (см. ниже). Одна­ко три­бун Гай Катон недав­но пред­ста­вил и — вопре­ки тра­ди­ции, тре­бо­вав­шей согла­сия сена­та, — опуб­ли­ко­вал ора­кул Сивил­лы, кото­рый, по-види­мо­му, запре­щал при­ме­нять воен­ную силу при вос­ста­нов­ле­нии Пто­ле­мея⁹⁵. Моти­вы Като­на неиз­вест­ны, но его посту­пок, во-пер­вых, нару­шил често­лю­би­вые пла­ны Лен­ту­ла Спин­те­ра и, во-вто­рых, открыл шлю­зы для мно­же­ства пред­ло­же­ний о том, кто имен­но и как имен­но дол­жен вер­нуть Авле­ту еги­пет­ский цар­ский пре­стол (подроб­но­сти нас не каса­ют­ся). Мно­гие счи­та­ли, что Пом­пей ведёт заку­лис­ные интри­ги, чтобы полу­чить это пору­че­ние. Одна­ко в суще­ст­ву­ю­щих обсто­я­тель­ствах друж­ба (ami­ci­tia) со Спин­те­ром вынуж­да­ла его пуб­лич­но под­дер­жи­вать послед­не­го. Вне зави­си­мо­сти от ора­ку­ла, не появи­лось ника­ких мате­ри­аль­ных фак­тов, кото­рые лиши­ли бы Спин­те­ра как пред­ста­ви­те­ля государ­ства пра­ва выпол­нить зада­ние, кото­рое сенат ранее ему пору­чил (фор­маль­но Спин­тер всё рав­но мог отпра­вить­ся в Еги­пет без армии). Поэто­му если бы Пом­пей не под­дер­жал при­тя­за­ния Спин­те­ра, это, веро­ят­но, было бы сочте­но нару­ше­ни­ем как обще­ст­вен­ной (pub­li­cae), так и част­ной fi­dei. (Прав­да, если бы Пом­пей решил теперь поме­шать Спин­те­ру на осно­ва­нии pub­li­cae fi­dei, то в каче­стве обос­но­ва­ния мог сослать­ся на ора­кул, но такое обра­ще­ние с дру­гом счи­та­лось бы нечест­ным и, кро­ме того, не отве­чаю­щим pub­li­cae fi­dei, так как Пом­пей дол­жен был от это­го выиг­рать). 13 янва­ря 56 г. Цице­рон отпра­вил с.128 Спин­те­ру (кото­рый нахо­дил­ся на пути в свою про­вин­цию) пись­мо, чтобы сооб­щить ему о труд­но­стях, окру­жаю­щих его еги­пет­ское пору­че­ние, и путях их раз­ре­ше­ния (Fam. I. 1. 4):

В этом пас­са­же Цице­рон объ­яс­ня­ет, что его мне­ние в дан­ном кон­крет­ном спо­ре име­ет мень­ший вес, так как он счи­та­ет­ся поли­ти­че­ским долж­ни­ком Лен­ту­ла Спин­те­ра (ибо Спин­тер в своё кон­суль­ство мно­гое сде­лал для воз­вра­ще­ния Цице­ро­на из изгна­ния), поэто­му его суж­де­ние (sen­ten­tia) может пока­зать­ся не вполне бес­при­страст­ным и не вполне отве­чаю­щим инте­ре­сам государ­ства⁹⁶. Такое поведе­ние под­твер­жда­ет ту идео­ло­гию, кото­рую мы ранее виде­ли у Вале­рия Мак­си­ма (осо­бен­но II. 2. 1a: cui­us li­men intran­tes abiec­ta pri­va­ta ca­ri­ta­te pub­li­cam in­due­bant^[20]). Сооб­щая эти доволь­но нера­дост­ные вести, Цице­рон одно­вре­мен­но под­твер­жда­ет, что с.129 с его сто­ро­ны под­держ­ка Лен­ту­ла в этом вопро­се — это акт fi­dei, и утвер­жда­ет, что если бы дру­гие сена­то­ры (веро­ят­но, здесь содер­жит­ся намёк на Пом­пея) руко­вод­ст­во­ва­лись fi­de (pub­li­ca), как им сле­до­ва­ло бы посту­пать, то в Еги­пет был бы назна­чен Лен­тул.

Дру­гой аспект еги­пет­ских деба­тов, кото­рый нас пре­иму­ще­ст­вен­но инте­ре­су­ет, — это роль Лупа. Он важен, посколь­ку име­ет зна­че­ние для наше­го про­чте­ния «Граж­дан­ской вой­ны» (I. 1—9). Посколь­ку подав­ле­ние три­бу­нов сто­ит в цен­тре изло­же­ния Цеза­ря, сле­ду­ет ещё раз отме­тить, что три­бу­ны, види­мо, и в тео­рии, и на прак­ти­ке мог­ли при жела­нии очень серь­ёз­но воздей­ст­во­вать на работу сена­та, и это не пред­по­ла­га­ло непре­мен­но ума­ле­ния их fi­dei. Судя по пись­му Цице­ро­на Лен­ту­лу 15 янва­ря 56 г., выступ­ле­ние Лупа в сена­те было неожи­дан­ным: (Fam. I. 2. 2):

Мы видим, что когда подо­шло вре­мя для голо­со­ва­ния по пред­ло­же­нию Гор­тен­зия о том, чтобы Пто­ле­мея вос­ста­но­вил Лен­тул Спин­тер (но без армии), — в поряд­ке, уста­нов­лен­ном кон­су­ла­ми, — Луп потре­бо­вал, чтобы голо­со­ва­ние по его пред­ло­же­нию про­во­ди­лось рань­ше, чем по пред­ло­же­нию Гор­тен­зия, и чтобы имен­но он, а не кон­су­лы, руко­во­ди­ли голо­со­ва­ние сена­та, види­мо, на осно­ва­нии сво­его авто­ри­те­та три­бу­на, а так­же на осно­ва­нии того, что имен­но он, Луп, пер­вым внёс с.130 пред­ло­же­ние о Пом­пее. Лин­тотт утвер­жда­ет, что порядок пред­ло­же­ний опре­де­ля­ли кон­су­лы⁹⁷. Весь текст пись­ма Fam. I. 2 явно под­ра­зу­ме­ва­ет, что так и было. В тек­сте Цице­ро­на Луп изо­бра­жён как чело­век, оспа­ри­ваю­щий пра­во кон­су­лов ото­дви­нуть его пред­ло­же­ние, на том осно­ва­нии, что он явля­ет­ся три­бу­ном и внёс его пер­вым. Но этот пас­саж пред­став­ля­ет труд­но­сти. Тиррелл и Пёр­сер отме­ча­ют, что не очень понят­но, на каком осно­ва­нии Луп при­тя­зал на при­о­ри­тет перед кон­су­ла­ми, хотя его посту­пок не был неза­кон­ным, даже если сенат и счёл его оскор­би­тель­ным (ini­qua et no­va). Обыч­но при­о­ри­тет име­ли пред­ло­же­ния, вне­сён­ные пред­седа­тель­ст­ву­ю­щим маги­ст­ра­том, но (по сло­вам Тирре­ла и Пёр­се­ра) «вопрос в конеч­ном счё­те решал маги­ст­рат, обла­дав­ший наи­боль­шей вла­стью, и это несо­мнен­но был три­бун, так как три­бун имел пра­во оста­но­вить любой доклад (re­la­tio)»⁹⁸. При­мер­но этот идео­ло­ги­че­ский момент Цезарь несколь­ко раз под­чёр­ки­ва­ет в BC. I. 1—7.

Вос­при­я­тие сена­том тре­бо­ва­ния Лупа (по сло­вам Цице­ро­на) как ini­quae et no­vae пред­по­ла­га­ет, что сена­то­ры пыта­лись при­рав­нять его к нару­ше­нию pub­li­cae fi­dei. С их точ­ки зре­ния, это было неспро­во­ци­ро­ван­ное нару­ше­ние пре­ро­га­тив кон­су­лов. Одна­ко сле­ду­ет иметь в виду, что три­бу­ны часто дела­ли и гово­ри­ли непо­пу­ляр­ные в сена­те вещи (как, в сущ­но­сти, мно­гие ора­то­ры). Хотя три­бун в этот пери­од был одно­вре­мен­но чле­ном сена­та, в его обя­зан­но­сти вхо­ди­ло исполь­зо­вать его осо­бую власть по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию, чтобы гаран­ти­ро­вать доступ на поли­ти­че­скую аре­ну отдель­ным лицам и груп­пам, кото­рые в про­тив­ном слу­чае мог­ли быть на неё не допу­ще­ны (и защи­тить своё с.131 соб­ст­вен­ное пра­во это сде­лать). Три­бун, не решав­ший­ся выпол­нить эту обя­зан­ность из-за неже­ла­ния навлечь на себя жёст­кую кри­ти­ку, счи­тал­ся не слиш­ком достой­ным дея­те­лем.

Эрнст Бэди­ан дока­зы­ва­ет, что ini­qua et no­va было не то, что Луп пре­не­брёг обы­ча­ем отда­вать кон­суль­ским докла­дам (re­la­tio­nes) пред­по­чте­ние перед три­бун­ски­ми, но то, что он потре­бо­вал вновь поста­вить свой доклад на обсуж­де­ние на заседа­нии, опи­сан­ном в Fam. I. 2, хотя он уже обсуж­дал­ся на преды­ду­щем заседа­нии, и, более того, рас­смот­реть его меж­ду дву­мя разде­ла­ми кон­суль­ско­го докла­да, дис­кус­сия по кото­ро­му уже нача­лась. Это, по мне­нию Бэди­а­на, дей­ст­ви­тель­но было бы бес­пре­цедент­но, но «невоз­мож­но было заста­вить три­бу­на отсту­пить­ся»⁹⁹. По мне­нию Шэкл­то­на-Бэй­ли, выра­же­ние Цице­ро­на «рань­ше, чем кон­су­лам» (an­te… con­su­les) пред­по­ла­га­ет, что тре­бо­ва­ние Лупа было фор­маль­но обос­но­ва­но, либо пото­му, что его доклад пред­ше­ст­во­вал докла­ду кон­су­лов, либо в силу его три­бун­ских пре­ро­га­тив¹⁰⁰.

Для срав­не­ния с собы­ти­я­ми янва­ря 49 г. здесь важ­нее все­го отме­тить, что даже в ситу­а­ции, кото­рая вызва­ла в сена­те край­нее него­до­ва­ние (eius ora­tio­ni ve­he­men­ter ab om­ni­bus rec­la­ma­tum est), не пред­при­ни­ма­лось ника­ких попы­ток воздей­ст­во­вать на Лупа. Это само по себе было при­зна­ком pub­li­ca fi­des со сто­ро­ны сена­та. В конеч­ном счё­те, никто не усо­мнил­ся в том, что, как три­бун, Луп имел пра­во вме­шать­ся, а пото­му, несмот­ря на вызван­ный им гнев, его посту­пок был кон­сти­ту­ци­он­ным и леги­тим­ным. Цице­рон нигде не наме­ка­ет и не под­ра­зу­ме­ва­ет, что дей­ст­вия Лупа в защи­ту соб­ст­вен­но­го пред­ло­же­ния явля­лись пря­мым нару­ше­ни­ем pub­li­cae fi­dei, хотя выска­зан­ное сена­том неодоб­ре­ние дава­ло ему с.132 воз­мож­ность для ком­мен­та­рия. На самом деле, в этом пись­ме Цице­рон кон­цен­три­ру­ет вни­ма­ние на мораль­ной сла­бо­сти, кото­рую он усмат­ри­ва­ет у боль­шин­ства осталь­ных участ­ни­ков деба­тов, вклю­чая кон­су­лов, но не у Лупа.

Это реше­ние доби­вать­ся кон­тро­ля над про­цес­сом на осно­ва­нии сво­их три­бун­ских прав (види­мо, судя по тек­сту) пред­по­ла­га­ет, что Луп стре­мил­ся защи­тить ско­рее соб­ст­вен­ную fi­dem как три­бу­на, чем инте­ре­сы Пом­пея как тако­вые. Ины­ми сло­ва­ми, более веро­ят­но, что он исполь­зо­вал три­бун­скую власть, чтобы обес­пе­чить пра­виль­ную (с его точ­ки зре­ния) про­цеду­ру рас­смот­ре­ния сво­его пред­ло­же­ния (кото­рое он вполне мог бы напря­мую пред­ста­вить наро­ду, если бы дей­ст­ви­тель­но желал про­ве­сти его силой¹⁰¹). Менее веро­ят­но, что он осо­знан­но зло­употре­бил сво­ей три­бун­ской вла­стью в соот­вет­ст­вии с част­ной дого­во­рён­но­стью с Пом­пе­ем, чтобы добить­ся цели, неза­ви­си­мо от того, была ли эта цель полез­на или вред­на для Рима. Отча­сти моти­ва­ция Лупа может быть свя­за­на с дол­гим спо­ром его кол­ле­ги Кани­ния с кон­су­лом Лен­ту­лом Мар­цел­ли­ном нака­нуне (см. выше). Воз­мож­но, Луп чув­ст­во­вал, что если он не суме­ет доста­точ­но реши­тель­но защи­щать своё пред­ло­же­ние после того, как Кани­ний явно насто­ял на сво­их три­бун­ских пре­ро­га­ти­вах, то по срав­не­нию с ним он пока­жет­ся сла­бым и неис­крен­ним чело­ве­ком. Тиррелл и Пёр­сер пред­по­ла­га­ют, что если под­черк­нуть в тек­сте Pom­peio, то воз­мож­на сле­дую­щая рекон­струк­ция: «Теперь речь идёт о том, — мог бы ска­зать Луп, — кто имен­но дол­жен вос­ста­но­вить Пто­ле­мея без армии? Сена­ту извест­но, что кан­дида­ты — это Лен­тул и Пом­пей. Оба в рав­ной мере име­ют на это пра­во, но Пом­пей явно более вели­кий с.133 чело­век, и обсуж­де­ние его при­тя­за­ний, кото­рые я под­дер­жи­ваю, долж­но иметь при­о­ри­тет перед при­тя­за­ни­я­ми Лен­ту­ла, кото­рые защи­ща­ют неко­то­рые выдаю­щи­е­ся кон­су­ля­ры, а кон­су­лы, соот­вет­ст­вен­но, поста­вят на повест­ку дня в сена­те»¹⁰².

Всё это име­ет зна­че­ние для ана­ли­за заседа­ния сена­та 1 янва­ря 49 г. ввиду того, что Цице­рон не оспа­ри­ва­ет пра­во Лупа участ­во­вать в при­ня­тии реше­ний по вопро­сам внеш­ней поли­ти­ки и о воз­мож­но­сти учреж­де­ния важ­но­го воен­но­го коман­до­ва­ния. С точ­ки зре­ния Цице­ро­на, ini­qua et no­va в дей­ст­ви­ях три­бу­на были лишь фор­маль­ные и про­цедур­ные момен­ты. Тем не менее, Луп не под­верг­ся дур­но­му обра­ще­нию, а три­бу­ны 49 г. — под­верг­лись.

1 янва­ря 49 г. при­ни­ма­лось реше­ние, фор­маль­но гово­ря, не об учреж­де­нии ново­го экс­тра­ор­ди­нар­но­го коман­до­ва­ния, а об уста­нов­ле­нии даты окон­ча­ния пол­но­мо­чий Цеза­ря в Гал­лии (эта дата не упо­ми­на­ет­ся ни в одном источ­ни­ке и, как ука­зал Грю­эн, это, веро­ят­но, свиде­тель­ст­ву­ет о том, что ранее закон не уста­но­вил эту дату)¹⁰³. Для обсуж­де­ния и реше­ния это­го вопро­са сенат был над­ле­жа­щим кон­сти­ту­ци­он­ным собра­ни­ем, хотя и не един­ст­вен­но воз­мож­ным. Тра­ди­ци­он­но иссле­до­ва­те­ли под­чёр­ки­ва­ют юрис­дик­цию сена­та в деле Цеза­ря прак­ти­че­ски как кон­сти­ту­ци­он­ный ман­дат. Напри­мер, в ста­ром изда­нии «Cambrid­ge An­cient His­to­ry» Фрэнк Эдкок утвер­жда­ет, что «в отсут­ст­вие реше­ния наро­да, кото­рое име­ло бы при­о­ри­тет, решать дан­ный вопрос [т. е., о сро­ке окон­ча­ния пол­но­мо­чий], соглас­но кон­сти­ту­ци­он­ной прак­ти­ке, дол­жен был сенат, и если Цезарь отка­зы­вал­ся ему под­чи­нить­ся, то про­ти­во­по­став­лял себя Рес­пуб­ли­ке». Одна­ко с.134 вывод Эдко­ка неяв­но пред­по­ла­га­ет, что в таких вопро­сах все­гда воз­мож­но было вме­ша­тель­ство наро­да. Фер­г­юс Мил­лар недав­но пока­зал, что роль зако­нов (le­ges), при­ня­тых наро­дом для учреж­де­ния важ­ных коман­до­ва­ний в 60-х и 50-гг, была «суще­ст­вен­ной». Грю­эн утвер­жда­ет, что тра­ди­ци­он­ным инсти­ту­том, решав­шим вопро­сы о про­вин­ци­аль­ных назна­че­ни­ях, был сенат, но при­зна­ёт, что «соглас­но дав­но уста­нов­лен­но­му прин­ци­пу», народ (po­pu­lus) имел пра­во «вре­мя от вре­ме­ни» отме­нять реше­ния сена­та. Я пола­гаю, что ого­вор­ка Грю­эна слиш­ком осто­рож­на. Мас­сив свиде­тельств о деба­тах в сена­те 1 янва­ря ука­зы­ва­ет на то, что три­бун, желав­ший актив­но участ­во­вать в сенат­ских дис­кус­си­ях по подоб­но­му вопро­су, не нару­шал сво­их обя­зан­но­стей¹⁰⁴. Мой тезис заклю­ча­ет­ся в том, что явно никто не мог бы ука­зать на пре­цедент, кото­рый непре­мен­но или оче­вид­но поме­шал бы три­бу­нам, зачи­тав­шим сена­ту пись­мо Цеза­ря, немед­лен­но (или почти немед­лен­но) вне­сти в сенат пред­ло­же­ние отно­си­тель­но его обра­ще­ния к это­му орга­ну. Воз­мож­но, Цезарь созна­тель­но рас­счи­ты­вал, что ауди­то­рия это пони­ма­ет, когда начал «Граж­дан­скую вой­ну» зна­чи­мы­ми сло­ва­ми “Lit­te­ris Cae­sa­ris”. Эта пря­мота, воз­мож­но, долж­на была с само­го нача­ла напом­нить ауди­то­рии о том, что пред­ло­же­ния, содер­жа­щи­е­ся в таком пись­ме (то есть, в жиз­нен­но важ­ном пись­ме, дове­рен­ном три­бу­ну), сле­ду­ет обсуж­дать, на их осно­ва­нии делать докла­ды сена­ту и ста­вить их на голо­со­ва­ние (хотя и не обя­за­тель­но всё это делать в один день) — а когда в янва­ре сенат это­го не сде­лал, это ста­ло оче­вид­ным нару­ше­ни­ем pub­li­cae fi­dei.

Под­во­дя итог этой части иссле­до­ва­ния, мож­но ска­зать, что поведе­ние мно­гих участ­ни­ков еги­пет­ской дра­мы в конеч­ном счё­те опре­де­ля­лось с.135 тем, как каж­дый сена­тор истол­ко­вы­вал для себя про­ти­во­ре­чи­вые тре­бо­ва­ния fi­dei. Было оче­вид­но, что сена­тор дол­жен чтить друж­бу. Одна­ко ожи­да­лось так­же, что сена­то­ры долж­ны испы­ты­вать и про­яв­лять пер­во­сте­пен­ную по важ­но­сти заботу о государ­ст­вен­ных инте­ре­сах (как пока­зы­ва­ют рас­смот­рен­ные ранее пас­са­жи Ливия и Вале­рия Мак­си­ма). Тем не менее, не все­гда было оче­вид­но, какой курс сле­ду­ет избрать сена­ту в соот­вет­ст­вии с пред­став­ле­ни­я­ми о fi­de, — так как суще­ст­во­ва­ло мно­же­ство кон­ку­ри­ру­ю­щих при­тя­за­ний, казав­ших­ся убеди­тель­ны­ми, и, кро­ме того, в сена­те име­ла зна­че­ние не един­ст­вен­ная раз­но­вид­ность fi­dei. Прак­ти­че­ски каж­дый до какой-то сте­пе­ни знал каж­до­го (или о каж­дом). Цице­рон был дру­гом как Пом­пея, так и Лен­ту­ла. Но с точ­ки зре­ния Цице­ро­на и Лен­ту­ла, как и дру­гих, боль­ше все­го в этом деле зна­чи­ла имен­но сомни­тель­ная fi­des Пом­пея (как обще­ст­вен­ная, так и част­ная), ибо счи­та­лось, он, как друг Лен­ту­ла, дол­жен был защи­щать досто­ин­ство (dig­ni­tas) послед­не­го. В слу­чае Пом­пея (в отли­чие от мно­гих дру­гих) не было ника­кой неяс­но­сти в вопро­се о том, в чём состо­ит его долг. Ему негде было скрыть­ся — он дол­жен был актив­но под­дер­жи­вать тако­го дру­га, как Лен­тул, при­тя­за­ния кото­ро­го име­ли сто­рон­ни­ков в сена­те (и неко­то­рые закон­ные осно­ва­ния) и кото­рый, как кон­су­ляр и ари­сто­крат, имел, пожа­луй, при­мер­но рав­ный ему ста­тус — хотя и не зна­чи­мость. Но зна­чи­мость накла­ды­ва­ла на чело­ве­ка соб­ст­вен­ные обя­за­тель­ства. У Цице­ро­на были сход­ные обя­за­тель­ства под­дер­жи­вать Лен­ту­ла, но, как мы виде­ли, посколь­ку Лен­тул мно­гое сде­лал для воз­вра­ще­ния Цице­ро­на из изгна­ния, осо­зна­ние этих обя­за­тельств при­ве­ло к сни­же­нию вли­я­ния Цице­ро­на, ибо созда­ва­лось впе­чат­ле­ние, что Цице­рон отда­ёт част­ный долг, а не руко­вод­ст­ву­ет­ся pub­li­ca fi­de. С одной сто­ро­ны, Пом­пей дей­ст­ви­тель­но одна­жды про­из­нёс в сена­те длин­ную речь в защи­ту прав Лен­ту­ла (Fam. I. 1. 2). С дру­гой сто­ро­ны, он отсут­ст­во­вал в сена­те боль­шую часть осталь­но­го вре­ме­ни; таким обра­зом он избе­гал необ­хо­ди­мо­сти высту­пать по еги­пет­ско­му вопро­су, так что его fi­des толь­ко пред­по­ла­га­лась; при этом он не делал ниче­го, чтобы поме­шать с.136 сво­им сто­рон­ни­кам содей­ст­во­вать его (пред­по­ла­гае­мо­му) инте­ре­су к вос­ста­нов­ле­нию Пто­ле­мея (Fam. I. 1. 3). Поэто­му когда Цице­рон завер­ша­ет своё пер­вое посла­ние Лен­ту­лу ком­мен­та­ри­ем, что ника­ких труд­но­стей не было бы, если бы fi­de обла­да­ли те, кто долж­ны ею обла­дать, он, веро­ят­но, наме­кал на Пом­пея (Fam. I. 1. 4)¹⁰⁵.

Логич­но сде­лать вывод, что дове­рие к fi­dei Пом­пея постра­да­ло вслед­ст­вие его дву­смыс­лен­но­го поведе­ния. Цице­рон пишет сво­е­му бра­ту Квин­ту, что Пом­пея откры­то пори­ца­ют в свя­зи с его друж­бой с Лен­ту­лом и его поло­же­ние уже не то, что преж­де (QF. II. 4. 5: et Pom­pei­us nos­ter in ami­ci­tia P. Len­tu­li vi­tu­pe­ra­tur, et her­cu­le non est idem)¹⁰⁶. Как я отме­чал ранее в этом иссле­до­ва­нии, иметь fi­dem и иметь репу­та­цию обла­да­те­ля fi­dei ино­гда озна­ча­ло одно и то же. В дан­ном слу­чае это имен­но так. Чтобы под­дер­жи­вать свою репу­та­цию, необ­хо­ди­мо было счи­тать­ся чело­ве­ком, кото­рый искренне стре­мит­ся жить в соот­вет­ст­вии со сво­и­ми осо­зна­вае­мы­ми обя­за­тель­ства­ми, а в сена­те это озна­ча­ло соблюде­ние pub­li­cae fi­dei. Про­сто сде­лать вид было недо­ста­точ­но. Счи­та­лось, что Пом­пей имен­но дела­ет вид, когда отсут­ст­ву­ет в сена­те и, види­мо, не оста­нав­ли­ва­ет неко­то­рых сво­их дру­зей и сто­рон­ни­ков, и в резуль­та­те постра­да­ла его репу­та­ция (и, сле­до­ва­тель­но fi­des). Инци­ден­ты 57 и 56 гг. свиде­тель­ст­ву­ют так­же о том, как сенат про­яв­лял pub­li­cam fi­dem по отно­ше­нию к пле­бей­ским три­бу­нам, даже когда они дей­ст­во­ва­ли реши­тель­но. Это при­во­дит нас к собы­ти­ям янва­ря 49 г., с учё­том аргу­мен­та­ции Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» отно­си­тель­но того, что сенат нару­шил fi­dem. Послед­ний и очень важ­ный момент, кото­рый необ­хо­ди­мо отме­тить, — это важ­ность с.137 вос­при­я­тия fi­dei для всей дея­тель­но­сти сена­та. Собы­тия кон­ца 57 г. и нача­ла 56 г. в подроб­но­стях под­твер­жда­ют общие утвер­жде­ния Ливия и Вале­рия Мак­си­ма.

Под­ведём крат­кие ито­ги этой гла­вы. В цен­тре её нахо­дит­ся осно­во­по­ла­гаю­щее рим­ское пред­став­ле­ние о том, что дви­жу­щей силой дея­тель­но­сти сена­та все­гда долж­на быть pub­li­ca fi­des. Эта идея хоро­шо выра­же­на в ком­мен­та­рии Вале­рия Мак­си­ма о том, что вхо­дя в сенат, люди откла­ды­ва­ют в сто­ро­ну все част­ные инте­ре­сы и заботят­ся лишь о бла­ге государ­ства (2. 2. 1b). Конеч­но, это идео­ло­ги­че­ское вос­при­я­тие, а не про­дукт исто­ри­че­ско­го ана­ли­за. Но в пись­мах Цице­ро­на середи­ны 50-х гг. мы виде­ли, что pub­li­ca fi­des, по-види­мо­му, дей­ст­ви­тель­но вли­я­ла на реаль­ное поведе­ние людей, высту­пав­ших в сена­те. Мы виде­ли так­же, что на заседа­ни­ях сена­та в декаб­ре 57 г. и янва­ре 56 г., опи­сан­ных для нас Цице­ро­ном, наблюда­ет­ся зна­чи­тель­ное соот­вет­ст­вие меж­ду идео­ло­ги­ей поведе­ния в сена­те (кото­рую, напри­мер, опи­сы­ва­ют Вале­рий Мак­сим и Авл Гел­лий) и реаль­ным поведе­ни­ем в сена­те, так как ряд людей, высту­пав­ших и при­ни­мав­ших реше­ния во вре­мя деба­тов 57/56 гг., види­мо, руко­вод­ст­во­ва­лись fi­de в тех слу­ча­ях, для кото­рых не суще­ст­во­ва­ло чёт­ко­го пре­цеден­та. Точ­но так же из опи­са­ний Цице­ро­на (и при­ведён­но­го Гел­ли­ем ана­ли­за при­чин успе­ха Като­на Цен­зо­ра в деба­тах по Родо­су) оче­вид­но, что вос­при­я­тие fi­dei сена­то­ра мог­ло решаю­щим обра­зом повли­ять на деба­ты в сена­те в том или ином направ­ле­нии.

В этой гла­ве дока­зы­ва­ет­ся так­же, что изо­бра­же­ние собы­тий в сена­те и вокруг него у Цеза­ря в BC. I. 1—6 во мно­гом опи­ра­ет­ся на пред­став­ле­ние о том, что сена­тор дол­жен преж­де все­го забо­тить­ся о pub­li­ca fi­de. Цезарь исхо­дит из того, что его ауди­то­рия смот­рит на вещи имен­но так. Поэто­му он может дока­зы­вать, что, посколь­ку в декаб­ре 50 и янва­ре 49 г. сенат, к несча­стью, усту­пил недоз­во­лен­но­му и неза­кон­но­му дав­ле­нию, pub­li­ca fi­des с.138 была нару­ше­на, пра­ва Цеза­ря и пра­ва три­бу­нов без­осно­ва­тель­но попра­ны, и, сле­до­ва­тель­но, Цезарь имел осно­ва­ния пред­при­нять необыч­ные дей­ст­вия для защи­ты себя само­го и кон­сти­ту­ции.