с.45 В статье рассматривается политическая составляющая суда над весталками Фабией и Лицинией, обвиненными в 73 г. до н. э. в нарушении обета целомудрия, и их предполагаемыми любовниками Катилиной и Крассом. Автор выдвигает гипотезу, что данный процесс был инициирован Помпеем для того, чтобы помешать Крассу, который в 73 г. занимал претуру, провести закон о восстановлении прав плебейских трибунов. Обвинение Фабии и Катилине было предъявлено для того, чтобы увеличить опасность, которой подвергался Красс.
Ключевые слова: Понтифики, весталки, инцест, Красс, Катилина, Помпей, Клодий, Плотий, Катул, Катон, права трибунов.
с.46 В 73 г. в Риме состоялся суд над весталками, обвиненными в нарушении обета целомудрия, и их предполагаемыми соблазнителями. Сведения источников об этих событиях крайне фрагментарны, о них не сохранилось ни одного связного рассказа. Дата процесса известна благодаря Цицерону (Cat. III. 9), согласно которому в 63 г. Лентул Сура утверждал, что в этом году исполняется 10 лет после оправдания весталок и двадцать — после пожара на Капитолии. Эту датировку подтверждает Орозий (VI. 3. 1). Он сообщает, что Катилина при помощи Катула избежал осуждения за соблазнение весталки в первый год III Митридатовой войны1. Известно, что предполагаемую любовницу Катилины звали Фабия и она приходилась единоутробной сестрой Теренции, жене Цицерона (Ascon. 91 C). Второй парой обвиняемых, по-видимому, были весталка Лициния, родственница Л. Мурены, консула 62 г. (Cic. Mur. 73), и М. Лициний Красс, которому удалось доказать, что его интерес к девушке был вызван не любовными, а денежными мотивами (Plut. Crass. 1. 4—
Оба мужчины, обвиненных в соблазнении весталок, входили в нобилитет и сыграли важную роль в истории последующих десятилетий, и сами весталки если и не принадлежали к высшей знати3, то, по крайней мере, состояли в близком родстве с ведущими политиками своего времени. Правомерно предположить, что этот суд имел определенный политический смысл, однако источники ничего об этом не сообщают, а их фрагментарность существенно затрудняет исследование политической составляющей данного процесса.
Современные историки, как правило, ограничиваются тем, что осторожно предлагают ту или иную гипотезу, не останавливаясь на этом вопросе подробно. Так, по мнению Ф. Мюнцера и Т. Каду, данный суд представлял собой отголосок партийной борьбы, т. е. атаку радикальных демократов, Плотия и Клодия, на сторонников сулланской конституции4. Р. Уилдфанг предлагает противоположное объяснение: по ее мнению, в данном процессе обвиняемые (Катилина и Красс) представляли популяров, а обвинители (Клодий и Плотий) — оптиматов5. Р. Бауман видит в этом процессе (как и в предшествующем деле весталок 114—
Прежде всего, это вопрос о дате претуры Красса: она не засвидетельствована в источниках прямо, и никаких сведений о его деятельности в этой должности у нас нет. Красс занимал должность консула в 70 г., причем был избран с соблюдением закона Суллы о занятии должностей (App. BC. I. 121). Это означает, что он был претором не позднее 73 г., так как указанный закон предписывал соблюдение двухлетнего интервала между претурой и консульством12. C другой стороны, нельзя исключать, что он занимал эту должность до 73 г. О дате рождения Красса имеется лишь одно прямое свидетельство Плутарха: в первой половине 54 г., в момент встречи с галатским царем Дейотаром, Красс преодолел 60-летний рубеж (Plut. Crass. 17. 1: ἑξήκοντα μὲν ἔτη παραλλάττων) — это означает, что он, возможно, родился в 115 году (вероятно, не в первые его месяцы) или в первой половине 114 г.13 В этом случае он уже в 75 г. имел право добиваться претуры на 74 год, так как законным возрастом для кандидата в преторы было 39 лет14. Это означает, что либо Красс занимал претуру в 73 г. с задержкой на год, либо его претуру в 74 г. и консульство в 70 г. разделяет промежуток в три года вместо обязательных двух; в любом случае налицо годичная задержка в карьере. Само по себе это явление далеко не редкость для римских нобилей конца Республики15, однако в данном случае все же следует попытаться найти ему объяснение и оценить вероятность каждого из двух вариантов.
Если Красс занимал должность претора в 74 г., то он имел право стать консулом уже в 71 г. Консулы 72 г., Л. Геллий и Гн. Лентул Клодиан, в течение большей с.48 части года вели военные действия против Спартака. После ряда поражений сенат приказал им воздержаться от военных действий (Plut. Crass. 9—
В целом, хотя решающих аргументов в пользу той или иной датировки претуры Красса привести невозможно, 73 год все же представляется более вероятным, и большинство исследователей, пытавшихся уточнить датировку «не позднее 73 г.»19, поддерживает наиболее поздний вариант20. Насколько мне известно, за 74 год выступает только Р. Эванс: он полагает, что после претуры в 74 г. Красс управлял в 73—
С другой стороны, возникает вопрос: мог ли действующий претор вообще быть привлечен к суду понтификов? Р. Льюис предположил, что Красс добровольно отказался от иммунитета, который предоставляла ему занимаемая должность, как поступил в 113 г. квестор Антоний Оратор, также обвиненный в связи с весталкой: с.49 тот отсутствовал по делам государства, и Меммиев закон запрещал суду принимать обвинение против него, но он не пожелал воспользоваться этой льготой (Val. Max. III. 7. 9)22. Однако Р. Каду высказывает справедливые сомнения в том, что претура давала иммунитет человеку, обвиненному в связи с весталкой: считалось, что данное преступление оскверняло священные обряды Весты, нарушало мир с богами и могло навлечь на государство гибельные последствия, поэтому пресечь инцест и наказать виновных в нем требовалось как можно скорее23, а тот факт, что осквернитель являлся одновременно магистратом римского народа, скорее должен был рассматриваться как отягчающее обстоятельство. Эпизод с Антонием Оратором, как представляется, не опровергает данное соображение. В 113 г. Антоний был обвинен не перед понтификами, а в государственном суде, который в этом году учредил плебейский трибун Педуцей для разбора дела весталок. Меммиев закон, позволявший Антонию добиться отсрочки рассмотрения дела, имел, по-видимому, общий характер, распространялся только на quaestiones и был принят ранее Педуцеева закона24, так что его составитель не мог предусмотреть, что льготой воспользуется лицо, обвиненное в связи с весталкой25. Представляется весьма сомнительным, что эта или иные подобные льготы26 могли быть действительны в суде понтификов по делу об инцесте. Иммунитет магистратов в государственных судах (quaestiones) предусматривался законами об учреждении этих судов27, а поскольку закона, регулирующего процедуру суда понтификов над весталками и их любовниками, по-видимому, не существовало, то не существовало и иммунитета для должностных лиц в таких процессах.
Следующий вопрос, связанный с процессом 73 г. и вызвавший у исследователей разногласия, — это вопрос о том, был ли вынесен оправдательный приговор Катилине. У Цицерона есть упоминания о том, что Катилина был оправдан дважды. В речи, произнесенной в 61 г. в сенате по поводу оправдания Клодия, обвиненного в осквернении таинств Доброй Богини, он заявил: «Дважды был оправдан Лентул, дважды Катилина, это уже третий, кого судьи выпускают на государство» (Att. I. 16. 9). В 55 г. Цицерон, обращаясь к Пизону, вновь напоминает о том, что Катилина дважды был неправомерно оправдан (Pis. 95). Имеются сведения о двух оправданиях Катилины: в 65 г., когда он был обвинен в вымогательстве (Ascon. 86—
Для объяснения этой трудности высказывалось предположение, что в действительности Катилина был оправдан трижды, но Цицерон предпочел умолчать об эпизоде с весталкой Фабией, так как она была его родственницей: он расценивал приговор понтификов как справедливый и не желал ставить его в один ряд с несправедливыми оправданиями Катилины в 65 и 64 годах28. Однако данное объяснение с.50 представляется не слишком убедительным: ведь аудитория Цицерона должна была знать, сколько раз на самом деле был оправдан Катилина (судя по словам Лентула Суры, сказанным в 63 г. (Cic. Cat. III. 9), дело весталок хорошо запомнилось в обществе). Явное несоответствие слов Цицерона общеизвестным сведениям могло привлечь к ним внимание и поставить оратора в уязвимое положение. Если бы Цицерон опасался повредить Фабии, то ему следовало бы не упоминать о двух оправданиях Катилины в общем, а конкретизировать, какие именно приговоры он считает несправедливыми, что отвлекло бы внимание слушателей от неудобного эпизода. Однако какие-либо уточнения у него отсутствуют, в обоих случаях оратор говорит просто «дважды оправдан», bis absolutus. Если всего оправданий было три, то, выражаясь таким образом, Цицерон предоставлял аудитории самой определить, какие два из трех приговоров следует считать неправосудными, и часть слушателей вполне могла отнести его слова к делу весталок, что вряд ли было для него желательно. Поэтому представляется вполне более вероятным, что Катилина действительно был оправдан только дважды — в 65 и 64 годах, а в 73 г. лишь избежал осуждения (evasit, как выражается Орозий, VI. 3. 1)29.
Тогда возникает следующий вопрос: каким образом Катилина освободился от подозрения в связи с Фабией, если в отношении него не было вынесено формального оправдательного вердикта? Д. Шэклтон Бэйли выдвинул гипотезу о том, что Катилине вообще не было предъявлено формального обвинения30; однако эта версия требует признать недостоверным свидетельство Орозия о том, что он был обвинен (VI. 3. 1: Catilina incesti accusatus). Против этого уже высказывались серьезные возражения, и представляется, что нет никаких оснований отвергать свидетельство Орозия как ненадежное31. Более убедительную гипотезу предлагает Р. Льюис: он доказывает, что в делах об инцесте весталок приговоры не могли быть коллективными и выносились каждому обвиняемому в отдельности, причем сперва голосование проводилось относительно весталки, а затем — относительно ее предполагаемого любовника32. По его мнению, освобождение Катилины из-под суда без формального вердикта объясняется тем, что Фабия была объявлена невиновной прежде, чем в суде состоялось голосование относительно самого Катилины, и в результате рассмотрение дела прекратилось33.
Недостаток данной гипотезы, однако, состоит в том, что она предполагает разную судебную процедуру для двух пар обвиняемых в 73 г.: известно, что понтифики вынесли оправдательный приговор не только Лицинии, но и ее предполагаемому любовнику Крассу (Plut. Crass. 1. 2). Не исключено, что Плутарх неточно выражается, и в данном случае Красс тоже был освобожден из-под суда без формального вердикта, в силу оправдания Лицинии, однако Р. Льюис справедливо отмечает, что такой подход к источникам был бы слишком грубым и произвольным. с.51 Остается предположить, что в одном из двух случаев процедура подверглась изменению34.
Для того чтобы понять, почему это произошло, следует сперва рассмотреть третью проблему, связанную с этим процессом, — выступление Клодия. Характеризуя Катона Младшего, Плутарх сообщает следующее: «Однажды, когда он выступил против народного вожака Клодия, сеявшего великие смуты и мятежи и старавшегося очернить в глазах народа жрецов и жриц (опасности подвергалась даже Фабия, сестра Теренции, супруги Цицерона), когда, повторяю, он выступил против Клодия и, навлекши на него бесславие и позор, заставил покинуть город, то в ответ на слова признательности, с которыми обратился к нему Цицерон, заметил, что признательность следует питать к государству, ибо лишь ради государства трудится и занимается политической деятельностью Катон» (Cat. Min. 19. 3; пер.
Остается решить вопрос: какую роль Клодий играл в этом деле. Некоторые авторы полагают, что он был обвинителем40, однако Плутарх сообщает о его речах не в суде, а перед народом (διαβάλλοντι πρὸς τὸν δῆμον), и из этих слов нельзя сделать вывод, что он выступал в роли accusator41. По всей вероятности, речь здесь идет о выступлении Клодия на сходке (contio), созванной кем-то из с.52 трибунов42. Однако представляется маловероятным, чтобы 19/20-летний Клодий столь внезапно и активно вмешался в это дело, если прежде не имел к нему никакого отношения43. Процедура суда понтификов над весталками известна не слишком хорошо, и высказывались сомнения в том, что она вообще предусматривала участие формальных обвинителей; однако Клодий вполне мог сыграть в этом деле ту роль, которую сыграл неизвестный κατήγορος в ходе суда над Тукцией около 230 г. (Dion. Hal. II. 69), а Плотий — в ходе суда над Лицинией в этом же 73 г.: т. е., сделать перед понтификами заявление об утрате Фабией целомудрия и представить для его обоснования некие собранные им доказательства и, возможно, свидетельские показания44.
Возникает вопрос, чего же добивался Клодий своим выступлением на сходке? Р. Каду предполагает, что оправдание весталок было воспринято общественным мнением как неправосудное, и Клодий, подобно Сексту Педуцею в 113 г., требовал повторного суда над ними45. Однако здесь не учитывается важное обстоятельство: если в 113 г. Педуцей занимал должность плебейского трибуна и мог провести закон об учреждении государственного суда над весталками (Ascon. 45—
Представляется, что задача Клодия была скромнее: оказать давление на суд понтификов и добиться осуждения обвиняемых. Однако, судя по тому, что он порочил не только жриц, но и жрецов, к моменту его выступления коллегия понтификов уже приняла какое-то спорное постановление (или постановления) по этому делу. В свете сказанного выше можно предположить, что недовольство Клодия было вызвано тем, что голосование относительно Фабии и Катилины проводилось последовательно, в результате чего Катилина был освобожден от обвинения без формального оправдательного вердикта. Такая процедура голосования была благоприятна для обвиняемых: если понтифики выносили приговор одной лишь Фабии, они легче могли поддаться чувству сострадания к девушке из хорошей семьи, которой грозила страшная смерть. Но если бы одновременно с ее судьбой решалась участь Катилины, человека, обладавшего дурной репутацией и запятнанного пытками и убийствами, то настроение судей и исход их голосования могли быть иными. В отсутствие верховного понтифика Метелла Пия, находившегося в Испании, коллегией, вероятно, руководил Катул48, и именно это его решение о порядке голосования может иметь в виду Орозий, утверждая, что Катилина спасся с.53 при помощи Катула (Oros. VI. 3. 1, Catuli gratia). И сам Катилина упоминает о замечательной верности, которую Катул проявил по отношению к нему в опасную минуту (Sall. Cat. 35. 1, egregia fides)49. Такая процедура вынесения приговора действительно могла вызвать у народа недовольство, особенно если она отклонялась от традиционной, и Клодий мог требовать повторного голосования понтификов по делу Фабии и Катилины — на сей раз одновременного, а не последовательного. По-видимому, коллегия понтификов проигнорировала требования Клодия относительно первой пары обвиняемых, решение о которой уже было принято, но все же учла их при рассмотрении обвинения против следующей пары, — судя по тому, что оправдательный приговор был вынесен не только Лицинии, но и самому Крассу. Таким образом, выступление Клодия, вероятно, состоялось между двумя заседаниями коллегии, на первом из которых рассматривалось дело Фабии, а на втором — Лицинии50, и обусловило различие процедур в этих двух случаях.
Итак, представляется наиболее вероятным, что события развивались следующим образом: в 73 г. коллегия понтификов судила весталку Фабию, обвиненную в связи с Катилиной, и Лицинию, обвиненную в связи с Крассом. Руководил слушаниями, скорее всего, Катул как старейший член коллегии понтификов. Дело Фабии и Катилины рассматривалось в первый день; обвинение против них выдвинул, возможно, Клодий, защищал же их Марк Пизон51. Голосование судей происходило последовательно, и после того как Фабию признали невиновной, Катилина был освобожден из-под суда без вынесения формального вердикта. Такая процедура, вероятно, отклонялась от традиционной либо просто выглядела недостаточно суровой для столь тяжкого обвинения, и возмущенный Клодий на сходке, созванной кем-то из трибунов, напал с обвинениями на весталок и понтификов, Катон же выступил против него с резкими возражениями. После этого понтифики вновь собрались для рассмотрения дела Лицинии и Красса, который в этом году, вероятно, занимал должность претора; обвинение против них выдвинул некий Плотий, а защитительную речь произнес сам Красс (Plut. Crass. 1). На этот раз голосование судей, видимо, происходило не последовательно, а одновременно, так что оправдательный вердикт был вынесен в отношении обоих обвиняемых.
Теперь следует перейти к рассмотрению целей и мотивов действующих лиц и попытаться выяснить, имело ли это судебное дело какой-то политический смысл.
Прежде всего необходимо отметить два важных момента. Во-первых, мы почти ничего не знаем о сути доказательств, представленных против весталок: известно лишь, что Красс оказывал Лицинии слишком явные знаки внимания (Plut. Crass. 1), а Катилина пользовался дурной репутацией вследствие своего участия в сулланских расправах, что могло послужить косвенным доказательством его общей безнравственности (Ascon. 89—
Во-первых, Лентул Сура в 63 г. заявлял, что текущий год — гибельный для государства, так как это десятый год после оправдания весталок и двадцатый — после пожара Капитолия (Cic. Cat. III. 9); таким образом, приговор понтификов по делу весталок стоит здесь в одном ряду с разрушением главного римского храма. Во-вторых, успех Марка Пизона, защитника Фабии, расценивался как выдающееся достижение оратора; следовательно, перед ним стояла весьма сложная задача и его подзащитной действительно угрожало осуждение (Cic. Brut. 236). В-третьих, Плутарх сообщает, что вследствие выступления Клодия Фабия подвергалась реальной опасности (Plut. Cat. Min. 19); следовательно, оно нашло в народе горячий отклик. Наконец, в-четвертых, известно, что Красс объяснил свое внимание к Лицинии желанием дешево приобрести ее поместье, и судьи поверили этому объяснению. Примечательно, однако, что уже после оправдания Лициния все-таки продала ему свое имение (Plut. Crass. 1. 2). Если бы представленное Крассом оправдание соответствовало действительности и не вызывало ни у кого сомнений, то вряд ли Лициния пошла бы навстречу человеку, который пытался ее обмануть в денежных делах и чуть не погубил своим корыстолюбием. Но если подозрения сохранялись, то полезно было еще раз подтвердить, что Красса интересует именно торговая сделка. Таким образом, общественное мнение, по-видимому, было не на стороне обвиняемых. С другой стороны, насколько известно, в 74—
Таким образом, против жриц, по-видимому, были представлены некие конкретные доказательства, которые выглядели довольно убедительно (если не для судей, то, во всяком случае, для простого народа) и не сводились к общерелигиозным соображениям, и это дело по своему содержанию было довольно близко к обычному уголовному суду. Можно предложить, что и обвинители руководствовались не религиозными, а иными мотивами, особенно Клодий, вовсе не отличавшийся благочестием и спустя 12 лет сам представший перед судом по обвинению в осквернении священнодействий.
Однако по крайней мере в одном аспекте данный процесс существенно отличался от обычного уголовного обвинения — и это второй важный момент, который необходимо отметить. Хотя в качестве наказания за ряд уголовных преступлений с.55 в Риме была формально предусмотрена смертная казнь, в реальности она применялась крайне редко, и в большинстве случаев обвиняемый имел возможность уйти в изгнание, сохранив не только жизнь, но и часть имущества. Это привело к фактической отмене смертной казни за уголовные преступления к I веку57. Данный обычай, как пишет Р. Келли, обеспечивал стабильность и согласие (concordia) в римской политической жизни и снижал ставки в политической борьбе. В условиях, когда уголовный суд нередко служил средством сведения политических и личных счетов, проигравшим не было необходимости переходить к открытому насилию и мятежу ради спасения своей жизни58. Но в суде, рассматривавшем прелюбодеяние весталок, дело обстояло иначе. Если понтифики признавали весталку виновной в нарушении обета целомудрия, она осуждалась на погребение заживо, а ее любовника насмерть засекали розгами в комиции59, причем приговор приводили в исполнение немедленно (statim — Plin. Ep. IV. 11. 7). Наказание преступников имело значение для религиозного искупления, и вряд ли Крассу и Катилине позволили бы уйти в изгнание. Даже если бы они бежали из города до суда, государство, вероятно, приняло бы меры для их розыска и казни, как произошло в случае с Кв. Племинием в 204 г. и Л. Гостилием Тубулом в 141 г. ввиду особой тяжести их преступлений60. Что касается Фабии и Лицинии, то в случае осуждения единственной альтернативой погребению заживо для них было бы самоубийство (Liv. XXII. 57. 2; Oros. IV. 5. 6—
Попытки дать процессу 73 г. объяснение в рамках дихотомической концепции, рассматривающей политическую борьбу в Поздней республике как противостояние двух политических направлений или течений — оптиматов и популяров, — тоже вызывают сомнения. Особенно это относится к гипотезе Р. Баумана, который с.56 приписывает популярскую окраску поведению самих весталок65. В своем анализе дела 73 г. он исходит из того, что оно слушалось в суде присяжных, а не в коллегии понтификов, однако в другой работе я попыталась показать, что эта точка зрения, скорее всего, ошибочна66. Что касается популярской окраски и популистской идеологии, свойственных, по мнению Р. Баумана, коллегии весталок в этот период, то аргументы в пользу данного утверждения67 выглядят неубедительными. Папиев закон, установивший, что весталки избираются по жребию на сходке68 из 12 девочек, предварительно отобранных верховным понтификом, действительно ограничил традиционные полномочия последнего69, но вряд ли мог повлиять на умонастроения внутри самой коллегии весталок — ведь девочек принимали в нее в возрасте 6—
Другие гипотезы, рассматривающие процесс 73 г. в контексте борьбы двух политических течений, выглядят более убедительными, однако тоже вызывают сомнения. Прежде всего, бросаются в глаза трудности исследователей при отнесении участников процесса к тому или иному направлению: если Ф. Мюнцер и Т. Каду считают, что обвинители были популярами (демократами, радикалами), а обвиняемые оптиматами (сулланцами, представителями нобилитета)73, то Р. Уилдфанг придерживается противоположного мнения74.
Эти трудности вполне понятны, если рассмотреть биографии участников данного процесса. До 73 г. трое из четверых были тесно связаны с Суллой: Красс и Катилина непосредственно участвовали в гражданской войне на его стороне (Plut. Crass. 6; Ascon. 84 C; App. BC. II. 2), Клодий был для этого еще слишком молод, но его отец был сторонником Суллы и получил консульство на
Попытка Р. Каду привлечь для объяснения имена и происхождение участников процесса также не представляется убедительной. Он считает признаком радикальных взглядов Клодия и Плотия избранный ими вариант написания родовых имен (Clodius и Plotius вместо Claudius и Plautius)77. Однако написание имени через o вместо au может и не иметь отношения к политической позиции его обладателя и объясняться просто следованием моде78. C другой стороны, Р. Каду подчеркивает знатность обвиняемых — как весталок, так и их предполагаемых любовников, — и противопоставляет их в этом отношении обвинителям79. Но род Клавдиев был патрицианским, как и Сергии, к которым принадлежал Катилина80, и более знатным, чем плебейский род Лициниев Крассов. О происхождении Плотия ничего достоверно не известно, и нельзя исключать, что он вел свое происхождение от первых плебейских консулов, т. е. мог быть равен Крассу по знатности81. Принадлежность Фабии и Лицинии к высшей знати также вызывает некоторые сомнения (см. прим. 3).
Таким образом, представляется, что следует отказаться от попыток объяснить процесс 73 г. как противостояние оптиматов и популяров. Рассмотрим гипотезы, объясняющие этот суд в рамках плюралистического представления о римской политике как о борьбе небольших группировок знати, сформированных на основе родственных и дружеских связей и обмена услугами между нобилями. Б. Тваймен интерпретирует римскую политику
Наиболее перспективным представляется объяснение, выдвинутое А. Уордом и Э. Грюэном и поддержанное М. Равиццей87. В центре этого объяснения стоит личность Плотия, обвинителя Лицинии. О самом этом человеке Плутарх (Crass. 1) больше ничего не сообщает. Для данного периода времени в источниках упоминается мало представителей рода Плавтиев (Плотиев), но все же известно три Плотия (Плавтия), которых можно идентифицировать с обвинителем Лицинии на основании сведений об их карьерах. Во-первых, это плебейский трибун 70 г. Плотий (Плавтий), который провел закон о возвращении гражданства сторонникам Лепида, бежавшим к Серторию, и аграрный закон о предоставлении земли ветеранам Помпея и Метелла Пия88. Во-вторых, это Авл Плотий (Плавтий), который в 67—
Если это так, то возникает вопрос: зачем Помпею понадобился этот суд? В Риме молодые люди нередко выдвигали громкие обвинения против известных политиков для того, чтобы прославиться и приобрести популярность92, однако если Помпей действительно стоял за делом весталок, то предпочел остаться в тени, и даже в случае обвинительного приговора лично ему никакой славы это дело не сулило; следовательно, необходимо искать иную мотивацию его действий. Все три названных выше исследователя (Э. Грюэн, А. Уорд и М. Равицца) в качестве таковой предполагают просто вражду или соперничество Помпея и Красса. Однако вряд ли такое объяснение можно признать удовлетворительным. Сомнительно, что в этот период времени у Помпея были какие-то основания для ненависти к Крассу: насколько известно, тот не причинил ему никакого вреда. Правда, Плутарх сообщает, что Красс завидовал молодому полководцу, однако подчеркивает, что ни в какие враждебные действия это соперничество не выливалось93. Помпей же, которому в 73 г. исполнялось 33 года (Vell. II. 53. 4), уже успел отпраздновать триумф, вел в Испании войну в должности проконсула94 и вряд ли мог завидовать положению Красса в государстве. Поскольку оба политика принадлежали приблизительно к одному поколению, естественно предположить, что между ними было обычное соперничество за должности, влияние и популярность, однако вряд ли оно могло побудить Помпея к выдвижению обвинения против Красса — тем более такого обвинения, которое грозило не обычным изгнанием, но смертной казнью, причем не только самому Крассу, но и Лицинии, не имевшей никакого отношения к их соперничеству.
Если нам не известно ни о каких поступках Красса, которые могли бы навлечь на него личную ненависть Помпея, то, возможно, следует искать объяснение для враждебных действий последнего в политической деятельности Красса в
Немалый интерес здесь представляет речь плебейского трибуна 73 г. Лициния Макра, изложенная Саллюстием (Hist. III. 48). Этот деятель — есть основания считать его союзником Красса98 — призывает плебеев бороться за свои права и обличает жестокость сулланцев, которые отняли у народа свободу и преследуют его защитников. Однако фрагмент его речи, касающийся Помпея (Sall. Hist. III. 48, 21—
Конечно, ему предстояло бы встретить сопротивление консервативной части сената, но, возможно, он рассчитывал если не на поддержку, то, по крайней мере, на нейтралитет одного из консулов — Гая Кассия Лонгина, который не принадлежал к числу сторонников Суллы, однако имел семейные и личные связи с группировками Мария и Цинны и, как предполагает Б. Кац, был одним из тех консуляров, которые вели тайную переписку с Серторием101. Что же касается второго консула, Марка Лукулла, то от него можно было ожидать противодействия102, однако он, с.61 по-видимому, уехал в провинцию Македония задолго до окончания своего консульского года103, поэтому Красс мог дождаться его отъезда, не объявляя о своих планах, а затем воспользоваться его отсутствием. Макр не афишировал своих связей с Крассом и утверждал, что действует в одиночку (Sall. Hist. III. 48. 3, 5), и если бы ему удалось действительно побудить народ к неповиновению и беспорядкам, то Красс мог бы представить законопроект о восстановлении прав трибунов не как демагогическое мероприятие, а как необходимое и меньшее зло и тем самым сделать свою политику несколько более приемлемой для консерваторов104.
С другой стороны, есть основания предполагать, что Помпей тоже понимал, сколь значительные политические выгоды можно извлечь из восстановления трибунской власти. В 75 г. этот лозунг выдвигал Квинт Опимий (Ps -Ascon. p. 200 Or.), который мог быть близок к Помпею, так как его брат ранее служил в штабе Помпея Страбона105. Примечательно, что в перечне защитников интересов народа, пострадавших от произвола оптиматов в
Представляется, что эффективным средством для этого могло послужить судебное обвинение. В речи «За Мурену» (45—
Можно отметить, что обвинение в суде понтификов было единственно возможным способом судебного противодействия Крассу: как претор, он имел иммунитет в постоянных судах по уголовным делам, основанных Суллой108, как и, по-видимому, в суде народного собрания109. С другой стороны, этот способ был и наиболее действенным. Во-первых, в случае осуждения Крассу грозило бы не изгнание, а смертная казнь, — следовательно, тем больше оснований у него было полностью посвятить себя защите от обвинений, оставив другие дела. Во-вторых, его судьями должны были выступать члены коллегии понтификов, где на тот момент доминировали влиятельные сторонники Суллы110, которые вряд ли могли приветствовать проект восстановления прав трибунов. Если бы Красс открыто заявил о своей приверженности этому курсу, его шансы на оправдание должны были снизиться; с другой стороны, в случае оправдания Красс приобрел бы перед судьями определенные моральные обязательства, и сразу после завершения суда ему нелегко было бы отстаивать законопроект, вызывающий у них возражения111. В-третьих, как показал прецедент 114/113 г., оправдательный приговор понтификов не мог полностью очистить весталку и ее предполагаемого соблазнителя в глазах общества112; поэтому можно было ожидать, что даже популярный законопроект будет встречен народом прохладно, если его выдвинет человек, подозреваемый в нарушении мира с богами, и это еще сильнее затруднит его принятие. Наконец, в-четвертых, в случае принятия этого законопроекта над Крассом и Лицинией нависала новая с.63 опасность: теперь любой из трибунов, подобно Педуцею в 113 г., мог вернуться к их делу и внести закон об учреждении государственного суда над оправданными весталками и их любовниками.
Таким образом, после того как Красс был привлечен к суду по обвинению в соблазнении весталки, его шансы на успешное восстановление прав трибунов становились крайне малы. Даже после оправдания выдвигать этот законопроект с его стороны было бы очень рискованно. Нет сведений о какой-либо агитации в пользу отмены сулланских ограничений в 72—
Остается рассмотреть, вписываются ли в данную гипотезу действия остальных участников этого процесса. Прежде всего возникает вопрос, кто и с какой целью возбудил обвинение против Катилины. М. Равицца предполагает, что он попал под суд как друг Красса и соучастник его любовных похождений: обвинение, направленное против Красса, неизбежно должно было затронуть и Катилину116. Однако у нас нет сведений о дружбе Красса и Катилины до 73 года, и нет оснований рассматривать их любовные похождения как совместные. Представляется, что в предложенном М. Равиццей объяснении следует несколько сместить акценты. Выше уже говорилось о том, что обвинение против весталок и их предполагаемых любовников выглядело достаточно убедительным, а дурная репутация Катилины могла послужить дополнительным доводом в пользу его виновности. Привлечение к суду не одной, а сразу двух весталок должно было повысить общественное внимание к этому процессу. Как показали события 114/113 гг., аргументы в пользу виновности одной из обвиняемых подкрепляли убеждение в виновности второй и наоборот, а осуждение одной из весталок порождало сомнения в справедливости оправдательного приговора, вынесенного второй117. Таким образом, если против Катилины и Фабии имелись достаточно весомые улики, то выдвинутое против с.64 них обвинение усиливало опасность, которой подвергались Красс и Лициния, что вполне отвечало целям обвинителя. В этом случае Клодий, добивавшийся осуждения Фабии, как и Плотий, должен был действовать в интересах Помпея.
Вопрос о политических связях Клодия на раннем этапе его карьеры вызвал в историографии немалые споры, и некоторые исследователи высказывали предположение о том, что в этот период времени он действительно мог быть связан с Помпеем118. Прежде всего их внимание привлекают события 67 года, когда Клодий, служивший в армии Луция Лукулла, подстрекал его солдат к мятежу и, в частности, сопоставлял тяготы, которые они переносят, со счастливой жизнью испанских ветеранов Помпея, получивших землю, и призывал их поберечь силы до прибытия полководца, который будет заботиться об обогащении солдат (Plut. Luc. 34). В итоге солдаты отказались повиноваться Лукуллу, что послужило одной из важных причин его неудач и передачи его командования Помпею в 66 г. Однако другие исследователи указывают на то, что в 67 г. Помпея интересовало скорее командование против пиратов, чем против Митридата, поэтому вряд ли Клодий на Востоке действовал в его интересах, тем более что после ссоры с Лукуллом он направился не к Помпею, а к своему зятю Марцию Рексу, наместнику Киликии, который сделал его префектом флота119.
Представляется, что окончательно решить данную проблему в рамках настоящей статьи невозможно, однако можно привести еще некоторые соображения в пользу «помпеянского» характера деятельности Клодия на Востоке. Во-первых, в излагаемой Плутархом речи Клодий существенно преувеличивает благосостояние испанских ветеранов Помпея: если Плотиев закон о наделении их землей и был реализован, то лишь частично; к тому же Клодий упоминает лишь Помпея, хотя на ветеранов Метелла Пия этот закон тоже распространялся (Cass. Dio XXXVIII. 5. 1—
Своим выступлением с обвинениями против жрецов и жриц Клодий поставил под сомнение право коллегии понтификов по своему усмотрению решать судьбу весталок, заподозренных в нарушении обета целомудрия. Это шло вразрез с многовековой традицией, в соответствии с которой подобные дела находились в исключительном ведении понтификов126. Впрочем, в 113 г. был создан иной прецедент, когда весталок повторно судил государственный суд, учрежденный Педуцеевым законом. Рассмотрев этот закон в общеполитическом контексте, Э. Роусон показала, что он представлял собой проявление общей тенденции этих лет — стремления популяров ограничить контроль сенатской олигархии над государственной религией; однако Сулла в свою диктатуру твердо восстановил этот контроль127. Выступление Катона против попытки очередного демагога вторгнуться в сферу государственной религии и оказать давление на коллегию понтификов вполне вписывается в избранный им образ защитника нравов и обычаев предков. Личности обвиняемых в данном случае могли иметь для него второстепенное значение, и показательно, что когда Цицерон поблагодарил Катона за помощь его родственнице Фабии, тот ответил: «признательность следует питать к государству, ибо лишь ради государства трудится и занимается политической деятельностью Катон»128 (Plut. Cat. Min. 19. 3; пер.
Что касается позиции Катула, который, вероятно, руководил коллегией в отсутствие верховного понтифика Метелла Пия, то вкратце о ней уже говорилось выше. В конце 87 г., во время господства Мария и Цинны, отец Катула был обвинен плебейским трибуном Марием Гратидианом и, не сомневаясь, что будет осужден, вынужден был покончить с собой130. После победы Суллы в гражданской войне с.66 Катилина казнил Гратидиана на могиле старшего Катула и тем самым заслужил благодарность его сына131. Поэтому Катул желал оправдания Катилины и, насколько это было в его силах, содействовал ему. Примечательно, что в 63 г., покидая Рим, чтобы присоединиться к армии повстанцев, Катилина поручил Катулу заботу о своей жене Аврелии Орестилле, сославшись в письме на замечательную верность, которую тот проявил по отношению к нему в минуту опасности (Sall. Cat. 35. 1. 6). Однако в деле Лицинии и Красса Катул не имел причин проявлять подобную мягкость — особенно в том случае, если предполагал, что Красс стоит за призывами к восстановлению трибунской власти. Поэтому, когда Клодий высказал претензии к процедуре голосования судей, он, вероятно, легко согласился на ее изменение в неблагоприятную для обвиняемых сторону.
Что касается самих понтификов, то, по-видимому, они (как и их предшественники в 114 г.) не сочли представленные обвинителями доказательства достаточно бесспорными и исчерпывающими для того, чтобы приговорить к мучительной смерти четырех человек из знатных и влиятельных семей. Выше уже говорилось о том, что к I веку казнь в результате судебного приговора стала большой редкостью; как правило, ее заменяло изгнание. Смертный приговор, который Луций Кассий вынес в 113 г. весталкам Лицинии и Марции, многими в римском обществе воспринимался как чрезмерно суровый (Ascon. 45—
Необходимо отметить, что изложенная выше реконструкция хода процесса весталок 73 г. и его политического смысла во многом является предположительной, и при существующем состоянии источников ни она, ни какая-либо иная гипотеза не может быть совершенно надежно доказана. Тем не менее представляется, что данная реконструкция позволяет сложить в единое целое разрозненные и отрывочные свидетельства античных авторов как о самом суде, так и о политической деятельности Красса в
Литература
1. Боровков
2. Бугаева
3. Короленков
4. Любимова
5. Любимова
6. Любимова
7. Любимова
8. Смирнова
9. Сморчков
10. Смышляев
11. Циркин
12. Alexander
13. Astin A. 1957: The Lex Annalis before Sulla // Latomus. 16, 588—
14. Bauman
15. Bauman
16. Bauman
17. Brennan
18. Broughton
19. Broughton
20. Brunt
21. Cadoux
22. Cornell T. 1981: Some observations on the «crimen incesti» // Le delit religieux dans la cite antique. Actes de la table ronde de Rome (6—
23. Drumann W. 1964: Geschichte Roms in seinem Ubergange von der republikanischen zur monarchischen Verfassung oder Pompeius, Caesar, Cicero und ihre Zeitgenossen / Bd 3. 2 Aufl. P. Groebe (Hrsg.). Hildesheim.
24. Epstein
25. Evans R. 2014: Pompey’s Consulships: The End of Electoral Competition in the Late Roman Republic // URL: https://www.academia.edu/6252270 (Электронный ресурс) (дата обращения: 24.08.2014).
26. Fontanella F. 2004: II Verr. V, 152: Un possibile contributo alla datazione della Lex Plautia de reditu Lepidanorum // Athenaeum. 92. 2, 519—
27. Gelzer M. 1926: Licinius (68) // RE. Hlbd 25, 295—
28. Gelzer M. 1943: Das erste Konsulat des Pompeius und die Ubertragung der groBen Imperien. B.
29. Gelzer M. 1969: The Roman Nobility. Oxf.
30. Garzetti
31. Griffin M. 1973: The Tribune C. Cornelius // JRS. 63, 196—
32. Gruen E. 1971: Some criminal trials of the Late Republic: political and prosopographical problems // Athenaeum. 49, 54—
33. Gruen E. 1974: The Last Generation of the Roman Republic. Berkeley—
34. Hagen E. 1854: Untersuchungen uber römische Geschichte. Teil 1. Catilina. Konigsberg.
35. Hayne L. 1974: The Politics of M’. Glabrio, Cos. 67 // CPh. 69. 4, 280—
36. Hillard
37. Hillard
38. Hinard F. 1985: Les proscriptions le la Rome republicaine. Rome.
с.68 39. Johnson
40. Katz
41. Keaveney A. 1984: Who were the Sullani? // Klio. 66, 114—
42. Keaveney A. 1992: Lucullus. A Life. L.;
43. Keaveney A. 2005: Sulla. The Last Republican. L.—
44. Kelly
45. Kelly
46. Koch C. 1958: Vesta // RE. 2 Reihe. Hlbd 16, 1747—
47. Lacour-Gayet G. 1889: P. Clodius Pulcher // Revue Historique. 41, 1—
48. Lewis
49. Lovisi C. 1998: Vestale, incestus et juridiction pontificale sous la Republique romaine // MEFRA. 110. 2, 699—
50. Marshall B. 1972: The «Lex Plotia Agraria» // Antichthon. 6, 43—
51. Marshall B. 1973: Crassus and the Command against Spartacus // Athenaeum. 51, 109—
52. Marshall B. 1976: Crassus: A Political Biography. Amsterdam.
53. Marshall B. 1985a: A Historical Commentary on Asconius. Columbia.
54. Marshall B. 1985b: Catilina and the Execution of M. Marius Gratidianus // CQ.
55. Marshall B., Beness
56. Maurenbrecher
57. Mommsen Th. 1887: Römisches Staatsrecht. 3. Aufl. Bd II. 1 Abt. Lpz.
58. Moreau Ph. 1982: Clodiana religio: un proces politique en 61 avant J.
59. Münzer F. 1920: Römische Adelsparteien und Adelsfamilien. Stuttgart.
60. Münzer F. 1939: Opimius (6, 11) // RE. Hlbd 35, 673—
61. Münzer F. 1951: Plautius (8) // RE. Hlbd 41, 7—
62. Pina Polo F. 1996: Contra arma verbis. Der Redner vor dem Volk in der späten Römischen Republik. Stuttgart.
63. Rathke J. 1904: De Romanorum Bellis Servilibus. B.
64. Ravizza M. 2006: Catilina, Crasso e le vestali // Rivista di Diritto Romano. 6, 1—
65. Rawson E. 1974: Religion and Politics in the Late Second Century
66. Rossi
67. Rubinsohn Z. 1970: A Note on Plutarch, Crassus X, I // Historia. 19, 624—
68. Santangelo F. 2014: Roman Politics in the 70s
69. Seager R. 1992: The Rise of Pompey // CAH. Vol. IX. The Last Age of the Roman Republic. 146—
70. Seager R. 2002: Pompey the Great. A Political Biography. Oxf.
71. Shatzman I. 1968: Four notes on Roman magistrates // Athenaeum. 46, 345—
72. Smith
73. Staples A. 2004: From Good Goddess to Vestal Virgins. Sex and category in Roman religion. L.—
74. Stevens
75. Sumner
76. Sumner
77. Tatum
78. Tatum
79. Taylor
80. Twyman B. 1972: The Metelli, Pompeius and Prosopography // ANRW. Bd 1. Teil 1 / J. Vogt, H. Temporini (Hrsg.). B.—
81. Valverde
82. Ward A. 1968: Cicero’s Support of Pompey in the Trials of M. Fonteius and P. Oppius // Latomus. 27. 4, 802—
83. Ward A. 1977: Marcus Crassus and the Late Roman Republic. Columbia—
84. Weinrib
85. Wildfang
86. Williams
Olga V. Liubimova
The article deals with several procedural issues concerning the trial of the Vestals in 73
Keywords: trial of the Vestals, Pompey, Late Roman Republic, pontifical courts, Crassus.
ПРИМЕЧАНИЯ
Далее все даты в статье — до нашей эры.