Философские трактаты

Учение академиков

Книга I (вторая редакция)

Текст приводится по изданию:
Марк Туллий Цицерон. Учение академиков. М., Издательство «Индрик», 2004.
Перевод с латинского Н. А. Федорова. Комментарий и вступительная статья М. М. Сокольской.

Латин­ский текст и ком­мен­та­рий, пред­став­лен­ные в насто­я­щей кни­ге, опи­ра­ют­ся на сле­дую­щие основ­ные изда­ния:

M. Tul­li Ci­ce­ro­nis Aca­de­mi­co­rum re­li­quiae cum Lu­cul­lo / Ed. Ot­to Plas­berg. Leip­zig, 1922. Repr. Stuttgart, 1980. (Стан­дарт­ное на насто­я­щий момент изда­ние тек­ста «Уче­ния ака­де­ми­ков»; цити­ру­ет­ся как Пла­с­берг).

M. Tul­li Ci­ce­ro­nis Aca­de­mi­ca / Ed. & comm. James S. Reid. Lon­don, 1885. Repr. Hil­des­heim, 1966, 1984. (Это изда­ние с боль­шой всту­пи­тель­ной ста­тьей и подроб­ней­шим под­строч­ным ком­мен­та­ри­ем оста­ет­ся, несмот­ря на свою более чем веко­вую дав­ность, непре­взой­ден­ным под­спо­рьем для пони­ма­ния трак­та­та; цити­ру­ет­ся как Рид).

Ci­ce­ro. De Na­tu­ra Deo­rum, Aca­de­mi­ca / Ed. et transl. H. Rack­ham. Cambrid­ge; Lon­don, 1933 (и после­дую­щие пере­из­да­ния; Loeb clas­si­cal lib­ra­ry).

При ком­мен­ти­ро­ва­нии допол­ни­тель­но при­вле­ка­лись два недав­них немец­ких изда­ния с ком­мен­та­ри­ем и пере­во­дом:

Mar­cus Tul­lius Ci­ce­ro. Hor­ten­sius. Lu­cul­lus. Aca­de­mi­ci lib­ri / Hrsg., übers. und kom­ment. von L. Strau­me-Zim­mer­mann, F. Broem­ser und O. Gi­gon. Mün­chen, 1990 (Sammlung Tus­cu­lum).

Mar­cus Tul­lius Ci­ce­ro: Aka­de­mi­sche Ab­hand­lun­gen. Lu­cul­lus. Text und Über­set­zung von C. Schäub­lin, An­mer­kun­gen von A. Bäch­li und A. Grae­ser. Ham­burg, 1995.

Основ­ная лите­ра­ту­ра, исполь­зо­вав­ша­я­ся при ком­мен­ти­ро­ва­нии:

Hül­ser K. Die Frag­men­te zur Dia­lek­tik der Stoi­ker. Neue Sammlung der Tex­te mit deutscher Über­set­zung und Kom­men­ta­ren. Bd. I—IV. Stuttgart; Bad Cannstadt, 1987—1988 (цити­ру­ет­ся как Хюль­зер).

Long A. A. und Sed­ley D. N. The Hel­le­nis­tic phi­lo­sop­hers. 2 vol. Cambrid­ge, 1987.

Hal­ten­hoff A. Kri­tik der aka­de­mi­schen Skep­sis. Ein Kom­men­tar zu Ci­ce­ro, Lu­cul­lus 1—62. Frankfurt/Main, 1998 (Stu­dien zur klas­si­schen Phi­lo­lo­gie, Bd. 113) (цити­ру­ет­ся как Халь­тен­хоф).

Glu­cker J. An­tio­chos and the La­te Aca­de­my. Göt­tin­gen, 1978 (цити­ру­ет­ся как Глю­кер).

Hir­zel R. Un­ter­su­chun­gen zu Ci­ce­ros phi­lo­sop­hi­schen Schrif­ten. III Theil: Aca­de­mi­ca Prio­ra. Tus­cu­la­nae Dis­pu­ta­tio­nes. Leip­zig, 1883. (Ndr. Hil­des­heim 1964) (цити­ру­ет­ся как Хир­цель).

As­sent and Ar­gu­ment: Stu­dies in Ci­ce­ro’s Aca­de­mic Books: Pro­cee­digs of the VIIth Sym­po­sium Hel­le­nis­ti­cum (Ut­recht, August 21—25, 1995) / Ed. by Brad Inwood and Jaap Mansfeld. Lei­den: Brill, 1997 (Phi­lo­sop­hia an­ti­qua vol. 76).

Powell J. C. F. (ed.). Ci­ce­ro the Phi­lo­sop­her. Twel­ve Pa­pers. Ox­ford, 1995.

Основ­ные гре­че­ские источ­ни­ки по «скеп­ти­че­ской» фило­со­фии, с кото­ры­ми в ком­мен­та­рии посто­ян­но сопо­став­ля­ет­ся латин­ский текст Цице­ро­на — это Секст Эмпи­рик с сочи­не­ни­я­ми «Про­тив уче­ных» («Ad­ver­sus ma­the­ma­ti­cos») и «Пирро­но­вы поло­же­ния» («Pyrrho­niae Hy­po­ty­po­seis»), а так­же био­гра­фи­че­ский ком­пен­дий Дио­ге­на Лаэр­ция. Сокра­ща­ют­ся как Sext. Emp. Adv. math.; Sext. Emp. Pyr. hyp.; D. L. с ука­за­ни­ем кни­ги и пара­гра­фа.

Дру­гие сочи­не­ния Цице­ро­на, цити­ру­е­мые в ком­мен­та­рии, сокра­ща­ют­ся по их латин­ским назва­ни­ям, с ука­за­ни­ем кни­ги (если их несколь­ко) и пара­гра­фа, а имен­но:


Brut. — Bru­tus si­ve de cla­ris ora­to­ri­bus
De orat. — De ora­to­re
Div. — De di­vi­na­tio­ne
Fat. — De fa­to
Fin. — De fi­ni­bus bo­no­rum et ma­lo­rum
In Verr. — Ora­tio­nes in Ver­rem
Leg. — De le­gi­bus
Nat. deor. — De na­tu­ra deo­rum
Off. — De of­fi­ciis
Orat. — Ora­tor
Rep. — De re pub­li­ca
Sen. — De se­nec­tu­te
Top. — To­pi­ca
Tusc. — Tus­cu­la­nae dis­pu­ta­tio­nes


Пись­ма:

Att. — Epis­tu­lae ad At­ti­cum
Fam. — Epis­tu­lae ad Fa­mi­lia­res
Q. fr. — Epis­tu­lae ad Quin­tum frat­rem


Пере­во­ды латин­ских и гре­че­ских цитат, за исклю­че­ни­ем осо­бо ого­во­рен­ных слу­ча­ев, при­над­ле­жат авто­ру ком­мен­та­рия. Отдель­ные корот­кие цита­ты, пред­став­ля­ю­щие собой парал­лель­ные места к ком­мен­ти­ру­е­мо­му тек­сту, остав­ле­ны без пере­во­да.

Цице­рон Варро­ну1

Тре­бо­вать подар­ка, хотя и обе­щан­но­го, не име­ет обык­но­ве­ния даже тол­па, если толь­ко ее не под­стре­ка­ют к тому, и все же ожи­да­ние обе­щан­но­го тобою дара побуж­да­ет меня напом­нить тебе о нем, но, разу­ме­ет­ся, не тре­бо­вать его. Я уже четы­ре­жды напо­ми­нал тебе об этом, и, при­зна­юсь, не слиш­ком скром­но: ты ведь зна­ешь, конеч­но, мане­ру речи сей весь­ма юной Ака­де­мии. Из ее-то среды я и напра­вил к тебе энер­гич­ных послан­цев, кото­рые, боюсь, пожа­луй, потре­бо­ва­ли от тебя того, о чем я пору­чил лишь про­сить. Вооб­ще я дол­го ждал это­го и ста­рал­ся удер­жать­ся, чтобы само­му пер­вым не посвя­тить тебе какое-нибудь сочи­не­ние, еще не полу­чив тво­е­го, дабы иметь воз­мож­ность отбла­го­да­рить тебя точ­но таким же подар­ком, но так как ты гото­вил это слиш­ком мед­лен­но, или, если быть точ­ным, слиш­ком тща­тель­но, я не мог удер­жать­ся, чтобы не заявить в доступ­ном мне роде сло­вес­но­сти, как креп­ко свя­за­ны мы с тобою и наши­ми заня­ти­я­ми и вза­им­ной сим­па­ти­ей. И вот я сочи­нил бесе­ду, кото­рая про­ис­хо­дит меж­ду нами в Куман­ском поме­стье, в при­сут­ст­вии Пом­по­ния; ты выска­зы­ва­ешь в ней взгляды Антио­ха, кото­рые, как мне кажет­ся, ты разде­ля­ешь, на себя же я взял защи­ту взглядов Фило­на. Пола­гаю, ты, читая это, уди­вишь­ся, что мы раз­го­ва­ри­ва­ем с тобой о том, о чем нико­гда не гово­ри­ли; но ведь тебе извест­но, как сочи­ня­ют­ся диа­ло­ги. Позд­нее, доро­гой Варрон, мы пого­во­рим вво­лю, если угод­но, и о нас самих; может быть, слиш­ком позд­но, но за про­шлые беды государ­ства пусть отве­ча­ет судь­ба, за насто­я­щие мы долж­ны отве­чать сами. Если бы мы мог­ли пре­да­вать­ся нашим заня­ти­ям в спо­кой­ные вре­ме­на, когда государ­ство наше нахо­ди­лось если не в доб­ром, то по край­ней мере хоть в сколь­ко-нибудь надеж­ном состо­я­нии! Впро­чем, и тогда какие-нибудь иные сооб­ра­же­ния доста­ви­ли бы нам соот­вет­ст­ву­ю­щие заботы и дела; поче­му же сей­час хотим мы жить без них? Во вся­ком слу­чае, я едва ли могу жить с ними, а без них и вооб­ще не могу. Но об этом мы не раз пого­во­рим при встре­че. Желаю, чтобы пере­езд и покуп­ка совер­ши­лись удач­но, и согла­сен с тво­им реше­ни­ем в этом деле.

Не забы­вай о сво­ем здо­ро­вье!

Уче­ние ака­де­ми­ков (вто­рая редак­ция)

II. 1. Когда не так дав­но мы с Атти­ком2 были в Куман­ском поме­стье, от М. Варро­на3 нам при­шло изве­стие, что нака­нуне вече­ром он при­ехал из Рима и, если бы не был утом­лен с доро­ги, сра­зу же бы напра­вил­ся к нам. Услы­шав об этом, мы реши­ли ни мину­ты не мед­лить и поско­рее встре­тить­ся с чело­ве­ком, свя­зан­ным с нами и общи­ми инте­ре­са­ми, и ста­рин­ною друж­бой. Тот­час же мы отпра­ви­лись к нему и уже подъ­ез­жа­ли к его вил­ле, как увиде­ли его само­го, направ­ля­ю­ще­го­ся нам навстре­чу. Мы обня­лись, как это водит­ся сре­ди дру­зей, и спу­стя доста­точ­но про­дол­жи­тель­ное вре­мя4 отвез­ли его на его вил­лу. 2. Здесь, когда, пого­во­рив сна­ча­ла немно­го, ста­ли спра­ши­вать его, что ново­го в Риме, Аттик ска­зал: «Оставь, пожа­луй­ста, то, о чем без боли невоз­мож­но ни спра­ши­вать, ни слу­шать, и спро­си луч­ше, что ново­го у него само­го. Ведь Музы Варро­на без­молв­ст­ву­ют доль­ше обыч­но­го. Но все же я пола­гаю, что чело­век этот не без­дель­ни­ча­ет, а про­сто скры­ва­ет то, что он пишет». «Ниче­го подоб­но­го, — отве­ча­ет тот, — я пола­гаю, что писать то, чему луч­ше было бы остать­ся сокры­тым, может лишь чело­век нетер­пе­ли­вый5. У меня же гото­во, и уже дав­но, боль­шое про­из­веде­ние, а вот для это­го чело­ве­ка» (это он обо мне) «я решил сде­лать и весь­ма зна­чи­тель­ное само по себе и что я поста­ра­юсь отде­лать как мож­но луч­ше». 3. Я ему отве­чаю: «Хотя, Варрон, я дав­но уже ожи­даю это­го, тем не менее не осме­ли­ва­юсь тре­бо­вать; ведь я слы­шал от наше­го Либо­на6 (а ты зна­ешь его увле­че­ние: ниче­го подоб­но­го скрыть от него невоз­мож­но), что ты сво­его труда не пре­ры­вал, но самым тща­тель­ным обра­зом обра­ба­ты­ва­ешь его, не отры­ва­ясь ни на мину­ту. И тре­бо­вать от тебя этот труд мне нико­гда до сего вре­ме­ни и в голо­ву не при­хо­ди­ло. Теперь же, когда я при­сту­пил к изло­же­нию того пред­ме­та, кото­рый мы вме­сте с тобой7 изу­ча­ли, пыта­ясь пере­дать на латин­ском язы­ке эту древ­нюю, создан­ную еще Сокра­том8 фило­со­фию, я спра­ши­ваю, поче­му ты остав­ля­ешь без вни­ма­ния это уче­ние, хотя и пишешь о мно­гом, тем более, что и сам ты пре­крас­но зна­ешь его, и заня­тия этим пред­ме­том во мно­го раз важ­нее всех про­чих заня­тий и наук».


II. 4. Тут он ска­зал: «Ты про­сишь у меня того, о чем я и сам часто раз­мыш­лял и чем мно­го зани­мал­ся. Поэто­му я не колеб­лясь готов удо­вле­тво­рить твою прось­бу, но буду гово­рить о том, что у меня под рука­ми, посколь­ку, как я уже ска­зал, я мно­го и дол­го раз­мыш­лял об этом пред­ме­те. Видя, что фило­со­фия подроб­ней­шим обра­зом изло­же­на в сочи­не­ни­ях гре­ков, я поду­мал, что если кто-то из наших сооте­че­ст­вен­ни­ков увлек­ся бы этой нау­кой, то люди, полу­чив­шие гре­че­ское обра­зо­ва­ние, ско­рее ста­нут читать гре­че­ские кни­ги, а не наши. Если же они дале­ки от гре­че­ской нау­ки и зна­ний, то они не ста­нут инте­ре­со­вать­ся тем, что невоз­мож­но понять, не имея гре­че­ской обра­зо­ван­но­сти. Поэто­му я не стал писать того, чего невеж­ды не смо­гут понять, а обра­зо­ван­ные не захотят читать. 5. Ты же видишь (ведь сам учил­ся это­му), что мы не можем упо­доб­лять­ся Ама­фи­нию или Раби­рию9, кото­рые безо вся­кой нау­ки, про­стым язы­ком рас­суж­да­ют о вещах оче­вид­ных, не при­бе­гая ни к каким опре­де­ле­ни­ям, ни к каким разде­ле­ни­ям10, не делая с помо­щью соот­вет­ст­ву­ю­щих вопро­сов11 ника­ких заклю­че­ний, и счи­та­ют, что вооб­ще не суще­ст­ву­ет ника­ко­го искус­ства речи и рас­суж­де­ний. Мы же12, как зако­нам пови­ну­ясь настав­ле­ни­ям диа­лек­ти­ков и ора­то­ров, посколь­ку наши учи­те­ля почи­та­ют доб­ро­де­те­лью вла­де­ние и тем и дру­гим искус­ст­вом, вынуж­де­ны при­бе­гать и к новым сло­вам, кото­рые, как я ска­зал, люди обра­зо­ван­ные пред­по­чи­та­ют искать у гре­ков, а необ­ра­зо­ван­ные не хотят слы­шать и от нас, так что все эти уси­лия оста­ют­ся напрас­ны­ми. 6. Ведь я бы мог напи­сать трак­тат по физи­ке точ­но так же, как Ама­фи­ний, если бы я согла­шал­ся с Эпи­ку­ром или — точ­нее — с Демо­кри­том. Вели­ко ли дело уни­что­жить дей­ст­ву­ю­щие при­чи­ны вещей13 и рас­суж­дать о слу­чай­ном столк­но­ве­нии мель­чай­ших тел14 (cor­pus­cu­la), а ведь имен­но так они назы­ва­ют ато­мы!15 А нашу физи­ку ты зна­ешь, кото­рая, скла­ды­ва­ясь из дви­жу­щей силы (ef­fec­tio) и мате­рии, созда­вае­мой этой дви­жу­щей силой, нуж­да­ет­ся еще и в гео­мет­рии16. А раз­ве кто-нибудь смо­жет изло­жить ее про­сты­ми сло­ва­ми или под­ве­сти кого-то к ее пони­ма­нию. Они весь­ма про­сто рас­суж­да­ют о таких вопро­сах, как жизнь и нра­вы, о вещах пред­по­чи­тае­мых (res ex­pe­ten­dae) и избе­гае­мых (res fu­gien­dae)17, пола­гая, что и для чело­ве­ка, и для скота бла­гом явля­ет­ся одно и то же18. А тебе пре­крас­но извест­но, как тон­ко об этих вещах рас­суж­да­ют наши фило­со­фы. 7. Если, напри­мер, будешь сле­до­вать за Зено­ном19, то с пре­ве­ли­ким трудом добьешь­ся того, чтобы кто-нибудь понял, что же это такое — истин­ное и про­стое20 бла­го, кото­рое неот­де­ли­мо от нрав­ст­вен­но­сти (ho­nes­tas). Эпи­кур вооб­ще гово­рит, что он и пред­ста­вить себе не может, что это за бла­го, если оно не свя­за­но с наслаж­де­ни­ем, дей­ст­ву­ю­щим на чув­ства21. Если же мы после­ду­ем за Ста­рой Ака­де­ми­ей22, с кото­рой, как ты зна­ешь, мы согла­ша­ем­ся, то сколь тон­ко нам при­дет­ся объ­яс­нять ее уче­ние, сколь замыс­ло­ва­то, сколь труд­но­до­ступ­но рас­суж­дать про­тив сто­и­ков! Поэто­му я сам берусь за весь этот фило­соф­ский труд, чтобы, насколь­ко удаст­ся, обре­сти житей­скую твер­дость и полу­чить душев­ное удо­воль­ст­вие, счи­тая, подоб­но Пла­то­ну23, что боги не дали чело­ве­ку дара ни боль­ше­го, ни выс­ше­го. 8. Сво­им же дру­зьям, увле­каю­щим­ся фило­со­фи­ей, я сове­тую отпра­вить­ся в Гре­цию, дабы чер­пать из самих источ­ни­ков, а не из отвод­ных кана­лов; а то, чему еще никто до сих пор не учил, и что неот­куда было узнать и тем, кто стре­мил­ся к это­му24, я, насколь­ко смог (а я не слиш­ком высо­ко став­лю свои воз­мож­но­сти), поста­рал­ся доне­сти до тех моих сооте­че­ст­вен­ни­ков, кото­рые не мог­ли узнать это от гре­ков, а со смер­тью наше­го Л. Элия25 — и от лати­нян. И все же в тех ста­рин­ных латин­ских сочи­не­ни­ях, в кото­рые мы, под­ра­жая Менип­пу26, но не копи­руя его, при­внес­ли некую весе­лость, было мно­го от глу­бо­кой фило­со­фии, мно­гое ска­за­но диа­лек­ти­че­ски, для того чтобы люди не слиш­ком обра­зо­ван­ные мог­ли лег­че понять это, при­вле­чен­ные к чте­нию инте­рес­ным изло­же­ни­ем27; а в над­гроб­ных речах28 и во введе­ни­ях29 к кни­гам “Древ­но­стей” я писал для фило­со­фов — насколь­ко мне это уда­лось».


III. 9. Тут я ска­зал: «Все это так, Варрон, ведь имен­но твои кни­ги как бы вновь воз­вра­ти­ли нас домой, жив­ших досе­ле в сво­ем горо­де чуже­стран­ца­ми или стран­ни­ка­ми, и дали нам нако­нец воз­мож­ность познать, кто мы и откуда. Ведь ты рас­крыл нам и воз­раст наше­го оте­че­ства30, и нашу исто­рию, и свя­щен­ное пра­во, и уче­ния жре­цов, и нау­ку веде­ния воен­ных и граж­дан­ских дел, ты дал нам опи­са­ние всех мест­но­стей и горо­дов, истол­ко­вал назва­ние, род и смысл всех обы­ча­ев, касаю­щих­ся дел боже­ст­вен­ных и чело­ве­че­ских; ты про­све­тил во мно­гом и наших поэтов и вооб­ще латин­скую сло­вес­ность и язык, да к тому же и сам сочи­нил мно­же­ство изящ­ных сти­хотво­ре­ний, едва ли не все­ми раз­ме­ра­ми31, не раз обра­щал­ся ты и к фило­со­фии, ста­ра­ясь не столь­ко научить ей, сколь­ко побудить к тако­му изу­че­нию. 10. И ты при­во­дишь тому убеди­тель­ную, как тебе кажет­ся, при­чи­ну: дей­ст­ви­тель­но, люди обра­зо­ван­ные пред­по­чтут читать по-гре­че­ски, а необ­ра­зо­ван­ные не захотят читать и латин­ские сочи­не­ния. Но меня это совер­шен­но не убеж­да­ет. Наобо­рот. И те, кто не смо­гут про­честь гре­че­ские сочи­не­ния, и те, кто смо­гут это сде­лать, не ста­нут пре­не­бре­гать латин­ски­ми. Поче­му латин­ских поэтов люди, вла­де­ю­щие гре­че­ским язы­ком, чита­ют, а фило­со­фов не чита­ют? Не пото­му ли, что они полу­ча­ют удо­воль­ст­вие от чте­ния Энния, Паку­вия, Аттия32 и мно­гих дру­гих, кото­рые пере­да­ли не сло­ва, а самый дух гре­ков? Насколь­ко же боль­ше доста­вят наслаж­де­ния фило­со­фы, если, подоб­но тому как те под­ра­жа­ют Эсхи­лу, Софо­клу и Еври­пиду, ста­нут под­ра­жать Пла­то­ну, Ари­сто­те­лю, Фео­фра­с­ту?! Во вся­ком слу­чае я знаю, что ора­то­ры удо­ста­и­ва­ют­ся хва­лы, если кто-нибудь из наших под­ра­жа­ет Гипе­риду или Демо­сфе­ну33. 11. Я же (ска­жу все как есть), пока често­лю­бие, поли­ти­че­ская карье­ра, судеб­ные дела, заботы и попе­че­ние о нашем государ­стве вла­де­ли мною, креп­ко опу­тав и свя­зав меня мно­же­ст­вом обя­зан­но­стей, я удер­жи­вал это увле­че­ние в себе и по мере воз­мож­но­сти обнов­лял свои зна­ния чте­ни­ем, боясь, как бы все это не забы­лось от вре­ме­ни. Теперь же, когда судь­ба нанес­ла мне тяже­лей­шую рану34, и когда я сво­бо­ден от управ­ле­ния государ­ст­вен­ны­ми дела­ми, я ищу лекар­ство от стра­да­ний в фило­со­фии, пола­гая ее достой­ней­шим отдох­но­ве­ни­ем в часы досу­га. Ведь заня­тия фило­со­фи­ей более все­го подо­ба­ют наше­му воз­рас­ту и согла­су­ют­ся преж­де все­го с теми досто­хваль­ны­ми дея­ни­я­ми, кото­рые мы совер­ши­ли, и нет ниче­го полез­нее этих заня­тий для обра­зо­ва­ния наших сограж­дан. Если это не так, то я не знаю ниче­го ино­го, чем мы мог­ли бы зани­мать­ся35. 12. Впро­чем, наш Брут36, заме­ча­тель­ный во всех отно­ше­ни­ях досто­хваль­ный муж, столь бле­стя­ще изла­га­ет фило­со­фию на латин­ском язы­ке, что нет уже ника­кой необ­хо­ди­мо­сти обра­щать­ся за тем же к гре­кам. К тому же он при­дер­жи­ва­ет­ся тех же взглядов, что и ты. Он доста­точ­но дол­го учил­ся в Афи­нах у Ари­ста37, а ты — у его бра­та Антио­ха. Поэто­му и ты посвя­ти себя, пожа­луй­ста, это­му роду сло­вес­но­сти»38.


IV. 13. Тогда он ска­зал: «Ну это я обду­маю, и, конеч­но, не без тво­е­го уча­стия. Но о самом-то тебе что я слы­шу?» «Ты это о чем?» — спра­ши­ваю я. «Я слы­шал, — гово­рит он, — что ты оста­вил Ста­рую Ака­де­мию и зани­ма­ешь­ся Новой»39. «Ну и что, — гово­рю я, — выхо­дит, Антио­ху, наше­му зна­ко­мо­му, мож­но из ново­го дома пере­се­лить­ся в ста­рый, а нам пере­ехать из ста­ро­го дома в новый нель­зя? Ведь все новей­шее, конеч­но же, пра­виль­нее преды­ду­ще­го, ибо исправ­ля­ет его ошиб­ки. Впро­чем, Филон, учи­тель Антио­ха, вели­кий уче­ный, как и сам ты счи­та­ешь, в сво­их сочи­не­ни­ях не при­зна­ет суще­ст­во­ва­ния двух Ака­де­мий, изоб­ли­чая заблуж­де­ния тех, кто так счи­та­ет40 (а я слы­шал все это непо­сред­ст­вен­но от него само­го)». «Я с тобою согла­сен, — гово­рит он, — но не думаю, что тебе неиз­вест­ны воз­ра­же­ния, сде­лан­ные на это Антиохом». 14. «Во вся­ком слу­чае, мне бы хоте­лось, чтобы ты, если тебя не затруд­нит, вновь бы рас­ска­зал бы об этом и обо всей Ста­рой Ака­де­мии, от кото­рой я уже дав­но ото­шел». И тут же я про­дол­жил: «При­сядем здесь, если не воз­ра­жа­ешь». «С удо­воль­ст­ви­ем, — гово­рит он, — ведь я очень устал. Но нуж­но бы узнать, хочет ли Аттик услы­шать от меня то, что, как я вижу, инте­ре­су­ет тебя?» «Конеч­но, хочу, — гово­рит он, — ибо нет ниче­го, чего хоте­лось бы боль­ше, чем вспом­нить вновь то, что я слы­шал от Антио­ха, и в то же вре­мя посмот­реть, мож­но ли это доста­точ­но хоро­шо выра­зить по-латы­ни»41.


15. С эти­ми сло­ва­ми мы все усе­лись так, чтобы видеть друг дру­га, и тогда Варрон начал так: «Мне кажет­ся, что Сократ (а это обще­из­вест­но) пер­вым отвлек фило­со­фию от пред­ме­тов недо­ступ­ных и сокры­тых самою при­ро­дою, кото­ры­ми до него были заня­ты фило­со­фы, и при­вел ее в обы­ден­ную жизнь, побудив иссле­до­вать доб­ро­де­те­ли и поро­ки, и вооб­ще доб­ро и зло, иссле­до­ва­ние же небес­ных явле­ний он пола­гал недо­ступ­ным наше­му позна­нию, и даже если бы они были пре­крас­но позна­ны, это (по его мне­нию) совер­шен­но ниче­го не дало бы для дости­же­ния бла­жен­ной жиз­ни42 (ad be­ne vi­ven­dum). 16. Почти во всех сво­их беседах, кото­рые подроб­ней­шим обра­зом были запи­са­ны его уче­ни­ка­ми, он стро­ил свои рас­суж­де­ния таким обра­зом, что сам ниче­го не утвер­ждал, а лишь опро­вер­гал дру­гих и гово­рил, что он ниче­го не зна­ет, кро­ме само­го это­го незна­ния, и что он тем и пре­вос­хо­дит осталь­ных, что они пола­га­ют, буд­то зна­ют то, чего на самом деле не зна­ют, сам же он зна­ет толь­ко то, что ниче­го не зна­ет, и имен­но поэто­му, как он счи­та­ет, Апол­лон назвал его муд­рей­шим из людей, ибо вся43 муд­рость и заклю­че­на толь­ко в одном: не думать, что ты зна­ешь то, чего не зна­ешь. И хотя гово­рил он это посто­ян­но, неиз­мен­но при­дер­жи­ва­ясь это­го взгляда, все его беседы все­гда сво­ди­лись к вос­хва­ле­нию доб­ро­де­те­ли, воз­буж­дая в людях стрем­ле­ние к ней, как это мож­но понять из сочи­не­ний сокра­ти­ков и преж­де все­го Пла­то­на. 17. Бла­го­да­ря авто­ри­те­ту Пла­то­на, раз­но­сто­рон­не­го уче­но­го, отли­чав­ше­го­ся широтой и богат­ст­вом мыс­ли и язы­ка, утвер­ди­лось еди­ное, хотя и назы­вав­ше­е­ся дву­мя раз­ны­ми име­на­ми, фило­соф­ское уче­ние — ака­де­ми­ков и пери­па­те­ти­ков, кото­рые, будучи соглас­ны­ми по суще­ству, раз­ли­ча­лись по назва­нию44. Когда Пла­тон сде­лал сына сво­ей сест­ры Спев­сип­па как бы наслед­ни­ком45 сво­ей фило­со­фии, а так­же и двух выдаю­щих­ся сво­им усер­ди­ем и уче­но­стью мужей, Ксе­но­кра­та Хал­кедон­ско­го и Ари­сто­те­ля Ста­ги­ри­та, то те, кто остал­ся с Ари­сто­те­лем, ста­ли назы­вать­ся пери­па­те­ти­ка­ми, пото­му что они вели свои беседы во вре­мя про­гу­лок в Ликее, те же, кто по заведен­но­му Пла­то­ном обы­чаю соби­ра­лись и вели беседы в Ака­де­мии (ведь это тоже был гим­на­сий), полу­чи­ли свое назва­ние по наиме­но­ва­нию это­го места. Но и те и дру­гие, насле­дуя богат­ство уче­ния Пла­то­на, созда­ли некую систе­му уче­ния, доста­точ­но пол­ную и содер­жа­тель­ную, оста­вив преж­нюю сокра­ти­че­скую мане­ру рас­суж­дать обо всем, под­вер­гая все сомне­нию и нико­гда ниче­го не утвер­ждая. Так роди­лось то, что Сократ нико­гда не одоб­рял: некая фило­соф­ская нау­ка (ars) и после­до­ва­тель­ное и систе­ма­ти­че­ское изло­же­ние это­го уче­ния. 18. Впро­чем, вна­ча­ле это была еди­ная шко­ла, имев­шая, как я уже ска­зал, два наиме­но­ва­ния, ибо меж­ду пери­па­те­ти­ка­ми и Ста­рой Ака­де­ми­ей не было ника­ко­го раз­ли­чия; Ари­сто­тель, как мне кажет­ся, пре­вос­хо­дил всех какой-то мощью сво­его талан­та, но и у тех и у дру­гих был еди­ный источ­ник и один и тот же прин­цип деле­ния вещей на жела­тель­ные и неже­ла­тель­ные46 (res ex­pe­ten­dae fu­gien­dae­que)».

V. «Но что же я делаю, — про­дол­жал он, — в здра­вом ли я уме, если рас­ска­зы­ваю вам это? Ведь если в дан­ном слу­чае и не “сви­нья [учит] Минерву”, все же вооб­ще не подо­ба­ет кому-либо учить Минерву». Тут Аттик заме­тил: «Про­дол­жай, Варрон, я очень люб­лю все наше и наших людей, и мне достав­ля­ет огром­ное удо­воль­ст­вие, когда об этих пред­ме­тах гово­рят по-латы­ни и подоб­ным обра­зом». «А меня-то ты забыл, — гово­рю я, — ведь я же ска­зал, что наме­рен позна­ко­мить наш народ с фило­со­фи­ей». «Ну так про­дол­жим нашу бесе­ду, — ска­зал он. — 19. Итак, суще­ст­во­ва­ло при­ня­тое еще Пла­то­ном разде­ле­ние фило­со­фии на три части: пер­вая часть трак­ту­ет о жиз­ни и нрав­ст­вен­но­сти, вто­рая — о при­ро­де и ее тай­нах, третья — об искус­стве рас­суж­де­ния и уме­ния судить о том, что истин­но и что лож­но, что пра­виль­но и что непра­виль­но, что после­до­ва­тель­но, а что про­ти­во­ре­чи­во в речи47. В том, что каса­ет­ся пер­вой части — как пра­виль­но жить, они обра­ща­лись к при­ро­де48, гово­ря, что толь­ко ей до́лжно пови­но­вать­ся и толь­ко в при­ро­де сле­ду­ет искать то выс­шее бла­го, с кото­рым все долж­но́ сооб­ра­зо­вы­вать­ся, и уста­нав­ли­ва­ли, что пре­де­лом всех стрем­ле­ний и выс­шим бла­гом49 явля­ет­ся все, что исхо­дит от при­ро­ды, и это каса­ет­ся и души, и тела, и самой жиз­ни50. Телес­ное бла­го они при­чис­ля­ли как к цело­му, так и к отдель­ным частям его. Так, здо­ро­вье, силу, кра­соту они при­пи­сы­ва­ли цело­му, к частям же отно­си­ли такие бла­га, как сохра­не­ние всех чувств, а так­же некое совер­шен­ство отдель­ных частей: быст­ро­ту в ногах, силу в руках, звуч­ность в голо­се, ясную и чет­кую арти­ку­ля­цию в речи. 20. Духов­ные же бла­га, кото­рые спо­соб­ст­ву­ют обре­те­нию доб­ро­де­те­ли, дели­лись ими на дан­ные от при­ро­ды и нрав­ст­вен­но выра­ботан­ные. К при­род­ным бла­гам они отно­си­ли быст­ро­ту пони­ма­ния и память — и то и дру­гое при­над­ле­жит уму и талан­ту. Нрав­ст­вен­но выра­ботан­ны­ми же бла­га­ми они счи­та­ли устрем­ле­ния (stu­dium) и сво­его рода51 навы­ки (con­sue­tu­do), фор­ми­ро­ва­нию кото­рых, по их мне­нию, спо­соб­ст­ву­ют посто­ян­ная прак­ти­ка, с одной сто­ро­ны, а с дру­гой — разум (ra­tio), а сле­до­ва­тель­но, и сама фило­со­фия52. То, что в ней явля­ет­ся лишь нача­лом и не завер­ше­но, назы­ва­ет­ся неким про­дви­же­ни­ем53 к доб­ро­де­те­ли, то же, что завер­ше­но, назы­ва­ет­ся доб­ро­де­те­лью, то есть сво­его рода совер­шен­ст­вом при­ро­ды54 и все­го того, что при­над­ле­жит душе и что явля­ет­ся луч­шим из все­го суще­ст­ву­ю­ще­го. Это все, что каса­ет­ся душев­ных благ. 21. Что же каса­ет­ся жиз­нен­ных благ (а это было третьим разде­лом), то сюда, по их сло­вам, при­над­ле­жат все те бла­га, кото­рые спо­соб­ст­ву­ют про­яв­ле­нию доб­ро­де­те­ли. Ведь доб­ро­де­тель про­яв­ля­ет­ся и в телес­ных, и в душев­ных бла­гах, и в каких-то еще, отно­ся­щих­ся не столь­ко к при­ро­де, сколь­ко к бла­жен­ной (bea­ta) жиз­ни55. Чело­ве­ка же они счи­та­ли как бы неко­ей частью государ­ства и все­го чело­ве­че­ско­го рода, объ­еди­нен­ной с дру­ги­ми людь­ми неким общим сою­зом56. Так рас­суж­да­ли они о выс­шем и есте­ствен­ном бла­ге. Про­чие же бла­га, по их мне­нию, спо­соб­ст­ву­ют или уве­ли­че­нию57, или сохра­не­нию его; это такие вещи, как богат­ство, могу­ще­ство, сла­ва, вли­я­ние. Тако­во их уче­ние о бла­ге, кото­рое делит­ся у них на три части.


VI. 22. Так выглядят эти три разде­ла, кото­рые боль­шин­ство при­пи­сы­ва­ет пери­па­те­ти­кам. И это прав­да: такое деле­ние при­над­ле­жит дей­ст­ви­тель­но им; нера­зум­но дру­гое: когда пола­га­ют, что ака­де­ми­ки, если они уже тогда так назы­ва­лись, — одно, а пери­па­те­ти­ки — дру­гое. Это уче­ние у них общее, и для тех и для дру­гих выс­шим бла­гом пред­став­ля­ет­ся дости­же­ние того, что явля­ет­ся пер­вым по при­ро­де и жела­тель­ным само по себе, или пол­но­стью, или в боль­шей сво­ей части. А тако­вым явля­ет­ся то, что заклю­че­но в самой душе и в самой доб­ро­де­те­ли. Поэто­му вся эта древ­няя фило­со­фия утвер­жда­ла, что счаст­ли­вая жизнь заклю­ча­ет­ся в одной лишь доб­ро­де­те­ли, одна­ко она не ста­но­вит­ся совер­шен­но счаст­ли­вой (bea­tis­si­ma) до тех пор, пока не вклю­чит и телес­ные бла­га, и все пере­чис­лен­ное выше, что спо­соб­ст­ву­ет рас­кры­тию доб­ро­де­те­ли. 23. Из это­го опре­де­ле­ния выво­ди­лось осно­ва­ние любых жиз­нен­ных поступ­ков и само­го [поня­тия] дол­га58 (of­fi­cium), состо­я­щее в сохра­не­нии того, чему учит при­ро­да. Отсюда рож­да­лось стрем­ле­ние избе­гать без­де­лья и пре­не­бре­же­ние наслаж­де­ни­ем, готов­ность пере­но­сить любые труд­но­сти и стра­да­ния, сколь бы ни были они вели­ки и бес­чис­лен­ны, ради прав­ды и чести59, ради того, что согла­су­ет­ся с тре­бо­ва­ни­я­ми при­ро­ды, что порож­да­ет и друж­бу, и спра­вед­ли­вость, и равен­ство и что про­ти­во­сто­ит и наслаж­де­ни­ям, и мно­же­ству дру­гих жиз­нен­ных благ (com­mo­da). Тако­во было их пред­став­ле­ние о нрав­ст­вен­ных бла­гах60 и содер­жа­ние той части их уче­ния, кото­рую я назвал пер­вой61.

24. Гово­ря о при­ро­де (а это был сле­дую­щий раздел)62, они дели­ли ее на две части: воздей­ст­ву­ю­щую (ef­fi­ciens) и ту, кото­рая пред­став­ля­ла собой как бы мате­ри­ал для дей­ст­вия пер­вой63, создаю­щей из него нечто64. В воздей­ст­ву­ю­щей части они виде­ли силу, в том же, что под­вер­га­лось воздей­ст­вию, — некую мате­рию65, но так, что и то и дру­гое вза­им­но заклю­ча­лось в каж­дой из них66. Ибо ни сама мате­рия не мог­ла бы суще­ст­во­вать, если бы на нее не дей­ст­во­ва­ла ника­кая сила, ни сила — без какой бы то ни было мате­рии, ибо нет ниче­го, что не было бы вынуж­де­но суще­ст­во­вать где-то67. А то, что обра­зу­ет­ся из того и дру­го­го вме­сте, они назы­ва­ли телом и как бы неким каче­ст­вом68 (qua­li­tas), ведь вы, конеч­но же, согла­си­тесь с тем, что, гово­ря о пред­ме­тах непри­выч­ных, мы, подоб­но самим гре­кам, уже дав­но стал­ки­ваю­щим­ся с эти­ми вопро­са­ми, будем ино­гда при­бе­гать к необыч­ным сло­вам».


VII. 25. «Ну конеч­но, — ска­зал Аттик, — более того, ты можешь поль­зо­вать­ся, когда захо­чешь, и гре­че­ски­ми сло­ва­ми, если тебе вдруг не хва­тит латин­ских». «Весь­ма любез­но с тво­ей сто­ро­ны, но я поста­ра­юсь гово­рить по-латы­ни69, за исклю­че­ни­ем тако­го рода слов, как фило­со­фия, рито­ри­ка, физи­ка, диа­лек­ти­ка, кото­рые, как и мно­гие дру­гие, уже дав­но вошли в оби­ход и ста­ли латин­ски­ми. Итак, я назвал “каче­ства­ми” то, что гре­ки назы­ва­ют ποιότη­τες, а это сло­во у самих гре­ков при­над­ле­жит не обще­раз­го­вор­но­му, а фило­соф­ско­му язы­ку70, встре­ча­ясь у мно­гих фило­со­фов. У диа­лек­ти­ков же нет ни одно­го обще­употре­би­тель­но­го сло­ва, и они поль­зу­ют­ся лишь сво­и­ми, впро­чем это свой­ст­вен­но почти всем нау­кам: ведь там при­хо­дит­ся либо созда­вать новые име­на для новых поня­тий, либо пере­но­сить их из дру­гих обла­стей. И если это дела­ют гре­ки71, кото­рые уже столь­ко веков зани­ма­ют­ся эти­ми веща­ми, насколь­ко же боль­ше это долж­но быть поз­во­ле­но нам, толь­ко теперь пытаю­щим­ся иссле­до­вать подоб­ные пред­ме­ты?» 26. «Ты, Варрон, — гово­рю я, — как мне кажет­ся, ока­жешь нема­лую услу­гу тво­им сограж­да­нам, если обо­га­тишь не толь­ко оби­ли­ем фак­тов, что ты до сих и делал, но и таким же оби­ли­ем слов». «С тво­е­го раз­ре­ше­ния, — гово­рит он, — мы, в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти, осме­лим­ся все же при­бег­нуть к новым сло­вам. Одни из этих качеств — пер­вич­ные (prin­ci­pes), дру­гие — про­из­вод­ные от них. Пер­вич­ные — еди­но­об­раз­ны и про­сты72, про­из­вод­ные же от них — раз­лич­ны и мно­го­об­раз­ны73 (mul­ti­for­mes). Так, воздух (aer) (мы поль­зу­ем­ся так­же гре­че­ским сло­вом вме­сто латин­ско­го74), огонь, вода и зем­ля суть пер­вич­ные каче­ства, из них же воз­ни­ка­ют виды живых существ и все то, что рож­да­ет­ся из зем­ли. Поэто­му они назы­ва­ют­ся нача­ла­ми, а если заим­ст­во­вать из гре­че­ско­го — эле­мен­та­ми75; из них воздух и огонь обла­да­ют силой при­во­дить в дви­же­ние и созда­вать, осталь­ные же части (я имею в виду воздух и зем­лю) — спо­соб­но­стью вос­при­я­тия и как бы пре­тер­пе­ва­ния. Ари­сто­тель пола­гал, что суще­ст­ву­ет некий пятый эле­мент76, из кото­ро­го созда­ны све­ти­ла и души (men­tes), осо­бен­ный и непо­хо­жий на те четы­ре, о кото­рых я гово­рил выше. 27. В осно­ве же все­го, пола­га­ют они, лежит77 не име­ю­щее вида78 и лишен­ное все­го это­го каче­ство79 (мы поста­ра­ем­ся сде­лать это сло­во более обыч­ным и употре­би­тель­ным, исполь­зуя его в нашем изло­же­нии) — мате­рия, из кото­рой созда­но и обра­зо­ва­но все [сущее]; она одна спо­соб­на вос­при­ни­мать все80 и под­вер­гать­ся любым изме­не­ни­ям в любой сво­ей части, спо­соб­на даже исчез­нуть, но не пре­вра­ща­ясь в ничто81, а рас­па­да­ясь на отдель­ные части, кото­рые могут делить­ся бес­ко­неч­но, ибо в при­ро­де вооб­ще не суще­ст­ву­ет столь малой вели­чи­ны, кото­рая не мог­ла бы делить­ся82; а все дви­жи­мое дви­жет­ся через [про­стран­ст­вен­ные] про­ме­жут­ки (per in­ter­val­la), кото­рые в свою оче­редь так­же могут бес­ко­неч­но делить­ся83. 28. А посколь­ку та сила, кото­рую мы назва­ли каче­ст­вом, дви­жет­ся и пере­ме­ща­ет­ся во все сто­ро­ны, они пола­га­ют, что и сама мате­рия в целом совер­шен­но меня­ет­ся и воз­ни­ка­ет то, что они назы­ва­ют каки­ми-то (qua­lia); и из этих качеств, посколь­ку вся при­ро­да во всех сво­их частях тес­но вза­и­мо­свя­за­на, скла­ды­ва­ет­ся еди­ный мир, вне кото­ро­го не суще­ст­ву­ет ни еди­ной части­цы мате­рии, ни еди­но­го тела84; частя­ми же мира явля­ет­ся все то, что вхо­дит в него, что охва­ты­ва­ет­ся чув­ст­ву­ю­щей при­ро­дой, кото­рой при­сущ совер­шен­ный разум, остаю­щий­ся веч­но неиз­мен­ным, ибо нет более силь­но­го, что мог­ло бы уни­что­жить его85. 29. Эту силу они назы­ва­ют миро­вой душой, явля­ю­щей­ся в то же вре­мя умом (mens) и совер­шен­ной муд­ро­стью, кото­рая назы­ва­ет­ся богом. В отно­ше­нии же всех вещей, под­чи­нен­ных ей, в ней видят некую муд­рость (pru­den­tia), заботя­щу­ю­ся более все­го о небес­ных, а затем и о зем­ных делах, в том, что каса­ет­ся людей. Эту силу ино­гда назы­ва­ют необ­хо­ди­мо­стью, пото­му что ничто не может про­изой­ти ина­че, чем уста­нов­ле­но ею, то есть86 неко­ей пред­опре­де­лен­ной судь­бою (fa­ta­lis), неиз­мен­ной непре­рыв­но­стью веч­но­го миро­по­ряд­ка, а ино­гда ее назы­ва­ют фор­ту­ной, пото­му что она совер­ша­ет мно­го непред­виден­но­го и неожи­дан­но­го для нас, вслед­ст­вие того, что при­чи­ны этих вещей тем­ны и неве­до­мы нам87.


VIII. 30. Тре­тий раздел фило­со­фии, посвя­щен­ный разу­му и рацио­наль­но­му мыш­ле­нию (in ra­tio­ne et in dis­se­ren­do), трак­то­вал­ся обе­и­ми шко­ла­ми так. Хотя суж­де­ние об истин­но­сти88 исхо­дит от чувств, оно тем не менее не заклю­ча­ет­ся в чув­ствах. Судьей все­го суще­го они сде­ла­ли ум (mens), счи­тая, что толь­ко ему мож­но дове­рять, ибо толь­ко он спо­со­бен видеть то, что оста­ет­ся все­гда про­стым и еди­но­об­раз­ным и таким, како­во оно есть89. 31. Они назы­ва­ют это иде­ей (ἰδέα), как это назы­ва­лось уже у Пла­то­на, мы же по пра­ву можем пере­ве­сти сло­вом вид (spe­cies). Все чув­ства, по их мне­нию, сла­бы и мед­ли­тель­ны и нико­им обра­зом не вос­при­ни­ма­ют90 то, что ста­но­вит­ся их объ­ек­том91, пото­му что либо эти вещи столь малы, что ока­зы­ва­ют­ся недо­ступ­ны­ми чув­ствам, либо столь подвиж­ны и стре­ми­тель­ны, что ничто нико­гда не оста­ет­ся неиз­мен­ным и даже самим собой, ибо все непре­рыв­но течет и усколь­за­ет. Поэто­му все эти вещи они назы­ва­ли пред­по­ла­гае­мы­ми (opi­na­bi­les)92. 32. Они счи­та­ли, что зна­ние (scien­tia) выра­жа­ет­ся толь­ко в поня­ти­ях93 и логи­че­ских дей­ст­ви­ях ума (ani­mus). И поэто­му высо­ко цени­ли опре­де­ле­ния вещей, при­бе­гая к ним при рас­смот­ре­нии любых вопро­сов, воз­ни­каю­щих в их спо­рах. Они зани­ма­лись тол­ко­ва­ни­ем слов, то есть объ­яс­ня­ли, поче­му каж­дая вещь назы­ва­ет­ся имен­но так. Эту нау­ку они назы­ва­ли эти­мо­ло­ги­ей94 и исполь­зо­ва­ли ее резуль­та­ты как некие сим­во­лы и зна­ки вещей, спо­соб­ст­ву­ю­щие дока­за­тель­ствам и заклю­че­ни­ям о том, что они хоте­ли разъ­яс­нить. На этом у них осно­вы­ва­лась и вся нау­ка диа­лек­ти­ка, то есть нау­ка разум­но орга­ни­зо­ван­ной речи, а к ней, как бы с дру­гой сто­ро­ны96, при­со­еди­ня­лось и ора­тор­ское искус­ство, то есть искус­ство строй­но­го раз­вер­ты­ва­ния речи, име­ю­ще­го целью убеж­де­ние. 33. Тако­ва была пер­во­на­чаль­ная фор­ма их уче­ния, иду­щая от Пла­то­на, и (если хоти­те) я рас­ска­жу о тех его изме­не­ни­ях97, кото­рые мне извест­ны». «Нам бы очень это­го хоте­лось, — ска­зал я, — думаю, что и Аттик ска­жет то же самое». «И пра­виль­но дума­ешь, — гово­рит он, — ведь таким обра­зом пре­крас­но рас­кры­ва­ет­ся все зна­че­ние уче­ния и пери­па­те­ти­ков и Ста­рой Ака­де­мии.


IX. Итак, Ари­сто­тель пер­вым поко­ле­бал зна­че­ние идей (spe­cies), о кото­рых я гово­рил несколь­ко рань­ше и кото­рым Пла­тон при­да­вал столь боль­шое зна­че­ние, заяв­ляя, что в них есть нечто боже­ст­вен­ное. Фео­фраст же, пре­крас­ный писа­тель98 и высо­ко­нрав­ст­вен­ный чело­век, достой­ный и бла­го­род­ный, нанес еще более мощ­ный удар авто­ри­те­ту ста­рин­но­го уче­ния, лишив доб­ро­де­тель ее оре­о­ла и сде­лав ее бес­силь­ной99, посколь­ку не при­зна­вал, что толь­ко она одна опре­де­ля­ет бла­жен­ную жизнь100. 34. Его уче­ник Стра­тон101, хотя и отли­чав­ший­ся ост­рым умом, тем не менее вооб­ще не дол­жен счи­тать­ся сто­рон­ни­ком это­го уче­ния, ибо он оста­вил без вни­ма­ния важ­ней­ший раздел фило­со­фии — уче­ние о доб­ро­де­те­ли и нрав­ст­вен­но­сти102, цели­ком посвя­тив себя иссле­до­ва­нию при­ро­ды103, но и здесь он во мно­гом ото­шел от сво­их учи­те­лей. Спев­сипп и Ксе­но­крат, пер­вы­ми под­дер­жав­шие авто­ри­тет Пла­то­на, а после них — Поле­мон, Кра­тет и Кран­тор, объ­еди­нив­шись в Ака­де­мии, тща­тель­но хра­ни­ли то, что полу­чи­ли от сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков. При­леж­ны­ми уче­ни­ка­ми Поле­мо­на были Зенон и Арке­си­лай. 35. Но Зенон, кото­рый был стар­ше Арке­си­лая и отли­чал­ся заме­ча­тель­ной тон­ко­стью и про­ни­ца­тель­но­стью в рас­суж­де­ни­ях, попы­тал­ся испра­вить это уче­ние. Если вы не воз­ра­жа­е­те, то я могу объ­яс­нить, в чем состо­я­ли эти исправ­ле­ния, подоб­но тому, как это делал Антиох». «Не воз­ра­жаю, — ска­зал я, — и, как видишь, Пом­по­ний тоже».


X. «Итак, Зенон нико­им обра­зом не пытал­ся, подоб­но Фео­фра­с­ту, подо­рвать зна­че­ние104 доб­ро­де­те­ли, но наобо­рот, счи­тал, что в одной доб­ро­де­те­ли заклю­че­но все, что опре­де­ля­ет бла­жен­ную жизнь, и ничто кро­ме нее не явля­ет­ся бла­гом. И он назы­вал это нрав­ст­вен­ным105 (ho­nes­tum), пред­став­ля­ю­щим некое про­стое106 и еди­ное бла­го. 36. Про­чее же, по его сло­вам, хотя и не явля­ет­ся ни бла­гом, ни злом107, одна­ко же суще­ст­ву­ет либо по при­ро­де108, либо вопре­ки ей109. Сюда он при­чис­лял все про­чее, сред­нее (me­dia) и про­ме­жу­точ­ное (in­terjec­ta). Он учил, что все, суще­ст­ву­ю­щее по при­ро­де, явля­ет­ся при­ем­ле­мым110 (su­men­da) и обла­даю­щим опре­де­лен­ной цен­но­стью. Про­ти­во­по­лож­ное же111 — не име­ю­щим цен­но­сти. То, что не отно­сит­ся ни к тому, ни к дру­го­му112, он остав­лял без оцен­ки113, пола­гая, что это вооб­ще не име­ет ника­ко­го зна­че­ния. 37. Что же каса­ет­ся вещей при­ем­ле­мых, то одни из них более цен­ны, дру­гие менее. Более цен­ные он назы­вал пред­по­чти­тае­мы­ми (prae­po­si­ta), менее цен­ные — отвер­гае­мы­ми114115 (reiec­ta). И как в этом слу­чае речь шла не столь­ко об изме­не­ни­ях116 по суще­ству, сколь­ко о чисто сло­вес­ных изме­не­ни­ях, так и меж­ду пра­виль­ным поступ­ком и про­ступ­ком117 (pec­ca­tum) он как нечто сред­нее ста­вил испол­не­ние и неис­пол­не­ние дол­га118, отно­ся к бла­гу толь­ко пра­виль­ные поступ­ки, а дур­ные, то есть про­ступ­ки, — ко злу. Само же испол­не­ние дол­га или же нару­ше­ние его, как я уже ска­зал, он счи­тал чем-то сред­ним119. 38. Тогда как его пред­ше­ст­вен­ни­ки гово­ри­ли, что не вся­кая доб­ро­де­тель заклю­че­на в разу­ме, но суще­ст­ву­ют неко­то­рые доб­ро­де­те­ли, обя­зан­ные сво­им совер­шен­ст­вом при­ро­де или выра­ботан­ные нра­ва­ми, он все доб­ро­де­те­ли пола­гал в разу­ме120, и если пер­вые счи­та­ли, что те виды доб­ро­де­те­лей, о кото­рых я гово­рил выше, могут быть не свя­за­ны с разу­мом, он утвер­ждал, что это ни в коем слу­чае невоз­мож­но и что не толь­ко про­яв­ле­ние доб­ро­де­те­ли, как гово­ри­ли его пред­ше­ст­вен­ни­ки, но и она сама по себе пре­крас­ны121. И в то же вре­мя никто не может обла­дать доб­ро­де­те­лью, не про­яв­ляя ее посто­ян­но. И если его пред­ше­ст­вен­ни­ки не лиша­ли чело­ве­ка душев­но­го вол­не­ния, гово­ря, что чело­век по при­ро­де испы­ты­ва­ет стра­да­ние, жела­ние, страх, радость, хотя и стре­мит­ся спра­вить­ся с ними и све­сти к мало­му, он счи­тал, что муд­рец дол­жен избе­гать все­го это­го, как болез­ни122. 39. И в то вре­мя как древ­ние фило­со­фы гово­ри­ли, что тако­го рода вол­не­ния есте­ствен­ны и не свя­за­ны с разу­мом, поме­щая страсть и разум в раз­лич­ных обла­стях души, он не согла­шал­ся с эти­ми взгляда­ми, ибо счи­тал, что вол­не­ния свя­за­ны с волей123, явля­ясь резуль­та­том созна­тель­но­го суж­де­ния124, и пола­гал, что мате­рью всех вол­не­ний явля­ет­ся некая, не знаю­щая меры опро­мет­чи­вость. Вот, пожа­луй, все о нра­вах.


XI. Что же каса­ет­ся при­род­ных начал125 (эле­мен­тов), то глав­ное состо­ит в том, что он не вво­дил в допол­не­ние к назван­ным выше четы­рем нача­лам (na­tu­rae) ту пятую сущ­ность, из кото­рой, по мне­нию его пред­ше­ст­вен­ни­ков, фор­ми­ро­ва­лись чув­ства и ум126 (mens), ибо он счи­тал, что огонь есть сама пятая сущ­ность, порож­даю­щая все, даже ум и чув­ства127. Отли­чал­ся он от сво­их пред­ше­ст­вен­ни­ков так­же и тем, что ни при каких усло­ви­ях не счи­тал воз­мож­ным какое-либо воздей­ст­вие со сто­ро­ны того128, что лише­но тела (тако­го рода вещи Ксе­но­крат и его пред­ше­ст­вен­ни­ки счи­та­ли умом (ani­mus), пола­гая, что ни создаю­щее, ни созда­вае­мое не может не быть телом)129. 40. Он очень мно­го изме­нил в этом третьем разде­ле фило­со­фии. Преж­де все­го он выска­зал неко­то­рые новые мыс­ли отно­си­тель­но самих чувств, кото­рые, как он счи­тал, зави­сят от неко­е­го свое­об­раз­но­го импуль­са130, иду­ще­го извне и назы­вае­мо­го им фан­та­зи­ей (φαν­τα­σία), а мы назо­вем его пред­став­ле­ни­ем (vi­sum) и запом­ним это сло­во, ибо нам при­дет­ся не раз при­бе­гать к нему. Но пред­став­лен­ное и как бы вос­при­ня­тое чув­ства­ми нуж­да­ет­ся, по его мне­нию, еще и в одоб­ре­нии131 со сто­ро­ны ума (ani­mus), кото­рое, он счи­та­ет, зало­же­но в нас и зави­сит от воли132. 41. Не вся­кое пред­став­ле­ние он счи­тал досто­вер­ным133, а лишь то, кото­рое как-то по-сво­е­му рас­кры­ва­ет134 вос­при­ни­мае­мое им, и это пред­став­ле­ние, рас­смат­ри­вае­мое само по себе135, он назы­вал пости­жи­мым (compre­hen­si­bi­le). Ну так как, вы стер­пи­те такое?» «Конеч­но, — гово­рю я, — а как же ина­че ты бы пере­вел (κα­ταληπ­τόν)?» «А уже постиг­ну­тое и полу­чив­шее одоб­ре­ние он назы­вал пости­же­ни­ем (схва­ты­ва­ни­ем — compre­hen­sio)136, по ана­ло­гии с тем, что берет­ся рукой, отсюда он и выво­дит свой тер­мин, тогда как ранее никто не поль­зо­вал­ся этим сло­вом в таком смыс­ле137. Да и вооб­ще он исполь­зо­вал мно­го новых слов, ибо он гово­рил о вещах, досе­ле неиз­вест­ных. Постиг­ну­тое (схва­чен­ное) же чув­ст­вом он назы­вал самим чув­ст­вом (sen­sus)138. А то, что было постиг­ну­то (схва­че­но) настоль­ко, что разум не мог поко­ле­бать это­го, он назы­вал зна­ни­ем (scien­tia)139, про­ти­во­по­лож­ное он назы­вал незна­ни­ем (inscien­tia)140, порож­даю­щим пред­став­ле­ние (opi­nio)141, кото­рое бес­силь­но и род­ст­вен­но тому, что лож­но и не позна­но. 42. А меж­ду зна­ни­ем и незна­ни­ем142 он поме­щал то самое пости­же­ние (схва­ты­ва­ние), о кото­ром я гово­рил, не отно­ся его ни к пра­виль­но­му, ни к непра­виль­но­му, одна­ко гово­рил, что толь­ко ему до́лжно верить. Исхо­дя из это­го он дове­рял пока­за­ни­ям чувств, ибо, как я ска­зал выше, пости­же­ние (схва­ты­ва­ние), совер­шае­мое чув­ства­ми, пред­став­ля­лось ему истин­ным и досто­вер­ным, но не пото­му, что охва­ты­ва­ло все, что заклю­ча­лось в вещи, а пото­му, что не остав­ля­ло без вни­ма­ния ниче­го, что для него мог­ло быть доступ­но143 (ca­de­re in eam) и что при­ро­да сде­ла­ла как бы мери­лом зна­ний и нача­лом самой себя144, и от этой нор­мы и это­го нача­ла запе­чатле­ва­лись затем в душах поня­тия вещей145, откры­ваю­щие не толь­ко нача­ла, но и более широ­кие пути к пони­ма­нию их сущ­но­сти (ra­tio), заблуж­де­ния же, необ­ду­ман­ные поступ­ки146, неве­же­ство, пред­по­ло­же­ние147, подо­зре­ние, одним сло­вом, все, что чуж­до твер­до­му и проч­но­му одоб­ре­нию (= согла­сию — ad­sen­sio), он исклю­чал из поня­тия доб­ро­де­те­ли и муд­ро­сти. К это­му, пожа­луй, и сво­дят­ся те изме­не­ния, кото­рые при­внес Зенон, и его раз­но­гла­сия с пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми».


XII. 43. Когда он закон­чил, я ска­зал: «Ты, Варрон, конеч­но, весь­ма крат­ко и ясно изло­жил уче­ние как Ста­рой Ака­де­мии, так и сто­и­ков. Послед­ним, пола­гаю, как, впро­чем, счи­та­ет и наш друг Антиох, при­над­ле­жат ско­рее неко­то­рые изме­не­ния в уче­нии Ста­рой Ака­де­мии, чем созда­ние како­го-то ново­го уче­ния». На это Варрон гово­рит: «Теперь это уж твоя зада­ча; и посколь­ку ты порвал с уче­ни­ем древ­них и при­ни­ма­ешь новое пред­ло­же­ние Арке­си­лая148, рас­ска­жи нам, что это за раз­рыв и по какой при­чине он про­изо­шел, дабы мы смог­ли убедить­ся в том, доста­точ­но ли оправ­дан­ным был этот отход». 44. Тогда я ска­зал: «Арке­си­лай, как извест­но, решил начать весь этот спор с Зено­ном не из упрям­ства или стрем­ле­ния к пер­вен­ству, как это кажет­ся, по край­ней мере, мне, а в силу неяс­но­сти тех вещей, кото­рые побуди­ли Сокра­та при­знать соб­ст­вен­ное неве­же­ство, а до Сокра­та при­ве­ли к тому же Демо­кри­та, Ана­к­са­го­ра, Эмпе­док­ла и едва ли не всех древ­них, кото­рые утвер­жда­ли, что ниче­го нель­зя ни познать, ни вос­при­нять, ни знать, ибо чув­ства сла­бы, ум бес­си­лен, жизнь корот­ка и, как гово­рил Демо­крит, “исти­на сокры­та в без­дне”, что все дер­жит­ся на пред­по­ло­же­ни­ях и тра­ди­ции, и не оста­ет­ся нигде места истине, и, нако­нец, что все сокры­то во мра­ке149. 45. Поэто­му Арке­си­лай гово­рил, что не суще­ст­ву­ет ниче­го, что мож­но знать, даже того, что оста­вил себе Сократ; все скры­то во мра­ке, и не суще­ст­ву­ет ниче­го, что мож­но было бы отчет­ли­во пред­ста­вить и понять, а поэто­му никто не дол­жен ниче­го заяв­лять, ниче­го утвер­ждать, ни с чем не выра­жать сво­его согла­сия и все­гда дол­жен воз­дер­жи­вать­ся от все­го необ­ду­ман­но­го150 и оши­боч­но­го, ста­но­вя­ще­го­ся замет­ным тогда, когда выра­жа­ет­ся одоб­ре­ние чему-то лож­но­му или неиз­вест­но­му, и нет ниче­го постыд­нее, чем выра­жать согла­сие и одоб­ре­ние еще до того, как пред­мет этот постиг­нут и познан нами. В соот­вет­ст­вии с эти­ми прин­ци­па­ми он, высту­пая про­тив обще­го мне­ния, мно­гих при­во­дил к тому, чтобы, когда по одно­му и тому же пред­ме­ту спо­ря­щи­ми сто­ро­на­ми выска­зы­ва­лись рав­но­силь­ные дово­ды151, и та и дру­гая сто­ро­на воз­дер­жи­ва­лась от выра­же­ния сво­его согла­сия. Эту Ака­де­мию назы­ва­ют Новой152, а мне она пред­став­ля­ет­ся Ста­рой, если мы при­чис­ля­ем Пла­то­на к этой Ста­рой Ака­де­мии. Ведь в его кни­гах ниче­го не утвер­жда­ет­ся, о мно­гом выска­зы­ва­ют­ся про­ти­во­по­лож­ные мне­ния153, любой факт под­вер­га­ет­ся иссле­до­ва­нию, ни о чем не гово­рит­ся опре­де­лен­но, так что взгляды, изло­жен­ные тобой, при­над­ле­жат той Ста­рой Ака­де­мии, а эта, назы­вае­мая Новой, про­дол­жаю­щая свое суще­ст­во­ва­ние вплоть до Кар­не­ада (а он был чет­вер­тым, если счи­тать от Арке­си­лая), при­дер­жи­ва­лась тех же самых взглядов. Кар­не­ад же, пре­крас­но вла­дев­ший все­ми разде­ла­ми фило­со­фии и, как я узнал от его слу­ша­те­лей, в первую оче­редь от эпи­ку­рей­ца Зено­на, кото­рый, рас­хо­дясь с ним во всем, тем не менее вос­тор­гал­ся им, ста­вя его выше всех фило­со­фов, обла­дал неко­ей неве­ро­ят­ной силой крас­но­ре­чия…154».

ПРИМЕЧАНИЯ


  • 1Это пись­мо, вхо­дя­щее в сбор­ник цице­ро­нов­ских «Писем к близ­ким» (ad Fa­mi­lia­res), т. е. дей­ст­ви­тель­но отправ­лен­ное Варро­ну вме­сте с посыл­кой ему руко­пи­си трак­та­та, часто поме­ща­ет­ся изда­те­ля­ми перед тек­стом вто­рой редак­ции «Уче­ния ака­де­ми­ков», хотя не явля­ет­ся в соб­ст­вен­ном смыс­ле частью тек­ста. Подроб­нее об исто­рии двух изда­ний «Уче­ния ака­де­ми­ков» и посвя­ще­ния Варро­ну см. во всту­пи­тель­ной ста­тье, с. 4—48.
  • 2Тит Пом­по­ний Аттик (109—32), рим­ский всад­ник, бли­жай­ший друг и совет­чик Цице­ро­на на про­тя­же­нии всей жиз­ни, адре­сат 16 книг его писем. Про­зви­ще «Аттик» полу­чил в свя­зи с тем, что очень дол­го (88—65) жил в Афи­нах. Был зна­то­ком лите­ра­ту­ры, покро­ви­те­лем искусств — и в то же вре­мя «серым кар­ди­на­лом» бур­ной поли­ти­че­ской жиз­ни того вре­ме­ни (очень мно­гие дея­те­ли тогдаш­не­го Рима поль­зо­ва­лись его креди­том). Ему уда­лось пере­жить даже пери­од граж­дан­ских войн, оста­ва­ясь дру­гом всем, и до самой сво­ей смер­ти поль­зо­вать­ся покро­ви­тель­ст­вом Окта­ви­а­на. Сохра­ни­лась его био­гра­фия, состав­лен­ная Кор­не­ли­ем Непотом. В фило­со­фии Аттик при­чис­лял себя к после­до­ва­те­лям Эпи­ку­ра.
  • 3Марк Терен­ций Варрон (116—27), уче­ник пер­во­го рим­ско­го фило­ло­га Луция Элия Сти­ло­на, круп­ней­ший спе­ци­а­лист по рим­ским древ­но­стям и исто­рии латин­ско­го язы­ка. В фило­со­фии — уче­ник Антио­ха Аска­лон­ско­го (кото­ро­го непо­сред­ст­вен­но слу­шал в Афи­нах), т. е., по тер­ми­но­ло­гии наше­го трак­та­та, пред­ста­ви­тель «Ста­рой Ака­де­мии».
  • 4Боль­шин­ство руко­пи­сей дают чте­ние eum вме­сто enim. В любом слу­чае текст, несо­мнен­но, испор­чен — выпа­ла часть пред­ло­же­ния, объ­яс­ня­ю­щая, к чему отно­сит­ся «доволь­но дол­гий про­ме­жу­ток».
  • 5Ср. Tusc. I, 6: «man­da­re quem­quam lit­te­ris co­gi­ta­tio­nes suas, qui eas nec dis­po­ne­re nec il­lustra­re pos­sit, ho­mi­nis est in­tem­pe­ran­ter abu­ten­tis et otio et lit­te­ris» [Изла­гать свои раз­мыш­ле­ния пись­мен­но, не умея при­дать им ни поряд­ка, ни блес­ка, — это рас­пу­щен­ность и зло­употреб­ле­ние как досу­гом, так и писа­ни­ем]. In­tem­pe­rans — соб­ст­вен­но, «не спо­соб­ный вла­деть собой», «рас­пу­щен­ный» чело­век. Чаще все­го, разу­ме­ет­ся, встре­ча­ет­ся in­tem­pe­ran­tia vi­ni или li­bi­di­num, а in­tem­pe­ran­tia lit­te­ra­rum, встре­чаю­ща­я­ся у Сене­ки (Ep. 106, 12), явля­ет­ся про­из­вод­ной от них мета­фо­рой для гра­фо­ма­на (не спо­соб­но­го ото­рвать­ся от писа­ния, как пья­ни­ца от вина).
  • 6Луций Скри­бо­ний Либон (род. ок. 90 — умер после 34 г. до н. э.), тесть Секс­та Пом­пея, брат Скри­бо­нии, кото­рая была впо­след­ст­вии недол­гое вре­мя (40—39 гг.) женой Окта­ви­а­на. Сам Либон был в 49—48 гг. офи­це­ром флота Пом­пея, сле­до­ва­тель­но, при­над­ле­жал к той же поли­ти­че­ской пар­тии, что Цице­рон.
  • 7Рид заме­ча­ет, что, посколь­ку Варрон на 10 лет стар­ше Цице­ро­на, он не мог учить­ся с ним «вме­сте» в смыс­ле «одно­вре­мен­но», и поэто­му si­mul здесь не сле­ду­ет пони­мать в его обыч­ном смыс­ле, а лишь как ука­за­ние, что оба они — каж­дый в свое вре­мя — учи­лись одно­му и тому же. Это заме­ча­ние кажет­ся не осо­бен­но удач­ным: обра­зо­ван­ные рим­ляне этой эпо­хи исполь­зо­ва­ли поезд­ки в Афи­ны для попол­не­ния обра­зо­ва­ния тогда, когда пре­до­став­ля­лась воз­мож­ность, без спе­ци­аль­ных воз­раст­ных огра­ни­че­ний. Когда Цице­рон на два года при­ехал в Афи­ны в 79 г., вме­сте с ним там посе­щал заня­тия Марк Пупий Пизон, так­же зна­чи­тель­но стар­ше его. Воз­мож­но, и Варрон слу­шал Антио­ха не ранее это­го вре­ме­ни, посколь­ку Антиох, веро­ят­но, толь­ко к это­му вре­ме­ни при­об­рел доста­точ­ную извест­ность и попу­ляр­ность.
  • 8Цице­рон ино­гда воз­во­дит не толь­ко «бла­го­род­ную», «под­лин­ную» (эпи­те­ты, по смыс­лу при­мер­но соот­вет­ст­ву­ю­щие сего­дняш­не­му «науч­ный»), но и вооб­ще вся­кую фило­со­фию к Сокра­ту, осо­бен­но подроб­но в De orat., III, 61—62, где даже эпи­ку­рей­цы (кото­рых Цице­рон обыч­но про­ти­во­по­став­ля­ет сокра­ти­кам как при­ми­тив­ных, нена­сто­я­щих фило­со­фов) под­во­дят­ся неко­то­рым обра­зом под «сокра­ти­че­ское» про­ис­хож­де­ние: «nam cum es­sent plu­res or­ti fe­re a Soc­ra­te, quod ex il­lius va­riis et di­ver­sis et in om­nem par­tem dif­fu­sis dis­pu­ta­tio­ni­bus ali­us aliud appre­hen­de­rat, pro­se­mi­na­tae sunt qua­si fa­mi­liae dis­sen­tien­tes in­ter se et mul­tum diiunctae et dis­pa­res, cum ta­men om­nes se phi­lo­sop­hi Soc­ra­ti­cos et di­ci vel­lent et es­se ar­bit­ra­ren­tur. (62) ac pri­mo ab ip­so Pla­to­ne Aris­to­te­les et Xe­noc­ra­tes, quo­rum al­ter Pe­ri­pa­te­ti­co­rum, al­ter Aca­de­miae no­men ob­ti­nuit, dein­de ab An­tis­the­ne, qui pa­tien­tiam et du­ri­tiam in Soc­ra­ti­co ser­mo­ne ma­xi­me ada­ma­rat, Cy­ni­ci pri­mum, dein Stoi­ci, tum ab Aris­tip­po, quem il­lae ma­gis vo­lup­ta­riae dis­pu­ta­tio­nes de­lec­ta­rant, Cy­re­nai­ca phi­lo­sop­hia ma­na­vit, quam il­le et eius pos­te­ri simpli­ci­ter de­fen­de­runt, hi, qui nunc vo­lup­ta­te om­nia me­tiun­tur, dum ve­re­cun­dius id agunt, nec dig­ni­ta­ti sa­tis fa­ciunt, quam non as­per­nan­tur, nec vo­lup­ta­tem tuen­tur, quam ample­xa­ri vo­lunt» [Посколь­ку у Сокра­та ока­за­лось, так ска­зать, мно­го потом­ков — ведь из его мно­го­чис­лен­ных, раз­но­об­раз­ных, во всех направ­ле­ни­ях рас­хо­дя­щих­ся рас­суж­де­ний каж­дый брал свое — то отсюда пошли как бы целые семей­ства, меж­ду собой очень несхо­жие, несо­глас­ные и враж­дую­щие, при том что все фило­со­фы хоте­ли счи­тать­ся после­до­ва­те­ля­ми Сокра­та и сами счи­та­ли себя тако­вы­ми. (62) Пер­вы­ми осно­ва­ли свои шко­лы непо­сред­ст­вен­ные уче­ни­ки Пла­то­на, Ари­сто­тель и Ксе­но­крат; шко­ла пер­во­го ста­ла назы­вать­ся «шко­лой пери­па­те­ти­ков», вто­ро­го — Ака­де­ми­ей. Затем от Анти­сфе­на, кото­ро­го в речах Сокра­та боль­ше все­го вос­хи­ща­ли выдерж­ка и муже­ство, пошли спер­ва кини­ки, а затем сто­и­ки. Нако­нец, от Ари­стип­па, пред­по­чи­тав­ше­го беседы, где речь шла об удо­воль­ст­ви­ях, пошла фило­со­фия кире­на­и­ков, кото­рую он и его уче­ни­ки защи­ща­ли без оби­ня­ков; те же, кто сей­час выби­ра­ет все­об­щим кри­те­ри­ем удо­воль­ст­вие, дела­ют это куда стыд­ли­вее; в резуль­та­те им не уда­ет­ся ни сохра­нить досто­ин­ство, кото­рое им не без­раз­лич­но, ни удер­жать удо­воль­ст­вие, к кото­ро­му они так стре­мят­ся], а так­же Rep. III, 5: «hanc a Soc­ra­te ad­ven­ti­ciam doctri­nam».
  • 9Цице­рон несколь­ко раз в сво­их трак­та­тах упо­ми­на­ет пре­зри­тель­но этих попу­ля­ри­за­то­ров эпи­ку­рей­ской фило­со­фии на латин­ском язы­ке (ср. Tusc. I, 6; II, 7; IV, 5—7). Из послед­не­го ука­зан­но­го тек­ста мы узна­ем, что Гай Ама­фи­ний пер­вым опуб­ли­ко­вал фило­соф­ский трак­тат на латин­ском язы­ке в то вре­мя, когда уже суще­ст­во­ва­ли по-латы­ни трак­та­ты по граж­дан­ско­му пра­ву, исто­ри­че­ские сочи­не­ния и опуб­ли­ко­ван­ные речи, но луч­шие умы были заня­ты исклю­чи­тель­но «важ­ны­ми дела­ми». Это ука­зы­ва­ет при­бли­зи­тель­но на пери­од 130—120 гг. — конец «века Сци­пи­о­нов». К это­му же вре­ме­ни отно­сит­ся фраг­мент Луци­лия, даю­щий латин­скую транс­ли­те­ра­цию двух тер­ми­нов эпи­ку­рей­ской фило­со­фии (Sat., XXVIII, 753 (Marx)): «eido­la at­que ato­mus vin­ce­re Epi­cu­ri vo­lam», так что, по-види­мо­му, эпи­ку­ре­изм ожив­лен­но обсуж­дал­ся тогда в рим­ских обра­зо­ван­ных кру­гах. Ср. так­же упо­ми­на­ние в пись­ме Кас­сия к Цице­ро­ну в янва­ре 45 г. (Fam. XV, 19, 1—3), кото­рое сто­ит про­ци­ти­ро­вать, как даю­щее пред­став­ле­ние о мане­ре, в какой фило­соф­ские темы затра­ги­ва­лись в непри­нуж­ден­ном дру­же­ском обще­нии обра­зо­ван­ных рим­лян. Наряду с Ама­фи­ни­ем здесь упо­мя­нут так­же некий рим­ский эпи­ку­ре­ец Катий: «Nec ta­men hoc usu ve­nit prop­ter “spectra Ca­tia­na”; pro quo ti­bi pro­xi­ma epis­tu­la tot rus­ti­cos Stoi­cos re­ge­ram, ut Ca­tium At­he­nis na­tum es­se di­cas. [2] …; spe­ro enim ho­mi­nes in­tel­lec­tu­ros quan­to sit om­ni­bus odio cru­de­li­tas et quan­to amo­ri pro­bi­tas et cle­men­tia, at­que ea, quae ma­xi­me ma­li re­tant et con­cu­pis­cant, ad bo­nos per­ve­ni­re. Dif­fi­ci­le est enim per­sua­de­re ho­mi­ni­bus τὸ κα­λὸν δι’ ἑαυτὸ αἱρε­τὸν es­se; ἡδο­νήν ve­ro et ἀτα­ραξίαν vir­tu­te, ius­ti­tia, τῷ καλῷ pa­ra­ri et ve­rum et pro­ba­bi­le est; ip­se enim Epi­cu­rus, a quo om­nes Ca­tii et Ama­fi­nii, ma­li ver­bo­rum in­terpre­tes, pro­fi­cis­cun­tur, di­cit: οὐκ ἔστιν ἡδέως ἄνευ τοῦ κα­λοῦ καὶ δι­καιοῦ ζῆν. [3] Ita­que et Pan­sa, qui ἡδο­νήν se­qui­tur, vir­tu­tem re­ti­net, et ii, qui a vo­bis φι­λήδο­νοι vo­can­tur, sunt φι­λόκα­λοι et φι­λοδί­καιοι om­nis­que vir­tu­tes et re­ti­nent, ita­que Sul­la, cui­us iudi­cium pro­ba­re de­be­mus, cum dis­sen­ti­re phi­lo­sop­hos vi­de­ret, non quae­si­vit quid bo­num es­set sed om­nia bo­na coe­mit…» [Но дело не в Кати­е­вых «виде­ни­ях». За него я тебе в сле­дую­щем пись­ме набе­ру столь­ко сто­и­ков-дере­вен­щин, что ты при­зна­ешь Катия афи­ня­ни­ном по рож­де­нию… Я наде­юсь, что люди пой­мут, как нена­вист­на всем жесто­кость и как милы чест­ность и мило­сер­дие, и что то, чего боль­ше все­го доби­ва­ют­ся и жаж­дут дур­ные люди, перей­дет к порядоч­ным. Ведь нелег­ко убедить людей в том, что «пре­крас­ное сле­ду­ет изби­рать ради него само­го». Хотя и вер­но, и убеди­тель­но, что «наслаж­де­ние» и «без­мя­теж­ность» при­об­ре­та­ют­ся доб­ро­де­те­лью, спра­вед­ли­во­стью, «пре­крас­ным»; ведь и сам Эпи­кур, от кото­ро­го про­изо­шли все эти Катии и Ама­фи­нии, дур­ные дослов­ные пере­вод­чи­ки, гово­рит: «нель­зя жить при­ят­но без пре­крас­но­го и спра­вед­ли­во­го». Так и Пан­са, стре­мясь к «наслаж­де­нию», сохра­ня­ет доб­ро­де­тель, и те, кого вы зове­те «люби­те­ля­ми наслаж­де­ния», явля­ют­ся «люби­те­ля­ми пре­крас­но­го» и «люби­те­ля­ми спра­вед­ли­во­го», почи­тая и сохра­няя все доб­ро­де­те­ли. Поэто­му и Сул­ла, кото­ро­му не отка­жешь в вер­но­сти суж­де­ния, видя, что фило­со­фы рас­хо­дят­ся меж­ду собой во мне­ни­ях, не стал зада­вать­ся вопро­сом, что есть бла­го, а ску­пил все бла­га…].
  • 10То есть не исполь­зуя логи­ку с ее уче­ни­ем об ὁρισ­μός (опре­де­ле­нии), διαίρε­σις (разде­ле­нии), ἀπό­δειξις (логи­че­ском дока­за­тель­стве). «Опре­де­ле­ние» и «разде­ле­ние» упо­ми­на­ют­ся посто­ян­но вме­сте, посколь­ку одно под­ра­зу­ме­ва­ет дру­гое (так как речь идет о разде­ле­нии рода на виды (ge­nus in spe­cies), а опре­де­ле­ние дает­ся, как извест­но, per ge­nus pro­xi­mum et dif­fe­ren­tiam spe­ci­fi­cam). То же мне­ние об эпи­ку­рей­ской логи­ке Цице­рон выска­зы­ва­ет в Fin. I, 22: «Iam in al­te­ra phi­lo­sop­hiae par­te, quae est quae­ren­di ac dis­se­ren­di, quae λο­γική di­ci­tur… iner­mis et nu­dus est. Tol­lit de­fi­ni­tio­nes; ni­hil de di­vi­den­do at­que par­tien­do do­cet; non, quo­mo­do ef­fi­cia­tur conclu­da­tur­que ra­tio, tra­dit» [Во вто­рой же части фило­со­фии, назы­вае­мой по-гре­че­ски «логи­кой», где речь идет о пра­ви­лах рас­суж­де­ния… он высту­па­ет пол­но­стью без­оруж­ным. Ведь опре­де­ле­ния он отвер­га­ет, ника­ко­го уче­ния о разде­ле­нии не пред­ла­га­ет; ниче­го не гово­рит и о том, как пра­виль­но стро­ит­ся сил­ло­гизм и выво­дит­ся заклю­че­ние]. Ср. Fin. II, 29: «si de­fi­ni­re, si di­vi­de­re di­di­cis­set»; ibid. III, 40: «scio quos­dam, qui qua­vis lin­gua phi­lo­sop­ha­ri pos­sint, nul­lis enim par­ti­tio­ni­bus, nul­lis de­fi­ni­tio­ni­bus utun­tur» [Я знаю неко­то­рых, кото­рые мог­ли бы фило­соф­ст­во­вать на любом язы­ке: ведь они обхо­дят­ся вовсе без разде­ле­ний и опре­де­ле­ний].
  • 11In­ter­ro­ga­tio здесь не озна­ча­ет «вопрос», а пере­да­ет гре­че­ское ἐρώ­τημα, сло­во, кото­рое уже у Ари­сто­те­ля (и тем более у более позд­них авто­ров) часто обо­зна­ча­ет про­сто «аргу­мент», неза­ви­си­мо от того, сфор­му­ли­ро­ван он в вопро­си­тель­ной или утвер­ди­тель­ной фор­ме. Ср. в при­ме­ча­нии Рида к дан­но­му месту: «In­ter­ro­ga­tio­ne has exactly the sa­me mea­ning as ra­tio­ne, and the use is extre­me­ly com­mon». См. Bo­nitz, In­dex Aris­to­te­li­cus, sub vv. ἐρω­τᾶν, ἐρώ­τεμα, ἐρώ­τησις. Ср. так­же Ga­len. De plac. Hipp, et Plat. II, 257 (ed. Mül­ler): ἔνεσ­τι δε καὶ συν­το­μώτε­ρον ἐρω­τῆσαι [мож­но спро­сить и коро­че], далее сле­ду­ет обыч­ный сил­ло­гизм в утвер­ди­тель­ной фор­ме, а так­же II, 259, 260, 273; III, 321, 586.
  • 12«Мы» — фило­со­фы-сокра­ти­ки, в отли­чие от эпи­ку­рей­цев.
  • 13Здесь может пока­зать­ся затруд­ни­тель­ным употреб­ле­ние роди­тель­но­го паде­жа. Это так назы­вае­мый ge­ni­ti­vus epe­xe­ge­ti­cus, т. е. «пояс­ня­ю­щий» или «опре­де­ля­ю­щий» гени­тив. Что res ef­fi­cien­tes — сино­ни­ми­че­ское пояс­не­ние к сло­ву cau­sa, под­твер­жда­ет­ся срав­не­ни­ем с Top. 58: «Pro­xi­mus est lo­cus re­rum ef­fi­cien­tium, quae cau­sae ap­pel­lan­tur». Что до ge­ni­ti­vus epe­xe­ge­ti­cus, он встре­ча­ет­ся не так уж ред­ко. Напри­мер, у Цице­ро­на (In Verr. IV, 113): «…quae­cum­que ac­ci­dant pu­bi­ce pri­va­tim­que in­com­mo­da, prop­ter eam cau­sam sce­le­ris is­tius eve­ni­re vi­dean­tur» […какие бы ни про­ис­хо­ди­ли все­об­щие несча­стья, каза­лось, что они про­ис­хо­дят имен­но по той самой при­чине — из-за его пре­ступ­ле­ния]. Т. е. cau­sa sce­le­ris — не «при­чи­на пре­ступ­ле­ния» (как в слу­чае более частот­но­го gen. objec­ti­vus), а «при­чи­на, состо­я­щая в пре­ступ­ле­нии».
  • 14Этот общий упрек досо­кра­ти­кам, искав­шим объ­яс­не­ния мира исклю­чи­тель­но в его мате­ри­аль­ном соста­ве, ясно выра­жен уже у Пла­то­на в «Федоне», в рас­суж­де­нии об Ана­к­са­го­ре (98a — 99c). Ана­к­са­гор, гово­рит там Сократ, объ­явил устро­и­те­лем все­го Ум и тем воз­будил в моло­дом Сокра­те вели­кую надеж­ду на объ­яс­не­ние нако­нец под­лин­ных при­чин миро­зда­ния. Но при бли­жай­шем рас­смот­ре­нии ока­за­лось, что Ана­к­са­гор неда­ле­ко ушел в объ­яс­не­нии от пред­ше­ст­ву­ю­щих «физи­ков»: «…Ум у него оста­ет­ся без вся­ко­го при­ме­не­ния и что порядок вещей вооб­ще не воз­во­дит­ся ни к каким при­чи­нам, но при­пи­сы­ва­ет­ся — совер­шен­но неле­по — возду­ху, эфи­ру, воде и мно­го­му ино­му» (пер. С. П. Мар­ки­ша). Ари­сто­тель так­же неод­но­крат­но отме­ча­ет как общую ошиб­ку всех пред­ше­ст­во­вав­ших ему «физи­ков» (см., напр., «Мета­фи­зи­ка» I, 983b — 985b), что они рас­смат­ри­ва­ют толь­ко «мате­ри­аль­ную при­чи­ну», толь­ко эле­мен­ты вещей как спо­соб их объ­яс­не­ния, не объ­яс­няя того, что дер­жит эле­мен­ты вме­сте, при­во­дит их в дви­же­ние и т. д.
  • 15Введе­ние в латин­ский язык сло­ва cor­pus­cu­lum как пере­во­да ἄτο­μος при­над­ле­жит, судя по наше­му тек­сту, Ама­фи­нию. Сам Цице­рон ино­гда пред­по­чи­та­ет эти­мо­ло­ги­че­ски бук­валь­ный пере­вод in­di­vi­duum, как в нашем трак­та­те, II, 55. Ср. Fat. 22: cor­po­ra in­di­vi­dua. Ино­гда он употреб­ля­ет и cor­pus­cu­lum (Nat. deor. I, 66; II, 94), чаще же все­го исполь­зу­ет ato­mus как лати­ни­зи­ро­ван­ную фор­му (Fat. 22, 46; Fin. I, 19; Nat. deor. I, 54 и во мно­гих др. местах). Cor­pus­cu­lum про­дол­жал свое суще­ст­во­ва­ние и в позд­ней антич­но­сти. Ср. Amm. Marc. XXVI, 1, 1: in­di­vi­dua il­la cor­pus­cu­la vo­li­tan­tia per ina­ne, ato­mos ut nos apel­la­mus; Sen. N. Q. V, 2, 1: cor­pus­cu­la — и вплоть до «кор­пус­ку­ляр­ной тео­рии све­та».
  • 16Об «ака­де­ми­че­ской» физи­ке см. ниже, § 24. Речь идет о про­ти­во­по­став­ле­нии двух начал: «дей­ст­ву­ю­щей силы» (δύ­ναμις ποιητι­κή) и пас­сив­ной «мате­рии» (ὕλη). Это про­ти­во­по­став­ле­ние, рав­но как и слож­ные «гео­мет­ри­че­ские» выклад­ки отно­си­тель­но вза­и­мо­дей­ст­вия этих двух начал, вос­хо­дят к пла­то­нов­ско­му «Тимею», оста­вав­ше­му­ся в элли­ни­сти­че­ских шко­лах важ­ней­шим и посто­ян­но ком­мен­ти­ру­е­мым тек­стом по физи­ке. Сам Цице­рон (оче­вид­но, летом 45 г.) пере­вел зна­чи­тель­ный отры­вок их из «Тимея» — пере­вод сохра­нил­ся. Инте­рес­но, что Цице­рон коле­бал­ся для пере­во­да пере­нос­ных зна­че­ний ὕλη (в сочи­не­ни­ях по рито­ри­ке его инте­ре­со­ва­ло зна­че­ние «мате­ри­а­ла» речи) меж­ду вари­ан­та­ми ma­te­ria и sil­va, а в самом пер­вом сво­ем опы­те — в De in­ven­tio­ne — пред­ла­га­ет оба вари­ан­та сра­зу, что и в позд­них сочи­не­ни­ях оста­нет­ся у него при­е­мом пер­во­го введе­ния пере­вод­но­го тер­ми­на (De inv. I, 34: «quan­dam sil­vam at­que ma­te­riam uni­ver­sam an­te per­mix­tim et con­fu­se ex­po­ne­re om­nium ar­gu­men­ta­tio­num»). Если бы его коле­ба­ния завер­ши­лись ина­че, мы име­ли бы, веро­ят­но, в даль­ней­шей исто­рии фило­со­фии не «мате­ри­а­ли­стов», а «силь­ва­и­стов».
  • 17Цице­рон исхо­дит из тра­ди­ци­он­но­го деле­ния вся­ко­го фило­соф­ско­го уче­ния на три состав­ля­ю­щие: логи­ку, физи­ку и эти­ку. Объ­яс­нив, что эпи­ку­рей­цы обхо­дят­ся вооб­ще без логи­ки (вме­сто нее Эпи­кур пред­ла­гал «кано­ни­ку», уче­ние о мери­ле), а в физи­ке остав­ля­ют без вни­ма­ния важ­ней­шую и слож­ней­шую ее часть, он разде­лы­ва­ет­ся теперь с их эти­кой — той частью, кото­рую сами эпи­ку­рей­цы при­зна­ва­ли для себя важ­ней­шей.
  • 18Эпи­ку­рей­цы отож­дествля­ли «бла­го», то есть цель стрем­ле­ния, с т. н. «наслаж­де­ни­ем» (то есть ощу­ще­ни­ем удо­воль­ст­вия, в отли­чие от ощу­ще­ния боли). Это мне­ние выска­зы­ва­лось, разу­ме­ет­ся, и до них (напри­мер, «кире­на­и­ка­ми», после­до­ва­те­ля­ми сокра­ти­ка Ари­стип­па из Кире­ны (435—355)), см. выше комм. 8. Ари­сто­тель высту­па­ет про­тив тако­го воз­зре­ния в «Нико­ма­хо­вой эти­ке», 1095b, 16—20: «а гру­бо­ва­тое боль­шин­ство счи­та­ет бла­гом и сча­стьем наслаж­де­ние… так что про­сто­на­ро­дье, изби­рая созна­тель­но жизнь скота, про­яв­ля­ет свою совер­шен­но раб­скую сущ­ность». Ари­сто­тель заме­ча­ет далее, что люди тако­го скла­да встре­ча­ют­ся и сре­ди пра­ви­те­лей, и бег­ло упо­ми­на­ет в этой свя­зи царя Сар­да­на­па­ла. Оче­вид­но, он подроб­нее обсуж­дал Сар­да­на­па­ла и его эпи­та­фию в каком-то из сво­их недо­шед­ших до нас экзо­те­ри­че­ских диа­ло­гов, посколь­ку Цице­рон гово­рит в Tusc. V, 101: «Ex quo Sar­da­na­pa­li, opu­len­tis­si­mi Sy­riae re­gis, er­ror adgnos­ci­tur, qui in­ci­di ius­sit in bus­to:


    Haec ha­beo quae edi quae­que ex­sa­tu­ra­ta li­bi­do
    Hau­sit; at il­la jacent mul­ta et praec­la­ra re­lic­ta.

    Quid aliud, in­quit Aris­to­te­les, in bo­vis non in re­gis se­pulcro inscri­be­res?» [Вот поче­му и Сар­да­на­пал, бога­тей­ший сирий­ский царь, был неправ, при­ка­зав над­пи­сать над сво­ей моги­лой:


    То, что я выпил, что съел и чем удо­воль­ст­во­вал похоть,
    Толь­ко лишь это при мне, — все про­чие бла­га оста­лись.

    Если бы нуж­на была над­гроб­ная над­пись быку, а не царю, — гово­рит Ари­сто­тель, — вряд ли мож­но было бы напи­сать что-нибудь дру­гое (пер. М. Л. Гас­па­ро­ва)]. Ср. Fin. II, 106: «cor­po­ris autem vo­lup­tas si etiam prae­te­ri­ta de­lec­tat, non in­tel­li­go cur Aris­to­te­les Sar­da­na­pal­li epig­ram­ma tan­to ope­re de­ri­deat, in quo il­le rex Sy­riae glo­rie­tur om­nes se­cum li­bi­di­num vo­lup­ta­tes abstu­lis­se» [Если телес­ное наслаж­де­ние раду­ет, даже когда уже про­шло, то я не пони­маю, поче­му так насме­ха­ет­ся Ари­сто­тель над эпи­та­фи­ей Сар­да­на­па­ла, в кото­рой этот сирий­ский царь хва­ста­ет­ся, что унес с собой все плот­ские наслаж­де­ния]. Види­мо, от это­го ари­сто­телев­ско­го диа­ло­га пошло общее место о наслаж­де­нии как бла­ге «скота, а не чело­ве­ка». При­во­ди­мое ниже в комм. 21 выска­зы­ва­ние Эпи­ку­ра о наслаж­де­нии очень напо­ми­на­ет эту эпи­та­фию.

  • 19Зенон из Кити­о­на (335—263), осно­ва­тель стои­че­ской шко­лы. Соот­вет­ст­вен­но «сле­до­вать за Зено­ном» = «избрать стои­че­скую фило­со­фию».
  • 20simplex «про­стой» в смыс­ле «цель­ный», «не име­ю­щий частей». Цице­рон обыч­но пояс­ня­ет это зна­че­ние simplex (ἁπλοῦς) добав­ле­ни­ем еще unus. Ср. ниже, § 36, о том же пред­ме­те: «Ze­no… id­que ap­pe­la­ret ho­nes­tum, quod es­set simplex quod­dam et so­lum et unum bo­num».
  • 21Ср. D. L. X, 6: οὐ γὰρ ἔχω τί νοήσω τἀγα­θόν, ἀφαι­ρῶν μὲν τὰς διὰ χυ­λῶν ἡδο­νάς, ἀφαι­ρῶν δὲ τὰς δι’ ἀφρο­δισίων καὶ τὰς δι’ ἀκροαμά­των καὶ τὰς διὰ μορ­φῆς [Я не могу пред­ста­вить себе бла­га, если нуж­но отвлечь­ся от удо­воль­ст­вий, достав­ля­е­мых вку­сом, а так­же заня­ти­ем любо­вью, услаж­де­ни­ем слу­ха и видом кра­соты]. То же At­he­neus VII, 278f, 280a. Цице­рон дает пере­вод это­го отрыв­ка (при­том пол­нее, чем он при­веден у Дио­ге­на и Афи­нея) в Tusc. III, 41: «Nec equi­dem ha­beo quod in­tel­le­gam bo­num il­lud, det­ra­hens eas vo­lup­ta­tes quae sa­po­re per­ci­piun­tur, det­ra­hens ea quae re­bus per­ci­piun­tur ve­ne­riis, det­ra­hens ea quae audi­tu e can­ti­bus, det­ra­hens eas etiam quae ex for­mis per­ci­piun­tur ocu­lis, sua­vis mo­tio­nes, si­ve quae aliae vo­lup­ta­tes in to­to ho­mi­ne gig­nun­tur quo­li­bet sen­su; nec ve­ro ita di­ci po­test, men­tis lae­ti­tiam so­lam es­se in bo­nis. Lae­tan­tem enim men­tem ita no­vi: spe eorum om­nium quae sup­ra di­xi fo­re ut na­tu­ra iis po­tiens do­lo­re ca­reat» [Я не могу понять, что такое бла­го, отвле­ка­ясь от удо­воль­ст­вий, достав­ля­е­мых вку­сом, и от тех, что достав­ля­ют­ся заня­ти­ем любо­вью, слу­ша­ни­ем пения, а так­же от при­ят­ных ощу­ще­ний, кото­рые лице­зре­ние кра­соты достав­ля­ет гла­зам, и от про­чих удо­воль­ст­вий, достав­ля­е­мых чело­ве­ку в целом любым из его чувств. Ведь нель­зя же гово­рить, что един­ст­вен­ным бла­гом явля­ет­ся душев­ная радость. Душев­ная радость, кото­рую я знаю, состо­ит в надеж­де на полу­че­ние выше­пе­ре­чис­лен­но­го, чтобы стре­мя­ща­я­ся к нему при­ро­да не испы­ты­ва­ла боли].
  • 22«Ста­рой Ака­де­ми­ей» здесь, как и во всем тек­сте «Ака­де­ми­че­ских иссле­до­ва­ний», назы­ва­ет­ся как раз послед­няя — антиохов­ская — вер­сия пла­то­низ­ма.
  • 23Пла­тон, «Тимей» 47b.
  • 24Варрон гово­рит о сво­их разыс­ка­ни­ях в «Рим­ских древ­но­стях».
  • 25Луций Элий Сти­лон (L. Aeli­us Sti­lo (Prae­co­ni­nus)) — один из пер­вых рим­ских грам­ма­ти­ков и анти­ква­ров, учи­тель Варро­на и Цице­ро­на, как сле­ду­ет из слов Цице­ро­на в Brut. 205—207: «Cot­tae pro se le­ge Va­ria quae inscri­bi­tur, eam L. Aeli­us scrip­sit Cot­tae ro­ga­tu. Fuit is om­ni­no vir eg­re­gius et eques Ro­ma­nus cum pri­mis ho­nes­tus idem­que eru­di­tis­si­mus et Grae­cis lit­te­ris et La­ti­nis, an­ti­qui­ta­tis­que nostrae et in in­ven­tis re­bus et in ac­tis scrip­to­rum­que ve­te­rum lit­te­ra­te pe­ri­tus. Quam scien­tiam Var­ro nos­ter ac­cep­tam ab il­lo auc­tam­que per se­se, vir in­ge­nio praes­tans om­ni­que doctri­na, plu­ri­bus et in­lustrio­ri­bus lit­te­ris expli­ca­vit. Sed idem Aeli­us Stoi­cus <es­se> vo­luit, ora­tor autem nec stu­duit un­quam nec fuit. Scri­be­bat ta­men ora­tio­nes, quas alii di­ce­rent; ut Q. Me­tel­lo <Q.> f., ut Q. Cae­pio­ni, ut Q. Pom­peio Ru­fo; quam­quam is etiam ip­se scrip­sit eas qui­bus pro se est usus, sed non si­ne Aelio. His enim scrip­tis etiam ip­se in­ter­fui, cum es­sem apud Aeli­um adu­les­cens eum­que audi­re perstu­dio­se so­le­rem» [Что до речи Кот­ты «В защи­ту Вари­е­ва зако­на», то ее напи­сал Л. Элий по прось­бе Кот­ты. Вооб­ще он был заме­ча­тель­ный чело­век, рим­ский всад­ник из самых почтен­ных и в то же вре­мя обра­зо­ван­ней­ший чело­век, зна­ток как гре­че­ской, так и латин­ской лите­ра­ту­ры, а так­же наших древ­но­стей, начи­тан­ный как в худо­же­ст­вен­ной лите­ра­ту­ре, так и в исто­ри­че­ских доку­мен­тах на латин­ском язы­ке. Но Элий хотел быть сто­и­ком, а быть ора­то­ром нико­гда не стре­мил­ся и не высту­пал в этом каче­стве. Он сочи­нял речи, кото­рые про­из­но­си­ли дру­гие, напри­мер, для Квин­та Метел­ла, сына Квин­та, для Квин­та Цепи­о­на, для Пом­пея Руфа. Впро­чем, этот послед­ний и сам сочи­нял речи для соб­ст­вен­ных выступ­ле­ний, но всё же не без помо­щи Элия. Я даже сам при­сут­ст­во­вал при состав­ле­нии этих речей, пото­му что юно­шей нахо­дил­ся при Элии и очень при­леж­но учил­ся у него]. В фило­со­фии Сти­лон был, сле­до­ва­тель­но, сто­и­ком. Ему посвя­ще­на так­же 3 гла­ва у Све­то­ния, De Gram­ma­ti­cis et Rhe­to­ri­bus. Он тол­ко­вал пес­ни сали­ев и зако­ны 12 таб­лиц, а из 130 комедий, сохра­няв­ших­ся под име­нем Плав­та, при­зна­вал под­лин­ны­ми толь­ко 25.

    Свиде­тель­ства о нем собра­ны в: Gram­ma­ti­cae Ro­ma­nae Frag­men­ta / Ed. H. Fu­naio­li. Teub­ner, 1907 (пере­пе­ча­ты­ва­лась в 1969 г.).

  • 26Менипп из Гада­ры (1-я поло­ви­на III в. до н. э.) — уче­ник кини­ка Мет­рок­ла, осно­во­по­лож­ник «серь­ез­но-коми­че­ско­го» (σπου­δογέ­λοιον) сти­ля, поз­во­ляв­ше­го изла­гать фило­соф­ские про­бле­мы в коми­че­ской фор­ме. Про­за в его сочи­не­ни­ях пере­ме­жа­лась сти­ха­ми, не ясно, соб­ст­вен­но­го сочи­не­ния или цита­та­ми. Варрон пере­ла­га­ет его в сво­их «Менип­по­вых сати­рах». Спи­сок его сочи­не­ний (несо­хра­нив­ших­ся) см. у Дио­ге­на Лаэр­ция, VI, 101, ср. так­же VI, 29.
  • 27Име­ют­ся в виду «Менип­по­вы сати­ры» Варро­на, сохра­нив­ши­е­ся фраг­мен­ты см. в: M. Te­ren­tius Var­ro, Sa­tu­ra­rum Me­nip­pea­rum Frag­men­ta / Hrsg. V. R. Astbu­ry. Leip­zig; Tueb­ner, 1985.
  • 28При lau­da­tio­ni­bus под­ра­зу­ме­ва­ет­ся при­ла­га­тель­ное fu­neb­ris, т. е. «в над­гроб­ных речах». Одна такая lau­da­tio Варро­на упо­мя­ну­та у Цице­ро­на в пись­ме Att. XIII, 48, 2, где он про­сит Атти­ка при­слать ему это сочи­не­ние для повтор­но­го про­чте­ния.
  • 29Каж­дый раздел «An­ti­qui­ta­tum» имел свой «prooe­mium», как и «De lin­gua La­ti­na» и про­чие сочи­не­ния Варро­на; в этих введе­ни­ях автор, как пред­по­ла­га­ет­ся, изла­гал фило­соф­ские прин­ци­пы, име­ю­щие отно­ше­ние к рас­смат­ри­вае­мо­му пред­ме­ту, точ­но так же, как Цице­рон пред­по­сы­ла­ет сво­им фило­соф­ским трак­та­там обос­но­ва­ние сво­их фило­соф­ских инте­ре­сов и спо­со­ба работы.
  • 30Имен­но к Варро­ну вос­хо­дит тра­ди­ци­он­но при­ни­мае­мая до сих пор дата осно­ва­ния Рима, пере­во­ди­мая на наше лето­ис­чис­ле­ние как 754/3 г. до н. э.
  • 31По пово­ду это­го выра­же­ния в клас­си­че­ской фило­ло­гии про­шло­го века шел бес­ко­неч­ный спор: мож­но ли пред­ста­вить себе «раз­но­об­раз­ное» сти­хотво­ре­ние, напи­сан­ное сра­зу «почти все­ми раз­ме­ра­ми» и с чем из дошед­ше­го до нас пере­ч­ня про­из­веде­ний Варро­на мож­но было бы соот­не­сти это опре­де­ле­ние. Рид в сво­ем ком­мен­ти­ро­ван­ном изда­нии пред­ла­га­ет разум­ный выход, видя в этой фра­зе ком­пли­мент не одной какой-то поэ­ме Варро­на, а сра­зу всем его поэ­ти­че­ским про­из­веде­ни­ям, то есть «ты сочи­нил изящ­ное сти­хотво­ре­ние почти каж­дым раз­ме­ром», «почти на каж­дый сти­хотвор­ный раз­мер най­дет­ся у тебя изящ­ное сти­хотво­ре­ние».
  • 32Энний (239—169) — «отец латин­ской лите­ра­ту­ры», тра­ги­ки Паку­вий (220—130) и, в сле­дую­щем поко­ле­нии, Аттий или Акций (170—85) — все они созда­ва­ли латин­скую лите­ра­ту­ру и латин­ский лите­ра­тур­ный язык, пере­во­дя или пере­ла­гая гре­че­ские образ­цы, то есть реша­ли в этой обла­сти зада­чу, кото­рую (во мно­гом опи­ра­ясь на сде­лан­ное ими) ста­вит перед собой Цице­рон в отно­ше­нии фило­со­фии. Ср. подроб­ное обсуж­де­ние той же темы — необ­хо­ди­мо­сти для обра­зо­ван­но­го рим­ля­ни­на зна­ко­мить­ся не толь­ко с гре­че­ски­ми образ­ца­ми, но и с латин­ски­ми под­ра­жа­ни­я­ми, а так­же необ­хо­ди­мо­сти и воз­мож­но­сти раз­ви­вать род­ную сло­вес­ность так, чтобы по-латы­ни ста­ло воз­мож­но выра­зить все, что уме­ют выра­жать гре­ки — во введе­нии к трак­та­ту «О пре­де­лах бла­га и зла» (Fin. I, 4—10). Там встре­ча­ет­ся исчер­пы­ваю­щая фор­му­ла (I, 5): «Ru­dem enim es­se om­ni­no in nostris poe­tis aut iner­tis­si­mae seg­ni­tiae est, aut fas­ti­dii de­li­ca­tis­si­mi» [Вооб­ще, пол­ное неве­же­ство в оте­че­ст­вен­ной поэ­зии — при­знак или край­ней лени, или крайне при­ве­ред­ли­вой пре­сы­щен­но­сти]. Этот цице­ро­нов­ский под­ход сыг­рал в каче­стве образ­ца огром­ную роль в пери­од скла­ды­ва­ния ново­ев­ро­пей­ских лите­ра­тур на нацио­наль­ных язы­ках, отклик­нув­шись в таких мани­фе­стах нацио­наль­но­го лите­ра­тур­но­го само­со­зна­ния, как, напри­мер, «Защи­та и про­слав­ле­ние фран­цуз­ско­го язы­ка» Жоаше­на дю Бел­ле. Инте­рес­но так­же употреб­ле­ние в рез­ко отри­ца­тель­ном смыс­ле сло­ва de­li­ca­tus, окра­шен­но­го поло­жи­тель­но в поэ­зии нео­те­ри­ков (ср. 50-е сти­хотво­ре­ние Катул­ла: «ut con­ve­ne­rat es­se de­li­ca­tos»). Мало иссле­до­ван­ной темой оста­ет­ся скры­тая лите­ра­тур­ная поле­ми­ка с млад­ши­ми совре­мен­ни­ка­ми в трак­та­тах Цице­ро­на (кото­рый был во мно­гих сво­их вку­сах «арха­и­стом»). Ср. комм. 82 о Лукре­ции.
  • 33Гипе­рид пред­став­ля­ет здесь «ази­ан­ский», а Демо­сфен — «атти­че­ский» стиль крас­но­ре­чия — две воз­мож­ные моде­ли для под­ра­жа­ния.
  • 34Име­ет­ся в виду смерть доче­ри в фев­ра­ле 45 г. Ср. «О при­ро­де богов» (Nat. deor. I, 9): «ani­mi aeg­ri­tu­do for­tu­nae mag­na et gra­vi com­mo­ta iniu­ria» [душев­ная боль, при­чи­нен­ная тяж­кой обидой судь­бы].
  • 35Подоб­ная апо­ло­гия фило­соф­ских заня­тий пред­по­сла­на почти каж­до­му из цице­ро­нов­ских трак­та­тов и пока­зы­ва­ет нам, как мало рас­про­стра­не­ны были эти увле­че­ния сре­ди обра­зо­ван­ных рим­лян. Зада­ча Цице­ро­на здесь — на самом деле не само­оправ­да­ние, а про­све­ще­ние.
  • 36Марк Юний Брут (85—42) — в близ­ком буду­щем участ­ник убий­ства Цеза­ря (извест­ней­ший его участ­ник для совре­мен­но­го чита­те­ля, бла­го­да­ря фра­зе «И ты, Брут!», при­пи­сы­вае­мой уми­раю­ще­му Цеза­рю). Брут был обра­зо­ван­ным чело­ве­ком, писа­те­лем, актив­ным поли­ти­ком и близ­ким при­я­те­лем Тита Пом­по­ния Атти­ка, бли­жай­ше­го дру­га Цице­ро­на. Все это, несмот­ря на раз­ни­цу в воз­расте и пери­о­ди­че­ски воз­ни­кав­шие раз­но­гла­сия, свя­зы­ва­ло Цице­ро­на и Бру­та, обес­пе­чи­вая лич­ную сим­па­тию меж­ду ними (ср. Fam. IX, 14, 5: «Sem­per ama­vi M. Bru­tum prop­ter sum­mum in­ge­nium, sua­sis­si­mos mo­res, sin­gu­la­rem pro­bi­ta­tem at­que con­stan­tiam» [Я все­гда любил Мар­ка Бру­та за его боль­шой ум, при­ят­ный харак­тер, исклю­чи­тель­ную порядоч­ность и твер­дость]), так что Брут, при­вер­же­нец стои­че­ской фило­со­фии, посвя­тил Цице­ро­ну свои сочи­не­ния «О доб­ле­сти», «Об обя­зан­но­стях» и «О тер­пе­нии», в то вре­мя как Цице­рон ему — «О пре­де­лах бла­га и зла», «О при­ро­де богов», «Туску­лан­ские беседы», «Ора­тор» и «Брут». Брут, не при­няв­ший вла­ды­че­ства Окта­ви­а­на (см. об этом: Тацит, «Анна­лы», IV, 34), покон­чил с собой (вме­сте со сво­им еди­но­мыш­лен­ни­ком Квин­том Кас­си­ем[1]) в 42 г., через год после гибе­ли Цице­ро­на.
  • 37Об Ари­сте, бра­те Антио­ха Аска­лон­ско­го и после его смер­ти «наслед­ни­ке Ста­рой Ака­де­мии» (Brut., 332): см. так­же ниже, «Лукулл», 12, а о его друж­бе с Бру­том: Fin. V, 8; Tusc. V, 21. В био­гра­фии Бру­та у Плу­тар­ха (Bru­tus 2) Арист (в руко­пи­сях Плу­тар­ха Ари­стон) назван φί­λος καὶ συμ­βιώ­της Бру­та.
  • 38Эти­ми сло­ва­ми закан­чи­ва­ет­ся «пред­и­сло­вие» (prooe­mium), не свя­зан­ное пря­мо с рас­смат­ри­вае­мой в основ­ном тек­сте фило­соф­ской про­бле­мой. Из пере­пис­ки Цице­ро­на извест­но, что у него была заготов­ле­на целая кол­лек­ция таких пред­и­сло­вий, и ино­гда он по рас­се­ян­но­сти пытал­ся при­ста­вить к ново­му сочи­не­нию prooe­mium, уже опуб­ли­ко­ван­ный с одним из преж­них трак­та­тов. «Пред­и­сло­вия» име­ют свою спе­ци­фи­че­скую тема­ти­ку и явля­ют­ся инте­рес­ным источ­ни­ком о лите­ра­тур­ных взглядах Цице­ро­на и его пози­ции в тогдаш­них лите­ра­тур­ных спо­рах. Далее сле­ду­ет изящ­ный пере­ход и крат­кое исто­ри­че­ское «введе­ние».
  • 39Весь этот абзац постро­ен на игре поня­ти­я­ми «Ста­рая» и «Новая» Ака­де­мия. При этом под «Ста­рой» под­ра­зу­ме­ва­ет­ся послед­няя вер­сия пла­то­низ­ма — антиохов­ская, посколь­ку Антиох про­по­ве­до­вал воз­вра­ще­ние от скеп­ти­циз­ма, воз­об­ла­дав­ше­го в пла­то­нов­ской шко­ле после Кар­не­ада, к уче­нию само­го Пла­то­на и его непо­сред­ст­вен­ных уче­ни­ков — Ксе­но­кра­та, Поле­мо­на, а так­же Ари­сто­те­ля (антиохов­ский тезис, что уче­ние Ари­сто­те­ля и его «пери­па­те­ти­ков» ничем по сути не отли­ча­ет­ся от «ста­ро­ака­де­ми­че­ской» фило­со­фии, мно­го­крат­но встре­ча­ет­ся в трак­та­тах Цице­ро­на). Но неред­ко Цице­рон назы­ва­ет «Ста­рой Ака­де­ми­ей» и непо­сред­ст­вен­но пла­то­нов­скую шко­лу до скеп­ти­че­ских ново­введе­ний (от Спев­сип­па до Поле­мо­на). Оче­вид­но, имен­но Антиох стал поле­ми­че­ски назы­вать совре­мен­ный ему скеп­ти­че­ский пла­то­низм «Новой» Ака­де­ми­ей, т. е. вос­хо­дя­щей не к Пла­то­ну, а все­го лишь к Кар­не­аду. Цице­рон сле­ду­ет это­му (рас­про­стра­нив­ше­му­ся из его трак­та­тов вплоть до совре­мен­ных учеб­ни­ков по исто­рии фило­со­фии) сло­во­употреб­ле­нию толь­ко иро­ни­че­ски (ср. в посвя­ти­тель­ном пись­ме Варро­ну шут­ли­вое «os adu­les­cen­tio­ris Aca­de­miae», веж­ли­во-иро­ни­че­ская уступ­ка взглядам адре­са­та), или там, где рас­сказ ведет­ся от лица после­до­ва­те­лей Антио­ха. См. об этом: Глю­кер, с. 105—106). Гла­вой Ака­де­мии (есте­ствен­но, скеп­ти­че­ской, т. е. «новой») до захва­та Афин Сул­лой в 87 г. был Филон из Лариссы, кото­ро­го Цице­рон при­зна­ет сво­им учи­те­лем в фило­со­фии. Но, как вид­но из мно­го­крат­ных упо­ми­на­ний в его сочи­не­ни­ях, он «слу­шал» (гре­че­ский тер­мин для отно­ше­ний студен­та и про­фес­со­ра) и Антио­ха, в том чис­ле вме­сте с Варро­ном в Афи­нах; судя по дан­но­му тек­сту, в моло­до­сти (задол­го до нача­ла соб­ст­вен­но фило­соф­ско­го писа­тель­ства) Цице­рон счи­тал себя так­же уче­ни­ком Антио­ха, так что Варрон вос­при­ни­ма­ет его нынеш­ние скеп­ти­че­ские убеж­де­ния как пере­ме­ну взглядов.
  • 40В свя­зи со ска­зан­ным в преды­ду­щем комм. о дву­смыс­лен­но­сти назва­ния «Ста­рая Ака­де­мия» заме­ча­ние о том, что «все новей­шее, конеч­но же, пра­виль­нее», при­об­ре­та­ет иро­ни­че­ский смысл — чего и сле­ду­ет ожи­дать, посколь­ку в антич­но­сти схе­ма посте­пен­ной пор­чи изна­чаль­но­го иде­аль­но­го состо­я­ния пре­об­ла­да­ла над (так­же спо­ра­ди­че­ски про­ры­ваю­щей­ся) схе­мой про­грес­са, так что в защи­ту того или ино­го уче­ния сле­до­ва­ло ско­рее ссы­лать­ся на сто­я­щую за ним дол­гую тра­ди­цию, чем на его све­жай­шую совре­мен­ность. Впро­чем, в «Лукул­ле» мы встре­тим­ся и с заме­ча­ни­ем, что «не зря же столь­ко вели­ких умов в тече­ние столь­ких веков обду­мы­ва­ло эти темы — не может быть, чтобы не было достиг­ну­то ниче­го ново­го» (т. е. схе­ма про­грес­са). Что до един­ства или, наобо­рот, пре­рыв­но­сти тра­ди­ции в пла­то­нов­ской Ака­де­мии, оно оста­ет­ся со вре­мен Цице­ро­на и до наших дней излюб­лен­ной темой фило­ло­ги­че­ских упраж­не­ний. Плу­тарх, соглас­но ката­ло­гу Лам­прия (№ 63), напи­сал (несо­хра­нив­ший­ся) трак­тат «О том, что пла­то­нов­ская Ака­де­мия — еди­на».
  • 41Аттик посто­ян­но высту­па­ет у Цице­ро­на как чело­век, не веря­щий в воз­мож­ность адек­ват­но выра­зить фило­соф­ские идеи гре­ков по-латы­ни. Ср. Fin. V, 96: «Quae diei La­ti­ne pos­se non ar­bit­ra­bar, ea dic­ta sunt a te, nec mi­nus pla­ne quam di­cun­tur a Grae­cis» [Ты сумел ска­зать то, что я счи­тал невоз­мож­ным выра­зить по-латы­ни, при­том не менее ясно, чем изла­га­ют эти вещи гре­ки]. Он так­же упо­мя­нут в Nat. deor. I, 8 как один из тех, «кто не верит в воз­мож­ность выра­зить по-латы­ни то, чему научи­лись у гре­ков» («qui il­la quae a Grae­cis ac­ce­pis­sent La­ti­ne di­ci pos­se dif­fi­de­rent»).
  • 42Рав­но­ду­шие Сокра­та к изыс­ка­ни­ям физи­ков еди­но­душ­но под­твер­жда­ет­ся источ­ни­ка­ми, хотя древ­них ино­гда и сму­ща­ло то обсто­я­тель­ство, что Пла­тон в позд­них сво­их диа­ло­гах вло­жил спе­ку­ля­ции это­го рода в уста Сокра­та. Ср. Xen. Mem. I, 1, 11—13; Arist. Met. 987b, 1 (Σωκ­ρά­τους περὶ τὰ ἠθι­κὰ πραγ­μα­τευόμε­νου, περὶ τῆς ὅλως φύ­σεως οὐδέν); D. L. II, 21. Тем не менее под­чер­ки­ва­ние исклю­чи­тель­но эти­че­ских инте­ре­сов Сокра­та слу­жит антиохов­ской тен­ден­ции, см. комм. 44.
  • 43Прав­до­по­доб­на конъ­ек­ту­ра ho­mi­nis вм. om­nis. Пла­с­берг при­ни­ма­ет ее в основ­ной текст.
  • 44Един­ство ака­де­ми­че­ской шко­лы до вре­ме­ни Арке­си­лая с пери­па­те­ти­че­ской — одна из основ­ных док­трин Антио­ха Аска­лон­ско­го, кото­рую Цице­рон часто изла­га­ет и от соб­ст­вен­но­го име­ни (см. Fin. IV, 5; Leg. I, 38, 55; De orat. III, 67). В эту изна­чаль­ную еди­ную ака­де­ми­ко-пери­па­те­ти­че­скую шко­лу вклю­ча­лись обыч­но пять фило­со­фов: Ари­сто­тель, Фео­фраст, Спев­сипп, Ксе­но­крат, Поле­мон. Это объ­еди­не­ние уда­ва­лось Антио­ху на осно­ва­нии его пред­став­ле­ния о том, что един­ст­вен­ная по-насто­я­ще­му важ­ная часть фило­со­фии — эти­ка, раз­ли­чи­я­ми же в логи­ке и физи­ке мож­но пре­не­бречь (ср. Off. I, 20; Fin. V, 21; Leg. I, 55). Гар­мо­ния была впер­вые нару­ше­на при Поле­моне его уче­ни­ка­ми Арке­си­ла­ем и Зено­ном.
  • 45he­res явля­ет­ся здесь пере­во­дом гре­че­ско­го διάδο­χος, при­ме­ня­е­мо­го как тер­мин о пре­ем­ст­вен­но­сти схо­лар­хов в гре­че­ских фило­соф­ских шко­лах. Qua­si обыч­но явля­ет­ся у Цице­ро­на сиг­на­лом того, что сто­я­щее далее сло­во нуж­но пони­мать не в его обыч­ном латин­ском зна­че­нии, а как экви­ва­лент гре­че­ско­го тер­ми­на.
  • 46Res ex­pe­ten­dae fu­gien­dae­que — стан­дарт­ный цице­ро­нов­ский пере­вод эти­че­ских тер­ми­нов (исполь­зо­вав­ших­ся в элли­ни­сти­че­скую эпо­ху все­ми фило­соф­ски­ми шко­ла­ми) αἱρε­τά и φευκ­τά. Посколь­ку из αἱρε­τά состав­ля­ет­ся то, что гре­ки назы­ва­ли τέ­λος, а Цице­рон пере­во­дит это сло­во по-латы­ни то sum­mum bo­num, то fi­nis bo­no­rum, то, воз­мож­но, имен­но нали­чие анто­ни­ма φευκ­τά при­ве­ло его к несколь­ко неожи­дан­но­му пере­во­ду περὶ τε­λῶν как «de fi­ni­bus bo­no­rum et ma­lo­rum». Мно­гие чита­те­ли зада­ва­лись вопро­сом, что может под­ра­зу­ме­вать­ся под выра­же­ни­ем fi­nis ma­lo­rum. Оче­вид­но, не что иное как сово­куп­ность всех φευκ­τά. Посколь­ку вопрос περὶ τε­λῶν охва­ты­вал всю эти­ку, Цице­рон хочет ска­зать, что в эти­ке две эти шко­лы при­дер­жи­ва­лись одних и тех же взглядов.
  • 47На самом деле из пла­то­нов­ских тек­стов доста­точ­но труд­но вычи­тать подоб­ное трех­част­ное деле­ние фило­со­фии, одна­ко антич­ные авто­ры часто при­пи­сы­ва­ют его Пла­то­ну. У Ари­сто­те­ля в «Топи­ке» (1, 14) упо­ми­на­ет­ся мимо­хо­дом, что одни προ­τάσεις явля­ют­ся φυ­σικαί, дру­гие ἠθι­καί, третьи λο­γικαί. Секст Эмпи­рик (Adv. math. VII, 16) при­пи­сы­ва­ет эту клас­си­фи­ка­цию сто­и­кам и пери­па­те­ти­кам после Ари­сто­те­ля. Осо­бое зна­че­ние это деле­ние при­об­ре­ло, оче­вид­но, лишь с появ­ле­ни­ем сто­и­ков, помо­гая под­чи­нить вто­ро­сте­пен­ное в фило­со­фии (физи­ку и логи­ку) пер­во­сте­пен­но­му (эти­ке).
  • 48«При­ро­да» как осно­ва­ние эти­ки — это при­ня­то счи­тать чистей­шим сто­и­циз­мом и под­твер­жде­ни­ем обще­из­вест­ной зави­си­мо­сти Антио­ха от сто­и­ков. Тем не менее при­пи­сы­ва­ние это­го взгляда Поле­мо­ну и Фео­фра­с­ту и воз­веде­ние его к Ари­сто­те­лю не лише­но осно­ва­ний. Дру­гое дело, что «при­ро­да» — сло­во, допус­каю­щее раз­лич­ные тол­ко­ва­ния, и здесь мы не полу­ча­ем его одно­знач­но­го опре­де­ле­ния. Цице­рон при­пи­сы­ва­ет этот взгляд («ut fi­nem bo­no­rum di­ce­rent se­cun­dum na­tu­ram vi­ve­re») «древним ака­де­ми­кам и пери­па­те­ти­кам» так­же в Fin. II, 34.
  • 49Труд­ный для латин­ской пере­да­чи и цен­траль­ный для гре­че­ской эти­ки тер­мин τέ­λος Цице­рон пере­во­дит здесь сра­зу тре­мя спо­со­ба­ми, каж­дый из кото­рых он употреб­ля­ет в даль­ней­шем и по отдель­но­сти. Это его стан­дарт­ный пере­вод­че­ский при­ем. Здесь мы име­ем сра­зу sum­mum bo­num, extre­mum re­rum ex­pe­ten­da­rum и fi­nis bo­no­rum (ср. комм. 46).
  • 50Мы име­ем здесь tri­lo­gia или τριᾶς или τρι­γένεια τῶν ἀγα­θῶν, вос­хо­дя­щую еще к Пла­то­ну (см. Leg. 697b: πρῶ­τα τὰ μὲν περὶ τὴν ψυχὴν ἀγα­θὰ, δεύτε­ρα τὰ περὶ τὸ σῶ­μα καὶ τρί­τα τὰ περὶ τὴν οὐσίαν καὶ χρή­ματα [Из благ пер­вые — это отно­ся­щи­е­ся к душе, вто­рые — к телу, а третьи — к иму­ще­ству и день­гам]), кото­рая при­пи­сы­ва­ет­ся обыч­но пери­па­те­ти­кам (ср. Fin. III, 43 и Sext. Emp. Pyr. hyp. III, 3, 180). Само деле­ние, не будучи дог­ма­ти­че­ски фик­си­ро­ван­ным, суще­ст­во­ва­ло, одна­ко, намно­го рань­ше. В «Нико­ма­хо­вой эти­ке» (1098b) Ари­сто­тель назы­ва­ет его πα­λαιὰ δό­ξα καὶ ὁμο­λογου­μένη ὑπὸ τῶν φι­λοσο­φούν­των [древ­нее мне­ние, в кото­ром фило­со­фы соглас­ны].
  • 51qua­si сно­ва ука­за­ние на пере­вод труд­но­го для пере­да­чи гре­че­ско­го тер­ми­на. Con­sue­tu­do здесь пере­да­ет ἤθος.
  • 52Ср. Fin. V, 36, где подроб­нее изло­же­но разде­ле­ние душев­ных доб­ро­де­те­лей на два основ­ных рода (ani­mi… et eius ani­mi par­tis, quae prin­ceps est quae­que mens no­mi­na­tur, plu­res sunt vir­tu­tes, sed duo pri­ma ge­ne­ra): врож­ден­ные (quae in­ge­ne­ran­tur suap­te na­tu­ra — эти­мо­ло­ги­че­ское рас­кры­тие in­ge­nium) и «про­из­воль­ные» (vo­lun­ta­riae), кото­рые и явля­ют­ся доб­ро­де­те­ля­ми в соб­ст­вен­ном смыс­ле (mag­na­rum ve­ra­rum­que vir­tu­tum). К пер­во­му роду, кото­рый, как заме­ча­ет Цице­рон, мож­но обо­зна­чить одним сло­вом in­ge­nium (quae fe­re om­nia ap­pel­lan­tur uno in­ge­nii no­mi­ne), отно­сят­ся do­ci­li­tas (= ce­le­ri­tas ad dis­cen­dum) и me­mo­ria, а ко вто­ро­му — pru­den­tiam, tem­pe­ran­tiam, for­ti­tu­di­nem, ius­ti­tiam et re­li­quas ge­ne­ris eius­dem. В «Боль­шой эти­ке» Ари­сто­те­ля 1185b, 1—10 (Ἔστι δ’ ἡ ψυχὴ… εἰς δύο μέ­ρη διῃρη­μένη, εἴς τε λό­γον ἔχον καί ἄλο­γον. Ἐν μὲν δὴ τῷ λό­γον ἔχον­τι ἐγ­γίγ­νε­ται φρό­νησις, ἀγχί­νοια, σο­φία, εὐμά­θεια, μνή­μη καὶ τὰ τοιαῦτα. ἐν δὲ τῷ ἀλό­γῳ αὗται αἱ ἀρη­ταὶ λε­γόμε­ναι (опять-таки, «доб­ро­де­те­ли в соб­ст­вен­ном смыс­ле»), σωφ­ρο­σύνη, δι­καιοσύ­νη, ἀνδρία, ὅσαι ἀλ­λαι τοῦ ἤθους…) мож­но най­ти гре­че­ские соот­вет­ст­вия клю­че­вых латин­ских слов: ce­le­ri­tas ad dis­cen­dum (do­ci­li­tas) = εὐμά­θεια, me­mo­ria = μνή­μη. Заме­ча­ние, что и ce­le­ri­tas ad do­cen­dum и me­mo­ria «оба явля­ют­ся свой­ства­ми врож­ден­но­го ума» (quo­rum ut­rum­que men­tis es­set prop­rium et in­ge­nii), ста­но­вит­ся ясным, если мы учтем, что в «Боль­шой эти­ке» они поме­ща­ют­ся в «разум­ной» (τῷ λό­γον ἔχον­τι) части души, в то вре­мя как соб­ст­вен­но «мораль­ные» доб­ро­де­те­ли, как раз те, кото­рые при­об­ре­та­ют­ся созна­тель­ным уси­ли­ем, отно­сят­ся (сби­ваю­щим с тол­ку обра­зом) к «вне­ра­зум­ной» (ἄλο­γος) ее части. Stu­dia et qua­si con­sue­tu­di­nem соот­вет­ст­ву­ют гре­че­ско­му τοῦ ἤθους. Нуж­но ска­зать, что у Цице­ро­на деле­ние пред­став­ле­но чет­че и понят­нее, чем в при­веден­ном отрыв­ке из «Боль­шой эти­ки». Несо­мнен­но, что это деле­ние от вре­мен Ари­сто­те­ля и до Цице­ро­на мно­го­крат­но вос­про­из­во­ди­лось, пояс­ня­лось, ком­мен­ти­ро­ва­лось и что Цице­рон мог опи­рать­ся на соб­ст­вен­ное внят­ное пони­ма­ние и на более чет­кий источ­ник.
  • 53qui­dam (во всех фор­мах) еще один, наряду с qua­si, спо­соб при­влечь вни­ма­ние чита­те­ля к тому, что сто­я­щее рядом сло­во сле­ду­ет пони­мать в «гре­че­ском» смыс­ле. Prog­res­sio здесь соот­вет­ст­ву­ет προ­κοπή, тер­ми­ну, введен­но­му, судя по все­му, Зено­ном. Цице­рон обыч­но пере­да­ет его prog­res­sio или prog­res­sus.
  • 54Что «доб­ро­де­тель» (ἀρε­τή) — это «совер­шен­ство», «завер­шен­ность» дан­ной при­ро­ды — основ­ное поло­же­ние ари­сто­телев­ской эти­ки. Мож­но при­ве­сти парал­лель­ное место из «Физи­ки», 246a: ἡ ἀρετὴ ἐστι τε­λείωσίς τις· ὅταν γὰρ λάβῃ τὴν ἑαυτοῦ ἀρε­τήν, τό­τε λέ­γεται τέ­λειον ἕκασ­τον [Доб­ро­де­тель есть некое совер­шен­ство: вся­кая вещь назы­ва­ет­ся совер­шен­ной тогда, когда она достиг­ла сво­ей доб­ро­де­те­ли] (здесь не сле­ду­ет забы­вать, что «доб­ро­де­тель» — услов­ный и неред­ко сби­ваю­щий с тол­ку пере­вод ἀρε­τή, сло­ва, озна­чаю­ще­го внут­рен­нее пред­на­зна­че­ние, конеч­ную цель суще­ст­во­ва­ния вся­кой вещи, то, на что она год­на). Итак, qua­si per­fec­tio na­tu­rae — сно­ва гре­че­ский тер­мин: τε­λείωσις или τε­λειό­της τῆς (ἑκάσ­του) φύ­σεως (послед­нее соче­та­ние встре­ча­ет­ся у Гале­на, De plac. Hipp. et Plat. I, 5). Ср. у Цице­ро­на в Leg. I, 25: «est vir­tus ni­hil aliud ni­si per­fec­ta et ad sum­mum per­duc­ta na­tu­ra» [доб­ро­де­тель — не что иное, как совер­шен­ная и достиг­шая сво­ей вер­ши­ны при­ро­да]. Разу­ме­ет­ся, такое опре­де­ле­ние мог­ло вос­при­ни­мать­ся в после­а­ри­сто­теле­ве­кую эпо­ху как харак­тер­но стои­че­ское. Но тут-то и ста­но­вит­ся замет­но, как мно­гим сто­и­ки обя­за­ны Ари­сто­те­лю и в сколь боль­шой сте­пе­ни фраг­мен­ты древ­них сто­и­ков име­ет смысл трак­то­вать в рус­ле ари­сто­телев­ско­го мыш­ле­ния и сло­во­употреб­ле­ния.
  • 55См. выше комм. 50.
  • 56Идея so­cie­tas hu­ma­na, под­чер­ки­ваю­щая циви­ли­зу­ю­щее воздей­ст­вие чело­ве­че­ско­го сооб­ще­ства на при­ро­ду отдель­но­го чело­ве­ка, не встре­ча­ет­ся у Пла­то­на и Ари­сто­те­ля, зато игра­ет боль­шую роль у сто­и­ков и у пери­па­те­ти­ков начи­ная с Фео­ф­ра­с­та.
  • 57Стро­го гово­ря, «выс­шее бла­го» не долж­но допус­кать «уве­ли­че­ния». Но посколь­ку в его опре­де­ле­ние вхо­дят толь­ко душев­ные и телес­ные, так назы­вае­мые есте­ствен­ные, бла­га (поэто­му sum­mo at­qui na­tu­ra­li bo­no), но не «внеш­ние», то, если при­зна­вать за ними какое-то зна­че­ние, они долж­ны уве­ли­чи­вать «выс­шее бла­го». Пози­ция само­го Ари­сто­те­ля по это­му вопро­су уже была неустой­чи­вой, а тем более у его раз­но­об­раз­ных после­до­ва­те­лей. Цице­рон часто про­ти­во­по­став­ля­ет сто­и­ков и пери­па­те­ти­ков на том осно­ва­нии, что пер­вые отри­ца­ют зна­че­ние внеш­них благ для бла­жен­ной жиз­ни, а вто­рые счи­та­ют их непре­мен­ным усло­ви­ем тако­вой.
  • 58of­fi­cium — стан­дарт­ный цице­ро­нов­ский пере­вод основ­но­го поня­тия стои­че­ской эти­ки: τὸ κα­θῆκον, «подо­баю­щее, над­ле­жа­щее»; «ip­sius» под­чер­ки­ва­ет извест­ность это­го поня­тия, его цен­траль­ное место. При­ня­тый рус­ский пере­вод — «обя­зан­ность» или «долг» — часто сби­ва­ет с тол­ку. Цице­рон посвя­тил тео­рии над­ле­жа­ще­го спе­ци­аль­ный боль­шой трак­тат «De of­fi­ciis» (уже у Зено­на был трак­тат под назва­ни­ем περὶ τοῦ κα­θήκον­τος). Аттик после опуб­ли­ко­ва­ния трак­та­та De of­fi­ciis пори­цал этот вари­ант пере­во­да, но Цице­рон его защи­ща­ет, см. Att. XVI, 14, 3: «sed, ut aliud ex alio, mi­hi non est du­bium quin quod Grae­ci κα­θῆκον, nos ‘of­fi­cium’, id autem quid du­bi­tas quin etiam in rem pub­li­cam praec­la­re ca­de­ret? non­ne di­ci­mus ‘con­su­lum of­fi­cium, se­na­tus of­fi­cium, im­pe­ra­to­ris of­fi­cium’? praec­la­re con­ve­nit; aut da me­lius» [но, во вся­ком слу­чае, я не сомне­ва­юсь, что то, что гре­ки назы­ва­ют κα­θῆκον, соот­вет­ст­ву­ет наше­му «обя­зан­ность». Поче­му ты сомне­ва­ешь­ся, что это сло­во под­хо­дит к государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти? Раз­ве мы не гово­рим «обя­зан­ность кон­су­лов, обя­зан­ность сена­та, обя­зан­ность вер­хов­но­го глав­но­ко­ман­дую­ще­го»? Под­хо­дит отлич­но! Или пред­ло­жи что-нибудь луч­ше].
  • 59Употреб­ле­ние сра­зу двух сино­ни­мов ука­зы­ва­ет на пере­вод гре­че­ско­го тер­ми­на. Rec­tum ho­nes­tum­que долж­ны вдво­ем выра­зить зна­че­ние τὸ κα­λόν, как это сло­во употреб­ля­лось в мораль­ной фило­со­фии.
  • 60mo­rum insti­tu­tio пере­да­ет ἠθι­κή («Тако­ва была их эти­ка»).
  • 61В элли­ни­сти­че­ской фило­со­фии с увле­че­ни­ем спо­ри­ли, какая из частей фило­со­фии долж­на «идти пер­вой» (оче­вид­но, в пре­по­да­ва­нии, а отсюда и во вся­ком систе­ма­ти­че­ском изло­же­нии). При этом поста­нов­ка на пер­вое место ино­гда трак­то­ва­лась как при­зна­ние дан­ной части наи­важ­ней­шей, а ино­гда — как наи­бо­лее лег­кой, при­год­ной для «введе­ния». Здесь поста­нов­ка эти­ки на пер­вое место под­чер­ки­ва­ет ее важ­ней­шую роль.
  • 62От эти­ки Варрон пере­хо­дит к физи­ке.
  • 63Из пары про­ти­во­по­лож­ных гре­че­ских поня­тий — ποιητι­κή и πα­θητι­κή (sc. δύ­ναμις или φύ­σις) (актив­ное и пас­сив­ное, дей­ст­ву­ю­щее и пре­тер­пе­ваю­щее нача­ла) пер­вое лег­ко под­да­ет­ся одно­знач­но­му пере­во­ду — ef­fi­ciens, а вто­рое опи­сы­ва­ет­ся пери­фра­зой (huic se prae­bens), за кото­рой чита­тель непре­мен­но дол­жен увидеть гре­че­ский ори­ги­нал — об этом сиг­на­ли­зи­ру­ет qua­si. Про­ти­во­по­лож­ность этих двух прин­ци­пов сфор­му­ли­ро­ва­на в пла­то­нов­ском «Теэте­те» 156a, 157a, где они опи­сы­ва­лись как τὸ μὲν ποιεῖν ἔχον δύ­ναμιν, τὸ δε πάσ­χειν [одно — обла­даю­щее спо­соб­но­стью воздей­ст­вия, вто­рое — пре­тер­пе­ва­ния] или τὸ ποιοῦν, τὸ πάσ­χον [воздей­ст­ву­ю­щее, пре­тер­пе­ваю­щее]. В «Тимее» Пла­тон при­ме­нил эти прин­ци­пы к опи­са­нию физи­че­ских явле­ний, а у Ари­сто­те­ля они были раз­ви­ты в клас­си­че­скую тео­рию мате­рии и фор­мы.
  • 64Ali­quid здесь не про­сто место­име­ние, а фило­соф­ский тер­мин, τί или τό­δε τι Ари­сто­те­ля, обо­зна­чаю­щее у послед­не­го кон­крет­ный пред­мет, объ­еди­не­ние мате­рии и фор­мы.
  • 65Здесь латин­ская кон­струк­ция созда­ет ненуж­ную дву­смыс­лен­ность: «сила» (δύ­ναμις) и «мате­рия» (ὕλη) не «при­сут­ст­ву­ют» в «дей­ст­ву­ю­щем» и «пре­тер­пе­ваю­щем», а тож­де­ст­вен­ны с ними, явля­ют­ся дру­гим обо­зна­че­ни­ем для этих начал.
  • 66Труд­ное выра­же­ние; вос­поль­зу­ем­ся тол­ко­вым разъ­яс­не­ни­ем Рида: ut­ro­que здесь вос­про­из­во­дит ари­сто­телев­ское τὸ σύ­νολον или ἡ σύ­νολος οὐσία, т. е. кон­крет­ный пред­мет, а ut­rum­que обо­зна­ча­ет его состав­ля­ю­щие, фор­маль­ную и мате­ри­аль­ную, кото­рые в нем нераздель­но сли­ты, так что рас­чле­нить их мож­но толь­ко в уме, и сам пред­мет пред­став­ля­ет из себя нераз­рыв­ное един­ство обе­их.
  • 67Ср. Пла­тон, «Тимей», 52b: φά­μεν ἀναγ­καῖον εἶναί που τὸ ὄν ἅπαν ἐν τινὶ τό­πῳ [мы утвер­жда­ем, что вся­кое сущее необ­хо­ди­мо долж­но суще­ст­во­вать в каком-нибудь месте]. Судя по заме­ча­нию Варро­на, Антиох при­ни­мал отож­дест­вле­ние пла­то­нов­ской мате­рии с «местом» (про­стран­ст­вом). Рид видит под­твер­жде­ние это­му в утвер­жде­нии Дио­ге­на Лаэр­ция (введе­ние, 21), где он гово­рит о Пота­моне Алек­сан­дрий­ском, фило­со­фе авгу­стов­ской эпо­хи, мно­гое поза­им­ст­во­вав­шем у Антио­ха: ἀρχὰς τε τῶν ὅλων τήν τε ὕλην καὶ το ποιοῦν, ποίη­σιν τε καὶ τό­πον [нача­ла­ми же все­го явля­ют­ся мате­рия и воздей­ст­ву­ю­щее, а так­же воздей­ст­вие и место]. Ср. Cic. De orat. II, 358: «cor­pus in­tel­le­gi si­ne lo­co non po­test» [невоз­мож­но помыс­лить тело без места] и Arist. Met. 1067a, 28: πᾶν σῶ­μα αἰσθη­τὸν ἐν τό­πῳ [вся­кое чув­ст­вен­но вос­при­ни­мае­мое тело нахо­дит­ся в каком-либо месте].
  • 68Здесь при qua­li­ta­tem сто­ят и qua­si, и quan­dam сра­зу — как если бы рус­ский автор поста­вил при сво­ем сме­лом нео­ло­гиз­ме «как бы» и кавыч­ки. Далее сле­ду­ет оправ­ды­ваю­ще­е­ся заме­ча­ние о «неслы­хан­ных сло­вах». О qua­li­tas — ποιό­της см. ниже, § 25 и 26. Стро­го гово­ря, то, что име­ет здесь в виду Варрон, а имен­но «нечто, обла­даю­щее опре­де­лен­ны­ми каче­ства­ми», назы­ва­лось у гре­ков τὸ ποιόν — «некое»: так еще Пла­тон назы­вал еди­нич­ные пред­ме­ты. Но уже у Ари­сто­те­ля в тех­ни­че­ском язы­ке фило­со­фии ποιό­της и τὸ ποιόν часто употреб­ля­ют­ся без­раз­лич­но, а латынь, ввиду отсут­ст­вия артик­ля, тем более пред­по­чи­та­ет абстракт­ное суще­ст­ви­тель­ное.
  • 69Цице­рон (или его пер­со­на­жи) часто наста­и­ва­ют на необ­хо­ди­мо­сти избе­гать, насколь­ко воз­мож­но, употреб­ле­ния гре­че­ских слов в латин­ском изло­же­нии — оче­вид­но, мно­гие его совре­мен­ни­ки не дава­ли себе труда подыс­ки­вать латин­ские экви­ва­лен­ты, пред­по­чи­тая щеголь­нуть ино­стран­ным слов­цом, как это часто слу­ча­ет­ся и в совре­мен­ном «науч­ном дис­кур­се». Ср. Tusc. I, 15; Off. I, 111.
  • 70ποιό­της впер­вые встре­ча­ет­ся у Пла­то­на в «Теэте­те», 182a, где Пла­тон изви­ня­ет­ся за это ἀλλό­κοτόν τι ὄνο­μα [несколь­ко стран­ное сло­во].
  • 71Ари­сто­тель, «Нико­ма­хо­ва эти­ка», 1108a, 16—18: «Мы попы­та­ем­ся и тут, как и в дру­гих слу­ча­ях, сами изо­бре­сти новые сло­ва, чтобы сде­лать наше изло­же­ние ясным и понят­ным». Ср. Fin. III, 3: «Stoi­co­rum autem non ig­no­ras quam sit sub­ti­le vel spi­no­sum po­tius dis­se­ren­di ge­nus, id­que cum Grae­cis tum ma­gis no­bis, qui­bus etiam ver­ba pa­rien­da sunt im­po­nen­da­que no­va ver­bis no­vis no­mi­na. Quod qui­dem ne­mo me­dioc­ri­ter doc­tus mi­ra­bi­tur, co­gi­tans, in om­ni ar­te, cui­us usus vul­ga­ris com­mu­nis­que non sit, mul­tam no­vi­ta­tem no­mi­num es­se, cum con­sti­tuan­tur earum re­rum vo­ca­bu­la, quae in qua­que ar­te ver­sen­tur» [Тебе небезыз­вест­но, сколь отто­чен, а точ­нее, сколь тер­нист стиль стои­че­ских рас­суж­де­ний. Он таков и для гре­ков, а уж тем более для нас, посколь­ку при­хо­дит­ся созда­вать сло­ва и под­би­рать новым вещам новые назва­ния. Ни один мало-маль­ски обра­зо­ван­ный чело­век не станет это­му удив­лять­ся, сооб­ра­зив, что во вся­ком не вполне обыч­ном и общедо­ступ­ном ремес­ле встре­ча­ет­ся мно­же­ство новых слов, посколь­ку при­хо­дит­ся изо­бре­тать назва­ния для употре­би­тель­ных в этом ремес­ле вещей]. И далее, § 5, о Зеноне: «Ze­no… non tam re­rum in­ven­tor fuit quam ver­bo­rum no­vo­rum. Quod si in ea lin­gua, quam ple­ri­que ube­rio­rem pu­tant, con­ces­sum est, ut doc­tis­si­mi ho­mi­nes de re­bus non per­va­ga­tis inu­si­ta­tis ver­bis ute­ren­tur, quan­to id no­bis ma­gis est con­ce­den­dum, qui ea nunc pri­mum aude­mus at­tin­ge­re?» [Зенон, кото­рый изо­бре­тал не столь­ко новые вещи, сколь­ко новые сло­ва. Если в том язы­ке, кото­рый боль­шин­ство счи­та­ет более бога­тым, допу­сти­мо, чтобы уче­ней­шие мужи употреб­ля­ли для неиз­ведан­ных вещей непри­выч­ные сло­ва, то насколь­ко допу­сти­мее это долж­но быть для нас: ведь мы впер­вые осме­ли­ва­ем­ся кос­нуть­ся этих пред­ме­тов].
  • 72uni­us mo­di et simpli­ces могут вдво­ем пере­да­вать гре­че­ское ἁπλοῦς в его фило­соф­ском смыс­ле. Одна­ко для пере­да­чи это­го смыс­ла про­стоты как цель­но­сти и гре­че­ский неред­ко при­бе­га­ет к пери­фра­зам, так что, воз­мож­но, uni­us mo­di = κα­τὰ ταὐτὰ ἔχον­τα ср. Pla­to. Tim. 35a κα­τὰ ταὐτὰ έχού­σης οὐσίας, что в цице­ро­нов­ском пере­во­де «Тимея», 21 пере­да­но как ma­te­ria quae est sem­per uni­us mo­di.
  • 73qua­si при mul­ti­for­mes ука­зы­ва­ет на пере­вод с гре­че­ско­го. Это, надо пола­гать, встре­чаю­ще­е­ся как у Пла­то­на, так и у Ари­сто­те­ля πο­λυ­ειδής. Как обыч­но, рядом с этим ново­введе­ни­ем сто­ит при­выч­ное латин­ское va­riae. Вза­им­но пояс­няя друг дру­га, эти сло­ва пере­да­ют один гре­че­ский тер­мин.
  • 74Ср. Nat. deor. II, 91: «aer, Grae­cum il­lud qui­dem sed per­cep­tum iam ta­men usu a nostris; tri­tum est enim pro la­ti­no». Во вре­ме­на Энния это сло­во еще каза­лось стран­ным: Ann. 149 (Vahl.): «ven­to quem per­hi­bent Grai­um ge­nus aera lin­gua». Латин­ски­ми сино­ни­ма­ми были тогда spi­ri­tus, cae­lum, ani­ma. Зато Пли­ний Стар­ший, судя по двум местам в Nat. Hist. (2, 10 и 2, 102), уже вовсе не вос­при­ни­мал это сло­во как заим­ст­во­ва­ние.
  • 75ini­tium соот­вет­ст­ву­ет ἀρχή, ele­men­tum — στοιχεῖου. Цице­рон, оче­вид­но, счи­та­ет эти поня­тия сино­ни­ма­ми. Они, несо­мнен­но, были вза­и­мо­за­ме­ня­е­мы для древ­них физи­ков, для кото­рых четы­ре «сти­хии» и были послед­ни­ми «нача­ла­ми» вещей, но уже для Ари­сто­те­ля, а тем более для сто­и­ков, «нача­ла­ми» явля­ют­ся мате­рия и фор­ма, а «сти­хи­я­ми» — состо­я­щие из этих начал четы­ре (или пять) эле­мен­та. Одна­ко и сам Ари­сто­тель исполь­зу­ет эти сло­ва не вполне после­до­ва­тель­но, отда­вая дань тра­ди­ции.
  • 76«эфир», зна­ме­ни­тая quin­ta na­tu­ra, или, в сред­не­ве­ко­вой тер­ми­но­ло­гии, quin­ta es­sen­tia (квинт­эс­сен­ция), кото­рую при­зна­вал Ари­сто­тель, в то вре­мя как в пла­то­нов­ском «Тимее» она отсут­ст­ву­ет.
  • 77= ὐπο­κειμέ­νην, как ска­за­ли бы сей­час, пере­во­дя дослов­но с гре­че­ско­го на латынь, «явля­ет­ся суб­стра­том».
  • 78= ἀειδής.
  • 79Судя по все­му, пере­да­ет ἄποιος, сло­во, зафик­си­ро­ван­ное в соче­та­нии с ὕλη во фраг­мен­тах Зено­на (SVF, I, 24) и Хри­сип­па (SVF, 2, 1), а так­же у позд­них авто­ров. См. сло­варь LSJ, s. v.
  • 80В пла­то­нов­ском «Тимее», 50b, о мате­рии гово­рит­ся, что она δέ­χεται γὰρ ἀεί τὰ πάν­τα [все­гда при­ни­ма­ет всё]. Там же, 51a, она харак­те­ри­зу­ет­ся как εἶδος παν­δε­χές [всё при­ем­лю­щий род].
  • 81Ср. Ари­сто­тель, Met. 983b, 8 (изло­же­ние мне­ния «пер­вых фило­со­фов», при­зна­вав­ших лишь мате­ри­аль­ные нача­ла, одна­ко в соб­ст­вен­но ари­сто­телев­ской тер­ми­но­ло­гии): ἐξ οὗ γίγ­νε­ται τὰ ὄντα πρώ­του καί εἰς ὂ φθεί­ρεται τε­λευταῖου, τῆς μὲν οὐσίας ὑπο­μενού­σης, τοῖς δὲ πά­θεσι με­ταβαλ­λού­σης, τοῦ­το στοιχεῖου καὶ ταύ­την ἀρχήν φα­σιν εἶναι τῶν ὄντων· καὶ διὰ τοῦ­το οὔτε γίγ­νεσ­θαι οὐθὲν οἴον­ται οὔτε ἀπόλ­λυσ­θαι, ὡς τῆς τοιαύ­της φύ­σεως ἀεί σω­ζομέ­νης […то, из чего как пер­во­го они <все вещи> воз­ни­ка­ют и во что как послед­нее они, поги­бая, пре­вра­ща­ют­ся, при­чем сущ­ность, хотя и оста­ет­ся, но изме­ня­ет­ся в сво­их про­яв­ле­ни­ях, — это они счи­та­ют эле­мен­том и нача­лом вещей. И пото­му они пола­га­ют, что ничто не воз­ни­ка­ет и не исче­за­ет, ибо такое есте­ство все­гда сохра­ня­ет­ся (пер. А. В. Кубиц­ко­го)]. Инте­рес­но, что и по-гре­че­ски при­ме­не­на не вполне обы­ден­ная кон­струк­ция «поги­бать во что-то» (εἰς ὂ φθεί­ρεται), т. е. «раз­ла­гать­ся на такие-то части». Види­мо, она и сто­ит за неожи­дан­ным in­te­ri­re in par­tes.
  • 82Поле­ми­ка с ато­ми­ста­ми, кото­рая скво­зит в этом заме­ча­нии, — это поле­ми­ка с эпи­ку­рей­ца­ми. Ср. Epi­cu­rus, Epist, ad He­rod., 39: καὶ εἰ ἐφθεί­ρετο δὲ τὸ ἀφα­νιζό­μενον εἰς τὸ μὴ ὄν, πάν­τα ἄν ἀπω­λώλει τὰ πράγ­μα­τα, οὐκ ὄντων εὶς ἃ διελύετο [и если бы исче­заю­щее рас­па­да­лось в ничто, то все вещи сги­ну­ли бы, раз не суще­ст­ву­ет того, во что бы они рас­па­да­лись]. Ср. Лукре­ций, I, 215—225:


    Huc ac­ce­dit uti quid­que in sua cor­po­ra rur­sum
    Dis­sol­vat na­tu­ra ne­que ad ni­hi­lum in­te­ri­mat res.
    Nam si quid mor­ta­le e cunctis par­ti­bus es­set,
    Ex ocu­lis res quae­que re­pen­te erep­ta pe­ri­ret.
    Nul­la vi fo­ret usus enim, quae par­ti­bus eius
    Dis­ci­dium pa­re­re et ne­xus ex­sol­ve­re os­set.
    Quod nunc aeter­no quia con­stat se­mi­ne quae­que,
    Do­nec vis obiit quae res di­ver­be­ret ic­tu
    Aut in­tus pe­net­ret per ina­nia dis­sol­vat­que,
    Nul­lius exi­tium pa­ti­tur na­tu­ra vi­de­ri.

    Надо доба­вить еще: на тела основ­ные при­ро­да
    Всё раз­ла­га­ет опять и в ничто ниче­го не при­во­дит.
    Ибо, коль вещи во всех частях сво­их были бы смерт­ны,
    То и вне­зап­но из глаз исче­за­ли б они, поги­бая.
    Не было б вовсе и нуж­ды в какой-нибудь силе, могу­щей
    Их по частям разо­рвать и все свя­зи меж ними рас­торг­нуть;
    Но, так как все состо­ят из веч­но­го семе­ни вещи,
    То до тех пор, пока им не встре­тит­ся внеш­няя сила,
    Или такая, что их изнут­ри сквозь пустоты раз­ру­шит,
    Гибе­ли пол­ной вещей нико­гда не допу­стит при­ро­да.

    (Здесь и далее пере­вод Ф. А. Пет­ров­ско­го)

    Итак, и по Лукре­цию мате­ри­аль­ные вещи рас­па­да­ют­ся не в ничто, а на состав­ные части, но тако­вы­ми явля­ют­ся неде­ли­мые ато­мы. Имен­но неде­ли­мость ато­мов явля­ет­ся для него гаран­ти­ей веч­но­сти мате­рии. Ср. его поле­ми­ку в I, 746 с теми, кто счи­та­ет, что fi­nem non es­se se­can­dis cor­po­ri­bus. Mun­ro, изда­тель и ком­мен­та­тор Лукре­ция (Luc­re­tius. De Re­rum Na­tu­ra / Ed. et transl. H. A. J. Mun­ro. Cambrid­ge, 1886), пред­по­ла­га­ет в при­ме­ча­нии к послед­ней стро­ке, что наш текст Цице­ро­на может содер­жать аллю­зию на эти стро­ки Лукре­ция.

  • 83Это про­дол­же­ние поле­ми­ки с ато­ми­ста­ми — ответ на (невы­ска­зан­ное здесь) заме­ча­ние послед­них, что дока­за­тель­ст­вом суще­ст­во­ва­ния пустоты явля­ет­ся воз­мож­ность дви­же­ния. Ари­сто­тель воз­ра­жал на это, что пустоты не суще­ст­ву­ет, что про­стран­ство бес­ко­неч­но дели­мо и что дви­же­ние осу­ществля­ет­ся бла­го­да­ря тому, что одна вещь усту­па­ет место дру­гой, что и выра­же­но здесь сло­вом in­ter­val­lis (про­ме­жут­ки). Лукре­ций так фор­му­ли­ру­ет мне­ние про­тив­ни­ков (I, 372—76):


    Ce­de­re squa­mi­ge­ris la­ti­ces ni­ten­ti­bus aiunt
    et li­qui­das ape­ri­re vias, quae post lo­ca pis­ces
    lin­quant, quo pos­sint ce­den­tes conflue­re un­dae.
    Sic alias quo­que res in­ter se pos­se mo­ve­ri
    et mu­ta­re lo­cum, quam­vis sint om­nia ple­na.

    Так, гово­рят, что вода, усту­пая чешуй­ча­тым рыбам
    Путь им во вла­ге дает, ибо сза­ди они остав­ля­ют
    Место, где могут опять сли­вать­ся отшед­шие струи;
    Так же и про­чим вещам, вза­им­но меня­ясь места­ми,
    Дви­гать­ся мож­но, хотя и запол­не­но всюду про­стран­ство.


  • 84Вновь поле­ми­ка с эпи­ку­рей­ца­ми, утвер­ждав­ши­ми, что чис­ло ато­мов бес­ко­неч­но и может суще­ст­во­вать бес­чис­лен­ное коли­че­ство миров.
  • 85Изла­гае­мое здесь уче­ние о мире име­ет харак­тер­но стои­че­ские чер­ты, в то же вре­мя оче­вид­ны ассо­ци­а­ции с «Тиме­ем», где тоже речь идет о миро­вой душе. Оче­вид­но, Антио­ху не слож­но было увидеть здесь в сто­и­ках непо­сред­ст­вен­ных про­дол­жа­те­лей «Ста­рой Ака­де­мии». Парал­лель­ный текст из Хри­сип­па по-гре­че­ски (особ. к na­tu­ra sen­tien­te) пред­ла­га­ет Дио­ген Лаэр­ций (VII, 139): θεὸν λέ­γου­σιν αἰσθη­τικῶς ὥσπερ κε­χωρη­κέναι διὰ τῶν ἐν ἀέρι καὶ διὰ τῶν ζῴων ἁπάν­των καὶ φυ­τῶν [они <сто­и­ки> гово­рят, что бог чув­ст­вен­но вос­при­ни­мае­мым обра­зом как бы рас­про­стра­нен по тому, что нахо­дит­ся в возду­хе, и по всем живым суще­ствам и по всем рас­те­ни­ям]. То же уче­ние о мире Цице­рон изла­га­ет во 2-й кн. «О при­ро­де богов» уста­ми сто­и­ка Баль­ба, в особ. 84—85: «Sic na­tu­ris is ex qui­bus om­nia con­stant sur­sus deor­sus ultro cit­ro­que com­mean­ti­bus mun­di par­tium co­niunctio con­ti­ne­tur. Quae aut sem­pi­ter­na sit ne­ces­sest hoc eodem or­na­tu quem vi­de­mus, aut cer­te per­diu­tur­na, per­ma­nens ad lon­guin­qum et im­men­sum pae­ne tem­pus quo­rum ut­rum­vis ut sit, se­qui­tur na­tu­ra mun­dum ad­mi­nistra­ri… Aut igi­tur ni­hil om­ni­no est quod sen­tien­te na­tu­ra re­ga­tur, aut mun­dum re­gi con­fi­ten­dum est» [Так связь частей мира удер­жи­ва­ет­ся бла­го­да­ря тому, что эле­мен­ты, из кото­рых всё состо­ит, дви­жут­ся вверх-вниз и из сто­ро­ны в сто­ро­ну. При­чем эта связь необ­хо­ди­мо долж­на быть веч­ной имен­но в таком поряд­ке, в каком мы ее видим, или, во вся­ком слу­чае, очень проч­ной, сохра­ня­ю­щей­ся дол­гое, почти бес­ко­неч­ное вре­мя. Какой бы из двух вари­ан­тов мы ни выбра­ли, из него сле­ду­ет, что мир управ­ля­ет­ся при­ро­дой… Сле­до­ва­тель­но, нуж­но при­знать, что либо нет ниче­го, что управ­ля­лось бы чув­ст­ву­ю­щей при­ро­дой, либо что ей управ­ля­ем мир]. Цице­рон не зря гово­рит об Антио­хе, что он в физи­ке был «чистей­шей воды сто­ик»; в то же вре­мя подоб­ная кос­мо­ло­гия была не столь­ко ново­введе­ни­ем сто­и­ков, сколь­ко ско­рее lin­gua fran­ca элли­ни­сти­че­ской кос­мо­ло­гии, так или ина­че воз­во­див­шей себя к Пла­то­ну и про­ти­во­сто­яв­шей эпи­ку­рей­цам, обра­щав­шим­ся через голо­ву Пла­то­на к древним ато­ми­стам, и «скеп­ти­кам», наста­и­вав­шим на недо­ка­зу­е­мо­сти подоб­ных постро­е­ний. Этот язык и набор основ­ных аргу­мен­тов при­го­ди­лись впо­след­ст­вии и хри­сти­ан­ским фило­со­фам.
  • 86in­ter чте­ние руко­пи­сей. Пла­с­берг счи­та­ет текст испор­чен­ным, пред­ла­гая sit, <in­ter­dum> ⁎⁎ qua­si… Рид сохра­ня­ет «in­ter» со сле­дую­щим ком­мен­та­ри­ем (с. 135, ad loc.): «In­ter: такое употреб­ле­ние это­го сло­ва, вво­дя­щее сооб­ра­же­ние, обос­но­вы­ваю­щее или под­твер­ждаю­щее преды­ду­щее утвер­жде­ние, ред­ко у Цице­ро­на и не встре­ча­ет­ся ни у Цеза­ря, ни у Непота. У Сал­лю­стия име­ет­ся несколь­ко при­ме­ров, а у более позд­них авто­ров такое употреб­ле­ние ста­но­вит­ся доста­точ­но частым».
  • 87Это стои­че­ское уче­ние о необ­хо­ди­мо­сти и судь­бе, кото­рые опре­де­ля­лись как непре­рыв­ная цепь при­чин (ср. Plac. Phil. I, 29: συμπλο­κήν αἰτιῶν τε­ταγ­μέ­νεην … εἱρμὸν αἰτιῶν, τά­ξιν καὶ ἐπι­σύν­δε­σιν ἀπα­ράβα­τον [выстро­ен­ное в ряд спле­те­ние при­чин… сцеп­ле­ние при­чин, неко­ле­би­мый строй и связь]), в силу кото­рых все буду­щие собы­тия пол­но­стью опре­де­ле­ны про­шлы­ми, то есть нынеш­нее состо­я­ние мира пол­но­стью опре­де­ля­ет его буду­щее состо­я­ние, так что если бы кто был спо­со­бен охва­тить всю цепь при­чин, ниче­го не упус­кая, он был бы спо­со­бен вычис­лить сле­дую­щее состо­я­ние мира на осно­ва­нии налич­но­го. Этим пояс­ня­лась и воз­мож­ность диви­на­ции — пред­ска­за­ния буду­ще­го. «Слу­чай­ность-судь­ба» (for­tu­na, от fors «слу­чай») объ­яс­ня­лась сто­и­ка­ми как «при­чи­на, не откры­тая чело­ве­че­ско­му разу­му». Но, гово­ря о «харак­тер­но стои­че­ском уче­нии», не сле­ду­ет забы­вать, что уже Ари­сто­тель в «Физи­ке» при­во­дит это опре­де­ле­ние слу­чай­но­сти-судь­бы (τύ­χη) как «мне­ние неко­то­рых» (196b): εἰσὶ δέ τι­νες οἶς δο­κεῖ εἶναι αἰτιά μὲν ἡ τύ­χη, ἄδη­λος δὲ ἀνθρώ­πινῃ διανοίᾳ ὡς θεῖόν τι οὖσα καὶ δαι­μω­νιώτε­ρον [неко­то­рые же счи­та­ют, что слу­чай­ность-судь­ба — это при­чи­на, но посколь­ку она не оче­вид­на чело­ве­че­ско­му разу­му, то кажет­ся чем-то боже­ст­вен­ным и сверхъ­есте­ствен­ным].
  • 88Стан­дарт­ный пере­вод κρι­τήριον τῆς ἀλη­θείας, клю­че­во­го поня­тия элли­ни­сти­че­ской эпи­сте­мо­ло­гии, кото­рая по антич­ной клас­си­фи­ка­ции отно­сит­ся к разде­лу «логи­ка».
  • 89Здесь ряд сино­ни­мич­ных обо­ротов со смыс­лом «несо­став­ной и неиз­мен­ный» соот­вет­ст­ву­ет так­же цело­му ряду выра­же­ний, стан­дарт­но со вре­мен Пла­то­на употреб­ляв­ших­ся для выра­же­ния это­го пред­став­ле­ния по-гре­че­ски, см. в каче­стве образ­цо­во­го при­ме­ра «Федон» 78d: μο­νοειδὲς ὄν αυτὸ καθ’ αὑτό, ὡσαύ­τως καὶ κα­τὰ ταὐτὰ ἔχει
  • 90per­ci­pe­re соот­вет­ст­ву­ет гре­че­ско­му κα­ταλαμ­βά­νεσ­θαι и озна­ча­ет не про­сто «вос­при­ни­мать чув­ства­ми», как во мно­гих позд­ней­ших латин­ских текстах, а «пости­гать», «схва­ты­вать с пол­ной отчет­ли­во­стью, даю­щей зна­ние». Это один из основ­ных тер­ми­нов в эпи­сте­мо­ло­ги­че­ском спо­ре «скеп­ти­че­ской» Ака­де­мии и дог­ма­ти­ков, кото­ро­му и посвя­ще­ны в основ­ном «Ака­де­ми­че­ские иссле­до­ва­ния» (как станет ясно из поме­щен­ной ниже части «Лукулл»).
  • 91Ср. выра­же­ние τὰ ὑπο­κείμε­να ταῖς αἰσθή­σεσι у Секс­та Эмпи­ри­ка (Pyr. hyp. I, 47).
  • 92opi­na­bi­lis соот­вет­ст­ву­ет гре­че­ско­му δο­ξασ­τός — пред­мет мне­ния (а не зна­ния). Так Цице­рон пере­да­ет это сло­во и в сво­ем пере­во­де «Тимея», § 3.
  • 93В руко­пи­сях вме­сто no­tio­ni­bus сто­ит mo­tio­ni­bus. Mo­tio ani­mi озна­ча­ет «эмо­цию, чув­ство», такие, напри­мер, как радость или печаль, что не дает здесь смыс­ла. Исправ­ле­ние no­tio­ni­bus пред­ло­жил уже Лам­бин, ссы­ла­ясь на некую виден­ную им (но неиз­вест­ную после­дую­щим уче­ным) руко­пись. Как Рид, так и Поленц при­ни­ма­ют это оче­вид­ное исправ­ле­ние в основ­ной текст сво­их изда­ний. Рид заме­ча­ет, что ani­mi no­tio — стан­дарт­ный пере­вод ἔν­νοια (поня­тие) и что в «после­зе­но­нов­скую эпо­ху» никто уже не видел раз­ни­цы меж­ду пла­то­нов­ски­ми иде­я­ми и ари­сто­телев­ски­ми общи­ми поня­ти­я­ми.
  • 94Со вре­мен Хри­сип­па эти­мо­ло­гия ста­ла счи­тать­ся осо­бой спе­ци­аль­но­стью сто­и­ков. Но, чтобы воз­ве­сти ее к древ­ней Ака­де­мии, доста­точ­но было вспом­нить пла­то­нов­ско­го «Кра­ти­ла». Само сло­во ἐτυ­μολο­γία не встре­ча­ет­ся в клас­си­че­ской про­зе, и ран­ние сто­и­ки так­же назы­ва­ли этот пред­мет ско­рее ὀνο­μάτων ὀρθό­της (ср. «Кра­тил», 422b). Ver­bo­rum expli­ca­tio — не пер­вый вари­ант пере­во­да, при­шед­ший Цице­ро­ну. В Top. 35 он колеб­лет­ся меж­ду вари­ан­та­ми ve­ri­lo­qui­um и no­ta­tio: «Ea est autem, cum ex vi no­mi­nis ar­gu­men­tum eli­ci­tur; quam Grae­ci ἐτυ­μολο­γίαν ap­pel­lant, id est ver­bum ex ver­bo ve­ri­lo­qui­um; nos autem no­vi­ta­tem ver­bi non sa­tis ap­ti fu­gien­tes ge­nus hoc no­ta­tio­nem ap­pel­la­mus, quia sunt ver­ba re­rum no­tae» [Это тот слу­чай, когда дока­за­тель­ство чер­па­ет­ся из смыс­ла име­ни. Гре­ки назы­ва­ют это «эти­мо­ло­ги­ей», то есть в дослов­ном пере­во­де «под­лин­но­сло­ви­ем»; мы же, не желая вво­дить такой неук­лю­жий нео­ло­гизм, назы­ваем этот род дока­за­тель­ства «обо­зна­че­ни­ем» (no­ta­tio), посколь­ку сло­ва здесь явля­ют­ся зна­ка­ми (no­tae) вещей]. Квин­ти­ли­ан сооб­ща­ет (I, 6, 28), что неко­то­рые пред­ла­га­ли вари­ант ori­gi­na­tio. При­жи­лась в кон­це кон­цов латин­ская транс­ли­те­ра­ция гре­че­ско­го сло­ва, ср. Сене­ка, Epist. 95, 65: «cau­sa­rum in­qui­si­tio­nem ety­mo­lo­giam». Фра­за «sunt ver­ba re­rum no­tae» важ­на для пони­ма­ния сле­дую­ще­го «qua­si re­rum no­tis», отно­ся­ще­го­ся так­же к эти­мо­ло­гии.
  • 95qui­bus­dam и qua­si при паре сино­ни­мов вновь ука­зы­ва­ют, что Цице­рон пыта­ет­ся адек­ват­но пере­дать непро­стой гре­че­ский тер­мин, в дан­ном слу­чае σύμ­βο­λον.
  • 96Ср. первую фра­зу «Рито­ри­ки» Ари­сто­те­ля: ἡ ῥη­τορι­κή ἀντίστρο­φός ἐστι τῇ διαλεκ­τικῄ [Рито­ри­ка есть отра­же­ние диа­лек­ти­ки]. Что эта фра­за актив­но исполь­зо­ва­лась в тра­ди­ции, чтобы обос­но­вать вклю­че­ние в фило­со­фию рито­ри­ки как разде­ла логи­ки, свиде­тель­ст­ву­ет Секст Эмпи­рик (Adv. math. VII, 6): Ἐμπε­δοκ­λέα μὲν γὰρ ὁ Ἀρισ­το­τέλης φησὶ πρῶ­τον ῥη­τορικὴν κε­κινη­κέναι, ᾗς ἀντίστρο­φον εἶναι τὴν διαλεκ­τι­κήν, του­τέσ­τιν ἰσόστρο­φον, διὰ τὸ περὶ τὴν αὐτήν ὕλην στρέ­φεσ­θαι, ὡς καὶ ἀντί­θεον ὁ ποιητὴς ἔφη τὸν Ὀδυσ­σέα, ὅπερ ἧν ἰσό­θεον [Ари­сто­тель гово­рит, что Эмпе­докл пер­вый стал раз­ра­ба­ты­вать рито­ри­ку, кото­рая явля­ет­ся «отра­же­ни­ем» диа­лек­ти­ки, то есть «рав­но­силь­на» ей в том смыс­ле, что зани­ма­ет­ся теми же самы­ми веща­ми, как Гомер назы­ва­ет Одис­сея «отра­же­ни­ем бога» в смыс­ле «бого­рав­ный»]. Далее у Секс­та, как и в нашем тек­сте, гово­рит­ся о том, как Пла­тон изо­бра­жа­ет Сокра­та раз­ра­бот­чи­ком всех частей фило­со­фии, в том чис­ле логи­ки, посколь­ку «выво­дит его рас­суж­даю­щим об опре­де­ле­ни­ях, разде­ле­ни­ях и эти­мо­ло­гии, что отно­сит­ся к логи­ке» (τοῦ μὲν λο­γικοῦ πα­ρόσον περὶ ὅρων καὶ διαιρέ­σεων καὶ ἐτυ­μολο­γίας πα­ρεεισῆκ­ται ζη­τῶν, ἅπερ ἐστὶ λο­γικά).
  • 97Руко­пи­си дают бес­смыс­лен­ное dis­pu­ta­tio­nes. Рид при­ни­ма­ет в свой текст конъ­ек­ту­ру im­mu­ta­tio­nes, пред­ло­жен­ную в XVIII в. Da­vi­sius (Дэви­сом), а Поленц — dis­su­pa­tio­nes, пред­ло­жен­ное Bai­ter в 1863 г. (орфо­гра­фи­че­ский вари­ант к dis­si­pa­tio).
  • 98«Сла­дость» речи Фео­ф­ра­с­та была для него таким же посто­ян­ным при­зна­ком, как для гоме­ров­ско­го Несто­ра. «Слад­ким» он назван в анек­до­те, кото­рый Авл Гел­лий (Gell. XIII, 5) рас­ска­зы­ва­ет об уми­раю­щем Ари­сто­те­ле. Тот яко­бы во вре­мя послед­ней болез­ни на вопро­сы о пре­ем­ни­ке отве­чал: «в свое вре­мя», и вот перед самой смер­тью велел, чтобы ему при­нес­ли не мест­но­го вина, а родос­ско­го или лес­бос­ско­го. И, попро­бо­вав и похва­лив оба, ска­зал: ἠδίων ὀ Λέσ­βιος [но лес­бо­сец — сла­ще]. А посколь­ку луч­ших уче­ни­ков в Ликее было два — Евдем Родо­сец и Фео­фраст Лес­бо­сец, то все поня­ли, на кого пал выбор учи­те­ля. Есть так­же тра­ди­ция, буд­то Фео­ф­ра­с­та зва­ли на самом деле Тир­там, а Фео­фра­с­том («боже­ст­вен­но гово­ря­щим») про­звал его за сла­дость речи Ари­сто­тель. Ср. Цице­рон, De orat. I, 4: «Theoph­ras­tus… Car­nea­des in di­cen­do sua­ves»; Brut. 121: «Quis Theoph­ras­to dul­cior?»; Orat. 62: «Theoph­ras­tus di­vi­ni­ta­te lo­quen­di no­men in­ve­nit».
  • 99Т. е. Фео­фраст счи­тал «внеш­ние бла­га», за кото­ры­ми сто­и­ки вооб­ще отка­зы­ва­лись при­знать ста­тус «благ», назы­вая их «без­раз­лич­ным», необ­хо­ди­мым усло­ви­ем дости­же­ния конеч­но­го бла­га — сча­стья, кото­рое, таким обра­зом, ока­зы­ва­лось не тож­де­ст­вен­но доб­ро­де­те­ли (сча­стье, по Фео­фра­с­ту, = доб­ро­де­тель + «внеш­ние бла­га»), что соот­вет­ст­ву­ет и мне­нию Ари­сто­те­ля в «Нико­ма­хо­вой эти­ке».
  • 100bea­te vi­ve­re или bea­ta vi­ta — стан­дарт­ный цице­ро­нов­ский пере­вод для важ­но­го эти­че­ско­го поня­тия εὐδαι­μο­νία (пол­но­го сча­стья), назван­но­го в «Нико­ма­хо­вой эти­ке» Ари­сто­те­ля выс­шим бла­гом.
  • 101Пере­во­дит ἀκουσ­τής в смыс­ле «уче­ник».
  • 102vir­tu­te et mo­ri­bus вме­сте пере­во­дят ἠθι­κά. Цице­рон почти нико­гда не огра­ни­чи­ва­ет­ся для пере­да­чи поня­тия «эти­ка» толь­ко mo­res: мы име­ем de vi­ta et mo­ri­bus, de vir­tu­te et mo­ri­bus (Tusc. V, 10; Rep. I, 16; Bru­tus 31 etc). Впро­чем, в Fin. V, 12 он пере­во­дит назва­ние трак­та­та Ари­сто­те­ля «Нико­ма­хо­ва эти­ка» как «de mo­ri­bus lib­ri». А в нача­ле трак­та­та «О судь­бе» (De fa­to, 1) мы чита­ем: «eam par­tem phi­lo­sop­hiae “de mo­ri­bus” ap­pel­la­re so­le­mus; sed de­cet augen­tem lin­guam la­ti­nam no­mi­na­re “mo­ra­lem”». Одна­ко сам Цице­рон этим сво­им ново­введе­ни­ем не поль­зу­ет­ся, оно вновь появ­ля­ет­ся у Сене­ки и Квин­ти­ли­а­на и с это­го вре­ме­ни ста­но­вит­ся употре­би­тель­ным.
  • 103Тем не менее Дио­ген Лаэр­ций (V, 58—59) сооб­ща­ет нам назва­ния по край­ней мере 6 эти­че­ских трак­та­тов Стра­то­на.
  • 104Эта мета­фо­ра была при­ня­та, оче­вид­но, как в гре­че­ском, так и в латы­ни. У Цице­ро­на см. так­же: 12-я Филип­пи­ка, 8: «le­gio­num ner­vos his con­si­liis in­ci­de­mus», «Туску­лан­ские беседы», II, 27: «poe­tae om­nis ner­vos vir­tu­tis eli­dunt». Ср. Пла­тон, «Государ­ство», 411b: ἐκτέμ­νειν ὥσπερ νεῦρα ἐκ τῆς ψυ­χής.
  • 105Ho­nes­tum пере­да­ет гре­че­ское τὸ κα­λόν.
  • 106simplex в смыс­ле ἁπλοῦς, то есть не под­даю­ще­е­ся рас­чле­не­нию на части, цель­ное.
  • 107пере­да­ет ἀδιάφο­ρα «без­раз­лич­ное». В Fin. III, 53 Цице­рон пере­да­ет тот же тер­мин как in­dif­fe­ren­tia, но это оста­ет­ся един­ст­вен­ным употреб­ле­ни­ем.
  • 108пере­да­ет κα­τὰ φύ­σιν.
  • 109пере­да­ет πα­ρὰ φύ­σιν.
  • 110Su­men­da — ληπ­τά, сино­ним к προηγ­μέ­να, т. е. «под­ле­жа­щее при­я­тию», напри­мер, такие вещи, как здо­ро­вье или богат­ство.
  • 111«про­ти­во­по­лож­ное» — в дан­ном слу­чае такие вещи, как болезнь, бед­ность и т. д.
  • 112neut­ra — κα­θάπαξ ἀδιάφο­ρα — пол­но­стью без­раз­лич­ные обсто­я­тель­ства, клас­си­че­ский при­мер «чет­ное или нечет­ное чис­ло волос на голо­ве» при­веден у D. L. VII, 104.
  • 113Т. е. ἐν ἀδιαφό­ροις. Ср. Gell. XII, 5, 7: «vo­lup­tas et do­lor… in me­diis re­lic­ta, et ne­que in bo­nis ne­que in ma­lis iudi­ca­ta».
  • 114Prae­po­si­ta и reiec­ta — προηγ­μέ­να и ἀποπ­ροηγ­μέ­να, ср. Fin. III, 15: «Et ta­men pu­to con­ce­di no­bis op­por­te­re, ut grae­co ver­bo uta­mur, si quan­do mi­nus oc­cu­ret la­ti­num, ne hoc ep­hippiis et ac­ra­to­pho­ris po­tius quam proeg­me­nis et apo­po­roeg­me­nis con­ce­da­tur. Quam­quam haec qui­dem prae­po­si­ta rec­te et reiec­ta di­ce­re li­ce­bit» [тем не менее, я счи­таю, что нам долж­но быть поз­во­ле­но исполь­зо­вать гре­че­ское сло­во, если не нахо­дит­ся под­хо­дя­ще­го латин­ско­го; а то выхо­дит, что это поз­во­ли­тель­нее в слу­чае «эфип­пи­ев» <род кон­ской попо­ны, заме­няв­шей сед­ло> и «акра­то­фо­ров» <сосуд для несме­шан­но­го вина>, чем в слу­чае «проэг­ме­нов» и «апо­проэг­ме­нов»; впро­чем, эти послед­ние вполне мож­но назы­вать «пред­по­чи­тае­мым» и «отвер­гае­мым»].
  • 115Это эти­че­ское разде­ле­ние подроб­но разъ­яс­ня­ет­ся в Fin. III, 50—53: «ita­que cum es­set sa­tis con­sti­tu­tum, id so­lum es­se bo­num, quod es­set ho­nes­tum, et id ma­lum so­lum, quod tur­pe, tum in­ter il­la, quae ni­hil va­le­rent ad bea­te mi­se­re­ve vi­ven­dum, ali­quid ta­men quod dif­fe­ret es­se vo­lue­runt, ut es­sent eorum alia aes­ti­ma­bi­lia, alia contra, alia neut­rum. (51) Quae autem aes­ti­man­da es­sent, eorum in aliis sa­tis es­se cau­sae, quam ob rem qui­bus­dam an­te­po­ne­ren­tur, ut va­le­tu­di­ne, ut in­teg­ri­ta­te sen­suum, ut in do­lo­ris va­cui­ta­te, ut glo­riae, di­vi­tia­rum, si­mi­lium re­rum, alia autem non es­se eius­mo­di; item­que eorum, quae nul­la aes­ti­ma­tio­ne dig­na es­sent, par­tim sa­tis ha­be­re cau­sae, cur rei­ce­ren­tur, ut do­lo­rem, mor­bum, sen­suum amis­sio­nem, pau­per­ta­tem, ig­no­mi­niam, si­mi­lia ho­rum, par­tim non item. Hinc est il­lud exor­tum, quod Ze­no προηγ­μέ­νον, contra­que quod ἀποπ­ροηγ­μέ­νον no­mi­na­vit, cum ute­re­tur in lin­gua co­pio­sa fac­tis ta­men no­mi­ni­bus ac no­vis, quod no­bis in hac ino­pi lin­gua non con­ce­di­tur; …Sed non alie­num est, quo fa­ci­lius vis ver­bi in­tel­le­ga­tur, ra­tio­nem hui­us ver­bi fa­cien­di Ze­no­nis ex­po­ne­re. (52) Ut enim, in­quit, ne­mo di­cit, in re­gia re­gem ip­sum qua­si pro­duc­tum es­se ad dig­ni­ta­tem (id est enim προηγ­μέ­νον), sed eos, qui in ali­quo ho­no­re sunt, quo­rum or­do pro­xi­me ac­ce­dit, ut se­cun­dus sit, ad re­gium prin­ci­pa­tum, sic in vi­ta non ea, quae pri­ma­rio lo­co sunt, sed ea, quae se­cun­dum lo­cum ob­ti­nent, προηγ­μέ­να, id est, pro­duc­ta no­mi­nen­tur; quae vel ita ap­pel­le­mus (id erit ver­bum e ver­bo) vel pro­mo­ta et re­mo­ta, vel, ut du­dum di­xi­mus, prae­po­si­ta vel prae­ci­pua, et il­la reiec­ta. Re enim in­tel­lec­ta, in ver­bo­rum usu fa­ci­les es­se de­be­mus» [поэто­му, твер­до уста­но­вив, что бла­гом явля­ет­ся лишь достой­ное, а злом — лишь недо­стой­ное, они тем не менее счи­та­ли, что то, что не суще­ст­вен­но с точ­ки зре­ния бла­жен­ной или несчаст­ной жиз­ни, тоже не вполне одно­род­но: часть таких вещей пред­по­чти­тель­на, дру­гая — напро­тив, третья — ни то, ни дру­гое. Что до вещей пред­по­чти­тель­ных, то из них одни в самих себе заклю­ча­ют доста­точ­ную при­чи­ну, поче­му их сле­ду­ет пред­по­чи­тать чему-то дру­го­му: тако­во здо­ро­вье, непо­вреж­ден­ные орга­ны чувств, отсут­ст­вие боли, а так­же сла­ва, богат­ство и тому подоб­ные вещи; дру­гие же не тако­вы. Точ­но так­же из вещей, ни в коем слу­чае не заслу­жи­ваю­щих пред­по­чте­ния, одни заклю­ча­ют в самих себе доста­точ­ную при­чи­ну отвер­же­ния, како­вы боль, болезнь, утра­та одно­го из чувств, бед­ность, бес­че­стие и про­чее в том же роде; дру­гие же не так. Поэто­му Зенон и назвал пер­вое προηγ­μέ­νον, а про­ти­во­по­лож­ное ему — ἀποπ­ροηγ­μέ­νον — ведь он поль­зо­вал­ся на сво­ем бога­том язы­ке новы­ми сло­ва­ми соб­ст­вен­но­го сочи­не­ния, чего не поз­во­ля­ют нам на нашем бед­ном язы­ке… Но для того, чтобы лег­че было понять смысл это­го сло­ва, умест­но будет объ­яс­нить, поче­му Зенон создал этот нео­ло­гизм. Он гово­рит, что как в цар­ском двор­це никто не гово­рит о самом царе, что он «выдви­нул­ся» на вер­ши­ны вла­сти (таков соб­ст­вен­ный смысл сло­ва προηγ­μέ­νον), а употреб­ля­ют это выра­же­ние о тех, кто по ран­гу бли­же все­го сто­ит к пер­вен­ст­ву­ю­ще­му поло­же­нию царя, зани­мая вто­рое после него место, так и в жиз­ни προηγ­μέ­να, т. е. «выдви­нув­ше­е­ся впе­ред» — это не пер­во­сте­пен­ное, а вто­рое по зна­че­нию. Так что мы можем исполь­зо­вать этот дослов­ный пере­вод, или гово­рить о «пер­во­оче­ред­ном» и «послед­нем», или, как я уже гово­рил, назы­вать одно «пред­по­чти­тель­ным» и «пер­во­сте­пен­ным», а вто­рое — отвер­гае­мым. Если смысл ясен, то мы не долж­ны быть слиш­ком стро­ги к сло­вам].

    Гре­че­ские парал­ле­ли мы име­ем у Сто­бея (Ed. eth., p. 156): Οὐδὲν δὲ τῶν ἀγα­θῶν εἶναι προ­ηγ­μέ­νον, διὰ τὸ τὴν με­γίσ­την ἀξίαν αὐτὰ ἔχειν, τὸ δὲ προ­ηγ­μέ­νον, τὴν δεύτε­ραν χώ­ραν καὶ ἀξίαν ἔχον, συ­νεγ­γί­ζειν πως τῇ τῶν ἀγα­θῶν φύ­σει. Οὐδέ γὰρ ἐν αὐλῇ τῶν προ­ηγ­μέ­νων εἶναι τὸν βα­σιλέα, ἀλλὰ τοὺς μετ’ αὐτόν τε­ταγ­μέ­νους [бла­га нико­гда не назы­ва­ют­ся «пред­по­чтен­ны­ми», посколь­ку бла­га — это то, что име­ет высо­чай­шую цен­ность; «пред­по­чтен­ным» же назы­ва­ет­ся то, что зани­ма­ет вто­рое место по цен­но­сти, как бы при­бли­жа­ясь к при­ро­де бла­га. Так и при дво­ре к «пред­по­чтен­ным» при­над­ле­жит не царь, а те, кто сто­ит по ран­гу непо­сред­ст­вен­но за ним] и у Секс­та Эмпи­ри­ка, Adv. math. XI, 59—63: καὶ ὁ μὲν Κράν­τωρ τὴν ὑγείαν ἐν δευ­τέρᾳ μοίρᾳ ἐτί­θετο, στοιχῶν τοῖς προ­ειρη­μένοις φι­λοσό­φοις· οὐκ ἀγα­θὸν δ’οἱ ἀπὸ τῆς Στοᾶς ἔλε­ξαν αὐτὴν ἀλλ’ ἀδιάφο­ρον. τὸ δ’ ἀδιάφο­ρον οἴον­ται λέ­γεσ­θαι τρι­χῶς<спер­ва разъ­яс­ня­ют­ся два зна­че­ния сло­ва «без­раз­лич­ное», не име­ю­щие отно­ше­ния к эти­ке>πρὸς τό­δε ἢ τό­δε. κα­τὰ δὲ τρί­τον καὶ τε­λευταῖον τρό­πον φασὶν ἀδιάφο­ρον τὸ μή­τε πρὸς εὐδαι­μο­νίαν μή­τε πρὸς κα­κοδαι­μο­νίαν συμ­βαλλό­μενον, καθ’ ὃ ση­μαινό­μενόν φα­σι τήν τε ὑγείαν καὶ νό­σον καὶ πάν­τα τὰ σω­ματι­κὰ καὶ τὰ πλεῖσ­τα τῶν ἐκτὸς ἀδιάφο­ρα τυγ­χά­νειν διὰ τὸ μή­τε πρὸς εὐδαι­μο­νίαν μή­τε πρὸς κα­κοδαι­μο­νίαν συν­τεί­νειν. ᾧ γὰρ ἔστιν εὖ καὶ κα­κῶς χρῆσ­θαι, τοῦτ’ ἂν εἴη ἀδιάφο­ρον· διὰ παν­τὸς δ’ ἀρετῇ μὲν κα­λῶς, κα­κίᾳ δὲ κα­κῶς, ὑγείᾳ δὲ καὶ τοῖς περὶ σώ­ματι ποτὲ μὲν εὖ, ποτὲ δὲ κα­κῶς ἔστι χρῆσ­θαι, διὸ ταῦτ’ ἂν εἴη ἀδιάφο­ρα. ἤδη δὲ τῶν ἀδιαφό­ρων φασὶ τὰ μὲν εἶναι προ­ηγ­μέ­να, τὰ δ’ ἀποπ­ροηγ­μέ­να, τὰ δὲ μή­τε προ­ηγ­μέ­να μή­τε ἀποπ­ροηγ­μέ­να, καὶ προ­ηγ­μέ­να μὲν εἶναι τὰ ἱκανὴν ἀξίαν ἔχον­τα, ἀποπ­ροηγ­μέ­να δὲ τὰ ἱκανὴν ἀπα­ξίαν ἔχον­τα, μή­τε δὲ προ­ῆχ­θαι μή­τε ἀποπ­ροῆχ­θαι, οἷον τὸ ἐκτεῖ­ναι ἢ συγ­κάμψαι τὸν δάκ­τυ­λον καὶ πᾶν ὃ τού­τῳ πα­ραπ­λή­σιόν ἐστιν. τάτ­τεσ­θαι δ’ ἐν μὲν τοῖς προ­ηγ­μέ­νοις τήν τε ὑγείαν καὶ τὴν ἰσχὺν καὶ τὸ κάλ­λος, πλοῦ­τόν τε καὶ δό­ξαν καὶ τὰ ἐοικό­τα, ἐν δὲ τοῖς ἀποπ­ροηγ­μέ­νοις νό­σον καὶ πε­νίαν καὶ ἀλγη­δόνα καὶ τὰ ἀνά­λογα. [Кран­тор ста­вит здо­ро­вье на вто­рое место, как и назван­ные выше фило­со­фы. Ведь сто­и­ки назы­ва­ли его не бла­гом, а без­раз­лич­ным. «Без­раз­лич­ное» же употреб­ля­ет­ся в трёх смыс­лах: …в третьем же и послед­нем смыс­ле они назы­ва­ют без­раз­лич­ным то, что не спо­соб­ст­ву­ет ни бла­жен­ной, ни несчаст­ной жиз­ни. Они гово­рят, что в этом смыс­ле без­раз­лич­ны здо­ро­вье и болезнь и всё отно­ся­ще­е­ся к телу, и боль­шая часть внеш­не­го, посколь­ку они не затра­ги­ва­ют бла­жен­ной или несчаст­ной жиз­ни. Ведь то, чем мож­но вос­поль­зо­вать­ся и во бла­го, и во зло — без­раз­лич­но. Доб­ро­де­тель может быть толь­ко во бла­го, а порок — толь­ко во зло, а здо­ро­вье и про­чее, отно­ся­ще­е­ся к телу, может ока­зать­ся и на бла­го, и во зло. И пото­му эти вещи, по их сло­вам, без­раз­лич­ны. Но из без­раз­лич­но­го, гово­рят они, одно пред­по­чти­тель­но, дру­гое отвер­гае­мо; пред­по­чти­тель­ное — это то, что заклю­ча­ет в себе доста­точ­ную цен­ность, а отвер­гае­мое — то, что заклю­ча­ет в себе доста­точ­ную вред­ность, а есть еще не пред­по­чти­тель­ное и не отвер­гае­мое, как, напри­мер, выпря­мить или согнуть палец и всё в этом роде. К пред­по­чти­тель­но­му они при­чис­ля­ют здо­ро­вье, силу, кра­соту и богат­ство, а так­же сла­ву и про­чее подоб­ное, а к отвер­гае­мо­му — болезнь, бед­ность, боль и сход­ное с ними].

  • 116О том, что сто­и­ки отли­ча­ют­ся от преж­них школ, вос­хо­дя­щих к Пла­то­ну, ака­де­ми­ков и пери­па­те­ти­ков, толь­ко введе­ни­ем новых тер­ми­нов для ста­рых поня­тий, Цице­рон гово­рит в сво­их трак­та­тах очень часто, как от лица пер­со­на­жей, выра­жаю­щих мне­ние Антио­ха, так и от сво­его соб­ст­вен­но­го. См. в осо­бен­но­сти: Fin. III, 5: «Ze­no non tam re­rum in­ven­tor fuit quam ver­bo­rum»; V, 74: «at­qui ut re­li­qui fu­res earum re­rum quas ce­pe­runt, sig­na com­mu­tant, sic il­li (sc. Stoi­ci), ut sen­ten­tiis nostris pro suis ute­ren­tur, no­mi­na tam­quam re­rum no­tas mu­ta­ve­runt»; Tusc. V, 34: «Ze­no ig­no­bi­lis ver­bo­rum opi­fex». Дио­ген Лаэр­ций (VII, 25) рас­ска­зы­ва­ет исто­рию о том, как Поле­мон шут­ли­во обви­нял Зено­на в кра­же сво­его уче­ния.
  • 117Цице­рон регу­ляр­но исполь­зу­ет rec­te fac­tum и pec­ca­tum для пере­да­чи пары стои­че­ских про­ти­во­по­став­лен­ных эти­че­ских тер­ми­нов — κα­τόρ­θω­μα и ἁμάρ­τη­μα.
  • 118В каче­стве анто­ни­ма к τὸ κα­θῆκον (of­fi­cium) сто­и­ки регу­ляр­но употреб­ля­ли πα­ρὰ τὸ κα­θῆκον, что Цице­рон и пере­да­ет как contra of­fi­cium.
  • 119me­dium здесь — не то же самое, что чуть выше в § 36—37, где это сло­во исполь­зо­ва­лось при опи­са­нии ἀδιάφο­ρα — мораль­но без­раз­лич­но­го. Выпол­не­ние или невы­пол­не­ние дол­га отнюдь не отно­сит­ся к мораль­но без­раз­лич­но­му, а явля­ет­ся сред­ним меж­ду «пра­виль­ным поступ­ком» и «пре­гре­ше­ни­ем» толь­ко в том смыс­ле, что доро­га к тому либо дру­го­му лежит не ина­че как через выпол­не­ние или невы­пол­не­ние обя­зан­но­сти.
  • 120Сами сто­и­ки мог­ли видеть в этом тези­се воз­вра­ще­ние к чисто­му эти­че­ско­му интел­лек­ту­а­лиз­му Сокра­та (вся­кий порок есть неведе­ние) и исправ­ле­ние более пес­си­ми­сти­че­ских взглядов Ари­сто­те­ля и позд­ней­ших фило­со­фов на чело­ве­че­скую при­ро­ду.
  • 121Ари­сто­тель под­чер­ки­вал, что доб­ро­де­тель есть лишь «рас­по­ло­же­ние» (ἕξις), кото­рое реа­ли­зу­ет­ся (акту­а­ли­зи­ру­ет­ся) в сво­ем при­ме­не­нии, и толь­ко в нем обре­та­ет цен­ность (см. в осо­бен­но­сти «Нико­ма­хо­ву эти­ку», 1099, 3—6). Из это­го сле­до­ва­ло, в част­но­сти, что если рас­по­ло­жен­ный к «доб­ро­де­те­ли» чело­век в силу небла­го­при­ят­ных жиз­нен­ных усло­вий не может реа­ли­зо­вать свои пре­крас­ные задат­ки, то тем самым и его «евде­мо­ния», сча­стье, оста­ет­ся нере­а­ли­зо­ван­ной, а сле­до­ва­тель­но, «внеш­ние бла­га» суть необ­хо­ди­мая при­над­леж­ность счаст­ли­вой жиз­ни. В про­ти­во­по­лож­ность это­му здесь утвер­жда­ет­ся, что сама «рас­по­ло­жен­ность», ha­bi­tus, уже «пре­крас­на», т. е. явля­ет­ся само­сто­я­тель­ной цен­но­стью.
  • 122В этом он мог опи­рать­ся на авто­ри­тет Пла­то­на («Федон» 83b): «Вот то осво­бож­де­ние, кото­ро­му не счи­та­ет нуж­ным про­ти­вить­ся душа истин­но­го фило­со­фа, и пото­му она бежит от радо­стей, жела­ний, печа­лей и стра­хов, насколь­ко это в ее силах…» (пер. С. П. Мар­ки­ша).
  • 123vo­lun­ta­rias («про­из­воль­ные») озна­ча­ет не «сво­бо­ду воли» в соб­ст­вен­ном смыс­ле, назы­вав­шу­ю­ся по-латы­ни поз­же li­be­rum ar­bit­rium, а то, что по-гре­че­ски уже у Ари­сто­те­ля выра­жа­ет­ся фра­зой τὰ ἐφ’ ἡμῖν — «зави­ся­щее от нас». Так, Ари­сто­тель в «Нико­ма­хо­вой эти­ке» пояс­ня­ет раз­ни­цу меж­ду «жела­ни­ем» и «стрем­ле­ни­ем» так, что вто­рое из этих поня­тий может отно­сить­ся толь­ко к τὰ ἐφ’ ἡμῖν — как бы чело­век ни желал стать бес­смерт­ным или чтобы на состя­за­нии победил имен­но атлет из его род­но­го горо­да, бес­смыс­лен­но гово­рить, что он к это­му стре­мит­ся. Цице­рон часто пере­во­дит это выра­же­ние «in nostra po­tes­ta­te (si­ta)», так, напри­мер, в Tusc. IV, 14, где речь идет о том же, что и в нашем тек­сте: «sed om­nes per­tur­ba­tio­nes ani­mae iudi­cio cen­sent fie­ri et opi­nio­ne. Ita­que eas de­fi­niunt pres­sius, ut in­tel­le­ga­tur, non mo­do quam vi­tio­sae, sed etiam quam in nostra sint po­tes­ta­te». Разу­ме­ет­ся, если эмо­ции суть резуль­тат (невер­но­го) мне­ния, то они «зави­сят от нас», но «сво­бо­да воли» здесь ни при чем. Они зави­сят от нас, пото­му что это наше мне­ние, хотя, соглас­но сокра­тов­ско­му прин­ци­пу, «никто не оши­ба­ет­ся доб­ро­воль­но». Сме­ше­ние τὰ ἐφ’ ἡμῖν с про­бле­мой сво­бо­ды воли застав­ля­ет Рида видеть в дан­ном месте непо­сле­до­ва­тель­ность и ссы­лать­ся на Цел­ле­ра для попы­ток ее устра­не­ния: «Yet the Stoics ac­cep­ted the Soc­ra­tic ma­xim that vir­tue is Knowled­ge and Vi­ce is Ig­no­ran­ce; the re­con­ci­lia­tion of this ma­xim with the sta­te­ment in the text may be seen in Zel­ler, III, 1, 235». Одна­ко про­бле­ма воз­ни­ка­ет здесь из интер­пре­та­ции, а не из само­го тек­ста.
  • 124iudi­cium явля­ет­ся здесь пере­во­дом κρί­σις, ср. D. L. VII, 111: δο­κεῖ δ’ αὐτοῖς (sc. Stoi­cis) τὰ πά­θη κρί­σεις εἷναι [они счи­та­ют, что стра­сти — это суж­де­ния]. Ср. Tusc. IV, 14: «sed om­nes per­tur­ba­tio­nes iudi­cio cen­sent fie­ri et opi­nio­ne».
  • 125= οὐσίαις, сло­во, кото­рое часто употреб­ля­ет­ся по-гре­че­ски в смыс­ле «эле­мент». Ср. Nat. deor. II, 84: «na­tu­ris his ex qui­bus om­nia con­stant».
  • 126Не вполне ясно, дей­ст­ви­тель­но ли Ари­сто­тель счи­тал свой пятый эле­мент, эфир, тем, из чего состо­ят «чув­ства и ум», посколь­ку ино­гда он заяв­ля­ет, что ум нема­те­ри­а­лен. В то же вре­мя и πέμπτον σῶ­μα наде­ля­ет­ся у него таки­ми эпи­те­та­ми, как ἀγέ­νετον, ἄφθαρ­τον, ἀναυ­ξές, ἀναλ­λοίωτον, что дела­ет его заяв­лен­ную мате­ри­аль­ность сомни­тель­ной. Ско­рее все­го, Ари­сто­тель дей­ст­ви­тель­но счи­тал эфир суб­стан­ци­ей по край­ней мере инди­виду­аль­но­го ума, и те, кому это уче­ние кажет­ся с фило­соф­ской точ­ки зре­ния сомни­тель­ным, долж­ны обви­нять Ста­ги­ри­та, а не ком­пи­ля­тор­скую поспеш­ность Цице­ро­на.
  • 127Ср. D. L. VII, 156: Δο­κεῖ δ’ αὐτοῖς τὴν μὲν φύ­σιν εἴναι πῦρ τεχ­νι­κόν, ὁδῳ βα­δίζον εἰς γέ­νε­σιν, ὅπερ ἐστὶ πνεῦμα πυ­ροειδὲς καὶ τεχ­νοειδές· τὴν δὲ ψυ­χήν αἰσθη­τικὴν φα­σιν [они счи­та­ют, что при­ро­да — это тво­ря­щий огонь, на сво­ем пути порож­даю­щий сущее, и что этот огонь — некое огнен­ное и тво­ря­щее дыха­ние; душа же, по их мне­нию, это то, что обла­да­ет спо­соб­но­стью ощу­ще­ния].
  • 128sc. na­tu­ra.
  • 129О том, что сто­и­ки отка­зы­ва­лись при­зна­вать суще­ст­во­ва­ние чего бы то ни было нема­те­ри­аль­но­го, ср. по-гре­че­ски: Sext. Emp. Adv. math. VII, 116: τὸ γὰρ ἀσώ­ματον κατ’ αὐτοὺς οὔτε ποιεῖν τι πέ­φυκεν οὔτε πάσ­χειν [бес­те­лес­ное же, по их мне­нию, по сво­ей при­ро­де не может ни воздей­ст­во­вать, ни под­вер­гать­ся воздей­ст­вию].
  • 130Здесь в латин­ском тек­сте ана­ко­луф (сбой кон­струк­ции): Цице­рон начал гово­рить, что чув­ства скла­ды­ва­ют­ся из неко­е­го импуль­са, кото­рый… Пояс­не­ния к сло­ву im­pul­sio­ne ока­за­лись настоль­ко дол­ги­ми, что вто­рой член это­го сло­же­ния, а имен­но «согла­сие ума», при­со­еди­ня­ет­ся уже не с помо­щью сою­за «и» и одно­род­но­го абла­ти­ва, а в отдель­ной фра­зе с повто­ре­ни­ем гла­го­ла adiun­git уже в лич­ной фор­ме и в дей­ст­ви­тель­ном зало­ге. Нор­маль­ное стро­е­ние фра­зы было бы: «скла­ды­ва­ют­ся из неко­е­го импуль­са… и согла­сия ума».
  • 131ad­sen­sio пере­да­ет συν­κα­τάθε­σις, «согла­сие», одно из основ­ных поня­тий Зено­но­вой эпи­сте­мо­ло­гии, кото­рое будет подроб­но рас­кры­вать­ся в даль­ней­шем тек­сте.
  • 132in no­bis po­si­tam et vo­lun­ta­riam «зави­ся­щее от нас», сно­ва пара сино­ни­мов для пере­да­чи гре­че­ско­го τὰ εφ’ ἡμῖν, ср. комм. 123. Ср. ниже, «Лукулл», 37 «ea quae est in nostra po­tes­ta­te si­ta as­sen­sio».
  • 133Сно­ва кос­вен­ная поле­ми­ка с эпи­ку­рей­ца­ми, кото­рые утвер­жда­ли, что вся­кое чув­ст­вен­ное вос­при­я­тие истин­но. Это их утвер­жде­ние вос­хо­дит, как и мно­гое дру­гое в их уче­нии, к Демо­кри­ту, см. Ари­сто­тель, Мета­фи­зи­ка, 1009b: ὅλως δὲ διὰ τὸ ὑπο­λαμ­βά­νειν φρό­νη­σιν μὲν τὴν αἴσθη­σιν, ταύ­την δ’ εἶναι ἀλ­λοίω­σιν, τὸ φαι­νόμε­νον κα­τὰ τὴν αἴσθη­σιν ἐξ ἀνάγ­κης ἀληθὲς εἶναί φα­σιν· ἐκ τού­των γὰρ καὶ ᾿Εμπε­δοκ­λῆς καὶ Δη­μόκ­ρι­τος καὶ τῶν ἄλ­λων ὡς ἔπος εἰπεῖν ἕκασ­τος τοιαύταις δό­ξαις γε­γένην­ται ἔνο­χοι. [В целом, из-за того, что они счи­та­ли, буд­то чув­ст­вен­ное вос­при­я­тие — это мыш­ле­ние и что оно явля­ет­ся изме­не­ни­ем, они утвер­жда­ли, что все, пока­зав­ше­е­ся чув­ствам, по необ­хо­ди­мо­сти истин­но. Из-за это­го подоб­ные мне­ния появ­ля­лись у Эмпе­док­ла, у Демо­кри­та, да, пожа­луй, и у каж­до­го, кого ни возь­ми]. Прав­да, непо­сред­ст­вен­но перед этим Ари­сто­тель гово­рит, что из-за про­ти­во­ре­чи­во­сти чув­ст­вен­ных вос­при­я­тий Демо­крит утвер­ждал, что исти­ны либо вооб­ще нет, либо нам она не откры­та; в этой свя­зи, гово­ря о про­ти­во­ре­чи­вых ощу­ще­ни­ях, Ари­сто­тель при­ме­ня­ет то οὐδὲν μᾶλ­λον, кото­рое станет у Секс­та Эмпи­ри­ка основ­ным «рече­ни­ем» (φω­νή) скеп­ти­ков: 1009b, 9—10: ποῖα οὖν τού­των ἀλη­θῆ ἢ ψευ­δῆ, ἄδη­λον· οὐθὲν γὰρ μᾶλ­λον τά­δε ἢ τά­δε ἀλη­θῆ, ἀλλ’ ὁμοίως. [какие из них лож­ны, какие истин­ны, неяс­но: ведь одно нисколь­ко не более истин­но, чем дру­гое, а все они оди­на­ко­во].
  • 134Ком­мен­та­то­ры обыч­но пояс­ня­ют, что dec­la­ra­tio пере­да­ет гре­че­ское ἐνάρ­γεια — «оче­вид­ность». Одна­ко для ἐνάρ­γεια, как мы увидим ниже, «Лукулл», 17, Цице­рон пред­ла­га­ет два дру­гих вари­ан­та: perspi­cui­tas и evi­den­tia, оба, как и гре­че­ское ἐνάρ­γεια, суще­ст­ви­тель­ные с общим зна­че­ни­ем каче­ства, обра­зо­ван­ные от при­ла­га­тель­но­го, в то вре­мя как dec­la­ra­tio — отгла­голь­ное суще­ст­ви­тель­ное и озна­ча­ет дей­ст­вие. Выяс­нить, дей­ст­ви­тель­но ли мы име­ем здесь дело с ἐνάρ­γεια, суще­ст­вен­но пото­му, что вооб­ще при­ме­не­ние ἐνάρ­γεια как кри­те­рия для ран­них сто­и­ков пря­мо не зафик­си­ро­ва­но; похо­же, что это был пона­ча­лу спе­ци­фи­че­ски эпи­ку­рей­ский тер­мин, кото­рый сто­и­ки лишь позд­нее, по мере раз­ви­тия дис­кус­сии с ака­де­ми­ка­ми о «кри­те­рии», о том, что может отли­чать спе­ци­фи­че­ски «пости­гаю­щее» пока­зав­ше­е­ся от про­че­го. Если пони­мать наше место так, как пред­ла­га­ет, напри­мер, Рид, то оно ока­зы­ва­ет­ся едва ли не един­ст­вен­ным свиде­тель­ст­вом, поз­во­ля­ю­щим при­пи­сать Зено­ну «оче­вид­ность» как кри­те­рий. Так оно, хотя и очень осто­рож­но, вос­при­ни­ма­ет­ся, напри­мер, в послед­нем немец­ком ком­мен­та­рии к «Лукул­лу» Халь­тен­хо­фа. Ком­мен­ти­руя § 17 об оче­вид­но­сти (с. 113), Халь­тен­хоф, ссы­ла­ясь на Рида и в самой пред­по­ло­жи­тель­ной фор­ме гово­рит о выше­упо­мя­ну­той воз­мож­но­сти: «Mög­lich al­so, daß man be­reits da­mals die Eigen­tüm­lich­keit der κα­ταληπ­τικὴ φαν­τα­σία mit ih­rer “Evi­denz” erklär­te (dem steht auch die For­mu­lie­rung Var­ros in sei­nem Ze­non-Re­fe­rat ac. I, 41 na­he: (цити­ру­ет­ся дан­ное место). Reid zur Stel­le über­setzt “clear evi­den­ce con­cer­ning tho­se objects from which the impres­sions co­me” and versteht dec­la­ra­tio als ἐνάρ­γεια. Frei­lich ist dies eine Aus­kunft, die Var­ro von An­tio­chos über­nimmt)». Но, воз­мож­но, Антиох не вино­ват, а Зенон все же не поль­зо­вал­ся поня­ти­ем «оче­вид­но­сти» (о кото­ром см. ниже, комм. 234). В сбор­ни­ке фраг­мен­тов по стои­че­ской диа­лек­ти­ке Хюль­зе­ра сре­ди опре­де­ле­ний φαν­τα­σία име­ет­ся выпис­ка из Псев­до-Гале­на: [Ga­le­nus], Hist. Phi­los. 93, р. 638, 8—18 Diels (Huel­ser, fr. 269): Φαν­τα­σία μὲν οὖν ἐστι πά­θος ἐν τῇ ψυχῇ γι­νόμε­νον καὶ ἐνδεικ­νύ­μενον αὐτό τε καὶ τὸ πε­ποιηκός [Пока­зав­ше­е­ся — это воз­ник­шее в душе пре­тер­пе­ва­ние, кото­рое изоб­ли­ча­ет как самое себя, так и то, что про­из­ве­ло воздей­ст­вие]. Мне кажет­ся, что dec­la­ra­tio в точ­но­сти соот­вет­ст­ву­ет τὸ ἐνδεικνῦναι, тем более что оба гла­го­ла име­ют общий юриди­че­ский аспект «изоб­ли­че­ния», почти «доно­са», очень важ­ный в дан­ном опре­де­ле­нии. «Пока­зав­ше­е­ся, доступ­ное пости­же­нию» (κα­ταληπ­τικὴ φαν­τα­σία), сле­до­ва­тель­но, непре­мен­но осо­бым обра­зом обна­ру­жи­ва­ет, выяв­ля­ет, изоб­ли­ча­ет те вещи, кото­рые его вызва­ли, но как имен­но — это здесь не уточ­ня­ет­ся. Необ­хо­ди­мость точ­но опре­де­лить этот изоб­ли­чаю­щий при­знак воз­ник­ла лишь позд­нее в ходе дис­кус­сии, и тогда «оче­вид­ность» ока­за­лась хотя одним из пер­во­сте­пен­ных, но не един­ст­вен­ным пред­ло­же­ни­ем. О том, что эпи­ку­рей­ская ἐνάρ­γεια как при­знак «пока­зав­ше­го­ся» озна­ча­ет в точ­но­сти то же, что Зенон хотел выра­зить при­ла­га­тель­ным κα­ταληπ­τι­κή, что и сде­ла­ло воз­мож­ным с тече­ни­ем вре­ме­ни заим­ст­во­ва­ние тер­ми­на, см.: Sandbach F. H. En­noia and Pro­lep­sis in the Stoic Theo­ry of Knowled­ge / Long A. A. (ed.) // Prob­lems in Stoi­cism. Lon­don, 1971. P. 32.
  • 135Здесь име­ет­ся в виду, соб­ст­вен­но, объ­ект, вызвав­ший «пока­зав­ше­е­ся», но имен­но с точ­ки зре­ния про­из­веден­но­го им воздей­ст­вия, поэто­му он так­же назы­ва­ет­ся vi­sum. Эта нечет­кость раз­гра­ни­че­ния «пред­ме­та, вызвав­ше­го воздей­ст­вие», и «резуль­та­та воздей­ст­вия» про­хо­дит через весь текст «Ака­де­ми­че­ских иссле­до­ва­ний» (была не чуж­да, оче­вид­но, и гре­че­ским источ­ни­кам Цице­ро­на) и явля­ет­ся одной из при­чин труд­но­стей в пони­ма­нии тек­ста для совре­мен­но­го чита­те­ля, при­учен­но­го позд­ней­шей фило­со­фи­ей эти вещи раз­ли­чать очень стро­го.
  • 136Compre­hen­sio соот­вет­ст­ву­ет гре­че­ско­му κα­τάλη­ψις, так­же озна­чаю­ще­му не толь­ко абстракт­ный про­цесс пости­же­ния, но и еди­нич­ное пости­же­ние, как сино­ним к κα­ταληπτκὴ φαν­τα­σία.
  • 137См. комм. 71. Ср. Nat. deor. I, 44: «sunt enim re­bus no­vis no­va po­nen­da no­mi­na, ut Epi­cu­rus ip­se πρό­ληψιν ap­pel­la­vit, quam an­tea ne­mo eo ver­bo no­mi­na­rat». В обо­их слу­ча­ях под­чер­ки­ва­ет­ся, что фило­со­фы не при­ду­ма­ли новое сло­во, а ско­рее при­да­ли ему новый смысл, пере­нес­ли в новый кон­текст. κα­ταλαμ­βά­νω встре­ча­ет­ся в гре­че­ском язы­ке начи­ная с Гоме­ра в зна­че­нии «захва­ты­вать» (напри­мер, город), или о смер­ти или болез­ни, кото­рые «захва­ти­ли» чело­ве­ка, «овла­де­ли» им. Этот актив­ный аспект гла­го­ла, энер­гия и окон­ча­тель­ность пере­да­вае­мо­го им дей­ст­вия важ­ны для пони­ма­ния смыс­ла зено­нов­ской тер­ми­но­ло­гии.
  • 138Как и κα­τάλη­ψις (см. выше), αἴσθη­σις (гре­че­ское сло­во, сто­я­щее за sen­sus) мог­ло озна­чать как про­цесс чув­ст­вен­но­го вос­при­я­тия, так и его резуль­тат (а так­же орга­ны чувств). Вызы­вае­мые этим слож­но­сти при подроб­ном опи­са­нии про­цес­са позна­ния и всех его ста­дий ощу­ща­ют­ся уже у Ари­сто­те­ля в трак­та­те «О душе»; а ари­сто­телев­ская тео­рия чув­ст­вен­но­го вос­при­я­тия и раз­ра­ботан­ная им тер­ми­но­ло­гия ока­за­ли решаю­щее вли­я­ние на позд­ней­шую ака­де­ми­че­скую и стои­че­скую эпи­сте­мо­ло­гию.
  • 139Scien­tia пере­да­ет гре­че­ское ἐπι­στή­μη. Это опре­де­ле­ние мно­го­крат­но зафик­си­ро­ва­но в гре­че­ских источ­ни­ках. См. Stob. Ed. II, 128: εἶναι δὲ τὴν ἐπι­στή­μην κα­τάλη­ψιν ἀσφα­λῆ καὶ ἀμε­τάπ­τω­τον ὑπὸ λό­γου· ἐτέ­ραν δὲ ἐπι­στή­μην σύσ­τη­μα ἐξ ἐπι­στή­μων τοιούτων [зна­ние — это твер­дое и непо­ко­ле­би­мое рас­суж­де­ни­ем пости­же­ние. Далее, зна­ни­ем назы­ва­ют постро­е­ние из таких зна­ний]; Sext. Emp. Adv. math. VII, 151: ἐπι­στή­μην εἶναι ἀσφαλὴ καὶ βε­βαίαν καὶ ἀμε­τάθε­τον ὑπὸ λό­γου κα­τάλη­ψιν [зна­ние — это проч­ное, твер­дое, неопро­вер­жи­мое рас­суж­де­ни­ем пости­же­ние]; D. L. VII, 47: ἐπι­στή­μην φασὶν ἢ κα­τάλη­ψιν ἀσφαλὴ ἢ ἔξιν ἐν φαν­τα­σιῶν προ­σδέ­ξει ἀμε­τάπ­τω­τον ὑπὸ λό­γου [зна­ние — это либо проч­ное пости­же­ние, или такое состо­я­ние <зна­ния>, кото­рое с при­хо­дом новых впе­чат­ле­ний по-преж­не­му не опро­вер­жи­мо рас­суж­де­ни­ем]. Здесь про­сле­жи­ва­ет­ся все та же двой­ст­вен­ность (позд­ни­ми авто­ра­ми уже отме­чае­мая как «два зна­че­ния») ἐπι­στή­μη — это и еди­нич­ное зна­ние, «κα­τάλη­ψις», «пости­же­ние», «не опро­вер­жи­мое дово­да­ми разу­ма», и воз­ник­шее на осно­ве сум­мы таких «пости­же­ний» состо­я­ние «зна­ния» о пред­ме­те. Ср. с выше­при­веден­ны­ми опре­де­ле­ние зна­ния, упо­ми­нае­мое Ари­сто­те­лем в его «Топи­ке», 130b: ὑπό­ληψις ἀμε­τάπεισ­τος ὑπὸ λό­γου.
  • 140Как анто­ним к ἐπι­στή­μη сто­и­ки обыч­но исполь­зо­ва­ли ἄγνοια.
  • 141Opi­nio пере­да­ет гре­че­ское δό­ξα, со вре­мен Пла­то­на слу­жив­шее в гре­че­ской фило­со­фии (отри­ца­тель­но окра­шен­ным) анто­ни­мом к ἐπι­στή­μη. Если основ­ные эпи­те­ты зна­ния — непо­ко­ле­би­мость, неиз­мен­ность, неопро­вер­жи­мость, надеж­ность, то мне­ние тра­ди­ци­он­но опи­сы­ва­ет­ся как неустой­чи­вое, измен­чи­вое, обман­чи­вое. Эти основ­ные при­зна­ки сохра­ня­ют­ся, хотя пред­став­ле­ние об «обла­стях» мне­ния и зна­ния, об их вза­им­ном отно­ше­нии, о про­ис­хож­де­нии того и дру­го­го от Пла­то­на до Зено­на силь­но меня­ет­ся.
  • 142С этим тек­стом сто­ит сопо­ста­вить то, что мы чита­ли выше, § 37, об of­fi­cium (и комм. 119): «sic in­ter rec­te fac­tum at­que pec­ca­tum of­fi­cium et contra of­fi­cium me­dia lo­ca­bat quae­dam, rec­te fac­ta so­la in bo­nis ac­tio­ni­bus po­nens, pra­ve, id est pec­ca­ta, in ma­lis; of­fi­cia autem ser­va­ta prae­ter­mis­sa­que me­dia». Здесь in­ter тоже, оче­вид­но, надо пони­мать в том смыс­ле, что путь к зна­нию или мне­нию лежит через «пока­зав­ше­е­ся, доступ­ное пости­же­нию». Как чистое «сред­ство» (тоже выра­жае­мое по-латы­ни как me­dium), compre­hen­sio, точ­но так же, как of­fi­cium, не отно­сит­ся «ни к хоро­ше­му, ни к дур­но­му», так как все зави­сит от употреб­ле­ния сред­ства. Послед­нее заме­ча­ние о ne­que in rec­tis ne­que in pra­vis про­яс­ня­ет­ся бла­го­да­ря тек­сту Секс­та Эмпи­ри­ка, где гово­рит­ся, что «пости­же­ние» обще для муд­ре­ца и не муд­ре­ца (Adv. math. VII, 152): ὧν τὴν μὲν ἐπι­στή­μην ἐν μό­νοις ὑφίσ­τασ­θαι λέ­γουσι τοῖς σο­φοῖς, τὴν δὲ δό­ξαν ἐν μό­νοις τοῖς φαυ­λοῖς, τὴν δὲ κα­τάλη­ψιν κοινὴν ἀμφο­τέρων εἶναι [они (sc. сто­и­ки) гово­рят, что зна­ние быва­ет толь­ко у муд­ре­цов, мне­ние — толь­ко у глуп­цов, а пости­же­ние обще для тех и дру­гих]. Там же (151) нахо­дит­ся точ­ная гре­че­ская парал­лель к наше­му месту: ἐπι­στή­μην καὶ δό­ξαν καὶ τὴν ἐν με­θορίᾳ τού­των τε­ταγ­μέ­νην κα­τάλη­ψιν [зна­ние, мне­ние и лежа­щее посе­редине меж­ду ними пости­же­ние], ib. κα­τάλη­ψιν δὲ τὴν με­ταξὺ τού­των [пости­же­ние же посе­редине меж­ду ними].
  • 143Име­ет­ся в виду, что, хотя, воз­мож­но, наши чув­ства откры­ва­ют нам не все свой­ства вещей (воз­мож­ность, спе­ци­аль­но отвер­гае­мая Ари­сто­те­лем в «О душе» (III, 3), как и воз­мож­ность суще­ст­во­ва­ния «шесто­го чув­ства»), то, что они нам откры­ва­ют отно­си­тель­но объ­ек­тов, для вос­при­я­тия кото­рых каж­дое из них спе­ци­аль­но пред­на­зна­че­но, непре­мен­но истин­но. На этой истин­но­сти пока­за­ний каж­до­го чув­ства внут­ри его соб­ст­вен­ной сфе­ры дей­ст­вия Ари­сто­тель так­же осо­бо наста­и­ва­ет в этом трак­та­те. Об этом «non om­nia, quae es­sent in re, compre­hen­de­ret» ср. у Берк­ли («On the prin­cip­les of hu­man knowled­ge», § 77): «but, say you, the­re may be so­me… sub­stan­ce or sub­stra­tum of so­me ot­her qua­li­ties, as in­compre­hen­sib­le to us as co­lors are to a man born blind, be­cau­se we ha­ve not a sen­se adap­ted to them». При­ме­ром таких «невос­при­ни­мае­мых суб­стра­тов качеств» могут слу­жить радио­ак­тив­ное излу­че­ние или уль­тра­фи­о­ле­то­вые лучи. Хоро­шее пояс­не­ние име­ет­ся у Секс­та Эмпи­ри­ка, где выдви­га­ет­ся и еще одна воз­мож­ность: может быть, пред­мет обла­да­ет на самом деле лишь «одним каче­ст­вом», и толь­ко устрой­ство наших чувств застав­ля­ет вос­при­ни­мать каче­ст­вен­ную при­ро­ду, напри­мер, ябло­ка как состо­я­щую отдель­но из глад­ко­го, бла­го­ухан­но­го, слад­ко­го, жел­то­го (Pyr. hyp. I, 94): φαίνε­ται τὸ μῆ­λον λεῖον εὐῶδες γλυκὺ ξαν­θόν. ἄδη­λον οὖν πό­τερόν πο­τε ταύ­τας μό­νας ὄντως ἔχει τὰς ποιότη­τας, ἢ μο­νόποιον μέν ἐστιν, πα­ρὰ δὲ τὴν διάφο­ρον κα­τασ­κευὴν τῶν αἰσθη­τηρίων διάφο­ρον φαίνε­ται, ἢ καὶ πλείονας μὲν τῶν φαι­νομέ­νων ἔχει ποιότη­τας, ἡμῖν δ’ οὐχ ὑπο­πίπ­του­σί τι­νες αὐτῶν; ibid. 97: καὶ ἡμᾶς οὖν ἐνδέ­χεται τὰς πέν­τε μό­νας αἰσθή­σεις ἔχον­τας μό­νον ἀντι­λαμ­βά­νεσ­θαι, ἐκ τῶν περὶ τὸ μῆ­λον ποιοτή­των, ὧν ἐσμεν ἀντι­ληπ­τι­κοί· ὑπο­κεῖσ­θαι δὲ ἄλ­λας οἷόν τέ ἐστι ποιότη­τας, ὑπο­πιπ­τού­σας ἑτέ­ροις αἰσθη­τηρίοις, ὧν ἡμεῖς οὐ με­τεσ­χή­καμεν [Ябло­ко кажет­ся глад­ким, бла­го­ухан­ным, слад­ким, золо­ти­стым; но при этом не ясно, обла­да­ет ли оно на самом деле толь­ко эти­ми каче­ства­ми, или оно по сути одно­ка­че­ст­вен­но, а кажет­ся обла­даю­щим раз­ны­ми каче­ства­ми толь­ко пото­му, что наши орга­ны чувств устро­е­ны по-раз­но­му, или, может быть, качеств у него боль­ше, чем нам кажет­ся, но неко­то­рые из них нам недо­ступ­ны. (97) мож­но допу­стить, что мы, с наши­ми пятью орга­на­ми чувств, вос­при­ни­ма­ем из качеств ябло­ка толь­ко те, кото­рые мы спо­соб­ны вос­при­нять; и, воз­мож­но, у ябло­ка есть и дру­гие каче­ства, кото­рые под­ле­жат вос­при­я­тию дру­ги­ми орга­на­ми чувств — таки­ми, каки­ми мы не обла­да­ем]. Здесь вид­но и про­ис­хож­де­ние цице­ро­нов­ско­го обо­рота quod ca­de­re in eam pos­set: «быть соб­ст­вен­ным объ­ек­том (како­го-либо чув­ства)», «под­па­дать под ком­пе­тен­цию (кого-л., чего-л.)» выра­жа­ет­ся по-гре­че­ски в пер­вом слу­чае (как состо­я­ние) через ὑπο­κεῖσ­θαι, а во вто­ром (как актив­ное дей­ст­вие) через ὑπο­πίπ­τειν, бук­валь­ным соот­вет­ст­ви­ем кото­ро­го и явля­ет­ся ca­de­re. Ср. комм. 91 к § 31.
  • 144nor­mam scien­tiae et prin­ci­pium sui — несколь­ко запу­тан­ный обо­рот, где, как мне кажет­ся, слож­ность воз­ни­ка­ет от необыч­но­го поряд­ка слов, кото­рый в обыч­ном, не эмфа­ти­че­ском виде, был бы таким: nor­mam et prin­ci­pium scien­tiae sui [мери­лом и нача­лом позна­ния себя]. Оче­вид­но, так же пони­ма­ет смысл и Рид, кото­рый гово­рит, что после sui под­ра­зу­ме­ва­ет­ся cog­nos­cen­dae.
  • 145Пере­вод ἔν­νοιαι.
  • 146te­me­ri­tas, προ­πέτεια, «опро­мет­чи­вость, чрез­мер­ная поспеш­ность» — посто­ян­ный упрек дог­ма­ти­кам у Секс­та Эмпи­ри­ка как раз в свя­зи с тем, что они опро­мет­чи­во спе­шат объ­явить зна­ни­я­ми не до кон­ца про­ве­рен­ные пока­за­ния как чувств, так и ума. См., напр., Pyr. hyp. I, 20, 177, 186; III, 280 и т. д.
  • 147opi­na­tio — οἴησις, ср. D. L. VII, 23: ἔλε­γε δὲ Ζή­νων μηδὲν εἶναι τῆς οἰήσεως ἀλ­λοτ­ριώτε­ρον πρὸς κα­τάλη­ψιν τῶν ἐπι­στη­μῶν [Зенон гова­ри­вал, что нет боль­шей поме­хи пости­же­нию познан­но­го, чем нали­чие мне­ний].
  • 148Антиох уста­ми Варро­на сно­ва под­чер­ки­ва­ет, что Арке­си­лай ввел «новое», что его Ака­де­мия, сле­до­ва­тель­но, «новая».
  • 149О «начат­ках скеп­ти­циз­ма» или воз­мож­но­сти скеп­ти­че­ско­го тол­ко­ва­ния досо­кра­ти­ков (Герак­ли­та, Демо­кри­та, Про­та­го­ра) см., напри­мер, в послед­них разде­лах 1-й кни­ги «Пирро­но­вых поло­же­ний» Секс­та Эмпи­ри­ка.
  • 150co­hi­be­re (sc. as­sen­sio­nem) — стан­дарт­ный пере­вод ἐπέ­χειν «воз­дер­жи­вать­ся» (от согла­сия с вос­при­ня­тым), кото­рое в скеп­ти­че­ских текстах часто употреб­ля­ет­ся и абсо­лют­но, как и его про­из­вод­ное ἐπο­χή «воз­дер­жа­ние» (от согла­сия и тем самым «от суж­де­ния», как это чаще все­го пере­во­дят). Здесь co­hi­be­re фор­маль­но соче­та­ет­ся с te­me­ri­ta­tem — «воз­дер­жи­вать­ся от опро­мет­чи­во­сти», т. е. от опро­мет­чи­во­го, слиш­ком поспеш­но­го согла­сия.
  • 151pa­ria mo­men­ta ra­tio­num соот­вет­ст­ву­ет гре­че­ско­му ἰσοσ­θέ­νεια τῶν λό­γων (Sext. Emp. Pyr. hyp. I, 9; то же у Дио­ге­на Лаэр­ция, IX, 101). Ср. так­же: Sext. Emp. Adv. math. IX, 207: ἰσοσ­θε­νεῖς λό­γοι; Нуме­ний у Евсе­вия, Praep. ev. XIV, 4, 15 об Арке­си­лае: εἶναι πάν­τα ἀκα­τάληπ­τα καὶ τοὺς εἰς ἐκά­τερα λό­γους ἰσοκ­ρα­τεῖς ἀλλή­λοις [всё непо­сти­жи­мо, и про­ти­во­по­лож­ные аргу­мен­ты рав­но­силь­ны меж­ду собой].
  • 152Оче­вид­но, что Цице­ро­ну извест­но толь­ко поле­ми­че­ское обо­зна­че­ние «скеп­ти­че­ской» Ака­де­мии от Арке­си­лая и до послед­не­го вре­ме­ни как «новой», есте­ствен­ное в устах рефор­ма­то­ра Антио­ха, кото­рый хочет через голо­ву непо­сред­ст­вен­ных учи­те­лей обра­тить­ся к «изна­чаль­ной» чисто­те уче­ния. Деле­ние на 3 (Древ­нюю, Сред­нюю и Новую), или даже 4 либо 5 Ака­де­мий, о кото­ром сооб­ща­ет нам Секст Эмпи­рик — оче­вид­но, позд­ней­шее пере­осмыс­ле­ние, когда поле­ми­че­ский смысл пер­во­на­чаль­ных име­но­ва­ний утра­тил­ся (см. Sext. Emp. Pyr. hyp. I, 220: ᾿Ακα­δημίαι δὲ γε­γόνα­σιν, ὡς φασὶ οἱ πλείους, τρεῖς, μία μὲν καὶ ἀρχαιοτά­τη ἡ τῶν περὶ Πλά­τωνα, δευ­τέρα δὲ καὶ μέ­ση ἡ τῶν περὶ ᾿Αρκε­σίλαον τὸν ἀκουστὴν Πο­λέ­μω­νος, τρί­τη δὲ καὶ νέα ἡ τῶν περὶ Καρ­νεάδην καὶ Κλει­τόμα­χον· ἔνιοι δὲ καὶ τε­τάρ­την προ­στι­θέασι τὴν περὶ Φίλω­να καὶ Χαρ­μί­δαν, τινὲς δὲ καὶ πέμπτην κα­ταλέ­γουσι τὴν περὶ ᾿Αντίοχον. [Ака­де­мий же, как гово­рит боль­шин­ство, было три: пер­вая самая древ­няя, после­до­ва­те­лей Пла­то­на; вто­рая сред­няя, после­до­ва­те­лей Арке­си­лая, уче­ни­ка Поле­мо­на; третья новая, после­до­ва­те­лей Кар­не­ада и Кли­то­ма­ха. Неко­то­рые же добав­ля­ют и чет­вер­тую, после­до­ва­те­лей Фило­на и Хар­мида, а есть такие, что при­счи­ты­ва­ют и пятую — после­до­ва­те­лей Антио­ха]).
  • 153di­ce­re или dis­pu­ta­re или dis­se­re­re in ut­ram­que par­tem — тех­ни­че­ское выра­же­ние, озна­чаю­щее, что отно­си­тель­но одно­го и того же пред­ме­та при­во­дят­ся спер­ва все воз­мож­ные аргу­мен­ты в его защи­ту, а затем — в его опро­вер­же­ние. Ср. D. L. IV, 28, где об Арке­си­лае гово­рит­ся, что он «пер­вым взял­ся за рас­суж­де­ния в обе сто­ро­ны» (πρῶ­τος εἰς ἐκά­τερον ἐπε­χείρη­σε). Это изо­бре­те­ние ака­де­ми­че­ской шко­лы про­из­ве­ло огром­ное впе­чат­ле­ние на рим­лян во вре­мя зна­ме­ни­то­го «посоль­ства фило­со­фов» 155 г., когда Кар­не­ад в пер­вый день про­из­нес речь о том, что спра­вед­ли­вость явля­ет­ся осно­вой всей государ­ст­вен­ной жиз­ни, а во вто­рой — не менее убеди­тель­ную речь о том, что спра­вед­ли­вость не игра­ет в государ­ст­вен­ных делах ника­кой роли. Интел­ли­гент­ная моло­дежь была в вос­тор­ге, а хра­ни­те­ли тра­ди­ци­он­ной нрав­ст­вен­но­сти — в образ­цо­вом ужа­се. Цице­рон мно­го­крат­но упо­ми­на­ет об этом эпи­зо­де. В «О пре­де­лах бла­га и зла» обык­но­ве­ние рас­суж­дать «за и про­тив» воз­во­дит­ся к Ари­сто­те­лю и про­ти­во­по­став­ля­ет­ся мане­ре Арке­си­лая высту­пать «про­тив все­го» (Fin. V, 10): «ab Aris­to­te­le prin­ci­pe de sin­gu­lis re­bus in ut­ram­que par­tem di­cen­di exer­ci­ta­tio est insti­tu­ta, ut non contra om­nia sem­per, si­cut Ar­ce­si­las, di­ce­ret, et ta­men in om­ni­bus re­bus, quid­quid ex ut­ra­que par­te diei pos­set, expro­me­ret». Ср. ниже, «Лукулл», § 7, а так­же Fin. II, 2, где кон­крет­но опи­сы­ва­ет­ся прак­ти­ка ака­де­ми­че­ских бесед при Арке­си­лае и в насто­я­щее вре­мя, при­чем арке­си­ла­ев­ская мане­ра назы­ва­ет­ся воз­вра­ще­ни­ем к обык­но­ве­нию Сокра­та: «Qui mos cum a pos­te­rio­ri­bus non es­set re­ten­tus, Ar­ce­si­las eum re­vo­ca­vit insti­tuit­que, ut eum qui se audi­re vel­lent, non de se quae­re­rent, sed ip­si di­ce­rent, quid sen­ti­rent; quod cum di­xis­sent, il­le contra. Sed eum qui audie­bant, quoad po­te­rant, de­fen­de­bant sen­ten­tiam suam; apud ce­te­ros qui­dem phi­lo­sop­hos, qui quae­si­vit ali­quid, ta­cet; quod qui­dem iam fit etiam in Aca­de­mia. Ubi enim is, qui audi­re vult, ita di­xit: Vo­lup­tas mi­hi vi­de­tur es­se sum­mum bo­num, per­pe­tua ora­tio­ne contra dis­pu­ta­tur, ut fa­ci­le in­tel­le­gi, eos, qui ali­quid si­bi vi­de­ri di­cat, non ip­sos in ea sen­ten­tia es­se, sed audi­re vel­le contra­ria» [Это обык­но­ве­ние не было удер­жа­но позд­ней­ши­ми фило­со­фа­ми, Арке­си­лай же вер­нул­ся к нему и уста­но­вил, чтобы те, кто хотят быть его уче­ни­ка­ми, не его спра­ши­ва­ли, а сами выска­зы­ва­ли свое мне­ние по каж­до­му пред­ме­ту. Выслу­шав их мне­ние, он опро­вер­гал его; уче­ни­ки же по мере сил защи­ща­ли выска­зан­ное ими мне­ние. У дру­гих же фило­со­фов задав­ший вопрос затем мол­чит — и так сей­час ведет­ся пре­по­да­ва­ние и в Ака­де­мии. В таком слу­чае желаю­щий выслу­шать поуче­ние на опре­де­лен­ную тему гово­рит, напри­мер: я счи­таю, что выс­шее бла­го — наслаж­де­ние. Пре­по­да­ва­тель в непре­рыв­ной речи опро­вер­га­ет это рас­суж­де­ние, так что совер­шен­но ясно, что выдви­гаю­щие тот или иной тезис вовсе не при­дер­жи­ва­ют­ся его, а хотят услы­шать опро­вер­же­ние].
  • 154Пред­по­ла­га­ет­ся, что сле­дую­щее сло­во было di­cen­di, по ана­ло­гии с De orat. II, 161: «Car­nea­di vis incre­di­bi­lis di­cen­di». Впро­чем, Кар­не­ад (214—129), гла­ва ака­де­ми­че­ской фило­со­фии II в., при­дав­ший скеп­ти­че­ско­му направ­ле­нию новый блеск, пора­зил рим­лян при пер­вом зна­ком­стве во вре­мя зна­ме­ни­то­го «посоль­ства фило­со­фов» 155 г. не толь­ко силой крас­но­ре­чия, но и силой ума, как вид­но из фраг­мен­та Луци­лия (№ 14 Lach­mann), сохра­нен­но­го Лак­тан­ци­ем: «Lu­ci­lii, apud quem dis­se­rens de re di­fi­cil­li­ma os­ten­dit non pos­se id expli­ca­ri nec si Car­nea­den ip­sum Or­cus re­mit­tat» [Луци­лий, у кото­ро­го рас­суж­даю­щий об очень труд­ном пред­ме­те заяв­ля­ет, что это невоз­мож­но разъ­яс­нить, раз­ве что Орк отдаст обрат­но само­го Кар­не­ада].
  • ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКЦИИ САЙТА

  • [1]Ошиб­ка: речь долж­на идти о Гае Кас­сии. (Прим. ред. сай­та).
  • ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО РИМА
    1364004413 1364004421 1364004423 1435230002 1437345740 1438002000