Fides в «Гражданской войне» Юлия Цезаря:
Исследование римской политической идеологии конца республиканской эпохи

Гла­ва 5
Кор­фи­ний

с.261 Эту гла­ву мы нач­нём с рас­смот­ре­ния вопро­са о том, как Цезарь пред­став­ля­ет своё реше­ние начать воен­ные дей­ст­вия. Он под­ра­зу­ме­ва­ет, что отказ Пом­пея от лич­ной встре­чи, как и пред­ло­жен­ные им усло­вия, свиде­тель­ст­ву­ют о его недоб­ро­со­вест­но­сти. Затем Цезарь демон­стри­ру­ет соб­ст­вен­ную fi­dem, изо­бра­жая своё неуклон­ное, почти не встре­чаю­щее сопро­тив­ле­ния втор­же­ние в север­ную Ита­лию как поли­ти­че­ский, а не воен­ный три­умф. Это про­цесс, в ходе кото­ро­го он ока­зы­ва­ет дове­рие раз­лич­ным мест­ным общи­нам, и те, в свою оче­редь, отве­ча­ют ему дове­ри­ем. Заяв­ле­ние горо­да Цин­гул о вер­но­сти делу Цеза­ря рас­смат­ри­ва­ет­ся как осо­бен­но важ­ное свиде­тель­ство о доб­рой fi­de Цеза­ря, так как бла­го­де­те­лем Цин­гу­ла был Тит Лаби­ен, кото­рый поки­нул Цеза­ря, чтобы при­мкнуть к Пом­пею. Затем мы подроб­но рас­смот­рим, каким обра­зом Цезарь дока­зы­ва­ет, что его fi­des слу­жит глав­ным моти­вом для мило­серд­но­го обра­ще­ния с побеж­дён­ны­ми про­тив­ни­ка­ми. Куль­ми­на­ци­ей это­го про­цес­са слу­жит поми­ло­ва­ние пяти­де­ся­ти плен­ни­ков из чис­ла рим­ской эли­ты при Кор­фи­нии. В послед­ней части гла­вы мы обна­ру­жим, что Цезарь заяв­ля­ет о сво­ей fi­de в речи перед рим­ским сена­том, но тот не ока­зы­ва­ет ему пол­ной под­держ­ки.

В преды­ду­щей гла­ве мы виде­ли, что заяв­ле­ние Цеза­ря о пра­ве защи­щать свою dig­ni­ta­tem осно­ва­но на fi­de, при­чём сра­зу на несколь­ких уров­нях. Его раз­лич­ные фра­зы, в кото­рых либо утвер­жда­ет­ся, либо под­ра­зу­ме­ва­ет­ся вели­чай­шее зна­че­ние для него fi­dei, отча­сти тоже заду­ма­ны как дока­за­тель­ства его fi­dei. Они долж­ны под­твер­ждать, что Цезарь не при­тя­за­ет на то, чтобы под­нять­ся выше зако­на, хотя он и отка­зал­ся пови­но­вать­ся сена­ту и кон­су­лам. Он все­го лишь защи­ща­ет свои пра­ва (iura) соглас­но зако­ну (lex) и обы­чаю (mos). Сопо­став­ле­ние с аргу­мен­та­ци­ей Цице­ро­на в речи «За Сестия» (см. выше) ясно пока­зы­ва­ет, что ещё до это­го вре­ме­ни, до кон­ца с.262 Рим­ской рес­пуб­ли­ки, в эпо­ху, когда мы склон­ны усмат­ри­вать хотя бы в тео­рии, если не на прак­ти­ке, пре­об­ла­да­ние сход­ных с наши­ми пред­став­ле­ний о пра­ве, государ­стве и граж­дан­ском дол­ге, мно­гие рим­ляне счи­та­ли, что защи­та dig­ni­ta­tis, вплоть до вступ­ле­ния в воору­жён­ную борь­бу с пра­ви­тель­ст­вом и его пред­ста­ви­те­ля­ми, не нару­ша­ет fi­dem¹. Дей­ст­вия, пред­при­ня­тые для защи­ты сво­их прав, но выхо­дя­щие за рам­ки зако­на или лежа­щие на его пери­фе­рии, мог­ли счи­тать­ся леги­тим­ны­ми, если их побуди­тель­ным моти­вом была fi­des (преж­де все­го, если чело­век, о кото­ром идёт речь, счи­тал­ся чело­ве­ком fi­dei) — то есть, по сути, мораль­ный долг, а не выбор. Таким обра­зом, как мы виде­ли, в пер­вой части речи «За Сестия» Цице­ро­ну при­шлось объ­яс­нять сво­ей ауди­то­рии, что он и прав­да высо­ко ценит свою dig­ni­ta­tem, хотя и не стал силой защи­щать­ся от вра­гов (ini­mi­ci), отпра­вив­ших его в изгна­ние.

В 10—33 гла­вах I кни­ги «Граж­дан­ской вой­ны» Цезарь посто­ян­но демон­стри­ру­ет свою fi­dem². Его поступ­ки, в отли­чие от поведе­ния его про­тив­ни­ков, свиде­тель­ст­ву­ют об уме­рен­но­сти, не име­ют иной поли­ти­че­ской зада­чи, кро­ме дости­же­ния пер­во­на­чаль­ных целей, за кото­рые Цезарь, по его сло­вам, сра­жа­ет­ся, и заду­ма­ны как про­яв­ле­ние вели­ко­ду­шия по отно­ше­нию к про­тив­ни­кам, кото­рые всё же — как автор не поз­во­ля­ет себе (или чита­те­лю) забыть — явля­ют­ся его сограж­да­на­ми. Цезарь не стре­мит­ся к отмще­нию; он наме­ре­ва­ет­ся вос­ста­но­вить подо­рван­ное дове­рие на раз­ных фрон­тах и при любой воз­мож­но­сти постро­ить зано­во или воз­об­но­вить лич­ные отно­ше­ния с боль­шин­ст­вом высту­пив­ших про­тив него. Заботясь обо всём этом, он готов на неко­то­рые жерт­вы ради мира, даже если ино­гда это озна­ча­ет отказ от выгод­но­го пред­при­я­тия.

с.263 Состав­лен­ное Цеза­рем лите­ра­тур­ное опи­са­ние его вели­ко­душ­но­го обра­ще­ния с пом­пе­ян­ца­ми, сдав­ши­ми­ся ему при Кор­фи­нии, явно заду­ма­но как проб­ный камень для чита­те­ля, желаю­ще­го опре­де­лить сте­пень искрен­но­сти подоб­ных при­зна­ний Цеза­ря. Бес­кров­ная капи­ту­ля­ция Кор­фи­ния фак­ти­че­ски пред­став­ле­на как луч­ший при­мер той поли­ти­ки, кото­рой Цезарь по сво­е­му харак­те­ру и убеж­де­нию рас­по­ло­жен сле­до­вать на про­тя­же­нии все­го кон­флик­та, хотя он так же ясно даёт понять, что обсто­я­тель­ства, воз­мож­но, не все­гда поз­во­лят ему про­яв­лять выс­шее вели­ко­ду­шие³. Его идея заклю­ча­ет­ся в том, что его вра­гам сле­ду­ет при­нять это к сведе­нию, отка­зать­ся от край­них пози­ций и всту­пить с ним в доб­ро­со­вест­ные пере­го­во­ры⁴. Ниже мы рас­смот­рим, как эти темы раз­ви­ва­ют­ся в тек­сте.

Fi­des бес­силь­на, дипло­ма­тия бес­силь­на

В BC. I. 10—11 Цезарь сооб­ща­ет чита­те­лям о судь­бе мир­ных пред­ло­же­ний, кото­рые он про­сил Рос­ция и Луция Цеза­ря пере­дать Пом­пею. В гла­ве 9, как мы виде­ли, он осо­бен­но под­черк­нул необ­хо­ди­мость лич­ной встре­чи с Пом­пе­ем, резуль­та­ты кото­рой долж­ны быть скреп­ле­ны клят­ва­ми (iureiu­ran­do san­cian­tur). Рос­ций и Луций Цезарь встре­ти­лись с кон­су­ла­ми и Пом­пе­ем (BC. I. 10. 1). Послед­ний отве­тил Цеза­рю пись­мен­ным контр­пред­ло­же­ни­ем: Цезарь дол­жен вер­нуть­ся в Гал­лию, оста­вить Ари­мин, рас­пу­стить армию — Cae­sar in Gal­liam re­ver­te­re­tur, Ari­mi­no ex­ce­de­ret, с.264 exer­ci­tus di­mit­te­ret (BC. I. 10. 3). Если Цезарь это сде­ла­ет, то Пом­пей отпра­вит­ся в свои испан­ские про­вин­ции (где, с точ­ки зре­ния рес­пуб­ли­кан­ских обы­ча­ев (mos), если не пра­ва (lex), он уже неко­то­рое вре­мя дол­жен был нахо­дить­ся): quae si fe­cis­set, Pom­pei­um in His­pa­nias itu­rum (BC. I. 10. 3). Тем вре­ме­нем, пока не будет дана гаран­тия (fi­des), что Цезарь выпол­нит обе­щан­ное, кон­су­лы и Пом­пей не пре­кра­тят набор войск — In­te­rea, quoad fi­des es­set da­ta Cae­sa­rem fac­tu­rum quae pol­li­ce­re­tur, non in­ter­mis­su­ros con­su­les Pom­pei­um­que di­lec­tus (BC. I. 10. 4).

Гла­ва 10 — это пер­вый пас­саж в «Граж­дан­ской войне», где Цезарь употреб­ля­ет сло­во fi­des. Кон­текст зна­ме­на­те­лен: Цезарь соби­ра­ет­ся рас­ска­зать о сво­ём отка­зе от контр­пред­ло­же­ния Пом­пея и реше­нии начать воен­ные дей­ст­вия всерь­ёз. Цезарь явно ощу­щал необ­хо­ди­мость объ­яс­нить, поче­му он не согла­сил­ся на пред­ло­же­ния дру­гой сто­ро­ны. Пред­по­ла­гае­мые усло­вия Пом­пея выгляде­ли при­ем­ле­мы­ми и в любом слу­чае были, веро­ят­но, слиш­ком хоро­шо извест­ны чита­те­лям, чтобы про­сто их про­игно­ри­ро­вать (судя по пись­мам Цице­ро­на⁵). Цезарь опре­де­лён­но не хотел, чтобы его отказ от это­го пред­ло­же­ния рас­це­ни­ли как при­знак того, что он с само­го нача­ла всту­пил в пере­го­во­ры недоб­ро­со­вест­но. Более того, выше мы виде­ли, что fi­des тре­бо­ва­ла от сена­то­ров готов­но­сти доволь­но подроб­но объ­яс­нять друг дру­гу (и в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни — обще­ст­вен­но­сти) свои поступ­ки и реше­ния, когда воз­ни­ка­ла такая необ­хо­ди­мость. Цезарь пишет преж­де все­го для поли­ти­че­ских клас­сов, для сена­то­ров и всад­ни­ков с.265 (хотя, несо­мнен­но, его мог­ли читать неко­то­рые цен­ту­ри­о­ны, судя по тому вни­ма­нию, кото­рое он в сво­ём рас­ска­зе порой уде­ля­ет вои­нам это­го ран­га⁶). В объ­яс­не­нии, кото­рое он даёт чита­те­лю в BC. I. 11, в центр постав­ле­на fi­des:

Суть аргу­мен­та­ции Цеза­ря состо­ит в том, что пред­ло­же­ние Пом­пея не может быть искрен­ним, пото­му что он не опре­де­ля­ет вре­мя сво­его отъ­езда в про­вин­цию и отка­зы­ва­ет­ся от вся­кой воз­мож­но­сти лич­ной встре­чи с Цеза­рем. Если бы Пом­пей при­нял пред­ло­же­ние о встре­че, это послу­жи­ло бы при­зна­ком его fi­dei. Отказ от встре­чи, с.266 по сло­вам Цеза­ря, более все­го подо­рвал надеж­ды на мир (tem­pus ve­ro col­lo­quio non da­re ne­que ac­ces­su­rum pol­li­ce­ri mag­nam pa­cis des­pe­ra­tio­nem af­fe­re­bat). Если Пом­пей неис­кре­нен, то Цеза­рю бес­смыс­лен­но про­дол­жать пере­го­во­ры. В этом слу­чае Цеза­ря нель­зя упрек­нуть за реше­ние начать воен­ные дей­ст­вия. По сло­вам Цеза­ря, про­бле­ма состо­ит в том, что когда его пред­по­ла­гае­мое кон­суль­ство (в 48 г.) закон­чит­ся (то есть он уже сдер­жит свои обе­ща­ния), а Пом­пей, несмот­ря на своё обе­ща­ние, так и не уедет в Испа­нию, то послед­ний смо­жет про­сто ска­зать, что соби­ра­ет­ся, но пока не выехал, и фор­маль­но сде­лать вид, что не нару­шил fi­dem.

Как я ранее ука­зы­вал, осуж­де­ние Пом­пея у Цеза­ря здесь сход­но со под­ра­зу­ме­вае­мым у Поли­бия осуж­де­ни­ем знат­но­го рим­ля­ни­на, попав­ше­го в плен при Кан­нах, кото­рый пытал­ся фор­маль­но сдер­жать сло­во, дан­ное Ган­ни­ба­лу, и при этом на деле пол­но­стью нару­шить свою клят­ву (VI. 58. 3—13). Если бы Цезарь при­вёл столь раз­вёр­ну­тое срав­не­ние, то, пожа­луй, ска­зал бы, что отказ Пом­пея ука­зать срок отъ­езда в этих обсто­я­тель­ствах сопо­ста­вим с улов­кой, к кото­рой при­бег рим­ский плен­ник Ган­ни­ба­ла: Пом­пей ожи­да­ет, что Цезарь покля­нёт­ся всерь­ёз, а сам наме­рен с само­го нача­ла дать лож­ную клят­ву (если оце­ни­вать её в соот­вет­ст­вии с луч­ши­ми рес­пуб­ли­кан­ски­ми тра­ди­ци­я­ми), и это совер­шен­но ясно из выдви­ну­тых им усло­вий. Несо­мнен­но, очень важ­но, что имен­но в этом кон­крет­ном месте сво­его рас­ска­за (когда рес­пуб­ли­ка балан­си­ру­ет на самой гра­ни вой­ны) Цезарь по сути отож­дествля­ет каче­ство сво­ей fi­dei с, пожа­луй, самы­ми высо­ки­ми стан­дар­та­ми fi­dei, кото­рые, соглас­но Поли­бию, про­де­мон­стри­ро­вал сам сенат в эпо­ху Сред­ней рес­пуб­ли­ки. Цезарь пока­зы­ва­ет чита­те­лю, что в сво­ём отно­ше­нии к клят­ве (fi­des) он так же отли­ча­ет­ся от Пом­пея, как отли­ча­ет­ся сенат, опи­сан­ный Поли­би­ем в кон­це VI кни­ги, от рим­ско­го плен­ни­ка, кото­ро­го он воз­вра­тил с.267 Ган­ни­ба­лу. Глав­ная мысль состо­ит в том, что fi­des не фор­маль­на. В изо­бра­же­нии Цеза­ря Пом­пей гото­вит для него фор­маль­ную ловуш­ку, отвер­гая лич­ную встре­чу, кото­рая поз­во­лит про­явить про­стую и искрен­нюю fi­dem (то есть более достой­ную аль­тер­на­ти­ву)⁷.

Рас­сказ Цеза­ря о его обмене посла­ни­я­ми с вра­гом пред­по­ла­га­ет так­же, что неко­то­рые пред­ста­ви­те­ли рим­ской эли­ты в ряде слу­ча­ев откры­то утвер­жда­ли, что чисто фор­маль­ное выпол­не­ние осо­зна­вае­мо­го обя­за­тель­ства (или осо­знан­ное кон­струи­ро­ва­ние обя­за­тель­ства таким обра­зом, чтобы оно не тре­бо­ва­ло реаль­но­го выпол­не­ния) вполне сов­ме­сти­мо с fi­de. Но ясно, что Цезарь жела­ет отме­же­вать­ся от подоб­ных людей или от подоб­но­го тол­ко­ва­ния fi­dei. Как я писал ранее, Цезарь изо­бра­жа­ет себя как чело­ве­ка, осо­бен­но вос­при­им­чи­во­го к тре­бо­ва­ни­ям fi­dei⁸. Мы видим, что здесь эта пози­ция вос­про­из­во­дит­ся вновь, как и в преды­ду­щих гла­вах, где в цен­тре его дово­дов в поль­зу само­за­щи­ты сто­я­ла dig­ni­tas. Цезарь хочет, чтобы его счи­та­ли дея­те­лем, кото­рый при­дер­жи­ва­ет­ся выс­ших стан­дар­тов fi­dei и отве­ча­ет самым суро­вым тре­бо­ва­ни­ям. Пред­ло­же­ние Пом­пея, нару­шая fi­dem, оскорб­ля­ет и его dig­ni­ta­tem — и вина здесь лежит на Пом­пее.

Позд­нее, обра­ща­ясь к Пом­пею через посред­ни­ка и при­зы­вая его к пере­го­во­рам после соб­ст­вен­ной победы в Испа­нии и пора­же­ния сво­его под­чи­нён­но­го Кури­о­на в Афри­ке, Цезарь ука­зы­ва­ет, что мир вполне воз­мо­жен отча­сти пото­му, что обе сто­ро­ны с.268 теперь понес­ли поте­ри и при­мер­но рав­ны в этом отно­ше­нии. Он пре­до­сте­ре­га­ет, что если одна сто­ро­на воз­об­ла­да­ет, то вряд ли согла­сит­ся заклю­чить мир на рав­ных усло­ви­ях, но поже­ла­ет все усло­вия про­дик­то­вать. Если при­ме­нить это к его вза­и­моот­но­ше­ни­ям с Пом­пе­ем, то он, види­мо, хочет ска­зать, что если они с Пом­пе­ем пре­кра­тят вой­ну сей­час, то будут, пожа­луй, счи­тать­ся рав­ны­ми по dig­ni­ta­ti в рес­пуб­ли­ке, но тот, кто победит в войне, несо­мнен­но, смо­жет обос­но­ван­но при­тя­зать на непре­взой­дён­ную dig­ni­ta­tem в Риме. Таким обра­зом, для чита­те­ля Цезарь в неко­то­ром смыс­ле про­сто повто­ря­ет свои преж­ние упрё­ки (BC. I. 1. 4) в том, что Пом­пей ни при каких обсто­я­тель­ствах не потер­пит рав­но­го по dig­ni­ta­ti, и теперь, когда кровь уже про­ли­лась, это гораздо более тяжё­лое обви­не­ние⁹.

При­ме­ча­тель­но так­же, что Цезарь не выра­жа­ет сомне­ний в том, что если бы сдел­ка была заклю­че­на в янва­ре или немно­го позд­нее, то он дей­ст­ви­тель­но мог бы бес­пре­пят­ст­вен­но добить­ся избра­ния кон­су­лом на 48 г., а это пред­по­ла­га­ет, что он дей­ст­ви­тель­но счи­тал Пом­пея надёж­ным парт­нё­ром в дан­ной сдел­ке, если бы тот искренне согла­сил­ся её заклю­чить. Если бы Пом­пей при­нял пред­ло­же­ние Цеза­ря встре­тить­ся лич­но и всё ула­дить, то это послу­жи­ло бы убеди­тель­ным дока­за­тель­ст­вом искрен­но­сти Пом­пея. Цезарь, несо­мнен­но, знал, что такие люди, как Лен­тул и Катон тянут Пом­пея в дру­гую сто­ро­ну¹⁰. Веро­ят­но, Цезарь так­же бес­по­ко­ил­ся о сво­ей лич­ной без­опас­но­сти по окон­ча­нии сро­ка долж­но­сти в слу­чае, если Пом­пей сохра­нит за собой армию неда­ле­ко от Рима, когда сам он сно­ва станет част­ным лицом. Веро­ят­но, на самом деле он желал заклю­чить такую сдел­ку, кото­рая отторг­ла бы Пом­пея от его (Цеза­ря) с.269 вра­гов (ini­mi­ci) и при­ве­ла бы к вос­ста­нов­ле­нию друж­бы (ami­ci­tia) меж­ду ними. Вот в чём был вопрос: в цен­тре все­го сто­я­ла про­бле­ма fi­dei.

Воз­мож­но, даже после пере­хо­да Руби­ко­на Цезарь ещё счи­тал, что такая лич­ная дого­во­рён­ность пусть крайне мало­ве­ро­ят­на, но не исклю­че­на и ради её дости­же­ния сто­ит при­ло­жить уси­лия, так как для него это един­ст­вен­ная надёж­ная гаран­тия без­опас­но­сти: через пять меся­цев Цице­рон писал Атти­ку, что счи­тал воз­мож­ным мир меж­ду Пом­пе­ем и Цеза­рем¹¹. Во «II Филип­пи­ке» он упо­ми­на­ет о сво­ём лич­ном уча­стии в попыт­ках раз­ре­ше­ния кон­флик­та в нача­ле 49 г.¹². В этом же пас­са­же он даже при­во­дит свои тогдаш­ние сло­ва о том, что если бы Пом­пей при­нял его (Цице­ро­на) совет, то, преж­де все­го, не порвал бы с Цеза­рем, а тогда не слу­чи­лось бы вой­ны и рес­пуб­ли­ка сохра­ни­лась бы¹³. Отказ от при­ми­ре­ния гро­зил Пом­пею и Цеза­рю куда боль­ши­ми опас­но­стя­ми. В кон­це кон­цов, их преж­нее сотруд­ни­че­ство про­дол­жа­лось око­ло деся­ти­ле­тия. Юлия умер­ла. Но раз­ве нель­зя было как-то свя­зать их сно­ва, если Цезарь ясно дал понять, что не соби­ра­ет­ся ото­дви­нуть в сто­ро­ну «пер­во­го с.270 чело­ве­ка» в Риме, но удо­воль­ст­ву­ет­ся поло­же­ни­ем «рав­но­го сре­ди пер­вых», поло­же­ни­ем, кото­рое он уже явно заслу­жил в гла­зах обще­ст­вен­но­сти, а не толь­ко в соб­ст­вен­ных гла­зах, сво­ей служ­бой государ­ству в Гал­лии? Этот вывод под­твер­жда­ет­ся сло­ва­ми Цеза­ря в пись­ме к Оппию и Баль­бу (кото­рое они пере­да­ли Цице­ро­ну, то есть, по сути, обна­ро­до­ва­ли) о надеж­де на то, что два офи­це­ра Пом­пея, кото­рых он толь­ко что осво­бо­дил из-под стра­жи в рам­ках сво­ей поли­ти­ки мило­сер­дия, ока­жут­ся доста­точ­но бла­го­дар­ны­ми, чтобы попы­тать­ся убедить Пом­пея пред­по­честь друж­бу Цеза­ря друж­бе тех, кто неко­гда был их общи­ми вра­га­ми (ini­mi­ci)¹⁴. В этой дис­сер­та­ции было про­де­мон­стри­ро­ва­но, что сама попыт­ка поссо­рив­ших­ся дру­зей искренне при­ми­рить­ся счи­та­лась в Риме важ­ным свиде­тель­ст­вом fi­dei¹⁵. В этом пас­са­же «Граж­дан­ской вой­ны» Цезарь, сре­ди про­че­го, опи­сы­ва­ет такую попыт­ку со сво­ей сто­ро­ны и изо­бра­жа­ет пре­пят­ст­вия, кото­рые чинит ему на этом пути Пом­пей под вли­я­ни­ем моти­вов, не делаю­щих ему чести, в том чис­ле нерес­пуб­ли­кан­ско­го неже­ла­ния при­знать кого-то рав­ным себе. Даже Вел­лей Патер­кул счи­тал серь­ёз­ным недо­стат­ком Пом­пея его отвра­ще­ние к мыс­ли о том, что кто-то может срав­нить­ся с ним в dig­ni­ta­te (про­ци­ти­ро­ва­но выше; см. с.24)¹⁶. Не будет осо­бой с.271 натяж­кой пред­по­ло­же­ние, что мно­гие из потен­ци­аль­ных чита­те­лей Цеза­ря при­дер­жи­ва­лись сход­но­го мне­ния о Пом­пее и склон­ны были согла­сить­ся с этой мыс­лью, то есть с тем, что Пом­пей (в BC. I. 10) пред­ла­га­ет обман­ную сдел­ку; Цезарь же отпус­ка­ет двух офи­це­ров Пом­пея, — то есть дела­ет нечто реаль­ное, — с пред­ло­же­ни­ем друж­бы (ami­ci­tia).

Цезарь нахо­дит под­держ­ку в Ита­лии

Теперь, после нача­ла воен­ных дей­ст­вий, Цезарь без про­мед­ле­ния сооб­ща­ет чита­те­лю о том, что народ за пре­де­ла­ми сена­та и в сель­ской мест­но­сти ока­зал его делу широ­кую и актив­ную под­держ­ку¹⁷. В BC. I. 12—18 он опи­сы­ва­ет своё про­дви­же­ние в Север­ную Ита­лию до Кор­фи­ния. Джон Кол­линз назы­ва­ет эти гла­вы «одно­об­раз­ным пере­чис­ле­ни­ем капи­ту­ля­ций и кол­ла­бо­ра­ци­о­ни­стов»¹⁸, хотя такая харак­те­ри­сти­ка обман­чи­ва. Одна­ко, как при­зна­ёт сам Кол­линз, в этих и дру­гих подоб­ных пас­са­жах Цезарь стре­мит­ся пока­зать, что его борь­ба и достиг­ну­тый в ней три­умф соот­вет­ст­ву­ют рес­пуб­ли­кан­ским с.272 прин­ци­пам¹⁹. В дан­ных гла­вах важ­ную роль игра­ет fi­des. В рас­ска­зе Цеза­ря отдель­ные лица и общи­ны, под­дер­жи­ваю­щие его дело, изо­бра­же­ны не как «кол­ла­бо­ра­ци­о­ни­сты». Тер­мин «кол­ла­бо­ра­ци­о­нист» пред­по­ла­га­ет, что чита­тель это­го тек­ста дол­жен рас­смат­ри­вать сто­рон­ни­ков Цеза­ря как нечто вро­де «пятой колон­ны» в рес­пуб­ли­ке. Но на самом деле они изо­бра­же­ны как рим­ляне-пат­риоты, кото­рые под­дер­жи­ва­ют дело Цеза­ря про­сто пото­му, что убеж­де­ны в его право­те. В дан­ном тек­сте дело (cau­sa) Цеза­ря, с точ­ки зре­ния его сто­рон­ни­ков, — это все­го лишь воз­ме­ще­ние опре­де­лён­ных обид, пере­чис­лен­ных в раз­лич­ных местах его рас­ска­за, а не рево­лю­ция. Цезарь в этих гла­вах жела­ет пока­зать чита­те­лю, что огром­ная под­держ­ка, ока­зан­ная ему горо­да­ми, через кото­рые он про­хо­дил, обу­слов­ле­на fi­de (как его соб­ст­вен­ной fi­de, так и fi­de соот­вет­ст­ву­ю­щих муни­ци­пи­ев и их руко­во­ди­те­лей), а не стра­хом. Рас­смот­рим эти гла­вы и нач­нём с собы­тий в Игу­вии (BC. I. 12):

В самом нача­ле воен­ных дей­ст­вий Цеза­ря мы встре­ча­ем несколь­ко тем, кото­рые посто­ян­но повто­ря­ют­ся в его рас­ска­зе: бо́льшая часть сво­бод­но­го насе­ле­ния враж­деб­на пом­пе­ян­цам, рядо­вые сол­да­ты дезер­ти­ру­ют из армии Пом­пея, пом­пе­ян­ский коман­дир не жела­ет или не спо­со­бен дове­рить­ся наро­ду, защи­щать кото­рый он буд­то бы явил­ся, а сам Цезарь, ока­зав­шись в подоб­ном поло­же­нии, делом дока­зы­ва­ет своё дове­рие к наро­ду. Fi­des как глав­ная тема доста­точ­но явно под­чёр­ки­ва­ет­ся за счёт выра­же­ний, в кото­рых Цезарь про­ти­во­по­став­ля­ет ожи­да­ния игу­вий­цев отно­си­тель­но себя само­го с их ожи­да­ни­я­ми отно­си­тель­но пом­пе­ян­ца Тер­ма (dif­fi­sus mu­ni­ci­pii vo­lun­ta­ti Ther­mus / con­fi­sus mu­ni­ci­pio­rum vo­lun­ta­ti­bus Cae­sar^[2]). Эту же мысль Цезарь выра­жа­ет, опи­сы­вая состо­яв­шу­ю­ся капи­ту­ля­цию Игу­вия сво­е­му под­чи­нён­но­му Кури­о­ну (Cu­rio sum­ma om­nium vo­lun­ta­te Igu­vium re­ce­pit^[3]). Сочув­ст­вие (vo­lun­tas) Игу­вия име­ет сход­ство с поведе­ни­ем фалис­ков у Ливия (V. 27). Реше­ние Цеза­ря не остав­лять в Игу­вии гар­ни­зон и поло­жить­ся на его граж­дан долж­но вос­при­ни­мать­ся как свиде­тель­ство его fi­dei. В нём про­яв­ля­ет­ся готов­ность дове­рять, когда нет ни пря­мых дока­за­тельств надёж­но­сти, ни меха­низ­мов её обес­пе­че­ния. Это реше­ние может поста­вить Цеза­ря в уяз­ви­мое поло­же­ние, если игу­вий­цы обма­нут его дове­рие. Но эта уяз­ви­мость, в свою оче­редь, накла­ды­ва­ет на игу­вий­цев мораль­ные обя­за­тель­ства. Фак­ти­че­ски, они полу­ча­ют от Цеза­ря бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium), кото­ро­го, воз­мож­но, заслу­жи­ва­ют, но ещё не заслу­жи­ли.

Далее похо­жая дра­ма разыг­ры­ва­ет­ся в Аук­си­ме (BC. I. 13):

Изо­бра­жая, как жите­ли Аук­си­ма сопро­тив­ля­ют­ся пом­пе­ян­цам и под­дер­жи­ва­ют его пози­цию, Цезарь очень ясно пока­зы­ва­ет, что пози­ция всей дан­ной общи­ны опре­де­ля­ет­ся чув­ст­вом fi­dei²⁰. Мест­ная ари­сто­кра­тия (деку­ри­о­ны) и низ­шие сосло­вия еди­но­душ­ны. Fi­des сто­ит за заяв­ле­ни­ем деку­ри­о­нов о том, что они и их сограж­дане не име­ют сво­бо­ды выбо­ра и долж­ны уда­лить Аттия Вара из горо­да (do­cent sui iudi­ci rem non es­se; ne­que se ne­que re­li­quos mu­ni­ci­pes pa­ti pos­se C. Cae­sa­rem im­pe­ra­to­rem…op­pi­do moe­ni­bus­que pro­hi­be­ri). Соглас­но опи­са­нию Цеза­ря, они не могут в этом деле посту­пить ина­че, пото­му что осо­зна­ют с.275 свой мораль­ный долг. Он не про­дик­то­ван внеш­ней силой. Это чув­ство дол­га (fi­des) обу­слов­ле­но тем, что общи­на счи­та­ет Цеза­ря достой­ным чело­ве­ком, кото­рый не толь­ко совер­шил вели­кие дея­ния, но и явля­ет­ся доб­рым рес­пуб­ли­кан­цем (be­ne de re pub­li­ca me­ri­tum^[4]). Таким обра­зом, жите­ли Аук­си­ма, несо­мнен­но, про­яв­ля­ют fi­dem в отно­ше­нии Цеза­ря-рес­пуб­ли­кан­ца, а не толь­ко Цеза­ря-пол­ко­во­д­ца. Fi­des объ­яс­ня­ет и бла­го­дар­ность Цеза­ря граж­да­нам Аук­си­ма (…Auxi­ma­ti­bus agit gra­tias se­que eorum fac­ti me­mo­rem fo­re pol­li­ce­tur^[5]). Цезарь при­зна­ёт, что они ока­за­ли ему важ­ную услу­гу (of­fi­cium) и обе­ща­ет пом­нить об этом. С его сто­ро­ны это при­зна­ние fi­dei.

В пас­са­же BC. I. 13 Цезарь опи­сы­ва­ет и ещё одно весь­ма при­ме­ча­тель­ное собы­тие — самое пер­вое про­яв­ле­ние сво­ей поли­ти­ки мило­сер­дия к вра­гам, бес­при­мер­ной для его вре­ме­ни и не име­ю­щей исто­ри­че­ских пре­цеден­тов, извест­ных его чита­те­лям. Цен­ту­ри­он-вете­ран Луций Пупий, в про­шлом под­чи­нён­ный Пом­пея, теперь состо­я­щий на служ­бе у с.276 Аттия Вара, был задер­жан Цеза­рем вме­сте с отрядом рядо­вых сол­дат из кон­тин­ген­тов Вара. Вме­сто того, чтобы жесто­ко нака­зать этих сол­дат, Цезарь побла­го­да­рил плен­ных рядо­вых, а Пупия отпу­стил, не при­чи­нив ему вреда (Cae­sar mi­li­tes At­tia­nos col­lau­dat, Pu­pium di­mit­tit). Это реше­ние явно пред­ве­ща­ет ту поли­ти­ку, кото­рую чита­тель вско­ре будет наблюдать в круп­ных мас­шта­бах под Кор­фи­ни­ем. Это ещё один при­мер готов­но­сти Цеза­ря дове­рять, не имея дока­за­тельств надёж­но­сти. Это состав­ля­ю­щая dig­ni­ta­tis.

Как отме­ча­ет Кол­линз, сам Цезарь — быть может, наме­рен­но — избе­га­ет в «Граж­дан­ской войне» сло­ва «мило­сер­дие» (cle­men­tia), хотя совре­мен­ные иссле­до­ва­те­ли счи­та­ют, что он сде­лал его сво­им лозун­гом. Цезарь пред­по­чи­та­ет выра­же­ния «мяг­кость» (le­ni­tas), «отпу­стить невреди­мы­ми» (in­co­lu­mes di­mit­te­re) или «сохра­нить невреди­мы­ми» (in­co­lu­mes con­ser­va­re); его сто­рон­ни­ки упо­ми­на­ют о его «уме­рен­но­сти» (tem­pe­ran­tia) и «гуман­но­сти» (hu­ma­ni­tas) (Целий в пись­ме Cic. Fam. VIII. 15. 1; Дола­бел­ла: Fam. IX. 9. 3). При­чи­ну это­го, по сло­вам Кол­лин­за, най­ти нетруд­но: «Cle­men­tia — это доб­ро­де­тель абсо­лют­но­го монар­ха, а не пер­во­го сре­ди рав­ных (pri­mus in­ter pa­res) (далее при­во­дит­ся цита­та из Сене­ки, De Clem. II. 3. 1)… избе­гая это­го сло­ва, он даёт убеди­тель­ное дока­за­тель­ство сво­его стрем­ле­ния соблюдать рес­пуб­ли­кан­скую тра­ди­цию равен­ства»²².

В гла­ве BC. I. 14 Цезарь опи­сы­ва­ет, какой ужас охва­тил Рим, когда при­шли изве­стия о его успе­хах на севе­ре Ита­лии. Он ясно даёт понять, что люди ожи­да­ли само­го худ­ше­го (когда слу­хи шли пото­ком, боль­шин­ство ещё не рас­смат­ри­ва­ло новый при­мер его мило­сер­дия к плен­ным, с.277 напри­мер, к Пупию, как после­до­ва­тель­ную поли­ти­ку). Все­го лишь слух о том, что Цезарь и его кон­ни­ца нахо­дят­ся в пред­ме­стьях горо­да, вызы­ва­ет пани­че­ское бег­ство на юг, при­чём его воз­глав­ля­ют люди, кото­рые более дру­гих долж­ны были бы про­яв­лять силу духа и спо­кой­ст­вие — сам Пом­пей, два кон­су­ла и боль­шин­ство маги­ст­ра­тов²³. Это свиде­тель­ст­ву­ет о недо­стат­ке fi­dei: пом­пе­ян­цы бегут из горо­да, вме­сто того, чтобы его защи­щать, хотя (или — тем более, что) нали­цо угро­за воен­но­го пора­же­ния. Бежав, пом­пе­ян­цы про­дол­жа­ют испы­ты­вать страх перед опас­но­стью, пока не дости­га­ют Капуи, где чув­ст­ву­ют себя доста­точ­но уве­рен­но, чтобы начать набор войск сре­ди коло­ни­стов, посе­лен­ных на кам­пан­ской зем­ле соглас­но зако­но­да­тель­ству Цеза­ря, при­ня­то­му в 59 г. (…ni­hil cit­ra Ca­puam tu­tum es­se, etc.).

Здесь у Цеза­ря явно про­гляды­ва­ет иро­ния. Эти коло­ни­сты полу­чи­ли свои наде­лы, в конеч­ном счё­те, от Цеза­ря, поэто­му fi­des тре­бо­ва­ла от них про­яв­лять к Цеза­рю бла­го­дар­ность. Он исполь­зу­ет этот эпи­зод, чтобы под­черк­нуть, во-пер­вых, что воен­ный набор, кото­рый пом­пе­ян­цы про­во­дят в Кам­па­нии, оскорб­ля­ет его dig­ni­ta­tem, и, во-вто­рых, что его вра­ги впа­ли в пол­ное отча­я­ние (и про­яв­ля­ют недо­ста­ток fi­dei) и так не уве­ре­ны в сво­их пози­ци­ях, что вынуж­де­ны искать под­держ­ки у кли­ен­тов сво­его вра­га. Если гово­рить о реаль­ной ситу­а­ции, как она тогда вос­при­ни­ма­лась, и дове­рять сло­вам Пом­пея, то 17 фев­ра­ля 49 г. он писал Доми­цию Аге­но­бар­бу, что не счи­та­ет воз­мож­ным дви­нуть­ся на север и осво­бо­дить Доми­ция, оса­ждён­но­го в Кор­фи­нии, в том чис­ле и пото­му, что не уве­рен в надёж­но­сти сво­их войск (Att. VIII. 12d: Ne­que enim eorum mi­li­tum, quos me­cum ha­beo, vo­lun­ta­te sa­tis con­fi­do^[6]…).

с.278 Сле­ду­ет отме­тить, что выра­же­ния само­го Пом­пея в пись­ме Cic. Att. VIII. 12d напо­ми­на­ют выше­при­ведён­ные сло­ва Цеза­ря в BC. I. 12 (con­fi­de­re, vo­lun­tas). Это под­твер­жда­ет один из тези­сов дан­но­го иссле­до­ва­ния, а имен­но: выра­же­ния, в кото­рых Цезарь опи­сы­ва­ет ситу­а­ции дове­рия и недо­ве­рия, были широ­ко рас­про­стра­не­ны в обще­стве.

В гла­ве BC. I. 14 опи­са­на попыт­ка Лен­ту­ла воору­жить гла­ди­а­то­ров и, види­мо, вклю­чить их в регу­ляр­ные рес­пуб­ли­кан­ские вой­ска, кото­рые он пытал­ся набрать, и это тоже дока­зы­ва­ет, что нель­зя гово­рить ни о каком дове­рии наро­да к Пом­пею. В Капуе тре­ни­ро­ва­ли гла­ди­а­то­ров, при­над­ле­жав­ших Цеза­рю. Лен­тул пред­ло­жил этим людям сво­бо­ду, дал им коней и при­ка­зал сле­до­вать за собой. Ясно, что снаб­же­ние рабов ору­жи­ем долж­но было рас­це­ни­вать­ся и как акт отча­я­ния, и как очень опас­ный для обще­ства пре­цедент. Цезарь сооб­ща­ет, что все осуди­ли посту­пок Лен­ту­ла (om­nium iudi­cio rep­re­hen­de­ba­tur) и тот вынуж­ден был отка­зать­ся от сво­его пла­на²⁴. Вме­сто это­го Лен­тул разде­лил гла­ди­а­то­ров меж­ду сво­и­ми дру­зья­ми-рим­ля­на­ми в Капуе. Как отме­ча­ет Мак­фар­лейн, это было рав­но­силь­но пуб­лич­но­му отре­че­нию Лен­ту­ла от сво­его поступ­ка²⁵. Ауди­то­рия Цеза­ря долж­на была сде­лать вывод, что, воору­жая рабов про­тив рим­ско­го про­кон­су­ла, Лен­тул дей­ст­во­вал недоб­ро­со­вест­но и был при­зван к отве­ту за это.

В гла­ве BC. I. 15 fi­des лежит на поверх­но­сти (нет необ­хо­ди­мо­сти цити­ро­вать весь текст). Поки­нув Аук­сим, Цезарь всту­пил в Пицен и про­шёл его, не встре­тив почти ника­ко­го сопро­тив­ле­ния. Его даже при­вет­ст­во­ва­ли (Auxi­mo Cae­sar prog­res­sus om­nem ag­rum с.279 Pi­ce­num per­cur­rit. Cunctae earum re­gio­num prae­fec­tu­rae li­ben­tis­si­mis ani­mis eum re­ci­piunt exer­ci­tum­que eius om­ni­bus re­bus iuvant^[7]). Для чита­те­лей это име­ло огром­ное зна­че­ние, так как Пицен был роди­ной Пом­пея. Есте­ствен­но было ожи­дать, что в Пицене Пом­пей полу­чит наи­боль­шую под­держ­ку наро­да. Но слу­чи­лось ина­че. Жите­ли Пице­на без энту­зи­аз­ма отнес­лись к Пом­пею и его дру­зьям-оли­гар­хам (pau­ci). Чита­те­ли уже были под­готов­ле­ны к тако­му пово­роту собы­тий, когда в гла­ве BC. I. 12 Цезарь сооб­щил им, что сена­то­ры объ­ез­жа­ли Пицен, пыта­ясь набрать вой­ска: им пред­сто­я­ло разо­ча­ро­ва­ние.

В 56 г. в пись­ме QF. II. 3. 4 Цице­рон утвер­ждал, что Пом­пей рас­счи­ты­ва­ет на при­бы­тие из Пице­на воору­жён­ных сто­рон­ни­ков, кото­рые долж­ны обес­пе­чить ему допол­ни­тель­ную защи­ту от Кло­дия, Крас­са и им подоб­ных. Поэто­му логич­но пред­по­ло­жить, что все­го за шесть лет до рас­смат­ри­вае­мых собы­тий он ещё мог пола­гать­ся на под­держ­ку дан­ной обла­сти. Но за это вре­мя её жите­ли утра­ти­ли энту­зи­азм и лояль­ность по отно­ше­нию к Пом­пею. При­чи­ны это­го не вполне оче­вид­ны. Цезарь ска­зал бы (и дей­ст­ви­тель­но гово­рит), что паде­ние попу­ляр­но­сти Пом­пея пря­мо свя­за­но с уси­ле­ни­ем его отчуж­де­ния от него. Вполне воз­мож­но, что рас­про­стра­нён­ная в наро­де непри­язнь к Пом­пею, кото­рую мож­но свя­зать с его пози­ци­ей по отно­ше­нию к Цеза­рю, име­ла и дру­гие при­чи­ны. Выше выска­зы­ва­лось пред­по­ло­же­ние, что, ана­ли­зи­руя про­шлые поли­ти­че­ские собы­тия, Цезарь мог прий­ти к выво­ду, что их отчуж­де­ние нача­лось в 52 г., в год еди­но­лич­но­го кон­суль­ства Пом­пея, когда Пом­пей про­вёл зако­ны, ока­зав­ши­е­ся весь­ма вред­ны­ми для Цеза­ря. Тогда же Пом­пей завя­зал друж­бу с вра­га­ми (ini­mi­ci) Цеза­ря, то есть с кли­кой «оли­гар­хов» в сена­те, кото­рые уже дав­но нена­виде­ли Цеза­ря. Это мог­ло стать одной из при­чин народ­но­го недо­воль­ства Пом­пе­ем. Не сле­ду­ет пол­но­стью сбра­сы­вать со сче­тов это объ­яс­не­ние толь­ко пото­му, что Цезарь, под­чёр­ки­вая зна­че­ние Пом­пе­е­ва зако­на 52 г. и роль с.280 оли­гар­хов (pau­ci), отста­и­ва­ет свою поли­ти­че­скую пози­цию. Име­ют­ся свиде­тель­ства, под­твер­ждаю­щие изме­не­ние обще­ст­вен­но­го мне­ния, чем бы оно ни объ­яс­ня­лось. Мно­гие лица и общи­ны в Пицене полу­чи­ли бла­го­де­я­ния (be­ne­fi­cia) от Пом­пея. Они долж­ны были питать к нему бла­го­дар­ность и выра­зить её в фор­ме поли­ти­че­ской и даже воен­ной под­держ­ки, когда он обра­тил­ся за ней в 49 г. Но они это­го не сде­ла­ли. Они под­дер­жа­ли Цеза­ря или избра­ли ней­тра­ли­тет.

Опи­сы­вая обста­нов­ку вокруг Фор­мий (при­бреж­но­го горо­да к югу от Рима) в пись­ме от 1 мар­та 49 г., Цице­рон отме­ча­ет сле­дую­щее (Att. VIII. 13):

Сло­ва Цице­ро­на о поли­ти­че­ских настро­е­ни­ях в этой обла­сти, пожа­луй, при­ме­ни­мы и к Пице­ну и север­ным рай­о­нам. Выра­же­ние Цице­ро­на, то есть исполь­зо­ван­ный им гла­гол con­fi­de­re, свиде­тель­ст­ву­ет, что он усмат­ри­вал связь этой про­бле­мы с fi­de — с дове­ри­ем или его отсут­ст­ви­ем. Ясно так­же, что он видел при­чин­но-след­ст­вен­ную связь меж­ду осла­бе­ва­ни­ем поли­ти­че­ских пози­ций Пом­пея и сена­та в сель­ской мест­но­сти и вредо­нос­ны­ми дей­ст­ви­я­ми или без­дей­ст­ви­ем сенат­ской эли­ты (nostris pec­ca­tis). Воз­ни­ка­ет вопрос, что кон­крет­но под­ра­зу­ме­ва­ет здесь Цице­рон²⁶. Его выра­же­ния пред­по­ла­га­ют, что он име­ет в виду с.281 несколь­ко пунк­тов, кото­рые име­ют меж­ду собой нечто общее²⁷. Конеч­но, отве­тить на этот вопрос мож­но лишь пред­по­ло­жи­тель­но, но я бы ска­зал, что в чис­ле упо­мя­ну­тых им оплош­но­стей (pec­ca­tis) были меры, пред­при­ня­тые про­тив Цеза­ря в декаб­ре 50 и янва­ре 49 гг. Воз­мож­но так­же, что сло­ва­ми quan­tis nostris pec­ca­tis Цице­рон наме­ка­ет на дол­гую тра­ди­цию обструк­ци­о­низ­ма и реак­ци­он­ной поли­ти­ки сена­та под руко­вод­ст­вом оли­гар­хов (pau­ci) (и их бес­ком­про­мисс­ная пози­ция по отно­ше­нию к Цеза­рю здесь слу­жит лишь самым све­жим при­ме­ром), кото­рой народ уже сыт по гор­ло. Одна­ко «ошиб­ки» (pec­ca­tis) здесь ско­рее обо­зна­ча­ют недав­ние обиды, чем круп­ные соци­аль­ные про­бле­мы²⁸. Дей­ст­ви­тель­но, у нас нет свиде­тельств об упор­ной и повсе­мест­ной враж­деб­но­сти к сена­ту в годы, непо­сред­ст­вен­но пред­ше­ст­ву­ю­щие кри­зи­су 50/49 гг.²⁹ Мас­со­вое и широ­ко рас­про­стра­нён­ное народ­ное недо­воль­ство с.282 сена­том и оли­гар­хи­ей (pau­ci) в сель­ской мест­но­сти — где они так же про­ти­во­дей­ст­во­ва­ли про­во­ка­ци­он­ным пре­врат­но­стям народ­ной поли­ти­ки, как и в Риме, — само по себе долж­но было оста­вить след в пись­мах и речах Цице­ро­на. Одна­ко он не сооб­ща­ет о гне­ве сель­ских жите­лей на пра­ви­тель­ство (или даже об их глу­бо­ком отчуж­де­нии от него) в 50-е гг. до нача­ла граж­дан­ской вой­ны. Даже Пом­пей не знал, какая поли­ти­че­ская вол­на под­ня­лась про­тив него в его соб­ст­вен­ной кре­по­сти — Пицене³⁰.

Этот вопрос тре­бу­ет более подроб­но­го рас­смот­ре­ния. Шестью меся­ца­ми ранее, летом 50 г., Пом­пей забо­лел, и каза­лось, что он при смер­ти. По всей Ита­лии воз­но­си­лись молит­вы за его выздо­ров­ле­ние, а когда он попра­вил­ся, это вызва­ло бур­ное народ­ное лико­ва­ние. Обыч­но иссле­до­ва­те­ли интер­пре­ти­ру­ют это так, что люди вос­хи­ща­лись Пом­пе­ем и цени­ли его, но про­сто не поже­ла­ли сра­жать­ся, когда тот тщет­но при­зы­вал их на служ­бу в кон­це года (хотя это и необъ­яс­ни­мо)³¹. Через шесть меся­цев после болез­ни Пом­пея, когда буше­ва­ла граж­дан­ская вой­на, Цице­рон утвер­ждал, что поже­ла­ния доб­ро­го здра­вия в адрес Пом­пея были про­сто при­твор­ст­вом³². Это горь­кое ретро­спек­тив­ное суж­де­ние. с.283 Такие спон­тан­ные народ­ные выступ­ле­ния по всей Ита­лии вряд ли мог­ли быть совер­шен­но неис­крен­ни­ми. По мне­нию Т. П. Уайз­ме­на, во вре­мя болез­ни Пом­пея жите­ли сель­ских горо­дов про­дол­жа­ли счи­тать его «опло­том государ­ства, един­ст­вен­ной надеж­дой на мир»³³. То есть они счи­та­ли fi­des Пом­пея надёж­ной (или всё ещё гото­вы были истол­ко­вать сомне­ния в его поль­зу в память о его про­шлых свер­ше­ни­ях, какие бы вопро­сы у них к нему ни воз­ни­ка­ли). Веро­ят­но, имен­но поэто­му они так бес­по­ко­и­лись о его здо­ро­вье (вто­ро­сте­пен­ным моти­вом мог быть страх перед пар­фя­на­ми, от кото­рых по-преж­не­му ожи­да­ли втор­же­ния в Сирию; несо­мнен­но, пол­ко­вод­цем в Пар­фян­ской войне дол­жен был стать Пом­пей)³⁴.

Это пред­по­ла­га­ет сле­дую­щее объ­яс­не­ние для неже­ла­ния наро­да после­до­вать за Пом­пе­ем на вой­ну: люди сочли, что он пре­дал их дове­рие, когда решил под­дер­жать в сена­те куч­ку поли­ти­ков, пре­пят­ст­во­вав­ших необ­хо­ди­мо­му ком­про­мис­су (кро­ме того, люди мог­ли искренне пола­гать, что Цеза­ря и в самом деле лиши­ли кон­суль­ства — долж­но­сти, кото­рую народ впра­ве был ему пре­до­ста­вить, заслу­жен­ной награ­ды за его победы в Гал­лии над смер­тель­ным вра­гом рим­лян³⁵ и, воз­мож­но, за богат­ство, кото­рое вслед­ст­вие этих побед потек­ло в Ита­лию). Всё это пред­по­ла­га­ет, что гнев и неожи­дан­ное недо­воль­ство в с.284 муни­ци­пи­ях и уда­лён­ных обла­стях были вызва­ны неспо­соб­но­стью сена­та най­ти ком­про­мисс с Цеза­рем и пред­от­вра­тить вой­ну. Суще­ст­во­ва­ло несколь­ко вполне реаль­ных спо­со­бов избе­жать гря­нув­ше­го кри­зи­са. Сенат мог в целом при­нять то тол­ко­ва­ние пра­ва Цеза­ря на заоч­ное соис­ка­ние кон­суль­ства (ra­tio ab­sen­tis), кото­ро­го при­дер­жи­вал­ся сам галль­ский про­кон­сул (и в июне 50 г. сенат, види­мо, к это­му скло­нял­ся). Сенат мог вер­нуть­ся к пред­ло­же­нию, вне­сён­но­му 1 декаб­ря Кури­о­ном и при­ня­то­му подав­ля­ю­щим боль­шин­ст­вом голо­сов (или изо­бре­сти нечто похо­жее). Он мог вос­про­ти­вить­ся кли­ке (fac­tio) ины­ми спо­со­ба­ми. Но сенат ниче­го это­го не сде­лал. За эту сла­бость ему вско­ре при­шлось доро­го запла­тить — и это неуди­ви­тель­но, если вспом­нить, что в Позд­ней рес­пуб­ли­ке поли­ти­ка, в сущ­но­сти, пред­став­ля­ла собой борь­бу за дове­рие. То есть в то вре­мя мно­гие жите­ли сель­ской мест­но­сти не счи­та­ли Цеза­ря глав­ным винов­ни­ком кон­флик­та, хотя пре­крас­но зна­ли, что он нару­шил закон, вый­дя за пре­де­лы сво­ей про­вин­ции; они воз­ла­га­ли вину на непри­ми­ри­мых поли­ти­ков в сена­те. Народ­ный вер­дикт гла­сил, что в этой ситу­а­ции fi­des pub­li­ca тре­бо­ва­ла ком­про­мис­са, а не непре­клон­но­сти. Сле­до­ва­тель­но, fi­des была нару­ше­на. Дове­рие было утра­че­но³⁶.

с.285 В сво­ём рас­ска­зе Цезарь в пол­ной мере исполь­зу­ет эту оче­вид­ную нело­яль­ность муни­ци­пи­ев сена­ту. Свою мысль он очень эффект­но выра­жа­ет все­го в двух пред­ло­же­ни­ях: «Даже из Цин­гу­ла, горо­да, кото­рый осно­вал и постро­ил на соб­ст­вен­ные сред­ства Лаби­ен, при­шли к нему [Цеза­рю] послы и с вели­кой радо­стью обе­ща­ли испол­нить все его тре­бо­ва­ния. Он при­ка­зал дать сол­дат, кото­рых они и посла­ли»³⁷. Тит Лаби­ен был стар­шим и самым талант­ли­вым лега­том Цеза­ря в Гал­лии. Когда раз­ра­зи­лась граж­дан­ская вой­на, он решил после­до­вать за Пом­пе­ем и сенат­ской оли­гар­хи­ей. Посколь­ку Лаби­ен был спо­соб­ным вое­на­чаль­ни­ком, его вне­зап­ный и, види­мо, неожи­дан­ный уход из армии Цеза­ря стал поте­рей для послед­не­го и важ­ным при­об­ре­те­ни­ем для его про­тив­ни­ков³⁸. В этом пас­са­же Цезарь начи­на­ет дис­креди­ти­ро­вать Лаби­е­на и заод­но ещё раз под­вер­га­ет сомне­нию рес­пуб­ли­ка­низм сво­их вра­гов³⁹. Цезарь опи­сы­ва­ет вза­и­моот­но­ше­ния Лаби­е­на с Цин­гу­лом в таких выра­же­ни­ях, кото­рые под­ра­зу­ме­ва­ют, что тот почти навер­ня­ка был патро­ном горо­да. Поэто­му в боль­шин­стве слу­ча­ев Лаби­ен, как пред­по­ла­га­ет­ся, мог рас­счи­ты­вать на бла­го­дар­ность и бла­го­склон­ность его жите­лей, а так­же на их поли­ти­че­скую лояль­ность. Одна­ко из тек­ста Цеза­ря сле­ду­ет, что вся общи­на отверг­ла Лаби­е­на, когда столь без­ого­во­роч­но пред­ло­жи­ла свои услу­ги Цеза­рю. Цезарь явно не счи­та­ет, что граж­дане Цин­гу­ла изме­ни­ли сво­е­му дол­гу. Ско­рее под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что Лаби­ен не обла­да­ет доб­рой fi­de: с.286 в про­тив­ном слу­чае кли­ен­ты не отверг­ли бы столь пре­зри­тель­но сво­его патро­на, соблюдав­ше­го свой долг и про­яв­ляв­ше­го ува­же­ние по отно­ше­нию к ним⁴⁰. Конеч­но, Лаби­ен — с точ­ки зре­ния Цеза­ря, — нару­шил fi­dem, когда пере­шёл на дру­гую сто­ро­ну.

Пожа­луй, менее оче­виден для нас более глу­бин­ный под­текст Цеза­ря, кото­рый состо­ит в том, что, посколь­ку Лаби­ен теперь пуб­лич­но иден­ти­фи­ци­ру­ет себя с малень­кой кли­кой, кото­рая, по сло­вам Цеза­ря, захва­ти­ла власть в государ­стве и нача­ла ненуж­ную граж­дан­скую вой­ну без вся­ких про­во­ка­ций со сто­ро­ны Цеза­ря, то Цин­гул, отверг­ший Лаби­е­на, тем самым недву­смыс­лен­но отка­зал­ся под­чи­нять­ся оли­гар­хии (fac­tio pau­co­rum). В кон­це кон­цов, даже самые спор­ные меро­при­я­тия закон­но­го пра­ви­тель­ства вряд ли могут совер­шен­но отвра­тить от него мас­сы граж­дан. Поэто­му даже очень непри­ят­ный патрон, кото­рый в граж­дан­ской войне тес­но иден­ти­фи­ци­ру­ет­ся с закон­ным пра­ви­тель­ст­вом, не дол­жен, пожа­луй, утра­тить лич­ную вер­ность жите­лей род­но­го горо­да, пусть даже недо­воль­ных, — тем более, что все они про­ис­хо­дят из той же обла­сти, что и глав­ный пол­ко­во­дец и поли­ти­че­ский патрон пра­ви­тель­ства (Пом­пей), — если само это пра­ви­тель­ство счи­та­ет­ся леги­тим­ным. В нор­маль­ных обсто­я­тель­ствах про­стые люди не отка­зы­ва­ют в лояль­но­сти пра­ви­тель­ству толь­ко для того, чтобы изба­вить­ся от непри­ят­но­го им чело­ве­ка. Мысль Цеза­ря, види­мо, состо­ит в том, что когда Лаби­ен при­мкнул к оли­гар­хам (pau­ci) с.287 и Пом­пею, непри­язнь жите­лей Цин­гу­ла к нему толь­ко уси­ли­лась, а не ослаб­ла, как мож­но было бы ожи­дать. Види­мо, по мне­нию подав­ля­ю­ще­го боль­шин­ства граж­дан с пра­ви­тель­ст­вом, как и с Лаби­е­ном, что-то было не в поряд­ке. Посколь­ку мы уже виде­ли, что жите­ли Аук­си­ма объ­яс­ня­ли своё недо­воль­ство оли­гар­ха­ми (pau­ci) тем, что они бес­чест­но посту­пи­ли с Цеза­рем и необос­но­ван­но отверг­ли его при­тя­за­ния, Цезарь, веро­ят­но, желал заро­нить в нас догад­ку, что этим же объ­яс­ня­ет­ся и под­держ­ка, полу­чен­ная им в Цин­гу­ле. Поэто­му когда жите­ли горо­да дей­ст­ву­ют так, слов­но осуж­да­ют Лаби­е­на, это тоже сле­ду­ет интер­пре­ти­ро­вать как спра­вед­ли­вое нака­за­ние за нару­ше­ние fi­dei, кото­рое тот совер­шил, когда пре­дал Цеза­ря лишь для того, чтобы при­со­еди­нить­ся к веро­лом­но­му сена­ту и Пом­пею⁴¹. В изо­бра­же­нии Цеза­ря ни Аук­сим, ни Цин­гул не пре­сле­ду­ют соб­ст­вен­ную выго­ду, но ока­зы­ва­ют Цеза­рю поче­сти, руко­вод­ст­ву­ясь, в конеч­ном счё­те, сво­ей dig­ni­ta­te и fi­de⁴².

Наступ­ле­ние Цеза­ря в Пицене про­дол­жа­лось. В его рас­ска­зе сно­ва под­чёр­ки­ва­ют­ся темы, кото­рые он начал раз­ви­вать в гла­ве 12. Далее сооб­ща­ет­ся о новых спон­тан­ных выступ­ле­ни­ях в под­держ­ку Цеза­ря, о новых пом­пе­ян­ских офи­це­рах и сол­да­тах, попав­ших во власть Цеза­ря, с.288 а так­же опи­сы­ва­ет­ся ещё один слу­чай, когда Цезарь отпу­стил вра­же­ско­го коман­ди­ра, не при­чи­нив ему вреда. Крат­ко рас­смот­рим эти эпи­зо­ды. Из Цин­гу­ла Цезарь с дву­мя леги­о­на­ми отпра­вил­ся в Аскул, кото­рый, как он сооб­ща­ет чита­те­лю, тоже нахо­дил­ся в Пицене (BC. I. 15. 3: Cum his dua­bus As­cu­lum Pi­ce­num pro­fi­cis­ci­tur). Этот город удер­жи­вал Лен­тул Спин­тер с деся­тью когор­та­ми, но при изве­стии о при­бли­же­нии Цеза­ря он бежал из горо­да, и боль­шин­ство сол­дат его поки­ну­ло⁴³. Сооб­щая эти подроб­но­сти о чис­лен­но­сти войск в рас­по­ря­же­нии каж­до­го пол­ко­во­д­ца, Цезарь не про­сто без­участ­но изла­га­ет фак­ты — он пред­ла­га­ет чита­те­лю поду­мать, поче­му Спин­тер не решил­ся защи­щать город. Десять когорт по силе были при­мер­но рав­ны одно­му леги­о­ну. У Спин­те­ра было доста­точ­но войск, чтобы удер­жи­вать этот пункт, и он нахо­дил­ся в яко­бы лояль­ном Пицене. Два леги­о­на Цеза­ря не дава­ли ему пре­иму­ще­ства, необ­хо­ди­мо­го для успеш­но­го штур­ма укреп­лён­но­го горо­да, защи­щае­мо­го столь мно­го­чис­лен­ным кон­тин­ген­том, и у него не было вре­ме­ни дожи­дать­ся при­бы­тия под­креп­ле­ний из Гал­лии. Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что Спин­тер отсту­пил, пото­му что не мог рас­счи­ты­вать на лояль­ность горо­жан или сво­их сол­дат; а нело­яль­ность их объ­яс­ня­лась тем, что его дело было неле­ги­тим­ным, а его соб­ст­вен­ная fi­des — сомни­тель­ной (подроб­нее Цезарь пишет об этом далее, в BC. I. 22. 3—4). Эта мысль под­чёрк­ну­та в сле­дую­щем пред­ло­же­нии, из кото­ро­го мы узна­ём, что Пом­пей отпра­вил в Пицен Вибул­лия Руфа, чтобы «укре­пить» вер­ность насе­ле­ния (BC. I. 15. 4: Vi­bel­lium Ru­fum mis­sum a Pom­peio in ag­rum Pi­ce­num con­fir­man­do­rum ho­mi­num cau­sa). Вско­ре после это­го Цезарь узна­ёт, что жите­ли Суль­мо­на жела­ют под­дер­жать его, но им пре­пят­ст­ву­ют пом­пе­ян­ские вой­ска под коман­до­ва­ни­ем Квин­та Лукре­ция и Аттия Пелиг­на (BC. I 18. 1). Цезарь направ­ля­ет к ним на помощь Анто­ния с вой­ском. Когда жите­ли Суль­мо­на видят зна­мё­на Анто­ния, с.289 они, подоб­но горо­жа­нам Игу­вия, Аук­си­ма и Цин­гу­ла, рас­па­хи­ва­ют ворота и выхо­дят навстре­чу Анто­нию в сопро­вож­де­нии рядо­вых сол­дат-пом­пе­ян­цев⁴⁴. Аттий попав­ший в плен, про­сит отве­сти его к Цеза­рю, кото­рый отпус­ка­ет его невреди­мым (BC. I. 18. 4: Cae­sar … At­tium­que in­co­lu­mem di­mi­sit), так же, как ранее, в гла­ве 12, отпу­стил цен­ту­ри­о­на Пупия.

Цезарь фор­му­ли­ру­ет свою cau­sam при Кор­фи­нии

Когда Цезарь при­был к Кор­фи­нию и оса­дил город, Доми­ций Аге­но­барб — коман­дир раз­ме­щён­ных там сил и враг (ini­mi­cus) Цеза­ря — отпра­вил вест­ни­ков к Пом­пею с прось­бой о помо­щи (BC. I. 17. 1). Пом­пей отве­тил, что не смо­жет прий­ти ему на помощь и Доми­цию сле­ду­ет само­му при­быть к нему вме­сте с вой­ском (BC. I. 19. 4—5). Доми­ций скрыл эти изве­стия от сво­их под­чи­нён­ных, ска­зал им на сове­ща­нии, что Пом­пей ско­ро явит­ся, и при­звал их не отча­и­вать­ся (BC. I. 19. 1: Lit­te­ris per­lec­tis Do­mi­tius dis­si­mu­lans in con­si­lio pro­nun­tiat Pom­pei­um ce­le­ri­ter sub­si­dio ven­tu­rum hor­ta­tur­que eos, ne ani­mo de­fi­ciant…). Этот обман не увен­чал­ся успе­хом. Цезарь утвер­жда­ет, что сло­вам Доми­ция не соот­вет­ст­во­ва­ло не толь­ко его подо­зри­тель­ное (и недо­стой­ное) поведе­ние, но и выра­же­ние лица (BC. I. 19. 3: cum vul­tus Do­mi­tii cum ora­tio­ne non con­sen­ti­ret). Это, несо­мнен­но, свиде­тель­ст­во­ва­ло о дур­ной fi­de: счи­та­лось, что выра­же­ние лица чело­ве­ка долж­но под­твер­ждать истин­ность его слов. Юве­нал выра­жа­ет сожа­ле­ние в свя­зи с тем, что «лицам дове­рия нет» (fron­tis nul­la fi­des, Sat. II. 8). В «Настав­ле­ни­ях по соис­ка­нию» (44) кан­дида­ту реко­мен­ду­ет­ся пом­нить о важ­но­сти выра­же­ния лица при вза­и­мо­дей­ст­вии с людь­ми, под­держ­ки кото­рых он доби­ва­ет­ся, так как «лицо явля­ет­ся две­рью в душу» (sed etiam vul­tu ac fron­te, quae est с.290 ani­mi ianua). Так что (по сло­вам Цеза­ря) вой­ска лег­ко рас­по­зна­ли дву­лич­ность Доми­ция и поня­ли, что он им лжёт. На самом деле Доми­ций соби­рал­ся их поки­нуть. Это откры­тие серь­ёз­но подо­рва­ло дове­рие сол­дат-пом­пе­ян­цев к коман­ди­ру, что мы видим в BC. I. 20:

Цезарь пря­мо свя­зы­ва­ет паде­ние авто­ри­те­та пом­пе­ян­цев сре­ди рядо­вых сол­дат с дур­ной fi­dei Доми­ция Аге­но­бар­ба. В пас­са­же BC. I. 19. 2 чита­те­лю сооб­ща­ет­ся, что Доми­ций пла­ни­ро­вал бежать все­го с несколь­ки­ми дру­зья­ми (Ip­se ar­ca­no cum pau­cis fa­mi­lia­ri­bus suis col­lo­qui­tur con­si­lium­que fu­gae ca­pe­re con­sti­tuit). Теперь его сол­да­ты рас­кры­ли этот план. Это было убий­ст­вен­ное откры­тие, посколь­ку все они ожи­да­ли напа­де­ния, нахо­ди­лись в опас­но­сти и, таким обра­зом, ост­ро нуж­да­лись в коман­ди­ре, кото­рый бы защи­щал и направ­лял их. Эти люди хра­ни­ли без­услов­ную вер­ность Доми­цию (cui­us spe at­que fi­du­cia per­man­se­rint; выра­же­ния Цеза­ря ясно ука­зы­ва­ют на то, что сол­да­ты осо­знан­но рас­смат­ри­ва­ют с.291 про­бле­му с точ­ки зре­ния fi­dei), а он их пре­дал — не поже­лал разде­лить с ними труды и опас­но­сти, обма­нул их, утвер­ждая, что под­креп­ле­ния уже в пути, и соби­рал­ся спа­сать свою жизнь, не заботясь о том, что с ними ста­нет­ся. Столь вопи­ю­щее про­яв­ле­ние дур­ной fi­dei фак­ти­че­ски разо­рва­ло узы fi­dei, свя­зы­вав­шие рядо­вых с коман­ди­ром. Поэто­му сол­да­ты име­ли все осно­ва­ния вос­стать про­тив коман­до­ва­ния Доми­ция и перей­ти в дру­гой лагерь, если того поже­ла­ют. С этим не согла­ша­лись лишь мар­сы, кото­рые про­сто не были осве­дом­ле­ны обо всех обсто­я­тель­ствах. Когда они узна­ли прав­ду, стрем­ле­ние перей­ти в дру­гой лагерь ста­ло все­об­щим: с Доми­ци­ем всё было абсо­лют­но ясно. По край­ней мере, так утвер­жда­ет Цезарь⁴⁵.

Пожа­луй, Доми­ций был самым опас­ным лич­ным вра­гом Цеза­ря. Сенат уже назна­чил его пре­ем­ни­ком Цеза­ря в Гал­лии. Несо­мнен­но, Цезарь стре­мит­ся выста­вить Доми­ция в наи­худ­шем све­те под вли­я­ни­ем лич­ной враж­ды. Какие бы воен­ные про­ма­хи ни совер­шил Доми­ций, рас­сказ Дио­на Кас­сия пред­по­ла­га­ет, что когда Пом­пей при­ка­зал ему отсту­пить на юг вме­сте с вой­ском, Доми­ций всё же попы­тал­ся это сде­лать и не сра­зу начал пла­ни­ро­вать бег­ство в оди­ноч­ку (см. Cass. Dio XLI. 11). Но это лишь под­чёр­ки­ва­ет поли­ти­че­скую направ­лен­ность «Граж­дан­ской вой­ны» и идео­ло­ги­че­ское зна­че­ние fi­dei.

Даль­ней­шие собы­тия Цезарь опи­сы­ва­ет в гла­вах BC. I. 21—23. Я лишь крат­ко изло­жу их содер­жа­ние. Цезарь хва­лит сол­дат, при­шед­ших к нему посла­ми из вра­же­ско­го лаге­ря, и отпус­ка­ет их невреди­мы­ми. Хотя стра­те­ги­че­ски важ­но взять Кор­фи­ний как мож­но ско­рее, он опа­са­ет­ся, что если сде­лать это ночью, вой­ска могут раз­гра­бить город. Поэто­му он реша­ет обо­ждать. Вой­ско не ложит­ся спать, оно заня­то при­готов­ле­ни­я­ми, и все гада­ют, что про­ис­хо­дит в Кор­фи­нии с оса­ждён­ны­ми и что слу­чит­ся после рас­све­та (как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся в пер­вых сло­вах BC. I. 21. 6, Tan­ta erat sum­mae re­rum exspec­ta­tio). с.292 Этой ночью Лен­тул Спин­тер обра­ща­ет­ся к Цеза­рю с пред­ло­же­ни­ем о встре­че, и тот на неё согла­ша­ет­ся. Лен­тул про­сит о лич­ной без­опас­но­сти, при­чём ссы­ла­ет­ся на друж­бу с Цеза­рем (ve­te­rem­que ami­ci­tiam com­me­mo­rat). Цезарь отве­ча­ет Лен­ту­лу, что он начал воен­ные дей­ст­вия не для зло­действ (ma­le­fi­cii cau­sa, то есть не ради мести поли­ти­че­ским про­тив­ни­кам и пре­дав­шим его дру­зьям), но лишь для того, чтобы защи­тить­ся от изде­ва­тельств вра­гов, вос­ста­но­вить в пра­вах три­бу­нов и отсто­ять сво­бо­ду (li­ber­tas) — свою и рим­ско­го наро­да (зна­че­ние этих выра­же­ний рас­смат­ри­ва­лось выше). Лен­тул обод­рён этим отве­том и воз­вра­ща­ет­ся в Кор­фи­ний, где сооб­ща­ет сво­им това­ри­щам, часть из кото­рых уже обду­мы­ва­ет само­убий­ство, что для стра­хов нет осно­ва­ний. На рас­све­те Цезарь при­ка­зы­ва­ет при­ве­сти к нему высо­ко­по­став­лен­ных рим­лян, нахо­дя­щих­ся в Кор­фи­нии — все­го пять­де­сят чело­век, в том чис­ле Доми­ций, его сын и Лен­тул Спин­тер. После крат­ко­го выступ­ле­ния, в кото­ром он сету­ет на то, что они не про­яви­ли бла­го­дар­но­сти за мно­гие его бла­го­де­я­ния (be­ne­fi­cia) в их адрес, он отпус­ка­ет их всех невреди­мы­ми (di­mit­tit om­nes in­co­lu­mes). Кро­ме того, Цезарь воз­вра­ща­ет Доми­цию очень круп­ную сум­му денег, хотя и ука­зы­ва­ет, что, стро­го гово­ря, эти день­ги при­над­ле­жат не Доми­цию, а государ­ству.

В про­ти­во­по­лож­ность дур­ной fi­dei Доми­ция, Цезарь в этих гла­вах в пол­ной мере про­яв­ля­ет своё вели­ко­ду­шие и исклю­чи­тель­ную fi­dem. В свя­зи с этим сле­ду­ет отме­тить несколь­ко момен­тов. В BC. I. 21 Цезарь сооб­ща­ет чита­те­лям, что ему было бы чрез­вы­чай­но выгод­но сра­зу же занять город и вклю­чить пом­пе­ян­ские когор­ты в состав соб­ст­вен­ной армии. Поло­же­ние оста­ва­лось непред­ска­зу­е­мым и в любой момент мог­ло изме­нить­ся к худ­ше­му. Эти воен­ные сооб­ра­же­ния выгляде­ли прав­до­по­доб­ны­ми и, сле­до­ва­тель­но, вполне оправ­ды­ва­ли бы любую воен­ную опе­ра­цию, кото­рую пред­при­нял бы Цезарь. Одна­ко он счи­тал не менее важ­ным сохра­нить жизнь и иму­ще­ство ни в чём не повин­ных жите­лей Кор­фи­ния. Он опа­сал­ся, что с.293, что если вос­поль­зо­вать­ся пре­иму­ще­ст­вом и этой же ночью дви­нуть­ся на Кор­фи­ний, то люди погиб­нут, а иму­ще­ство будет раз­граб­ле­но, так как сол­да­ты бук­валь­но озве­ре­ют; поэто­му он решил обо­ждать до рас­све­та и отпу­стил сол­дат, при­шед­ших к нему из вра­же­ско­го лаге­ря, пого­во­рив с ними весь­ма любез­но (ta­men ve­ri­tus, ne mi­li­tum introi­tu et noc­tur­ni tem­po­ris li­cen­tia op­pi­dum di­ri­pe­re­tur, eos, qui ve­ne­rant, col­lau­dat at­que in op­pi­dum di­mit­tit). Рас­сказ Цеза­ря об этом жесте сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как опи­са­ние его fi­dei. Он осо­знан­но решил посту­пить­ся, пожа­луй, нема­лым воен­ным пре­иму­ще­ст­вом, чтобы сни­зить рис­ки для мир­ных жите­лей (не гово­ря о сол­да­тах обе­их армий: Цезарь пока­зы­ва­ет, что и их жиз­ни он тоже ценит).

Это реше­ние, в свою оче­редь, даёт Цеза­рю воз­мож­ность ещё раз ярко про­де­мон­стри­ро­вать fi­dem пол­ко­во­д­ца в BC. I. 21. Его реше­ние дождать­ся рас­све­та, преж­де чем пред­при­ни­мать какие-либо дей­ст­вия в отно­ше­нии оса­ждён­но­го про­тив­ни­ка, потен­ци­аль­но уве­ли­чи­ло опас­ность для его соб­ст­вен­ных сол­дат. Цезарь ста­ра­ет­ся подроб­но объ­яс­нить ауди­то­рии, что он не толь­ко отдал при­каз о несколь­ких допол­ни­тель­ных мерах пре­до­сто­рож­но­сти, но и лич­но про­следил за его испол­не­ни­ем, чтобы не допу­стить вне­зап­но­го напа­де­ния про­тив­ни­ка⁴⁶. Это долж­но свиде­тель­ст­во­вать, как ост­ро он ощу­ща­ет бре­мя сво­ей ответ­ст­вен­но­сти. Сооб­щая о сво­ём лич­ном уча­стии, Цезарь ука­зы­ва­ет чита­те­лю, что, коман­дуя вой­ском, он не про­сто тех­ни­че­ски ком­пе­тен­тен как пол­ко­во­дец, не про­сто раз­би­ра­ет­ся в воен­ном деле и так­ти­ке, но в выс­шей сте­пе­ни досто­ин дове­рия и как лидер пол­но­стью осо­зна­ёт свою ответ­ст­вен­ность за без­опас­ность и бла­го­по­лу­чие сво­их под­чи­нён­ных.

с.294 В двух послед­них пред­ло­же­ни­ях гла­вы BC. I. 21 Цезарь ста­ра­ет­ся уси­лить дра­ма­тизм собы­тий, опи­сан­ных в сле­дую­щих двух гла­вах, в вос­при­я­тии чита­те­лей. Он изо­бра­жа­ет целую армию, кото­рая про­во­дит бес­сон­ную ночь, гадая о судь­бе, ожи­даю­щей утром того или ино­го их про­тив­ни­ка, а так­же пыта­ет­ся пред­ста­вить себе, что испы­ты­ва­ют сами вра­ги, ока­зав­ши­е­ся в столь ужас­ном поло­же­нии⁴⁷. Конеч­но, этот рито­ри­че­ский при­ём точ­но отра­жа­ет чув­ства людей по всей стране. Боль­шин­ство ита­лий­цев, види­мо, боя­лось худ­ше­го. Как ука­зал Гель­цер, ещё живы были мно­гие люди, пом­нив­шие о том, как после капи­ту­ля­ции Пре­не­сте Сул­ла каз­нил 12 тыс. нерим­лян, а так­же всех офи­це­ров⁴⁸. В янва­ре Цице­рон, оче­вид­но, боял­ся, что Цезарь поведёт себя так же⁴⁹. В мар­те сам Цезарь откро­вен­но писал в пись­ме к Баль­бу и Оппию о сво­их рас­чё­тах на то, что его вели­ко­душ­ное обра­ще­ние с плен­ны­ми в Кор­фи­нии дока­жет обще­ст­вен­но­сти его неже­ла­ние сле­до­вать при­ме­ру Сул­лы⁵⁰.

Ночью, когда исход дела был ещё неясен, Лен­тул Спин­тер попро­сил Цеза­ря о встре­че. Когда тот дал согла­сие, неко­то­рые сол­да­ты Доми­ция про­во­ди­ли Лен­ту­ла в лагерь про­тив­ни­ка и, как сооб­ща­ет­ся в «Граж­дан­ской войне», не покида­ли с.295 его, пока он не пред­стал перед Цеза­рем (ne­que ab eo pri­us Do­mi­tia­ni mi­li­tes dis­ce­dunt, quam in con­spec­tum Cae­sa­ris de­du­ca­tur). Види­мо, здесь под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что Лен­ту­лу не дове­ря­ли рядо­вые из его соб­ст­вен­но­го лаге­ря, опа­сав­ши­е­ся, что если за ним не про­следить, он может скрыть­ся от них и спа­стись в оди­ноч­ку. Цезарь опи­сы­ва­ет обра­ще­ние Лен­ту­ла к нему как пря­мую прось­бу о сохра­не­нии жиз­ни и лич­ной без­опас­но­сти (Cum eo de sa­lu­te sua agit, orat at­que ob­sec­rat, ut si­bi par­cat). В тек­сте эта речь выглядит как длин­ный и вну­ши­тель­ный пере­чень при­чин, поз­во­ляв­ших Цеза­рю вполне обос­но­ван­но отка­зать Спин­те­ру в его моль­бе, посколь­ку тот про­сто пере­чис­ля­ет несколь­ко круп­ных бла­го­де­я­ний, ока­зан­ных ему Цеза­рем, в надеж­де на то, что ссыл­ка на ста­рую друж­бу (ve­te­ra ami­ci­tia) помо­жет ему спа­стись, несмот­ря на его явную небла­го­дар­ность⁵¹. Чита­тель дол­жен сде­лать вывод, что Лен­тул — невер­ный друг. Под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, что нрав­ст­вен­ные тре­бо­ва­ния fi­dei, кото­рые он здесь неяв­но при­зна­ёт, тре­бо­ва­ли от него ино­го поведе­ния в отно­ше­нии Цеза­ря. Чита­тель-совре­мен­ник дол­жен был понять, что даже если Спин­тер был не согла­сен с Цеза­рем, он мог сохра­нить ней­тра­ли­тет⁵² и, пожа­луй, даже обя­зан был его сохра­нить, учи­ты­вая 1) явную цен­ность для него бла­го­де­я­ний (be­ne­fi­cia), полу­чен­ных от Цеза­ря; 2) тот факт, что Цезарь не пре­сле­до­вал рево­лю­ци­он­ных поли­ти­че­ских целей (как он далее объ­яс­ня­ет Спин­те­ру в BC. I. 22. 5; ввиду ста­рой друж­бы (ve­te­ra ami­ci­tia) с.296 Спин­тер не мог усо­мнить­ся в искрен­но­сти это­го заяв­ле­ния Цеза­ря, не поста­вив под сомне­ние соб­ст­вен­ную fi­dem). Ины­ми сло­ва­ми, Цезарь в сво­их рас­суж­де­ни­ях при­зна­ёт, что друж­ба (ami­ci­tia) не оправ­ды­ва­ет отказ от борь­бы с насту­паю­щим вра­гом государ­ства, но сам он — не враг государ­ства⁵³.

Цезарь опи­сы­ва­ет, как он пре­рвал Лен­ту­ла и начал ему отве­чать, и тем самым уси­ли­ва­ет рито­ри­че­ский эффект от после­дую­ще­го изло­же­ния сво­их целей и наме­ре­ний в BC. I. 22. 5: «Цезарь пере­бил его: не для зло­действ он высту­пил из Про­вин­ции, но с тем, чтобы защи­тить­ся от изде­ва­тельств вра­гов, чтобы вос­ста­но­вить народ­ных три­бу­нов, изгнан­ных из-за это­го дела (in ea re) из среды граж­дан­ства, в их сане, чтобы осво­бо­дить и себя, и народ рим­ский от гне­та шай­ки оли­гар­хов (ut se et po­pu­lum Ro­ma­num fac­tio­ne pau­co­rum oppres­sum in li­ber­ta­tem vin­di­ca­ret)».

Зна­че­ние это­го важ­но­го пред­ло­же­ния как свиде­тель­ства fi­dei Цеза­ря уже рас­смат­ри­ва­лось выше. Здесь я бы под­черк­нул толь­ко сле­дую­щее: в изо­бра­же­нии Цеза­ря Лен­тул, выслу­шав заяв­ле­ние сво­его собе­сед­ни­ка в BC. 22. 5, обод­рён и верит, что не станет жерт­вой его мести. Он так обна­дё­жен, что про­сит у Цеза­ря раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся в Кор­фи­ний, чтобы обра­до­вать осталь­ных с.297 оса­ждён­ных, мно­гие из кото­рых, по его сло­вам, уже обду­мы­ва­ют само­убий­ство (Cui­us ora­tio­ne con­fir­ma­tus Len­tu­lus, ut in op­pi­dum re­ver­ti li­ceat, pe­tit: quod de sua sa­lu­te im­pet­ra­ve­rit, fo­re etiam re­li­quis ad suam spem so­la­tio; adeo es­se per­ter­ri­tos non­nul­los, ut suae vi­tae du­rius con­su­le­re co­gan­tur). Это, несо­мнен­но, свиде­тель­ст­ву­ет о том, сколь важ­ное зна­че­ние Цезарь при­да­вал изло­жен­ной им в BC. I. 22. 5 идео­ло­ги­че­ской про­грам­ме; но, пожа­луй, при­чи­на здесь не толь­ко в том, что он убеди­тель­но декла­ри­ру­ет поли­ти­че­скую лояль­ность почтен­ным рес­пуб­ли­кан­ским инсти­ту­там, но и в том, что, как я пока­зал выше, Цезарь заяв­ля­ет о сво­ей чести и fi­de. На этой встре­че Цезарь обос­но­ван­но защи­ща­ет свою честь перед Лен­ту­лом, и имен­но это убеж­да­ет того, что он оста­нет­ся невредим и может дове­рять Цеза­рю. Имен­но по этой при­чине Лен­тул про­сит раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся в Кор­фи­ний: он хочет сооб­щить сол­да­там и коман­ди­рам не о том, что поли­ти­че­ские убеж­де­ния Цеза­ря без­упреч­ны, но о том, что fi­des Цеза­ря надёж­на.

Это важ­но, так как исто­ри­ки часто выво­ра­чи­ва­ют наизнан­ку при­чин­но-след­ст­вен­ную связь меж­ду сло­ва­ми Цеза­ря в BC. I. 22. 5 и его реше­ни­ем поща­дить пять­де­сят высо­ко­по­став­лен­ных рим­лян, опи­сан­ным в BC. I. 23. Невер­но счи­тать, что пять­де­сят плен­ных офи­це­ров полу­чи­ли осно­ва­ния дове­рять fi­dei Цеза­ря, толь­ко тогда, когда он их поща­дил. Напро­тив, на осно­ва­нии рас­ска­за Лен­ту­ла о Цеза­ре они вве­ри­ли себя fi­de послед­не­го ещё до того, как их к нему при­ве­ли. Тако­ва логи­ка собы­тий в рас­ска­зе Цеза­ря. Имен­но по этой при­чине Цезарь обра­ща­ет вни­ма­ние чита­те­лей на то, что мно­гие высо­ко­по­став­лен­ные пом­пе­ян­цы в Кор­фи­нии помыш­ля­ли о само­убий­стве. Что-то, види­мо, побуди­ло их пере­ду­мать. Чита­тель дол­жен сде­лать вывод, что они пред­по­чли дове­рить­ся fi­dei Цеза­ря — в надеж­де (spes), по выра­же­нию Лен­ту­ла, что он с.298 их поща­дит, хотя и не обя­зан щадить. Поэто­му, хотя офи­це­ров-пом­пе­ян­цев при­ве­ли к Цеза­рю как плен­ных, он пишет, что они при­шли доб­ро­воль­но и по соб­ст­вен­но­му жела­нию. Им был открыт чест­ный, с точ­ки зре­ния рим­лян, выход — само­убий­ство. Они при­ня­ли реше­ние сво­бод­но.

Лукан опи­сы­ва­ет в «Фар­са­лии», что когда вой­ска Доми­ция устро­и­ли мятеж в Кор­фи­нии и выда­ли коман­ди­ра Цеза­рю, он попро­сил Цеза­ря не щадить его и каз­нить ради спа­се­ния его (Доми­ция) чести. Одна­ко в рас­ска­зе Лука­на нет пред­ва­ри­тель­ной встре­чи Лен­ту­ла и Цеза­ря и ничто не пред­ве­ща­ет мило­сер­дия и вер­но­сти Цеза­ря в Кор­фи­нии. Поэто­му в опи­са­нии Лука­на Доми­ция при­во­дят к Цеза­рю его соб­ст­вен­ные сол­да­ты, про­тив его воли. Затем Цезарь у Лука­на заяв­ля­ет, что рас­смат­ри­ва­ет своё мило­сер­дие к Доми­цию как пер­вый при­мер, кото­рый дол­жен убедить его побеж­дён­ных про­тив­ни­ков поло­жить­ся на его твёр­до дока­зан­ную репу­та­цию (Vic­tis iam spes bo­na par­ti­bus es­to / Exemplum­que mei). В рас­ска­зе само­го Цеза­ря эту функ­цию выпол­ня­ет его раз­го­вор с Лен­ту­лом. Чита­тель «Граж­дан­ской вой­ны» Цеза­ря дол­жен понять, что вме­сто того, чтобы молить Цеза­ря о смер­ти, Доми­ций имел воз­мож­ность выне­сти себе при­го­вор само­сто­я­тель­но и при­ве­сти его в испол­не­ние, если дей­ст­ви­тель­но желал уме­реть. Далее Цезарь убеди­тель­но объ­яс­ня­ет, что Доми­ций и дру­гие плен­ни­ки были доста­точ­но обна­дё­же­ны рас­ска­зом Лен­ту­ла о его раз­го­во­ре с Цеза­рем, чтобы поло­жить­ся на fi­dem послед­не­го ещё преж­де, чем самим пред­стать перед ним⁵⁴. Одна­ко сто­ит ука­зать, что хотя Лукан ина­че изо­бра­жа­ет посту­пок Цеза­ря, он всё же при­зна­ёт, что всё вра­ща­ет­ся вокруг fi­dei Цеза­ря (т. е., Exemplum­que mei).

BC 1. 23: Fi­des Цеза­ря, le­ni­tas Цеза­ря

Гла­ва BC. I. 23, веро­ят­но, наи­бо­лее важ­на во всём сочи­не­нии для мораль­но­го обос­но­ва­ния дей­ст­вий Цеза­ря (точ­но так же, как гла­ва BC. I. 22. 5 наи­бо­лее зна­чи­ма для опре­де­ле­ния его поли­ти­че­ской пози­ции (cau­sa)). Преж­де чем ана­ли­зи­ро­вать утвер­жде­ния Цеза­ря в этой гла­ве, сле­ду­ет рас­смот­реть несколь­ко дру­гих свиде­тельств, име­ю­щих отно­ше­ние к делу. Во-пер­вых, это тес­ная связь меж­ду fi­de и dig­ni­ta­te в пись­ме Cic. Fam. XIII. 53. 1, кото­рое уже цити­ро­ва­лось в этой рабо­те (см. с.176—177). Цице­рон пишет про­пре­то­ру Квин­ту Мину­цию Тер­му, чтобы реко­мен­до­вать его вни­ма­нию и бла­го­склон­но­сти неко­е­го Луция Гену­ци­лия Кур­ва. Он про­сит о том, чтобы Терм ока­зы­вал услу­ги Гену­ци­лию, насколь­ко это поз­во­ля­ют его fi­des и dig­ni­tas, и при­бав­ля­ет, что Гену­ци­лий нико­гда не попро­сит у Тер­ма ниче­го недо­стой­но­го их обо­их (ni­hil enim abs te um­quam, quoad sit alie­num tuis aut etiam suis mo­ri­bus, pos­tu­la­bit).

Ещё инте­рес­нее в дан­ном кон­тек­сте при­ведён­ное выше заяв­ле­ние Баль­ба и Оппия, обра­щён­ное к Цице­ро­ну, в пись­ме Att. IX. 7a. 2 (см. 177—178). Они пишут, что Цице­ро­ну, при его dig­ni­ta­te и fi­de, не подо­ба­ет брать­ся за ору­жие ни про­тив Пом­пея, ни про­тив с.300 Цеза­ря, посколь­ку он состо­ит в друж­бе с обо­и­ми (non vi­de­ri eam tuam es­se dig­ni­ta­tem ne­que fi­dem om­ni­bus cog­ni­ta­tem). Они не сомне­ва­ют­ся, что Цезарь одоб­рит такой выбор, то есть что Цезарь, из ува­же­ния к dig­ni­ta­ti и fi­dei Цице­ро­на, не попро­сит и не потре­бу­ет от Цице­ро­на ниче­го бес­чест­но­го (et hoc non du­bi­ta­mus quin Cae­sar pro sua hu­ma­ni­ta­te ma­xi­me sit pro­ba­tu­rus). Пред­по­ла­га­ет­ся, что если Цезарь так посту­пит, то это поста­вит под сомне­ние его соб­ст­вен­ную dig­ni­ta­tem и fi­dem.

Рас­ска­зы­вая о Кор­фи­нии, Цезарь стре­мит­ся доне­сти до чита­те­ля ту же мысль: он не потре­бу­ет от плен­ных (и ни от кого дру­го­го) чего-либо несов­ме­сти­мо­го с их или его соб­ст­вен­ной честью. В пись­ме Att. IX. 7c Цезарь сооб­ща­ет Цице­ро­ну о сво­их надеж­дах, что его вели­ко­душ­ный посту­пок в Кор­фи­нии скло­нит мно­гих его про­тив­ни­ков доб­ро­воль­но перей­ти на его сто­ро­ну, хотя бы в бла­го­дар­ность за бла­го­де­я­ние (be­ne­fi­cium). Он ещё сохра­ня­ет надеж­ду, что его поли­ти­ка, воз­мож­но, побудит Пом­пея вос­ста­но­вить их друж­бу (ami­ci­tia).

Кро­ме того, сле­ду­ет крат­ко оста­но­вить­ся на сход­стве этих собы­тий с дра­мой, разыг­рав­шей­ся, соглас­но Ливию, при Фале­ри­ях меж­ду Камил­лом и фалис­ка­ми, кото­рую мы уже рас­смат­ри­ва­ли. Капи­ту­ля­ция Фале­рий под чест­ное сло­во (de­di­tio in fi­dem) опи­са­на у Ливия как след­ст­вие fi­dei Камил­ла. Вспом­ним, что когда разо­шлась мол­ва о fi­de Камил­ла, фалис­ки реши­ли, что могут без­ого­во­роч­но отдать­ся его вла­сти. Цезарь ста­ра­ет­ся изо­бра­зить капи­ту­ля­цию Кор­фи­ния как нечто подоб­ное (хотя и не назы­ва­ет её de­di­tio in fi­dem, по той же самой при­чине, по какой избе­га­ет исполь­зо­вать в тек­сте сло­во cle­men­tia — это оскор­би­ло бы чув­ства рес­пуб­ли­кан­цев, ибо речь шла о граж­да­нах, не об ино­зем­ном про­тив­ни­ке). Поэто­му его раз­го­вор с Лен­ту­лом по послед­ст­ви­ям мож­но сопо­ста­вить с отка­зом Камил­ла вос­поль­зо­вать­ся пре­иму­ще­ст­вом, когда в его вла­сти ока­за­лись дети с.301 знат­ных фалис­ков. Когда Лен­тул невреди­мым воз­вра­ща­ет­ся в Кор­фи­ний и сооб­ща­ет сво­им сорат­ни­кам, как хоро­шо обо­шёл­ся с ним Цезарь, это под­во­дит чита­те­ля к выво­ду, что рас­ска­за Лен­ту­ла о Цеза­ре доста­точ­но, чтобы рез­ко изме­нить настро­е­ния в выс­ших кру­гах пом­пе­ян­цев, кото­рые уже гото­вят­ся к само­убий­ству и счи­та­ют его един­ст­вен­ным достой­ным выхо­дом. Одна­ко у них есть и дру­гой достой­ный выход — достой­ный, ибо они могут наде­ять­ся, что Цезарь поща­дит их, и не боять­ся, что в упла­ту за сохра­не­ние жиз­ни он потре­бу­ет от них отре­че­ния от преж­ней поли­ти­че­ской пози­ции. Парал­лель с рас­ска­зом Ливия о фалис­ках состо­ит в том, что Цезарь изо­бра­жа­ет капи­ту­ля­цию пом­пе­ян­цев как след­ст­вие сво­его порядоч­но­го поведе­ния, а не сво­его могу­ще­ства.

Итак, Цезарь явно счи­та­ет, что рито­ри­че­ское обос­но­ва­ние, пред­став­лен­ное им в BC. I. 22. 5, во-пер­вых, соот­вет­ст­ву­ет тра­ди­ци­он­но­му пред­став­ле­нию о роли fi­dei в рим­ском обще­стве и, во-вто­рых, не менее важ­но для победы в бит­ве за обще­ст­вен­ное мне­ние, чем реаль­ная поли­ти­ка сохра­не­ния жиз­ни побеж­дён­ных, кото­рую ему уже ско­ро пред­сто­я­ло реа­ли­зо­вать в пол­ной мере.

Мож­но отме­тить ещё один момент, свя­зан­ный со встре­чей Цеза­ря и Лен­ту­ла. Как мы недав­но виде­ли, послед­ний сооб­щил Цеза­рю, что неко­то­рые пом­пе­ян­цы в Кор­фи­нии очень напу­га­ны (per­ter­ri­tos) и помыш­ля­ют о само­убий­стве. Вспом­ним, что в преды­ду­щий раз Цезарь употре­бил в рас­ска­зе опре­де­ле­ние per­ter­ri­tus, опи­сы­вая, как 1 янва­ря отча­ян­ный страх побудил кон­су­ля­ра Мар­ка Мар­цел­ла ото­звать соб­ст­вен­ное неза­ви­си­мое суж­де­ние (sen­ten­tia; BC. I. 2). Повто­ряя это опре­де­ле­ние в рас­смат­ри­вае­мом пас­са­же, Цезарь напо­ми­на­ет чита­те­лям об огром­ном раз­ли­чии меж­ду собой и пом­пе­ян­ца­ми. Его вра­ги не стес­ня­ют­ся исполь­зо­вать страх как ору­жие, даже в сена­те. Но когда Цезарь зани­ма­ет на войне столь же выиг­рыш­ную пози­цию и спо­со­бен без труда запу­гать или уни­что­жить всех в пре­де­лах сво­ей с.302 дося­гае­мо­сти, он отка­зы­ва­ет­ся вос­поль­зо­вать­ся сво­им пре­иму­ще­ст­вом, ибо пре­зи­ра­ет так­ти­ку устра­ше­ния и запу­ги­ва­ния⁵⁵.

Это свиде­тель­ст­ву­ет о его fi­de и посто­ян­стве (con­stan­tia); чуть ниже он убеди­тель­но под­креп­ля­ет эту идею, опи­сы­вая свою испан­скую кам­па­нию. Более того, это свиде­тель­ст­ву­ет, что его fi­des может создать осно­ву для вос­ста­нов­ле­ния дове­рия.

Опи­сы­вая эти собы­тия в BC. I. 23, Цезарь сооб­ща­ет, что на рас­све­те при­ка­зал при­ве­сти к себе всех пред­ста­ви­те­лей рим­ской эли­ты, нахо­див­ших­ся в Кор­фи­нии, — всех сена­то­ров, сыно­вей сена­то­ров, воен­ных три­бу­нов и всад­ни­ков, все­го пять­де­сят чело­век. Он весь­ма тща­тель­но пере­чис­ля­ет эти зва­ния, и его точ­ность может объ­яс­нять­ся при­ведён­ной выше цита­той из Оро­зия, где автор сооб­ща­ет, офи­це­ров каких ран­гов Сул­ла при­ка­зал убить в Пре­не­сте. Имен­но тако­го обра­ще­ния с высо­ко­по­став­лен­ны­ми плен­ны­ми чита­те­ли и ожи­да­ли до Кор­фи­ния. Почти без вся­ких про­во­ло­чек Цезарь отпу­стил всех плен­ных невреди­мы­ми и лишь упрек­нул кое-кого из них (в «Запис­ках» эти люди не назва­ны) в небла­го­дар­но­сти, про­яв­лен­ной в ответ на бла­го­де­я­ния (be­ne­fi­cia), полу­чен­ные от него; те же пре­тен­зии он ранее выска­зал Лен­ту­лу⁵⁶. Он не потре­бо­вал ника­ко­го воз­ме­ще­ния, нико­го не вынудил молить о поща­де и не попы­тал­ся уни­зить. Он даже огра­дил их от оскорб­ле­ний со сто­ро­ны сво­их сол­дат (Hos om­nes pro­duc­tos a con­tu­me­liis mi­li­tum con­vi­ciis­que pro­hi­bet). Это был знак вни­ма­ния и ува­же­ния, кото­рый чита­тель дол­жен был при­пи­сать fi­dei Цеза­ря.

Сле­дую­щее утвер­жде­ние Цеза­ря в BC. I. 23 долж­но ещё тес­нее свя­зать его рас­сказ об этих собы­ти­ях с тра­ди­ци­он­ной fi­de Ro­ma­na. Цезарь вер­нул Доми­цию очень круп­ную сум­му денег (6 млн с.303 сестер­ци­ев), хотя, по его сло­вам, хоро­шо знал, что эта каз­на вооб­ще не при­над­ле­жит Доми­цию. Это были государ­ст­вен­ные день­ги (pub­li­ca pe­cu­nia), кото­рые Доми­цию отпра­вил Пом­пей для упла­ты жало­ва­нья сол­да­там. Цезарь утвер­жда­ет, что посту­пил так, ибо не хотел, чтобы пока­за­лось, что он более сдер­жан­но обра­ща­ет­ся с чело­ве­че­ски­ми жиз­ня­ми, чем с день­га­ми (ne con­ti­nen­tior in vi­ta ho­mi­num quam in pe­cu­nia fuis­se vi­dea­tur). Объ­яс­не­ние Цеза­ря и его кон­текст весь­ма сход­ны с иде­ей, выра­жен­ной в рас­смот­рен­ном выше пас­са­же Val. Max. VI. 6. 4 под руб­ри­кой Pub­li­ca Fi­des.

В рас­ска­зе Вале­рия Мак­си­ма Сци­пи­он Афри­кан­ский отпу­стил кар­фа­ге­нян в каче­стве жеста доб­рой воли (fi­des), хотя знал, что и закон, и обы­ден­ная мораль оправ­да­ли бы в чужих гла­зах (если не в его соб­ст­вен­ных) реше­ние оста­вить их в пле­ну. Цезарь воз­вра­тил каз­ну, на кото­рую он, пожа­луй, имел юриди­че­ские и мораль­ные пра­ва, чело­ве­ку, не являв­ше­му­ся, по его сведе­ни­ям, закон­ным вла­дель­цем денег. Я пола­гаю, что вели­ко­душ­ное поведе­ние обо­их пол­ко­вод­цев по отно­ше­нию к вра­гам, опи­сан­ное в текстах, про­дик­то­ва­но одним и тем же моти­вом, кото­рый назы­ва­ет Вале­рий Мак­сим: это забота о репу­та­ции, и преж­де все­го, — в слу­чае Цеза­ря тоже, — стрем­ле­ние дока­зать свою fi­dem. Отча­сти, воз­мож­но, моти­вом слу­жи­ло опа­се­ние, что если в ситу­а­ции выбо­ра не посту­пить вели­ко­душ­но, хотя обсто­я­тель­ства мораль­но оправ­ды­ва­ют более суро­вое реше­ние или даже край­ние сило­вые меры в защи­ту тво­их закон­ных инте­ре­сов, то в буду­щем люди могут не пове­рить, что ты руко­вод­ст­ву­ешь­ся fi­de.

Если Цезарь гово­рит искренне, то здесь игра­ет роль и само­оцен­ка: счи­та­лось, что истин­ный рим­ский ари­сто­крат дол­жен быть вели­ко­ду­шен (и счи­тать­ся тако­вым; как мы отме­ча­ли в гла­ве 1, в этом и состо­ит под­лин­ный смысл пись­ма Цеза­ря к Баль­бу и Оппию, напи­сан­но­го в нача­ле мар­та 49 г. и сохра­нён­но­го в пись­ме Att. IX. 7c). Люди, под­ни­мав­ши­е­ся по карьер­ной лест­ни­це (cur­sus ho­no­rum) до высо­ких государ­ст­вен­ных долж­но­стей, с.304 пред­у­смот­ри­тель­но избе­га­ли дур­ной сла­вы в наро­де.

Пись­мо Att. IX. 11a дока­зы­ва­ет, что fi­des, про­яв­лен­ная Цеза­рем при Кор­фи­нии, укре­пи­ла его поли­ти­че­ские пози­ции. В пись­ме к само­му Цеза­рю Цице­рон, по край­ней мере, отча­сти одоб­ря­ет дело Цеза­ря (он согла­ша­ет­ся, что завист­ни­ки и вра­ги (ini­mi­ci) Цеза­ря дей­ст­ви­тель­но винов­ны в том, что пыта­лись лишить Цеза­ря мило­сти (be­ne­fi­cium), ока­зан­ной рим­ским наро­дом), и в этом же пись­ме бла­го­да­рит Цеза­ря за то, что он поща­дил Лен­ту­ла Спин­те­ра. Далее Цице­рон утвер­жда­ет, что и для fi­dei Цеза­ря, и для инте­ре­сов рес­пуб­ли­ки важ­но, чтобы Цезарь под­дер­жал его (Цице­ро­на) попыт­ки достичь при­ми­ре­ния с Пом­пе­ем. Едва ли Цице­рон мог бы под­дер­жать столь важ­ный пункт обос­но­ва­ния, пред­став­лен­но­го Цеза­рем, и поло­жить­ся на его fi­dem, если бы Цезарь не воз­дер­жал­ся от наси­лия при Кор­фи­нии. Ины­ми сло­ва­ми, если Цезарь боль­ше не под­чёр­ки­ва­ет оскорб­ле­ние, нане­сён­ное три­бу­нам и тому подоб­ные вещи, это не озна­ча­ет, что они боль­ше не име­ют зна­че­ния для его оправ­да­ния. Поэто­му незна­чи­тель­ное вни­ма­ние к этим вопро­сам в осталь­ном повест­во­ва­нии не сле­ду­ет рас­це­ни­вать как ука­за­ние, что сам Цезарь счи­тал свою пози­цию сла­бой или необос­но­ван­ной. Оно лишь свиде­тель­ст­ву­ет, что Цезарь стре­мил­ся, демон­стри­руя свою fi­dem на войне, «дока­зать», что его непо­ви­но­ве­ние сена­ту дей­ст­ви­тель­но было леги­тим­ной само­за­щи­той.

В 23 гла­ве «Граж­дан­ская вой­на» в неко­то­ром смыс­ле дости­га­ет куль­ми­на­ции, кото­рой слу­жит опи­са­ние вели­ко­ду­шия Цеза­ря при Кор­фи­нии. Сле­ду­ет пом­нить, что в Позд­ней рес­пуб­ли­ке рим­ская поли­ти­ка пред­став­ля­ла собой преж­де все­го борь­бу за дове­рие. Таким обра­зом, ауди­то­рия Цеза­ря теперь долж­на была ясно увидеть, что его при­тя­за­ния на fi­dem и dig­ni­ta­tem осно­ва­ны на его лич­ных каче­ствах: на само­об­ла­да­нии, тер­пи­мо­сти и мило­сер­дии. с.305 Если Цезарь сосре­дота­чи­ва­ет­ся на подоб­ных вопро­сах, это не зна­чит, что он цинич­но отно­сит­ся к той пра­во­вой и кон­сти­ту­ци­он­ной пози­ции, кото­рую поста­рал­ся очер­тить в BC. I. 1—9. Те аргу­мен­ты вовсе не исче­за­ют из повест­во­ва­ния. В осталь­ной части сочи­не­ния Цезарь вре­мя от вре­ме­ни упо­ми­на­ет о сво­ей кон­сти­ту­ци­он­ной пози­ции и под­чёр­ки­ва­ет темы и обсто­я­тель­ства, име­ю­щие отно­ше­ние к народ­ной сво­бо­де (li­ber­tas). Но с это­го вре­ме­ни боль­шее зна­че­ние при­об­ре­та­ют кон­крет­ные лич­ност­ные раз­ли­чия меж­ду ним и его вра­га­ми. В част­но­сти, это пред­по­ла­га­ет сопо­став­ле­ние fi­dei Цеза­ря с fi­de его про­тив­ни­ков.

Цезарь сно­ва обсуж­да­ет мир

В гла­вах BC. I. 24—33 Цезарь опи­сы­ва­ет собы­тия в Ита­лии после капи­ту­ля­ции Кор­фи­ния. Одной из задач это­го рас­ска­за явля­ет­ся обос­но­ва­ние реше­ния Цеза­ря поки­нуть этот театр воен­ных дей­ст­вий и начать гло­баль­ное про­ти­во­сто­я­ние.

Цезарь утвер­жда­ет, что когда Пом­пей «узнал» о собы­ти­ях под Кор­фи­ни­ем (his re­bus cog­ni­tis, quae erant ad Cor­fi­nium ges­tae), то быст­ро отпра­вил­ся в Брун­ди­зий. Одна­ко Пом­пей, види­мо, при­нял к сведе­нию толь­ко воен­ное пора­же­ние при Кор­фи­нии и ниче­го более. В Брун­ди­зии он собрал вой­ска, име­ю­щи­е­ся в его рас­по­ря­же­нии (BC. I. 24. 1). В его армию зачис­ля­лись и рабы, кото­рым было пре­до­став­ле­но ору­жие и лоша­ди, как под­чёр­ки­ва­ет Цезарь в сво­ём изло­же­нии (BC. I. 24. 2: ser­vos, pas­to­res ar­mat at­que eis equos attri­buit). Как мы уже виде­ли на при­ме­ре рас­ска­за о Лен­ту­ле, Цеза­рю не тре­бо­ва­лось про­стран­но ком­мен­ти­ро­вать этот факт. Ауди­то­рия зна­ла, что тот, кто в подоб­ных обсто­я­тель­ствах пола­га­ет­ся на рабов, либо отча­ял­ся, либо — что столь же веро­ят­но — вына­ши­ва­ет мятеж­ные замыс­лы⁵⁷.

с.306 Вой­ско Цеза­ря пре­сле­до­ва­ло бегу­щих пом­пе­ян­цев до Брун­ди­зия. По доро­ге несколь­ко пом­пе­ян­ских когорт, неза­ви­си­мо друг от дру­га, поки­ну­ло сво­их коман­ди­ров и доб­ро­воль­но при­мкну­ло к кон­тин­ген­там Цеза­ря (BC. I. 24. 3—4). Ауди­то­рия долж­на понять, что при­ня­тые эти­ми частя­ми само­сто­я­тель­ные и еди­но­душ­ные реше­ния в конеч­ном счё­те обу­слов­ле­ны fi­de, кото­рую Цезарь про­явил при Кор­фи­нии, окон­ча­тель­но дока­зав, что ранее такие горо­да, как Аук­сим и Цин­гул, не напрас­но ока­за­ли ему дове­рие. Это сле­ду­ет из про­ци­ти­ро­ван­ных выше выра­же­ний Цеза­ря (his re­bus cog­ni­tis, etc.). То есть пред­по­ла­га­ет­ся, что эти пом­пе­ян­ские когор­ты тоже узна­ли, что слу­чи­лось при Кор­фи­нии и, в отли­чие от Пом­пея, сде­ла­ли пра­виль­ные выво­ды — о том, что Цезарь жела­ет мира и более при­вер­жен рес­пуб­ли­кан­ским взглядам, чем его про­тив­ни­ки. Это оче­вид­но и из того фак­та, что «Кор­фи­ний» теперь — не про­сто место собы­тий, а поня­тие. Пред­став­ля­ет­ся, что с это­го момен­та имен­но поня­тие «fi­des Цеза­ря», сфор­ми­ро­вав­ше­е­ся при Кор­фи­нии, ока­зы­ва­ло наи­боль­шее вли­я­ние на ауди­то­рию в спо­ре за леги­тим­ность.

Имен­но здесь Цезарь рас­ска­зы­ва­ет о том, как воз­об­но­вил свои попыт­ки начать мир­ные пере­го­во­ры. В плен к нему попал Нуме­рий Магий, глав­ный инже­нер Пом­пея. Цезарь ото­слал Магия назад с пред­ло­же­ни­я­ми о мире (BC. I. 24. 5). Через посред­ство Магия Цезарь преж­де все­го желал сооб­щить, что до сих пор так и не состо­я­лась лич­ная встре­ча меж­ду ним и Пом­пе­ем, что про­веде­ние такой встре­чи важ­но для инте­ре­сов рес­пуб­ли­ки и обще­го бла­га (in­te­res­se rei pub­li­cae et com­mu­nis sa­lu­tis se cum с.307 Pom­peio col­lo­qui) и что встре­ча лицом к лицу — гораздо более надёж­ный спо­соб прий­ти к согла­ше­нию об усло­ви­ях мира, чем пись­ма, пере­да­вае­мые туда и обрат­но через послан­цев, как это дела­лось до сих пор (si co­ram de om­ni­bus con­di­cio­ni­bus dis­cep­te­tur). Утвер­ждая, что лич­ная встре­ча меж­ду ним и Пом­пе­ем отве­ча­ет инте­ре­сам государ­ства и обще­ства (а не его инте­ре­сам и не инте­ре­сам Пом­пея), Цезарь обос­но­вы­ва­ет своё пред­ло­же­ние о пере­го­во­рах лицом к лицу сооб­ра­же­ни­я­ми pub­li­cae fi­dei. Тем самым он пред­став­ля­ет пред­ла­гае­мую встре­чу как испы­та­ние fi­dei Пом­пея. Ауди­то­рия зна­ет, что руко­по­жа­тие про­тив­ни­ков, скреп­ля­ю­щее их согла­ше­ние, послу­жи­ло бы надёж­ной и пуб­лич­ной гаран­ти­ей искрен­но­сти их при­ми­ре­ния. Она зна­ет, что и Пом­пей тоже это пони­ма­ет. Утвер­ждая вна­ча­ле, что до сих пор не уда­лось про­ве­сти ни одной встре­чи (quo­niam ad id tem­pus fa­cul­tas col­lo­quen­di non fue­rit), Цезарь под­ра­зу­ме­ва­ет так­же, что до сих пор ни одно из мир­ных пред­ло­же­ний Пом­пея не было искрен­ним, ибо Пом­пей не поже­лал гаран­ти­ро­вать их при лич­ной встре­че⁵⁸.

Цезарь при­был в Брун­ди­зий с шестью леги­о­на­ми и узнал, что оба кон­су­ла пере­пра­ви­лись в Дирра­хий с основ­ны­ми воен­ны­ми сила­ми, а Пом­пей защи­ща­ет город с два­дца­тью когор­та­ми (BC. I. 25. 1—2). Было неяс­но, наме­рен ли Пом­пей удер­жи­вать Брун­ди­зий как воен­ную базу или тоже пере­сечь Адри­а­ти­ку с эти­ми вой­ска­ми (BC. I. 25. 3). Тогда Цезарь оса­дил город и пред­при­нял про­ду­ман­ные меры, чтобы по воз­мож­но­сти забло­ки­ро­вать все выхо­ды из гава­ни. Рас­ска­зы­вая об этом, он сно­ва выра­жа­ет свою заин­те­ре­со­ван­ность в мире и недо­уме­ние в свя­зи с тем, что Магий не вер­нул­ся (BC. I. 26. 2: ut con­di­cio­nes pa­cis di­mit­ten­das non с.308 exis­ti­ma­ret; ac ta­met­si mag­no­pe­re ad­mi­ra­ba­tur Ma­gium… ad se non re­mit­ti^[8])⁵⁹. Затем Цезарь осо­бо под­чёр­ки­ва­ет, что хотя его раз­но­об­раз­ные попыт­ки пре­кра­тить наси­лие с помо­щью пере­го­во­ров на самом деле замед­ля­ют его наступ­ле­ние, он всё же по-преж­не­му счи­та­ет необ­хо­ди­мым доби­вать­ся пере­го­во­ров и согла­ше­ния (at­que ea re sae­pe tempta­ta et­si im­pe­tus eius con­si­lia­que tar­da­bat, ta­men om­ni­bus re­bus in eo per­se­ve­ran­dum pu­ta­bat^[9]). Поэто­му он направ­ля­ет вто­ро­го посла, сво­его лега­та Кани­ния Реби­ла, в лагерь Пом­пея. Ребил был дру­гом (ami­cus) Скри­бо­ния Либо­на, близ­ко­го к Пом­пею (BC. I. 26. 3). Цезарь наде­ет­ся, что про­шлые заслу­ги помо­гут Либо­ну устро­ить встре­чу меж­ду ним и Пом­пе­ем. Цезарь уве­рен, что если она состо­ит­ся, то мож­но будет сло­жить ору­жие на спра­вед­ли­вых усло­ви­ях (BC. I. 26. 4: aequis con­di­cio­ni­bus). Если мир будет достиг­нут таким обра­зом, то нема­лая сла­ва и честь за это дости­же­ние доста­нут­ся Либо­ну (lau­dis at­que exis­ti­ma­tio­nis). Одна­ко Либон, повидав­шись с Пом­пе­ем, все­го лишь сооб­щил, что кон­су­лов нет нали­цо, а в отсут­ст­вие их обо­их невоз­мож­но раз­ре­шить раз­но­гла­сие. После это­го отка­за Цезарь про­сто гово­рит, что мно­го раз тщет­но доби­вал­ся с.309 пере­го­во­ров (BC. I. 26. 5: sae­pius rem frustra tempta­tam), но теперь отка­жет­ся от дипло­ма­тии и будет решать кон­фликт воен­ным путём.

Цезарь соста­вил выше­при­ведён­ный рас­сказ так, чтобы сосре­дото­чить основ­ное вни­ма­ние на сво­ей fi­de. Он ясно даёт это понять, когда кля­нёт­ся упор­но доби­вать­ся мира, даже если ему потре­бу­ет­ся для это­го пожерт­во­вать воен­ны­ми пре­иму­ще­ства­ми. Fi­des про­яв­ля­ет­ся так­же в том, как Цезарь выби­ра­ет сво­его посла. Реби­ла и Либо­на уже свя­зы­ва­ют узы друж­бы (ami­ci­tia). Ауди­то­рия долж­на увидеть, что Цезарь всерь­ёз и доб­ро­со­вест­но пыта­ет­ся повли­ять на Пом­пея через его близ­ких (ne­ces­sa­rii), вели­ко­душ­но рас­смат­ри­вая его не столь­ко как вра­га (ini­mi­cus), сколь­ко как отда­лив­ше­го­ся дру­га. На пред­ло­жен­ной встре­че явно долж­но состо­ять­ся не толь­ко дости­же­ние поли­ти­че­ско­го вза­и­мо­по­ни­ма­ния, но и при­ми­ре­ние. Напри­мер, в фев­ра­ле Бальб убеж­дал Цице­ро­на высту­пить посред­ни­ком, чтобы вос­ста­но­вить преж­нее согла­сие (pris­ti­na con­cor­dia), суще­ст­во­вав­шее неко­гда меж­ду Пом­пе­ем и Цеза­рем. См. Att. VIII. 15a. 1⁶⁰.

Утвер­ждая, что нема­лая сла­ва (laus) и честь (exis­ti­ma­tio) за окон­ча­ние вой­ны таким путём доста­нут­ся Либо­ну, Цезарь тоже неяв­но демон­стри­ру­ет свою fi­dem. Его декла­ра­ция свиде­тель­ст­ву­ет, что он не пыта­ет­ся моно­по­ли­зи­ро­вать сла­ву (и тем самым дей­ст­ву­ет в рам­ках рес­пуб­ли­кан­ской тра­ди­ции) и даже готов отка­зать­ся от той сла­вы, кото­рая в нор­маль­ных обсто­я­тель­ствах, ско­рее все­го, укре­пи­лаа бы его dig­ni­ta­tem. Ранее мы виде­ли, что с.310 поня­тие exis­ti­ma­tio отно­сит­ся к сло­ва­рю как dig­ni­ta­tis, так и fi­dei⁶¹. Ауди­то­рия долж­на понять, что dig­ni­tas Либо­на, несо­мнен­но, воз­рос­ла бы, если бы он добил­ся успе­ха и его роль была бы при­зна­на. Ожи­да­ния чита­те­лей подо­гре­ва­ют­ся и тем, что они полу­ча­ют воз­мож­ность бро­сить крат­кий взгляд на воз­мож­ное при­ми­ре­ние сквозь две­ри, кото­рые до сих пор оста­ют­ся приот­кры­ты­ми толь­ко бла­го­да­ря fi­dei Цеза­ря. Ответ Пом­пея, что пере­го­во­ры не могут состо­ять­ся из-за отсут­ст­вия кон­су­лов, захло­пы­ва­ет эти две­ри. Фор­маль­но это заяв­ле­ние коррект­но, но с точ­ки зре­ния fi­dei оно фаль­ши­во. Имен­но в этом состо­ит мысль Цеза­ря (и идея о том, что fi­des не фор­маль­на — одна из глав­ных в насто­я­щей дис­сер­та­ции)⁶². Цезарь выстав­ля­ет утвер­жде­ние Пом­пея о кон­су­лах в таком све­те, что оно выглядит как неук­лю­жее оправ­да­ние для без­дей­ст­вия⁶³. Учи­ты­вая чрез­вы­чай­ный харак­тер поли­ти­че­ско­го (а теперь и воен­но­го) кри­зи­са и стра­да­ния, кото­рым каж­дый день под­вер­га­ют­ся рим­ляне, Пом­пей в этом деле дол­жен был руко­вод­ст­во­вать­ся fi­de. Тем более, что он соби­ра­ет­ся пред­при­нять реши­тель­ный шаг и поки­нуть Ита­лию. Ауди­то­рия зна­ет, что после это­го добить­ся мира будет гораздо с.311 труд­нее (как и вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку, кото­рую они зна­ли всю жизнь).

Род­жер Мак­фар­лейн отме­ча­ет, что после гла­вы BC. I. 33 Цезарь начи­на­ет исполь­зо­вать новый тер­мин для обо­зна­че­ния враж­деб­но­сти⁶⁴. Логич­но сде­лать вывод, что имен­но опи­са­ние мир­ных пред­ло­же­ний Цеза­ря и отве­та на них Пом­пея в BC. I. 26 (как и речь Цеза­ря в сена­те в BC. I. 32) долж­но послу­жить мораль­ным обос­но­ва­ни­ем для новой, более агрес­сив­ной пози­ции авто­ра «Запи­сок». Отсут­ст­вие fi­dei у про­тив­ни­ков Цеза­ря обна­ру­жи­ва­ет­ся в упрям­стве, с кото­рым они про­ти­вят­ся пред­ло­же­ни­ям Цеза­ря — уме­рен­ным, рацио­наль­ным и соот­вет­ст­ву­ю­щим тра­ди­ци­ям. Fi­des Цеза­ря про­яв­ля­ет­ся в его тер­пе­нии и неже­ла­нии вести бес­по­щад­ную вой­ну, пока не будут испро­бо­ва­ны все иные пути.

В кон­це кон­цов Пом­пею уда­лось поки­нуть порт вме­сте с боль­шей частью войск, несмот­ря на мно­же­ство при­ня­тых Цеза­рем мер пре­до­сто­рож­но­сти. О его отплы­тии Цеза­рю сооб­щи­ли жите­ли горо­да, кото­рых, по его сло­вам, при­тес­ня­ли сол­да­ты Пом­пея и оскорб­лял сам Пом­пей (BC. I. 28. 1: Brun­di­si­ni Pom­peia­no­rum mi­li­tum iniu­riis at­que ip­sius Pom­pei con­tu­me­liis per­mo­ti). Доб­ро­воль­ная под­держ­ка, ока­зан­ная ими Цеза­рю, впи­сы­ва­ет­ся в уже зна­ко­мую схе­му повест­во­ва­ния.

В гла­вах BC. I. 29—31 Цезарь рас­смат­ри­ва­ет поло­же­ние, в кото­ром он ока­зал­ся, когда в Ита­лии у него не оста­лось про­тив­ни­ков. Он объ­яс­ня­ет чита­те­лю раз­лич­ные обсто­я­тель­ства (напри­мер, нехват­ку судов), пре­пят­ст­во­вав­шие ему немед­лен­но пере­пра­вить­ся через Адри­а­ти­ку и не поз­во­ляв­шие «завер­шить дело», как ему бы хоте­лось (BC. I. 29. 1: Cae­sar, et­si ad spem con­fi­cien­di ne­go­tii ma­xi­me pro­ba­bat). Веро­ят­но, его объ­яс­не­ние соот­вет­ст­ву­ет дей­ст­ви­тель­но­сти, но оно необ­хо­ди­мо и для того, чтобы вновь уве­рить ауди­то­рию, что он не наме­рен­но упу­стил воз­мож­ность для ско­ро­го пре­кра­ще­ния вой­ны. с.312 Цезарь сооб­ща­ет чита­те­лям, что вме­сто того, чтобы пре­сле­до­вать Пом­пея, он вынуж­ден отпра­вить­ся в Испа­нию. По его сло­вам, это реше­ние в основ­ном опре­де­ля­ет­ся тем, что в Испа­нии нахо­дят­ся враж­деб­ные ему армии вете­ра­нов, при­чём одна из испан­ских про­вин­ций (Ближ­няя Испа­ния) обя­за­на Пом­пею за вели­чай­шие бла­го­де­я­ния (be­ne­fi­cia, и это озна­ча­ет, что мно­гие её жите­ли склон­ны счи­тать себя кли­ен­та­ми Пом­пея, и fi­des обя­зы­ва­ет их защи­щать его инте­ре­сы⁶⁵), и дело нель­зя оста­вить в таком поло­же­нии, не под­вер­гая угро­зе Гал­лию и Ита­лию (BC. I. 29. 3). В гла­ве BC. I. 6 Цезарь упо­мя­нул о пред­ло­же­нии даро­вать поче­сти Юбе и тем самым намек­нул, что его вра­ги боль­ше пола­га­ют­ся на ино­зем­ных кли­ен­тов, чем на рим­лян. Теперь он начи­на­ет в пол­ной мере экс­плу­а­ти­ро­вать тему ино­зем­ной кли­ен­те­лы как опо­ры пом­пе­ян­цев.

При­няв реше­ние отпра­вить­ся в Испа­нию, Цезарь пред­при­ни­ма­ет шаги для обес­пе­че­ния себе кон­тро­ля над Сар­ди­ни­ей, Сици­ли­ей и Афри­кой. Но я не рас­смат­ри­ваю эти эпи­зо­ды. В самом важ­ном из них Цезарь отправ­ля­ет Гая Кури­о­на на Сици­лию (с при­ка­за­ни­ем отпра­вить­ся оттуда в Афри­ку⁶⁶), кото­рую удер­жи­ва­ет Катон, ста­рый про­тив­ник Цеза­ря. Весь­ма неожи­дан­но Катон с.313 фак­ти­че­ски при­зы­ва­ет­ся как свиде­тель про­тив Пом­пея в вопро­се, затра­ги­ваю­щем fi­dem послед­не­го (BC. I. 30. 5):

Этот рас­сказ о речи Като­на на сход­ке (in con­tio­ne) — подроб­ное раз­об­ла­че­ние нечест­но­сти и неком­пе­тент­но­сти Пом­пея, исхо­дя­щее из уст одно­го из его новых дру­зей. Фра­за «бро­шен и пре­дан» (proiec­tum ac pro­di­tum) пред­по­ла­га­ет, что, по мне­нию Като­на, Пом­пей дей­ст­во­вал недоб­ро­со­вест­но, а не про­сто в силу необ­хо­ди­мо­сти. То есть, как я пола­гаю, Катон, подоб­но Цице­ро­ну (см. ниже), счи­та­ет, что Пом­пей в пря­мом смыс­ле пре­дал его. Он, Катон полу­чил пору­че­ние защи­щать Сици­лию, но теперь, когда ему гро­зит столк­но­ве­ние с Кури­о­ном, остав­лен в под­ве­шен­ном состо­я­нии. Где под­креп­ле­ния? Где Пом­пей? В Ита­лии? Нет, в Гре­ции, откуда он не спо­со­бен помочь ни одно­му из пре­дан­ных ему дру­зей, нахо­дя­щих­ся в дру­гих местах. Пред­по­ла­га­ет­ся, что недо­ста­ток fi­dei у Пом­пея про­яв­ля­ет­ся не толь­ко в том, что он гово­рил само­му Като­ну, но и в его заяв­ле­ни­ях в адрес сена­та (где арбит­ром долж­на слу­жить pub­li­ca fi­des). В BC. I. 6. 1—2 Цезарь неяв­но утвер­жда­ет, что Пом­пей обма­нул сенат отно­си­тель­но чис­лен­но­сти и каче­ства войск, нахо­дя­щих­ся в их рас­по­ря­же­нии⁶⁷. Здесь пря­мо предъ­яв­ле­но это обви­не­ние. с.314 Одна­ко в рам­ках дан­но­го повест­во­ва­ния весь­ма неожи­дан­но для лоя­ли­ста зву­чит пора­зи­тель­ное заяв­ле­ние Като­на о том, что сама вой­на была ненуж­ной. Его не сто­ит отвер­гать как несо­мнен­ный вымы­сел Цеза­ря. Из пись­ма Att. VII. 15 (26 янва­ря 49 г.) мы зна­ем, что Катон отка­зал­ся от сво­его мне­ния о том, что воору­жён­ный кон­фликт может стать муд­рым реше­ни­ем поли­ти­че­ской про­бле­мы⁶⁸. Дей­ст­ви­тель­но, сло­ва о войне и о Пом­пее, кото­рые Цезарь при­пи­сы­ва­ет Като­ну, не слиш­ком отли­ча­ют­ся от того, что гово­ри­ли тогда неко­то­рые дру­гие пом­пе­ян­цы-лоя­ли­сты. Из писем Цице­ро­на, напи­сан­ных в то же вре­мя, мы зна­ем, что он был взбе­шён дей­ст­ви­я­ми Пом­пея⁶⁹. Поэто­му пред­став­ля­ет­ся веро­ят­ным, что Цезарь при­нял реше­ние исполь­зо­вать пуб­лич­ное выступ­ле­ние Като­на (о кото­ром ему мог­ли что-то сооб­щить) в рито­ри­че­ских целях, так как счи­тал, что обви­не­ния Като­на в адрес Пом­пея про­зву­чат прав­до­по­доб­но. Кро­ме того, он, веро­ят­но, увидел воз­мож­ность дора­ботать свою харак­те­ри­сти­ку Като­на, осо­бен­но в вопро­се о его fi­de⁷⁰.

Цель Цеза­ря не про­сто в том, чтобы сно­ва под­верг­нуть сомне­нию fi­dem Пом­пея и тем самым поста­вить под вопрос его лидер­ские каче­ства, но и в том, чтобы пока­зать, как отра­жа­ет­ся его дур­ная fi­des на его сто­рон­ни­ках и их деле (cau­sa). В опи­са­нии Цеза­ря сам Катон осу­ществля­ет воен­ное коман­до­ва­ние на Сици­лии весь­ма бес­по­рядоч­но. Хотя воен­ные при­готов­ле­ния для отра­же­ния Кури­о­на почти закон­че­ны (qui­bus re­bus pae­ne per­fec­tis), Катон покида­ет пору­чен­ную ему про­вин­цию, даже не попы­тав­шись её защи­тить (ex pro­vin­cia fu­git). Рим­ская ауди­то­рия с.315 долж­на была сде­лать вывод, что это пре­не­бре­же­ние дол­гом обу­слов­ле­но реше­ни­ем (и чув­ст­вом pub­li­cae fi­dei) не толь­ко само­го Като­на, но и в той же или даже боль­шей мере — Пом­пея. Обыч­но счи­та­лось, что пол­ко­во­дец несёт пол­ную ответ­ст­вен­ность за дей­ст­вия сво­их под­чи­нён­ных⁷¹. Если гово­рить о том, как воен­ная пози­ция Като­на вос­при­ни­ма­лись совре­мен­ни­ка­ми, то Цице­рон счи­тал, что Катон мог бы без вся­ко­го труда удер­жать Сици­лию⁷². Несо­мнен­но, это было одной из при­чин, поче­му Цезарь счёл нуж­ным так подроб­но оста­но­вить­ся на этих собы­ти­ях.

Катон как актив­ное дей­ст­ву­ю­щее лицо появ­ля­ет­ся в «Граж­дан­ской войне» очень нена­дол­го. Он послед­ний раз упо­ми­на­ет­ся в рас­ска­зе в BC. I. 32. 3 (важ­ный намёк на про­ти­во­дей­ст­вие, кото­рое в 52 г. Катон ока­зал зако­ну деся­ти три­бу­нов) и после это­го совер­шен­но исче­за­ет. Мак­фар­лейн пред­по­ла­га­ет, что Цезарь созна­тель­но смяг­чил свои напад­ки на Като­на в тек­сте, чтобы оста­вить откры­ты­ми две­ри для при­ми­ре­ния в буду­щем⁷³. Это воз­мож­но. Явная сдер­жан­ность Цеза­ря в таких обсто­я­тель­ствах, веро­ят­но, рас­смат­ри­ва­лась как ещё одно свиде­тель­ство его fi­dei.

с.316 Сле­ду­ет так­же отме­тить наблюде­ние Мак­фар­лей­на о том, что эта необыч­ная сдер­жан­ность, несо­мнен­но, слу­жит допол­ни­тель­ным свиде­тель­ст­вом в поль­зу ран­ней дати­ров­ки завер­ше­ния «Граж­дан­ской вой­ны» (а это озна­ча­ет, что рас­сказ Цеза­ря, веро­ят­но, был состав­лен очень близ­ко по вре­ме­ни к изла­гае­мым собы­ти­ям). Пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным, что если Катон опи­сан в «Граж­дан­ской войне» так осто­рож­но, зна­чит, финаль­ная схват­ка с ним ещё не состо­я­лась⁷⁴.

Цезарь в Риме

Перед отъ­ездом в Испа­нию Цезарь посе­тил Рим. В сле­дую­щих пяти гла­вах Цезарь опи­сы­ва­ет, как в горо­де ему не уда­лось при­влечь сенат к непо­сред­ст­вен­но­му уча­стию в мир­ных пере­го­во­рах, а затем на пути в Испа­нию ему не уда­лось дипло­ма­ти­че­ским путём пред­от­вра­тить воору­жён­ное столк­но­ве­ние с горо­дом-государ­ст­вом Мас­си­ли­ей, одним из ста­рей­ших союз­ни­ков Рима. В этих важ­ных пас­са­жах он вновь под­чёр­ки­ва­ет свою исклю­чи­тель­ную fi­des и одно­вре­мен­но изо­бра­жа­ет сво­их вра­гов (види­мо, за исклю­че­ни­ем Като­на) как людей, совер­шен­но лишён­ных вся­ких при­зна­ков fi­dei.

Преж­де все­го, рас­смот­рим подроб­нее рас­сказ Цеза­ря о его речи в сена­те и её резуль­та­тах (BC. I. 32—33)⁷⁵. Фак­ти­че­ски каж­дое пред­ло­же­ние, про­из­не­сён­ное Цеза­рем в сена­те для обос­но­ва­ния его дей­ст­вий, пред­став­ля­ет собой утвер­жде­ние, что он неиз­мен­но руко­вод­ст­во­вал­ся pub­li­ca fi­de, а его про­тив­ни­ки — исклю­чи­тель­но лич­ной враж­дой. Ино­гда Цезарь про­сто повто­ря­ет здесь неко­то­рые обви­не­ния, кото­рые и ранее с.317 слу­жи­ли важ­ной частью его аргу­мен­та­ции (в основ­ном в пас­са­жах BC. I. 1—9). Он осо­бен­но под­чёр­ки­ва­ет закон­ные и кон­сти­ту­ци­он­ные осно­ва­ния сво­их при­тя­за­ний, жесто­кость и над­мен­ность сво­их вра­гов, доб­ро­со­вест­ность, кото­рую он про­явил, пыта­ясь пред­от­вра­тить кон­фликт, и сомни­тель­ную fi­dem Пом­пея. Но в тек­сте есть и несколь­ко новых моти­вов.

Цезарь начи­на­ет свою речь с пере­чис­ле­ния всех тех зол, кото­рые он пре­тер­пел от сво­их вра­гов (ini­mi­ci, BC. I. 32. 2). Он начи­на­ет с пра­во­вых и кон­сти­ту­ци­он­ных вопро­сов. Чита­те­ли «Граж­дан­ской вой­ны» уже зна­ют суть дела. Цезарь гово­рит, что не доби­вал­ся экс­тра­ор­ди­нар­ных поче­стей; напро­тив, дожи­да­ясь закон­но­го сро­ка (то есть окон­ча­ния деся­ти­лет­не­го интер­ва­ла, пред­пи­сан­но­го зако­ном), чтобы при­сту­пить к соис­ка­нию кон­суль­ства, он доволь­ст­во­вал­ся тем, что было доступ­но для всех граж­дан⁷⁶. То есть тем, чего граж­да­нин мог добить­ся на доро­ге поче­стей⁷⁷. Когда сам Пом­пей был кон­су­лом (в 52 г.), все десять пле­бей­ских три­бу­нов про­ве­ли закон, с.318 осво­бож­дав­ший Цеза­ря от уста­нов­лен­но­го дру­гим зако­ном тре­бо­ва­ния лич­но при­сут­ст­во­вать в Риме при соис­ка­нии кон­суль­ства (BC. I. 32. 3: ut sui ra­tio ab­sen­tis ha­be­re­tur). Это озна­ча­ет, что поло­же­ние Цеза­ря в государ­стве было и оста­ёт­ся закон­ным и не нару­ша­ет кон­сти­ту­ции. Поэто­му Цезарь име­ет воз­мож­ность кос­вен­но под­нять вопрос о pub­li­ca fi­de Пом­пея, зада­вая вопрос: «Если Пом­пей не одоб­рял это­го пред­ло­же­ния, то зачем он поз­во­лил вно­сить его, а если одоб­рял, то поче­му вос­пре­пят­ст­во­вал Цеза­рю вос­поль­зо­вать­ся мило­стью (be­ne­fi­cium) наро­да?» (BC. I. 32. 3). В про­ти­во­по­лож­ность это­му, Цезарь рез­ко под­чёр­ки­ва­ет соб­ст­вен­ную fi­dem уже в сле­дую­щем пред­ло­же­нии (BC. I. 32. 4): «Далее Цезарь выстав­лял на вид свою уступ­чи­вость (pa­tien­tiam pro­po­nit suam), имен­но то, что он сам от себя (ultro) заявил тре­бо­ва­ние о роспус­ке армий, сам (ip­se) нано­ся таким обра­зом ущерб сво­ей соб­ст­вен­ной чести (ho­nos) и сану (dig­ni­tas)»⁷⁸. И вновь мы видим, что Цезарь упо­ми­на­ет свою dig­ni­ta­tem в таком кон­тек­сте, кото­рый свя­зы­ва­ет её с fi­de (в дан­ном слу­чае это явно pub­li­ca fi­des Цеза­ря), тем более, что он в сущ­но­сти заяв­ля­ет о готов­но­сти не обра­щать вни­ма­ния на вред, при­чи­нён­ный ему вра­га­ми (ini­mi­ci).

Сра­зу после это­го Цезарь ата­ку­ет сво­их вра­гов (ini­mi­ci), кото­рые, как он сооб­ща­ет сена­ту, не предъ­яв­ля­ли к Пом­пею таких тре­бо­ва­ний, как к нему (име­ют­ся в виду изна­чаль­ные пере­го­во­ры об отка­зе от воен­ной вла­сти⁷⁹) и пред­по­чли устро­ить пол­ный хаос, лишь бы не рас­пус­кать армии и не сла­гать импе­рий (BC. I. 32. 5). Это озна­ча­ет, что про­тив­ная сто­ро­на вела с ним пере­го­во­ры недоб­ро­со­вест­но, и эти люди с.319 совер­шен­но лише­ны под­лин­ной pub­li­cae fi­dei. Кро­ме того, Цезарь обли­ча­ет в сена­те неспра­вед­ли­во­сти (inju­ria) сво­их про­тив­ни­ков, кото­рые лиши­ли его леги­о­нов, и сету­ет на то, как жесто­ко и над­мен­но его вра­ги попра­ли пра­ва три­бу­ном (BC. I. 32. 6)⁸⁰. Он напо­ми­на­ет так­же усло­вия мира, кото­рые он пред­ла­гал, и свои прось­бы о пере­го­во­рах, кото­рые были отверг­ну­ты (BC. I. 32. 6). Послед­нее утвер­жде­ние Цеза­ря пред­став­ля­ет собой ещё одно заяв­ле­ние о его fi­de, ибо оно долж­но про­де­мон­стри­ро­вать, что Цезарь не про­сто доби­вал­ся мира, но и при­ло­жил мно­го уси­лий, чтобы пред­от­вра­тить вой­ну и ради это­го под­вер­гал­ся рис­ку⁸¹.

Имен­но на осно­ва­нии выше­из­ло­жен­но­го все­сто­рон­не­го обос­но­ва­ния сво­ей fi­dei в BC. I. 32. 1—6 (Pro qui­bus re­bus…) Цезарь затем побуж­да­ет и про­сит сена­то­ров взять на себя бре­мя государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния и вести дела с его помо­щью (BC. I. 32. 7: …ut rem pub­li­cam sus­ci­piant at­que una se­cum ad­mi­nistra­rent). Если же они отка­жут­ся из стра­ха (32. 7: Sin ti­mo­re de­fu­giant), то есть, если им недо­станет pub­li­cae fi­dei, то он не станет их обре­ме­нять, но будет руко­во­дить государ­ст­вом по соб­ст­вен­но­му усмот­ре­нию.

Цице­рон пред­по­чёл не при­хо­дить на это заседа­ние сена­та. Цезарь отча­ян­но желал его при­сут­ст­вия, чтобы обес­пе­чить себе леги­тим­ность. Одна­ко Цезарь из-за это­го не рас­торг свою друж­бу (ami­ci­tia) с Цице­ро­ном, хотя вполне мог бы это сде­лать, и поза­бо­тил­ся о том, чтобы это ста­ло извест­но. По сло­вам Цице­ро­на, «в сво­ем пись­ме Цезарь про­ща­ет мне, что я не при­ехал, и гово­рит, что при­ни­ма­ет это в самом луч­шем смыс­ле» (Cae­sar mi­hi ig­nos­cit per lit­te­ras, с.320 quod non ve­ne­rim, se­se­que in op­ti­mam par­tem id ac­ci­pe­re di­cit)»⁸². Это убеди­тель­ное дока­за­тель­ство fi­dei Цеза­ря. И дей­ст­ви­тель­но, это хоро­ший при­мер того, что Цезарь дей­ст­ви­тель­но про­яв­лял fi­dem имен­но так, как опи­сы­ва­ет это в «Граж­дан­ской войне».

Слу­чай с Цице­ро­ном не был исклю­чи­тель­ным. При­мер­но через месяц Цезарь недву­смыс­лен­но дал понять, что если Цице­рон отка­жет­ся от ней­тра­ли­те­та и покинет Ита­лию, чтобы при­со­еди­нить­ся к Пом­пею, то тем самым поста­вит под вопрос свою друж­бу (ami­ci­tia) с Цеза­рем (Цице­рон дей­ст­ви­тель­но уехал из Ита­лии в мае 49 г., но Цезарь даже тогда не зата­ил на него зла; их друж­ба (ami­ci­tia) в кон­це кон­цов была вос­ста­нов­ле­на, когда Цице­рон поки­нул лагерь пом­пе­ян­цев и вер­нул­ся в Ита­лию; и это было про­яв­ле­ни­ем под­лин­ной fi­dei со сто­ро­ны Цеза­ря: он вошёл в тяжё­лое поло­же­ние сво­его дру­га). Види­мо, Цеза­ря боль­ше все­го бес­по­ко­и­ло не то, что при­сут­ст­вие Цице­ро­на в лаге­ре его про­тив­ни­ков суще­ст­вен­но их уси­лит, а то, что отъ­езд Цице­ро­на из Ита­лии поста­вит под вопрос fi­dem само­го Цеза­ря. В пись­ме, напи­сан­ном 16 апре­ля (Cic. Att. X. 8b), Цезарь убеж­да­ет Цице­ро­на не уез­жать (ибо до него дошли слу­хи, что тот об этом поду­мы­ва­ет)⁸³. Цезарь утвер­жда­ет, что если Цице­рон покинет стра­ну сей­час, то люди не сочтут, что он про­сто после­до­вал за судь­бой (ибо, по сло­вам Цеза­ря, судь­ба пока покро­ви­тель­ст­ву­ет ему, а не Пом­пею) или за пра­вым делом (ибо, как ука­зы­ва­ет Цезарь, сей­час это дело — то же самое, что и тогда, когда Цице­рон решил не при­со­еди­нять­ся к нему)⁸⁴. Люди сочтут, — под­чёр­ки­ва­ет Цезарь, — что Цице­рон уехал пото­му, что осудил какие-то его дей­ст­вия (воз­мож­но, Цезарь под­ра­зу­ме­ва­ет своё недав­нее про­ти­во­сто­я­ние с три­бу­ном Луци­ем Метел­лом во вре­мя сво­его визи­та в Рим; это столк­но­ве­ние поста­ви­ло под сомне­ние его утвер­жде­ние, что одной из при­чин его вступ­ле­ния в вой­ну с.321 было стрем­ле­ние защи­тить пра­ва пле­бей­ских три­бу­нов)⁸⁵. Цезарь пишет, что Цице­рон не мог бы при­чи­нить ему худ­ше­го ущер­ба⁸⁶. Поэто­му по пра­ву их друж­бы (ami­ci­tia) он про­сит Цице­ро­на не уез­жать⁸⁷.

Послед­нее пред­ло­же­ние пись­ма осо­бен­но важ­но. В нём Цезарь, по сути, офи­ци­аль­но заве­ря­ет Цице­ро­на в сво­ей fi­de, ибо эти его сло­ва мож­но назвать мораль­ной осно­вой всей его поли­ти­ки снис­хо­ди­тель­но­сти: «Ты же, на осно­ва­нии несо­мнен­но­го свиде­тель­ства моей жиз­ни и уве­рен­но­сти в друж­бе, не най­дешь ниче­го ни более без­опас­но­го, ни более почет­но­го, неже­ли быть вда­ли от вся­кой борь­бы» (…tu explo­ra­to et vi­tae meae tes­ti­mo­nio et ami­ci­tiae iudi­cio ne­que tu­tius ne­que ho­nes­tius re­pe­ries quic­quam quam ab om­ni con­ten­tio­ne abes­se)⁸⁸.

Нетруд­но понять, поче­му Цезарь опа­сал­ся, что Цице­рон отка­жет­ся от ней­тра­ли­те­та. Такой посту­пок Цице­ро­на, чело­ве­ка, кото­рый зани­мал в государ­стве выдаю­ще­е­ся поло­же­ние и до сих пор соблюдал ней­тра­ли­тет (в отли­чие от актив­ных участ­ни­ков борь­бы, кото­рые были поми­ло­ва­ны Цеза­рем, но тут же сно­ва взя­лись за ору­жие), дей­ст­ви­тель­но мог бы бро­сить тень сомне­ний на fi­dem Цеза­ря, ибо каза­лось бы, что в тече­ние несколь­ких меся­цев Цице­рон верил ей и пола­гал­ся на неё, но теперь её отверг. Людям при­шлось бы дога­ды­вать­ся о с.322 при­чи­нах его реше­ния: счи­тать ли чув­ство дол­га Цице­ро­на перед Пом­пе­ем пока­за­те­лем fi­dei Цице­ро­на⁸⁹ — или же счи­тать посту­пок Цеза­ря с Метел­лом пока­за­те­лем fi­dei Цеза­ря.

Обра­тив­шись с этим при­зы­вом к сена­ту, Цезарь пред­ла­га­ет отпра­вить к Пом­пею послов для мир­ных пере­го­во­ров (BC. I. 32. 8). Но сра­зу вслед за этим он ещё раз кос­вен­но под­ни­ма­ет вопрос о fi­de Пом­пея. Цезарь утвер­жда­ет, что не боит­ся недав­не­го заяв­ле­ния Пом­пея в сена­те, когда тот ска­зал, что за теми, к кому посы­ла­ют послов, при­зна­ют авто­ри­тет (auc­to­ri­tas), а те, кто посы­ла­ют послов, выда­ют этим свой страх (BC. I. 32. 8)⁹⁰. Идео­ло­ги­че­ски мысль Цеза­ря здесь дву­еди­на. С одной сто­ро­ны, утвер­жде­ние Пом­пея высо­ко­мер­но и нару­ша­ет pub­li­cam fi­dem, ибо Пом­пей откры­то заявил в сена­те, что обла­да­ет авто­ри­те­том (auc­to­ri­tas), кото­рый, с кон­сти­ту­ци­он­ной точ­ки зре­ния, по пра­ву при­над­ле­жал сена­ту, а не Пом­пею. Таким обра­зом, Пом­пей пыта­ет­ся узур­пи­ро­вать роль сена­та, а не про­сто ока­зы­ва­ет ему необ­хо­ди­мую помощь, кото­рую (в рам­ках изло­же­ния) пред­ла­га­ет Цезарь в BC. I. 32. 7. С дру­гой сто­ро­ны, Цезарь демон­стри­ру­ет готов­ность посту­пить­ся сво­ей гор­до­стью и напра­вить послов; и это пред­ло­же­ние — демон­стра­ция pub­li­cae fi­dei, осо­бен­но на фоне ком­мен­та­ри­ев Пом­пея (свиде­тель­ства о подоб­ной моде­ли поведе­ния мы виде­ли выше в дис­сер­та­ции: Цице­рон сде­лал пер­вый шаг для уре­гу­ли­ро­ва­ния сво­их раз­но­гла­сий с с.323 Крас­сом, хотя, по всей веро­ят­но­сти, не счи­тал Крас­са без­упреч­ным чело­ве­ком; а Сци­пи­он пред­по­чёл закрыть гла­за на дву­руш­ни­че­ство Инди­би­ли­са).

В двух послед­них пред­ло­же­ни­ях пас­са­жа BC. I. 32 Цезарь сно­ва ука­зы­ва­ет на раз­ни­цу меж­ду собой и Пом­пе­ем в выра­же­ни­ях, напо­ми­наю­щих о fi­de. Он утвер­жда­ет, что авто­ри­тет (auc­to­ri­tas), кото­рым Пом­пей хва­стал в сена­те, свиде­тель­ст­ву­ет о мелоч­но­сти и сла­бо­сти харак­те­ра (BC. I. 32. 9: Te­nuis at­que in­fir­mi haec ani­mi vi­de­ri). С дру­гой сто­ро­ны, Цезарь гово­рит, что на самом деле он жела­ет быть пер­вым (сре­ди всех осталь­ных, сво­их вра­гов, нена­зван­ных чле­нов сена­та) толь­ко в спра­вед­ли­во­сти и гуман­но­сти и в то же вре­мя стре­мит­ся пре­вос­хо­дить (их всех) сво­и­ми дости­же­ни­я­ми (32. 9: Se ve­ro, ut ope­ri­bus an­tei­re stu­due­rit, sic ius­ti­tia et aequi­ta­te vel­le su­pe­ra­re). По сути он заяв­ля­ет, что в сво­ей неустан­ной погоне за пер­вен­ст­вом руко­вод­ст­ву­ет­ся fi­de pub­li­ca (что не исклю­ча­ет лич­ную fi­dem). Для ауди­то­рии глав­ное след­ст­вие его fi­dei состо­ит в том, что стрем­ле­ние к мораль­но­му пре­вос­ход­ству неиз­беж­но исклю­ча­ет любые цели, свя­зан­ные с гос­под­ст­вом (do­mi­na­tio), ибо Цезарь, в отли­чие от Пом­пея, не при­тя­за­ет на пре­вос­хо­дя­щий авто­ри­тет (auc­to­ri­tas) и не пыта­ет­ся его стя­жать. Поэто­му Цезарь и готов пер­вым отпра­вить посла для пере­го­во­ров о мире, хотя он и выиг­ры­ва­ет вой­ну, а Пом­пей счи­та­ет направ­ле­ние посла при­зна­ком сла­бо­сти, что в обыч­ных обсто­я­тель­ствах было бы для Цеза­ря непри­ем­ле­мо.

Вывод о том, что Цезарь не при­тя­за­ет на гос­под­ст­ву­ю­щее поло­же­ние, пред­став­ля­ет­ся оче­вид­ным лишь в рам­ках тек­ста «Граж­дан­ской вой­ны», но его под­твер­жда­ют сло­ва Цеза­ря в пись­ме к Цице­ро­ну от 26 мар­та (оно сохра­ни­лось в соста­ве пись­ма Att. IX. 16; Цице­рон пере­слал его Атти­ку в тот же день (26 мар­та), и это ещё раз свиде­тель­ст­ву­ет, что инфор­ма­ция, кото­рая выглядит кон­фиден­ци­аль­ной, мог­ла цир­ку­ли­ро­вать весь­ма быст­ро). В пись­ме Att. IX. 16. 1 Цице­рон объ­яс­ня­ет Атти­ку (в крат­ком пред­и­сло­вии к пись­му Цеза­ря), что спер­ва он сам напи­сал Цеза­рю пись­мо, в кото­ром чрез­вы­чай­но вос­хва­лял его мило­сер­дие при Кор­фи­нии (Cum eius с.324 cle­men­tiam Cor­fi­nien­sem il­lam per lit­te­ras col­lau­da­vis­sem…). Отве­чая Цице­ро­ну, Цезарь бла­го­да­рит его за одоб­ре­ние сво­их дей­ст­вий. Затем он отме­ча­ет, что не огор­чён изве­сти­я­ми о том, что кое-кто из тех, кого он невреди­мы­ми отпу­стил при Кор­фи­нии, сно­ва взя­лись за ору­жие про­тив него (Att. IX. 16. 2: Ne­que il­lud me mo­vet, quod ii, qui a me di­mis­si sunt, dis­ces­sis­se di­cun­tur, ut mi­hi rur­sus bel­lum in­fer­rent). Далее он заяв­ля­ет: «Ведь я хочу толь­ко того, чтобы я был верен себе, а те — себе» (Att. IX. 16. 2: Ni­hil enim ma­lo quam et me mei si­mi­lem es­se et il­los sui)⁹¹. Цезарь хочет ска­зать, что он и даль­ше будет про­яв­лять такое же мило­сер­дие и состра­да­ние, как и при Кор­фи­нии, даже если про­тив­ни­ки и не будут это­го заслу­жи­вать; и если в ответ на его мно­го­чис­лен­ные бла­го­де­я­ния (be­ne­fi­cia) его вра­ги про­явят небла­го­дар­ность и отсут­ст­вие fi­dei, то это запят­на­ет их честь, а не его. Он пря­мо заяв­ля­ет, что пре­вос­хо­дит вра­гов сво­ей fi­de.

Это раз­ни­ца меж­ду самим Цеза­рем и под­ра­зу­ме­вае­мы­ми, но не назван­ны­ми дру­ги­ми лица­ми, кото­рую он под­чёр­ки­ва­ет в пись­ме, состав­лен­ном все­го за несколь­ко дней до заседа­ния сена­та 1 апре­ля⁹², име­ет близ­кую парал­лель в послед­нем пред­ло­же­нии BC. I. 32. 9. В обо­их пред­ло­же­ни­ях ауди­то­рии пред­ла­га­ет­ся про­ве­сти срав­не­ние. Эти утвер­жде­ния дока­зы­ва­ют не толь­ко суще­ст­во­ва­ние тес­ной свя­зи меж­ду пас­са­жем BC. I. 32. 9 и Кор­фи­ни­ем, но и то, что посту­пок Цеза­ря при Кор­фи­нии быст­ро стал опре­де­лять его поли­ти­че­ский образ в гла­зах ауди­то­рии. Снис­хо­ди­тель­ность Цеза­ря при Кор­фи­нии не про­па­да­ет из его рас­ска­за и не ухо­дит в тень; с.325 напро­тив, с это­го момен­та она с пол­ным осно­ва­ни­ем созда­ёт ему репу­та­цию чело­ве­ка, наде­лён­но­го fi­de.

Послед­нее заме­ча­ние, кото­рое сле­ду­ет сде­лать отно­си­тель­но пас­са­жа BC. I. 32, каса­ет­ся изо­бра­же­ния Като­на у Цеза­ря. На фоне лич­ной нена­ви­сти этих поли­ти­ков оно выглядит доволь­но сдер­жан­ным. Упо­ми­ная о при­ня­тии зако­на деся­ти три­бу­нов в BC. I. 32. 3, Цезарь пишет, что Катон по сво­ей «ста­рой при­выч­ке» (pris­ti­na con­sue­tu­di­ne) пре­пят­ст­во­вал его утвер­жде­нию, про­из­но­ся длин­ные речи⁹³. Это послед­нее упо­ми­на­ние о Катоне в «Граж­дан­ской войне». Сле­ду­ет отме­тить, что рито­ри­ка Цеза­ря при­глу­ше­на. Он огра­ни­чи­ва­ет­ся лишь упо­ми­на­ни­ем о pris­ti­na con­sue­tu­di­ne Като­на, то есть о его непо­ко­ле­би­мой при­вер­жен­но­сти отвле­чён­ным поли­ти­че­ским поня­ти­ям, отвра­ще­нии к ком­про­мис­су и про­стран­ных раз­гла­голь­ст­во­ва­ни­ях⁹⁴. Воз­мож­но, Цезарь даже шутит над Като­ном, учи­ты­вая, что Катон про­сла­вил­ся с.326 сво­и­ми длин­ны­ми, а неред­ко, разу­ме­ет­ся, и скуч­ны­ми для слу­ша­те­лей реча­ми. Но вне зави­си­мо­сти от того, счи­тать ли это шут­кой, Цезарь явно имел воз­мож­ность более рез­ко упо­мя­нуть о сво­ём ста­ром вра­ге (ini­mi­cus) Катоне. Мы не можем сколь­ко-нибудь уве­рен­но гово­рить о при­чи­нах такой сдер­жан­но­сти Цеза­ря. О них мож­но лишь дога­ды­вать­ся. Одно из воз­мож­ных объ­яс­не­ний — это гипо­те­за Род­же­ра Мак­фар­лей­на (см. выше) о том, что Цезарь уме­ря­ет свои напад­ки на Като­на, так как во вре­мя напи­са­ния еще ожи­да­ет, что после окон­ча­ния вой­ны им как-то при­дёт­ся сосу­ще­ст­во­вать в Риме⁹⁵. Дру­гое воз­мож­ное объ­яс­не­ние состо­ит в том, что Цезарь под­тал­ки­ва­ет сво­их чита­те­лей к выво­ду о том, что как Катон дей­ст­во­вал в 52 г. (то есть руко­вод­ст­ву­ясь лич­ной нена­ви­стью к Цеза­рю, а не обще­ст­вен­ным бла­гом), так он и про­дол­жал дей­ст­во­вать в сена­те в декаб­ре 50 г. и янва­ре 49 г. На дан­ном эта­пе рас­ска­за для Цеза­ря было бы опас­но пря­мо предъ­яв­лять Като­ну подоб­ное обви­не­ние. Но ауди­то­рия лег­ко уло­ви­ла бы мысль, что у Като­на была «ста­рая при­выч­ка» (pris­ti­na con­sue­tu­do) чинить труд­но­сти в сена­те.

Далее Цезарь рас­ска­зы­ва­ет, что сенат одоб­рил его пред­ло­же­ние отпра­вить к Пом­пею послов (le­ga­ti) для обсуж­де­ния мира, одна­ко отдель­ные сена­то­ры укло­ня­лись от уча­стия в посоль­стве (mu­nus le­ga­tio­nis) из стра­ха⁹⁶. Цезарь под­ра­зу­ме­ва­ет, что этот страх был вызван заяв­ле­ни­ем Пом­пея, сде­лан­ным, по сло­вам Цеза­ря, в сена­те, о том, что он не станет делать раз­ли­чий меж­ду теми (сена­то­ра­ми), кото­рые явят­ся в лагерь Цеза­ря, и теми, кото­рые оста­нут­ся в Риме (то есть решат сохра­нить ней­тра­ли­тет)⁹⁷. Цице­рон под­твер­жда­ет, что Пом­пей дей­ст­ви­тель­но выска­зы­вал такие угро­зы⁹⁸. Кар­тер пола­га­ет, что с.327 сена­то­ры не поже­ла­ли ехать, пото­му что сочли пере­го­во­ры улов­кой⁹⁹. Одна­ко, как ясно свиде­тель­ст­ву­ет мно­же­ство заме­ча­ний, раз­бро­сан­ных по пись­мам Цице­ро­на, в то вре­мя суще­ст­во­ва­ли очень боль­шие опа­се­ния, что Пом­пей и его союз­ни­ки при­чи­нят вред ней­тра­лам (и всем, кто остал­ся в Ита­лии), если одер­жат победу. Утвер­жде­ние Цеза­ря, что сенат не смог реа­ли­зо­вать одоб­рен­ную им самим меру из-за стра­ха, долж­но было выглядеть прав­до­по­доб­но в гла­зах его чита­те­лей и, веро­ят­но, име­ло под собой осно­ва­ния. Глав­ная цель Цеза­ря здесь сно­ва состо­ит в том, чтобы про­де­мон­стри­ро­вать, что дей­ст­вия сена­та не име­ют совер­шен­но ниче­го обще­го с поведе­ни­ем, осно­ван­ным на fi­de¹⁰⁰.

Гла­ву BC. I. 33 Цезарь завер­ша­ет един­ст­вен­ным упо­ми­на­ни­ем об актив­ном сопро­тив­ле­нии, кото­рое ока­зал ему в Риме три­бун Луций Цеци­лий Метелл. Сре­ди про­че­го, Метелл лич­но, опи­ра­ясь на три­бун­скую непри­кос­но­вен­ность, попы­тал­ся поме­шать Цеза­рю забрать из государ­ст­вен­ной каз­ны круп­ную сум­му золота и сереб­ра¹⁰¹. Посколь­ку ранее Цезарь заяв­лял, что защи­ща­ет пра­ва три­бу­нов, этот эпи­зод повредил ему в гла­зах рим­ско­го плеб­са¹⁰². с.328 Одна­ко Цезарь не упо­ми­на­ет об эпи­зо­де у каз­на­чей­ства. Он гово­рит толь­ко об обструк­ци­о­нист­ский так­ти­ке Метел­ла в сена­те, где три­бун, види­мо, высту­пал про­тив мир­ных пред­ло­же­ний Цеза­ря. Цезарь опи­сы­ва­ет эти собы­тия так, чтобы поста­вить под сомне­ние fi­dem Метел­ла. Цезарь пишет, что к исполь­зо­ва­нию этой так­ти­ки Метел­ла под­стре­ка­ли его (Цеза­ря) вра­ги (Sub­ici­tur etiam L. Me­tel­lus, tri­bu­ni ple­bis, ab ini­mi­cis Cae­sa­ris, qui hanc rem distra­hat re­li­quas­que res, quas­cum­que age­re insti­tue­rit, im­pe­diat^[10])¹⁰³. Ауди­то­рия долж­на сде­лать вывод, что в сена­те (как и в неупо­мя­ну­том кон­флик­те у каз­на­чей­ства, хоро­шо извест­ном ауди­то­рии) Метелл выпол­нял ука­за­ния лич­ных вра­гов Цеза­ря, то есть людей, оза­бо­чен­ных толь­ко сво­и­ми лич­ны­ми пла­на­ми, но не миром. Поэто­му он пре­не­брёг pub­li­ca fi­de. Затем, по сло­вам Цеза­ря, когда ста­ло понят­но (не толь­ко Цеза­рю, но и осталь­ным сена­то­рам), что суж­де­ние (con­si­lium), пуб­лич­но выска­зы­вае­мое Метел­лом, явля­ет­ся неис­крен­ним, Цезарь поки­нул Рим и отпра­вил­ся пря­мо в Гал­лию, решив не тра­тить боль­ше вре­ме­ни, хотя ему и не уда­лось достичь сво­ей поли­ти­че­ской цели (то есть быст­ро покон­чить с кри­зи­сом с помо­щью дипло­ма­тии, одоб­рен­ной сена­том)¹⁰⁴.

Под­ведём ито­ги гла­вы. Мы виде­ли, как Цезарь стре­мит­ся дока­зать сво­им чита­те­лям, что, несмот­ря на начав­шу­ю­ся вой­ну, его глав­ной поли­ти­че­ской целью оста­ёт­ся вос­ста­нов­ле­ние нор­маль­ной рес­пуб­ли­кан­ской дея­тель­но­сти. Отъ­езд Цеза­ря из Ита­лии, с.329 в сущ­но­сти, завер­ша­ет изло­же­ние, в кото­ром обос­но­вы­ва­ет­ся пере­ход Руби­ко­на. Рас­смат­ри­вая гла­ву BC. I. 11, мы виде­ли, что Цезарь не дове­рил­ся усло­ви­ям мира, пред­ло­жен­ным его вра­га­ми, и всерь­ёз начал воен­ные дей­ст­вия. Рас­ска­зы­вая о сво­ём похо­де через Ита­лию, Цезарь сосре­дото­чи­ва­ет вни­ма­ние на сво­ём вели­ко­душ­ном обра­ще­нии с плен­ны­ми пом­пе­ян­ца­ми и раз­ны­ми спо­со­ба­ми пока­зы­ва­ет, что эта поли­ти­ка мяг­ко­сти (le­ni­tas) отра­жа­ет его fi­dem; он стре­мит­ся объ­яс­нить, что на него мож­но пола­гать­ся (и это вопрос его лич­ной чести): он не отсту­пит от сво­ей уме­рен­ной поли­ти­ки (если речь идёт о рим­ля­нах и их чести), как бы ни менял­ся поли­ти­че­ский ветер. Поли­ти­че­ские цели Цеза­ря тоже опи­са­ны как уме­рен­ные; его един­ст­вен­ная поли­ти­че­ская зада­ча — покон­чить с чрез­вы­чай­ным поло­же­ни­ем и воз­об­но­вить нор­маль­ную рес­пуб­ли­кан­скую дея­тель­ность. Такой вывод сле­ду­ет из ноч­но­го раз­го­во­ра Цеза­ря с Лен­ту­лом Спин­те­ром при Кор­фи­нии, где его мяг­кость (le­ni­tas) обре­ла решаю­щее зна­че­ние: сол­да­ты-пом­пе­ян­цы сохра­ни­ли свои жиз­ни и были зачис­ле­ны в армию Цеза­ря, а все плен­ные из чис­ла рим­ской эли­ты — отпу­ще­ны невреди­мы­ми. Цезарь про­сле­до­вал в Рим и пря­мо пред­ста­вил свою пози­цию сена­ту, но встре­тил неод­но­знач­ный при­ём. Не добив­шись от сена­та актив­но­го сотруд­ни­че­ства в дости­же­нии мир­но­го согла­ше­ния, Цезарь при­нял реше­ние про­дол­жать вой­ну, чтобы закон­чить её как мож­но быст­рее и тем самым пре­кра­тить стра­да­ния рим­лян. Одна­ко в осталь­ной части сочи­не­ния име­ет­ся несколь­ко важ­ных допол­ни­тель­ных при­ме­ров fi­dei Цеза­ря (и отсут­ст­вия fi­dei у его вра­гов). Эти при­ме­ры заду­ма­ны как новые убеди­тель­ные дока­за­тель­ства того, что рас­сказ Цеза­ря в пер­вых трид­ца­ти пяти гла­вах «Граж­дан­ской вой­ны» прав­див. В послед­ней гла­ве наше­го иссле­до­ва­ния мы крат­ко рас­смот­рим неко­то­рые из этих при­ме­ров (exempla).