Процесс весталок в 73 г. до н. э.: суд присяжных или суд понтификов?

с.211 Юриди­че­ская тер­ми­но­ло­гия в сооб­ще­ни­ях источ­ни­ков о суде над вестал­ка­ми в 73 г. до н. э. (в част­но­сти, упо­ми­на­ния о судьях, обви­ни­те­ле и защит­ни­ке) при­ве­ла неко­то­рых иссле­до­ва­те­лей к выво­ду о том, что это дело рас­смат­ри­вал не тра­ди­ци­он­ный суд пон­ти­фи­ков, а суд при­сяж­ных. В ста­тье пред­при­ня­та попыт­ка дока­зать, что в 73 г. до н. э. не суще­ст­во­ва­ло посто­ян­ной судеб­ной комис­сии по делам об инце­сте веста­лок, а учреж­де­ние чрез­вы­чай­но­го суда над ними осо­бым зако­ном мало­ве­ро­ят­но, так как сведе­ния о нем отсут­ст­ву­ют, поли­ти­че­ская обста­нов­ка это­му не спо­соб­ст­во­ва­ла, а ряд кос­вен­ных дан­ных ука­зы­ва­ет на то, что судья­ми в этом деле были пон­ти­фи­ки. Пра­во­вые тер­ми­ны, употреб­ля­е­мые источ­ни­ка­ми, вполне при­ме­ни­мы и в отно­ше­нии жре­че­ско­го суда и име­ют ана­ло­ги в дру­гих рас­ска­зах антич­ных авто­ров о судах над вестал­ка­ми.

Клю­че­вые сло­ва: вестал­ки, пон­ти­фи­ки, инцест, Фабия, Лици­ния, Красс, Кати­ли­на, Анто­ний Ора­тор, Педу­це­ев закон.

---

В 73 г.¹ в Риме состо­ял­ся суд над вестал­ка­ми, обви­нен­ны­ми в нару­ше­нии обе­та цело­муд­рия, и их пред­по­ла­гае­мы­ми соблаз­ни­те­ля­ми. Сведе­ния об этих собы­ти­ях, сохра­нив­ши­е­ся в источ­ни­ках, весь­ма фраг­мен­тар­ны и неод­но­знач­ны. В част­но­сти, оста­ет­ся неяс­ным вопрос о том, какая судеб­ная про­цеду­ра исполь­зо­ва­лась в дан­ном слу­чае. Тра­ди­ци­он­но подоб­ные дела рас­смат­ри­вал суд пон­ти­фи­ков², одна­ко за сорок лет до иссле­ду­е­мых собы­тий был создан иной пре­цедент. После того, как в 114 г. пон­ти­фи­ки осуди­ли лишь одну из трех веста­лок, запо­до­зрен­ных в инце­сте³, Эми­лию, пле­бей­ский три­бун 113 г. Педу­цей про­вел пле­бис­цит о повтор­ном след­ст­вии и суде, кото­рые были пору­че­ны Л. Кас­сию Лон­ги­ну Равил­ле (кон­су­лу 127 г.); и в ито­ге обе обви­ня­е­мые жри­цы, Лици­ния и Мар­ция, были при­го­во­ре­ны к смер­ти⁴. Мно­гие иссле­до­ва­те­ли, осно­вы­ва­ясь глав­ным обра­зом на осо­бен­но­стях тер­ми­но­ло­гии с.212 источ­ни­ков, выска­за­ли мне­ние о том, что в 73 г. обви­не­ние про­тив веста­лок и их соблаз­ни­те­лей тоже рас­смат­ри­ва­ли не пон­ти­фи­ки, а государ­ст­вен­ный суд. Одни из них пола­га­ют, что Педу­це­ев закон учредил посто­ян­ную судеб­ную комис­сию и про­дол­жал дей­ст­во­вать и в 73 г.⁵; дру­гое мне­ние состо­ит в том, что после пре­цеден­та, создан­но­го Педу­це­ем, для рас­смот­ре­ния инце­ста веста­лок вся­кий раз учреж­дал­ся чрез­вы­чай­ный суд⁶. Одна­ко неко­то­рые авто­ры по-преж­не­му при­дер­жи­ва­ют­ся мне­ния о том, что про­цесс 73 г. про­ис­хо­дил перед пон­ти­фи­ка­ми⁷. Пред­став­ля­ет­ся целе­со­об­раз­ным еще раз рас­смот­реть дан­ную про­бле­му и дово­ды обе­их сто­рон.

Об этих собы­ти­ях не сохра­ни­лось ни одно­го связ­но­го рас­ска­за. Дата про­цес­са извест­на бла­го­да­ря Цице­ро­ну (Cat. III. 9), соглас­но кото­ро­му в 63 г. Лен­тул Сура утвер­ждал, что в этом году испол­ня­ет­ся десять лет после оправ­да­ния веста­лок и два­дцать — после пожа­ра на Капи­то­лии. Эту дати­ров­ку под­твер­жда­ет Оро­зий (VI. 3. 1), сооб­щаю­щий, что Кати­ли­на при помо­щи Кату­ла избе­жал осуж­де­ния за соблаз­не­ние вестал­ки в пер­вый год III Мит­ри­да­то­вой вой­ны⁸. Извест­но, что пред­по­ла­гае­мую любов­ни­цу Кати­ли­ны зва­ли Фабия и она при­хо­ди­лась еди­но­утроб­ной сест­рой Терен­ции, жене Цице­ро­на (As­con. 91 C). Вто­рой парой обви­ня­е­мых, по-види­мо­му, были вестал­ка Лици­ния и М. Лици­ний Красс, кото­ро­му уда­лось дока­зать, что его инте­рес к девуш­ке был вызван не любов­ны­ми, а денеж­ны­ми моти­ва­ми (Plut. Crass. 1. 4—5; Inim. Util. 6); прав­да, в источ­ни­ках нет пря­мых сведе­ний о том, в каком году состо­ял­ся их про­цесс, одна­ко извест­но, что в 73 г. была оправ­да­на не одна вестал­ка (post vir­gi­num ab­so­lu­tio­nem [Cic. Cat. III. 9]), а сооб­ще­ний о дру­гих обви­ня­е­мых в дан­ный пери­од нет, поэто­му отне­се­ние дан­но­го дела к 73 г. пред­став­ля­ет­ся наи­бо­лее веро­ят­ным. Лици­нию обви­нил в нару­ше­нии цело­муд­рия некий Пло­тий (Plut. Crass. 1. 4); обви­ни­те­лем Фабии, воз­мож­но, был Кло­дий, так как, соглас­но Плу­тар­ху (Cat. Min. 19. 5), она под­вер­га­лась опас­но­сти вслед­ст­вие его выступ­ле­ний. Одна­ко неиз­вест­но, под­ра­зу­ме­ва­ет­ся ли здесь фор­маль­ное обви­не­ние со сто­ро­ны Кло­дия, или про­сто аги­та­ция на сход­ках; не ясно и то, к како­му вре­ме­ни отно­сит­ся эта его дея­тель­ность⁹. Защит­ни­ком в этом про­цес­се высту­пал М. Пизон, впо­след­ст­вии кон­сул 61 г. (Cic. Brut. 236); одна­ко кто имен­но был его под­за­щит­ным, Цице­рон не уточ­ня­ет¹⁰.

с.213 Иссле­до­ва­те­ли, пола­гаю­щие, что дан­ное дело рас­смат­ри­ва­лось судом при­сяж­ных, ука­зы­ва­ют на ряд обсто­я­тельств, неха­рак­тер­ных для суда пон­ти­фи­ков. Во-пер­вых, соглас­но Плу­тар­ху (Crass. 1. 2), Красс был оправ­дан «судья­ми» (ὑπὸ τῶν δι­κασ­τῶν)¹¹. Во-вто­рых, Пло­тия он назы­ва­ет «обви­ни­те­лем» (διώκων), хотя нет сведе­ний о том, что в суде пон­ти­фи­ков над вестал­ка­ми и их любов­ни­ка­ми участ­во­ва­ли обви­ни­те­ли; сооб­ща­ет­ся лишь о донос­чи­ках (Liv. VIII. 15. 7; Dion. Hal. Ant. Rom. IX. 40. 3; Oros. V. 15. 22; Dio Cass. Fr. 87. 5)¹². Нако­нец, в-третьих, роль Пизо­на в этом деле (Cic. Brut. 236) так­же ука­зы­ва­ет на суд при­сяж­ных, ибо уча­стие защит­ни­ков в суде пон­ти­фи­ков нигде не засвиде­тель­ст­во­ва­но¹³.

Для объ­яс­не­ния дан­ных обсто­я­тельств было выдви­ну­то пред­по­ло­же­ние о том, что Педу­це­ев закон, при­ня­тый в 113 г., имел не экс­тра­ор­ди­нар­ный, а общий харак­тер: он учредил посто­ян­ный порядок или даже посто­ян­ный суд (quaes­tio per­pe­tua) для рас­смот­ре­ния дел об инце­сте веста­лок и оста­вал­ся в силе по мень­шей мере до 73 г.¹⁴ Одна­ко про­тив этой гипо­те­зы уже были выска­за­ны неко­то­рые серь­ез­ные воз­ра­же­ния. Р. Г. Лью­ис отме­ча­ет, что Педу­це­ев закон явно был спе­ци­аль­ной мерой, пред­на­зна­чен­ной для раз­би­ра­тель­ства одно­го кон­крет­но­го дела, а не всех после­дую­щих, ана­ло­гич­ных ему: не слу­чай­но Цице­рон назы­ва­ет суд, учреж­ден­ный этим зако­ном, в одном ряду с дру­ги­ми чрез­вы­чай­ны­ми суда­ми, рас­смат­ри­вав­ши­ми пре­ступ­ле­ния Гости­лия Тубу­ла, кра­жу толоз­ско­го золота и полу­че­ние взя­ток от Югур­ты (Cic. Nat. deor. III. 74). С дру­гой сто­ро­ны, М. Равиц­ца обра­ща­ет вни­ма­ние на сооб­ще­ние Аско­ния о суде, учреж­ден­ном Педу­це­е­вым зако­ном (As­con. 45—46 C): «Из-за како­вой стро­го­сти, когда пле­бей­ский три­бун Секст Педу­цей обви­нил вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка Луция Метел­ла и всю кол­ле­гию пон­ти­фи­ков в выне­се­нии невер­но­го при­го­во­ра об инце­сте веста­лок, ибо осуж­де­на была толь­ко одна Эми­лия, а оправ­да­ны две, Мар­ция и Лици­ния, народ назна­чил это­го Кас­сия, кото­рый рас­сле­до­вал дело тех же веста­лок. И он осудил и их обе­их, и, кро­ме того, мно­гих дру­гих, как счи­та­ют, даже с излиш­ней суро­во­стью»¹⁶. Аско­ний здесь с.214 воз­ла­га­ет всю ответ­ст­вен­ность за осуж­де­ние веста­лок лич­но на Кас­сия; по его сло­вам, обще­ст­вен­ность пола­га­ла, что исход раз­би­ра­тель­ства был опре­де­лен его пер­со­наль­ны­ми каче­ства­ми. По мне­нию М. Равиц­цы, это ука­зы­ва­ет на то, что quae­si­tor Кас­сий «пол­но­стью дер­жал в сво­их руках бразды пра­во­судия». Это не озна­ча­ет, что он вынес реше­ние без уче­та мне­ния сво­его сове­та (con­si­lium), одна­ко дан­ный con­si­lium был лишь сове­ща­тель­ным и кон­суль­та­тив­ным орга­ном, а не поста­нов­ля­ю­щим судом, при­го­вор кото­ро­го имел бы юриди­че­скую силу¹⁷. Таким обра­зом, пред­по­ло­же­ние о том, что Педу­це­ев закон про­дол­жал дей­ст­во­вать в 73 г., никак не помо­га­ет объ­яс­нить утвер­жде­ние Плу­тар­ха, что Красс был оправ­дан «судья­ми».

М. Равиц­ца выдви­га­ет дру­гую гипо­те­зу о том, каким обра­зом дела об инце­сте ста­ли рас­смат­ри­вать­ся государ­ст­вен­ным судом, а не судом пон­ти­фи­ков. По ее мне­нию, после пре­цеден­та, создан­но­го в 113 г. Секс­том Педу­це­ем, в после­дую­щие годы для раз­бо­ра обви­не­ний в инце­сте каж­дый раз осо­бым зако­ном учреж­дал­ся чрез­вы­чай­ный суд¹⁸. Наи­бо­лее важен для ее аргу­мен­та­ции про­цесс ора­то­ра Анто­ния, обви­нен­но­го в инце­сте. М. Равиц­ца дока­зы­ва­ет, что его сле­ду­ет отно­сить не к 113 г., а к 111 г., при­чем его про­цеду­ра суще­ст­вен­но с.215 отли­ча­лась от про­цеду­ры, уста­нов­лен­ной Педу­це­е­вым зако­ном. Если это дей­ст­ви­тель­но так, то пре­цеден­том для дела веста­лок в 73 г. дол­жен слу­жить ско­рее про­цесс Анто­ния, чем дело Лици­нии и Мар­ции. Поэто­му дово­ды М. Равиц­цы необ­хо­ди­мо рас­смот­реть подроб­нее.

Преж­де все­го иссле­до­ва­тель­ни­ца ана­ли­зи­ру­ет пас­саж Вале­рия Мак­си­ма (III. 7. 9), где речь идет о том, что Анто­ний, уже выехав­ший из Рима для отправ­ле­ния кве­сту­ры, имел пра­во вос­поль­зо­вать­ся Мем­ми­е­вым зако­ном, запре­щав­шим рас­смат­ри­вать обви­не­ния про­тив отсут­ст­ву­ю­щих по делам государ­ства, одна­ко все же явил­ся в суд. Тра­ди­ци­он­но отсюда дела­ют вывод о суще­ст­во­ва­нии Мем­ми­е­ва зако­на обще­го дей­ст­вия, рас­про­стра­няв­ше­го­ся на любые суды¹⁹. Одна­ко М. Равиц­ца, про­ана­ли­зи­ро­вав несколь­ко судеб­ных про­цес­сов, состо­яв­ших­ся в 50-х гг., при­хо­дит к выво­ду, что подоб­но­го зако­на не суще­ст­во­ва­ло²⁰. Поэто­му Мем­ми­ев закон, о кото­ром пишет Вале­рий Мак­сим, дол­жен быть зако­ном, учреж­дав­шим дан­ный кон­крет­ный суд об инце­сте и при­ня­тым, веро­ят­но, в 111 г., для кото­ро­го изве­стен пле­бей­ский три­бун Мем­мий²¹. М. Равиц­ца пред­по­ла­га­ет, что ста­тья о пре­до­став­ле­нии имму­ни­те­та лицам, отсут­ст­ву­ю­щим по делам государ­ства, была в этом законе вто­ро­сте­пен­ной и про­сто смяг­ча­ла суро­вость меры, реши­тель­но не одоб­ря­е­мой гос­под­ст­ву­ю­щим клас­сом²². Одна­ко, с одной сто­ро­ны, Мем­мий, пред­по­ла­гае­мый автор зако­но­про­ек­та, в свой три­бу­нат в 111 г. вовсе не отли­чал­ся мяг­ко­стью по отно­ше­нию к сенат­ской эли­те (Sall. Iug. 27. 2: vir acer et in­fes­tus po­ten­tiae no­bi­li­ta­tis; 30. 3: odio po­ten­tiae no­bi­li­ta­tis; ср.: 30—34). С дру­гой сто­ро­ны, если после Педу­це­е­ва зако­на 113 г. пон­ти­фи­ки навсе­гда поте­ря­ли юрис­дик­цию в делах об инце­сте веста­лок, то пред­по­ла­гае­мый Мем­ми­ев закон 111 г. уже не влек за собой инсти­ту­цио­наль­ной рефор­мы и пере­рас­пре­де­ле­ния судеб­ных пол­но­мо­чий, а затра­ги­вал лишь судь­бы отдель­ных людей. Если это дело было ини­ции­ро­ва­но с поли­ти­че­ским при­це­лом, то его глав­ной мише­нью, веро­ят­но, долж­на была стать не сама вестал­ка, а ее любов­ник (или любов­ни­ки). Поэто­му было бы стран­но, если закон об учреж­де­нии чрез­вы­чай­но­го суда пре­до­став­лял бы подо­зре­вае­мо­му подоб­ную льготу. Дела об инце­сте веста­лок обыч­но ини­ции­ро­ва­лись в резуль­та­те доно­са кого-то из свиде­те­лей (как пра­ви­ло, донос­чи­ка­ми ста­но­ви­лись рабы; ср.: Liv. VIII. 15. 7; Dion. Hal. Ant. Rom. IX. 40. 3; Oros. V. 15. 22; Dio Cass. Fr. 87. 5). Состав­ляя зако­но­про­ект, его автор уже дол­жен был пред­став­лять себе состав обви­ня­е­мых, и неяс­но, для чего ему пона­до­би­лось бы вно­сить в закон ста­тью, поз­во­ля­ю­щую Анто­нию уйти от нака­за­ния. Осо­бен­но неправ­до­по­доб­ной она выглядит на фоне тех уси­лий, кото­рые при­ло­жи­ли с.216 обви­ни­те­ли, чтобы добить­ся осуж­де­ния Анто­ния (ср.: Val. Max. VI. 8. 1, где упо­ми­на­ет­ся о жесто­ких пыт­ках, кото­рым был под­верг­нут его раб)²³.

Вто­рой аргу­мент М. Равиц­цы в поль­зу того, что дело ора­то­ра Анто­ния не сле­ду­ет отно­сить к 113 г., состо­ит в том, что, соглас­но Вале­рию Мак­си­му (III. 7. 9), Анто­ний был обви­нен «перед пре­то­ром Луци­ем Кас­си­ем, три­бу­нал кото­ро­го из-за чрез­мер­ной суро­во­сти звал­ся губи­те­лем обви­ня­е­мых»²⁴, одна­ко Луций Кас­сий Равил­ла, кото­рый вынес при­го­вор вестал­кам в 113 г., был не prae­tor, а quae­si­tor²⁵. Впер­вые это несоот­вет­ст­вие отме­тил еще Т. Кар­ни, выдви­нув­ший гипо­те­зу, что этот суд про­ис­хо­дил в 111 г., для кото­ро­го засвиде­тель­ст­во­ва­ны и пле­бей­ский три­бун Мем­мий, и пре­тор Луций Кас­сий (ср.: Sall. Iug. 32—33)²⁶. Несоот­вет­ст­вие дей­ст­ви­тель­но нали­цо, одна­ко сле­ду­ет обра­тить вни­ма­ние не толь­ко на долж­ность Л. Кас­сия, но и на харак­те­ри­сти­ку, кото­рую ему дает Вале­рий Мак­сим. Она в точ­но­сти соот­вет­ст­ву­ет харак­те­ру Л. Кас­сия Равил­лы, осудив­ше­го в 113 г. веста­лок. Поми­мо при­веден­но­го выше пас­са­жа Аско­ния (ср. As­con. 45: «крайне суро­вый чело­век», sum­mae vir se­ve­ri­ta­tis) мож­но при­ве­сти так­же свиде­тель­ство Цице­ро­на: «Его, как пред­седа­те­ля суда (quae­si­tor) и как судьи, избе­га­ли и стра­ши­лись все те, кому гро­зил уго­лов­ный суд, так как он, при всей сво­ей люб­ви к прав­де, все же казал­ся от при­ро­ды не столь­ко склон­ным к состра­да­нию, сколь­ко сто­рон­ни­ком стро­го­сти. Я же… лег­ко согла­сил­ся бы защи­щать Секс­та Рос­ция и в суде под пред­седа­тель­ст­вом того само­го суро­вей­ше­го судьи (il­lo ip­so acer­ri­mo iudi­ce quae­ren­te) и перед Кас­си­е­вы­ми судья­ми, чье одно имя и поныне вну­ша­ет ужас людям, при­вле­кае­мым с.217 к ответ­ст­вен­но­сти»²⁷ (Rosc. 84. Пер. В. О. Горен­штей­на). Что же каса­ет­ся Луция Кас­сия, кото­рый зани­мал долж­ность пре­то­ра в 111 г., то он так­же был изве­стен как чест­ный чело­век (Sall. Iug. 32. 5), но о его стро­го­сти и суро­вых при­го­во­рах, как и вооб­ще о его уча­стии в уго­лов­ных про­цес­сах, у нас нет ника­ких сведе­ний. Э. Грю­эн пола­га­ет, что, назы­вая Кас­сия Равил­лу пре­то­ром, Вале­рий Мак­сим допус­ка­ет ана­хро­низм²⁸, так как после Сул­лы суда­ми обыч­но руко­во­ди­ли пре­то­ры. Одна­ко, воз­мож­но, его ошиб­ка не столь гру­ба: народ­ным голо­со­ва­ни­ем (po­pu­lus hunc Cas­sium crea­vit [As­con. 46 C]) Кас­сию мог быть пре­до­став­лен пре­тор­ский импе­рий как осо­бое пору­че­ние²⁹.

Еще одно под­твер­жде­ние сво­его мне­ния, что суд над Анто­ни­ем не соот­вет­ст­во­вал про­цеду­ре, уста­нов­лен­ной Педу­це­е­вым зако­ном, М. Равиц­ца нахо­дит в дру­гом пас­са­же Вале­рия Мак­си­ма (VI. 8. 1), где рас­ска­зы­ва­ет­ся о том, как обви­ни­те­ли (ac­cu­sa­to­res) потре­бо­ва­ли допро­са раба Анто­ния, и этот пре­дан­ный раб убеж­дал испу­ган­но­го хозя­и­на, чтобы тот выдал его судьям (iudi­ces) для пыток. М. Равиц­ца под­чер­ки­ва­ет, что уча­стие обви­ни­те­лей и судей не харак­тер­но для суда, кото­рый вер­шил quae­si­tor, одно­вре­мен­но выпол­няв­ший функ­ции обви­ни­те­ля, сле­до­ва­те­ля и судьи³⁰, зато свой­ст­вен­но судам при­сяж­ных пост­грак­хан­ско­го типа³¹. Одна­ко в судеб­ных комис­си­ях допро­сы рабов под пыт­кой про­ис­хо­ди­ли с раз­ре­ше­ния и под руко­вод­ст­вом пред­седа­те­ля суда (Cic. Sull. 78: il­la tor­men­ta… re­git quae­si­tor³²; ср.: Rhet ad He­renn. II. 7. 10) и совер­ша­лись не на гла­зах судей, а в атрии Сво­бо­ды; там полу­чен­ные пока­за­ния пись­мен­но фик­си­ро­ва­ли и заве­ря­ли и лишь позд­нее, в ходе слу­ша­ний зачи­ты­ва­ли судьям (Cic. Mil. 59)³³. Даже если бы про­цесс Анто­ния дей­ст­ви­тель­но про­ис­хо­дил в суде при­сяж­ных под пред­седа­тель­ст­вом Л. Кас­сия, пре­то­ра 111 г., как пред­по­ла­га­ет М. Равиц­ца, сло­ва Вале­рия Мак­си­ма ut se iudi­ci­bus tor­quen­dum tra­de­ret, все рав­но содер­жат неточ­ность; пра­виль­нее было бы ска­зать в этом слу­чае ut se prae­to­ri tor­quen­dum tra­de­ret. Мож­но сде­лать вывод, что Вале­рий Мак­сим либо не рас­по­ла­гал подроб­ным опи­са­ни­ем судеб­ной про­цеду­ры, при­ме­няв­шей­ся в дан­ном слу­чае, либо не стре­мил­ся точ­но с.218 вос­про­из­ве­сти ее дета­ли в сво­ем тек­сте. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся, что не сле­ду­ет при­да­вать слиш­ком боль­шо­го зна­че­ния упо­ми­на­нию судей в дан­ном эпи­зо­де.

Что каса­ет­ся уча­стия обви­ни­те­лей в про­цес­сах, про­ис­хо­див­ших в соот­вет­ст­вии с Педу­це­е­вым зако­ном, то вряд ли его мож­но пол­но­стью исклю­чить толь­ко на том осно­ва­нии, что quae­si­tor Луций Кас­сий был наде­лен пра­вом еди­но­лич­но выно­сить при­го­вор, как это было в дограк­хан­ских судах³⁴. Сле­ду­ет пом­нить, что Педу­це­ев закон был при­нят уже после судеб­ной рефор­мы Гая Грак­ха; даже если в этом отно­ше­нии он пред­став­лял собой воз­врат к преж­ней схе­ме, тем не менее он вполне мог заим­ст­во­вать неко­то­рые чер­ты из грак­хан­ской моде­ли. Педу­цей был не согла­сен с излишне мяг­ким при­го­во­ром кол­ле­гии пон­ти­фи­ков и, состав­ляя свой закон, стре­мил­ся обес­пе­чить мак­си­маль­но суро­вое судеб­ное раз­би­ра­тель­ство³⁵. Этой цели вполне отве­ча­ло как пре­до­став­ле­ние сле­до­ва­те­лю (quae­si­tor) — осо­бен­но столь без­жа­лост­но­му чело­ве­ку, как Л. Кас­сий Равил­ла³⁶ — пра­ва еди­но­лич­но выно­сить при­го­вор³⁷, так и уча­стие в про­цес­се обви­ни­те­лей. С дру­гой сто­ро­ны, бла­го­да­ря разде­ле­нию обви­ни­тель­ной и судеб­ной функ­ции про­цесс над вестал­ка­ми дол­жен был выглядеть более спра­вед­ли­вым и бес­при­страст­ным³⁸. Таким обра­зом, Педу­це­ев закон, учреж­дав­ший спе­ци­аль­ный суд по кон­крет­но­му делу, мог ком­би­ни­ро­вать отдель­ные эле­мен­ты дограк­хан­ской и пост­грак­хан­ской судеб­ной систе­мы так, как это было наи­бо­лее выгод­но его авто­ру в сло­жив­шей­ся ситу­а­ции³⁹. с.219 Допол­ни­тель­ным дока­за­тель­ст­вом того, что Кас­си­ев суд над Лици­ни­ей и Мар­ци­ей про­ис­хо­дил без уча­стия обви­ни­те­лей, М. Равиц­ца счи­та­ет сооб­ще­ние Дио­на Кас­сия о том, что про­цесс был ини­ции­ро­ван бла­го­да­ря доно­су раба Мания, соучаст­ни­ка пре­ступ­ле­ния веста­лок (Dio Cass. Fr. 87. 5)⁴⁰. Одна­ко Дион пишет здесь о том, каким обра­зом вскры­лось нару­ше­ние вестал­ка­ми цело­муд­рия, т. е. о собы­ти­ях, пред­ше­ст­во­вав­ших суду пон­ти­фи­ков, и этот рас­сказ ниче­го не сооб­ща­ет о том, каким обра­зом было орга­ни­зо­ва­но обви­не­ние перед три­бу­на­лом Луция Кас­сия. Итак, аргу­мен­ты М. Равиц­цы в поль­зу того, что суд над Анто­ни­ем Ора­то­ром по обви­не­нию в инце­сте про­ис­хо­дил не по Педу­це­е­ву, а по более позд­не­му Мем­ми­е­ву зако­ну, нель­зя счи­тать решаю­щи­ми.

Еще один обви­ня­е­мый в инце­сте, дело кото­ро­го так­же тра­ди­ци­он­но свя­зы­ва­ют с гром­ким про­цес­сом 113 г., — это Сер­вий Фуль­вий, кото­ро­го защи­щал Кури­он-дед (Cic. Brut. 122, 124; Inv. I. 80; Schol. Bob. 85 St.)⁴¹. М. Равиц­ца счи­та­ет, что, посколь­ку в источ­ни­ках не содер­жит­ся пря­мых ука­за­ний на то, что это обви­не­ние было предъ­яв­ле­но имен­но в 113 г., оно с рав­ным успе­хом может быть дати­ро­ва­но более позд­ним вре­ме­нем, как и про­цесс Анто­ния Ора­то­ра, и мог­ло рас­смат­ри­вать­ся не в Кас­си­е­вом суде, а в иной quaes­tio extraor­di­na­ria, учреж­ден­ной зако­ном, ана­ло­гич­ным зако­ну Педу­цея⁴². В этом слу­чае оно тоже мог­ло бы послу­жить пре­цеден­том для про­цес­са 73 г. Одна­ко отсут­ст­вие в источ­ни­ках ясных сведе­ний о каких-либо иных судах над вестал­ка­ми в дан­ный пери­од вре­ме­ни⁴³ застав­ля­ет усо­мнить­ся в прав­до­по­до­бии это­го пред­по­ло­же­ния. Утра­та вестал­ка­ми цело­муд­рия рас­смат­ри­ва­лась как вели­кая опас­ность для бла­го­по­лу­чия государ­ства⁴⁴. Крайне мало­ве­ро­ят­но, что вско­ре после нашу­мев­ше­го про­цес­са 114/113 г., в ходе кото­ро­го был оспо­рен при­го­вор пон­ти­фи­ков, создан Кас­си­ев суд, вошед­ший в пого­вор­ку, и осуж­де­на поло­ви­на с.220 дей­ст­ву­ю­щей кол­ле­гии веста­лок, состо­я­лось еще два ана­ло­гич­ных суда, учреж­ден­ных, по мне­нию М. Равиц­цы, осо­бы­ми зако­на­ми, для кото­рых не засвиде­тель­ст­во­ва­ны ни даты, ни име­на обви­нен­ных жриц⁴⁵ — даже если те и были в кон­це кон­цов оправ­да­ны. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся, что дело Сер­вия Фуль­вия, как и дело Анто­ния Ора­то­ра, сле­ду­ет все же рас­смат­ри­вать как состав­ные части про­цес­са 113 г., имев­ше­го огром­ный обще­ст­вен­ный резо­нанс (Dio Cass. Fr. 87. 1—2). Если это так, то меж­ду Кас­си­е­вым судом 113 г. и про­цес­сом 73 г. не засвиде­тель­ст­во­ва­но более ни одно­го суда над вестал­ка­ми — ни перед пон­ти­фи­ка­ми, ни в государ­ст­вен­ном суде.

Теперь сле­ду­ет понять, мог ли Педу­це­ев закон послу­жить пре­цеден­том для рас­смот­ре­ния всех подоб­ных дел в буду­щем. Как уже гово­ри­лось выше, сле­ду­ет исклю­чить воз­мож­ность того, что этот закон учредил посто­ян­ную судеб­ную комис­сию по делам о нару­ше­нии цело­муд­рия веста­лок: дело 113 г. рас­смат­ри­вал не суд при­сяж­ных, а quae­si­tor, и след­ст­вие было учреж­де­но для раз­би­ра­тель­ства по одно­му кон­крет­но­му делу. Более того, созда­ние посто­ян­но дей­ст­ву­ю­щей комис­сии для рас­смот­ре­ния пре­ступ­ле­ний, совер­шаю­щих­ся раз в несколь­ко деся­ти­ле­тий, само по себе вряд ли было оправ­да­но. Нет и осно­ва­ний счи­тать, что Педу­це­ев закон уста­нав­ли­вал на буду­щее общий порядок раз­би­ра­тель­ства для дел, свя­зан­ных с инце­стом веста­лок: если сооб­ще­ние Плу­тар­ха (Crass. 1. 2) о судьях, оправ­дав­ших Крас­са в 73 г., вер­но, то в этом слу­чае про­цеду­ра явно была иной, чем в 113 г., когда при­го­вор вынес quae­si­tor. Пред­став­ля­ет­ся более веро­ят­ным, что Педу­це­ев закон регу­ли­ро­вал толь­ко порядок судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства в одном кон­крет­ном слу­чае; в осталь­ном его зна­че­ние состо­я­ло лишь в том, что он создал пре­цедент вме­ша­тель­ства пле­бей­ско­го три­бу­на и народ­но­го собра­ния в сфе­ру, кото­рая ранее нахо­ди­лась в исклю­чи­тель­ном веде­нии кол­ле­гии пон­ти­фи­ков. Даль­ней­шее раз­ви­тие это­го пре­цеден­та зави­се­ло уже от кон­крет­ной поли­ти­че­ской обста­нов­ки после­дую­щих лет.

Э. Роусон рас­смат­ри­ва­ет Педу­це­ев закон 113 г. в обще­по­ли­ти­че­ском кон­тек­сте и дока­зы­ва­ет, что он пред­став­лял собой про­яв­ле­ние общей тен­ден­ции этих лет — стрем­ле­ния попу­ля­ров огра­ни­чить кон­троль сенат­ской оли­гар­хии над государ­ст­вен­ной рели­ги­ей. Иссле­до­ва­тель­ни­ца ста­вит его в один ряд с таки­ми собы­ти­я­ми, как, напри­мер, при­ня­тие Доми­ци­е­ва зако­на об избра­нии жре­цов в 104 г. или судеб­ное обви­не­ние в ненад­ле­жа­щем испол­не­нии жре­че­ских обя­зан­но­стей, предъ­яв­лен­ное М. Скав­ру в народ­ном суде в 103 г.⁴⁶ с.221 Одна­ко она спра­вед­ли­во отме­ча­ет, что подоб­ная тен­ден­ция была харак­тер­на лишь для огра­ни­чен­но­го пери­о­да вре­ме­ни, и в 90-х гг. уже не наблюда­ет­ся; Сул­ла же вос­ста­но­вил кон­троль оли­гар­хии над рели­ги­ей так твер­до, как толь­ко это было воз­мож­но⁴⁷. В част­но­сти, Доми­ци­ев закон был отме­нен и кооп­та­ция жре­цов в кол­ле­гии воз­об­нов­ле­на. Если бы Педу­це­ев закон пря­мо пред­у­смат­ри­вал пере­да­чу рас­смот­ре­ния дел об инце­сте веста­лок от пон­ти­фи­ков государ­ст­вен­но­му суду, Сул­ла, веро­ят­но, отме­нил бы и его, одна­ко, как было пока­за­но выше, вряд ли подоб­ная мера вооб­ще была про­пи­са­на в законе⁴⁸.

Таким обра­зом, пред­став­ля­ет­ся, что когда в 73 г. вестал­ки Фабия и Лици­ния были обви­не­ны в утра­те цело­муд­рия, рим­ские пра­во­вые нор­мы и обы­чаи не содер­жа­ли гото­во­го и одно­знач­но­го отве­та на вопрос, како­ва долж­на быть про­цеду­ра рас­смот­ре­ния это­го дела. С одной сто­ро­ны, суще­ст­во­ва­ла почтен­ная мно­го­ве­ко­вая тра­ди­ция, соглас­но кото­рой подоб­ные обви­не­ния нахо­ди­лись в веде­нии суда пон­ти­фи­ков. С дру­гой сто­ро­ны, послед­ний при­го­вор пон­ти­фи­ков по ана­ло­гич­но­му делу был оспо­рен, и оно повтор­но рас­смат­ри­ва­лось сле­до­ва­те­лем, назна­чен­ным путем пле­бис­ци­та. В таких усло­ви­ях вопрос о судеб­ной про­цеду­ре дол­жен был решать­ся в зави­си­мо­сти преж­де все­го от поли­ти­че­ской обста­нов­ки.

Сле­ду­ет отме­тить, что в 73 г. точ­ное повто­ре­ние собы­тий соро­ка­лет­ней дав­но­сти было невоз­мож­но: если в 114/113 г. учреж­де­ния государ­ст­вен­но­го суда над вестал­ка­ми добил­ся пле­бей­ский три­бун, то после дик­та­ту­ры Сул­лы три­бу­ны были лише­ны зако­но­да­тель­ной ини­ци­а­ти­вы и, сле­до­ва­тель­но, не мог­ли про­ве­сти закон о созда­нии чрез­вы­чай­но­го суда (Liv. Per. 89)⁴⁹. Далее, в 113 г. Педу­цей начал дей­ст­во­вать лишь после того, как пон­ти­фи­ки оправ­да­ли двух веста­лок, что вызва­ло обще­ст­вен­ное недо­воль­ство. Одна­ко в источ­ни­ках нет ника­ких ука­за­ний на то, что в 73 г. дело веста­лок рас­смат­ри­ва­лось два­жды — спер­ва пон­ти­фи­ка­ми, затем государ­ст­вен­ным судом; кто бы ни вынес Фабии, Лици­нии и их пред­по­ла­гае­мым любов­ни­кам оправ­да­тель­ный при­го­вор, это реше­ние, по-види­мо­му, фор­маль­но не оспа­ри­ва­лось.

с.222 Как же долж­ны были раз­ви­вать­ся собы­тия для того, чтобы, как пола­га­ет ряд иссле­до­ва­те­лей⁵⁰, рас­смот­ре­ни­ем это­го дела сра­зу заня­лась судеб­ная комис­сия, а не пон­ти­фи­ки? В каче­стве ана­ло­гии М. Равиц­ца рас­смат­ри­ва­ет суд над Кло­ди­ем, состо­яв­ший­ся через 12 лет после этих собы­тий⁵¹. После того, как Кло­дия заста­ли в доме вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка во вре­мя совер­ше­ния свя­щен­но­дей­ст­вий в честь Доб­рой Боги­ни, пре­то­рий Квинт Кор­ни­фи­ций сде­лал об этом заяв­ле­ние в сена­те; сенат пере­дал это дело вестал­кам и пон­ти­фи­кам, кото­рые опре­де­ли­ли, что име­ло место кощун­ство; затем сенат пору­чил кон­су­лам вне­сти закон об учреж­де­нии чрез­вы­чай­но­го суда по это­му делу (Cic. Att. I. 13. 3). При­ня­тию зако­на вос­про­ти­вил­ся пле­бей­ский три­бун Фуфий; в конеч­ном сче­те был при­нят дру­гой зако­но­про­ект, вне­сен­ный самим Фуфи­ем и пред­у­смат­ри­вав­ший иной порядок назна­че­ния судей; и Кло­дий был оправ­дан (Cic. Att. I. 14. 1—2, 5—6; 16. 1—10).

Дан­ная ана­ло­гия, одна­ко, вызы­ва­ет сра­зу два воз­ра­же­ния. Пре­ступ­ле­ние, в кото­ром обви­ня­ли Кло­дия, дей­ст­ви­тель­но име­ет ряд общих черт с пре­ступ­ле­ни­я­ми веста­лок: оно так­же было ква­ли­фи­ци­ро­ва­но как инцест (Val. Max. VIII. 5. 5; As­con. 45 C; Schol. Bob. 88—89 St.) и заклю­ча­лось в осквер­не­нии обрядов, совер­шав­ших­ся вестал­ка­ми за рим­ский народ (Cic. Att. I. 12. 3; 14. 2)⁵². Одна­ко суще­ст­ву­ет и очень важ­ное раз­ли­чие: сами вестал­ки не про­хо­ди­ли обви­ня­е­мы­ми по делу Кло­дия, и никто не утвер­ждал, что они утра­ти­ли дев­ст­вен­ность⁵³. Как пока­зал Т. Кор­нелл, осо­бый харак­тер суда над поте­ряв­шей цело­муд­рие вестал­кой, кото­рый не впи­сы­вал­ся в систе­му рим­ско­го уго­лов­но­го пра­ва, объ­яс­ня­ет­ся имен­но тем, что и поло­же­ние вестал­ки, и пре­ступ­ле­ние, за кото­рое ее суди­ли, тоже были исклю­чи­тель­ны­ми: «вестал­ки обла­да­ли ста­ту­сом, отлич­ным от ста­ту­са любых дру­гих рим­ских жре­цов и состо­я­ли в осо­бом отно­ше­нии к куль­ту, кото­ро­му слу­жи­ли». Их спе­ци­фи­ка состо­я­ла, во-пер­вых, в том, что осквер­не­ние обрядов, кото­рые совер­ша­ла утра­тив­шая дев­ст­вен­ность вестал­ка, нель­зя было иску­пить путем повто­ре­ния; во-вто­рых, в том, что согре­шив­шая вестал­ка (в отли­чие от жре­ца, допу­стив­ше­го погреш­ность при жерт­во­при­но­ше­нии) осквер­ня­ла свя­щен­но­дей­ст­вия осо­знан­но и наме­рен­но, при­чем осво­бо­дить ее от сана было невоз­мож­но⁵⁴. Одна­ко в 62 г. осквер­нен­ные обряды Доб­рой Боги­ни были бла­го­по­луч­но повто­ре­ны (Cic. Att. I. 13. 3). С дру­гой сто­ро­ны, Кло­дий, разу­ме­ет­ся, дей­ст­во­вал осо­знан­но, одна­ко не являл­ся с.223 жре­цом рим­ско­го наро­да⁵⁵. Его слу­чай был уни­каль­ным и не соот­вет­ст­во­вал ни одно­му из двух основ­ных типов рели­ги­оз­ных пре­ступ­ле­ний, суще­ст­во­вав­ших в Риме: свя­тотат­ство (sac­ri­le­gium) и инцест. Воз­мож­но, его дея­ние было ква­ли­фи­ци­ро­ва­но в каче­стве инце­ста с помо­щью «сво­бод­но­го тол­ко­ва­ния» (li­be­ra in­terpre­ta­tio): при­сут­ст­вие муж­чи­ны в месте про­веде­ния чисто жен­ских риту­а­лов пред­став­ля­ло угро­зу для чистоты веста­лок⁵⁶. Одна­ко имен­но в силу исклю­чи­тель­но­сти это­го слу­чая он не впи­сы­ва­ет­ся в ряд извест­ных судов по обви­не­нию в инце­сте⁵⁷, и, тем более, про­цеду­ра учреж­де­ния суда над Кло­ди­ем вряд ли может послу­жить ана­ло­гом для собы­тий 73 г.⁵⁸

Вто­рое воз­ра­же­ние состо­ит в том, что не вполне ясно, каким обра­зом обви­не­ние об утра­те цело­муд­рия Фаби­ей и Лици­ни­ей вооб­ще мог­ло посту­пить на рас­смот­ре­ние сена­та. Доно­сы на согре­шив­ших веста­лок по обы­чаю пода­ва­лись пон­ти­фи­кам (Dion. Hal. Ant. Rom. VIII. 89. 4; IX. 40. 3; Liv. VIII. 15. 7—8), и кол­ле­гия ини­ции­ро­ва­ла суд по делу об инце­сте само­сто­я­тель­но, а не по пору­че­нию сена­та⁵⁹. Таким обра­зом, в 73 г. имен­но кол­ле­гия пон­ти­фи­ков пер­вой долж­на была столк­нуть­ся с этой про­бле­мой и искать пути ее раз­ре­ше­ния. На этом эта­пе осквер­не­ние таинств Весты еще не при­об­ре­ло пуб­лич­но­го харак­те­ра; офи­ци­аль­но обна­ро­до­вать сведе­ния о нем мог­ли лишь сами пон­ти­фи­ки. Конеч­но, нель­зя исклю­чать рас­про­стра­не­ние раз­лич­ных слу­хов — напри­мер, о том, что Красс ока­зы­ва­ет Лици­нии зна­ки вни­ма­ния (Plut. Crass. 1. 4—5). Одна­ко мало­ве­ро­ят­но, чтобы они полу­чи­ли такую же скан­даль­ную извест­ность, как сплет­ни о свя­тотат­стве Кло­дия, застиг­ну­то­го в доме Цеза­ря при боль­шом скоп­ле­нии людей, и ста­ли пред­ме­том офи­ци­аль­но­го обсуж­де­ния в сена­те. С дру­гой сто­ро­ны, насколь­ко извест­но, в 74—73 гг. не отме­ча­лось ни круп­ных воен­ных пора­же­ний, сопря­жен­ных с поте­рей армии, ни при­род­ных ката­строф и эпиде­мий, ни зло­ве­щих зна­ме­ний — то есть ниче­го тако­го, что мог­ло поро­дить в обще­стве подо­зре­ние в осквер­не­нии обрядов Весты и нару­ше­нии мира с с.224 бога­ми⁶⁰. Таким обра­зом, в 73 г. у сена­та вряд ли были осно­ва­ния для того, чтобы ини­ции­ро­вать след­ст­вие в отно­ше­нии веста­лок. Но если подоб­ные пре­ступ­ле­ния тра­ди­ци­он­но нахо­ди­лись в веде­нии кол­ле­гии пон­ти­фи­ков и она мог­ла не опа­сать­ся, что какой-либо пле­бей­ский три­бун вновь попы­та­ет­ся оспо­рить ее реше­ние, то неяс­но, что побуди­ло бы кол­ле­гию доб­ро­воль­но посту­пить­ся сво­и­ми пол­но­мо­чи­я­ми и пере­дать это дело в сенат.

Мож­но при­ве­сти еще несколь­ко кос­вен­ных сооб­ра­же­ний в поль­зу того, что дело веста­лок в 73 г. рас­смат­ри­ва­ла кол­ле­гия пон­ти­фи­ков. Во-пер­вых, при­ме­ча­тель­но отсут­ст­вие в источ­ни­ках сведе­ний о том, как про­ис­хо­ди­ло учреж­де­ние чрез­вы­чай­но­го суда над вестал­ка­ми, об обсуж­де­нии это­го вопро­са в сена­те или на сход­ках⁶¹, о вне­се­нии и при­ня­тии соот­вет­ст­ву­ю­ще­го зако­на; неиз­вест­но и имя его авто­ра⁶². Такая кар­ти­на рез­ко кон­тра­сти­ру­ет с про­цес­са­ми 114/113 и 61 гг. Во-вто­рых, Оро­зий (VI. 3. 1) упо­ми­на­ет о том, что Кати­ли­на избе­жал осуж­де­ния бла­го­да­ря помо­щи Кату­ла (Ca­tu­li gra­tia)⁶³. Это сооб­ще­ние лег­ко объ­яс­ни­мо, если суд про­ис­хо­дил в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков: Катул был одним из ста­рей­ших чле­нов кол­ле­гии, зани­мал в ней вид­ное место⁶⁴ и в отсут­ст­вие Метел­ла Пия, веро­ят­но, испол­нял обя­зан­но­сти ее гла­вы⁶⁵; а вер­хов­ный пон­ти­фик играл осо­бую роль в делах об инце­сте веста­лок⁶⁶, руко­во­дил слу­ша­ни­я­ми и мог ока­зать вли­я­ние на при­го­вор⁶⁷. Если же дело рас­смат­ри­вал суд с.225 при­сяж­ных, то Кату­лу труд­нее най­ти место в этом про­цес­се⁶⁸. В-третьих, Плу­тарх сооб­ща­ет, что Кло­дий стре­мил­ся «очер­нить в гла­зах наро­да жре­цов и жриц», и в том чис­ле вестал­ку Фабию (Cat. Min. 19. 5). Если Фабия была оправ­да­на кол­ле­ги­ей пон­ти­фи­ков, то Кло­дий (как ранее Педу­цей), по-види­мо­му, обви­нял жре­цов в том, что они закры­ли гла­за на осквер­не­ние свя­щен­ных обрядов Весты; если же оправ­да­тель­ный при­го­вор вынес суд при­сяж­ных, то не вполне понят­но, како­го рода пре­тен­зии Кло­дий мог предъ­явить жре­цам. Нако­нец, Дио­ни­сий Гали­кар­насский (Ant. Rom. II. 67. 3) пишет в насто­я­щем вре­ме­ни о том, что рас­сле­ду­ют и кара­ют инцест веста­лок пон­ти­фи­ки (τι­μωρίαι τε ἐπὶ τοῖς ἁμαρ­τα­νομέ­νοις κεῖν­ται με­γάλαι, ὧν ἐξε­τασ­ταί τε καὶ κο­λασ­ταὶ κα­τὰ νό­μον εἰσὶν οἱ ἱερο­φάν­ται), а с дру­гой сто­ро­ны, извест­но, что око­ло 90 г. н. э. Доми­ци­ан осудил вестал­ку Кор­не­лию не как импе­ра­тор, а как вер­хов­ный пон­ти­фик, посо­ве­щав­шись с дру­ги­ми пон­ти­фи­ка­ми (Plin. Ep. IV. 11. 6). Конеч­но, нель­зя исклю­чать, что в нача­ле прав­ле­ния Авгу­ста, когда Дио­ни­сий Гали­кар­насский писал «Рим­ские древ­но­сти», дела об инце­сте вер­ну­лись в юрис­дик­цию кол­ле­гии пон­ти­фи­ков, хотя в 73 г. к ней не отно­си­лись. Впро­чем, для Дио­ни­сия послед­ним по вре­ме­ни был как раз про­цесс Фабии и Лици­нии; сведе­ний о судах над дру­ги­ми вестал­ка­ми в I в. нет.

Таким обра­зом, мож­но пола­гать, что в 73 г. не суще­ст­во­ва­ло зако­на, кото­рый пред­пи­сы­вал бы рас­смат­ри­вать дела об инце­сте веста­лок в государ­ст­вен­ном суде. Нет и пря­мых сведе­ний о том, что подоб­ный суд был спе­ци­аль­но учреж­ден для рас­смот­ре­ния дел Фабии, Лици­нии и их пред­по­ла­гае­мых любов­ни­ков, но общая поли­ти­че­ская обста­нов­ка это­го вре­ме­ни и ряд кос­вен­ных сооб­ра­же­ний ука­зы­ва­ют на то, что эти дела, веро­ят­но, рас­смат­ри­ва­ла кол­ле­гия пон­ти­фи­ков. Одна­ко про­тив дан­но­го выво­да свиде­тель­ст­ву­ют неко­то­рые ука­за­ния источ­ни­ков, кото­рые необ­хо­ди­мо рас­смот­реть отдель­но.

Во-пер­вых, это уча­стие в деле Мар­ка Пизо­на. Цице­рон сооб­ща­ет, что после юно­ше­ских успе­хов он отка­зал­ся от выступ­ле­ний в суде, одна­ко затем «заво­е­вал боль­шую сла­ву в про­цес­се веста­лок и с тех пор, как бы вновь при­зван­ный на эту с.226 (судеб­ную, cur­sum fo­ren­sem. — О. Л.) сте­зю, уже не схо­дил с нее, пока мог работать» (Cic. Brut. 236. Пер. И. П. Стрель­ни­ко­вой). Одна­ко, как отме­ча­ют неко­то­рые иссле­до­ва­те­ли, в источ­ни­ках нет свиде­тельств о выступ­ле­ни­ях защит­ни­ков⁶⁹ в судах над вестал­ка­ми, и един­ст­вен­ное исклю­че­ние состав­ля­ет суд 113 г. по зако­ну Педу­цея, кото­рый про­ис­хо­дил не перед пон­ти­фи­ка­ми, а перед сле­до­ва­те­лем Кас­си­ем⁷⁰. М. Равиц­ца счи­та­ет уча­стие защит­ни­ков в суде пон­ти­фи­ков крайне мало­ве­ро­ят­ным, ибо пред­ме­том это­го суда было не нака­за­ние за пре­ступ­ле­ние (cri­men), но искуп­ле­ние рели­ги­оз­но­го нару­ше­ния (sce­lus), необ­хо­ди­мое для вос­ста­нов­ле­ния мира с бога­ми. По мне­нию иссле­до­ва­тель­ни­цы, в сфе­ре сакраль­но­го пра­ва не было места для дея­тель­но­сти защит­ни­ка, кото­рый рас­смат­ри­вал дока­за­тель­ства обви­не­ния с тех­ни­ко-юриди­че­ской точ­ки зре­ния⁷¹. Нако­нец, Р. Бау­ман при­во­дит сле­дую­щий довод: вряд ли уча­стие в суде над Фаби­ей и Лици­ни­ей мог­ло при­не­сти Пизо­ну столь гром­кую сла­ву, если он высту­пал не пуб­лич­но, а на закры­том заседа­нии кол­ле­гии пон­ти­фи­ков⁷².

Дума­ет­ся, что эти сооб­ра­же­ния не бес­спор­ны. Дей­ст­ви­тель­но, у нас нет свиде­тельств об уча­стии защит­ни­ков в судах над вестал­ка­ми до 113 г., одна­ко сле­ду­ет учи­ты­вать, что преды­ду­щий надеж­но засвиде­тель­ст­во­ван­ный суд по делу об инце­сте состо­ял­ся более чем за сто лет до этих собы­тий, в 216 г.⁷³ Тра­ди­ци­он­но патро­ны долж­ны были ока­зы­вать сво­им кли­ен­там помощь в суде, поэто­му сло­во pat­ro­nus (т. е. pat­ro­nus cau­sae) ста­ло озна­чать судеб­но­го защит­ни­ка⁷⁴; одна­ко для столь ран­ней эпо­хи сведе­ния о защи­тах в кон­крет­ных судеб­ных делах крайне скуд­ны⁷⁵. Изла­гая исто­рию рим­ско­го крас­но­ре­чия, с.227 Цице­рон назы­ва­ет ряд дея­те­лей Ран­ней рес­пуб­ли­ки, кото­рые, по его пред­по­ло­же­ни­ям, были хоро­ши­ми ора­то­ра­ми, одна­ко ниче­го не зна­ет об их выступ­ле­ни­ях в суде (Brut. 52—60). Судеб­ный патро­нат начал актив­но раз­ви­вать­ся и при­об­рел боль­шую зна­чи­мость лишь в послед­ний век Рес­пуб­ли­ки после учреж­де­ния пер­вой посто­ян­ной судеб­ной комис­сии по делам о вымо­га­тель­ствах в 149 г. и введе­ния тай­но­го голо­со­ва­ния в народ­ных судах в 137 г. (Cic. Brut. 106)⁷⁶; имен­но к это­му пери­о­ду отно­сит­ся основ­ная инфор­ма­ция о дея­тель­но­сти судеб­ных защит­ни­ков эпо­хи Рес­пуб­ли­ки. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся, что сведе­ния источ­ни­ков о судах над вестал­ка­ми, состо­яв­ших­ся до 73 г., не поз­во­ля­ют утвер­ждать ниче­го опре­де­лен­но­го отно­си­тель­но уча­стия или неуча­стия адво­ка­тов в подоб­ных про­цес­сах⁷⁷. Одна­ко собы­тия 113 г. пока­зы­ва­ют, что не толь­ко выступ­ле­ние защит­ни­ков, но даже пол­ное изме­не­ние про­цеду­ры суда над вестал­ка­ми не счи­та­лось пре­пят­ст­ви­ем для искуп­ле­ния их пре­гре­ше­ния — важ­нее все­го было пре­кра­тить осквер­не­ние обрядов Весты и нака­зать согре­шив­ших жриц (Dio Cass. Fr. 87. 1—2), после чего мир с бога­ми мог быть вос­ста­нов­лен с помо­щью иску­пи­тель­ных обрядов, жерт­вы и молеб­ст­вий⁷⁸.

С дру­гой сто­ро­ны, в рас­ска­зе Пли­ния Млад­ше­го об осуж­де­нии вестал­ки Кор­не­лии при Доми­ци­ане есть упо­ми­на­ние о защит­ни­ке: когда Вале­рий Лици­ни­ан, обви­нен­ный в свя­зи с ней, при­знал свою вину, Герен­ний Сене­ци­он ска­зал: «Из адво­ка­та я пре­вра­тил­ся в вест­ни­ка: Лици­ни­ан отсту­пил­ся» (Plin. Ep. IV. 11. 12: ex ad­vo­ca­to nun­tius fac­tus sum; Li­ci­nia­nus re­ces­sit; пер. М. Е. Сер­ге­ен­ко; ср.: Plin. Ep. IV. 11. 4—5; Suet. Dom. 8. 4). Пли­ний пишет, что Сене­ци­он lo­cu­tus est pro ab­sen­te. По-види­мо­му, это озна­ча­ет, что он дол­жен был высту­пать защит­ни­ком отсут­ст­ву­ю­ще­го Лици­ни­а­на при рас­смот­ре­нии его дела, но вме­сто это­го про­сто сооб­щил о его при­зна­нии Доми­ци­а­ну, чем весь­ма обра­до­вал импе­ра­то­ра⁷⁹. Сене­ци­он употре­бил сло­во ad­vo­ca­tus, кото­рое в послед­ние деся­ти­ле­тия Рес­пуб­ли­ки озна­ча­ло кон­суль­тан­та или совет­ни­ка в судеб­ных делах (тогда с.228 как защит­ник назы­вал­ся pat­ro­nus), но ко вре­ме­нам Пли­ния уже при­об­ре­ло зна­че­ние «судеб­ный защит­ник» (Plin. Ep. Ш. 4. 2—4; 9; 21; IV. 9. 7; V. 20. 1; ср.: Quint. Inst. XII. 1. 13; Tac. Ann. XI. 5)⁸⁰. Сле­до­ва­тель­но, по край­ней мере, в импе­ра­тор­ское вре­мя уча­стие адво­ка­та в суде по делу об инце­сте веста­лок допус­ка­лось.

Воз­вра­ща­ясь к про­цес­су 73 г., мож­но согла­сить­ся с аргу­мен­та­ци­ей Р. Лью­и­са в поль­зу того, что Марк Пизон, оче­вид­но, защи­щал Фабию, обви­нен­ную в свя­зи с Кати­ли­ной⁸¹. Как уже гово­ри­лось выше, Кати­ли­на в этом про­цес­се полу­чил помощь от Кату­ла (Oros. VI. 3. 1), кото­рый, по-види­мо­му, пред­седа­тель­ст­во­вал в суде; с дру­гой сто­ро­ны, оправ­да­тель­ный при­го­вор свиде­тель­ст­ву­ет о том, что суд в целом не был настро­ен к обви­ня­е­мым враж­деб­но. Даже если к 73 г. не суще­ст­во­ва­ло пре­цеден­тов уча­стия защит­ни­ков в судах пон­ти­фи­ков над вестал­ка­ми (или такие пре­цеден­ты не были извест­ны), Фабия вполне мог­ла обра­тить­ся к пон­ти­фи­кам за раз­ре­ше­ни­ем вос­поль­зо­вать­ся услу­га­ми адво­ка­та, и это хода­тай­ство име­ло хоро­шие шан­сы на удо­вле­тво­ре­ние, тем более что в 113 г. вестал­ки име­ли защит­ни­ков, пусть даже не в суде пон­ти­фи­ков, а в quaes­tio.

Оста­ет­ся вопрос, постав­лен­ный Р. Бау­ма­ном: каким обра­зом Мар­ку Пизо­ну уда­лось заво­е­вать гром­кую сла­ву в про­цес­се, про­ис­хо­див­шем в «затх­лых зако­ул­ках» (mus­ty re­ces­ses) Регии?⁸² Чтобы отве­тить на него, сле­ду­ет еще раз вер­нуть­ся к суду над вестал­кой Кор­не­ли­ей в прав­ле­ние Доми­ци­а­на. Пли­ний, пола­гаю­щий, что импе­ра­тор в этом слу­чае дей­ст­во­вал с бес­че­ло­веч­но­стью тира­на, по гос­под­ско­му про­из­во­лу (im­ma­ni­ta­te ty­ran­ni li­cen­tia do­mi­ni), с него­до­ва­ни­ем пишет о том, что Доми­ци­ан созвал пон­ти­фи­ков не в Регии, а на соб­ст­вен­ной Аль­бан­ской вил­ле. Он явно счи­та­ет такой выбор места суда небла­го­при­ят­ным для обви­ня­е­мой и назы­ва­ет его в одном ряду с тем фак­том, что Доми­ци­ан осудил Кор­не­лию заоч­но, не вызвав и не выслу­шав ее (Plin. Ep. IV. 11. 6). Посколь­ку место раз­би­ра­тель­ства никак не вли­я­ло на состав судей — в любом слу­чае это была кол­ле­гия пон­ти­фи­ков, раз­ни­ца, оче­вид­но, состо­я­ла в том, что суд на Аль­бан­ской вил­ле импе­ра­то­ра был менее пуб­лич­ным меро­при­я­ти­ем, чем суд в Регии на Рим­ском фору­ме⁸³. Нега­тив­ная реак­ция Пли­ния вызва­на тем, что дело об инце­сте раз­би­ра­лось тай­но; в резуль­та­те обще­ство не было убеж­де­но в винов­но­сти Кор­не­лии, и она, по его сло­вам, была каз­не­на «не знаю, невин­ная ли, но как невин­ная несо­мнен­но» (Ep. IV. 11. 6: nes­cio an in­no­cens, cer­te tam­quam in­no­cens. Пер. М. Е. Сер­ге­ен­ко)⁸⁴. Бес­спор­но, Регия была с.229 более закры­тым местом, чем три­бу­нал на фору­ме, и про­стран­ство в ней было огра­ни­че­но, одна­ко и там, веро­ят­но, суд по столь важ­но­му делу, как инцест вестал­ки, мог про­ис­хо­дить при откры­тых две­рях⁸⁵. Мож­но пред­по­ло­жить, что когда в 113 г. Секст Педу­цей пред­ло­жил пле­бис­цит об учреж­де­нии государ­ст­вен­но­го суда над вестал­ка­ми, кото­рых оправ­да­ла кол­ле­гия пон­ти­фи­ков, обсто­я­тель­ства это­го дела уже были до какой-то сте­пе­ни извест­ны пуб­ли­ке и вызы­ва­ли обще­ст­вен­ное недо­воль­ство⁸⁶. Таким обра­зом, сла­ва, заво­е­ван­ная Мар­ком Пизо­ном в про­цес­се 73 г., может объ­яс­нять­ся тем, что суд пон­ти­фи­ков про­ис­хо­дил при откры­тых две­рях; кро­ме того, Пизон мог запи­сать и рас­про­стра­нить речь, про­из­не­сен­ную в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков, как посту­пил Цице­рон с речью «О сво­ем доме». Сле­ду­ет отме­тить так­же, что, опи­сы­вая это дости­же­ние Пизо­на, Цице­рон употреб­ля­ет сло­во laus, пер­вое зна­че­ние кото­ро­го «хва­ла»; хва­лу же он мог полу­чить и от срав­ни­тель­но немно­го­чис­лен­ной ауди­то­рии. А посколь­ку чле­ны кол­ле­гии пон­ти­фи­ков⁸⁷ были вли­я­тель­ны­ми и ува­жае­мы­ми в государ­стве людь­ми⁸⁸, то их похва­ла мог­ла быть рас­це­не­на Пизо­ном как «вели­кая» (mag­na) и побудить его к воз­об­нов­ле­нию выступ­ле­ний в суде.

Сле­дую­щий аргу­мент в защи­ту гипо­те­зы о том, что дело 73 г. рас­смат­ри­ва­лось в суде при­сяж­ных, а не в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков, состо­ит в том, что Плу­тарх назы­ва­ет неко­е­го Пло­тия обви­ни­те­лем (διώκων) Лици­нии. Уча­стие обви­ни­те­лей харак­тер­но для государ­ст­вен­но­го суда, тогда как в свя­зи с суда­ми пон­ти­фи­ков над вестал­ка­ми в источ­ни­ках упо­ми­на­ют­ся донос­чи­ки⁸⁹. Одна­ко сле­ду­ет отме­тить, что в тех слу­ча­ях, когда о лич­но­сти донос­чи­ка нам хоть что-то извест­но, в этой роли, как пра­ви­ло, высту­па­ют рабы, т. е. лица, по опре­де­ле­нию не спо­соб­ные взять на себя обви­не­ние (Dion. Hal. Ant. Rom. IX. 40. 3; Liv. VIII. 15. 7; Plut. Quaest. Rom. 83; Dio Cass. Fr. 87. 5; Oros. V. 15. 22). Гре­че­ские источ­ни­ки для опи­са­ния их дей­ст­вий употреб­ля­ют сло­ва, про­из­вод­ные от гла­го­ла μη­νύω (Dion. Hal. Ant. Rom. VIII. 89. 4; IX. 40. 3: μή­νυσις; Plut. Quaest. Rom. 83: ἐμή­νυσε; Dio Cass. Fr. 87. 5: κα­τεμή­νυσεν). Един­ст­вен­ное важ­ное исклю­че­ние состав­ля­ет рас­сказ Дио­ни­сия Гали­кар­насско­го об оправ­да­нии вестал­ки Тук­ции (Ant. Rom. II. 69), имев­шем место, веро­ят­но, в 230 или 228 г.⁹⁰. Сооб­щат­ся, что некто обви­нил (κα­τηγο­ρῆσαι) вестал­ку; ниже это лицо назва­но обви­ни­те­лем (κα­τήγο­ρος); и этот чело­век, не имея воз­мож­но­сти сослать­ся на зату­ха­ние огня, лож­но пред­ста­вил в каче­стве с.230 дока­за­тельств неко­то­рые прав­до­по­доб­ные дово­ды и свиде­тель­ства (τι­νας ἐξ εἰκό­των τεκ­μη­ρίων καὶ μαρ­τυ­ριῶν ἀπο­δείξεις φέ­ρον­τα οὐκ ἀλη­θεῖς), а после чудес­но­го оправ­да­ния вестал­ки его тщет­но пыта­лись разыс­кать. Эти обсто­я­тель­ства, по-види­мо­му, объ­яс­ня­ют, поче­му Дио­ни­сий в дан­ном слу­чае исполь­зу­ет дру­гую лек­си­ку: опи­сан­ный здесь обви­ни­тель не похож на раба, кото­рый про­сто инфор­ми­ру­ет о совер­шен­ном пре­ступ­ле­нии пон­ти­фи­ков, в чьей ком­пе­тен­ции нахо­дит­ся даль­ней­шее рас­сле­до­ва­ние (ср., напри­мер: Dion. Hal. Ant. Rom. VIII. 89. 5). Ско­рее, это сво­бод­ный граж­да­нин, кото­рый выдви­га­ет обви­не­ние и само­сто­я­тель­но обос­но­вы­ва­ет его при помо­щи най­ден­ных им дока­за­тельств и свиде­тель­ских пока­за­ний. В про­цес­се 73 г. Пло­тий, при­над­ле­жав­ший, веро­ят­но, к сена­тор­ско­му сосло­вию⁹¹ и вполне спо­соб­ный само­сто­я­тель­но совер­шать юриди­че­ски зна­чи­мые дей­ст­вия, мог сыг­рать ана­ло­гич­ную роль. Это не обя­за­тель­но озна­ча­ет, что Пло­тий являл­ся обви­ни­те­лем в тех­ни­че­ском смыс­ле сло­ва (ac­cu­sa­tor): о про­цеду­ре суда пон­ти­фи­ков над вестал­ка­ми извест­но слиш­ком мало, и труд­но ска­зать, пред­по­ла­га­ла ли она уча­стие обви­ни­те­ля. Одна­ко Плу­тарх не все­гда исполь­зу­ет сло­во διώκων как юриди­че­ский тер­мин. Так, он пишет о том, что обви­ни­те­ля­ми Верре­са были сици­лий­цы (Plut. Cic. 7. 4: τῶν Σι­κελιωτῶν διωκόν­των), хотя фор­маль­но эту роль на суде сыг­рал Цице­рон, сици­лий­цы же лишь свиде­тель­ст­во­ва­ли про­тив быв­ше­го намест­ни­ка. Напро­тив, само­го Цице­ро­на он назы­ва­ет διώκων, рас­ска­зы­вая о том, как он рас­кры­вал замыс­лы неосто­рож­ных кати­ли­на­ри­ев (Ibid. 18. 7). Нако­нец, он исполь­зу­ет гла­гол διώκειν, опи­сы­вая, как Марий в сена­те пори­цал зако­но­про­ект Суль­пи­ция (Plut. C. Mar. 29).

Таким обра­зом, упо­ми­на­ние Плу­тар­ха о Пло­тии как διώκων не исклю­ча­ет воз­мож­но­сти того, что суд над вестал­ка­ми в 73 г. про­ис­хо­дил в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков. Пло­тий, по всей веро­ят­но­сти, сде­лал перед пон­ти­фи­ка­ми заяв­ле­ние об утра­те Лици­ни­ей цело­муд­рия и пред­ста­вил для его обос­но­ва­ния какие-то собран­ные им дока­за­тель­ства и, воз­мож­но, свиде­тель­ские пока­за­ния. Эта роль вполне соот­вет­ст­ву­ет той, кото­рую сыг­рал неиз­вест­ный κα­τήγο­ρος в ходе суда над Тук­ци­ей, про­ис­хо­див­ше­го в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков. Решить вопрос о том, явля­лись ли эти лица фор­маль­ны­ми обви­ни­те­ля­ми (ac­cu­sa­to­res), вряд ли воз­мож­но.

Нако­нец, послед­нее воз­ра­же­ние про­тив того, что дело 73 г. рас­смат­ри­ва­лось в суде пон­ти­фи­ков, заклю­ча­ет­ся в том, что Красс, по сло­вам Плу­тар­ха, был оправ­дан судья­ми (ὑπὸ τῶν δι­κασ­τῶν ἀφεί­θη). На него, как пред­став­ля­ет­ся, убеди­тель­но отве­тил Р. Лью­ис⁹³: тер­мин δι­κασ­ταί вполне может быть при­ме­нен к пон­ти­фи­кам, кото­рые в 73 г. собра­лись в каче­стве суда (iudi­cium, состо­я­щий из с.231 iudi­ces), чтобы рас­смот­реть дело об инце­сте⁹⁴; и Цице­рон (Har. resp. 13), рас­суж­дая о суде пон­ти­фи­ков над вестал­ка­ми, исполь­зу­ет сход­ную тер­ми­но­ло­гию и упо­ми­на­ет о судеб­ных функ­ци­ях и ком­пе­тен­ции пон­ти­фи­ков: «Я утвер­ждаю, что… кол­ле­гия нико­гда не выно­си­ла реше­ния (iudi­cas­se) ни по одно­му делу в таком пол­ном соста­ве, даже — о смерт­ной каз­ни для дев-веста­лок. Впро­чем, при­сут­ст­вие воз­мож­но боль­ше­го чис­ла людей важ­но при рас­сле­до­ва­нии пре­ступ­ле­ния; ведь суж­де­ние пон­ти­фи­ков рав­но­силь­но судеб­но­му при­го­во­ру (ita est enim in­terpre­ta­tio il­la pon­ti­fi­cum, ut eidem po­tes­ta­tem ha­beant iudi­cum); что каса­ет­ся рели­ги­оз­но­го запре­та, то разъ­яс­не­ние может быть по пра­ви­лам дано даже одним опыт­ным пон­ти­фи­ком, меж­ду тем такой же порядок реше­ния при суде по делу о граж­дан­ских пра­вах (in iudi­cio ca­pi­tis) был бы жесток и неспра­вед­лив. Но вы всё же види­те, что пон­ти­фи­ки для реше­ния насчет мое­го дома собра­лись в более пол­ном соста­ве, чем это быва­ло когда-либо при раз­бо­ре дел о свя­щен­но­дей­ст­ви­ях дев-веста­лок (de cae­ri­mo­niis vir­gi­num iudi­cas­se)» (пер. В. О. Горен­штей­на). В дру­гих латин­ских источ­ни­ках о судах над вестал­ка­ми так­же употреб­ля­ют­ся одно­ко­рен­ные тер­ми­ны (iudi­cium: Liv. VIII. 15. 8; iudi­cas­se: As­con. Mil. 46 C). Сооб­щая сена­ту реше­ние кол­ле­гии пон­ти­фи­ков отно­си­тель­но дома Цице­ро­на, Лукулл заявил, что «пон­ти­фи­ки были судья­ми [с точ­ки зре­ния] рели­гии» (Cic. Att. IV. 2. 4: re­li­gio­nis iudi­ces pon­ti­fi­ces fuis­se), а Фест назы­ва­ет вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка «судьей и арбит­ром дел боже­ст­вен­ных и чело­ве­че­ских» — iudex at­que ar­bi­ter… re­rum di­vi­na­rum hu­ma­na­rum­que (Fest. 200 L). Что каса­ет­ся Плу­тар­ха, то сло­во δι­κασ­ταί (как и διώκων) он не все­гда употреб­ля­ет в стро­го тех­ни­че­ском смыс­ле: этим тер­ми­ном у него назван Луций Брут, кото­рый, в его изло­же­нии, каз­нит сыно­вей, поль­зу­ясь вла­стью отца семей­ства (Plut. Popl. 7. 5), и царь Пор­се­на, кото­ро­му пред­ла­га­лось раз­ре­шить спор меж­ду Тарк­ви­ни­ем и изгнав­ши­ми его рим­ля­на­ми (Ibid. 18. 2). Поэто­му он вполне мог назвать пон­ти­фи­ков, судив­ших Крас­са, δι­κασ­ταί, осо­бен­но если в его латин­ском источ­ни­ке этот суд име­но­вал­ся iudi­cium.

Таким обра­зом, о про­цеду­ре суда над вестал­ка­ми, при­ме­нен­ной в 73 г., мож­но сде­лать сле­дую­щие выво­ды. Вопрос о том, рас­смат­ри­вал ли это дело суд пон­ти­фи­ков или суд при­сяж­ных, вряд ли может быть раз­ре­шен одно­знач­но и окон­ча­тель­но; тем не менее ряд сооб­ра­же­ний ука­зы­ва­ет на то, что пер­вый вари­ант более веро­я­тен. По-види­мо­му, в 73 г. не суще­ст­во­ва­ло посто­ян­но­го суда по делам об инце­сте веста­лок, не была уста­нов­ле­на опре­де­лен­ная про­цеду­ра рас­смот­ре­ния этих дел в государ­ст­вен­ном суде (будь то еди­но­лич­ный quae­si­tor, или суд при­сяж­ных) и не дей­ст­во­вал закон, исклю­чав­ший подоб­ные дела из ком­пе­тен­ции кол­ле­гии пон­ти­фи­ков, к кото­рой они тра­ди­ци­он­но отно­си­лись. Педу­це­ев закон, учредив­ший в 113 г. государ­ст­вен­ный суд над дву­мя с.232 вестал­ка­ми, имел чрез­вы­чай­ный харак­тер и пред­на­зна­чал­ся для раз­ре­ше­ния одной кон­крет­ной ситу­а­ции, но не всех после­дую­щих. Меж­ду 113 и 73 гг. не состо­я­лось более ни одно­го суда над вестал­ка­ми, поэто­му в 73 г. вопрос о судеб­ной про­цеду­ре дол­жен был решать­ся зано­во с уче­том как собы­тий 40-лет­ней дав­но­сти, так и теку­щей поли­ти­че­ской ситу­а­ции.

Мало­ве­ро­ят­но, что в 73 г. был учреж­ден чрез­вы­чай­ный суд над вестал­ка­ми (ана­ло­гич­ный суду над Кло­ди­ем, создан­но­му в 61 г.). В отли­чие от пре­ступ­ле­ния Кло­дия в 62 г., про­сту­пок веста­лок имел в про­шлом мно­же­ства пре­цеден­тов и не тре­бо­вал изо­бре­те­ния новой про­цеду­ры. Поли­ти­че­ская воля для это­го тоже, веро­ят­но, отсут­ст­во­ва­ла, а поли­ти­че­ская обста­нов­ка это­му не спо­соб­ст­во­ва­ла. Пле­бей­ские три­бу­ны в этот пери­од были лише­ны зако­но­да­тель­ной ини­ци­а­ти­вы, а кол­ле­гия пон­ти­фи­ков, в кото­рую вхо­ди­ли наи­бо­лее вли­я­тель­ные кон­су­ля­ры, была не заин­те­ре­со­ва­на в пере­да­че дан­но­го вопро­са в сенат и, сле­до­ва­тель­но, в отка­зе от сво­их тра­ди­ци­он­ных пол­но­мо­чий. В 74—73 гг. не зафик­си­ро­ва­но круп­ных воен­ных ката­строф, сти­хий­ных бед­ст­вий или зло­ве­щих зна­ме­ний, кото­рые мог­ли бы поро­дить сомне­ния в том, что жри­цы Весты соблюда­ют обет цело­муд­рия; сам же по себе про­сту­пок веста­лок (если он дей­ст­ви­тель­но имел место) вряд ли мог полу­чить такую оглас­ку, чтобы сенат вме­шал­ся в это дело по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве. Пол­ное отсут­ст­вие в источ­ни­ках сооб­ще­ний об учреж­де­нии в 73 г. чрез­вы­чай­но­го суда, а так­же ряд кос­вен­ных сооб­ра­же­ний тоже ука­зы­ва­ют на то, что это дело, ско­рее все­го, рас­смат­ри­ва­ла кол­ле­гия пон­ти­фи­ков.

Свиде­тель­ства источ­ни­ков об уча­стии в этом деле защит­ни­ка, обви­ни­те­ля и судей вполне объ­яс­ни­мы в рам­ках дан­ной гипо­те­зы. Извест­но, что в эпо­ху Импе­рии адво­кат мог защи­щать чело­ве­ка, обви­нен­но­го в инце­сте перед судом пон­ти­фи­ков. О ран­не­рес­пуб­ли­кан­ской эпо­хе это­го нель­зя утвер­ждать с уве­рен­но­стью, но нет и осно­ва­ний это исклю­чать, а в усло­ви­ях 73 г., когда судеб­ный патро­нат в Риме уже стал важ­ным обще­ст­вен­ным инсти­ту­том, кол­ле­гия пон­ти­фи­ков вполне мог­ла поз­во­лить вестал­кам вос­поль­зо­вать­ся услу­га­ми защит­ни­ка, тем более что в 113 г. в Кас­си­е­вом суде Лици­ния и Мар­ция име­ли такую воз­мож­ность. Роль Пло­тия, кото­ро­го Плу­тарх назы­ва­ет обви­ни­те­лем, веро­ят­но, состо­я­ла в том, что он выдви­нул в кол­ле­гии пон­ти­фи­ков обви­не­ния про­тив Лици­нии и пред­ста­вил собран­ные им дока­за­тель­ства и, воз­мож­но, свиде­те­лей. Являл­ся ли он обви­ни­те­лем (ac­cu­sa­tor) в тех­ни­че­ском смыс­ле сло­ва, опре­де­лить вряд ли воз­мож­но. Что каса­ет­ся упо­ми­на­ния Плу­тар­ха о судьях, то вряд ли мож­но ска­зать, что он допу­стил круп­ную ошиб­ку, если назвал судья­ми сово­куп­ность людей, кото­рые собра­лись, чтобы судить веста­лок и их пред­по­ла­гае­мых любов­ни­ков, рас­смот­ре­ли пред­став­лен­ные дока­за­тель­ства, заслу­ша­ли защи­ти­тель­ные речи и вынес­ли оправ­да­тель­ный при­го­вор. В рим­ских жиз­не­опи­са­ни­ях Плу­тарх дале­ко не все­гда исполь­зу­ет тер­ми­ны διώκων и δι­κασ­ταί в узком тех­ни­че­ском зна­че­нии; оче­вид­но, что и в дан­ном слу­чае их сле­ду­ет ско­рее пони­мать в широ­ком смыс­ле.

---

с.233

Лите­ра­ту­ра

Боров­ков П. С. 2009: Кол­ле­гия пон­ти­фи­ков в поли­ти­ко-пра­во­вой струк­ту­ре рим­ской ci­vi­tas (от Цар­ско­го пери­о­да до кон­ца Клас­си­че­ской рес­пуб­ли­ки): Дисс. … канд. ист. наук. Ека­те­рин­бург.

Буга­е­ва Н. В. 2010: Судеб­ный про­цесс 73 г. до н. э. в «Исто­рии про­тив языч­ни­ков» Оро­зия // Восток, Евро­па, Аме­ри­ка в древ­но­сти. Сбор­ник науч­ных трудов XVI Сер­ге­ев­ских чте­ний / С. Ю. Сапры­кин (гл. ред.), И. А. Лады­нин (отв. ред.). М., 205—212.

Дво­рец­кий И. Х. 1976: Латин­ско-рус­ский сло­варь. М.

Куз­не­цо­ва Т. И., Стрель­ни­ко­ва И. П. 1976: Ора­тор­ское искус­ство в Древ­нем Риме. М.

Смир­но­ва О. П. 1997: Культ Весты в Древ­нем Риме (VIII в. до н. э. — IV в. н. э.): Дисс. … канд. ист. наук. М.

Сморч­ков А. М. 2012: Рели­гия и власть в Рим­ской рес­пуб­ли­ке: маги­ст­ра­ты, жре­цы, хра­мы. М.

Сморч­ков А. М., Кофа­нов Л. Л. 2001: Кол­ле­гия веста­лок // Жре­че­ские кол­ле­гии в ран­нем Риме. К вопро­су о ста­нов­ле­нии рим­ско­го сакраль­но­го и пуб­лич­но­го пра­ва / Л. Л. Кофа­нов (отв. ред.). М., 287—298.

Смыш­ля­ев А. Л. 1997: Ci­vi­lis do­mi­na­tio: Рим­ский намест­ник в про­вин­ци­аль­ном горо­де // ВДИ. 3, 24—35.

Ale­xan­der M. C. 1990: Trials in the La­te Ro­man Re­pub­lic, 149 BC to 50 BC. To­ron­to–Buf­fa­lo–Lon­don.

Bau­man R. A. 1992: Women and Po­li­tics in An­cient Ro­me. L.–N. Y.

Ber­ger A. 1953: En­cyc­lo­pe­dic Dic­tio­na­ry of Ro­man Law // TAPS. N. S. 43. 2, 333—809.

Bren­nan T. C. 2000: The Prae­torship in the Ro­man Re­pub­lic. Vol. 2. Ox­ford.

Broughton T. R. S. 1951: The Ma­gistra­tes of the Ro­man Re­pub­lic. Vol. I. N. Y.

Ca­doux T. J. 2005: Ca­ti­li­ne and the Ves­tal Vir­gins // His­to­ria. 54. 2, 162—179.

Car­lon J. M. 2009: Pli­ny’s Women. Con­struc­ting Vir­tue and Crea­ting Iden­ti­ty in the Ro­man World. Cambrid­ge.

Car­ney T. 1962: The Pic­tu­re of Ma­rius in Va­le­rius Ma­xi­mus // RhM. 105, 289—337.

Ce­ra­mi P. 2011: «Quae­si­to­res ex le­ge Ma­mi­lia». Rif­les­sio­ni sul bi­no­mio «fun­zio­ne in­qui­ren­te» — «fun­zio­ne giu­di­can­te» // At­ti del Con­veg­no «Pro­ces­so ci­vi­le e pro­ces­so pe­na­le nell’es­pe­rien­za giu­ri­di­ca del mon­do an­ti­co in me­mo­ria di Ar­nal­do Bis­car­di» (Sie­na, 13—15 Di­cembre 2001) / F. Zuc­cot­ti (ed.). Mi­la­no, 87—99.

Crawford M. 1974: Ro­man Re­pub­li­can Coi­na­ge. Vol. 1. Cambrid­ge.

[Ci­ce­ro] 1964: Ad C. He­ren­nium de ra­tio­ne di­cen­di (Rhe­to­ri­ca ad He­ren­nium) / With an Engl. Transl. by H. Cap­lan. Lon­don-Cambrid­ge, Mass.

Cor­nell T. 1981: So­me ob­ser­va­tions on the «cri­men in­ces­ti» // Le dé­lit re­li­gieux dans la ci­té an­ti­que. Ac­tes de la tab­le ron­de de Ro­me (6—7 av­ril 1978) / J. Scheid (ed.). Ro­ma, 27—37.

Crook J. 1995: Le­gal Ad­vo­ca­cy in the Ro­man World. It­ha­ca–New York.

Da­vid J.-M. 1992: Le pat­ro­nat judi­cia­re au der­nier sièc­le de la Ré­pub­li­que Ro­mai­ne. Ro­me.

Ga­heis A. 1912: He­ren­nius (44) // RE. 15, 678.

Gree­nid­ge A. H. J. 1901: The Le­gal Pro­ce­du­re of Ci­ce­ro’s Ti­mes. Ox­ford.

Grif­fin M. 1973: The Tri­bu­ne C. Cor­ne­lius // JRS. 63, 196—213.

Gruen E. 1968a: Ro­man Po­li­tics and the Cri­mi­nal Courts, 149—78 B. C. Cambrid­ge, Mass.

Gruen E. 1968b: M. An­to­nius and the Trial of the Ves­tal Vir­gins // RhM. 111, 59—63.

Hel­le­gouarc’h J. 1963: Le vo­ca­bu­lai­re la­tin des re­la­tions et des par­tis po­li­ti­ques sous la Ré­pub­li­que. P.

Johnson M. J. 2007: The Pon­ti­fi­cal Law of the Ro­man Re­pub­lic: PhD Diss. New Brunswick–New Jer­sey.

Kea­ve­ney A. 1992: Lu­cul­lus. A Li­fe. L.–N. Y.

Kea­ve­ney A. 2005: Sul­la. The Last Re­pub­li­can. L.–N. Y.

Ken­ne­dy G. 1968: The Rhe­to­ric of Ad­vo­ca­cy in Gree­ce and Ro­me // AJPh. 89, 419—436.

Koch C. 1958: Ves­ta // RE. 2. 16, 1747—1752.

Krop­pen­berg I. 2010: Law, Re­li­gion, and Con­sti­tu­tion of the Ves­tal Vir­gins // Law and Li­te­ra­tu­re. 22. 3, 418—439.

Kun­kel W. 1962: Un­ter­su­chun­gen zur Entwick­lung des rö­mi­schen Kri­mi­nal­ver­fah­rens in vor­sul­la­ni­scher Zeit. Mün­chen.

с.234
Len­non J. J. 2014: Pol­lu­tion and Re­li­gion in An­cient Ro­me. Cambrid­ge.

Lewis R. G. 2001: Ca­ti­li­na and the Ves­tal // CQ. 51, 141—149.

Lewis Ch. T., Short Ch. 1879: A La­tin Dic­tio­na­ry. Ox­ford.

Lin­tott A. 1999: The Con­sti­tu­tion of the Ro­man Re­pub­lic. Ox­ford.

Lo­vi­si C. 1998: Ves­ta­le, in­ces­tus et juri­dic­tion pon­ti­fi­ca­le sous la Ré­pub­li­que ro­mai­ne // MEF­RA. 110. 2, 699—735.

Marshall B. 1985: Ca­ti­li­na and the Exe­cu­tion of M. Ma­rius Gra­ti­dia­nus // CQ. 35, 124—133.

Mom­msen Th. 1870: His­toi­re de la mon­naie ro­mai­ne / Trad. franç. par le duc de Bla­cas. T. 2. Pa­ris.

Mom­msen Th. 1899: Rö­mi­sches Straf­rechts. Leip­zig.

Mo­reau Ph. 1982: Clo­dia­na re­li­gio: un pro­cès po­li­ti­que en 61 avant J. C. P.

Mo­reau Ph. 2002: In­ces­tus et pro­hi­bi­tae nup­tiae. L’in­ces­te à Ro­me. Con­cep­tion ro­mai­ne de l’in­ces­te et his­toi­re des pro­hi­bi­tions mat­ri­mo­nia­les pour cau­se de pa­ren­té dans la Ro­me an­ti­que. P.

Mul­roy D. 1988: The Ear­ly Ca­reer of P. Clo­dius Pul­cher: A Re-Exa­mi­na­tion of the Char­ges of Mu­ti­ny and Sac­ri­le­ge // TA­PhA. 118, 155—178.

Mus­ta­kal­lio K. 1992: The «cri­men in­ces­ti» of the Ves­tal Vir­gins and the Pro­di­gio­us Pes­ti­len­ce // Cru­de­li­tas: The Po­li­tics of Cruel­ty in the An­cient and Me­die­val World / T. Vilja­maa, A. Ti­mo­nen, C. Krötzl (eds). Krems, 56—62

Ra­viz­za M. 2001: Sul­la pre­te­sa «lex Mem­mia de ab­sen­ti­bus» // La­beo. 47, 185—208.

Ra­viz­za M. 2006: Ca­ti­li­na, Cras­so e le ves­ta­li // Ri­vis­ta di Di­rit­to Ro­ma­no. 6, 1—10.

Rawson E. 1974: Re­li­gion and Po­li­tics in the La­te Se­cond Cen­tu­ry B. C. at Ro­me // Phoe­nix. 28, 193—212.

Scheid J. 1981: Le dé­lit re­li­gieux dans la Ro­me tar­do-ré­pub­li­cai­ne // Le dé­lit re­li­gieux dans la ci­té an­ti­que. Ac­tes de la tab­le ron­de de Ro­me (6—7 av­ril 1978) / J. Scheid (ed.). Ro­me, 117—171.

Sher­vin-Whi­te A. N. 1966: The Let­ters of Pli­ny. A His­to­ri­cal and So­cial Com­men­ta­ry. Ox­ford.

Stap­les A. 2004: From Good God­dess to Ves­tal Vir­gins. Sex and Ca­te­go­ry in Ro­man Re­li­gion. L.–N. Y.

Stra­chan-Da­vid­son J. L. 1912: Prob­lems of the Ro­man Cri­mi­nal Law. Vol. I. Ox­ford.

Ta­tum W. J. 1999: The Pat­ri­cian Tri­bu­ne: Pub­lius Clo­dius Pul­cher. Cha­pel Hill.

Tay­lor L. R. 1942: Cae­sar’s Col­lea­gues in Pon­ti­fi­cal Col­le­ge // AJPh. 63, 385—412.

Ven­tu­ri­ni C. 1996: Pro­ces­so pe­na­le e so­cie­tà po­li­ti­ca nel­la Ro­ma Rep­pub­li­ca­na. Pi­sa.

Ward A. 1977: Mar­cus Cras­sus and the La­te Ro­man Re­pub­lic. Co­lum­bia–Lon­don.

Wildfang R. L. 2006: Ro­me’s Ves­tal Vir­gins. A Stu­dy of Ro­me’s Ves­tal Pries­tes­ses in the La­te Re­pub­lic and Ear­ly Em­pi­re. L.–N. Y.

Wis­sowa G. 1923/1924: Ves­ta­lin­nenfre­vel // Ar­chiv für Re­li­gionswis­sen­schaft. 22, 201—214.

Zumpt A. W. 1865: Das Cri­mi­nal­recht der Rö­mi­schen Re­pub­lik. Bd I. Abt. I. B.

---

Ol­ga V. Liu­bi­mo­va

The Trial of Ves­tals in 73 B. C.: Jury Court or Pon­ti­fi­cal Court?

The le­gal ter­mi­no­lo­gy of the sour­ces about the trial of ves­tals in 73 BC (par­ti­cu­lar­ly the men­tion of jud­ges, pro­se­cu­tor and ad­vo­ca­te) has led so­me re­sear­chers to the conclu­sion that the ca­se was tried be­fo­re se­cu­lar jury court and not be­fo­re the tra­di­tio­nal pon­ti­fi­cal col­le­ge. An at­tempt is ma­de in the ar­tic­le to ar­gue that in 73 BC the­re was no per­ma­nent jury court for in­cest ca­ses; and the es­tab­lishment of an extraor­di­na­ry court for this ca­se by a spe­cial law is impro­bab­le be­cau­se our sour­ces are en­ti­re­ly si­lent about it, the po­li­ti­cal si­tua­tion was un­fa­vo­rab­le for such a mo­ve and so­me cir­cumstan­tial evi­den­ces sug­gest that the ca­se was tried be­fo­re pon­ti­fi­ces. The le­gal terms of the sour­ces are qui­te appli­cab­le for the pon­ti­fi­cal court and the­re are ana­lo­gies for them in the re­ports of an­cient aut­hors about the ot­her trials of ves­tals.

Key words: Ves­tals, pon­ti­fi­ces, in­cest, Fa­bia, Li­ci­nia, Cras­sus, Ca­ti­li­ne, lex Pae­du­cea.