Fides в «Гражданской войне» Юлия Цезаря:
Исследование римской политической идеологии конца республиканской эпохи

Гла­ва 6
Fi­des во вре­мя вой­ны

с.330 Отъ­езд Цеза­ря в Гал­лию и Испа­нию ста­но­вит­ся важ­ной пово­рот­ной точ­кой в «Граж­дан­ской войне». Он так­же слу­жит важ­ной пово­рот­ной точ­кой и в нашем иссле­до­ва­нии. До сих пор я дока­зы­вал, что в гла­вах BC. I. 1—33 Цезарь сосре­дота­чи­ва­ет основ­ное вни­ма­ние на обос­но­ва­нии сво­его реше­ния взять­ся за ору­жие. Осталь­ная часть его сочи­не­ния выглядит как рас­сказ о воен­ных опе­ра­ци­ях обе­их сто­рон с отдель­ны­ми отступ­ле­ни­я­ми, в кото­рых автор воз­вра­ща­ет­ся к вопро­сам, под­ня­тым или затро­ну­тым в гла­вах BC. I. 1—33, либо опи­сы­ва­ет даль­ней­шие поли­ти­че­ские собы­тия и дипло­ма­ти­че­ские пере­го­во­ры¹. Мы завер­ши­ли рас­смот­ре­ние пер­вых глав «Граж­дан­ской вой­ны». Мы увиде­ли, что в этих гла­вах, посвя­щён­ных обос­но­ва­нию дей­ст­вий Цеза­ря, важ­ные вопро­сы, свя­зан­ные с fi­de (напри­мер, fi­des Цеза­ря, сена­та, Пом­пея), игра­ют зна­чи­тель­ную роль и наме­рен­но поме­ще­ны на пер­вый план. То есть в гла­вах BC. I. 1—33 Цезарь исполь­зу­ет fi­dem, чтобы про­де­мон­стри­ро­вать сво­ей ауди­то­рии огром­ное раз­ли­чие меж­ду собой и сво­и­ми вра­га­ми. В сущ­но­сти, он заяв­ля­ет, что он, как рес­пуб­ли­ка­нец, обла­да­ет доб­рой fi­de, а его про­тив­ни­ки — дур­ной. Кро­ме того, он пока­зы­ва­ет чита­те­лям, поче­му дело обсто­ит имен­но так и поче­му это име­ет зна­че­ние, срав­ни­вая (и пред­ла­гая срав­нить) свои дей­ст­вия в опре­де­лён­ной ситу­а­ции с дей­ст­ви­я­ми сво­их вра­гов. К тому момен­ту, когда Цезарь сооб­ща­ет о сво­ём отъ­езде в Гал­лию и Испа­нию в BC. I. 33, его ауди­то­рия обо всём этом уже осве­дом­ле­на. Или, ина­че выра­жа­ясь, из пер­вых трид­ца­ти трёх глав чита­те­ли зна­ют, что Цезарь во мно­гом обос­но­вы­ва­ет свои дей­ст­вия сооб­ра­же­ни­я­ми fi­dei. Они зна­ют так­же, какие поли­ти­че­ские осно­ва­ния (напри­мер, пра­во на заоч­ное соис­ка­ние (ra­tio ab­sen­tis), пра­ва три­бу­нов, част­ные лица с импе­ри­ем (pri­va­ti cum im­pe­rio)) и лич­ные осно­ва­ния (мяг­кость (le­ni­tas) Цеза­ря и его готов­ность на нема­лые жерт­вы ради мира), по мне­нию Цеза­ря, поз­во­ля­ют ему с.331 делать подоб­ные утвер­жде­ния. В осталь­ной части «Граж­дан­ской вой­ны» одна из задач Цеза­ря — при­ве­сти мно­же­ство дока­за­тельств того, что его при­тя­за­ние на fi­dem обос­но­ва­но. Рас­сказ о воен­ных дей­ст­ви­ях усе­ян раз­лич­ны­ми эпи­зо­да­ми, кото­рые мож­но рас­смат­ри­вать как дока­за­тель­ства fi­dei Цеза­ря (и отсут­ст­вия fi­dei у пом­пе­ян­цев). Теперь мы пере­хо­дим к рас­смот­ре­нию самых важ­ных из этих пас­са­жей.

Кро­ме того, выше я уже писал, что, отста­и­вая эту точ­ку зре­ния, не хочу ска­зать, что в «Граж­дан­ской войне» не про­смат­ри­ва­ют­ся дру­гие важ­ные темы или при­ме­ры, оче­вид­ные для антич­ной ауди­то­рии. Здесь сле­ду­ет крат­ко ука­зать на две такие темы, кото­рые упо­ми­на­лись выше. Каж­дая из них вре­мя от вре­ме­ни может быть свя­за­на с изо­бра­же­ни­ем fi­dei в тек­сте.

Во-пер­вых, это вопрос о том, какое зна­че­ние для наше­го пони­ма­ния fi­dei может иметь изме­не­ние выра­же­ний, употреб­ля­е­мых Цеза­рем в отно­ше­нии его про­тив­ни­ков. Выше я уже отме­чал наблюде­ние, сде­лан­ное недав­но Род­же­ром Мак­фар­лей­ном, о том, что в «Граж­дан­ской войне» в какой-то момент Цезарь рез­ко меня­ет тер­ми­но­ло­гию для обо­зна­че­ния враж­ды. Мак­фар­лейн отме­ча­ет, что тер­мин ini­mi­cus (кото­рый обыч­но обо­зна­чал внут­рен­не­го вра­га) часто исполь­зу­ет­ся в кни­ге I и заме­ня­ет все дру­гие поня­тия враж­ды до гла­вы 33 вклю­чи­тель­но. Затем он про­па­да­ет (за исклю­че­ни­ем толь­ко пас­са­жа BC. III. 104, кото­рый не име­ет отно­ше­ния к делу). С это­го момен­та ini­mi­ci Cae­sa­ris упо­ми­на­ют­ся как hos­tes и ad­ver­sa­rii (Мак­фар­лейн пишет, что после BC. I. 33 сло­во hos­tis исполь­зу­ет­ся шесть­де­сят пять раз, сло­во ad­ver­sa­rius — два­дцать шесть раз)². Сло­во hos­tis обыч­но обо­зна­ча­ет внеш­не­го вра­га. Какое отно­ше­ние эта пере­ме­на име­ет к fi­dei? Как убеди­тель­но дока­зы­ва­ет Мак­фар­лейн, это изме­не­ние не озна­ча­ет, что Цезарь теперь наме­рен истре­бить сво­их вра­гов. Корот­ко гово­ря, с.332 он объ­яс­ня­ет изме­не­ние тер­ми­но­ло­гии тем, что бег­ство Пом­пея на Восток ясно обна­ру­жи­ло, что для Цеза­ря нет пути назад; его про­тив­ни­ки реши­тель­но отверг­ли его мир­ные пред­ло­же­ния, и поэто­му он решил исполь­зо­вать новые тер­ми­ны для агрес­сии и враж­ды (и имел на то все осно­ва­ния)³. Это убеди­тель­ное объ­яс­не­ние. Одна­ко, по мне­нию Мак­фар­лей­на, это озна­ча­ет так­же, что Цезарь «изме­нил свою пози­цию в кон­флик­те, а вме­сте с ним и тер­ми­но­ло­гию». Если при­нять эту неод­но­знач­ную фор­му­ли­ров­ку, то она может иметь отно­ше­ние к fi­dei Цеза­ря. На этом осно­ва­нии вполне мож­но утвер­ждать, что если «пози­ция» Цеза­ря точ­но отра­же­на в новых, более рез­ких выра­же­ни­ях, то это долж­но озна­чать, что его мир­ные пред­ло­же­ния (сде­лан­ные после BC. I. 33) боль­ше не могут счи­тать­ся искрен­ни­ми — ни в вос­при­я­тии совре­мен­ни­ков, ни в нашем вос­при­я­тии.

Про­бле­ма состо­ит в том, что сло­во «пози­ция» про­сто-напро­сто слиш­ком туман­но для при­ме­не­ния в ана­ли­зе Мак­фар­лей­на. С поли­ти­че­ской точ­ки зре­ния, в «Граж­дан­ской войне» нет ука­за­ний на то, что базо­вая пози­ция Цеза­ря вооб­ще меня­лась по срав­не­нию с той, что он зани­мал в нача­ле кон­флик­та, за исклю­че­ни­ем пас­са­жа BC. III. 10. 7, где Цезарь откры­то при­зна­ёт воз­мож­ность её изме­не­ния⁴. И дей­ст­ви­тель­но, Мак­фар­лейн пишет, что тер­мин ad­ver­sa­rius обыч­но не при­ме­нял­ся для обо­зна­че­ния с.333 внеш­не­го вра­га. Так что новая тер­ми­но­ло­гия Цеза­ря в любом слу­чае не вполне после­до­ва­тель­на. И если тер­ми­ном ini­mi­cus обыч­но назы­ва­ли внут­рен­них вра­гов, от это­го он не пере­ста­ёт выра­жать враж­деб­ность и непри­язнь⁵. Цице­рон даже сопо­став­ля­ет тяжё­лые вой­ны с ким­вра­ми и кельт­ибе­ра­ми и борь­бу с ini­mi­cis⁶. Кро­ме того, в трак­та­те «Об обя­зан­но­стях» он утвер­жда­ет, что «при сопер­ни­че­стве меж­ду граж­да­на­ми мы ведем себя по отно­ше­нию к недру­гу (ini­mi­cus) не так, как по отно­ше­нию к соис­ка­те­лю (с послед­ним состя­за­ние про­ис­хо­дит из-за маги­ст­ра­ту­ры (ho­nos) и высо­ко­го поло­же­ния (dig­ni­tas), с пер­вым (ini­mi­cus) — из-за граж­дан­ских прав (ca­put) и доб­ро­го име­ни (fa­ma))»^[1]7. По мое­му мне­нию, что бы ни про­ис­хо­ди­ло с тер­ми­но­ло­ги­ей враж­ды на про­тя­же­нии «Граж­дан­ской вой­ны» Цеза­ря, он все­гда ясно даёт понять ауди­то­рии, что, насколь­ко вой­на это допус­ка­ет, он пред­по­чи­та­ет обра­щать­ся с непри­я­те­ля­ми так, слов­но они до сих пор явля­ют­ся его поли­ти­че­ски­ми сопер­ни­ка­ми, а не смер­тель­ны­ми вра­га­ми. То есть он неиз­мен­но счи­та­ет, что, хотя обе сто­ро­ны взя­лись за ору­жие, кон­фликт в сущ­но­сти оста­ёт­ся внут­рен­ним, а пото­му диа­лог с целью пре­кра­ще­ния враж­ды и воз­об­нов­ле­ния нор­маль­ной рес­пуб­ли­кан­ской дея­тель­но­сти необ­хо­ди­мо нала­дить не толь­ко быст­ро, но и на соот­вет­ст­ву­ю­щей поли­ти­че­ской поч­ве — то есть на осно­ве чести и досто­ин­ства (ho­nos и dig­ni­tas). В речи, кото­рую Цезарь про­из­но­сит в сена­те в свой пер­вый при­езд в Рим, он гово­рит о сво­ей готов­но­сти пожерт­во­вать честью и досто­ин­ст­вом (ho­nos и dig­ni­tas, BC. I. 32. 4). Его обра­ще­ние к армии перед бит­вой при Фар­са­ле (BC. III. 90), с.334 как и тща­тель­но состав­лен­ное воз­зва­ние Кра­сти­на в защи­ту dig­ni­ta­tis его импе­ра­то­ра в сле­дую­щей гла­ве, пред­по­ла­га­ют, что эта его поли­ти­че­ская пози­ция не изме­ни­лась⁸.

Ещё одна тема «Граж­дан­ской вой­ны», о кото­рой необ­хо­ди­мо сде­лать пред­ва­ри­тель­ное заме­ча­ние, — это гор­ды­ня. Дело в том, что ино­гда тема гор­ды­ни в тек­сте Цеза­ря тес­но свя­за­на с изо­бра­же­ни­ем fi­dei (осо­знан­но или неосо­знан­но). Как я выше писал, Гален Роу отме­тил, что, созда­вая дра­ма­ти­че­скую струк­ту­ру несколь­ких важ­ных эпи­зо­дов «Граж­дан­ской вой­ны», Цезарь выст­ра­и­ва­ет собы­тия в три эта­па: успех, гор­ды­ня и ката­стро­фа⁹. Роу ука­зы­ва­ет, что гор­ды­ня в «Граж­дан­ской войне» не изо­ли­ро­ва­на, но высту­па­ет как «жиз­нен­но важ­ное зве­но в цепи собы­тий». Гор­ды­ня име­ет при­чи­ну (успех, кото­рый ино­гда рас­смат­ри­ва­ет­ся как резуль­тат уда­чи (for­tu­na или τύ­χη), а не чело­ве­че­ских заслуг) и след­ст­вие (ката­стро­фу или нака­за­ние)¹⁰. Надо ска­зать, что я согла­сен с Роу в том, что в тек­сте дей­ст­ви­тель­но содер­жит­ся такая схе­ма — гор­ды­ня, веду­щая к ката­стро­фе, — что Цезарь осо­знан­но постро­ил рас­сказ так, чтобы про­де­мон­стри­ро­вать эту схе­му и что (как и в слу­чае с изме­не­ни­ем тер­ми­но­ло­гии, обо­зна­чаю­щей враж­ду) пер­во­на­чаль­ная ауди­то­рия долж­на была опо­знать эту схе­му. Одна­ко важ­но и то, что в каж­дом из кон­крет­ных слу­ча­ев про­яв­ле­ния гор­ды­ни, рас­смот­рен­ных Роу, важ­ную роль игра­ет fi­des, хотя иссле­до­ва­тель в сво­ей ста­тье не упо­ми­на­ет fi­dem как тако­вую (что вполне понят­но).

с.335 Роу выде­ля­ет в «Граж­дан­ской войне» четы­ре дра­ма­ти­че­ские струк­ту­ры, каж­дая из кото­рых, по его мне­нию, заду­ма­на Цеза­рем как иллю­ст­ра­ция того, как опас­на гор­ды­ня для любых чело­ве­че­ских начи­на­ний: эти струк­ту­ры изо­бра­жа­ют, как сол­да­ты и коман­ди­ры в обе­их арми­ях реа­ги­ру­ют бла­го­ра­зум­но и сдер­жан­но либо излишне само­уве­рен­но на неожи­дан­ные пере­ме­ны судь­бы, свой­ст­вен­ные бое­вым дей­ст­ви­ям¹¹. Я не утвер­ждаю, что fi­des может высту­пать в каче­стве моти­ва для созда­ния в «Граж­дан­ской войне» аль­тер­на­тив­ной дра­ма­ти­че­ской струк­ту­ры. Я все­го лишь утвер­ждаю, что fi­des часто встре­ча­ет­ся в этом сочи­не­нии в раз­лич­ных кон­текстах (в том чис­ле в эпи­зо­дах, свя­зан­ных с гор­ды­ней, кото­рые выде­ля­ет Роу¹²), пото­му что она име­ет чрез­вы­чай­но важ­ное зна­че­ние для рес­пуб­ли­кан­ско­го обос­но­ва­ния дей­ст­вий Цеза­ря. Поэто­му он жела­ет как мож­но доль­ше дер­жать её перед гла­за­ми ауди­то­рии. Нас по-преж­не­му инте­ре­су­ет вопрос о рес­пуб­ли­кан­ском обос­но­ва­нии дей­ст­вий Цеза­ря (то есть, его необыч­но­го реше­ния пре­сту­пить гра­ни­цы про­вин­ции для защи­ты сво­их при­тя­за­ний), а не какая-то совер­шен­но новая про­бле­ма. Для чита­те­лей Цеза­ря новое здесь толь­ко то, что вой­на теперь нача­лась всерь­ёз.

Таким обра­зом, в остав­шей­ся части иссле­до­ва­ния мы сосре­дото­чим вни­ма­ние на избран­ных гла­вах «Граж­дан­ской вой­ны», в кото­рых вид­но, как Цезарь и после BC. I. 33 про­дол­жа­ет исполь­зо­вать fi­dem как важ­ную тему для обос­но­ва­ния сво­их дей­ст­вий. Там, где речь идёт о fi­de, тема гор­ды­ни у Цеза­ря весь­ма тон­ко раз­ра­бота­на. Напри­мер, он не пыта­ет­ся про­сто заяв­лять, что fi­des как нрав­ст­вен­ное досто­ин­ство обес­пе­чи­ва­ет какую-то защи­ту от гор­ды­ни или что этот недо­ста­ток с.336 харак­те­рен толь­ко для его вра­гов. Он рас­смат­ри­ва­ет гор­ды­ню как обще­че­ло­ве­че­скую сла­бость (как посту­пал, напри­мер, Катон Цен­зор в пред­и­сло­вии к речи «За родо­с­цев», см.: Gell. VI. 3. 14). Цезарь уде­ля­ет боль­шое вни­ма­ние тому, как его соб­ст­вен­ный дове­рен­ный легат Кури­он пал жерт­вой гор­ды­ни. Но при этом он ста­ра­ет­ся под­черк­нуть fi­dem Кури­о­на. С дру­гой сто­ро­ны, пом­пе­ян­цы тоже попа­да­ют­ся в ловуш­ку гор­ды­ни, одна­ко неиз­мен­но про­яв­ля­ют недо­ста­ток fi­dei и не вполне пони­ма­ют, в какую запад­ню они попа­ли¹³. Отча­сти аргу­мен­та­ция Цеза­ря про­тив них (и их нра­вов), как я пола­гаю, состо­ит в том, что гор­ды­ня — это одна из при­чин их ослеп­ле­ния, в силу кото­ро­го они не осо­зна­ва­ли, в чис­ле про­че­го, истин­но­го зна­че­ния fi­dei, тогда как Кури­о­на гор­ды­ня не осле­пи­ла и, в отли­чие от Пом­пея, он встре­тил пора­же­ние с откры­ты­ми гла­за­ми¹⁴. То есть и Кури­он, и пом­пе­ян­цы раз­ны­ми путя­ми попа­лись в запад­ню гор­ды­ни. Одна­ко Кури­он в кон­це кон­цов не изме­нил сво­е­му дол­гу, ибо обла­дал истин­ной fi­de. Fi­des Кури­о­на не обес­пе­чи­ла ему победу и не спас­ла его от пора­же­ния (Цезарь демон­стри­ру­ет чита­те­лям пони­ма­ние того, что fi­des нико­му не даёт гаран­тии зем­но­го успе­ха); но имен­но бла­го­да­ря сво­ей fi­dei Кури­он, несмот­ря на крат­ковре­мен­ный с.337 при­ступ гор­ды­ни, в пора­же­нии вёл себя так же достой­но, как и в победе¹⁵. Пом­пе­ян­цы же, не пони­маю­щие, чего на самом деле тре­бу­ет fi­des, как пра­ви­ло, изме­ня­ют сво­е­му дол­гу. Не ощу­щая fi­dei, они посто­ян­но ведут себя недо­стой­но — и в победе, и в пора­же­нии.

Таким обра­зом, цель наше­го иссле­до­ва­ния состо­ит в том, чтобы рас­смот­реть избран­ные пас­са­жи, иллю­ст­ри­ру­ю­щие, каки­ми спо­со­ба­ми Цезарь рас­кры­ва­ет выше­при­ведён­ные пред­став­ле­ния о fi­de в сво­ём рас­ска­зе о бое­вых опе­ра­ци­ях на раз­ных теат­рах воен­ных дей­ст­вий. Они начи­на­ют­ся всерь­ёз, когда ста­но­вит­ся ясно, что в бли­жай­шем буду­щем нет ника­кой надеж­ды на мир­ные пере­го­во­ры. По боль­шей части я буду лишь крат­ко обоб­щать ход воен­ных дей­ст­вий, когда это потре­бу­ет­ся, не осо­бен­но вда­ва­ясь в дета­ли (и даже вооб­ще пре­не­бре­гая дета­ля­ми). Здесь нас инте­ре­су­ют идео­ло­ги­че­ские нити нарра­ти­ва, свя­зан­ные с fi­de.

Каж­дую гла­ву (или груп­пу глав) я булу рас­смат­ри­вать в осо­бой руб­ри­ке, как для удоб­ства, так и ради умень­ше­ния необ­хо­ди­мо­сти в под­строч­ных снос­ках. Нач­нём с того, как Цезарь исполь­зу­ет fi­dem для обос­но­ва­ния сво­его реше­ния при­бег­нуть к воен­ной силе про­тив одно­го из ста­рей­ших союз­ни­ков Рима — Мас­си­лии.

При­ме­ры fi­dei в I и II кни­гах

Мас­си­лия (нача­ло оса­ды): BC. I. 34—36

В гла­вах BC. I. 34—36 не содер­жит­ся осо­бых тон­ко­стей. Глав­ная цель Цеза­ря — пока­зать, что недо­ста­ток fi­dei, про­яв­лен­ный мас­си­лий­ца­ми по отно­ше­нию к нему, пол­но­стью оправ­ды­ва­ет пред­при­ня­тую им оса­ду горо­да. Но он так­же поль­зу­ет­ся воз­мож­но­стью под­черк­нуть недо­ста­ток fi­dei у выдаю­щих­ся пом­пе­ян­цев — Вибул­лия Руфа и Доми­ция Аге­но­бар­ба.

с.338 В длин­ном и слож­ном пред­ло­же­нии Цезарь рас­ска­зы­ва­ет чита­те­лям то, что узнал о собы­ти­ях, про­ис­хо­див­ших в Мас­си­лии по мере его при­бли­же­ния. Цезарь сооб­ща­ет, что Пом­пей отпра­вил Вибул­лия Руфа, чтобы занять Мас­си­лию, что те же наме­ре­ния имел и Доми­ций Аге­но­барб, а груп­па знат­ных мас­си­лий­ских юно­шей, направ­лен­ная в Рим с дипло­ма­ти­че­ским пору­че­ни­ем, полу­чи­ла от Пом­пея совет ока­зать Цеза­рю сопро­тив­ле­ние (BC. I. 34. 1—3). Это про­изо­шло пря­мо перед бег­ст­вом Пом­пея из Рима — ab ur­be dis­ce­dens Pom­pei­us; здесь содер­жит­ся наме­рен­ная иро­ния Цеза­ря. Цезарь сра­зу напо­ми­на­ет чита­те­лям, что Вибул­лий был в чис­ле попав­ших в плен при Кор­фи­нии и отпу­щен­ных невреди­мы­ми (Cor­fi­nio cap­tum ip­se di­mi­se­rat). Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что Вибул­лий дол­жен был про­явить некую бла­го­дар­ность за этот вели­ко­душ­ный жест — хотя бы сохра­не­ни­ем ней­тра­ли­те­та. Но он не про­явил ника­кой бла­го­дар­но­сти, что, несо­мнен­но, бро­са­ет тень на его fi­dem. Цеза­рю не тре­бо­ва­лось напо­ми­нать чита­те­лям, что он поща­дил и Доми­ция. Это было пре­крас­но извест­но. Вме­сто это­го он под­чёр­ки­ва­ет, что Доми­ций опи­рал­ся на свои част­ные сред­ства, а не (как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся) на искрен­нюю под­держ­ку обще­ства. Доми­ций силой рек­ви­зи­ру­ет семь купе­че­ских судов и эки­пи­ру­ет их соб­ст­вен­ны­ми раба­ми, воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми и арен­да­то­ра­ми из Козы (pro­fec­tum item Do­mi­tium ad oc­cu­pan­dam Mas­si­liam na­vi­bus ac­tua­riis sep­tem, quas Igi­lii et in Co­sa­no a pri­va­tis coac­tas ser­vis, li­ber­tis, co­lo­nis suis comple­ve­rat)^[2]16. То есть, Доми­ций может рас­счи­ты­вать толь­ко на лич­ную вер­ность сво­их рабов и наи­бо­лее зави­си­мой части сво­их кли­ен­тов; его дело не поль­зу­ет­ся под­лин­ной под­держ­кой ни в Риме, ни с.339 сре­ди ита­лий­цев в целом. Здесь Цезарь ещё более чёт­ко раз­гра­ни­чи­ва­ет пуб­лич­ную и част­ную fi­dem, хотя в его аргу­мен­та­ции это разде­ле­ние при­сут­ст­ву­ет с само­го нача­ла рас­ска­за.

Пом­пей посо­ве­то­вал моло­дым мас­си­лий­цам не допу­стить, чтобы недав­ние услу­ги Цеза­ря вытес­ни­ли из их памя­ти преж­ние бла­го­де­я­ния Пом­пея (Pom­pei­us erat ad­hor­ta­tus, ne no­va Cae­sa­ris of­fi­cia ve­te­rum suo­rum be­ne­fi­cio­rum in eos me­mo­riam ex­pel­le­rent). Аргу­мент Пом­пея явно сфор­му­ли­ро­ван в тер­ми­нах лич­ных обя­за­тельств и даже кли­ент­ских отно­ше­ний; нема­ло­важ­но, что в дан­ном слу­чае речь идёт об ино­зем­ной кли­ен­те­ле. Пом­пей не ссы­ла­ет­ся ни на какие тре­бо­ва­ния fi­dei pub­li­cae или рим­ские пра­во­вые пол­но­мо­чия, хотя мог бы это сде­лать (ибо фор­маль­но Доми­ций являл­ся про­кон­су­лом, хотя и не имел при себе армии). Но вопрос дей­ст­ви­тель­но сво­дил­ся преж­де все­го к лич­ной fi­dei. Цезарь, кажет­ся, под­ра­зу­ме­ва­ет, что ссыл­ка Пом­пея на лич­ную fi­dem — это нечто дур­ное по срав­не­нию с его соб­ст­вен­ны­ми при­тя­за­ни­я­ми на бла­го­дар­ность Мас­си­лии, но здесь он сто­ит на не слиш­ком твёр­дой поч­ве. Упо­ми­на­ние Цеза­ря о под­держ­ке, ока­зан­ной ему всей Ита­ли­ей (to­ta Ita­lia, см. ниже), рав­но­знач­но заяв­ле­нию о pub­li­ca fi­de, но это неубеди­тель­ное заяв­ле­ние, посколь­ку по при­езде в Рим ему не уда­лось полу­чить под­держ­ку сена­та. В сущ­но­сти, вза­и­моот­но­ше­ния Цеза­ря с Мас­си­ли­ей тоже осно­ва­ны пре­иму­ще­ст­вен­но на лич­ной fi­de. Нель­зя отри­цать, что его попыт­ка пред­ста­вить совет Пом­пея мас­си­лий­ским юно­шам как нечто недоз­во­лен­ное, доволь­но бес­пар­дон­на. На месте Пом­пея Цезарь, ско­рее все­го, посту­пил бы точ­но так же.

Во вто­ром и послед­нем пред­ло­же­нии BC. I. 34 Цезарь опи­сы­ва­ет реак­цию мас­си­лий­цев на этот совет. Пови­ну­ясь при­ка­за­ни­ям Пом­пея (qui­bus man­da­tis ac­cep­tis), народ Мас­си­лии про­яв­ля­ет по отно­ше­нию к Цеза­рю ничем не спро­во­ци­ро­ван­ную враж­деб­ность. Они закры­ва­ют ворота, совер­ша­ют раз­лич­ные при­готов­ле­ния к войне и вызы­ва­ют на помощь аль­би­ков, вар­вар­ское пле­мя, издав­на нахо­див­ше­е­ся под покро­ви­тель­ст­вом (in fi­de) Мас­си­лии. (Al­bi­cos, bar­ba­ros ho­mi­nes, qui in eorum fi­de с.340 an­ti­qui­tus erant). Когда Мас­си­лия опи­ра­ет­ся на сво­их сель­ских кли­ен­тов, она посту­па­ет подоб­но Доми­цию, кото­рый исполь­зу­ет сво­их рабов и арен­да­то­ров, а так­же Пом­пею, вынуж­ден­но­му пола­гать­ся на союз­ни­ков-нерим­лян, таких как мас­си­лий­цы. Это сно­ва под­чёр­ки­ва­ет раз­ни­цу меж­ду дву­мя лаге­ря­ми, кото­рую неиз­мен­но хочет пока­зать Цезарь: на его сто­роне доб­ро­воль­ная под­держ­ка обще­ства и забота об общем бла­ге, а на дру­гой сто­роне — скоп­ле­ние без­рас­суд­ных и эго­и­стич­ных пер­сон и клик, кото­рые дей­ст­ву­ют мошен­ни­че­ским обра­зом и не поль­зу­ют­ся проч­ной и доб­ро­воль­ной под­держ­кой со сто­ро­ны более широ­ко­го внут­ри­по­ли­ти­че­ско­го сооб­ще­ства¹⁷.

В BC. I. 35. 1—2 Цезарь под­чёр­ки­ва­ет свою fi­de, рас­ска­зы­вая чита­те­лям, как он ста­ра­ет­ся избе­жать воору­жён­но­го столк­но­ве­ния с почтен­ным и ува­жае­мым союз­ни­ком Рима (несмот­ря на то, что этот союз­ник уже начал гото­вить­ся к войне про­тив него). Он вызы­ва­ет к себе пят­на­дцать чело­век, воз­глав­ля­ю­щих мас­си­лий­ский совет — в сущ­но­сти, руко­во­дя­щий коми­тет (Evo­cat ad se Cae­sar Mas­si­lia XV pri­mos)¹⁸. Цезарь прак­ти­че­ски умо­ля­ет этих людей не допу­стить, чтобы Мас­си­лия пер­вой нача­ла вой­ну (ne ini­tium in­fe­ren­di bel­li a Mas­si­lien­si­bus oria­tur); совре­мен­ная ему ауди­то­рия без пояс­не­ний пони­ма­ла, что Цезарь здесь про­яв­ля­ет осо­бое ува­же­ние к ста­рин­ной друж­бе Рима и Мас­си­лии. Это долж­но было вос­при­ни­мать­ся как ещё одно свиде­тель­ство fi­dei Цеза­ря. Мас­си­лий­цам, — гово­рит Цезарь, — до́лжно после­до­вать ско­рее авто­ри­тет­но­му суж­де­нию (auc­to­ri­tas) всей Ита­лии, чем воле одно­го чело­ве­ка (то есть Пом­пея). Цезарь под­чёр­ки­ва­ет, что, реко­мен­дуя пят­на­дца­ти чле­нам сове­та эту поли­ти­ку, он пере­чис­лил все про­чие обсто­я­тель­ства, име­ю­щие отно­ше­ние к делу, наде­ясь этим их обра­зу­мить (de­be­re eos Ita­liae to­tius auc­to­ri­ta­tem se­qui с.341 po­tius, quam uni­us ho­mi­nis vo­lun­ta­ti ob­tem­pe­ra­re. Re­li­qua, quae ad eorum sa­nan­das men­tes per­ti­ne­re ar­bit­ra­tur, com­me­mo­rat). Он не пояс­ня­ет, что это за про­чие обсто­я­тель­ства (re­li­qua). Исхо­дя из кон­тек­ста, я пред­по­ла­гаю, что они вклю­ча­ли ряд аргу­мен­тов, осно­ван­ных на pub­li­ca fi­de и уже зна­ко­мых чита­те­лю — тех самых аргу­мен­тов, кото­рые он при­во­дит в BC. I. 1—9 (в том чис­ле — в защи­ту кон­сти­ту­ци­он­ной закон­но­сти сво­их при­тя­за­ний). На то есть две при­чи­ны. Во-пер­вых, Цезарь здесь заяв­ля­ет, что его под­дер­жи­ва­ет вся Ита­лия (to­ta Ita­lia)¹⁹. Логич­но пред­по­ло­жить, что он ощу­щал необ­хо­ди­мость более подроб­но обос­но­вать это при­тя­за­ние: пожа­луй, мас­си­лий­цам оно долж­но было пока­зать­ся весь­ма необыч­ным. То есть, Цезарь, веро­ят­но, дока­зы­вал, что в осно­ве его поли­ти­ки лежит pub­li­ca fi­des — несо­мнен­но, в допол­не­ние к почти все­об­ще­му рас­по­ло­же­нию, кото­рое он при­об­рёл под Кор­фи­ни­ем. Во-вто­рых, если Цезарь здесь не обос­но­вы­ва­ет свои при­тя­за­ния на леги­тим­ность сооб­ра­же­ни­я­ми pub­li­cae fi­dei, то очень труд­но понять его рито­ри­че­ское реше­ние доволь­но подроб­но (по его мер­кам) вос­про­из­ве­сти в тек­сте ответ мас­си­лий­цев на его обра­ще­ние — при­ни­мая во вни­ма­ние содер­жа­ние это­го отве­та.

Ибо в BC. I. 35. 3—5 мас­си­лий­цы при­сы­ла­ют Цеза­рю офи­ци­аль­ный (ex auc­to­ri­ta­te), хотя и несколь­ко уклон­чи­вый ответ. Он сво­дит­ся к заяв­ле­нию о ней­тра­ли­те­те — заяв­ле­нию, кото­рое Цезарь в сво­ей рито­ри­ке не отвер­га­ет, при усло­вии, что оно сде­ла­но искренне. Но оно ока­зы­ва­ет­ся фаль­ши­вым. По сло­вам мас­си­лий­цев, они видят, что рим­ский народ разде­лён надвое, и не име­ют ни вла­сти, ни воз­мож­но­сти рас­судить, чьё дело более спра­вед­ли­во (in­tel­le­ge­re se di­vi­sum es­se po­pu­lum Ro­ma­num in duas par­tes; ne­que sui iudi­cii ne­que sua­rum es­se vi­rium dis­cer­ne­re, ut­ra pars ius­tio­rem ha­beat cau­sam). Это заяв­ле­ние поз­во­ля­ет понять, что под­ра­зу­ме­ва­ет­ся выше под с.342 re­li­qua. Оно явно пред­по­ла­га­ет, что Цезарь обос­но­вы­вал своё дело перед пред­во­ди­те­ля­ми мас­си­лий­цев так же, как и перед чита­те­ля­ми в BC. I. 1—9 (и в речи в сена­те в BC. I. 32) — ссы­ла­ясь, в чис­ле про­че­го, на pub­li­cam fi­dem. В про­тив­ном слу­чае мас­си­лий­цам не было бы смыс­ла в ответ утвер­ждать, что они не ком­пе­тент­ны быть судья­ми в этом спо­ре. Они явно что-то зна­ли о «деле» (cau­sa) каж­дой из про­ти­во­бор­ст­ву­ю­щих сто­рон (а не толь­ко о лич­ных моти­вах и при­тя­за­ни­ях их лиде­ров). Текст пред­по­ла­га­ет, что мас­си­лий­цы рас­по­ла­га­ют акту­аль­ны­ми сведе­ни­я­ми о двух набо­рах при­тя­за­ний (и, несо­мнен­но, так и было в дей­ст­ви­тель­но­сти), а Цезарь, види­мо, про­сил их при при­ня­тии реше­ния учи­ты­вать, что он заслу­жен­но счи­та­ет себя более леги­тим­ным защит­ни­ком рес­пуб­ли­ки (а не про­сто их доб­рым дру­гом и бла­го­де­те­лем, пре­вос­хо­дя­щим Пом­пея).

Сле­дую­щие сло­ва мас­си­лий­цев под­твер­жда­ют этот вывод. Игно­ри­руя рес­пуб­ли­кан­ские при­тя­за­ния Цеза­ря и мне­ние «всей Ита­лии» (to­ta Ita­lia), они рез­ко меня­ют тему и пере­хо­дят в сфе­ру отно­ше­ний, не регу­ли­ру­е­мых пра­вом (и, сле­до­ва­тель­но, покида­ют сфе­ру пуб­лич­ной закон­но­сти или обя­за­тельств). Отка­зав­шись рас­судить спор, исхо­дя из пра­во­вых или государ­ст­вен­ных аргу­мен­тов в поль­зу каж­дой сто­ро­ны, они про­сто заяв­ля­ют, что и Пом­пей, и Цезарь явля­ют­ся патро­на­ми их общи­ны (Prin­ci­pes ve­ro es­se earum par­tium Cn. Pom­pei­um et C. Cae­sa­rem pat­ro­nos ci­vi­ta­tis). Пере­чис­лив неко­то­рые важ­ные бла­го­де­я­ния, полу­чен­ные от каж­до­го из них, мас­си­лий­цы гово­рят, что посколь­ку услу­ги, полу­чен­ные от обо­их патро­нов, рав­но­цен­ны, сами они обя­за­ны теперь про­явить к обо­им рав­ную бла­го­склон­ность и ни одно­му из них не помо­гать про­тив дру­го­го и не при­ни­мать ни одно­го из них в сво­ём горо­де или гава­ни. И сно­ва в сво­ём тек­сте Цезарь — несмот­ря на, пожа­луй, сомни­тель­ное оправ­да­ние мас­си­лий­цев, яко­бы не осве­дом­лён­ных о кон­сти­ту­ци­он­ных аргу­мен­тах в поль­зу его дела — не воз­ра­жа­ет про­тив их ней­траль­ной пози­ции, если она явля­ет­ся искрен­ней.

с.343 Далее, в гла­ве BC. I. 36, Цезарь сооб­ща­ет нам, что мас­си­лий­цы вели пере­го­во­ры недоб­ро­со­вест­но. Цезарь рас­ска­зы­ва­ет чита­те­лям, что, когда опи­сан­ные в BC. I. 35 пере­го­во­ры ещё шли, в Мас­си­лию со сво­и­ми суда­ми при­был Доми­ций Аге­но­барб. Райс Холмс напо­ми­на­ет нам, что Доми­ций являл­ся про­кон­су­лом и, несо­мнен­но, имен­но на этом осно­ва­нии стал рас­по­ря­жать­ся все­ми дела­ми по при­бы­тии в Мас­си­лию²⁰. Цезарь, есте­ствен­но, не жела­ет при­зна­вать, что при­тя­за­ния Доми­ция име­ют хоть какие-то закон­ные осно­ва­ния. Мас­си­лий­цы встре­ча­ют Доми­ция у ворот и вру­ча­ют ему выс­шую власть в горо­де и выс­шее коман­до­ва­ние в войне (Haec dum in­ter eos agun­tur, Do­mi­tius na­vi­bus Mas­si­lium per­ve­nit at­que ab eis re­cep­tus ur­bi prae­fi­ci­tur; sum­ma ei bel­li ad­mi­nistran­di per­mit­ti­tur). Вслед за этим Доми­ций начи­на­ет новые при­готов­ле­ния для воору­жён­но­го сопро­тив­ле­ния. На этом эта­пе мас­си­лий­цы уже откры­то нару­ша­ют pub­li­cam fi­dem, и тер­пе­ние Цеза­ря исся­ка­ет.

В сво­ём рас­ска­зе Цезарь при­да­ёт боль­шое зна­че­ние исто­рии вза­и­моот­но­ше­ний Рима и Мас­си­лии, и это ещё раз под­чёр­ки­ва­ет, что на кону сто­ит fi­des pub­li­ca. Теперь вой­на про­тив ста­рин­но­го союз­ни­ка Рима выглядит мораль­но оправ­дан­ной. Эли­за­бет Роусон отме­ча­ет, что союз Мас­си­лии с Римом воз­во­ди­ли к эпо­хе царей, и дол­гое вре­мя эти два государ­ства вме­сте вое­ва­ли про­тив вар­ва­ров²¹. Бэди­ан рас­смат­ри­ва­ет важ­ное зна­че­ние дву­сто­рон­них вза­и­моот­но­ше­ний и отме­ча­ет, что «мы не зна­ем, когда имен­но кон­так­ты выли­лись в фор­маль­ный союз»²². Одна­ко Грю­эн ста­вит под сомне­ния свиде­тель­ства о сотруд­ни­че­стве Мас­си­лии с Римом уже в эпо­ху царей. Далее он утвер­жда­ет, что бес­спор­но дав­ние вза­и­моот­но­ше­ния этих государств были осно­ва­ны на нефор­маль­ной друж­бе (ami­ci­tia), с.344 а не на фор­маль­ном союз­ном дого­во­ре²³. Для наших целей не име­ет зна­че­ния, были ли Рим и Мас­си­лия изна­чаль­но свя­за­ны фор­маль­ны­ми дого­вор­ны­ми обя­за­тель­ства­ми или нет. Важ­но дру­гое: Цезарь, оче­вид­но, при­зна­ёт, что fi­des тре­бу­ет от него при­ло­жить мас­су уси­лий, чтобы избе­жать раз­ры­ва с Мас­си­ли­ей, и это, веро­ят­но, отча­сти объ­яс­ня­ет­ся огром­ным зна­че­ни­ем ста­рин­но­го сою­за с ней для рим­лян, в чём бы ни состо­я­ла его исто­ри­че­ская или пра­во­вая осно­ва²⁴. Это хоро­шо иллю­ст­ри­ру­ет глав­ный, пожа­луй, тезис моей дис­сер­та­ции: фор­маль­но­сти не име­ют осо­бо­го зна­че­ния для fi­dei.

Цезарь, по его сло­вам, был «глу­бо­ко воз­му­щён» неспра­вед­ли­во­стя­ми, кото­рые совер­ши­ли мас­си­лий­цы (в отно­ше­нии его само­го и Рима) и при­ка­зал трём леги­о­нам дви­нуть­ся про­тив Мас­си­лии (Qui­bus iniu­riis per­mo­tus Cae­sar le­gio­nes tres Mas­si­liam ad­du­cit). Оста­вив Деци­ма Бру­та и Гая Тре­бо­ния во гла­ве мор­ских и сухо­пут­ных опе­ра­ций про­тив Мас­си­лии, Цезарь отпра­вил осталь­ные вой­ска в Испа­нию и сам выехал туда же²⁵.

с.345 Ради ясно­сти сто­ит отме­тить, что, если гово­рить о тек­сте «Граж­дан­ской вой­ны», то Цезарь воз­му­щён (per­mo­tus) не тем, что мас­си­лий­цы пре­не­брег­ли его пред­по­ла­гае­мы­ми пра­ва­ми патро­на, и не тем, что они не при­зна­ли его дело более леги­тим­ным и кон­сти­ту­ци­он­ным. Нару­ше­ние fi­dei здесь заклю­ча­ет­ся в том, что мас­си­лий­цы цинич­но исполь­зо­ва­ли пере­го­во­ры про­сто как улов­ку, чтобы затя­нуть вре­мя до при­бы­тия Доми­ция.

Таким обра­зом, в этих гла­вах мы видим, как Цезарь выст­ра­и­ва­ет рас­сказ о теку­щих собы­ти­ях таким обра­зом, чтобы fi­des нахо­ди­лась в цен­тре вни­ма­ния его чита­те­лей. Идео­ло­ги­че­ская пре­ем­ст­вен­ность с пер­вы­ми гла­ва­ми его сочи­не­ния (BC. I. 1—33) сохра­ня­ет­ся. Лозунг «Вся Ита­лия» (to­ta Ita­lia) здесь высту­па­ет про­сто как заяв­ле­ние о том, что про­грам­ма, изло­жен­ная Цеза­рем в BC. I. 22. 5, поль­зу­ет­ся под­держ­кой. Но глав­ная мысль Цеза­ря состо­ит в том, что сам он про­яв­ля­ет исклю­чи­тель­ную fi­dem в отно­ше­нии Мас­си­лии. Пер­во­при­чи­ной кон­флик­та явля­ет­ся недо­ста­ток fi­dei у Мас­си­лии. В реаль­но­сти, конеч­но, Цезарь, отправ­ля­ясь в Испа­нию, ни при каких обсто­я­тель­ствах не мог бы оста­вить меж­ду собой и Ита­ли­ей потен­ци­аль­но враж­деб­ную Мас­си­лию. Воен­ная необ­хо­ди­мость сама по себе тре­бо­ва­ла от него тем или иным спо­со­бом закре­пить­ся в этом месте²⁶. Впу­стив Доми­ция в город, мас­си­лий­цы тем самым помог­ли Цеза­рю обос­но­вать его дей­ст­вия в гла­зах обще­ст­вен­но­сти. Цезарь сно­ва изо­бра­жа­ет сво­их про­тив­ни­ков как людей, лишён­ных fi­dei.

с.346

Испа­ния (Афра­ний и Пет­рей): BC. I. 67—87

В BC. I. 37—66 опи­сы­ва­ют­ся в основ­ном воен­ные дей­ст­вия в Испа­нии (и вновь раз­ны­ми спо­со­ба­ми под­чёр­ки­ва­ет­ся склон­ность пом­пе­ян­ских войск и их коман­ди­ров к гор­дыне). Сами по себе воен­ные дей­ст­вия нас не инте­ре­су­ют. Тема fi­dei обна­ру­жи­ва­ет­ся вновь в пол­ной мере толь­ко в гла­вах BC. I. 67—87 воен­но­го повест­во­ва­ния (она свя­за­на с обос­но­ва­ни­ем, кото­рое Цезарь даёт сво­им необыч­ным дей­ст­ви­ям, пред­при­ня­тым, когда он поки­нул про­вин­цию и оспо­рил закон­ность дей­ст­вий пра­ви­тель­ства в отно­ше­нии его само­го и три­бу­нов). В сущ­но­сти, куль­ми­на­ция рас­ска­за об испан­ской войне в кни­ге I нахо­дит­ся в пара­гра­фе 74. 2, где рядо­вые пом­пе­ян­цы спра­ши­ва­ют рядо­вых цеза­ри­ан­цев, надёж­на ли fi­des Цеза­ря (Dein­de de im­pe­ra­to­ris fi­de quae­runt, etc.). Отве­том на этот вопрос для чита­те­лей слу­жит гуман­ное обра­ще­ние Цеза­ря с вра­га­ми в фина­ле I кни­ги (85—87). Мы увидим, что, как и при Мас­си­лии, зна­че­ние fi­dei не сво­дит­ся к её фун­да­мен­таль­ной важ­но­сти для обос­но­ва­ния фор­маль­но неза­кон­ных дей­ст­вий Цеза­ря после ухо­да из про­вин­ции, хотя (если учесть осо­бен­но­сти его сло­во­употреб­ле­ния, отме­чен­ные Мак­фар­лей­ном), теперь он име­ет дело с вра­га­ми государ­ства (hos­tes), а не с лич­ны­ми вра­га­ми (ini­mi­ci). Чтобы обос­но­вать своё сопро­тив­ле­ние пра­ви­тель­ству, Цезарь теперь дол­жен ясно пока­зать, что он — более насто­я­щий рес­пуб­ли­ка­нец, чем его про­тив­ни­ки, а это тре­бу­ет вновь и вновь под­чёр­ки­вать фор­маль­ные и кон­сти­ту­ци­он­ные вопро­сы, обо­зна­чен­ные, напри­мер, в BC. I. 1—11, 22. 5, 32 и 33, — и не толь­ко их.

Сле­ду­ет ещё раз отме­тить, что этот под­ход Цеза­ря не про­ти­во­ре­чит нор­мам рим­ской поли­ти­ки. Совре­мен­ный чита­тель вос­кликнет: «Но он совер­шил государ­ст­вен­ную изме­ну! Как он может всерь­ёз утвер­ждать, что он — насто­я­щий рес­пуб­ли­ка­нец?» Для совре­мен­ных иссле­до­ва­те­лей (кото­рые обыч­но сле­по сле­ду­ют по сто­пам Цице­ро­на) ста­ло общим местом про­сто утвер­ждать, что, вый­дя за пре­де­лы про­вин­ции, Цезарь с.347 совер­шил государ­ст­вен­ную изме­ну, слов­но всё дело к это­му и сво­дит­ся. Но, как отме­ча­ет Ричард Бау­ман, «совре­мен­ный закон о государ­ст­вен­ной измене исклю­ча­ет мно­гие кате­го­рии, вхо­див­шие в поня­тие cri­men maies­ta­tis». Дру­гие пре­ступ­ле­ния, свя­зан­ные с maies­ta­te, вклю­ча­ли пора­же­ние в бою, пре­не­бре­же­ние ауспи­ци­я­ми, дур­ное обра­ще­ние с воен­но­плен­ны­ми, при­ме­не­ние наси­лия про­тив маги­ст­ра­та, вос­пре­пят­ст­во­ва­ние три­бу­ну, лож­ное заяв­ле­ние о рим­ском граж­дан­стве, посе­ще­ние долж­ност­ным лицом пуб­лич­но­го дома, выне­се­ние судеб­ных вер­дик­тов в состо­я­нии опья­не­ния, ноше­ние жен­ской одеж­ды, орга­ни­за­цию мас­со­вых бес­по­ряд­ков, фаль­си­фи­ка­цию государ­ст­вен­ных доку­мен­тов и пуб­ли­ка­цию кле­вет­ни­че­ских пам­фле­тов²⁷. Ины­ми сло­ва­ми, хотя Цезарь дей­ст­ви­тель­но вышел за пре­де­лы про­вин­ции, он вполне мог ука­зать на сво­их вра­гов и обос­но­ван­но обви­нить их в сход­ных нару­ше­ни­ях. И, как мы виде­ли в насто­я­щей дис­сер­та­ции, имен­но это он и дела­ет. Суть дела состо­ит в том, что неза­кон­ные дей­ст­вия само­го Цеза­ря не обя­за­тель­но созда­ва­ли совер­шен­но непре­одо­ли­мое пре­пят­ст­вие для обос­но­ва­ния его пози­ции.

Преж­де чем про­дви­гать­ся даль­ше, сле­ду­ет дать несколь­ко пояс­не­ний отно­си­тель­но рас­ста­нов­ки воен­ных сил. 2 июля 49 г. к югу от Илер­ды (совре­мен­ная Лерида) пять рим­ских леги­о­нов под коман­до­ва­ни­ем Луция Афра­ния и Мар­ка Пет­рея без­ого­во­роч­но капи­ту­ли­ро­ва­ли перед Цеза­рем²⁸. Это была уди­ви­тель­ная кам­па­ния. Все­го за сорок дней, как отме­ча­ет Пьер Канья, Цезарь ней­тра­ли­зо­вал «луч­шие вой­ска из тех, что Пом­пей мог про­тив него выста­вить»²⁹. Ещё при­ме­ча­тель­нее то, что Цезарь добил­ся капи­ту­ля­ции целой армии (пять леги­о­нов) одни­ми толь­ко так­ти­че­ски­ми манёв­ра­ми, «без како­го-либо пря­мо­го, непо­сред­ст­вен­но­го с.348 столк­но­ве­ния»³⁰. Но Канья при­зна­ёт, что стра­те­гия Цеза­ря име­ла и мораль­ное изме­ре­ние, настоль­ко важ­ное, что без него, как дока­зы­ва­ет Канья в сво­ей ста­тье, бес­кров­ная победа была бы недо­сти­жи­ма:

Хотя я согла­сен с тези­сом Канья, сла­бость его ста­тьи состо­ит в том, что он нигде долж­ным обра­зом не опре­де­ля­ет, не иден­ти­фи­ци­ру­ет и не ана­ли­зи­ру­ет тот «метод», с помо­щью кото­ро­го Цезарь создал мораль­ный кли­мат, сде­лав­ший воз­мож­ным без­услов­ную и почти бес­кров­ную капи­ту­ля­цию А Цезарь сде­лал это, поста­вив в центр вни­ма­ния fi­dem — как для армии Афра­ния, так и для сво­их чита­те­лей. Дока­зан­ная надёж­ность fi­dei Цеза­ря (вку­пе с нена­дёж­но­стью fi­dei Афра­ния и Пет­рея) рав­но­знач­на леги­тим­но­сти Цеза­ря, что даёт рядо­вым воз­мож­ность выстро­ить­ся перед ним и сло­жить ору­жие без боя, не нано­ся ущерб соб­ст­вен­ной чести.

Нет нуж­ды пере­чис­лять воен­ные манёв­ры, опи­сан­ные в BC. I. 37—66. Сле­ду­ет лишь отме­тить, что Цезарь здесь раз­ви­ва­ет тему само­на­де­ян­но­сти как глав­ной харак­те­ри­сти­ки сво­их вра­гов. В решаю­щий момент воен­но­го столк­но­ве­ния река выхо­дит из бере­гов из-за силь­но­го лив­ня и смы­ва­ет мосты, обес­пе­чи­вав­шие ком­му­ни­ка­ции для армии Цеза­ря (BC. I. 48). Пом­пе­ян­цы исполь­зу­ют это несча­стье в сво­их инте­ре­сах. Одна­ко они невер­но пони­ма­ют зна­че­ние собы­тия. Вме­сто того, чтобы при­знать, что успех при­нес­ла им слу­чай­ность, они, види­мо, счи­та­ют, что достиг­ли все­го соб­ст­вен­ны­ми уси­ли­я­ми. Цезарь хочет ука­зать ауди­то­рии, что пом­пе­ян­цы спу­та­ли уда­чу с с.349 пол­ко­вод­че­ски­ми спо­соб­но­стя­ми. Это — пря­мая доро­га к гор­дыне. Афра­ний, Пет­рей и их дру­зья пишут в Рим пол­ные пре­уве­ли­че­ний пись­ма о слу­чив­шем­ся и созда­ют там впе­чат­ле­ние, что вой­на почти окон­че­на (BC. I. 53. 1). Но их успех недол­го­ве­чен. Инже­не­рам Цеза­ря уда­лось постро­ить новый мост, и, как он выра­жа­ет­ся, «судь­ба быст­ро пере­ме­ни­лась» (BC. I. 59. 1: si­mul pre­fec­to pon­te ce­le­ri­ter for­tu­na mu­ta­tur). Сре­ди про­че­го, несколь­ко испан­ских горо­дов и пле­мён пере­шли от Афра­ния к Цеза­рю — види­мо, пото­му что выдаю­щи­е­ся наход­чи­вость и стой­кость Цеза­ря перед лицом несча­стий побуди­ли их пове­рить его fi­dei, хотя пря­мо он это­го не утвер­жда­ет (подроб­нее см. BC. I. 60)³¹. Всё это пара­ли­зу­ет вра­гов Цеза­ря (BC. I. 61. 1: qui­bus re­bus per­ter­ri­tis ani­mis ad­ver­sa­rio­rum).

Теперь на фрон­те скла­ды­ва­ет­ся бла­го­при­ят­ная для Цеза­ря ситу­а­ция. Увидев это, Афра­ний и Пет­рей при­ни­ма­ют реше­ние поки­нуть эту область и пере­не­сти театр воен­ных дей­ст­вий на южный берег Эбро, в Кельт­ибе­рию (BC. I. 61. 2)³². После­дую­щие воен­ные дей­ст­вия (кото­рые я не ста­ну опи­сы­вать) опре­де­ля­ют­ся во мно­гом инже­нер­ны­ми успе­ха­ми Цеза­ря (кото­рые вынуди­ли вой­ско Афра­ния пере­ме­щать­ся с места на место) и его пре­вос­ход­ством в кон­ни­це. В ито­ге страх Афра­ния перед кон­ни­цей Цеза­ря побуж­да­ет пом­пе­ян­цев искать убе­жи­ща в хол­ми­стой и труд­но­про­хо­ди­мой мест­но­сти при­мер­но в пяти милях от их пози­ции. Если им удаст­ся с.350 добрать­ся до хол­мов, то они, веро­ят­но, суме­ют оста­но­вить армию Цеза­ря и пере­пра­вить­ся через Эбро (BC. I. 65. 4 и 66. 4).

С это­го момен­та в тек­сте вновь рельеф­но высту­па­ют поня­тия, свя­зан­ные с fi­de. Афра­нию и Пет­рею тре­бу­ет­ся как-то ком­пен­си­ро­вать сла­бость сво­ей кон­ни­цы и без потерь пре­одо­леть пять миль по рав­нине, и они обсуж­да­ют эту про­бле­му в сове­те (con­si­lium) со сво­и­ми офи­це­ра­ми (BC. I. 67. 1). Необ­хо­ди­мо решить, сле­ду­ет ли дви­гать­ся ночью или днём. Боль­шин­ство счи­та­ет, что ночь даст им пре­иму­ще­ство неожи­дан­но­сти. Но дру­гие пред­по­чи­та­ют воз­дер­жать­ся от ноч­но­го пере­хо­да. Их аргу­мен­ты сле­ду­ет рас­смот­реть более вни­ма­тель­но. Преж­де все­го, эта груп­па утвер­жда­ет, что ноч­ных сра­же­ний сле­ду­ет избе­гать, так как в граж­дан­ских вой­нах сол­да­ты под­вер­же­ны силь­но­му стра­ху и неред­ко при­слу­ши­ва­ют­ся к нему боль­ше, чем к соб­ст­вен­ной при­ся­ге (BC. I. 67. 3: quod per­ter­ri­tus mi­les in ci­vi­li dis­sen­sio­ne ti­mo­ri ma­gis quam re­li­gio­ni con­su­le­re con­sue­rit). Но днев­ной свет, по их сло­вам, сам по себе про­буж­да­ет чув­ство сты­да. Днём поступ­ки сол­дат у всех на виду, при­чём сре­ди наблюда­те­лей — цен­ту­ри­о­ны и воен­ные три­бу­ны. Имен­но эти сооб­ра­же­ния побуж­да­ют сол­дат оста­вать­ся вер­ны­ми дол­гу (BC. I. 67. 4: qui­bus re­bus coer­ce­ri mi­li­tes et in of­fi­cio con­ti­ne­ri so­leant). Дан­ное мне­ние одер­жи­ва­ет верх на сове­те.

При­ме­ча­тель­но, что Цезарь при­пи­сы­ва­ет подоб­ное суж­де­ние (sen­ten­tia) сво­им вра­гам. Поня­тия дол­га (of­fi­cium, re­li­gio) при­над­ле­жат к сло­ва­рю fi­dei. В сущ­но­сти Цезарь хочет ска­зать, что его вра­ги не пони­ма­ют, что такое fi­des. Они счи­та­ют, что могут рас­счи­ты­вать на «вер­ность» сво­их сол­дат в граж­дан­ской рас­пре, толь­ко если усты­дят их (вме­сто того, чтобы дове­рять им). Цезарь, напро­тив, уже изо­бра­зил уча­стие соб­ст­вен­ных сол­дат в Испа­нии в ноч­ных столк­но­ве­ни­ях в BC. I. 41. 1, 62. 1 и 64. 7: раз­ни­ца оче­вид­на. Дей­ст­ви­тель­но, офи­це­ры Афра­ния, высту­паю­щие в сове­те про­тив ноч­ных опе­ра­ций, обос­но­вы­ва­ют своё мне­ние с.351 тем, что кон­ни­ца Цеза­ря окру­жа­ет их по ночам и эффек­тив­но дей­ст­ву­ет, невзи­рая на тем­ноту (BC. I. 67. 3: Cir­cum­fun­di noc­tu equi­ta­tum Cae­sa­ris at­que om­nia lo­ca at­que iti­ne­ra ob­si­de­re)! Ясно, что чита­те­ли долж­ны сде­лать несколь­ко выво­дов. Во-пер­вых, Цезарь может рас­счи­ты­вать, что его сол­да­ты выпол­нят свой долг как днём, так и ночью. Во-вто­рых, это явля­ет­ся след­ст­ви­ем лидер­ских спо­соб­но­стей Цеза­ря, в кото­рые вклю­ча­ет­ся и fi­des³³. В-третьих, в той мере, в какой леги­о­не­ры Афра­ния могут счи­тать­ся граж­да­на­ми (ci­ves — а текст пред­по­ла­га­ет, что они тако­вы­ми счи­та­ют­ся), сомне­ния офи­це­ров в их надёж­но­сти в усло­ви­ях ноч­но­го боя фак­ти­че­ски пред­по­ла­га­ют неуве­рен­ность в их вер­но­сти, — то есть, опа­се­ние, что рядо­вые леги­о­не­ры доволь­но вяло под­дер­жи­ва­ют поли­ти­че­ское дело (cau­sa) пом­пе­ян­цев.

После воен­но­го сове­та Афра­ния опе­ра­ции воз­об­нов­ля­ют­ся. Каж­дая сто­ро­на стре­мит­ся пер­вой достиг­нуть хол­ми­стой обла­сти (BC. I. 70. 1). Вспом­ним, что если Афра­ний добе­рёт­ся туда пер­вым, то суме­ет ней­тра­ли­зо­вать пре­вос­ход­ство Цеза­ря в кон­ни­це и лег­че смо­жет осу­ще­ст­вить свой план — зама­нить Цеза­ря вглубь враж­деб­ной стра­ны (и тем самым про­длить вой­ну и дать Пом­пею вре­мя пере­груп­пи­ро­вать­ся и собрать пре­вос­хо­дя­щую армию). Подроб­но­сти этих манёв­ров сно­ва нас не инте­ре­су­ют. Важ­но, что Цезарь вско­ре полу­ча­ет суще­ст­вен­ное так­ти­че­ское пре­иму­ще­ство и отре­за­ет армию Афра­ния от воды и про­до­воль­ст­вия. Как он выра­жа­ет­ся, настал под­хо­дя­щий момент для удач­но­го сра­же­ния (BC. I. 71. 1). Его лега­ты, три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны побуж­да­ют его всту­пить в бой и гово­рят, что рядо­вые сол­да­ты горят жела­ни­ем решить дело (BC. I. 71. 2: Con­cur­re­bant le­ga­ti, с.352 cen­tu­rio­nes tri­bu­ni­que mi­li­tum: ne du­bi­ta­ret proe­lium com­mit­te­re; om­nium es­se mi­li­tum pa­ra­tis­si­mos ani­mos).

В BC. I. 72 Цезарь отвер­га­ет это пред­ло­же­ние, при­чём таким обра­зом, что его отказ рельеф­но под­чёр­ки­ва­ет его fi­dem для чита­те­лей. С это­го момен­та и далее в пер­вой кни­ге «Граж­дан­ской вой­ны» fi­des Цеза­ря всё более и более пре­вра­ща­ет­ся в путе­вод­ную звезду. Это цен­траль­ный вопрос от кото­ро­го зави­сят судь­бы людей и государ­ства. Посмот­рим, как дости­га­ет­ся этот эффект.

Гла­ва BC. I. 72 для ауди­то­рии игра­ет роль «отступ­ле­ния». В ней уста­нав­ли­ва­ют­ся те нор­мы, по кото­рым чита­те­ли, по замыс­лу Цеза­ря, долж­ны его оце­ни­вать на фоне гряду­щих собы­тий. Цезарь утвер­жда­ет (отве­чая сво­им офи­це­рам), что, отре­зав про­тив­ни­ка от про­до­воль­ст­вия и снаб­же­ния, он наде­ял­ся покон­чить с ним без сра­же­ния и без потерь для соб­ст­вен­ных сол­дат (BC. I. 72. 1). Но Цезарь ясно даёт понять, что его моти­вы про­дик­то­ва­ны преж­де все­го сооб­ра­же­ни­я­ми мора­ли. Но вслух зада­ёт несколь­ко вопро­сов. Зачем ему терять сол­дат — даже в успеш­ном сра­же­нии (72. 2)? Зачем долж­ны про­ли­вать кровь сол­да­ты, так хоро­шо слу­жив­шие ему (72. 2)? Зачем испы­ты­вать судь­бу? Тем более, гово­рит он, что пол­ко­во­дец дол­жен одоле­вать вра­гов (бес­кров­но) разум­ной сдер­жан­но­стью (con­si­lium), а не толь­ко мечом (72. 2: non mi­nus es­set im­pe­ra­to­ris con­si­lio su­pe­ra­re quam gla­dio). За поня­ти­ем con­si­lium здесь явно сто­ит fi­des (как мы увидим ниже при рас­смот­ре­нии гла­вы BC. I. 74). Кро­ме того, при­бав­ля­ет Цезарь, он глу­бо­ко сожа­ле­ет о сограж­да­нах (то есть рядо­вых сол­да­тах Афра­ния), ибо счи­та­ет их гибель (то есть, сра­же­ние в очень невы­год­ных для них усло­ви­ях) неиз­беж­ной (BC. I. 72. 3: Mo­ve­ba­tur etiam mi­se­ri­cor­dia ci­vium, quos in­ter­fi­cien­dos vi­de­bat). Он пред­по­чи­та­ет одер­жать победу так, чтобы все оста­лись целы и с.353 невреди­мы (BC. I. 72. 3: qui­bus sal­vis at­que in­co­lu­mi­bus rem ob­ti­ne­re ma­le­bat)³⁴. Выра­жая эти чув­ства, Цезарь при­зна­ёт перед сво­ей ауди­то­ри­ей — и дела­ет это доб­ро­воль­но, никем не понуж­дае­мый, что само по себе слу­жит свиде­тель­ст­вом fi­dei, — что в таких исклю­чи­тель­ных ситу­а­ци­ях, когда одна сто­ро­на обла­да­ет почти все­ми зна­чи­мы­ми воен­ны­ми пре­иму­ще­ства­ми, а про­тив­ни­ка­ми явля­ют­ся сограж­дане, необ­хо­ди­мо отдать огром­ную дань fi­dei.

Цезарь ещё настой­чи­вее при­вле­ка­ет вни­ма­ние чита­те­лей к fi­de сво­и­ми заме­ча­ни­я­ми в BC. I. 72. 4. Он утвер­жда­ет, что его рас­суж­де­ния (con­si­lium) не одоб­ри­ло боль­шин­ство его под­чи­нён­ных. Сол­да­ты откры­то гово­ри­ли меж­ду собой о том, что если победа сей­час ускользнёт, то они не ста­нут сра­жать­ся, даже когда Цезарь это­го захо­чет. Здесь Цезарь демон­стри­ру­ет свою fi­dem, пока­зы­вая, как не усту­пил дав­ле­нию сол­дат, стре­мив­ших­ся всту­пить в бой с сограж­да­на­ми. Он гово­рит, что про­дол­жал твёр­до при­дер­жи­вать­ся того реше­ния, кото­рое счи­тал наи­луч­шим (Il­le in sua sen­ten­tia per­se­ve­rat). Имен­но так сле­до­ва­ло посту­пать насто­я­ще­му рим­ско­му лиде­ру³⁵. Ауди­то­рия долж­на была истол­ко­вать это как под­твер­жде­ние fi­dei Цеза­ря. Дело в том, что Цезарь здесь сопро­тив­ля­ет­ся дав­ле­нию со сто­ро­ны рядо­вых сол­дат, а не офи­це­ров, то есть лега­тов, цен­ту­ри­о­нов и воен­ных три­бу­нов, кото­рые пер­во­на­чаль­но сове­то­ва­ли ему ата­ко­вать (в пас­са­же BC. I. 71. 2). Мне­ние офи­це­ров с.354 Цезарь вни­ма­тель­но выслу­ши­ва­ет на воен­ном сове­те (con­si­lium, BC. I. 72. 1—3)³⁶. В рим­ской исто­рио­гра­фии почти нико­гда не одоб­ря­ют­ся уступ­ки пол­ко­вод­цев дав­ле­нию соб­ст­вен­ных леги­о­не­ров³⁷. В пас­са­же BC. I. 64. 3 Цезарь при­ни­ма­ет реше­ние всту­пить в бой с про­тив­ни­ком отча­сти пото­му, что его сол­да­ты тре­бу­ют сра­же­ния, но он пояс­ня­ет, что сам счи­тал необ­хо­ди­мым что-то пред­при­нять про­тив непри­я­те­ля (co­nan­dum ta­men at­que ex­pe­rien­dum iudi­cat). То есть он пока­зы­ва­ет, что кон­тро­ли­ру­ет сол­дат. Кро­ме того Цезарь, исклю­чи­тель­но по соб­ст­вен­ной ини­ци­а­ти­ве, без вся­ких побуж­де­ний со сто­ро­ны вра­гов, отво­дит армию на неко­то­рое рас­сто­я­ние, чтобы осла­бить стра­хи про­тив­ни­ков (et pau­lum ex eo lo­co dig­re­di­tur, ut ti­mo­rem ad­ver­sa­riis mi­nuat)³⁸. Это ещё одно весь­ма оче­вид­ное свиде­тель­ство его fi­dei; оно дока­зы­ва­ет чита­те­лям, что Цезарь искренне доби­ва­ет­ся бес­кров­но­го исхо­да и забо­тит­ся о бла­го­по­лу­чии непри­я­тель­ских войск.

Вели­ко­ду­шие Цеза­ря ско­ро при­но­сит свои пло­ды. Вос­поль­зо­вав­шись вре­мен­ной отлуч­кой Афра­ния и Пет­рея из лаге­ря, сол­да­ты-пом­пе­ян­цы сво­бод­но пере­го­ва­ри­ва­ют­ся с леги­о­не­ра­ми Цеза­ря. Каж­дый ищет и зовёт сво­их дру­зей или зем­ля­ков в лаге­ре Цеза­ря (BC. I. 74. 1: et quem с.355 quis­que in castris no­tum aut mu­ni­ci­pem ha­be­bat con­qui­rit at­que evo­cat)³⁹. Они бла­го­да­рят сол­дат Цеза­ря за спа­се­ние сво­их жиз­ней нака­нуне, когда пом­пе­ян­ское вой­ско было устра­ше­но (BC. I. 74. 2). Они заяв­ля­ют, что обя­за­ны жиз­нью тому бла­го­де­я­нию (be­ne­fi­cium), кото­рое ока­за­ла им армия Цеза­ря (BC. I. 74. 2: eorum se be­ne­fi­cio vi­ve­re)⁴⁰. Затем пом­пе­ян­цы зада­ют глав­ные вопро­сы: (BC. I. 74. 2):

Сол­да­ты Афра­ния зада­ют вопро­сы о fi­de Цеза­ря. Они спра­ши­ва­ют, могут ли они с чистой сове­стью дове­рить­ся Цеза­рю (rec­te­ne se il­li sint com­mis­su­ri)⁴¹. Далее они сожа­ле­ют о том, что с само­го нача­ла не вста­ли на сто­ро­ну Цеза­ря, а пошли вой­ной на сво­их род­ных и самых близ­ких дру­зей (et quod non ab ini­tio fe­ce­rint ar­ma­que cum ho­mi­ni­bus ne­ces­sa­riis et con­san­gui­neis con­tu­le­rint, que­run­tur)⁴². Затем Цезарь рас­ска­зы­ва­ет, что эти раз­го­во­ры побуж­да­ют леги­о­не­ров Афра­ния воз­звать к fi­dei Цеза­ря, моля о поща­де для сво­их пол­ко­вод­цев Пет­рея и Афра­ния (BC. I. 74. 3: His pro­vo­ca­ti ser­mo­ni­bus fi­dem ad im­pe­ra­to­re de Pet­reii at­que Af­ra­nii vi­ta pe­tunt). При­чи­на этой прось­бы разъ­яс­ня­ет­ся в сле­дую­щем пред­ло­же­нии: сол­да­ты не хотят, чтобы каза­лось, что они заду­ма­ли какое-то пре­ступ­ле­ние с.356 или пре­да­ли сво­их (ne quod in se sce­lus con­ce­pis­se neu suos pro­di­dis­se vi­dean­tur)⁴³. Это озна­ча­ет, что теперь сол­да­ты Афра­ния счи­та­ют fi­dem Цеза­ря доста­точ­но надёж­ной, чтобы поло­жить­ся на неё в деле соб­ст­вен­ной чести и вер­но­сти (Цезарь же жела­ет пока­зать, что отда­ёт им долж­ное). Это под­твер­жда­ет­ся сле­дую­щи­ми их сло­ва­ми: если их прось­ба отно­си­тель­но пол­ко­вод­цев будет выпол­не­на, то они гото­вы немед­лен­но пере­не­сти свои зна­мё­на к Цеза­рю и напра­вить к нему лега­тов и цен­ту­ри­о­нов пер­во­го ран­га, чтобы обсудить все усло­вия мира (BC. I. 74. 3).

В пас­са­же BC. I. 74. 4—7 Цезарь опи­сы­ва­ет обще­ние меж­ду дву­мя лаге­ря­ми, кото­рое, как ясно из тек­ста, про­ис­хо­дит одно­вре­мен­но с собы­ти­я­ми, опи­сан­ны­ми в BC. I. 74. 1—3. Имен­но на фоне этих кон­так­тов, по его замыс­лу, чита­те­ли долж­ны увидеть реше­ние сол­дат Афра­ния поло­жить­ся на fi­dem Цеза­ря. Фак­ти­че­ски Цезарь рису­ет кар­ти­ну с.357 нарож­даю­ще­го­ся согла­сия (con­cor­dia) меж­ду лаге­ря­ми⁴⁴. Сто­ит взгля­нуть на пас­саж 74. 4—7 цели­ком, чтобы её оце­нить и сопо­ста­вить с после­дую­щи­ми собы­ти­я­ми:

с.358 Выше я гово­рил о том, что тер­мин con­si­lium в этих пас­са­жах исполь­зу­ет­ся как при­бли­зи­тель­ный сино­ним fi­dei. В BC. I. 72. 2 Цезарь отверг меч («поли­ти­ку» истреб­ле­ния) и пред­по­чёл con­si­lium. В пас­са­же 72. 4 его сол­да­ты отвер­га­ют его con­si­lium (точ­нее, его умест­ность в дан­ных обсто­я­тель­ствах, как они их видят). Теперь, в 74. 7, круг замы­ка­ет­ся. Сол­да­там Цеза­ря и его чита­те­лям ста­но­вит­ся совер­шен­но оче­вид­на связь меж­ду con­si­lio Цеза­ря и его fi­de. Теперь con­si­lium Цеза­ря (опи­раю­ще­е­ся на его fi­dem) сла­вят его сол­да­ты, ранее оши­боч­но счи­тав­шие, что одно­го лишь con­si­lii будет недо­ста­точ­но, чтобы при­влечь на свою сто­ро­ну воору­жён­но­го и отча­яв­ше­го­ся про­тив­ни­ка, бук­валь­но загнан­но­го в угол. Его сла­вит и сам этот про­тив­ник — сограж­дане, став­шие теперь, кажет­ся, почти това­ри­ща­ми. Но все надеж­ды на брат­ское согла­сие, порож­дён­ное исклю­чи­тель­но fi­de Цеза­ря, вне­зап­но рас­сы­па­ют­ся в прах.

Узнав об этих собы­ти­ях, Афра­ний и Пет­рей воз­вра­ща­ют­ся в лагерь. Одна­ко два пол­ко­во­д­ца ведут себя по-раз­но­му. Афра­ний, види­мо, вос­при­нял про­ис­хо­дя­щее спо­кой­но (aequo ani­mo), но Пет­рей, как выра­жа­ет­ся Цезарь, не изме­ня­ет себе (BC. I. 75. 2: Pet­rei­us ve­ro non de­se­rit se­se)⁴⁵. Он соби­ра­ет воен­ный отряд (BC. I. 75. 2). Этот отряд, что суще­ст­вен­но, состо­ит толь­ко из близ­ких Пет­рею людей — его лич­ных рабов (ar­mat fa­mi­liam), вар­вар­ской кон­ни­цы и под­разде­ле­ний его пре­тор­ской когор­ты (BC. I. 75. 2)⁴⁶. Без пред­у­преж­де­ния Пет­рей со сво­и­ми людь­ми пре­ры­ва­ют мир­ные пере­го­во­ры сол­дат, вытес­ня­ют сол­дат Цеза­ря из сво­его лаге­ря и уби­ва­ют всех, кого уда­ёт­ся настичь. Этот насиль­ст­вен­ный срыв фак­ти­че­ско­го пере­ми­рия рав­но­зна­чен нару­ше­нию fi­dei, как и убий­ство сол­дат Цеза­ря, кото­рые с.359 (как пред­по­ла­га­ет­ся) почти без­за­щит­ны. Им при­хо­дит­ся обо­ра­чи­вать левые руки пла­ща­ми (види­мо, пото­му что они оста­ви­ли доспе­хи в лаге­ре, что слу­жит явным зна­ком их искрен­но­сти и готов­но­сти дове­рить­ся вра­гам) и, защи­ща­ясь, выхва­ты­вать мечи, с трудом про­би­вая себе обрат­ную доро­гу к соб­ст­вен­но­му лаге­рю (BC. I. 75. 3: si­nistras sa­gis in­vol­vunt gla­dios­que destrin­gunt). Затем Пет­рей со сле­за­ми взы­ва­ет к сво­им сол­да­там и леги­о­не­рам Афра­ния и закли­на­ет их не выда­вать ни его, ни их импе­ра­то­ра Пом­пея про­тив­ни­ку для нака­за­ния (BC. I. 76. 1)⁴⁷. Пет­рей тре­бу­ет от под­чи­нён­ных любо­го зва­ния поклясть­ся в том, что они не поки­нут вой­ско и пол­ко­вод­цев и не будут при­ни­мать реше­ний отдель­но от всех про­чих (BC. I. 76. 2). Оче­вид­но, Цезарь вновь пока­зы­ва­ет, как пом­пе­ян­цы пере­во­ра­чи­ва­ют обыч­ный рес­пуб­ли­кан­ский порядок вещей. Афра­ний был кон­су­лом в 60 г., но Пет­рей не под­нял­ся выше пре­ту­ры (в 64 г.). Поэто­му Афра­ний явно выше Пет­рея по ран­гу (dig­ni­tas), одна­ко он не пыта­ет­ся отго­во­рить пре­то­рия от нару­ше­ния fi­dei. Точ­но так же мы виде­ли, что на заседа­нии сена­та 1 янва­ря 49 г. гос­под­ст­во­вал «не тот» кон­сул — Лен­тул, хотя фас­ции при­над­ле­жа­ли его мол­ча­ли­во­му кол­ле­ге. После того, как все при­но­сят клят­ву, Афра­ний и Пет­рей изда­ют общий при­каз при­ве­сти всех сол­дат Цеза­ря, до сих пор скры­ваю­щих­ся в лаге­ре; их при­во­дят и пуб­лич­но каз­нят воз­ле став­ки (BC. I. 76. 4). Но мно­гие рядо­вые Афра­ния, про­явив бо́льшую вер­ность, чем их коман­ди­ры, пря­чут сол­дат Цеза­ря и ночью помо­га­ют им бежать (BC. I. 76. 4).

с.360 Цезарь поды­то­жи­ва­ет слу­чив­ше­е­ся сло­ва­ми, напо­ми­наю­щи­ми его рас­сказ о том, как Пом­пей запу­ги­вал сенат (BC. I. 1—6). В BC. I. 76. 5 он отме­ча­ет, что души сол­дат Афра­ния сно­ва испол­ни­лись враж­деб­но­сти под воздей­ст­ви­ем создан­ной Афра­ни­ем и Пет­ре­ем атмо­сфе­ры стра­ха (ter­ror ob­la­tus a du­ci­bus), чрез­вы­чай­ной жесто­ко­сти нала­гае­мых ими нака­за­ний (cru­de­li­tas in suppli­cio) и новых обя­за­тельств, воз­ник­ших вслед­ст­вие при­ня­той сол­да­та­ми при­ся­ги — при­ня­той, как сле­ду­ет пони­мать, про­тив их воли⁴⁸. Перед лицом гру­бо­го наси­лия, кото­рое Цезарь и его сол­да­ты испы­та­ли со сто­ро­ны Афра­ния и Пет­рея, он вновь про­яв­ля­ет fi­dem и вели­ко­ду­шие. В про­ти­во­по­лож­ность сво­им про­тив­ни­кам Цезарь изда­ёт при­каз о том, что все сол­да­ты непри­я­тель­ской армии, при­шед­шие в его лагерь во вре­мя пере­го­во­ров, долж­ны быть тща­тель­но разыс­ка­ны и ото­сла­ны назад (BC. I. 77. 1: sum­ma di­li­gen­tia con­qui­ri et re­mit­ti iubet)⁴⁹. Неко­то­рые воен­ные три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны из их чис­ла пред­по­чи­та­ют доб­ро­воль­но остать­ся у Цеза­ря (BC. I. 77. 2). В дан­ных обсто­я­тель­ствах их выбор сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как заслу­жен­ную дань fi­dei Цеза­ря и при­го­вор, выне­сен­ный fi­dei Афра­ния и Пет­рея. Цезарь при­бав­ля­ет, что впо­след­ст­вии он дер­жал этих людей в боль­шом почё­те и вос­ста­но­вил цен­ту­ри­о­нов с.361 в преж­нем ран­ге, а всад­ни­ков вер­нул на преж­ние пози­ции воен­ных три­бу­нов (BC. I. 77. 2)⁵⁰.

От чита­те­лей (часть из кото­рых, воз­мож­но, лич­но столк­ну­лась с ужа­са­ми преды­ду­щих граж­дан­ских войн) не мог­ло ускольз­нуть, что в этих обсто­я­тель­ствах Цезарь совер­ша­ет выдаю­щий­ся акт fi­dei — тем более, что его про­тив­ни­ки дей­ст­ву­ют так жесто­ко. Цезарь вполне мог бы страш­но ото­мстить вра­гам. Вме­сто это­го в тяжё­лых обсто­я­тель­ствах он дей­ст­ву­ет сдер­жан­но и сво­им поведе­ни­ем дока­зы­ва­ет пони­ма­ние того, что, как бы то ни было, его про­тив­ни­ки явля­ют­ся его сограж­да­на­ми. Их свя­зы­ва­ют узы обще­го граж­дан­ства⁵¹. Имен­но в такой ситу­а­ции — когда чело­век не обя­зан соблюдать fi­des — насто­я­щий чело­век fi­dei её соблюда­ет. Поэто­му Цезарь (как мы виде­ли в пятой гла­ве) не раз­ры­ва­ет друж­бу (ami­ci­tia) с Цице­ро­ном, когда тот не явля­ет­ся в сенат в мар­те 49 г. В пер­вой гла­ве мы виде­ли, как эту мысль иллю­ст­ри­ру­ет дра­ма­ти­че­ский рас­сказ Ливия о Камил­ле и фалис­ском учи­те­ле. Камилл про­явил выдаю­щу­ю­ся fi­dem по отно­ше­нию к фалис­кам, хотя не обя­зан был это­го делать. Когда фалис­ки оце­ни­ли fi­dem Камил­ла, это непо­сред­ст­вен­но побуди­ло с.362 их заклю­чить мир с Римом. В опи­сан­ном выше слу­чае высо­кая оцен­ка fi­dei Цеза­ря, про­яв­лен­ной по отно­ше­нию к ним и их това­ри­щам, побуж­да­ет неко­то­рых из непри­я­тель­ских цен­ту­ри­о­нов и воен­ных три­бу­нов немед­лен­но встать на его сто­ро­ну — итак, все люди доб­рой fi­dei дер­жат­ся вме­сте.

Далее афра­ни­ан­цы пред­при­ни­ма­ют попыт­ку вер­нуть­ся в Илер­ду, так как там име­ют­ся какие-то запа­сы про­до­воль­ст­вия (BC. I. 78. 2). Но в тече­ние сле­дую­щих четы­рёх дней Цезарь и его вой­ско посто­ян­но угро­жа­ют им на мар­ше и фак­ти­че­ски пара­ли­зу­ют их про­дви­же­ние (подроб­но­сти см. BC. I. 79—83). Афра­ни­ан­цы при­ни­ма­ют реше­ние сдать­ся.

Они про­сят о встре­че, но хотят, чтобы она состо­я­лась где-нибудь подаль­ше от сол­дат (84. 1)⁵². Цезарь на это кате­го­ри­че­ски не согла­сен: он готов встре­тить­ся с про­тив­ни­ка­ми, толь­ко если они согла­сят­ся раз­го­ва­ри­вать откры­то (84. 2). Прось­ба афра­ни­ан­цев о встре­че вда­ли от посто­рон­них ушей — явный при­знак сла­бо­сти их fi­dei, тогда как выдви­ну­тое Цеза­рем тре­бо­ва­ние откры­то­го и пуб­лич­но­го обсуж­де­ния поз­во­ля­ет чита­те­лям ожи­дать, что в этих обсто­я­тель­ствах он не про­явит недо­стат­ка fi­dei.

Далее, в речи Афра­ния, Цезарь пря­мо вво­дит тему fi­dei. В при­сут­ст­вии обе­их армий (audien­te ut­ro­que exer­ci­tu) Афра­ний фор­маль­но обра­ща­ет­ся к Цеза­рю (в тек­сте исполь­зо­ва­на кос­вен­ная речь (ora­tio ob­li­qua), как обыч­но у Цеза­ря). Он гово­рит, что Цезарь не дол­жен сер­дить­ся на него и Пет­рея или на их сол­дат, ибо они жела­ли лишь сохра­нить fi­dem по отно­ше­нию к их импе­ра­то­ру — Пом­пею (BC. I. 84. 3: non es­se aut ip­sis aut mi­li­ti­bus suc­cen­sen­dum, quod fi­dem er­ga im­pe­ra­to­rem suum Cn. Pom­pei­um con­ser­va­re vo­lue­rint). Упо­мя­нув мно­гие их лише­ния и позор (ig­no­mi­nia), Афра­ний с.363 гово­рит, что теперь они сде­ла­ли доста­точ­но для выпол­не­ния сво­его дол­га (BC. I. 84. 4: sed sa­tis iam fe­cis­se of­fi­cio)⁵³. Поэто­му, заяв­ля­ет Афра­ний, они при­зна­ют себя побеж­дён­ны­ми и про­сят и умо­ля­ют: если ещё оста­лось какое-то место состра­да­нию (mi­se­ri­cor­dia), пусть Цезарь не сочтёт необ­хо­ди­мым при­ме­нить к ним выс­шую меру нака­за­ния (BC. I. 84. 5). Цезарь при­бав­ля­ет, что Афра­ний выра­зил эти чув­ства чрез­вы­чай­но уни­жен­но и покор­но (de­mis­sis­si­me et sub­iec­tis­si­me ex­po­nit). Обле­кая прось­бу Афра­ния в такие выра­же­ния, Цезарь хочет пока­зать чита­те­лям, что пом­пе­ян­цы име­ют лож­ное пред­став­ле­ние о fi­de. Цезарь с иро­ни­ей вос­при­ни­ма­ет заяв­ле­ние Афра­ния о том, что все их дей­ст­вия, в конеч­ном счё­те, опре­де­ля­лись лишь жела­ни­ем сохра­нить fi­dem сво­е­му импе­ра­то­ру. Что это за fi­des (и что за импе­ра­тор) — хочет ска­зать Цезарь, — если она посто­ян­но тре­бу­ет нару­ше­ния fi­dei: сры­ва мир­ных пере­го­во­ров, убий­ства без­оруж­ных сол­дат Цеза­ря, при­не­се­ния лож­ных клятв? Подоб­ные дей­ст­вия осквер­ня­ют fi­dem. Изо­бра­жать их как испол­не­ние дол­га (of­fi­cium), как посто­ян­но дела­ют пом­пе­ян­цы, — позор­но. Насто­я­щее бес­че­стие состо­ит в том, что Афра­ний ощу­ща­ет свой позор (ig­no­mo­nia) лишь пото­му, что про­иг­рал и потер­пел пора­же­ние в войне, но не пото­му что рас­ка­ял­ся в поступ­ках (сво­их и сво­их под­чи­нён­ных), явно нару­шив­ших fi­dem. Двой­ная иро­ния состо­ит в том, что теперь Афра­ний взы­ва­ет к fi­dei Цеза­ря (то есть si qui lo­cus mi­se­ri­cor­diae re­lin­qua­tur^[3]).

Длин­ный ответ Цеза­ря Афра­нию сто­ит двух речей. Как про­ни­ца­тель­но отме­ча­ет Кар­тер, пред­став­ля­ет­ся неве­ро­ят­ным, что Цезарь про­из­нёс всю речь, изло­жен­ную в BC. I. 85, перед дву­мя изму­чен­ны­ми арми­я­ми, одна из кото­рых голо­да­ла⁵⁴. Кар­тер пола­га­ет, что пара­гра­фы 1—5 прав­до­по­доб­ны в сло­жив­шей­ся ситу­а­ции, и я согла­сен, что Цезарь вполне мог тогда ска­зать нечто с.364 подоб­ное⁵⁵. Но Кар­тер отме­ча­ет, что пара­гра­фы 6—11 пред­на­зна­че­ны для, как он выра­жа­ет­ся, «куда более обще­го обос­но­ва­ния» пози­ции Цеза­ря⁵⁶. Я согла­сен лишь с тем, что вряд ли эта часть речи была в самом деле про­из­не­се­на в тех обсто­я­тель­ствах. Одна­ко в обе­их частях речи цен­траль­ное место зани­ма­ет fi­des, и обе они, по мое­му мне­нию, почти оди­на­ко­во важ­ны для обос­но­ва­ния перед колеб­лю­щим­ся обще­ст­вен­ным мне­ни­ем рим­лян при­тя­за­ний Цеза­ря на то, что он более насто­я­щий рес­пуб­ли­ка­нец, чем его про­тив­ни­ки⁵⁷. Фак­ти­че­ски, в пара­гра­фах 1—5 под­чёр­ки­ва­ет­ся fi­des Цеза­ря (и его сол­дат, и даже рядо­вых Афра­ния), про­яв­лен­ная в недав­нем столк­но­ве­нии с Афра­ни­ем и Пет­ре­ем, а так­же отсут­ст­вие fi­dei у пол­ко­вод­цев Пом­пея. Пара­гра­фы 6—11 слу­жат для того, чтобы напом­нить чита­те­лям о ранее выска­зан­ной (напри­мер, BC. I. 1—9 и 32) идео­ло­ги­че­ской оза­бо­чен­но­сти Цеза­ря поли­ти­че­ски­ми и кон­сти­ту­ци­он­ны­ми вопро­са­ми pub­li­cae fi­dei (в част­но­сти, про­бле­мой наде­ле­ния импе­ри­ем част­ных лиц (pri­va­ti cum im­pe­rio)).

Важ­но не толь­ко то, что в отве­те Цеза­ря Афра­нию в BC. I. 85 важ­ное место зани­ма­ет fi­des, но и то, что это самая длин­ная речи Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне», и вся она так или ина­че посвя­ще­на fi­dei. По этой при­чине, а так­же пото­му, что Цезарь гово­рит пря­мо (хотя его сло­ва пред­став­ле­ны как кос­вен­ная речь, ora­tio ob­li­qua) и по суще­ству, сле­ду­ет про­ана­ли­зи­ро­вать пол­ный текст речи, начи­ная с пара­гра­фов 1—5:

Цезарь немед­лен­но про­ти­во­по­став­ля­ет себя и сол­дат, собрав­ших­ся вокруг, с одной сто­ро­ны, и Афра­ния — с дру­гой; Камилл у Ливия (V. 27. 5—8), как мы виде­ли, сход­ным обра­зом про­ти­во­по­став­ля­ет себя и пре­да­те­ля-фалис­ка⁵⁸. Афра­ний пре­сту­па­ет гра­ни­цы мора­ли, Цезарь и пред­став­ля­е­мое им сооб­ще­ство (то есть чле­ны под­лин­но рес­пуб­ли­кан­ско­го сооб­ще­ства) соблюда­ют их. Во вто­ром пред­ло­же­нии Цезарь утвер­жда­ет, что все осталь­ные (он сам, его армия, даже сол­да­ты Афра­ния) выпол­ни­ли свой долг (of­fi­cium). Из даль­ней­ше­го чита­те­лям ясно, что под дол­гом (of­fi­cium) он в первую оче­редь пони­ма­ет fi­dem. Сам он, Цезарь, не поже­лал сра­жать­ся даже в бла­го­при­ят­ных обсто­я­тель­ствах. Это само по себе свиде­тель­ст­ву­ет о fi­de. Свой отказ от с.366 это­го пре­иму­ще­ства он, одна­ко, объ­яс­ня­ет жела­ни­ем, чтобы все усло­вия как мож­но боль­ше бла­го­при­ят­ст­во­ва­ли миру (ut quam in­te­ger­ri­ma es­sent ad pa­cem om­nia). В сущ­но­сти это озна­ча­ет, что его стрем­ле­ние к миру дока­зы­ва­ет его fi­dem. Армия Цеза­ря выпол­ня­ет свой долг (то есть хра­нит fi­dem и содей­ст­ву­ет миру), защи­щая сол­дат Афра­ния, нахо­див­ших­ся в её вла­сти (и зави­сев­ших от её мило­сер­дия) в то вре­мя, когда Пет­рей нару­шил спон­тан­ное пере­ми­рие. Сами рядо­вые Афра­ния выпол­ня­ют свой долг (пови­ну­ясь fi­dei), когда по соб­ст­вен­но­му почи­ну доби­ва­ют­ся при­ми­ре­ния (per se de con­ci­lian­da pa­ce). Таким обра­зом, под­чёр­ки­ва­ет Цезарь, люди всех ран­гов про­яви­ли мило­сер­дие (mi­se­ri­cor­dia). Посколь­ку мило­сер­дие про­ти­во­по­став­ля­ет­ся жесто­ко­сти Афра­ния и Пет­рея, совер­шён­но­му ими убий­ству без­за­щит­ных людей и нару­ше­нию прав (iura) пере­ми­рия и пере­го­во­ров, ясно, что мило­сер­дие (mi­se­ri­cor­dia) здесь озна­ча­ет fi­dem. Упо­ми­на­ние Цеза­ря об излиш­нем упрям­стве и высо­ко­ме­рии (ni­mia per­ti­na­cia at­que ar­ro­gan­tia) Афра­ния и Пет­рея — пря­мой намёк на их гор­ды­ню⁵⁹. Первую часть речи он завер­ша­ет сло­ва­ми о том, что не вос­поль­зу­ет­ся уни­же­ни­ем Афра­ния для укреп­ле­ния сво­ей воен­ной мощи, то есть не вклю­чит леги­о­ны Афра­ния в своё вой­ско (qui­bus re­bus opes augean­tur suae). Он хочет лишь роспус­ка армии Афра­ния. Это при­зна­ние тоже долж­но послу­жить свиде­тель­ст­вом fi­dei Цеза­ря.

После это­го упо­ми­на­ния пом­пе­ян­ских леги­о­нов в Испа­нии Цезарь, как отме­ча­лось выше, рез­ко меня­ет тему. В цен­тре его вни­ма­ния оста­ёт­ся fi­des, но теперь это pub­li­ca fi­des. В пас­са­же BC. I. 85. 6—11 он предъ­яв­ля­ет обви­не­ние уже не Афра­нию и Пет­рею, а Пом­пею и оли­гар­хии (pau­ci):

Основ­ные кон­сти­ту­ци­он­ные про­бле­мы, упо­мя­ну­тые Цеза­рем (или боль­шин­ство из них) уже рас­смат­ри­ва­лись или упо­ми­на­лись выше. Я не ста­ну повто­рять­ся. Но сто­ит ука­зать, что эти кон­сти­ту­ци­он­ные про­бле­мы, судя по тому, сколь­ко места уде­ля­ет им Цезарь, явно сохра­ня­ют исклю­чи­тель­ную важ­ность для обос­но­ва­ния его реше­ния поки­нуть про­вин­цию с.368 для защи­ты сво­их прав и прав три­бу­нов (iura). Они по-преж­не­му име­ют поли­ти­че­ское зна­че­ние, хотя дей­ст­вие уже пере­ме­сти­лось из Рима в Испа­нию. Поэто­му изме­не­ние тер­ми­но­ло­гии Цеза­ря и пере­ход от ini­mi­ci к hos­tes, отме­чен­ный Мак­фар­лей­ном, не озна­ча­ют изме­не­ния поли­ти­че­ско­го кур­са Цеза­ря.

Всё это очень важ­но. Цезарь по преж­не­му при­ла­га­ет опре­де­лён­ные уси­лия, чтобы про­де­мон­стри­ро­вать, что для него в осно­ве все­го дела лежат нару­ше­ния pub­li­cae fi­dei, совер­шён­ные его про­тив­ни­ка­ми. При­ме­ча­тель­ны выра­же­ния, в кото­рых он раз за разом повто­ря­ет для сво­их чита­те­лей обви­не­ние, что раз­лич­ные государ­ст­вен­ные меро­при­я­тия, кото­рые он кри­ти­ку­ет, на самом деле были направ­ле­ны имен­но про­тив него и нико­гда не пред­на­зна­ча­лись для слу­же­ния обще­ст­вен­ным инте­ре­сам: contra se; in se; in se; in se; in se uno⁶². Его сло­ва вовсе не уклон­чи­вы. Он ука­зы­ва­ет, что государ­ст­вен­ные ресур­сы и государ­ст­вен­ный пре­стиж неза­кон­но при­сво­е­ны чле­на­ми мало­чис­лен­ной поли­ти­че­ской кли­ки в сена­те и исполь­зу­ют­ся в их лич­ных целях. Дав­ние поли­ти­че­ские и кон­сти­ту­ци­он­ные обы­чаи корен­ным обра­зом изме­не­ны, чтобы пере­дать власть в руки оли­гар­хии (pau­ci), а не наро­да (кото­рый даже лишён части пол­но­мо­чий). Вме­сто того, чтобы слу­жить обще­ст­вен­ным инте­ре­сам, оли­гар­хия (pau­ci) осо­знан­но реши­ла слу­жить соб­ст­вен­ным инте­ре­сам. Она поста­ви­ла своё бла­го выше обще­ст­вен­но­го бла­га. Это выра­зи­лось не толь­ко в её напад­ках на Цеза­ря, но и в том, что она поста­ра­лась пере­вер­нуть всю систе­му прав­ле­ния, лишь бы не воз­на­граж­дать Цеза­ря по заслу­гам и не тер­петь его внут­ри систе­мы. Нена­висть к Цеза­рю для этих людей важ­нее все­го на све­те. Одна­ко, утвер­жда­ет Цезарь в сво­ей речи, он будет пере­но­сить (как и ранее пере­но­сил) эти неспра­вед­ли­во­сти тер­пе­ли­во и сми­рен­но (pa­tien­ter) и не сохра­нит за собой армию Афра­ния, хотя, несо­мнен­но, может это сде­лать. с.369 Оба утвер­жде­ния долж­ны рас­смат­ри­вать­ся как под­твер­жде­ния fi­dei Цеза­ря⁶³. Дей­ст­ви­тель­но, Цезарь здесь, ско­рее все­го, эхом повто­ря­ет мне­ние сена­та, выска­зан­ное в декаб­ре 50 г., о том, что обе сто­ро­ны долж­ны сло­жить ору­жие. Его реше­ние рас­пу­стить леги­о­ны Афра­ния пред­по­ла­га­ет так­же, что он готов отка­зать­ся и от соб­ст­вен­ных леги­о­нов, если Пом­пей заклю­чит мир на почёт­ных усло­ви­ях.

Сол­да­ты потер­пев­шей пора­же­ние армии, выслу­шав всё это, выра­жа­ют своё одоб­ре­ние. Цезарь утвер­жда­ет, что они осо­бен­но рады тому, что полу­чи­ли почёт­ную отстав­ку даже без вся­кой прось­бы, хотя ожи­да­ли (и заслу­жи­ва­ли) нака­за­ния (BC. I. 86. 1). Цезарь опи­сы­ва­ет дело таким обра­зом, чтобы под­черк­нуть свою fi­dem. Веро­ят­но, имен­но с этой целью он под­чёр­ки­ва­ет (в пас­са­же, посвя­щён­ном тех­ни­че­ским про­бле­мам, свя­зан­ным с демо­би­ли­за­ци­ей), что не при­нуж­дал нико­го из сол­дат Афра­ния при­не­сти ему при­ся­гу на вер­ность (BC. I. 86. 4: neu quis in­vi­tus sac­ra­men­tum di­ce­re co­ga­tur). Пер­вая кни­га «Граж­дан­ской вой­ны» завер­ша­ет­ся капи­ту­ля­ци­ей леги­о­нов под коман­до­ва­ни­ем Афра­ния и Пет­рея⁶⁴.

Закон­чив рас­смот­ре­ние роди fi­dei в длин­ном эпи­зо­де «Граж­дан­ской вой­ны», посвя­щён­ном капи­ту­ля­ции Афра­ния и Пет­рея, пора с.370 под­ве­сти ито­ги. Мы виде­ли, что поня­тия, свя­зан­ные с fi­de, сохра­ня­ют нема­лую важ­ность для рес­пуб­ли­кан­ских обос­но­ва­ний Цеза­ря, даже после нача­ла вой­ны. Но в этой гла­ве про­сто нет места для столь же подроб­но­го рас­смот­ре­ния каж­до­го важ­но­го эпи­зо­да «Граж­дан­ской вой­ны», где мож­но про­де­мон­стри­ро­вать осно­во­по­ла­гаю­щее зна­че­ние fi­dei для аргу­мен­та­ции Цеза­ря. Поэто­му далее в этой гла­ве мы огра­ни­чим­ся ука­за­ни­ем и крат­ким изло­же­ни­ем несколь­ких таких пас­са­жей.

Мас­си­лия (капи­ту­ля­ция): BC. II. 1—16 и 22

Основ­ное содер­жа­ние этих глав состав­ля­ет опи­са­ние воен­ных дей­ст­вий, часто дра­ма­тич­ное и напо­ми­наю­щее о текстах, харак­тер­ных для гре­че­ских исто­ри­ков⁶⁵. Одна­ко нет необ­хо­ди­мо­сти изла­гать все эти подроб­но­сти. Нас инте­ре­су­ет лишь то, что в рас­ска­зе об этом эпи­зо­де Цезарь при­да­ёт важ­ное зна­че­ние fi­dei; доб­рой fi­dei сво­их войск и их коман­ди­ров; дур­ной fi­dei про­тив­ни­ка и сво­ей соб­ст­вен­ной fi­dei.

Итак, ска­жем крат­ко: после дол­гой борь­бы на суше и на море мас­си­лий­цы исто­щи­ли свои силы и более не мог­ли сопро­тив­лять­ся. Когда укреп­ле­ния уже вот-вот долж­ны были пасть, мас­си­лий­цы сло­жи­ли ору­жие и в моль­бе про­стёр­ли руки к вой­ску Цеза­ря и его лега­там (BC. II. 11. 4: ad le­ga­tos at­que exer­ci­tum suppli­ces с.371 ma­nus ten­dunt)⁶⁶. После это­го неожи­дан­но­го собы­тия, по сло­вам Цеза­ря, все воен­ные дей­ст­вия пре­кра­ти­лись (BC. II. 12. 1). Когда непри­я­те­ли (это тер­мин Цеза­ря) достиг­ли лега­тов и вой­ска (exer­ci­tum), они все как один бро­си­лись им в ноги (BC. II. 12. 2: hos­tes… uni­ver­si se ad pe­des proi­ciunt). Они моли­ли подо­ждать до при­бы­тия Цеза­ря (BC. II. 12. 2: orant ut ad­ven­tus Cae­sa­ris exspec­te­tur) и не допу­стить немед­лен­но­го раз­ру­ше­ния Мас­си­лии, ибо ина­че сол­дат невоз­мож­но удер­жать от втор­же­ния в город, его раз­граб­ле­ния и опу­сто­ше­ния (BC. II. 12. 4).

Лега­ты Цеза­ря глу­бо­ко тро­ну­ты этим обра­ще­ни­ем — обра­ще­ни­ем, несо­мнен­но, к их fi­dei: они отво­дят вой­ска и пре­кра­ща­ют оса­ду (BC. II. 13. 1: Qui­bus re­bus com­mo­ti le­ga­ti mi­li­tes ex ope­re de­du­cunt, op­pug­na­tio­ne de­sis­tunt). Это ещё один при­мер той fi­dei, кото­рую Камилл про­явил при Фале­ри­ях. То есть, здесь fi­des сно­ва пред­по­ла­га­ет про­яв­ле­ние уме­рен­но­сти сверх того, что тре­бу­ет­ся в дан­ных воен­ных обсто­я­тель­ствах.

Состра­да­ние (mi­se­ri­cor­dia) к мас­си­лий­цам обу­сло­ви­ло сво­его рода пере­ми­рие, и все жда­ли при­бы­тия Цеза­ря (BC. II. 13. 2). Цезарь спе­ци­аль­но сооб­ща­ет чита­те­лям, что в пись­ме он насто­я­тель­но про­сил Тре­бо­ния не допу­стить взя­тия горо­да штур­мом, ибо пре­крас­но пони­мал, как раз­гне­ва­но его вой­ско на мас­си­лий­цев. Он пола­гал, что в яро­сти сол­да­ты пере­бьют всех взрос­лых (pu­be­res) на месте, как угро­жа­ют уже сей­час (BC. II. 13. 3—4)⁶⁷. То есть, Цезарь даже боль­ше, чем рань­ше, забо­тит­ся о спа­се­нии более сла­бо­го и почти без­за­щит­но­го про­тив­ни­ка. Тре­бо­нию уда­ёт­ся удер­жать рас­сер­жен­ных сол­дат от с.372 вступ­ле­ния в Мас­си­лию (если бы это слу­чи­лось, то запят­на­ло бы fi­dem Цеза­ря, лега­тов, армии или всех их вме­сте), хотя это потре­бо­ва­ло нема­лых уси­лий (BC. II. 13. 4).

Ввиду все­го это­го в ситу­а­ции, затра­ги­ваю­щей fi­dem, дей­ст­во­ва­ли ли лега­ты и Тре­бо­ний, руко­вод­ст­ву­ясь сво­ей лич­ной fi­de или про­сто выпол­ня­ли при­ка­зы? Или сыг­ра­ла роль fi­des Цеза­ря? Или одно­вре­мен­но fi­des Цеза­ря и fi­des его лега­тов по отно­ше­нию к Цеза­рю и к мас­си­лий­цам? Види­мо, вер­но послед­нее. Дело не может сво­дить­ся к fi­dei одно­го Цеза­ря, ибо такой под­ход был бы нерес­пуб­ли­кан­ским. Это озна­ча­ло бы, что Цезарь заяв­ля­ет неха­рак­тер­ное для рес­пуб­ли­кан­ца при­тя­за­ние на то, что явля­ет­ся глав­ным источ­ни­ком fi­dei, выс­шим по отно­ше­нию к самой рес­пуб­ли­ке. Но в дан­ном иссле­до­ва­нии пока­за­но, что аргу­мен­та­ция Цеза­ря в «Граж­дан­ской войне» очень близ­ко сле­ду­ет тра­ди­ции. У него не было при­чин имен­но здесь сиг­на­ли­зи­ро­вать о пере­мене. В сущ­но­сти, фун­да­мен­таль­ный дог­мат рес­пуб­ли­ка­низ­ма гла­сил, что поле­вые коман­ди­ры, дей­ст­ву­ю­щие само­сто­я­тель­но, руко­вод­ст­ву­ют­ся соб­ст­вен­ной fi­de. Цице­рон весь­ма мно­го­слов­но пишет об этом сво­е­му бра­ту Квин­ту в свя­зи с обя­зан­но­стя­ми Квин­та как про­пре­то­ра Азии в пись­ме QF. I. 1. 27: «…люби, защи­щай по сво­е­му край­не­му разу­ме­нию и стре­мись сде­лать воз­мож­но более счаст­ли­вы­ми тех, кого рим­ский сенат и народ пору­чи­ли и дове­ри­ли тво­ей чест­но­сти (fi­des) и вла­сти (po­tes­tas)» (ut eos, quos tuae fi­dei po­tes­ta­ti­que se­na­tus po­pu­lus­que Ro­ma­nus com­mi­sit et cre­di­dit, di­li­gas, et om­ni ra­tio­ne tuea­re, ut es­se quam bea­tis­si­mos ve­lis). Лега­ты Цеза­ря в Мас­си­лии рас­по­ря­жа­ют­ся в зоне воен­ных дей­ст­вий, но это не сни­жа­ет зна­че­ния их лич­ной fi­dei при испол­не­нии офи­ци­аль­ных обя­зан­но­стей. Когда Цезарь сооб­ща­ет чита­те­лям, что при­ка­зал Тре­бо­нию не допу­стить взя­тия горо­да штур­мом, то под­ра­зу­ме­ва­ет, что речь идёт о его соб­ст­вен­ной fi­de. Но это не озна­ча­ет, что, с его точ­ки зре­ния, на кону сто­ит толь­ко его соб­ст­вен­ная fi­des. Как мы виде­ли выше, с.373 Цезарь пишет, что моль­бы мас­си­лий­цев о поща­де тро­ну­ли его лега­тов. Они удо­вле­тво­ри­ли эту прось­бу из состра­да­ния. Более того, Тре­бо­ний навлёк на себя гнев сол­дат, счи­тав­ших, что по его (а не Цеза­ря) вине им не уда­лось раз­гра­бить город (BC. II. 13. 4). Готов­ность Тре­бо­ния про­ти­во­сто­ять это­му дав­ле­нию свиде­тель­ст­ву­ет о его лич­ной fi­de.

Как же посту­па­ют мас­си­лий­цы в ответ на столь вели­ко­душ­ное поведе­ние? Почти сра­зу же они нару­ша­ют fi­dem. По сло­вам Цеза­ря, лишён­ный fi­dei про­тив­ник лишь стре­мил­ся выиг­рать вре­мя и искал удоб­но­го момен­та для обма­на и пре­да­тель­ства и в резуль­та­те совер­шил веро­лом­ное напа­де­ние на вой­ска и осад­ные работы (BC. II. 14. 1: at hos­tes si­ne fi­de tem­pus at­que oc­ca­sio­nem frau­dis ac do­li quae­runt). Одна­ко Тре­бо­ний и рядо­вые сол­да­ты ока­за­лись на высо­те и через несколь­ко дней суме­ли сно­ва взять ситу­а­цию под пол­ный кон­троль. Осо­зна­вая своё новое пора­же­ние, мас­си­лий­цы, по сло­вам Цеза­ря, быст­ро вер­ну­лись к преж­ним усло­ви­ям капи­ту­ля­ции (BC. II. 16. 3: ad eas­dem de­di­tio­nis con­di­cio­nes re­cur­runt). Эти собы­тия напо­ми­на­ют те, что про­изо­шли зимой 203/202 — летом 202 гг. меж­ду Сци­пи­о­ном Афри­кан­ским и кар­фа­ге­ня­на­ми. Это был зна­ме­ни­тый при­мер, несо­мнен­но, извест­ный Цеза­рю и его чита­те­лям. После победы Сци­пи­о­на в бит­ве на Вели­ких Рав­ни­нах кар­фа­ге­няне попро­си­ли мира, и их прось­ба была удо­вле­тво­ре­на. Сци­пи­он пред­ло­жил им усло­вия мира. Позд­нее кар­фа­ге­няне нару­ши­ли пере­ми­рие и напа­ли на рим­ские гру­зо­вые суда; вой­на нача­лась сно­ва. После победы Сци­пи­о­на над Ган­ни­ба­лом при Заме летом 202 г. кар­фа­ге­няне ока­за­лись в совер­шен­но без­на­дёж­ном поло­же­нии и вто­рич­но попро­си­ли о мире. Ввиду их про­шло­го пре­да­тель­ства Сци­пи­он был бы пол­но­стью с.374 в сво­ём пра­ве, если бы отверг их моль­бы, но вме­сто того, чтобы оса­дить Кар­фа­ген, он поща­дил город и про­дик­то­вал новые усло­вия мира⁶⁸.

Далее Цезарь рез­ко меня­ет тему и в гла­вах BC. II. 17—21 опи­сы­ва­ет свою кам­па­нию в Даль­ней Испа­нии про­тив леги­о­нов Мар­ка Варро­на (кото­рую мы рас­смот­рим далее)⁶⁹. Лишь после это­го он опи­сы­ва­ет (BC. II. 22) раз­вяз­ку собы­тий в Мас­си­лии. Вна­ча­ле он опи­сы­ва­ет стра­да­ния её жите­лей и упо­ми­на­ет, что в кон­це кон­цов они реши­ли сдать­ся без обма­на (BC. II. 22. 2: se­se de­de­re si­ne frau­de con­sti­tuunt). Далее он встав­ля­ет упо­ми­на­ние о том, что Доми­ций Аге­но­барб (кото­рый, напом­ним, нахо­дил­ся в Мас­си­лии) сумел ускольз­нуть из горо­да на кораб­ле, когда узнал о наме­ре­нии мас­си­лий­цев сдать­ся. Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, види­мо, что Доми­ций, кото­ро­го Цезарь одна­жды уже поща­дил при Кор­фи­нии и кото­рый затем про­явил низ­кую небла­го­дар­ность, не остав­шись ней­траль­ным, не осме­лил­ся взгля­нуть в гла­за сво­е­му позо­ру и вто­рой раз дове­рить свою жизнь мяг­ко­сти (le­ni­tas) Цеза­ря. Нако­нец, Цезарь при­во­дит интри­гу к раз­вяз­ке и рас­ска­зы­ва­ет чита­те­лям о судь­бе Мас­си­лии. Он поща­дил город из ува­же­ния к его име­ни и древ­но­сти, но не за заслу­ги перед Цеза­рем (BC. II. 22. 6: Cae­sar ma­gis eos pro no­mi­ne et ve­tus­ta­te, quam pro me­ri­tis in se ci­vi­ta­tis con­ser­vans). Это клас­си­че­ское про­яв­ле­ние рим­ской fi­dei. То есть, Цезарь дей­ст­ву­ет в рам­ках мораль­ной тра­ди­ции, при­ме­ра­ми кото­рой слу­жи­ли такие фигу­ры, как Камилл, Сци­пи­он Афри­кан­ский и Эми­лий Павел. с.375 Я не рас­смат­ри­вал Пав­ла отдель­но в этой дис­сер­та­ции, но его снис­хо­ди­тель­ное обра­ще­ние с македон­ским царём Пер­се­ем — ещё один клас­си­че­ский при­мер рим­ской fi­dei на войне⁷⁰. Цеза­ря, Камил­ла, Сци­пи­о­на и Пав­ла объ­еди­ня­ет то, что все они, руко­вод­ст­ву­ясь fi­de, сде­ла­ли боль­ше, чем тре­бо­ва­ла воен­ная обста­нов­ка (и, мож­но пред­по­ло­жить, гото­вы были при необ­хо­ди­мо­сти сде­лать боль­ше, чем тре­бо­ва­ла обста­нов­ка в Риме).

Испа­ния (Варрон): BC. II. 17—21

Поми­мо леги­о­нов под коман­до­ва­ни­ем Афра­ния и Пет­рея, пом­пе­ян­ские вой­ска сто­я­ли и в Даль­ней Испа­нии (где в 61—60 гг. Цезарь был про­пре­то­ром) под коман­до­ва­ни­ем Мар­ка Варро­на. В этой части II кни­ги Цезарь стре­мит­ся про­де­мон­стри­ро­вать, что fi­des Варро­на сла­ба и что под­держ­кой насе­ле­ния про­вин­ции поль­зу­ет­ся имен­но он, Цезарь, а не Пом­пей.

Цезарь отме­ча­ет, что, узнав о собы­ти­ях в Ита­лии (в нача­ле 49 г.) Варрон спер­ва усо­мнил­ся в успе­хе Пом­пея и начал гово­рить о Цеза­ре в дру­же­ст­вен­ном тоне (BC. II. 17. 1). Варрон ска­зал, что fi­des свя­зы­ва­ет его с Пом­пе­ем (как его лега­та), но меж­ду ним и Цеза­рем суще­ст­ву­ют не менее тес­ные узы (BC. II. 17. 2: …se­se le­ga­tio­ne ab Cn. Pom­peio te­ne­ri obstric­tum fi­de; ne­ces­si­tu­di­nem qui­dem si­bi ni­hi­lo mi­no­rem cum Cae­sa­re in­ter­ce­de­re). Про­дол­жая эту мысль, Варрон заду­мал­ся о том, что ему небезыз­вест­ны обя­зан­но­сти лега­та (то есть дове­рен­но­го лица), соб­ст­вен­ные воз­мож­но­сти и отно­ше­ние всей про­вин­ции к поли­ти­ке Цеза­ря (BC. II. 17. 2: ne­que se с.376 ig­no­ra­re, quod es­set of­fi­cium le­ga­ti, qui fi­du­cia­riam ope­ram ob­ti­ne­ret, quae vi­res suae, quae vo­lun­tas er­ga Cae­sa­rem to­tius pro­vin­ciae). Эти выска­зы­ва­ния Варро­на, види­мо, под­ра­зу­ме­ва­ют, что он готов рас­це­нить (леги­тим­ную) волю (vo­lun­tas) насе­ле­ния, под­дер­жи­ваю­ще­го Цеза­ря, как руко­вод­ство по испол­не­нию сво­его соб­ст­вен­но­го под­лин­но­го дол­га (of­fi­cium). Но Цезарь пишет, что Варрон про­из­но­сил подоб­ные суж­де­ния во всех сво­их беседах, одна­ко на деле не при­со­еди­нял­ся ни к той, ни к дру­гой сто­роне (BC. II. 17. 3). То есть Варрон дей­ст­ву­ет как чело­век, кото­рый дер­жит нос по вет­ру. Имен­но так он и ведёт себя. Он начи­на­ет при­слу­ши­вать­ся к рас­ска­зам о сопро­тив­ле­нии Мас­си­лии Цеза­рю и о успе­хах, кото­рых Афра­ний и Пет­рей яко­бы доби­лись в про­ти­во­сто­я­нии Цеза­рю (при­чём Афра­ний в пись­мах к Варро­ну пре­уве­ли­чил свои успе­хи; см. BC. II. 17. 4). Как выра­жа­ет­ся Цезарь, Варрон «стал коле­бать­ся по мере коле­ба­ния сча­стья» (BC. II. 17. 4: se quo­que ad mo­tus for­tu­nae mo­ve­re coe­pit). Это — при­знак сла­бой fi­dei.

У рим­лян не вызы­ва­ли ува­же­ния люди, слу­жив­шие духу вре­ме­ни и выжидав­шие, чтобы посмот­реть, куда дует ветер, преж­де чем избрать свой путь. Счи­та­лось, что такие люди лише­ны под­лин­ной fi­dei⁷¹. Вот поче­му пись­ма Цице­ро­на к Атти­ку, напи­сан­ные меж­ду декабрём 49 г.^[4] и отъ­ездом ора­то­ра из Ита­лии, порой испол­не­ны таких тер­за­ний. Цице­рон боял­ся, что, ввиду его хоро­шо извест­ной поли­ти­че­ской пози­ции (в под­держ­ку Пом­пея, а не Цеза­ря), его оче­вид­ное неже­ла­ние без­ого­во­роч­но после­до­вать за Пом­пе­ем в момент кри­зи­са может быть истол­ко­ва­но как жела­ние посмот­реть на раз­ви­тие собы­тий и лишь затем с.377 при­ни­мать реше­ние⁷². Счи­та­лось, что это дур­но, так как fi­des долж­на быть в каком-то смыс­ле «непо­ко­ле­би­мой» и не зави­сеть от обсто­я­тельств. Имен­но это мы видим в рас­ска­зе Ливия о поведе­нии Камил­ла при Фале­ри­ях. Fi­des Камил­ла по отно­ше­нию к плен­ным детям фалис­ков изо­бра­же­на как непо­ко­ле­би­мая и несги­бае­мая. Она побуж­да­ет его избрать реше­ние, более гуман­ное, чем дик­ту­ют не толь­ко воен­ные обсто­я­тель­ства, но и фор­маль­ное соблюде­ние fi­dei. Напри­мер, Камилл мог бы оста­вить детей невреди­мы­ми и в без­опас­но­сти, но всё же в руках рим­лян. В дан­ных обсто­я­тель­ствах это не было бы негу­ман­ным. Но, по мне­нию Камил­ла, это не отве­ча­ло бы тре­бо­ва­ни­ям fi­dei. Соблюдать fi­dem озна­ча­ет дей­ст­во­вать так, чтобы исклю­чить вся­кое подо­зре­ние в том, что в сво­их дей­ст­ви­ях ты пре­сле­ду­ешь мате­ри­аль­ную выго­ду или лич­ные пре­иму­ще­ства. В дан­ном слу­чае един­ст­вен­ным выбо­ром было отбро­сить вся­кую мысль об исполь­зо­ва­нии детей как залож­ни­ков; их сле­до­ва­ло воз­вра­тить роди­те­лям.

Теперь Варрон твёр­до вста­ёт на сто­ро­ну Пом­пея, так как счи­та­ет, что Афра­ний и Пет­рей гово­рят прав­ду (подроб­нее см. BC. II. 18). Он про­во­дит ряд дес­по­ти­че­ских меро­при­я­тий (кон­фис­ка­ция част­ной соб­ст­вен­но­сти рим­ских граж­дан (ci­ves Ro­ma­ni), раз­ме­ще­ние воен­ных гар­ни­зо­нов, нака­за­ние жите­лей общин, дру­же­ст­вен­ных Цеза­рю, за речи, ква­ли­фи­ци­ро­ван­ные как анти­го­судар­ст­вен­ные; см. BC. II. 18. 4—5). Кро­ме того, он при­нуж­да­ет всю про­вин­цию при­не­сти при­ся­гу на вер­ность с.378 себе и Пом­пею (BC. II. 18. 6). После это­го он узна­ёт, что на самом деле про­изо­шло с Афра­ни­ем, Пет­ре­ем и их вой­ска­ми, и гото­вит­ся к войне. Варрон зна­ет, что вся про­вин­ция сочув­ст­ву­ет Цеза­рю (pro­vin­ciam enim om­nem Cae­sa­ris re­bus fa­ve­re cog­no­ve­rat), поэто­му при­ни­ма­ет реше­ние отсту­пить в Гадес (на ост­ров) и пре­вра­тить его в кре­пость. Одна­ко Варрон обна­ру­жи­ва­ет, что про­вин­ция при­мкну­ла к Цеза­рю, кото­рый издал пред­пи­са­ние маги­ст­ра­там и знат­ным граж­да­нам всех мест­ных общин явить­ся на встре­чу с ним в Кор­ду­бу (BC. II. 19. 1). Цезарь сооб­ща­ет, что не было общи­ны, кото­рая не отпра­ви­ла бы туда деле­га­цию сво­его сена­та, и не было рим­ско­го граж­да­ни­на, кото­рый не явил­ся бы (BC. II. 19. 2: nul­la fuit ci­vi­tas, quin ad id tem­pus par­tem se­na­tus Cor­du­bam mit­te­ret, non ci­vis Ro­ma­nus pau­lo no­tior, quin ad diem con­ve­ni­ret). Одно­вре­мен­но Кор­ду­ба и Гадес закры­ва­ют ворота перед Варро­ном (BC. II. 19. 3 и 20. 2); тот сми­ря­ет­ся с неиз­беж­ным и сда­ёт­ся (BC. I. 20. 7). При лич­ной встре­че он пере­да­ёт Цеза­рю доб­ро­со­вест­ный и досто­вер­ный (cum fi­de) отчёт об управ­ле­нии про­вин­ци­ей (BC. II. 20. 8). Цезарь, конеч­но, пред­по­ла­гал, что это упо­ми­на­ние о fi­de Варро­на будет вос­при­ня­то как иро­ния. То есть, Варрон пони­ма­ет fi­dem чисто фор­маль­но и поверх­ност­но. Тща­тель­ное и акку­рат­ное веде­ние при­ход­но-рас­ход­ных книг Варрон при­рав­ни­ва­ет к чест­но­сти. Но fi­des не фор­маль­на, как под­ра­зу­ме­ва­ет Цезарь выше, в BC. II. 17. 1—2. Варро­ну, как и мно­гим вра­гам Цеза­ря в сена­те, недо­ста­ёт неза­ви­си­мо­сти; он не руко­вод­ст­ву­ет­ся убеж­де­ни­я­ми, но ожи­да­ет раз­ви­тия собы­тий, преж­де чем при­нять поли­ти­че­ское реше­ние.

Сно­ва повто­рю ска­зан­ное выше о fi­de: поведе­ние Варро­на в опи­са­нии Цеза­ря заслу­жи­ва­ет пре­зре­ния, так как он не про­яв­ля­ет непо­ко­ле­би­мой fi­dei. Варрон лишь реа­ги­ру­ет на пере­ме­ны судь­бы про­тив­ни­ков, сра­жаю­щих­ся в дру­гой испан­ской про­вин­ции (насколь­ко может о них судить). В гла­ве BC. II. 17. 1—2 Варрон начи­на­ет про­яв­лять рас­по­ло­же­ние к Цеза­рю, с.379 руко­вод­ст­ву­ясь, как кажет­ся, pub­li­ca fi­de. Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что Варрон дол­жен отбро­сить (про­стую) fi­dem в отно­ше­нии Пом­пея, при­слу­шать­ся к голо­су сво­ей сове­сти (а так­же всей про­вин­ции) и при пер­вой же воз­мож­но­сти объ­еди­нить силы с Цеза­рем. Вести о победах Афра­ния и Пет­рея, полу­чен­ные Варро­ном позд­нее, не долж­ны были побудить его к пере­мене реше­ния. С точ­ки зре­ния fi­dei не име­ет зна­че­ния, прав­ди­вы были вести или лож­ны. Под вли­я­ни­ем этих вестей Варрон пере­ду­мал, и это свиде­тель­ст­ву­ет о дур­ной fi­de⁷³.

Рас­сказ о войне в Испа­нии Цезарь завер­ша­ет над­ле­жа­щим обра­зом — опи­са­ни­ем сход­ки (con­tio), про­ведён­ной им в Кор­ду­бе⁷⁴. Это один из двух пас­са­жей «Граж­дан­ской вой­ны», где Цезарь высту­па­ет перед ауди­то­ри­ей, вклю­чаю­щей нема­ло рим­ских граж­дан, не состо­я­щих на воен­ной служ­бе (вто­рой такой пас­саж — это его речь в сена­те в BC. I. 32). Кажет­ся, что Цезарь наме­рен­но ведёт себя так, чтобы под­черк­нуть своё осо­зна­ние pub­li­cae fi­dei. Он ста­ра­ет­ся ока­зать долж­ное ува­же­ние всем при­сут­ст­ву­ю­щим. Цезарь гово­рит, что побла­го­да­рил всех по оче­реди (BC. II. 21. 1: Cae­sar con­tio­ne ha­bi­ta Cor­du­bae om­ni­bus ge­ne­ra­tim gra­tias agit). Он отдель­но бла­го­да­рит рим­ских граж­дан (ci­ves Ro­ma­ni), испан­цев, граж­дан Гаде­са и воен­ных три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов (одно­го из леги­о­нов Варро­на), упо­ми­ная осо­бый вклад каж­дой груп­пы. Гади­тан­цы, в част­но­сти, заслу­жи­ва­ют хва­лы за то, что успеш­но отсто­я­ли свою сво­бо­ду (se­se­que li­ber­ta­tem vin­di­cas­sent). Цезарь хочет ска­зать, что гади­тан­цы, как ни стран­но, суме­ли защи­тить с.380 свою сво­бо­ду само­сто­я­тель­но, то есть без чужой помо­щи⁷⁵. Руко­вод­ст­ву­ясь pub­li­ca fi­de, Цезарь заяв­ля­ет, что воз­вра­ща­ет иму­ще­ство тем, у кого оно было кон­фис­ко­ва­но в нака­за­ние за воль­ные речи (BC. II. 21. 2). Это важ­но, так как свиде­тель­ст­ву­ет, что пори­ца­ние Варро­на у Цеза­ря осно­вы­ва­лось на pub­li­ca fi­de. В BC. II. 18. 5, Цезарь ука­зы­вал, что Варрон (как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся — вопре­ки спра­вед­ли­во­сти и обще­ст­вен­но­му бла­гу) выно­сил при­го­во­ры част­ным лицам, в фор­маль­ной или нефор­маль­ной обста­нов­ке про­из­но­сив­шим «анти­го­судар­ст­вен­ные» речи, и изы­мал их иму­ще­ство «в поль­зу государ­ства»⁷⁶. При­ни­мая меры для исправ­ле­ния этой неспра­вед­ли­во­сти, а так­же ещё одной или двух (подроб­нее см. BC. II. 21. 2—3) и тща­тель­но возда­вая долж­ное каж­дой груп­пе слу­ша­те­лей на сход­ке (con­tio), Цезарь под­чёр­ки­ва­ет свою при­вер­жен­ность тра­ди­ци­он­ной сво­бо­де (li­ber­tas). Он — не рево­лю­ци­о­нер⁷⁷.

Афри­ка (Кури­он): BC. II. 23—44

Рас­сказ Цеза­ря о пора­же­нии Кури­о­на в Афри­ке — заме­ча­тель­ный образ­чик антич­ной исто­рио­гра­фии. Ему сто­и­ло бы посвя­тить осо­бую моно­гра­фию. Я могу уде­лить ему лишь пару абза­цев.

с.381 Попыт­ка Кури­о­на обес­пе­чить Цеза­рю кон­троль над север­ной Афри­кой пол­но­стью про­ва­ли­лась по ряду при­чин, в том чис­ле из-за неопыт­но­сти Кури­о­на, его оши­боч­ных реше­ний, сла­бой раз­вед­ки и обыч­но­го неве­зе­ния. Все эти при­чи­ны упо­мя­ну­ты в рас­ска­зе Цеза­ря. Но, как убеди­тель­но пока­зал Гэлен Роу, Цезарь пред­по­чёл выстро­ить рас­сказ о пора­же­нии Кури­о­на вокруг темы гор­ды­ни. То есть, вслед­ст­вие пер­вых воен­ных успе­хов Кури­он ста­но­вит­ся слиш­ком уве­рен в себе, что ведёт к гор­дыне⁷⁸. Гор­ды­ня, в свою оче­редь, два­жды побуж­да­ет Кури­о­на в кри­ти­че­ский момент не пове­рить изве­сти­ям о при­бли­же­нии к теат­ру воен­ных дей­ст­вий Юбы, само­го силь­но­го союз­ни­ка пом­пе­ян­цев (кото­рый даже силь­нее самих пом­пе­ян­цев) с боль­шим вой­ском⁷⁹. Это при­во­дит к сокру­ши­тель­но­му пора­же­нию. Кури­он и почти вся его пехота гиб­нут в сра­же­нии. Несчаст­ные выжив­шие пыта­ют­ся про­бить­ся на побе­ре­жье, тщет­но спа­са­ясь от бес­слав­ной смер­ти, кото­рая насти­га­ет боль­шин­ство из них по при­ка­зу ино­зем­но­го вла­сти­те­ля Юбы (подроб­но­сти см. BC. II. 43—44).

Одна­ко fi­des Кури­о­на слу­жит мощ­ным про­ти­во­ве­сом тра­ги­че­ской судь­бе, постиг­шей его само­го и его леги­о­ны. В раз­гар опи­сан­ной Цеза­рем кам­па­нии Кури­о­на воз­ни­ка­ют сомне­ния в вер­но­сти его леги­о­нов — тех самых с.382 леги­о­нов, кото­рые сда­лись Цеза­рю при Кор­фи­нии (и при­нес­ли новую при­ся­гу Цеза­рю, см.: BC. I. 23. 5). Посо­ве­щав­шись с сове­том (con­si­lium), Кури­он обра­ща­ет­ся к сол­да­там с речью. Он напо­ми­на­ет им, сколь вели­кую служ­бу они сослу­жи­ли Цеза­рю при Кор­фи­нии (доб­ро­воль­но при­мкнув к его делу). Их посту­пок ока­зал опре­де­ля­ю­щее вли­я­ние на выбор муни­ци­пи­ев, решив­ших под­дер­жать Цеза­ря и отверг­нуть Пом­пея (BC. II. 32. 2: vos enim vestrum­que fac­tum om­nia … dein­ceps mu­ni­ci­pia sunt se­cu­ta). Дей­ст­ви­тель­но, Цезарь так высо­ко ценит этих сол­дат, что вве­рил их fi­dei Кури­о­на, к кото­ро­му очень при­вя­зан, а так­же про­вин­ции Сици­лия и Афри­ка, без кото­рых невоз­мож­но удер­жать Рим и Ита­лию (BC. II. 32. 2). Фак­ти­че­ски Кури­он гово­рит, что досто­ин их дове­рия и дове­рия Цеза­ря (BC. II. 32. 11—14).

Это своё при­тя­за­ние Кури­он под­креп­ля­ет делом на поле боя. Перед лицом пре­вос­хо­дя­ще­го про­тив­ни­ка Кури­он и его вой­ско про­яв­ля­ют себя наи­луч­шим обра­зом. Цезарь утвер­жда­ет, что в решаю­щий момент Кури­он про­явил все необ­хо­ди­мые пол­ко­вод­цу каче­ства: он при­звал сво­их сол­дат воз­ло­жить все надеж­ды на доб­лесть (vir­tus; BC. II. 41. 2)⁸⁰. Они доби­ва­ют­ся неко­то­ро­го успе­ха и вынуж­да­ют непри­я­те­ля отсту­пить (BC. II. 41. 4). Но в кон­це кон­цов пре­вос­хо­дя­щая кон­ни­ца Юбы окру­жа­ет их со всех сто­рон. Надеж­да на спа­се­ние исче­за­ет, и рядо­вых леги­о­не­ров охва­ты­ва­ет отча­я­ние и пани­ка. В этот момент Гней Доми­ций, началь­ник кон­ни­цы Кури­о­на, с несколь­ки­ми сво­и­ми под­чи­нён­ны­ми, под­сту­па­ет к нему, умо­ля­ет бежать в лагерь и обе­ща­ет не покидать его (BC. II. 42. 3: et se ab eo non dis­ces­su­rum pol­li­ce­tur). Но Кури­он отве­ча­ет, что, поте­ряв армию, кото­рую Цезарь вве­рил его fi­dei, он не с.383 вер­нёт­ся на гла­за Цеза­рю, и гибнет в бою (BC. II. 42. 4: at Cu­rio num­quam se amis­so exer­ci­tu, quem a Cae­sa­re fi­dei com­mis­sum ac­ce­pe­rit, in eius con­spec­tum re­ver­su­rum con­fir­mat at­que ita proe­lians in­ter­fi­ci­tur)⁸¹. Цезарь завер­ша­ет этот раздел сло­ва­ми о том, что выжить уда­лось лишь несколь­ким кон­ни­кам, а вся пехота Кури­о­на до послед­не­го чело­ве­ка была пере­би­та (BC. II. 42. 5). Кури­он встре­ча­ет геро­и­че­скую смерть в луч­ших тра­ди­ци­ях рим­лян. Его реше­ние не воз­вра­щать­ся живым после поте­ри армии, несо­мнен­но, напом­ни­ло чита­те­лям об ана­ло­гич­ном выбо­ре Эми­лия Пав­ла при Кан­нах; смерть и долг пре­вы­ше жиз­ни одно­го чело­ве­ка (мож­но вспом­нить, что Павел тоже сра­жал­ся про­тив афри­кан­цев)⁸². Кури­он мог бы спа­стись. Он решил не спа­сать­ся. То есть, он пред­по­чёл уме­реть, но не нару­шить fi­dem.

Геро­и­че­ская смерть Кури­о­на рез­ко кон­тра­сти­ру­ет с той раз­но­вид­но­стью fi­dei, кото­рую теперь про­яв­ля­ют пом­пе­ян­цы. Сно­ва мы видим ту же модель: fi­des не толь­ко Цеза­ря, но и его офи­це­ров и сол­дат име­ет выс­шую рес­пуб­ли­кан­скую про­бу — в отли­чие от fi­dei пом­пе­ян­цев. Несколь­ко выжив­ших сол­дат Кури­о­на сда­лись непо­сред­ст­вен­но Вару, коман­ди­ру пом­пе­ян­цев (неяс­но, име­ет ли Цезарь в виду Пуб­лия Аттия Вара или Секс­та Квин­ти­лия Вара). На сле­дую­щий день Юба, увидев этих людей, с.384 объ­явил их сво­ей добы­чей. Подав­ля­ю­щее боль­шин­ство из них он при­ка­зал убить, а несколь­ко чело­век ото­брал и ото­слал в своё цар­ство, види­мо, как рабов (BC. II. 44. 2). Тем вре­ме­нем Вар сето­вал, что Юба нано­сит ущерб его fi­dei, но так и не осме­лил­ся ока­зать ему сопро­тив­ле­ние (cum Va­rus suam fi­dem ab eo lae­di que­re­re­tur ne­que re­sis­te­re aude­ret). Вар явно изо­бра­жён как чело­век, лишён­ный вся­кой fi­dei. В послед­нем пред­ло­же­нии вто­рой кни­ги (то есть, дошед­шей до нас части) Цезарь рису­ет неза­бы­вае­мый порт­рет афри­кан­ско­го царя, повеле­ваю­ще­го сви­той, кото­рая состо­ит из рим­ских сена­то­ров. Юба въез­жа­ет в город в окру­же­нии мно­же­ства сена­то­ров (дво­их Цезарь назы­ва­ет по име­ни; BC. II. 44. 3). Царь дела­ет всё, что поже­ла­ет (quae fie­ri vel­let). Он рас­по­ря­жа­ет­ся в Ути­ке, отда­ёт при­ка­зы (обыч­но это исклю­чи­тель­ная пре­ро­га­ти­ва рим­ско­го намест­ни­ка, наде­лён­но­го импе­ри­ем) и воз­вра­ща­ет­ся в своё цар­ство со всем вой­ском. По сло­вам Джо­на Кар­те­ра, «не впер­вые Цезарь здесь под­чёр­ки­ва­ет пере­вёр­ну­тый мир пом­пе­ян­цев»⁸³. Если вни­ма­тель­нее взгля­нуть на выра­же­ния Цеза­ря, то мож­но увидеть ещё один спо­соб доне­сти до чита­те­ля эту мысль⁸⁴. У Цеза­ря опи­са­ние Юбы, въез­жаю­ще­го в Ути­ку в сопро­вож­де­нии сена­то­ров, — это паро­дия. Она долж­на вызвать в памя­ти образ фор­маль­ной три­ум­фаль­ной про­цес­сии, участ­ни­ки кото­рой поме­ня­лись роля­ми. В дан­ном слу­чае вар­вар зани­ма­ет поло­же­ние, кото­рое долж­но при­над­ле­жать победо­нос­но­му рим­ля­ни­ну; за ним сле­ду­ют выдаю­щи­е­ся рим­ляне, изо­бра­жён­ные так, слов­но они сопро­вож­да­ют пол­ко­во­д­ца в три­ум­фе. Но победа одер­жа­на над рим­ля­на­ми. Цезарь в BC. II. 44. 3 выра­жа­ет­ся так: Ip­se (Juba) equo in op­pi­dum vec­tus pro­se­quen­ti­bus complu­ri­bus se­na­to­ri­bus^[5]. Срав­ним это со сло­ва­ми Ливия (V. 28. 1): с.385 cum tri­um­phan­tem (Ca­mil­lus) al­bi per ur­bem ve­xe­rant equi^[6]. Цезарь вполне мог бы напи­сать, что Юба въе­хал в Ути­ку вер­хом, не исполь­зуя сло­во ve­he­re. У рим­ских чита­те­лей этот гла­гол (и его про­из­вод­ные) почти авто­ма­ти­че­ски вызы­ва­ли в памя­ти три­ум­фаль­ную колес­ни­цу (cur­rus)⁸⁵. Точ­но так же для опи­са­ния сена­то­ров, сопро­вож­дав­ших Юбу, Цезарь мог бы най­ти сло­во, не име­ю­щее обще­го кор­ня с pro­se­qui. Ясно, что он вполне осо­знан­но исполь­зу­ет этот рито­ри­че­ский при­ём, чтобы изо­бра­зить сво­их рим­ских вра­гов в необы­чай­но уни­зи­тель­ном поло­же­нии. Цезарь желал как мож­но более ярко под­черк­нуть, что эти сена­то­ры-пом­пе­ян­цы, покор­но при­няв­шие уча­стие в вар­вар­ском «три­ум­фе», совер­шен­но лише­ны fi­dei и vir­tu­tis. Они при­над­ле­жат к чис­лу самых пре­зрен­ных из рим­лян.

При­ме­ры fi­dei в III кни­ге

В III кни­ге «Граж­дан­ской вой­ны» акцент Цеза­ря на fi­de не столь оче­виден, как в пер­вых двух кни­гах. В III кни­ге не содер­жит­ся явной все­объ­ем­лю­щей дра­мы (такой, как про­ти­во­сто­я­ние Афра­нию и Пет­рею в Испа­нии) или тща­тель­но очер­чен­но­го под­сю­же­та (тако­го, как капи­ту­ля­ция Варро­на или само­на­де­ян­ность и пора­же­ние Кури­о­на), где fi­des как тако­вая явля­лась бы ярким (пусть и не един­ст­вен­ным) идео­ло­ги­че­ским ком­по­нен­том повест­во­ва­ния. Напри­мер, рас­сказ Цеза­ря об оса­де Дирра­хия мож­но счи­тать осо­бой и крайне важ­ной частью III кни­ги, но, если оста­вить в сто­роне чисто воен­ные подроб­но­сти, в нём в первую оче­редь под­чёрк­ну­та роль чело­ве­че­ской ошиб­ки, слу­чая или «судь­бы» на войне и в чело­ве­че­ских с.386 делах (хотя fi­des в этой исто­рии тоже упо­ми­на­ет­ся)⁸⁶. Но это вполне понят­но. Совер­шен­но есте­ствен­но, что воен­ные опе­ра­ции и сра­же­ния при­вле­ка­ют всё боль­ше вни­ма­ния Цеза­ря (и его чита­те­лей) по мере того, как кон­фликт при­бли­жа­ет­ся к кро­во­про­лит­ной раз­вяз­ке. По срав­не­нию с I и II кни­га­ми собы­тия, опи­сан­ные в III кни­ге, раз­во­ра­чи­ва­ют­ся доволь­но бес­по­рядоч­но по мере того, как раз­лич­ные армии и пол­ко­вод­цы схо­дят­ся в раз­ных точ­ках Гре­ции и сосед­них обла­стей, ино­гда совер­шен­но слу­чай­но, а затем нано­сят друг дру­гу бес­си­стем­ные и ниче­го не решаю­щие уда­ры, пока Цезарь и Пом­пей, каж­дый — по сво­им при­чи­нам, не при­ни­ма­ют нако­нец реше­ние встре­тить­ся лицом к лицу при Фар­са­ле. В этой части тек­ста пред­став­ле­ния о fi­dei высту­па­ют над поверх­но­стью лишь нена­дол­го, и сце­на тут же пре­об­ра­жа­ет­ся. В дан­ном разде­ле я крат­ко рас­смот­рю (по поряд­ку) неко­то­рые харак­тер­ные пас­са­жи, име­ю­щие зна­че­ние для обос­но­ва­ния рес­пуб­ли­ка­низ­ма Цеза­ря. Теперь, когда он зани­ма­ет долж­ность кон­су­ла, эта зада­ча реша­ет­ся уже ина­че, чем в I кни­ге. В I кни­ге такие вопро­сы, как част­ные лица с воен­ной вла­стью (pri­va­ti si­ne im­pe­rium^[30]) име­ли важ­ное зна­че­ние, так как под­креп­ля­ли под­ра­зу­ме­вае­мые при­тя­за­ния Цеза­ря на то, что он имел мораль­ное пра­во пред­при­нять необыч­ные дей­ст­вия. Будучи кон­су­лом, он обла­да­ет фор­маль­ной леги­тим­но­стью. Но посколь­ку он ведёт граж­дан­скую вой­ну, ему по-преж­не­му тре­бу­ет­ся дока­зы­вать, что он — более убеж­дён­ный рес­пуб­ли­ка­нец, чем его про­тив­ни­ки. В III кни­ге, как и в двух преды­ду­щих, Цезарь пред­став­ля­ет свою fi­dem как досто­ин­ство, и неуди­ви­тель­но, что, желая осудить сво­их про­тив­ни­ков, он по-преж­не­му изо­бра­жа­ет их как людей, совер­шен­но лишён­ных с.387 fi­dei. Поэто­му далее в этой гла­ве мы в основ­ном рас­смат­ри­ва­ем пас­са­жи, повест­ву­ю­щие о попыт­ках Цеза­ря покон­чить с вой­ной дипло­ма­ти­че­ским путём, и неко­то­рые из пас­са­жей, свя­зан­ных с лич­ной fi­de его вра­гов.

Рим (Цезарь в долж­но­сти кон­су­ла): BC. III. 1

В пер­вом пред­ло­же­нии III кни­ги Цезарь сооб­ща­ет, что в каче­стве дик­та­то­ра руко­во­дил кон­суль­ски­ми выбо­ра­ми и что кон­су­ла­ми были избра­ны он сам и Пуб­лий Сер­ви­лий⁸⁷. Далее он под­чёр­ки­ва­ет, что это был тот самый год, когда закон поз­во­лял ему занять кон­суль­скую долж­ность (is enim erat an­nus, quo per le­ges ei con­su­lem fie­ri li­ce­ret). Как пишет Кар­тер, это заме­ча­ние Цеза­ря при­вле­ка­ет вни­ма­ние к зако­но­по­слуш­но­сти его поведе­ния в про­ти­во­по­лож­ность поведе­нию Пом­пея, третье кон­суль­ство кото­ро­го в 52 г. после­до­ва­ло почти сра­зу после вто­ро­го кон­суль­ства в 55 г.⁸⁸ Таким обра­зом, в нача­ле кни­ги Цезарь ещё раз неяв­но дела­ет акцент на сво­ей pub­li­ca fi­de.

Кро­ме того — и по сход­ным при­чи­нам — Цезарь в BC. III. 1 под­чёр­ки­ва­ет свою уме­рен­ность. Как мы виде­ли в IV гла­ве, в пись­ме Att. VII. 11. 1 Цице­рон весь­ма рез­ко пори­цал утвер­жде­ние Цеза­ря — уже очень широ­ко разо­шед­ше­е­ся — что он защи­ща­ет своё досто­ин­ство (dig­ni­tas). Цице­рон свя­зы­ва­ет эту мни­мую dig­ni­ta­tem с рядом поступ­ков Цеза­ря. Неко­то­рые из этих поступ­ков — напри­мер, удер­жа­ние за собой леги­о­нов без офи­ци­аль­но­го пору­че­ния (ha­be­re exer­ci­tum nul­lo pub­li­co con­si­lio), — пожа­луй, были вполне реаль­ны­ми. Пра­во Цеза­ря коман­до­вать его леги­о­на­ми с.388 оспа­ри­ва­лось. Как мы уже виде­ли, эта про­бле­ма была вза­и­мо­свя­за­на с вопро­сом о том, когда исте­ка­ет срок его про­кон­суль­ских пол­но­мо­чий. Имен­но этот вопрос в первую оче­редь и при­вёл к граж­дан­ской войне. Но неко­то­рые дру­гие поступ­ки Цеза­ря Цице­рон лишь пред­по­ла­га­ет. В их чис­ло вхо­дит отме­на всех дол­гов и воз­вра­ще­ние изгнан­ни­ков⁸⁹. В пас­са­же BC. III. 1 Цезарь раз­ве­е­и­ва­ет эти стра­хи. Во-пер­вых, он пишет, что для того, чтобы люди пере­ста­ли боять­ся, что за завер­ше­ни­ем вой­ны и граж­дан­ско­го про­ти­во­сто­я­ния после­ду­ет общая отме­на дол­гов, он поза­бо­тил­ся о том, чтобы дол­ги выпла­чи­ва­лись по дово­ен­ной оцен­ке (BC. III. 1. 2—3)⁹⁰. Далее Цезарь утвер­жда­ет, что в соот­вет­ст­вии с пред­ло­же­ни­я­ми, кото­рые пре­то­ры и три­бу­ны пред­ста­ви­ли наро­ду, он отме­нил обви­ни­тель­ные при­го­во­ры лицам, осуж­ден­ным Пом­пе­ем по его зако­ну о нару­ше­ни­ях на выбо­рах (am­bi­tus, BC. III. 1. 4)⁹¹. Моти­вы, руко­вод­ст­ву­ясь кото­ры­ми, он сде­лал это с помо­щью наро­да с.389 (а не вла­стью дик­та­то­ра) напря­мую свя­за­ны с fi­de. Мно­гие из изгнан­ни­ков в нача­ле вой­ны пред­ло­жи­ли Цеза­рю свои услу­ги, если он захо­чет исполь­зо­вать их в каком-либо каче­стве (qui se il­li ini­tio ci­vi­lis bel­li ob­tu­le­rant, si sua ope­ra in bel­lo uti vel­let). Цезарь осо­зна­вал свои обя­за­тель­ства перед ними и решил посту­пить с ними так, слов­но он дей­ст­ви­тель­но при­нял их на служ­бу на войне, хотя и не делал это­го (proin­de aes­ti­mans, ac si usus es­set, quo­niam sui fe­cis­sent po­tes­ta­tem). Это ещё один при­мер, где fi­des тре­бу­ет не при­да­вать решаю­ще­го зна­че­ния фор­маль­но­стям (то есть тому фак­ту, что эти люди на самом деле не помо­га­ли Цеза­рю). Далее, Цезарь при­ни­ма­ет реше­ние, что пра­ва этих людей долж­но фор­маль­но вос­ста­но­вить народ­ное собра­ние, чтобы это не выгляде­ло как бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium), исхо­дя­щее исклю­чи­тель­но от него само­го. Далее Цезарь пишет, что он не желал пока­зать­ся, с одной сто­ро­ны, небла­го­дар­ным к тем, кто про­явил к нему доб­рое отно­ше­ние, и, с дру­гой сто­ро­ны, — высо­ко­мер­ным, ока­зы­вая бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium), кото­рое нахо­дит­ся в ком­пе­тен­ции наро­да (ne aut ingra­tus in re­fe­ren­da gra­tia aut ar­ro­gans in prae­ri­pien­do po­pu­li be­ne­fi­cio ve­de­re­tur).

Цезарь здесь чёт­ко раз­ли­ча­ет fi­dem pub­li­cam и fi­dem pri­va­tam. Став кон­су­лом, он не сра­зу сло­жил с себя дик­та­ту­ру (он дела­ет это в сле­дую­щем пара­гра­фе, BC. III. 2. 1). Поэто­му Цезарь имел закон­ное пра­во, ни в чём не нару­шая кон­сти­ту­цию, вос­ста­но­вить этих людей в их пра­вах ука­зом дик­та­то­ра («издан­ный закон», lex da­ta, в про­ти­во­по­лож­ность «при­ня­то­му зако­ну», lex ro­ga­ta⁹²). Ауди­то­рия об этом зна­ла. Одна­ко если бы Цезарь вос­поль­зо­вал­ся дик­та­тор­ски­ми пол­но­мо­чи­я­ми, то (как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся в его тек­сте) люди мог­ли бы счесть, что он зло­употреб­ля­ет с.390 государ­ст­вен­ной вла­стью в лич­ных целях. Цезарь — сно­ва — под­чёр­ки­ва­ет здесь, что fi­des не фор­маль­на. Тот факт, что Цезарь, будучи дик­та­то­ром, спе­ци­аль­но усту­пил наро­ду честь отме­ны этих неспра­вед­ли­вых (в рам­ках тек­ста) при­го­во­ров, дол­жен был рас­це­ни­вать­ся как свиде­тель­ство pub­li­cae fi­dei. Он хочет ещё раз уве­рить ауди­то­рию, что все­гда будет хоро­шим дру­гом достой­ных людей, ищу­щих его друж­бы (то есть пони­ма­ет зна­че­ние gra­tiae), но не сме­ши­ва­ет эти част­ные заботы с обще­ст­вен­ны­ми инте­ре­са­ми. Ясно, что если бы он вер­нул этим людям пол­но­прав­ное граж­дан­ство про­сто в силу сво­их закон­ных пол­но­мо­чий, это мог­ло бы при­не­сти ему неко­то­рые лич­ные выго­ды. Одна­ко он под­чёр­ки­ва­ет, что государ­ст­вен­ный дея­тель (он сам или кто-то дру­гой), откры­то совер­шаю­щий дей­ст­вие (пусть даже фор­маль­но закон­ное), кото­рое может быть обос­но­ван­но вос­при­ня­то как экви­ва­лент част­но­го патро­на­та, тем самым нано­сит вред государ­ству. Имен­но такие поступ­ки пом­пе­ян­цев он кри­ти­ку­ет в пер­вых гла­вах I кни­ги⁹³.

Здесь мы сно­ва можем видеть, что реше­ние Цеза­ря после BC. I. 33 назы­вать сво­их вра­гов hos­tes (или дру­ги­ми подоб­ны­ми тер­ми­на­ми) вме­сто ini­mi­ci никак не отра­зи­лось на его поли­ти­че­ской пози­ции в отно­ше­нии рес­пуб­ли­ки. Она оста­ёт­ся той же, что и в пер­вых гла­вах.

Гре­ция (мир­ные пред­ло­же­ния): BC. III. 10—11 и 18

Вско­ре успеш­ной пере­пра­вы через Адри­а­ти­ку с семью леги­о­на­ми Цезарь пред­при­ни­ма­ет ещё одну попыт­ку покон­чить с враж­дой, не при­бе­гая к наси­лию. Он отправ­ля­ет к Пом­пею Луция Вибул­лия Руфа, началь­ни­ка его инже­нер­ных войск, с новы­ми мир­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми. Цезарь спе­ци­аль­но под­чёр­ки­ва­ет, что ранее Вибул­лий два­жды был взят в плен его вой­ска­ми (при Кор­фи­нии с.391 и в Испа­нии) и оба раза был отпу­щен невреди­мым (BC. III. 10. 1: bis in po­tes­ta­tem per­ve­nis­se Cae­sa­ris at­que ab eo es­se di­mis­sum). Цезарь гово­рит, что избрал Вибул­лия для этой мис­сии по двум при­чи­нам. Во-пер­вых Вибул­лий дол­жен быть бла­го­да­рен Цеза­рю за несо­мнен­ное бла­го­де­я­ние (BC. III. 10. 2: hunc pro suuis be­ne­fi­ciis Cae­sar ido­neum iudi­ca­ve­rat). Во-вто­рых, Цезарь счи­та­ет, что Вибул­лий име­ет вли­я­ние (auc­to­ri­tas) на Пом­пея. Таким обра­зом, пред­по­чте­ние, ока­зан­ное Вибул­лию, свиде­тель­ст­ву­ет о доб­ро­со­вест­но­сти Цеза­ря: он избрал в посред­ни­ки чело­ве­ка, кото­рый более, чем кто-либо дру­гой, спо­со­бен пере­убедить Пом­пея.

Нет необ­хо­ди­мо­сти подроб­но рас­смат­ри­вать пред­ло­же­ния Цеза­ря, его пору­че­ния (man­da­ta), кото­рые Вибул­лий дол­жен был изло­жить Пом­пею. Вкрат­це он утвер­жда­ет, что они с Пом­пе­ем долж­ны отка­зать­ся от сво­его упор­ства (per­ti­na­cia) и сло­жить ору­жие (BC. III. 10. 3)⁹⁴. Он при­бав­ля­ет, что обе сто­ро­ны уже понес­ли тяжё­лые поте­ри (пора­же­ние Афра­ния и Пет­рея в Испа­нии и Кури­о­на в Афри­ке). По этой при­чине, гово­рит Цезарь, сей­час наста­ло пре­крас­ное вре­мя для уре­гу­ли­ро­ва­ния раз­но­гла­сий; обе сто­ро­ны, поне­ся поте­ри, сохра­ня­ют уве­рен­ность в себе и выглядят рав­ны­ми (BC. III. 10. 7: hoc unum es­se tem­pus de pa­ce agen­di, dum si­bi uter­que con­fi­de­ret et pa­res am­bo vi­de­ren­tur). Они с Пом­пе­ем долж­ны поща­дить как самих себя, так и с.392 рес­пуб­ли­ку (10. 6: si­bi ac rei pub­li­cae par­ce­rent). Если они про­мед­лят, судь­ба может отдать пред­по­чте­ние одно­му перед дру­гим. В этом слу­чае тот, кто ока­жет­ся силь­нее, не скло­нен будет пред­ла­гать усло­вия мира и вряд ли пой­дёт на рав­но­прав­ное согла­ше­ние. Далее Цезарь утвер­жда­ет, что фор­маль­ные усло­вия мира теперь необ­хо­ди­мо полу­чить у сена­та и наро­да в Риме, а тем вре­ме­нем доста­точ­но будет, если каж­дый из них на сход­ке (con­tio, при­ме­ча­тель­но, что это граж­дан­ское, а не воен­ное собра­ние: сол­да­ты в лаге­рях рас­смат­ри­ва­ют­ся как рим­ские граж­дане, ci­ves Ro­ma­ni) покля­нёт­ся рас­пу­стить армию в тече­ние трёх дней⁹⁵.

О резуль­та­тах мис­сии Вибул­лия Цезарь сооб­ща­ет толь­ко в BC. III. 18. 3—4. Он рас­ска­зы­ва­ет чита­те­лям (в BC. III. 18. 5), что узнал о реак­ции Пом­пея на свои пред­ло­же­ния толь­ко после вой­ны. Пом­пей не стал даже слу­шать рас­сказ Вибул­лия о пред­ло­же­ни­ях Цеза­ря. Обо­рвав Вибул­лия чуть ли не на полу­сло­ве, он заявил, что ни жизнь, ни граж­дан­ские обя­зан­но­сти не будут иметь для него ника­кой цен­но­сти, если станет казать­ся, что он обя­зан ими лишь с.393 мило­сти (be­ne­fi­cium) Цеза­ря, и после вой­ны это мне­ние (opi­nio) невоз­мож­но будет изме­нить, если люди сочтут (exis­ti­ma­bor), что его воз­вра­ти­ли в Ита­лию, из кото­рой он сам выехал.

Идео­ло­ги­че­ски важ­ная мысль, кото­рую Цезарь хочет здесь (и в BC. III. 10. 7; текст см. выше) доне­сти до чита­те­ля, была зало­же­на ещё в «моти­ва­ци­он­ной гла­ве» (BC. I. 4. 4): на самом деле Пом­пей не хочет, чтобы кто-нибудь срав­нил­ся с ним в dig­ni­ta­te (et quod ne­mi­nem dig­ni­ta­te se­cum exae­qua­ri vo­le­bat^[7]). Но если он доб­рый рес­пуб­ли­ка­нец, то он дол­жен это­го желать. В BC. III. 10. 7 Цезарь про­яв­ля­ет долж­ное вни­ма­ние к досто­ин­ству (dig­ni­tas) и доб­рой сла­ве (exis­ti­ma­tio) Пом­пея. Фак­ти­че­ски он гово­рит, что два пол­ко­во­д­ца теперь рав­ны в вос­при­я­тии обще­ства (и в тек­сте под­ра­зу­ме­ва­ет­ся в том чис­ле и рав­ная dig­ni­tas) и име­ют при­бли­зи­тель­но рав­ные шан­сы на победу на поле боя. Для пред­ла­гае­мо­го мир­но­го уре­гу­ли­ро­ва­ния пер­во­сте­пен­ное зна­че­ние име­ет имен­но это вос­при­я­тие их как рав­ных — более, чем что-либо дру­гое. Вот поче­му Цезарь не толь­ко пере­чис­ля­ет реаль­ные победы и пора­же­ния каж­дой сто­ро­ны, но и под­чёр­ки­ва­ет, как эти собы­тия вос­при­ни­ма­ют­ся во всём мире. Он под­ра­зу­ме­ва­ет, что честь и репу­та­ция Пом­пея (если он и в самом деле рес­пуб­ли­ка­нец и не при­тя­за­ет на пре­об­ла­да­ние в dig­ni­ta­te) не пре­тер­пе­ли непо­пра­ви­мо­го ущер­ба. Каж­дый из рав­ных друг дру­гу лиде­ров может с честью усту­пить дру­го­му в каких-то вопро­сах. Имен­но Пом­пей, а не Цезарь, отка­зал­ся это сде­лать. Если Пом­пей отвер­га­ет пред­ло­же­ние Цеза­ря при­ми­рить­ся и изба­вить и государ­ство, и самих себя от новых стра­да­ний, то ответ­ст­вен­ность за кро­во­про­ли­тие лежит на нём, а не на Цеза­ре. В этих обсто­я­тель­ствах неже­ла­ние Пом­пея пой­ти на уступ­ки (то есть, пре­кра­тить стра­да­ния рим­лян, когда это вполне мож­но сде­лать, при­мер­но на тех же усло­ви­ях, кото­рые были пред­ло­же­ны Кури­о­ном и одоб­ре­ны сена­том в декаб­ре 50 г.) — это ещё одно осно­ва­ние усо­мнить­ся в его fi­de.

с.394 Конеч­но, Цезарь вряд ли стал бы цити­ро­вать сер­ди­тое обра­ще­ние Пом­пея к Вибул­лию отно­си­тель­но усло­вий мира, если бы счи­тал, что оно вызо­вет сим­па­тию к Пом­пею. Воз­мож­но, Цезарь хочет под­черк­нуть и тот факт, что Пом­пей поз­во­лил себе вспыш­ку гне­ва. Цезарь спе­ци­аль­но отме­ча­ет, что когда Вибул­лий выбрал под­хо­дя­щее вре­мя для раз­го­во­ра с Пом­пе­ем на эту тему, то позвал Скри­бо­ния Либо­на, Луция Лук­цея и Тео­фа­на, пото­му что имен­но с эти­ми людь­ми Пом­пей обыч­но обсуж­дал самые важ­ные вопро­сы (BC. I. 18. 3: qui­bus­cum com­mu­ni­ca­re de ma­xi­mis re­bus Pom­pei­us con­sue­ve­rat). Ины­ми сло­ва­ми, пред­ло­же­ния Цеза­ря обсуж­да­лись в сове­те (con­si­lium). Пом­пей дол­жен был вни­ма­тель­но выслу­шать мне­ние сво­их дове­рен­ных совет­ни­ков, сохра­няя при этом хлад­но­кро­вие. Но он посту­пил ина­че. Отда­вая спра­вед­ли­вость Пом­пею, мож­но отме­тить, что его жало­ба име­ла под собой неко­то­рые осно­ва­ния. Он, види­мо, хотел ска­зать, что в буду­щем не жела­ет казать­ся более сла­бым, чем Цезарь. Реаль­ный, а не идео­ло­ги­че­ский, спор шёл не о его равен­стве с Цеза­рем. В ходе кри­зи­са обна­ру­жи­лась уди­ви­тель­ная вещь: насе­ле­ние Ита­лии ока­за­ло весь­ма сла­бую под­держ­ку Пом­пею и оли­гар­хам (pau­ci) и даже не про­яви­ло к ним осо­бой сим­па­тии. Пом­пей не мог не пони­мать, что если он вер­нёт­ся в Ита­лию, не раз­бив Цеза­ря на поле боя, то пере­станет быть пер­вым чело­ве­ком в Риме. Как выра­зил­ся Райс Холмс, «мир сде­лал бы Цеза­ря гос­по­ди­ном»⁹⁶.

Нако­нец, сле­ду­ет отме­тить сло­ва Цеза­ря о том, что он узнал об отве­те Пом­пея на свои мир­ные пред­ло­же­ния лишь после вой­ны (BC. III. 18. 5). Отсюда ясно, что хотя Цезарь писал эту часть «Граж­дан­ской вой­ны» после бит­вы при Фар­са­ле (под bel­lum я пони­маю здесь про­ти­во­сто­я­ние с Пом­пе­ем, а не всю череду войн, кото­рые потре­бо­ва­ли его с.395 уча­стия в тече­ние ещё несколь­ких лет), в рам­ках тек­ста его поли­ти­че­ская пози­ция в целом оста­лась неиз­мен­ной по срав­не­нию с пер­вы­ми 33 гла­ва­ми I кни­ги.

Гре­ция (Fi­des Мар­ка Бибу­ла): BC. III. 14—18

В год пер­во­го кон­суль­ства Цеза­ря (59 г.) его кол­ле­гой был Марк Каль­пур­ний Бибул; хотя он не упо­мя­нут по име­ни в «моти­ва­ци­он­ной гла­ве» (BC. I. 4), он был одним из самых непри­ми­ри­мых и упор­ных про­тив­ни­ков Цеза­ря и при­над­ле­жал к самым узким кру­гам оли­гар­хии (pau­ci). Пом­пей пору­чил ему коман­до­ва­ние мор­ски­ми опе­ра­ци­я­ми на Адри­а­ти­ке. Поэто­му имен­но он дол­жен был поме­шать Цеза­рю пере­пра­вить вой­ско в Гре­цию. Как ни стран­но, иссле­до­ва­те­ли пола­га­ют, что Бибул изо­бра­жён в «Граж­дан­ской войне» чуть ли не с сим­па­ти­ей. Рас­смот­рим хотя бы опти­ми­стич­ный ком­мен­та­рий по пово­ду «Граж­дан­ской вой­ны» Цеза­ря, вышед­ший из-под пера Дж. П. В. Д. Бал­сдо­на:

Дей­ст­ви­тель­но, как я уже ука­зы­вал, Цезарь обыч­но воз­дер­жи­ва­ет­ся (в рим­ском пони­ма­нии) от пря­мо­го осуж­де­ния сво­их про­тив­ни­ков. Осо­бен­но гово­ря о Пом­пее, он остав­ля­ет откры­ты­ми две­ри для при­ми­ре­ния. Пря­мых напа­док на вра­гов в тек­сте Цеза­ря дей­ст­ви­тель­но мало. Но при этом Бал­сдон, как пред­став­ля­ет­ся, совер­шен­но глух к тону это­го тек­ста, если гово­рить об идее кото­рую транс­ли­ру­ет нам всё повест­во­ва­ние цели­ком. Как мы уже виде­ли, Цезарь опи­сы­ва­ет моти­вы, побудив­шие Пет­рея пре­рвать пере­го­во­ры с.396 (col­lo­quia) сол­дат, без вся­ко­го вели­ко­ду­шия. Бал­сдон совер­шен­но не заме­ча­ет иро­нии в ком­мен­та­рии Цеза­ря о том, что Пет­рей «не изме­нил себе». Но ещё более непро­сти­тель­но дру­гое: Бал­сдон не видит, что Доми­ций и Лаби­ен в опи­са­нии Цеза­ря лише­ны вся­ко­го подо­бия fi­dei и vir­tu­tis. А люди, лишён­ные этих досто­инств, вызы­ва­ли в Риме глу­бо­кое пре­зре­ние. Любой чита­тель «Граж­дан­ской вой­ны», вос­при­им­чи­вый к рим­ским поня­ти­ям, дол­жен был заме­тить, что Цезарь суро­во осуж­да­ет этих людей с мораль­ной точ­ки зре­ния. С Бибу­лом Цезарь посту­па­ет лишь немно­гим более уме­рен­но. По сути, Цезарь дела­ет Бибу­лу сомни­тель­ный ком­пли­мент, кото­рый имен­но так и заду­ман.

Сле­ду­ет начать с рас­смот­ре­ния пер­во­го зна­чи­мо­го появ­ле­ния Бибу­ла в III кни­ге (гла­вы 7 и 8). В BC. III. 7. 2 Цезарь утвер­жда­ет, что пер­вый кон­тин­гент его армии успеш­но выса­дил­ся в Гре­ции после пере­пра­вы через Адри­а­ти­ку бла­го­да­ря небреж­но­сти Бибу­ла на долж­но­сти коман­ди­ра. Кораб­ли Бибу­ла были не гото­вы к выхо­ду в море, а греб­цы нахо­ди­лись в раз­ных местах, так что он не успел ниче­го пред­при­нять. Но когда суда Цеза­ря воз­вра­ща­лись в Брун­ди­зий, Бибул всё же сумел им поме­шать. Он захва­тил око­ло трид­ца­ти кораб­лей с эки­па­жа­ми. Затем, как выра­жа­ет­ся Цезарь, Бибул излил на эки­па­жи гнев за соб­ст­вен­ный недо­смотр и зажи­во сжёг вме­сте с кораб­ля­ми капи­та­нов и мат­ро­сов (BC. III. 8. 3: in eas in­di­li­gen­tiae suae ac do­lo­ris ira­cun­diam eru­pit om­nes­que in­cen­dit eodem­que ig­ne nau­tas do­mi­nos­que na­vium in­ter­fe­cit). Рим­ская ауди­то­рия, веро­ят­но, долж­на была сде­лать вывод, что этот посту­пок пло­хо свиде­тель­ст­ву­ет о fi­de Бибу­ла. И вско­ре она полу­ча­ет дока­за­тель­ство сво­ей правоты. В BC. III. 14. 2—3 Бибул совер­ша­ет ещё одну жесто­кость. Но этот раз он захва­ты­ва­ет один корабль и при­ка­зы­ва­ет каз­нить весь эки­паж, рабов и сво­бод­ных, даже малень­ких маль­чи­ков (qui de ser­vis li­be­ris­que om­ni­bus ad im­pu­be­res suppli­cium su­mit et ad unum in­ter­fe­cit).

с.397 В BC. III. 15. 1—5 Цезарь доволь­но про­стран­но хва­лит Бибу­ла и его сол­дат за твёр­дость, кото­рую они про­яви­ли, удер­жи­вая свои пози­ции в море в бур­ную пого­ду и не имея воз­мож­но­сти вой­ти ни в один порт (пото­му что вой­ска Цеза­ря теперь кон­тро­ли­ро­ва­ли всё побе­ре­жье). Кажет­ся, что он отда­ёт им долж­ное за то, что они пере­но­сят труд­но­сти «тер­пе­ли­во и спо­кой­но» (pa­tien­ter at­que aequo ani­mo), ибо пони­ма­ют важ­ность сво­ей воен­ной зада­чи. (см. BC. III. 15. 5). Бал­сдон пони­ма­ет эту фра­зу бук­валь­но. Но уже в сле­дую­щем пред­ло­же­нии Цезарь бро­са­ет тень на толь­ко что выска­зан­ную похва­лу. Бибул и его млад­ший кол­ле­га по коман­до­ва­нию Луций Скри­бо­ний Либон ведут пере­го­во­ры (с палуб кораб­лей) с лега­та­ми Цеза­ря Мар­ком Аци­ли­ем и Ста­ем Мур­ком. Они гово­рят, что хотят обсудить с Цеза­рем важ­ней­шие вопро­сы (BC. III. 15. 6: de ma­xi­mis re­bus cum Cae­sa­re lo­qui). Они про­сят Аци­лия и Мур­ка о пере­ми­рии и полу­ча­ют его (BC. III. 15. 7: pos­tu­lant ut sint in­du­tiae, at­que ab eis im­pet­rant). Одна­ко уже в BC. III. 15. 6 Цезарь гово­рит, что на самом деле Бибул и Либон реши­ли начать пере­го­во­ры, пото­му что ока­за­лись в очень тяжё­лых обсто­я­тель­ствах (sed cum es­sent in qui­bus de­monstra­vi an­gus­tiis)⁹⁸. Это важ­но, пото­му что (как подроб­но пока­зы­ва­ет Цезарь в 16 и 17 гла­вах) Бибул и Либон ведут пере­го­во­ры недоб­ро­со­вест­но. Их прось­ба о лич­ной встре­че с Цеза­рем — яко­бы для обсуж­де­ния дел, име­ю­щих важ­ное зна­че­ние для дости­же­ния мира, как долж­ны поду­мать Цезарь и ауди­то­рия, — это все­го лишь улов­ка, поз­во­ля­ю­щая им выиг­рать вре­мя и облег­чить их тяготы. То есть с како­го-то момен­та они уже не пере­но­сят свои труд­но­сти тер­пе­ли­во и спо­кой­но — они боль­ше не могут их выдер­жи­вать. Вме­сто того, чтобы про­ти­во­сто­ять тяготам, эти два пом­пе­ян­ца пред­по­чли нару­шить fi­dem и сде­лать вид, что заин­те­ре­со­ва­ны в мире, с.398 пре­крас­но осо­зна­вая, что это не так⁹⁹. Учи­ты­вая, как Цезарь изла­га­ет собы­тия, вряд ли он рас­счи­ты­вал, что чита­тель всерь­ёз вос­при­мут его «похва­лу» в адрес Бибу­ла.

Кажет­ся, что Цезарь хва­лит чув­ство дол­га (of­fi­cium) Бибу­ла и в BC. III. 18. 1, где опи­сы­ва­ет смерть сво­его про­тив­ни­ка в море вско­ре после этих собы­тий. Цезарь утвер­жда­ет, что Бибул в тече­ние мно­гих дней не мог при­ча­лить к бере­гу, был изну­рён холо­дом, болез­нью и тяжё­лым трудом, но не имел воз­мож­но­сти лечить­ся и не желал остав­лять при­ня­тые на себя обя­зан­но­сти (of­fi­cium), а пото­му не мог выздо­ро­веть от болез­ни (cum ne­que cu­ra­ri pos­set ne­que sus­cep­tum of­fi­cium de­se­re­re vel­let, vim mor­bi sus­ti­ne­re non po­tuit). Это зву­чит как похва­ла. Но её тоже ста­вят под сомне­ния те сведе­ния, кото­рые чита­те­ли ранее полу­чи­ли о Бибу­ле. В ходе дипло­ма­ти­че­ских пере­го­во­ров Цезарь согла­ша­ет­ся на лич­ную встре­чу с Бибу­лом и Либо­ном. Но на неё явля­ет­ся толь­ко Либон. Цезарь сооб­ща­ет, что Либон изви­нил­ся за Бибу­ла и ска­зал, что тот нахо­дит­ся во вла­сти силь­но­го гне­ва, пита­ет лич­ную враж­ду (ini­mi­ci­tia) к Цеза­рю, вос­хо­дя­щую к их эди­ли­те­ту и пре­ту­ре, а пото­му избе­га­ет встре­чи, чтобы не под­вер­гать опас­но­сти пере­го­во­ры, обе­щаю­щие вели­чай­шую надеж­ду и пре­иму­ще­ства, из-за сво­их обид (BC. III. 16. 3). Фак­ти­че­ски Бибул пыта­ет­ся ска­зать, что его реше­ние воз­дер­жать­ся от встре­чи про­дик­то­ва­но fi­de; он дума­ет лишь об инте­ре­сах рес­пуб­ли­ки и общем бла­ге Но ауди­то­рия уже виде­ла, что это заяв­ле­ние — ложь. Насто­я­щая при­чи­на состо­ит в том, что эти пере­го­во­ры — улов­ка, и Бибул это зна­ет с само­го нача­ла. Но если так, с.399, то Бибул настоль­ко не кон­тро­ли­ру­ет свою нена­висть, что не спо­со­бен даже улов­ку дове­сти до кон­ца. Но даже если бы пере­го­во­ры не были улов­кой, то всё же обыч­но счи­та­лось (с идео­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния), что вра­ги (ini­mi­ci) долж­ны хотя бы попы­тать­ся при­ми­рить­ся, когда на кону сто­ит общее бла­го. Так что Цезарь (уде­ляя это­му эпи­зо­ду доволь­но мно­го вни­ма­ния) демон­стри­ру­ет, что по любо­му счё­ту утвер­жде­ния Бибу­ла неис­крен­ни.

Итак, когда Цезарь хва­лит чув­ство дол­га (of­fi­cium) Бибу­ла, его сло­ва зву­чат неубеди­тель­но. Фак­ти­че­ски он сам опро­вер­га­ет соб­ст­вен­ную похва­лу в адрес Бибу­ла¹⁰⁰.

Гре­ция (Fi­des Тита Лаби­е­на): BC. III. 13, 19, 71 и 87

Как мы виде­ли выше, Бал­сдон счи­та­ет, что Цезарь не нашёл «жесто­ких слов» для Тита Лаби­е­на, кото­рый в Гал­лии был его стар­шим офи­це­ром и пра­вой рукой. Я не согла­сен с его выво­дом. Дей­ст­ви­тель­но, рас­смат­ри­вая более ран­нее упо­ми­на­ние Цеза­ря о Лаби­ене в BC. I. 15. 2, мы уже про­де­ла­ли неко­то­рую работу для исправ­ле­ния мне­ния Бал­сдо­на. Посмот­рим, что Цезарь име­ет ска­зать о сво­ём быв­шем дру­ге в третьей кни­ге.

В третьей кни­ге Лаби­ен впер­вые появ­ля­ет­ся в пас­са­же BC. III. 13. 3—4 при сле­дую­щих обсто­я­тель­ствах. Армия Цеза­ря толь­ко что выса­ди­лась в Гре­ции, и Бибул не смог это­му поме­шать. Пом­пей при­ни­ма­ет реше­ние отпра­вить­ся к Дирра­хию, так как теперь опа­са­ет­ся поте­рять эту важ­ную базу (BC. III. 13. 1). Но когда вой­ска Пом­пея нахо­дят­ся на мар­ше, при­хо­дит изве­стие о при­бли­же­нии Цеза­ря — воз­мож­но, оши­боч­ное, как под­ра­зу­ме­ва­ет Цезарь (BC. III. 13. 2: si­mul Cae­sar appro­pin­qua­re di­ce­ba­tur). Из-за это­го слу­ха, в чис­ле про­че­го, армия Пом­пея с.400 пора­же­на ужа­сом (tan­tus­que ter­ror in­ci­dit eius exer­ci­tui). Но льви­ную долю вины за эту пани­ку Цезарь воз­ла­га­ет на Пом­пея, ибо её подо­гре­ва­ет его спеш­ка на пути в Дирра­хий — как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, ирра­цио­наль­ная, ибо Пом­пей не оза­бо­тил­ся трез­во оце­нить угро­зу, кото­рая ему мере­щит­ся. По сло­вам Цеза­ря, сол­да­ты покида­ют зна­мё­на и бро­са­ют ору­жие, и марш напо­ми­на­ет бег­ство. Когда армия, нако­нец, оста­нав­ли­ва­ет­ся под Дирра­хи­ем, она всё ещё охва­че­на стра­хом (BC. III. 13. 3). В этих тяжё­лых обсто­я­тель­ствах в дело всту­па­ет Лаби­ен: он при­но­сит клят­ву, что не покинет Пом­пея и пере­не­сёт вме­сте с ним любое неве­зе­ние, какое бы судь­ба ему ни посла­ла (La­bie­nus pro­ce­dit iurat­que se eum non de­ser­tu­rum eun­dem­que ca­sum sub­itu­rum, quem­cum­que ei for­tu­na tri­buis­set). Затем такую же клят­ву при­нес­ли лега­ты, их при­ме­ру после­до­ва­ли три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны, а потом и рядо­вые (BC. III. 13. 4).

Поведе­ние Лаби­е­на кажет­ся достой­ным вос­хи­ще­ния. Его посту­пок поз­во­ля­ет (на вре­мя) успеш­но вос­ста­но­вить бое­вой дух вой­ска. Но чита­те­ли уже зна­ют, что пом­пе­ян­цы име­ют склон­ность давать клят­вы, когда дела при­ни­ма­ют дур­ной обо­рот. И в «Граж­дан­ской войне» так посту­па­ют толь­ко они¹⁰¹. Ауди­то­рия долж­на задать­ся вопро­сом: поче­му им при­хо­дит­ся при­бе­гать к таким сред­ствам, чтобы создать вза­им­ное дове­рие и уве­рен­ность друг в дру­ге? Цезарь уже пока­зал (в рас­ска­зе об Афра­нии и Пет­рее), что счи­та­ет эти осо­бые клят­вы лож­ны­ми: они про­ти­во­ре­чат fi­dei и спо­соб­ст­ву­ют затя­ги­ва­нию вой­ны. Отсюда сле­ду­ет, что сооб­ще­ство пом­пе­ян­цев — с.401 лож­ное, а не истин­ное, ведь его реши­мость мож­но укре­пить, лишь посто­ян­но при­бе­гая к таким теат­раль­ным эффек­там. Кро­ме того, как уже виде­ли чита­те­ли, эти люди не все­гда соблюда­ют свои клят­вы, и это ещё один при­знак недо­стат­ка fi­dei.

В гла­ве 19 Цезарь рас­ска­зы­ва­ет о том, как Лаби­ен нару­шил fi­dem во вре­мя сол­дат­ских пере­го­во­ров. Он сооб­ща­ет, что два лаге­ря разде­ля­ла лишь река Апс, впа­даю­щая в море к севе­ру от Апол­ло­нии в Илли­ри­ке (BC. III. 19. 1). Сол­да­ты обо­их армий ведут меж­ду собой пере­го­во­ры и, соглас­но заклю­чён­ной дого­во­рён­но­сти, воз­дер­жи­ва­ют­ся от обстре­ла. Таким обра­зом Цезарь ясно пока­зы­ва­ет, что сохра­не­ние обе­щан­но­го пере­ми­рия зави­сит от готов­но­сти обе­их сто­рон соблюдать fi­dem.

Хотя эти пере­го­во­ры начал не Цезарь, он теперь повы­ша­ет став­ки. Он отправ­ля­ет на берег реки сво­его лега­та Пуб­лия Вати­ния, чтобы тот сде­лал пред­ло­же­ния о мире (кото­рые по умол­ча­нию сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как исхо­дя­щие от Цеза­ря) (BC. III. 19. 2). Вати­ний гром­ко спра­ши­ва­ет, спра­вед­ли­во ли, что граж­да­нам не поз­во­ля­ет­ся отправ­лять послов к дру­гим граж­да­нам — то, что, по его сло­вам, доз­во­ле­но даже бег­лым рабам и пира­там, осо­бен­но если послы жела­ют лишь пре­кра­тить борь­бу меж­ду граж­дан?¹⁰² Речь Вати­ния и его искрен­ность про­из­во­дят глу­бо­кое впе­чат­ле­ние на сол­дат обе­их армий (BC. III. 19. 3). Сло­ва Вати­ния ока­зы­ва­ют бла­готвор­ное воздей­ст­вие. Авл Варрон, легат Пом­пея, заяв­ля­ет, что хотел бы на сле­дую­щий день явить­ся на встре­чу и при­нять уча­стие в обсуж­де­нии того, как обес­пе­чить без­опас­ность послов, везу­щих мир­ные пред­ло­же­ния, на пути туда и обрат­но (BC. III. 19. 4). Когда насту­па­ет вре­мя пере­го­во­ров, с обе­их сто­рон соби­ра­ет­ся боль­шая тол­па, кото­рая наде­ет­ся с.402 на дости­же­ние како­го-то согла­ше­ния, и кажет­ся, что все души устрем­ле­ны к миру (mag­na­que erat exspec­ta­tio eius rei, at­que om­nium ani­mi in­ten­ti es­se ad pa­cem vi­de­ban­tur).

И тут Лаби­ен рас­кры­ва­ет свои кар­ты. Он выхо­дит из тол­пы и всту­па­ет в спор с Вати­ни­ем, но ниче­го не гово­рит о мире (BC. III. 19. 6: Qua ex fre­quen­tia Ti­tus La­bie­nus pro­dit, sed mis­sa ora­tio­ne de pa­ce, lo­qui at­que al­ter­ca­ri cum Va­ti­nio in­ci­pit). Затем, по сло­вам Цеза­ря, Лаби­е­на и Вати­ния пре­ры­ва­ют копья, поле­тев­шие со всех сто­рон (BC. III. 19. 7.). Посколь­ку до вме­ша­тель­ства Лаби­е­на встре­ча про­хо­ди­ла глад­ко, напра­ши­ва­ет­ся вывод, что имен­но его сло­ва и поступ­ки (како­вы бы они ни были, учи­ты­вая, что текст испор­чен) были вос­при­ня­ты все­ми либо как про­ти­во­дей­ст­вие миру, либо как лице­ме­рие¹⁰³. То есть Лаби­ен нару­ша­ет вза­и­мо­по­ни­ма­ние, достиг­ну­тое цеза­ри­ан­ца­ми с Варро­ном, и не соблюда­ет fi­dem. В любом слу­чае, вме­ша­тель­ство Лаби­е­на при­во­дит к под­ры­ву fi­dei, на кото­рую опи­ра­ют­ся эти пере­го­во­ры. Этот вывод под­твер­жда­ет послед­нее пред­ло­же­ние гла­вы, где Лаби­ен при­зы­ва­ет тол­пу пре­кра­тить раз­го­во­ры о мире, ибо ника­ко­го мира быть не может, пока ему не при­не­сут с.403 голо­ву Цеза­ря (BC. III. 19. 8: tum La­bie­nus: de­si­ni­te er­go de com­po­si­tio­ne lo­qui; nam no­bis ni­si Cae­sa­ris ca­pi­te re­la­to pax es­se nul­la po­test). Так не ска­зал бы чело­век, искренне желав­ший пере­го­во­ров.

В сле­дую­щий раз Лаби­ен появ­ля­ет­ся в тек­сте в гла­ве 71. Здесь Цезарь подроб­но опи­сы­ва­ет, как Лаби­ен нару­ша­ет fi­dem. Важ­но отме­тить, какое место в тек­сте зани­ма­ет это опи­са­ние. Оно вза­и­мо­свя­за­но с дру­ги­ми собы­ти­я­ми, свиде­тель­ст­ву­ю­щи­ми о том, что пом­пе­ян­цы под­да­ют­ся гор­дыне имен­но в тот момент, когда вот-вот решит­ся исход вой­ны.

Непо­сред­ст­вен­ным фоном для это­го опи­са­ния слу­жит круп­ное воен­ное пора­же­ние вой­ска Цеза­ря при Дирра­хии (подроб­но­сти нас не инте­ре­су­ют). В пер­вом пред­ло­же­нии этой гла­вы Цезарь подроб­но опи­сы­ва­ет мас­шта­бы и тяжесть сво­их потерь: погиб­ло девять­сот шесть­де­сят леги­о­не­ров, несколь­ко выдаю­щих­ся всад­ни­ков (назван­ных по име­нам) и трид­цать два цен­ту­ри­о­на и воен­ных три­бу­на (BC. III. 71. 1)¹⁰⁴. Цезарь так­же отме­ча­ет, что боль­шин­ство из них не полу­чи­ло ника­ких ране­ний, но было задав­ле­но во рвах и на бере­гах реки бегу­щи­ми в пани­ке това­ри­ща­ми, кото­рые (види­мо) затоп­та­ли их до смер­ти (BC. III. 71. 2). В сле­дую­щем же пред­ло­же­нии чита­те­ли узна­ют, что за это сра­же­ние Пом­пей был про­воз­гла­шён импе­ра­то­ром (BC. III. 71. 3). Цезарь при­бав­ля­ет (как обыч­но, без ком­мен­та­ри­ев), что, хотя Пом­пей при­нял титул «импе­ра­тор» и поз­во­лил сво­им сол­да­там так себя назы­вать, но не исполь­зо­вал его в пере­пис­ке и не укра­шал свои фас­ции лав­ром (BC. III. 71. 3).

с.404 Мысль Цеза­ря здесь двой­ст­вен­на. Как отме­ча­ет Кар­тер, импе­ра­тор­ская аккла­ма­ция на пер­вый взгляд созда­ёт впе­чат­ле­ние, что победо­нос­ный пол­ко­во­дец, полу­чив­ший этот титул, име­ет пра­во на три­умф (если сенат его одоб­рит)¹⁰⁵. Но три­умф мог быть назна­чен толь­ко за победу над вра­га­ми Рима, не над сограж­да­на­ми; под­чёр­ки­вая это, Цезарь хочет выста­вить Пом­пея в дур­ном све­те¹⁰⁶. Несо­мнен­но, отча­сти дело в этом. Но вполне воз­мож­но, что Цезарь при­вле­ка­ет вни­ма­ние чита­те­лей к тому, что боль­шин­ство его пав­ших сол­дат не было ране­но в ближ­нем бою с вра­гом, для того, чтобы окон­ча­тель­но дис­креди­ти­ро­вать при­тя­за­ния Пом­пея (и само­го Пом­пея), вне зави­си­мо­сти от фор­маль­но­стей, свя­зан­ных с граж­дан­ской вой­ной¹⁰⁷. Кар­тер пола­га­ет, что, отка­зав­шись от демон­стра­ции лав­ров на фас­ци­ях и исполь­зо­ва­ния титу­ла «импе­ра­тор» в офи­ци­аль­ных посла­ни­ях, но при­няв аккла­ма­цию от сво­их войск, Пом­пей посту­пил доволь­но «так­тич­но» в ситу­а­ции, затра­ги­вав­шей поли­ти­че­ские и мораль­ные чув­ства рим­лян — то есть в граж­дан­ской войне¹⁰⁸. Но, судя по тек­сту, Цезарь счи­та­ет поведе­ние Пом­пея все­го лишь лице­ме­ри­ем. При­няв аккла­ма­цию, Пом­пей при­пи­сал себе совер­шен­но бес­слав­ную победу, кото­рая, в сущ­но­сти, и не явля­ет­ся победой. Сол­да­ты Цеза­ря не были уби­ты в сра­же­нии, и их смерть совсем не свиде­тель­ст­ву­ет о доб­ле­сти (vir­tus) их про­тив­ни­ков. Посколь­ку Пом­пей, несо­мнен­но, это зна­ет (ибо он — про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец, одер­жи­вав­ший преж­де насто­я­щие победы), его согла­сие при­нять похва­лу на столь зыб­ких осно­ва­ни­ях пят­на­ет его fi­dem и свиде­тель­ст­ву­ет о гор­дыне (так как он не пони­ма­ет, поче­му на самом деле его вой­ско победи­ло, и оши­боч­но пола­га­ет, что с.405 успех при­нес­ли доб­лесть сол­дат и его пол­ко­вод­че­ское искус­ство)¹⁰⁹. Более того, в той мере, в какой исход сра­же­ния мож­но счи­тать победой Пом­пея, это всё же победа над рим­ля­на­ми. Поэто­му показ­ное ува­же­ние Пом­пея к кон­сти­ту­ции (то есть, отказ от неко­то­рых пре­ро­га­тив импе­ра­то­ра, на кото­рые он фор­маль­но име­ет пра­во) явля­ет­ся неис­крен­ним и не может скрыть при­су­щее ему неува­же­ние к рес­пуб­ли­кан­ским тра­ди­ци­ям.

Сра­зу же после упо­ми­на­ния об импе­ра­тор­ской аккла­ма­ции Пом­пея в повест­во­ва­нии вновь появ­ля­ет­ся Лаби­ен. Он убедил Пом­пея отдать в его рас­по­ря­же­ние плен­ных, взя­тых в сра­же­нии (BC. III. 71. 4). Теперь он выст­ра­и­ва­ет этих плен­ных, бра­нит их и оскорб­ля­ет, а затем хлад­но­кров­но уни­что­жа­ет: «Всех он при­ка­зал выве­сти (по-види­мо­му, демон­стра­тив­но, чтобы, в каче­стве пере­беж­чи­ка, заслу­жить боль­ше дове­рия (fi­des)), стал назы­вать их сорат­ни­ка­ми, рас­спра­ши­вать в очень оскор­би­тель­ных выра­же­ни­ях, име­ют ли вете­ра­ны при­выч­ку бегать, и после это­го каз­нил их на виду у все­го вой­ска» (om­nes pro­duc­tos os­ten­ta­tio­nis, ut vi­de­ba­tur, cau­sa, quo maior per­fu­gae fi­des ha­be­re­tur, com­mi­li­tio­nes ap­pel­lans et mag­na ver­bo­rum con­tu­me­lia in­ter­ro­gans, so­le­rentne ve­te­ra­ni mi­li­tes fu­ge­re, in om­nium con­spec­tu in­ter­fe­cit).

с.406 Fi­des per­fu­giae — вер­ность пере­беж­чи­ка, пре­да­те­ля¹¹⁰. Ины­ми сло­ва­ми, вер­ность чело­ве­ка, лишен­но­го fi­dei. Не будем забы­вать, что неко­то­ры­ми из этих плен­ных Лаби­ен когда-то коман­до­вал. Поэто­му его жесто­кое обра­ще­ние с ними долж­но выглядеть осо­бен­но убий­ст­вен­ным. Цезарь не гово­рит это­го пря­мо, но явно под­ра­зу­ме­ва­ет, что Пом­пей как глав­но­ко­ман­дую­щий тоже несёт неко­то­рую ответ­ст­вен­ность за это звер­ство, так как имен­но он при­нял реше­ние отдать плен­ных в рас­по­ря­же­ние Лаби­е­на.

В послед­ний раз Лаби­ен появ­ля­ет­ся в «Граж­дан­ской войне» нака­нуне бит­вы при Фар­са­ле. В BC. III. 87. 1—5, он высту­па­ет со сло­ва­ми обод­ре­ния (в основ­ном это пря­мая речь, ora­tio rec­ta), обра­ща­ясь в сове­те (con­si­lium) к Пом­пею и дру­гим стар­шим офи­це­рам. Непо­сред­ст­вен­но перед Лаби­е­ном Пом­пей тоже про­из­но­сит речь (и это тоже ora­tio rec­ta), обо­д­ряя собрав­ший­ся совет (подроб­нее см. BC. III. 86. 2—4). В этих речах мы видим всё то же соче­та­ние гор­ды­ни и дур­ной fi­dei, какое уже виде­ли в BC. III. 71. То есть речь Пом­пея (где он набра­сы­ва­ет план сра­же­ния с Цеза­рем, кото­рый выглядит доволь­но наив­ным) порож­де­на преж­де все­го его гор­ды­ней, а речь Лаби­е­на — его дур­ной fi­dei¹¹¹. Как отме­ча­лось выше в этом иссле­до­ва­нии, в Риме счи­та­лось, что пред­ста­ви­тель эли­ты дол­жен с.407 давать ком­пе­тент­ный и бес­при­страст­ный совет, когда он тре­бу­ет­ся. Но когда для пом­пе­ян­цев насту­па­ет, пожа­луй, самый пере­лом­ный момент граж­дан­ской вой­ны, Лаби­ен это­го не дела­ет.

Соглас­но Цеза­рю, Лаби­ен в сво­ей речи пре­зри­тель­но отзы­ва­ет­ся о вой­сках Цеза­ря и одоб­ря­ет так­ти­ку, пред­ло­жен­ную Пом­пе­ем (BC. III. 87. 1: cum Cae­sa­ris co­pias des­pi­ca­ret, Pom­pei con­si­lium sum­mis lau­di­bus ef­fe­ret). Здесь под­ра­зу­ме­ва­ет­ся сле­дую­щее: сам Лаби­ен, как талант­ли­вый коман­дир (он это про­де­мон­стри­ро­вал в Гал­лии), несо­мнен­но, дол­жен пони­мать, что любое сра­же­ние, как бы хоро­шо оно ни было спла­ни­ро­ва­но, все­гда свя­за­но с риском¹¹². Одна­ко план Пом­пея он одоб­ря­ет без­ого­во­роч­но. Лаби­ен не оспа­ри­ва­ет глу­бо­кое убеж­де­ние Пом­пея в том, что его план может быть испол­нен настоль­ко без­упреч­но, что их леги­о­ны не поне­сут ника­ких потерь. Это очень пока­за­тель­но для харак­те­ра Лаби­е­на. Ранее Цезарь сооб­щил чита­те­лям, что, когда Пом­пей толь­ко начал выступ­ле­ние перед сове­том, неко­то­рые офи­це­ры выра­зи­ли удив­ле­ние, услы­шав его сло­ва о том, что пехота Цеза­ря будет отбро­ше­на с.408 рань­ше, чем бое­вые поряд­ки сой­дут­ся (BC. III. 86. 1—2). Отсюда ясно, что раз­ра­ботан­ная Пом­пе­ем стра­те­гия боя вызва­ла серь­ёз­ные сомне­ния у его дове­рен­ных совет­ни­ков. Выступ­ле­ние Лаби­е­на при­во­дит к тому, что сомне­ваю­щи­е­ся отбра­сы­ва­ют свои обос­но­ван­ные коле­ба­ния и устрем­ля­ют­ся за обе­щан­ной Пом­пе­ем химе­рой лёг­кой победы. Лаби­ен гово­рит Пом­пею, что участ­во­вал во всех сра­же­ни­ях в Гал­лии и Гер­ма­нии (это пре­уве­ли­че­ние), что нынеш­няя армия Цеза­ря — уже не та, что поко­ри­ла эти стра­ны, и что он, Лаби­ен, не выно­сит ком­пе­тент­ных суж­де­ний, пока не озна­ко­мит­ся с под­лин­ны­ми фак­та­ми (BC. III. 87. 2). По сво­ей сути речь Лаби­е­на само­на­де­ян­на; но его послед­нее утвер­жде­ние долж­но наво­дить на мысль, что сей­час на кону сто­ит его fi­des. Как дове­рен­ный совет­ник, он обя­зан сде­лать всё воз­мож­ное, чтобы выяс­нить фак­ты. Пом­пей пола­га­ет­ся на него в этом вопро­се. Далее Лаби­ен дела­ет ряд уни­чи­жи­тель­ных заме­ча­ний насчёт каче­ства леги­о­нов Цеза­ря, но повто­рять их нет необ­хо­ди­мо­сти. Одна­ко сле­ду­ет сно­ва вспом­нить, что Лаби­ен сам коман­до­вал неко­то­ры­ми из этих сол­дат. Сами его оскор­би­тель­ные отзы­вы об этих вой­сках — отзы­вы пол­ко­во­д­ца, кото­рый в про­шлом лич­но вёл их к победе, — рим­ская ауди­то­рия долж­на была истол­ко­вать как при­знак дур­ной fi­dei, вне зави­си­мо­сти от того как она оце­ни­ла бы полез­ность этих отзы­вов как суж­де­ния, выска­зан­но­го в сове­те (in con­si­lio) нака­нуне круп­но­го сра­же­ния. Поведе­ние коман­ди­ра, кото­рый преж­де сра­жал­ся вме­сте с эти­ми сол­да­та­ми в тяжё­лой войне и пре­крас­но знал их бое­спо­соб­ность, но теперь их очер­ня­ет, долж­но было вос­при­ни­мать­ся как бес­чест­ное. При­ме­ча­тель­но, что Цезарь в «Граж­дан­ской войне» ста­ра­ет­ся не очер­нять рим­ских леги­о­не­ров и осуж­да­ет толь­ко их коман­ди­ров¹¹³.

с.409 После это­го выступ­ле­ния перед сове­том Лаби­ен кля­нёт­ся, что вер­нёт­ся в лагерь толь­ко с победой и при­зы­ва­ет осталь­ных при­не­сти такую же клят­ву (BC. III. 87. 5). Пом­пей охот­но одоб­ря­ет это пред­ло­же­ние и даёт клят­ву, и все осталь­ные тоже, по сло­вам Цеза­ря, при­но­сят её без коле­ба­ний (BC. III. 87. 6). Это — послед­няя из осо­бых клятв пом­пе­ян­цев в «Граж­дан­ской войне»; мы уже виде­ли, что такие клят­вы выглядят как импро­ви­за­ция, про­дик­то­ван­ная нуж­да­ми момен­та, — а это озна­ча­ет, что при­ся­гаю­щие лег­ко­мыс­лен­ны (le­ves) и им недо­ста­ёт серь­ёз­но­сти (gra­vi­tas). Пом­пей и его офи­це­ры ухо­дят с сове­та, мож­но ска­зать, охва­чен­ные гор­ды­ней; они леле­ют вели­кие надеж­ды и испы­ты­ва­ют вос­торг, в душе уже пред­вку­шая победу (BC. III. 87. 7: mag­na spe et lae­ti­tia om­nium dis­ces­sum est; ac iam ani­mo vic­to­riam prae­ci­pie­bant). Эту само­уве­рен­ность им вну­шил Лаби­ен. Ведь пом­пе­ян­цы дове­ря­ют суж­де­ни­ям Лаби­е­на в воен­ных делах. Но, как я пока­зы­ваю выше, здесь кос­вен­но затро­ну­та fi­des Лаби­е­на, так как нака­нуне решаю­ще­го сра­же­ния чело­век, наде­лён­ный fi­de, дол­жен очень, очень хоро­шо про­ду­мать свои сове­ты. Как выра­жа­ет­ся Цезарь, пом­пе­ян­цам не при­хо­ди­ло в голо­ву, что уве­ре­ния столь опыт­но­го коман­ди­ра по тако­му жиз­нен­но важ­но­му вопро­су могут ока­зать­ся пусты­ми (quod de re tan­ta et a tam pe­ri­to im­pe­ra­to­re ni­hil frustra con­fir­ma­ri vi­de­ba­tur).

Гре­ция (Цезарь при Фар­са­ле): BC. III. 90—99

Деталь­но рас­смат­ри­вать бит­ву при Фар­са­ле нам нет необ­хо­ди­мо­сти. Нас инте­ре­су­ют лишь пас­са­жи, име­ю­щие зна­че­ние с точ­ки зре­ния fi­dei. Три из них осо­бен­но важ­ны: Обра­ще­ние Цеза­ря к вой­ску перед бит­вой (BC. III. 90. 1—2), его похва­ла быв­ше­му цен­ту­ри­о­ну Кра­сти­ну (BC. III. 91. 1—3 и 99. 1—3) и его мило­сер­дие к побеж­дён­ным (BC. III. 98. 1—2). Крат­ко рас­смот­рим каж­дый из них.

с.410 Цезарь про­из­но­сит речь, кото­рую сам назы­ва­ет тра­ди­ци­он­ным обра­ще­ни­ем перед боем (в кос­вен­ной речи, ora­tio ob­li­qua) к сво­им вой­скам (BC. III. 90. 1: exer­ci­tum cum mi­li­ta­ri mo­re ad pug­nam co­hor­ta­re­tur)¹¹⁴. Каж­дая из затра­ги­вае­мых им тем долж­на ещё раз под­черк­нуть, что для него все­гда име­ла огром­ное зна­че­ние fi­des, как для пол­ко­во­д­ца, так и для граж­да­ни­на. Цезарь даёт вой­ску понять, что его чув­ство дол­га (of­fi­cium) перед ними посто­ян­но и веч­но (sua­que in eum per­pe­tui tem­po­ris of­fi­cia prae­di­ca­ret). В част­но­сти, он напо­ми­на­ет сол­да­там, что они сами были свиде­те­ля­ми того, как рев­ност­но он доби­вал­ся мира (in pri­mis com­me­mo­ra­vit tes­ti­bus se mi­li­ti­bus uti pos­se, quan­to stu­dio pa­cem pe­tis­set); как делал мир­ные пред­ло­же­ния через Вати­ния на сол­дат­ских встре­чах (quae per Va­ti­nium in col­lo­quiis); через Авла Кло­дия — Сци­пи­о­ну (quae per Aulum Clo­dium cum Sci­pio­ne egis­set); и как ста­рал­ся при Ори­ке добить­ся от Скри­бо­ния Либо­на доз­во­ле­ния на про­ход послов (qui­bus mo­dis ad Ori­cum cum Li­bo­ne de mit­ten­dis le­ga­tis con­ten­dis­set)¹¹⁵. Цезарь добав­ля­ет, что нико­гда не хотел, чтобы сол­да­ты про­ли­ва­ли кровь, а государ­ство поте­ря­ло ту или дру­гую армию (BC. III. 90. 2: ne­que se um­quam abu­ti mi­li­tum san­gui­ne ne­que rem pub­li­cam al­te­rut­ro exer­ci­tu pri­va­re vo­luis­se). То есть, он все­гда забо­тил­ся об обще­ст­вен­ном бла­ге.

с.411 Изло­жив эту речь, Цезарь упо­ми­на­ет, что в его армии был резер­вист (то есть, повтор­но зачис­лен­ный на служ­бу вете­ран леги­о­на) по име­ни Гай Кра­стин, ранее слу­жив­ший вме­сте с ним в долж­но­сти стар­ше­го цен­ту­ри­о­на деся­то­го леги­о­на и отли­чав­ший­ся необы­чай­ной отва­гой (BC. III. 91. 1)¹¹⁶. Пря­мо перед нача­лом бит­вы (сиг­нал к ней уже дан) Кра­стин гово­рит несколь­ко слов (в отли­чие от выступ­ле­ния Цеза­ря, они даны в пря­мой речи, ora­tio rec­ta) в при­сут­ст­вии Цеза­ря и вой­ска. Он при­зы­ва­ет сол­дат сво­его мани­пу­ла, сво­их това­ри­щей, сле­до­вать за ним и сослу­жить сво­е­му импе­ра­то­ру вер­ную служ­бу, кото­рую они сами выбра­ли (BC. III. 91. 2).

Кра­стин при­бав­ля­ет, что оста­лась все­го одна бит­ва, и когда она состо­ит­ся, «Цезарь вернет себе свое поло­же­ние (dig­ni­tas), а мы — свою сво­бо­ду (li­ber­tas)» (quo con­fec­to et il­le suam dig­ni­ta­tem et nos nostram li­ber­ta­tem re­cu­pe­ra­bi­mus). Затем он обра­ща­ет­ся к Цеза­рю и заяв­ля­ет, что сего­дня будет сра­жать­ся так, что Цезарь побла­го­да­рит его, живо­го или мёрт­во­го (BC. III. 91. 3: «fa­ciam», in­quit, «ho­die, im­pe­ra­tor, ut aut vi­vo mi­hi aut mor­tuo gra­tias agas»). Затем Кра­стин всту­па­ет в бой, а за ним сле­ду­ет око­ло ста два­дца­ти отбор­ных сол­дат его когор­ты.

Сле­ду­ет задать­ся вопро­сом, поче­му Цезарь решил опи­сать этот эпи­зод и поста­вить его на такое вид­ное место. Его соб­ст­вен­ное выступ­ле­ние, выступ­ле­ние импе­ра­то­ра, — важ­но. Но, как и боль­шин­ство выступ­ле­ний в «Граж­дан­ской войне», оно дано в кос­вен­ной речи, тогда как сло­ва отстав­но­го цен­ту­ри­о­на изло­же­ны в пря­мой речи и зани­ма­ют цен­траль­ное место. Поче­му?

с.412 Чтобы понять зна­че­ние слов Кра­сти­на в кон­тек­сте, сле­ду­ет обра­тить осо­бое вни­ма­ние на две про­бле­мы. Преж­де все­го это ста­тус Кра­сти­на. Как отме­ча­ет Гель­цер, Кра­стин — быв­ший цен­ту­ри­он, вер­нув­ший­ся из отстав­ки, чтобы сра­жать­ся¹¹⁷. Гель­цер хочет ска­зать, что Кра­стин здесь дол­жен рас­смат­ри­вать­ся в первую оче­редь как рим­ский граж­да­нин, ci­vis Ro­ma­nus (как и, пред­по­ло­жи­тель­но, его това­ри­щи, кото­рые, судя по выра­же­нию con­sti­tuis­tis ope­ram da­te, сами реши­ли сра­жать­ся за Цеза­ря). Гель­цер спра­вед­ли­во заклю­ча­ет: «Отсюда мы долж­ны сде­лать вывод, что вете­ра­ны Цеза­ря — не наём­ни­ки, а рим­ские граж­дане, сра­жаю­щи­е­ся за спра­вед­ли­вую систе­му прав­ле­ния»¹¹⁸.

Вто­рое, что сле­ду­ет при­нять во вни­ма­ние, — это сход­ство выра­же­ний меж­ду при­ведён­ным выше пас­са­жем BC. III. 91. 2 (quo con­fec­to et il­le suam dig­ni­ta­tem et nos nostram li­ber­ta­tem re­cu­pe­ra­bi­mus), и важ­ным про­грамм­ным пас­са­жем BC. I. 22. 5 (ut se et po­pu­lum Ro­ma­num fac­tio­ne pau­co­rum oppres­sum in li­ber­ta­tem vin­di­ca­ret^[8]). В утвер­жде­нии Кра­сти­на вновь откры­то появ­ля­ет­ся сво­бо­да (li­ber­tas) как важ­ней­шая часть обос­но­ва­ния, кото­рое Цезарь даёт сво­им необыч­ным (то есть, фор­маль­но неза­кон­ным) дей­ст­ви­ям в защи­ту сво­их при­тя­за­ний. В при­ло­же­нии к дан­ной дис­сер­та­ции я дока­зы­ваю, что место­име­ния «себя» (se) в важ­ном про­грамм­ном пас­са­же BC. I. 22. 5 на самом деле отно­сит­ся к dig­ni­tas Цеза­ря¹¹⁹. Вкрат­це, я пола­гаю, что в кон­тек­сте BC. I. 22. 5 Цезарь берёт на себя защи­ту сво­бо­ды (li­ber­tas) наро­да, пото­му что его обя­зы­ва­ет к это­му его dig­ni­tas, то есть, такая защи­та — долг чело­ве­ка, обла­даю­ще­го боль­шой dig­ni­ta­te, ибо напря­мую затра­ги­ва­ет его fi­dem. с.413 В BC. III. 91. 2 Цезарь воз­вра­ща­ет­ся к этой теме после дол­го­го пере­ры­ва, пото­му, что сей­час ему пред­сто­ит выпол­нить обе­ща­ние, дан­ное в BC. I. 22. 5, — защи­тить сво­бо­ду (li­ber­tas) наро­да от угро­зы со сто­ро­ны оли­гар­хов (pau­ci)¹²⁰. Кто может луч­ше засвиде­тель­ст­во­вать бес­ко­ры­стие (fi­des), посто­ян­но про­яв­ля­е­мое Цеза­рем (и ещё раз крат­ко сум­ми­ро­ван­ное для чита­те­ля в его речи перед боем) в деле защи­ты сво­бо­ды (vin­di­ca­tio in li­ber­ta­tem), чем рим­ский граж­да­нин (ci­vis Ro­ma­nus), чья соб­ст­вен­ная fi­des pub­li­ca тре­бу­ет от него как от рес­пуб­ли­кан­ца (как и от его това­ри­щей) муже­ст­вен­но сра­жать­ся за свою сво­бо­ду, а не про­сто полу­чить её из рук Цеза­ря? То есть, Кра­стин искренне бла­го­да­рен Цеза­рю за то, что он ока­зал огром­ную и без­гра­нич­ную помощь рим­ско­му наро­ду (po­pu­lus Ro­ma­nus), про­явив себя как его «помощ­ник» (adiu­tor) в деле воз­вра­ще­ния сво­бо­ды. Таким обра­зом, Кра­стин сра­жа­ет­ся за Цеза­ря и пото­му, что после вос­ста­нов­ле­ния сво­бо­ды (но лишь тогда) Цезарь тем самым вос­ста­но­вит свою dig­ni­ta­tem (кото­рая, с поли­ти­че­ской и идео­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния, пред­по­ла­га­ет лишь то, что Цезарь гово­рит сена­ту в BC. I. 32. 2: он не доби­ва­ет­ся исклю­чи­тель­ных поче­стей и жела­ет для себя толь­ко того, что доступ­но всем граж­да­нам).

Когда Цезарь выиг­ры­ва­ет сра­же­ние и бой пре­кра­ща­ет­ся, он про­яв­ля­ет fi­dem так же, как и при Кор­фи­нии. Тыся­чи пом­пе­ян­цев, выжив­ших с.414 в сра­же­нии, укры­лись на хол­ме и (вслед­ст­вие пред­при­ня­тых Цеза­рем мер пре­до­сто­рож­но­сти) ока­за­лись отре­за­ны от воды. Они отправ­ля­ют к Цеза­рю послов, чтобы обсудить усло­вия сда­чи (BC. III. 97. 5). На рас­све­те Цезарь при­ка­зы­ва­ет пом­пе­ян­цам сой­ти с хол­ма и сдать ору­жие (BC. III. 98. 1). Про­тив­ник бес­пре­ко­слов­но пови­ну­ет­ся. Тогда они обра­ща­ют­ся (по сути) к fi­dei Цеза­ря: они бро­са­ют­ся на зем­лю, про­сти­ра­ют руки, рыда­ют, про­сят о поща­де (BC. III. 98. 2: pas­sis­que pal­mis proiec­ti ad ter­ram flen­tes ab eo sa­lu­tem pe­ti­ve­runt). Цезарь, как он сам рас­ска­зы­ва­ет, обо­д­ря­ет их, велит им под­нять­ся, гово­рит им несколь­ко слов о сво­ей обыч­ной уме­рен­но­сти, чтобы успо­ко­ить их страх, и объ­яв­ля­ет об их поми­ло­ва­нии. Затем он вве­ря­ет их соб­ст­вен­ным сол­да­там, реко­мен­до­вав не оби­жать пом­пе­ян­цев и не отби­рать их иму­ще­ства. Здесь Цезарь ещё раз про­яв­ля­ет харак­тер­ную рим­скую fi­dem. Чита­те­ли уже виде­ли, что пом­пе­ян­цы жесто­ко обра­ща­ют­ся с плен­ны­ми. Вме­сто того, чтобы ото­мстить таким же обра­зом тем, кого его вой­ско взя­ло в плен, Цезарь про­яв­ля­ет по отно­ше­нию к ним выс­шую гуман­ность. Подоб­но Камил­лу, он тем самым про­яв­ля­ет «непо­ко­ле­би­мую» fi­dem.

Но Цезарь ещё не закон­чил рас­сказ о Кра­стине. В BC. III. 99. 2—3 он сооб­ща­ет чита­те­лям о геро­и­че­ской гибе­ли это­го чело­ве­ка в бою (сде­лав пау­зу, чтобы напом­нить им, что он уже гово­рил о Кра­стине): он был убит уда­ром меча в лицо, что свиде­тель­ст­во­ва­ло о его необы­чай­ной храб­ро­сти (BC. III. 99. 2: in­ter­fec­tus est etiam for­tis­si­me pug­nans Cras­ti­nus, cui­us men­tio­nem sup­ra fe­ci­mus, gla­dio in os ad­ver­sum co­niec­to). Цезарь при­бав­ля­ет, что сло­ва, ска­зан­ные Кра­сти­ном перед боем, ока­за­лись прав­дой (Кар­тер пола­га­ет, что здесь мог­ла выпасть пара пред­ло­же­ний о Кра­стине)¹²¹. с.415 Далее Цезарь гово­рит, что счи­та­ет доб­лесть (vir­tus), про­яв­лен­ную Кра­сти­ном в бою, выдаю­щей­ся, а себя (если пере­вер­нуть эту фра­зу, как пред­ла­га­ет Кар­тер) — долж­ни­ком Кра­сти­на (BC. III. 99. 3: sic enim Cae­sar exis­ti­ma­bat, eo proe­lio ex­cel­len­tis­si­mam vir­tu­tem Cras­ti­ni fuis­se, op­ti­me­que eum de se me­ri­tum iudi­ca­bat). Я могу лишь отме­тить, что реше­ние Цеза­ря напом­нить ауди­то­рии, сре­ди про­че­го, о Кра­стине лишь уве­ли­чи­ва­ет важ­ность заяв­ле­ний, кото­рые Цезарь ранее вло­жил в его уста. Ибо утвер­жде­ние, что импе­ра­тор в дол­гу у цен­ту­ри­о­на, тоже с боль­шой веро­ят­но­стью свиде­тель­ст­ву­ет о рес­пуб­ли­кан­ском эга­ли­та­риз­ме.

Ско­рее все­го, не слу­чай­но Цезарь завер­ша­ет гла­ву BC. III. 99 нелест­ным рас­ска­зом о гибе­ли сво­его смер­тель­но­го вра­га Доми­ция Аге­но­бар­ба, кото­рый, по сло­вам Цеза­ря, был убит, когда пытал­ся уска­кать из ста­на пом­пе­ян­цев, кото­рый постиг­ла ката­стро­фа: силы изме­ни­ли ему из-за уста­ло­сти (BC. III. 99. 5). Труд­но пред­ста­вить себе более рез­кую про­ти­во­по­лож­ность Кра­сти­ну. Знат­ный кон­су­ляр Доми­ций вхо­дил в чис­ло наи­бо­лее выдаю­щих­ся оли­гар­хов (pau­ci). Но Кра­стин, граж­да­нин (ci­vis) из сосло­вия пле­бе­ев, совер­шен­но затме­ва­ет его сво­и­ми fi­de и vir­tu­te¹²². Защи­та сво­бо­ды (vin­di­ca­tio in li­ber­ta­tem) от пося­га­тельств оли­гар­хов (pau­ci), кото­рую тор­же­ст­вен­но обе­ща­ет Цезарь в BC. I. 22. 5 и кото­рая сто­ит на кону по мне­нию Кра­сти­на в BC. III. 91. 2, про­шла про­вер­ку боем. Демо­кра­ти­че­ская доб­лесть (vir­tus) Кра­сти­на и его това­ри­щей вос­тор­же­ст­во­ва­ла над само­на­де­ян­но­стью, апа­ти­ей и с.416 недаль­но­вид­но­стью оли­гар­хов (pau­ci)¹²³. Если гово­рить мета­фо­ри­че­ски, под­лин­ные рес­пуб­ли­кан­цы усто­я­ли в жесто­кой резне, устро­ен­ной лжи­вы­ми рес­пуб­ли­кан­ца­ми¹²⁴.

Под­ведём ито­ги этой гла­вы. В ней мы увиде­ли, как Цезарь убеж­да­ет нас в том, что его fi­des во вре­мя откры­той граж­дан­ской вой­ны столь же непо­ко­ле­би­ма и бес­ком­про­мисс­на, как и в мир­ное вре­мя. Жесто­кие дея­ния про­тив­ни­ка раз за разом вызы­ва­ют у Цеза­ря и его офи­це­ров и сол­дат гнев и него­до­ва­ние. Но вме­сто того, чтобы отве­тить наси­ли­ем на эти бес­чин­ства, Цезарь и его вой­ска про­яв­ля­ют уме­рен­ность и сдер­жан­ность. Афра­ний и Пет­рей сры­ва­ют мир­ные пере­го­во­ры и уби­ва­ют без­оруж­ных леги­о­не­ров Цеза­ря, но ни он, ни его сол­да­ты не возда­ют про­тив­ни­ку его же мерой. Цезарь суро­во осуж­да­ет Афра­ния, но отпус­ка­ет его целым и невреди­мым. Кро­ме того, Цезарь уволь­ня­ет сол­дат Афра­ния со служ­бы, хотя имел воз­мож­ность зачис­лить их в свою армию. Мас­си­лий­цы осо­знан­но нару­ша­ют fi­dem пере­ми­рия, но Цезарь сохра­ня­ет им жиз­ни. Выжив­шие сол­да­ты из вой­ска Кури­о­на жесто­ко и веро­лом­но пере­би­ты Юбой (с мол­ча­ли­во­го согла­сия пом­пе­ян­цев), но Цезарь (как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся) не наме­рен спе­ци­аль­но мстить за это после сво­ей окон­ча­тель­ной победы. Лаби­ен (с мол­ча­ли­во­го согла­сия Пом­пея) уби­ва­ет плен­ных леги­о­не­ров из армии Цеза­ря, но Цезарь милу­ет и обо­д­ря­ет всех выжив­ших при Фар­са­ле пом­пе­ян­цев с.417. Несо­мнен­но, Цезарь мог посту­пить ина­че. Но он решил дей­ст­во­вать в соот­вет­ст­вии с fi­de, даже если это влек­ло за собой риск (напри­мер, риск того, что люди, кото­рых он отпу­стил невреди­мы­ми, сно­ва под­ни­мут ору­жие про­тив него).

Мы видим так­же, что даже после того, как вой­на раз­ра­зи­лась, Цезарь не пре­кра­ща­ет попыт­ки достичь при­ми­ре­ния с вра­га­ми. Теперь он обыч­но назы­ва­ет их hos­tes, а не ini­mi­ci, но сме­на тер­ми­но­ло­гии не озна­ча­ет сме­ны поли­ти­че­ской цели. Свои уси­лия по дости­же­нию мира, пред­при­ня­тые после нача­ла вой­ны, Цезарь ста­вит в центр сво­его обра­ще­ния к вой­скам перед боем при Фар­са­ле, и это ясно свиде­тель­ст­ву­ет о том огром­ном идео­ло­ги­че­ском зна­че­нии, кото­рое он им при­да­ёт. Мы видим так­же, что осо­бую речь перед боем Цезарь вла­га­ет в уста быв­ше­го цен­ту­ри­о­на Кра­сти­на, для того, чтобы, сре­ди про­че­го, ещё раз под­черк­нуть для ауди­то­рии свои рес­пуб­ли­кан­ские цели, впер­вые озву­чен­ные им в BC. I. 22. 5. Таким спо­со­бом он ещё раз повто­ря­ет, что его дело напря­мую свя­за­но с pub­li­ca fi­de.