Римские древности

Книга III

1. После кон­чи­ны Пом­пи­лия сенат, ока­зав­шись во гла­ве общи­ны, собрал­ся и поста­но­вил, чтобы фор­ма прав­ле­ния сохра­ня­лась неиз­мен­ной, а посколь­ку и народ не вынес дру­го­го реше­ния, то назна­чил из чис­ла сена­то­ров тех, кому над­ле­жа­ло испол­нять в тече­ние опре­де­лен­но­го чис­ла дней долж­ность, име­ну­е­мую меж­ду­цар­ст­ви­ем; а меж­ду­ца­ри про­воз­гла­си­ли царем того, кого пред­по­чи­тал и весь народ — Тул­ла Гости­лия. А про­ис­хо­дил он из тако­го вот рода. (2) Некий муж бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния и бога­тый, по име­ни Гости­лий, пере­брав­шись жить в Рим из горо­да Медул­лии¹, что был осно­ван аль­бан­ца­ми, а Ромул, взяв этот город по дого­во­ру, пре­вра­тил в коло­нию рим­лян, берет в жены жен­щи­ну из сабин­ско­го рода, дочь Гер­си­лия, избран­ную в свое вре­мя сопле­мен­ни­ца­ми умо­лять отцов за мужей во вре­мя вой­ны саби­нян с рим­ля­на­ми. Как счи­та­ли, имен­но дочь Гер­си­лия поспо­соб­ст­во­ва­ла тому, чтобы меж­ду пред­во­ди­те­ля­ми уста­но­ви­лись дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния². Гости­лий, разде­лив с Рому­лом тяготы мно­го­чис­лен­ных войн и вели­кие дея­ния, отли­чив­шись в сра­же­нии с саби­ня­на­ми, уми­ра­ет, оста­вив един­ст­вен­но­го сына, еще ребен­ка; хоро­нят же его рядом с царя­ми, в самом почет­ном месте Фору­ма, удо­сто­ив сте­лы, над­пись на кото­рой запе­чат­ле­ла его подви­ги. (3) А когда этот един­ст­вен­ный сын достиг зре­ло­го воз­рас­та и взял жену слав­но­го про­ис­хож­де­ния, то у него родил­ся сын, Тулл Гости­лий, кото­рый и был назван царем сена­то­ра­ми и выбран голо­со­ва­ни­ем граж­дан, како­вое было про­веде­но на осно­ва­нии зако­нов и поели­ку боже­ство бла­го­при­ят­ны­ми зна­ме­ни­я­ми одоб­ри­ло то, что было реше­но наро­дом. А при­нял власть во вто­рой год два­дцать седь­мой Олим­пи­а­ды³, на кото­рой в беге на ста­дий победил афи­ня­нин Эври­бат, а архон­том в Афи­нах был Лео­страт. (4) Царь Тулл про­явил вели­чай­шую щед­рость, сам же одно­вре­мен­но с воца­ре­ни­ем полу­чил в удел и пол­ней­шую бед­ность наро­да, и внут­рен­нюю сму­ту. А было так. Цари до него име­ли обшир­ный и пло­до­род­ный уча­сток зем­ли, выде­лен­ный в их поль­зо­ва­ние, с дохо­дов от кото­ро­го они устра­и­ва­ли шест­вия и жерт­во­при­но­ше­ния богам и полу­ча­ли в изоби­лии все, что тре­бо­ва­лось для сво­ей част­ной жиз­ни. Этот уча­сток учредил Ромул, ото­брав зем­лю в резуль­та­те вой­ны у преж­них вла­дель­цев, а когда сам скон­чал­ся без­дет­ным, зем­лей стал поль­зо­вать­ся Нума Пом­пи­лий, воца­рив­ший­ся после него. И этот уча­сток не был обще­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­стью, а посто­ян­ным наде­лом царей. (5) Эту зем­лю Тулл пре­до­ста­вил тем рим­ля­нам, у кого не было ника­ко­го наде­ла, разде­лив ее по коли­че­ству мужей, при­чем объ­явил, что ему само­му доста­точ­но отцов­ско­го вла­де­ния и для жерт­во­при­но­ше­ний, и для рас­хо­дов на жизнь. И с таким вот чело­ве­ко­лю­би­ем он вос­ста­но­вил поло­же­ние тех граж­дан, кто очу­тил­ся в стес­нен­ных обсто­я­тель­ствах, поло­жив конец их каба­ле у чужих людей. А чтобы никто не оста­вал­ся без жили­ща, он при­со­еди­нил к горо­ду холм, кото­рый назы­вал­ся Цели­ем⁴, где все рим­ляне, кто не имел домаш­не­го оча­га, полу­чив по жре­бию доста­точ­ное коли­че­ство зем­ли, устро­и­ли себе жили­ща. И сам Тулл имел дом в этом месте. Вот что, достой­ное упо­ми­на­ния, пере­даю я о свер­ше­ни­ях сего мужа, касаю­щих­ся управ­ле­ния Римом.

2. В памя­ти людей сохра­ни­лись и воен­ные, и вся­кие про­чие его дея­ния, но вели­чай­шие из них — это те, о кото­рых я соби­ра­юсь рас­ска­зать, начав с вой­ны про­тив аль­бан­цев. Зачин­щи­ком же того, что горо­да рассо­ри­лись и пре­рва­ли род­ст­вен­ные свя­зи, стал аль­бан­ский муж по име­ни Клу­и­лий, наде­лен­ный выс­шей вла­стью. Тяготясь тем, что у рим­лян — изоби­лие вся­че­ских благ, будучи не в силах пре­воз­мочь зависть и по при­ро­де занос­чи­вый и чрез­вы­чай­но сума­сброд­ный, он наду­мал начать вой­ну меж­ду общи­на­ми. (2) Не зная, как убедить аль­бан­цев раз­ре­шить ему выве­сти вой­ско про­тив рим­лян, так как не име­лось ни спра­вед­ли­вых, ни закон­ных пред­ло­гов, Клу­и­лий замыш­ля­ет сле­дую­щее. Самым бед­ным и самым дерз­ким аль­бан­цам он поз­во­лил гра­бить рим­ские поля, суля им без­на­ка­зан­ность, и, чтобы раз­жечь в погра­нич­ных кра­ях гра­би­тель­ские набе­ги, набрал нема­ло таких людей, кто пред­по­чи­тал полу­чать не сопря­жен­ные с опас­но­стя­ми бары­ши, но от кото­рых те не жела­ли отка­зать­ся даже из стра­ха. (3) И, как пока­за­ло раз­ви­тие собы­тий, зате­ял он это рас­чет­ли­во и слов­но само по себе. Ведь Клу­и­лий сооб­ра­зил, что рим­ляне не потер­пят гра­бе­жей, но будут дей­ст­во­вать ору­жи­ем, и у него само­го появит­ся воз­мож­ность обви­нить рим­лян перед сво­им наро­дом в том, что яко­бы раз­вя­за­ли вой­ну они, а бо́льшая часть аль­бан­цев, завидуя сво­им коло­ни­стам из-за их пре­успе­я­ния, с радо­стью вос­при­мет повод для раздо­ров и поведет про­тив рим­лян вой­ну. Так и вышло. (4) Ведь так как зло­умыш­лен­ни­ки из обо­их горо­дов уво­ди­ли и уно­си­ли добы­чу с терри­то­рии про­тив­ни­ка, рим­ское вой­ско одна­жды вторг­лось в зем­лю аль­бан­цев и мно­гие из гра­би­те­лей при этом были или пере­би­ты, или пле­не­ны. Тогда Клу­и­лий созвал народ на собра­ние. На нем он и мно­го­ре­чи­вое обви­не­ние про­тив рим­лян выдви­нул, и бес­чис­лен­ных ране­ных предъ­явил, и род­ст­вен­ни­ков уби­тых и похи­щен­ных при­вел, а еще боль­ше при­врал по пово­ду свер­шив­ше­го­ся, решив сна­ча­ла потре­бо­вать от рим­лян удо­вле­тво­ре­ния⁵ за то, что про­изо­шло, а в слу­чае отка­за начать с ними вой­ну.

3. Но когда послы при­бы­ли в Рим, Тулл, запо­до­зрив, что они будут тре­бо­вать удо­вле­тво­ре­ния, решил опе­ре­дить их, стре­мясь пере­ло­жить на них вину за то, что они разо­рва­ли согла­ше­ния, кото­рые были заклю­че­ны с коло­ни­ей. Ведь меж­ду общи­на­ми дей­ст­во­ва­ли утвер­жден­ные при Рому­ле дого­во­ры⁶, кото­рые содер­жа­ли раз­лич­ные спра­вед­ли­вые усло­вия — в том чис­ле и то, чтобы ни один из горо­дов не начи­нал вой­ны; а город, обви­ня­ю­щий дру­гой в какой бы то ни было неспра­вед­ли­во­сти, может тре­бо­вать удо­вле­тво­ре­ния у посту­паю­ще­го неспра­вед­ли­во, и если не полу­чит его, то име­ет пра­во вести закон­ную вой­ну⁷, посколь­ку дого­во­ры уже счи­та­ют­ся разо­рван­ны­ми. (2) Заботясь о том, чтобы рим­ляне не выгляде­ли повин­ны­ми, когда у них пер­вых потре­бу­ют удо­вле­тво­ре­ния, а затем не ока­за­лись вино­ва­ты­ми пред аль­бан­ца­ми, Тулл пору­чил самым знат­ным из сво­их дру­зей при­нять аль­бан­ских послов как гостей, со всем раду­ши­ем, и удер­жи­вать их у себя в домах, а сам, сослав­шись на какие-то неот­лож­ные дела, укло­нил­ся от встре­чи с ними. (3) Когда же насту­пи­ла ночь, он отпра­вил в Аль­бу самых знат­ных мужей вме­сте с феци­а­ла­ми, нака­зав им, что надо пред­при­нять, дабы потре­бо­вать от аль­бан­цев удо­вле­тво­ре­ния за то, в чем рим­ляне пре­тер­пе­ли ущерб. Послан­цы еще до вос­хо­да солн­ца завер­ши­ли путь и, когда утрен­ний форум напол­нил­ся наро­дом, встре­ти­ли нахо­див­ше­го­ся там Клу­и­лия и, изло­жив все, в чем рим­ляне пре­тер­пе­ли неспра­вед­ли­вость со сто­ро­ны аль­бан­цев, при­ня­лись тре­бо­вать, чтобы те испол­ня­ли то, что было услов­ле­но меж­ду горо­да­ми. (4) Клу­и­лий же, посколь­ку-де аль­бан­цы пер­вы­ми отпра­ви­ли в Рим тех, кто потре­бу­ет удо­вле­тво­ре­ния, но отве­та не удо­сто­и­лись, при­ка­зал рим­ля­нам как сто­роне, нару­шив­шей дого­вор, уда­лить­ся и объ­явил им вой­ну. Но гла­ва посоль­ства, кото­ро­го как раз и изго­ня­ли, поже­лал услы­шать от Клу­и­лия толь­ко одно, при­зна­ет ли тот, что пер­вы­ми нару­ша­ют дого­во­рен­но­сти те, у кого потре­бо­ва­ли удо­вле­тво­ре­ния, а рим­ляне не соби­ра­ют­ся нару­шать ниче­го из того, что освя­ще­но бога­ми^[1]. (5) Клу­и­лий это при­знал, и тогда гла­ва посоль­ства вос­клик­нул: «Теперь я при­зы­ваю в свиде­те­ли богов, кото­рых мы сде­ла­ли свиде­те­ля­ми дого­во­рен­но­стей, что для рим­лян, кото­рые пер­вы­ми не полу­чи­ли удо­вле­тво­ре­ния, вой­на про­тив тех, кто нару­шил дого­вор, будет освя­щен­ной бога­ми, а вы буде­те обви­ня­е­мой сто­ро­ной, о чем вопи­ют все обсто­я­тель­ства. Ведь, когда и у вас потре­бо­ва­ли удо­вле­тво­ре­ния, вы пер­вы­ми не дали его и пер­вы­ми объ­яви­ли нам вой­ну^[2]. А посе­му недол­го вам ждать тех, кто будет мстить вам с ору­жи­ем в руках». (6) Выслу­шав вер­нув­ших­ся в Рим послов, тогда-то Тулл и пове­лел при­гла­сить аль­бан­цев, чтобы те сооб­щи­ли, по пово­ду чего они заяви­лись. Когда же они изве­сти­ли об упо­мя­ну­том пору­че­нии Клу­и­лия и при­гро­зи­ли вой­ной, если не полу­чат удо­вле­тво­ре­ния, Тулл изрек: «Я рань­ше вас сде­лал это и не полу­чил ниче­го из того, что пред­у­смот­ре­но согла­ше­ни­я­ми, кои явно вы пер­вы­ми разо­рва­ли и обра­ти­ли в ничто: вот поэто­му я объ­яв­ляю аль­бан­цам закон­ную и спра­вед­ли­вую вой­ну».

4. После таких пред­ва­ри­тель­ных дей­ст­вий обе сто­ро­ны нача­ли гото­вить­ся к войне, не толь­ко воору­жая свое соб­ст­вен­ное вой­ско, но и при­зы­вая опол­че­ние от союз­ных им общин. Когда же у них все было при­готов­ле­но, про­тив­ни­ки устре­ми­лись навстре­чу друг дру­гу и ста­ли лаге­ря­ми на рас­сто­я­нии соро­ка ста­ди­ев от Рима: аль­бан­цы — у так назы­вае­мых Клу­и­ли­е­вых рвов (они еще сохра­ня­ют имя того, кто их соорудил), а рим­ляне — выбрав наи­бо­лее при­год­ное для сто­ян­ки место немно­го бли­же к Риму. (2) Когда же и те и дру­гие обна­ру­жи­ли, что вой­ска про­тив­ни­ка и чис­лом людей не усту­па­ют друг дру­гу, и на ору­жие не поску­пи­лись, и в про­чем сна­ря­же­нии не испы­ты­ва­ют нехват­ки, то они отка­за­лись начать сра­же­ние немед­лен­но, дабы натис­ком обра­тить про­тив­ни­ка в бег­ство, как пред­у­мыш­ля­ли пона­ча­лу, но ста­ли боль­ше забо­тить­ся об обо­роне, неже­ли о том, чтобы напасть пер­вы­ми, и при­ня­лись воз­дви­гать высо­чен­ные часто­ко­лы. А самые крот­кие из вои­нов заду­ма­лись над тем, что они пред­при­ни­ма­ют не луч­шее, и нача­ли пори­цать вла­сти пре­дер­жа­щие. (3) А пока вре­мя тяну­лось впу­стую — ведь они не тре­во­жи­ли друг дру­га ни вылаз­ка­ми пехо­тин­цев, ни стыч­ка­ми всад­ни­ков, ничем, что было бы достой­но упо­ми­на­ния, — Клу­и­лий, кото­ро­го счи­та­ли винов­ни­ком вой­ны, тяготясь бес­по­лез­ным сиде­ни­ем в лаге­ре, решил выве­сти вой­ско и пер­вым вызвать вра­гов на бит­ву, а если они не при­мут вызо­ва, ата­ко­вать их укреп­ле­ния. (4) Под­гото­вив все для сра­же­ния и соорудив все необ­хо­ди­мое на слу­чай надоб­но­сти штур­мо­вать сте­ны, Клу­и­лий с наступ­ле­ни­ем ночи лег спать в сво­ей палат­ке — кста­ти, и стра­жа, пола­гав­ша­я­ся ему, бди­ла, — а на рас­све­те его нашли мерт­вым, при­чем на теле его не ока­за­лось ника­ких сле­дов ни ножа, ни яда, ника­ко­го дру­го­го наси­лия.

5. Посколь­ку про­ис­ше­ст­вие про­изо­шло неожи­дан­но, есте­ствен­но, иска­ли при­чи­ну его; ведь нико­му не при­шло в голо­ву винить в смер­ти Клу­и­лия пере­не­сен­ную ранее болезнь. Одни, воз­во­дя вся­кую чело­ве­че­скую участь к боже­ст­вен­но­му про­мыс­лу, уве­ря­ли, что он умер от гне­ва богов, пото­му что раз­жег жела­ние мет­ро­по­лии вое­вать про­тив коло­нии, жела­ние вой­ны и неспра­вед­ли­вой, и неза­кон­ной. Дру­гие, счи­тая вой­ну весь­ма при­быль­ным делом и горюя о поте­ре нема­лой добы­чи, отно­си­ли про­ис­шед­шее к злым коз­ням и зави­сти чело­ве­че­ской, обви­няя каких-то поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков в том, что они, отыс­кав неиз­вест­ный яд, про­тив кото­ро­го труд­но най­ти про­ти­во­ядие, с его помо­щью отра­ви­ли Клу­и­лия. (2) Третьи же гово­ри­ли, что он, подав­лен­ный печа­лью и не зная, что делать, избрал доб­ро­воль­ную смерть, когда все пошло у него из рук вон пло­хо и ничто из ожи­дае­мо­го не скла­ды­ва­лось так, как было заду­ма­но вна­ча­ле, когда он толь­ко при­сту­пил к делу. Но те, кто не был с вое­на­чаль­ни­ком ни в дру­же­ских отно­ше­ни­ях, ни во враж­деб­ных, име­ли свое суж­де­ние о про­изо­шед­шем. Им каза­лось, что ско­рее все­го мужа это­го сра­зил не боже­ст­вен­ный гнев, не кавер­зы поли­ти­че­ских сопер­ни­ков и не безыс­ход­ность в делах, но закон при­ро­ды и необ­хо­ди­мость испол­нить обя­за­тель­ное пред­опре­де­ле­ние, кото­рое суж­де­но всем рож­ден­ным. (3) Таким обра­зом, преж­де чем про­яви­лось при­су­щее его про­ис­хож­де­нию бла­го­род­ство, Клу­и­лий встре­тил подоб­ную кон­чи­ну, а вме­сто него все­ми, кто нахо­дил­ся в лаге­ре, был назна­чен дик­та­то­ром Мет­тий Фуфе­тий — и на войне неуме­лый пол­ко­во­дец, и в деле сохра­не­ния мира муж нена­деж­ный. Пона­ча­лу он не мень­ше любо­го аль­бан­ца стре­мил­ся к раздо­ру меж­ду горо­да­ми — поче­му его и сочли достой­ным коман­до­ва­ния после смер­ти Клу­и­лия, но, полу­чив бразды прав­ле­ния и осо­знав, что все в пред­при­ня­тых делах идет тяж­ко, пере­ме­нил былое мне­ние и посчи­тал необ­хо­ди­мым про­дол­жать бое­вые дей­ст­вия с отсроч­ка­ми и про­мед­ле­ни­я­ми, заме­тив к тому же, что и аль­бан­цы уже не все горят воин­ст­вен­ным пылом и что резуль­та­ты жерт­во­при­но­ше­ния его во имя вой­ны не сули­ли ниче­го хоро­ше­го. (4) Нако­нец, узнав, что если и аль­бан­цы, и рим­ляне не пре­кра­тят вой­ну, то им угро­жа­ет опас­ность извне, пре­не­бре­же­ние кото­рой может при­ве­сти к уни­что­же­нию обо­их войск, Фуфе­тий решил при­звать вра­гов к при­ми­ре­нию и пер­вым отпра­вил вест­ни­ков. Опас­ность же эта состо­я­ла в сле­дую­щем.

6. Вей­яне и фиде­няне, вла­дея боль­ши­ми и мно­го­люд­ны­ми горо­да­ми, еще в цар­ст­во­ва­ние Рому­ла раз­вя­за­ли вой­ну с рим­ля­на­ми⁸ за власть и гос­под­ство, после кото­рой, сгу­бив свое силь­ное вой­ско и лишив­шись в нака­за­ние части зем­ли, были вынуж­де­ны перей­ти под власть победи­те­лей. Об этом я подроб­но рас­ска­зы­вал в преды­ду­щей кни­ге. Но, вос­поль­зо­вав­шись дол­гим миром в прав­ле­ние Нумы Пом­пи­лия, они при­умно­жи­ли и людей, и иму­ще­ство, и про­чие виды бла­го­со­сто­я­ния. И вот, вдох­нов­лен­ные этим, они вновь воз­же­ла­ли сво­бо­ды, воз­го­ре­лись непо­мер­ной гор­ды­ней и нача­ли гото­вить­ся к тому, чтобы отпасть от рим­лян. (2) До поры до вре­ме­ни их замыс­лы об отпа­де­нии все же оста­ва­лись тай­ны­ми, в пери­од же вой­ны с аль­бан­ца­ми они вышли нару­жу. Раз­ведав, что рим­ляне со всем вой­ском отпра­ви­лись на бит­ву с аль­бан­ца­ми, они реши­ли, что настал самый под­хо­дя­щий слу­чай для напа­де­ния и соста­ви­ли тай­ный план во гла­ве с самы­ми могу­ще­ст­вен­ны­ми людь­ми, чтобы все спо­соб­ные носить ору­жие собра­лись в Фиде­ны, пере­дви­га­ясь скрыт­но и неболь­ши­ми груп­па­ми, дабы как мож­но доль­ше не быть обна­ру­жен­ны­ми теми, про­тив кого они зло­умыш­ля­ли. (3) Собрав­ши­ми­ся реше­но было ожи­дать удоб­но­го момен­та, когда вой­ска и рим­лян, и аль­бан­цев, поки­нув укреп­ле­ния, выдви­нут­ся на поле сра­же­ния. А изве­стить их об этом долж­ны были с помо­щью услов­ных зна­ков лазут­чи­ки, устро­ив­шие дозо­ры в горах. Когда же зна­ки будут пода­ны, усло­ви­лись с ору­жи­ем в руках поспе­шить про­тив и рим­лян, и аль­бан­цев, тем более что доро­га, веду­щая от Фиден к лаге­рям, была не длин­ной, и прой­ти по ней мож­но было самое боль­шее за два-три часа, и, появив­шись на месте бит­вы, когда та уже будет под­хо­дить к кон­цу, разу­ме­ет­ся, ни одну из сто­рон не рас­смат­ри­вать как дру­же­ст­вен­ную, напро­тив, кто бы ни побеж­дал — аль­бан­цы или рим­ляне — истре­бить победи­те­лей. Вот о чем дого­во­ри­лись пра­ви­те­ли общин. (4) Так вот, если бы аль­бан­цы с бо́льшим рве­ни­ем устре­ми­лись на бит­ву, пре­зрев рим­лян, и помыш­ля­ли бы все раз­ре­шить в одном сра­же­нии, ничто не мог­ло бы поме­шать тому, чтобы под­готов­лен­ная для них запад­ня оста­лась тай­ной, и оба вой­ска были бы уни­что­же­ны. Но ныне как неожи­дан­ное для всех затя­ги­ва­ние вой­ны, так и дли­тель­ность под­готов­ки раз­ве­я­ли их замыс­лы. Ибо неко­то­рые из участ­ни­ков заго­во­ра, то ли пре­сле­дуя соб­ст­вен­ную выго­ду, то ли завидуя сво­им вождям и тем, кто при­со­ве­то­вал им стать заго­вор­щи­ка­ми, то ли испу­гав­шись доно­са (что мно­гим дово­ди­лось изведать в столь мно­го­люд­ных и затя­нув­ших­ся заго­во­рах), то ли при­нуж­ден­ные боже­ст­вен­ным вну­ше­ни­ем, кото­рое не поз­во­ля­ет, чтобы непра­вед­ное дело возы­ме­ло счаст­ли­вый конец, — донес­ли о западне про­тив­ни­ку, то есть аль­бан­цам.

7. Как толь­ко Фуфе­тий узнал об этом, он еще боль­ше зато­ро­пил­ся заклю­чить пере­ми­рие, так как, по его мне­нию, у них не оста­ва­лось дру­го­го выбо­ра. Но и царю Тул­лу посту­пил донос от дру­зей из Фиден о том же заго­во­ре, так что и он, более не мед­ля, при­ни­ма­ет пред­ло­же­ние Фуфе­тия. Тогда они оба сошлись в местеч­ке, отсто­яв­шем на рав­ном рас­сто­я­нии от обо­их лаге­рей, каж­дый сопро­вож­дае­мый совет­ни­ка­ми для помо­щи в выне­се­нии реше­ния, сна­ча­ла попри­вет­ст­во­вав друг дру­га по обык­но­ве­нию и выка­зав дру­же­ское и род­ст­вен­ное бла­го­рас­по­ло­же­ние, оба пове­ли речь о пере­ми­рии. (2) Вна­ча­ле заго­во­рил аль­ба­нец: «Мне кажет­ся, необ­хо­ди­мо преж­де все­го объ­яс­нить при­чи­ны, по кото­рым я пер­вым посчи­тал нуж­ным гово­рить о пере­ми­рии, — хотя и в сра­же­нии не был побеж­ден вами, и ничто не меша­ло мне под­во­зить себе при­па­сы, и ника­кая иная необ­хо­ди­мость не при­нуж­да­ла меня к это­му, — чтобы вы не возо­мни­ли, буд­то я при­знаю сла­бость мое­го вой­ска, а вашу мощь неодо­ли­мой, и ищу бла­го­при­стой­но­го пре­кра­ще­ния вой­ны. Ведь вас из-за вашей спе­си труд­но было бы выне­сти, если бы вы наду­ма­ли что-либо эта­кое про нас и не поже­ла­ли бы пред­при­нять ниче­го разум­но­го, слов­но уже побеж­да­е­те в войне. (3) Поэто­му, чтобы вы не измыс­ли­ва­ли оши­боч­ных пред­став­ле­ний отно­си­тель­но мое­го наме­ре­ния, т. е. о том, поче­му я счи­таю обос­но­ван­ным пре­кра­ще­ние вой­ны, — выслу­шай­те истин­ные при­чи­ны. Я, назна­чен­ный оте­че­ст­вом дик­та­то­ром, как толь­ко всту­пил в долж­ность, начал раз­мыш­лять о пово­дах, вовлек­ших наши горо­да в рас­прю. Видя же, что они мел­ки, даже ничтож­ны и не спо­соб­ны разо­рвать нашу друж­бу и род­ство, я пола­гаю, что вер­ным не было реше­ние ни аль­бан­цев, ни ваше. (4) Но отчет­ли­вее я понял это и осо­знал страш­ное заблуж­де­ние нас обо­их, когда при­сту­пил к делам и начал под­ме­чать при­стра­стия каж­до­го. Дело в том, что я обна­ру­жил, что и на част­ных, и на общих сход­ках не все аль­бан­цы при­дер­жи­ва­ют­ся еди­но­го мне­ния о войне. А к рас­ту­ще­му недо­воль­ству, понят­но­му по чело­ве­че­ской при­ро­де, доба­ви­лись еще более небла­го­при­ят­ные боже­ст­вен­ные зна­ме­ния отно­си­тель­но вой­ны, кото­рые мной полу­че­ны во вре­мя жерт­во­при­но­ше­ний, что уси­ли­ло мои глу­бо­кую печаль и коле­ба­ние. (5) И вот, созна­вая это, я воз­дер­жал­ся от бит­вы, но начал при­бе­гать к отсроч­кам и про­мед­ле­ни­ям в воен­ных дей­ст­ви­ях, наде­ясь, что вы пер­вы­ми заведе­те раз­го­вор о друж­бе. И сле­до­ва­ло бы, о Тулл, сде­лать это вам, а не ждать, пока начнет мет­ро­по­лия, ибо вы — наши коло­ни­сты. Ведь какие поче­сти заслу­жи­ва­ют от детей отцы, таких же ожи­да­ют от коло­ни­стов осно­ва­те­ли поли­сов. (6) Но пока мы мед­лим и взи­ра­ем друг на дру­га, выжидая, кто же высту­пит зачи­на­те­лем бла­го­ра­зум­ных речей, иная угро­за, совер­шен­но непо­д­власт­ная чело­ве­че­ской воле, овла­де­ва­ет нами и объ­еди­ня­ет нас. Я узнал о ней, когда она еще была от вас скры­та, и уже не помыш­лял более о необ­хо­ди­мо­сти искать бла­го­вид­ные пред­ло­ги для пере­ми­рия. Ведь вокруг, о Тулл, пле­тут­ся страш­ные заго­во­ры, и про­тив нас обо­их заду­ма­на хит­рая ловуш­ка, что без борь­бы и без труда может сокру­шить и уни­что­жить все дела рук наших при напа­де­нии на нас по пра­ву огня и воды. (7) Зачин­щи­ка­ми же нече­сти­вых коз­ней явля­ют­ся пра­ви­те­ли фиде­нян и вей­ян, соста­вив­шие заго­вор. А каков был харак­тер их пре­ступ­но­го наме­ре­ния и откуда я узнал о тай­ных помыс­лах, слу­шай­те».

8. Выска­зав это, он дал неко­то­рым из при­сут­ст­ву­ю­щих огла­сить пись­ма, кото­рые ему доста­вил кто-то от его госте­при­им­цев в Фиде­нах, и предъ­явил послан­ца. Когда же с пись­ма­ми озна­ко­ми­лись и при­веден­ный поведал обо всем, что услы­шал непо­сред­ст­вен­но из уст их отпра­ви­те­лей, слу­ша­те­ля­ми овла­де­ло страш­ное смя­те­ние, как обыч­но слу­ча­ет­ся при столь боль­шой беде, посколь­ку сва­ли­лась она на них неожи­дан­но. Фуфе­тий, немно­го выждав, про­дол­жил речь: (2) «Вы выслу­ша­ли, рим­ские мужи, сведе­ния о при­чи­нах, по кото­рым я до поры до вре­ме­ни откла­ды­вал столк­но­ве­ние с вами, а теперь посчи­тал нуж­ным пер­вым заве­сти речь о друж­бе. А вы уже после это­го раз­мыш­ляй­те, сле­ду­ет ли про­дол­жать непри­ми­ри­мую вой­ну из-за похи­ще­ния быч­ков и овец, вой­ну с отца­ми-осно­ва­те­ля­ми ваше­го горо­да, в кото­рой вы погиб­не­те — хоть побеж­ден­ны­ми, хоть победи­те­ля­ми, — либо, пре­кра­тив враж­ду с соро­ди­ча­ми, высту­пить вме­сте с нами про­тив общих вра­гов, кото­рые замыс­ли­ли не толь­ко отпа­де­ние, но и напа­де­ние на вас: не пре­тер­пев ниче­го ужас­но­го, не опа­са­ясь пре­тер­петь, они соби­ра­ют­ся напасть на вас не откры­то, как тре­бу­ет общий закон вой­ны, но под покро­вом скрыт­но­сти, когда мень­ше все­го мож­но ожи­дать осу­щест­вле­ния их зло­го умыс­ла и пре­до­сте­речь­ся. (3) Уве­рен в том, что про­тив этих нече­стив­цев сле­ду­ет нам высту­пить со всей реши­мо­стью вме­сте, пре­кра­тив враж­ду — ведь пола­гать ина­че срод­ни безу­мию — теперь, когда вы все узна­ли, вас не надо боль­ше убеж­дать и побуж­дать к дей­ст­вию. А поче­му пере­ми­рие может стать полез­ным и подо­баю­щим обо­им горо­дам — ведь вы хоти­те услы­шать так­же про это, — я теперь попро­бую ска­зать. (4) Я счи­таю, что наи­луч­ши­ми и наи­бо­лее при­ем­ле­мы­ми для роди­чей и дру­зей в отно­ше­нии друг к дру­гу явля­ют­ся такие усло­вия мира, в кото­рых не содер­жит­ся ни гне­ва, ни зло­па­мят­ства, посколь­ку все искренне про­стят всем то, из-за чего спо­ри­ли и за что постра­да­ли. Менее при­ем­ле­мы­ми явля­ют­ся те усло­вия, при кото­рых про­стой народ осво­бож­да­ет­ся от ответ­ст­вен­но­сти, а тех, кто совер­шил неспра­вед­ли­вость, при­нуж­да­ют поне­сти нака­за­ние и по обы­чаю, и по зако­ну. (5) Мне кажет­ся, нам подо­ба­ет избрать наи­бо­лее выгод­ные и бла­го­род­ные усло­вия мира и при­нять реше­ние ни за что друг дру­гу не мстить. Но если ты, о Тулл, не жела­ешь зами­рять­ся на таких осно­ва­ни­ях, но пред­по­чи­та­ешь решать судь­бу тех, кто вино­ват с обе­их сто­рон, судом, знай, что аль­бан­цы гото­вы, пре­кра­тив вза­им­ную непри­язнь, пой­ти и на это. Если же ты спо­со­бен, наряду с эти­ми усло­ви­я­ми пере­ми­рия, пред­ло­жить какие-то дру­гие, луч­шие и более спра­вед­ли­вые, так поспе­ши их назвать, и я буду нижай­ше тебе бла­го­да­рен».

9. Когда Фуфе­тий завер­шил речь, рим­ский царь, взяв сло­во, начал гово­рить: «И мы, о Фуфе­тий, пони­ма­ем, что навле­чем на себя тяже­лую участь, если будем при­нуж­де­ны к тому — раз­ре­шать ссо­ру меж­ду соро­ди­ча­ми кро­во­про­ли­ти­ем и рез­ней, да и вид жертв при жерт­во­при­но­ше­ни­ях перед нача­лом вой­ны не поз­во­ля­ет нам начать сра­же­ние. И о нече­сти­вых заго­во­рах фиде­нян и вей­ян — а состав­ля­лись они про­тив нас обо­их — мы про­веда­ли порань­ше тебя от наших госте­при­им­цев, кото­рые там нахо­дят­ся. Поэто­му мы не ока­жем­ся пред вра­га­ми без­за­щит­ны­ми, мы под­гото­ви­лись к тому, чтобы и самим не пре­тер­петь како­го-либо ущер­ба, и их за коз­ни достой­но пока­рать. И не мень­ше тебя мы хотим закон­чить вой­ну без сра­же­ния, не силой ору­жия. (2) Но я поду­мал, что не нам пер­вым отправ­лять посоль­ство по пово­ду пере­ми­рия, посколь­ку не мы пер­вы­ми и нача­ли вой­ну, — мы защи­ща­лись от тех, кто ее начал. Но если вы скла­ды­ва­е­те ору­жие, мы с радо­стью при­ни­ма­ем ваши пред­ло­же­ния и нико­им обра­зом не будем пере­чить при обсуж­де­нии пере­ми­рия, но согла­сим­ся на наи­луч­шие и бла­го­род­ней­шие усло­вия, изгнав из горо­да аль­бан­цев вся­кую неспра­вед­ли­вость и вся­кое пре­гре­ше­ние, если на самом деле сле­ду­ет назы­вать общи­ми пре­гре­ше­ни­я­ми поли­са то, в чем был вино­вен ваш вое­на­чаль­ник Клу­и­лий, кото­рый и за вас, и за нас полу­чил достой­ное возда­я­ние от богов. (3) Так вот, пусть будет отри­ну­та вся­кая воз­мож­ность обви­не­ния и част­но­го лица, и всей общи­ны в целом, и пусть изгла­дит­ся память о какой бы то ни было про­шлой обиде, как и тебе, о Фуфе­тий, сле­ду­ет посту­пить. Но одно­го это­го, то есть разду­мий, как бы нам пре­кра­тить суще­ст­ву­ю­щее меж­ду нами недоб­ро­же­ла­тель­ство, недо­ста­точ­но. Тре­бу­ет­ся еще под­гото­вить все для того, чтобы уже нико­гда более нам не начать вой­ны. Ведь мы собра­лись не ради того, чтобы отсро­чить беды, но во имя того, чтобы изба­вить­ся от них. Так вот, о том, какое завер­ше­ние вой­ны будет проч­ным и какое имен­но пред­ло­же­ние в нынеш­них обсто­я­тель­ствах и нас, и вас и теперь, и в буду­щем навсе­гда сде­ла­ет дру­зья­ми, ты, Фуфе­тий, в сво­ей речи умол­чал, я же попро­бую при­со­во­ку­пить и это. (4) Если аль­бан­цы пере­ста­нут завидо­вать рим­ля­нам из-за тех благ, кото­ры­ми те обла­да­ют, обре­тя их не без серь­ез­ных опас­но­стей, и не без упор­ных трудов (в самом деле, вы, не испы­тав с нашей сто­ро­ны ника­ких обид, ни боль­ших, ни малых, завиду­е­те нам имен­но пото­му, что вам мере­щит­ся, буд­то мы счаст­ли­вее вас), то рим­ляне пере­ста­нут подо­зре­вать аль­бан­цев в посто­ян­ных коз­нях и осте­ре­гать­ся их, слов­но вра­гов; ведь никто не быва­ет надеж­ным дру­гом тому, кому завиду­ет. (5) Так как же все­му испол­нить­ся? Толь­ко не в том слу­чае, если мы запи­шем обо всем нуж­ном в тек­сте дого­во­ра, и не в том, если и мы и вы покля­нем­ся свя­ты­ня­ми, ведь они сами по себе на деле — сла­бая и немощ­ная защи­та, но лишь в том слу­чае, если мы объ­еди­ним наши судь­бы. Ведь одно толь­ко есть лекар­ство от скор­би чело­ве­че­ской, про­ис­те­каю­щей от созер­ца­ния чужих благ, — это то, чтобы завист­ни­ки не счи­та­ли бла­га тех, кому они завиду­ют, чужи­ми. (6) А чтобы это про­изо­шло, я уве­рен, рим­ля­нам сле­ду­ет объ­еди­нить с аль­бан­ца­ми все те бла­га, кото­ры­ми они обла­да­ют сей­час и кото­рые обре­тут впо­след­ст­вии, а аль­бан­цам — с радо­стью при­нять то, что им дают, и, глав­ное, стать всем — либо боль­шей и луч­шей части жите­лей Аль­бы — чле­на­ми общи­ны рим­лян. В самом деле, ведь саби­ня­нам и тирре­нам не было выго­ды, бро­сив соб­ст­вен­ные горо­да, пере­брать­ся к нам на житье. Но вам-то, самым близ­ким нашим род­ст­вен­ни­кам, раз­ве это не будет самое выгод­ное? (7) Если же вы не сочте­те вер­ным делом про­жи­вать в одном с нами горо­де, кото­рый уже велик, а будет еще боль­ше, но захо­ти­те остать­ся у отцов­ских оча­гов, то посту­пи­те сле­дую­щим обра­зом: выбе­ри­те еди­ный сенат для при­ня­тия реше­ний от име­ни обо­их поли­сов, а пер­вен­ство отдай­те одно­му из них, кото­рый силь­нее и может при­не­сти поль­зу более сла­бо­му. Я счи­таю все это оправ­дан­ным, и, если это осу­ще­ст­вит­ся, тогда, я думаю, мы будем креп­ки­ми дру­зья­ми, насе­ляя же два горо­да, на рав­ных пер­вен­ст­ву­ю­щие, как теперь, мы нико­гда не при­дем к согла­сию».

10. Выслу­шав это, Фуфе­тий потре­бо­вал вре­мя для сове­ща­ния и, уда­лив­шись с места встре­чи вме­сте с при­сут­ст­ву­ю­щи­ми там аль­бан­ца­ми, начал обсуж­дать, сле­ду­ет ли им при­ни­мать пред­ло­жен­ное на выбор. Узнав мне­ние всех, кто там был, и воз­вра­тив­шись, он ска­зал: «Нам, о Тулл, не угод­но покидать оте­че­ство и остав­лять без попе­че­ния свя­ты­ни, отчие оча­ги и место, кото­рым наши пред­ки вла­де­ли почти пять­сот лет⁹, и ни вой­на не заста­вит нас так посту­пить, ни иное нис­по­слан­ное бога­ми бед­ст­вие. Поэто­му нам не под­хо­дит и учреж­де­ние обще­го сена­та, и обра­зо­ва­ние еди­но­го поли­са. (2) Поэто­му, если угод­но, пусть это усло­вие будет запи­са­но в дого­во­ре и да будет уни­что­жен вся­кий повод к войне». Хотя они в этом при­шли к согла­ше­нию, но нача­ли спо­рить, какая из общин долж­на обре­сти пер­вен­ство, и мно­го по это­му пово­ду было про­из­не­се­но речей с обе­их сто­рон, так как каж­дый счи­тал спра­вед­ли­вым, чтобы имен­но его соб­ст­вен­ная общи­на пра­ви­ла дру­гим. Ска­жем, аль­ба­нец при­во­дил тако­го рода дово­ды: (3) «Мы, о Тулл, достой­ны пра­вить и целой Ита­ли­ей, пото­му что вобра­ли в себя эллин­ский народ, вели­чай­ший из всех наро­дов, что насе­ля­ют эту зем­лю, и наро­дом лати­нов. А если и осталь­ны­ми наро­да­ми счи­та­ем мы спра­вед­ли­вым пред­во­ди­тель­ст­во­вать, то не само­управ­но, но соглас­но обще­му чело­ве­че­ско­му зако­ну, кото­рый нам всем дала при­ро­да, ины­ми сло­ва­ми, чтобы пред­ки пра­ви­ли потом­ка­ми^[3]. Мы уве­ре­ны, что поми­мо всех про­чих коло­ний, кото­рые вплоть до нынеш­не­го вре­ме­ни нам не в чем было упрек­нуть, нам поло­же­но управ­лять и вашим горо­дом, ибо мы выве­ли его в каче­стве коло­нии не столь дав­но, чтобы забы­лось и изгла­ди­лось из памя­ти то, что род ваш пошел от нас за три поко­ле­ния до нас. А если при­ро­да, поправ люд­ские мери­ла правоты, уста­но­вит, чтобы моло­дое повеле­ва­ло ста­рым, а потом­ки — пред­ка­ми, тогда и мы согла­сим­ся, чтобы мет­ро­по­лия под­чи­ня­лась коло­нии, но не ранее того. (4) Итак, пред­ла­гая такое, един­ст­вен­но пра­виль­ное обос­но­ва­ние вла­сти, мы охот­но не отка­зы­ваем вам и в дру­гом. К тому же пой­ми­те, что гово­рит­ся это не в обиду или в пори­ца­ние, но по оче­вид­но­сти. Каким род аль­бан­цев был во вре­ме­на осно­ва­те­лей горо­да, таким он и оста­ет­ся до сих пор, и никто не суме­ет назвать хоть одно чело­ве­че­ское пле­мя — поми­мо эллин­ско­го и латин­ско­го, — кото­ро­му мы пере­да­ли бы наше государ­ство!¹⁰ Вы же стро­гость обще­ст­вен­ных уз у самих себя раз­ру­ша­ли, при­няв к себе и тирре­нов, и саби­нян, и вся­ких про­чих без­дом­ных бро­дяг, и нема­ло про­сто вар­ва­ров, так что ваше корен­ное насе­ле­ние, при­шед­шее из наше­го горо­да, намно­го умень­ши­лось по срав­не­нию с приш­лым и ино­пле­мен­ным. (5) Поэто­му пере­да­ди мы власть вам, чужой род будет пра­вить корен­ным, вар­вар­ский — эллин­ским и приш­лый — урож­ден­ным на этой зем­ле. Вам ведь нель­зя заявить в оправ­да­ние, что, дескать, вы нико­гда не доз­во­ля­ли тол­пе при­шель­цев обре­сти власть в общине, а сами как уро­жен­цы этой зем­ли и поли­сом пра­ви­те, и в сена­те заседа­е­те. Вы же, напро­тив, и царя­ми изби­ра­е­те чуже­зем­цев, и боль­шая часть сена­та состо­ит у вас из при­шель­цев, ни об одном из кото­рых вы не може­те утвер­ждать, буд­то тер­пи­те его по доб­рой воле. Кто из более силь­ных доб­ро­воль­но ста­вит над собой власть более сла­бо­го? И было бы нема­лой глу­по­стью и бед­ст­ви­ем для нас по доб­рой воле при­нять то, что вы, мож­но ска­зать, тер­пи­те по без­вы­ход­но­сти. (6) Послед­нее сло­во мое тако­во. Ни еди­ная часть поли­ти­че­ско­го орга­низ­ма горо­да аль­бан­цев, засе­лен­но­го вот уже на про­тя­же­нии восем­на­дца­ти поко­ле­ний¹¹ и сохра­ня­ю­ще­го в над­ле­жа­щем поряд­ке все, что при­выч­но и уста­нов­ле­но пред­ка­ми, уже не под­вер­же­на потря­се­ни­ям, ваш же полис еще не упо­рядо­чен и не обу­стро­ен, буд­то он толь­ко что воз­ник; он состо­ит из мно­же­ства наро­дов, и ему тре­бу­ет­ся еще мно­го вре­ме­ни и раз­ных испы­та­ний, чтобы порядок усто­ял­ся и он пере­стал бур­лить и пре­бы­вать в смя­те­нии, как сей­час. Любой под­твер­дит, что уми­ротво­рен­ным при­ста­ло управ­лять нахо­дя­щи­ми­ся в раздо­рах, про­ве­рен­ным — еще не про­шед­ши­ми про­вер­ку прав, и здо­ро­вым — теми, кто охва­чен неду­гом. Если же вы счи­та­е­те вер­ным про­ти­во­по­лож­ное это­му мне­нию, вы совер­ша­е­те ошиб­ку».

11. После того как Фуфе­тий про­из­нес это, Тулл, взяв сло­во, ска­зал: «Пра­во доб­ле­сти от при­ро­ды и пред­ков у нас и у вас, о Фуфе­тий и мужи аль­бан­ские, — общее: ведь мы пре­воз­но­сим одних и тех же пра­ро­ди­те­лей, так что не до́лжно кому-то из нас тре­бо­вать боль­ше­го поче­та. Все­гда ли мет­ро­по­лии управ­ля­ют коло­ни­я­ми, что, по ваше­му разу­ме­нию, явля­ет­ся уста­нов­лен­ной зако­ном непре­лож­но­стью — так это и не соот­вет­ст­ву­ет истине, и неспра­вед­ли­во. (2) И дей­ст­ви­тель­но, встре­ча­ет­ся мно­го сре­ди рода люд­ско­го пле­мен, у кото­рых мет­ро­по­лии не управ­ля­ют, но под­чи­ня­ют­ся коло­ни­ям. Без­услов­ный и самый нагляд­ный при­мер того — полис спар­ти­а­тов, почи­таю­щий вер­ным пра­вить не толь­ко осталь­ны­ми элли­на­ми, но и всем дорий­ским пле­ме­нем, откуда сам про­изо­шел. Что же гово­рить о про­чих? Ведь и сами вы, осно­вав­шие наш город, явля­е­тесь коло­ни­ста­ми лави­ний­цев. (3) И если в самом деле суще­ст­ву­ет закон мет­ро­по­лии управ­лять коло­ни­ей, может быть, сна­ча­ла лави­ний­цам над­ле­жит учреж­дать зако­ны для нас обо­их? Для отве­та на ваш пер­вый довод, хотя он и не лишен извест­ной соблаз­ни­тель­но­сти, ска­зан­но­го доволь­но. Но когда ты, Фуфе­тий, при­ни­ма­ешь­ся про­ти­во­по­став­лять образ жиз­ни наших общин, заяв­ляя, буд­то бла­го­род­ное про­ис­хож­де­ние аль­бан­цев все­гда обес­пе­чи­ва­ет неиз­мен­ность ваше­го устрой­ства, а наши устои губит при­месь ино­пле­мен­но­го, и что чуже­зем­цы не достой­ны управ­лять корен­ны­ми жите­ля­ми, а приш­лые — уро­жен­ца­ми дан­ной зем­ли, знай, что и этот ваш прин­цип в выс­шей сте­пе­ни оши­бо­чен. (4) Ведь мы совер­шен­но не сты­дим­ся, объ­яв­ляя наш город откры­тым для желаю­щих, но, наобо­рот, гор­дим­ся этим, ибо не сами изо­бре­ли такой путь к сча­стью, но взя­ли при­мер с государ­ства афи­нян, сла­ва кото­ро­го сре­ди элли­нов явля­ет­ся вели­чай­шей, а вслед за этим при­ме­ром не в мень­шей, если не в боль­шей сте­пе­ни, — и само государ­ст­вен­ное устрой­ство. (5) И у нас это обсто­я­тель­ство, став источ­ни­ком мно­го­чис­лен­ных благ, не вызва­ло ни недо­воль­ства, ни рас­ка­я­ния, что слу­чи­лось бы непре­мен­но, совер­ши мы ошиб­ку. И пра­вит, и цар­ст­ву­ет, и осталь­ны­ми поче­стя­ми поль­зу­ет­ся у нас не тот, кто стя­жал обиль­ные богат­ства, и не тот, кто готов пере­чис­лить целый ряд мест­ных пред­ков, но вся­кий, кто досто­ин подоб­ных отли­чий. Ведь мы счи­та­ем, что бла­го­род­ное про­ис­хож­де­ние про­яв­ля­ет­ся не в чем ином, как в доб­ле­сти. Весь про­чий народ есть тело, при­даю­щее мощь и силу тому, что реше­но луч­ши­ми людь­ми. И наш город воз­рос из мало­го и стал гро­зой соседей из край­не­го ничто­же­ства бла­го­да­ря имен­но тако­му чело­ве­ко­лю­бию. А пер­вен­ству это­му, кото­рое у нас не оспа­ри­ва­ет никто из лати­нов, поло­жи­ло нача­ло у рим­лян как раз то обще­ст­вен­ное устрой­ство, кото­рое ты, Фуфе­тий, оха­и­ва­ешь. (6) Ведь сила граж­дан­ства поко­ит­ся на мощи ору­жия, а сама эта мощь исхо­дит от изоби­лия живых людей. Малым же и мало­чис­лен­ным, а вслед­ст­вие это­го сла­бым, не до́лжно пра­вить дру­ги­ми, да и собою им не сле­ду­ет управ­лять. (7) В целом же я разу­мею, что поло­же­но хулить обще­ст­вен­ный строй дру­гих, а свой вос­хва­лять тогда, когда можешь дока­зать, что свой соб­ст­вен­ный город, круп­ный и бла­го­по­луч­ный как раз пото­му, что пре­тво­ря­ет в жизнь все, о чем гово­ришь, а дру­гие, кото­рые ого­ва­ри­ва­ешь, — бед­ст­ву­ют из-за того, что не избра­ли такой же сте­зи. В нашем же слу­чае все обсто­ит наобо­рот! Имен­но ваш полис, начав с вели­кой сла­вы и обре­тя без­мер­ные богат­ства, утра­тил свою зна­чи­тель­ность, а мы, незна­чи­тель­ные вна­ча­ле, в недол­гий срок пре­вра­ти­ли Рим в силь­ней­ший из сосед­них горо­дов, при­чем с помо­щью того обще­ст­вен­но­го устрой­ства, кото­рое ты пори­ца­ешь. (8) И наши внут­рен­ние вол­не­ния, если ты и их, Фуфе­тий, при­пи­сы­ва­ешь к обви­не­ни­ям, порож­да­ют­ся не к поги­бе­ли и уни­же­нию общин, но к их спа­се­нию и про­цве­та­нию. Ведь мы сопер­ни­ча­ем — моло­дые со стар­ши­ми и при­быв­шие на про­жи­ва­ние с теми, кто нас при­гла­сил, — ради того, кто сотво­рит боль­ше добра для всех. (9) Гово­ря вкрат­це, тем, кто наме­ре­ва­ет­ся вла­ды­че­ст­во­вать над дру­ги­ми, над­ле­жит рас­по­ла­гать дву­мя веща­ми: силой для веде­ния вой­ны и рас­суди­тель­но­стью для при­ня­тия реше­ний, — и мы эти­ми веща­ми рас­по­ла­га­ем. И это не пустая похваль­ба с нашей сто­ро­ны, о чем свиде­тель­ст­ву­ет опыт, кото­рый убеди­тель­нее вся­ко­го сло­ва. Конеч­но, невоз­мож­но было горо­ду достичь такой вели­чи­ны и мощи спу­стя лишь три поко­ле­ния после осно­ва­ния¹², если бы у него не име­лось в избыт­ке муже­ства и рас­суди­тель­но­сти. А засвиде­тель­ст­во­вать силу его могут мно­гие горо­да, что при­над­ле­жат к роду лати­нов и ведут свое нача­ло от вас. Так вот те, кто, пре­зрев ваш город, пере­шел к нам, убеж­де­ны, что луч­ше нахо­дить­ся под управ­ле­ни­ем рим­лян, чем аль­бан­цев, посколь­ку мы уме­ем испол­нять оба обя­за­тель­ства — хоро­шо обхо­дить­ся с дру­зья­ми и пло­хо с вра­га­ми, а вы не спо­соб­ны ни на то, ни на дру­гое. (10) Я еще мог бы наго­во­рить, о Фуфе­тий, нема­ло рез­ко­стей отно­си­тель­но тех идей, кото­рые ты выдви­нул, но вижу, что сло­ва мои тщет­ны в рав­ной сте­пе­ни пото­му, что мно­гое мне надо вам ска­зать в немно­гих сло­вах, и пото­му, что в каче­стве судьи о спра­вед­ли­во­сти вы — наши про­тив­ни­ки, а посе­му я закан­чи­ваю. Но пони­мая, что луч­шим и един­ст­вен­ным спо­со­бом рас­судить наш спор явля­ет­ся тот, к кото­ро­му при­бе­га­ло нема­ло элли­нов и вар­ва­ров при воз­ник­но­ве­нии рас­прей — одни из-за вла­сти, дру­гие из-за спор­ной зем­ли — я под­ве­ду итог объ­яс­не­ни­ем это­го спо­со­ба. (11) Решить судь­бу вой­ны над­ле­жит сра­же­ни­ем отдель­ных отрядов из наших войск, при­чем самой малой чис­лен­но­сти: и из како­го горо­да ока­жут­ся победи­те­ли, тому и пере­дать управ­ле­ние дру­ги­ми. Ведь столь вели­кое дело не раз­би­ра­ет­ся сло­ва­ми, а реша­ет­ся ору­жи­ем».

12. Тако­вы были выска­за­ны обо­и­ми вое­на­чаль­ни­ка­ми дока­за­тель­ства пер­вен­ства того или ино­го поли­са. В ито­ге сошлись на пред­ло­же­нии рим­ля­ни­на. Ведь все при­сут­ст­во­вав­шие на встре­че аль­бан­цы и рим­ляне, хотев­шие поло­жить ско­рей­ший конец войне, наду­ма­ли раз­ре­шить спор с помо­щью ору­жия. А когда при­шли к согла­сию в глав­ном, заду­ма­лись о коли­че­стве бой­цов, при­чем каж­дый из вое­на­чаль­ни­ков имел на этот счет свое мне­ние. (2) Так, Тулл желал, чтобы исход вой­ны был решен наи­мень­шим чис­лом людей: ины­ми сло­ва­ми, еди­но­бор­ст­вом слав­ней­ше­го аль­бан­ца с доб­лест­ней­шим рим­ля­ни­ном, — и готов был сам сра­жать­ся за свое оте­че­ство и при­зы­вал аль­бан­ца к тако­му же подви­гу, заяв­ляя, что тем, кто взял на себя коман­до­ва­ние вой­ском, в выс­шей сте­пе­ни при­ста­ли бит­вы за власть и гос­под­ство не толь­ко в том слу­чае, когда они побеж­да­ют, но и в том, когда тер­пят пора­же­ние от храб­ро­го. Он так­же пере­чис­лял пол­ко­вод­цев и царей, кото­рые реши­ли под­верг­нуть соб­ст­вен­ную жизнь опас­но­сти за свои общи­ны, счи­тая недо­стой­ным изведы­вать поче­стей мно­го, а опас­но­стей — мало. (3) Аль­ба­нец же пола­гал пра­виль­ным, чтобы горо­да рис­ко­ва­ли малым чис­лом мужей, но отно­си­тель­но сра­же­ния один на один не согла­шал­ся. Он заяв­лял, что тем, кто пред­во­ди­тель­ст­ву­ет вой­ском и стре­мит­ся полу­чить вер­хо­вен­ство лич­но для себя, бит­ва за власть один на один год­на и необ­хо­ди­ма, но для государств, коль ско­ро они спо­рят о пер­вен­стве, риск еди­но­бор­ства — пове­зет им боль­ше или мень­ше — не толь­ко нена­де­жен, но и позо­рен. (4) И он пред­ло­жил, чтобы от каж­до­го горо­да боро­лись меж­ду собой на гла­зах у всех аль­бан­цев и рим­лян трое избран­ных мужей. Пото­му как такое чис­ло наи­бо­лее под­хо­дит для раз­ре­ше­ния вся­ко­го спо­ра, ибо заклю­ча­ет в себе и нача­ло, и середи­ну, и конец. С этим мне­ни­ем согла­си­лись и рим­ляне, и аль­бан­цы, после чего встре­ча была закон­че­на, и участ­ни­ки разо­шлись каж­дый по сво­им лаге­рям.

13. Затем, созвав вой­ска на собра­ния, вое­на­чаль­ни­ки разъ­яс­ни­ли сво­им вои­нам то, что они обсуди­ли лич­но меж­ду собой и на каких усло­ви­ях поре­ши­ли закон­чить вой­ну. И после того как оба воин­ства с боль­шим вооду­шев­ле­ни­ем утвер­ди­ли согла­ше­ние, цен­ту­ри­о­на­ми и рядо­вы­ми овла­де­ло уди­ви­тель­ное рве­ние, посколь­ку очень мно­гие жела­ли отли­чить­ся в сра­же­нии и спо­ри­ли не толь­ко на сло­вах, но и на деле, выка­зы­вая свое често­лю­бие, так что вое­на­чаль­ни­ки при­шли в заме­ша­тель­ство в выбо­ре наи­бо­лее достой­ных. (2) Дело в том, что каж­дый, кто гор­дил­ся сла­вой пред­ков или выда­вал­ся телес­ной кре­по­стью, либо создал себе сла­ву сво­и­ми рука­ми или сме­ло­стью, либо чем-то еще, ина­че гово­ря, всяк, кто был чем-то отме­чен, счи­тал пра­виль­ным, чтобы имен­но его вклю­чи­ли пер­вым в чис­ло этих тро­их. (3) Это­му сопер­ни­че­ству често­лю­бий, дол­гое вре­мя будо­ра­жив­ше­му и то и дру­гое вой­ско, поло­жил конец вое­на­чаль­ник аль­бан­цев: он про­ник­ся тем, что какое-то боже­ст­вен­ное про­виде­ние, с дав­не­го вре­ме­ни пред­видя буду­щую рас­прю меж­ду горо­да­ми, поза­бо­ти­лось, чтобы появи­лись на свет те, кто пер­вым под­вергнет себя опас­но­сти за них. При­над­ле­жа­ли они к небезыз­вест­ным домам и в воин­ских делах про­яви­ли доб­лесть, и наруж­но­стью были пре­крас­ны, и рож­де­ние у них отли­ча­лось от боль­шин­ства и было ред­кост­ное, уди­ви­тель­ное и необыч­ное. (4) Ведь за Гора­ция, неко­е­го рим­ля­ни­на, и Кури­а­ция, родом аль­бан­ца, одно­вре­мен­но выдал замуж сво­их доче­рей-двой­ня­шек аль­ба­нец Сики­ний. Этим дво­им их жены, в одно вре­мя забе­ре­ме­нев, роди­ли пер­вен­цев — трой­ня­шек муж­ско­го пола. Роди­те­ли, вос­при­няв их как доб­рый знак и для общи­ны, и для сво­их домов, ста­ли рас­тить и вос­пи­ты­вать их. И бог, как я ска­зал вна­ча­ле, поспо­соб­ст­во­вал им и кра­сотой, и телес­ной кре­по­стью, и допо­д­лин­ным бла­го­род­ст­вом духа стать не хуже любо­го бла­го­род­но­го по рож­де­нию. Этим юно­шам Фуфе­тий и решил вру­чить судь­бу пер­вен­ства общин и, при­звав царя рим­лян на бесе­ду, ска­зал ему.

14. «О Тулл, похо­же, какой-то бог, заботясь о наших горо­дах, про­явил свою бла­го­склон­ность и во мно­гих делах вооб­ще, и в отно­ше­нии к этой бит­ве в част­но­сти. Ведь то, что нашлись те, кому пред­сто­ит схват­ка, — и родом не хуже любо­го, и в воин­ских делах доб­лест­ные, и на вид совер­шен­ны, и при этом и те и дру­гие име­ют общих пра­ро­ди­те­лей, про­изо­шли от одно­го деда, рож­де­ны сест­ра­ми и чудес­ней­шим обра­зом одно­вре­мен­но появи­лись на свет: у вас — Гора­ции, у нас — Кури­а­ции, — все это подоб­но неска­зан­но­му и незри­мо­му пора­зи­тель­но­му боже­ст­вен­но­му бла­го­де­я­нию. (2) Так что же мы, в самом деле, не под­чи­ня­ем­ся это­му попе­че­нию боже­ства и не выво­дим на бой за пер­вен­ство горо­дов трой­ни бра­тьев? Ведь все воз­мож­ное, что нам хоте­лось бы видеть в участ­ни­ках бла­го­род­ней­ше­го поедин­ка, при­су­ще этим мужам — они не поки­нут сра­жаю­щих­ся, пре­воз­мо­гая труд­но­сти, посколь­ку они бра­тья, и им сде­лать это будет лег­че, чем любо­му дру­го­му рим­ля­ни­ну или аль­бан­цу; таким обра­зом и спор осталь­ных юно­шей, кото­рый иным спо­со­бом пре­кра­тить труд­но, ско­рее раз­ре­шит­ся. (3) Ведь я дога­ды­ва­юсь, что и у вас, как и у аль­бан­цев, мно­гим любо поме­рять­ся доб­ле­стью, и если мы суме­ем убедить их, что некое боже­ст­вен­ное про­виде­ние уже опе­ре­ди­ло стрем­ле­ния людей, так как само ука­за­ло на тех, кто на рав­ных при­мет бит­ву, мы без труда уго­во­рим всех. Ведь они будут счи­тать, что усту­пят трём близ­не­цам не доб­ле­стью, но уда­чей в игре при­ро­ды и мило­стью судь­бы, рав­но бла­го­склон­ной к обе­им сто­ро­нам»^[17].

15. После того как Фуфе­тий выска­зал это, все одоб­ри­ли его реше­ние — так как ока­за­лось, что от обе­их сто­рон при сем при­сут­ст­во­ва­ли наи­бо­лее знат­ные рим­ляне и аль­бан­цы, — Тулл, немно­го пораз­мыс­лив, ответ­ст­ву­ет: «Мне кажет­ся, Фуфе­тий, почти все про­ду­ма­но вер­но: дей­ст­ви­тель­но, достой­но удив­ле­ния, что по неко­е­му пред­опре­де­ле­нию в обо­их горо­дах про­изо­шло такое нигде еще не слу­чав­ше­е­ся рож­де­ние в одном поко­ле­нии: одна­ко одно тебе, похо­же, невдо­мек — та глу­бо­кая нере­ши­тель­ность, кото­рая охва­тит юно­шей, если мы посчи­та­ем их достой­ны­ми сра­жать­ся меж­ду собой. (2) Ведь мать наших Гора­ци­ев — сест­ра мате­ри аль­бан­ских Кури­а­ци­ев, и мла­ден­ца­ми их вскор­ми­ли гру­дью обе жен­щи­ны, и юно­ши лас­ко­во при­ни­ма­ют и любят друг дру­га не мень­ше, чем мно­гие сво­их соб­ст­вен­ных род­ных бра­тьев. Смот­ри же, как бы не ока­за­лось в чем-то нече­сти­во раздать им ору­жие и звать их к вза­им­но­му убий­ству, при том что они — двою­род­ные и к тому же молоч­ные бра­тья. Ибо если юно­шей вынудят запят­нать себя вза­им­ным кро­во­про­ли­ти­ем, тяжесть свя­тотат­ства в отно­ше­нии род­ст­вен­ных уз падет на нас, пото­му что мы при­нуди­ли их». (3) Фуфе­тий ему в ответ: «И от меня не тай­на, Тулл, род­ство меж­ду юно­ша­ми, и я готов к тому, чтобы не при­нуж­дать их сра­жать­ся про­тив двою­род­ных бра­тьев, если они сами не поже­ла­ют участ­во­вать в этой схват­ке, но как толь­ко мне на ум при­шел такой выход, я послал за аль­бан­ца­ми Кури­а­ци­я­ми и сам лич­но выяс­нил, жела­ют ли они такой бит­вы. Когда же я воз­на­ме­рил­ся объ­яс­нить замы­сел и объ­явить о нем откры­то, они вос­при­ня­ли мои сло­ва с каким-то неве­ро­ят­ным и тро­га­тель­ным вооду­шев­ле­ни­ем; и тебе я сове­тую посту­пить так же — устро­ить про­вер­ку вашей тройне и узнать их мне­ние. (4) Если и они по доб­рой воле вру­чат свою жизнь и ока­жут­ся гото­вы­ми пой­ти на смерть ради сво­его оте­че­ства, при­ми этот дар. Коли же они отка­жут­ся, не при­нуж­дай их нико­им обра­зом. Но я пре­д­ви­жу, что их реше­ние будет тем же, что и наших, если они в самом деле тако­вы, как мол­ва о них, — подоб­ны немно­гим из бла­го­род­но­рож­ден­ных и отваж­ны в воин­ских делах: ведь сла­ва об их подви­гах дошла и до нас».

16. Разу­ме­ет­ся, Тулл при­нял совет и, наме­тив себе срок в десять дней для сове­ща­ний раз­уз­нать наме­ре­ния Гора­ци­ев, воз­вра­ща­ет­ся в свой город. В даль­ней­шем он дер­жит совет с луч­ши­ми людь­ми — а боль­шин­ству пока­за­лось пра­виль­ным при­нять пред­ло­же­ние Фуфе­тия, — тогда царь посы­ла­ет за трой­ней близ­не­цов и обра­ща­ет­ся к ним: (2) «Мужи Гора­ции, аль­ба­нец Фуфе­тий, посе­тив меня для беседы на послед­ней сход­ке в лаге­ре, поведал, что в двух горо­дах по боже­ст­вен­но­му про­мыс­лу появи­лись на свет по три доб­лест­ных мужа, кото­рые отда­дут свою жизнь опас­но­сти во имя сво­их оте­честв. А мы не суме­ли бы най­ти дру­гих, кто был бы более бла­го­род­ным и под­хо­дя­щим для это­го, чем из аль­бан­цев — Кури­а­ции, а из Рима — вы. И по его сло­вам, он сам, постиг­нув это, сна­ча­ла выяс­нил, жела­ют ли ваши двою­род­ные бра­тья отдать свою жизнь оте­че­ству, а узнав, что они гото­вы на бит­ву во имя все­об­ще­го бла­га с огром­ным рве­ни­ем, сра­зу же огла­сил это во все­услы­ша­ние и про­сил, чтобы и я испы­тал вас: жела­е­те ли вы под­верг­нуть себя рис­ку ради роди­ны, всту­пив в схват­ку с Кури­а­ци­я­ми, либо вы усту­пи­те эту честь дру­гим. (3) Я же, памя­туя о муже­стве вашем, чего вам и не скрыть, желал бы более все­го, чтобы имен­но вы согла­си­лись при­нять на себя тяж­кое бре­мя во имя тех поче­стей, кото­рые полу­чит победи­тель, но опа­са­ясь, как бы для вас в вашем вооду­шев­ле­нии не ста­ло пре­по­ной род­ство с аль­бан­ской трой­ней, испро­сил отсроч­ку для обсуж­де­ния сро­ком на десять дней. А когда я при­шел сюда, то, созвав сенат, пред­ло­жил обсудить это дело сооб­ща. И в соот­вет­ст­вии с мне­ни­ем боль­шин­ства было реше­но, что если вы по доб­рой воле при­ме­те на себя этот бой, кото­рый бли­ста­те­лен и при­стал вам и в кото­ром я сам готов сра­жать­ся за все­об­щее бла­го, то воз­бла­го­да­рить вас и при­нять вашу жерт­ву. А если, сты­дясь осквер­нить себя убий­ст­вом род­ст­вен­ни­ков (к тому же отнюдь не дур­ные люди при­зна­ют, что суще­ст­ву­ет такое чув­ство)^[4], вы посчи­та­е­те нуж­ным при­звать кого-нибудь не из ваше­го рода, то обя­зу­ем­ся не допус­кать по отно­ше­нию к вам ника­ко­го при­нуж­де­ния. И так как сенат про­го­ло­со­вал за это, так и не во гнев ему будет, если вы не сра­зу при­ме­те на себя это бре­мя, и сенат все­мер­но воз­бла­го­да­рит вас, коль вы реши­те, что оте­че­ство более цен­но, чем род­ство, — так пусть воля ваша будет в доб­рый час».

17. Выслу­шав царя, юно­ши ото­шли в сто­ро­ну и, посо­ве­то­вав­шись немно­го друг с дру­гом, вер­ну­лись с отве­том, кото­рый от име­ни всех изло­жил стар­ший: «Коль ты, о Тулл, пре­до­ста­вил нам воз­мож­ность при­ни­мать реше­ние о бое с двою­род­ны­ми бра­тья­ми, то будь мы сво­бод­ны­ми и хозя­е­ва­ми наших помыс­лов, мы не мед­ля уже дали бы тебе ответ о наших наме­ре­ни­ях. Но ведь у нас жив отец, и без него мы не счи­та­ем воз­мож­ным ни пред­при­ни­мать, ни гово­рить ниче­го, а поэто­му мы закли­на­ем тебя потер­петь немно­го с нашим отве­том, пока мы не пере­го­во­рим с отцом». (2) Тулл похва­лил их за почти­тель­ность и при­ка­зал посту­пить имен­но так, после чего они отпра­ви­лись к отцу. Сооб­щив ему о пред­ло­же­нии Фуфе­тия и о посу­лах Тул­ла, а так­же о сво­ем соб­ст­вен­ном окон­ча­тель­ном выбо­ре, они взмо­ли­лись услы­шать его соб­ст­вен­ное суж­де­ние. (3) Выслу­шав их, отец отве­тил: «Вы посту­па­е­те бла­го­че­сти­во, сыны мои, тем, что при моей жиз­ни не пред­при­ни­ма­е­те ниче­го без мое­го бла­го­во­ле­ния; но уже настал черед вам самим пораз­мыс­лить о том, сколь вели­кое дея­ние зави­сит от вас. Пони­мая, что жизнь моя уже на зака­те, разъ­яс­ни­те мне ваше лич­ное пред­по­чте­ние, без отца делая выбор в ваших соб­ст­вен­ных делах». (4) Стар­ший из сыно­вей заяв­ля­ет в ответ: «Мы, отче, пред­по­чли бы всту­пить в бой во имя гла­вен­ства наше­го оте­че­ства и гото­вы пре­тер­петь все, что угод­но боже­ству. Мы ско­рее при­ня­ли бы смерть, неже­ли оста­лись жить, став недо­стой­ны­ми и тебя, и пред­ков. Род­ство же с двою­род­ны­ми бра­тья­ми не нам пред­сто­ит разо­рвать, но лишь сми­рить­ся с тем, что оно рас­торг­ну­то судь­бой. (5) Если Кури­а­ции ста­вят род­ство ниже чести, то и для Гора­ци­ев род не кажет­ся цен­нее, чем доб­лесть». А отец, узнав их помыш­ле­ния, при­шел в вос­хи­ще­ние и, про­стер­ши руки к небу, вос­клик­нул, что испы­тал огром­ную бла­го­дар­ность богам за то, что они поз­во­ли­ли его детям стать бла­го­род­ны­ми и доб­лест­ны­ми; затем, целуя и обни­мая сыно­вей и рас­то­чая им неж­ней­шие лас­ки, он вымол­вил: «Так ведай­те и мое мне­ние, о бла­го­род­ные дети, и воз­вра­тив­шись назад, дай­те Тул­лу достой­ный и слав­ный ответ». (6) Сыно­вья, обод­рен­ные сло­ва­ми отца, уда­ли­лись и, явив­шись к царю, дали согла­сие на бит­ву. Царь же созвал сенат и, воздав мно­го­чис­лен­ные похва­лы юно­шам, отправ­ля­ет послов к аль­бан­цу с вестью, что рим­ляне при­ни­ма­ют его пред­ло­же­ние и пре­до­ста­вят Гора­ци­ев, кото­рые будут состя­зать­ся за вер­хо­вен­ство поли­са.

18. Так как повест­во­ва­ние тре­бу­ет в подроб­но­стях опи­сать сра­же­ние и стра­сти, подоб­ные теат­раль­ным дра­мам, кото­рые за ним после­до­ва­ли (и опи­сать не рав­но­душ­но), я попы­та­юсь обо всем рас­ска­зать как мож­но точ­нее, насколь­ко это в моих силах. Итак, когда насту­пил срок вступ­ле­ния в силу ста­тей согла­ше­ния, воин­ство рим­лян вышло в пол­ном соста­ве, а вслед за ним высту­пи­ли впе­ред моло­дые люди и, воздав молит­вы отчим богам, дви­ну­лись вме­сте с царем, и весь народ, что оста­вал­ся в горо­де, пре­воз­но­сил их и осы­пал цве­та­ми их голо­вы. Но уже выхо­ди­ло и вой­ско аль­бан­цев. (2) Когда они раз­би­ли лаге­ря непо­да­ле­ку друг от дру­га и про­ве­ли рубеж, отде­ля­ю­щий вой­ско рим­лян от вой­ска аль­бан­цев, то сна­ча­ла, совер­шив жерт­во­при­но­ше­ния, при сжи­га­нии жертв покля­лись воз­лю­бить ту участь, кото­рая доста­нет­ся каж­до­му из горо­дов в ито­ге поедин­ка двою­род­ных бра­тьев, и хра­нить согла­ше­ния неру­ши­мы­ми, не замыш­ляя про­тив них ника­ких коз­ней, — и самим им, и роду, от них иду­ще­му. Когда же они испол­ни­ли все, что поло­же­но совер­шать в честь богов, то, сло­жив ору­жие, с обе­их сто­рон дви­ну­лись из лаге­рей те, кому пред­сто­я­ло наблюдать за боем, а в середине для состя­заю­щих­ся оста­ви­ли уча­сток в три или четы­ре ста­дия. В ско­ром вре­ме­ни при­бы­ли вое­на­чаль­ник аль­бан­цев, сопро­вож­даю­щий Кури­а­ци­ев, и царь рим­лян, веду­щий Гора­ци­ев, кото­рые были бле­стя­ще воору­же­ны и вооб­ще обла­че­ны напо­до­бие того, как люди оде­ва­ют­ся в пред­чув­ст­вии близ­кой смер­ти. (3) Сошед­шись, они вру­чи­ли мечи ору­же­нос­цам и бро­си­лись в объ­я­тья друг дру­га, обме­ни­ва­ясь лас­ко­вы­ми име­на­ми, так что все при­сут­ст­ву­ю­щие запла­ка­ли и ста­ли неми­ло­серд­но винить и себя самих, и вождей за то, что при воз­мож­но­сти решить исход сра­же­ния с дру­ги­ми участ­ни­ка­ми, они пре­вра­ти­ли сопер­ни­че­ство горо­дов в рез­ню род­ст­вен­ни­ков и в свя­тотат­ство в отно­ше­нии родо­вых уз. Но моло­дые люди, обо­рвав лас­ки, взя­ли мечи у ото­шед­ших неда­ле­ко ору­же­нос­цев и, выстро­ив­шись по стар­шин­ству, рину­лись друг на дру­га.

19. До поры до вре­ме­ни оба вой­ска сохра­ня­ли спо­кой­ст­вие и мол­ча­ние. Но вско­ре нача­ли разда­вать­ся частые воз­гла­сы с обе­их сто­рон: то под­бад­ри­ва­ние тех или иных бой­цов, то про­кля­тия и скорб­ные вопли — сло­вом, непре­рыв­ный гам, кото­рый воз­ни­ка­ет у зри­те­лей сра­же­ния: у одних по при­чине про­ис­хо­дя­ще­го и оче­вид­но­го всем, у дру­гих — по пово­ду пред­сто­я­ще­го, о чем еще толь­ко дога­ды­ва­ют­ся. Рас­па­лен­ное вооб­ра­же­ние пре­уве­ли­чи­ва­ло неиз­ме­ри­мо про­ис­хо­дя­щее. (2) Поеди­нок вел­ся на зна­чи­тель­ном уда­ле­нии и виден был весь­ма смут­но. Поэто­му каж­дый оце­ни­вал манев­ры бой­цов со сво­ей сто­ро­ны, исхо­дя, как и поло­же­но, из соб­ст­вен­но­го сочув­ст­вия. Бес­пре­рыв­ные выпа­ды и отско­ки сра­жаю­щих­ся, кото­рые мгно­вен­но меня­лись и вне­зап­но чере­до­ва­лись, не поз­во­ля­ли про­яс­нить тече­ние боя. И так про­дол­жа­лось очень дол­го¹³. (3) И Гора­ции, и Кури­а­ции ока­за­лись рав­ны­ми в кре­по­сти тела и в бла­го­род­стве души. Они были обла­че­ны в искус­ней­шие доспе­хи, не остав­ляв­шие неза­щи­щен­ной ни одной части тела, ране­ние в кото­рую было бы смер­тель­но. Так что мно­гие рим­ляне и аль­бан­цы из често­лю­бия и состра­да­ния к сво­им, сами того не заме­чая, запо­лу­чи­ли свою долю испы­та­ний, как и те, кто под­вер­гал­ся реаль­ной опас­но­сти, и пред­по­чи­та­ли стать участ­ни­ком состя­за­ния, а не зри­те­ля­ми. (4) И вот, нако­нец, стар­ший аль­ба­нец всту­па­ет в схват­ку с бли­жай­шим про­тив­ни­ком и, обме­няв­шись чере­дой уда­ров, пора­жа­ет рим­ля­ни­на, сра­зив его мечом в пах. А тот, и без того изра­нен­ный, от послед­не­го смер­то­нос­но­го уда­ра пада­ет без сил и уми­ра­ет. (5) Увидев это, наблюдав­шие за сра­же­ни­ем зри­те­ли тот­час же под­ня­ли все­об­щий крик: аль­бан­цы — уве­рен­ные, буд­то бы уже побеж­да­ют, рим­ляне — пере­жи­вая, буд­то бы тер­пят пора­же­ние. Ведь они возо­мни­ли, что двое их вои­нов ста­нут лег­кой добы­чей для трех аль­бан­цев. Но в тот момент, когда это слу­чи­лось, сра­жав­ший­ся рядом с пав­шим рим­ля­нин, заме­тив, как аль­ба­нец лику­ет сво­ей уда­че, немед­лен­но бро­са­ет­ся на него и, нане­ся ему мно­же­ство ран, хотя и сам крайне изра­нен­ный, пора­жа­ет вра­га уда­ром меча в гор­ло и умерщ­вля­ет его. (6) Так судь­ба в столь крат­кий миг изме­ни­ла и силы бой­цов, и чув­ства зри­те­лей — рим­ляне при­обо­д­ри­лись после недав­не­го уны­ния, аль­бан­цы же рас­те­ря­ли кураж. Но тут новый, неудач­ный для рим­лян жре­бий осла­бил их надеж­ды, но под­нял дух про­тив­ни­ков. Ибо когда аль­ба­нец пал, брат его, что бил­ся рядом с ним, всту­пил в схват­ку с его убий­цей, и оба они, одно­вре­мен­но, страш­ны­ми уда­ра­ми пора­жа­ют друг дру­га: аль­ба­нец воткнул рим­ля­ни­ну меч в спи­ну до самых внут­рен­но­стей, а рим­ля­нин в ответ на удар про­тив­ни­ка пере­ру­ба­ет ему голень.

20. Полу­чив смер­тель­ную рану, рим­ля­нин кон­ча­ет­ся сра­зу, а ранен­ный в коле­но аль­ба­нец уже не спо­со­бен проч­но сто­ять на ногах, но, хро­мая и опи­ра­ясь на щит, все-таки про­дол­жа­ет бой и вме­сте с уцелев­шим бра­том устрем­ля­ет­ся на остав­ше­го­ся рим­ля­ни­на. Они обсту­па­ют его, один спе­ре­ди, дру­гой сза­ди. (2) Послед­ний Гора­ций испу­гал­ся стать лег­кой добы­чей окру­жав­ших его вра­гов, так как ему пред­сто­я­ло сра­жать­ся с дву­мя, кото­рые при­бли­жа­лись с двух сто­рон. Но так как он еще оста­вал­ся невредим, то его осе­ни­ло, как разъ­еди­нить про­тив­ни­ков и бить­ся с каж­дым по отдель­но­сти. И ему пока­за­лось, что их лег­че разъ­еди­нить, вну­шив им види­мость сво­его бег­ства, — и тогда его будут пре­сле­до­вать не оба аль­бан­ца, но один, посколь­ку он увидит, что брат его уже не кре­пок на ноги. Едва его осе­нил такой маневр, Гора­ций побе­жал изо всех сил и напал на вра­га, не обма­нув­шись в сво­их ожи­да­ни­ях. (3) В самом деле, один из аль­бан­цев, кото­рый полу­чил лишь лег­кие раны, со всех ног бро­сил­ся за ним, а вто­рой, кото­рый не мог пере­дви­гать­ся, зна­чи­тель­но отстал. И пока аль­бан­цы под­бад­ри­ва­ли сво­их, а рим­ляне поно­си­ли сво­его бой­ца — пер­вые и пеа­ны рас­пе­ва­ли, и вен­ка­ми себя увен­чи­ва­ли, слов­но бит­ва уже завер­ши­лась успеш­но, а вто­рые горе­ва­ли, что судь­ба более уж не воз­не­сет их, — рим­ля­нин, дождав­шись удач­но­го момен­та, вне­зап­но пово­ра­чи­ва­ет­ся и преж­де чем аль­ба­нец сумел изгото­вить­ся к защи­те, успе­ва­ет уда­ром по руке отсечь ее до лок­тя. (4) Лишь толь­ко рука вме­сте с мечом кос­ну­лась зем­ли, он нанес еще один, но смер­тель­ный удар и убил аль­бан­ца, после чего ринул­ся на третье­го и зака­лы­ва­ет почти полу­мерт­во­го послед­не­го Кури­а­ция. Стя­нув доспе­хи с тру­пов двою­род­ных бра­тьев, Гора­ций напра­вил­ся в город, страст­но стре­мясь пер­вым изве­стить о сво­ей победе отца.

21. И сло­жи­лось же так, что и он — ибо он все же чело­век — не испы­тал всей пол­ноты сча­стья, но испил свою чашу по воле рев­ни­во­го боже­ства, кото­рое в крат­кий миг из про­сто­го смерт­но­го сде­ла­ло его вели­ким и воз­нес­ло к уди­ви­тель­ной и вне­зап­ной сла­ве, но в тот же самый день стре­ми­тель­но низ­верг­ло сест­ро­убий­цей в пучи­ну ужас­но­го несча­стья. (2) Дело в том, что Гора­ций, при­бли­зив­шись к воротам, узрел и тол­пу наро­да, высы­пав­шую из горо­да, и при этом сест­ру свою, мчав­шу­ю­ся впе­ре­ди. Вна­ча­ле он был раз­дра­жен самим зре­ли­щем того, что девуш­ка брач­но­го воз­рас­та¹⁴, оста­вив дом, где ей подо­ба­ло нахо­дить­ся рядом с мате­рью, бро­си­лась в тол­пу, слов­но послед­няя про­сто­людин­ка. Но пере­брав мыс­лен­но мно­же­ство неле­пых объ­яс­не­ний ее поступ­ка, Гора­ций, нако­нец, снис­хо­ди­тель­но нашел ему оправ­да­ние в жаж­де пер­вой обнять избе­жав­ше­го гибе­ли бра­та и чисто по-жен­ски вызнать у него подроб­но­сти о подви­гах погиб­ших бра­тьев, а пото­му она и пре­не­брег­ла при­ли­чи­я­ми. (3) Но сест­ра рва­лась не к бра­тьям, а устре­ми­лась в неиз­вест­ное, охва­чен­ная любо­вью к одно­му из двою­род­ных бра­тьев, кото­ро­му была сосва­та­на в жены отцом. Она таи­ла недоз­во­лен­ную страсть, но, про­знав от кого-то из оче­вид­цев жут­кие подроб­но­сти сра­же­ния, пере­ста­ла сдер­жи­вать себя и, выско­чив из дома подоб­но мена­де¹⁵, понес­лась к воротам, не огляды­ва­ясь на кор­ми­ли­цу, кото­рая взы­ва­ла к ней и бежа­ла сле­дом. (4) Очу­тив­шись за горо­дом, она увида­ла лику­ю­ще­го бра­та, на голо­ву кото­ро­го царь воз­ло­жил венок, и его спут­ни­ков, несу­щих доспе­хи уби­тых, а сре­ди добы­чи — узор­ча­тое оде­я­ние¹⁶, кото­рое она сама вме­сте с мате­рью вытка­ла и отпра­ви­ла жени­ху в пода­рок к буду­щей свадь­бе, ведь обла­чать­ся в разу­кра­шен­ные узо­ра­ми пла­щи было при­ня­то у лати­нов для тех, кто шел за неве­ста­ми. Так вот, узрев этот плащ, обаг­рен­ный кро­вью, она разо­рва­ла на себе хитон¹⁷ и, колотя себя рука­ми в грудь, при­ня­лась опла­ки­вать двою­род­но­го бра­та и взы­вать к нему, так что всех окру­жаю­щих охва­ти­ла ото­ропь. (5) Опла­кав же участь жени­ха сво­его, она под­ни­ма­ет на бра­та пустые гла­за и мол­вит: «Сквер­ней­ший чело­век, ты весе­лишь­ся, про­лив кровь сво­их двою­род­ных бра­тьев, и меня, несчаст­ную род­ную сест­ру, лишил заму­же­ства, ничто­же­ство! В тебе не теп­лит­ся жалость к погиб­шим соро­ди­чам, кото­рых ты вели­чал род­ны­ми бра­тья­ми. Напро­тив, слов­но совер­шив доб­рый посту­пок, лишил­ся ума на радо­стях и вен­ки на себя воз­ла­га­ешь за это зло­дей­ство. Что же за зверь таит­ся в тво­ей душе?» (6) Гора­ций, услы­шав такое, воз­ра­зил: «Ведь граж­да­нин любит свое оте­че­ство и кара­ет тех, кто жела­ет ему зла, будь то чужой или свой: в их чис­ло я вклю­чаю и тебя, узнав­шую, что мы одно­вре­мен­но испы­та­ли и вели­чай­шее из благ, и гор­чай­шую из бед — и победу наше­го оте­че­ства, кото­рую я, твой род­ной брат, добыл, и гибель бра­тьев. А ты, гнус­ная, раду­ешь­ся не обще­му бла­гу для оте­че­ства и не наше­го дома горем печа­лишь­ся. Нет, пре­зрев кров­ных бра­тьев, ты опла­ки­ва­ешь смерть жени­ха — и даже не скрыв­шись в укром­ном месте, тво­ря свой позор на гла­зах у всех, — и меня герой­ст­вом и вен­ка­ми попре­ка­ешь, бра­то­не­на­вист­ни­ца, недо­стой­ная пред­ков. И раз уж ты не о род­ных бра­тьях горю­ешь, а о двою­род­ных, то хоть телом при­над­ле­жишь живу­щим, а душой нахо­дишь­ся с мерт­вым, то и сту­пай к тому, о ком сле­зы льешь, и не пят­най позо­ром ни отца, ни бра­тьев». (7) Выкрик­нув это, он пере­сту­пил грань отвра­ще­ния к поро­ку и, обу­ян­ный яро­стью, сра­зил ее уда­ром меча в бок, а убив сест­ру, отпра­вил­ся к отцу. И в самом деле, настоль­ко враж­деб­ны­ми к поро­ку и пре­ис­пол­нен­ны­ми гор­ды­ни отли­ча­лись тогда обы­чаи и помыс­лы рим­лян по срав­не­нию с их поведе­ни­ем и обра­зом жиз­ни в наше вре­мя, настоль­ко жесто­ки­ми и суро­вы­ми, неда­ле­ко ушед­ши­ми от зве­ри­ных нра­вов, что отец, узнав об ужас­ном зло­де­я­нии, нико­им обра­зом не воз­не­го­до­вал, но всту­пил­ся за сына, счи­тая его посту­пок — бла­гим и над­ле­жа­щим. (8) И он не поз­во­лил вне­сти труп доче­ри в дом и поме­стить ее в отчую усы­паль­ни­цу, дабы похо­ро­нить в погре­баль­ном оде­я­нии и со всем про­чим, поло­жен­ным по зако­ну. Лишь те, кто про­хо­дил мимо нее, бро­шен­ной в месте смер­то­убий­ства, при­но­си­ли кам­ни и хоро­ни­ли уби­ен­ную в зем­ле как тело, лишен­ное долж­но­го погре­бе­ния. (9) Тако­вой ока­за­лась суро­вость это­го мужа, и к это­му сле­ду­ет доба­вить еще кое-что. Суть в том, что за бле­стя­щие и счаст­ли­вые дея­ния отец в тот же день совер­шил жерт­во­при­но­ше­ния отчим богам, при­не­ся жерт­вы по обе­ту, а так­же пиро­вал с род­ст­вен­ни­ка­ми на рос­кош­ном пиру из раз­ряда тех, что дают­ся при круп­ней­ших тор­же­ствах, убеж­ден­ный, что лич­ные напа­сти менее зна­чи­тель­ны, неже­ли общее бла­го отчиз­ны. (10) Пре­крас­но извест­но, что так посту­пил не один лишь Гора­ций, но и мно­гие дру­гие зна­ме­ни­тые рим­ские мужи после него. Я ведаю, когда у них поги­ба­ли дети, бла­го­да­ря кото­рым общи­на обре­та­ла успех в сво­их делах, они совер­ша­ли жерт­во­при­но­ше­ния, носи­ли вен­ки и про­во­ди­ли три­ум­фы.

22. После сра­же­ния тро­их бра­тьев рим­ляне, остав­ши­е­ся в лаге­ре, устро­и­ли пыш­ные похо­ро­ны погиб­ших в тех местах, где они пали, и, совер­шив в честь богов жерт­во­при­но­ше­ния по слу­чаю победы, пре­бы­ва­ли в бла­жен­ном состо­я­нии духа. А боль­шин­ство аль­бан­цев, кру­чи­нясь тому, что стряс­лось, и пеняя на вождя за яко­бы пло­хое коман­до­ва­ние вой­ском, про­во­ди­ли этот вечер без пищи и без под­держ­ки. (2) На сле­дую­щий же день рим­ский царь созвал их на собра­ние и уте­шил в том, что не при­нудит их ни к чему постыд­но­му, тяж­ко­му или про­тив­но­му род­ст­вен­ным отно­ше­ни­ям, но будет вме­сте с ними, сооб­ра­зу­ясь с их мне­ни­ем, отста­и­вать все самое луч­шее и наи­бо­лее полез­ное для обо­их горо­дов, и пра­ви­те­ля их, Фуфе­тия, оста­вит в той же самой долж­но­сти, а затем, не изме­нив и не пору­шив ниче­го из обще­ст­вен­ных дел, воз­вра­тил вой­ско домой. (3) После про­веде­ния три­ум­фа соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та, как толь­ко Тулл при­сту­пил к государ­ст­вен­ным делам, к нему яви­лись дале­ко не послед­ние мужи из чис­ла граж­дан, ведя юно­шу Гора­ция на суд, так как он не про­шел очи­ще­ния от род­ст­вен­ной кро­ви после убий­ства им сест­ры. Высту­пив впе­ре­ди, они про­из­нес­ли мно­го­слов­ную речь, в кото­рой обра­ща­лись к зако­нам, запре­щаю­щим кого бы то ни было лишать жиз­ни без суда, и при­во­ди­ли слу­чаи того, как все боги обру­ши­ва­ли гнев на те горо­да, где остав­ля­ли без­на­ка­зан­ны­ми тех, кто совер­шил тяж­кое пре­ступ­ле­ние¹⁸. (4) Отец же Гора­ция сам при­нял­ся судить и рядить по пово­ду того, что слу­чи­лось с юно­шей. Он винил дочь и уве­рял, буд­то соде­ян­ное сыном рас­смат­ри­ва­ет­ся как месть, а не убий­ство, пола­гая вер­ным, чтобы он сам высту­пил судьей над сво­и­ми детьми, став как бы отцом обе­их напа­стей^[5]. После того как с обе­их сто­рон про­зву­ча­ло нема­ло дово­дов, царь при­шел в заме­ша­тель­ство, какое же реше­ние выне­сти отно­си­тель­но суда? (5) Ведь он пони­мал, что раз суще­ст­ву­ют зако­ны, кото­рые запре­ща­ют убий­ство, рав­но сквер­но ока­жет­ся как снять вину за убий­ство с того, кто при­зна­ет­ся, что умерт­вил сест­ру до суда, чтобы не запят­нать соб­ст­вен­ный дом про­кля­тьем и кро­вью того, кто это сде­лал^[6], так и каз­нить как чело­ве­ко­убий­цу того, кто пер­вым взва­лил на себя бре­мя опас­но­сти ради оте­че­ства, кто стал твор­цом его могу­ще­ства, к тому же снял грех с убий­цы отец, кото­ро­му при­ро­да и обы­чай пер­вей­ше пре­до­ста­ви­ли пра­во нака­зать дочь. (6) Нахо­дясь в затруд­не­нии и сомне­ва­ясь, как же посту­пить в столь необыч­ных обсто­я­тель­ствах, царь, нако­нец, рас­судил, что луч­ше все­го пере­дать реше­ние наро­ду¹⁹. И народ рим­лян, обре­тя тогда впер­вые судеб­ную власть и пра­во выно­сить смерт­ный при­го­вор, при­со­еди­нил­ся к реше­нию отца и осво­бо­дил сына от ответ­ст­вен­но­сти за убий­ство. Конеч­но же, царь, со сво­ей сто­ро­ны, заявил, что желаю­щим соблюдать все боже­ские уста­нов­ле­ния недо­ста­точ­но поста­нов­ле­ния людей, выне­сен­но­го в отно­ше­нии Гора­ция. Поэто­му он послал за жре­ца­ми и рас­по­рядил­ся уми­ло­сти­вить богов и божеств, а юно­шу очи­стить с помо­щью тех обрядов, кото­рые зако­на­ми пред­на­зна­че­ны для неволь­ных убийц. (7) Жре­цы же воз­двиг­ли два алта­ря: один — Гере, уде­лом кото­рой было над­зи­рать за сест­ра­ми²⁰, дру­гой — како­му-то мест­но­му богу, име­ну­е­мо­му на мест­ном наре­чии Яном, эпо­ни­му Кури­а­ци­ев²¹ — умерщ­влен­ных двою­род­ных бра­тьев. Совер­шив при этих алта­рях некие жерт­во­при­но­ше­ния и испол­нив про­чие очи­сти­тель­ные обряды, они напо­сле­док про­ве­ли Гора­ция под игом²². Ведь у рим­лян суще­ст­ву­ет обы­чай, по кото­ро­му вся­кий раз, когда они одер­жи­ва­ют верх над про­тив­ни­ком и тот скла­ды­ва­ет ору­жие, они вби­ва­ют в зем­лю два дере­вян­ных стол­ба, тре­тий кла­дут свер­ху попе­рек них, а затем про­во­дят под ними плен­ных, и тех, кто про­шел, отпус­ка­ют на волю к сво­им²³. Такое соору­же­ние у рим­лян зовет­ся игом. Им-то они совер­ши­ли очи­ще­ние Гора­ция, вос­поль­зо­вав­шись в каче­стве послед­не­го из очи­сти­тель­ных обрядов, пред­пи­сан­ных зако­ном. (8) Место горо­да, где они совер­ши­ли очи­ще­ние, все рим­ляне почи­та­ют свя­щен­ным. Рас­по­ло­же­но оно на узкой доро­ге, веду­щей от Карин вниз, если идти к Кипр­ской улоч­ке. Там еще сохра­ни­лись соору­жен­ные в то вре­мя алта­ри, и на них лежит столб, вби­тый в две про­ти­во­по­лож­ные сте­ны. Он воз­вы­ша­ет­ся над голо­ва­ми про­хо­дя­щих и зовет­ся на наре­чии рим­лян «игом сест­ры»²⁴. (9) И в самом деле, это место — памят­ник постиг­шей Гора­ция напа­сти сохра­ня­ет­ся в горо­де и почи­та­ет­ся жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми еже­год­но. А вто­рое место напо­ми­на­ет о доб­ле­сти, кото­рую он явил в сра­же­нии, — это угло­вая колон­на, начи­наю­щая дру­гую колон­на­ду^[7] на Фору­ме, где хра­ни­лись доспе­хи, сня­тые с тро­их аль­бан­цев. Так вот, ору­жие за дав­но­стью лет исчез­ло, а свое назва­ние — «Гора­ци­е­во копье»²⁵ — колон­на еще сохра­ня­ет. (10) В свя­зи с этим бед­ст­ви­ем у рим­лян при­нят закон, кото­рый дей­ст­ву­ет и в мое вре­мя. Закон, возда­вая честь и бес­смерт­ную сла­ву упо­мя­ну­тым мужам, повеле­ва­ет, чтобы те, у кого родит­ся трой­ня, полу­ча­ли про­пи­та­ние на них вплоть до дости­же­ния ими совер­шен­но­ле­тия из обще­ст­вен­ной каз­ны. Итак, те уди­ви­тель­ные и неожи­дан­ные пре­врат­но­сти судь­бы, что обру­ши­лись на долю Гора­ци­ев, бла­го­по­луч­но завер­ши­лись.

23. Тулл, царь рим­лян, выждав год, в тече­ние кото­ро­го он при­гото­вил все необ­хо­ди­мое для вой­ны, решил выве­сти вой­ско про­тив горо­да фиде­нян под пред­ло­гом того, что они, будучи при­зва­ны к отве­ту за состав­лен­ный про­тив рим­лян и аль­бан­цев заго­вор, не под­чи­ни­лись, но вновь под­ня­ли ору­жие, закры­ли город­ские ворота и, при­звав к себе союз­ное вой­ско от вей­ян, откры­то отло­жи­лись от Рима. Отправ­лен­ным туда послам узнать о при­чине отпа­де­ния, фиде­няне отве­ча­ли, что они не име­ют более ниче­го обще­го с Римом со вре­ме­ни кон­чи­ны его царя, Рому­ла, кото­ро­му они при­нес­ли клят­ву друж­бы. (2) Полу­чив такой ответ, Тулл и свое воин­ство воору­жил, и отпра­вил людей за под­мо­гой к союз­ни­кам. Наи­бо­лее силь­ное и мощ­ное вспо­мо­га­тель­ное вой­ско, отлич­но воору­жен­ное и чис­лен­но пре­вос­хо­дя­щее все союз­ные отряды, при­вел из Аль­ба-Лон­ги Мет­тий Фуфе­тий. (3) Тулл не пре­ми­нул похва­лить Мет­тия за то, что, дескать, доб­ро­воль­но и из самых луч­ших побуж­де­ний тот решил при­нять уча­стие в войне, и назна­чил его сво­им бли­жай­шим помощ­ни­ком и совет­ни­ком. Но муж сей, про­слыв­ший у сво­их сограж­дан винов­ни­ком в пло­хом коман­до­ва­нии вой­ском во вре­мя вой­ны и тре­тий год удер­жи­вав­ший долж­ность дик­та­то­ра, на самом деле скло­нял­ся к пре­да­тель­ству. И когда Тулл отдал ему при­каз, Фуфе­тий, мня, что его власть неза­ви­си­ма ни от кого и что он под­чи­ня­ет­ся лишь настоль­ко, насколь­ко сам сочтет умест­ным, замыс­лил нече­сти­вое дело. (4) Тай­но разо­слав гон­цов к про­тив­ни­кам рим­лян, кото­рые еще не осме­ли­лись вос­стать, Фуфе­тий убедил их не робеть, так как он сам напа­дет на рим­лян; при­чем он и замыш­лял, и посту­пал так скрыт­но от всех. (5) Тулл же, сна­рядив соб­ст­вен­ное и союз­ное вой­ско, дви­нул­ся на про­тив­ни­ка и, перей­дя реку Аниен²⁶, рас­по­ло­жил­ся лаге­рем неда­ле­ко от Фиден. Перед горо­дом он обна­ру­жил круп­ные силы и самих фиде­нян, и их союз­ни­ков, выстро­ен­ные в бое­вых поряд­ках. Поэто­му он дал сво­им день отды­ха, а на сле­дую­щий — послал за аль­бан­цем Фуфе­ти­ем и за самы­ми пре­дан­ны­ми дру­зья­ми и вме­сте с ними при­нял­ся обду­мы­вать, каким обра­зом вести бое­вые дей­ст­вия. После еди­но­душ­но­го мне­ния, не теряя вре­ме­ни как мож­но ско­рее начать сра­же­ние, Тулл рас­пре­де­лил участ­ки и отряды, кото­рые пред­на­зна­ча­лись для каж­до­го, и назна­чил бит­ву на сле­дую­щий день, после чего рас­пу­стил совет. (6) Посколь­ку аль­ба­нец Фуфе­тий гото­вил пре­да­тель­ство тай­ком даже от боль­шин­ства соб­ст­вен­ных дру­зей, то, созвав заслу­жен­ных цен­ту­ри­о­нов и коман­ди­ров аль­бан­ских отрядов, он объ­яв­ля­ет им свой план: «О мужи цен­ту­ри­о­ны и коман­ди­ры отрядов, я соби­ра­юсь сооб­щить вам о пред­при­я­тии гран­ди­оз­ном и неожи­дан­ном, кото­рое до поры до вре­ме­ни я скры­вал. Поэто­му умо­ляю вас сохра­нить тай­ну — если вы отверг­не­те его, вы покон­чи­те со мной, но еже­ли вам будет угод­но согла­сить­ся со мною, то ока­жи­те мне содей­ст­вие. Раз­гла­голь­ст­во­вать нам неко­гда, поэто­му перей­ду к сути дела. (7) С тех пор как мы поко­ри­лись рим­ля­нам и по сей день, я стра­дал от сты­да и уни­же­ния, хотя царь и удо­сто­ил меня вла­сти дик­та­то­ра, кото­рой я обла­даю вот уже тре­тий год и, если поже­лаю, сохра­ню ее навеч­но. Но пола­гая худ­шим из зол бла­го­ден­ст­во­вать само­му, при том что общи­на про­зя­ба­ет, и ощу­щая в глу­бине сво­ей души, что вопре­ки всем люд­ским уста­нов­ле­ни­ям, освя­щен­ным зако­ном, рим­ляне у нас ото­бра­ли пер­вен­ство, я начал разду­мы­вать, как бы нам воз­вра­тить его, по воз­мож­но­сти не навлек­ши при этом на себя серь­ез­ных бед­ст­вий. Пере­брав мно­же­ство раз­лич­ных спо­со­бов, я высмот­рел один путь, кото­рый ведет к быст­ро­му и без­опас­но­му резуль­та­ту — если бы на вой­ну про­тив них под­ня­лись сосед­ние горо­да. (8) Оче­вид­но, что ввя­зы­ва­ясь в эту вой­ну, рим­ляне будут ост­ро нуж­дать­ся в союз­ни­ках, и в первую оче­редь в нас. И вот тут-то я сооб­ра­зил — в чем нет нуж­ды дол­го вас настав­лять, — что гораздо выгод­нее будет пред­при­нять бит­ву за соб­ст­вен­ную сво­бо­ду, неже­ли за рим­ское вер­хо­вен­ство. (9) При­дя к такой мыс­ли, я втайне под­стре­кал на вой­ну про­тив рим­лян под­власт­ных им вей­ян и фиде­нян, вну­шив им взять­ся за ору­жие в рас­че­те на мою помощь. И вплоть до нынеш­не­го дня я скрыт­но от рим­лян про­во­дил такую линию и по сво­е­му усмот­ре­нию под­га­ды­вал удоб­ный для напа­де­ния миг. Про­счи­тай­те же ожи­дае­мую поль­зу. (10) Преж­де все­го, тай­но при­няв реше­ние об осво­бож­де­нии, нам сле­ду­ет опа­сать­ся любо­го исхо­да: как тороп­ли­во­сти, недо­стат­ка под­готов­ки, а так­же рас­че­та толь­ко на соб­ст­вен­ные силы, ибо в этом слу­чае мы одни пошли бы на риск во имя обще­го дела, так и того, что в ходе под­готов­ки и сбо­ра вспо­мо­га­тель­ных войск уже бое­гото­вые рим­ляне захва­ти­ли бы их врас­плох. Избе­жав же упо­мя­ну­тых напа­стей, мы обре­ли бы поль­зу и от того, и от дру­го­го^[8]. А затем мы поста­ра­ем­ся сокру­шить мощь, что огром­на и неодо­ли­ма, и везе­ние про­тив­ни­ка не насиль­ст­вен­ным путем, а тем, кото­рый губит все, что кичит­ся собой, и все, что труд­но уни­что­жить силой, а имен­но путем обма­на и хит­ро­сти, что не толь­ко нами и не пер­вы­ми при­ду­ма­но. (11) Кро­ме того, к наше­му соб­ст­вен­но­му вой­ску, кото­рое не срав­нит­ся по силе и мощи с рим­ля­на­ми и их союз­ни­ка­ми, мы при­со­еди­ним воен­ные силы фиде­нян и вей­ян, кото­рые вам оче­вид­ны. Мною так­же устро­е­но все так, чтобы наше сто­я­щее здесь вспо­мо­га­тель­ное вой­ско вся­ко­му при­да­ло боль­ше отва­ги и упро­чи­ло оба сою­за^[9]. (12) Ведь всту­пив в бит­ву не на нашей зем­ле, но сра­жа­ясь за себя, фиде­няне тем самым защи­тят и наши вла­де­ния. А мы обре­тем то, что нра­вит­ся людям более все­го, но ред­ко кому во все про­шед­шие века выпа­да­ло: полу­чая доб­ро от союз­ни­ков, мы и сами пред­ста­нем их бла­го­де­те­ля­ми. (13) И если дело у нас пой­дет так, как заду­ма­но, что вполне веро­ят­но, то и фиде­няне, и вей­яне, изба­вив нас от тяж­ко­го под­чи­не­ния, сами возы­ме­ют к нам бла­го­дар­ность, слов­но бы полу­чив все от нас. Вот какой итог дол­гих разду­мий кажет­ся мне доста­точ­но убеди­тель­ным для того, чтобы при­дать вам отва­гу и рве­ние к отпа­де­нию. (14) Выслу­шай­те же, каким мане­ром наме­рен я при­сту­пить к делу. Тулл пере­дал мне в под­чи­не­ние отряд, тот, что под горой, и поста­вил пред­во­ди­тель­ст­во­вать одним из флан­гов, а когда мы нач­нем наступ­ле­ние на вра­га, я, рас­пу­стив отряд, устрем­люсь к горе, а вы сомкну­ты­ми ряда­ми сле­дуй­те за мной. Но вот я захва­тил высоты и ока­зал­ся в без­опас­но­сти, — слу­шай­те меня о даль­ней­ших дей­ст­ви­ях. (15) Если я уви­жу, что заду­ман­ное выхо­дит по-мое­му: ина­че гово­ря, и про­тив­ник осме­лел, усмот­рев нашу под­держ­ку, и рим­ляне пада­ют духом и тру­сят из-за нашей изме­ны, так что боль­ше помыш­ля­ют о бег­стве, чем о сра­же­нии, как в таких слу­ча­ях и быва­ет, — вот тогда я напа­ду на них и зава­лю рав­ни­ну тру­па­ми, ибо обру­шусь свер­ху вниз по скло­ну с храб­рым вой­ском, сомкну­ты­ми ряда­ми устрем­ля­ясь на людей, охва­чен­ных ужа­сом и рас­се­ян­ных на мест­но­сти. (16) Ведь в вой­нах вызы­ва­ет тре­пет (даже бес­при­чин­но) один лишь слух о пре­да­тель­стве со сто­ро­ны союз­ни­ков или о напа­де­нии новых вра­гов. И нам извест­ны слу­чаи, когда несмет­ные отбор­ные вой­ска быва­ли раз­би­ты наго­ло­ву не от како­го ино­го страш­но­го бед­ст­вия, как от про­сто­го слу­ха. А мы не огра­ни­чим­ся ни пусты­ми сло­ва­ми, ни лож­ной тре­во­гой, но зате­ем пред­при­я­тие, более ужас­ное, неже­ли види­мость или попыт­ка дей­ст­вия. (17) Но если я уви­жу, что все пой­дет напе­ре­кор нашим рас­че­там — гово­рят, слу­ча­ет­ся и так, что все про­ти­вит­ся чело­ве­че­ским замыс­лам, пото­му что жизнь напол­не­на неспра­вед­ли­во­стя­ми, — то я и сам нач­ну посту­пать обрат­но тому, что заду­мал. Я пове­ду вас тогда на вра­гов вме­сте с рим­ля­на­ми и под­соб­лю им одер­жать победу, а для отво­да глаз сошлюсь на то, что занял высоты ради окру­же­ния вра­гов. И сло­ву мое­му будет вера, ибо я, со сво­ей сто­ро­ны, пред­став­лю в каче­стве отго­вор­ки дея­ния, кото­рые мы сей­час обсуж­да­ем^[10]. Так что мы не при­мем уча­стия ни в одном из этих опас­ных дел, но обре­тем при любом исхо­де луч­шую долю. (18) Тако­во мое реше­ние, и я свер­шу с помо­щью богов то, что станет наи­вы­год­ней­шим не толь­ко для аль­бан­цев, но и для про­чих лати­нов. А вам над­ле­жит преж­де все­го хра­нить мол­ча­ние, а затем, соблюдая порядок и реши­тель­но содей­ст­вуя выпол­не­нию при­ка­за, выка­зать себя рев­ност­ны­ми бой­ца­ми и спла­чи­вать вокруг себя ваших стой­ких под­чи­нен­ных, созна­вая, что борь­ба за сво­бо­ду не оди­на­ко­во ценит­ся нами и теми людь­ми, кото­рым при­выч­но под­чи­нять­ся дру­гим — ведь такой государ­ст­вен­ный порядок заве­ща­ли нам пред­ки. (19) Ведь мы роди­лись сво­бод­ны­ми, и пред­ки оста­ви­ли нам в наслед­ство обы­чай пра­вить соседя­ми, сохра­няя на про­тя­же­нии пяти­сот лет тот уклад жиз­ни, кото­ро­го и мы не хотим лишать наших потом­ков. И да не посе­лит­ся ни в ком из вас страх, если кто-то побо­ит­ся раз­ры­вать дого­во­рен­но­сти и нару­шать клят­вы, дан­ные при их заклю­че­нии. Но пусть каж­дый осо­зна­ет, что он дол­жен вер­нуть­ся к тем дого­во­рам, что нару­ши­ли рим­ляне, а они сто­и­ли нема­ло­го. Их созда­ла при­ро­да чело­ве­че­ская, и под­твер­жда­ет общий для всех элли­нов и вар­ва­ров закон, а имен­но, чтобы власт­во­ва­ли и уста­нав­ли­ва­ли спра­вед­ли­вость: отцы — для потом­ков и мет­ро­по­лии — для коло­ний. (20) И эти-то уго­во­ры, кото­рые^[11] нико­гда не будут отме­ни­мы людь­ми, нару­ша­ем не мы, для кото­рых они про­дол­жа­ют дей­ст­во­вать и пре­бы­вать в силе, — и никто из богов и божеств не про­гне­ва­ет­ся на нас за буд­то бы нече­сти­вое, если мы него­ду­ем по пово­ду того, что слу­жим раба­ми у соб­ст­вен­ных потом­ков, — но те, кто их пер­вы­ми непоз­во­ли­тель­но уни­что­жил, стре­мясь воз­не­сти закон чело­ве­че­ский выше зако­на боже­ст­вен­но­го; и гнев боже­ский про­льет­ся, разу­ме­ет­ся, не на нас, а на них, и воз­мездие людей пора­зит их, а не нас. (21) И так, буде все вы сочте­те мой план год­ным, давай­те при­мем­ся за дело, при­звав в заступ­ни­ки богов и божеств, а если кто из вас рас­судил ина­че, т. е. либо счи­та­ет более не нуж­ным древ­нее поло­же­ние государ­ства, либо откла­ды­ва­ет все в ожи­да­нии како­го-нибудь дру­го­го слу­чая, более под­хо­дя­ще­го, чем нынеш­ний, то пусть он не мед­лит и выска­жет то, что дума­ет: ибо какое реше­ние вам всем пред­став­ля­ет­ся наи­луч­шим, его мы и осу­ще­ст­вим».

24. После одоб­ре­ния это­го замыс­ла все­ми при­сут­ст­ву­ю­щи­ми и заве­ре­ния, что все выпол­нят, Мет­тий Фуфе­тий, взяв с каж­до­го клят­ву, рас­пу­стил сход­ку. На сле­дую­щий день с вос­хо­дом солн­ца и фиде­няне, и вой­ска их союз­ни­ков вышли из лаге­ря и ста­ли выст­ра­и­вать­ся буд­то бы для сра­же­ния. Рим­ляне так­же высту­пи­ли им навстре­чу и нача­ли раз­во­ра­чи­вать бое­вой порядок. (2) Сам Тулл и рим­ляне зани­ма­ли левый фланг напро­тив вей­ян, посколь­ку те сто­я­ли на пра­вом флан­ге про­тив­ни­ка, а на пра­вом флан­ге рим­лян, про­тив фиде­нян, рас­по­ло­жи­лись у гор­но­го уще­лья Мет­тий с аль­бан­ца­ми. (3) Когда же они нача­ли сбли­жать­ся, то более чем на рас­сто­я­нии поле­та стре­лы аль­бан­цы отко­ло­лись от осталь­но­го вой­ска и напра­ви­лись отряда­ми в бое­вом строю к горе. Тогда фиде­няне, пове­рив, что посу­лы аль­бан­цев о сво­ем веро­лом­стве оправ­ды­ва­ют­ся, уже гораздо сме­лее рину­лись на рим­лян, пра­вый фланг кото­рых, поки­ну­тый союз­ным вой­ском, был про­рван и ока­зал­ся в очень труд­ном поло­же­нии. Левый же фланг, где нахо­дил­ся Тулл, сам сра­жав­ший­ся сре­ди отбор­ных вои­нов, драл­ся изо всех сил. (4) В этот миг какой-то всад­ник, под­ска­кав к тем, кто сра­жал­ся вме­сте с царем, выкрик­нул: «У нас, Тулл, ослаб пра­вый фланг. Аль­бан­цы, оста­вив бое­вой строй, устрем­ля­ют­ся к высотам, а фиде­няне, супро­тив­ни­ки аль­бан­цев, обой­дя ого­лен­ный фланг, теперь пре­сле­ду­ют цель окру­жить нас». Страх попасть в окру­же­ние охва­тил рим­лян, как толь­ко они услы­ша­ли об этом и раз­гляде­ли, как аль­бан­цы ухо­дят к горе, так что им уже ста­ло не до сра­же­ния, не до сопро­тив­ле­ния. (5) И тогда, пере­да­ют, Тулл, ничуть не потря­сен­ный столь серь­ез­ной и неожи­дан­но воз­ник­шей угро­зой, выка­зал смет­ли­вость, чем не толь­ко спас явно обре­чен­ное на гибель рим­ское вой­ско, но и сокру­шил и уни­что­жил все зло­умыш­ле­ния непри­я­те­ля. Едва дослу­шав вест­ни­ка, он зыч­но, чтоб и вра­ги услы­ха­ли, вос­клик­нул: (6) «Победа за нами, о рим­ские вои­ны! Смот­ри­те, как аль­бан­цы по наше­му при­ка­зу захва­ти­ли для нас сосед­нюю гору, чтобы вый­ти в тыл непри­я­те­ля и напасть на него. Так обо­д­ри­тесь тем, что опас­ней­шие наши вра­ги и насту­паю­щие с фрон­та, и обхо­дя­щие с тыла, очу­ти­лись в удоб­ном для нас месте. Запер­тые с флан­гов рекой и горой, они лише­ны воз­мож­но­сти как насту­пать, так и повер­нуть назад, и полу­чат от нас достой­ное возда­я­ние, а пото­му нава­ли­тесь на них со всем пре­зре­ни­ем к ним».

25. Воз­ве­щал царь об этом, обхо­дя все отряды, и сей­час же фиде­ня­на­ми обу­ре­ва­ет страх перед новым пре­да­тель­ст­вом — страх, что аль­ба­нец их обманет. Они наблюда­ют, что тот и не пере­стро­ил­ся и не повер­нул про­тив рим­лян, как обе­щал. Рим­ля­нам же при­зыв Тул­ла при­дал муже­ства и напол­нил серд­ца отва­гой. С гром­ким кли­чем они все без исклю­че­ния обру­ши­лись на про­тив­ни­ка. После это­го фиде­няне обра­ща­ют­ся в бег­ство и в бес­по­ряд­ке бегут по направ­ле­нию к горо­ду. (2) Рим­ский же царь бро­сил на них, устра­шен­ных и при­веден­ных в рас­строй­ство, кон­ни­цу и пре­сле­до­вал их, пока не убедил­ся, что ряды их рас­се­я­ны и не име­ют ни сил, ни помыш­ле­ний о соеди­не­нии. Тогда он оста­вил бегу­щих и устре­мил­ся на ту рать про­тив­ни­ка, что еще сохра­ня­ла един­ство и про­дол­жа­ла сопро­тив­лять­ся. (3) Вспы­хи­ва­ет бли­ста­тель­ная бит­ва пехо­тин­цев и еще более оже­сто­чен­ная — всад­ни­ков. Ведь раз­ме­щен­ные здесь вей­яне не дрог­ну­ли, хотя и устра­ши­лись ата­ки рим­ской кон­ни­цы, но дли­тель­ное вре­мя ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние. Одна­ко потом, чув­ст­вуя, что их левый фланг осла­бе­ва­ет, все вой­ско фиде­нян и про­чих их союз­ни­ков бежит без огляд­ки, убо­яв­шись, как бы их не окру­жи­ли рим­ляне, кото­рые повер­ну­ли вспять после пре­сле­до­ва­ния, а потом и сами фиде­няне обо­ра­чи­ва­ют­ся, ломая бое­вой строй, и ищут спа­се­ния в реке. (4) Кто ока­зал­ся креп­че, не так изра­нен и был в состо­я­нии дер­жать­ся на воде, бро­сив ору­жие, пере­плы­ва­ли поток, кто не обла­дал эти­ми каче­ства­ми, поги­бал в водо­во­ротах, так как тече­ние Тиб­ра у Фиден стре­ми­тель­ное и изви­ли­стое. (5) Тулл же, отдав при­каз одной части всад­ни­ков рубить тес­ни­мых к реке, сам ведет вой­ско к лаге­рю вей­ян и пер­вым же при­сту­пом овла­де­ва­ет им. Вот в каких угро­жаю­щих обсто­я­тель­ствах рим­ское государ­ство обре­ло неожи­дан­ное спа­се­ние.

26. А Фуфе­тий, убедив­шись, что одоле­ва­ют сто­рон­ни­ки Тул­ла Гости­лия, в свою оче­редь, спу­стил с вер­шин свое вой­ско и набро­сил­ся на спа­саю­щих­ся бег­ст­вом фиде­нян, чтобы пред­стать перед рим­ля­на­ми дей­ст­ву­ю­щим, как подо­ба­ет союз­ни­ку, и мно­гих из тех, кто был рас­се­ян в бег­стве, он истре­бил. (2) Рас­по­знав его улов­ку и пре­ис­пол­нив­шись нена­ви­сти к измене, Тулл не посчи­тал нуж­ным раз­об­ла­чать его перед мно­же­ст­вом свиде­те­лей до тех пор, пока аль­ба­нец сам не изоб­ли­чит себя соб­ст­вен­ны­ми поступ­ка­ми, так как он оправ­ды­вал­ся тем, что совер­шил все по тон­чай­ше­му рас­че­ту, но для вида стал хва­лить его отход к высотам и, отпра­вив к нему часть всад­ни­ков, потре­бо­вал выка­зать верх усер­дия и при­ка­зал разыс­кать и уни­что­жить тех, кто не успел укрыть­ся за укреп­ле­ни­я­ми Фиден, а раз­бе­жал­ся по всей окру­ге; а было их очень мно­го. (3) Фуфе­тий, буд­то испол­нив одно из того, на что наде­ял­ся втайне от Тул­ла, радо­вал­ся и, дол­гое вре­мя объ­ез­жая вер­хом доли­ну, уни­что­жал каж­до­го, кто попа­дал­ся ему на пути, а, после захо­да солн­ца завер­шив пре­сле­до­ва­ние и при­ведя кон­ни­цу в рим­ский лагерь, всю настав­шую ночь про­вел вме­сте со сво­и­ми дру­зья­ми во вся­че­ских удо­воль­ст­ви­ях. (4) Тулл, оста­ва­ясь в лаге­ре вей­ян до пер­вой стра­жи²⁷ и допро­сив знат­ней­ших из плен­ни­ков о том, кто же были вожа­ки вос­ста­ния, узнал, что и аль­ба­нец Мет­тий Фуфе­тий был сре­ди заго­вор­щи­ков, и решил, что соде­ян­ное аль­бан­цем под­твер­жде­но сооб­ще­ни­ем плен­ных, поэто­му вско­чил на коня и, взяв с собой самых вер­ных из дру­зей, уска­кал в город. (5) Затем, еще до полу­но­чи вызвав сена­то­ров из их домов, он поведал им о пре­да­тель­стве аль­бан­ца, пред­ста­вив свиде­тель­ства плен­ных, и опи­сал, каким обра­зом он сам пере­хит­рил и аль­бан­цев, и фиде­нян. И теперь, посколь­ку вой­на обре­ла бла­го­по­луч­ное завер­ше­ние, сена­то­рам над­ле­жит опре­де­лять на буду­щее — как сле­ду­ет пока­рать измен­ни­ков и как сде­лать общи­ну аль­бан­цев более бла­го­ра­зум­ной в даль­ней­шем. (6) Для всех было оче­вид­но, что спра­вед­ли­во и необ­хо­ди­мо нака­зать тех, кто при­ло­жил руку к нече­сти­вым поступ­кам, а вот то, каким спо­со­бом это мож­но сде­лать и быст­рее, и без­опас­нее, вызва­ло у них силь­ное затруд­не­ние. Ведь им было оче­вид­но, что невоз­мож­но неза­мет­но и тай­ком пре­дать смер­ти мно­гих знат­ных аль­бан­ских мужей, и они поду­ма­ли, что, если нач­нут в откры­тую хва­тать и карать обви­ня­е­мых, осталь­ные аль­бан­цы не оста­вят это­го без вни­ма­ния, но возь­мут­ся за ору­жие. И рим­ляне не жела­ли вое­вать одно­вре­мен­но и с фиде­ня­на­ми, и с тирре­на­ми, и с аль­бан­ца­ми, у кото­рых был с ними заклю­чен союз. А пока они пре­бы­ва­ли в затруд­не­нии, Тулл, в кон­це кон­цов, объ­явил им свое реше­ние, кото­рое все одоб­ри­ли и о кото­ром я ска­жу немно­го поз­же.

27. Меж­ду Фиде­на­ми и Римом было сорок ста­ди­ев, и Тулл, что есть силы пого­няя коня, при­был в лагерь преж­де чем рас­све­ло, вызвал Мар­ка Гора­ция, един­ст­вен­но­го остав­ше­го­ся в живых из трех бра­тьев, и, пору­чив ему отбор­ных всад­ни­ков и пехо­тин­цев, при­ка­зал вести их к горо­ду аль­бан­цев, вой­ти внутрь стен в каче­стве дру­га²⁸ и, после того как под­чи­нит его жите­лей, раз­ру­шить город до осно­ва­ния, не щадя ни еди­но­го стро­е­ния, ни част­но­го, ни обще­ст­вен­но­го, за исклю­че­ни­ем хра­мов, из людей же нико­го не уби­вать и не оби­жать, но поз­во­лить всем сохра­нить то, чем они вла­де­ли. (2) Отпра­вив Гора­ция, Тулл созы­ва­ет воен­ных три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов и, объ­явив о том, что решил сенат, состав­ля­ет из них тело­хра­ни­те­лей для себя. Немно­го пого­дя, при­хо­дит аль­ба­нец, буд­то бы обра­до­ван­ный общей победой, и поздрав­ля­ет Тул­ла. А Тулл, все еще хра­ня свое наме­ре­ние в тайне, хва­лит его и заяв­ля­ет, что он досто­ин вели­ких наград, и про­сит его запи­сать име­на всех аль­бан­цев, кото­рые совер­ши­ли выдаю­щи­е­ся подви­ги в сра­же­нии, и при­не­сти этот спи­сок ему, чтобы и они полу­чи­ли свою долю наград за победу. (3) И вот Мет­тий Фуфе­тий, воз­ра­до­вав­шись, пере­да­ет Тул­лу запи­сан­ные на таб­лич­ках име­на самых вер­ных сво­их дру­зей, тех, кого он при­влек в сообщ­ни­ки сво­им нече­сти­вым замыс­лам. Тогда рим­ский царь созы­ва­ет их всех на собра­ние, но без ору­жия; когда же они сошлись, он при­ка­зал, чтобы пра­ви­тель аль­бан­цев вме­сте с три­бу­на­ми и цен­ту­ри­о­на­ми раз­ме­стил­ся пря­мо перед три­бу­ной, а осталь­ные аль­бан­цы при­ня­ли бы уча­стие в собра­нии, рас­по­ло­жив­шись за ними, а поза­ди аль­бан­цев — осталь­ная тол­па союз­ни­ков. И вокруг всех он поста­вил рим­лян, в чис­ле кото­рых нахо­ди­лись самые родо­ви­тые, кото­рые пря­та­ли под одеж­да­ми мечи. Когда же Тулл понял, что вра­ги рас­по­ло­жи­лись так, как ему нуж­но, под­няв­шись, он про­из­нес сле­дую­щее:

28. «Рим­ские вои­ны и про­чие дру­зья и союз­ни­ки, мы с помо­щью богов пока­ра­ли и фиде­нян, откры­то осме­лив­ших­ся под­нять­ся на вой­ну с нами, и их пособ­ни­ков, так что одно из двух: или они на всю остав­шу­ю­ся жизнь пере­ста­нут бес­по­ко­ить нас, или под­верг­нут­ся нака­за­нию, еще более тяж­ко­му, чем это. (2) Посколь­ку с само­го нача­ла у нас все вышло по наше­му жела­нию, обсто­я­тель­ства тре­бу­ют пока­рать и осталь­ных недру­гов, про­звав­ших­ся наши­ми дру­зья­ми, кото­рые были при­зва­ны на эту вой­ну, дей­ст­вуя вме­сте с нами на беду наших общих вра­гов, но нару­ши­ли клят­ву вер­но­сти нам и заклю­чи­ли с про­тив­ни­ка­ми тай­ные согла­ше­ния с целью всех нас погу­бить. (3) Ведь как тако­вые, они намно­го хуже явных недру­гов и достой­ны боль­шей кары: в самом деле, тем, про­тив кого стро­ят коз­ни, лег­че защи­тить­ся, и у них есть воз­мож­ность отра­зить натиск всту­пив­ших вру­ко­паш­ную с вра­га­ми; но от дру­зей, тво­ря­щих дела, свой­ст­вен­ные вра­гам, и защи­тить­ся захва­чен­ным врас­плох нелег­ко, и воз­мож­но­сти отра­зить их нет. Ведь они — это союз­ни­ки, отправ­лен­ные нам горо­дом аль­бан­цев с ковар­ным замыс­лом, хотя ника­ко­го зла от нас они не пре­тер­пе­ли, но виде­ли мно­же­ство зна­чи­тель­ных бла­го­де­я­ний. (4) Ведь мы, будучи их коло­ни­ста­ми, ниче­го от их гос­под­ства себе не при­сво­и­ли, но обре­ли соб­ст­вен­ную силу и мощь в соб­ст­вен­ных вой­нах, и, став сте­ною про­тив могу­чих и воин­ст­вен­ней­ших наро­дов, мы обес­пе­чи­ли аль­бан­цам без­опас­ность от войн со сто­ро­ны как этрус­ков, так и саби­нян. И сле­до­ва­ло бы им более все­го радо­вать­ся, когда дела в нашем горо­де идут хоро­шо, и печа­лить­ся ничуть не менее, чем о сво­ем, когда он бед­ст­ву­ет. (5) Но они, оче­вид­но, не толь­ко нам из-за наше­го пре­успе­я­ния все вре­мя завидо­ва­ли, но и себе самим из-за наше­го бла­го­ден­ст­вия^[12], и, нако­нец, не в состо­я­нии сдер­жи­вать ковар­ную враж­ду свою объ­яви­ли нам вой­ну. Но, узнав, что мы хоро­шо под­гото­ви­лись к бит­ве, так что они не в состо­я­нии при­чи­нить нам ника­ко­го зла, аль­бан­цы ста­ли при­зы­вать нас к пере­го­во­рам и к друж­бе и тре­бо­вать, чтобы спор о пер­вен­стве раз­ре­шил­ся тре­мя мужа­ми от каж­до­го горо­да. Мы при­ня­ли и эти пред­ло­же­ния и, победив в сра­же­нии, полу­чи­ли их город в свое под­чи­не­ние. (6) Так что же мы сде­ла­ли после это­го? Ведь нам мож­но было и залож­ни­ков из их чис­ла взять, и гар­ни­зон в горо­де оста­вить, а самых глав­ных из тех, кто поссо­рил наши горо­да, — одних убить, дру­гих — изгнать, и изме­нить их государ­ст­вен­ное устрой­ство на угод­ное нам, а так­же нака­зать их оттор­же­ни­ем части зем­ли и иму­ще­ства и, что было бы лег­че все­го, ото­брать у них ору­жие, вслед­ст­вие чего мы уста­но­ви­ли бы нашу власть креп­ко-накреп­ко. Ниче­го из это­го мы реши­ли не делать, но, обра­тив­шись более к бла­го­че­стию, чем к упро­че­нию нашей вла­сти, и пола­гая, что бла­го­при­стой­ность по отно­ше­нию ко всем вооб­ще пред­по­чти­тель­нее того, что полез­но толь­ко нам самим, мы оста­ви­ли им в поль­зо­ва­ние все то, чем они вла­де­ли, и поз­во­ли­ли, чтобы Мет­тий Фуфе­тий, кото­ро­го они сами облек­ли вели­чай­шей вла­стью как яко­бы луч­ше­го из аль­бан­цев, управ­лял государ­ст­вом вплоть до сего дня. (7) А теперь послу­шай­те, какой за это они отпла­ти­ли нам бла­го­дар­но­стью, когда мы испы­ты­ва­ли силь­ней­шую нуж­ду в бла­го­рас­по­ло­же­нии дру­зей и союз­ни­ков. Всту­пив в тай­ный сго­вор с наши­ми общи­ми недру­га­ми, чтобы в ходе бит­вы сов­мест­но с ними напасть на нас, когда мы ста­ли сбли­жать­ся с про­тив­ни­ком, они поки­ну­ли свое место в строю и бегом устре­ми­лись к бли­жай­шим хол­мам, спе­ша пер­вы­ми захва­тить эти укреп­ле­ния, создан­ные самой при­ро­дой. (8) И вот, если бы их попыт­ка уда­лась так, как замыс­ли­ва­лась, ничто бы не поме­ша­ло уни­что­жить всех нас, посколь­ку мы были бы враз окру­же­ны и про­тив­ни­ка­ми, и дру­зья­ми, а ито­ги бес­чис­лен­ных битв наше­го горо­да, кото­рые мы выдер­жа­ли за наше пер­вен­ство, в один день пре­вра­ти­лись бы в прах. (9) Когда же замы­сел их про­ва­лил­ся, бла­го­да­ря пред­у­преж­де­нию бла­го­склон­ных богов — ведь я все доб­рые и достой­ные дея­ния воз­во­жу к ним, — после того как моя воен­ная хит­рость в нема­лой мере воз­буди­ла во вра­гах страх, а в вас отва­гу — ведь то, что я воз­гла­сил тогда в бит­ве: буд­то бы по мое­му при­ка­зу аль­бан­цы спе­шат захва­тить хол­мы для окру­же­ния про­тив­ни­ка, — это было обма­ном и моей улов­кой. (10) Когда дела пошли так, как нам выгод­но, ста­ло ясно, что мы не были бы мужа­ми, каки­ми нам сле­ду­ет быть, если бы не пока­ра­ли пре­да­те­лей. Ведь поми­мо нераз­рыв­ных уз, како­вые им над­ле­жа­ло сохра­нять ввиду наше­го с ними род­ства, они заклю­чи­ли с нами недав­но дого­во­ры, сопро­вож­дае­мые клят­ва­ми. И вот, не убо­яв­шись богов — а они сде­ла­ли их свиде­те­ля­ми согла­ше­ний, — и пре­не­брег­ши самой спра­вед­ли­во­стью и осуж­де­ни­ем людей, не при­ни­мая в рас­чет опас­ность, если вдруг пре­да­тель­ство не удаст­ся им так, как заду­ма­но, они избра­ли ужас­ней­ший спо­соб, чтобы погу­бить нас, отсе­лен­цев и бла­го­де­те­лей, и это — осно­ва­те­ли наше­го поли­са, пере­мет­нув­ши­е­ся на сто­ро­ну самых нена­вист­ных и крайне враж­деб­ных нам людей».

29. Пока царь так гово­рил, раз­ра­зи­лись жалоб­ные вопли аль­бан­цев и вся­че­ские моль­бы со сто­ро­ны как наро­да, уве­ряв­ше­го, что он не знал ниче­го о том, что замыш­лял Мет­тий, так и началь­ни­ков, кото­рые ссы­ла­лись на то, что они узна­ли о позор­ных реше­ни­ях толь­ко тогда, когда нахо­ди­лись уже в раз­га­ре бит­вы и не в их силах было ни вос­пре­пят­ст­во­вать его при­ка­зам, ни ослу­шать­ся их, а кое-кто уже ссы­лал­ся на при­нуж­де­ние вопре­ки их воле в силу род­ства и свой­ства с ними. Тогда царь, повелев им замол­чать, про­дол­жил: (2) «И для меня, аль­бан­ские мужи, не тай­на то, что вы при­во­ди­те в свою защи­ту, но я счи­таю, что боль­шин­ство из вас не веда­ли о пре­да­тель­стве, и я дога­ды­ва­юсь, что, хотя мно­гие и ста­ли соучаст­ни­ка­ми собы­тий, как обыч­но, позор­ные замыс­лы дол­гое вре­мя оста­ва­лись для них тай­ной, и думаю, что лишь малая часть три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов ока­за­лась сре­ди зло­умыш­лен­ни­ков про­тив нас, а боль­шая часть была обма­ну­та и при­нуж­де­на дей­ст­во­вать про­тив соб­ст­вен­ной воли. (3) Но даже если это вовсе неправ­да, но всех аль­бан­цев — и вас, здесь при­сут­ст­ву­ю­щих, и тех, кто остал­ся в горо­де, — охва­ти­ло стрем­ле­ние тво­рить нам зло и не вдруг, но уже очень дав­но было вами реше­но, то это поста­ви­ло перед рим­ля­на­ми тяже­лую необ­хо­ди­мость тер­петь неспра­вед­ли­во­сти с вашей сто­ро­ны из-за род­ства с вами. (4) А дабы вы не замыс­ли­ли еще како­го-либо без­за­ко­ния про­тив нас, либо по при­нуж­де­нию пра­ви­те­лей государ­ства, либо обма­нув­шись на этот счет, суще­ст­ву­ет одна воз­мож­ность защи­ты и пре­до­сто­рож­но­сти: всем стать граж­да­на­ми одно­го и того же государ­ства и всем счи­тать его оте­че­ст­вом, и, поль­зу­ет­ся ли оно сча­стьем или испы­ты­ва­ет несча­стья, каж­до­му нести поло­жен­ную ему судь­бой долю. Но пока исхо­дя из раз­лич­ных наме­ре­ний, что ныне и про­ис­хо­дит, мы с вами будем выно­сить реше­ние о боль­шом и малом, не бывать меж­ду нами проч­ной друж­бы. Тем более, если те, кто пер­вым замыс­лив зло, ожи­да­ют, что в слу­чае успе­ха они полу­чат пре­иму­ще­ство, а потер­пев неуда­чу, не под­верг­нут­ся по при­чине род­ства ника­ко­му воз­мездию, в то вре­мя как те, на кото­рых совер­ше­но напа­де­ние, ока­зав­шись в под­чи­не­нии, пре­тер­пят край­ние бед­ст­вия, а спас­шись, слов­но вра­ги, не вспом­нят зла^[13], что и слу­ча­ет­ся в насто­я­щее вре­мя. (5) Так знай­те же, что было реше­но рим­ля­на­ми про­шед­шей ночью, когда я созвал сенат и пред­ло­жил сена­то­рам при­нять поста­нов­ле­ние, чтобы город ваш был раз­ру­шен и не было доз­во­ле­но оста­вить в цело­сти ни одно из стро­е­ний, ни обще­ст­вен­ных, ни част­ных, за исклю­че­ни­ем хра­мов; (6) чтобы все оби­та­те­ли вла­де­ли теми наде­ла­ми зем­ли, кото­ры­ми вла­де­ют и сей­час, при­том что их не лишат ни рабов, ни скота, ни про­че­го иму­ще­ства, и жили бы во все вре­ме­на в Риме; и чтобы ваша обще­ст­вен­ная зем­ля была бы разде­ле­на меж­ду теми аль­бан­ца­ми, кто вовсе не име­ет земель­ных наде­лов, за исклю­че­ни­ем вла­де­ний, при­над­ле­жа­щих хра­мам, откуда достав­ля­ют необ­хо­ди­мое для жерт­во­при­но­ше­ний богам; чтобы я поза­бо­тил­ся о стро­и­тель­стве домов, в кото­рых вы, пере­се­лив­шись, буде­те нала­жи­вать свою жизнь, и о том, в каких местах горо­да их рас­се­лить, помо­гая тем из вас, кто более все­го нуж­да­ет­ся, сред­ства­ми на обу­строй­ство их дел. (7) И чтобы ваш про­стой люд вошел в состав наших пле­бе­ев, рас­пре­де­лен­ный по три­бам и кури­ям, и чтобы в сенат вошли, маги­ст­ра­ту­ры полу­чи­ли и к пат­ри­ци­ям были при­чис­ле­ны сле­дую­щие семьи: Юли­ев, Сер­ви­ли­ев, Кури­а­ци­ев, Квин­ти­ли­ев, Кле­ли­ев, Гега­ни­ев, Мети­ли­ев²⁹; и чтобы Мет­тий и те, кто вме­сте с ним заду­мал изме­ну, понес­ли такое нака­за­ние, какое мы уста­но­вим, рас­смат­ри­вая в суде дело каж­до­го из обви­ня­е­мых: ведь мы нико­го не лишим ни судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства, ни сло­ва для защи­ты».

30. Когда царь закон­чил речь, все, сколь­ко было аль­бан­ских бед­ня­ков, воз­ра­до­ва­лись тому, что и в Риме посе­лят­ся, и надел зем­ли полу­чат, поэто­му они гром­ким кри­ком одоб­ри­ли то, что пред­ла­га­лось, а более знат­ные, имев­шие луч­шую долю, опе­ча­ли­лись, отто­го что им при­дет­ся поки­нуть поро­див­ший их город, оста­вить пра­ро­ди­тель­ские оча­ги и оста­ток жиз­ни про­ве­сти на чуж­бине; но так как они были постав­ле­ны перед тяже­лей­шей необ­хо­ди­мо­стью, им ниче­го не при­шлось гово­рить. Когда Тулл узнал о жела­нии боль­шин­ства, он при­ка­зал Мет­тию защи­щать­ся, если жела­ет что-то воз­ра­зить на обви­не­ния. (2) Мет­тий же, не в состо­я­нии оправ­дать­ся перед лицом обви­не­ний и свиде­тельств, заявил, что аль­бан­ский сенат пору­чил ему это сде­лать тай­но, когда он вывел вой­ско на вой­ну, воз­звав к аль­бан­цам, для кото­рых он и стре­мил­ся вновь обре­сти могу­ще­ство, помочь ему и не допу­стить, чтобы оте­че­ство было пору­ше­но, а знат­ней­ших граж­дан захва­ти­ли бы на рас­пра­ву. Так как в собра­нии воз­ник­ло заме­ша­тель­ство и кое-кто кинул­ся бежать за ору­жи­ем, окру­жав­шие тол­пу по подан­но­му зна­ку под­ня­ли мечи. (3) И когда все были устра­ше­ны, Тулл вновь встал и про­из­нес: «Для вас, мужи аль­бан­ские, не оста­ет­ся воз­мож­но­сти ни бунт замыс­лить, ни ошиб­ку совер­шить. Ведь если вы осме­ли­тесь тро­нуть­ся с места, вы буде­те вот ими уби­ты, — и пока­зал на тех, кто дер­жал мечи. — Так при­ми­те же то, что вам пред­ла­га­ют и ста­но­ви­тесь отныне рим­ля­на­ми. Ибо вам необ­хо­ди­мо сде­лать одно из двух: или пере­се­лить­ся в Рим, или не иметь более оте­че­ст­вом ника­кую зем­лю. (4) С рас­све­том ушел Марк Гора­ций, послан­ный мною раз­ру­шить ваш город до осно­ва­ния, а всех людей пере­ве­сти в Рим. А поэто­му, зная то, что вско­ре слу­чит­ся, пре­кра­ти­те убий­ства и выпол­няй­те то, что при­ка­зы­ва­ют. А Мет­тия Фуфе­тия, кото­рый тай­но зло­умыш­лял про­тив нас и теперь еще не отка­зал­ся от того, чтобы звать бес­по­кой­ных и мятеж­ных к ору­жию, я пока­раю так, как при­ли­че­ст­ву­ет злоб­ной и ковар­ной душе его». (5) От этих слов его воз­буж­ден­ную часть собра­ния охва­тил тре­пет. Лишь Фуфе­тий, един­ст­вен­ный, еще него­до­вал, пора­жен­ный неиз­беж­но­стью уча­сти, страст­но высту­пал, взы­вая к дого­во­рам, в нару­ше­нии кото­рых сам же и был ули­чен, и даже в несча­стьях не оста­вил сво­ей дер­зо­сти. Но лик­то­ры по при­ка­зу царя Тул­лия схва­ти­ли его, сорва­ли с него одеж­ды и нача­ли сте­гать бича­ми, покрыв тело мно­го­чис­лен­ны­ми руб­ца­ми. (6) Когда же тако­го нака­за­ния ока­за­лось доста­точ­но, подъ­е­ха­ли две пар­ные запряж­ки, к одной из них длин­ны­ми постром­ка­ми креп­ко при­вя­за­ли его руки, а к дру­гой — ноги; а когда воз­ни­чие погна­ли упряж­ки в раз­ные сто­ро­ны, несчаст­ный, кото­ро­го било о зем­лю и тащи­ло каж­дой повоз­кой в про­ти­во­по­лож­ном направ­ле­нии, ско­ро был разо­рван на части. (7) Такая выпа­ла Мет­тию Фуфе­тию позор­ная смерть, а над дру­зья­ми его и сообщ­ни­ка­ми в пре­да­тель­стве царь устро­ил суд и ули­чен­ных из их чис­ла каз­нил по зако­ну о дезер­ти­рах и пре­да­те­лях.

31. Во вре­мя этих собы­тий Марк Гора­ций, еще рань­ше отправ­лен­ный вме­сте с отбор­ным вой­ском для раз­ру­ше­ния Аль­бы, быст­ро прой­дя весь путь и захва­тив неза­пер­тые ворота и никем не защи­щае­мые сте­ны, без труда овла­дел горо­дом. Созвав народ на собра­ние, он поведал ему обо всем, что про­изо­шло во вре­мя сра­же­ния и изло­жил поста­нов­ле­ние рим­ско­го сена­та. (2) Хотя люди умо­ля­ли его и про­си­ли вре­ме­ни, для того чтобы отпра­вить посоль­ство в Рим, Марк Гора­ций неза­мед­ли­тель­но начал раз­ру­шать дома и сте­ны, и вся­кие дру­гие стро­е­ния, част­ные и обще­ст­вен­ные, а людей стал с вели­кой заботой пере­прав­лять в Рим, при­чем они гна­ли с собой скот и нес­ли свои пожит­ки. (3) Тулл, воз­вра­тив­шись из лаге­ря, рас­пре­де­лил их по рим­ским три­бам и кури­ям, под­гото­вил им жили­ща в тех местах горо­да, где они пред­по­чи­та­ли, доста­точ­ную долю обще­ст­вен­ной зем­ли отме­рил тем, кто работал на чужих людей, и про­чи­ми чело­ве­ко­лю­би­вы­ми дея­ни­я­ми при­влек к себе про­сто­на­ро­дье. (4) Город же аль­бан­цев, кото­рый зало­жил Аска­ний, сын Энея, сына Анхи­са, и доче­ри При­а­ма Кре­усы, про­су­ще­ст­во­вав­ший со дня осно­ва­ния четы­ре­ста восемь­де­сят семь лет, в тече­ние кото­рых он при­рас­тал и людь­ми, и богат­ст­вом, и раз­ны­ми бла­га­ми про­цве­та­ния, выведя трид­цать горо­дов лати­нян, все вре­мя нахо­дясь во гла­ве это­го наро­да, был раз­ру­шен сво­ей послед­ней коло­ни­ей и остал­ся пустын­ным по сию пору. (5) А царь Тулл, пере­ждав сле­дую­щую зиму, с при­хо­дом вес­ны вновь выво­дит вой­ско про­тив фиде­нян. Фиде­ня­нам ника­кой помо­щи откры­то ни от одно­го из союз­ных горо­дов не при­шло, но стек­лись к ним из мно­гих мест какие-то наем­ни­ки, пона­де­яв­шись на кото­рых те и дерз­ну­ли вый­ти из горо­да. Постро­ив­шись в бое­вые поряд­ки и в сра­же­нии мно­гих убив, а мно­го боль­ше поне­ся соб­ст­вен­ных потерь, фиде­няне вновь были запер­ты в горо­де. (6) Но так как Тулл, обне­ся их город часто­ко­лом и око­пав рвом, при­вел оса­жден­ных в крайне тяже­лое поло­же­ние, они были вынуж­де­ны сдать­ся царю на тех усло­ви­ях, кото­рые он выдви­нул. Став таким спо­со­бом хозя­и­ном горо­да, царь винов­ных в отпа­де­нии каз­нил, а осталь­ных осво­бо­дил и поз­во­лил им поль­зо­вать­ся по-преж­не­му дохо­да­ми со все­го сво­его иму­ще­ства, а так­же воз­вра­тил им государ­ст­вен­ное устрой­ство, кото­рое они име­ли преж­де, после чего рас­пу­стил вой­ско и, вер­нув­шись в Рим, про­вел в честь богов побед­ное шест­вие с несе­ни­ем тро­фе­ев и жерт­во­при­но­ше­ние, устро­ив этот три­умф уже вто­рым по сче­ту.

32. Вслед за этой вой­ной на рим­лян надви­ну­лась дру­гая, со сто­ро­ны наро­да саби­нян, а нача­ло и пред­лог ей были такие. Есть храм, почи­тае­мый сооб­ща и саби­ня­на­ми, и лати­на­ми и посвя­щен­ный извест­ной сре­ди них богине по име­ни Феро­ния³⁰, кото­рую те, кто пере­ла­га­ет имя ее на гре­че­ский язык, назы­ва­ют одни Анто­фо­рой, дру­гие — Фило­сте­фа­ной, а третьи — Пер­се­фо­ной. В храм этот из окрест­ных горо­дов в назна­чен­ные дни празд­ни­ков обыч­но сте­ка­лось мно­го наро­да: одни при­но­си­ли богу молит­вы и жерт­вы, дру­гие нажи­ва­лись в дни празд­ни­ков, соби­ра­ясь в каче­стве тор­гов­цев, ремес­лен­ни­ков и зем­ледель­цев, и това­ры здесь быва­ли луч­ше, неже­ли те, что при­во­зи­лись в дру­гие места Ита­лии. (2) Раз, при­шед­ших на это празд­не­ство рим­ских мужей схва­ти­ли саби­няне, зако­ва­ли и ото­бра­ли у них день­ги. Когда же при­бы­ло по пово­ду это­го слу­чая рим­ское посоль­ство, саби­няне не поже­ла­ли дать над­ле­жа­щее удо­вле­тво­ре­ние, но захва­чен­ных людей и день­ги удер­жи­ва­ли, сами обви­няя рим­лян в том, что они при­ни­ма­ли сабин­ских бег­ле­цов, учредив свя­щен­ное убе­жи­ще, о чем в преды­ду­щей кни­ге у меня уже рас­ска­за­но. (3) Итак, вовле­чен­ные вслед­ст­вие этих обви­не­ний в вой­ну, и те и дру­гие встре­ти­лись в откры­том поле с круп­ны­ми сила­ми и раз­ра­зи­лась меж­ду ними бит­ва, они дол­го сра­жа­лись с рав­ным успе­хом, пока ночь не поло­жи­ла конец схват­ке, оста­вив судь­бу победы неопре­де­лен­ной. А в после­дую­щие дни обе сто­ро­ны, узнав о боль­шом чис­ле погиб­ших и ране­ных, уже не пыта­лись пред­при­нять вто­рую бит­ву, но, оста­вив лаге­ря, воз­вра­ти­лись по домам. (4) И год спу­стя они вновь вышли друг про­тив дру­га, с еще более мно­го­чис­лен­ны­ми по срав­не­нию с преды­ду­щи­ми вой­ска­ми, и у горо­да Эрет³¹, в ста шести­де­ся­ти ста­ди­ях от Рима, меж­ду ними про­ис­хо­дит бой, в кото­ром мно­гим с обе­их сто­рон суж­де­но было пасть; а так как и это сра­же­ние дол­гое вре­мя про­дол­жа­лось без явно­го пре­иму­ще­ства с чьей-либо сто­ро­ны, Тулл, про­стер­ши руки к небу, дал богам обет, если в этот самый день он победит саби­нян, учредить в честь Сатур­на и Опс³² обще­ст­вен­ные празд­не­ства, кото­рые рим­ляне про­во­дят теперь каж­дый год после сбо­ра пло­дов, а так­же удво­ить чис­ло так назы­вае­мых сали­ев³³. Это юно­ши бла­го­род­ных родов, кото­рые в опре­де­лен­ные дни с ору­жи­ем испол­ня­ют тан­цы под флей­ту и рас­пе­ва­ют оте­че­ские гим­ны, как я рас­ска­зал в преды­ду­щей кни­ге. (5) После при­не­се­ния тако­го обе­та рим­ляне вос­пря­ли духом, они, слов­но и неутом­лен­ные, бро­са­ют­ся на устав­ших саби­нян и уже к позд­не­му вече­ру про­ры­ва­ют их бое­вые поряд­ки, вынуж­дая пере­до­вых бой­цов обра­тить­ся в бег­ство. Пре­сле­дуя их по пути к лаге­рю, они уни­что­жи­ли у рвов еще бо́льшие сон­мы вра­гов и даже тогда не повер­ну­ли назад, а про­дол­жи­ли насту­пив­шей ночью оттес­нять про­тив­ни­ков от укреп­ле­ний и овла­де­ли их опло­том. (6) После тако­го пред­при­я­тия рим­ляне разо­ри­ли столь­ко сабин­ской стра­ны, сколь­ко поже­ла­ли, но так как никто из саби­нян не вышел, чтобы сра­зить­ся с ними за свою зем­лю, вер­ну­лись домой. После этой бит­вы царь спра­вил тре­тий три­умф, а немно­го вре­ме­ни спу­стя, когда саби­няне при­сла­ли посоль­ство, Тулл пре­кра­тил вой­ну и воз­вра­тил от них всех плен­ных, кото­рых саби­ня­нам уда­лось захва­тить во вре­мя набе­гов, пере­беж­чи­ков и весь скот, и вьюч­ных живот­ных, и все про­чее иму­ще­ство, кото­рое было ото­бра­но вра­га­ми у зем­ледель­цев, взыс­кав штраф, кото­рый уста­но­вил рим­ский сенат, оце­нив­ший ущерб в сереб­ре.

33. Хотя саби­няне закон­чи­ли вой­ну на таких усло­ви­ях и уста­но­ви­ли в хра­мах сте­лы с высе­чен­ны­ми на них ста­тья­ми дого­во­ра, но когда у рим­лян нача­лась вой­на с латин­ски­ми горо­да­ми, высту­пив­ши­ми сооб­ща, кото­рая вряд ли мог­ла быть пре­кра­ще­на за корот­кое вре­мя, — а по каким при­чи­нам, я ска­жу немно­го поз­же, — саби­няне с радо­стью вос­при­ня­ли про­ис­шед­шее и забы­ли об этих клят­вах и дого­во­рах, слов­но их вооб­ще не суще­ст­во­ва­ло, и поду­мав, что для них насту­пил под­хо­дя­щий момент, чтобы ото­брать у рим­лян денег³⁴ гораздо боль­ше, чем те, что они им упла­ти­ли, сна­ча­ла малым чис­лом и тай­но высту­пи­ли и ста­ли гра­бить погра­нич­ную область. (2) А затем саби­няне уже откры­то собра­лись в боль­шем коли­че­стве, и раз уж пер­вые набе­ги им уда­лись так, как они заду­ма­ли, а к опол­че­нию зем­ледель­цев ника­кой под­мо­ги не при­шло, то, пре­зрев про­тив­ни­ка, они воз­на­ме­ри­лись высту­пить про­тив само­го Рима, для чего нача­ли из каж­до­го горо­да соби­рать воен­ные силы и дого­ва­ри­вать­ся о сою­зе с латин­ски­ми общи­на­ми. (3) Одна­ко уста­но­вить с лати­на­ми друж­бу и воен­ный союз у них не вышло, так как Тулл, про­ведав об их замыс­лах, заклю­чил с лати­на­ми пере­ми­рие и решил про­тив саби­нян выве­сти мощ­ное вой­ско, воору­жив бла­го­да­ря при­со­еди­не­нию аль­бан­ско­го насе­ле­ния рим­лян в два раза боль­ше преж­не­го и послав к про­чим сво­им союз­ни­кам за вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми, сколь­ко смо­гут выста­вить. (4) И вот вой­ско рим­лян сошлось с сабин­ским, а когда они сбли­зи­лись у так назы­вае­мо­го Зло­коз­нен­но­го леса³⁵, то, оста­вив меж­ду собой неболь­шое про­стран­ство, раз­би­ли лаге­ря. А на сле­дую­щий день всту­пи­ли в бой и сра­жа­лись на рав­ных; но уже к позд­не­му вече­ру саби­няне дрог­ну­ли, тес­ни­мые рим­ской кон­ни­цей, и во вре­мя бег­ства про­изо­шла страш­ная рез­ня. Рим­ляне же сня­ли доспе­хи с тру­пов вра­гов, раз­гра­би­ли все доб­ро, что нахо­ди­лось в лаге­ре, разо­ри­ли огром­ные поля и веси саби­нян и вер­ну­лись домой. Такое завер­ше­ние полу­чи­ла вой­на рим­лян с саби­ня­на­ми в прав­ле­ние Тул­ла.

34. Латин­ские горо­да впер­вые тогда пре­вра­ти­лись в про­тив­ни­ков рим­лян, не счи­тая пра­виль­ным после раз­ру­ше­ния Аль­ба-Лон­ги пере­да­вать пер­вен­ство тем, кто уни­что­жил этот город. Где-то через пят­на­дцать лет после уни­что­же­ния Аль­бы рим­ский царь, отпра­вив посоль­ства в трид­цать коло­ний Аль­бы и под­власт­ных ей горо­дов³⁶, потре­бо­вал, чтобы они под­чи­ня­лись при­ка­за­ни­ям рим­лян, пото­му что они вме­сте со всем осталь­ным, чем вла­де­ли аль­бан­цы, полу­чи­ли и вер­хо­вен­ство над наро­дом лати­нов. При этом он ука­зал на два пути, кото­ры­ми одни люди при­об­ре­та­ют власть над дру­ги­ми — при­нуж­де­ние и доб­ро­воль­ность, — и ска­зал, что рим­ляне обо­и­ми путя­ми доби­лись гос­под­ства над теми горо­да­ми, кото­ры­ми вла­де­ли аль­бан­цы. (2) Когда аль­бан­цы ста­ли их вра­га­ми, рим­ляне победи­ли их с ору­жи­ем в руках, а когда они лиши­лись сво­его горо­да, пре­до­ста­ви­ли им свой соб­ст­вен­ный, так что аль­бан­цам, про­тив сво­ей воли или соглас­но с ней, при­шлось усту­пить рим­ля­нам власть над под­чи­нен­ны­ми им горо­да­ми. (3) Каж­дый по отдель­но­сти латин­ские горо­да ниче­го послам не отве­ти­ли, но все сооб­ща, созвав собра­ние пле­ме­ни в Ферен­тине³⁷, при­ня­ли реше­ние не отда­вать власть рим­ля­нам и сра­зу же избра­ли двух дик­та­то­ров³⁸, чтобы вер­шить дела мира и вой­ны — Анка Пуб­ли­ция из горо­да Кора³⁹ и Спу­рия Веци­лия из Лави­ния⁴⁰. (4) По таким при­чи­нам раз­ра­зи­лась вой­на у рим­лян с сопле­мен­ни­ка­ми и про­дол­жа­лась она почти пять лет, пре­вра­тив­шись в подо­бие граж­дан­ской вой­ны и велась как обыч­но в ста­ри­ну. Ибо не схо­ди­лись в реши­тель­ных бит­вах целым вой­ском с таким же вой­ском про­тив­ни­ка, и несча­стья и пол­но­го истреб­ле­ния людей не про­ис­хо­ди­ло, и ни один город из них не испы­тал, будучи побеж­ден­ным в войне, ни раз­ру­ше­ния, ни пора­бо­ще­ния, и ника­ко­го дру­го­го ужас­но­го бед­ст­вия; но, втор­га­ясь в зем­ли друг дру­га в пору созре­ва­ния хле­бов и раз­граб­ляя поля, они отво­ди­ли вой­ска домой, обме­ни­ва­ясь плен­ны­ми. (5) Лишь один город латин­ско­го кор­ня, Медул­лию, еще в древ­но­сти, в прав­ле­ние Рому­ла, став­ший коло­ни­ей рим­лян, как я рас­ска­зал в преды­ду­щей кни­ге⁴¹, но вновь при­со­еди­нив­ший­ся к сопле­мен­ни­кам, царь рим­лян оса­дой при­вел к покор­но­сти и вынудил нико­гда впредь уже не замыш­лять пере­во­рота. Но ника­ких про­чих ужа­сов, что несут вой­ны обе­им сто­ро­нам, в то вре­мя не про­изо­шло. Поэто­му пере­ми­рие было достиг­ну­то лег­ко и не вызы­ва­ло ника­ко­го гнев­но­го чув­ства, так как и рим­ляне были к это­му склон­ны.

35. Тако­вы были свер­ше­ния за вре­мя сво­его прав­ле­ния царя Тул­ла Гости­лия, мужа, в чис­ле немно­гих достой­но­го вос­хва­ле­ния и за муже­ство в вой­нах, и за здра­во­мыс­лие перед лицом опас­но­сти, а, сверх того, за то, что, не спе­ша всту­пать в вой­ну, оку­нув­шись в нее, он сто­ял креп­ко и во всем пре­вос­хо­дил про­тив­ни­ка. Обла­дая вла­стью в тече­ние трид­ца­ти двух лет, он окон­чил жизнь свою, когда сго­рел его дом, и с ним вме­сте погиб­ли, захва­чен­ные огнем, и его жена, дети и вся челядь. (2) Одни ска­зы­ва­ют, что дом был зажжен мол­нией, пото­му что бог раз­гне­вал­ся на небре­же­ние каки­ми-то свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми, — счи­та­ют, что в прав­ле­ние Тул­ла пере­ста­ли совер­шать неко­то­рые искон­ные жерт­во­при­но­ше­ния и что он ввел дру­гие, мест­ные, чуж­дые рим­ля­нам, — но боль­шин­ство схо­дит­ся на том, что несча­стье про­изо­шло вслед­ст­вие зло­умыш­ле­ния людей, отно­ся его на счет Мар­ция, кото­рый пра­вил государ­ст­вом после Тул­ла. (3) Дело в том, что Мар­ций, про­ис­хо­дя от доче­ри Нумы Пом­пи­лия, доса­до­вал на то, что, при­над­ле­жа к цар­ско­му роду, он жил как част­ное лицо, и, наблюдая за под­рас­таю­щим в доме Тул­ла потом­ст­вом, подо­зре­вал, что, слу­чись что-нибудь с Тул­лом, власть перей­дет к его сыно­вьям. Питая такие мыс­ли, он устро­ил заго­вор про­тив царя, имея нема­ло рим­лян, содей­ст­во­вав­ших ему в обре­те­нии прав­ле­ния. Более того, будучи дру­гом Тул­лу, при­чем из наи­бо­лее дове­рен­ных, выжидал, когда же явит­ся под­хо­дя­щий слу­чай для напа­де­ния. (4) А так как Тулл соби­рал­ся совер­шить некое жерт­во­при­но­ше­ние дома, кото­рое по его жела­нию мог­ли наблюдать толь­ко близ­кие, и так как, по воле судь­бы, день этот ока­зал­ся крайне ненаст­ным — с дождем, с ура­га­ном и глу­бо­кой тьмою, так что место перед домом, где долж­ны были нахо­дить­ся страж­ни­ки, ока­за­лось ими поки­ну­тым, Мар­ций, рас­судив, что под­хо­дя­щее вре­мя насту­пи­ло, вме­сте с дру­зья­ми, кото­рые скры­ва­ли под пла­ща­ми мечи, вошел в две­ри, убил царя и сыно­вей его, и про­чих, на кого слу­чай­но наткнул­ся, пустил огонь по дому во мно­гих местах, а соде­яв это, рас­про­стра­нил слух об уда­ре гро­ма. (5) Но этот рас­сказ я не при­ни­маю, не счи­тая его ни прав­ди­вым, ни убеди­тель­ным, а при­со­еди­ня­юсь к пер­во­му и пола­гаю, что Тулл встре­тил такую смерть по воле боже­ства. Ведь неве­ро­ят­но, чтобы ужас­ное дея­ние, кото­рое гото­ви­лось мно­ги­ми людь­ми, сохра­ни­лось в тайне, да и у того, кто заду­мал его, не мог­ло быть уве­рен­но­сти, что после смер­ти Гости­лия рим­ляне назо­вут его царем горо­да. И если бы даже со сто­ро­ны людей к нему были вер­ность и уве­рен­ность в нем, у богов все же не мог­ло быть неведе­ния, подоб­но­го чело­ве­че­ско­му. (6) Ведь после выне­се­ния реше­ния по три­бам над­ле­жа­ло и богам одоб­рить посред­ст­вом бла­го­при­ят­ных зна­ме­ний полу­че­ние им цар­ской вла­сти. А кто из богов или божеств захо­чет поз­во­лить мужу нече­сти­во­му и столь страш­ны­ми убий­ства­ми запят­нан­но­му при­бли­жать­ся к алта­рям, и начи­нать жерт­во­при­но­ше­ния, и совер­шать раз­ные бого­слу­же­ния? И вот, из-за это­го я отно­шу про­ис­ше­ст­вие не к люд­ско­му зло­умыш­ле­нию, но к боже­ст­вен­ной воле, одна­ко пусть каж­дый судит, как поже­ла­ет.

36. После смер­ти Тул­ла Гости­лия меж­ду­ца­ри, назна­чен­ные сена­том, изби­ра­ют по оте­че­ским обы­ча­ям царем поли­са Мар­ция, по про­зва­нию Анк; и после под­твер­жде­ния наро­дом реше­ния сена­та и полу­че­ния от богов бла­го­при­ят­ных зна­ме­ний, совер­шив все по зако­ну, Мар­ций при­ни­ма­ет прав­ле­ние во вто­рой год трид­цать пятой Олим­пи­а­ды⁴², в кото­рой в беге на ста­дий победил Сфайр Лакеде­мо­нец, и в Афи­нах в это вре­мя годич­ную долж­ность зани­мал Дама­сий. (2) Этот царь, най­дя, что мно­гие из свя­щен­ных обрядов, кото­рые уста­но­вил Нума Пом­пи­лий, дед его с мате­рин­ской сто­ро­ны, оста­ют­ся без попе­че­ния, и видя, что боль­шин­ство рим­лян ста­ли воин­ст­вен­ны­ми и коры­сто­лю­би­вы­ми и уже не возде­лы­ва­ют зем­лю, как рань­ше, созвал народ на собра­ние и потре­бо­вал, чтобы они сно­ва нача­ли почи­тать богов, как почи­та­ли в цар­ст­во­ва­ние Нумы. Он втол­ко­вы­вал, что при небре­же­нии бога­ми мно­гие пагуб­ные болез­ни обру­ши­лись на город и была погуб­ле­на нема­лая часть наро­да, да и царь Гости­лий, не про­явив­ший, как сле­до­ва­ло бы, ника­ких пре­до­сто­рож­но­стей, в тече­ние дол­го­го вре­ме­ни стра­дал из-за раз­ных телес­ных болез­ней, и разу­мом-то сво­им уже не будучи кре­пок, поте­ряв и телес­ное и душев­ное здо­ро­вье, и сам горест­ную смерть встре­тил, и род его. (3) И он вос­хва­лял уклад государ­ства, уста­нов­лен­ный Нумой для рим­лян, как наи­луч­ший, разум­ный и пре­до­став­ля­ю­щий бла­го­да­ря чест­ным повсе­днев­ным трудам сред­ства к жиз­ни каж­до­му, и при­зы­вал вос­ста­но­вить этот порядок, раз­ви­вая зем­леде­лие, ското­вод­ство и про­чие заня­тия, кото­рым не при­су­ща ника­кая неспра­вед­ли­вость, а гра­беж, наси­лие и при­быль, полу­чае­мую от вой­ны, — с пре­зре­ни­ем отверг­нуть. (4) Эти­ми и подоб­ны­ми рас­суж­де­ни­я­ми Анк все­лил во всех стрем­ле­ние к спо­кой­ст­вию, к жиз­ни без вой­ны и к муд­ро­му трудо­лю­бию. Затем, созвав пон­ти­фи­ков и взяв у них запи­си отно­си­тель­но свя­щен­но­дей­ст­вий, кото­рые Пом­пи­лий свел воеди­но, пове­лел пере­пи­сать их на дос­ках и выста­вить на Фору­ме, чтобы все желаю­щие их виде­ли. Но они были уни­что­же­ны вре­ме­нем — ведь мед­ных стел еще не было, поэто­му зако­ны и запи­си, касаю­щи­е­ся свя­щен­но­дей­ст­вий, были выре­за­ны на дубо­вых дос­ках. Одна­ко после свер­же­ния царей они вновь были вне­се­ны в офи­ци­аль­ную запись пон­ти­фи­ком Гаем Папи­ри­ем⁴³, кото­рый был над­зи­ра­те­лем за все­ми свя­щен­но­дей­ст­ви­я­ми. (5) Вос­ста­но­вив при­шед­шие в упа­док свя­щен­но­дей­ст­вия и обра­тив празд­ную чернь к част­ным трудам, Анк пре­воз­но­сил забот­ли­вых зем­ледель­цев и пори­цал как нена­деж­ных граж­дан тех, кто пло­хо пек­ся о соб­ст­вен­ном иму­ще­стве.

37. Уста­но­вив такой порядок в государ­стве и очень наде­ясь про­ве­сти без войн и бед всю свою жизнь, как и дед его с мате­рин­ской сто­ро­ны, он не возы­мел судь­бы, соот­вет­ст­ву­ю­щей его жела­ни­ям, но вопре­ки сво­им ожи­да­ни­ям, вынуж­ден был стать вои­ном и ни еди­но­го часа не про­жить без опас­но­стей и раздо­ров. (2) Ведь тот­час же, как толь­ко он при­шел к вла­сти и стал устра­и­вать прав­ле­ние, сво­бод­ное от забот, лати­ны, с пре­зре­ни­ем отне­сясь к нему и пола­гая, что он от отсут­ст­вия муже­ства не спо­со­бен вести вой­ны, ста­ли рас­сы­лать в при­гра­нич­ные пре­де­лы рим­лян раз­бой­ни­чьи шай­ки, от чьих рук погиб­ло нема­ло людей. (3) А когда к лати­нам при­шли послы царя и потре­бо­ва­ли дать рим­ля­нам удо­вле­тво­ре­ние в соот­вет­ст­вии с дого­во­ра­ми⁴⁴, лати­ны при­ня­лись ссы­лать­ся на то, что ниче­го не веда­ют о тех, кто обви­ня­ет­ся в раз­бое, посколь­ку раз­бой совер­шал­ся не по обще­му реше­нию, а так­же на то, что рим­ляне обви­ня­ют их без вся­кой на то при­чи­ны: пото­му что не с эти­ми людь­ми заклю­ча­ли они дого­во­ры, а с Тул­лом, а когда Тулл умер, для них и дого­во­рен­но­сти о мире пере­ста­ли дей­ст­во­вать. (4) И вот Мар­ций, вслед­ст­вие подоб­ных при­чин и отве­тов, был вынуж­ден выве­сти вой­ско про­тив них и, подой­дя к их горо­ду Поли­то­рию⁴⁵, взял его на усло­ви­ях сда­чи преж­де, чем к оса­ждае­мым при­шла какая-либо помощь от осталь­ных лати­нов. Одна­ко он нико­им обра­зом не посту­пил с людь­ми жесто­ко, но, оста­вив им иму­ще­ство, всем наро­дом пере­вел в Рим и рас­пре­де­лил по три­бам.

38. На сле­дую­щий год, так как лати­ны отпра­ви­ли в опу­стев­ший Поли­то­рий сво­их коло­ни­стов и нача­ли обра­ба­ты­вать зем­ли поли­то­рян, Мар­ций, при­няв началь­ст­во­ва­ние над вой­ском, повел его про­тив них. И когда лати­ны вышли из-за город­ских стен на бит­ву, он, одер­жав над ними победу, взял город вто­рич­но. Лишь после того как он под­жег жили­ща и сров­нял обо­ро­ни­тель­ные сте­ны с зем­лей, чтобы уж теперь недру­ги лиши­лись места, откуда мож­но вести воен­ные дей­ст­вия, да и зем­лю не обра­ба­ты­ва­ли, он повел вой­ско назад. (2) Но год спу­стя лати­ны высту­пи­ли про­тив горо­да Медул­лия⁴⁶, в кото­ром име­лись рим­ские коло­ни­сты и оса­ди­ли его и, со всех сто­рон штур­муя сте­ны, захва­ти­ли его силой. А Мар­ций в это самое вре­мя берет зна­ме­ни­тый город лати­нов Тел­ле­ны⁴⁷, одер­жав победу в регу­ляр­ном сра­же­нии и при­сту­пом стен при­нудив жите­лей под­чи­нить­ся, а всех захва­чен­ных, ниче­го из того, чем они вла­де­ли, у них не ото­брав, он пере­во­дит в Рим и выде­ля­ет им в горо­де место для устрой­ства жилищ. (3) И Медул­лию, в тече­ние трех лет пре­бы­вав­шую под вла­стью лати­нов, он на чет­вер­тый год полу­ча­ет обрат­но, вынудив ее после мно­гих круп­ных сра­же­ний к покор­но­сти. А спу­стя корот­кое вре­мя он завла­де­ва­ет горо­дом фика­нов⁴⁸, кото­рый тре­мя года­ми ранее он уже брал на осно­ва­нии дого­во­ра о сда­че, и всех оби­та­те­лей пере­вел в Рим, но ниче­го в горо­де не раз­ру­шил, чем соста­вил о себе мне­ние, что жела­ет дей­ст­во­вать ско­рее мило­сти­во, неже­ли рас­чет­ли­во. (4) Ведь лати­ны, отпра­вив туда посе­лен­цев и про­дол­жая обра­ба­ты­вать соб­ст­вен­ные зем­ли, нача­ли исполь­зо­вать и зем­лю фика­нов, так что Мар­ций вновь был вынуж­ден вто­рич­но идти вой­ной про­тив это­го горо­да⁴⁹ и, став хозя­и­ном его с боль­шим трудом, под­жечь жили­ща и сте­ны сров­нять с зем­лей.

39. После это­го меж­ду лати­на­ми и рим­ля­на­ми, выстро­ен­ны­ми в бое­вой порядок с огром­ны­ми сила­ми, про­ис­хо­дят два сра­же­ния. В пер­вом они бились дол­гое вре­мя и, посчи­тав, что силы их рав­ны, раз­ве­ли вой­ска и уда­ли­лись каж­дый к сво­е­му лаге­рю. В сле­дую­щем же бою рим­ляне побеж­да­ют лати­нов и пре­сле­ду­ют их до само­го лаге­ря. (2) После этих сра­же­ний ника­ких битв в откры­том поле у них не воз­ни­ка­ло, но про­ис­хо­ди­ли бес­ко­неч­ные вза­им­ные набе­ги на погра­нич­ные обла­сти и схват­ки меж­ду поле­вой стра­жей, кон­ни­цей и лег­ко­во­ору­жен­ны­ми. В этих стыч­ках верх чаще одер­жи­ва­ли рим­ляне, у кото­рых было гото­вое к бою вой­ско, раз­ме­щен­ное в удоб­ных для несе­ния охра­ны заса­дах. Этим вой­ском пред­во­ди­тель­ст­во­вал тирре­нец Тарк­ви­ний. (3) В это же самое вре­мя и фиде­няне отло­жи­лись от рим­лян, не откры­то объ­явив вой­ну, но малым чис­лом людей и скрыт­но набе­га­ми под­вер­гая зем­лю их разо­ре­нию; Мар­ций, уда­рив на них с лег­ко­во­ору­жен­ным вой­ском, преж­де чем фиде­няне успе­ли под­гото­вить­ся к войне, раз­би­ва­ет укреп­лен­ный лагерь близ горо­да. (4) Пона­ча­лу фиде­няне попы­та­лись оправ­ды­вать­ся тем, что знать не зна­ют, за какие про­вин­но­сти надви­ну­лось на них рим­ское вой­ско, но когда царь заявил, что при­шел полу­чить от них удо­вле­тво­ре­ние за раз­граб­ле­ние и опу­сто­ше­ние его зем­ли, фиде­няне ста­ли защи­щать­ся, ссы­ла­ясь на то, что не все они вино­ва­ты, и про­си­ли вре­мя для опре­де­ле­ния и поис­ка винов­ных. Так они протя­ну­ли мно­го дней, ниче­го из обе­щан­но­го не выпол­няя, но тай­ком созы­вая союз­ни­ков и зани­ма­ясь заготов­кой ору­жия.

40. Постиг­нув их замы­сел, Мар­ций стал рыть под­зем­ный ход от сво­его лаге­ря под сте­ны горо­да и по завер­ше­нии работ выстро­ил вой­ско и повел его на город фиде­нян, имея для под­мо­ги и воен­ные маши­ны, и лест­ни­цы, и про­чие при­спо­соб­ле­ния для штур­ма стен, но не в том месте, где были под­ко­пы, а в дру­гом. (2) Когда же фиде­няне всем ско­пом сбе­жа­лись в те кон­цы горо­да, что под­верг­лись при­сту­пу, и ста­ли муже­ст­вен­но отра­жать напа­де­ние, рим­ляне, раз­ме­щен­ные с дру­гой сто­ро­ны, открыв под­зем­ные ходы, ока­за­лись навер­ху, внут­ри горо­да и, истре­бив тех, кто ринул­ся поме­шать им, отво­ри­ли ворота оса­ждаю­щим. (3) После того как мно­гие жите­ли при взя­тии горо­да погиб­ли, Мар­ций при­ка­зал осталь­ным фиде­ня­нам сдать ору­жие и, объ­явив через гла­ша­та­ев, чтобы они собра­лись все в одно место, немно­гих из них, винов­ных в отпа­де­нии, рас­по­рядил­ся нака­зать плетьми и пре­дать смер­ти и поз­во­лил вои­нам раз­гра­бить все жили­ща и, оста­вив в горо­де зна­чи­тель­ный гар­ни­зон, повел вой­ско на саби­нян. (4) Ведь и они в усло­ви­ях мира не хра­ни­ли вер­ность дого­во­рам, кото­рые заклю­чи­ли с царем Тул­лом, но, вторг­шись в рим­ские пре­де­лы, сно­ва ста­ли опу­сто­шать их. Поэто­му, когда Мар­ций от лазут­чи­ков и пере­беж­чи­ков полу­чил изве­стия, что насту­пил бла­го­при­ят­ный момент для напа­де­ния, посколь­ку саби­няне рас­се­я­лись по полям и гра­би­ли их, он сам с пехо­тин­ца­ми под­сту­пил к лаге­рю непри­я­те­ля, кото­рый охра­ня­ла немно­го­чис­лен­ная стра­жа, и с ходу захва­ты­ва­ет укреп­ле­ние, а Тарк­ви­нию при­ка­зы­ва­ет во гла­ве всад­ни­ков поспе­шить на саби­нян, рас­сы­пав­ших­ся для гра­бе­жа. (5) Саби­няне же, про­ведав, что на них дви­жет­ся рим­ская кон­ни­ца, побро­са­ли добы­чу и осталь­ное доб­ро, какое они тащи­ли и гна­ли, и бро­си­лись к лаге­рю. А когда обна­ру­жи­ли, что он захва­чен пехотой, не ведая, куда бы им кинуть­ся, устре­ми­лись в леса и горы. Но пре­сле­ду­е­мые лег­ко­во­ору­жен­ны­ми вои­на­ми и всад­ни­ка­ми, лишь немно­гие из них спас­лись, боль­шин­ство же погиб­ло. И после столь вели­ко­го несча­стья саби­няне вновь отправ­ля­ют в Рим посоль­ство и доби­ва­ют­ся мира, кото­ро­го жаж­да­ли. Да и для Рима про­дол­жав­ша­я­ся вой­на с латин­ски­ми горо­да­ми насто­я­тель­но тре­бо­ва­ла пере­ми­рия и пре­кра­ще­ния воен­ных дей­ст­вий с осталь­ны­ми вра­га­ми.

41. При­мер­но на чет­вер­тый год после этой вой­ны Мар­ций, царь рим­лян, во гла­ве общин­но­го вой­ска, а так­же при­звав как мож­но боль­ше союз­ни­ков, сколь­ко смог полу­чить, высту­пил в поход про­тив вей­ян и опу­сто­шил зна­чи­тель­ную часть их окру­ги. А нача­ли-то те, вторг­шись годом рань­ше в зем­лю рим­лян, мно­го добра награ­бив и при­не­ся мно­гим людям поги­бель. (2) И когда со сто­ро­ны вей­ян подо­шли мно­го­чис­лен­ные отряды и раз­би­ли лагерь по дру­гую сто­ро­ну Тиб­ра, у Фиден, царь, под­няв вой­ско, дви­нул­ся как мож­но быст­рее. Преж­де все­го, имея пре­вос­ход­ство в кон­ни­це, он отре­зал их от выхо­дов к их зем­лям, а затем, при­нудив вый­ти на ближ­ний бой, победил и захва­тил их лагерь. После того как вой­на уда­лась ему в соот­вет­ст­вии с замыс­лом, по воз­вра­ще­нии в город он про­вел побед­ное шест­вие и в честь богов обыч­ный три­умф. (3) Когда же дву­мя года­ми поз­же вей­яне вновь нару­ши­ли пере­ми­рие, кото­рое они заклю­чи­ли с Мар­ци­ем, и ста­ли тре­бо­вать назад сали­ны⁵⁰, кото­рые они при царе Рому­ле оста­ви­ли по дого­во­рен­но­стям, он дал им дру­гое сра­же­ние за эти сали­ны, еще более круп­ное, чем преж­нее, и лег­ко одер­жал в нем победу. С это­го вре­ме­ни он без­ого­во­роч­но стал вла­деть соля­ны­ми раз­ра­бот­ка­ми. (4) Награ­ды за храб­рость и после это­го сра­же­ния так­же полу­чил началь­ник всад­ни­ков Тарк­ви­ний, и Мар­ций, счи­тая его храб­рей­шим изо всех мужей, и в осталь­ном посто­ян­но его воз­ве­ли­чи­вал, даже в чис­ло пат­ри­ци­ев и сена­то­ров внес. (5) И с наро­дом воль­сков⁵¹ всту­пил Мар­ций в вой­ну, посколь­ку от них на рим­ские поля выхо­ди­ли шай­ки раз­бой­ни­ков. Дви­нув­шись на них похо­дом с боль­шим отрядом, он захва­тил огром­ную добы­чу и, оса­див их город Велит­ры⁵², окру­жил его рвом и обнес часто­ко­лом, и, гос­под­ст­вуя над откры­той мест­но­стью, начал штурм стен. А когда вышли послы с олив­ко­вы­ми вет­вя­ми⁵³, кото­рые пообе­ща­ли воз­ме­стить нане­сен­ный ущерб, как царь посчи­та­ет спра­вед­ли­вым, и согла­си­лись пере­дать для нака­за­ния тех, кто при­знан винов­ным, Мар­ций, заклю­чив пере­ми­рие и полу­чив от воль­сков по их доб­рой воле удо­вле­тво­ре­ние, уста­нав­ли­ва­ет с ними мир и друж­бу.

42. Но сно­ва какие-то искус­ные в войне люди из сабин­ско­го наро­да, что еще не испы­та­ли на себе силу рим­лян, а насе­ля­ли бога­тый и счаст­ли­вый город, не имея осно­ва­ний предъ­яв­лять какие-либо пре­тен­зии к рим­ля­нам, но обре­чен­ные на зависть к их пре­успе­я­нию, кото­рое ока­за­лось бо́льшим, неже­ли они рас­счи­ты­ва­ли, собрав­шись как-то в неболь­шом коли­че­стве, нача­ли с гра­бе­жей и набе­гов на рим­ские поля; затем, пре­льщае­мые добы­чей, они откры­то пред­при­ни­ма­ют про­тив них поход и, разо­ряя боль­шу́ю часть погра­нич­ной обла­сти, нано­сят рим­ля­нам зна­чи­тель­ный ущерб. (2) Все же им не уда­лось ни добы­чу уве­сти, ни самим уйти без­на­ка­зан­ны­ми, пото­му что рим­ский царь, поспе­шив на помощь сво­им и раз­бив близ укры­тия саби­нян лагерь, вынудил их всту­пить в сра­же­ние. (3) И вот раз­ра­зи­лась оже­сто­чен­ная бит­ва, и обе сто­ро­ны понес­ли круп­ные поте­ри, но победи­ли рим­ляне, бла­го­да­ря и опы­ту, и трудо­лю­бию, к чему были при­выч­ны издав­на, они во мно­гом пре­вос­хо­ди­ли саби­нян и, пре­сле­дуя по пятам в бес­по­ряд­ке бежав­ших к лаге­рю, учи­ни­ли боль­шую рез­ню. (4) После захва­та их укреп­ле­ния, пол­но­го вся­че­ско­го добра, и воз­вра­ще­ния плен­ни­ков, кото­рых саби­няне захва­ти­ли в набе­гах, рим­ляне ушли домой. Гово­рят, при­мер­но тако­вы были воен­ные свер­ше­ния это­го царя, кото­рые оста­лись в памя­ти в сочи­не­ни­ях рим­лян. А что до государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния, то к рас­ска­зу об этом я при­сту­паю.

43. Сна­ча­ла Анк при­со­еди­нил к горо­ду нема­лую часть его, обне­ся сте­ной так назы­вае­мый Авен­тин⁵⁴. Это высо­кий холм почти восем­на­дца­ти ста­дий в окруж­но­сти, кото­рый тогда был покрыт сме­шан­ным лесом и зарос­ля­ми пре­крас­ней­ше­го лав­ра, бла­го­да­ря чему одно место на нем зовет­ся у рим­лян Лавре­том⁵⁵. Теперь же он весь застро­ен, и в чис­ле мно­же­ства зда­ний там воз­веден и храм Диа­ны⁵⁶, а от дру­го­го хол­ма из чис­ла тех, что вхо­дят в Рим, извест­но­го как Пал­лан­тий, вокруг кото­ро­го и рас­ки­нул­ся пер­во­на­чаль­ный город, он отде­лен глу­бо­ким и узким уще­льем. Но в более позд­ние вре­ме­на вся доли­на меж­ду хол­ма­ми была засы­па­на. (2) Видя, что этот холм пред­на­зна­чен стать как бы погра­нич­ной кре­по­стью горо­да для любо­го под­сту­пив­ше­го вой­ска, Мар­ций окру­жил его сте­ной и рвом и посе­лил на нем всех людей, пере­веден­ных из Тел­ле­ны и Поли­то­рия, а так­же из осталь­ных поко­рен­ных горо­дов⁵⁷. И один этот порядок устро­е­ния горо­да, введен­ный царем, пред­став­ля­ет­ся отлич­ным и дель­ным, посколь­ку бла­го­да­ря при­со­еди­не­нию жите­лей из дру­гих горо­дов Рим зна­чи­тель­но рас­ши­рил­ся и в гораздо мень­шей сте­пе­ни стал уяз­ви­мым для напа­де­ния круп­ных отрядов вра­гов.

44. Сле­дую­щее пред­при­я­тие гораздо важ­нее толь­ко что опи­сан­но­го гра­до­устрой­ства, кото­рое сде­ла­ло Рим мно­го бога­че во всем, что каса­ет­ся жиз­ни, и что побуди­ло его обра­тить­ся к более бла­го­род­ным заня­ти­ям. Дело в том, что река Тибр, спус­ка­ясь с Апен­нин­ских гор, про­те­ка­ет у само­го Рима и изли­ва­ет­ся на лишен­ный гава­ней берег⁵⁸ Тиррен­ско­го моря. Река при­но­сит Риму малую и незна­чи­тель­ную выго­ду из-за того, что в устье у него нет ника­ко­го тор­жи­ща, где бы при­ни­ма­лись при­во­зи­мые по морю и при­бы­ваю­щие вниз по тече­нию това­ры и где ими мог­ли бы обме­ни­вать­ся тор­гов­цы. При этом Тибр досту­пен для пла­ва­ния на круп­ных реч­ных судах вплоть до сво­их исто­ков, рав­но как и вплоть до Рима на тяже­лых мор­ских кораб­лях, поэто­му Анк решил осно­вать в месте впа­де­ния реки в море сто­ян­ку кораб­лей, исполь­зуя как гавань само реч­ное устье. (2) Ведь река при впа­де­нии в море рас­ши­ря­ет­ся, зани­мая боль­шое про­стран­ство, и обра­зу­ет обшир­ные бух­ты, кото­рые луч­ше мор­ских гава­ней. Но самое уди­ви­тель­ное то, что река не отре­за­на от устья отме­ля­ми из нано­сов пес­ка, от чего стра­да­ют мно­гие из круп­ных рек, и не изви­ва­ет­ся, блуж­дая в болотах и топях, преж­де чем соеди­нить свой поток с морем, но посто­ян­но судо­ход­на и впа­да­ет в море через еди­ное при­род­ное устье, оттал­ки­вая вол­ны мор­ско­го при­боя, хотя дую­щий с запа­да ветер здесь быва­ет силь­ным и суро­вым. (3) Так вот, весель­ные кораб­ли, каки­ми бы боль­ши­ми они ни были, водо­из­ме­ще­ни­ем до трех тысяч мер гру­за⁵⁹, вхо­дят в устье Тиб­ра, идут на вес­лах или их тянут кана­та­ми вплоть до Рима; а суда боль­ше­го раз­ме­ра вста­ют в море на якорь близ устья, затем их раз­гру­жа­ют и вновь загру­жа­ют с помо­щью реч­ных лодок⁶⁰. (4) И в излу­чине меж­ду рекой и морем царь осно­вал и окру­жил сте­ной город⁶¹, кото­рый по месту впа­де­ния реки в море назвал Ости­ей⁶², или, как мы ска­за­ли бы, — «ворота­ми», и тем самым под­гото­вил все к тому, чтобы Рим стал не толь­ко при­бреж­ным, но и мор­ским горо­дом, и дал вку­сить ему замор­ских благ.

45. Анк Мар­ций обнес сте­ной и высо­кий холм, назы­вае­мый Яни­ку­лом⁶³, рас­по­ло­жен­ный на дру­гом бере­гу Тиб­ра, и поста­вил на нем доста­точ­но силь­ную стра­жу ради без­опас­но­сти тех, кто плы­вет по реке: ведь тирре­ны, вла­дея все­ми зем­ля­ми по ту сто­ро­ну реки, гра­би­ли тор­гов­цев. (2) Как пере­да­ют, он пере­крыл Тибр дере­вян­ным мостом⁶⁴, кото­рый был сде­лан, по обы­чаю, без меди и желе­за и кре­пил­ся толь­ко с помо­щью дере­вян­ных бру­сов. Его рим­ляне сохра­ня­ют до сего дня, счи­тая свя­щен­ным. А если какая-нибудь часть моста повреж­да­ет­ся, то пон­ти­фи­ки⁶⁵ чинят его, испол­няя во вре­мя ремон­та опре­де­лен­ные ста­рин­ные жерт­во­при­но­ше­ния. (3) Совер­шив такие досто­па­мят­ные дея­ния в свое прав­ле­ние, Анк Мар­ций пере­дал Рим потом­кам гораздо более могу­чим, чем сам при­нял, и, неся бре­мя цар­ской вла­сти в тече­ние два­дца­ти четы­рех лет, уми­ра­ет, оста­вив дво­их сыно­вей — одно­го еще в дет­ском воз­расте, а вто­ро­го немно­го постар­ше.

46. После смер­ти Анка Мар­ция сенат, посколь­ку народ вновь пре­по­ру­чил ему уста­но­вить такое государ­ст­вен­ное устрой­ство, какое он пред­по­чтет, решил оста­вать­ся при том же самом и назна­чил меж­ду­ца­рей. А они, созвав народ на коми­ции, изби­ра­ют царем Луция Тарк­ви­ния. Когда же и зна­ме­ния, нис­по­слан­ные бога­ми, под­твер­ди­ли реше­ние общи­ны, тот при­ни­ма­ет на себя цар­скую власть при­бли­зи­тель­но во вто­рой год сорок пер­вой Олим­пи­а­ды⁶⁶, в кото­рой в беге на ста­дий победил фива­нец Клеон­дас, а архон­том в Афи­нах был Генио­хид. (2) Кто были роди­те­ля­ми Тарк­ви­ния, в каком оте­че­стве он был рож­ден, по каким при­чи­нам при­шел в Рим и бла­го­да­ря како­му обра­зу жиз­ни достиг он цар­ской вла­сти, я поведаю так, как я обна­ру­жил это в сочи­не­ни­ях мест­ных исто­ри­ков. (3) Некий корин­фя­нин по име­ни Дема­рат, из рода Бак­хи­а­дов⁶⁷, решив зани­мать­ся тор­гов­лей, отплыл в Ита­лию, ведя соб­ст­вен­ное тор­го­вое суд­но со сво­им лич­ным гру­зом. Рас­про­дав товар в тиррен­ских горо­дах, кото­рые были тогда в Ита­лии наи­бо­лее про­цве­таю­щи­ми из всех, и полу­чив боль­шую при­быль, он не захо­тел уже отправ­лять­ся в дру­гие гава­ни, но стал непре­рыв­но вести тор­гов­лю в том же самом море, достав­ляя эллин­ские гру­зы к тирре­нам, а тиррен­ские — в Элла­ду, и в резуль­та­те он ока­зал­ся обла­да­те­лем весь­ма круп­ных богатств. (4) А когда в Корин­фе вспых­ну­ло вос­ста­ние и тиран Кип­сел⁶⁸ под­нял­ся про­тив Бак­хи­а­дов, Дема­рат почув­ст­во­вал, что при тира­нии ему оста­вать­ся небез­опас­но, так как он и вооб­ще мно­го чего при­об­рел и воз­глав­лял оли­гар­хи­че­ское семей­ство. И, собрав все иму­ще­ство, сколь­ко смог, по морю убыл из Корин­фа. (5) Так как посто­ян­но под­дер­жи­вая свя­зи с тирре­на­ми, он при­об­рел сре­ди них мно­го доб­рых дру­зей, осо­бен­но в горо­де Тарк­ви­нии, кото­рый был тогда боль­шим и бога­тым, он постро­ил здесь дом и всту­пил в брак с жен­щи­ной знат­но­го рода. Когда же у него роди­лись двое сыно­вей, он дал им тиррен­ские име­на — одно­му Аррунт, дру­го­му Луку­мон, а так­же вос­пи­тал их обо­их в эллин­ском и тиррен­ском духе, а когда они воз­му­жа­ли, он взял для них жен из слав­ней­ших домов.

47. Спу­стя немно­го вре­ме­ни стар­ший сын уми­ра­ет без закон­но­го потом­ства. А через несколь­ко дней от печа­ли закан­чи­ва­ет свои дни и сам Дема­рат, оста­вив наслед­ни­ком все­го иму­ще­ства млад­ше­го сына Луку­мо­на. Он же, при­няв отцов­ское солид­ное состо­я­ние, воз­же­лал стать граж­да­ни­ном, участ­во­вать в обще­ст­вен­ных делах и вой­ти в чис­ло пер­вых горо­жан. (2) Но, под­вер­га­ясь повсюду гоне­ни­ям со сто­ро­ны мест­ных жите­лей и не счи­та­ясь у них не толь­ко в чис­ле пер­вых, но и сред­них граж­дан, он мучи­тель­но пере­но­сил бес­че­стие. Услы­шав же, что рим­ский полис охот­но при­ни­ма­ет всех чуже­зем­цев и дела­ет их горо­жа­на­ми, каж­до­го оце­ни­вая по заслу­гам, Луку­мон решил туда пере­се­лить­ся, забрал с собой свои богат­ства и жену, и даже про­чих дру­зей и род­ст­вен­ни­ков, кто того хотел, побуж­дал к тому же. И желаю­щих поехать вме­сте с ним ока­за­лось мно­го. (3) А когда они при­бли­зи­лись к Яни­ку­лу, откуда при­ез­жаю­щим из Тирре­нии впер­вые откры­ва­ет­ся вид на Рим, орел, сле­тев вне­зап­но вниз, сорвал вой­лоч­ную шап­ку с его голо­вы, вновь взмыл вверх кру­га­ми и скрыл­ся из виду в небес­ных высях; затем вдруг пти­ца сно­ва воз­ло­жи­ла шап­ку на голо­ву Луку­мо­ну, при­стро­ив ее точ­но на преж­нее место. (4) А так как зна­ме­ние это мно­гим пока­за­лось уди­ви­тель­ным и стран­ным, супру­га Луку­мо­на по име­ни Тана­к­виль, кото­рой от пред­ков доста­лись глу­бо­кие зна­ния в искус­стве пти­це­га­да­ний, выде­ли­ла имен­но мужа из всех окру­жаю­щих и при­вет­ст­во­ва­ла его, напол­нив радуж­ны­ми надеж­да­ми на то, что он от судь­бы про­сто­го чело­ве­ка дой­дет до цар­ской вла­сти. Одна­ко она посо­ве­то­ва­ла ему обду­мать, как бы полу­чить пер­вен­ство из рук рим­лян по их соб­ст­вен­ной воле, пред­став перед ними достой­ным такой чести.

48. Обра­до­ван­ный зна­ме­ни­ем и уже при­бли­жа­ясь к город­ским воротам, он воз­нес богам молит­вы, дабы про­ро­че­ства испол­ни­лись и вступ­ле­ние его сопро­вож­да­лось доб­рой судь­бой, и вхо­дит внутрь. После это­го, при­гла­шен­ный на при­ем к царю Мар­цию, Луку­мон сна­ча­ла рас­ска­зы­ва­ет о себе, кто он таков, затем, что при­шел с жела­ни­ем посе­лить­ся в горо­де и при­нес с собой все отцов­ское иму­ще­ство, кото­рое, как он ска­зал, наме­рен пере­дать в обще­ст­вен­ную каз­ну царю и государ­ству рим­лян, так как оно боль­ше, неже­ли воз­мож­но вла­деть одно­му част­но­му чело­ве­ку. (2) И так как царь с радо­стью его при­нял и при­пи­сал вме­сте с сопро­вож­дав­ши­ми его тирре­на­ми к одной три­бе и к одной курии, Луку­мон устра­и­ва­ет себе жили­ще на отведен­ном ему в горо­де доста­точ­ном участ­ке и берет надел зем­ли. А после того, как он это сде­лал и стал одним из горо­жан, он узнал, что каж­до­му из рим­лян дает­ся обыч­ное имя, а кро­ме него — дру­гое, кото­рое у них явля­ет­ся родо­вым и про­ис­хо­дя­щим от отца⁶⁹. Желая и в этом упо­до­бить­ся рим­ля­нам, он взял себе в каче­стве обыч­но­го имя Луций вме­сто Луку­мо­на, а в каче­стве родо­во­го — Тарк­ви­ний, по горо­ду, в кото­ром родил­ся и был вос­пи­тан. (3) В корот­кий срок Тарк­ви­ний стал дру­гом царя, под­но­ся подар­ки, в кото­рых, как он узнал, тот боль­ше все­го нуж­дал­ся, и пре­до­став­ляя сред­ства, кото­рые ему тре­бо­ва­лись на воен­ные нуж­ды. И в похо­дах он сра­жал­ся луч­ше всех, будь то пешие или кон­ные, а когда воз­ни­ка­ла необ­хо­ди­мость в вер­ном сове­те, он ока­зы­вал­ся в чис­ле самых муд­рых совет­чи­ков. (4) Все же пре­бы­вая в поче­те у царя, он не утра­тил бла­го­склон­но­сти со сто­ро­ны про­чих рим­лян, но мно­гих пат­ри­ци­ев рас­по­ло­жил к себе, ока­зы­вая им услу­ги, и добил­ся при­вет­ли­вой обхо­ди­тель­но­стью, при­ят­ным обра­ще­ни­ем и разда­чей денег того, что про­стые пле­беи были настро­е­ны дру­же­ски к нему.

49. Вот таким дей­ст­ви­тель­но был Тарк­ви­ний и по таким при­чи­нам, пока Мар­ций был жив, он стал самым вид­ным из всех рим­лян, а когда тот умер, все рас­суди­ли, что он досто­ин цар­ской вла­сти. Когда же он при­нял на себя власть, то преж­де все­го повел вой­ну с горо­дом Апио­лы⁷⁰, небез­вест­ным сре­ди латин­ско­го пле­ме­ни. (2) Дело в том, что апио­лан­цы и все осталь­ные лати­ны, счи­тая, что после смер­ти Анка Мар­ция дого­во­рен­ность о мире утра­ти­ла свою силу, нача­ли разо­рять рим­скую зем­лю гра­бе­жа­ми и набе­га­ми. Желая им за это воздать по заслу­гам, Тарк­ви­ний высту­пил в поход вме­сте с круп­ны­ми воен­ны­ми сила­ми и опу­сто­шил бо́льшую часть их зем­ли. (3) Хотя апио­лан­цам от сосед­них лати­нов подо­спе­ло на под­мо­гу боль­шое вой­ско, он два­жды всту­па­ет с ними в сра­же­ния и, победив в обо­их, при­сту­па­ет к оса­де горо­да и бро­са­ет на сте­ны вой­ска посмен­но; жите­ли горо­да, сра­жа­ясь малым чис­лом про­тив мно­гих и не полу­чая ни еди­но­го часа пере­дыш­ки, с тече­ни­ем вре­ме­ни были истреб­ле­ны. После захва­та горо­да силой боль­шин­ство апио­лан­цев погиб­ли сра­жа­ясь, а мень­шин­ство, сдав ору­жие, были про­да­ны вме­сте с осталь­ной добы­чей, их дети и жены были обра­ще­ны рим­ля­на­ми в раб­ство и уведе­ны, а город после раз­граб­ле­ния сожжен. (4) Соде­яв это и срыв сте­ны горо­да до осно­ва­ния, царь повел вой­ско домой, а вско­ре совер­шил дру­гой поход про­тив горо­да Кру­сту­ме­рия⁷¹. Он был коло­ни­ей лати­нов, но в прав­ле­ние Рому­ла поко­рил­ся рим­ля­нам; а когда Тарк­ви­ний всту­пил на трон, вновь начал скло­нять­ся на сто­ро­ну лати­нов. (5) И этот город не при­шлось ему под­чи­нять себе оса­дой и напря­же­ни­ем сил. Ведь кру­сту­ме­рий­цы, осо­зна­вая и пре­вос­ход­ство в чис­лен­но­сти высту­пив­ше­го на них вой­ска, и свою сла­бость, тем более что ника­кой помо­щи от осталь­ных лати­нов к ним не подо­шло, откры­ли ворота, и ста­рей­шие и наи­бо­лее почи­тае­мые граж­дане вышли и сда­ли царю город, про­ся обой­тись с ними спра­вед­ли­во и уме­рен­но. (6) Эта прось­ба сов­па­да­ла с его жела­ни­ем, и, вой­дя внутрь стен горо­да, он ни одно­го из кру­сту­ме­рий­цев не каз­нил, но лишь совсем немно­гих винов­ных в отпа­де­нии пока­рал веч­ным изгна­ни­ем, а всем осталь­ным доз­во­лил и сво­им государ­ст­вом самим управ­лять, и рим­ским граж­дан­ст­вом поль­зо­вать­ся, как и рань­ше, а для того, чтобы они еще когда-нибудь не нача­ли воз­му­щать­ся, оста­вил у них рим­лян-посе­лен­цев.

50. И номен­тан­цам⁷², замыс­лив­шим то же, такая же участь выпа­ла. Ведь и они, посы­лая шай­ки раз­бой­ни­ков на поля рим­лян, откры­то пре­вра­ти­лись в их недру­гов, пона­де­яв­шись на союз­ни­че­ство с лати­на­ми; но когда Тарк­ви­ний высту­пил на них в поход, а помощь от лати­нов запазды­ва­ла, они, не в силах про­ти­во­сто­ять столь могу­че­му вой­ску, вышли из горо­да с под­ня­ты­ми мас­лич­ны­ми вет­ка­ми и сда­лись. (2) А жите­ли так назы­вае­мой Кол­ла­ции⁷³ попы­та­лись высту­пить с боем про­тив рим­ских войск, для чего вышли из сво­его горо­да; но, тер­пя пора­же­ние во всех схват­ках и неся мно­го­чис­лен­ные поте­ри, они вынуж­де­ны были бежать обрат­но под защи­ту стен и ста­ли рас­сы­лать гон­цов в латин­ские горо­да, про­ся союз­ни­че­ско­го вой­ска. Но так как помощь от тех шла весь­ма мед­лен­но, а непри­я­тель во мно­гих местах штур­мо­вал сте­ны, кол­ла­тин­цы с тече­ни­ем вре­ме­ни вынуж­де­ны были сдать город. (3) Одна­ко они не встре­ти­ли тако­го уме­рен­но­го обра­ще­ния с собой, как номен­тан­цы и кру­сту­ме­рий­цы, но царь ото­брал у них ору­жие и нака­зал их денеж­ной пеней, а так­же оста­вил в горо­де доста­точ­но боль­шой гар­ни­зон и поста­вил пра­вить ими с неогра­ни­чен­ной вла­стью пожиз­нен­но Аррун­та Тарк­ви­ния, сво­его пле­мян­ни­ка от бра­та, кото­рый родил­ся после смер­ти как сво­его отца Аррун­та, так и деда Дема­ра­та и не уна­сле­до­вал ни из отцов­ско­го, ни из дедов­ско­го состо­я­ния при­чи­таю­щу­ю­ся ему долю, и по этой при­чине был про­зван Эге­ри­ем. Ведь рим­ляне име­ну­ют так нуж­даю­щих­ся и нищих. Но с тех пор как он при­нял на себя попе­че­ние над этим горо­дом, он сам полу­чил про­зви­ще Кол­ла­тин и все его потом­ки. (4) После же сда­чи Кол­ла­ции, царь Тарк­ви­ний пошел похо­дом про­тив так назы­вае­мо­го Кор­ни­ку­ла⁷⁴, горо­да латин­ско­го кор­ня. Под­верг­нув разо­ре­нию их сель­скую окру­гу при пол­ной без­на­ка­зан­но­сти, поне­же никто ее не защи­щал, он напра­вил­ся к само­му горо­ду и при­звал горо­жан к друж­бе; но посколь­ку те не жела­ли прий­ти к при­ми­ре­нию, наде­ясь на кре­пость стен и ожи­дая, что со всех сто­рон подой­дут союз­ные силы, он пол­но­стью окру­жил город вой­ска­ми и начал штурм стен. (5) Кор­ни­ку­лан­цы дол­гое вре­мя ока­зы­ва­ли сопро­тив­ле­ние, муже­ст­вен­но отби­ва­ясь, и нанес­ли напа­даю­щим боль­шой урон, но они изне­мог­ли от бес­ко­неч­но­го напря­же­ния сил, при том что не все уже были еди­но­душ­ны (ведь одним каза­лось пра­виль­ным сдать город, дру­гим — дер­жать­ся до послед­не­го), и более все­го ослаб­лен­ные этой рас­прей они были захва­че­ны силой. (6) Храб­рей­шая часть жите­лей погиб­ла в сра­же­нии при штур­ме горо­да, а трус­ли­вая и пото­му уцелев­шая была про­да­на в раб­ство вме­сте с жена­ми и детьми, а город их был победи­те­ля­ми раз­граб­лен и сожжен. (7) После это­го лати­ны при­шли в него­до­ва­ние и поста­но­ви­ли сооб­ща выве­сти вой­ско про­тив рим­лян; собрав огром­ные силы, они вторг­лись в их луч­шие зем­ли, откуда уве­ли мно­же­ство плен­ни­ков, и ста­ли хозя­е­ва­ми огром­ной добы­чи. Но царь Тарк­ви­ний высту­пил про­тив них во гла­ве лег­ко­во­ору­жен­но­го вой­ска в пол­ной бое­вой готов­но­сти, одна­ко опоздал пере­хва­тить их самих и обру­шил­ся на их зем­ли, где посту­пил точ­но так же, как и лати­ны. (8) Подоб­ные поте­ри и при­об­ре­те­ния мно­го­крат­но пре­тер­пе­ва­ли попе­ре­мен­но и те и дру­гие в воен­ных набе­гах на погра­нич­ные обла­сти, но одна бит­ва в бое­вых поряд­ках со все­ми сво­и­ми сила­ми про­изо­шла близ горо­да Фиде­ны; в этом сра­же­нии мно­гие пали с обе­их сто­рон, но победу одер­жа­ли рим­ляне и вынуди­ли лати­нов ночью, бро­сив лагерь, отсту­пить в свои горо­да.

51. После этой бит­вы Тарк­ви­ний с вой­ском в бое­вом поряд­ке дви­нул­ся на их горо­да, пред­ва­ряя свои дей­ст­вия пред­ло­же­ни­я­ми друж­бы. И лати­ны, не имея собран­но­го воеди­но вой­ска и не пола­га­ясь каж­дый на соб­ст­вен­ную готов­ность, вни­ма­ли его при­зы­вам, и неко­то­рые из них пред­по­чи­та­ли сда­вать горо­да, видя, что тем, кто захва­чен силой, доста­ет­ся и обра­ще­ние в раб­ство, и раз­ру­ше­ние горо­да, а тем, кто сдал­ся на усло­ви­ях капи­ту­ля­ции — ниче­го более страш­но­го, как толь­ко пови­но­вать­ся победив­шим. (2) Пона­ча­лу к нему при­со­еди­ни­лись на спра­вед­ли­вых усло­ви­ях Фику­лея⁷⁵ — зна­чи­тель­ный город, затем Каме­рия⁷⁶, а за ними после­до­ва­ли дру­гие малень­кие город­ки и укреп­лен­ные посе­ле­ния. (3) Осталь­ные лати­ны, встре­во­жен­ные этим и опа­са­ясь, как бы весь народ не под­чи­нил­ся царю, собра­лись на фору­ме в Ферен­тине и при­ня­ли поста­нов­ле­ние о том, чтобы не толь­ко свои соб­ст­вен­ные силы выве­сти от каж­до­го горо­да, но и от сосед­них наро­дов при­звать наи­бо­лее силь­ных, и они отпра­ви­ли посоль­ства к тирре­нам и саби­ня­нам, про­ся помо­щи в войне. (4) Саби­няне же дали обе­ща­ние, что как толь­ко услы­шат о втор­же­нии лати­нов на рим­скую терри­то­рию, возь­мут­ся за ору­жие и нач­нут опу­сто­шать рим­ские зем­ли побли­зо­сти от них. А тирре­ны согла­си­лись отпра­вить союз­ное вой­ско, в кото­ром у тех будет нуж­да, хотя и не все под­дер­жа­ли это реше­ние, а лишь пять горо­дов: Клу­зий⁷⁷, Арре­ций, Вола­тер­ры, Рузел­лы и наряду с ними — Вету­ло­ния.

52. Обод­рен­ные надеж­да­ми, лати­ны, сна­рядив соб­ст­вен­ное мно­го­чис­лен­ное вой­ско и при­со­еди­нив к нему тиррен­ские отряды, вторг­лись в рим­скую зем­лю, еди­новре­мен­но горо­да сабин­ско­го пле­ме­ни, пообе­щав­шие помочь им в войне, при­ня­лись опу­сто­шать пору­беж­ные края, нахо­дя­щи­е­ся рядом с ними. Поэто­му рим­ский царь, сам тем вре­ме­нем под­гото­вив круп­ное и отлич­ное вой­ско, поспеш­но высту­пил на про­тив­ни­ков. (2) Но он понял, что вое­вать одно­вре­мен­но и с лати­на­ми, и с саби­ня­на­ми, разде­ляя вой­ско на две части, небез­опас­но, решил все его вести на лати­нов и раз­бил лагерь побли­зо­сти от них. Пона­ча­лу и те и дру­гие не осме­ли­ва­лись всту­пить в бит­ву все­ми сила­ми, опа­са­ясь ковар­ства про­тив­ни­ка, лишь луч­ни­ки, выхо­дя с обе­их сто­рон за укреп­ле­ния, вели изда­ли пере­стрел­ки, и дол­гое вре­мя успех не скло­нял­ся ни на ту, ни на дру­гую сто­ро­ну. (3) Но спу­стя неко­то­рое вре­мя, вслед­ст­вие таких сты­чек и тех и дру­гих обу­я­ла жаж­да победы, и они, под­дер­жи­вая каж­дый сво­их, сна­ча­ла немно­гие, а потом вооб­ще все были вынуж­де­ны вый­ти из лаге­ря. Выстро­ив­ши­е­ся для сра­же­ния вои­ны не были ни боя­ми истом­ле­ны, ни в чис­лен­но­сти друг дру­гу не усту­па­ли, как в пехо­те, так и в кон­ни­це, пре­ис­пол­ни­лись рав­ным воин­ст­вен­ным пылом и вери­ли, что под­вер­га­ют­ся край­ней опас­но­сти, а пото­му и те и дру­гие сра­жа­лись отмен­но и разо­шлись, когда опу­сти­лась ночь, не опре­де­лив победи­те­ля. (4) Одна­ко поведе­ние их после бит­вы ока­за­лось неоди­на­ко­вым и выка­за­ло тех, кто бил­ся луч­ше дру­гой сто­ро­ны: ведь на сле­дую­щий день лати­ны уже не покида­ли лагерь, а рим­ский царь, выведя вой­ско на рав­ни­ну, был готов дать сле­дую­щую бит­ву и дол­го дер­жал фалан­гу в бое­вом строю. А когда выяс­ни­лось, что непри­я­тель не высту­пил сра­жать­ся, он снял доспе­хи с тру­пов про­тив­ни­ка, забрал сво­их пав­ших и с вели­кой гор­до­стью повел вой­ско к сво­е­му лаге­рю.

53. А когда в после­дую­щие дни к лати­нам при­шло дру­гое союз­ное вой­ско от тирре­нов, про­изо­шла вто­рая бит­ва, намно­го более зна­чи­тель­ная, чем пер­вая; в ней царь Тарк­ви­ний одер­жал бли­ста­тель­ную победу, при­чи­ной кото­рой, как согла­ша­ют­ся все, стал он сам. (2) Ибо когда рим­ская фалан­га уже уста­ла и на левом кры­ле была про­рва­на, царь, узнав о том, что рим­ляне тер­пят урон (а ему слу­чи­лось сра­жать­ся на пра­вом кры­ле), повер­нул отбор­ные отряды всад­ни­ков и самых силь­ных пеших вои­нов, про­вел их по тылам соб­ст­вен­но­го вой­ска и, обой­дя левое кры­ло, устре­мил­ся даль­ше впе­ред, за фалан­гу. Затем, повер­нув впра­во и дав стре­ка­ла лоша­дям, он уда­рил в бок отрядов тирре­нов (так как они, сра­жа­ясь на пра­вом кры­ле про­тив­ни­ка, обра­ти­ли в бег­ство сто­яв­ших напро­тив) и, неожи­дан­но пред­став перед ними, поро­дил силь­ный ужас и смя­те­ние. (3) В это вре­мя пехота рим­лян, опра­вив­шись от недав­не­го испу­га, дви­ну­лась на про­тив­ни­ка, после чего про­изо­шла кро­ва­вая рез­ня тирре­нов и пол­ное бег­ство их пра­во­го флан­га. А Тарк­ви­ний, при­ка­зав коман­ди­рам пехо­тин­цев сле­до­вать в строю и шагом, сам поска­кал к лаге­рю, что есть силы пого­няя лоша­дей и, опе­ре­див тех, кто спас­ся во вре­мя бег­ства, овла­дел укреп­ле­ни­я­ми сра­зу же, с пер­во­го уда­ра, так как те, кто там был остав­лен, не ведая о несча­стье, что постиг­ло их вой­ска, и ввиду вне­зап­но­го появ­ле­ния рим­лян не имея воз­мож­но­сти рас­смот­реть при­бли­жаю­щих­ся всад­ни­ков, поз­во­ли­ли им ворвать­ся в лагерь. (4) После захва­та лаге­ря лати­нов те, кто после бег­ства воз­вра­щал­ся в лагерь как в без­опас­ное убе­жи­ще, были уби­ты захва­тив­ши­ми его всад­ни­ка­ми, а те, кто наме­ре­вал­ся спа­стись из лаге­ря на рав­ни­ну, пали жерт­вой рим­ской фалан­ги, кото­рая дви­га­лась навстре­чу. Боль­шин­ство же лати­нов, тол­кая и топ­ча нога­ми друг дру­га, самым жал­ким и трус­ли­вым обра­зом погиб­ли у часто­ко­лов и во рвах. Таким обра­зом, те, кто остал­ся в живых, лишен­ные воз­мож­но­сти най­ти хоть какое-либо сред­ство к спа­се­нию, были вынуж­де­ны сдать­ся победи­те­лям. (5) Тарк­ви­ний же, овла­дев мно­же­ст­вом плен­ни­ков и огром­ной добы­чей, плен­ни­ков про­дал, а то, что было захва­че­но в лаге­ре, отдал вои­нам.

54. Одер­жав такую победу, Тарк­ви­ний повел вой­ско на латин­ские горо­да, чтобы в сра­же­нии под­чи­нить тех, кто не поко­ря­ет­ся ему; но ему даже не при­шлось оса­ждать их. Дело в том, что все обра­ти­лись к покор­ным прось­бам и моль­бам и, сооб­ща отпра­вив послов к нему, ста­ли закли­нать пре­кра­тить вой­ну на тех усло­ви­ях, какие он поже­ла­ет, и пере­да­ли ему горо­да. (2) А царь, став гос­по­ди­ном горо­дов на осно­ве этих дого­во­рен­но­стей, посту­пил с ними в выс­шей сте­пе­ни спра­вед­ли­во и уме­рен­но. Ведь он нико­го из лати­нов не пре­дал смер­ти, не при­нуж­дал к изгна­нию, день­га­ми не нака­зал и раз­ре­шил им с их земель извле­кать дохо­ды, даже поз­во­лил исполь­зо­вать государ­ст­вен­ное устрой­ство, достав­ше­е­ся от пред­ков. Но он пове­лел, чтобы лати­ны выда­ли рим­ля­нам пере­беж­чи­ков и плен­ни­ков без выку­па и вер­ну­ли хозя­е­вам слуг, кото­рых они захва­ти­ли во вре­мя набе­гов, а иму­ще­ство, ото­бран­ное у зем­ле­паш­цев, воз­ме­сти­ли и вос­ста­но­ви­ли, если что-нибудь еще повреди­ли или погу­би­ли при вылаз­ках. (3) Выпол­нив ска­зан­ное, они будут дру­зья­ми и союз­ни­ка­ми рим­лян, делая все, что те ни при­ка­жут. Таким обра­зом начав­ша­я­ся вой­на рим­лян с лати­на­ми при­шла к сво­е­му завер­ше­нию, а царь Тарк­ви­ний спра­вил три­умф в честь победы в этой войне⁷⁸.

55. На сле­дую­щий год, набрав вой­ско, Тарк­ви­ний повел его про­тив саби­нян, кото­рые дав­но уже про­зна­ли о его замыс­ле и при­готов­ле­ни­ях про­тив них. Не дожи­да­ясь, пока вой­на при­дет на их зем­лю, но в свою оче­редь собрав доста­точ­но силь­ное вой­ско, они высту­пи­ли ему навстре­чу. На гра­ни­це их вла­де­ний меж­ду ними про­изо­шло сра­же­ние до самой ночи, ни одна из сто­рон не взя­ла верх, но и те и дру­гие понес­ли серь­ез­ные поте­ри. (2) По край­ней мере, в бли­жай­шие дни ни вое­на­чаль­ник саби­нян, ни царь рим­лян не выво­ди­ли вой­ска из лаге­ря, но и тот и дру­гой сня­лись с лаге­ря и вер­ну­лись по домам, не нане­ся зем­лям про­тив­ни­ка ника­ко­го ущер­ба. Но замы­сел у обе­их сто­рон был оди­на­ков: с наступ­ле­ни­ем вес­ны выве­сти на терри­то­рию непри­я­те­ля новое, еще боль­шее вой­ско. (3) Сде­лав необ­хо­ди­мые при­готов­ле­ния, пер­вы­ми высту­пи­ли саби­няне, уси­лен­ные доста­точ­но мощ­ным союз­ным тиррен­ским вой­ском, и оста­но­ви­лись близ Фиден у сли­я­ния рек Аниен и Тибр, раз­бив два лаге­ря напро­тив друг дру­га, но свя­зан­ные меж­ду собой. Меж­ду ними про­те­кал еди­ный поток из обе­их рек, через кото­рый был пере­ки­нут дере­вян­ный мост, дер­жав­ший­ся на лод­ках и плотах, что дела­ло пере­хо­ды друг к дру­гу быст­ры­ми, а укреп­лен­ный лагерь — еди­ным. (4) Услы­шав об их втор­же­нии, Тарк­ви­ний вывел рим­ское вой­ско и встал несколь­ко выше их лаге­ря, у реки Аниен, на укреп­лен­ном хол­ме. И хотя и те и дру­гие рва­лись на вра­га со всем пылом, меж­ду ними не про­изо­шло ника­кой регу­ляр­ной бит­вы, ни боль­шой, ни малой. Ведь Тарк­ви­ний, бла­го­да­ря сво­ей смет­ли­во­сти вое­на­чаль­ни­ка, сокру­шил все пред­при­я­тия саби­нян и захва­тил оба укреп­ле­ния. А воен­ная хит­рость это­го мужа была сле­дую­щей.

56. Он собрал на одной из рек, у кото­рой сам встал лаге­рем, лод­ки и плоты, напол­нен­ные сухой дре­ве­си­ной и хво­ро­стом, а так­же смо­лой и серой. Затем, дождав­шись попу­т­но­го вет­ра в час утрен­ней стра­жи, он при­ка­зал под­жечь в них дре­ве­си­ну и пустить эти лод­ки и плоты по тече­нию реки. И они за корот­кий срок достиг­ли рас­по­ло­жен­ной в цен­тре пере­пра­вы, натолк­ну­лись на мост и зажгли его во мно­гих местах. (2) Увидев вне­зап­но плы­ву­щее огром­ное пла­мя, саби­няне рину­лись на под­мо­гу и ста­ли гото­вить все, что было при­год­но для туше­ния огня. Тарк­ви­ний же высту­па­ет с рас­све­том, ведя уже выстро­ен­ное в бое­вом поряд­ке рим­ское вой­ско и напа­да­ет на один из лаге­рей, а так как боль­шин­ство вои­нов оста­ви­ли охра­ну, поспе­шив к пожа­ри­щу, и лишь немно­гие обра­ти­лись к защи­те, то царь без труда овла­де­ва­ет им. (3) В то вре­мя, пока это про­ис­хо­ди­ло, подо­спе­ло еще одно рим­ское вой­ско и захва­ти­ло вто­рой сабин­ский лагерь, кото­рый нахо­дил­ся на дру­гом бере­гу реки; это вой­ско было отправ­ле­но Тарк­ви­ни­ем с нача­лом ночи и пере­шло еди­ное рус­ло, обра­зо­вав­ше­е­ся из двух рек, пере­прав­ля­ясь на лод­ках и плотах в такой его части, где мож­но было скрыть­ся от саби­нян, и появи­лось близ вто­ро­го укреп­ле­ния как раз в тот момент, когда увиде­ли пожар на мосту — ведь он и послу­жил для них сиг­на­лом к напа­де­нию. (4) А из застиг­ну­тых одни были изруб­ле­ны рим­ля­на­ми в схват­ках, дру­гие бро­си­лись в воду, но не в силах пре­одо­леть водо­во­роты пото­ну­ли; одна­ко какая-то часть их погиб­ла и от огня, спа­сая мост. А Тарк­ви­ний, заняв оба лаге­ря, поз­во­лил вои­нам разде­лить меж­ду собой захва­чен­ное в лаге­рях доб­ро, а плен­ни­ков, кото­рых было весь­ма мно­го из чис­ла как самих саби­нян, так и из тирре­нов, ото­слал в Рим, где велел дер­жать под силь­ной охра­ной.

57. Саби­няне, при­нуж­ден­ные тогдаш­ни­ми несчаст­ны­ми обсто­я­тель­ства­ми, отка­за­лись от сво­его преж­не­го наме­ре­ния и, отпра­вив послов, заклю­чи­ли пере­ми­рие в войне, ого­во­рив в дого­во­ре его срок в шесть лет. Но тирре­ны, раз­дра­жен­ные не толь­ко тем, что рим­ляне частень­ко побеж­да­ли их, но и тем, что Тарк­ви­ний не воз­вра­тил им плен­ни­ков, хотя они и отпра­ви­ли посоль­ство, но удер­жи­вал в каче­стве залож­ни­ков, вынес­ли поста­нов­ле­ние, что все тиррен­ские горо­да сооб­ща начи­на­ют вой­ну про­тив рим­лян, а город, не при­няв­ший уча­стия в воен­ном похо­де, исклю­ча­ет­ся из сою­за. (2) Утвер­див это реше­ние, тирре­ны выве­ли вой­ско и, пере­пра­вив­шись через Тибр, дела­ют при­вал у Фиден. Овла­дев этим горо­дом путем пре­да­тель­ства, посколь­ку в нем были рас­при сре­ди граж­дан, они захва­ти­ли мно­гих людей и, угнав огром­ную добы­чу из рим­ских земель, они воз­вра­ти­лись домой, оста­вив в Фиде­нах доста­точ­ную стра­жу. Ведь им пред­став­ля­лось, что город этот станет для них опло­том для веде­ния вой­ны про­тив рим­лян. (3) Но царь Тарк­ви­ний в насту­пив­шем году воору­жил пого­лов­но всех рим­лян, от союз­ни­ков полу­чил столь­ко людей, сколь­ко было воз­мож­но, и вывел их на вра­гов в нача­ле вес­ны, до того как те собра­лись из всех сво­их горо­дов про­тив него, как посту­па­ли рань­ше. Он разде­лил все воин­ские силы на две части, и сам во гла­ве рим­ско­го вой­ска высту­пил в поход на тиррен­ские горо­да, а сво­его род­ст­вен­ни­ка Эге­рия назна­чил коман­дую­щим над союз­ным вой­ском, бо́льшую часть кото­ро­го соста­ви­ли лати­ны, и при­ка­зал ему идти на про­тив­ни­ка, что засел в Фиде­нах. (4) Союз­ное вой­ско из-за пре­зре­ния к вра­гу раз­би­ло лагерь близ Фиден в неза­щи­щен­ном месте и едва цели­ком не погиб­ло; дело в том, что стра­жа, нахо­див­ша­я­ся в горо­де, тай­но вызвав дру­гое вой­ско от тирре­нов себе на помощь и дождав­шись под­хо­дя­ще­го слу­чая, вышла из горо­да, при­сту­пом взя­ла лагерь про­тив­ни­ка, кото­рый пло­хо охра­нял­ся, и звер­ски поуби­ва­ла мно­гих из рим­лян, кто был послан добыть про­пи­та­ние. (5) Но рим­ское вой­ско под пред­во­ди­тель­ст­вом Тарк­ви­ния опу­сто­ши­ло и раз­гра­би­ло зем­ли вей­ян, уне­ся оттуда боль­шую добы­чу. Когда же на помощь вей­я­нам из всех тиррен­ских поли­сов при­шла мно­го­чис­лен­ная рать, он всту­пил с ней в сра­же­ние и одер­жал бес­спор­ную победу. Вслед за тем, прой­дя по зем­лям непри­я­те­ля, рим­ляне ста­ли без­бо­яз­нен­но разо­рять их, захва­тив мно­же­ство людей и обре­тя огром­ную добы­чу, посколь­ку она была из про­цве­таю­щих земель, и уже в кон­це лета воз­вра­ти­лись домой.

58. Потер­пев в этом бою серь­ез­ное пора­же­ние, вей­яне более уже не высо­вы­ва­лись из горо­да, но сдер­жи­ва­ли себя, взи­рая, как разо­ря­ют их зем­ли. А царь Тарк­ви­ний пред­при­нял три вылаз­ки и три года под­ряд лишал вей­ян воз­мож­но­сти поль­зо­вать­ся пло­да­ми их земель, когда же он пре­вра­тил боль­шую часть стра­ны в пусты­ню и ника­ко­го еще ущер­ба не мог нане­сти, повел вой­ско про­тив горо­да цэрий­цев, кото­рый рань­ше, когда его насе­ля­ли пеласги, назы­вал­ся Агил­ла, а после того как он очу­тил­ся под вла­стью тирре­нов, был пере­име­но­ван в Цэре⁷⁹, и был он богат и мно­го­люден, как ника­кой дру­гой из горо­дов Тирре­нии. (2) Оттуда сра­зить­ся за свою зем­лю высту­пи­ло огром­ное вой­ско, но, уни­что­жив мно­го вра­гов, а еще боль­ше сво­их поте­ряв, оно бежа­ло обрат­но в город. Рим­ляне же, овла­дев их зем­лей, кото­рая в изоби­лии снаб­ди­ла их всем воз­мож­ным, про­ве­ли здесь мно­го дней и с при­хо­дом вре­ме­ни отправ­лять­ся назад, вер­ну­лись домой, ведя с собой столь­ко добы­чи, сколь­ко смог­ли. (3) Тарк­ви­ний же, посколь­ку его поход про­тив вей­ян про­шел так, как и был им заду­ман, выво­дит вой­ско про­тив непри­я­те­ля в Фиде­нах, соби­ра­ясь выбить нахо­дя­щу­ю­ся там стра­жу и горя жела­ни­ем ото­мстить тем, кто сдал город­ские укреп­ле­ния тирре­нам. Поэто­му у рим­лян с теми, кто вышел из горо­да, про­изо­шли и регу­ляр­ное сра­же­ние, и упор­ная бит­ва при взя­тии стен. (4) Одна­ко город был захва­чен силой, и его гар­ни­зон вме­сте с про­чи­ми тиррен­ски­ми плен­ни­ка­ми был заклю­чен под стра­жу, а тех из фиде­нян, кого сочли винов­ны­ми в отпа­де­нии, одних пуб­лич­но под­верг­ли позор­но­му изби­е­нию плетьми и каз­ни­ли отсе­че­ни­ем голо­вы, а дру­гих нака­за­ли веч­ным изгна­ни­ем; иму­ще­ство же их полу­чи­ли по жре­бию остав­лен­ные здесь коло­ни­сты из чис­ла рим­лян.

59. Послед­нее сра­же­ние меж­ду рим­ля­на­ми и тирре­на­ми состо­я­лось у горо­да Эре­та⁸⁰ в зем­ле саби­нян. Ведь через него тирре­ны отпра­ви­лись в поход про­тив рим­лян, так как его пра­ви­те­ли заве­ри­ли их в том, что саби­няне будут сра­жать­ся вме­сте с ними. Посколь­ку заклю­чен­ное ими с Тарк­ви­ни­ем шести­лет­нее пере­ми­рие уже поте­ря­ло силу, у мно­гих саби­нян взыг­ра­ло жела­ние испра­вить преж­ние неуда­чи, так как в горо­де уже под­рос­ло доста­точ­но моло­де­жи. (2) Одна­ко же из это­го начи­на­ния у них не вышло ниче­го соглас­но их задум­ке, посколь­ку рим­ское вой­ско появи­лось стре­ми­тель­но, а тирре­нам ни один из горо­дов не сумел напра­вить союз­ное, и лишь какие-то немно­го­чис­лен­ные доб­ро­воль­цы, соблаз­нив­шись боль­шой пла­той, при­шли к ним на помощь. (3) Бла­го­да­ря это­му сра­же­нию, кото­рое ока­за­лось круп­ней­шим из всех быв­ших ранее в вой­нах меж­ду обе­и­ми сто­ро­на­ми, дела рим­лян возы­ме­ли настоль­ко достой­ный удив­ле­ния успех, так как они одер­жа­ли слав­ней­шую победу, что сенат и народ при­ня­ли поста­нов­ле­ние о том, чтобы царю Тарк­ви­нию про­ве­сти побед­ный три­умф. А гор­ды­ня тирре­нов пала, пото­му что отпра­ви­ли они вой­ска на бит­ву от каж­до­го горо­да, но назад при­ня­ли лишь малое чис­ло спас­ших­ся из мно­гих. Посколь­ку одни пали, сра­жа­ясь в бое­вых рядах, а дру­гие, очу­тив­шись при отступ­ле­нии в непро­хо­ди­мой мест­но­сти, откуда не было выхо­да, сда­лись победи­те­лям. (4) Одна­ко, испы­тав столь вели­кое потря­се­ние, вли­я­тель­ней­шие мужи, что были в этих горо­дах, пове­ли дело как разум­ные люди. Ибо когда царь Тарк­ви­ний дви­нул­ся про­тив них новым похо­дом, они, собрав­шись на одной пло­ща­ди, вынес­ли реше­ние начать с ним пере­го­во­ры о пре­кра­ще­нии вой­ны и отпра­ви­ли самых ува­жае­мых людей от каж­до­го горо­да, дав им неогра­ни­чен­ные пол­но­мо­чия для заклю­че­ния дого­во­ров о мире.

60. Царь выслу­шал тирре­нов, обиль­но изла­гав­ших обсто­я­тель­ства, како­вые долж­ны были воз­будить его снис­хо­ди­тель­ность и уме­рен­ность, и напом­нив­ших ему о род­стве с их наро­дом, ответ­ст­во­вал, что жела­ет узнать от них толь­ко одно: ведут ли они еще спо­ры отно­си­тель­но рав­ных прав и гото­вы ли заклю­чить дого­во­ры о мире лишь на опре­де­лен­ных усло­ви­ях, или же при­зна­ют, что они побеж­де­ны и вру­ча­ют горо­да ему. И так как они уве­ря­ли, что не толь­ко горо­да ему пере­да­ют, но и миром будут доволь­ст­во­вать­ся на тех усло­ви­ях, на кото­рых он его заклю­чит, Тарк­ви­ний, весь­ма обра­до­ван­ный это­му, ска­зал: (2) «Выслу­шай­те теперь, на каких усло­ви­ях я пре­кра­щу вой­ну и какие мило­сти вам ока­жу. Я не горю жела­ни­ем ни каз­нить кого-либо из тирре­нов, ни отпра­вить в изгна­ние из оте­че­ства, ни нака­зать тем, чтобы ото­брать то, чем он вла­де­ет, и горо­да отдаю вам все, не поме­щая в них гар­ни­зо­нов и не обла­гая побо­ра­ми, и управ­лять­ся они будут по их соб­ст­вен­ным зако­нам, и я раз­ре­шаю им сохра­нить древ­ний порядок государ­ст­вен­но­го устрой­ства. (3) И пре­до­став­ляя вам это, я пола­гаю, что вы обя­за­ны поз­во­лить мне за все то, что я даю, одно — гла­вен­ство над горо­да­ми, вла­ды­кой кото­рых я буду даже про­тив ваше­го жела­ния, посколь­ку я силь­нее в ору­жии, но я пред­по­чи­таю полу­чить это гла­вен­ство с ваше­го согла­сия, неже­ли вопре­ки ему. Объ­яви­те это горо­дам, а я обе­щаю уста­но­вить с вами до ваше­го воз­вра­ще­ния пере­ми­рие».

61. Полу­чив такой ответ, послы уда­ли­лись, а через несколь­ко дней воз­вра­ти­лись, не толь­ко со сло­ва­ми, кото­рые мало зна­чат, но и неся с собой зна­ки вла­сти⁸¹, кото­ры­ми сами они укра­ша­ют сво­их царей, доста­вив и венец золо­той, и крес­ло из сло­но­вой кости, и ски­петр с орлом навер­ху, и пур­пур­ный, отде­лан­ный золо­том хитон, и пур­пур­ный же, укра­шен­ный раз­но­цвет­ны­ми узо­ра­ми плащ, какие носи­ли лидий­ские и пер­сид­ские цари, толь­ко все же не четы­рех­уголь­ный по покрою плащ, как было у тех, а полу­круг­лый. Такой вид оде­я­ний рим­ляне назы­ва­ют тога­ми, а элли­ны — тебен­на­ми, не знаю, откуда взяв это сло­во: ведь назва­ние это не пред­став­ля­ет­ся мне эллин­ским. (2) И, как рас­ска­зы­ва­ют неко­то­рые, они при­нес­ли ему две­на­дцать секир, взяв по одно­му от каж­до­го горо­да. Ведь, кажет­ся, суще­ст­ву­ет тиррен­ский обы­чай, чтобы перед каж­дым из царей горо­да шест­во­вал лик­тор, кото­рый вме­сте с пуч­ком фас­ций нес и топо­рик; если же соби­ра­ет­ся общее вой­ско от две­на­дца­ти горо­дов, то две­на­дцать секир пере­да­ют­ся тому, кто при­нял на себя еди­но­дер­жав­ную власть. (3) Одна­ко же не все согла­ша­ют­ся с теми, кто гово­рит так, но утвер­жда­ют, что обы­чай нести перед царем две­на­дцать секир древ­нее прав­ле­ния Тарк­ви­ния, и что уста­но­вил его Ромул сра­зу же, когда при­нял на себя власть. Но ничто не пре­пят­ст­ву­ет тому, что это — изо­бре­те­ние тирре­нов и что впер­вые пере­нял его при­ме­не­ние у них Ромул, и Тарк­ви­нию были достав­ле­ны вме­сте с осталь­ны­ми зна­ка­ми цар­ско­го досто­ин­ства две­на­дцать секир, как и сей­час рим­ляне дару­ют царям ски­пет­ры и диа­де­мы, под­твер­ждая таким обра­зом их пол­но­мо­чия, хотя, конеч­но, цари обла­да­ют эти­ми зна­ка­ми вла­сти и не полу­чая их от рим­лян.

62. Тарк­ви­ний, полу­чив эти поче­сти, не сра­зу вос­поль­зо­вал­ся ими, как пишет боль­шин­ство рим­ских исто­ри­ков, но пере­дал сена­ту и наро­ду пра­во решать, мож­но ли их ему оста­вить, и при­нял их толь­ко тогда, когда всем это пока­за­лось угод­ным, и с того вре­ме­ни до самой смер­ти он носил золо­той венец, оде­вал­ся в рас­ши­тые пур­пур­ные оде­я­ния, со ски­пет­ром золотым в руках вос­седал в крес­ле из сло­но­вой кости, и две­на­дцать лик­то­ров, дер­жа­щих секи­ры с фас­ци­я­ми, сто­я­ли перед ним, когда он вер­шил суд, и шли впе­ре­ди, когда он шест­во­вал. (2) Этот порядок пол­но­стью сохра­нял­ся и при тех, кто при­нял цар­скую власть после него, и после изгна­ния царей при еже­год­но изби­рае­мых кон­су­лах, толь­ко кро­ме вен­ка и рас­ши­тых оде­я­ний: един­ст­вен­ное это у них было отня­то, так как пред­став­ля­лось пош­лым и нена­вист­ным. Но есть исклю­че­ние — те, кто одер­жи­ва­ет победу в войне, удо­ста­и­ва­ют­ся от сена­та три­ум­фа и тогда не толь­ко золо­то носят, но и в рас­ши­тые пур­пур­ные пла­тья обла­ча­ют­ся. Так вот вой­на, что была у Тарк­ви­ния с тирре­на­ми и тяну­лась девять лет, полу­чи­ла такое завер­ше­ние.

63. Но оста­ва­лось еще толь­ко сабин­ское пле­мя, сопер­ни­чав­шее с рим­ля­на­ми за гос­под­ство, отли­чав­ше­е­ся и воин­ст­вен­ны­ми мужа­ми, и обшир­ны­ми и пло­до­род­ны­ми зем­ля­ми, кото­рые рас­ки­ну­лись непо­да­ле­ку от Рима. Поэто­му Тарк­ви­ний возы­мел жела­ние и их при­ве­сти под свою власть и объ­явил им вой­ну, вме­няя сабин­ским горо­дам в вину, что они не жела­ли выда­вать тех, кто пообе­щал тирре­нам, если те при­дут на их зем­ли с вой­ском, сде­лать так, что с ними их оте­че­ство поведет себя как друг, а с рим­ля­на­ми — как враг. (2) Саби­няне охот­но вой­ну при­ни­ма­ют, не счи­та­ют достой­ным быть мише­нью могу­ще­ст­вен­ных людей из их горо­дов^[14], и еще до того, как к ним подо­шло рим­ское воин­ство, сами выстав­ля­ют про­тив него вой­ско. А царь Тарк­ви­ний, услы­шав, что саби­няне пере­шли реку Аниен и раз­гра­би­ли всю окру­гу близ их сто­ян­ки, взял с собой наи­бо­лее лег­ко­во­ору­жен­ную рим­скую моло­дежь, спе­ша изо всех сил, повел ее на рас­се­яв­ших­ся в поис­ках добы­чи по полям саби­нян. (3) Мно­гих из них убив и отняв добы­чу, что они вели, царь раз­би­ва­ет лагерь рядом с сабин­ским, и, выждав несколь­ко дней, пока к нему из горо­да не при­со­еди­ни­лось осталь­ное вой­ско и от союз­ни­ков не собра­лись вспо­мо­га­тель­ные силы, он стал спус­кать­ся на рав­ни­ну, чтобы дать сра­же­ние.

64. Узрев рим­лян, с вооду­шев­ле­ни­ем иду­щих на бит­ву, саби­няне и сами нача­ли выво­дить свои отряды, не усту­пая про­тив­ни­ку ни в чис­лен­но­сти, ни в доб­ле­сти. Всту­пив в бой, они сра­жа­лись, выка­зы­вая выс­шую отва­гу, до той поры, пока у них про­дол­жа­лась бит­ва с про­ти­во­сто­я­щи­ми один на один. Потом, узнав, что с тыла к ним под­хо­дит дру­гое вра­же­ское вой­ско в бое­вом строю, саби­няне, побро­сав свои знач­ки, обра­ти­лись в бег­ство. Ведь поза­ди саби­нян появи­лись те, кто были отбор­ны­ми рим­ски­ми вои­на­ми, пеши­ми и кон­ны­ми. Их Тарк­ви­ний ночью оста­вил в заса­де в под­хо­дя­щих для того местах. (2) И вот, испу­гав­шись этих вои­нов, кото­рые неожи­дан­но воз­ник­ли перед ними, саби­няне боль­ше уже не пред­при­ни­ма­ли ника­ких бла­го­род­ных дея­ний, но, слов­но уже побеж­ден­ные хит­ро­стью вра­гов и поверг­ну­тые несча­стьем, кото­рое обру­ши­лось на них без боя, попы­та­лись спа­стись каж­дый сам по себе, и в это вре­мя про­изо­шло боль­шое кро­во­про­ли­тие, пото­му что рим­ская кон­ни­ца пре­сле­до­ва­ла их и отре­за­ла им пути со всех сто­рон; так что, конеч­но, лишь немно­гим из них уда­лось укрыть­ся в близ­ле­жа­щих горо­дах, боль­шая же часть, те, что не пали в сра­же­нии, ока­за­лись в руках рим­лян. Посколь­ку и резер­вы в лаге­ре не отва­жи­лись отра­зить наступ­ле­ние про­тив­ни­ка и даже не попы­та­лись всту­пить в бой, но при­веден­ные в смя­те­ние бедой, что сва­ли­лась на них вопре­ки их надеж­дам, сами сда­лись без боя и укреп­ле­ние сда­ли. (3) Конеч­но, горо­да саби­нян, будучи побеж­де­ны воен­ной хит­ро­стью и лишен­ные недру­га­ми победы не доб­ле­стью, но обма­ном, ста­ли гото­вить­ся к тому, чтобы вновь отпра­вить еще боль­шее вой­ско и более опыт­но­го вое­на­чаль­ни­ка. Но Тарк­ви­ний, про­знав об их замыс­лах, быст­ро собрал свое вой­ско и, преж­де чем те собра­лись все вме­сте, рань­ше них пере­шел реку Аниен. (4) Узнав про это, сабин­ский вое­на­чаль­ник, под­няв толь­ко что собран­ное воин­ство насколь­ко воз­мож­но быст­ро, раз­би­ва­ет лагерь побли­зо­сти от лаге­ря рим­лян у высо­ко­го кру­то­го хол­ма, но начи­нать сра­же­ние не пыта­ет­ся, до тех пор пока не подой­дут осталь­ные силы саби­нян; одна­ко, посто­ян­но отправ­ляя кого-нибудь из всад­ни­ков про­тив рим­лян, гра­бив­ших поля, и устра­и­вая заса­ды в лесах и уще­льях, ему уда­лось удер­жать рим­лян от втор­же­ния в свою стра­ну.

65. И, посколь­ку саби­ня­нин при­бег­нул к тако­му спо­со­бу веде­ния вой­ны, мно­же­ство схва­ток вспы­хи­ва­ло меж­ду неболь­ши­ми отряда­ми лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов и всад­ни­ков, но реши­тель­ной бит­вы не было вооб­ще. А так как вре­мя шло, Тарк­ви­ний, гне­ва­ясь из-за пустой его тра­ты, решил напра­вить вой­ска на вра­же­ские укреп­ле­ния и посто­ян­но пред­при­ни­мал ата­ки. (2) Затем, сооб­ра­зив, что силой захва­тить их нелег­ко по при­чине их проч­но­сти, он воз­на­ме­рил­ся пода­вить тех, кто нахо­дил­ся внут­ри укреп­ле­ний, лишив их съест­ных при­па­сов. Рас­ста­вив стра­жу на всех доро­гах, что вели к лаге­рю, не поз­во­ляя им ни за дро­ва­ми выбрать­ся, ни корм для лоша­дей запа­сать, ни все­го осталь­но­го, что необ­хо­ди­мо брать с полей, он вверг их в жесто­кую нуж­ду во всем; таким обра­зом, саби­няне вынуж­де­ны были, дождав­шись непо­го­жей ночи с лив­нем и вет­ром, позор­но бежать из лаге­ря, бро­сив там вьюч­ных живот­ных, палат­ки, ране­ных и все сна­ря­же­ние. (3) На сле­дую­щий день рим­ляне про­веда­ли об их ухо­де и, без боя став хозя­е­ва­ми лаге­ря, раз­гра­би­ли палат­ки и воз­вра­ти­лись в Рим, ведя с собой скот и плен­ни­ков. Эта вой­на про­дол­жа­лась пять лет и велась без пере­ры­ва, в ней обе сто­ро­ны посто­ян­но опу­сто­ша­ли терри­то­рию про­тив­ни­ка и посто­ян­но схо­ди­лись в сра­же­ни­ях, менее и более зна­чи­мых, при­чем саби­няне име­ли уда­чу в бит­вах ред­ко, а рим­ляне — в боль­шин­стве слу­ча­ев; и в послед­нем сра­же­нии эта вой­на полу­чи­ла окон­ча­тель­ное завер­ше­ние. (4) Ведь саби­няне высту­пи­ли на вой­ну не так, как преж­де, по оче­реди, а разом, все, кто был в воз­расте, при­год­ном для воен­ной служ­бы, и рим­ляне все вме­сте, взяв вой­ска и латин­ских, и тиррен­ских, и про­чих союз­ни­ков, выдви­ну­лись навстре­чу непри­я­те­лю. (5) И вот сабин­ский вое­на­чаль­ник, разде­лив вой­ско на две части, раз­би­ва­ет два лаге­ря, а царь рим­лян, соста­вив три леги­о­на и рас­по­ло­жив три укреп­ле­ния неда­ле­ко друг от дру­га, сам при­ни­ма­ет пред­во­ди­тель­ство над рим­ски­ми сила­ми, Аррун­та же, сво­его пле­мян­ни­ка, он назна­ча­ет вое­на­чаль­ни­ком над союз­ным вой­ском от тирре­нов; (6) а над лати­на­ми и осталь­ны­ми союз­ни­ка­ми он поста­вил началь­ст­во­вать мужа, необы­чай­но про­явив­ше­го себя в воен­ных делах и весь­ма искус­но­го дать нуж­ный совет, но чуже­зем­ца, не име­ю­ще­го оте­че­ства. Соб­ст­вен­ное имя его было Сер­вий, а родо­вое — Тул­лий⁸²; и имен­но ему рим­ляне после смер­ти Луция Тарк­ви­ния, не оста­вив­ше­го муж­ско­го потом­ства, дове­ри­ли цар­скую власть в государ­стве, вос­хи­ща­ясь этим чело­ве­ком, пре­ис­пол­нен­ным как муд­ро­сти в поли­ти­че­ских делах, так и доб­ле­сти в рат­ных трудах. Но о про­ис­хож­де­нии сего мужа, о вос­пи­та­нии, о пре­врат­но­стях его судь­бы, и о боже­ст­вен­ном зна­ме­нии, слу­чив­шем­ся отно­си­тель­но него, я рас­ска­жу, когда дой­ду до этой части повест­во­ва­ния.

66. И вот тогда, когда с обе­их сто­рон было под­готов­ле­но все необ­хо­ди­мое для боя, они всту­пи­ли в сра­же­ние, при­чем левое кры­ло зани­ма­ли рим­ляне, пра­вое — тирре­ны, а в цен­тре рас­по­ло­жи­лась фалан­га лати­нов. И хотя бит­ва была упор­ной и про­дол­жа­лась целый день, рим­ляне нача­ли реши­тель­но побеж­дать. Убив мно­гих из ста­на про­тив­ни­ка, выка­зав­ших себя в сра­же­нии доб­лест­ны­ми вои­на­ми, и гораздо боль­ше захва­тив в плен во вре­мя их бег­ства, рим­ляне овла­де­ли обо­и­ми укреп­лен­ны­ми лаге­ря­ми и огром­ным богат­ст­вом добы­чи. Без вся­кой опас­ки они дер­жа­ли под сво­ей вла­стью всю откры­тую мест­ность, истер­зав ее огнем и мечом, и все­ми воз­мож­ны­ми беда­ми; когда же лето подо­шло к кон­цу, сняв­шись с лаге­ря, рим­ляне ушли домой. И царь Тарк­ви­ний за это сра­же­ние спра­вил тре­тий три­умф за свое прав­ле­ние. (2) Когда год спу­стя царь вновь начал гото­вить­ся выве­сти вой­ско про­тив сабин­ских горо­дов с наме­ре­ни­ем под­чи­нить их сво­ей вла­сти с помо­щью оса­ды, уже ни у одно­го из них не ока­за­лось отваж­но­го или пыл­ко­го поры­ва к боям, но все горо­да, при­дя к обще­му мне­нию, реши­ли закон­чить вой­ну преж­де чем ринуть­ся в гущу опас­но­сти, чре­ва­той пора­бо­ще­ни­ем и раз­ру­ше­ни­ем горо­дов. (3) И вот, к царю Тарк­ви­нию, уже высту­пив­ше­му со всем вой­ском, яви­лись от каж­до­го горо­да вли­я­тель­ней­шие сабин­ские пред­ста­ви­те­ли и вру­чи­ли ему сте­ны гра­дов сво­их, умо­ляя его сде­лать усло­вия мира щадя­щи­ми. Царь же с радо­стью при­нял под­чи­не­ние со сто­ро­ны это­го наро­да, безо вся­кой при этом опас­но­сти для Рима, и заклю­чил с ними дого­вор о мире и друж­бе на тех усло­ви­ях, на кото­рых рань­ше взял под свою власть тирре­нов, и воз­вра­тил им плен­ни­ков безо вся­ко­го выку­па.

67. Вот тако­вы были досто­па­мят­ные рат­ные подви­ги царя Тарк­ви­ния, а вот како­вы его мир­ные дея­ния, направ­лен­ные на обу­строй­ство граж­дан­ства, — ведь я не хочу пре­не­бречь ими и оста­вить в забве­нии. Итак, сра­зу же, как толь­ко он при­нял на себя прав­ле­ние, воз­же­лав настро­ить тол­пу пле­бе­ев дру­же­ст­вен­но по отно­ше­нию к себе, как посту­па­ли пра­вив­шие до него цари, он пре­льстил ее сле­дую­щи­ми бла­го­де­я­ни­я­ми, а имен­но: избрав из всех пле­бе­ев сто мужей, у кото­рых все засвиде­тель­ст­во­ва­ли воен­ную доб­лесть или муд­рость в поли­ти­че­ских делах, он сде­лал их пат­ри­ци­я­ми и вклю­чил в чис­ло сена­то­ров — и тогда впер­вые у рим­лян ока­за­лось три­ста сена­то­ров, а до это­го их было две­сти. (2) Затем к свя­щен­ным девам, кото­рые хра­нят нега­си­мый огонь — а их было четы­ре, — он доба­вил еще двух: пото­му что испол­ня­е­мые поли­сом обряды, на кото­рых обя­за­ны были при­сут­ст­во­вать жри­цы Весты, умно­жи­лись, и посчи­та­ли, что четы­рех недо­ста­точ­но. При­ме­ру Тарк­ви­ния сле­до­ва­ли и осталь­ные цари, и вплоть до наше­го вре­ме­ни назна­ча­ют шесть слу­жи­тель­ниц Весты. (3) Пола­га­ют, что и нака­за­ния, кото­ры­ми пон­ти­фи­ки кара­ют жриц, не сохра­ня­ю­щих дев­ст­вен­ность, он при­ду­мал пер­вым либо по соб­ст­вен­но­му раз­мыш­ле­нию, либо, как кое-кто счи­та­ет, пове­рив сно­виде­нию; и истол­ко­ва­те­ли свя­щен­но­дей­ст­вий уве­ря­ют, что после смер­ти Тарк­ви­ния пред­пи­са­ния об этих нака­за­ни­ях были обна­ру­же­ны в Сивил­ли­ных ора­ку­лах⁸³: ведь в цар­ст­во­ва­ние его некая жри­ца Пина­рия, дочь Поплия⁸⁴, была изоб­ли­че­на в том, что она при­бли­зи­лась к свя­ты­ням, не будучи непо­роч­ной. Спо­соб же нака­за­ния, каким нака­зы­ва­ют раз­врат­ниц, был тем же, что опи­сан мной в преды­ду­щей кни­ге⁸⁵. (4) Так­же он укра­сил Форум, на кото­ром вер­ши­ли суд, и про­во­ди­ли народ­ные собра­ния, и реша­ли про­чие обще­ст­вен­ные дела, окру­жив его лав­ка­ми и пор­ти­ка­ми, а сте­ны горо­да, кото­рые ранее были сде­ла­ны на ско­рую руку и непроч­ной построй­ки, он пер­вым воз­вел из кам­ней раз­ме­ром с повоз­ку, сло­жен­ных по опре­де­лен­но­му пра­ви­лу. (5) Более того, он начал и под­зем­ные кана­лы копать, по кото­рым в Тибр ста­ла отво­дить­ся вся сте­кав­ша­я­ся из узких уло­чек вода, сотво­рив дела заме­ча­тель­ные, пре­вы­ше вся­кой хва­лы. Я, в свою оче­редь, при­чис­ляю к трем вели­ко­леп­ней­шим дея­ни­ям, в кото­рых со всей оче­вид­но­стью про­яви­лось вели­чие это­го пра­ви­те­ля, отведе­ние воды, моще­ние дорог и соору­же­ние под­зем­ных кана­лов, при­ни­мая в рас­чет не толь­ко поль­зу от таких пред­при­я­тий, о чем я ска­жу в свое вре­мя, но и раз­ме­ры рас­хо­дов, о чем любой может сде­лать вывод на осно­ве одно­го толь­ко сооб­ще­ния, взяв в свиде­те­ли [того, о ком нуж­но ска­зать] Гая Аци­лия⁸⁶, кото­рый утвер­жда­ет, что когда-то рвы были остав­ле­ны в небре­же­нии и уже ста­ли непро­хо­ди­мы­ми и цен­зо­ры⁸⁷ отда­ли под­ряд⁸⁸ на их рас­чист­ку и почин­ку за тыся­чу талан­тов⁸⁹.

68. Тарк­ви­ний воз­двиг и вели­чай­ший из иппо­дро­мов⁹⁰, кото­рый нахо­дит­ся меж­ду Авен­ти­ном и Пала­ти­ном, пер­вым соорудив вокруг него кры­тые сиде­ния на помо­стах (до тех пор ведь смот­ре­ли стоя), при­чем под дере­вян­ны­ми наве­са­ми. Рас­пре­де­лив места меж­ду трид­ца­тью кури­я­ми, каж­дой курии отвел одну часть, так чтобы каж­дый следил за зре­ли­щем, сидя в пола­гаю­щем­ся ему сек­то­ре⁹¹. (2) И это­му тво­ре­нию со вре­ме­нем суж­де­но было стать одним из поис­ти­не пре­крас­ных и уди­ви­тель­ных соору­же­ний горо­да. Ведь дли­на иппо­дро­ма состав­ля­ла^[15] три с поло­ви­ной ста­дия⁹², а шири­на — три пле­тра⁹³, а вокруг него вдоль длин­ных сто­рон и одной из корот­ких был про­рыт канал для пода­чи воды глу­би­ной и шири­ной в десять футов⁹⁴. А за кана­лом были воз­веде­ны трехъ­ярус­ные пор­ти­ки. И на ниж­них яру­сах были камен­ные сиде­ния, немно­го воз­вы­шав­ши­е­ся друг над дру­гом, как в теат­ре, а на верх­них — дере­вян­ные. (3) Длин­ные сто­ро­ны сбли­жа­ют­ся и соеди­ня­ют­ся меж­ду собой корот­кой сто­ро­ной, кото­рая име­ет фор­му полу­кру­га, так что в целом все три сто­ро­ны обра­зу­ют еди­ный пор­тик-амфи­те­атр в восемь ста­ди­ев, спо­соб­ный вме­стить сто пять­де­сят тысяч чело­век. А на мень­шей про­ти­во­по­лож­ной сто­роне, остав­лен­ной откры­той, нахо­дят­ся ароч­ные стар­то­вые ворота, кото­рые откры­ва­ют­ся все одно­вре­мен­ным сня­ти­ем стар­то­вой верев­ки. (4) И рядом с иппо­дро­мом, сна­ру­жи, есть дру­гой, одно­ярус­ный пор­тик, в кото­ром рас­по­ла­га­ют­ся лав­ки и над ними жили­ща, и око­ло каж­дой лав­ки для тех, кто при­хо­дит на зре­ли­ще, име­ют­ся вхо­ды и выхо­ды, поэто­му нет ника­ко­го бес­по­кой­ства, что столь мно­гие люди вхо­дят и выхо­дят.

69. Царь Тарк­ви­ний начал воз­во­дить и храм Юпи­те­ра, Юно­ны и Минев­ры, испол­няя обет, дан­ный им богам во вре­мя послед­не­го сра­же­ния с саби­ня­на­ми. Холм, на кото­ром он соби­рал­ся воз­двиг­нуть свя­ти­ли­ще, тре­бо­вал мно­го труда (ведь он ни лег­ко­до­ступ­ным не был, ни пло­ща­док ров­ных не имел, но зато был обры­вист и закан­чи­вал­ся ост­рой вер­ши­ной), поэто­му он со всех сто­рон окру­жил его высо­ки­ми под­по­ра­ми и насы­пал боль­шое коли­че­ство зем­ли меж­ду эти­ми под­по­ра­ми и вер­ши­ной, выров­няв его и сде­лав вполне при­год­ным для раз­ме­ще­ния там свя­ти­лищ. (2) Но царь не успел зало­жить осно­ва­ние хра­ма, ибо про­жил после окон­ча­ния вой­ны толь­ко четы­ре года. Лишь мно­го лет спу­стя цар­ст­во­вав­ший третьим после него Тарк­ви­ний, кото­рый был лишен вла­сти, зало­жил фун­да­мент хра­ма, и воз­вел боль­шу́ю часть зда­ния. Но и он не завер­шил этот труд, и толь­ко при еже­год­но сме­ня­е­мых пра­ви­те­лях, полу­чив­ших в тре­тий год кон­суль­скую власть, стро­и­тель­ство хра­ма было закон­че­но⁹⁵. (3) Но достой­но упо­ми­на­ния и про­ис­ше­ст­вие, слу­чив­ше­е­ся перед его стро­и­тель­ст­вом, о чем сооб­щи­ли все те, кто собрал воеди­но мест­ные исто­рии. Ведь когда Тарк­ви­ний решил стро­ить храм, он, созвав пти­це­га­да­те­лей, при­ка­зал им спер­ва про­из­ве­сти гада­ние отно­си­тель­но само­го места, чтобы опре­де­лить, какая мест­ность в горо­де наи­бо­лее под­хо­дит для посвя­ще­ния и в наи­боль­шей мере угод­на богам. (4) И после того как они ука­за­ли на холм, кото­рый высит­ся над Фору­мом и тогда назы­вал­ся Тар­пей­ским⁹⁶, а ныне Капи­то­лий­ским, он вновь при­ка­зал, чтобы жре­цы про­из­ве­ли гада­ние и ска­за­ли, в каком месте хол­ма сле­ду­ет зало­жить фун­да­мент. А это было совсем нелег­ко: ведь на нем нахо­ди­лись мно­го­чис­лен­ные, нена­мно­го отсто­я­щие один от дру­го­го, алта­ри богов и божеств, кото­рые над­ле­жа­ло пере­не­сти куда-нибудь в дру­гое место и всю пло­щадь отдать под тот свя­щен­ный уча­сток богам, кото­рый дол­жен здесь появить­ся. (5) Пти­це­га­да­те­лям пока­за­лось пра­виль­ным про­из­во­дить гада­ние о каж­дом из воз­двиг­ну­тых алта­рей по отдель­но­сти и в слу­чае поз­во­ле­ния пере­дви­нуть их. И когда все боги и боже­ства раз­ре­ши­ли им пере­не­сти свои алта­ри в дру­гое место, боги Тер­мин и Ювен­тас⁹⁷ не согла­си­лись усту­пить свои места, хотя гада­те­ли и про­си­ли их уси­лен­но, и даже наста­и­ва­ли. Вот пото­му-то их алта­ри и были вклю­че­ны в круг свя­ти­ли­ща, и теперь один нахо­дит­ся в про­на­осе Минев­ры, а дру­гой — в самой свя­щен­ной огра­де, рядом со ста­ту­ей боги­ни. (6) И из все­го это­го про­ри­ца­те­ли заклю­чи­ли, что ника­кая при­чи­на ни гра­ниц рим­ско­го горо­да не сдвинет, ни поры рас­цве­та не пере­ме­нит; и на про­тя­же­нии вот уже два­дца­ти четы­рех поко­ле­ний вплоть до мое­го вре­ме­ни и то и дру­гое истин­но.

70. А самый извест­ный из пти­це­га­да­те­лей, кто и алта­ри пере­дви­нул, и свя­щен­ный уча­сток для хра­ма Юпи­те­ра опре­де­лил, и вооб­ще все­гда боже­ст­вен­ную волю наро­ду объ­яв­лял посред­ст­вом про­ри­ца­ния, звал­ся пер­вым име­нем Невий, а родо­вым — Аттий⁹⁸. Счи­та­ли, что из тех, кто блюдет это искус­ство, он стал наи­бо­лее угод­ным богам и достиг вели­чай­шей сла­вы, не еди­но­жды дока­зав неве­ро­ят­ную силу нау­ки пти­це­га­да­ния. Из все­го это­го я, выбрав, рас­ска­жу об одном слу­чае, кото­ро­му я очень и очень дивил­ся, пред­ва­ри­тель­но сооб­щив, какой судь­бы этот муж был в нача­ле сво­его пути и какое побуж­де­ние от боже­ства полу­чил, стя­жав столь вели­кую извест­ность, что всех, кто был одно­го с ним поко­ле­ния, пока­зал про­сто жал­ки­ми. (2) Его отец был бед­ня­ком, возде­лы­вав­шим скуд­ный кло­чок зем­ли, и Невий, будучи ребен­ком во всех делах ему помо­гал, насколь­ко ему хва­та­ло сил в его воз­расте, и сви­ней выго­нял на паст­би­ще. И одна­жды он задре­мал, а проснув­шись и недо­счи­тав­шись несколь­ких сви­ней, сна­ча­ла запла­кал в стра­хе перед побо­я­ми отца, а потом, подой­дя к воз­двиг­ну­то­му на этом участ­ке неболь­шо­му хра­му геро­ям⁹⁹, взмо­лил­ся помочь ему разыс­кать сви­ней и пообе­щал им, если это про­изой­дет, луч­шую вино­град­ную кисть с это­го участ­ка. (3) Спу­стя немно­го вре­ме­ни он отыс­кал сви­ней и решил испол­нить обет, дан­ный геро­ям, но очу­тил­ся в боль­шом затруд­не­нии, так как не в силах был най­ти луч­шую кисть вино­гра­да. Томи­мый этим обсто­я­тель­ст­вом, он попро­сил, чтобы боги с помо­щью птиц яви­ли ему то, что он искал. А когда пти­цы яви­лись ему, по воле боже­ства он разде­лил вино­град­ник на две части, одну оста­вив по пра­вую руку, дру­гую — по левую, а затем начал следить за пти­ца­ми, что нахо­ди­лись над каж­дой частью. Когда же над одной из частей появи­лось столь­ко птиц, сколь­ко соот­вет­ст­во­ва­ло его жела­нию, он сно­ва разде­лил теперь уже этот уча­сток на две части и повел наблюде­ние за пти­ца­ми, появив­ши­ми­ся на нем. Исполь­зуя такой спо­соб деле­ния мест­но­сти и подой­дя к послед­ней ука­зан­ной пти­ца­ми лозе, он обна­ру­жил вино­град­ную кисть како­го-то неве­ро­ят­но­го раз­ме­ра, а, когда он понес ее к хра­ми­ку геро­ев, его заме­тил отец. (4) Когда отец изу­мил­ся вели­чине кисти и начал рас­спра­ши­вать, откуда Аттий ее взял, тот рас­ска­зал все с само­го нача­ла. И отец, сооб­ра­зив — как это и обсто­я­ло на самом деле, — что в сыне при­ро­дой зало­же­ны спо­соб­но­сти к искус­ству гада­ния, при­вел его в город и отдал настав­ни­кам для обу­че­ния чте­нию и пись­му¹⁰⁰; когда же он в доста­точ­ной мере постиг общее обра­зо­ва­ние, пере­да­ет его само­му уче­но­му из тиррен­ских пред­ска­за­те­лей, чтобы он выучил­ся искус­ству наблюде­ния за пти­ца­ми¹⁰¹. (5) Поэто­му Невий, вла­дея этим искус­ст­вом от при­ро­ды, да еще от тирре­нов обре­тя в нем допол­ни­тель­ные навы­ки, в самом деле, как я ска­зал, намно­го пре­вос­хо­дил осталь­ных пти­це­га­да­те­лей, и для всех обще­ст­вен­ных гада­ний жре­цы горо­да при­зы­ва­ли его (хотя он и не был из их кол­ле­гии) бла­го­да­ря его уда­чам в про­ри­ца­ни­ях и ниче­го не дела­ли без его одоб­ре­ния.

71. И когда одна­жды Тарк­ви­ний воз­на­ме­рил­ся учредить три новые три­бы из чис­ла ранее набран­ных им самим всад­ни­ков и дать вновь создан­ным три­бам свое соб­ст­вен­ное имя и име­на сво­их бли­жай­ших спо­движ­ни­ков¹⁰², толь­ко Невий, един­ст­вен­ный, рез­ко выска­зал­ся про­тив, чтобы не менять ниче­го из того, что было уста­нов­ле­но Рому­лом. (2) А царь в доса­де на поме­ху и в гне­ве на Невия попы­тал­ся пред­ста­вить его уме­ние как ниче­го не зна­ча­щее, буд­то бы тот лишь хва­ста­ет и не гово­рит ниче­го истин­но­го. При­ду­мав это, он вызы­ва­ет Невия к помо­сту, когда на Фору­ме собра­лась боль­шая тол­па. И пого­во­рив до это­го со сво­им окру­же­ни­ем, каким спо­со­бом он разу­ме­ет выста­вить пти­це­га­да­те­ля лже­про­ри­ца­те­лем, когда тот появил­ся, он при­нял его с дру­же­ски­ми при­вет­ст­ви­я­ми и ска­зал: «Сей­час удоб­ное вре­мя для того, чтобы ты пока­зал нам осно­ва­тель­ность сво­его про­ри­ца­тель­ско­го уме­ния, Невий. Ибо я заду­мал взять­ся за вели­кое пред­при­я­тие и хочу знать, есть ли воз­мож­ность для его осу­щест­вле­ния. Сей­час уда­лись, а когда про­ведешь гада­ние, воз­вра­щай­ся ско­рее, я же буду ждать тебя, сидя здесь». (3) Пти­це­га­да­тель сде­лал то, что ему при­ка­за­ли, и спу­стя немно­го вре­ме­ни вер­нул­ся с изве­сти­я­ми, что зна­ме­ния он полу­чил бла­го­при­ят­ные и объ­яв­ляя, что дело воз­мож­но. Тарк­ви­ний же, рас­сме­яв­шись при этих сло­вах, выта­щил из-за пазу­хи брит­ву и точи­ло и гово­рит ему: «Ты пой­ман, Невий, на том, что моро­чишь нас и явно наго­ва­ри­ва­ешь на боже­ство, пото­му что дерз­нул ска­зать, буд­то воз­мож­ны невоз­мож­ные дела. Ведь я-то зага­ды­вал о том, смо­гу ли раз­ру­бить брит­вой точи­ло на кус­ки»¹⁰³. (4) И хотя стол­пив­ши­е­ся в круг помо­ста в один голос нача­ли сме­ять­ся, Невий, ничуть не сму­щен­ный насмеш­ка­ми и гамом, ответ­ст­во­вал: «Сме­ло ударь, Тарк­ви­ний, по точи­лу, как и решил: ведь оно будет раз­би­то, или я готов пре­тер­петь все, что угод­но». И царь, изу­мив­шись сме­ло­сти пред­ска­за­ния, уда­ря­ет брит­вой по точи­лу, и ост­рие желез­ной брит­вы, прой­дя сквозь весь камень, не толь­ко рас­щеп­ля­ет точи­ло, но даже частич­но раз­ре­за­ет дер­жав­шую его руку. (5) Тот­час же все при виде тако­го неве­ро­ят­но­го и уди­ви­тель­но­го явле­ния от потря­се­ния под­ня­ли крик, а Тарк­ви­ний, при­сты­жен­ный испы­та­ни­ем уме­ния Невия и желая загла­дить непри­стой­ность сво­их упре­ков, преж­де все­го отка­зал­ся от вся­ких ново­введе­ний отно­си­тель­но триб, а, кро­ме того, решил и к само­му Невию выка­зать почте­ние, как к тому, кого боги воз­лю­би­ли силь­нее всех людей. Он вся­че­ски­ми изъ­яв­ле­ни­я­ми бла­го­при­ят­ст­вия при­влек его к себе и, чтобы память о нем наве­ки сохра­ни­лась у потом­ков, пове­лел соорудить его мед­ную ста­тую и уста­но­вить ее на Фору­ме¹⁰⁴. Она и при мне еще сохра­ни­лась — помень­ше чело­ве­че­ско­го роста, с повяз­кой на голо­ве¹⁰⁵ — и сто­я­ла перед Кури­ей близ свя­щен­ной смо­ков­ни­цы¹⁰⁶. А чуть поодаль от нее, гово­рят, были спря­та­ны точи­ло под зем­лей, а брит­ва — под каким-то алта­рем. И место это зовет­ся у рим­лян Фре­ар¹⁰⁷. Вот что сохра­ни­ла память об этом про­ри­ца­те­ле.

72. Царь Тарк­ви­ний, уже на склоне лет оста­вив­ший рат­ные труды — ведь было ему восемь­де­сят лет, — поги­ба­ет, ковар­но уби­ен­ный сыно­вья­ми Анка Мар­ция. Они и рань­ше пыта­лись отстра­нить его от вла­сти и неод­но­крат­но пред­при­ни­ма­ли такие уси­лия в надеж­де, что, если он будет сверг­нут, прав­ле­ние перей­дет к ним, посколь­ку-де оно при­над­ле­жит им как отцов­ское наследие и доста­точ­но лег­ко будет дано им сограж­да­на­ми. (2) Но так как они обма­ну­лись в сво­их надеж­дах, то у них родил­ся про­тив него хит­рый замы­сел, кото­ро­му боже­ство все же не поз­во­ли­ло остать­ся без­на­ка­зан­ным. И я поведаю о спо­со­бе осу­щест­вле­ния это­го замыс­ла, начав с самых пер­вых их попы­ток. (3) Тот самый вели­кий про­ри­ца­тель Невий, кото­рый, как я ска­зал, неко­гда вос­пре­пят­ст­во­вал тому, чтобы царь уве­ли­чил чис­ло триб, когда он осо­бен­но выдви­нул­ся вслед­ст­вие сво­его искус­ства и стал самым вли­я­тель­ным из всех рим­лян, вне­зап­но исчез, то ли по при­чине зави­сти како­го-нибудь сопер­ни­ка, то ли из-за зло­го умыс­ла вра­га, а может, како­го ино­го бед­ст­вия; и никто из близ­ких не мог ни об уча­сти его дога­дать­ся, ни тела его отыс­кать. (4) И в то вре­мя как народ печа­лил­ся, тяже­ло вос­при­ни­мал слу­чив­ше­е­ся и питал подо­зре­ния про­тив мно­гих, сыно­вья Мар­ция, ощу­тив настро­е­ние тол­пы, нача­ли воз­во­дить поклеп за свя­тотат­ство на царя Тарк­ви­ния. Но посколь­ку они не мог­ли при­ве­сти ника­ко­го свиде­тель­ства в под­держ­ку сво­ей кле­ве­ты, то ссы­ла­лись на два таких сооб­ра­же­ния: во-пер­вых, царь замыс­лил мно­го ново­введе­ний, что про­ти­во­ре­чи­ли зако­нам, касаю­щим­ся государ­ст­вен­но­го устрой­ства, и решил убрать с доро­ги того, кто не согла­шал­ся с этим, как слу­ча­лось и рань­ше; а во-вто­рых, когда про­изо­шло ужас­ное несча­стье с Неви­ем, царь не пред­при­нял ника­ких розыс­ков, но пре­не­брег про­ис­шед­шим, чего не сде­лал бы никто, кто был бы неви­но­вен в зло­де­я­нии. (5) Собрав вокруг себя круп­ные шай­ки спо­движ­ни­ков из чис­ла как пат­ри­ци­ев, так и пле­бе­ев, кото­рым они рас­то­ча­ли свое иму­ще­ство, и воз­во­дя страш­ные обви­не­ния на Тарк­ви­ния, они убеж­да­ли народ не допус­кать, чтобы запят­нав­ший себя муж про­сти­рал руки к свя­щен­но­дей­ст­ви­ям и осквер­нял досто­ин­ство сана, и что все это он дела­ет, будучи не рим­ля­ни­ном, но приш­лым и не име­ю­щим роди­ны. (6) Раз­гла­голь­ст­вуя обо всем этом на Фору­ме, мужи дерз­кие и не без спо­соб­но­стей к ора­тор­ству мно­гих из про­сто­на­ро­дья под­стре­ка­ли к тому, чтобы они царя, кото­рый при­шел сюда ради оправ­да­ния, попы­та­лись изгнать, пото­му что он, дескать, не чист; но они не были в состо­я­нии побо­роть исти­ну и не смог­ли воз­будить народ к тому, чтобы сбро­сить царя и лишить его вла­сти. (7) А когда царь убеди­тель­ней­ше защи­щал­ся и отверг облыж­ное обви­не­ние, а зять его Тул­лий, кому отда­на была одна из его доче­рей и кто поль­зо­вал­ся вели­чай­шим ува­же­ни­ем у наро­да, воз­будил в рим­ля­нах состра­да­ние, сыно­вей Анка посчи­та­ли лже­до­нос­чи­ка­ми и низ­ки­ми людь­ми, поэто­му они с вели­чай­шим позо­ром уда­ли­лись с Фору­ма.

73. Потер­пев неуда­чу при этой попыт­ке и изыс­ки­вая с помо­щью сво­их дру­зей воз­мож­ность при­ми­ре­ния от враж­ды, — тем более что Тарк­ви­ний стой­ко пере­но­сил их необ­ду­ман­ные поступ­ки из-за доб­ро­го отно­ше­ния к себе их отца и пред­по­ла­гал серь­ез­ную пере­ме­ну в обра­зе их мыс­лей в каче­стве оправ­да­ния их опро­мет­чи­во­го поведе­ния^[16], — бра­тья в тече­ние трех лет под­дер­жи­ва­ли види­мость друж­бы. А когда они почув­ст­во­ва­ли, что насту­пи­ло под­хо­дя­щее вре­мя, замыс­ли­ли для него такую ловуш­ку. (2) Двух юно­шей, самых дерз­ких из заго­вор­щи­ков¹⁰⁸, оде­тых в пас­ту­ше­ское пла­тье и воору­жен­ных плот­ниц­ки­ми топо­ра­ми, они средь бела дня отправ­ля­ют к жили­щу царя, подучив их, что нуж­но гово­рить и что делать, и наста­вив, каким обра­зом совер­шить напа­де­ние. Те, при­бли­зив­шись к цар­ско­му двор­цу, при­ня­лись бра­нить друг дру­га, буд­то бы пре­тер­пев какую-то неспра­вед­ли­вость; и не удер­жав­шись от руко­паш­ной, гром­ки­ми кри­ка­ми взы­ва­ли к помо­щи царя — а рядом тем вре­ме­нем появи­лось мно­го заго­вор­щи­ков, кото­рые были по-дере­вен­ски гру­бы в сло­вах и руга­лись одно­вре­мен­но с обо­и­ми, каж­дая сто­ро­на свиде­тель­ст­вуя в поль­зу сво­его. (3) И когда царь при­звал их и при­ка­зал изло­жить, из-за чего они ссо­рят­ся, они ссы­ла­лись на то, что спо­рят из-за коз, но так как они вопи­ли все сра­зу и оправ­ды­ва­лись по-дере­вен­ски гру­бо, ниче­го по суще­ству не сооб­щая, то воз­буди­ли у всех при­сут­ст­ву­ю­щих весе­лый смех. И посколь­ку на них пере­ста­ли обра­щать вни­ма­ние, что дава­ло, как им каза­лось, удоб­ный слу­чай для напа­де­ния, они ста­ли нано­сить уда­ры царю по голо­ве сво­и­ми топо­ра­ми, после чего побе­жа­ли к воротам. (4) Но при этом зло­де­я­нии под­нял­ся крик и со всех сто­рон сбе­жа­лись на помощь люди, так что им не уда­лось убе­жать и их захва­ти­ли пре­сле­до­ва­те­ли. После это­го, изуро­до­ван­ные пыт­ка­ми, они были при­нуж­де­ны назвать руко­во­ди­те­лей заго­во­ра и со вре­ме­нем полу­чи­ли заслу­жен­ную ими кару. Так погиб царь Тарк­ви­ний, ока­зав­ший рим­ля­нам нема­лые и нема­ло­чис­лен­ные бла­го­де­я­ния и удер­жи­вав­ший власть трид­цать восемь лет^[18].