Письма Марка Туллия Цицерона

159. Пуб­лию Кор­не­лию Лен­ту­лу Спин­те­ру, в про­вин­цию Кили­кию

Рим, декабрь 54 г.

Марк Цице­рон шлет при­вет импе­ра­то­ру¹ Лен­ту­лу.

1. Очень при­ят­но было мне твое пись­мо, из кото­ро­го я понял, что ты видишь мою пре­дан­ность тебе. В самом деле, что мне гово­рить «рас­по­ло­же­ние», когда глу­бо­чай­шее по смыс­лу и свя­щен­ней­шее сло­во «пре­дан­ность» мне кажет­ся сла­бым в срав­не­нии с услу­га­ми, ока­зан­ны­ми тобой мне. Ты пишешь, что мое рве­ние по отно­ше­нию к тебе при­ят­но тебе; ты дела­ешь это от неко­то­ро­го избыт­ка друж­бы, бла­го­да­ря кото­ро­му при­ят­но даже то, в чем нель­зя отка­зать, не совер­шив неслы­хан­но­го пре­ступ­ле­ния. Но мое отно­ше­ние к тебе было бы гораздо более извест­но и ясно тебе, если бы в тече­ние все­го того вре­ме­ни, что мы были в раз­лу­ке², мы нахо­ди­лись вме­сте и в Риме.

2. Мы пре­успе­ли бы в том, что ты, по тво­им сло­вам, наме­рен сде­лать и можешь боль­ше, чем кто-либо дру­гой, и чего я ожи­даю от тебя с нетер­пе­ни­ем: я гово­рю о выска­зы­ва­ни­ях в сена­те и обо всех мерах по управ­ле­нию государ­ст­вом (свои взгляды и точ­ку зре­ния по это­му пово­ду я выска­жу немно­го поз­же и отве­чу тебе на твои вопро­сы); но, несо­мнен­но, и я мог бы поль­зо­вать­ся тво­им самым дру­же­ским и самым муд­рым руко­вод­ст­вом, и ты нашел бы во мне совет­чи­ка, быть может, не совсем неопыт­но­го, во вся­ком слу­чае, вер­но­го, и, конеч­но, доб­ро­же­ла­тель­но­го. Впро­чем, как мне и над­ле­жит, рад за тебя, что ты импе­ра­тор³ и, после успеш­ных дей­ст­вий, управ­ля­ешь про­вин­ци­ей и сто­ишь во гла­ве победо­нос­но­го вой­ска. Что же каса­ет­ся услуг, кото­рые я обя­зан ока­зы­вать тебе, то, нахо­дясь здесь, ты, конеч­но, мог бы вос­поль­зо­вать­ся ими в боль­шей сте­пе­ни и более непо­сред­ст­вен­но; для отмще­ния тем, кто, как ты пони­ма­ешь, частью вра­ги тебе из-за тво­ей борь­бы за мое спа­се­ние⁴, частью нена­видит тебя за вели­чие и сла­ву этих дей­ст­вий, ты имел бы во мне исклю­чи­тель­но­го сорат­ни­ка. Все же тот веч­ный враг сво­их дру­зей⁵, кото­рый после тво­их вели­чай­ших бла­го­де­я­ний напра­вил имен­но про­тив тебя свою слом­лен­ную и ослаб­лен­ную силу, нака­зал себя само­го за нашу участь. Ведь он попы­тал­ся сде­лать то, что, будучи рас­кры­то, не оста­ви­ло ему впо­след­ст­вии ни части­цы не толь­ко досто­ин­ства, но даже сво­бо­ды.

3. Хотя я пред­по­чел бы, чтобы ты при­об­рел опыт на моих делах, а не на сво­их, все-таки, при всем сво­ем огор­че­нии, раду­юсь тому, что ты познал вер­ность людей не такой доро­гой ценой, как я, познав­ший ее в вели­чай­шем стра­да­нии. Мне кажет­ся, насту­пи­ло вре­мя дать объ­яс­не­ния по пово­ду все­го это­го, чтобы отве­тить тебе на твои вопро­сы.

4. Тебя изве­сти­ли, пишешь ты, что я в хоро­ших отно­ше­ни­ях с Цеза­рем и Аппи­ем⁶; ты при­бав­ля­ешь, что не осуж­да­ешь это­го, но выра­жа­ешь жела­ние знать, что побуди­ло меня защи­щать и хва­лить Вати­ния?⁷ Чтобы объ­яс­нить тебе это яснее, необ­хо­ди­мо начать несколь­ко изда­ле­ка — о руко­во­див­ших мною сооб­ра­же­ни­ях.

Когда начи­на­лись собы­тия и твои дей­ст­вия⁸, Лен­тул, я счи­тал себя воз­вра­щен­ным не толь­ко сво­им близ­ким дру­зьям, но и государ­ству, и так как моим дол­гом было отно­сить­ся к тебе с чрез­вы­чай­ной друж­бой и выс­шей и осо­бен­ной пре­дан­но­стью, то к государ­ству, кото­рое мно­го помог­ло тебе в деле мое­го воз­вра­ще­ния, я, конеч­но, счи­тал дол­гом отно­сить­ся по его заслу­гам — так, как я отно­сил­ся рань­ше толь­ко на осно­ва­нии общей для всех граж­дан обя­зан­но­сти, а не за какое-нибудь исклю­чи­тель­ное бла­го­де­я­ние, ока­зан­ное мне. Что я при­дер­жи­вал­ся тако­го обра­за мыс­лей, — об этом и сенат слы­шал от меня в твое кон­суль­ство, и ты мог видеть это во вре­мя наших раз­го­во­ров и собе­се­до­ва­ний.

5. Впро­чем, уже в то пер­вое вре­мя мно­гое оби­жа­ло меня: когда ты ста­рал­ся о пол­ном вос­ста­нов­ле­нии мое­го досто­ин­ства, я заме­чал либо скры­тую нена­висть со сто­ро­ны неко­то­рых, либо дву­смыс­лен­ное рве­ние в мою поль­зу⁹. Ведь и те, кому сле­до­ва­ло, не под­дер­жа­ли тебя ни в деле о памят­ни­ках в мою честь¹⁰, ни в деле о пре­ступ­ном наси­лии, когда нас с бра­том выгна­ли из наших домов¹¹, а в тех самых делах, кото­рым я, прав­да, при­да­вал наи­мень­шее зна­че­ние, хотя они и были для меня необ­хо­ди­мы вслед­ст­вие кру­ше­ния мое­го бла­го­со­сто­я­ния, а имен­но — в воз­ме­ще­нии моих потерь¹² на осно­ва­нии суж­де­ния сена­та¹³, они, кля­нусь, не про­яви­ли той бла­го­же­ла­тель­но­сти, на какую я рас­счи­ты­вал. Видя это (ведь оно не было неяс­ным), я испы­ты­вал горечь, кото­рая все же была мень­ше, чем радость от того, что было сде­ла­но.

6. Таким обра­зом, хотя на осно­ва­нии имен­но тво­их заяв­ле­ний и свиде­тельств я и был чрез­вы­чай­но обя­зан Пом­пею и чтил его не толь­ко за бла­го­де­я­ния, но и вслед­ст­вие люб­ви к нему и мое­го непо­ко­ле­би­мо­го суж­де­ния о нем, одна­ко, не счи­та­ясь с тем, чего он жела­ет, я оста­вал­ся верен всем сво­им преж­ним взглядам¹⁴ в государ­ст­вен­ных делах.

7. Когда Гней Пом­пей сидел на суде (он вошел в Рим¹⁵, чтобы ска­зать похваль­ную речь в честь Пуб­лия Сестия), после того как Вати­ний заявил как свиде­тель, что меня заста­ви­ли начать отно­сить­ся по-дру­же­ски к Цеза­рю счаст­ли­вая судь­ба и уда­чи послед­не­го, я ска­зал, что судь­бу Мар­ка Бибу­ла, кото­рую он счи­та­ет несчаст­ной, я став­лю выше всех три­ум­фов и побед; при том же свиде­те­ле я ска­зал в дру­гом месте, что одни и те же люди и Бибу­лу не поз­во­ля­ли выхо­дить из дому и меня заста­ви­ли уда­лить­ся в изгна­ние¹⁶. Все мои вопро­сы¹⁷ све­лись толь­ко к пори­ца­нию его как три­бу­на. При этом сво­бод­но и с вели­чай­шей реши­тель­но­стью было выска­за­но все: о наси­лии, о зна­ме­ни­ях, о разда­че царств; так было не толь­ко на этом суде, но и неод­но­крат­но в сена­те¹⁸.

8. Более того: в кон­суль­ство Мар­цел­ли­на и Филип­па¹⁹ сенат при­нял в апрель­ские ноны мое пред­ло­же­ние о том, чтобы дело о кам­пан­ской зем­ле было доло­же­но в май­ские иды сена­ту, кото­рый собе­рет­ся в пол­ном соста­ве. Раз­ве мог я силь­нее напасть на ту их кре­пость²⁰ или в боль­шей сте­пе­ни забыть о сво­ем поло­же­нии, луч­ше пом­нить о сво­их обя­за­тель­ствах? После того как я выска­зал это мне­ние, про­изо­шло боль­шое вол­не­ние как сре­ди тех, кто дол­жен был взвол­но­вать­ся, так и сре­ди тех, от кого я нико­гда не ожи­дал это­го.

9. Ведь после того поста­нов­ле­ния сена­та, при­ня­то­го по мое­му пред­ло­же­нию, Пом­пей, совер­шен­но не пока­зав мне, что он оби­жен, отпра­вил­ся в Сар­ди­нию и в Афри­ку²¹, а по доро­ге заехал в Луку²² к Цеза­рю. Там Цезарь выска­зал боль­шое недо­воль­ство по пово­ду мое­го выступ­ле­ния, конеч­но, отто­го что пред­ва­ри­тель­но повидал в Равен­не Крас­са, кото­рый и рас­па­лил его про­тив меня. Как извест­но, Пом­пею это было очень непри­ят­но; я услы­хал об этом от дру­гих, а луч­ше все­го узнал от мое­го бра­та. Встре­тив­шись с ним в Сар­ди­нии²³ вско­ре после сво­его отъ­езда из Луки, Пом­пей ска­зал: «Ты мне и нужен, боль­шей уда­чи не мог­ло быть; если ты не пере­го­во­ришь насто­я­тель­но с бра­том Мар­ком, то рас­пла­чи­вать­ся при­дет­ся тебе, так как ты ручал­ся мне за него». К чему мно­го слов? Он силь­но жало­вал­ся, упо­мя­нул о сво­их заслу­гах²⁴, напом­нил о том, о чем он так часто вел пере­го­во­ры с бра­том насчет дей­ст­вий Цеза­ря и в чем тот ручал­ся ему от мое­го име­ни, и при­звал само­го мое­го бра­та в свиде­те­ли того, что все, что он, Пом­пей, сде­лал для мое­го избав­ле­ния, сде­ла­но им с согла­сия Цеза­ря. Он попро­сил бра­та похло­потать пере­до мной о деле и досто­ин­стве Цеза­ря с тем, чтобы я не борол­ся про­тив него, если не хочу или не могу защи­щать.

10. Когда брат сооб­щил мне это и когда Пом­пей все же при­слал ко мне Вибул­лия²⁵ с пред­ло­же­ни­ем не вме­ши­вать­ся в кам­пан­ский вопрос до его воз­вра­ще­ния, я при­за­ду­мал­ся и пого­во­рил как бы с самим государ­ст­вом, чтобы оно поз­во­ли­ло мне, так мно­го вытер­пев­ше­му и вынес­ше­му за него, выпол­нить свои обя­за­тель­ства, пом­нить о людях, ока­зав­ших мне боль­шие услу­ги, и оправ­дать пору­чи­тель­ство сво­его бра­та; пусть оно так­же допу­стит, чтобы тот, кто все­гда был у него чест­ным граж­да­ни­ном, ока­зал­ся и чест­ным чело­ве­ком. В свя­зи с эти­ми мои­ми дей­ст­ви­я­ми и выска­зы­ва­ни­я­ми, види­мо, оби­жав­ши­ми Пом­пея, мне пере­да­ва­ли речи опре­де­лен­ных лиц²⁶ (ты дол­жен уже подо­зре­вать, кто это), кото­рые, хотя их взгляды на государ­ст­вен­ные дела сов­па­да­ют и все­гда сов­па­да­ли с мои­ми, все-таки заяв­ля­ли о сво­ей радо­сти по пово­ду того, что Пом­пей мной недо­во­лен, а Цезарь будет моим злей­шим вра­гом. Это было мне при­скорб­но, но гораздо боль­ше огор­ча­ло меня то, что мое­го вра­га²⁷ (мое­го ли? вер­нее, вра­га зако­нов, судов, спо­кой­ст­вия, отчиз­ны, всех чест­ных людей) они так окру­жа­ли, так носи­ли на руках, так леле­я­ли, так цело­ва­ли у меня на гла­зах — не для того, чтобы при­чи­нить мне огор­че­ние, к чему я совер­шен­но утра­тил спо­соб­ность, но, конеч­но, для того, чтобы счи­та­лось, что они мне его при­чи­ня­ют. Тут, насколь­ко поз­во­лил чело­ве­че­ский ум, сде­лав общий обзор сво­его поло­же­ния и под­ведя счет, я сде­лал вывод из всех сво­их раз­мыш­ле­ний. Изло­жу тебе его вкрат­це, если смо­гу.

11. Если бы я видел, что во гла­ве государ­ства сто­ят бес­чест­ные и бес­со­вест­ные граж­дане, что, как мы зна­ем, испы­тал в наши вре­ме­на Цин­на²⁸ и неко­то­рые дру­гие, то не толь­ко награ­ды, пред­став­ля­ю­щие наи­мень­шую цен­ность для меня, но даже любые опас­но­сти, кото­рые все-таки дей­ст­ву­ют даже на самых стой­ких людей, не заста­ви­ли бы меня при­стать к их делу, даже если бы у них были вели­чай­шие заслу­ги пере­до мной. Но раз пер­вое место²⁹ в государ­стве зани­ма­ет Гней Пом­пей, достиг­ший это­го могу­ще­ства и сво­ей сла­вы вели­чай­ши­ми заслу­га­ми перед государ­ст­вом и самы­ми выдаю­щи­ми­ся подви­га­ми, досто­ин­ству кото­ро­го я спо­соб­ст­во­вал с юных лет, а в быт­ность пре­то­ром и кон­су­лом был его помощ­ни­ком; раз он ока­зал мне помощь вме­сте с тобой, и сво­им лич­ным авто­ри­те­том и выступ­ле­ни­я­ми³⁰, а так­же сове­та­ми и рве­ни­ем, и мой враг³¹ стал и его един­ст­вен­ным вра­гом сре­ди граж­дан, — я не счел нуж­ным пугать­ся мол­вы о сво­ем непо­сто­ян­стве, если я в неко­то­рых выступ­ле­ни­ях немно­го изме­нил свою точ­ку зре­ния и сво­им при­со­еди­не­ни­ем под­дер­жал досто­ин­ство вели­чай­ше­го чело­ве­ка, ока­зав­ше­го мне исклю­чи­тель­ные услу­ги.

12. При этих моих взглядах я дол­жен был, как видишь, при­стать к Цеза­рю — ввиду их обще­го дела и обще­го досто­ин­ства. Здесь име­ла боль­шое зна­че­ние как дав­няя друж­ба, соеди­няв­шая с ним, как ты зна­ешь, меня и бра­та Квин­та, так и его доб­рота и щед­рость, кото­рые мы вско­ре поня­ли и позна­ли и из его писем и бла­го­да­ря ока­зан­ным им услу­гам. Меня к это­му силь­но побуди­ло и само государ­ство, кото­рое, как мне каза­лось, не хоте­ло борь­бы с эти­ми людь­ми, осо­бен­но после вели­чай­ших дея­ний Цеза­ря³², и насто­я­тель­но тре­бо­ва­ло, чтобы эта борь­ба не воз­ни­ка­ла. При этом обра­зе мыс­лей на меня очень силь­но подей­ст­во­ва­ло руча­тель­ство за меня Пом­пея перед Цеза­рем и мое­го бра­та перед Пом­пе­ем. Кро­ме того, в обще­ст­вен­ной жиз­ни сле­до­ва­ло при­нять во вни­ма­ние то, что так боже­ст­вен­но напи­са­но у наше­го Пла­то­на: како­вы в государ­стве пра­ви­те­ли, тако­вы обыч­но и про­чие граж­дане³³. Я пом­нил, что в мое кон­суль­ство уже с январ­ских календ были зало­же­ны такие осно­ва­ния для укреп­ле­ния зна­че­ния сена­та, что никто не дол­жен был удив­лять­ся тако­му вели­ко­му при­сут­ст­вию духа и авто­ри­те­ту, про­яв­лен­но­му этим сосло­ви­ем в декабрь­ские ноны³⁴; я так­же пом­нил, что когда я был уже част­ным чело­ве­ком, то вплоть до кон­суль­ства Цеза­ря и Бибу­ла, ввиду того, что мое мне­ние име­ло боль­шой вес в сена­те, у всех чест­ных людей были почти еди­ные чув­ства.

13. Впо­след­ст­вии, когда ты был намест­ни­ком в ближ­ней Испа­нии³⁵, а у государ­ства были не кон­су­лы, а тор­гов­цы про­вин­ци­я­ми и рабы и при­служ­ни­ки сму­ты³⁶, некий слу­чай бро­сил меня, как пред­мет спо­ра, в самую середи­ну борь­бы и граж­дан­ских раздо­ров. В этом опас­ном поло­же­нии, в деле моей защи­ты обна­ру­жи­лось уди­ви­тель­ное еди­но­ду­шие сена­та³⁷, неве­ро­ят­ное согла­сие всей Ита­лии³⁸, исклю­чи­тель­ное еди­не­ние всех чест­ных людей; я не ска­жу, что́ про­изо­шло (в этом вино­ва­ты мно­гие и по-раз­но­му); ска­жу толь­ко корот­ко: у меня не хва­ти­ло не вой­ска, а вождей³⁹. Пусть будут вино­ва­ты те, кто не защи­тил меня при этих обсто­я­тель­ствах; вина тех, кто меня поки­нул, не мень­ше; и если достой­ны осуж­де­ния те, кто был охва­чен стра­хом, то еще боль­ше­го пори­ца­ния заслу­жи­ва­ют те, кто при­тво­рил­ся испу­ган­ным⁴⁰. И то мое реше­ние⁴¹, конеч­но, по спра­вед­ли­во­сти заслу­жи­ва­ет одоб­ре­ния: я не захо­тел, чтобы мои сограж­дане, спа­сен­ные мной⁴² и желаю­щие спа­сти меня, будучи лише­ны вождей, были отда­ны во власть воору­жен­ным рабам, и пред­по­чел, чтобы ста­ло совер­шен­но ясно, сколь вели­кой силой мог­ло бы быть согла­сие меж­ду чест­ны­ми людь­ми, если бы им мож­но было сра­зить­ся за меня, когда я еще сто­ял, раз они были в состо­я­нии под­нять повер­жен­но­го. Когда ты дей­ст­во­вал в мою поль­зу, ты не толь­ко понял их настро­е­ние, но даже укре­пил и под­дер­жал его.

14. В этом деле (я не толь­ко не ста­ну отри­цать это­го, но все­гда с охотой буду и пом­нить и заяв­лять об этом) ты вос­поль­зо­вал­ся помо­щью неко­то­рых очень знат­ных людей, более сме­лых при моем вос­ста­нов­ле­нии, чем тогда, когда меня нуж­но было удер­жать. Если бы они захо­те­ли сто­ять на сво­ем, то вме­сте с моим избав­ле­ни­ем они воз­вра­ти­ли бы себе свой авто­ри­тет. После того, как твое кон­суль­ство воз­вра­ти­ло к жиз­ни чест­ных людей, и ты одоб­рил их сво­и­ми столь стой­ки­ми и пре­крас­ны­ми дей­ст­ви­я­ми, осо­бен­но когда к наше­му делу при­со­еди­нил­ся Гней Пом­пей, когда и Цезарь, совер­шив вели­чай­шие подви­ги, удо­сто­ил­ся исклю­чи­тель­ных и небы­ва­лых поче­стей⁴³ и отзы­вов сена­та и при­со­еди­нил­ся к это­му авто­ри­тет­но­му сосло­вию, ни у одно­го бес­чест­но­го граж­да­ни­на не оста­ва­лось воз­мож­но­сти поку­сить­ся на государ­ство.

15. Но обра­ти, пожа­луй­ста, вни­ма­ние на то, что после­до­ва­ло. Преж­де все­го, безум­ный оскор­би­тель⁴⁴ жен­ско­го рели­ги­оз­но­го обряда, почи­тав­ший Доб­рую боги­ню не более, чем трех сестер⁴⁵, добил­ся без­на­ка­зан­но­сти бла­го­да­ря реше­нию тех, кто, в то вре­мя, когда народ­ный три­бун, опи­ра­ясь на чест­ных людей, захо­тел судеб­ным поряд­ком нало­жить нака­за­ние на граж­да­ни­на, сею­ще­го сму­ту, — лишил государ­ство на буду­щее вре­мя пре­крас­но­го при­ме­ра воз­мездия за сму­ту⁴⁶; они же впо­след­ст­вии допу­сти­ли, чтобы на памят­ни­ке, воз­двиг­ну­том не мной (ибо то была не моя воен­ная добы­ча, а толь­ко сда­ча с тор­гов построй­ки), а сена­том, кро­ва­вы­ми бук­ва­ми было выжже­но имя вра­га⁴⁷. Что эти люди поже­ла­ли мое­го избав­ле­ния, мне очень при­ят­но; но я хотел бы, чтобы они забо­ти­лись не толь­ко о моем здо­ро­вье, как вра­чи, но и, как ума­ща­те­ли⁴⁸, так­же о моих силах и цве­те лица. Подоб­но тому, как Апел­лес со всем сво­им искус­ст­вом напи­сал голо­ву и грудь Вене­ры, оста­вив неза­кон­чен­ны­ми про­чие части тела, так неко­то­рые люди потруди­лись толь­ко над моей голо­вой, оста­вив необ­ра­ботан­ным и неот­де­лан­ным про­чее тело.

16. В этом я обма­нул надеж­ду не толь­ко сво­их недоб­ро­же­ла­те­лей, но так­же вра­гов; они неко­гда соста­ви­ли себе лож­ное мне­ние об одном в выс­шей сте­пе­ни дея­тель­ном и муже­ст­вен­ном чело­ве­ке, по мое­му суж­де­нию, самом выдаю­щем­ся по вели­чию духа и стой­ко­сти, — о Квин­те Метел­ле, сыне Луция⁴⁹; они неустан­но повто­ря­ют, что после сво­его воз­вра­ще­ния он совер­шен­но пал духом, хотя в дей­ст­ви­тель­но­сти нуж­но было дока­зать, что чело­век, и уда­лив­ший­ся вполне доб­ро­воль­но, и пере­но­сив­ший изгна­ние с исклю­чи­тель­ной бод­ро­стью, и совсем не ста­рав­ший­ся о сво­ем воз­вра­ще­нии, пал духом из-за того само­го, в чем он сво­ей стой­ко­стью и досто­ин­ст­вом пре­взо­шел как всех людей, так и тако­го исклю­чи­тель­но­го чело­ве­ка, как Марк Скавр. И вот, то, что допус­ка­ли или пред­по­ла­га­ли о Квин­те Метел­ле, дума­ли и обо мне, счи­тая, что я буду при­ни­жен еще боль­ше; меж­ду тем, государ­ство поз­во­ли­ло мне под­нять голо­ву еще выше, чем когда-либо, объ­явив, что оно не может обхо­дить­ся без меня, все­го-навсе­го одно­го граж­да­ни­на; и в то вре­мя как Метелл был воз­вра­щен по пред­ло­же­нию одно­го народ­но­го три­бу­на, меня вер­ну­ло все государ­ство во гла­ве с сена­том; при этом — сопро­вож­да­ет Ита­лия, все взя­ли на себя обна­ро­до­ва­ние зако­на, ты, кон­сул, вно­сишь его в цен­ту­ри­ат­ские коми­ции при под­держ­ке всех сосло­вий, все­го насе­ле­ния — всех сил государ­ства⁵⁰.

17. Одна­ко я и впо­след­ст­вии не усво­ил и сей­час не усва­и­ваю ниче­го тако­го, что мог­ло бы по спра­вед­ли­во­сти обидеть кого бы то ни было из моих злей­ших вра­гов. Я толь­ко стрем­люсь не остав­лять без помо­щи делом, сове­том или трудом ни дру­зей, ни даже чужих мне людей. Этот мой образ жиз­ни⁵¹, воз­мож­но, вызы­ва­ет неудо­воль­ст­вие у тех, кто смот­рит на ее внеш­ний блеск, но не может постиг­нуть ее тре­вог и труд­но­стей; но на одно они сету­ют откры­то: в сво­их выска­зы­ва­ни­ях в поль­зу Цеза­ря⁵² я как бы отхо­жу от сво­его преж­не­го дела. Одна­ко я руко­вод­ст­ву­юсь и тем, что я выста­вил несколь­ко выше, и — не в послед­нюю оче­редь — тем, что я начал изла­гать тебе. Лен­тул, ты не най­дешь у чест­ных людей тех же чувств, кото­рые у них были при тво­ем отъ­езде: укреп­лен­ные во вре­мя мое­го кон­суль­ства, впо­след­ст­вии по вре­ме­нам под­ры­вае­мые, подав­лен­ные перед тво­им кон­суль­ст­вом, вос­ста­нов­лен­ные тобой — они теперь пол­но­стью остав­ле­ны теми, кому их над­ле­жа­ло охра­нять, а те, кого назы­ва­ли опти­ма­та­ми, когда я был у вла­сти, дают это понять не толь­ко выра­же­ни­ем лица (а при­тво­рить­ся было бы очень лег­ко), но часто обна­ру­жи­ва­ли это, выска­зы­вая свои чув­ства и даже голо­суя в суде.

18. Поэто­му все взгляды и воля бла­го­ра­зум­ных граж­дан, каким я хочу и быть и счи­тать­ся, долж­ны пере­ме­нить­ся. Ведь тот же Пла­тон, авто­ри­тет кото­ро­го для меня чрез­вы­чай­но велик, учит доби­вать­ся в государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти толь­ко того, что может встре­тить одоб­ре­ние у сограж­дан; наси­лие не подо­ба­ет при­ме­нять ни к роди­те­лю, ни к родине⁵³. При этом он при­во­дит сле­дую­щую при­чи­ну сво­его отка­за от государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти: встре­тив­шись с афин­ским наро­дом, уже почти утра­тив­шим разум от ста­ро­сти⁵⁴, и увидев, что им нель­зя пра­вить ни убеж­де­ни­ем, ни при­нуж­де­ни­ем, разу­ве­рив­шись в воз­мож­но­сти убеж­де­ния, он счел недоз­во­лен­ным при­нуж­де­ние. Мой образ дей­ст­вий был иным, пото­му что я не был стес­нен ни нера­зу­ми­ем наро­да, ни сво­бо­дой выбо­ра — брать­ся ли мне за государ­ст­вен­ную дея­тель­ность; но я все-таки радо­вал­ся тому, что мне мож­но было в одном и том же деле⁵⁵ защи­щать и полез­ное для меня и спра­вед­ли­вое для любо­го чест­но­го чело­ве­ка. К это­му при­со­еди­ни­лась достой­ная упо­ми­на­ния и боже­ст­вен­ная щед­рость Цеза­ря по отно­ше­нию ко мне и мое­му бра­ту; его я обя­зан был бы защи­щать, что бы он ни совер­шил; теперь же, при столь вели­кой уда­че и столь вели­ких победах, если бы он даже не отно­сил­ся к нам так, как отно­сит­ся, он все-таки заслу­жи­вал бы про­слав­ле­ния. Итак, счи­тай, пожа­луй­ста, что если не гово­рить о вас, винов­ни­ках мое­го спа­се­ния, то нет нико­го, чьи услу­ги в такой сте­пе­ни обя­зы­ва­ли бы меня, и это я с радо­стью при­знаю.

19. После того как я изло­жил тебе это, мне лег­ко отве­тить на твои вопро­сы по пово­ду Вати­ния и Крас­са. Насчет Аппия⁵⁶, а так­же Цеза­ря ты пишешь, что не пори­ца­ешь меня; раду­юсь, что ты одоб­ря­ешь мой образ мыс­лей. С Вати­ни­ем сна­ча­ла состо­я­лось при­ми­ре­ние при посред­стве Пом­пея, тот­час же после его избра­ния пре­то­ром⁵⁷, после того как я сво­и­ми рез­ки­ми выступ­ле­ни­я­ми в сена­те про­ти­во­дей­ст­во­вал его избра­нию, стре­мясь не столь­ко повредить ему, сколь­ко защи­тить и пре­воз­не­сти Като­на; впо­след­ст­вии же Цезарь при­ло­жил уди­ви­тель­ное ста­ра­ние к тому, чтобы я защи­щал его⁵⁸. Поче­му же я похва­лил его, про­шу меня не спра­ши­вать, как и не спра­ши­вать насчет дру­гих обви­ня­е­мых, чтобы и я не пред­ло­жил тебе тако­го же вопро­са, когда ты при­е­дешь. Одна­ко я могу сде­лать это даже в твое отсут­ст­вие: вспом­ни, о ком ты при­слал хва­леб­ный отзыв с окра­ин зем­ли; но не пугай­ся это­го, ибо и мною эти же люди вос­хва­ля­ют­ся и будут вос­хва­лять­ся. Впро­чем, меня побуди­ло защи­щать Вати­ния так­же обсто­я­тель­ство, о кото­ром, защи­щая его, я ска­зал на суде — я делаю то, что в «Евну­хе» пара­сит сове­ту­ет сол­да­ту:

Так и я про­сил судей: раз неко­то­рые знат­ные люди и име­ю­щие пере­до мной огром­ные заслу­ги, слиш­ком любят мое­го вра­га и на моих гла­зах в сена­те часто то с важ­но­стью отво­дят его в сто­ро­ну, то по-дру­же­ски и при­вет­ли­во обни­ма­ют его, и раз у них есть свой Пуб­лий, пусть они и мне дадут дру­го­го Пуб­лия, через кото­ро­го я, слег­ка уязв­лен­ный, мог бы отве­чать им лег­ки­ми уко­ла­ми; так я не толь­ко ска­зал, но и посту­паю с одоб­ре­ния богов и людей.

20. Вот тебе о Вати­нии; теперь о Крас­се. Меж­ду нами было уже пол­ное при­ми­ре­ние, ибо я, ради все­об­ще­го согла­сия, доб­ро­воль­но пре­дал забве­нию вели­чай­шие обиды с его сто­ро­ны⁶⁰, и стер­пел бы неожи­дан­ную защи­ту им Габи­ния, на кото­ро­го он в послед­ние дни до того напа­дал жесто­чай­шим обра­зом⁶¹, если бы он сде­лал это, не поно­ся меня; одна­ко, так как он оскор­бил меня⁶², когда я высту­пал с обсуж­де­ни­ем, не заде­вая его, я вспых­нул, и это, дума­ет­ся мне, был гнев, вызван­ный не толь­ко этим оскорб­ле­ни­ем (он воз­мож­но был не столь силь­ным); но так как эта скры­тая нена­висть за мно­гие нане­сен­ные им мне обиды, кото­рую, как я пола­гал, я всю уже излил, все же, про­тив мое­го ожи­да­ния, еще оста­ва­лась, — она сра­зу вся и обна­ру­жи­лась. В это самое вре­мя неко­то­рые люди и при­том те, кого я часто под­ра­зу­ме­ваю, но не назы­ваю по име­ни⁶³, хотя они и гово­ри­ли, что мое неза­ви­си­мое поведе­ние при­нес­ло им огром­ную выго­ду, что я, как им кажет­ся, толь­ко тогда буду воз­вра­щен государ­ству таким, каким я был, когда эта борь­ба при­не­сет мне бо́льшую поль­зу так­же вне сена­та, — гово­ри­ли о сво­ей радо­сти по пово­ду того, что и он будет мне вра­гом, и те, кого с ним свя­зы­ва­ет общее дело⁶⁴, нико­гда не будут мои­ми дру­зья­ми. Когда самые почтен­ные люди ста­ли сооб­щать мне об их враж­деб­ных раз­го­во­рах, когда Пом­пей поста­рал­ся так, как нико­гда рань­ше, чтобы я поми­рил­ся с Крас­сом, а Цезарь выска­зы­вал в пись­мах свое вели­чай­шее огор­че­ние из-за этой рас­при, я пови­но­вал­ся не толь­ко обсто­я­тель­ствам⁶⁵, но и сво­ей при­ро­де: и чтобы наше при­ми­ре­ние было как бы засвиде­тель­ст­во­ва­но перед рим­ским наро­дом, Красс отпра­вил­ся в про­вин­цию чуть ли не от моих ларов⁶⁶; попро­сив меня при­гла­сить его⁶⁷, он был на обеде у меня в садах мое­го зятя Крас­си­пе­да. По этой при­чине, как того тре­бо­ва­ла моя вер­ность, я защи­щал его дело в сена­те⁶⁸ (о чем ты, по тво­им сло­вам, слы­хал), взяв­шись за это по насто­я­нию того чело­ве­ка⁶⁹.

21. Я объ­яс­нил тебе, что́ заста­ви­ло меня защи­щать то и дру­гое дело⁷⁰ и како­го направ­ле­ния мне сле­ду­ет дер­жать­ся в государ­ст­вен­ных делах. В этом отно­ше­нии про­шу тебя счи­тать, что мои чув­ства были бы те же, будь я совер­шен­но неза­ви­сим и сво­бо­ден; ибо я счи­тал, что про­тив таких сил нель­зя бороть­ся и что гла­вен­ства⁷¹ выдаю­щих­ся граж­дан не сле­ду­ет уни­что­жать, если бы это даже было воз­мож­но; что при изме­нив­ших­ся обсто­я­тель­ствах и настро­е­ни­ях чест­ных людей нуж­но не упор­ст­во­вать в преж­них взглядах, но при­спо­соб­лять­ся к обсто­я­тель­ствам. Ведь мы нико­гда не одоб­ря­ли, если выдаю­щи­е­ся мужи посто­ян­но при­дер­жи­ва­ют­ся одно­го и того же обра­за мыс­лей, подоб­но тому как при корабле­вож­де­нии дело искус­ства — сооб­ра­зо­вать­ся с пого­дой: даже если при этом нель­зя дер­жать путь пря­мо в гавань, но ее мож­но достиг­нуть, пере­ме­нив пару­са, то нера­зум­но дер­жать­ся раз взя­то­го направ­ле­ния, несмот­ря на опас­ность, вме­сто того, чтобы, изме­нив его, все же при­быть туда, куда хочешь; так, вслед­ст­вие того, что при управ­ле­нии государ­ст­вом все мы, как я очень часто гово­рил, долж­ны ста­вить себе целью покой, соеди­нен­ный с досто­ин­ст­вом⁷², мы не все­гда долж­ны гово­рить одно и то же, но все­гда иметь в виду одно и то же. Поэто­му, как я ука­зал немно­го выше, будь я даже ничем не свя­зан, все-таки я в сво­ей государ­ст­вен­ной дея­тель­но­сти был бы тем же, кем явля­юсь сей­час; когда же в эту сто­ро­ну меня и вле­кут бла­го­де­я­ния людей⁷³ и тол­ка­ют неспра­вед­ли­во­сти⁷⁴, я лег­ко согла­ша­юсь чув­ст­во­вать и гово­рить по пово­ду государ­ст­вен­ных дел то, что, по-мое­му, более все­го под­хо­дит и для меня и для бла­га государ­ства. Так я и посту­паю доволь­но откры­то и доволь­но часто, так как и брат мой Квинт — легат у Цеза­ря, и ни одно мое малей­шее сло­во (не гово­рю уже о дей­ст­вии) в поль­зу Цеза­ря не про­хо­дит без того, чтобы он не при­нял его с такой явной бла­го­склон­но­стью, что я дол­жен счи­тать его все­це­ло пре­дан­ным мне. Поэто­му я так исполь­зую все его вли­я­ние, кото­рое явля­ет­ся огром­ным, и сред­ства, кото­рые — ты это пони­ма­ешь — очень вели­ки, слов­но они мои, и мне кажет­ся, что я не мог бы сло­мить направ­лен­ные про­тив меня замыс­лы пре­ступ­ных людей ина­че, как толь­ко при­со­еди­нив к сво­ей посто­ян­ной опо­ре бла­го­во­ле­ние могу­ще­ст­вен­ных людей⁷⁵.

22. Эти­ми же самы­ми сооб­ра­же­ни­я­ми я руко­вод­ст­во­вал­ся бы, по мое­му мне­нию, и в том слу­чае, если бы ты был со мной. Ведь я знаю твою при­род­ную уме­рен­ность и сдер­жан­ность, знаю как твою вели­кую друж­бу ко мне, так и отсут­ст­вие у тебя недоб­ро­же­ла­тель­но­сти к дру­гим; ты велик и высок духом и в то же вре­мя с откры­той и про­стой душой. Видел я, что неко­то­рые отно­сят­ся к тебе так, как они — ты мог это видеть — отнес­лись ко мне; то же, что подей­ст­во­ва­ло на меня, конеч­но, подей­ст­во­ва­ло бы и на тебя. Но во вся­кое вре­мя, когда тебе мож­но будет быть вме­сте со мной, ты будешь руко­во­ди­те­лем всех моих реше­ний; ты, поза­бо­тив­ший­ся о моем избав­ле­нии⁷⁶, будешь забо­тить­ся и о моем досто­ин­стве. Я же, конеч­но, буду тво­им союз­ни­ком и спут­ни­ком в тво­их дей­ст­ви­ях, выска­зы­ва­ни­ях, жела­ни­ях и, нако­нец, во всем; всю жизнь я буду стре­мить­ся толь­ко к тому, чтобы ты с каж­дым днем всё силь­нее радо­вал­ся ока­зан­ным тобой мне исклю­чи­тель­ным услу­гам.

23. Ты про­сишь при­слать тебе мои сочи­не­ния, напи­сан­ные после тво­е­го отъ­езда; это несколь­ко речей⁷⁷, кото­рые я пере­дам Мено­кри­ту⁷⁸; не пугай­ся, их немно­го. Напи­сал я так­же (ибо я почти совсем ото­шел от речей и обра­тил­ся к более крот­ким музам, кото­ры­ми я, как и в ран­ней юно­сти, наслаж­да­юсь боль­ше все­го), итак, напи­сал я в духе Ари­сто­те­ля — так, по край­ней мере, я хотел — в виде обсуж­де­ния и диа­ло­га три кни­ги «Об ора­то­ре», кото­рые, дума­ет­ся мне, ока­жут­ся небес­по­лез­ны­ми для тво­е­го Лен­ту­ла; они дале­ки от обыч­ных настав­ле­ний и охва­ты­ва­ют все уче­ние об ора­тор­ском искус­стве древ­них — и Ари­сто­те­ля и Исо­кра­та. Я напи­сал так­же в сти­хах три кни­ги «О моем вре­ме­ни»⁷⁹. Я уже дав­но послал бы их тебе, если бы счи­тал нуж­ным выпу­стить их в свет, ибо они и явля­ют­ся и будут веч­но свиде­тель­ст­во­вать о тво­их бла­го­де­я­ни­ях по отно­ше­нию ко мне и о моей бла­го­дар­но­сти; но дело в том, что я опа­сал­ся не тех, кто мог счесть себя оскорб­лен­ным (ибо в этом я был уме­рен­ным и мяг­ким), но тех, кто ока­зал мне услу­ги: назвать их всех было бы бес­ко­неч­ным делом. Все же поста­ра­юсь доста­вить тебе эти кни­ги, если най­ду чело­ве­ка, кото­ро­му их мож­но будет дове­рить. Этой частью моей жиз­ни и дея­тель­но­сти я все­це­ло обя­зан тебе: чего бы я ни достиг в буду­щем в сво­их лите­ра­тур­ных, в сво­их науч­ных заня­ти­ях, с дав­не­го вре­ме­ни достав­ляв­ших мне наслаж­де­ние, — все это с вели­чай­шей охотой отдам на суд тебе, кото­рый все­гда любил их.

24. Ты пишешь мне о сво­их домаш­них делах и пору­ча­ешь их мне; я так готов забо­тить­ся о них, что напо­ми­нать мне о них нече­го, а прось­ба достав­ля­ет мне даже боль­шое огор­че­ние. Ты пишешь, что не мог дове­сти до кон­ца дело бра­та Квин­та⁸⁰ в про­шлое лето, так как болезнь поме­ша­ла тебе отпра­вить­ся в Кили­кию, но что теперь ты сде­ла­ешь все, чтобы закон­чить; знай, мой брат дей­ст­ви­тель­но убеж­ден в том, что при­со­еди­не­ни­ем это­го вла­де­ния будет, бла­го­да­ря тебе, поло­же­но осно­ва­ние его бла­го­со­сто­я­нию. Пожа­луй­ста, сооб­щай мне самым дру­же­ским обра­зом и воз­мож­но чаще обо всех сво­их делах и о заня­ти­ях и упраж­не­ни­ях сво­его и наше­го Лен­ту­ла, и счи­тай, что никто нико­гда нико­му не был доро­же и любез­нее, чем ты мне, и я сде­лаю так, чтобы не толь­ко ты чув­ст­во­вал это, но чтобы это пони­ма­ли все пле­ме­на и даже все потом­ки.

25. Аппий рань­ше часто гово­рил, а впо­след­ст­вии так­же откры­то ска­зал в сена­те, что если будет поз­во­ле­но издать кури­ат­ский закон⁸¹, то он вме­сте с кол­ле­гой бро­сят жре­бий о про­вин­ции; если же кури­ат­ско­го зако­на не будет⁸², то он, по уго­во­ру с кол­ле­гой, сме­нит тебя; по его сло­вам, изда­ние кури­ат­ско­го зако­на полез­но для кон­су­ла, но необ­хо­ди­мо­сти в этом нет, и он, полу­чив намест­ни­че­ство на осно­ва­нии поста­нов­ле­ния сена­та, по Кор­не­ли­е­ву зако­ну⁸³, будет обла­дать воен­ной вла­стью, пока не вой­дет в Рим. Что пишет тебе каж­дый из тво­их дру­зей, не знаю; пони­маю, что мне­ния их раз­лич­ны. Одни пола­га­ют, что ты можешь не уез­жать, пото­му что тебя сме­ня­ют без изда­ния кури­ат­ско­го зако­на; есть и такие, кто счи­та­ет, что если ты уедешь, то можешь во гла­ве про­вин­ции оста­вить заме­сти­те­ля. Для меня же не столь­ко несо­мнен­на пра­во­вая сто­ро­на дела, хотя и она не вызы­ва­ет боль­ших сомне­ний, сколь­ко сле­дую­щее: для тво­е­го зна­че­ния, досто­ин­ства, неза­ви­си­мо­сти, в кото­рых ты, я знаю, скло­нен нахо­дить боль­шое удо­вле­тво­ре­ние, важ­но, чтобы ты без вся­ко­го про­мед­ле­ния пере­дал про­вин­цию сво­е­му пре­ем­ни­ку, осо­бен­но пото­му, что ты не можешь пре­сечь его коры­сто­лю­бия, не вызвав подо­зре­ния в сво­ем соб­ст­вен­ном. Счи­таю сво­им дол­гом и выска­зать тебе свое мне­ние и защи­щать то, что ты сде­ла­ешь.

26. После того как это все было напи­са­но, я полу­чил твое пись­мо насчет откуп­щи­ков⁸⁴; не могу не одоб­рить тво­е­го бес­при­стра­стия по отно­ше­нию к ним. Как бы я хотел, чтобы тебе, бла­го­да­ря тво­е­му сча­стью, уда­лось не уще­мить выго­ды и само­лю­бия сосло­вия, кото­рое ты все­гда воз­вы­шал! Я, со сво­ей сто­ро­ны, не пере­ста­ну защи­щать твои поста­нов­ле­ния, но тебе извест­но обык­но­ве­ние людей; ты зна­ешь, каки­ми непри­ми­ри­мы­ми вра­га­ми те же самые люди были даже зна­ме­ни­то­му Квин­ту Сце­во­ле⁸⁵. Все же сове­тую тебе, если у тебя есть какая-нибудь воз­мож­ность, либо поми­рить­ся с этим сосло­ви­ем, либо смяг­чить его недо­воль­ство. Хотя это и труд­но, но это, мне кажет­ся, дело тво­е­го бла­го­ра­зу­мия.