Гай Юлий, сын Гая, Цезарь,
позднее Император Цезарь, сын Божественного, Август

кол. 275

132) Гай Юлий, сын Гая, Цезарь, позд­нее Импе­ра­тор Цезарь, сын Боже­ст­вен­но­го, Август

Имя

Дион Кас­сий (Cass. Dio XLV. 1. 1) обо­зна­ча­ет его пер­во­на­чаль­ное имя как Γάιος Ὀκταούιος Και­πίας; одна­ко ког­но­мен не объ­яс­нен и, воз­мож­но, испор­чен в руко­пи­си. После того, как его отец в 60 г. до н. э. пода­вил в заро­ды­ше начи­наю­ще­е­ся вос­ста­ние рабов в Фури­ях, в память об этом ребе­нок был назван Гаем Окта­ви­ем Фури­ном (Suet. Aug. 7. 1; ср. 2. 3; 3. 1). После того, как он был усы­нов­лен Цеза­рем в заве­ща­нии, он при­нял его имя и звал­ся, соот­вет­ст­вен­но, Гай Юлий Цезарь, сын Гая (C. Iuli­us C. f. Cae­sar: ILS. 76 = CIL. IX. 2142). Сам он нико­гда не назы­вал себя Окта­виа­ном; после того, как он всту­пил в семью Цеза­рей и тем самым стал потом­ком Энея и Вене­ры, у него не было при­чин напо­ми­нать о сво­ем кров­ном род­стве с совер­шен­но пле­бей­ски­ми Окта­ви­я­ми. Одна­ко уже совре­мен­ни­ки (Cic. Fam. X. 33. 3—4; XII. 23. 2; 25. 4; Att. XV. 12. 2; XVI. 8. 1; 9; 11. 6; 14. 1) и более позд­ние авто­ры (Tac. Ann. XIII. 6; Cass. Dio XLVI. 47. 5; XLVII. 20. 3; Eut­rop. VII. 1. 3; Aur. Vict. Caes. 1. 1; 3. 3; Epit. 1. 2; 2. 1; De vir. ill. 79. 1) ино­гда обо­зна­ча­ли его этим име­нем, и совре­мен­ные авто­ры не без осно­ва­ний после­до­ва­ли за ними, чтобы таким обра­зом удоб­нее было отли­чать млад­ше­го Цеза­ря от стар­ше­го. Он и сам зна­чи­тель­но изме­нил свое имя, чтобы воз­вы­сить­ся над осталь­ны­ми смерт­ны­ми имен­но кол. 276 этим, наи­бо­лее лич­ным из атри­бу­тов. Он, есте­ствен­но, сохра­нил ког­но­мен «Цезарь» (Cae­sar), обо­зна­чав­ший его как потом­ка богов, одна­ко «сын Гая» (C. f.) по той же при­чине изме­нил на «сын боже­ст­вен­но­го» (di­vi f.) и отбро­сил родо­вое имя Юлий, посколь­ку разде­лял его со все­ми воль­ноот­пу­щен­ни­ка­ми рода Юли­ев. Еще более рас­про­стра­нен­ным было имя Гай. Посколь­ку дик­та­тор Цезарь сра­зу же после сво­его име­ни поста­вил титул «импе­ра­тор» без циф­ры, обо­зна­чаю­щей повто­ре­ние (ILS. 70 = CIL. I. 620; IX. 2563), Окта­виан сде­лал вид, буд­то это имя было пере­да­но ему не как титул, а как наслед­ст­вен­ный ког­но­мен (Cass. Dio XLIII. 44; LII. 40. 2; 41. 3; 4). В то вре­мя в ари­сто­кра­ти­че­ских родах появил­ся обы­чай исполь­зо­вать наслед­ст­вен­ные ког­но­ме­ны как пре­но­ме­ны; в соот­вет­ст­вии с этим Окта­виан посту­пил так же с мни­мым ког­но­ме­ном сво­его при­ем­но­го отца и назвал­ся «Импе­ра­тор Цезарь, сын Боже­ст­вен­но­го» (Imp. Cae­sar Di­vi f.). Соглас­но Дио­ну Кас­сию (Cass. Dio LII. 41. 3), ука­зан­ная сме­на име­ни про­изо­шла в 29 г. до н. э., но это явно слиш­ком позд­няя дата. По всей види­мо­сти, Окта­виан отка­зал­ся от родо­во­го име­ни Юли­ев почти сра­зу после сво­его усы­нов­ле­ния. Ибо в про­ек­те поста­нов­ле­ния сена­та, кото­рый Цице­рон внес 1 янва­ря 43 г. до н. э. (Phil. V. 17. 46), он уже назы­ва­ет его «Гай Цезарь, сын Гая» (C. Cae­sar C. f.). Но воз­мож­но, что эта фор­ма име­ни уста­но­ви­лась пока толь­ко в Риме, но не в дру­гих горо­дах Ита­лии. Так, в над­пи­си из Ами­тер­на (CIL. IX. 4191), выре­зан­ной в пер­вое кон­суль­ство Окта­ви­а­на, он все еще назван «Гай Юлий Цезарь, сын Боже­ст­вен­но­го» (C. Iuli­us Di­vi f. Cae­sar), а в еще более позд­ней над­пи­си из Сати­ку­лы, дати­ру­е­мой не ранее зимы 43/42 г. до н. э. — даже «Гай Юлий Цезарь, сын Гая» (C. Iuli­us C. f. Cae­sar: ILS. 76 = CIL. IX. 2142). Имя «Импе­ра­тор» (Im­pe­ra­tor) впер­вые появ­ля­ет­ся в Три­ум­фаль­ных фастах в 40 г. до н. э. Но посколь­ку это не офи­ци­аль­ный доку­мент, а уче­ный труд Веррия Флак­ка, сде­лать опре­де­лен­ные выво­ды не пред­став­ля­ет­ся воз­мож­ным (Seeck O. Die Ka­len­der­ta­fel der Pon­ti­fi­ces. Ber­lin, 1885. S. 92). Более того, здесь «сын Боже­ст­вен­но­го» (Di­vi f.) и «сын Гая» (C. f.) нахо­дят­ся рядом, а зна­чит, в руко­пис­ный обра­зец каме­но­те­са были вне­се­ны исправ­ле­ния (CIL. I². P. 50). Пер­вым насто­я­щим дока­за­тель­ст­вом суще­ст­во­ва­ния это­го име­ни явля­ет­ся леген­да на моне­тах, выпу­щен­ных Агрип­пой в каче­стве избран­но­го кон­су­ла, т. е. в 38 г. до н. э. На них Окта­виан назван «Импе­ра­тор Цезарь, сын боже­ст­вен­но­го Юлия» (Imp. Cae­sar di­vi Iuli f.), или «Импе­ра­тор, сын боже­ст­вен­но­го Юлия» (Imp. di­vi Iuli f.), или даже про­сто «сын Боже­ст­вен­но­го» (Di­vi f.) (Grue­ber H. Coins of the Ro­man Re­pub­lic in the Bri­tish Mu­seum. L., 1910. Vol. II. P. 410 ff.). То есть и здесь под­верг­ше­е­ся изме­не­ни­ям имя еще не обре­ло сво­ей позд­ней­шей, пол­но­стью усто­яв­шей­ся фор­мы, поэто­му спра­вед­ли­во пред­по­ло­жить, что оно было доста­точ­но новым. Нако­нец, 16 янва­ря 27 г. до н. э. в бла­го­дар­ность за мни­мое вос­ста­нов­ле­ние Рес­пуб­ли­ки Окта­виан полу­чил от сена­та новый ког­но­мен — Август (RGDA. 6. 16; CIL. I². P. 307; X. 8375. Suet. Aug. 7. 2; Ovid. Fast. I. 590; Liv. Per. 134; Mom­msen Th. Chro­ni­ca mi­no­ra saec. IV, V, VI, VII. Be­ro­li­ni, 1894. Vol. 2. P. 135, v. 563; Flor. extr.; Oros. VI. 20. 8; Vell. II. 91. 1; Cen­sor. Die net. 21. 8; Cass. Dio LIII. 16. 8), с кото­рым его имя при­об­ре­ло свою окон­ча­тель­ную фор­му — «Импе­ра­тор Цезарь Август, сын Боже­ст­вен­но­го» (Imp. Cae­sar Di­vi f. Augus­tus). См. Mom­msen Th. Rö­mi­sches Staatsrecht. Bd. 2, Abth. 1. Leip­zig, 1887. S. 742 ff.

Про­ис­хож­де­ние и ран­няя юность

Род Окта­ви­а­на по отцов­ской линии про­ис­хо­дил из Велитр (Suet. Aug. 1. 1; 6; 94. 2; Cass. Dio XLV. 1. 1), по мате­рин­ской — из Ари­ции (Cic. Phil. III. 6. 15. Suet. Aug. 4). Отец Гая Окта­вия при­над­ле­жал ко всад­ни­че­ско­му сосло­вию (Suet. Aug. 2. 2; 3; Vell. II. кол. 277 59. 2), будучи «новым чело­ве­ком» (ho­mo no­vus), добил­ся пре­ту­ры и про­кон­суль­ства в Македо­нии и, воз­мож­но, стал бы кон­су­лом, если бы не умер в 58 г. до н. э. (Cic. Phil. III. 6, 15 Vell. II. 59. 2; ср. Oc­ta­vius^[1]). Его отец был бога­тым ростов­щи­ком, а дед, как утвер­ждал Анто­ний, воль­ноот­пу­щен­ни­ком (Suet. Aug. 2. 3; 4. 2). Посколь­ку Цице­рон (Phil. III. 6. 15) не клей­мит это как ложь, а Август в сво­ей авто­био­гра­фии вос­хва­ля­ет отца, но обхо­дит мол­ча­ни­ем пред­ков (Suet. Aug. 2. 3; ср. Blu­men­thal F. Die Auto­bio­gra­phie des Augus­tus // Wie­ner Stu­dien. Bd. 35. 1913. S. 123), то это может быть и прав­дой. Но это­му про­ти­во­ре­чит тот факт, что отец Окта­вия в более позд­ней над­пи­си назван «сын Гая, внук Гая, пра­внук Гая» (Gai fi­lius, Gai ne­pos, Gai pro­ne­pos: ILS. 47 = CIL. VI. 1311), и что свой всад­ни­че­ский род сам Август назы­ва­ет древним (Suet. Aug. 2. 3). Одна­ко оба этих упо­ми­на­ния могут вос­хо­дить к под­дель­но­му родо­слов­но­му дре­ву, на осно­ва­нии кото­ро­го Окта­вии были офи­ци­аль­но при­зна­ны пат­ри­ци­ан­ским родом вре­мен рим­ских царей (Suet. Aug. 2). Мате­рью Авгу­ста была Атия (см. Klebs E. Atia (34) // RE. Bd. 2. 1896. Sp. 2257), дочь пре­то­рия Мар­ка Атия Баль­ба (см. Klebs E. Ati­us (11) // RE. Bd. 2. 1896. Sp. 2253) и сест­ры дик­та­то­ра Цеза­ря (Vell. II. 59. 1; Liv. Per. 116; Suet. Iul. 27. 1; 83. 2; Aug. 4. 1; 8. 1; Plut. Cic. 44; Brut. 22; Ant. 16; App. BC. II. 143; Cass. Dio. XLV. 1. 1; Serv. Aen. praef.). О том, что она была млад­шей из двух сестер, не сооб­ща­ет­ся. Такой вывод дела­ет­ся лишь на том осно­ва­нии, что Све­то­ний (Suet. Iul. 83. 2) назы­ва­ет всех тро­их наслед­ни­ков дик­та­то­ра «вну­ка­ми сестер» (so­ro­rum ne­po­tes) и что двое дру­гих, Луций Пина­рий и Квинт Педий, были стар­ше сына Атии. Одна­ко если послед­ний в 54 г. до н. э. пре­тен­до­вал на эди­ли­тет (Cic. Planc. 7. 17), а в 48 г. был пре­то­ром (Caes. BC. III. 22. 2), раз­ни­ца в воз­расте долж­на была состав­лять не менее 25 лет. Пред­по­ло­же­ние Глан­дор­па (Glan­dorp J. Ono­mas­ti­con his­to­riae Ro­ma­nae. Fran­co­fur­di, 1689. P. 432), что Све­то­ний ошиб­ся и оба явля­ют­ся не вну­ка­ми, а сыно­вья­ми дру­гой Юлии, очень хоро­шо обос­но­ва­но, и в таком слу­чае нет при­чин счи­тать эту Юлию стар­шей сест­рой.

Буду­щий Август родил­ся 23 сен­тяб­ря 63 г. до н. э. в Риме (день: Gell. XV. 7. 3; CIL. I². P. 329; VI. 253; 9254; XI. 3303; XII. 4333 = ILS. 7244; 154; 112; Suet. Aug. 5; 31. 2; 100. 1; Cass. Dio LVI. 30. 5; LV. 6. 7; Vell. II. 65. 2; год: Suet. Aug. 5; Vell. II. 36. 1; Plut. Cic. 44; место: Suet. Aug. 5; 94. 5; Serv. Aen. VIII. 361) под мно­го­обе­щаю­щим зна­ком Козе­ро­га, изо­бра­же­ние кото­ро­го он велел чека­нить на сво­их моне­тах (Suet. Aug. 94. 12; Cass. Dio LVI. 25. 5; Ma­nil. II. 507—509; IV 791; Co­hen H. Descrip­tion his­to­ri­que des mon­naies frap­pées sous l’Em­pi­re ro­main com­mu­nément ap­pe­lées médail­les im­péria­les / 2 éd. T. 1. Pa­ris, 1880. P. 64 ff.; 99; 146). Чтобы при­пи­сать ему боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние, позд­нее рас­ска­зы­ва­ли, что Атия в хра­ме Апол­ло­на была опло­до­тво­ре­на зме­ем, кото­рый и оста­вил ей пят­но на теле в виде змеи, дока­зы­ваю­щее, что Окта­вий — сын Апол­ло­на (Suet. Aug. 94. 4; Cass. Dio XLV. 1. 2; Im­hoof-Blu­mer F. Mon­naies grec­ques. Amster­dam, 1883. P. 306. № 21a). Его сест­ра Окта­вия, несо­мнен­но, была стар­ше него, так как уже в 54 г. состо­я­ла в бра­ке и, сле­до­ва­тель­но, ей было мини­мум 12 лет (Suet. Iul. 27. 1).

Ран­нее дет­ство Окта­вий про­вел на кол. 278 вил­ле воз­ле Велитр, где его ком­нат­ка позд­нее была окру­же­на суе­вер­ным тре­пе­том (Suet. Aug. 6). Его педа­го­гом был Сфер, кото­ро­го он в 40 г. до н. э. удо­сто­ил государ­ст­вен­ных похо­рон, хоть тот и был воль­ноот­пу­щен­ни­ком (Cass. Dio XLVIII. 33. 1). В воз­расте четы­рех лет он поте­рял отца (Suet. Aug. 8. 1). Опе­ку­ном Окта­вия был Гай Тора­ний, кото­рый рас­хи­тил зна­чи­тель­ную часть его иму­ще­ства (Nic. Dam. Vit. Caes. 2) и кото­ро­го он проскри­би­ро­вал в 43 г. до н. э. (Suet. Aug. 27. 1; App. BC. IV. 12; 95). Его вос­пи­ты­ва­ла мать (Tac. Dial. 28; Nic. Dam. Vit. Caes. 4) в доме отчи­ма Луция Мар­ция Филип­па, за кото­ро­го она вышла замуж после смер­ти сво­его пер­во­го супру­га (Nic. Dam. Vit. Caes. 3; Cass. Dio XLV. 1. 1; Vell. II. 59. 3; ср. Suet. Aug. 8. 2; Cic. Phil. III. 6. 17). Рито­ри­ке он обу­чал­ся у Эпидия (Suet. De gramm. et rhet. 28; ср. Brzos­ka J. Epi­dius (2) // RE. Bd. 6. 1907. Sp. 59). Уже в девя­ти­лет­нем воз­расте он пуб­лич­но высту­пил с речью, кото­рая про­из­ве­ла боль­шое впе­чат­ле­ние (Nic. Dam. Op. cit.), воз­мож­но, на похо­ро­нах сво­ей тети Юлии, доче­ри дик­та­то­ра, кото­рая умер­ла в сен­тяб­ре 54 г. (Dru­mann W. Ge­schich­te Roms in sei­nem Über­gan­ge von der re­pub­li­ka­ni­schen zur mo­nar­chi­schen Ver­fas­sung / 3 Aufl. Hsg. P. Groe­be. Bd. 3. Leip­zig, 1906. S. 685), если здесь нет ника­кой пута­ни­цы. Ибо досто­вер­но под­твер­жде­но, что на две­на­дца­том году жиз­ни он про­из­нес над­гроб­ную речь в честь сво­ей баб­ки Юлии, (Suet. Aug. 8. 1; Quin­til. XII. 6. 1). В нача­ле граж­дан­ской вой­ны в 49 г. до н. э. роди­те­ли отпра­ви­ли его из Рима в Велит­ры. 18 октяб­ря это­го же года, достиг­нув 14-летия, он надел муж­скую тогу (Nic. Dam. Vit. Caes. 4; Suet. Aug. 8. 1; CIL. I². P. 332). После того, как Луций Доми­ций Аге­но­барб пал при Фар­са­ле 9 авгу­ста 48 г. (см. Mün­zer F. Do­mi­tius (27) // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 1342), Окта­вий был избран пон­ти­фи­ком на его место (Nic. Dam Op. cit.; Cic. Phil. V. 17. 46; 19. 53; Vell. II. 59. 3; ILS. 75 = CIL. V. 4305). В нача­ле 47 г. кон­су­лы назна­чи­ли его пре­фек­том горо­да на вре­мя Латин­ских празд­неств (prae­fec­tus ur­bi fe­ria­rum La­ti­na­rum cau­sa) (Nic. Dam. Vit. Caes. 5; ср. Mün­zer F. Fe­riae La­ti­nae // RE. Bd. 6. 1909. Sp. 2214). Цезарь хотел взять его с собой на Афри­кан­скую вой­ну, но мать Окта­вия не поз­во­ли­ла это­го из-за его чрез­вы­чай­ной моло­до­сти и сла­бо­го здо­ро­вья. Тем не менее, он полу­чил в дар воен­ные награ­ды (do­na mi­li­ta­ria), и ему было раз­ре­ше­но при­нять уча­стие в три­ум­фе дик­та­то­ра осе­нью 46 г. (Suet. Aug. 8. 1; Nic. Dam. Vit. Caes. 6; 8). К это­му вре­ме­ни он уже подру­жил­ся с Мар­ком Вип­са­ни­ем Агрип­пой, кото­рый был его школь­ным при­я­те­лем. Так как брат Агрип­пы участ­во­вал в афри­кан­ской войне на сто­роне Като­на и был захва­чен в плен, Окта­вий всту­пил­ся за него и добил­ся его поми­ло­ва­ния. Кро­ме того, Цезарь давал Окта­вию воз­мож­ность при­об­ре­сти попу­ляр­ность, поз­во­ляя ему высту­пать в каче­стве защит­ни­ка тех, кого он соби­рал­ся поми­ло­вать. Чтобы быть пред­став­лен­ным наро­ду, Окта­вий был назна­чен руко­во­ди­те­лем гре­че­ских игр, одна­ко тяже­ло забо­лел после того, как ему при­шлось целый день про­быть в теат­ре на солн­це­пе­ке (Nic. Dam. Vit. Caes. 7—9; 12). Эта болезнь поме­ша­ла ему сопро­вож­дать Цеза­ря в испан­ском похо­де, одна­ко после выздо­ров­ле­ния он отпра­вил­ся за ним и, потер­пев по доро­ге кораб­ле­кру­ше­ние, добрал­ся до него в 45 г. до н. э. толь­ко после бит­вы при Мун­де и остал­ся в его сви­те (Suet. Aug. 8; Nic. Dam. Vit. Caes. 10—12; Vell. II. 59. 3; ср. Cass. Dio XLIII. 41. 3). Он был зара­нее отправ­лен в Рим кол. 279 и встре­тил там лже-Мария, доби­вав­ше­го­ся при­зна­ния. Хотя Окта­вий и пре­до­ста­вил реше­ние Цеза­рю, но сде­лал это так­тич­но, не выска­зав­шись ни за, ни про­тив лже-Мария (Nic. Dam. Vit. Caes. 14). Вер­нув­шись из Испа­нии осе­нью 45 г., Цезарь 13 сен­тяб­ря напи­сал заве­ща­ние, в кото­ром назна­чил Окта­вия сво­им глав­ным наслед­ни­ком (Suet. Iul. 83. 1), и на осно­ва­нии реше­ния сена­та сде­лал его пат­ри­ци­ем (Nic. Dam. Vit. Caes. 15; Cass. Dio XLV. 2. 7; Suet. Aug. 2. 1). Окта­вий пре­тен­до­вал так­же на долж­ность началь­ни­ка кон­ни­цы на 44 г. до н. э., но вынуж­ден был усту­пить Лепиду (Plin. NH. VII. 147). Одна­ко он все же был десигни­ро­ван на эту долж­ность на остав­шу­ю­ся часть года после отъ­езда Лепида в свою про­вин­цию (CIL. I². P. 28; Cass. Dio XLIII. 51. 7; App. BC. III. 9). Таким обра­зом, в каче­стве началь­ни­ка кон­ни­цы он дол­жен был помо­гать дик­та­то­ру в пла­ни­ро­вав­шей­ся пар­фян­ской войне. Пока он был направ­лен в Апол­ло­нию (откуда двою­род­ный дед дол­жен был забрать его в нача­ле похо­да), чтобы тем вре­ме­нем про­дол­жать обу­че­ние (Suet. Aug. 8. 2; 89. 1; 94. 12; Vell. II. 59. 4; App. BC. III. 9; Cass. Dio XLV. 3. 1; Plut. Brut. 22; Cic. 43; Ant. 16.; Liv. Per. 117), позна­ко­мить­ся с армей­ски­ми офи­це­ра­ми и участ­во­вать в воен­ных уче­ни­ях кон­ни­цы (App. BC. III. 9). В декаб­ре 45 г. (Nic. Dam. Vit. Caes. 16; ина­че App. BC. III. 9; ср. Dru­mann W. Op. cit. Bd. 1. 1899. S. 425) он при­был в Апол­ло­нию в сопро­вож­де­нии сво­его учи­те­ля Апол­ло­до­ра из Пер­га­ма (Suet. Aug. 89. 1; Quin­til. III. 1. 17; Strab. XIII. 4. 3), Мар­ка Агрип­пы и Квин­та Саль­види­е­на Руфа (Vell. II. 59. 5; Suet. Aug. 94. 12).

44 г. до н. э.

Окта­вий узнал об убий­стве Цеза­ря бла­го­да­ря вест­ни­ку сво­ей мате­ри, кото­рая одно­вре­мен­но про­си­ла его при­быть в Рим и в стра­хе пре­до­сте­ре­га­ла его от опас­но­стей, гро­зив­ших ему само­му. Послу­шав­шись ее, он пре­не­брег сове­том Агрип­пы и Саль­види­е­на дви­нуть­ся как мсти­тель во гла­ве македон­ской армии в Рим и пред­ло­же­ни­ем офи­це­ров и сол­дат, с этой целью пре­до­ста­вив­ших себя в его рас­по­ря­же­ние, и пред­по­чел не пред­при­ни­мать реши­тель­ных шагов, не озна­ко­мив­шись с настро­е­ни­ем в сто­ли­це и не уста­но­вив кон­так­ты с тамош­ни­ми сто­рон­ни­ка­ми Цеза­ря (Nic. Dam. Vit. Caes. 16—17; App. BC. III. 9—10; Vell. II. 59. 5; Suet. Aug. 8. 2; Cass. Dio XLV. 3. 1). С несколь­ки­ми спут­ни­ка­ми он пере­пра­вил­ся через море, еще зим­нее, но не в ожив­лен­ную гавань Брун­ди­зий, где его мог­ли под­сте­ре­гать (Nic. Dam. Vit. Caes. 18), а в бли­жай­шую точ­ку ита­лий­ско­го побе­ре­жья, и оттуда пеш­ком напра­вил­ся в горо­док Лупии. Здесь он полу­чил изве­стия о заве­ща­нии Цеза­ря и о народ­ном воз­му­ще­нии про­тив убийц, про­изо­шед­шем на похо­ро­нах (Nic. Dam. Vit. Caes. 17; App. BC. III. 10—11). Он узнал, что был усы­нов­лен — что Цезарь дер­жал в сек­ре­те от него (Nic. Dam. Vit. Caes. 13; Cass. Dio XLV. 3. 1). Рас­по­ря­же­ние об усы­нов­ле­нии содер­жа­лось в кон­це заве­ща­ния, а в преды­ду­щей его части Окта­вию было остав­ле­но три чет­вер­ти наслед­ства, а Квин­ту Педию и Луцию Пина­рию — по одной вось­мой части (Suet. Iul. 83. 2; App. кол. 280 BC. III. 22—23; 94; Plin. NH. XXXV. 21; Nic. Dam. Vit. Caes. 17). Наслед­ство было вели­ко, но обре­ме­не­но круп­ны­ми лега­та­ми, преж­де все­го, подар­ком в раз­ме­ре 300 сестер­ци­ев каж­до­му рим­ско­му пле­бею (RGDA. 3. 7; Suet. Iul. 83. 2; Nic. Dam. Vit. Caes. 17; App. BC. II. 143; III. 13; Plut. Ant. 16; Brut. 20; Caes. 68; Cass. Dio XLIV. 35. 3). Неяс­но, под­ра­зу­ме­ва­лись ли 320000 граж­дан, полу­чав­ших государ­ст­вен­ные хлеб­ные разда­чи до дик­та­ту­ры Цеза­ря, или же те 150000, до кото­рых он умень­шил их чис­ло (Suet. Iul. 41. 3; ср. Plut. Caes. 55; Cass. Dio XLIII. 21. 4; Liv. Per. 115). В пер­вом слу­чае, кото­рый я счи­таю более веро­ят­ным (ср. App. BC. III. 17), это соста­ви­ло бы 96 млн сестер­ци­ев, во вто­ром — 45 млн. В каче­стве наслед­ни­ков вто­рой оче­реди (se­cun­di he­re­des), кото­рые долж­ны были всту­пить в наслед­ство, если бы Окта­вий и оба его дяди отка­за­лись от него или по иным при­чи­нам не смог­ли всту­пить в наслед­ство, в заве­ща­нии были назва­ны Марк Анто­ний и Децим Брут (Cass. Dio XLIV. 35. 2; 36. 2; Flor. II. 15. 1; Suet. Iul. 83. 2; App. BC. II. 143; Plut. Caes. 64). Послед­ний не мог при­ни­мать­ся в рас­чет как убий­ца Цеза­ря, и извест­но, что отчим и мать Окта­вия высту­па­ли за то, чтобы он тоже отка­зал­ся от наслед­ства и одно­вре­мен­но от усы­нов­ле­ния, так как оно обре­ме­ня­ло его очень опас­ным дол­гом кров­ной мести (Nic. Dam. Vit. Caes. 18; Suet. Aug. 8. 2; Vell. II. 60. 1; App. BC. III. 11; 13; Cic. Att. XIV. 12. 2; XV. 12. 2). Посколь­ку мож­но было пред­по­ло­жить такие же опа­се­ния у Педия и Пина­рия, то каза­лось, что все огром­ное иму­ще­ство долж­но было достать­ся Анто­нию, кото­ро­му оно при­шлось бы очень кста­ти ввиду его колос­саль­ных дол­гов. Кру­ше­ние этой надеж­ды было, пожа­луй, самой глав­ной при­чи­ной кон­флик­та, раз­ра­зив­ше­го­ся очень ско­ро меж­ду ним и Окта­виа­ном (Flor. II. 15. 1; Cic. Att. XIV. 10. 3; Plut. Cic. 43).

Убедив­шись, что в Брун­ди­зии ему не гро­зит ника­кая опас­ность, Окта­вий отпра­вил­ся туда и, вопре­ки пре­до­сте­ре­гаю­щим пись­мам его отчи­ма Филип­па, при­нял имя Гай Юлий Цезарь (C. Iuli­us Cae­sar), про­де­мон­стри­ро­вав таким обра­зом, что наме­рен всту­пить в наслед­ство (Nic. Dam. Vit. Caes. 18; App. BC. III. 11; Cass. Dio XLV. 3. 2; Ob­seq. 68). Уже к 11 апре­ля в Риме ста­ло извест­но о его при­бы­тии (Cic. Att. XIV. 5. 3). Он подо­ждал, пока ему доста­вят денеж­ные сред­ства, кото­рые Цезарь зара­нее отпра­вил в Македо­нию для кам­па­нии про­тив пар­фян, и еже­год­ный ази­ат­ский три­бут, отпра­вил государ­ст­вен­ные сред­ства в Рим, но удер­жал то, что он мог счи­тать сво­им част­ным наслед­ст­вом. Тогда дру­зья посо­ве­то­ва­ли ему исполь­зо­вать вете­ра­нов Цеза­ря (Nic. Dam. Op. cit.; App. BC. III. 11; Cass. Dio XLV. 3. 2); он напра­вил­ся в Кам­па­нию, где они были рас­се­ле­ны плот­нее все­го, чтобы озна­ко­мить­ся с их настро­е­ни­ем (App. BC. III. 12), и 18 апре­ля при­был в Неа­поль (Cic. Att. XIV. 10. 3), после того как уже по доро­ге дру­зья и кли­ен­ты Цеза­ря ста­ли мас­со­во сте­кать­ся к нему (App. BC. III. 11; Cic. Att. XIV. 6. 1; ср. 5. 3). С 21 апре­ля он нахо­дил­ся в Путе­о­лах на вил­ле сво­его отчи­ма и пытал­ся уста­но­вить кон­такт с его сосе­дом Цице­ро­ном, вли­я­ние кото­ро­го мог­ло при­не­сти ему поль­зу (Cic. Att. XIV. 11. 2; 12. 2; кол. 281 XV. 12. 2; Plut. Ant. 16). Одна­ко его реше­ние всту­пить в наслед­ство Цеза­ря пока не вос­при­ни­ма­лось всерь­ез. Филипп и Цице­рон еще не назы­ва­ли его новым име­нем (Cic. Att. XIV. 12. 2) и сомне­ва­лись, испол­нит ли он свое наме­ре­ние (Cic. Att. XIV. 10. 3). Поэто­му, чтобы под­твер­дить усы­нов­ле­ние тор­же­ст­вен­ным юриди­че­ским актом (Plin. NH. II. 98; Liv. Per. 117), он отпра­вил­ся через Тарра­ци­ну в Рим (App. BC. III. 12).

Когда Окта­виан, встре­чае­мый огром­ной тол­пой, всту­пил в город, над его голо­вой появи­лась раду­га, что про­из­ве­ло на народ боль­шое впе­чат­ле­ние как важ­ное зна­ме­ние (Vell. II. 59. 6; Ob­seq. 68; Liv. Per. 117; Cass. Dio XLV. 4. 4; Suet. Aug. 95; Plin. NH. II. 98; Sen. QN. I. 2. 1). На сле­дую­щее же утро он при­звал сво­их дру­зей, вме­сте с мно­го­чис­лен­ным сопро­вож­де­ни­ем, явить­ся к Гаю Анто­нию, испол­ня­ю­ще­му обя­зан­но­сти город­ско­го пре­то­ра, и потре­бо­вал от его пис­ца вне­сти в прото­кол свое заяв­ле­ние о вступ­ле­нии в наслед­ство (App. BC. III. 14; Suet. Aug. 8. 2). Уже тогда Окта­виан не скры­вал сво­его наме­ре­ния высту­пить мсти­те­лем за сво­его при­ем­но­го отца и при­влечь к суду его убийц (Suet. Aug. 10. 1). Вско­ре после это­го, неза­дол­го до 9 мая, три­бун Луций Анто­ний пре­до­ста­вил ему сло­во перед наро­дом, и в сво­ей речи он пред­ста­вил себя наслед­ни­ком Цеза­ря (Cic. Att. XIV. 20. 5; 21. 4; XV. 2. 3). Таким обра­зом, у бра­тьев Анто­ни­ев он сна­ча­ла встре­тил охот­ную под­держ­ку, пока их брат, кон­сул, не вер­нул­ся вско­ре после середи­ны мая в Рим из Кам­па­нии, где он тем вре­ме­нем набрал лич­ную охра­ну из рас­се­лен­ных там вете­ра­нов Цеза­ря (см. Groe­be P. An­to­nius (30) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2600). Он уже раз­ба­за­рил налич­ные день­ги из наслед­ства, пере­дан­ные ему вдо­вой Цеза­ря сра­зу после убий­ства послед­не­го, и поэто­му суще­ст­во­ва­ние закон­но­го наслед­ни­ка было для него очень неудоб­но. Окта­виан ока­зы­вал ему глу­бо­кое ува­же­ние как чело­ве­ку, стар­ше­му по воз­рас­ту и быв­ше­му кон­су­лом и дру­гом его при­ем­но­го отца (App. BC. III. 13; 15; Cass. Dio XLV. 5, 3). Одна­ко когда Окта­виан с целью пред­став­ле­ния явил­ся с тре­бу­е­мым офи­ци­аль­ным визи­том в сады Пом­пея, где про­жи­вал Анто­ний, ему при­шлось дол­гое вре­мя ожи­дать при­е­ма (App. BC. III. 14; Vell. II. 60. 3), и хотя Окта­виан не тре­бо­вал воз­вра­та денег (Cass. Dio Op. cit.), он был при­нят с под­черк­ну­тым невни­ма­ни­ем и издев­ка­ми, как в этом раз­го­во­ре, так и позд­нее (Suet. Aug. 10. 2; Nic. Dam. Vit. Caes. 28; Liv. Per. 117; Ob­seq. 68; Flor. II. 15; Plut. Ant. 16). Окта­виан желал, чтобы усы­нов­ле­ние было утвер­жде­но кури­ат­ским зако­ном, что с точ­ки зре­ния зако­на было излишне, но тор­же­ст­вен­ная и нагляд­ная цере­мо­ния долж­на была про­из­ве­сти впе­чат­ле­ние на народ; одна­ко Анто­ний вос­пре­пят­ст­во­вал ему в этом (Cass. Dio XLV. 5. 3; ср. XLVI. 47. 4; App. BC. III. 94). При жиз­ни Цеза­ря сенат поста­но­вил пре­до­ста­вить ему позо­ло­чен­ное крес­ло с вен­ком на всех играх (Cass. Dio XLIV. 6. 3). Когда же сочув­ст­во­вав­ший рес­пуб­ли­кан­цам эдил Кри­то­ний устра­и­вал игры неза­дол­го до 22 мая (Cic. Att. XV. 3. 2), он не поже­лал испол­нять это реше­ние; и когда Окта­виан пожа­ло­вал­ся на него кон­су­лу Анто­нию, тот отка­зал и вос­пре­пят­ст­во­вал уста­нов­ке крес­ла (App. кол. 282 BC. III. 28; Plut. Ant. 16). Все это, види­мо, было весь­ма жела­тель­но для Окта­ви­а­на, посколь­ку поз­во­ля­ло пред­ста­вить себя в гла­зах широ­кой обще­ст­вен­но­сти наслед­ни­ком Цеза­ря, высту­пая про­тив самых могу­ще­ст­вен­ных сил в роли защит­ни­ка чести умер­ше­го. С той же целью он охот­но взял на себя и иму­ще­ст­вен­ное бре­мя наслед­ства; осо­бен­но важ­но было то, что он выпла­тил круп­ный легат, заве­щан­ный Цеза­рем рим­ским граж­да­нам, насколь­ко поз­во­ля­ли его сред­ства и даже сверх того. Так как Анто­ний не выдал ему налич­ные день­ги, он рас­по­рядил­ся про­дать с аук­ци­о­на свое иму­ще­ство, а потом и ссу­жен­ное ему с этой целью иму­ще­ство сво­их род­ст­вен­ни­ков. По мере поступ­ле­ния денег он выпла­чи­вал их одной три­бе за дру­гой; каж­дые тор­ги и каж­дая разда­ча денег слу­жи­ли ему рекла­мой, в кото­рой он нуж­дал­ся, а Рим сно­ва и сно­ва полу­чал повод для раз­го­во­ров о его бла­го­че­стии в отно­ше­нии уби­то­го при­ем­но­го отца. Еще эффек­тив­нее было то, что Анто­ний заявил пра­ва — частич­но от име­ни наслед­ни­ков преж­них соб­ст­вен­ни­ков, частич­но от име­ни государ­ства — на то иму­ще­ство, кото­рое Цезарь при­об­рел путем кон­фис­ка­ций, и тем самым впу­тал Окта­ви­а­на в мно­го­чис­лен­ные про­цес­сы. Ибо эти про­цес­сы дава­ли юно­ше воз­мож­ность про­ти­во­по­ста­вить в пуб­лич­ных судеб­ных речах соб­ст­вен­ное чест­ное испол­не­ние дол­га дей­ст­ви­ям сво­его оппо­нен­та, кото­рый при­сво­ил день­ги Цеза­ря и тор­го­вал реше­ни­я­ми Цеза­ря, но в то же вре­мя оспа­ри­вал эти самые реше­ния Цеза­ря там, где они отве­ча­ли инте­ре­сам закон­но­го наслед­ни­ка (App. BC. III. 21—23; 28; Nic. Dam. Vit. Caes. 28).

В честь Вене­ры, пра­ро­ди­тель­ни­цы сво­его рода, под име­нем «Победы Цеза­ря» (Vic­to­ria Cae­sa­ris), Цезарь обе­то­вал игры, кото­рые долж­ны были про­во­дить­ся еже­год­но 20—30 июля (Mom­msen Th. CIL. I². P. 322; ср. Wis­sowa G. Re­li­gion und Kul­tus der Rö­mer. Mün­chen, 1902. S. 238). Одна­ко кол­ле­гия жре­цов, учреж­ден­ная для их про­веде­ния (Plin. NH. II. 93; Ob­seq. 68), не жела­ла устра­и­вать эти игры из стра­ха перед рес­пуб­ли­кан­ской пар­ти­ей (Suet. Aug. 10. 1; Cass. Dio XLV. 6. 4). Но Окта­виан уже вско­ре после при­бы­тия в Рим начал гото­вить их с боль­шой рос­ко­шью и высо­ки­ми издерж­ка­ми, при­чем его под­дер­жи­ва­ли дру­зья Цеза­ря (Cic. Att. XV. 2. 3; Fam. XI. 28. 6). И сно­ва Анто­ний не поз­во­лил ему уста­но­вить почет­ное крес­ло Цеза­ря (App. BC. III. 28; Plut. Ant. 16; Cass. Dio XLV. 6. 5). Одна­ко имен­но эта враж­деб­ность могу­ще­ст­вен­но­го кон­су­ла к без­за­щит­но­му юно­ше при­ве­ла к тому, что когда Окта­виан вхо­дил в театр во вре­мя игр, его встре­ча­ли самой бур­ной ова­ци­ей (Nic. Dam. Vit. Caes. 28). Вооду­шев­ле­ние достиг­ло сво­его пре­де­ла, когда во вре­мя про­веде­ния игр появи­лась коме­та дли­ной 8 лок­тей (Wil­liams J. Ob­ser­va­tions of co­mets from BC 611 to AD 1640 extrac­ted from the Chi­ne­se an­nals. Lon­don, 1871. P. 9), кото­рую сочли обо­жест­влен­ной душой Цеза­ря (Plin. NH. II. 93—94; Suet. Iul. 88; Cass. Dio XLV. 7. 1; Sen. QN. VII. 17. 2; Ob­seq. 68; Serv. Ecl. IX. 47; Aen. VIII. 681; Plut. Caes. 69; Ovid. Met. XV. 749; 840—850; Hor. Od. I. 12. 47). Поэто­му Окта­виан вско­ре воз­двиг на фору­ме Юлия перед хра­мом Вене­ры Пра­ро­ди­тель­ни­цы ста­тую Цеза­ря со звездой на теме­ни (Plin. кол. 283 NH. II. 94; Cass. Dio XLV. 7. 1), став­шей с тех пор посто­ян­ным атри­бу­том Боже­ст­вен­но­го Юлия (Suet. Iul. 88; Val. Max. III. 2. 19; Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 8, № 5; P. 14, № 33; P. 15, № 41; P. 21, № 1; P. 78, № 97—100; Ber­noul­li J. J. Rö­mi­sche Iko­no­gra­phie. Tl. 1. Stuttgart, 1882. S. 151).

Бла­го­да­ря дей­ст­ви­ям Анто­ния Окта­виан полу­чил мате­ри­ал для весь­ма эффек­тив­ной аги­та­ции (App. BC. III. 28), и в судеб­ных речах, где он дол­жен был отста­и­вать оспа­ри­вае­мое иму­ще­ство Цеза­ря, ему пред­ста­ви­лось мно­же­ство слу­ча­ев им вос­поль­зо­вать­ся. Когда одна­жды Окта­виан сде­лал оче­ред­ной выпад про­тив Анто­ния, кото­рый как кон­сул сам пред­седа­тель­ст­во­вал на суде, послед­ний велел лик­то­рам уве­сти Окта­ви­а­на (Cass. Dio XLV. 7. 3). После это­го Окта­виан пере­стал появ­лять­ся на пуб­ли­ке в знак того, что его лич­ная без­опас­ность нахо­дит­ся под угро­зой (Cass. Dio XLV. 8. 1; Nic. Dam. Vit. Caes. 28). Это вызва­ло него­до­ва­ние не толь­ко наро­да, но и лич­ной охра­ны Анто­ния. Состо­яв­шая из вете­ра­нов Цеза­ря и вер­ная памя­ти сво­его вели­ко­го пол­ко­во­д­ца, она не жела­ла тер­петь, чтобы его при­ем­ный сын под­вер­гал­ся опас­но­сти. Она при­нуди­ла обо­их про­тив­ни­ков тор­же­ст­вен­но при­ми­рить­ся в Капи­то­лий­ском хра­ме в ее при­сут­ст­вии (Nic. Dam. Vit. Caes. 29—30; App. BC. III. 29—30; 39—40; Plut. Ant. 16; Cass. Dio XLV. 8). Окта­виан испол­нил согла­ше­ние: вско­ре после это­го в народ­ном собра­нии он аги­ти­ро­вал за пере­да­чу Анто­нию обе­их галль­ских про­вин­ций. Ему тем лег­че было это сде­лать, что это отве­ча­ло его сынов­не­му дол­гу — в том чис­ле и таким обра­зом ото­мстить Деци­му Бру­ту за убий­ство Цеза­ря (App. BC. III. 30; ср. Groe­be P. An­to­nius (30). P. 2601). Голо­со­ва­ние не мог­ло состо­ять­ся ранее кон­ца авгу­ста. В нача­ле же авгу­ста еще мож­но было пред­по­ла­гать, что Анто­ний в соот­вет­ст­вии с жела­ни­я­ми сена­та отка­жет­ся от этих про­вин­ций (Cic. Phil. I. 3. 8; Att. XVI. 7. 1). Из это­го мож­но видеть, что в тот момент пред­ло­же­ние еще не было обна­ро­до­ва­но.

В то вре­мя как Окта­виан чест­но испол­нял свои обя­за­тель­ства по отно­ше­нию к Анто­нию, послед­ний про­дол­жал отно­сить­ся к нему все так же враж­деб­но. В свя­зи со смер­тью Гая Гель­вия Цин­ны, кото­ро­го народ рас­тер­зал на похо­ро­нах Цеза­ря (см. von der Mühll P. Hel­vius (11) // RE. Hbd. 15. 1912. Sp. 225), осво­бо­ди­лось место в кол­ле­гии пле­бей­ских три­бу­нов. На допол­ни­тель­ных выбо­рах Окта­виан под­дер­жи­вал кан­дида­ту­ру Фла­ми­ния (см. Mün­zer F. Fla­mi­nius (7) // RE. Bd. 6. 1909. Sp. 2503), когда народ пред­ло­жил долж­ность ему само­му. Это было неза­кон­но не толь­ко из-за его юно­го воз­рас­та, но и пото­му, что он, как пат­ри­ций, не мог зани­мать пле­бей­скую долж­ность; но это не поме­ша­ло Окта­виа­ну выста­вить свою кан­дида­ту­ру. В ответ Анто­ний при­гро­зил в эдик­те, что при­ме­нит про­тив него всю власть кон­су­ла, если Окта­виан не отсту­пит. В наро­де под­ня­лось такое вол­не­ние, что из опа­се­ния, что народ, несмот­ря ни на что, подав­ля­ю­щим боль­шин­ст­вом выбе­рет Окта­ви­а­на, выбо­ры вооб­ще отме­ни­ли. Тем не менее, пуб­лич­ное заяв­ле­ние Анто­ния озна­ча­ло не что иное, как угро­зу про­из­воль­ной каз­ни, как посту­пил Цице­рон с кати­ли­на­ри­я­ми. Поэто­му Окта­виан мог исполь­зо­вать его как повод отпра­вить тай­ных послан­ни­ков к вете­ра­нам сво­его отца и кол. 284 к леги­о­нам Македо­нии, назна­чен­ным Анто­нию, с при­зы­ва­ми о сво­ей защи­те (App. BC. III. 31; Suet. Aug. 10. 2; Cass. Dio XLV. 6. 2, 3; Plut. Ant. 16). Таким обра­зом он гото­вил­ся при­влечь на свою сто­ро­ну армию, кото­рая долж­на была уста­но­вить его власть.

В нача­ле октяб­ря (Cic. Fam. XII. 23. 2) Анто­ний заявил, что на него было совер­ше­но поку­ше­ние, под­стре­ка­те­лем кото­ро­го являл­ся Окта­виан, одна­ко избе­гал любо­го рас­сле­до­ва­ния, хотя сам обви­ня­е­мый тре­бо­вал его (App. BC. III. 39; Nic. Dam. Vit. Caes. 30; Vell. II. 60. 3; Cass. Dio XLV. 8. 2; Plut. Ant. 16; Suet. Aug. 10. 3; Sen. Clem. I. 9. 1). Одна­ко Окта­виан с пол­ным пра­вом мог заявить, что выдви­нув­ший про­тив него подоб­ные обви­не­ния, веро­ят­но, и сам поку­ша­ет­ся на его (Окта­ви­а­на) жизнь и что теперь ему сле­ду­ет поза­бо­тить­ся о сво­ей без­опас­но­сти. В октяб­ре (Cic. Att. XVI. 8. 1) Окта­виан в сопро­вож­де­нии мно­го­чис­лен­ных при­вер­жен­цев, сре­ди кото­рых нахо­ди­лись Агрип­па и Меце­нат, пере­брал­ся в Кала­цию и Кази­лин, где были рас­се­ле­ны Седь­мой и Вось­мой леги­о­ны его отца, и набрал там лич­ную охра­ну, пла­тя каж­до­му, кто при­со­еди­нил­ся к нему, по 2000 сестер­ци­ев. Таким обра­зом он быст­ро собрал армию в 3000 чело­век (Cic. Att. XVI. 8. 2; App. BC. III. 58), вско­ре уве­ли­чив­шу­ю­ся до 10000 (App. BC. III. 40), кото­рая боль­шей частью состо­я­ла из при­выч­ных к сра­же­ни­ям вете­ра­нов, кото­рых он назвал «повтор­но при­зван­ны­ми на служ­бу» (evo­ca­ti) (Cass. Dio LV. 24. 8), но частью и из ново­бран­цев, кото­рых он обу­чал во вре­мя мар­ша (Nic. Dam. Vit. Caes. 31; App. BC. III. 40; Cic. Att. XVI. 8. 1; Phil. III. 2. 3; V. 8. 23; 16. 44; Cass. Dio XLV. 12; 38. 3; Suet. Aug. 10. 3; RGDA. 1. 1; Liv. Per. 117; Plut. Ant. 16; Cic. 44; Tac. Ann. I. 10). Чтобы при­влечь сенат на свою сто­ро­ну, Окта­виан попы­тал­ся из Капуи, где он соби­рал и при­во­дил в порядок армию (Cic. Att. XVI. 9), свя­зать­ся с Цице­ро­ном, но послед­ний был слиш­ком трус­лив, чтобы согла­сить­ся на встре­чу, о кото­рой про­сил Окта­виан, одна­ко дал ему совет дви­гать­ся в Рим, где все опа­са­лись армии Анто­ния (Cic. Att. XVI. 8; 9; 11. 6; 14. 1; 15. 3; Phil. III. 8. 19; Ad Brut. I. 15. 6; Fam. XII. 25. 4; Plut. Cic. 44). Окта­виан послу­шал­ся и встре­тил вос­тор­жен­ный при­ем в горо­дах, через кото­рые про­хо­дил (Cic. Att. XVI. 11. 6). В Риме же ему не дове­ря­ли; но на сход­ке, кото­рую созвал для него три­бун Тибе­рий Кану­ций, Окта­виан заявил, что готов пре­до­ста­вить себя в рас­по­ря­же­ние сена­та про­тив Анто­ния (App. BC. III. 40—41; 46; Cass. Dio XLV. 12. 3—5; ср. 6, 3; Vell. II. 64. 3). Одна­ко он в то же вре­мя пуб­лич­но при­знал, что стре­мит­ся к поче­стям, пре­до­став­лен­ным его отцу, и, таким обра­зом, ока­зал­ся меж двух огней. Ибо Цице­рон и дру­гие рес­пуб­ли­кан­цы осуж­да­ли это его выска­зы­ва­ние (Cic. Att. XVI. 15. 3), а вете­ра­ны не жела­ли слу­жить сена­ту про­тив Анто­ния, кото­ро­го они счи­та­ли после­до­ва­те­лем Цеза­ря. Одни заяв­ля­ли об этом откры­то, дру­гие пыта­лись укло­нить­ся от этой служ­бы под раз­ны­ми пред­ло­га­ми, так что у Окта­ви­а­на оста­лась толь­ко 1000 чело­век. Тем не менее, он отпу­стил всех, кто желал это­го, щед­ро ода­рив их, вслед­ст­вие чего мно­гие из них вер­ну­лись. Пере­брав­шись в Равен­ну, Окта­виан уве­ли­чил свою армию с помо­щью ново­го набо­ра, и всех при­со­еди­няв­ших­ся к нему направ­лял в Арре­ций, где они нахо­ди­лись бы на флан­ге кол. 285 Анто­ния, если бы тот дви­нул­ся по Фла­ми­ни­е­вой доро­ге про­тив Деци­ма Бру­та в Циз­аль­пий­скую Гал­лию (App. BC. III. 42; 58; Cass. Dio XLV. 12. 6; ср. Cic. Phil. XIII. 16. 33).

Тем вре­ме­нем дала резуль­та­ты и аги­та­ция, про­веден­ная Окта­виа­ном в македон­ской армии (Nic. Dam. Vit. Caes. 31; App. BC. III. 31; 40; 43—44; Cass. Dio XLV. 12. 1; Tac. Ann. I. 10; ср. Cic. Att. XVI. 8. 2). 9 октяб­ря Анто­ний выехал из Рима, чтобы при­нять четы­ре леги­о­на, выса­див­ши­е­ся в Брун­ди­зии (Cic. Fam. XII. 23. 2). Но так как он пред­ла­гал каж­до­му сол­да­ту лишь 400 сестер­ци­ев — пятую часть того, что давал Окта­виан сво­им завер­бо­ван­ным сол­да­там (App. BC. III. 43—44; Cass. Dio XLV. 13. 2), — они с насмеш­ка­ми отверг­ли дар Анто­ния (Cic. Att. XVI. 8. 2) и взбун­то­ва­лись так силь­но, что для наведе­ния поряд­ка мно­гих при­шлось каз­нить (Cic. Phil. III. 2. 4; 4. 10; 12. 31; IV. 2. 4; V. 8. 22; XII. 6. 12; XIII. 8. 18; App. BC. III. 43; 53; 56; 67; Cass. Dio XLV. 13. 2; Liv. Per. 117). Анто­ний сно­ва вер­нул­ся в Рим до 24 нояб­ря (Cic. Phil. III. 8. 19), веро­ят­но, все­го через несколь­ко дней после отъ­езда Окта­ви­а­на. Анто­ний отве­тил на речь Окта­ви­а­на к наро­ду рядом оскор­би­тель­ных эдик­тов (Cic. Phil. III. 6. 15 ff.; 8. 21; XIII. 9. 19), кото­рые он, види­мо, издал так­же и в виде отдель­ной кни­ги, так как Све­то­ний (Aug. 2. 3; 4. 2) мог ими поль­зо­вать­ся. Когда 28 нояб­ря Анто­ний соби­рал­ся идти на заседа­ние сена­та (Cic. Phil. III. 8. 20), он узнал сна­ча­ла о том, что в Аль­бе Фуцен­ции от него отпал Мар­сов леги­он, а затем — что и IV леги­он после­до­вал его при­ме­ру. Оба леги­о­на пере­шли на служ­бу к Окта­виа­ну (App. BC. III. 45; Cic. Phil. III. 3. 6—7; 12. 31; 15. 39; IV. 2. 5—6; V. 2. 4; 8. 23; 11. 28; 17. 46; 19. 52; X. 10. 21; XI. 8. 20; XII. 3. 8; XIII. 9. 19; 16. 33; XIV. 12. 31; Fam. X. 28. 3; XI. 7. 2; Liv. Per. 117; Vell. II. 61. 2; Cass. Dio XLV. 13. 3; 42. 1). Кро­ме того, Окта­виа­ну уда­лось задер­жать на мар­ше и сло­нов Анто­ния вме­сте с частью кон­ни­цы и луч­ни­ков и завла­деть ими (Cass. Dio XLV. 13. 4; 42. 1; XLVI. 37. 2; Cic. Phil. V. 17. 46). Посколь­ку Окта­виан соби­рал армию как част­ное лицо и про­ти­во­дей­ст­во­вал пред­ста­ви­те­лю закон­ной вла­сти, кон­су­лу, с ору­жи­ем в руках, его мож­но было рас­смат­ри­вать лишь в каче­стве мятеж­ни­ка (Cic. Phil. IV. 2. 5). Но рес­пуб­ли­кан­цы зави­се­ли от него, посколь­ку в его руках была един­ст­вен­ная воен­ная сила, кото­рую мож­но было про­ти­во­по­ста­вить Анто­нию (Cic. Phil. III. 2. 5; IV. 2. 4; Ad Brut. I. 15. 7; App. BC. III. 47). Конеч­но, ему они не дове­ря­ли тоже (Cic. Phil. V. 18. 48—51). Опа­са­лись, что Окта­виан поме­ша­ет убий­це Цеза­ря Пуб­лию Сер­ви­лию Кас­ке всту­пить 10 декаб­ря в долж­ность народ­но­го три­бу­на, на кото­рую он был избран (Cic. Att. XVI. 15. 3), и когда Окта­виан мол­ча стер­пел это (Cic. Phil. XIII. 15. 31; Cass. Dio XLVI. 49. 1), три­бу­ны созва­ли 20 декаб­ря заседа­ние сена­та (Cic. Fam. X. 28. 2; XI. 6. 2; XII. 22. 3; 25. 2; Phil. V. 1. 2; 2. 3; 11. 28; VI. 1. 1; X. 11. 23; XIV. 7. 19), чтобы тот имел воз­мож­ность при­нять реше­ние о том, как сенат смо­жет сове­щать­ся 1 янва­ря пред­сто­я­ще­го 43 года без опас­но­сти для себя (Cic. Phil. III. 5. 13; 10. 25: 15. 37; кол. 286 Fam. XI. 6. 2; Cass. Dio XLV. 15. 3). Эта мера так­же была направ­ле­на преж­де все­го про­тив Окта­ви­а­на, ибо толь­ко он нахо­дил­ся воз­ле сто­ли­цы в Аль­бе Фуцен­ции, где при­нял при­ся­гу на вер­ность от Мар­со­ва леги­о­на (App. BC. III. 47), в то вре­мя как Анто­ний в долине По уже про­ти­во­сто­ял Деци­му Бру­ту и нахо­дил­ся слиш­ком дале­ко, чтобы пре­до­став­лять угро­зу для сена­та. Впро­чем, сол­да­ты уже тре­бо­ва­ли от Окта­ви­а­на само­воль­но при­сво­ить импе­рий, а когда он заявил, что хочет полу­чить его лишь от сена­та, они объ­яви­ли о сво­ей готов­но­сти дви­нуть­ся на Рим и заста­вить сенат при­нять соот­вет­ст­ву­ю­щее поста­нов­ле­ние. Одна­ко он вос­про­ти­вил­ся это­му, делая вид, что хочет дать сена­ту воз­мож­ность сво­бод­но при­нять реше­ние. Тем вре­ме­нем он устро­ил воен­ные упраж­не­ния для леги­о­нов, во вто­рой раз ода­рил каж­до­го 2000 сестер­ци­ев и пообе­щал по 20000 в слу­чае победы (App. BC. III. 48). Было доста­точ­но оче­вид­но его стрем­ле­ние уза­ко­нить свою рево­лю­ци­он­ную власть реше­ни­ем сена­та. На то, что это жела­ние сенат не спе­шил удо­вле­тво­рять, ука­зы­ва­ет повест­ка дня заседа­ния 20 декаб­ря, объ­яв­лен­ная созвав­ши­ми его три­бу­на­ми. Тем не менее, по пред­ло­же­нию Цице­ро­на было реше­но, что избран­ные кон­су­лы Гай Вибий Пан­са и Авл Гир­ций долж­ны как мож­но ско­рее после вступ­ле­ния в долж­ность хода­тай­ст­во­вать о воз­на­граж­де­нии для Окта­ви­а­на и его войск (Cic. Phil. III. 15. 39; IV. 2. 4; V. 2. 4; 11. 28; X. 11. 23; App. BC. III. 47; Cass. Dio XLV. 15. 2). Впро­чем, это была лишь поло­вин­ча­тая уступ­ка; одна­ко она, каза­лось, сули­ла гораздо боль­шее, посколь­ку скром­ная сдер­жан­ность Окта­ви­а­на долж­на была вну­шить сена­ту дове­рие, и даже если бы этой сдер­жан­но­сти не было, сенат все рав­но зави­сел от помо­щи мятеж­ной армии, так что волей-нево­лей был вынуж­ден при­нять его усло­вия.

43 г. до н. э.

1 янва­ря сенат собрал­ся под пред­седа­тель­ст­вом новых кон­су­лов и заседал в тече­ние четы­рех дней (Cic. Phil. V. 1. 1; VI. 1. 1—3; App. BC. III. 50—51; Cass. Dio XLV. 17. 1; 9; XLVI 29, 1. 2). На пер­вом же заседа­нии Цице­рон внес пред­ло­же­ние пре­до­ста­вить Окта­виа­ну про­пре­тор­ский импе­рий, уза­ко­нив таким обра­зом его само­воль­но при­сво­ен­ное коман­до­ва­ние вой­ска­ми. Кро­ме того, пред­ла­га­лось вклю­чить Окта­ви­а­на в состав сена­та с пра­вом голо­со­вать сре­ди пре­то­ри­ев и сни­зить для него закон­ные воз­раст­ные огра­ни­че­ния для отправ­ле­ния долж­но­стей так, чтобы при соис­ка­нии долж­но­сти он при­рав­ни­вал­ся бы к кве­сто­рам преды­ду­ще­го года. Кро­ме того, из каз­ны пред­ла­га­лось выпла­тить воз­на­граж­де­ния, кото­рые он обе­щал двум леги­о­нам, отпав­шим от Анто­ния (Cic. Phil. V. 16. 45; 17. 46; 19. 53; Ad Brut. I. 15. 7; App. BC. III. 64; Plut. Cic. 45; Ant. 17). В пер­вый день это пред­ло­же­ние еще не было постав­ле­но на голо­со­ва­ние (App. BC. III. 50; Cass. Dio XLVI. 29. 2), а затем в соот­вет­ст­вии с пред­ло­же­ни­я­ми Филип­па, отчи­ма Окта­ви­а­на, Пуб­лия Сер­ви­лия Исав­ри­ка, с доче­рью кото­ро­го он был обру­чен (Suet. Aug. 62. 1), и Сер­вия Суль­пи­ция Руфа поче­сти Окта­виа­ну были еще боль­ше уве­ли­че­ны (Cic. Ad Brut. I. 15. 7). Ему было раз­ре­ше­но зани­мать все долж­но­сти на 10 лет рань­ше закон­но­го сро­ка и голо­со­вать в сена­те наравне с кон­су­ля­ра­ми (RGDA. кол. 287 1. 3; App. BC. III. 51; 88; Cass. Dio XLVI. 29. 2, 5; 41. 3; Liv. Per. 118; ср. Cic. Phil. XI. 8. 20; Tac. Ann. I. 10). Кро­ме того, по пред­ло­же­нию Филип­па он был удо­сто­ен позо­ло­чен­ной кон­ной ста­туи (App. BC. III. 51; 64; Cass. Dio XLVI. 29. 2; Cic. Ad Brut. I. 15. 7; Vell. II. 61. 3). Позд­нее Окта­виан изо­бра­зил на моне­тах две кон­ные ста­туи: одну со сто­я­щим конем и под­пи­сью: «Соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та» (Sena­tus con­sul­to: Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 96, № 243, 245, 246; ср. p. 74, № 74), а вто­рую с гало­пи­ру­ю­щим конем и под­пи­сью: «По при­ка­зу наро­да» (po­puli ius­su: Grue­ber H. Op. cit. Vol. 3. Taf. CIV. 13; ср. Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 74, № 73, p. 93, № 227). Послед­няя мог­ла быть пожа­ло­ва­на ему наро­дом после победы над Анто­ни­ем.

Узнав о поста­нов­ле­ни­ях сена­та, Окта­виан в Спо­ле­ции (Plin. NH. XI. 190) впер­вые вос­поль­зо­вал­ся ауспи­ци­я­ми пол­ко­во­д­ца (ILS. 108; 112 = CIL. X 8375; XII 4333; ср. I². P. 306), кото­рые более не терял до кон­ца жиз­ни. Поэто­му поз­же с это­го дня и отсчи­ты­ва­лось вре­мя его прав­ле­ния (Aur. Vict. Epit. 1. 33*).

Затем Окта­виан пере­шел в Циз­аль­пий­скую Гал­лию, одна­ко не ата­ко­вал Анто­ния, а рас­по­ло­жил армию на зим­ние квар­ти­ры в Кор­не­ли­е­вом Фору­ме (Cass. Dio XLVI. 35. 7; Cic. Fam. XII. 5. 2), где напро­тив него про­тив­ник занял Кла­тер­ну для защи­ты тыла во вре­мя оса­ды Мути­ны (Cic. Phil. VIII. 2. 6). Вско­ре появил­ся кон­сул Авл Гир­ций со сво­ей арми­ей, про­гнал гар­ни­зон Анто­ния назад в Боно­нию, а сам занял его зим­ние квар­ти­ры в Кла­терне, тогда как Окта­виан оста­вал­ся в Кор­не­ли­е­вом Фору­ме (Cic. Fam. XII. 5. 2; Phil. VIII. 2. 6; Non. 394. 7). При­бы­тие более высо­ко­го долж­ност­но­го лица лиша­ло Окта­ви­а­на коман­до­ва­ния (App. BC. III. 64), а та часть армии, кото­рую он как млад­ший коман­дир сохра­нял в сво­ем соб­ст­вен­ном рас­по­ря­же­нии, лиши­лась самых цен­ных под­разде­ле­ний, так как оба леги­о­на, отпав­ших от Анто­ния, Окта­виан дол­жен был усту­пить Гир­цию (App. BC. III. 65; 75). Одна­ко послед­ний был вер­ным дру­гом Цеза­ря (см. Mün­zer F. Hir­tius (2) // RE. HBd. 16. 1913. Sp. 1957) и пото­му под­дер­жи­вал его сына. Ибо навер­ня­ка вой­на рас­тя­ну­лась на два с лиш­ним меся­ца под пред­ло­гом зим­не­го сезо­на отнюдь не про­тив воли Окта­ви­а­на (Suet. Aug. 10. 3; ср. App. BC. III. 65), как это счи­та­ет Дион Кас­сий (XLVI. 35. 6). Окта­виан хотел уни­зить Анто­ния, одна­ко он не мог желать, чтобы убий­ца его отца, кото­рый был его есте­ствен­ным вра­гом, вышел из борь­бы гор­дым победи­те­лем. Поэто­му для него было важ­но, чтобы оса­да Мути­ны про­дол­жа­лась до тех пор, пока армия Деци­ма Бру­та совер­шен­но не исто­щит­ся и не будет демо­ра­ли­зо­ва­на голо­дом, как это и про­изо­шло в дей­ст­ви­тель­но­сти (Cic. Fam. XI. 13. 1—2; ср. App. BC. III. 65; 71—72; 81; 97; Cass. Dio XLVI. 36. 2; Fron­tin. Strat. III. 14. 3—4). О ходе борь­бы см.: Mün­zer F. Hir­tius (2). Sp. 1960. 14 апре­ля (Ovid. Fast. IV. 627; ср. Dru­mann W. Op. cit. Bd. 1. 1899. S. 453) Окта­виан защи­щал лагерь во вре­мя бит­вы при Галль­ском Фору­ме (Cic. Phil. XIV. 10. 28; 14. 37; Oros. VI. 18. 4; Cass. Dio XLVI. 37. 7). кол. 288 Но в бит­ве сра­жа­лась его пре­тор­ская когор­та, кото­рая была пол­но­стью уни­что­же­на (App. BC. III. 66—67; 69—70; Cic. Fam. X. 30. 4—5). Это поз­же дало повод Анто­нию утвер­ждать, буд­то Окта­виан позор­но бежал и сно­ва появил­ся толь­ко на вто­рой день (Suet. Aug. 10. 4). И дей­ст­ви­тель­но, лишь на вто­рой день, 16 апре­ля, вой­ска впер­вые при­вет­ст­во­ва­ли Окта­ви­а­на как импе­ра­то­ра (Ovid. Fast. IV. 675; ILS. 108 = CIL. X. 8375. Cass. Dio XLVI. 38. 1; Cic. Phil. XIV. 9. 25; 10. 28; 14. 37; Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 97, № 246). Но в решаю­щем сра­же­нии 21 апре­ля, когда тяже­ло рани­ли зна­ме­нос­ца, он пока­зал себя храб­ре­цом, ибо под­хва­тил орла и дол­го удер­жи­вал его (Suet. Aug. 10. 4; ср. App. BC. III. 71).

Гир­ций пал в бит­ве, а дву­мя дня­ми позд­нее Пан­са так­же умер от ран, полу­чен­ных в бит­ве при Галль­ском Фору­ме (Cic. Fam. XI. 13. 2; ср. 9. 1; 10. 2; см. Mün­zer F. Hitrti­us (2). Sp. 1961). Это было настоль­ко выгод­но Окта­виа­ну, что подо­зре­ва­ли, что это он поза­бо­тил­ся об их смер­ти (Suet. Aug. 11; Cass. Dio XLVI. 39. 1; Tac. Ann. I. 10). Ибо теперь ему доста­лись и их армии (Suet. Op. cit.; Oros. VI. 18. 6; Eut­rop. VII. 1; Plut. Cic. 45). Ранее Окта­виан пуб­лич­но заяв­лял, что стре­мит­ся достичь поче­стей отца (Cic. Att. XVI. 15. 3), а теперь по при­ме­ру Цеза­ря он начал чека­нить моне­ты со сво­им изо­бра­же­ни­ем и таким обра­зом воз­вы­сил­ся над обыч­ны­ми маги­ст­ра­та­ми (Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 97, № 246). Децим был испол­нен недо­ве­рия к Окта­виа­ну (Cic. Fam. XI. 10. 2), хотя вряд ли это выра­жа­лось в такой явной фор­ме, как об этом сооб­ща­ет Аппи­ан (BC. III. 73). 22 апре­ля у них состо­я­лась встре­ча (Cic. Fam. XI. 13. 1), на кото­рой Децим, чтобы поми­рить­ся с сыном Цеза­ря, как сооб­ща­ют, про­де­мон­стри­ро­вал рас­ка­я­ние в сво­ем уча­стии в заго­во­ре (Oros. VI. 18. 5; App. BC. III. 73). Он пытал­ся скло­нить Окта­ви­а­на к сов­мест­но­му пре­сле­до­ва­нию Анто­ния, но послед­ний сослал­ся на то, что его сол­да­ты не поз­во­ля­ют ему и далее дей­ст­во­вать сов­мест­но с убий­цей Цеза­ря (Cic. Fam. XI. 10. 4). Их анта­го­низм еще более уси­лил­ся из-за дея­тель­но­сти рес­пуб­ли­кан­цев в Риме. Они счи­та­ли, что с Анто­ни­ем покон­че­но и поэто­му Окта­виан боль­ше не нужен (Vell. II. 62. 1; App. BC. III. 74; Cass. Dio XLVI. 39. 2; Plut. Cic. 45). Желая обез­вредить наслед­ни­ка Цеза­ря, они по мере воз­мож­но­сти ото­дви­га­ли его на зад­ний план. Цице­рон все еще счи­тал это опас­ным, но все же не удер­жал­ся от калам­бу­ра: lau­dan­dum adu­les­cen­tem, or­nan­dum, tol­len­dum^[2], и эти сло­ва дошли до Окта­ви­а­на (Cic. Fam. XI. 20. 1; Suet. Aug. 12; Vell. II. 62. 6). Деци­му Бру­ту был декре­ти­ро­ван три­умф, для Окта­ви­а­на Цице­рон про­сил толь­ко ова­ции (Cic. Ad Brut. I. 15. 9; 4. 4), но сенат, кажет­ся, отка­зал и в этом (App. BC. III. 74; 80; 82; 89; Cass. Dio XLVI. 40. 1, 3; Vell. II. 62. 4—5; Liv. Per. 119). Деци­му пору­чи­ли одно­му дове­сти до кон­ца вой­ну с Анто­ни­ем (App. BC. III. 74; 76; 80; 89; Cass. Dio XLVI. 40. 1; 47. 3; 50. 1; Liv. Per. 120; кол. 289 Cic. Fam. XI. 18. 3) и для этой цели пере­да­ли ему армию пав­ших кон­су­лов (App. BC. III. 74; 76; 80; 89; Cass. Dio XLVI. 40. 1; 47. 3; 50. 1; Cic. Fam. XI. 19. 1). Одна­ко это­му при­ка­зу пови­но­ва­лись толь­ко бес­по­лез­ные в воен­ном плане ново­бран­цы (App. BC. III. 76; 97; Cic. Fam. X. 24. 3; XI. 19. 1); вете­ра­ны, слу­жив­шие еще при Цеза­ре (преж­де все­го из двух отпав­ших от Анто­ния леги­о­нов), отка­за­лись сле­до­вать за убий­цей Цеза­ря (Cic. Fam. XI. 14. 2; 19. 1; 20. 4). Таким обра­зом Окта­виан, хотя внешне и под­чи­нил­ся всем реше­ни­ям сена­та, все же сохра­нил за собой ядро соб­ст­вен­ной воен­ной силы. Была избра­на комис­сия из деся­ти чело­век для рас­пре­де­ле­ния пахот­ных земель меж­ду сол­да­та­ми, уволь­ня­е­мы­ми по окон­ча­нии вой­ны (App. BC. III. 86; 89—90; Cic. Fam. XI. 14. 1; 20. 1—3; 21. 2; 5); веро­ят­но, эта же самая комис­сия для изыс­ка­ния средств долж­на была рас­сле­до­вать реше­ния Анто­ния, веду­щие к неце­ле­со­об­раз­ным тра­там, и отме­нить их (App. BC. III. 82; 85). Одна­ко, чтобы исклю­чить Окта­ви­а­на, было поста­нов­ле­но, чтобы никто из тех, кто в насто­я­щее вре­мя коман­ду­ет арми­ей, не мог быть избран в эту комис­сию (Cic. Fam. XI. 21. 2), что вызва­ло боль­шое недо­воль­ство сол­дат (Cic. Fam. XI. 20. 1—3; 21. 2). Оно воз­рос­ло еще силь­нее, когда в лагерь при­бы­ла сенат­ская деле­га­ция с тем, чтобы под­твер­дить обе­щан­ное воз­на­граж­де­ние, но не всей армии, а лишь двум отпав­шим леги­о­нам, и вме­сте с тем пред­ло­жить поло­ви­ну от этой сум­мы (10000 сестер­ци­ев) сра­зу же, как толь­ко они перей­дут к Деци­му. И что было самым оскор­би­тель­ным, послы вели пере­го­во­ры с сол­да­та­ми не при посред­ни­че­стве Окта­ви­а­на, а наста­и­ва­ли на раз­го­во­ре с обо­и­ми леги­о­на­ми без его при­сут­ст­вия. Одна­ко те отка­за­лись выслу­ши­вать пред­ло­же­ния сена­та за спи­ной сво­его пол­ко­во­д­ца (App. BC. III. 74; 86; 89; Cass. Dio XLVI. 40. 4 — 41. 2; Vell. II. 62. 5; Plut. Cic. 45).

Окта­виа­ну с само­го нача­ла было ясно, что ему при­дет­ся бороть­ся с убий­ца­ми сво­его отца, и посколь­ку за вре­мя Мутин­ской вой­ны Марк Брут и Кас­сий осно­ва­тель­но укре­пи­ли свою власть на Восто­ке, борь­ба пред­сто­я­ла настоль­ко труд­ная, что ее едва ли мож­но было дове­сти до кон­ца без помо­щи Анто­ния. Поэто­му уже после решаю­ще­го сра­же­ния Окта­виан ясно дал понять, что он не про­тив при­ми­ре­ния с Анто­ни­ем, и теперь ожи­дал встреч­ных шагов от вто­рой сто­ро­ны (App. BC. III. 80; Cass. Dio XLVI. 41. 5). Он стер­пел даже, когда его сол­да­ты покля­лись в буду­щем не сра­жать­ся про­тив любо­го леги­о­на, слу­жив­ше­го под коман­до­ва­ни­ем Цеза­ря (Cass. Dio XLVI. 42. 3; 51. 5). Но для того, чтобы про­ти­во­сто­ять Анто­нию на рав­ных, Окта­виа­ну так­же тре­бо­ва­лось кон­суль­ство (Cass. Dio XLVI. 41. 3), на кото­рое он мог пре­тен­до­вать толь­ко в том слу­чае, если сенат осво­бо­дит его от соблюде­ния пред­пи­са­ний воз­раст­ных зако­нов (le­ges an­na­les). Поэто­му Окта­виан обра­тил­ся к Цице­ро­ну и пред­ло­жил ему сов­мест­ное кон­суль­ство, в кото­ром он охот­но под­чи­нил­ся бы руко­вод­ству стар­ше­го и более зна­ме­ни­то­го кол­ле­ги. Одна­ко попыт­ки Цице­ро­на добить­ся это­го закон­чи­лись неуда­чей из-за сопро­тив­ле­ния сена­та (Plut. Cic. 45—46; Comp. Dem. et Cic. 4; кол. 290 App. BC. III. 82; 92; Cass. Dio XLVI. 42. 2). Тем вре­ме­нем 29 мая Лепид объ­еди­нил­ся с Анто­ни­ем (см. Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2603). Посколь­ку Анто­ний вновь стал опа­сен, сенат при­звал Окта­ви­а­на сра­жать­ся про­тив него вме­сте с Деци­мом Бру­том и таким обра­зом вновь под­твер­дил его пол­но­мо­чия коман­дую­ще­го арми­ей (App. BC. III. 85; Cass. Dio XLVI. 42. 1; 51. 5; 52. 1; Cic. Fam. X. 23. 6). Одна­ко при­мер­но до кон­ца июля он без­дей­ст­во­вал и тем вре­ме­нем аги­ти­ро­вал соб­ст­вен­ных сол­дат за свое кон­суль­ство (Cic. Fam. X. 24. 4—5; App. BC. III. 86—87). В Рим напра­ви­лась деле­га­ция из 400 цен­ту­ри­о­нов, чтобы потре­бо­вать обе­щан­ных воз­на­граж­де­ний не толь­ко для двух при­ви­ле­ги­ро­ван­ных леги­о­нов, но и для всей победо­нос­ной армии, а так­же кон­суль­ства для Окта­ви­а­на. Когда сенат отка­зал пред­ста­ви­те­лю деле­га­ции, Кор­не­лию, он ука­зал на свой меч и вос­клик­нул: hic fa­ciet, si vos non fe­ce­ri­tis^[3] (Suet. Aug. 26. 1; Cass. Dio XLVI. 42. 4; 43. 4; App. BC. III. 88; Ob­seq. 69). Когда цен­ту­ри­о­ны вер­ну­лись в лагерь с отве­том, восемь леги­о­нов, кото­ры­ми коман­до­вал Окта­виан, потре­бо­ва­ли, чтобы он повел их на Рим, и он под­чи­нил­ся их тре­бо­ва­нию (App. BC. III. 88; Cass. Dio XLVI. 43. 6; Liv. Per. 119; Eut­rop. VII. 2. 1; Plut. Brut. 27). В горо­де нахо­дил­ся толь­ко один леги­он, кото­рый Пан­са при ухо­де вой­ска оста­вил для защи­ты горо­да (App. BC. III. 91; Ob­seq. 69). Прав­да, ожи­да­лись еще два леги­о­на из Афри­ки, но они пока не при­бы­ли (App. BC. III. 85; 91; Cic. Fam. XI. 14. 3; 26; X. 24. 4). Поэто­му, когда ста­ло извест­но, что Окта­виан при­бли­жа­ет­ся со все­ми сила­ми и что по доро­ге сол­да­ты в яро­сти гра­бят име­ния его вра­гов (Cass. Dio XLVI. 44. 1), в Риме при­гото­ви­лись к худ­ше­му. Сенат зара­нее отпра­вил к армии послан­ни­ка для пере­да­чи пер­вой части тре­бу­е­мых денег; одна­ко Окта­виан, кото­ро­го тот встре­тил по доро­ге, вынудил его повер­нуть назад, не выпол­нив пору­че­ния (App. BC. III. 88; Cass. Dio XLVI. 44. 2). Сенат поспеш­но собрал­ся и поста­но­вил выпла­тить всю сум­му в 20000 сестер­ци­ев на чело­ве­ка всем вось­ми леги­о­нам, рас­фор­ми­ро­вать комис­сию децем­ви­ров и пере­дать рас­пре­де­ле­ние зем­ли одно­му Окта­виа­ну и, нако­нец, раз­ре­шить ему доби­вать­ся кон­суль­ства заоч­но. Чтобы сооб­щить ему об этом, было отправ­ле­но посоль­ство (App. BC. III. 90; Cass. Dio XLVI. 44. 2). Но как толь­ко оно уеха­ло, сенат стал сожа­леть об этих трус­ли­вых реше­ни­ях. Он решил, что смо­жет защи­щать город, пока Децим Брут или Планк не подой­дут для сня­тия оса­ды. Кро­ме того, в лице мате­ри и сест­ры Окта­ви­а­на, нахо­див­ших­ся в Риме, они име­ли цен­ных залож­ниц, кото­рых, прав­да, тогда невоз­мож­но было обна­ру­жить, так как они нашли убе­жи­ще в хра­ме Весты. Нако­нец, — и это, пожа­луй, было важ­нее все­го, — два афри­кан­ских леги­о­на толь­ко что выса­ди­лись в гава­ни Рима и тем самым укре­пи­ли власть сена­та. Поэто­му послед­ний пору­чил обо­им город­ским пре­то­рам под­гото­вить город к обо­роне и отпра­вил к Окта­виа­ну вест­ни­ков с сооб­ще­ни­ем, что он может доби­вать­ся кон­суль­ства без ору­жия, но его армия долж­на оста­вать­ся на рас­сто­я­нии мини­мум 750 ста­ди­ев от Рима, т. е. пре­де­лом его про­дви­же­ния была обо­зна­че­на дерев­ня Тре­бия на Фла­ми­ни­е­вой доро­ге. кол. 291 Одна­ко он поспе­шил еще силь­нее, чтобы спа­сти мать и сест­ру, и раз­бил лагерь перед Кол­лин­ски­ми ворота­ми, куда к нему тот­час ста­ли сте­кать­ся тол­пы сена­то­ров и наро­да. На сле­дую­щий день он с доста­точ­но боль­шой лич­ной охра­ной вошел в город, покор­но все­ми при­вет­ст­ву­е­мый, и убедил­ся в том, что обе жен­щи­ны невреди­мы. Три леги­о­на, с кото­ры­ми сенат соби­рал­ся про­ти­во­сто­ять ему, через деле­га­тов пред­ло­жи­ли Окта­виа­ну свои услу­ги (ср. Mac­rob. Sat. I. 12. 35), а пре­тор Кор­нут покон­чил с собой. Одна­ко Окта­виан не при­чи­нил вреда нико­му из сво­их про­тив­ни­ков, а при­нял рас­ка­яв­ших­ся сена­то­ров со снис­хо­ди­тель­ной при­вет­ли­во­стью (App. BC. III. 90—92; Cass. Dio XLVI. 44. 4 — 45. 2). После изве­стия о том, что Мар­сов и Чет­вер­тый леги­о­ны вста­ли на сто­ро­ну сена­та, тот сно­ва начал гото­вить­ся к сопро­тив­ле­нию, но вско­ре ему при­шлось убедить­ся, что этот слух был оши­боч­ным (App. BC. III. 93). Тогда Окта­виан при­вел сво­их сол­дат на Мар­со­во поле (App. BC. III. 94; Ob­seq. 69), где они вста­ли лаге­рем еще вне поме­рия, но фак­ти­че­ски уже посреди горо­да, и завла­дел государ­ст­вен­ной каз­ной, из кото­рой выпла­тил им пока поло­ви­ну обе­щан­ных наград за победу (App. BC. III. 94; Hist. Aug. Sev. 7. 6; Cass. Dio XLVI. 46. 5; 47. 1). Он устра­нил­ся от кон­суль­ских выбо­ров, как бы для того, чтобы не ока­зы­вать на них ника­ко­го вли­я­ния (Cass. Dio XLVI. 45. 5; App. BC. III. 94). Посколь­ку меж­ду­цар­ст­вие отня­ло бы слиш­ком мно­го вре­ме­ни, а кро­ме того, в горо­де при­сут­ст­во­ва­ло очень мало пат­ри­ци­ев, выбо­ры про­во­ди­ли дуови­ры с кон­суль­ской вла­стью (duo­vi­ri con­su­la­ri po­tes­ta­te), кото­рые были быст­ро избра­ны под пред­седа­тель­ст­вом город­ско­го пре­то­ра (Cass. Dio XLVI. 45. 3—4). Выбор пал на Окта­ви­а­на и его дядю и сона­след­ни­ка Квин­та Педия (App. BC. III. 94; Cass. Dio XLVI. 46. 1; Vell. II. 65. 2; Tac. Dial. 17). 19 авгу­ста Окта­виан всту­пил в долж­ность (Cass. Dio LVI. 30. 5; LV. 6. 7; Tac. Ann. I. 9; Mac­rob. Sat. I 12. 35; Suet. Aug. 31. 2; ILS. 108 = CIL. X. 8375; ина­че Vell. II. 65. 2), когда ему не испол­ни­лось еще два­дца­ти лет, чем он нема­ло гор­дил­ся (Cass. Dio XLVI. 46. 2; LV. 9. 2; Liv. Per. 119; Suet. Aug. 26. 1; Plut. Brut. 27; Eut­rop. VII. 2. 1; Vell. II. 65. 2). В это же вре­мя, как сооб­ща­ет­ся, ему яви­лось 12 кор­шу­нов — как неко­гда Рому­лу при осно­ва­нии горо­да (Ob­seq. 69; Cass. Dio XLVI. 46. 2; Suet. Aug. 95; App. BC. III. 94). Воз­мож­но, это бла­го­при­ят­ное зна­ме­ние, подан­ное пти­ца­ми, вско­ре дало повод избрать его авгу­ром, хотя он уже был пон­ти­фи­ком с 48 г. и, соглас­но обще­му пра­ви­лу, не мог быть зачис­лен более ни в одну из вели­ких жре­че­ских кол­ле­гий (Grue­ber H. Op. cit. Vol. 2. P. 404: «Гай Цезарь, кон­сул, пон­ти­фик, авгур» (C. Cae­sar cos. pont. aug.) Посколь­ку Окта­виан здесь еще не назван три­ум­ви­ром для вос­ста­нов­ле­ния государ­ства (III­vir r. p. c.), мож­но исхо­дить из того, что моне­та была отче­ка­не­на еще до осе­ни 43 г. Этим опро­вер­га­ет­ся заме­ча­ние Момм­зе­на к RGDA. I. 45 по пово­ду его авгу­ра­та).

Побла­го­да­рив сенат за осво­бож­де­ние от воз­раст­но­го зако­на в пре­крас­ной речи (Cass. Dio XLVI. 47. 1), Окта­виан преж­де все­го внес в сенат кури­ат­ский закон о сво­ем усы­нов­ле­нии Цеза­рем, что не тре­бо­ва­лось для при­да­ния ему юриди­че­ской силы, одна­ко в самой тор­же­ст­вен­ной фор­ме под­твер­жда­ло его перед всем наро­дом кол. 292 (App. BC. III. 94; Cass. Dio XLVI. 47. 4). Затем он повел себя как наслед­ник Цеза­ря и в том, что выпла­тил остав­шу­ю­ся часть заве­щан­но­го наро­ду круп­но­го лега­та, сколь­ко еще оста­вал­ся дол­жен, из государ­ст­вен­ной каз­ны (Cass. Dio XLVI. 48. 1—2). Его кол­ле­ге Квин­ту Педию при­шлось вне­сти закон, учреж­даю­щий чрез­вы­чай­ный три­бу­нал для суда над убий­ца­ми, и посколь­ку их еще не мог­ли схва­тить, объ­яв­ля­ю­щий про­тив них пока что лише­ние воды и огня (aquae et ig­ni in­ter­dic­tio). Агрип­па воз­будил обви­не­ние про­тив Кас­сия, при­чем судеб­ная речь пре­до­ста­ви­ла ему воз­мож­ность про­сла­вить Цеза­ря (Vell. II. 69. 5; Suet. Ne­ro 3. 1; Gal­ba 3. 2; App. BC. III. 95; IV. 27; V. 48; Cass. Dio XLVI. 48; 49; XLVII. 22. 4; Plut. Brut. 27; Liv. Per. 120; RGDA. I. 10). Есте­ствен­но, сенат так­же был вынуж­ден отме­нить объ­яв­ле­ние Дола­бел­лы вне зако­на за убий­ство Гая Тре­бо­ния, убий­цы Цеза­ря (App. BC. III. 95).

Окта­виан счи­тал, что ули­чил город­ско­го пре­то­ра Квин­та Гал­лия в попыт­ке поку­ше­ния на свою жизнь. Тот был лишен долж­но­сти (ср. Ob­seq. 70) и осуж­ден сена­том на смерть, но Окта­виан поми­ло­вал его и изгнал из Рима. Одна­ко во вре­мя путе­ше­ст­вия по морю он исчез, веро­ят­но, вслед­ст­вие кораб­ле­кру­ше­ния или пират­ства. Неко­то­рые обви­ня­ли Окта­ви­а­на в его жесто­ком убий­стве, но это тем более неве­ро­ят­но, что брат Квин­та Гал­лия, Марк, нахо­дил­ся в окру­же­нии Анто­ния, с кото­рым Окта­виан тогда искал сою­за (Suet. Aug. 27. 4; App. BC. III. 95; ср. von der Mühll P. Gal­lius (5) // RE. HBd. 13. 1910. S. 672). Он стал настоль­ко попу­ля­рен сре­ди жите­лей сто­ли­цы, что при изве­стии о поку­ше­нии на убий­ство народ раз­гра­бил дом Квин­та Гал­лия (App. Op. cit.).

Вско­ре после это­го Окта­виан поки­нул Рим вме­сте со сво­ей арми­ей, направ­ля­ясь как бы про­тив Анто­ния и Лепида. Одна­ко в его отсут­ст­вие Педий хода­тай­ст­во­вал в сена­те об отмене объ­яв­ле­ния их вне зако­на, и когда сенат, преж­де чем при­ни­мать это реше­ние, осве­до­мил­ся у Окта­ви­а­на, тот согла­сил­ся, яко­бы под дав­ле­ни­ем сол­дат (Cass. Dio XLVI. 50. 1; 52. 3—4; 54. 2; App. BC. III. 96). Полу­чив это изве­стие, Гай Ази­ний Пол­ли­он и Луций Муна­ций Планк, ранее оста­вав­ши­е­ся вер­ны­ми пар­тии сена­та, вме­сте со сво­и­ми арми­я­ми пере­шли на сто­ро­ну Анто­ния (App. BC. III. 97; Liv. Per. 120; Vell. II. 63. 3; Cass. Dio XLVI. 53. 2; Plut. Ant. 18), что при­ве­ло к гибе­ли Деци­ма Бру­та (см. Iuni­us [53]^[4]).

Бла­го­да­ря сою­зу с Лепидом, Пол­ли­о­ном и План­ком Анто­ний зна­чи­тель­но пре­вос­хо­дил Окта­ви­а­на чис­лен­но­стью вой­ска, но, уве­ли­чив воен­ную силу Анто­ния, эти пол­ко­вод­цы огра­ни­чи­ли сво­бо­ду его дей­ст­вий. Все они были цеза­ри­ан­ца­ми и жела­ли не высту­пать про­тив наслед­ни­ка Цеза­ря, а, напро­тив, сра­жать­ся с его помо­щью с Бру­том и Кас­си­ем, сила кото­рых тем вре­ме­нем угро­жаю­ще воз­рос­ла. С этой целью они повли­я­ли на Анто­ния и побуди­ли его оста­вить жаж­ду мести. Окта­виан уже начал с ним пере­пис­ку (Vell. II. 65. 1) и из Верх­ней Ита­лии спо­соб­ст­во­вал уни­что­же­нию им Деци­ма Бру­та (App. BC. III. 97; Il­lyr. 19; Cass. Dio XLVI. 53). Тогда Анто­ний оста­вил в Гал­лии шесть кол. 293 леги­о­нов и с семью леги­о­на­ми и 10000 всад­ни­ков дви­нул­ся навстре­чу Окта­виа­ну (Plut. Ant. 18; Cass. Dio XLVI. 54. 1). Тот коман­до­вал несколь­ко мень­ши­ми сила­ми. Ибо кро­ме вось­ми леги­о­нов, кото­рые он повел на Рим (App. BC. III. 88), к нему там пере­шли еще три (App. BC. III. 92), а к ним при­со­еди­ни­лась зна­чи­тель­ная часть армии Деци­ма Бру­та (App. BC. III. 97). Таким обра­зом, он был не вполне рав­но­силь­ным Анто­нию, но все же очень опас­ным про­тив­ни­ком, а в борь­бе про­тив Бру­та и Кас­сия мог стать цен­ным союз­ни­ком (Cass. Dio XLVI. 54. 3—4). Так Анто­ний и Лепид встре­ти­лись с Окта­виа­ном на полу­ост­ро­ве, кото­рый обра­зу­ют Рен и Лави­ний при Боно­нии (см. Haug F. Rhe­nus // RE. R. 2. Bd. 1. 1914. Sp. 732). Каж­дая сто­ро­на обя­за­лась не при­во­дить более пяти леги­о­нов; каж­дый явил­ся с лич­ной охра­ной из 300 чело­век, и толь­ко после того, как Лепид лич­но убедил­ся, что в кустах на ост­ро­ве не скры­та заса­да, они оста­ви­ли охра­ну на мостах и встре­ти­лись на полу­ост­ро­ве (App. BC. IV. 2; Cass. Dio XLVI. 55. 1). Им даже при­шлось устро­ить друг дру­гу лич­ный досмотр на пред­мет спря­тан­но­го ору­жия, преж­де чем они смог­ли начать пере­го­во­ры (Cass. Dio XLVI. 55. 2). Окта­виа­ну, как кон­су­лу, было поз­во­ле­но занять почет­ное место в середине, одна­ко ему при­шлось взять на себя обя­за­тель­ство по воз­вра­ще­нии в Рим отка­зать­ся от кон­суль­ства и пере­дать его Пуб­лию Вен­ти­дию, само­му вер­но­му при­вер­жен­цу Анто­ния (App. BC. IV. 2; ср. Cass. Dio XLVII. 15. 2; Vell. II. 65. 3). В обмен на это ему пред­сто­я­ло вме­сте с Анто­ни­ем и Лепидом занять вновь созда­вае­мую долж­ность под назва­ни­ем «три­ум­ви­рат для вос­ста­нов­ле­ния государ­ства» (tri­um­vi­ra­tus rei pub­li­cae con­sti­tuen­dae), огра­ни­чен­ную пяти­лет­ним сро­ком, но в осталь­ном по сути сво­ей ана­ло­гич­ную дик­та­ту­ре Сул­лы и Цеза­ря (RGDA. I. 8; App. BC. IV. 2; 7; V. 13; Cass. Dio XLVI. 55. 3; XLVIII. 36. 5; L. 25. 2; 26. 1; Suet. Aug. 8. 3; 27. 1; Liv. Per. 120; Ob­seq. 69; Plut. Ant. 19; Cic. 46; Brut. 27; Eut­rop. VII. 2; Flor. II. 16. 3; 17. 5; Oros. VI. 18. 8; Tac. Ann. I. 9; Plin. NH. VII. 147), хоть это­го назва­ния и избе­га­ли в соот­вет­ст­вии с зако­ном, кото­рый был при­нят Анто­ни­ем во вре­мя его кон­суль­ства (App. BC. IV. 2; Cass. Dio XLVII. 15. 4; ср. Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2600). Даль­ней­шая дея­тель­ность три­ум­ви­ров была опре­де­ле­на так: Лепид с тре­мя леги­о­на­ми управ­ля­ет Римом, а двое дру­гих долж­ны сра­зить­ся с Бру­том и Кас­си­ем — вме­сте, но с отдель­ны­ми арми­я­ми, каж­дая по 20 леги­о­нов (App. BC. IV. 3; Cass. Dio XLVI. 56. 1; XLVII. 20. 1; Flor. II. 17. 5). Про­вин­ции, кото­ры­ми они долж­ны были управ­лять через назна­чае­мых ими намест­ни­ков, были рас­пре­де­ле­ны меж­ду ними так, что Анто­ний полу­чил Циз­аль­пий­скую и Кос­ма­тую Гал­лию, Лепид — Нар­бон­скую Гал­лию и всю Испа­нию, Окта­виан — Афри­ку, Сици­лию, Сар­ди­нию и Кор­си­ку (App. BC. IV. 2; 53; Cass. Dio XLVI. 55. 4; XLVIII. 22. 1). Такое рас­пре­де­ле­ние ясно пока­зы­ва­ет, что Окта­виан вынуж­ден был под­чи­нить­ся усло­ви­ям могу­ще­ст­вен­но­го Анто­ния (Plin. NH. VII. 147). Ибо эти про­вин­ции, отде­лен­ные от Ита­лии морем, кото­рое кон­тро­ли­ро­вал Секст Пом­пей, были совер­шен­но недо­ступ­ны ему, посколь­ку три­ум­ви­ры не име­ли флота, достой­но­го кол. 294 упо­ми­на­ния. Одна­ко Окта­виан сми­рил­ся, так как обос­но­ван­но пред­по­ла­гал, что исход пред­сто­я­щих сра­же­ний будут решать армии, а не про­вин­ции. Так­же он дол­жен был сми­рить­ся с реше­ни­ем устро­ить про­скрип­ции по при­ме­ру Сул­лы, ибо он хотел про­явить мило­сер­дие по отно­ше­нию к бес­силь­но­му сена­ту, как посту­пил Цезарь и он сам после пер­во­го заня­тия Рима (Suet. Aug. 27. 1; Cass. Dio XLVII. 7; Vell. II. 66. 1; Tac. Ann. I. 9; Flor. II. 16. 2; 6). Осо­бен­но он пытал­ся спа­сти Цице­ро­на, но не смог защи­тить его от нена­ви­сти Анто­ния (Plut. Ant. 19; Cic. 46). Одна­ко в обмен Окта­виан потре­бо­вал, чтобы осталь­ные двое тоже пожерт­во­ва­ли сво­и­ми род­ст­вен­ни­ка­ми и дру­зья­ми, чтобы не он один счи­тал­ся нена­деж­ной защи­той сво­их при­вер­жен­цев, и они нача­ли мерз­ко тор­го­вать­ся и выме­ни­вать одну чело­ве­че­скую жизнь на дру­гую (App. BC. III. 5; Cass. Dio XLVII. 5. 6; Plut. Op. cit.). Но чуть ли не еще хуже была про­скрип­ция, объ­яв­лен­ная в отно­ше­нии 18 самых про­цве­таю­щих горо­дов Ита­лии, в том чис­ле Кре­мо­ны (Verg. Ecl. IX. 28), Капуи, Регия, Вену­сии, Бене­вен­та, Нуце­рии, Ари­ми­на, Гип­по­ния (App. BC. IV. 3; 86). Чтобы воз­на­гра­дить сол­дат после победы над убий­ца­ми Цеза­ря, три­ум­ви­ры реши­ли посе­лить их в эти горо­да, а преж­них жите­лей выгнать без вся­кой ком­пен­са­ции (App. BC. III. 3; V. 12; 22; Cass. Dio XLVII. 14. 4; Tac. Ann. I. 10). После того, как три­ум­ви­ры про­ве­ли два дня в сове­ща­ни­ях и соста­ви­ли доку­мент об их резуль­та­тах, Окта­виан, кото­ро­му, как кон­су­лу, выпа­ло фор­маль­ное руко­вод­ство, вышел на тре­тий день к вой­скам и зачи­тал им текст согла­ше­ния, про­пу­стив толь­ко име­на проскри­би­ро­ван­ных (App. BC. IV. 2—3; ср. Plut. Ant. 19; Cic. 46; Cass. Dio XLVI. 56. 2). После того, как обе армии потре­бо­ва­ли, чтобы дого­ва­ри­ваю­щи­е­ся сто­ро­ны были свя­за­ны так­же и семей­ны­ми уза­ми, Окта­виан обру­чил­ся с Кло­ди­ей, пад­че­ри­цей Анто­ния, хотя уже был помолв­лен с доче­рью Пуб­лия Сер­ви­лия Исав­ри­ка (Suet. Aug. 62. 1; Cass. Dio XLVI. 56. 3; XLVIII. 4. 1; 5. 3; Plut. Ant. 20; Vell. II. 65. 2; Oros. VI. 18. 8).

В Рим был отправ­лен послан­ник с при­ка­зом кон­су­лу немед­лен­но каз­нить 17 самых опас­ных проскри­би­ро­ван­ных, в том чис­ле Цице­ро­на. Сле­дую­щей ночью Педий скон­чал­ся от вол­не­ния, вызван­но­го этим при­ка­зом (App. BC. IV. 6—7; 14; Cass. Dio XLVII. 15. 2). Вско­ре Окта­виан в сопро­вож­де­нии сво­ей пре­тор­ской когор­ты и одно­го леги­о­на вошел в Рим, а в сле­дую­щие два дня — и два его новых това­ри­ща. Пле­бис­ци­том три­бу­на Пуб­лия Тиция три­ум­ви­рам немед­лен­но была пре­до­став­ле­на чрез­вы­чай­ная власть ex an­te diem quin­tum ka­len­das De­cembres ad pri­die ka­len­das Janua­riae sex­tas^[5], т. е. с 27 нояб­ря 43 г. по 31 декаб­ря 38 г. (App. BC. IV. 7; Cass. Dio XLVII. 2. 1; CIL. I². P. 64). Сра­зу же после это­го, в ночь с 27 на 28 нояб­ря, был пуб­лич­но выве­шен про­скрип­ци­он­ный эдикт (дослов­ный текст в гре­че­ском пере­во­де у Аппи­а­на, BC. IV. 8—11); в при­ло­жен­ный к нему пер­вый спи­сок было вне­се­но 130 имен осуж­ден­ных, за кото­ры­ми после­до­ва­ли мно­го­чис­лен­ные допол­не­ния, так что в кон­це кон­цов общее чис­ло проскри­би­ро­ван­ных достиг­ло 300 сена­то­ров и 2000 всад­ни­ков (App. кол. 295 BC. IV 7; 5; Cass. Dio XLVII. 3 ff.; Liv. Per. 120; Oros. VI. 18. 9 ff.; Flor. II. 16. 3; Plut. Cic. 46; Brut. 27; Ant. 20). Окта­виан воз­ра­жал про­тив мас­со­вых каз­ней, но после того, как реше­ние о них было при­ня­то, он, как сооб­ща­ют, наста­и­вал на при­веде­нии при­го­во­ров в испол­не­ние с еще боль­шей жесто­ко­стью, чем его кол­ле­ги, во вся­ком слу­чае в том смыс­ле, что он хотел поме­шать им вер­бо­вать себе при­вер­жен­цев за счет поми­ло­ва­ний (Suet. Aug. 27. 1—3). Ибо там, где у него была такая воз­мож­ность, он тоже щадил проскри­би­ро­ван­ных, и даже награ­дил неко­то­рых из тех, кто их спа­сал (Suet. Aug. 27. 2; Cass. Dio XLVII. 7; App. BC. IV. 49; 51; CIL. VI. 1527). Сенат даро­вал три­ум­ви­рам дубо­вый венок за спа­се­ние граж­дан (ob ci­ves ser­va­tos) за то, что они не уби­ли еще боль­ше граж­дан (Cass. Dio XLVII. 13. 3). Когда в том же году умер­ла Атия, мать Окта­ви­а­на, ей были устро­е­ны похо­ро­ны за государ­ст­вен­ный счет (Suet. Aug. 61. 2; Cass. Dio XLVII. 17. 6).

42 г. до н. э.

1 янва­ря три­ум­ви­ры покля­лись сохра­нять в силе реше­ния Цеза­ря, обя­за­ли и дру­гих (маги­ст­ра­тов и сена­то­ров?) при­не­сти такую же клят­ву и поста­но­ви­ли воз­об­нов­лять ее еже­год­но (Cass. Dio XLVII. 18. 3). Реше­ни­ем сена­та и наро­да Цезарь был обо­жест­влен (ILS. 72 = CIL. IX. 2628), а зако­ном народ­но­го три­бу­на Руфре­на его культ был учреж­ден во всех горо­дах Ита­лии (ILS. 73 = CIL. IX. 5136; VI 872). В его честь был при­нят и ряд дру­гих реше­ний. Эти реше­ния долж­ны были оправ­ды­вать пред­сто­я­щую вой­ну воз­мездия про­тив его убийц (Cass. Dio XLVII. 18; 19; Suet. Iul. 88; ср. Hei­nen H. Zur Beg­rün­dung des rö­mi­schen Kai­ser­kul­tes. Chro­no­lo­gi­sche Über­sicht von 48 v. bis 14 n. Chr. // Klio. Bd. 11. 1911. S. 135), но преж­де все­го они долж­ны были под­гото­вить буду­щее гос­под­ство его при­ем­но­го сына и наслед­ни­ка.

Посколь­ку доход от кон­фис­ка­ций иму­ще­ства проскри­би­ро­ван­ных ока­зал­ся намно­го мень­ше ожи­дае­мо­го, три­ум­ви­ры пуб­лич­но объ­яви­ли, что для веде­ния вой­ны им недо­ста­ет еще 200 мил­ли­о­нов, кото­рые необ­хо­ди­мо изыс­кать (App. BC. IV. 31—32). Были избра­ны цен­зо­ры для оцен­ки иму­ще­ства в этих целях (ILS. 6204 = CIL. XIV. 2611; I². P. 64), а затем уста­нов­ле­ны повин­но­сти, мало чем отли­чав­ши­е­ся от кон­фис­ка­ций (Cass. Dio XLVII. 14. 1—2; 16; 17; App. BC. IV. 5; 32—34; 96; Plut. Ant. 21; Val. Max. VIII. 3. 3). Посколь­ку этим день­гам тоже угро­жа­ло мотов­ство Анто­ния, Окта­виан добил­ся, чтобы они были рас­пре­де­ле­ны меж­ду три­ум­ви­ра­ми так же, как и армии (Plut. Ant. 21).

Тем вре­ме­нем Секст Пом­пей овла­дел Сици­ли­ей и уже обос­но­вал­ся на лежа­щей напро­тив нее части кон­ти­нен­та. Поэто­му Окта­виан отпра­вил про­тив него флот под коман­до­ва­ни­ем Квин­та Саль­види­е­на Руфа, кото­рый про­гнал его из Ита­лии (Cass. Dio XLVIII. 18. 1—2; CIL. X. 8337 A). Одна­ко когда Саль­види­ен попы­тал­ся пере­пра­вить­ся на Сици­лию, то про­иг­рал мор­ское сра­же­ние. Окта­виан лич­но при­был в Регий и наблюдал оттуда за сра­же­ни­ем (App. BC. IV. 85; Cass. Dio XLVIII. 18. 2—4; XLVII. 36. 4; Liv. Per. 123). Одна­ко он не смог воз­об­но­вить борь­бу, так как Анто­ний вызвал его в Брун­ди­зий, чтобы с помо­щью его флота кол. 296 пере­пра­вить армию в Македо­нию (App. BC. IV. 86; Cass. Dio XLVII. 37. 1; XLVIII. 18. 5). Тяже­ло заболев, Окта­виан вынуж­ден был отстать в Дирра­хии, одна­ко при­ка­зал доста­вить себя к армии, как толь­ко это ока­за­лось воз­мож­ным, и через десять дней после Анто­ния при­был к Филип­пам (Plut. Brut. 38; Cass. Dio XLVII. 37. 2—3; App. BC. IV. 106; 108). Во вре­мя пер­вой бит­вы, в кото­рой Кас­сий был побеж­ден Анто­ни­ем и при­нуж­ден к само­убий­ству (см. Fröh­lich F. Cas­sius (59) // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 1733), Окта­виан был еще настоль­ко болен, что остал­ся бы в палат­ке, если бы сон его вра­ча Мар­ка Арт­ория Аскле­пи­а­да не пре­до­сте­рег его и не побудил при­сут­ст­во­вать в бою на носил­ках (см. Wellmann M. Ar­to­rius (4) // RE. Bd. 2. 1896. Sp. 1461). Это спас­ло ему жизнь, ибо после того, как левое кры­ло объ­еди­нен­ной армии цеза­ри­ан­цев, кото­рым он коман­до­вал, было раз­би­то Бру­том, лагерь так­же был взят штур­мом (Liv. Per. 124), а его палат­ка раз­граб­ле­на вра­га­ми (App. BC. IV. 108; 110; Cass. Dio XLVII. 41; 46. 2; Plut. Ant. 22; Brut. 41; Suet. Aug. 13. 1; 91. 1; Vell. II. 70. 1; Flor. II 17. 9; Val. Max. I. 7. 1; Oros. VI. 18. 15; Ter­tull. De an. 46). После бит­вы Окта­виан исчез и счи­тал­ся погиб­шим (Plut. Brut. 42). Как гово­рят, он скры­вал­ся на боло­те и объ­явил­ся лишь на тре­тий день (Plin. NH. VII. 148). После того, как во вто­рой бит­ве при Филип­пах в нояб­ре (Suet. Tib. 5) была одер­жа­на окон­ча­тель­ная победа, Окта­виан велел отру­бить тру­пу Бру­та голо­ву и отпра­вить ее в Рим, чтобы бро­сить к ногам ста­туи Цеза­ря, и, как гово­рят, и в осталь­ном обра­щал­ся с плен­ни­ка­ми с край­ней жесто­ко­стью (Suet. Aug. 13; Cass. Dio XLVII. 49. 2). Победу реше­но было отме­чать в Риме мно­го­днев­ны­ми бла­годар­ст­вен­ны­ми празд­не­ства­ми (Cass. Dio XLVIII. 3. 2).

Истин­ным победи­те­лем по пра­ву счи­тал­ся Анто­ний, а боль­ной Окта­виан совер­шен­но отхо­дил на зад­ний план (Plut. Ant. 22; App. BC. V. 14; 53; 58; ср. IV. 129). Поэто­му, когда после бит­вы про­изо­шло пере­рас­пре­де­ле­ние ролей три­ум­ви­ров, оно пол­но­стью соот­вет­ст­во­ва­ло жела­ни­ям Анто­ния. Анто­ний взял на себя обя­за­тель­ство собрать на Восто­ке день­ги, обе­щан­ные в награ­ду сол­да­там (см. Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2605), тогда как Окта­виа­ну доста­лась крайне непри­ят­ная зада­ча по высе­ле­нию жите­лей 18 ита­лий­ских горо­дов и рас­пре­де­ле­нию их соб­ст­вен­но­сти сре­ди вете­ра­нов (Suet. Aug. 13. 3; Cass. Dio XLVIII. 2. 3; App. BC. V. 3). При рас­пре­де­ле­нии про­вин­ций оста­лась без вни­ма­ния вся гре­че­ская часть импе­рии, слов­но она все еще была неза­ми­рен­ной стра­ной. Но зато Окта­виа­ну уда­лось изба­вить­ся от ост­ро­вов, кон­тро­ли­ро­вав­ших­ся Пом­пе­ем с его фло­том (Cass. Dio XLVIII. 2. 1), и добить­ся, чтобы Циз­аль­пий­ская Гал­лия, в соот­вет­ст­вии с наме­ре­ни­я­ми Цеза­ря, отныне счи­та­лась не про­вин­ци­ей, а частью Ита­лии (App. BC. V. 3; 22; Cass. Dio XLVIII. 12. 5). Из остав­ше­го­ся Анто­ний полу­чил Гал­лию и восточ­ную часть Афри­ки, а Окта­виан — Испа­нию и запад­ную часть. Лепида пред­по­ла­га­лось совер­шен­но отстра­нить от вла­сти под тем пред­ло­гом, что он под­дер­жи­вал Пом­пея. Но на тот слу­чай, если это обви­не­ние не под­твер­дит­ся, было реше­но пере­дать ему Афри­ку (Cass. Dio XLVIII. 1. 8; App. кол. 297 BC. V. 3; ина­че Eut­rop. VII. 3. 3). Армии Анто­ния и Окта­ви­а­на были рас­пу­ще­ны, за исклю­че­ни­ем 8000 чело­век, доб­ро­воль­но вызвав­ших­ся слу­жить даль­ше, из кото­рых были сфор­ми­ро­ва­ны пре­то­ри­ан­ские когор­ты. Из остат­ков побеж­ден­ной армии три­ум­ви­ры при­ня­ли 11 леги­о­нов и 14000 всад­ни­ков. Из них Анто­ний дол­жен был полу­чить 6 леги­о­нов и 10000 всад­ни­ков, а Окта­виан — 5 леги­о­нов и 4000 всад­ни­ков, но дол­жен был одол­жить два леги­о­на Анто­нию и вза­мен полу­чить столь­ко же сол­дат в Ита­лии от Квин­та Фуфия Кале­на, коман­ди­ра Анто­ния (App. BC. V. 3; 12; 20; Cass. Dio XLVIII. 2. 3; 5. 2; ср. Mün­zer F. Fu­fius (10) // RE. Bd. 13. 1910. Sp. 207). Дого­вор со все­ми эти­ми усло­ви­я­ми был состав­лен пись­мен­но, скреп­лен печа­тя­ми Анто­ния и Окта­ви­а­на, и каж­дый хра­нил по экзем­пля­ру это­го доку­мен­та (Cass. Dio XLVIII. 2. 4; 6. 1; 12. 1; App. BC. V. 12; 14; 22).

41 г. до н. э.

По пути в Брун­ди­зий состо­я­ние Окта­ви­а­на настоль­ко ухуд­ши­лось, что уже пого­ва­ри­ва­ли о его смер­ти (App. BC. V. 12; Cass. Dio XLVIII. 3. 1; 3; Plut. Ant. 23). Кро­ме того, задерж­ка его при­бы­тия в Рим при­ве­ла к тому, что ему ста­ли при­пи­сы­вать самые недоб­рые замыс­лы и ожи­дать новых про­скрип­ций и кон­фис­ка­ций. Имея осно­ва­ния опа­сать­ся, что под руко­вод­ст­вом Лепида про­тив него раз­ра­зит­ся вос­ста­ние, Окта­виан стре­мил­ся успо­ко­ить народ, напи­сав еще из Брун­ди­зия сена­ту пись­мо, в кото­ром обе­щал мяг­кое и береж­ное обра­ще­ние по при­ме­ру сво­его при­ем­но­го отца (Cass. Dio XLVIII. 3). Про­бле­мы, с кото­ры­ми столк­нул­ся Окта­виан по воз­вра­ще­нии, были для него настоль­ко слож­ны, что каза­лись без­на­деж­ной зада­чей. В Риме и во всей Ита­лии царил голод, ибо зна­чи­тель­ная часть зем­ли оста­ва­лась невозде­лан­ной из-за воен­ной сму­ты, а так­же из-за Пом­пея и флота убийц Цеза­ря, кото­рые все еще гос­под­ст­во­ва­ли на море и отре­за­ли под­воз про­до­воль­ст­вия (App. BC. V. 15; 18; 22; 25; Cass. Dio XLVIII. 7. 4). Сенат сле­по пови­но­вал­ся Фуль­вии (Cass. Dio XLVIII. 4). Ибо было извест­но, что она коман­ду­ет мужем (ср. Stein A. Ful­via (113) // RE. HBd. 13. 1910. Sp. 281), счи­тав­шим­ся после сво­ей победы насто­я­щим гла­вой три­ум­ви­ра­та, так что каза­лось, что рядом с ним не толь­ко Лепид, но и Окта­виан почти ниче­го не зна­чи­ли. По той же при­чине Окта­виан встре­чал и неува­же­ние со сто­ро­ны сол­дат. Было доста­точ­но само­го незна­чи­тель­но­го пово­да, чтобы под­толк­нуть их к откры­то­му мяте­жу, и даже его жизнь нахо­ди­лась под угро­зой (App. BC. V. 15—16; Cass. Dio XLVIII. 9. 2; Plut. Ant. 24; Suet. Aug. 14; Liv. Per. 125). Посколь­ку вся власть дер­жа­лась толь­ко на сол­да­тах, они поз­во­ля­ли себе любые зло­употреб­ле­ния (App. BC. V. 13—15), в Риме даже не реша­лись пре­сле­до­вать раз­бой­ни­ков и воров, так как небез­осно­ва­тель­но мож­но было пред­по­ло­жить, что обви­ня­е­мые ока­жут­ся сол­да­та­ми (App. BC. V. 18). Кро­ме того, 18 горо­дов и сосед­них с ними общин, терри­то­рия кото­рых соглас­но вер­дик­ту так­же была затро­ну­та земель­ны­ми разда­ча­ми (App. BC. V. 13—14; Verg. Ecl. IX. 28), сопро­тив­ля­лись без­воз­мезд­ной экс­про­при­а­ции сво­их вла­де­ний и всюду встре­ча­ли живое сочув­ст­вие (App. BC. V. 12; 14; ср. Cass. Dio XLVIII. 6. 3; 7. 3; Suet. Aug. 13. 3; Vell. II. 74. 2; Tac. Ann. I. 10; Liv. Per. 125; Flor. II. 16. 1; Prop. IV. 1. 130).

кол. 298 При­быв в Рим, Окта­виан пона­ча­лу еще нахо­дил пови­но­ве­ние. При­знав обви­не­ния про­тив Лепида необос­но­ван­ны­ми, он пере­дал ему Афри­ку, а коман­ди­ры Анто­ния, каза­лось, были гото­вы отдать ему два обе­щан­ных леги­о­на (App. BC. V. 12; 26; Cass. Dio XLVIII. 5. 1). Затем он выпла­тил вете­ра­нам часть обе­щан­ных воз­на­граж­де­ний из средств, остав­ших­ся после про­скрип­ций (App. BC. V. 12) и взя­тых взай­мы из хра­мо­вых сокро­вищ­ниц (App. BC. V. 13; 22; 24), и вопре­ки про­те­стам нахо­див­ших­ся под угро­зой горо­дов наста­и­вал на рас­пре­де­ле­нии их земель, в резуль­та­те чего вско­ре вер­нул себе рас­по­ло­же­ние армии (App. BC. V. 13). Одна­ко это побуди­ло Фуль­вию и Луция Анто­ния, по сове­ту и под­стре­ка­тель­ству Мания (про­ку­ра­то­ра Мар­ка Анто­ния), высту­пить про­тив Окта­ви­а­на. Они увиде­ли опас­ность в том, что Окта­виан при­вя­жет вете­ра­нов лич­но к себе, и поэто­му потре­бо­ва­ли отло­жить земель­ные разда­чи до тех пор, пока Анто­ний не вер­нет­ся с Восто­ка. Когда армия не потер­пе­ла этой отсроч­ки, они потре­бо­ва­ли, чтобы Окта­виан рас­се­лял толь­ко свои соб­ст­вен­ные леги­о­ны, а леги­о­ны Анто­ния полу­ча­ли бы свою зем­лю от его род­ст­вен­ни­ков (App. BC. V. 14; 19; Cass. Dio XLVIII. 5. 2; 6. 1—2). Эти раздо­ры побуди­ли Окта­ви­а­на раз­ве­стись с доче­рью Фуль­вии, при этом он поклял­ся, что еще не всту­пал с нею в супру­же­ские отно­ше­ния (Cass. Dio XLVIII. 5. 2—3; Suet. Aug. 62. 1). Но в вопро­се рас­пре­де­ле­ния земель Окта­виан все же усту­пил, чтобы не испор­тить отно­ше­ний с могу­ще­ст­вен­ным Анто­ни­ем (App. BC. V. 14; 19; 31; 39; 43; ср. Cass. Dio XLVIII. 5. 5). В то вре­мя, как про­ис­хо­ди­ло рас­пре­де­ле­ние земель, Луций и Фуль­вия, чтобы при­влечь на свою сто­ро­ну вете­ра­нов, пона­ча­лу поз­во­ля­ли им еще более бес­це­ре­мон­ные зло­употреб­ле­ния, чем мог допу­стить Окта­виан, (App. BC. V. 14). Но когда они увиде­ли, какое все­об­щее сочув­ст­вие нахо­дят изгнан­ные со сво­их полей, то попы­та­лись заво­е­вать попу­ляр­ность, встав на их сто­ро­ну (App. BC. V. 19; 22; 27; Cass. Dio XLVIII. 6. 4; 10. 3; 11. 1; Vell. II. 74. 2; Liv. Per. 125; Flor. II. 16. 2). Вете­ра­нов обна­де­жи­ли тем, что иму­ще­ства, полу­чен­но­го при про­скрип­ци­ях, и денег, кото­рые при­ве­зет Анто­ний из Азии, вполне хва­тит, чтобы удо­вле­тво­рить их тре­бо­ва­ния без необ­хо­ди­мо­сти разо­рять ита­лий­ские горо­да (Cass. Dio XLVIII. 7. 1—3). Таким обра­зом, Окта­виан попал в очень слож­ную ситу­а­цию; при­ни­мае­мые им меры натал­ки­ва­лись на сопро­тив­ле­ние не толь­ко обез­до­лен­ных ита­лий­цев, но и вете­ра­нов (Cass. Dio XLVIII. 7—9; 11. 1; Vell. II. 74. 2), а послаб­ле­ний, кото­рые он делал, было недо­ста­точ­но для устра­не­ния недо­воль­ства (Cass. Dio XLVIII. 8. 5; 9. 3; 5). Теперь Луций Анто­ний и Фуль­вия посчи­та­ли, что мож­но вести дело к откры­той войне (App. BC. V. 19). Два леги­о­на, обе­щан­ных Окта­виа­ну, не были ему пре­до­став­ле­ны (Cass. Dio XLVIII. 5. 2; App. BC. V. 20), а армии, кото­рую он под коман­до­ва­ни­ем Квин­та Саль­види­е­на Руфа отпра­вил, чтобы завла­деть Испа­ни­ей, было отка­за­но в про­хо­де через Гал­лию (Cass. Dio XLVIII. 10. 1; App. BC. V. 20). Когда он отпра­вил отряд всад­ни­ков, чтобы пре­кра­тить гра­бе­жи кол. 299 Пом­пея на побе­ре­жье южной Ита­лии, Луций Анто­ний заявил, что это гро­зит опас­но­стью ему и семье его бра­та, и под этим пред­ло­гом начал наби­рать себе лич­ную охра­ну, кото­рая вско­ре пре­вра­ти­лась в армию (App. BC. V. 19; Vell. II. 74. 2). Реше­ние сол­дат­ско­го арбит­ра­жа на сбо­ре в Теане было направ­ле­но на уста­нов­ле­ние мира; одна­ко почти все, что было реше­но в поль­зу Окта­ви­а­на, оста­лось неис­пол­нен­ным (App. BC. V. 20; Cass. Dio XLVIII. 10. 1—2). Посколь­ку Лепид в Риме стал на сто­ро­ну Окта­ви­а­на, Фуль­вия заяви­ла, что и она там под­вер­га­ет­ся опас­но­сти, и отпра­ви­лась в укреп­лен­ную Пре­не­сту, куда при­был и Луций Анто­ний, а вско­ре вокруг них собра­лись сена­то­ры и всад­ни­ки (App. BC. V. 21; 23; 29; Cass. Dio XLVIII. 10. 3; Vell. II. 74. 3). Попыт­ки Окта­ви­а­на добить­ся миро­во­го согла­ше­ния при помо­щи послан­ни­ков из чис­ла сол­дат и рим­ской ари­сто­кра­тии оста­лись без­ре­зуль­тат­ны­ми (App. BC. V. 21—22; Cass. Dio XLVIII. 11). Луций выез­жал из Пре­не­сты в поезд­ки по стране, вер­буя сол­дат (Cass. Dio XLVIII. 10. 3), а Фуль­вия появ­ля­лась перед вой­ска­ми, опо­я­сав­шись мечом, чтобы сво­и­ми реча­ми вооду­ше­вить сол­дат на борь­бу (Cass. Dio XLVIII. 10. 4; Flor. II. 16. 2; Val. Max. III. 5. 3; Vell. II. 74. 3).

В Анконе сто­я­ло два леги­о­на, слу­жив­ших спер­ва Цеза­рю, затем Анто­нию. Они отпра­ви­ли в Рим деле­га­цию для раз­ре­ше­ния спо­ра (App. BC. V. 23). В свя­ти­ли­ще Капи­то­лий­ско­го хра­ма Окта­виан пока­зал им пись­мен­ный дого­вор, кото­рый заклю­чил с Анто­ни­ем после бит­вы при Филип­пах. Они обя­за­лись обес­пе­чить его соблюде­ние, пере­да­ли скреп­лен­ный печа­тью доку­мент об этом на хра­не­ние вестал­кам и при­гла­си­ли сто­ро­ны на свой суд в Габии, так как они нахо­ди­лись при­мер­но посе­редине меж­ду Римом и Пре­не­стой (Cass. Dio XLVIII. 12. 1—2; App. Op. cit.). Но явил­ся толь­ко Окта­виан; Луций, сослав­шись на страх перед пре­сле­до­ва­ни­я­ми, укло­нил­ся от уча­стия в «сена­те, обу­том в сол­дат­ские сапо­ги» (se­na­tus ca­li­ga­tus), как его насмеш­ли­во назы­ва­ли, и поэто­му был осуж­ден (Cass. Dio XLVIII. 12. 3; App. Op. cit.). Таким обра­зом Окта­виан при­влек на свою сто­ро­ну эти два леги­о­на, а так­же боль­шин­ство осталь­ных вете­ра­нов. Ибо вооду­шев­лен­ные обе­ща­ни­я­ми Луция горо­да ока­зы­ва­ли оже­сто­чен­ное сопро­тив­ле­ние рас­пре­де­ле­нию зем­ли, и неред­ко дохо­ди­ло до кро­ва­вых схва­ток (Cass. Dio XLVIII. 6. 5; 9. 4). Таким обра­зом, вете­ра­ны долж­ны были видеть в Окта­виане защит­ни­ка сво­их прав, тогда как спо­соб­ное носить ору­жие насе­ле­ние нахо­дя­щих­ся под угро­зой горо­дов сте­ка­лось к его про­тив­ни­кам (App. BC. V. 27—28; 39). Одна­ко это были необу­чен­ные ново­бран­цы, а не сол­да­ты-вете­ра­ны, посту­пив­шие на служ­бу к Окта­виа­ну и дав­шие его армии пре­вос­ход­ство (App. BC. V. 32; 40).

До того, как завер­ши­лась эта вер­бов­ка, Окта­виан рас­по­ла­гал толь­ко сво­ей пре­тор­ской когор­той и четырь­мя леги­о­на­ми, сто­яв­ши­ми в Капуе. Одна­ко шесть леги­о­нов под коман­до­ва­ни­ем Саль­види­е­на, нахо­див­ших­ся на пути в Испа­нию, теперь полу­чи­ли при­каз сроч­но воз­вра­тить­ся. У Луция было шесть леги­о­нов, кото­рые он набрал как кон­сул; кро­ме того, один­на­дцать леги­о­нов сто­я­ли в обе­их Гал­ли­ях под коман­до­ва­ни­ем офи­це­ров его бра­та: кол. 300 Кале­на, Пол­ли­о­на и Вен­ти­дия. От этих про­вин­ций, не затро­ну­тых вой­ной, Луций так­же полу­чал круп­ные денеж­ные сред­ства, тогда как Окта­виан вынуж­ден был обхо­дить­ся при­нуди­тель­ны­ми зай­ма­ми хра­мо­вых сокро­вищ, чего не избе­жа­ло даже Капи­то­лий­ское свя­ти­ли­ще (App. BC. V. 24; 27; Cass. Dio XLVIII. 12. 4—5). Кро­ме того, Афри­ка, ранее пере­дан­ная Окта­виа­ну при­ка­зом Луция, сно­ва была поте­ря­на и оттуда угро­жа­ли Испа­нии, а Гней Доми­ций Аге­но­барб, один из убийц Цеза­ря, со сво­им фло­том гос­под­ст­во­вал на Адри­а­ти­че­ском море, уни­что­жил там кораб­ли Окта­ви­а­на и оса­дил Брун­ди­зий (App. BC. V. 26; 61; ср. Mün­zer F. Do­mi­tius (23) // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 1329). Напрас­но Окта­виан пытал­ся с помо­щью новой деле­га­ции из Рима убедить сво­их про­тив­ни­ков в Пре­не­сте сохра­нить мир. Ари­сто­кра­тия тоже вста­ла на сто­ро­ну Луция, так как каза­лось, что он сра­жа­ет­ся не толь­ко про­тив Окта­ви­а­на, но в его лице и про­тив три­ум­ви­ра­та как тако­во­го (App. BC. V. 28—29; ср. 19).

Окта­виан отпра­вил один леги­он в Брун­ди­зий и оста­вил Лепида с дву­мя дру­ги­ми леги­о­на­ми в Риме для защи­ты горо­да (App. BC. V. 27; 29; Cass. Dio XLVIII. 13. 4; Liv. Per. 125). Окта­виан и Луций теперь вели вой­ну таким обра­зом, что каж­дый стре­мил­ся поме­шать набо­рам, про­во­ди­мым про­тив­ни­ком, и побудить его вой­ско к отпа­де­нию (App. BC. V. 27; 30; Cass. Dio XLVIII. 13. 1). С этой целью Окта­виан обра­тил­ся спер­ва про­тив Аль­бы Фуцен­ции (App. BC. V. 30), затем про­тив Нур­сии (Cass. Dio XLVIII. 13. 2), затем про­тив Сен­ти­на (App. BC. V. 30; Cass. Dio Op. cit.). Но пока он был занят оса­дой это­го горо­да, Луций вне­зап­ным напа­де­ни­ем захва­тил Рим и вынудил Лепида к бег­ству (App. Op. cit.; Cass. Dio XLVIII. 13. 3—4; Liv. Per. 125). Он немед­лен­но объ­явил власть три­ум­ви­ра­та про­ти­во­за­кон­ной; Марк Анто­ний дол­жен сло­жить ее с себя и доволь­ст­во­вать­ся кон­суль­ст­вом; Окта­виан и Лепид долж­ны быть лише­ны ее насиль­ст­вен­но (App. BC. V. 30; ср. 39; 43; 54). По его пове­ле­нию сенат и, веро­ят­но, так­же народ­ное собра­ние объ­яви­ли их вра­га­ми оте­че­ства и пору­чи­ли ему веде­ние вой­ны про­тив них (Cass. Dio XLVIII. 13. 5). Это вызва­ло в Риме вели­чай­шее вооду­шев­ле­ние; народ про­воз­гла­сил Луция импе­ра­то­ром (App. BC. V. 31). Одна­ко, как пока­за­ло буду­щее, это выступ­ле­ние про­тив три­ум­ви­ра­та силь­нее все­го повреди­ло само­му Луцию, ибо оно пора­зи­ло пол­ко­вод­цев, коман­до­вав­ших арми­ей Анто­ния в обе­их Гал­ли­ях, и сде­ла­ло их нена­деж­ны­ми.

Летом (App. BC. V. 60) обе кон­флик­ту­ю­щие сто­ро­ны отпра­ви­ли послов к Мар­ку Анто­нию, чтобы при­влечь его на свою сто­ро­ну (App. BC. V. 21; 52; 60; Cass. Dio XLVIII. 27. 1); одна­ко тот послал им в ответ лишь ниче­го не зна­ча­щее сооб­ще­ние о том, что если его досто­ин­ство под­верг­нет­ся напад­кам, то его сле­ду­ет защи­щать в том чис­ле и воен­ным путем (App. BC. V. 29). Но, кажет­ся, эти напад­ки исхо­ди­ли имен­но от его бра­та, так как тот борол­ся про­тив три­ум­ви­ра­та, а Окта­виан мог сослать­ся на то, что все­гда дей­ст­во­вал в соот­вет­ст­вии с ука­за­ни­я­ми, полу­чен­ны­ми от само­го Анто­ния, и мог дока­зать это кол. 301 пись­мен­ным дого­во­ром, заклю­чен­ным при Филип­пах. К тому же в Ита­лию при­был Марк Бар­ба­ций, кве­стор Анто­ния, и стал рас­про­стра­нять там слу­хи о том, что послед­ний яко­бы недо­во­лен поведе­ни­ем сво­его бра­та (App. BC. V. 31; ср. Klebs E. Bar­ba­tius // RE. HBd. 5. 1897. Sp. 2). Поэто­му Кален, Пол­ли­он и Вен­ти­дий не были уве­ре­ны в том, что наме­рен пред­при­нять их вер­хов­ный пол­ко­во­дец. Они не спе­ши­ли ока­зать помощь Луцию Анто­нию, и это реши­ло исход вой­ны не в его поль­зу (App. BC. V. 32—33; 39).

Узнав, что Рим захва­чен Луци­ем, Окта­виан поспе­шил туда, при­чем его пре­сле­до­вал Гай Фур­ний, защи­щав­ший от него Сен­тин (Cass. Dio XLVIII. 13. 4; 6; ср. App. BC. III. 30; см. Groag E. Fur­nius (3) // RE. HBd. 13. 1910. Sp. 376). Но тем вре­ме­нем в Ита­лию вер­нул­ся Саль­види­ен и, пред­при­няв вне­зап­ную ата­ку, захва­тил Сен­тин (Cass. Dio Op. cit.). Нур­сии так­же при­шлось сдать­ся. После Мутин­ской вой­ны этот город воз­двиг памят­ник сво­им граж­да­нам, пав­шим в борь­бе про­тив Анто­ния, и про­сла­вил их в над­пи­си за то, что они умер­ли за сво­бо­ду. В нака­за­ние за это на него была нало­же­на непо­силь­ная кон­три­бу­ция, что долж­но было не толь­ко спо­соб­ст­во­вать попол­не­нию каз­ны Окта­ви­а­на, но и нагляд­но про­де­мон­стри­ро­вать его дру­же­люб­ное отно­ше­ние к Анто­нию (Suet. Aug. 12; Cass. Dio XLVIII. 13. 6). Веро­ят­но, это так­же настро­и­ло Пол­ли­о­на и Вен­ти­дия про­тив Луция, кото­рый как раз тогда рас­счи­ты­вал на их под­держ­ку. Ибо в то вре­мя, как они сле­до­ва­ли за Саль­види­е­ном, Луций оста­вил Рим и дви­нул­ся ему навстре­чу в надеж­де ата­ко­вать его одно­вре­мен­но с севе­ра и с юга. Таким обра­зом, самая силь­ная армия из име­ю­щих­ся у Окта­ви­а­на мог­ла быть уни­что­же­на или вынуж­де­на сдать­ся. Одна­ко оба пол­ко­во­д­ца Мар­ка Анто­ния коле­ба­лись, и Агрип­па занял Сут­рий в тылу Луция, так что теперь уже он сам под­верг­ся опас­но­сти быть ата­ко­ван­ным с двух сто­рон Саль­види­е­ном и Агрип­пой. Это вынуди­ло его откло­нить­ся в сто­ро­ну и искать защи­ты в хоро­шо укреп­лен­ной Перу­зии, где он ожи­дал под­хо­да Пол­ли­о­на и Вен­ти­дия, чтобы объ­еди­нить­ся с ними (App. BC. V. 31—32; Cass. Dio XLVIII. 14. 1; Vell. II. 74. 3; Suet. Aug. 14). Теперь три армии под коман­до­ва­ни­ем само­го Окта­ви­а­на, Агрип­пы и Саль­види­е­на оса­ди­ли Перу­зию, тогда как сна­ру­жи оса­ждаю­щим угро­жа­ли Пол­ли­он, Вен­ти­дий и Луций Муна­ций Планк, кото­ро­му Фуль­вия дове­ри­ла вновь завер­бо­ван­ную армию. Но не имея чет­ких при­ка­за­ний Мар­ка Анто­ния и рас­хо­дясь при этом меж­ду собой во мне­ни­ях, они вско­ре отсту­пи­ли, когда Окта­виан и Агрип­па с частью сво­ей армии дви­ну­лись им навстре­чу. Таким обра­зом, бло­ка­да Перу­зии про­дол­жи­лась, и все попыт­ки Луция про­рвать хоро­шо укреп­лен­ное коль­цо оса­ждаю­щих, как и круп­ная вылаз­ка, пред­при­ня­тая им в ново­год­нюю ночь, ока­за­лись тщет­ны­ми (App. BC. V. 32—34; Vell. II. 74. 3; Liv. Per. 126; Cass. Dio XLVIII. 14. 3).

40 г. до н. э.

Новая попыт­ка дебло­ки­ро­вать город сна­ру­жи потер­пе­ла неуда­чу так же, как и совер­шен­но отча­ян­ные вылаз­ки (App. BC. V. 35—38). В Перу­зии голод сви­реп­ст­во­вал все силь­нее и силь­нее (App. BC. кол. 302 V 34—35; 39; Flor. II. 16. 3; Liv. Per. 126; Suet. Aug. 14; Cass. Dio XLVIII. 14. 3; Ephem. epigr. VI. P. 69), так что позд­нее «Перу­зин­ский голод» (fa­mes Pe­ru­si­na) вошел в пого­вор­ку (Lu­can. I. 41; Auson. Epist. 22. 2, 42). После того, как в лагерь Окта­ви­а­на яви­лись мно­го­чис­лен­ные пере­беж­чи­ки, в том чис­ле и знат­ные люди, и были там любез­но встре­че­ны (App. BC. V. 38), Луций решил­ся на капи­ту­ля­цию (App. BC. V. 39—49; Cass. Dio XLVIII. 14. 3; Vell. II. 74. 4; Suet. Aug. 14; Liv. Per. 126; Flor. II. 16. 3; Eut­rop. VII. 3. 4; Plin. NH. VII. 148). Это про­изо­шло до 15 мар­та (Suet. Aug. 15; ср. Cass. Dio XLVIII. 14. 4), веро­ят­но, в кон­це фев­ра­ля, посколь­ку вой­ска еще нахо­ди­лись на зим­них квар­ти­рах (App. BC. V. 47), но Анто­ний узнал о паде­нии Перу­зии толь­ко вес­ной (App. BC. V. 52: ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen zur Ge­schich­te des Zwei­ten Tri­um­vi­rats // Her­mes. Bd. 29. 1894. S. 562).

Окта­виан поми­ло­вал Луция Анто­ния и его армию (Liv. Per. 126; Vell. II. 74. 4; App. BC. V. 48; 61; Cass. Dio XLVIII. 14. 3), но при­со­еди­нив­ши­е­ся к нему мир­ные жите­ли были бес­по­щад­но каз­не­ны (Suet. Aug. 15). Перу­зия была отда­на на раз­граб­ле­ние и затем сожже­на (App. BC. V. 49; Cass. Dio XLVIII. 14. 5; Vell. II. 74. 4; Prop. II. 1. 29; Liv. Per. 126). Все деку­ри­о­ны горо­да были каз­не­ны, за исклю­че­ни­ем одно­го лишь Луция Эми­лия, кото­рый, будучи в Риме судьей по делу убийц Цеза­ря, отли­чил­ся реши­тель­но­стью, с кото­рой осудил их (App. BC. V. 48). Кро­ме того, 15 мар­та, в день убий­ства Цеза­ря, у алта­ря, воз­двиг­ну­то­го ново­му боже­ству (Di­vus), были заби­ты 300 сена­то­ров и всад­ни­ков (Suet. Aug. 15; Cass. Dio XLVIII. 14. 4; Se­nec. Clem. I. 11. 1; App. BC. V. 48—49). При­чи­на такой жесто­ко­сти, несо­мнен­но, заклю­ча­лась в том, что Окта­виан нуж­дал­ся в день­гах, а кон­фис­ка­ция иму­ще­ства каз­нен­ных мог­ла помочь ему в этом. Кро­ме того, судь­ба Перу­зии долж­на была устра­шить дру­гие горо­да, чтобы они не вста­ли на сто­ро­ну его про­тив­ни­ков. Из чис­ла вра­же­ских леги­о­нов, сдав­ших­ся Окта­виа­ну, но сво­и­ми настро­е­ни­я­ми все еще вну­шав­ших опа­се­ния, шесть были пере­да­ны Лепиду, кото­рый с их помо­щью сумел завла­деть Афри­кой (App. BC. V. 53; 75; Cass. Dio XLVIII. 20. 4; 23. 4; 28. 4).

После паде­ния Перу­зии пол­ко­вод­цы Анто­ния уда­ли­лись, пре­сле­ду­е­мые арми­я­ми Окта­ви­а­на, при­чем Агрип­пе уда­лось скло­нить два леги­о­на План­ка к пере­хо­ду на свою сто­ро­ну (App. BC. V. 50; 61; ср. Vell. II. 76. 2). Сам Окта­виан преж­де все­го водво­рил спо­кой­ст­вие в Кам­па­нии, где Тибе­рий Клав­дий Нерон, спас­ший­ся из Перу­зии, пытал­ся раз­жечь вос­ста­ние (Vell. II. 75. 1; ср. Mün­zer F. Clau­dius (254) // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 2778). Затем Окта­виан обра­тил свой взор к Аль­пам, откуда ему гро­зи­ла силь­ная армия Квин­та Фуфия Кале­на, кото­ро­му Анто­ний пору­чил намест­ни­че­ство в Гал­лии (см. Mün­zer F. Fu­fius (10). Sp. 207). Одна­ко преж­де чем Окта­виан всту­пил с ним в столк­но­ве­ние, Кален умер, а его юный сын без сопро­тив­ле­ния пере­дал Окта­виа­ну 11 леги­о­нов отца. Окта­виан взял их, яко­бы для того, чтобы сбе­речь для Анто­ния, с кото­рым все еще наде­ял­ся сохра­нить дру­же­ст­вен­ные отно­ше­ния (App. BC. V. 51; 54; 59—61; Cass. Dio XLVIII. кол. 303 20. 3). Тем вре­ме­нем Секст Пом­пей во вре­мя Апол­ло­но­вых игр (6—13 июля) совер­шил гра­би­тель­ский набег на побе­ре­жье Ита­лии. Когда Агрип­па, кото­ро­му Окта­виан пору­чил защи­ту стра­ны, высту­пил навстре­чу Пом­пею, тот вер­нул­ся на Сици­лию, оста­вив, одна­ко, гар­ни­зо­ны в неко­то­рых при­бреж­ных пунк­тах (Cass. Dio XLVIII. 20. 1—2). Воз­вра­тив­шись в Рим, где сенат пре­до­ста­вил ему три­ум­фаль­ные отли­чия, Окта­виан попы­тал­ся уста­но­вить кон­такт с Пом­пе­ем, отпра­вив к нему его мать Муцию и женив­шись на Скри­бо­нии, при­хо­див­шей­ся Пом­пею сво­я­че­ни­цей (Cass. Dio XLVIII. 16; 34. 3; LV. 10. 14; App. BC. V. 53; Suet. Aug. 62. 2; 63. 1; 69. 1; De gramm. 19; Vell. II. 100. 5; Tac. Ann. II. 27; Aur. Vict. Epit. 1. 23; ILS. 126; 7429; 8892 = CIL. VI. 7467; 26032; 26033). Ибо, не имея соб­ст­вен­но­го флота и опа­са­ясь напа­де­ния Анто­ния, он дол­жен был при­да­вать важ­ное зна­че­ние помо­щи могу­ще­ст­вен­но­го на море Пом­пея. Одна­ко тот еще рань­ше завя­зал кон­так­ты с Анто­ни­ем и полу­чил от него обе­ща­ние либо под­дер­жи­вать его про­тив Окта­ви­а­на, либо при­ми­рить его с Окта­виа­ном (App. BC. V. 52—54; 62; Cass. Dio XLVIII. 15. 2; 16. 2; 27. 4; 29. 1; 30. 4). Ибо Окта­виан все еще пытал­ся казать­ся дру­гом Анто­ния; для того, чтобы при­влечь того на свою сто­ро­ну, он даже дове­рил Луцию Анто­нию намест­ни­че­ство в Испа­нии, при­чем, конеч­но, пору­чил надеж­ным офи­це­рам зор­ко следить за ним (App. BC. V. 54).

Тем вре­ме­нем Марк Анто­ний с 200 кораб­ля­ми появил­ся в Адри­а­ти­че­ском море и там соеди­нил­ся с фло­том Аге­но­бар­ба (App. BC. V. 55; Vell. II. 76. 2; Plut. Ant. 30; Suet. Ne­ro 3. 1; Cass. Dio XLVIII. 16. 2; Tac. Ann. IV. 44). Посколь­ку тот был осуж­ден как убий­ца Цеза­ря и еще неза­дол­го до это­го сра­жал­ся про­тив Окта­ви­а­на (см. Mün­zer F. Do­mi­tius (23). Sp. 1328), союз с ним дол­жен был выглядеть как враж­деб­ный шаг по отно­ше­нию к Окта­виа­ну. Поэто­му коман­дую­щий пятью леги­о­на­ми, кото­ро­му Окта­виан пору­чил защи­ту Брун­ди­зия, отка­зал­ся впу­стить объ­еди­нен­ные флоты (App. BC. V. 56; 59—61; Cass. Dio XLVIII. 27. 5). В ответ на это Анто­ний отпра­вил посла­ние Пом­пею, побуж­дая его напасть на Ита­лию (App. BC. V. 56; 58; Cass. Dio XLVIII. 30. 4), при­сту­пил к оса­де Брун­ди­зия и к севе­ру от него овла­дел горо­дом Сипон­том (App. BC. V. 56; Cass. Dio XLVIII. 27. 5), кото­рый, одна­ко, ско­ро был сно­ва захва­чен Агрип­пой (App. BC. V. 58; Cass. Dio XLVIII. 28. 1). В это же самое вре­мя Пом­пей с помо­щью сво­его воль­ноот­пу­щен­ни­ка Мено­до­ра захва­тил ост­ро­ва Сар­ди­ния и Кор­си­ка, а сам оса­дил Фурии и Кон­сен­цию (App. BC. V. 56; 58; 62; 67; Cass. Dio XLVIII. 30. 4, 7; 31. 1). Окта­виан выдви­нул­ся на Брун­ди­зий, одна­ко по доро­ге несколь­ко дней про­ле­жал боль­ным в Кан­у­зии и позд­нее так­же мед­лил с напа­де­ни­ем (App. BC. V. 57). Ибо его сол­да­ты чти­ли Анто­ния как победи­те­ля при Филип­пах и выра­жа­ли самое реши­тель­ное неже­ла­ние сра­жать­ся про­тив него (App. BC. V. 53; 57—59). С дру­гой сто­ро­ны, хоть Анто­ний и гос­под­ст­во­вал на море, но его сухо­пут­ные вой­ска были гораздо сла­бее про­тив­ни­ка, имев­ше­го более 40 леги­о­нов (App. BC. V. 53; 58), кол. 304 и он вряд ли был осве­дом­лен о настро­е­ни­ях, царив­ших в лаге­ре Окта­ви­а­на. Таким обра­зом, обе сто­ро­ны име­ли осно­ва­ния опа­сать­ся сра­же­ния, и в это самое вре­мя в Сики­оне скон­ча­лась самая ярая про­тив­ни­ца Окта­ви­а­на — Фуль­вия, что спо­соб­ст­во­ва­ло дости­же­нию согла­ше­ния (App. BC. V. 59; Cass. Dio XLVIII. 28. 2; Plut. Ant. 30; Liv. Per. 127). В то вре­мя как Окта­виан и Анто­ний рас­по­ло­жи­лись лаге­ря­ми у Брун­ди­зия друг про­тив дру­га, их сол­да­ты так­же завя­за­ли обще­ние друг с дру­гом и при­зы­ва­ли их к миру (App. BC. V. 59). И при посред­ни­че­стве Луция Кок­цея Нер­вы был заклю­чен дого­вор (App. BC. V. 60—64; Hor. Sat. I. 5. 29 со схо­ли­я­ми; ср. Jörs P. Coc­cei­us (12) // RE. HBd. 7. 1900. Sp. 130). Для устра­не­ния про­чих пре­пят­ст­вий Анто­ний убрал с доро­ги Аге­но­бар­ба, отпра­вив его намест­ни­ком в Вифи­нию (App. BC. V. 63), и побудил Пом­пея, кото­рый вынуж­ден был отсту­пить от Фурий, но еще про­дол­жал оса­ждать Кон­сен­цию (App. BC. V. 58), вер­нуть­ся на Сици­лию (App. BC. V. 63; Cass. Dio XLVIII. 30. 4). Затем армия Окта­ви­а­на избра­ла послан­ни­ков для посред­ни­че­ства меж­ду кон­флик­ту­ю­щи­ми сто­ро­на­ми и назна­чи­ла, наряду с Нер­вой, сле­дую­щих пред­ста­ви­те­лей для веде­ния пере­го­во­ров: со сто­ро­ны Анто­ния — Пол­ли­о­на, а со сто­ро­ны Окта­ви­а­на — Меце­на­та (App. BC. V. 64). Было реше­но забыть про­шлое, а в знак буду­щей друж­бы Окта­виан помол­вил свою стар­шую сест­ру Окта­вию, муж кото­рой, Гай Клав­дий Мар­целл, умер неза­дол­го до это­го (см. Mün­zer F. Clau­dius (216) // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 2736), со сво­им быв­шим про­тив­ни­ком (App. BC. V. 64; 66; Plut. Ant. 31; Cass. Dio XLVIII. 31. 3; L. 26. 1; Liv. Per. 127; Vell. II. 78. 1; Tac. Ann. I. 10); эту помолв­ку армия встре­ти­ла гром­ким и непре­кра­щаю­щим­ся лико­ва­ни­ем (App. Op. cit.). Государ­ство было поде­ле­но меж­ду ними сле­дую­щим обра­зом: Лепид сохра­нил за собой Афри­ку, а из остав­шей­ся части Окта­виан полу­чил Запад, Анто­ний — Восток; дал­ма­тий­ский город Ско­д­ра дол­жен был слу­жить гра­ни­цей меж­ду ними (App. BC. V. 65; Plut. Ant. 30; Cass. Dio XLVIII. 28. 4). При­ми­ре­ние с Пом­пе­ем было запла­ни­ро­ва­но в соот­вет­ст­вии с обе­ща­ни­ем Анто­ния, но если бы достичь его не уда­лось, то бороть­ся с ним над­ле­жа­ло Окта­виа­ну, тогда как Анто­ний взял на себя вой­ну про­тив пар­фян (App. BC. V. 65). Оба полу­чи­ли пра­во набо­ра войск в Ита­лии (App. BC. V. 65; 93; Cass. Dio L. 1. 3). Кон­суль­ства на бли­жай­шие годы были поров­ну рас­пре­де­ле­ны меж­ду сто­рон­ни­ка­ми обо­их (Plut. Ant. 30). Аге­но­барб и дру­гие проскри­би­ро­ван­ные, при­со­еди­нив­ши­е­ся к Анто­нию, были реа­би­ли­ти­ро­ва­ны (Cass. Dio XLVIII. 29. 2; App. BC. V. 65; Suet. Ne­ro 3. 2), зато Маний был при­не­сен в жерт­ву гне­ву Окта­ви­а­на (App. BC. V. 66), а Саль­види­ен — в жерт­ву гне­ву Анто­ния (см. ниже). После того как Анто­ний и Окта­виан заклю­чи­ли мир и отпразд­но­ва­ли его вза­им­ны­ми уго­ще­ни­я­ми, сол­да­ты Окта­ви­а­на потре­бо­ва­ли, чтобы Анто­ний запла­тил им обе­щан­ные денеж­ные подар­ки из сокро­вищ Азии, кото­рые он дол­жен был взыс­кать с этой целью; одна­ко у Анто­ния сно­ва не было денег и Окта­виа­ну лишь при помо­щи обе­ща­ний с трудом уда­лось их ути­хо­ми­рить (Cass. Dio XLVIII. 30. 1—3).

Сенат решил, что при­ми­рив­ши­е­ся про­тив­ни­ки вой­дут в Рим с малым три­ум­фом и отныне будут смот­реть игры, сидя на куруль­ных крес­лах кол. 305 (Cass. Dio XLVIII. 31. 3; CIL. I². P. 50; 77; RGDA. 1. 21; Suet. Aug. 22); он так­же осво­бо­дил Окта­вию от обя­за­тель­но­го годич­но­го тра­у­ра по недав­но умер­ше­му супру­гу (Plut. Ant. 31). После ова­ции в Риме состо­я­лась свадь­ба Анто­ния с Окта­ви­ей (App. BC. V. 66; Plut. Ant. 31; Cass. Dio XLVIII. 31. 3). Затем Саль­види­ен под каким-то пред­ло­гом был вызван из Гал­лии в Рим и обви­нен перед сена­том в том, что замыс­лил государ­ст­вен­ную изме­ну; и сенат не толь­ко при­го­во­рил его к смер­ти (App. BC. V. 66; Suet. Aug. 66. 1—2; Liv. Per. 127; Sen. Clem. I. 9. 6), но и поста­но­вил про­ве­сти бла­годар­ст­вен­ные молеб­ст­вия и пору­чил три­ум­ви­рам защи­ту горо­да (Cass. Dio XLVIII. 33). Галль­ская армия была пере­да­на Анто­нию (App. BC. V. 66).

Пом­пею Анто­ний обе­щал, что, воз­мож­но, при­ми­рит его с Окта­виа­ном (App. BC. V. 52), и поэто­му в Брун­ди­зий­ском согла­ше­нии пред­у­смат­ри­вал­ся так­же дого­вор с Пом­пе­ем, по кото­ро­му послед­ний сохра­нял бы за собой Сици­лию, но сно­ва дол­жен был вер­нуть Сар­ди­нию и Кор­си­ку (App. BC. V. 65; Cass. Dio XLVIII. 28. 4). Окта­виан пору­чил завла­деть эти­ми ост­ро­ва­ми сво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку Геле­ну; но очень ско­ро Мено­дор захва­тил их во вто­рой раз и взял в плен Геле­на (App. BC. V. 66; Cass. Dio XLVIII. 30. 8; ср. Mün­zer F. He­le­nus (8) // RE. Bd. 7. 1912. Sp. 2848). В резуль­та­те дого­вор с Пом­пе­ем стал невоз­мо­жен (App. Op. cit.); одна­ко народ силь­но стра­дал от голо­да, вызван­но­го тем, что Пом­пей кон­тро­ли­ро­вал про­вин­ции, обес­пе­чи­вав­шие про­пи­та­ние жите­лей Рима, и захва­ты­вал суда с зер­ном, сле­до­вав­шие из дру­гих реги­о­нов (App. BC. V. 67; 70; 74; Cass. Dio XLVIII. 31. 1; Liv. Per. 127; Oros. VI. 18. 19; Vell. II. 77. 1; Plut. Ant. 32; Suet. Aug. 16. 1). Тем не менее Пом­пея чти­ли, ибо уже бла­го­да­ря одно­му толь­ко его име­ни наро­ду каза­лось, что он высту­па­ет за рес­пуб­ли­кан­ские идеи, и на играх народ с гром­ки­ми оскорб­ле­ни­я­ми в адрес три­ум­ви­ров тре­бо­вал от них заклю­чить с Пом­пе­ем мир (Cass. Dio XLVIII. 31. 4; App. BC. V. 67). Вол­не­ние достиг­ло апо­гея, когда для вой­ны с Пом­пе­ем был введен высо­кий налог на наслед­ство и налог в 50 сестер­ци­ев за каж­до­го раба. Эдикт с объ­яв­ле­ни­ем об этих нало­гах был сорван, и нача­лись страш­ные бес­по­ряд­ки (App. BC. V. 67; Cass. Dio XLVIII. 31. 1). Когда во вре­мя цир­ко­вых игр, про­во­див­ших­ся в середине нояб­ря (Kro­mayer J. Op. cit. S. 557), во всту­пи­тель­ной про­цес­сии на повоз­ке появи­лась ста­туя Неп­ту­на, ее при­вет­ст­во­ва­ли демон­стра­тив­ны­ми апло­дис­мен­та­ми, посколь­ку Пом­пей выбрал это­го бога себе в отцы. Поэто­му в тече­ние сле­дую­щих дней Неп­ту­на боль­ше не пока­зы­ва­ли наро­ду, но это вызва­ло такое вос­ста­ние, что оно едва не сто­и­ло Окта­виа­ну жиз­ни, когда он попы­тал­ся успо­ко­ить разъ­ярен­ную тол­пу. Он спас­ся лишь бла­го­да­ря тому, что Анто­ний при­вел сол­дат и при­ка­зал им усми­рить тол­пу. Мно­же­ство тру­пов было бро­ше­но в Тибр, чтобы их похо­ро­ны не спро­во­ци­ро­ва­ли новые выступ­ле­ния (Cass. Dio XLVIII. 31, 5—6; App. BC. V. 68).

Рим­ская знать так­же была оскорб­ле­на, посколь­ку три­ум­ви­ры не счи­та­лись ни с каки­ми сослов­ны­ми пред­рас­суд­ка­ми. Впер­вые кон­су­лом был назна­чен ино­зе­мец, кол. 306 испа­нец Луций Кор­не­лий Бальб, (Plin. NH. VII. 136; Cass. Dio XLVIII. 32. 2; ср. Groag E. Cor­ne­lius (69) // RE. HBd. 7. 1900. Sp. 1267), а воль­ноот­пу­щен­ник Сфер, педа­гог Окта­ви­а­на, удо­сто­ил­ся чести государ­ст­вен­ных похо­рон (Cass. Dio XLVIII. 33. 1). Кон­су­лам и пре­то­рам при­шлось сло­жить пол­но­мо­чия до кон­ца года, чтобы осво­бо­дить место дру­гим лицам, кото­рых три­ум­ви­ры жела­ли воз­на­гра­дить почет­ны­ми долж­но­стя­ми. Когда 31 декаб­ря умер один из эди­лов, был назна­чен его пре­ем­ник, хотя срок пол­но­мо­чий умер­ше­го исте­кал через несколь­ко часов (Cass. Dio XLVIII. 32. 1; 3). Это наме­рен­ное обес­це­ни­ва­ние рес­пуб­ли­кан­ской маги­ст­ра­ту­ры так­же воз­ве­ща­ло монар­хию.

Из-за Перу­зин­ской и Брун­ди­зий­ской войн бла­годар­ст­вен­ное тор­же­ство в честь победы над убий­ца­ми Цеза­ря состо­я­лось толь­ко теперь (Cass. Dio XLVIII. 32. 4).

39 г. до н. э.

Посколь­ку Анто­ний все еще пытал­ся испол­нить свое обе­ща­ние содей­ст­во­вать при­ми­ре­нию Пом­пея с Окта­виа­ном (App. BC. V. 52), он скло­нил Луция Скри­бо­ния Либо­на, тестя Пом­пея, кото­рый теперь стал и шури­ном Окта­ви­а­на, всту­пить с ним в пере­го­во­ры. По насто­я­нию голо­даю­ще­го наро­да, Окта­виан внешне неохот­но согла­сил­ся на лич­ную встре­чу с Пом­пе­ем, чтобы ого­во­рить при этом усло­вия мира (App. BC. V. 69; Cass. Dio XLVIII. 36. 1). На мысе Мизен про­тив­ни­ки встре­ти­лись, Пом­пей в сопро­вож­де­нии и под защи­той сво­его флота, Окта­виан и Анто­ний — силь­ной армии, и про­ве­ли пере­го­во­ры при оче­вид­ных зна­ках вза­им­но­го недо­ве­рия (App. BC. V. 71; 73; Cass. Dio XLVIII. 36. 1—2; Plut. Ant. 32; Vell. II. 77. 1; Liv. Per. 127; Flor. II. 18; Oros. VI. 18. 20). Когда про­зву­ча­ло тре­бо­ва­ние о том, что Лепида сле­ду­ет исклю­чить из три­ум­ви­ра­та, а на его место при­нять Пом­пея, пере­го­во­ры ока­за­лись под угро­зой сры­ва (App. BC. V. 71); но все же про­тив­ни­ки в кон­це кон­цов дого­во­ри­лись на сле­дую­щих усло­ви­ях: на вре­мя три­ум­ви­ра­та Пом­пей при­зна­вал­ся пра­ви­те­лем трех боль­ших ост­ро­вов и к тому же дол­жен был полу­чить еще и Ахайю. Ему была обе­ща­на ком­пен­са­ция за кон­фис­ко­ван­ное иму­ще­ство его отца, а кро­ме того, кон­суль­ство и авгу­рат. Бег­лым рабам, при­ня­тым в армию Пом­пея, была обе­ща­на сво­бо­да, а осталь­ным его сол­да­там — то же самое воз­на­граж­де­ние, кото­рое долж­ны были полу­чить вой­ска три­ум­ви­ров. Бежав­шие к нему проскри­би­ро­ван­ные, за исклю­че­ни­ем убийц Цеза­ря, полу­ча­ли поми­ло­ва­ние и обе­ща­ние воз­ме­ще­ния чет­вер­той части кон­фис­ко­ван­но­го иму­ще­ства. Вза­мен Пом­пей обя­зал­ся очи­стить укреп­лен­ные плац­дар­мы, кото­рые он все еще зани­мал на побе­ре­жье Ита­лии, боль­ше не при­ни­мать в свое вой­ско бег­лых рабов, не пре­пят­ст­во­вать пират­ст­вом тор­гов­ле и постав­лять в Рим опре­де­лен­ное коли­че­ство зер­на в каче­стве пода­ти (Cass. Dio XLVIII. 36. 3—6; 39. 1; 46. 1; 54. 6; App. BC. V. 72; Plut. Ant. 32; Vell. II. 77. 2—3; Tac. Ann. V. 1). Дого­вор был заклю­чен в пись­мен­ной фор­ме и пере­дан на хра­не­ние вестал­кам (App. BC. V. 73; кол. 307 Cass. Dio XLVIII. 37. 1). Затем дочь Пом­пея была обру­че­на с пле­мян­ни­ком Окта­ви­а­на и пасын­ком Анто­ния, малень­ким Мар­ком Клав­ди­ем Мар­цел­лом (App. BC. V. 73; Cass. Dio XLVIII. 38. 3). Когда быв­шие про­тив­ни­ки пуб­лич­но обня­лись в знак при­ми­ре­ния, армия и народ, огром­ны­ми тол­па­ми запол­нив­шие бере­га Бай­ско­го зали­ва, раз­ра­зи­лись дол­го не смол­кав­ши­ми радост­ны­ми кри­ка­ми (Cass. Dio XLVIII. 37). Тем не менее, уже на зва­ных обедах, кото­ры­ми обме­ня­лись при­ми­рив­ши­е­ся сто­ро­ны, их анти­па­тия друг к дру­гу и вза­им­ное недо­ве­рие про­яви­лись со всей оче­вид­но­стью (App. BC. V. 73; Cass. Dio XLVIII. 38; Vell. II. 77. 1; Plut. Ant. 32). В горо­дах, кото­рые Окта­виан и Анто­ний про­ез­жа­ли на обрат­ном пути, им при­но­си­лись жерт­вы как богам-спа­си­те­лям, и то же самое про­изо­шло бы и в Риме, если бы они, желая укло­нить­ся от празд­нич­но­го при­е­ма, не въе­ха­ли в город ночью (App. BC. V. 74). Оттуда Окта­виан напра­вил­ся в Гал­лию, где, види­мо, суще­ст­во­ва­ла угро­за вос­ста­ния (App. BC. V. 75; ср. Cass. Dio XLVIII. 49. 2).

В Испа­нии, кото­рую Окта­виан объ­еди­нил в одну про­вин­цию под вла­стью Гнея Доми­ция Каль­ви­на, были побеж­де­ны церре­та­ны (см. Mün­zer F. Do­mi­tius (43) // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 1423).

В Риме три­ум­ви­ры и в этом году про­дол­жа­ли ослаб­лять вли­я­ние рес­пуб­ли­кан­цев. Хотя они про­си­ли сенат утвер­ждать их дей­ст­вия, это, пожа­луй, было сде­ла­но глав­ным обра­зом для того, чтобы обра­тить на него нена­висть, вызван­ную новы­ми нало­га­ми (Cass. Dio XLVIII. 34. 1—2, 4; ср. App. BC. V. 75). Кро­ме того, сена­ту при­шлось при­нять в свои ряды ино­зем­цев, сол­дат, сыно­вей воль­ноот­пу­щен­ни­ков и даже рабов, что, конеч­но же, силь­но подо­рва­ло его авто­ри­тет (Cass. Dio XLVIII. 34. 4—5). Мно­гие долж­но­сти, преж­де все­го кон­суль­ские, были рас­пре­де­ле­ны на восемь лет впе­ред, невзи­рая на то, что по зако­ну кон­су­лы выби­ра­лись наро­дом (Cass. Dio XLVIII. 35. 1; App. BC. V. 73; ср. Dru­mann W. Op. cit. Bd. 1. S. 315). В то же вре­мя было поста­нов­ле­но, что кон­су­лы более не пре­бы­ва­ют в долж­но­сти целый год, а уже через несколь­ко меся­цев долж­ны усту­пать место зара­нее назна­чен­ным суф­фек­там, что поз­во­ля­ло награ­дить этой честью боль­шее коли­че­ство при­вер­жен­цев, но в то же вре­мя лиша­ло эту важ­ней­шую рес­пуб­ли­кан­скую долж­ность какой-либо вла­сти (Cass. Dio XLVIII. 35. 2; ср. CIL. I². P. 158 ff.). С дру­гой сто­ро­ны, сугу­бо лич­ные дела три­ум­ви­ров были при­рав­не­ны к делам государ­ст­вен­ной важ­но­сти, как это про­ис­хо­дит в чисто монар­хи­че­ских государ­ствах. Когда Окта­виан впер­вые сбрил боро­ду, то отме­тил это народ­ны­ми празд­не­ства­ми (Cass. Dio XLVIII. 34. 3). Веро­ят­но, таким же обра­зом было исполь­зо­ва­но то обсто­я­тель­ство, что Анто­ний, нако­нец, по насто­я­нию Окта­ви­а­на, был посвя­щен во фла­ми­ны Боже­ст­вен­но­го Юлия (Plut. Ant. 33) — на эту жре­че­скую долж­ность он был назна­чен еще при жиз­ни Цеза­ря, но до сих пор офи­ци­аль­но так в нее и не всту­пил (Cic. Phil. II. 43. 110; XIII. 19. 41; 21. 47; Cass. Dio XLIV. 6. 4; Suet. Iul. 76. 1).

Уже в кон­суль­ство Пол­ли­о­на, т. е. в 40 г. до н. э., IV экло­га Вер­ги­лия про­воз­гла­си­ла миру рож­де­ние маль­чи­ка, кото­рый дол­жен был вер­нуть наро­дам веч­ный мир древ­не­го Золо­то­го века. Види­мо, она была напи­са­на, когда кол. 308 рас­про­стра­ни­лось изве­стие о бере­мен­но­сти супру­ги Окта­ви­а­на, состо­яв­шей так­же в близ­ком род­стве с Пом­пе­ем, и когда одно­вре­мен­но с этим наде­я­лись на заклю­че­ние мира меж­ду ними. Но вме­сто ожи­дае­мо­го наслед­ни­ка пре­сто­ла, кото­ро­го зара­нее чест­во­ва­ла зарож­даю­ща­я­ся монар­хи­че­ская поэ­зия, на свет появи­лась дочь, и сра­зу вслед за этим состо­ял­ся раз­вод Окта­ви­а­на со Скри­бо­ни­ей (Cass. Dio XLVIII. 34. 3; Suet. Aug. 62. 2; 63. 1; 69. 1; Aur. Vict. Epit. 1. 23). Он был вызван тем, что неза­дол­го до того Окта­виан завя­зал любов­ные отно­ше­ния с Ливи­ей Дру­зил­лой, супру­гой Тибе­рия Клав­дия Неро­на, с чем Скри­бо­ния не поже­ла­ла мирить­ся (Suet. Aug. 69. 1; ср. Cass. Dio Op. cit.; Aur. Vict. Op. cit.); все же, несмот­ря на свою влюб­лен­ность, Окта­виан вряд ли дей­ст­во­вал бы так реши­тель­но, если бы уже не решил­ся на раз­рыв с Пом­пе­ем. Таким обра­зом, раз­рыв был под­готов­лен уже в 39 г., но посколь­ку вре­мен­ны́е рам­ки отдель­ных при­чин воз­об­но­вив­ше­го­ся кон­флик­та не могут быть опре­де­ле­ны точ­но, они будут связ­но изло­же­ны толь­ко в рас­ска­зе о сле­дую­щем годе, когда они при­ве­ли к откры­той войне.

38 г. до н. э.

Неро­ну при­шлось раз­ве­стись с женой и даже сыг­рать роль отца неве­сты на ее бра­ко­со­че­та­нии с Окта­виа­ном (Cass. Dio XLVIII. 44. 2—3; Vell. II. 79. 2; 94. 1; ср. Suet. Aug. 62. 2; 69. 1; Tib. 4. 3; Aur. Vict. Caes. 1. 23). Ранее Окта­виан запро­сил мне­ние пон­ти­фи­ков о том, не созда­ет ли бере­мен­ность Ливии рели­ги­оз­но­го пре­пят­ст­вия для их свадь­бы и, есте­ствен­но, полу­чил желае­мый ответ (Cass. Dio XLVIII. 44. 2; Tac. Ann. I. 10). Уже через три меся­ца она роди­ла Дру­за, в кото­ром подо­зре­ва­ли сына Окта­ви­а­на; тот, одна­ко, ото­слал ребен­ка преж­не­му супру­гу Ливии как его соб­ст­вен­но­го и объ­явил об этом через еже­днев­ные ведо­мо­сти. Вско­ре после это­го Нерон умер, назна­чив в заве­ща­нии Окта­ви­а­на опе­ку­ном как Дру­за, так и сво­его стар­ше­го сына Тибе­рия (Cass. Dio XLVIII. 44. 4—5; Suet. Claud. 1. 1; Tib. 4. 3; Vell. II. 95. 1).

Меж­ду тем мир с Пом­пе­ем сно­ва был нару­шен. Анто­ний высту­пал в под­держ­ку мира и желал его сохра­не­ния, так как для него важ­но было, чтобы сила Окта­ви­а­на урав­но­ве­ши­ва­лась силой Пом­пея. Тем не менее, имен­но он пер­вым нару­шил Мизен­ский дого­вор. После того как Окта­вия роди­ла ему дочь (Plut. Ant. 33), осе­нью 39 г. (Kro­mayer J. Op. cit. S. 561) он пере­брал­ся с ней в Афи­ны, где почув­ст­во­вал себя как дома и поэто­му не захо­тел отка­зы­вать­ся от вла­сти над Ахай­ей (см. Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2606). Поэто­му он отка­зал­ся пере­дать про­вин­цию Пом­пею до пол­но­го взыс­ка­ния кон­три­бу­ции, нало­жен­ной на нее после бит­вы при Филип­пах (App. BC. V. 77; 80; Cass. Dio XLVIII. 39. 1; 46. 1). Вслед­ст­вие это­го Пом­пей постро­ил новые кораб­ли, тем самым откры­то воору­жил­ся для вой­ны и опять дал сво­им пира­там сво­бо­ду дей­ст­вий про­тив ита­лий­ской тор­гов­ли, чем сно­ва вызвал голод в Риме (App. BC. V. 77; 92; Cass. Dio XLVIII. 45. 7; Liv. Per. 128). Он так­же не очи­стил заня­тые в Ита­лии плац­дар­мы и про­дол­жал при­ни­мать к себе бег­лых рабов (Cass. Dio Op. cit.; Oros. VI. 18. 20). Когда после это­го Мено­дор, кото­ро­му при­хо­ди­лось опа­сать­ся недо­ве­рия кол. 309 Пом­пея, пере­дал Окта­виа­ну Сар­ди­нию и Кор­си­ку с тре­мя леги­о­на­ми и 60 кораб­ля­ми, Окта­виан воз­на­гра­дил его зачис­ле­ни­ем в сосло­вие всад­ни­ков и отка­зал Пом­пею в его выда­че, посколь­ку Мизен­ский дого­вор уже был нару­шен послед­ним (App. BC. V. 78; 80; Cass. Dio XLVIII. 45. 4—7; Oros. VI. 18. 21; Suet. Aug. 74; Eut­rop. VII. 6). Пом­пей при­ка­зал сво­е­му воль­ноот­пу­щен­ни­ку и само­му выдаю­ще­му­ся фло­то­вод­цу Мене­кра­ту опу­сто­шить побе­ре­жье Кам­па­нии, после чего Окта­виан тор­же­ст­вен­но уни­что­жил текст дого­во­ра (Cass. Dio XLVIII. 46. 1—2).

Тем самым была офи­ци­аль­но объ­яв­ле­на вой­на. Окта­виан обра­тил­ся за помо­щью к Лепиду и Анто­нию и вызвал их в Брун­ди­зий для сове­ща­ния. Одна­ко, будучи занят под­готов­кой к воен­ным дей­ст­ви­ям в Этру­рии, сам он не смог в назна­чен­ный день при­ехать в Брун­ди­зий, и Анто­ний вос­поль­зо­вал­ся этим, чтобы уже через несколь­ко дней поки­нуть город под пред­ло­гом дур­ных зна­ме­ний, не дожи­да­ясь при­бы­тия Окта­ви­а­на (Cass. Dio XLVIII. 46. 2—3; App. BC. V. 79). Он лишь отпра­вил ему пись­мо, в кото­ром, осы­пая оскорб­ле­ни­я­ми Мено­до­ра, при­зы­вал Окта­ви­а­на сохра­нить мир с Пом­пе­ем (App. Op. cit.), и это дало послед­не­му пра­во утвер­ждать, что Анто­ний при­знал его дело спра­вед­ли­вым (Cass. Dio XLVIII. 46. 4).

Окта­виан постро­ил два флота: один сто­ял в гава­ни Рима, дру­гой — у Равен­ны. Пер­вый под коман­до­ва­ни­ем Гая Каль­ви­зия Саби­на и Мено­до­ра дол­жен был отра­зить напа­де­ние Мене­кра­та на Кам­па­нию (см. Mün­zer F. Cal­vi­sius (13) // RE. HBd. 5. 1897. Sp. 1412), вто­рой под коман­до­ва­ни­ем Луция Кор­ни­фи­ция (см. Wis­sowa G. Cor­ni­fi­cius (5) // RE. HBd. 7. 1900. Sp. 1623) сна­ча­ла встал на якорь в Тарен­те, чтобы обес­пе­чить пере­пра­ву сухо­пут­ной армии из Регия на Сици­лию (App. BC. V. 80). Мор­ское сра­же­ние при Кумах завер­ши­лось неопре­де­лен­ным исхо­дом, хотя флот Пом­пея ясно про­де­мон­стри­ро­вал свое пре­вос­ход­ство в манев­рен­но­сти. Тем не менее, он уда­лил­ся к Сици­лии, так как его фло­то­во­дец Мене­крат погиб в сра­же­нии (App. BC. V. 81—84; Cass. Dio XLVIII. 46. 5—6; 47. 1; Liv. Per. 128; Oros. VI 18, 21). Тем вре­ме­нем Окта­виан при­нял коман­до­ва­ние над фло­том Кор­ни­фи­ция на пути из Тарен­та до Регия (App. BC. V. 84; Cass. Dio XLVIII. 47. 1). Ему сове­то­ва­ли вос­поль­зо­вать­ся пере­ве­сом и немед­лен­но напасть на Пом­пея, окку­пи­ро­вав­ше­го гавань Мес­са­ны фло­том, состо­яв­шим лишь из соро­ка кораб­лей. Но он, про­яв­ляя край­нюю осто­рож­ность, хотел дождать­ся объ­еди­не­ния с фло­том Саби­на. Одна­ко кораб­ли его про­тив­ни­ка, сра­жав­ши­е­ся в Кумах, достиг­ли Сици­лии рань­ше, и под руко­вод­ст­вом Демо­ха­ра и Апол­ло­фа­на, кото­рых Пом­пей назна­чил коман­ди­ра­ми после смер­ти Мене­кра­та (см. Klebs E. Apol­lo­pha­nes (10) // RE. HBd. 3. 1895. Sp. 165; Mün­zer F. De­mo­cha­res (7) // RE. Bd. 4. 1901. Sp. 2867), напа­ли на флот Окта­ви­а­на в про­ли­ве у Скил­лея, когда тот плыл навстре­чу Саби­ну. Не отва­жив­шись реши­тель­но всту­пить в бит­ву и огра­ни­чив­шись неуме­лой обо­ро­ной, он потер­пел жесто­кое пора­же­ние и сам, рискуя жиз­нью, с трудом добрал­ся до спа­си­тель­но­го бере­га. Пол­но­го пора­же­ния уда­лось избе­жать лишь бла­го­да­ря тому, что появ­ле­ние Саби­на с фло­том кол. 310 побуди­ло про­тив­ни­ков пре­кра­тить сра­же­ние (App. BC. V. 86—88; Cass. Dio XLVIII. 47. 2—6; Liv. Per. 128; Oros. VI. 18. 22). А на сле­дую­щий день начал­ся шторм, в кото­ром Окта­виан поте­рял зна­чи­тель­ную часть сво­их кораб­лей с эки­па­жа­ми (App. BC. V. 88—90; 92; Cass. Dio XLVIII. 47. 2; 48. 1—4; Oros. VI. 18. 22; Suet. Aug. 16. 1; Plin. NH. VII. 148). Он поспе­шил в Гип­по­ний и при­нял там сроч­ные меры, чтобы пред­от­вра­тить вос­ста­ние голо­даю­ще­го насе­ле­ния Ита­лии и напа­де­ния Пом­пея на побе­ре­жье. Послед­ний же без­дей­ст­во­вал и поз­во­лил спа­сен­ным остат­кам флота бес­пре­пят­ст­вен­но уйти в Гип­по­ний (App. BC. V. 91; Cass. Dio XLVIII. 48. 5). Толь­ко про­тив Афри­ки он послал флот под коман­до­ва­ни­ем Апол­ло­фа­на, но Мено­дор погнал­ся за ним и отбро­сил его назад (Cass. Dio XLVIII. 48. 6).

Посколь­ку Ита­лия по-преж­не­му стра­да­ла от голо­да, Окта­виан счел, что не име­ет вре­ме­ни на построй­ку ново­го флота, но все же наде­ял­ся, что смо­жет пере­пра­вить свою пре­вос­хо­дя­щую армию в Сици­лию и решить исход вой­ны на суше. Из Кам­па­нии Окта­виан отпра­вил к Анто­нию Меце­на­та и полу­чил от Анто­ния обе­ща­ние мощ­ной под­держ­ки (App. BC. V. 92—93). Тогда он сно­ва вос­прял духом, собрал день­ги на стро­и­тель­ство ново­го флота и заста­вил сво­их дру­зей и дру­гих состо­я­тель­ных людей пода­рить рабов для уком­плек­то­ва­ния эки­па­жей сво­их кораб­лей (Cass. Dio XLVIII. 49. 1).

Агрип­па тем вре­ме­нем вновь под­чи­нил в Гал­лии взбун­то­вав­ших­ся акви­та­нов (App. BC. V. 92), победо­нос­но пере­сек Рейн (Cass. Dio XLVIII. 49. 3) и посе­лил уби­ев воз­ле Кёль­на (Tac. Ann. XII. 27; Strab. IV. 3. 4, p. 194). Он был ото­зван в Ита­лию, чтобы при­нять руко­вод­ство стро­и­тель­ст­вом флота (Cass. Dio XLVIII. 49. 2—4; 50. 3; 51. 5; Vell. II. 79. 1; Strab. V. 4. 5—6). Агрип­па отка­зал­ся от пред­ло­жен­но­го три­ум­фа, счи­тая неумест­ным празд­но­вать победу после пора­же­ния Окта­ви­а­на (Cass. Dio XLVIII. 49. 4).

Богуд, царь Мавре­та­нии Тин­гит­ской, вторг­ся в Испа­нию, гра­бя ее насе­ле­ние (Cass. Dio XLVIII. 45. 1; ср. App. BC. V. 26); но его соб­ст­вен­ная сто­ли­ца и род­ст­вен­ник Бокх, пра­ви­тель восточ­ной Мавре­та­нии, вос­ста­ли про­тив него, вынудив его вер­нуть­ся, и изгна­ли его из цар­ства. Богуд бежал к Анто­нию, а Окта­виан меж­ду тем утвер­дил Бок­ха царем всей Мавре­та­нии и даро­вал Тин­ги­ту пра­во граж­дан­ства (Cass. Dio XLVIII. 45. 2—3; ср. Klebs E. Bo­gu­des (2) // RE. HBd. 5. 1897. Sp. 609).

Коли­че­ство долж­ност­ных лиц в Риме было уве­ли­че­но настоль­ко, что долж­ность маги­ст­ра­та поте­ря­ла вся­кое зна­че­ние. К четы­рем кон­су­лам (CIL. I². P. 158) доба­ви­лось 67 пре­то­ров, кото­рые дей­ст­во­ва­ли частью одно­вре­мен­но, частью друг за дру­гом; каж­до­му кон­су­лу пола­га­лись два кве­сто­ра. Кве­сто­ром стал под­ро­сток. Из-за бре­ме­ни нало­гов, тре­бо­вав­ших­ся для вой­ны с Секс­том Пом­пе­ем, дело дошло до вос­ста­ний (Cass. Dio XLVIII. 43. 1—2; ср. App. BC. V. 92).

37 г. до н. э.

Под руко­вод­ст­вом Агрип­пы на всем побе­ре­жье Ита­лии были постро­е­ны кораб­ли (Cass. Dio XLVIII. 49. 4; Vell. II. 79. 1; Suet. Aug. 16. 1), часть издер­жек на кото­рые нес­ли част­ные лица и ита­лий­ские горо­да, чтобы пре­под­не­сти их Окта­виа­ну в пода­рок кол. 311 (App. BC. V. 92). Чтобы постро­ить без­опас­ную гавань, Агрип­па соеди­нил Лук­рин­ское и Аверн­ское озе­ра друг с дру­гом и с морем кана­ла­ми (Cass. Dio XLVIII. 49. 5 — 51. 5; Flor. II. 18. 6; Suet. Aug. 16. 1; Vell. II. 79. 2; Strab. V. 4. 5—6, p. 245; Mom­msen Th. Chro­ni­ca mi­no­ra. Vol. 2. P. 134, v. 548; Verg. Georg. II. 161—165; Plin. NH. XXXVI. 125). Посколь­ку жите­ли Липар­ских ост­ро­вов под­дер­жи­ва­ли Пом­пея, на вре­мя вой­ны все они были пере­се­ле­ны в Неа­поль и таким обра­зом на их ост­ро­вах была созда­на без­опас­ная опе­ра­ци­он­ная база для мор­ской вой­ны (Cass. Dio XLVIII. 48. 6). 20000 рабов были осво­бож­де­ны и обу­че­ны греб­но­му делу путем дли­тель­ных тре­ни­ро­вок (Suet. Aug. 16. 1; Vell. II. 79. 1—2; Cass. Dio XLVIII. 51. 5; Serv. Aen. VIII. 682). Лепид так­же обе­щал свою помощь, хотя и неохот­но (Cass. Dio XLIX. 1. 1).

До нача­ла вой­ны с Пом­пе­ем Анто­ний пря­мо не отка­зал Окта­виа­ну в помо­щи, одна­ко так и не ока­зал ее, укло­нив­шись от встре­чи с ним в Брун­ди­зии, когда послед­ний не при­был туда к назна­чен­но­му сро­ку (Cass. Dio XLVIII. 46. 2—3; App. BC. V. 79). Но теперь он нуж­дал­ся в сол­да­тах для пред­сто­я­щей кам­па­нии про­тив пар­фян. Хотя он и имел пра­во набо­ра войск в Ита­лии соглас­но Брун­ди­зий­ско­му дого­во­ру, но не мог про­из­ве­сти его без согла­сия Окта­ви­а­на. Поэто­му он хотел пред­ло­жить Окта­виа­ну под­держ­ку сво­его флота в обмен на соот­вет­ст­ву­ю­щее чис­ло леги­о­нов. Но когда вес­ной Анто­ний соби­рал­ся при­стать к бере­гу в Брун­ди­зии с 300 кораб­ля­ми, ему было в этом отка­за­но. После это­го он отпра­вил­ся в Тарент и оттуда искал встре­чи с Окта­виа­ном, но полу­чил отказ. Вто­рое и третье посоль­ства тоже ока­за­лись напрас­ны­ми, пока нако­нец Окта­вия не отпра­ви­лась к сво­е­му бра­ту и лич­но не уго­во­ри­ла его. На после­до­вав­шей за этим встре­че каж­дый из них стре­мил­ся предъ­явить оче­вид­ные дока­за­тель­ства того, что ему мож­но дове­рять и что преж­ние раз­но­гла­сия долж­ны быть пре­да­ны забве­нию. Было реше­но, что Анто­ний дол­жен пре­до­ста­вить 130 кораб­лей и полу­чить за это 20000 леги­о­не­ров (App. BC. V. 93—95; 98; Plut. Ant. 35; Cass. Dio XLVIII. 54; Tac. Ann. I. 10). Кро­ме того, он помол­вил сво­его сына с Юли­ей, малень­кой доче­рью Окта­ви­а­на (Cass. Dio XLVIII. 54. 4; LI 15. 5; Suet. Aug. 63. 2). Тем не менее, он замыш­лял месть за то бес­че­стие, кото­рое Окта­виан при­чи­нил ему, заста­вив так дол­го ждать себя в Тарен­те и про­сить о встре­че. После того, как Окта­вия про­во­ди­ла его до Кер­ки­ры, он ото­слал ее со сво­и­ми детьми к ее бра­ту (Cass. Dio XLVIII. 54. 5; Plut. Ant. 35; App. BC. V. 95) и сра­зу после это­го всту­пил в пере­го­во­ры с Клео­патрой, кото­рые впо­след­ст­вии при­ве­ли к их бра­ку и низ­ве­ли сест­ру Окта­ви­а­на до поло­же­ния млад­шей жены (см. Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2607; Kro­mayer J. Op. cit. S. 582).

Толь­ко теперь три­ум­ви­рат, срок пол­но­мо­чий кото­ро­го истек еще 31 декаб­ря 38 г., ппле­бис­ци­том был про­длен на сле­дую­щие 5 лет (Cass. Dio XLVIII. 54. 6; App. Il­lyr. 28; ина­че BC. V. 95; ср. Kro­mayer J. Die rechtli­che Beg­rün­dung des Prin­ci­pats. Mar­burg, кол. 312 1888. S. 8). Быст­рая сме­на город­ских маги­ст­ра­тов повто­ри­лась и в этом году (Cass. Dio XLVIII. 53. 1—3); Агрип­па же оста­вал­ся кон­су­лом в тече­ние все­го года, тогда как его кол­ле­ге при­шлось усту­пить место суф­фек­ту (CIL. I². P. 65; IV. 2437).

Мено­дор с семью кораб­ля­ми сно­ва пере­шел к Пом­пею; Окта­виан обви­нил в этом Каль­ви­зия Саби­на и пере­дал коман­до­ва­ние фло­том от него Агрип­пе (App. BC. V. 96; 102; Oros. VI. 18. 25; Cass. Dio XLVIII. 54. 7).

36 г. до н. э.

После того, как коман­ды греб­цов тре­ни­ро­ва­лись в тече­ние всей зимы (Suet. Aug. 16. 1), в пер­вый день меся­ца, полу­чив­ше­го назва­ние по име­ни Боже­ст­вен­но­го Юлия (т. е. ради бла­го­при­ят­но­го пред­зна­ме­но­ва­ния), про­тив Сици­лии отпра­ви­лись одно­вре­мен­но три флота: глав­ный флот под коман­до­ва­ни­ем Окта­ви­а­на и Агрип­пы — из Путе­ол, флот, одол­жен­ный Анто­ни­ем, под коман­до­ва­ни­ем Тита Ста­ти­лия Тав­ра — из Тарен­та, и флот Лепида под его соб­ст­вен­ным коман­до­ва­ни­ем — из Афри­ки (App. BC. V. 97; Cass. Dio XLIX. 1. 1). Послед­ний имел 70 воен­ных кораб­лей и 12 леги­о­нов, а так­же 5000 нуми­дий­ских всад­ни­ков на 1000 гру­зо­вых кораб­лях; Тавр имел 102 воен­ных кораб­ля, так как коман­да осталь­ных 28 кораб­лей, пре­до­став­лен­ных Анто­ни­ем, в тече­ние зимы умер­ла, веро­ят­но, от эпиде­мии (App. BC. V. 98). На тре­тий день пла­ва­ния с юга при­шел силь­ный шторм. Тавр со сво­им фло­том сумел спа­стись, вер­нув­шись в гавань Тарен­та, Лепид поте­рял несколь­ко гру­зо­вых кораб­лей, но с осталь­ны­ми все-таки при­стал к бере­гу в Лили­бее; Окта­виан же был застиг­нут штор­мом меж­ду мыса­ми Минер­вы и Пали­ну­ром, где ни одна гавань не мог­ла дать ему доста­точ­ной защи­ты, и бо́льшая часть его флота потер­пе­ла кру­ше­ние или тяже­ло постра­да­ла (App. BC. V. 98; Cass. Dio XLIX. 1. 3; Vell. II. 79. 3; Oros. VI. 18. 25; Suet. Aug. 16. 1). Были пол­но­стью поте­ря­ны 6 кораб­лей из чис­ла самых тяже­лых, 26 более лег­ких кораб­лей и еще боль­ше малых либурн. Кро­ме того, потре­бо­ва­лось 30 дней, чтобы вновь при­ве­сти остав­ши­е­ся кораб­ли в бое­спо­соб­ное состо­я­ние, и уже оста­ва­лось не так мно­го вре­ме­ни до нача­ла осен­них штор­мов. Поэто­му было бы целе­со­об­раз­но отло­жить воен­ные дей­ст­вия до сле­дую­ще­го года, если бы недо­ста­ток хле­ба не тре­бо­вал немед­лен­но­го устра­не­ния. И народ был воз­буж­ден не толь­ко этим; рес­пуб­ли­кан­ские иде­а­лы, пред­ста­ви­те­лем кото­рых совер­шен­но напрас­но счи­та­ли сына Пом­пея Вели­ко­го, при­об­ре­ли новую силу, ибо каза­лось, что сами боги уже вто­рой раз защи­ща­ют их с помо­щью бури и непо­го­ды. Чтобы успо­ко­ить вол­не­ние, Окта­виан отпра­вил Меце­на­та в Рим; сам он с той же целью объ­ез­жал коло­нии вете­ра­нов и лагер­ные сто­ян­ки армий. Он так­же посе­тил в Тарен­те флот Тав­ра, коман­да кото­ро­го теперь была попол­не­на спа­сен­ны­ми с зато­нув­ших кораб­лей. Нако­нец, он отпра­вил­ся в Гип­по­ний, где была собра­на сухо­пут­ная армия. Тем вре­ме­нем работа по ремон­ту повреж­ден­ных кораб­лей была завер­ше­на и мож­но было сно­ва при­сту­пать к войне (App. BC. V. 99; 103; Cass. Dio XLIX. 1. 5).

Все это вре­мя Пом­пей празд­но сидел в Мес­сане и кичил­ся кол. 313 сво­им сча­стьем, никак его не исполь­зуя (App. BC. V. 97; 100; 103; ср. Strab. VI. 2. 3, p. 268). Даже изо­ли­ро­ван­ную армию Лепида, кото­рая теперь не мог­ла рас­счи­ты­вать на помощь Окта­ви­а­на, он не стал реши­тель­но ата­ко­вать, а доволь­ст­во­вал­ся тем, что сдер­жи­вал ее при помо­щи сво­его коман­ди­ра Луция Пли­ния Руфа, кото­ро­му пору­чил обо­ро­ну Лили­бея (App. BC. V. 97—98; 122; Cass. Dio XLIX. 8. 2; ILS. 8891; ср. Mom­msen Th. Inschrif­ten von Cu­ru­bis und Li­ly­baeon // Her­mes. Bd. 30. 1895. S.460). Поэто­му Мено­дор уже тогда разу­ве­рил­ся в его победе; кро­ме того, он был оскорб­лен тем, что ему не достал­ся клю­че­вой команд­ный пост, на кото­рый, по его мне­нию, он имел пра­во. Дока­зав Окта­виа­ну дерз­кой ата­кой, насколь­ко его сле­до­ва­ло опа­сать­ся как вра­га, Мено­дор всту­пил с ним в пере­го­во­ры и был охот­но при­нят, хоть и не без недо­ве­рия (App. BC. V. 100—102; Cass. Dio XLIX. 1. 3—5; Oros. VI. 18. 25).

При­ка­зав кораб­лям Тав­ра при­быть из Тарен­та в Скил­лей (App. BC. V. 103), Окта­виан сам отвел осталь­ной флот из Гип­по­ния в Строн­ги­лу, там пере­дал коман­до­ва­ние над ним Агрип­пе и вер­нул­ся в Гип­по­ний (App. BC. V. 105; Cass. Dio XLIX. 1. 6). Ибо за собой он оста­вил коман­до­ва­ние сухо­пут­ной арми­ей, кото­рая зна­чи­тель­но пре­вос­хо­ди­ла вра­же­скую, и поэто­му, соглас­но его пла­ну, объ­еди­нив­шись с вой­ска­ми Лепида, долж­на была окон­ча­тель­но решить дело. Един­ст­вен­ной зада­чей Агрип­пы было очи­стить про­лив для пере­пра­вы леги­о­нов. Для это­го он дол­жен был ата­ко­вать Сици­лию с севе­ра и таким обра­зом заста­вить флот Пом­пея отой­ти от Мес­са­ны. В соот­вет­ст­вии с этим Агрип­па отплыл из Строн­ги­лы и овла­дел Гиерой, тем из Липар­ских ост­ро­вов, кото­рый лежал бли­же все­го к север­но­му бере­гу Сици­лии. Оттуда он поло­ви­ной сво­его флота ата­ко­вал Демо­ха­ра, кото­рый с 40 кораб­ля­ми нахо­дил­ся воз­ле Мил. Но Пом­пей сна­ча­ла отпра­вил тому под­креп­ле­ние из 45 кораб­лей под коман­до­ва­ни­ем Апол­ло­фа­на, а затем при­был и сам с 70 кораб­ля­ми, так что в бит­ве при Милах про­тив Агрип­пы сто­ял почти весь его флот. Одна­ко и тот вызвал из Гиеры осталь­ную часть сво­его флота. По ско­ро­сти дви­же­ния и мастер­ству манев­ри­ро­ва­ния его кораб­ли не мог­ли срав­нить­ся с кораб­ля­ми Пом­пея. Для ком­пен­са­ции это­го недо­стат­ка кораб­ли по его при­ка­зу стро­и­лись так, чтобы стен­ки их кор­пу­сов были гораздо тол­ще обыч­ных, чтобы тара­ны на носах лег­ких вра­же­ских судов не мог­ли их повредить. Кро­ме того, кораб­ли Агрип­пы были постро­е­ны более высо­ки­ми и к тому же снаб­же­ны баш­ня­ми, чтобы свер­ху обстре­ли­вать палу­бу про­тив­ни­ка, а так­же иметь пре­иму­ще­ство при абор­да­же. Это при­нес­ло — после дол­го­го сра­же­ния, про­дол­жав­ше­го­ся с пере­мен­ным успе­хом до само­го вече­ра — победу Агрип­пе. Но посколь­ку пом­пе­ян­цы уда­ли­лись на мел­ко­во­дье вбли­зи бере­га, Агрип­па не смог пре­сле­до­вать их на сво­их кораб­лях с более глу­бо­кой осад­кой. Таким обра­зом, хотя они поте­ря­ли 30 кораб­лей, а он толь­ко пять, бит­ва не озна­ча­ла для них окон­ча­тель­но­го пора­же­ния (App. BC. V. 105—108; Cass. Dio XLIX. 2—4; Vell. II. 79. 4; Liv. Per. 129; Oros. VI. 18. 26; Serv. Aen. кол. 314 VIII. 682; 684; 693). Судя по все­му, она состо­я­лась в пер­вой поло­вине авгу­ста, так как через несколь­ко дней после нее упо­ми­на­ет­ся без­лун­ная ночь (App. BC. V. 114). А един­ст­вен­ное ново­лу­ние, кото­рое воз­мож­но в дан­ный пери­од, — это 15 авгу­ста 36 г. до н. э. (ср. Suet. Aug. 31. 2).

Уже в нача­ле бит­вы Агрип­па отпра­вил Окта­виа­ну посла­ние, что мор­ской про­лив сво­бо­ден и его пере­пра­ве ничто не меша­ет (App. BC. V. 106). Тот тем вре­ме­нем морем пере­пра­вил­ся из Скил­лея в Лев­ко­пет­ру, так как напро­тив нее лежал Тав­ро­ме­ний, где он соби­рал­ся выса­дить вой­ска (App. BC. V. 109; ср. 103; 105; Cass. Dio XLIX. 1. 6; 5. 1). Пер­во­на­чаль­но он соби­рал­ся совер­шить пере­пра­ву ночью, но когда узнал о победе при Милах, то счел эту пре­до­сто­рож­ность излиш­ней. Еще утром оглядев мор­ской про­лив с высоты пред­го­рья и увидев, что он сво­бо­ден от вра­же­ских кораб­лей, Окта­виан погру­зил на кораб­ли столь­ко вой­ска, сколь­ко они мог­ли вме­стить: три леги­о­на, 500 всад­ни­ков без коней, 1000 лег­ко­во­ору­жен­ных и 2000 вете­ра­нов, не вхо­див­ших в состав леги­он­ных под­разде­ле­ний. Про­чие силы оста­ва­лись пока на мате­ри­ке под коман­до­ва­ни­ем Мар­ка Вале­рия Мес­са­лы Кор­ви­на. Посколь­ку гар­ни­зон Тав­ро­ме­ния запер перед Окта­виа­ном ворота, он выса­дил­ся южнее горо­да и при­ка­зал вой­ску раз­бить там лагерь. Но пока они были этим заня­ты, их совер­шен­но неожи­дан­но окру­жи­ли вра­ги. Для наблюде­ния за Агрип­пой при Милах Пом­пей оста­вил толь­ко часть сво­его флота. Основ­ная часть вер­ну­лась в Мес­са­ну во вто­рой поло­вине дня, сле­дую­ще­го после бит­вы, а затем отпра­ви­лась к Тав­ро­ме­нию. Вдоль бере­га флот сопро­вож­да­ла кон­ни­ца, кото­рая теперь бес­по­ко­и­ла вой­ска, стро­я­щие лагерь, с севе­ра, тогда как с дру­гой сто­ро­ны ему угро­жа­ла пехота Пом­пея. Но посколь­ку уже насту­пил вечер, пом­пе­ян­цы не отва­жи­лись на реши­тель­ную ата­ку и ушли, дав Окта­виа­ну воз­мож­ность завер­шить укреп­ле­ние лаге­ря ночью (App. BC. V. 109—110; Cass. Dio XLIX. 5. 1—3). Еще до наступ­ле­ния рас­све­та он пере­дал коман­до­ва­ние выса­див­ши­ми­ся вой­ска­ми Луцию Кор­ни­фи­цию (см. Wis­sowa G. Cor­ni­fi­cius (5). Sp. 1623), а сам попы­тал­ся добрать­ся с фло­том до Ита­лии, чтобы пере­пра­вить остав­шу­ю­ся часть армии. Для это­го ему тре­бо­ва­лось про­рвать­ся через флот Пом­пея, но в его рас­по­ря­же­нии не было креп­ких и высо­ких кораб­лей, соору­жен­ных Агрип­пой, а были лишь кораб­ли, одол­жен­ные Анто­ни­ем и постро­ен­ные ста­рым спо­со­бом. И поэто­му после дву­крат­ной ата­ки, в ходе сра­же­ния, про­дол­жав­ше­го­ся до глу­бо­кой ночи, бо́льшая их часть была потоп­ле­на или сожже­на, а сам Окта­виан едва сумел спа­стись на ита­лий­ском побе­ре­жье (App. BC. V. 111—112; Cass. Dio XLIX. 5. 3—4; Vell. II. 79. 4; Oros. VI. 18. 27; Suet. Aug. 16. 3; Liv. Per. 129). Он немед­лен­но изве­стил все свои вой­ска о сво­ем спа­се­нии. В Риме, где по-преж­не­му вос­тор­га­лись име­нем Пом­пея, изве­стие о пора­же­нии вызва­ло бес­по­ряд­ки, и Меце­нат, кол. 315 кото­ро­го Окта­виан отпра­вил туда для водво­ре­ния спо­кой­ст­вия, счел необ­хо­ди­мым при­бег­нуть к каз­ням (App. BC. V. 112). Вспых­ну­ло вос­ста­ние и в Этру­рии, но при изве­стии об окон­ча­тель­ной победе оно пре­кра­ти­лось само по себе (Cass. Dio XLIX. 15. 1). Меце­нат остал­ся в Риме, где воз­глав­лял управ­ле­ние Ита­ли­ей до воз­вра­ще­ния Окта­ви­а­на (Cass. Dio XLIX. 16. 2; Tac. Ann. VI. 11*).

Посколь­ку теперь про­лив был для него закрыт, Окта­виан отпра­вил четы­ре леги­о­на сво­ей армии, еще оста­вав­ши­е­ся на кон­ти­нен­те, в Липа­ру, под защи­ту флота Агрип­пы (App. BC. V. 112), а оттуда — в Тин­да­риду, кото­рую тем вре­ме­нем захва­тил Агрип­па (App. BC. V. 109; 116; Cass. Dio XLIX. 7. 4). Туда же про­би­лась армия Кор­ни­фи­ция после чрез­вы­чай­но тяже­ло­го и повлек­ше­го боль­шие поте­ри мар­ша через горя­чие лаво­вые поля Этны, в ходе кото­ро­го вой­ско силь­но стра­да­ло от голо­да и жаж­ды, будучи посто­ян­но окру­же­но и пре­сле­ду­е­мо лег­ки­ми вой­ска­ми Пом­пея (App. BC. V. 113—115; Cass. Dio XLIX. 6—7; Vell. II. 79. 4). После того, как Окта­виан соеди­нил­ся еще и с Лепидом, кото­рый при­вел свои леги­о­ны от Лили­бея (Cass. Dio XLIX. 8. 1—2; App. BC. V. 117; ср. von Roh­den P. Aemi­lius (78) // RE. Bd. 1. 189. Sp. 559), под его коман­до­ва­ни­ем ока­за­лись 21 леги­он, 20000 всад­ни­ков и 5000 лег­ко­во­ору­жен­ных, кото­рых Пом­пей мог лишь задер­жать в стыч­ках, но не мог победить, хотя его кораб­ли еще гос­под­ст­во­ва­ли в про­ли­ве (App. BC. V. 116; 118). Но посколь­ку в этой объ­еди­нен­ной сухо­пут­ной армии доля Лепида была вдвое боль­ше доли Окта­ви­а­на, он боль­ше не желал мирить­ся со сво­им под­чи­нен­ным поло­же­ни­ем, и когда Окта­виан оста­вил за собой вер­хов­ное коман­до­ва­ние, воз­ник­ла опас­ность, что Лепид станет искать сою­за с Пом­пе­ем (Cass. Dio XLIX. 8. 3; Oros. VI. 18. 28). Поэто­му Окта­виан был весь­ма рад пред­ло­же­нию Пом­пея решить в назна­чен­ный день дело мор­ской бит­вой, в кото­рой каж­дая сто­ро­на долж­на была выста­вить по 300 кораб­лей (App. BC. V. 118). Прав­да, его отряды под коман­до­ва­ни­ем Тав­ра пере­кры­ли снаб­же­ние Пом­пея, и из-за недо­стат­ка про­до­воль­ст­вия он ско­ро дол­жен был сдать­ся без боя. К тому же Окта­виан опа­сал­ся моря, кото­рое до сих пор все­гда ока­зы­ва­лось ему враж­деб­но (App. BC. V. 118; Cass. Dio XLIX. 8. 5). Но из стра­ха перед изме­ной Лепида он стре­мил­ся уско­рить исход борь­бы и поэто­му при­нял пред­ло­же­ние Пом­пея (Cass. Dio XLIX. 8. 4).

При Нав­ло­хе (App. BC. V. 121—122; Suet. Aug. 16. 1), меж­ду Мила­ми и мысом Пелор (App. BC. V. 116), встре­ти­лись 600 кораб­лей (App. BC. 118; 120), тогда как обе сухо­пут­ные армии и с ними Окта­виан наблюда­ли за бит­вой с бере­га (Cass. Dio XLIX. 9—10; App. BC. V. 120—121; Oros. VI. 18. 29). Изо­бре­те­ние ново­го абор­даж­но­го крю­ка, при­ме­нен­но­го здесь впер­вые, внес­ло наи­боль­ший вклад в победу Окта­ви­а­на (App. BC. V. 118—119). Он поте­рял в сра­же­нии лишь три кораб­ля (App. BC. V. 121), а Пом­пей — 163 (Oros. VI. 18. 29), из кото­рых 28 были потоп­ле­ны, а осталь­ные взя­ты на абор­даж (App. BC. V. 121). Но кол. 316 и остав­ша­я­ся часть вра­же­ско­го флота была отре­за­на и вынуж­де­на сдать­ся; бежать в Мес­са­ну уда­лось все­го лишь 17 кораб­лям (App. Op. cit.; Oros. Op. cit.; Cass. Dio XLIX. 10. 3; ср. Vell. II. 79. 5; Liv. Per. 129; Flor. II. 18. 7; ILS. 8893 = CIL. III. 14625; De vir. ill. 84. 4). Окта­виан не поз­во­лил пре­сле­до­вать Пом­пея (App. BC. V. 127), бежав­ше­го в Азию и нашед­ше­го там свою смерть уже в сле­дую­щем году (см. Pom­pei­us^[6]).

В кален­да­рях под 3 сен­тяб­ря име­ет­ся запись: Cae­sar Augus­tus in Si­ci­lia vi­cit (CIL. I². P. 214; 244; ср. 240). На осно­ва­нии Кум­ско­го кален­да­ря (Fe­ria­le Cu­ma­num, CIL. I². P. 229 = ILS. 108), кото­рый поме­ща­ет меж­ду 19 авгу­ста и 23 сен­тяб­ря собы­тие exer­ci­tus Le­pi­di tra­di­dit se Cae­sa­ri^[7], Момм­зен соот­но­сит дату 3 сен­тяб­ря не с бит­вой при Нав­ло­хе, а с паде­ни­ем Лепида (Mom­msen Th. Das Augus­ti­sche Festver­zeich­niss von Cu­mae // Her­mes. Bd. 17. 1882. S. 633). Несмот­ря на при­вле­ка­тель­ность его обос­но­ва­ний, все же меж­ду бит­вой при Милах и паде­ни­ем Лепида про­изо­шло слиш­ком мно­го собы­тий для того, чтобы они мог­ли вме­стить­ся в непол­ный месяц. Кро­ме того, сооб­ща­ет­ся, что за неко­то­рое вре­мя до бит­вы при Нав­ло­хе нача­лись осен­ние дожди (App. BC. V. 117). Таким обра­зом, сле­ду­ет при­дер­жи­вать­ся ста­рой точ­ки зре­ния, кото­рая соот­но­сит дату 3 сен­тяб­ря с этим сра­же­ни­ем.

Наблюдав­шая за мор­ской бит­вой при Нав­ло­хе армия Пом­пея тот­час сда­лась Окта­виа­ну (App. BC. V. 121). Но меж­ду тем Луций Пли­ний Руф при­был со сво­ей арми­ей из Лили­бея в Мес­са­ну, где уже не застал Пом­пея, но еще смог собрать под сво­им коман­до­ва­ни­ем восемь леги­о­нов. В то вре­мя, как Окта­виан еще нахо­дил­ся при Нав­ло­хе, Агрип­па и Лепид дви­ну­лись к Мес­сане, и Пли­ний пере­дал им, что готов сдать­ся. Вопре­ки тре­бо­ва­нию Агрип­пы подо­ждать при­бы­тия Окта­ви­а­на, Лепид при­нял вра­же­скую армию, и, желая рас­по­ло­жить к себе ее сол­дат, поз­во­лил им вме­сте с соб­ст­вен­ной арми­ей раз­гра­бить Мес­са­ну (App. BC. V. 122; Oros. VI. 18. 30; Cass. Dio XLIX. 11. 2, 4; Vell. II. 80. 1). Имея теперь 22 леги­о­на (App. BC. V. 123; Suet. Aug. 16. 4; Vell. II. 80. 2; Oros. VI. 18. 30), кото­рым Окта­виан мог про­ти­во­по­ста­вить толь­ко семь, Лепид счи­тал себя хозя­и­ном поло­же­ния и при­ка­зал Окта­виа­ну поки­нуть Сици­лию (Vell. Op. cit.; Cass. Dio XLIX. 11. 3). Он сооб­щил Окта­виа­ну, что впра­ве забрать ост­ров себе, так как пер­вым выса­дил­ся на него и окку­пи­ро­вал гораздо бо́льшую его часть. Соот­вет­ст­вен­но, он занял пере­ва­лы и отдал гар­ни­зо­нам кре­по­стей, нахо­див­ших­ся в его руках, при­каз не при­ни­мать послан­цев Окта­ви­а­на (App. BC. V. 123). Когда тот при­бли­зил­ся, Лепид оста­вил Мес­са­ну, но раз­бил свой укреп­лен­ный лагерь на хол­ме неда­ле­ко от горо­да (Cass. Dio XLIX. 11. 2). Пере­го­во­ры, кото­рые вел с ним Окта­виан сна­ча­ла через послан­цев, а затем и при лич­ной встре­че, закон­чи­лись без­ре­зуль­тат­но. Флоту при­шлось уда­лить­ся от бере­га, так как опа­са­лись, что Лепид при­ка­жет его под­жечь (App. BC. V. 123). Одна­ко спо­соб­но­сти Лепида его соб­ст­вен­ной арми­ей оце­ни­ва­лись кол. 317 доволь­но низ­ко. Пом­пе­ян­цы не дове­ря­ли амни­стии, кото­рую он обе­щал им, если Окта­виан не под­твер­дит ее, а леги­о­не­ры, кото­рых он при­вез с собой из Афри­ки, были недо­воль­ны, посколь­ку им при­шлось разде­лить добы­чу из Мес­са­ны со сво­и­ми преж­ни­ми вра­га­ми. Все боя­лись начи­нать новую граж­дан­скую вой­ну. Осве­дом­лен­ный о таких настро­е­ни­ях, Окта­виан тай­но отпра­вил аги­та­то­ров в лагерь Лепида, чтобы те повли­я­ли там на сол­дат в поль­зу Окта­ви­а­на. Когда они сде­ла­ли свое дело, он сам при­ехал во враж­деб­ный лагерь, при­звал сол­дат перей­ти к нему, и они с готов­но­стью отклик­ну­лись на его при­зыв, осо­бен­но пом­пе­ян­цы. При­быв­ший в спеш­ке Лепид еще обла­дал доста­точ­ным вли­я­ни­ем, чтобы обра­тить его в бег­ство, при­чем один из спут­ни­ков Окта­ви­а­на был убит, а в само­го Окта­ви­а­на попал дро­тик, но не про­бил его пан­ци­ря. Но сме­лость Окта­ви­а­на про­из­ве­ла такое впе­чат­ле­ние, что в тече­ние сле­дую­щих дней мно­же­ство людей пере­шло из армии Лепида к нему и, нако­нец, сам Лепид, поки­ну­тый боль­шин­ст­вом сво­их вои­нов, явил­ся к нему молить о поща­де (App. BC. V. 124—126; Vell. II. 80. 3—4; Cass. Dio XLIX. 12; Oros. VI. 18. 30—32; Liv. Per. 129; Tac. Ann. I. 10). Он был нака­зан лишь тем, что вынуж­ден был отка­зать­ся от долж­но­сти три­ум­ви­ра (App. BC. V. 126; Cass. Dio XLIX. 12. 4; L. 1. 3; 20. 3; Vell. II. 80. 4; Plut. Ant. 55; Liv. Per. 129; Tac. Ann. I. 2). Пер­во­на­чаль­но он был ото­слан в Рим (App. Op. cit.), а позд­нее он жил в ссыл­ке под охра­ной в Цир­це­ях (Suet. Aug. 16. 4; 54; Cass. Dio XLIX. 12. 4; L. 20. 3; Oros. VI. 18. 32). Одна­ко вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка­та Лепид лишен не был, ибо соглас­но свя­щен­но­му пра­ву эта долж­ность была пожиз­нен­ной, и с это­го момен­та Окта­виан посчи­тал необ­хо­ди­мым стро­го соблюдать пере­да­вае­мые из поко­ле­ния в поко­ле­ние оте­че­ские зако­ны (App. BC. V. 126; Cass. Dio XLIX. 15. 3; Suet. Aug. 31. 1; Se­nec. Clem. I. 10. 1). Усми­ре­ние Лепида, веро­ят­но, про­изо­шло лишь за несколь­ко дней до дня рож­де­ния Окта­ви­а­на (23 сен­тяб­ря) (ILS. 108). Вско­ре после это­го Ста­ти­лий Тавр по пору­че­нию Окта­ви­а­на завла­дел Афри­кой, не встре­тив там воору­жен­но­го сопро­тив­ле­ния (Cass. Dio XLIX. 14. 6; App. BC. V. 129).

Агрип­па был награж­ден золотым рост­раль­ным вен­ком, кото­рый до тех пор нико­му не вру­чал­ся (Cass. Dio XLIX. 14. 3; Vell. II. 81. 3; Liv. Per. 129; Verg. Aen. VIII. 684 и Serv.; Ovid. Ars amat. III. 392; Se­nec. Be­nef. III. 32. 4; Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 175 ff.). Офи­це­ры и сол­да­ты так­же полу­чи­ли вен­ки и дру­гие поче­сти; в част­но­сти, три­бу­ны и цен­ту­ри­о­ны полу­чи­ли зва­ния деку­ри­о­нов в их род­ных горо­дах (App. BC. V. 127—128; Cass. Dio XLIX. 14. 3; Suet. Aug. 25. 3). Одна­ко армия была этим не удо­вле­тво­ре­на и тре­бо­ва­ла таких же щед­рых воз­на­граж­де­ний в виде денег и зем­ли, как после бит­вы при Филип­пах. Окта­виан попы­тал­ся отло­жить этот вопрос до воз­вра­ще­ния Анто­ния с Восто­ка после победы над пар­фя­на­ми, но не смог успо­ко­ить вол­не­ния, пере­хо­див­шие вре­ме­на­ми в сти­хий­ные бес­по­ряд­ки. Но на сей раз Окта­виан чув­ст­во­вал себя доста­точ­но уве­рен­но и дей­ст­во­вал суро­во. Весь кол. 318 X леги­он был с позо­ром рас­пу­щен, а так­же были отправ­ле­ны в отстав­ку и несколь­ко дру­гих кри­ку­нов, тре­бо­вав­ших отпу­стить их, оши­боч­но уве­ро­вав в свою неза­ме­ни­мость (App. BC. V. 128—129; Cass. Dio XLIX. 13—14; Suet. Aug. 24. 2; Vell. II. 81. 1; Oros. VI. 18. 33). Ибо теперь Окта­виан мог обой­тись без части сво­их войск, посколь­ку имел, счи­тая сто­яв­шие в Испа­нии и Гал­лии, не менее 45 леги­о­нов, 25000 всад­ни­ков, 12000 лег­ко­во­ору­жен­ных и 600 воен­ных кораб­лей (App. BC. V. 127; Oros. VI. 18. 33). Были отправ­ле­ны в отстав­ку, как самые неукро­ти­мые, глав­ным обра­зом те, кто слу­жил уже деся­тый год и сра­жал­ся при Мутине и Филип­пах; они были немед­лен­но высла­ны с Сици­лии, чтобы боль­ше не зара­жа­ли моло­дых сво­им занос­чи­вым и мятеж­ным обра­зом мыс­лей (Cass. Dio XLIX. 14. 1; App. BC. V. 129). В целом, как сооб­ща­ет­ся, Окта­виан уво­лил тогда 20000 чело­век (Oros. VI. 18. 33). Позд­нее каж­до­му сол­да­ту, не лишив­ше­му­ся награ­ды из-за бес­по­ряд­ков, было даро­ва­но по 2000 сестер­ци­ев (Suet. Aug. 24. 2; Cass. Dio XLIX. 34. 3), для чего Окта­виан нало­жил на про­вин­цию Сици­лию кон­три­бу­цию в 1600 талан­тов (App. BC. V. 129). Зна­чи­тель­ную часть вете­ра­нов он посе­лил в Кам­па­нии, а несколь­ко флот­ских эки­па­жей — в Регии, насе­ле­ние кото­ро­го силь­но умень­ши­лось и нуж­да­лось в попол­не­нии. Капуя была воз­на­граж­де­на Юли­е­вым акве­ду­ком и при­но­сив­ши­ми хоро­ший доход земель­ны­ми вла­де­ни­я­ми на Кри­те, выде­лен­ны­ми горо­ду Окта­виа­ном (CIL. X. P. 3, 368). Уже в сво­ей речи перед сол­да­та­ми на Сици­лии Окта­виан объ­явил, что их боль­ше не пове­дут на граж­дан­ские вой­ны, окон­ча­тель­но завер­шив­ши­е­ся победой над Секс­том Пом­пе­ем, а пове­дут лишь про­тив вар­ва­ров, преж­де все­го про­тив илли­рий­цев (App. BC. V. 128). По воз­вра­ще­нии в Рим (при­чем народ и сенат, укра­шен­ные вен­ка­ми, вышли дале­ко ему навстре­чу) Окта­виан стро­го при­дер­жи­вал­ся зако­на уже в том, что не всту­пил в город до три­ум­фа. За пре­де­ла­ми поме­рия он собрал сенат и народ и про­из­нес перед ними речи, в кото­рых оправ­ды­вал свое преж­нее поведе­ние, изви­нял ужа­сы три­ум­ви­ра­та тем, что все это про­ис­хо­ди­ло тогда по веле­нию вре­ме­ни, и объ­явил, что теперь граж­дан­ские вой­ны завер­ше­ны и воз­вра­ща­ют­ся вре­ме­на поряд­ка и зако­на. В знак это­го он про­стил част­ным лицам все недо­им­ки перед государ­ст­вом и отме­нил неко­то­рые из самых тяже­лых нало­гов. Из огром­но­го коли­че­ства поче­стей, реше­ние о кото­рых было при­ня­то сра­зу после сооб­ще­ния о победе, Окта­виан при­нял толь­ко ова­цию, еже­год­ное празд­но­ва­ние дня окон­ча­тель­ной победы над Пом­пе­ем (3 сен­тяб­ря), и уста­нов­ку позо­ло­чен­ной ста­туи на укра­шен­ной рост­ра­ми колонне, над­пись на кото­рой долж­на была воз­ве­стить всем, что он вос­ста­но­вил нару­шен­ный граж­дан­ской вой­ной мир на суше и на море. Народ­ное поста­нов­ле­ние, соглас­но кото­ро­му вер­хов­ный пон­ти­фи­кат отби­рал­ся у Лепида и пере­да­вал­ся ему, он отверг как неза­кон­ное. Для более широ­ко­го рас­про­стра­не­ния его речи были опуб­ли­ко­ва­ны в виде кни­ги (App. BC. V. 130—131; кол. 319 Cass. Dio XLIX. 15. 1—4; RGDA. 2. 23). Пред­ло­же­ние о даро­ва­нии ему дома за государ­ст­вен­ный счет он при­нял лишь в том отно­ше­нии, что объ­явил государ­ст­вен­ной соб­ст­вен­но­стью скуп­лен­ные им для построй­ки дома участ­ки зем­ли на Пала­тине и посвя­тил место, куда уда­ри­ла мол­ния, Апол­ло­ну, кото­ро­му постро­ил храм посреди сво­ей новой рези­ден­ции (Cass. Dio XLIX. 15. 5; Vell. II. 81. 3; RGDA. 4. 1). 13 нояб­ря он про­вел ова­цию, пре­до­став­лен­ную ему сена­том (CIL. I². P. 50; 77; 180; Suet. Aug. 22; RGDA. 1. 21; Oros. VI. 18. 34; Cass. Dio XLIX. 15. 1; Euseb. Chron. 1984; App. BC. V. 130).

Уже в нача­ле года Анто­ний отпразд­но­вал с Клео­патрой свадь­бу, тем самым объ­явив о пред­сто­я­щем раз­ры­ве с Окта­виа­ном. Вслед­ст­вие это­го Окта­виан не пере­дал Анто­нию 20000 леги­о­не­ров (App. BC. V. 134—135), обе­щан­ных в обмен на одол­жен­ный ему флот (App. BC. V. 95; Plut. Ant. 35; Cass. Dio XLVIII. 54. 2), а вме­сто это­го вер­нул тому лишь 70 кораб­лей, уцелев­ших после пора­же­ния при Тав­ро­ме­нии (App. BC. V. 139; ина­че Cass. Dio XLIX. 14. 6; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33. 1898. S. 22). В Ита­лии отчет­ли­во ощу­ща­лось, что борь­ба меж­ду ними неиз­беж­на, хотя Окта­виан и объ­явил, что граж­дан­ская вой­на завер­ше­на (Cass. Dio XLIX. 13. 3). Одна­ко сам он наде­ял­ся, что смо­жет избе­жать ее, отка­зав Анто­нию в све­жих ита­лий­ских силах. Ибо по бое­вым каче­ствам с ними нель­зя было срав­ни­вать тех, кого мог бы набрать Анто­ний на изне­жен­ном Восто­ке. Более того, посколь­ку Анто­ний поте­рял зна­чи­тель­ную часть сво­ей армии в пар­фян­ской кам­па­нии, кото­рую вел как раз в это вре­мя (см. Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2607; Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 31. 1896. S. 70), мож­но было ожи­дать, что он будет слиш­ком ослаб­лен, чтобы решить­ся на вой­ну с Окта­виа­ном. Поэто­му послед­ний сде­лал вид, что его отно­ше­ния с сопер­ни­ком ничем не омра­че­ны, отме­тив его мни­мую победу над пар­фя­на­ми в Риме жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми и празд­ни­ка­ми (Cass. Dio XLIX. 32. 2), а в сле­дую­щем году пред­при­нял боль­шую илли­рий­скую кам­па­нию, как если бы ника­кая опас­ность с Восто­ка ему не гро­зи­ла.

Систе­ма­ти­че­ское ослаб­ле­ние рес­пуб­ли­кан­ских маги­ст­ра­тур, кото­рое Окта­виан счи­тал в то вре­мя целе­со­об­раз­ным, при­ве­ло к тому, что в этом году эди­ли­тет остал­ся вакант­ным из-за отсут­ст­вия пре­тен­ден­тов, и обя­зан­но­сти эди­лов при­шлось выпол­нять пре­то­рам и три­бу­нам (Cass. Dio XLIX. 16. 2). В ново­об­ре­тен­ной Афри­ке Окта­виан даро­вал пра­ва граж­дан­ства горо­ду Ути­ке (Cass. Dio XLIX. 16. 1; CIL. VIII. P. 149).

35 г. до н. э.

После того, как Окта­виан про­воз­гла­сил, что насту­пи­ло мир­ное вре­мя, потре­бо­ва­лось так­же под­твер­дить это дей­ст­ви­я­ми. Преж­де все­го сле­до­ва­ло устра­нить эко­но­ми­че­скую нуж­ду, порож­дён­ную граж­дан­ски­ми вой­на­ми. Затем нуж­но было защи­тить Ита­лию от гра­бе­жей, кото­рые во внут­рен­них обла­стях чини­ли раз­бой­ни­чьи шай­ки, а во внеш­них — ещё непо­ко­рен­ные аль­пий­ские пле­ме­на и дал­ма­тий­ские пира­ты. кол. 320 Нако­нец, необ­хо­ди­мо было уре­гу­ли­ро­вать отно­ше­ния с Анто­ни­ем в мир­ном клю­че или, по край­ней мере, пред­ста­вить их наро­ду как мир­ные.

Эко­но­ми­ка Ита­лии силь­нее все­го стра­да­ла от того, что мно­гие при­год­ные в хозяй­стве рабы бежа­ли на Сици­лию и были при­ня­ты Пом­пе­ем на служ­бу. Окта­виан пообе­щал амни­сти­ро­вать армию Пом­пея, одна­ко посчи­тал необ­хо­ди­мым нару­шить это обе­ща­ние в отно­ше­нии бег­лых рабов. Всем его коман­ди­рам были разо­сла­ны запе­ча­тан­ные пись­ма с при­ка­зом вскрыть их все в один и тот же день. Пись­ма пред­пи­сы­ва­ли задер­жать быв­ших рабов, слу­жив­ших как сол­да­ты, и ото­слать их в Рим. 30000 рабов были воз­вра­ще­ны хозя­е­вам, кото­рые мог­ли нака­зать их по сво­е­му усмот­ре­нию, а 6000 рабов, чьи вла­дель­цы не нашлись, были рас­пя­ты ради устра­ше­ния в тех горо­дах, откуда они бежа­ли (App. BC. V. 131; Oros. VI. 18., 33. Mon. Anc. 5. 1; Cass. Dio XLIX 12, 4. 5).

Подав­ле­ние раз­бой­ни­чьих шаек, кото­рые страш­но уси­ли­лись во вре­ме­на про­скрип­ций и кон­фис­ка­ций, было пору­че­но офи­це­ру по име­ни Сабин, кото­рый спра­вил­ся с зада­ни­ем за один год (App. BC. V. 132; ILS. 2488 = CIL. IX. 4503). Одна­ко по всей Ита­лии оста­лись рас­квар­ти­ро­ва­ны неболь­шие воин­ские под­разде­ле­ния, чтобы не допу­стить воз­рож­де­ния раз­бой­ни­чьих шаек (App. Loc. cit.; Suet. Aug. 32. 1; Tib. 37. 1; ILS. 2488; 2489 = CIL. IX. 3907; 4503). Когда таким обра­зом во внут­рен­ней части Ита­лии был уста­нов­лен мир, Окта­виан пуб­лич­но сжег доку­мен­ты, кото­рые мог­ли быть исполь­зо­ва­ны для поли­ти­че­ских обви­не­ний, вер­нул орди­нар­ным маги­ст­ра­там часть отня­тых им пол­но­мо­чий и объ­явил, что пол­но­стью сло­жит свои чрез­вы­чай­ные пол­но­мо­чия вме­сте с Анто­ни­ем, как толь­ко послед­ний с победой вер­нет­ся из пар­фян­ско­го похо­да. В бла­го­дар­ность за это народ сво­им голо­со­ва­ни­ем пре­до­ста­вил ему пожиз­нен­но три­бун­скую власть, непри­кос­но­вен­ность и пра­во сидеть в сена­те на ска­мье три­бу­нов (App. BC. V. 132; Cass. Dio XLIX. 15. 6; Mon. Anc. 2. 21; Oros. VI. 18. 84).

После пора­же­ния в войне с пар­фя­на­ми Анто­ний гото­вил­ся к ново­му похо­ду про­тив них, кото­рый так и не состо­ял­ся (Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2608). Окта­виан исполь­зо­вал эту воз­мож­ность, чтобы попы­тать­ся осво­бо­дить Анто­ния из пут Клео­пат­ры и вер­нуть его к преж­ней жене, что обес­пе­чи­ло бы дли­тель­ный мир меж­ду три­ум­ви­ра­ми. Поэто­му он отпра­вил к Анто­нию Окта­вию с подар­ком — мно­же­ст­вом воен­ной тех­ни­ки и 2000 отбор­ных сол­дат. Одна­ко, при­быв в Афи­ны, она полу­чи­ла пись­мо, в кото­ром Анто­ний при­ка­зал ей оста­вать­ся на месте и пере­слать ему свои дары (Plut. Ant. 53; Cass. Dio XLIX. 33. 3, 4). Отверг­ну­тая таким обра­зом, она вер­ну­лась в Рим и, хотя Окта­виан про­сил ее поки­нуть дом невер­но­го супру­га, оста­лась в нём и про­дол­жа­ла вос­пи­ты­вать детей Анто­ния, в том чис­ле от Фуль­вии. И Окта­виан охот­но тер­пел это, так как это еще боль­ше роня­ло Анто­ния в гла­зах обще­ст­вен­но­сти и дока­зы­ва­ло его соб­ст­вен­ное стрем­ле­ние к миру (Plut. кол. 321 Ant. 54; 57). А после того, как пол­ко­вод­цы Анто­ния победи­ли и уби­ли в Азии Секс­та Пом­пея, Окта­виан поз­во­лил сена­ту пре­до­ста­вить Анто­нию новые высо­кие поче­сти (Cass. Dio XLIX. 18. 6, 7).

Зимой он выехал на Сици­лию и наме­ре­вал­ся вско­ре пере­пра­вить­ся оттуда в Афри­ку, чтобы лич­но завла­деть ею после гос­под­ства Лепида и упо­рядо­чить дела в про­вин­ции. Здесь его оста­но­ви­ло изве­стие, что аль­пий­ские наро­ды — салас­сы, тав­ри­с­ки, либур­ны и япо­ды — разо­ри­ли сосед­ст­ву­ю­щие с ними обла­сти Север­ной Ита­лии (Cass. Dio XLIX 34. 1, 2; ср. App. Il­lyr. 17; Strab. IV. 6. 7). Про­тив пер­вых трёх пле­мён он отпра­вил сво­их пол­ко­вод­цев (Cass. Dio XLIX. 35. 1), в част­но­сти, про­тив салас­сов — Гая Анти­стия Вета (App. Il­lyr. 17; ср. Klebs E. An­tis­tius (47) //RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2558). Сам же Окта­виан высту­пил про­тив япо­дов, в соот­вет­ст­вии с наме­ре­ни­ем при­со­еди­нить Илли­рик к импе­рии, кото­рое он выска­зал сра­зу после победы над Пом­пе­ем (App. BC. V 128), но испол­не­ние кото­ро­го, одна­ко, пона­ча­лу хотел отло­жить. Одна­ко преж­де чем начать вой­ну, ему при­шлось пода­вить новое вос­ста­ние вете­ра­нов. Те, кого он ранее уво­лил на Сици­лии за мятеж, не выпла­тив им обыч­но­го воз­на­граж­де­ния, про­си­ли теперь о вос­ста­нов­ле­нии в армии, одна­ко вновь ока­за­лись бун­тов­щи­ка­ми (Cass. Dio XLIX. 34. 3). Пыта­ясь их успо­ко­ить, Окта­виан посе­лил самых стар­ших вете­ра­нов в Нар­бонн­ской Гал­лии, уда­лив их, таким обра­зом, от осталь­ных (Cass. Dio XLIX. 34. 4; Mon. Anc. 5. 36). Посколь­ку это тоже не помог­ло, он окру­жил их дру­ги­ми сол­да­та­ми и вынудил сло­жить ору­жие. Одна­ко по их прось­бе он сно­ва при­нял их на служ­бу, так как на пред­сто­я­щей войне не мог отка­зать­ся от этих испы­тан­ных вои­нов (Cass. Dio XLIX. 34. 4, 5; Liv. Per. 131). Затем он под­чи­нил япо­дов в сра­же­ни­ях, о кото­рых уже рас­ска­за­но выше, см.: Vu­lić N. Iapo­des // RE. Bd. 9. 1914. Sp. 725.

После взя­тия их сто­ли­цы Мету­ла, где сам Окта­виан, чтобы обо­д­рить устра­шен­ных сол­дат, у них на гла­зах взо­шел на сте­ну и был при этом ранен (App. Il­lyr. 20; Suet. Aug. 20; Flor. II. 23), он напра­вил­ся про­тив пан­нон­цев, после трид­ца­ти­днев­ной оса­ды захва­тил их сто­ли­цу Сис­цию и поста­вил там гар­ни­зон из 25 когорт под коман­до­ва­ни­ем Фуфия Геми­на, так как желал исполь­зо­вать эту кре­пость как базу для после­дую­ще­го поко­ре­ния дунай­ских наро­дов. Затем он вер­нул­ся в Рим, одна­ко отло­жил три­умф, даро­ван­ный ему сена­том (App. Il­lyr. 22—24; Cass. Dio XLIX. 36. 1 — 38. 1; Liv. Per. 131; Ti­bull. IV. 1. 108; Flor. II. 24; ср. Mon. Anc. 5. 44; Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33.1. 1898. S. 1; Veith G. Die Feldzü­ge des C. Iuli­us Cae­sar Oc­ta­via­nus in Il­ly­rien (Schrif­ten der Bal­kan­kom­mis­sion. An­ti­qua­ri­sche Ab­tei­lung; Nr. 7). Wien, 1914).

Реше­но было воз­ве­сти ста­туи Окта­вии и Ливии, осво­бо­дить их от опе­ки и пре­до­ста­вить им три­бун­скую непри­кос­но­вен­ность (Cass. Dio XLIX. 38. 1). Пре­до­став­ле­ние жен­щи­нам поче­стей и при­ви­ле­гий на осно­ва­нии одно­го лишь их род­ства с пра­ви­те­лем, тоже пред­став­ля­ло собой откры­тое объ­яв­ле­ние монар­хии.

34 г. до н. э.

Зимой Окта­виан отпра­вил­ся в Гал­лию, наме­ре­ва­ясь, как гово­ри­ли, пере­пра­вить­ся в кол. 322 Бри­та­нию и ещё раз закре­пить там заво­е­ва­ния сво­его при­ем­но­го отца. Одна­ко, полу­чив изве­стие, что пан­нон­цы вос­ста­ли, а жите­ли Сис­ции частью пере­би­ли, а частью изгна­ли его гар­ни­зон, он вер­нул­ся на Саву. Впро­чем, здесь он обна­ру­жил, что Гемин уже пода­вил вос­ста­ние (Cass. Dio XLIX. 38. 2, 3; App. Il­lyr. 24). Посколь­ку к это­му вре­ме­ни от Анто­ния уже нача­ла исхо­дить угро­за, Окта­виан отка­зал­ся от поко­ре­ния наро­дов Дуная и доволь­ст­во­вал­ся более лег­кой целью — уми­ротво­ре­ни­ем дал­ма­тий­цев и изъ­я­ти­ем у них воен­ных знач­ков, захва­чен­ных в 47 г. у Габи­ния (ср. Patsch C. Del­ma­tae // RE. Bd. IV. 1901. Sp. 2450; von der Mühll F. Ga­bi­nius (11) // RE. Bd. VII 1910. Sp. 430). Эта вой­на опи­са­на выше, см. Patsch C. Op. cit. Sp. 2451, ср. Veith G. Op. cit. Еще до ее окон­ча­ния Окта­виан, изле­чив­шись от ране­ния, полу­чен­но­го при Сето­вии, вер­нул­ся в Рим, чтобы всту­пить там во вто­рое кон­суль­ство (App. Il­lyr. 27; Cass. Dio XLIX. 38. 4; Suet. Aug. 20).

Окта­виан завя­зал тай­ные кон­так­ты с Арта­ва­здом, царём Арме­нии, чтобы сде­лать его сво­им союз­ни­ком про­тив Анто­ния (Cass. Dio XLIX. 41. 5). Но послед­ний с помо­щью пре­да­тель­ства захва­тил Арта­ва­зда в плен и отпразд­но­вал над ним три­умф в Алек­сан­дрии, при­рав­няв тем самым рези­ден­цию еги­пет­ской цари­цы к Риму. По это­му слу­чаю он разда­рил обшир­ные обла­сти сво­им сыно­вьям от Клео­пат­ры и дру­гим восточ­ным дина­стам, что так­же при­чи­ни­ло ущерб инте­ре­сам Рима. Одна­ко самый тяжё­лый лич­ный удар Анто­ний нанёс Окта­виа­ну, когда про­воз­гла­сил Пто­ле­мея Цеза­ри­о­на, сына Клео­пат­ры, сыном дик­та­то­ра Цеза­ря и таким обра­зом про­ти­во­по­ста­вил его Окта­виа­ну как более леги­тим­но­го наслед­ни­ка (Cass. Dio L. 1. 5; ср. выше, Groe­be P. An­to­nius (30). Sp. 2608). Бли­же к кон­цу года все эти про­бле­мы были затро­ну­ты в раз­дра­жён­ной пере­пис­ке Окта­ви­а­на и Анто­ния, кото­рая уже пред­ве­ща­ла угро­зу раз­ры­ва меж­ду ними (Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33.1. 1898. S. 35).

33 г. до н. э.

1 янва­ря Окта­виан всту­пил во вто­рое кон­суль­ство, одна­ко в тот же день сло­жил его, как в преды­ду­щем году посту­пил Анто­ний (App. Il­lyr. 28; Suet. Aug. 26. 3; CIL. I² p. 160; Cass. Dio XLIX. 43. 6; ср. 39, 1). Веро­ят­но, он исполь­зо­вал речь, кото­рую дол­жен был про­из­не­сти в сена­те при вступ­ле­нии в долж­ность, как повод осудить поведе­ние Анто­ния и тем самым впер­вые пуб­лич­но про­де­мон­стри­ро­вать, что меж­ду три­ум­ви­ра­ми более нет согла­сия (Plut. Ant. 55; Cass. Dio L. 2. 1; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33.1. 1898. S. 37). Затем Окта­виан поспе­шил обрат­но в Дал­ма­цию, чтобы лич­но при­нять капи­ту­ля­цию вра­гов. Им при­шлось дать ему в залож­ни­ки 700 юно­шей, воз­ме­стить недо­им­ки по дани, кото­рую не пла­ти­ли со вре­мен Цеза­ря, но преж­де все­го вер­нуть зна­ме­на Габи­ния, кото­рые Окта­виан поз­же поме­стил в пор­ти­ке Окта­вии, постро­ен­ном за счет дохо­дов от воен­ной добы­чи. Когда он напра­вил­ся в область дер­ба­нов, они так­же под­чи­ни­лись ему на схо­жих усло­ви­ях (ср. Patsch C. Der­ba­ni // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 237). Три­умф, реше­ние о кото­ром при­нял сенат, Окта­виан сно­ва отло­жил (App. Il­lyr. 28; Cass. Dio XLIX. 43. 8; ср LI. 21. 5; Suet. Aug. 22; Mon. Anc. 1. 21).

кол. 323 Новая мир­ная эпо­ха нашла свое выра­же­ние и в том, что Агрип­па занял в этом году долж­ность эди­ла, хотя в 37 г. уже побы­вал кон­су­лом; на осно­ва­нии эдиль­ских пол­но­мо­чий он упо­рядо­чил поли­цей­ский над­зор, укра­сил Рим построй­ка­ми и, что важ­нее все­го, обес­пе­чил водо­снаб­же­ние горо­да, про­явив боль­шую щед­рость (см. Vip­sa­nius^[8]).

В то вре­мя как Анто­ний разда­вал земель­ные вла­де­ния Рима детям Клео­пат­ры и сво­им фаво­ри­там, Окта­виан и в этом являл ему про­ти­во­по­лож­ность, так как после смер­ти царя Мавре­та­нии Бок­ха сде­лал его цар­ство рим­ской про­вин­ци­ей (Cass. Dio XLIX. 43. 7; ср. Klebs E. Boc­chus (2) // RE. Bd. 3. 1897. Sp. 579). В речи в сена­те, кото­рую Окта­виан про­из­нес, веро­ят­но, сра­зу после воз­вра­ще­ния из Дал­ма­ции, он пере­чис­лил все поко­рён­ные им боль­шие и малые наро­ды и явно про­ти­во­по­ста­вил себя без­де­я­тель­но­му Анто­нию, кото­рый не испол­нил взя­тый на себя долг мести пар­фя­нам (App. Il­lyr. 16).

Тем вре­ме­нем Анто­ний моби­ли­зо­вал все свои силы про­тив Окта­ви­а­на (Cass. Dio L. 2. 2). Он при­ка­зал постро­ить силь­ный флот (Kro­mayer J. Die Entwi­cke­lung der rö­mi­schen Flot­te vom See­räu­berkrie­ge des Pom­pei­us bis zur Schlacht von Ac­tium // Phi­lo­lo­gus. Bd. 56. 1897. S. 461) и уве­ли­чил чис­ло леги­о­нов до два­дца­ти двух, к кото­рым поз­же при­со­еди­ни­лись еще восемь (Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33.1. 1898. S. 29). Одна­ко Анто­ний не мог наби­рать сол­дат в Ита­лии, хотя Брун­ди­зий­ский дого­вор и пре­до­став­лял ему такое пра­во, и вынуж­ден был доволь­ст­во­вать­ся насе­ле­ни­ем гре­че­ско­го Восто­ка, кото­рое, види­мо, в воен­ном отно­ше­нии усту­па­ло ита­лий­цам. В осо­бен­но­сти он пола­гал­ся на кельт­ские пле­ме­на Гала­тии, наи­бо­лее силь­ный в воен­ном отно­ше­нии народ в его обла­сти (Ephem. epigr. V. 15; Ios. Fl. BI. I. 397; ср. Seeck O. Die Zu­sam­men­set­zung der Kai­ser­le­gio­nen // RhM. Bd. 48. 1893. S. 608; Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33.1. 1898. S. 68). На обви­не­ния, кото­рые Окта­виан предъ­явил ему в сво­их речах, Анто­ний отве­тил в пись­мах, адре­со­ван­ных сена­ту, где он в свою оче­редь пере­чис­лил пре­гре­ше­ния сво­его сопер­ни­ка. Окта­виан удер­жал за собой вла­де­ния Пом­пея и Лепида, не разде­лив их с Анто­ни­ем; он при­нял флот Анто­ния, но не ото­слал ему в ответ обе­щан­ную сухо­пут­ную армию, и обя­за­тель­ство Окта­ви­а­на напра­вить Анто­нию поло­ви­ну сол­дат, набран­ных в Ита­лии, оста­лось невы­пол­нен­ным. Окта­виан рас­пре­де­лил меж­ду сво­и­ми вете­ра­на­ми всю доступ­ную зем­лю в Ита­лии, ниче­го не оста­вив вете­ра­нам Анто­ния. Окта­виан отве­чал на это, что Анто­ний тоже рас­ши­рил свои вла­де­ния за счёт заво­е­ва­ния Арме­нии, не разде­лив ее с ним, и что он име­ет воз­мож­ность рас­се­лить сво­их сол­дат на Восто­ке. Кро­ме того, Анто­ний не выде­лил ему доли во взыс­кан­ных им кон­три­бу­ци­ях. Но в первую оче­редь Окта­виан обви­нял его в недо­стой­ном пре­да­тель­стве Арта­ва­зда, раз­ба­за­ри­ва­нии рим­ских про­вин­ций и при­зна­нии Цеза­ри­о­на сыном Цеза­ря (Plut. Ant. 55; Cass. Dio L. 1. 3 — 2. 1). Эти вза­им­ные обви­не­ния пред­на­зна­ча­лись лишь для того, чтобы заво­е­вать обще­ст­вен­ные сим­па­тии и воз­ло­жить на про­тив­ни­ка ответ­ст­вен­ность за пред­сто­я­щую граж­дан­скую вой­ну. Поэто­му Окта­виан поста­вил Анто­нию в вину даже смерть Секс­та Пом­пея и заявил, что хотел спа­сти его (Cass. Dio L. кол. 324 1. 4); ведь он знал, что имя Пом­пея все еще доро­го рес­пуб­ли­кан­цам.

Уже летом Анто­ний начал раз­вер­ты­ва­ние сил для пред­сто­я­щей вой­ны. В Кире­на­и­ке было раз­ме­ще­но четы­ре леги­о­на под коман­до­ва­ни­ем Пина­рия Скар­па, чтобы защи­тить про­вин­цию от напа­де­ния из Афри­ки, а воз­мож­но, и для того, чтобы ата­ко­вать оттуда Афри­ку (Oros. VI. 19. 15; ср. Cass. Dio LI. 5. 6; 9. 1; Plut. Ant. 69). В самом Егип­те, види­мо, оста­лось око­ло семи леги­о­нов, набран­ных, веро­ят­но, лишь в послед­ний момент (Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 33.1. 1898. S. 65; ср. S. 29). Cо вре­мён похо­да 34 г. до н.э. круп­ная армия сто­я­ла в Арме­нии (Cass. Dio XLIX. 40. 2). Анто­ний отпра­вил­ся туда и про­дви­нул­ся до Ара­к­са, что — веро­ят­но, не слу­чай­но — вызва­ло в Риме слу­хи, буд­то он наме­рен завер­шить нако­нец пар­фян­скую вой­ну. Одна­ко он лишь заклю­чил союз про­тив Окта­ви­а­на с Арта­ва­здом, царем Мидии, пре­до­ста­вив ему леги­о­не­ров для борь­бы с пар­фя­на­ми и полу­чив вза­мен мидий­ские вой­ска (Cass. Dio XLIX. 44; Plut. Ant. 53; 61; ср. Wil­cken U. Ar­ta­vas­des (2) // RE. Bd. 2. 1895. Sp. 1310). Анто­ний при­ка­зал Пуб­лию Канидию Крас­су отве­сти этих сол­дат и осталь­ные шест­на­дцать леги­о­нов в Эфес, где он так­же собрал флот и про­вел зиму с Клео­патрой (Plut. Ant. 56). Ази­ат­ским зави­си­мым царям было при­ка­за­но к весне напра­вить туда же вспо­мо­га­тель­ные вой­ска (Plut. loc. cit.: συ­νιουσῶν τῶν δυ­νάμεωνi^[9]). Таким обра­зом, Анто­ний собрал армию из 100000 пехо­тин­цев и 12000 всад­ни­ков (Plut. Ant. 61). Его флот состо­ял из 300 гру­зо­вых и 500 воен­ных кораб­лей, в том чис­ле вось­ми- и деся­ти­ряд­ных гиган­тов (Plut. Ant. 56; 61; 64; 66; Cass. Dio L. 23. 2; 29. 1; 18. 4, 5; Oros. VI. 19. 9; Flor. II. 21. 5; Verg. Aen. VIII. 692; Prop. IV. 6. 47). Как Окта­виан раз­бил Пом­пея бла­го­да­ря силе и высо­те сво­их кораб­лей, так и Анто­ний рас­счи­ты­вал на подоб­ную победу над Окта­виа­ном. Одна­ко воен­ный под­ход, кото­рый хоро­шо себя заре­ко­мен­до­вал в уме­рен­ных пре­де­лах, был теперь при­ме­нён избы­точ­но: он сде­лал кораб­ли слиш­ком мало­по­движ­ны­ми и при­нес боль­ше вреда, чем поль­зы (Cass. Dio L. 18. 5; 23. 2; Plut. Ant. 65; 66; Vell. II. 84. 1; Oros. VI. 19. 9; Flor. II. 21. 5).

32 г. до н. э.

1 янва­ря истек­ло и вто­рое пяти­ле­тие три­ум­ви­ра­та и Окта­виан стал част­ным лицом без долж­но­сти, одна­ко по умол­ча­нию сохра­нил власть, так как никто не решил­ся напом­нить ему о необ­хо­ди­мо­сти ее сло­же­ния. Сам он позд­нее обо­зна­чил свое поло­же­ние, не под­даю­ще­е­ся опре­де­ле­нию с государ­ст­вен­но-пра­во­вой точ­ки зре­ния, как per con­sen­sum uni­ver­so­rum po­ti­tus re­rum om­nium^[10] (Mon. Anc. 6. 14). В этот же день кон­су­ла­ми ста­ли двое из чис­ла самых реши­тель­ных сто­рон­ни­ков Анто­ния — Гней Доми­ций Аге­но­барб и Гай Сосий (Cass. Dio XLIX. 41. 4; L. 2. 2; Suet. Aug. 17. 2; ср. CIL. I² p. 160). Окта­виан знал, что им пору­че­но объ­яв­ле­ние вой­ны, и зара­нее поки­нул Рим, чтобы спо­кой­но обду­мать их обви­не­ния и не отве­чать на них вынуж­ден­ной импро­ви­за­ци­ей (Cass. Dio L. 2. 4). Анто­ний напра­вил сена­ту пись­мо, в кото­ром пообе­щал сло­жить свои чрез­вы­чай­ные пол­но­мо­чия, если кол. 325 Окта­виан сде­ла­ет то же самое, но поста­вил при этом усло­вие, что сенат дол­жен утвер­дить все его рас­по­ря­же­ния на Восто­ке, а имен­но, земель­ные даре­ния Клео­пат­ре, ее детям и фаво­ри­там. Кон­су­лы не реши­лись зачи­тать пись­мо, хотя Окта­виан на этом наста­и­вал (Cass. Dio XLIX. 41. 4—6). Одна­ко Сосий начал свое кон­суль­ство речью, в кото­рой оже­сто­чен­но напал на Окта­ви­а­на, а так­же, веро­ят­но, заявил, что Анто­ний жела­ет сло­жить с себя пол­но­мо­чия три­ум­ви­ра, и потре­бо­вал того же от Окта­ви­а­на. Это вос­ста­нов­ле­ние рес­пуб­ли­ки пока­за­лось сена­ту настоль­ко при­вле­ка­тель­ным, что он согла­сил­ся с Соси­ем, и лишь бла­го­да­ря запре­ту три­бу­на Нония Баль­ба его поста­нов­ле­ние не всту­пи­ло в силу (Cass. Dio L. 2. 3). Вер­нув­шись, Окта­виан при­был в сенат в сопро­вож­де­нии лич­ной охра­ны и тай­но воору­жен­ных дру­зей, занял почет­ное место меж­ду кон­су­ла­ми и уже этим самым дал понять, что все еще счи­та­ет себя выс­шим долж­ност­ным лицом в государ­стве. Про­из­не­ся обви­ни­тель­ную речь про­тив Анто­ния и Сосия, на кото­рую никто не решил­ся отве­тить, Окта­виан назна­чил заседа­ние сена­та на один из сле­дую­щих дней и пообе­щал пред­ста­вить пись­мен­ные дока­за­тель­ства сво­их заяв­ле­ний; веро­ят­но, он наме­ре­вал­ся обна­ро­до­вать то пись­мо Анто­ния, кото­рое ута­и­ли кон­су­лы. Но они бежа­ли в Эфес (Cass. Dio L. 2. 5, 6; ср. Plut. Ant. 56), и за ними после­до­ва­ли мно­гие сена­то­ры. Окта­виан поз­во­лил всем бес­пре­пят­ст­вен­но уехать (Cass. Dio L. 2. 6, 7; Suet. Aug. 17. 2). Этим раз­ре­ше­ни­ем, види­мо, вос­поль­зо­ва­лось зна­чи­тель­но более 300 сена­то­ров, так как вер­ны­ми Окта­виа­ну оста­лись чуть более 700 сена­то­ров (Mon. Anc. 5. 6), тогда как их общая чис­лен­ность состав­ля­ла в то вре­мя 1000 чело­век (Suet. Aug. 35. 1). Поэто­му Анто­ний полу­чил воз­мож­ность создать анти­се­нат (Cass. Dio L. 3. 2). В мае (Georg. Syn­cell. 588. 9: Δαι­σίῳ; ср. Dit­ten­ber­ger W. Dai­sios // RE. Bd. 4. 1901. Sp. 2014) Анто­ний отпра­вил Окта­вии раз­вод­ное пись­мо из Афин, куда к тому вре­ме­ни пере­нес штаб-квар­ти­ру. Она поки­ну­ла его дом, но про­дол­жа­ла забо­тить­ся о его детях и этим вызва­ла в Риме все­об­щее сочув­ст­вие, кото­рое, есте­ствен­но, было рав­но­знач­но осуж­де­нию Анто­ния (Plut. Ant. 57; Cass. Dio L. 3. 2; Liv. Per. 132; Eut­rop. VII. 6. 1; Oros. VI. 19. 4; Serv. Aen. VIII. 678). Кро­ме того, отно­ше­ние Анто­ния к Клео­пат­ре побуди­ло бежать в Рим Луция Муна­ция План­ка, кото­рый ранее был его дове­рен­ным лицом и разде­лял с ним все его наслаж­де­ния, и его пле­мян­ни­ка Мар­ка Тиция (Vell. II. 83; Plut. Ant. 58; Cass. Dio L. 3. 1, 2). Они были свиде­те­ля­ми при состав­ле­нии заве­ща­ния Анто­ния, а пото­му смог­ли осве­до­мить Окта­ви­а­на о его содер­жа­нии и о том, что оно хра­нит­ся у веста­лок. Окта­виа­ну же для финан­си­ро­ва­ния вой­ны при­шлось учредить налог, состав­ляв­ший чет­верть дохо­да, а для воль­ноот­пу­щен­ни­ков — вось­мую часть иму­ще­ства, что вызва­ло силь­ное недо­воль­ство (Plut. Ant. 58; Cass. Dio L. 10. 4, 5; 16. 3; 20. 3; LIII. 2. 3). Поэто­му он рад был любо­му спо­со­бу пере­на­пра­вить народ­ный гнев с себя на Анто­ния. Несмот­ря на то, что сна­ча­ла вестал­ки не хоте­ли отда­вать ему заве­ща­ние и пуб­ли­ка­ция подоб­но­го доку­мен­та долж­на была вызвать скан­дал, Окта­виан всё же завла­дел им и зачи­тал его сна­ча­ла в кол. 326 сена­те, а затем в народ­ном собра­нии с соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми ком­мен­та­ри­я­ми. Анто­ний заве­щал детям Клео­пат­ры огром­ное наслед­ство и рас­по­рядил­ся, чтобы его тело было погре­бе­но в Алек­сан­дрии, рядом с цари­цей, даже если он умрет в Риме (Plut. Ant. 58; Cass. Dio L. 3. 3—5; Suet. Aug. 17. 1). Это при­да­ло прав­до­по­до­бия утвер­жде­нию, что Анто­ний наме­ре­ва­ет­ся под­чи­нить Рим егип­тя­нам и их цари­це (Cass. Dio L. 4. 1; 5. 4; 24. 3; 25. 1; Hor. Od. I. 37. 6; Ep. 9. 11; Ovid. Met. XV. 827; Prop. III. 11. 31; Flor. II. 21. 2; Eut­rop. VII. 7). Окта­виан утвер­ждал, что её любов­ные зелья лиши­ли Анто­ния разу­ма (Plut. Ant. 60; Cass. Dio L. 5. 3). Поэто­му сенат решил, что Анто­ний не спо­со­бен зани­мать какую-либо государ­ст­вен­ную долж­ность, и вой­на в самой тор­же­ст­вен­ной фор­ме была объ­яв­ле­на не ему а цари­це Егип­та, при­чем Окта­виан высту­пал в роли феци­а­ла (Plut. Ant. 60; Cass. Dio L. 4. 3—5; 6. 1; 21. 1; 26. 3). Таким обра­зом, Окта­виан испол­нил свое обе­ща­ние, дан­ное после победы над Секс­том Пом­пе­ем, что граж­дан­ские вой­ны на этом закан­чи­ва­ют­ся, ибо пред­сто­я­щая кам­па­ния счи­та­лась не граж­дан­ской вой­ной, но вой­ной про­тив Егип­та. Эта фик­ция, види­мо, при­зна­ва­лась и совре­мен­ни­ка­ми собы­тий. Ибо Аппи­ан завер­ша­ет свои кни­ги о граж­дан­ских вой­нах смер­тью Секс­та Пом­пея, а посколь­ку он опи­рал­ся на сочи­не­ние Ази­ния Пол­ли­о­на, в нём дело мог­ло обсто­ять так же (ина­че см.: Groe­be P. Asi­nius (25) // RE. Bd. 2. 1896. Sp. 1595). В любом слу­чае Окта­виан, в соот­вет­ст­вии со сво­и­ми рас­чё­та­ми, рас­по­ло­жил обще­ст­вен­ное мне­ние в свою поль­зу, пред­ста­вив отно­ше­ние Анто­ния к Клео­пат­ре как опас­ность для рим­ско­го гос­под­ства. В Ита­лии и во всех запад­ных про­вин­ци­ях все муж­чи­ны, спо­соб­ные носить ору­жие, при­нес­ли Окта­виа­ну воин­скую при­ся­гу (Mon. Anc. 5. 3; ср. Cass. Dio L. 6. 4, 6). Одна­ко он при­да­вал столь боль­шое зна­че­ние исто­ри­че­ской тра­ди­ции, что осво­бо­дил от при­не­се­ния при­ся­ги город Боно­ния, состо­яв­ший в дав­них кли­ент­ских отно­ше­ни­ях с родом Анто­ни­ев (Suet. Aug. 17. 2). В ответ Анто­ний пообе­щал в тече­ние шести меся­цев после сво­ей победы вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку и одно­вре­мен­но при помо­щи под­ку­па вер­бо­вал себе сто­рон­ни­ков в Ита­лии и Риме (Cass. Dio L. 7; 9. 1). Окта­виан собрал все вой­ска, пред­на­зна­чен­ные для этой вой­ны, в Брун­ди­зии и Тарен­те (Plut. Ant. 62), чтобы с наступ­ле­ни­ем вес­ны пере­пра­вить их через Адри­а­ти­че­ское море. Тем вре­ме­нем Анто­ний пере­вел армию из Малой Азии в Гре­цию, а там рас­пре­де­лил вой­ска на зим­ние квар­ти­ры по все­му запад­но­му побе­ре­жью от Мето­ны (Oros. VI. 19. 6; Cass. Dio L. 11. 3; Strab. VIII. 4. 3) до Кер­ки­ры (Oros. VI. 19. 7; Cass. Dio L. 12. 2; о сто­ян­ке флота на Лев­ка­де см.: Vell. II. 84. 2; Cass. Dio L. 13. 5). Такое рас­сре­дото­че­ние сил потре­бо­ва­лось пото­му, что Гре­ция в то вре­мя была мало насе­ле­на и пло­хо возде­ла­на, и по этой при­чине про­кор­мить боль­шую армию, собран­ную в одном месте, было бы слож­но. Сам Анто­ний зимо­вал вме­сте с Клео­патрой в Пат­рах, при­мер­но в цен­тре рас­по­ло­же­ния сво­их войск (Cass. Dio L. 9. 3; Plut. Ant. 60). Самую боль­шую часть сво­его флота он напра­вил в хоро­шо защи­щен­ный и обшир­ный кол. 327 Амбра­кий­ский залив (Cass. Dio L. 12. 1). Окта­виан не мог про­ти­во­по­ста­вить пяти­стам его бое­вым кораб­лям более круп­ный флот; но суда Анто­ния, хоть и боль­шие, были непо­во­рот­ли­вы и пло­хо уком­плек­то­ва­ны, тогда как кораб­ли Окта­ви­а­на — быст­ры, а их эки­па­жи хоро­шо обу­че­ны (Plut. Aut. 62; Cass. Dio L. 11. 2; 15. 4; Vell. II. 84. 1). У Анто­ния было 19 леги­о­нов (Plut. Ant. 68), кото­рые вме­сте со вспо­мо­га­тель­ны­ми вой­ска­ми мно­го­чис­лен­ных ази­ат­ских дина­стов состав­ля­ли армию чис­лен­но­стью в 100 тыс. пехо­тин­цев и 12 тыс. всад­ни­ков; Окта­виан имел такую же кон­ни­цу, но пехо­тин­цев у него было толь­ко 80 тыс. (Plut. Ant. 61; ср. Cass. Dio L. 7. 2); одна­ко его пехоту состав­ля­ли ита­лий­цы — луч­шие сол­да­ты той эпо­хи, тогда как его про­тив­ник вынуж­ден был доволь­ст­во­вать­ся менее бое­спо­соб­ны­ми жите­ля­ми Восто­ка. Поэто­му Окта­виан без опас­ки пред­ло­жил Анто­нию бес­пре­пят­ст­вен­ную высад­ку в Ита­лии, чтобы быст­ро закон­чить вой­ну в гене­раль­ном сра­же­нии (Cass. Dio L. 9. 5; Plut. Ant. 62). В ответ Анто­ний пред­ло­жил само­му Окта­виа­ну вый­ти с ним на поеди­нок или при­быть со сво­ей арми­ей к Фар­са­лу, где одна­жды одер­жал победу Цезарь (Plut. Ant. 62). Это было рав­но­знач­но отка­зу; ибо посколь­ку Клео­пат­ра при­ве­ла с собой 200 кораб­лей, она (а вме­сте с ней и Анто­ний) жела­ла мор­ско­го сра­же­ния, чтобы иметь воз­мож­ность при­пи­сать себе решаю­щий вклад в победу (Plut. Ant. 56; 62).

31 г. до н. э.

1 янва­ря Окта­виан всту­пил в свое третье кон­суль­ство, кото­рое затем еже­год­но воз­об­нов­лял до 23 г., когда стал кон­су­лом в один­на­дца­тый раз (CIL. I² p. 160). Таким обра­зом, он мог уже вести вой­ну про­тив цари­цы Егип­та как закон­ный пред­ста­ви­тель рим­ско­го государ­ства, а не толь­ко на осно­ва­нии узур­пи­ро­ван­ной, хоть и все­ми при­зна­вае­мой вла­сти. Высо­кие воен­ные нало­ги вызва­ли мяте­жи, кото­рые при­шлось подав­лять силой ору­жия, и под­жо­ги, уни­что­жив­шие часть Цир­ка и хра­мы Цере­ры и Надеж­ды (Cass. Dio L. 10. 3—6).

Зимой про­во­ди­лись толь­ко раз­веды­ва­тель­ные рей­ды флота. Кро­ме того, Окта­виан, отплыв из Брун­ди­зия, попы­тал­ся овла­деть Кер­ки­рой, чтобы оттуда вести опе­ра­ции про­тив вра­же­ско­го флота, сто­яв­ше­го в Амбра­кий­ском зали­ве, одна­ко из-за штор­ма вынуж­ден был вер­нуть­ся (Cass. Dio L. 11. 1, 2). В нача­ле вес­ны этот план был осу­щест­влен иным спо­со­бом. Агрип­па выса­дил­ся под Мето­ной на юге Пело­по­нес­са, вне­зап­но напал на эту малень­кую кре­пость и захва­тил её. Одна­ко, веро­ят­но, эта опе­ра­ция долж­на была лишь отвлечь вни­ма­ние вра­га на левый фланг его рас­по­ло­же­ния, тогда как решаю­щий удар был запла­ни­ро­ван на пра­вом флан­ге. Затем Агрип­па про­плыл вдоль запад­но­го побе­ре­жья Гре­ции, выса­жи­ва­ясь в раз­лич­ных пунк­тах, и, нако­нец, изгнал гар­ни­зон Анто­ния из Кер­ки­ры, что и было основ­ной целью его опе­ра­ций (Oros. VI. 19. 6, 7; Cass. Dio L. 11. 3; 12. 2). Тем вре­ме­нем Окта­виан собрал в Брун­ди­зии не толь­ко сухо­пут­ную армию, но и мно­же­ство сена­то­ров и всад­ни­ков, отча­сти для того, чтобы они в его отсут­ст­вие не зате­я­ли вос­ста­ние в Ита­лии, отча­сти для того, чтобы кол. 328 обес­пе­чить сво­е­му пред­при­я­тию почёт­ное сопро­вож­де­ние (Cass. Dio L. 11. 5, 6). Вме­сте с ними, в сопро­вож­де­нии 230 воен­ных кораб­лей (Oros. VI. 19. 6; ср. Plut. Ant. 61) он выса­дил­ся в Акро­ке­равн­ских горах, веро­ят­но, под Панор­мом (Пален­но), при­ка­зал окку­пи­ро­вать Кер­ки­ру и отпра­вил­ся в Гли­кис­ли­мен (Фана­ри под Сплан­цей, см. выше Bürchner L. Gly­kys Li­men // RE. Bd. 7. 1912. Sp. 1475), послед­нюю хоро­шую гавань перед Амбра­кий­ским зали­вом, где постро­ил базу для сво­его флота (Cass. Dio L. 11. 6—12. 2; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen zur Ge­schich­te des Zwei­ten Tri­um­vi­rats. VII. Der Feldzug von Ac­tium und der so­ge­nannte Ver­rath der Cleo­pat­ra // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. S 9 f.). На пути в Тори­ну (Арпит­ца или Пар­га) армию Окта­ви­а­на впер­вые заме­ти­ли раз­вед­чи­ки Анто­ния, и когда в шта­бе послед­не­го в Пат­рах ста­ло извест­но, что Окта­виан направ­ля­ет­ся в Амбра­кий­ский залив, это вызва­ло боль­шую тре­во­гу (Plut. Ant. 62). Анто­ний с Клео­патрой и ее сви­той сроч­но высту­пил (Cass. Dio L. 13. 1); но задол­го до это­го флот Окта­ви­а­на появил­ся у вхо­да в залив и встал там, ожи­дая либо сра­же­ния, либо пере­го­во­ров. Одна­ко кораб­ли про­тив­ни­ка оста­ва­лись в зали­ве без дви­же­ния, а про­ник­нуть в глубь зали­ва было невоз­мож­но, так как вход в него, шири­ной все­го 700 м, с обе­их сто­рон был укреп­лён баш­ня­ми с мета­тель­ным оруди­я­ми, под защи­той кото­рых его бло­ки­ро­ва­ли сто­ро­же­вые кораб­ли (Cass. Dio L. 12. 3, 8). Поэто­му Окта­виан раз­бил лагерь на гос­под­ст­ву­ю­щем хол­ме Мика­ли­ци, под кото­рым он позд­нее осно­вал город Нико­поль в память о сво­ей победе. Его флот стал на якорь рядом, в бух­те Кома­рос, кото­рая, конеч­но, не слиш­ком хоро­шо его защи­ща­ла от южно­го вет­ра. Поэто­му Окта­виан попы­тал­ся пере­та­щить кораб­ли через пере­ше­ек в без­опас­ный залив по шку­рам, поли­тым мас­лом; ему уда­лось пере­пра­вить отдель­ные суда, но про­де­лать это со всем фло­том в виду про­тив­ни­ка было невоз­мож­но. Тогда он соеди­нил бух­ту Кома­рос со сво­им лаге­рем дву­мя парал­лель­ны­ми сте­на­ми и с их высоты наблюдал за про­тив­ни­ком, кото­рый таким обра­зом ока­зал­ся отре­зан от выхо­да в море (Cass. Dio L. 12. 3—6). Одна­ко, опа­са­ясь, что шторм сно­ва может так же ката­стро­фи­че­ски повредить его флот, как это не раз про­ис­хо­ди­ло на войне с Секс­том Пом­пе­ем, Окта­виан стре­мил­ся быст­ро раз­ре­шить ситу­а­цию и неод­но­крат­но пред­ла­гал про­тив­ни­ку сра­зить­ся как на море, так и на суше, одна­ко Анто­ний не решал­ся при­нять вызов (Cass. Dio L. 13. 1, 2). Он раз­бил лагерь на плос­ком полу­ост­ро­ве, кото­рый был рас­по­ло­жен к югу от мор­ско­го про­ли­ва и окан­чи­вал­ся мысом, где нахо­ди­лось свя­ти­ли­ще Апол­ло­на Актий­ско­го (Cass. Dio L. 12. 8; 13. 1; ср. Hirschfeld O. Ak­tion // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 1214). Он тоже свя­зал лагерь с якор­ной сто­ян­кой сво­их кораб­лей дву­мя парал­лель­ны­ми сте­на­ми (Plut. Ant. 63). Здесь ему при­шлось ждать, пока его армия не собе­рет­ся к нему с отда­лен­ных зим­них квар­тир. Когда это про­изо­шло, Анто­ний пере­сек про­лив и со сво­ей сто­ро­ны пред­ло­жил Окта­виа­ну бит­ву на суше, одна­ко теперь уже послед­ний имел при­чи­ны мед­лить (Cass. Dio L. 13. 2—4). Ибо Агрип­па тем вре­ме­нем занял ост­ров Лев­ка­да и захва­тил сто­яв­шие там кораб­ли Анто­ния (Vell. II. 84. 2; Cass. Dio L. 13. 5; Flor. II. 21. 4). В резуль­та­те Окта­виан полу­чил хоро­шую гавань, откуда кол. 329 мог наблюдать за про­ли­вом так же, как и из зали­ва Кома­рос, но без рис­ка попасть в шторм. Кро­ме того, эта пози­ция пере­ре­за­ла снаб­же­ние Анто­ния по морю, а под­воз по пло­хим гор­ным доро­гам пред­став­лял огром­ные труд­но­сти (Plut. Ant. 68; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. S. 21). Поло­же­ние Анто­ния ста­ло ещё слож­нее, когда Агрип­па раз­бил эскад­ру Квин­та Насидия у вхо­да в Коринф­ский залив и овла­дел горо­да­ми Пат­ры и Коринф, так что Анто­нию был отре­зан как сухо­пут­ный, так и мор­ской путь на Пело­пон­нес (Cass. Dio L. 13. 5; Vell. II. 84. 2). И если лагерь Окта­ви­а­на сто­ял в здо­ро­вой мест­но­сти на воз­вы­шен­но­сти, то вой­ска Анто­ния рас­по­ла­га­лись на боло­ти­стых рав­ни­нах, где тяже­ло стра­да­ли не толь­ко от голо­да, но и от эпиде­мии (Cass. Dio L. 12. 8; 14. 4; 15. 3, 4; Vell. II. 84. 1; Oros. VI. 19. 5, 7). Одна­ко Анто­ний не мог отве­сти их в более бла­го­при­ят­ную область, так как его флот был заперт в зали­ве и, оста­вив его, он поте­рял бы воз­мож­ность не толь­ко выса­дить­ся в Ита­лии, но даже отсту­пить в Малую Азию. Он отпра­вил кон­ни­цу вокруг зали­ва в тыл Окта­ви­а­на (Cass. Dio L. 13. 4) и попы­тал­ся с помо­щью зем­ля­ных работ отре­зать его от воды (Plut. Ant. 63; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. S. 22). Одна­ко Марк Тиций и Луций Ста­ти­лий ата­ко­ва­ли кон­ни­цу Анто­ния и раз­би­ли ее (Cass. Dio L. 13. 5. Liv. Per. 132). В армии Анто­ния уча­сти­лось дезер­тир­ство: зави­си­мые пра­ви­те­ли, кото­рые при­ве­ли ему кон­ни­цу и сто­я­ли отдель­но от основ­ной армии, в тылу у Окта­ви­а­на, пере­шли на сто­ро­ну послед­не­го (Vell. II. 84; Cass. Dio L. 13. 5, 6, 8; Plut. Ant. 63; Apophth. Aug. 2; Hor. Ep. 9. 17; Serv. Aen. VI. 612), как и мно­го­чис­лен­ные рим­ляне, в том чис­ле даже Гней Доми­ций Аге­но­барб (Vell. II. 84. 2; Suet. Ner. 3. 2; Plut. Ant. 63; Cass. Dio L. 13. 6; Tac. Ann. IV. 44). Анто­ний стал недо­вер­чив ко всем и при­ка­зал убить тех, кто вызы­вал подо­зре­ния (Cass. Dio L. 13. 7). Он сам воз­гла­вил кон­ни­цу, одна­ко тоже потер­пел пора­же­ние (Cass. Dio L. 14. 3; Liv. Per. 132; Oros. VI. 19. 7). Ему сове­то­ва­ли отсту­пить с сухо­пут­ной арми­ей в Македо­нию или во Фра­кию, куда за ним после­до­вал бы Окта­виан; одна­ко Анто­ний не мог решить­ся бро­сить флот (Plut. Aut. 63), и когда туман­ным утром Гай Сосий вывел кораб­ли из зали­ва и попы­тал­ся про­рвать­ся, они были отбро­ше­ны и понес­ли зна­чи­тель­ные поте­ри (Cass. Dio L. 14. 1, 2; Vell. II. 84. 2; Liv. Per. 132). Тогда Анто­ний решил­ся на бит­ву при Акции, кото­рая пред­став­ля­ла собой все­го лишь мас­штаб­ную попыт­ку про­ры­ва (Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. S. 33).

Ночью, чтобы про­тив­ник ему не пре­пят­ст­во­вал, Анто­ний пере­сёк про­лив и собрал армию на его южном бере­гу, при Акции (Cass. Dio L. 14. 3). На воен­ном сове­те было реше­но вер­нуть­ся в Еги­пет, кото­рый лег­ко было защи­щать, и с этой целью дать мор­ское сра­же­ние, чтобы про­рвать­ся сквозь выход из зали­ва (Cass. Dio L. 14. 4—15. 3; Plut. Ant. 63). Так как бо́льшая часть греб­цов была поте­ря­на вслед­ст­вие дезер­тир­ства, голо­да и эпиде­мии кол. 330 (Cass. Dio L. 15. 4; Oros. VI. 19. 5; Vell. II. 84. 1), Анто­ний смог уком­плек­то­вать эки­паж лишь 170 судов (Oros. VI. 19. 9; ср. Flor. II. 21. 5); осталь­ные были сожже­ны за исклю­че­ни­ем 60 кораб­лей Клео­пат­ры, гру­жен­ных воен­ной каз­ной и дру­ги­ми цен­но­стя­ми (Cass. Dio L. 15. 4; Plut. Ant. 64; ср. 67). Из сухо­пут­ной армии было выбра­но 20 тыс. леги­о­не­ров — веро­ят­но, остат­ки ита­лий­цев, — чтобы вме­сте с 2 тыс. луч­ни­ков сра­жать­ся на кораб­лях (Plut. loc. cit.). Осталь­ная часть вой­ска была постав­ле­на под коман­до­ва­ние Пуб­лия Канидия Крас­са (Mün­zer F. Ca­ni­dius (2) // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 1475). Он дол­жен был занять укреп­ле­ния, кото­рые про­ще все­го было защи­щать, чтобы их оса­да осла­би­ла Окта­ви­а­на и задер­жа­ла его как мож­но доль­ше (Cass. Dio L. 15. 1).

Этот послед­ний мог понять наме­ре­ния про­тив­ни­ка уже в тот момент, когда увидел горя­щие кораб­ли; кро­ме того, Квинт Дел­лий, при­над­ле­жав­ший к самым дове­рен­ным дру­зьям Анто­ния, пере­бе­жал на сто­ро­ну Окта­ви­а­на и уве­до­мил его о реше­ни­ях Анто­ния (Cass. Dio L. 23. 8; ср. Wis­sowa G. Del­lius // RE. Bd. 4. 1901. Sp. 2447). Посколь­ку Окта­виан не был скло­нен рис­ко­вать, всту­пая в круп­ное сра­же­ние (App. Hann. 13), он счи­тал наи­луч­шим выхо­дом поз­во­лить Анто­нию бес­пре­пят­ст­вен­но уда­лить­ся, а затем погнать­ся за ним и напасть на его отсту­паю­щий флот. Уже тот факт, что Анто­ний бежит, дол­жен был поко­ле­бать вер­ность остав­ших­ся у него союз­ни­ков. Одна­ко Агрип­па ука­зал на то, что если враг поста­вит пару­са, то лег­ко смо­жет ускольз­нуть, и насто­ял на мор­ском сра­же­нии, успех кото­ро­го пред­став­лял­ся ему несо­мнен­ным (Cass. Dio L. 31. 1, 2).

В тече­ние четы­рех дней мор­ские опе­ра­ции были невоз­мож­ны из-за штор­ма, но 2 сен­тяб­ря уста­но­ви­лась пре­крас­ная пого­да, поз­во­лив­шая обе­им сто­ро­нам испол­нить их пла­ны (Plut. Ant. 65; CIL. I² p. 328; Cass. Dio LI. 1. 1; Ioann. Lyd. Mens. IV. 80). Пре­иму­ще­ство Окта­ви­а­на состо­я­ло в коли­че­стве его судов и чис­лен­но­сти эки­па­жей: у него ещё оста­ва­лось более 400 бое­вых кораб­лей (Flor. II. 21. 5; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. S. 31), эки­па­жи кото­рых он уком­плек­то­вал восе­мью леги­о­на­ми и пятью пре­то­ри­ан­ски­ми когор­та­ми (Oros. VI. 19. 8; Cass. Dio L. 31. 3); таким обра­зом, его силы более чем вдвое пре­вос­хо­ди­ли силы Анто­ния. Одна­ко кораб­ли Анто­ния были гораздо боль­ше и выше, а неко­то­рые из них укреп­ле­ны баш­ня­ми (Cass. Dio L. 23. 2, 3; 33. 4. Flor. II. 21; Plut. Ant. 66; Verg. Aen. VIII. 693), так что они мог­ли свер­ху забра­сы­вать более низ­кие суда про­тив­ни­ка мета­тель­ны­ми сна­ряда­ми, и их при­хо­ди­лось штур­мо­вать сни­зу вверх, слов­но сте­ны кре­по­сти. Зато кораб­ли Окта­ви­а­на были гораздо подвиж­нее, их греб­цы — более опыт­ны, поэто­му, быст­ро про­хо­дя рядом с суда­ми Анто­ния, они мог­ли ломать их вёс­ла или рули и тем самым обез­дви­жи­вать их. Бое­вое постро­е­ние Анто­ния было спла­ни­ро­ва­но так, чтобы это пред­от­вра­тить. Кораб­ли плот­но выстро­и­лись в выпук­лую дугу (Prop. IV. 6. 25; ср. Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. S. 43, 5) и вышли на пози­цию перед про­ли­вом (Cass. Dio L. 81. 4; Plut. Ant. 65; Strab. VII. 7. 6), сбли­зив­шись друг с дру­гом настоль­ко, чтобы враг не мог прой­ти меж­ду ними (Cass. Dio loc. cit.: πυκ­ναῖς ταῖς ναυ­σίν), и с обе­их сто­рон так близ­ко сопри­ка­са­ясь с бере­гом, чтобы исклю­чить и обход (Plut. loc. cit.; Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen… // Her­mes. Bd. 34.1. 1899. кол. 331 S. 41). Поза­ди цен­тра сто­я­ли 60 кораб­лей Клео­пат­ры (Cass. Dio L. 33. 1; Plut. Ant. 66; ср. 64; Oros. VI. 19. 11). Флот полу­чил коман­ду оста­вать­ся в непо­движ­но­сти, слов­но на яко­ре, и поз­во­лить вра­гам ата­ко­вать (Plut. Ant. 65; Cass. Dio L. 31. 4); про­рыв дол­жен был про­изой­ти лишь после того, как те истра­тят луч­шие силы. Одна­ко Окта­виан не ата­ко­вал, а точ­но так же оста­вал­ся непо­движ­ным на рас­сто­я­нии полу­то­ра кило­мет­ров. Таким обра­зом, оба флота при­мер­но до полу­дня сто­я­ли друг про­тив дру­га без дви­же­ния (Plut. Ant. 65; ср. Cass. Dio L. 31. 5; Oros. VI. 19. 10). Тогда Гай Сосий, коман­до­вав­ший левым кры­лом Анто­ния (сам Анто­ний сто­ял на пра­вом, см. Plut. loc. cit.; Vell. II. 85. 2), счел ожи­да­ние слиш­ком дол­гим и, поло­жив­шись на пре­вос­ход­ство сво­их кораб­лей, дви­нул­ся впе­ред. Окта­виан или, вер­нее, Агрип­па, кото­рый реаль­но коман­до­вал в сра­же­нии, изо­бра­зил при­твор­ное бег­ство, чтобы выма­нить вра­га даль­ше в откры­тое море и вос­поль­зо­вать­ся там сво­им пре­вос­ход­ством в манев­рен­но­сти (Plut. Ant. 65; Serv. Aen. VIII. 682). Сосий после­до­вал за ним (Prop. IV. 6. 45) и тем самым вынудил пра­вое кры­ло Анто­ния при­со­еди­нить­ся и тоже про­дви­нуть­ся впе­рёд (Cass. Dio L. 81. 6; Plut. Ant. 66). Тогда Агрип­па оста­но­вил­ся и рас­тя­нул бое­вую линию в обе сто­ро­ны, чтобы таким обра­зом исполь­зо­вать свое пре­вос­ход­ство в чис­ле кораб­лей для обхо­да и окру­же­ния про­тив­ни­ка. Чтобы пред­от­вра­тить это, Анто­нию тоже при­шлось рас­тя­нуть кораб­ли в сто­ро­ны, а посколь­ку их было гораздо мень­ше, бое­вой порядок Анто­ния был разо­рван и Агрип­па сумел совер­шить про­рыв в середине, а воз­мож­но, и в дру­гих местах (Cass. Dio L. 31. 5; Plut. Ant. 66). Теперь лег­кие суда Окта­ви­а­на ста­ли кру­жить вокруг гигант­ских кораб­лей про­тив­ни­ка, тара­нить их или ломать им вес­ла, а так­же объ­еди­нять­ся по три или четы­ре про­тив одно­го, чтобы окру­жить его и напасть со всех сто­рон. Одна­ко, как пра­ви­ло, после стре­ми­тель­ных атак они отхо­ди­ли, укло­ня­ясь от кам­ней и стрел, гра­дом сыпав­ших­ся с высо­ких бор­тов и башен, так что кораб­ли Анто­ния не мог­ли одо­леть про­тив­ни­ка, но и быст­ро захва­тить их было невоз­мож­но (Cass. Dio L. 31; 32; Plut. Ant. 66; Flor. II. 21. 5). Тогда Клео­пат­ра вос­поль­зо­ва­лась бре­шью, воз­ник­шей посреди бое­вой линии Анто­ния, чтобы совер­шить про­рыв со сво­и­ми 60 кораб­ля­ми и бро­сить­ся в бег­ство, и вско­ре за ней после­до­вал сам Анто­ний (Plut. Ant. 66; Cass. Dio L. 33. 1—3; Flor. II. 21. 8; Oros. VI. 19. 11; Vell. II. 85. 3; Plin. NH. XIX. 22; Serv. Aen. VIII. 707; Gell. II. 22; 23; Hor. Epod. 9. 7; Strab. XVII. 1. 11). Это послу­жи­ло сиг­на­лом к бег­ству для боль­шин­ства еще сра­жав­ших­ся кораб­лей, и пре­сле­до­ва­ние было воз­мож­но лишь в очень огра­ни­чен­ных мас­шта­бах (Plut. Ant. 67; Cass. Dio LI. 1. 4), так как на судах Анто­ния поста­ви­ли пару­са, кото­рые Окта­виан оста­вил на суше, чтобы они не стес­ня­ли сво­бо­ду дви­же­ний греб­цов (Cass. Dio L. 33. 4, 5; ср. Plut. Ant. 64). Одна­ко и отстав­шая часть флота муже­ст­вен­но про­дол­жа­ла борь­бу (Vell. II. 85. 4, 5) и созда­ла Окта­виа­ну столь­ко труд­но­стей, что он был вынуж­ден был кол. 332 исполь­зо­вать про­тив них огонь. Ведь ранее он избе­гал это­го, так как пред­по­ла­гал, что мно­гие кораб­ли несут цен­ный груз, и не желал ему угро­жать (Cass. Dio L. 34, 35; Flor. II. 21; Verg. Aen. VIII. 694; Hor. Epod. 9. 8). К пяти часам вече­ра победа была одер­жа­на (Plut. Ant. 68). Окта­виан зано­че­вал на сво­ем кораб­ле (Suet. Aug. 17. 2) и на сле­дую­щее утро обна­ру­жил, что 12 тыс. вра­гов было уби­то и 6 тыс. ране­но (Oros. VI. 19. 12). Сам он поте­рял 5 тыс. чело­век, но, как утвер­ждал в сво­ей авто­био­гра­фии, захва­тил 300 кораб­лей (Plut. Ant. 68), что, конеч­но, под­ра­зу­ме­ва­ло добы­чу, захва­чен­ную в тече­ние всей вой­ны, а не толь­ко после бит­вы при Акции.

Обе сухо­пут­ные армии — те их части, кото­рые не сра­жа­лись на кораб­лях, — смот­ре­ли на борь­бу с бере­га (Plut. Ant. 65; Cass. Dio L. 32. 1; Vell. II. 85. 2). Когда её исход стал ясен, вой­ско Анто­ния уда­ли­лось и оста­ви­ло укреп­лен­ный лагерь с малень­ким гар­ни­зо­ном Окта­виа­ну, кото­рый занял его без вся­ко­го сопро­тив­ле­ния (Cass. Dio LI. 1. 4). Лишь немно­гие зна­ли, что Анто­ний бежал; армия ожи­да­ла, что он еще воз­гла­вит ее для решаю­ще­го сра­же­ния. Но посколь­ку Анто­ний отсут­ст­во­вал, а Пуб­лий Канидий Красс, кото­ро­го он оста­вил коман­до­вать, тай­но бежал, через семь дней после мор­ско­го сра­же­ния армия Анто­ния сда­лась Окта­виа­ну.

Когда тот еще нахо­дил­ся при Акции, Меце­нат, пред­став­ляв­ший его тем вре­ме­нем в Риме (App. BC. IV. 50; Vell. II. 88. 2; ср. Cass. Dio LI. 3. 5), при­слал ему на суд Мар­ка Эми­лия Лепида, сына три­ум­ви­ра. Он орга­ни­зо­вал заго­вор с целью убить Окта­ви­а­на при его воз­вра­ще­нии в Рим и был за это каз­нен (van Roh­den P. Aemi­lius (4) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 561).

В память о победе Окта­виан позд­нее осно­вал на месте сво­его лаге­ря город Нико­поль, в кото­ром посе­лил жите­лей бли­жай­ших, по боль­шей части обез­людев­ших горо­дов, и учредил пяти­лет­ние игры в Актий­ском свя­ти­ли­ще, кото­рое он рас­ши­рил и укра­сил (Cass. Dio L. 12. 3; LI. 1. 3; 18. 1; Suet. Aug. 18. 2; 96. 2; Strab. VII. 7. 5, 6; X. 2. 2; Paus. V. 23. 3; VII. 18. 8; X. 38. 4; Pto­lem. III. 13. 3; Plin. NH. IV. 5; Tac. Ann. V. 10; Plut. Ant. 65; Head B. His­to­ria nu­mo­rum. Ox­ford, 1911. P. 272).

Опа­са­ясь, что в армии сно­ва, как после сици­лий­ской вой­ны, могут начать­ся бес­по­ряд­ки, Окта­виан уво­лил со служ­бы самых ста­рых сол­дат, кото­рые так­же были и самы­ми тре­бо­ва­тель­ны­ми, и отпра­вил их на роди­ну, пока без денеж­ных воз­на­граж­де­ний. Сол­да­ты, остав­ши­е­ся от Анто­ния, были рас­квар­ти­ро­ва­ны в недав­но поко­рен­ной Дал­ма­ции (Cass. Dio LI. 3. 1, 2; Suet. Aug. 17. 3; Oros. VI. 19. 14; Seeck O. Die Zu­sam­men­set­zung… S. 607). Посколь­ку недав­но уво­лен­ные вете­ра­ны, выса­див­ши­е­ся в Брун­ди­зии, мог­ли про­явить недо­воль­ство, в Ита­лию был направ­лен Агрип­па, чтобы вза­и­мо­дей­ст­во­вать там с Меце­на­том, управ­ляв­шим стра­ной из Рима во вре­мя вой­ны (Cass. Dio LI. 3. 5, 6). Сам Окта­виан отплыл в Афи­ны (Plut. Ant. 68) и там был тор­же­ст­вен­но посвя­щен в элев­син­ские мисте­рии (Cass. Dio LI. 4. 1; Suet. Aug. 93). Одно­вре­мен­но он рас­пре­де­лил сре­ди голо­даю­щих горо­дов Гре­ции хлеб, кол. 333 собран­ный Анто­ни­ем (Plut. Ant. 68), и осво­бо­дил от нало­га Ита­лию, что вызва­ло радость и бла­го­дар­ность после тяже­лых побо­ров в нача­ле вой­ны, (Cass. Dio LI. 3. 3). Затем он отпра­вил­ся на Самос и оста­но­вил­ся там на зим­ние квар­ти­ры (Suet. Aug. 17. 3; App. BC. IV. 42; Cass. Dio LI. 4. 1).

На Само­се состо­ял­ся суд над захва­чен­ны­ми в плен сто­рон­ни­ка­ми Анто­ния (App. BC. IV. 42), при­чем в целом Окта­виан обо­шел­ся с ними мяг­ко (Vell. II. 86. 2; ср. Cass. Dio LI. 2. 4; LVI. 38. 2; App. BC. IV. 49), но где счи­тал необ­хо­ди­мым, не оста­нав­ли­вал­ся и перед боль­шой жесто­ко­стью (Cass. Dio LI. 2. 4—6; App. BC. IV. 42; Suet. Aug. 13. 2; Plut. Ant. 72). Соот­вет­ст­вен­но, горо­да и дина­сты Гре­ции и Малой Азии были либо нака­за­ны, либо награж­де­ны в зави­си­мо­сти от пози­ции, заня­той в пред­ше­ст­ву­ю­щей войне (Cass. Dio LI. 2. 1—3; Paus. IV. 31. 1, 2; VII. 18. 7; ср. van Roh­den P. Amyn­tas (21) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2008; Wil­cken U. Ar­che­laos (15) // Bd. 2. 1895. Sp. 451; Nie­se B. Deio­ta­rus (4) // RE. Bd. 4. 1901. Sp. 2404; Stein A. Iambli­chos // RE. Bd. 9. 1914. Sp. 639).

30 г. до н. э.

Полу­чив изве­стие, что сре­ди вете­ра­нов, отправ­лен­ных в Ита­лию, нача­лись бес­по­ряд­ки, Окта­виан спеш­но отплыл с Само­са в Брун­ди­зий в раз­гар зимы, при­чем по доро­ге его кораб­ли силь­но постра­да­ли от штор­мов (Cass. Dio LI. 3. 4; 4. 2, 3; Suet. Aug. 17. 3; Oros. VI. 19. 14). Сенат и всад­ни­ки почти в пол­ном соста­ве отпра­ви­лись ему навстре­чу, как и зна­чи­тель­ная часть рим­ско­го наро­да и мно­же­ство посольств из дру­гих горо­дов (Cass. Dio LI. 4. 4). Окта­виан успо­ко­ил вете­ра­нов (Tac. Ann. I. 42; Suet. Aug. 17. 3), устро­ив для них денеж­ные разда­чи и рас­пре­де­ле­ние зем­ли как в Ита­лии, так и в про­вин­ци­ях, а имен­но в Филип­пах и Дирра­хии. Зем­ли для это­го были взя­ты преж­де все­го у тех горо­дов, кото­рые при­мкну­ли к Анто­нию, но в этот раз Окта­виан их опла­тил или, по край­ней мере, пообе­щал опла­тить (Cass. Dio LI. 4. 5, 6; Mon. Anc. 3. 22; Hyg. De Lim. 177; Hie­ron. Chron. 1984). День­ги для этих целей были полу­че­ны отча­сти из воен­ной добы­чи, а отча­сти из штра­фов, взыс­кан­ных со сто­рон­ни­ков Анто­ния (Cass. Dio LI. 2. 1, 4; 4. 7). Посколь­ку это­го ока­за­лось недо­ста­точ­но, Окта­виан выста­вил на тор­ги соб­ст­вен­ное иму­ще­ство и иму­ще­ство сво­их дру­зей; одна­ко никто не поже­лал его поку­пать, поэто­му оста­ток денег за выкуп­лен­ные зем­ли уда­лось выпла­тить лишь поз­же, из еги­пет­ской добы­чи (Cass. Dio LI. 4. 7, 8). Амни­сти­ро­ван­ным сто­рон­ни­кам Анто­ния было поз­во­ле­но вер­нуть­ся в Ита­лию (Cass. Dio LI. 5. 1). Про­ведя 27 дней в Брун­ди­зии, Окта­виан спеш­но отпра­вил­ся через Коринф, где его кораб­ли пере­та­щи­ли через пере­ше­ек, обрат­но в Азию (Suet. Aug. 17. 3; Cass. Dio LI. 5. 1, 2). На Родо­се его встре­тил Ирод, царь Иудеи, чтобы оправ­дать­ся за вер­ную служ­бу Анто­нию (Fl. Ios. AI. XV. 187; BI. I. 387), и его при­ме­ру после­до­ва­ли дру­гие сирий­ские дина­сты (Plut. Ant. 71; 72). В Малой Азии Окта­ви­а­на застал и послан­ник Анто­ния; через него Клео­пат­ра пред­ло­жи­ла отка­зать­ся от вла­сти в поль­зу сво­их детей, а Анто­ний — жить как част­ное лицо в Егип­те или Афи­нах (Plut. Ant. 72). Клео­пат­ра так­же тай­но пере­да­ла ему зна­ки цар­ской вла­сти, кото­рые Окта­виан охот­но при­нял как доб­рые пред­зна­ме­но­ва­ния кол. 334 (Cass. Dio LI. 6. 4—6). Он отпра­вил в Але­кан­д­рию сво­его воль­ноот­пу­щен­ни­ка Тир­са, кото­рый не при­вез Анто­нию ника­ко­го пись­ма, Клео­пат­ре же пуб­лич­но угро­жал, а тай­но обе­щал сохра­нить ей власть, если она убьет Анто­ния или вышлет его из Егип­та. Анто­ний, одна­ко заме­тил подо­зри­тель­ные кон­так­ты воль­ноот­пу­щен­ни­ка с цари­цей и при­ка­зал его высечь (Plut. Ant. 73; Cass. Dio LI. 6. 6). Тем не менее, Анто­ний отпра­вил к Окта­виа­ну вто­рое посоль­ство и выра­зил готов­ность покон­чить с собой, если Клео­пат­ра оста­нет­ся невреди­мой. Одно­вре­мен­но он ото­слал к нему Турул­лия, убий­цу Цеза­ря и сво­его быв­ше­го дру­га. Окта­виан, нахо­див­ший­ся на Косе, при­ка­зал каз­нить Турул­лия, но не дал ника­ко­го отве­та на посла­ние. Третье пись­мо, кото­рое пере­дал стар­ший сын само­го Анто­ния, тоже не возы­ме­ло успе­ха. Окта­виан взял при­ве­зен­ные им день­ги и, веро­ят­но, отпра­вил Клео­пат­ре обе­ща­ния и угро­зы, Анто­нию же ниче­го не отве­тил (Cass. Dio LI. 8. 1—4; Val. Max. I. 1. 19; Lact. Inst. Div. II. 7. 17). Он при­дер­жи­вал­ся вер­сии о безу­мии Анто­ния, и посколь­ку вой­на была объ­яв­ле­на не послед­не­му, а цари­це Егип­та, пере­го­во­ры тоже мог­ли вестись толь­ко с ней.

Тем вре­ме­нем Окта­виан в сопро­вож­де­нии Иро­да при­был в Пто­ле­ма­иду, где был тор­же­ст­вен­но при­нят и ода­рён 800 талан­та­ми (Fl. Ios. AI. XV. 198; BI. I. 394; Suet. Aug. 17. 3; Plut. Ant. 74; Oros. VI. 19. 14), а затем дви­нул­ся со сво­ей арми­ей в Сирию (Fl. Ios. AI. XV. 196; 199; 200; BI. I. 394). Здесь к нему при­бы­ли послы Тирида­та и Фра­ата, боров­ших­ся друг с дру­гом за власть над Пар­фи­ей, и оба про­си­ли его о помо­щи. Одна­ко под пред­ло­гом вой­ны про­тив Егип­та Окта­виан лишь пообе­щал обду­мать этот вопрос. Ему было толь­ко жела­тель­но, чтобы внут­рен­ние раздо­ры как мож­но доль­ше ослаб­ля­ли враж­деб­ную импе­рию (Cass. Dio LI. 18. 2; ср. Ius­tin. 42. 5; Hor. Od. I. 26. 5; II. 2. 17; III. 8. 19). Ирод снаб­дил армию Окта­ви­а­на всем необ­хо­ди­мым для пере­хо­да через без­вод­ную пусты­ню полу­ост­ро­ва Синай (Fl. Ios. AI. XV. 200; BI. I. 395). Погра­нич­ная еги­пет­ская кре­пость Пелу­зий сда­лась Окта­виа­ну настоль­ко быст­ро, что дума­ли, буд­то ее комен­дант Селевк совер­шил изме­ну при под­стре­ка­тель­стве Клео­пат­ры (Plut. Ant. 74; Cass. Dio LI. 9. 5; Oros. VI. 19. 14; Flor. II. 21; Fl. Ios. AI. I. 395). При­бли­зив­шись к Алек­сан­дрии, Окта­виан узнал, что Клео­пат­ра собра­ла свои сокро­ви­ща в соб­ст­вен­ной гроб­ни­це и при­гото­ви­лась сжечь их вме­сте с собой. Чтобы не допу­стить гибе­ли этих цен­но­стей, он еще раз отпра­вил к Клео­пат­ре Тир­са, чтобы все­лить в нее надеж­ду (Plut. Ant. 74; Cass. Dio LI. 8. 6, 7). На иппо­дро­ме неда­ле­ко от Алек­сан­дрии Окта­виан потер­пел пора­же­ние в кон­ном сра­же­нии (Plut. Ant. 74; Cass. Dio LI. 10. 1; ина­че см.: Oros. VI. 19. 16). Вооду­шев­лен­ный этим Анто­ний стал метать в лагерь листов­ки, при­вя­зан­ные к стре­лам, в кото­рых обе­щал воз­на­граж­де­ние в 6000 сестер­ци­ев каж­до­му пере­шед­ше­му к нему сол­да­ту. Но Окта­виан сам зачи­тал эти листов­ки сол­да­там (Cass. Dio LI 10, 2. 3), и желаю­щих поки­нуть победо­нос­ные зна­ме­на не обна­ру­жи­лось, кол. 335 тогда как нема­ло сол­дат Анто­ния пере­бе­жа­ло к про­тив­ни­ку (Plut. Ant. 74). Анто­ний вызвал Окта­ви­а­на на поеди­нок, но был с пре­зре­ни­ем отверг­нут (Plut. Ant. 75). 1 авгу­ста (Oros. VI. 19. 16; CIL. I². P. 323; Mac­rob. Sat. I. 12. 35), неда­ле­ко от иппо­дро­ма, где позд­нее Окта­виан осно­вал вто­рой Нико­поль (Strab. XVII. 1. 10; Cass. Dio LI. 18. 1), Анто­ний в послед­ний раз встре­тил­ся с ним в сра­же­нии, одно­вре­мен­но выслав свой флот навстре­чу вра­же­ским кораб­лям. Но флот Анто­ния пере­шел на сто­ро­ну про­тив­ни­ка, а вско­ре за ним после­до­ва­ла и кон­ни­ца. Пехота была раз­би­та, а вслед за этим сда­лась Алек­сан­дрия (Strab. loc. cit.; Oros. loc. cit.; Plut. Ant. 75; 76; Cass. Dio LI. 10. 2. 4; Suet. Aug. 17. 3; 71. 1; Vell. II. 87. 1; Liv. Per. 133; Prop. II. 1. 30).

Когда после само­убий­ства Анто­ния Окта­виа­ну пере­да­ли его окро­вав­лен­ный меч, он опла­кал его и пока­зал дру­зьям пере­пис­ку с Анто­ни­ем, чтобы дока­зать, что неви­но­вен в их кон­флик­те (Plut. Ant. 78). Так­же он поз­во­лил Клео­пат­ре устро­ить Анто­нию вели­ко­леп­ное погре­бе­ние (Cass. Dio LI. 11. 5; Plut. Ant. 82; ср. 84), а позд­нее, соглас­но ее соб­ст­вен­но­му жела­нию, быть похо­ро­нен­ной рядом с ним (Plut. Ant. 85; 86; Cass. Dio LI. 13. 4; 15. 1). Но ста­туи Анто­ния были сбро­ше­ны, его имя стер­то с обще­ст­вен­ных памят­ни­ков (Cass. Dio LI. 19. 3; Plut. Cic. 49; Ant. 86), а все его рас­по­ря­же­ния объ­яв­ле­ны недей­ст­ви­тель­ны­ми (Strab. XIV. 6. 6). Поз­же, одна­ко, послед­ст­вия это­го про­кля­тия памя­ти (dam­na­tae me­mo­riae) были отме­не­ны, веро­ят­но, еще при Авгу­сте, самое позд­нее — в пер­вые годы прав­ле­ния Тибе­рия (Tac. Ann. III. 18; ILS. 943 = CIL. VI. 1384; ср. CIL. I² p. 10). Одна­ко Август даже в сво­ей над­гроб­ной над­пи­си не стал назы­вать имя чело­ве­ка, объ­яв­лен­но­го вне зако­на (Mon. Anc. 4. 50; 5. 4). Стар­ший из детей Анто­ния, Марк, обыч­но име­ну­е­мый Антил­лом, с порт­ре­том кото­ро­го уже чека­ни­лись моне­ты, был каз­нен (Groe­be P. An­to­nius (32) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2614); об осталь­ных Окта­виан поза­бо­тил­ся по-отцов­ски, в том чис­ле и о рож­ден­ных от Клео­пат­ры, хотя им при­шлось укра­сить его три­умф (Wil­cken U. Ale­xandros (28) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 1442; Groe­be P. An­to­nius (22) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2584; Groe­be P. An­to­nia (113, 114) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2640; ср. Kleo­pat­ra, Pto­le­maios^[11]). Одна­ко Цеза­ри­о­ну, кото­рый счи­тал­ся сыном Цеза­ря и мог бы стать пре­тен­ден­том на власть, при­шлось разде­лить судь­бу Антил­ла (Plut. Ant. 82; Cass. Dio LI. 15. 5).

Клео­пат­ра спер­ва наде­я­лась сохра­нить цар­скую власть для сво­их детей (Plut. Ant. 78). Окта­виан обна­де­жи­вал ее, не давая твер­дых обе­ща­ний. Ибо он хотел про­ве­сти её в три­ум­фе и опа­сал­ся, что она может совер­шить само­убий­ство, и, что было бы для него еще непри­ят­нее, сжечь свои богат­ства (Plut. Ant. 78; 79; 83; 84; Cass. Dio LI. 11. 3, 5; 13. 1; Oros. VI. 19. 18; Flor. II. 21. 11). Когда через несколь­ко дней после взя­тия Алек­сан­дрии он лич­но посе­тил Клео­пат­ру, она попы­та­лась соблаз­нить и его и с этой целью заиг­ры­ва­ла с памя­тью Цеза­ря. Одна­ко Окта­виан про­явил гораздо боль­ше инте­ре­са к пере­ч­ню ее сокро­вищ, кото­рый она ему пере­да­ла, чем к ее осо­бе (Plut. Ant. 83; Cass. Dio LI. 11. 6—18. 1; Flor. II. 21. 10). Посколь­ку, несмот­ря на стро­гую охра­ну, кол. 336 Клео­пат­ра суме­ла покон­чить с собой, Окта­виан смог пока­зать в три­ум­фе толь­ко ее изо­бра­же­ние (Plut. Ant. 86; Cass. Dio LI. 21. 8). Он не стал уни­что­жать ее ста­туи, так как ее друг Архи­бий запла­тил ему за их сохра­не­ние 2000 талан­тов (Plut. loc. cit.).

Въез­жая в Алек­сан­дрию, Окта­виан почтил руко­по­жа­ти­ем фило­со­фа Арея (Plut. Ant. 80). Веро­ят­но, в это вре­мя Окта­виан при­гла­сил Арея при­со­еди­нить­ся к сво­е­му окру­же­нию, в кото­ром тот оста­вал­ся по мень­шей мере до 9 г. до н. э. (Sen. Con­s. ad Marc. 4. 2), чтобы в беседах с ним и его сыно­вья­ми Дио­ни­си­ем и Ника­но­ром завер­шить свое обра­зо­ва­ние (Suet. Aug. 89. 1; Cass. Dio LI. 16. 4; LII. 36. 4; ср. von Ar­nim H. Areios (12) / RE. Bd. 2. 1895. S. 626). К граж­да­нам Алек­сан­дрии Окта­виан обра­тил­ся с речью на гре­че­ском язы­ке, в кото­рой про­воз­гла­сил, что щадит их по трем при­чи­нам: 1) ради Алек­сандра Вели­ко­го, осно­ва­те­ля их горо­да; 2) ради вели­чия и кра­соты горо­да и ради его бога-покро­ви­те­ля Сера­пи­са; и 3) ради их сограж­да­ни­на Арея (Cass. Dio LI. 16. 3, 4; Plut. Ant. 80; Apophth. Aug. 3). Одна­ко он не поз­во­лил Алек­сан­дрии иметь город­ской совет ввиду рево­лю­ци­он­но­го настроя граж­дан (Cass. Dio LI. 17. 2; ср. Seeck O. Ge­schich­te des Un­ter­gangs der an­ti­ken Welt. Bd. 4. Ber­lin, 1911. S. 332ff.). Когда ему пока­за­ли тело Алек­сандра, он осмот­рел его, ощу­пал лицо и укра­сил его цве­та­ми и золотым вен­ком. Одна­ко когда Окта­ви­а­на захо­те­ли отве­сти так­же к гроб­ни­цам Пто­ле­ме­ев, он отка­зал­ся, заявив, что хотел видеть царя, а не тру­пы (Cass. Dio LI. 16. 5; Suet. Aug. 18. 1).

Еги­пет пере­стал быть неза­ви­си­мым цар­ст­вом (Strab. XVII. 1. 10); Окта­виан под­чи­нил его Рим­ской импе­рии (Mon. Anc. 5. 24; Mac­rob. I. 12. 35; ILS. 91 = CIL. VI. 701; 702; Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 62ff.; Cass. Dio LI. 17. 1; Cen­so­rin. Die Nat. 21. 9; Vell. II. 39. 2; Suet. Aug. 18. 2; Eut­rop. VII. 7; Strab. XVII. 1. 12), одна­ко Еги­пет отли­чал­ся от ранее при­со­еди­нён­ных про­вин­ций тем, что сюда запре­ще­но было при­ез­жать сена­то­рам и здесь не было сена­тор­ско­го намест­ни­ка (Cass. Dio LI. 17. 1; Tac. Ann. II. 59). Окта­виан оста­вил Еги­пет под сво­им управ­ле­ни­ем и пору­чил его Гаю Кор­не­лию Гал­лу (Stein A. Cor­ne­lius (164) // RE. Bd. 4. 1900. Sp. 1344), назна­чив его пре­фек­том, кото­рый дол­жен был счи­тать­ся пред­ста­ви­те­лем царя и его пра­во­пре­ем­ни­ка — импе­ра­то­ра (Strab. XVII. 1. 12; Tac. Hist. I. 11).

Ранее Окта­ви­а­на упре­ка­ли в том, что он слиш­ком ценит ста­рин­ную и кра­си­вую сто­ло­вую посу­ду и ради это­го даже вно­сит вла­дель­цев таких цен­но­стей в про­скрип­ци­он­ные спис­ки; теперь он взял себе из наслед­ства Клео­пат­ры лишь один хру­сталь­ный бокал и при­ка­зал рас­пла­вить все ее золотые сосуды (Suet. Aug. 70. 2; 71. 1). Добы­ча была так вели­ка, что Окта­виан смог выпла­тить сво­им сол­да­там все, что обе­щал им в награ­ду за победу, и сверх того еще по 1000 сестер­ци­ев каж­до­му, кто сопро­вож­дал его в Алек­сан­дрию, чтобы воз­на­гра­дить их за запрет на раз­граб­ле­ние горо­да (Cass. Dio LI. 17. 6, 7). Эти день­ги так­же пошли на опла­ту земель, кото­рые он забрал ранее для рас­пре­де­ле­ния вете­ра­нам (Cass. Dio кол. 337 II. 4. 8; ср. Mon. Anc. 5. 22). Кро­ме того, Окта­виан полу­чил воз­мож­ность бога­то ода­рить мно­же­ство част­ных лиц и пре­под­не­сти в хра­мы Рима весь­ма цен­ные вотив­ные дары (Cass. Dio LI. 17. 8; 22; Mon. Anc. 2. 23; Suet. Aug. 30. 2). Окта­виан мог поз­во­лить себе отка­зать­ся от 35 тыс. фун­тов золота в фор­ме золотых побед­ных вен­ков, кото­рые даро­ва­ли ему горо­да Ита­лии от име­ни 35 триб (Mon. Anc. 4. 26; Cass. Dio LI. 21. 4); и все же при­ток золота из еги­пет­ской добы­чи в Рим был так велик, что про­цен­ты сни­зи­лись на треть по срав­не­нию с преж­ним раз­ме­ром и все цены, преж­де все­го на недви­жи­мость, рез­ко вырос­ли (Cass. Dio LI. 21. 5; Oros. VI. 19. 19; Suet. Aug. 41. 1).

Окта­виан отпра­вил­ся в путе­ше­ст­вие по Егип­ту и достиг по мень­шей мере Мем­фи­са, так как там нахо­дил­ся свя­щен­ный бык, на кото­ро­го он отка­зал­ся взгля­нуть (Suet. Aug. 93; Cass. Dio LI. 16. 5). Для уве­ли­че­ния пло­до­ро­дия стра­ны он пред­пи­сал постро­ить боль­шие гид­ро­тех­ни­че­ские соору­же­ния, что пред­сто­я­ло сде­лать сол­да­там Анто­ния, остав­лен­ным там в каче­стве гар­ни­зо­на (Suet. Aug. 18. 2; Cass. Dio LI. 18. 1; ILS. 2483 = CIL. IIΙ. 6627; ср. Seeck O. Die Zu­sam­men­set­zung… S. 608). Затем он отпра­вил­ся в путь по суше, спер­ва в Сирию (Plut. Ant. 84; Cass. Dio LI. 18. 1; Oros. VI. 19. 21) — сно­ва с помо­щью Иро­да (Fl. Ios. BI. I. 395), кото­рый про­во­дил его до Антио­хии (Fl. Ios. AI. XV. 218). Веро­ят­но, в Сирии он при­нял изгнан­но­го пар­фян­ско­го царя Тирида­та и раз­ре­шил ему посе­лить­ся в этой про­вин­ции, так как отсюда он мог угро­жать импе­рии сво­его победо­нос­но­го сопер­ни­ка — Фра­ата. Одна­ко посоль­ство, кото­рое отпра­вил к Окта­виа­ну Фра­ат, тоже было любез­но им при­ня­то, тем более, что ему пере­да­ли сына царя, кото­рый был отправ­лен в Рим (Cass. Dio LI. 18. 8; LIII. 33. 2; Mon. Anc. 5. 54; Strab. VI. 4. 2 p. 288; ср. Ius­tin. 42. 5; Isid. Cha­rac. 1; Hor. Od. II. 2. 17; Verg. Georg. IV. 560).

Из Сирии Окта­виан напра­вил­ся в Малую Азию (Cass. Dio LI. 18. 1; Oros. VI. 19. 21) и пере­зи­мо­вал на Само­се (Suet. Aug. 26. 3; ср. Oros. loc. cit.). В тече­ние это­го вре­ме­ни Окта­виан воз­вра­тил горо­дам про­из­веде­ния искус­ства, кото­рый Анто­ний, как рев­ност­ный кол­лек­ци­о­нер, ото­брал у них (Mon. Anc. 4. 49; Plin. NH. XXXIV. 8; 58; Strab. XIII. 1. 30). Одна­ко Самос полу­чил толь­ко две из трёх колос­саль­ных ста­туй работы Миро­на — Афи­ну и Герак­ла. Третью, Зев­са, Окта­виан забрал с собой, чтобы уста­но­вить ее на Капи­то­лии, где он рас­по­рядил­ся постро­ить для нее соб­ст­вен­ное свя­ти­ли­ще (Strab. XIV. 1. 14).

Когда в Рим при­шло изве­стие о взя­тии Алек­сан­дрии, Окта­виа­ну были даро­ва­ны новые поче­сти, сре­ди кото­рых сле­ду­ет упо­мя­нуть сле­дую­щие: кон­сул Луций Сений, зани­мав­ший долж­ность в нояб­ре и декаб­ре (CIL. I² p. 160), соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та внес закон, даю­щий Окта­виа­ну пра­во назна­чать пат­ри­ци­ев, а так­же, веро­ят­но, цен­зор­скую власть (Tac. Ann. XI. 25; ср. Suet. Aug. 27. 5; Mon. Anc. 2. 1; CIL. IX. 422. 62). Три­бун­ская власть, кото­рую он полу­чил после победы над Секс­том Пом­пе­ем, была рас­про­стра­не­на за пре­де­лы пер­во­го миль­но­го кам­ня за поме­ри­ем. В отно­ше­нии всех при­го­во­ров по уго­лов­ным делам Окта­виан полу­чил кол. 338 пра­во поми­ло­ва­ния. Все жре­цы долж­ны были вклю­чить его имя в молит­вы за народ и сенат, и на всех зва­ных обедах, как обще­ст­вен­ных, так и част­ных, ему сле­до­ва­ло совер­шать воз­ли­я­ния наряду с бога­ми (Cass. Dio LI. 19). Соот­вет­ст­вен­но, он в сле­дую­щем году раз­ре­шил постро­ить себе хра­мы в неко­то­рых горо­дах Азии (Cass. Dio LI. 20. 7).

29 г. до н. э.

1 янва­ря в Риме была при­не­се­на клят­ва соблюдать все рас­по­ря­же­ния Окта­ви­а­на (Cass. Dio LI.20.1), и одно­вре­мен­но он всту­пил на Само­се в пятое кон­суль­ство (Suet. Aug. 26. 3; ср. CIL. I² P. 160). Когда в Рим при­бы­ло сооб­ще­ние о посоль­стве пар­фян, Окта­виа­ну была пре­до­став­ле­на новая почесть – его имя было вклю­че­но в гимн сали­ев (Cass. Dio LI.20.1; Mon. Anc. 2. 21). Но важ­нее все­го было то, что 11 янва­ря (CIL. I² P. 231. Oros. VI.20.1, где оши­боч­но ука­за­но VIII idus вме­сто III idus) по реше­нию сена­та был закрыт храм Яну­са, что Окта­виан при­вет­ст­во­вал с осо­бой радо­стью как про­воз­гла­ше­ние ново­го мир­но­го века, осно­ва­те­лем кото­ро­го он желал быть (Cass. Dio LI.20.4; Vell. II.89.3; Liv. I.19.3; Oros. VI.20.1, 8; Hor. Epist. II.1.255; Plut. Fort. Rom. 9; Auct. Vir. Ill. 79.6; Mon. Anc. 2.42; Suet. Aug. 22). При­мер­но тогда же тре­ве­ры и неко­то­рые испан­ские наро­ды нача­ли вой­ну (Cass. Dio LI.20.5).

В Егип­те тоже было неспо­кой­но; уже 15 апре­ля Гай Кор­не­лий Галл сам себя про­слав­ля­ет в над­пи­си за то, что, пред­при­няв быст­рый и бле­стя­щий поход, пода­вил вос­ста­ние в Верх­нем Егип­те и взял пять горо­дов, в том чис­ле Фивы (Dit­ten­ber­ger W. Orien­tis Grae­ci inscrip­tio­nes se­lec­tae. Leip­zig, 1095. № 654; ср. Strab. XVII.1.53). При этом город был пол­но­стью раз­ру­шен (Hie­ron. Chron. 1990; Euseb. Chron. 1992; Am­mian. XVII.4.5).

Нахо­дясь на зим­них квар­ти­рах и в сле­дую­щие меся­цы Окта­виан наво­дил порядок на Восто­ке (Cass. Dio LI.18.1; ср. 16.1). Ирод был воз­на­граж­дён рас­ши­ре­ни­ем сво­его Иудей­ско­го цар­ства (Ios. Fl. BI. I.396; AI. XV.217). Мидий­ский царь Арта­ва­зд, изгнан­ный пар­фя­на­ми и бежав­ший к Окта­виа­ну (Mon. Anc. 6.1; Cass. Dio LI.16.2), стал пра­вить в Малой Арме­нии (Cass. Dio LIV.9.2); так­же он полу­чил назад свою дочь Иота­пу, кото­рая была неве­стой Алек­сандра, сына Клео­пат­ры и Анто­ния, и в Алек­сан­дрии попа­ла в руки победи­те­ля (Cass. Dio LI.16.2; ср. XLIX.40.2; 44.2). С дру­гой сто­ро­ны, бра­тья Арта­к­сия, царя Арме­нии, были удер­жа­ны как залож­ни­ки, несмот­ря на его посоль­ство с прось­бой их выдать, так как Арта­к­сий при­ка­зал убить рим­ских сол­дат, кото­рых Анто­ний оста­вил в его обла­сти (Cass. Dio LI.16.2; ср. Baum­gartner A. Ar­ta­xias (2) // RE. Bd. 2. 1895. Sp. 1326). Гла­варь раз­бой­ни­ков Кле­он, кото­рый сна­ча­ла слу­жил Анто­нию, а после бит­вы при Акции пере­шел к Окта­виа­ну, был при­знан пра­ви­те­лем обла­сти вокруг Кома­ны (Strab. ΧII.8.9). О дру­гих рас­по­ря­же­ни­ях Окта­ви­а­на см. Strab. ΧII.3.6, 14 (ср. Dit­ten­ber­ger W. OGIS. № 530); XIV.5.14; Cass. Dio LI.20.6, 7, 9.

Летом (Cass. Dio LI.21.1) Окта­виан отпра­вил­ся c Само­са кол. 339 через Коринф (Strab. X.5.3) в Брун­ди­зий (Oros. VI.19.21). Затем он посе­тил ост­ров Капри, при­над­ле­жав­ший Неа­по­лю, и, под впе­чат­ле­ни­ем от счаст­ли­во­го пред­зна­ме­но­ва­ния, выме­нял его у горо­да на ост­ров Искью (Suet. Aug. 92.2; Cass. Dio LII.43.2; Strab. V.4.9). В Ател­ле он выздо­рав­ли­вал от ката­ра, и в тече­ние четы­рех дней Вер­ги­лий зачи­ты­вал ему «Геор­ги­ки» попе­ре­мен­но с Меце­на­том (Do­nat. Vit. Verg. 11.40). Затем, 13, 14 и 15 авгу­ста (CIL. I² P. 76, 180, 248; Mac­rob. Sat. I.12.35) он отпразд­но­вал в Риме три три­ум­фа; пер­вый за дал­ма­тий­цев, вто­рой за бит­ву при Акции и тре­тий за поко­ре­ние Егип­та (Cass. Dio LI.21.5—7; Suet. Aug. 22; 41.1; Liv. Per. 133; Serv. Aen. VIII.714; Mon. Anc. 1.21; Vell. II.89.1; App. Il­lyr. 28; Prop. II.1.31—33; Hie­ron. Chron. 1988; Oros. VI.20.1, 8; Pris­cian. VII.22). Во вре­мя тра­ди­ци­он­но­го награж­де­ния офи­це­ров армии и флота почёт­ны­ми зна­ка­ми Агрип­пе было вру­че­но зна­мя цве­та мор­ской вол­ны (Cass. Dio LI.21.3). Слу­жив­шим под его коман­до­ва­ни­ем вете­ра­нам, кото­рых было 120 тыс., Окта­виан рас­по­рядил­ся выпла­тить по 1000 сестер­ци­ев (Mon. Anc. 3.17; Cass. Dio LI.21.3), граж­да­нам Рима – по 400 сестер­ци­ев (Mon. Anc. 3.8; Cass. Dio Loc. cit.).

Во вре­мя этих раздач Окта­виан впер­вые про­де­мон­стри­ро­вал, что рас­смат­ри­ва­ет Мар­ка Клав­дия Мар­цел­ла, сына сво­ей сест­ры, как бли­жай­ше­го наслед­ни­ка, пору­чив ему про­ве­сти разда­чи сре­ди юно­шей; немно­го ранее Мар­цел­лу было поз­во­ле­но про­ехать вер­хом в три­ум­фаль­ном шест­вии спра­ва от колес­ни­цы Окта­ви­а­на (Ga­heis A. Clau­dius (230) // RE. Bd. 3.1899. Sp. 2765). Тогда же Окта­виан рас­пу­стил боль­шин­ство сво­их леги­о­нов и сохра­нил толь­ко восем­на­дцать. Посколь­ку и это чис­ло мог­ло пока­зать­ся слиш­ком боль­шим, он обо­зна­чил их толь­ко номе­ра­ми 1-12, в резуль­та­те чего у него ока­за­лось три Третьих леги­о­на (Авгу­стов, Галль­ский, Кирен­ский), один из кото­рых про­ис­хо­дил из его соб­ст­вен­ной армии, вто­рой – из армии Анто­ния, тре­тий – из армии Лепида, два Чет­вёр­тых (Македон­ский и Скиф­ский), два Пятых (Македон­ский и Жаво­рон­ка), два Шестых (Победо­нос­ный и Желез­ный), два Деся­тых (Про­лив­ный и Сдво­ен­ный), имев­ших такое же про­ис­хож­де­ние, как и Третьи (Mom­msen Th. Res Ges­tae Di­vi Augus­ti ex mo­nu­men­tis An­cy­ra­no et Apol­lo­nien­si. Ed. 2. Ber­lin, 1883. P. 68 f.).

18 авгу­ста был тор­же­ст­вен­но посвя­щен храм Боже­ст­вен­но­го Юлия (CIL. I² P. 325; Cass. Dio LI.22.2; ср. 19.2; Mon. Anc. 4.2) и при­мер­но тогда же – Юли­е­ва курия с при­мы­каю­щим к ней Хал­киди­ком (Cass. Dio LI.22.1; Mon. Anc. 4.1); стро­и­тель­ство всех этих соору­же­ний нача­лось еще в 42 г. (Cass. Dio XLVII.18.4; 19.1; ср. Co­hen H. Op. cit. P. 76, 89). Эти и дру­гие зда­ния, преж­де все­го Капи­то­лий­ский храм, были укра­ше­ны цен­ны­ми посвя­ти­тель­ны­ми дара­ми, в том чис­ле – про­из­веде­ни­я­ми искус­ства из горо­дов Восто­ка (Cass. Dio LI.17.8; 22.1, 3; Mon. Anc. 4.23; Suet. Aug. 30.2; Strab. XIV.1.14). Все это было отме­че­но вели­ко­леп­ны­ми игра­ми, кото­рые не пре­рва­ла даже болезнь Окта­ви­а­на (Cass. Dio LI.22.4—9; Vell. II.89.1).

Во вре­мя этих празд­ни­ков была завер­ше­на под­готов­ка к вос­ста­нов­ле­нию рес­пуб­ли­ки, о кото­ром Окта­виан объ­явил уже после победы над Секс­том кол. 340 Пом­пе­ем. В свя­зи с этим он не поз­во­лил сво­е­му кол­ле­ге по кон­суль­ству Секс­ту Аппу­лею (von Roh­den P. Ap­pu­lei­us (17) // RE. Bd. 2. 1895. Sp. 258) вый­ти в отстав­ку через несколь­ко меся­цев и усту­пить место суф­фек­ту, как при­шлось посту­пить его пред­ше­ст­вен­ни­кам в 31 и 30 гг.; Аппу­лей, как и Окта­виан, оста­вал­ся в долж­но­сти целый год, так что внешне была достиг­ну­та пол­ная кол­ле­ги­аль­ность выс­ших долж­но­стей в государ­стве (CIL. I² P. 160; ина­че Cass. Dio LI.21.1; ср. PIR. III. 370). Так же обсто­я­ло дело и в 28—24 гг. (Cass. Dio LIII.32.3). Одна­ко ещё важ­нее было стрем­ле­ние Окта­ви­а­на вер­нуть сена­ту былой авто­ри­тет, чтобы он был досто­ин счи­тать­ся пове­ли­те­лем импе­рии (Cass. Dio LII.1.1). Чис­ло сена­то­ров пре­вы­си­ло тыся­чу, и сре­ди них было очень мно­го недо­стой­ных людей, кото­рые за день­ги купи­ли свое поло­же­ние у Анто­ния. Чтобы их устра­нить, в пред­две­рии пред­сто­яв­ше­го в сле­дую­щем году цен­за (Mon. Anc. 2.2) был про­из­ведён пере­смотр спис­ков сена­та (se­na­tus lec­tio), в ходе кото­ро­го Окта­виан стал прин­цеп­сом сена­та (Cass. Dio LIII.1.3; Mon. Anc. Graec. 4.2). Он побудил пять­де­сят сена­то­ров втайне доб­ро­воль­но сло­жить с себя сена­тор­ское досто­ин­ство, за что им были остав­ле­ны внеш­ние зна­ки преж­не­го поло­же­ния; 140 отка­зав­ших­ся сена­то­ров было исклю­че­но, а их име­на обна­ро­до­ва­ны в каче­стве нака­за­ния. С дру­гой сто­ро­ны, в спи­сок кон­су­ля­ров были вне­се­ны два чело­ве­ка, кото­рые еще не зани­ма­ли кон­суль­ства (Cass. Dio LII.42.1-4; Suet. Aug. 35.1, 2; ср. Mon. Anc. 2.1). Сена­то­рам было запре­ще­но про­жи­вать вне Ита­лии без раз­ре­ше­ния (Cass. Dio LII.42.6). Веро­ят­но, уже тогда было при­ня­то реше­ние, что в сена­те не оста­вать­ся вхо­дить лица, не вла­де­ю­щие всад­ни­че­ским цен­зом в 400 тыс. сестер­ци­ев (Cass. Dio LIV.17.3; ср. Ku­bitschek W. Cen­sus // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 1923). На осно­ва­нии Сени­е­ва зако­на Окта­виан назна­чил несколь­ко пат­ри­ци­ев (Mon. Anc. 2.1; Tac. Ann. XI.25; Cass. Dio LII.42.5). Сооб­ще­ние о том, что он сде­лал это еще в 33 г., может быть ошиб­кой Дио­на Кас­сия (XLIX.43.6). Авто­ри­тет сена­та воз­рос так­же вслед­ст­вие того, что Окта­виан отдал ему под суд Антио­ха Ком­ма­ген­ско­го, при­ка­зав­ше­го убить одно­го из послов сво­его бра­та (Cass. Dio LII.43.1; ср. Wil­cken U. An­tio­chos (38) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2489).

Тем вре­ме­нем в север­ной Гал­лии сна­ча­ла Марк Ноний Галл вёл вой­ну про­тив тре­ве­ров (Cass. Dio LI.20.5), затем Гай Карри­нат — про­тив мори­нов и све­вов, кото­рые пере­шли Рейн и вторг­лись в про­вин­цию(Cass. Dio LI.21.6). Послед­ний отпразд­но­вал три­умф 14 июля 28 года (CIL. I² P. 77). Марк Лици­ний Красс, про­кон­сул Македо­нии, в этом и сле­дую­щем году одер­жал бле­стя­щие победы над фра­кий­ца­ми, бастар­на­ми и мезий­ца­ми и рас­ши­рил гра­ни­цы импе­рии до ниж­не­го Дуная (Cass. Dio LI.23—27; Liv. Per. 134, 135; Flor. II.26). Он отпразд­но­вал три­умф 4 июля 27 г. (CIL. I² P. 50. 76).

Посколь­ку Кар­фа­ген силь­но постра­дал при вла­ды­че­стве Лепида, Окта­виан вос­ста­но­вил коло­нию, осно­ван­ную его отцом, и посе­лил здесь 3000 рим­лян и мно­же­ство афри­кан­цев. Одна­ко и здесь он кол. 341 при­дер­жи­вал­ся тра­ди­ций ста­рой рес­пуб­ли­ки, так как не вклю­чил в коло­нию область ста­ро­го пуний­ско­го Кар­фа­ге­на, кото­рая ранее была пре­да­на про­кля­тию (App. Pun. 136; Cass. Dio LII.43.1; ср. CIL. VIII. P. 133).

28 г. до н. э.

В свое шестое кон­суль­ство, в кото­рое он всту­пил вме­сте с Агрип­пой, Окта­виан сов­мест­но с ним про­вел ценз, в ходе кото­ро­го было насчи­та­но 4063000 рим­ских граж­да­ни­на (Mon. Anc. 2.2; CIL. IX. 422; Hie­ron. Chron. 1989; Cass. Dio LII.42.1; LIII.1.3; Suet. Aug. 27.5). Состо­я­ния достой­ных сена­то­ров, ока­зав­ши­е­ся мень­ше необ­хо­ди­мо­го цен­за, Окта­виан попол­нил подар­ка­ми (Cass. Dio LIII.2.1; Suet. Aug. 41.1). Так­же он ока­зал под­держ­ку государ­ст­вен­ной казне, как денеж­ны­ми дара­ми, так и пре­до­став­лен­ной ссудой (Cass. Dio LIII.2.1), и поза­бо­тил­ся о том, чтобы впредь ею управ­ля­ли луч­ше, чем это обыч­но дела­ли моло­дые кве­сто­ры. Преж­де эра­рий уже ино­гда пору­ча­ли эди­ли­ци­ям (ILS. 965 = CIL. XIV. 2604). Теперь было при­ня­то реше­ние, что сенат каж­дый год дол­жен выби­рать двух пре­фек­тов эра­рия из чис­ла пре­то­ри­ев (Cass. Dio LIII.2.1; Tac. Ann. XIII.29; Suet. Aug. 36). Все дол­ги част­ных лиц государ­ству, в том чис­ле воз­ник­шие из обя­за­тельств даре­ния, были отме­не­ны, за исклю­че­ни­ем тех, кото­рые были свя­за­ны с обще­ст­вен­ным стро­и­тель­ст­вом (Cass. Dio LIII.2.3). Ибо Окта­виан усерд­но забо­тил­ся о том, чтобы бога­тые част­ные лица укра­ша­ли город вели­ко­леп­ны­ми соору­же­ни­я­ми, осо­бен­но хра­ма­ми (Cass. Dio LIII.2.4, 5; Suet. Aug. 29.4, 5), и сам пода­вал им при­мер самым щед­рым обра­зом. Так, в этом году он орга­ни­зо­вал себе пору­че­ние от сена­та отре­мон­ти­ро­вать хра­мы в Риме, при­шед­шие в упа­док, и вос­ста­но­вил целых 82 хра­ма (Mon. Anc. 4.17; Cass. Dio LIII.2.4; Suet. Aug. 30.2; Hor. Od. III.6.2; Ovid. Fast. II.59—63). 9 октяб­ря он тор­же­ст­вен­но посвя­тил храм Апол­ло­на Пала­тин­ско­го (CIL. I². 331), кото­рый очень тес­но при­мы­кал к его соб­ст­вен­но­му жили­щу и стро­и­тель­ство кото­ро­го нача­лось уже после победы над Секс­том Пом­пе­ем в 36 г. (Cass. Dio XLIX.15.5; Vell. II.81.3). С ним была соеди­не­на пуб­лич­ная биб­лио­те­ка (Cass. Dio LIII.1.3; Suet. Aug. 29.3; Ovid. Trist. ΙII.1.59—64; ILS. 1588; 1589 = CIL. VI. 5188; 5189; 5191; Fron­to Ad M. Caes. IV.5; Schol. lu­ven. I.128), руко­во­ди­те­лем кото­рой Август сде­лал сво­его воль­ноот­пу­щен­ни­ка Гая Юлия Гиги­на (Suet. Gramm. 20). Но при этом так­же велась под­держ­ка и про­па­ган­да ста­ро­рим­ской рели­гии: из город­ско­го цен­тра были изгна­ны еги­пет­ские куль­ты, гораздо силь­нее при­вле­кав­шие мас­сы (Cass. Dio LIII.2.4; ср. Seeck O. Ge­schich­te… Bd. 3. S. 124 f.).

Одно­вре­мен­но с эти­ми обще­ст­вен­ны­ми соору­же­ни­я­ми Окта­виан так­же постро­ил для само­го себя вели­ко­леп­ный мав­зо­лей меж­ду Тиб­ром и Фла­ми­ни­е­вой доро­гой и раз­бил вокруг него парк, в кото­ром уже тогда мож­но было гулять (Suet. Aug. 100.4; Strab. V.3.8; Verg. Aen. VI.874; Cass. Dio LIII.30.5).

Уже в нача­ле года Окта­виан явно про­де­мон­стри­ро­вал пуб­ли­ке своё жела­ние вос­ста­но­вить рес­пуб­ли­ку, кол. 342 когда стал исполь­зо­вать лик­то­ров пооче­ред­но с кол­ле­гой, чего не делал во вре­мя сво­их преды­ду­щих кон­сульств (Cass. Dio LIII.1.1; ср. Küb­ler B. Con­sul // RE. Bd. 4. 1900. Sp. 1118). В кон­це года он отме­нил все поста­нов­ле­ния, при­ня­тые в ходе граж­дан­ских войн и про­ти­во­ре­чив­шие ста­рым зако­нам рес­пуб­ли­ки (Cass. Dio LIII.2.5; Tac. Ann. III.28; Co­hen H. Op. cit. P. 92, 218; Mon. Anc. 6.13). При этом утра­ти­ла обос­но­ва­ние и его три­бун­ская власть, в свя­зи с чем в 23 г. он вынуж­ден был ее обно­вить (см. ниже). Поэто­му рас­по­ря­же­ния Окта­ви­а­на, издан­ные до его седь­мо­го кон­суль­ства, в более позд­ний импе­ра­тор­ский пери­од не име­ли силы (CIL. X. 8038 = Bruns C.G. Fon­tes iuris ro­ma­ni an­ti­qui. Aufl. 6. Fri­bur­gi; Lip­sae, 1893. S. 242).

Вой­на Мар­ка Лици­ния Крас­са с фра­кий­ца­ми и наро­да­ми Дуная по про­ше­ст­вии зимы 29/28 гг. про­дол­жи­лась и в этом году (Cass. Dio LI.25.2; Liv. Per. 135). 26 мая Гай Каль­ви­зий Сабин отпразд­но­вал три­умф за Испа­нию, 14 июля Гай Карри­нат — за Гал­лию и 16 авгу­ста Луций Автро­ний Пет — за Афри­ку (CIL. I². P. 50. 77).

27 г. до н. э.

1 янва­ря Окта­виан полу­чил кон­суль­ство в седь­мой раз, а Агрип­па -- в тре­тий (CIL. I² P. 160). 13 янва­ря (Ovid. Fast. I. 589; CIL. I² P. 231) Окта­виан объ­явил в сена­те, что жела­ет пере­дать все про­вин­ции вме­сте с вой­ска­ми и дохо­да­ми в управ­ле­ние сена­та и наро­да и уда­лить­ся в част­ную жизнь (Ovid. Loc. cit.; Cass. Dio LIII.4.3; 5.4; 9.6; Liv. Per. 134; Mom­msen Th. Chro­ni­ca… Vol. 2. P. 185, v. 563), после чего, соглас­но офи­ци­аль­ной пози­ции, рес­пуб­ли­ка была вос­ста­нов­ле­на (Mon. Anc. 6.13; CIL. I² P. 231; VI. 1527 d 25; Vell. II.89.3, 4; ср. Suet. Aug. 28.1). Одна­ко сена­то­ры наки­ну­лись на него с моль­ба­ми не лишать государ­ство его руко­вод­ства (Cass. Dio LIII.11.4) и, воз­мож­но, заяв­ля­ли, что он еще не до кон­ца выпол­нил обя­за­тель­ства, кото­рые взял на себя как наслед­ник Цеза­ря. Послед­ний был убит, когда соби­рал­ся высту­пить в поход про­тив пар­фян, чтобы ото­мстить за Крас­са, а когда наме­ре­ние покой­но­го поже­лал осу­ще­ст­вить Анто­ний, то потер­пел неуда­чу. Хоть Окта­виан и ста­вил себе в заслу­гу уста­нов­ле­ние мира, эту вой­ну все-таки сле­до­ва­ло про­ве­сти, и она долж­на была стать его зада­чей, посколь­ку он при­нял наслед­ство уби­то­го. Так­же ему пред­сто­я­ло вновь вер­нуть под власть Рима Бри­та­нию, кото­рую под­чи­нил Цезарь (Hor. Od. III.5.3; Epod. 7.7; ср. Od. I.21.15; 35.29; III.4.33; IV.14.47; Verg. Georg. I.30; III.25; Prop. IIΙ.27.5). Посколь­ку опе­ра­ци­он­ной базой для пер­вой из этих войн была Сирия, а для вто­рой —Гал­лия, Окта­виан согла­сил­ся при­нять про­кон­суль­ство в обе­их этих про­вин­ци­ях, но не на всю жизнь, что про­ти­во­ре­чи­ло бы рес­пуб­ли­кан­ским обы­ча­ям, а лишь на 10 лет. Его третьей про­вин­ци­ей ста­ла север­ная Испа­ния, так как её диких оби­та­те­лей еще не уда­лось пол­но­стью поко­рить, и, нако­нец, Еги­пет, кото­рый с само­го нача­ла зани­мал осо­бое поло­же­ние сре­ди про­вин­ций (Cass. Dio LIII.12.5—7; 13.1; Strab. XVII.3.25; Suet. Aug. 28.1; 47). Затем сенат решил выпла­чи­вать охране, кол. 343 при­став­лен­ной к Окта­виа­ну как к пол­ко­вод­цу, двой­ное сол­дат­ское жало­ва­нье (Cass. Dio LIII.11.5), а так­же, веро­ят­но, раз­ре­шил ей нахо­дить­ся в Риме, тогда как осталь­ные про­кон­су­лы долж­ны были рас­пус­кать армию у ворот горо­да. В тот же самый день было при­ня­то реше­ние раз­ме­стить на две­ри дома Окта­ви­а­на дубо­вый венок, обыч­ную награ­ду за спа­се­ние граж­дан (ob ci­ves ser­va­tos), и укра­сить косяк лав­ра­ми (Mon. Anc. 6.16; CIL. I² P. 231; Cass. Dio LIII.16.4; Co­hen H. Op. cit. 116, 385; ср. 70, 91, 92, 109, 112, 122, 132). Затем сена­то­ры обсуди­ли пред­ло­же­ние дать Окта­виа­ну имя, кото­рое не носил ещё ни один смерт­ный. Сна­ча­ла они дума­ли об име­ни «Ромул», кото­рое обо­зна­чи­ло бы Окта­ви­а­на как вто­ро­го осно­ва­те­ля Рима, но это имя слиш­ком силь­но ассо­ции­ро­ва­лось с цар­ской вла­стью, напо­ми­на­ний о кото­рой вос­ста­но­ви­тель рес­пуб­ли­ки не желал (Cass. Dio LIII.16.7; Suet. Aug. 7.2; Flor. II.34). Поэто­му 16 янва­ря (CIL. I² P. 807) по пред­ло­же­нию Луция Муна­ция План­ка (Suet. Loc. cit.; Vell. II.91.1; Cen­sor. Die Nat. 21.8) сенат под­дер­жал имя «Август» (Loc. cit.; Mon. Anc. 6.16; Ovid. Fast. I.590; Cass. Dio LIII.16;6, 8; 20.1; Liv. Per. 134; Oros. VI.20.8.; Mom­msen Th. Chro­ni­ca… Vol. 2. P. 185, v. 568). Так­же реше­но было посвя­тить во вновь постро­ен­ной курии Юлия золо­той щит с над­пи­сью Se­na­tus po­pu­lus­que Ro­ma­nus Augus­to de­dit clu­peum vir­tu­tis cle­men­tiae ius­ti­tiae pie­ta­tis cau­sa^[12] (Mon. Anc. 6.18; ILS. 82 = CIL. IX. 5811; Co­hen H. Op. cit. P. 70; 92; 96; 100; 102; 108). Позд­нее в соот­вет­ст­вии с пред­ва­ри­тель­ным поста­нов­ле­ни­ем сена­та был при­нят закон пле­бей­ско­го три­бу­на Секс­та Паку­вия Тав­ра о пере­име­но­ва­нии меся­ца секс­ти­лия в август (Mac­rob. Sat. I.12.85; Liv. Per. 134; ср. 8 г. до н. э.). Этот же три­бун при­нёс Авгу­сту при­ся­гу по испан­ско­му образ­цу (ср. CIL. II. 172) и побудил мно­гих дру­гих сде­лать то же самое. Он назна­чил импе­ра­то­ра наслед­ни­ком наравне со сво­им сыном, одна­ко за эту пре­дан­ность полу­чил гораздо менее цен­ное воз­на­граж­де­ние, чем ожи­дал (Cass. Dio LII.20.2—4; Mac­rob. Sat. II.4.4).

Преж­де все­го Август оза­бо­тил­ся вос­ста­нов­ле­ни­ем рим­ской дорож­ной сети, кото­рая при­шла в упа­док в ходе потря­се­ний граж­дан­ских войн. Мно­гие доро­ги замо­сти­ли рим­ские три­ум­фа­то­ры за счёт добы­чи (Suet. Aug. 30.1; Cass. Dio LIII.22.1; ILS. 84 = CIL. XI. 365); так, Гай Каль­ви­зий Сабин – Латин­скую доро­гу (Mün­zer F. Cal­vi­sius (13). Sp. 1412). Сам Август взял на себя Фла­ми­ни­е­ву доро­гу, по кото­рой вско­ре дол­жен был высту­пить в обе­щан­ный поход про­тив Бри­та­нии, и был воз­на­граж­ден за это дву­мя почет­ны­ми арка­ми, постав­лен­ны­ми в его честь на обо­их кон­цах доро­ги – на Миль­ви­е­вом мосту и в Ари­мине (Cass. Dio LIII.22.1, 2; ILS. 84; Suet. Loc. cit.; Mon. Anc. 4.19; Co­hen H. Op. cit. P. 82; 94; 95; 142; 148; Borghe­si B. Oeuv­res complè­tes. T. 2. Pa­ris, 1872. P. 361).

Ещё в 34 г. Август делал вид, что наме­рен вести вой­ну про­тив Бри­та­нии (Cass. Dio XLIX.88.2), и теперь он утвер­ждал то же самое (Cass. Dio LIII.22.5; Hor. Od. I.35.29; III.4.33). 24 мая Август даро­вал муж­скую тогу сво­е­му пасын­ку Тибе­рию (CIL. I² P. 236), а в нача­ле мая был болен и нахо­дил­ся в Риме (CIL. кол. 344 XIV. 2240); после это­го он отпра­вил­ся в Нар­бон (Liv. Per. 134) и, под тем пред­ло­гом, что бри­тан­цы отпра­ви­ли ему мир­ное посоль­ство, остал­ся там, чтобы руко­во­дить цен­зом в Галль­ской про­вин­ции, захва­чен­ной неза­дол­го до граж­дан­ских войн; этот ценз дол­жен был лечь в осно­ву буду­ще­го нало­го­об­ло­же­ния (Cass. Dio LIII.22.5; Liv. Loc. cit.). Веро­ят­но, тогда же он разде­лил Гал­лию, кото­рая ранее пред­став­ля­ла собой еди­ную про­вин­цию, на Нар­бон­скую Гал­лию, Акви­та­нию и Кос­ма­тую Гал­лию (ILS. 916; ср. Ephem. epigr. VII. P. 446). Затем он отпра­вил­ся в Испа­нию, чтобы наве­сти порядок и в этой сво­ей про­вин­ции (Cass. Dio LIII.22.5; Suet. Aug. 26.3).

4 июля Марк Лици­ний Красс отпразд­но­вал три­умф за Фра­кию и гетов, 25 сен­тяб­ря – Марк Вале­рий Мес­са­ла Кор­вин за Гал­лию (CIL. I² P. 180), где он пода­вил вос­ста­ние акви­та­нов (App. BC. IV.38; Ti­bull. I.7; II.1.33; 5.117). В Испа­нии сра­жал­ся Секст Аппу­лей, ибо 26 янва­ря 26 г. он отпразд­но­вал три­умф за Испа­нию (CIL. I² P. 181; ср. von Roh­den P. Ap­pu­lei­us (17). Sp. 258).

26 г. до н. э.

1 янва­ря Август всту­пил в вось­мое кон­суль­ство в Тарра­коне (Suet. Aug. 26.3). В этом же году он объ­явил о наме­ре­нии пере­пра­вить­ся в Бри­та­нию, одна­ко был задер­жан вос­ста­ни­ем салас­сов, подав­ле­ние кото­ро­го пору­чил пол­ко­вод­цу Авлу Терен­цию Варро­ну Мурене, и нача­лом вой­ны с асту­ра­ми и кан­табра­ми (Cass. Dio LIII 25,2.3), о кото­рой уже рас­ска­за­но, см.: Hüb­ner E. Can­tab­ri // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 1492 (ср. так­же Idem. As­tu­ria // RE. Bd. 2. 1896. Sp. 1863). Кро­ме Дал­ма­тий­ской вой­ны 35—33 гг., это была един­ст­вен­ная вой­на про­тив вар­вар­ских наро­дов, а не про­тив граж­дан, кото­рую Август вел лич­но (Suet. Aug. 20; ср. Hor. Epist. I.18.55), и о её зна­че­нии для него ясно свиде­тель­ст­ву­ет тот факт, что позд­нее он завер­шил на ней свою авто­био­гра­фию (Suet. Aug. 85.1). Одна­ко после того, как Авгу­ста чуть не уби­ла мол­ния (Suet. Aug. 29.3), он так тяже­ло забо­лел, что вынуж­ден был вер­нуть­ся в Тарра­кон и пре­до­ста­вить про­дол­же­ние вой­ны сво­им лега­там (Suet. Aug. 81.1; Cass. Dio LIII.25.7). В этом похо­де его пасы­нок Тибе­рий впер­вые нахо­дил­ся на воен­ной служ­бе как три­бун леги­о­на (Suet. Tib. 9.1), веро­ят­но, как и его пле­мян­ник Марк Клав­дий Мар­целл (Anth. Graec. VI.161; Cass. Dio LIII.26.1). Во вре­мя вой­ны Август пере­пи­сы­вал­ся с Вер­ги­ли­ем по пово­ду «Эне­иды», над кото­рой тот тогда работал (Do­nat. Vit. Verg. 12.45; Mac­rob. Sat. I.24.10, 11).

В Риме Агрип­па посвя­тил Юли­е­ву Сеп­ту, кото­рую укра­сил чуде­са­ми при­ро­ды и заме­ча­тель­ны­ми про­из­веде­ни­я­ми искус­ства (Cass. Dio LIII.23.1, 2; Plin. NH. XVI.201; XXXVI.29; 102). Веро­ят­но, из-за того, что ему тоже потре­бо­ва­лось поки­нуть город, чтобы сра­жать­ся на испан­ском теат­ре воен­ных дей­ст­вий (Flor. II 33), Август назна­чил пре­фек­та горо­да, кото­рый дол­жен был в каче­стве его заме­сти­те­ля управ­лять Римом в его отсут­ст­вие. Одна­ко Марк Вале­рий Мес­са­ла Кор­вин, кото­ро­му он пору­чил эту долж­ность, сло­жил ее с себя уже на шестой день, так она каза­лось ему несов­ме­сти­мой с недав­но вос­ста­нов­лен­ной рес­пуб­ли­кой (Hie­ron. Chron. 1991; Tac. Ann. VI.11 (17); Suet. Aug. 37).

Поэт Гай Кор­не­лий Галл после кол. 345 сво­ей пре­фек­ту­ры в Егип­те был при­го­во­рен сена­том к изгна­нию и покон­чил с собой (Stein A. Cor­ne­lius (164). Sp. 1344).

26 янва­ря Секст Аппу­лей отпразд­но­вал три­умф за Испа­нию (CIL. I² P. 181; von Roh­den P. Ap­pu­lei­us (17). Sp. 258).

25 г. до н. э.

25 г. до н. э. Посколь­ку вой­на про­тив кан­та­бров и асту­ров еще про­дол­жа­лась, Август и в девя­тое кон­суль­ство всту­пил в Тарра­коне (Suet. Aug. 26.3), куда к нему при­бы­ли посоль­ства из Индии и от ски­фов (Oros. VI.21.19; Mon. Anc. 5.50, 52; Suet. Aug. 21.3; Flor. II.34; Eut­rop. VII.10.1; Ruf. Fest. 19; Aur. Vict. Caes. 1.7; Epit. 1.9; Hie­ron. Chron. 1991; Hor. Od. IV.14.42). Когда ста­ло казать­ся, что испан­ские наро­ды поко­ре­ны, храм Яну­са был закрыт во вто­рой раз (Cass. Dio LIII.26.5; Oros. VI.21.11), бо́льшая часть армии рас­пу­ще­на, а вете­ра­ны рас­се­ле­ны в новой коло­нии Авгу­ста Эме­ри­та (см.: Hüb­ner E. Eme­ri­ta // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 2493). Одна­ко из-за болез­ни Август всё ещё задер­жи­вал­ся в Испа­нии и поэто­му пору­чил Агрип­пе (Cass. Dio LIII.27.5; ср. Plut. Mar­cell. 30; Ant. 87; Vell. II.93.2; Suet. Aug. 63.1; Hor. Od. I.12.45—48) устро­ить в Риме свадь­бу сво­ей доче­ри Юлии с сыном сво­ей сест­ры Мар­ком Клав­ди­ем Мар­цел­лом, кото­рый неза­дол­го до это­го нахо­дил­ся в окру­же­нии Авгу­ста и был пред­став­лен испан­ской армии с помо­щью про­веде­ния игр (Cass. Dio LIII.26.1). Когда дом Агрип­пы сго­рел, Август посе­лил его в сво­ем доме на Пала­тине (Cass. Dio LIII.27.5). Агрип­па закон­чил стро­и­тель­ство пор­ти­ка Неп­ту­на, Терм и, преж­де все­го, Пан­тео­на. Он хотел посвя­тить его под име­нем Авгу­ста и поста­вить его ста­тую вме­сте со ста­ту­я­ми богов; одна­ко Август отка­зал­ся и от того, и от дру­го­го. Поэто­му Агрип­па поста­вил свою соб­ст­вен­ную ста­тую и ста­тую Авгу­ста у вхо­да (Cass. Dio LIII.27.1—3; Plin. NH. XXXIV.13; 62; XXXVI.38; 189; ILS.129 = CIL. VI. 896).

Авл Терен­ций Варрон Муре­на без труда победил салас­сов в мел­ких стыч­ках. Когда они были поко­ре­ны, он при­ка­зал схва­тить всех, спо­соб­ных носить ору­жие, и про­дать их как рабов. На месте его штаб-квар­ти­ры была осно­ва­на коло­ния Авгу­ста Пре­то­рия (Cass. Dio LIII.25.3—5; Strab. IV.6.7; Liv. Per. 135; Plin. NH. IIΙ.123; 137; Pto­lem. ΙII.1.34; Mom­msen Th. Chro­ni­ca… Bd. 2. P. 135, v. 567, ср. CIL. V. P. 756).

Марк Вини­ций победил гер­ман­цев, кото­рые уби­ли рим­ских тор­гов­цев. Вслед­ст­вие это­го Август в вось­мой раз при­нял титул импе­ра­то­ра, но откло­нил три­умф, пре­до­став­лен­ный ему сена­том (Cass. Dio LIII.26.4, 5; Mom­msen Th. Chro­ni­ca… Bd. 2. P. 135, v. 567; Flor. II.33; ср. Mom­msen Th. Res Ges­tae… P. 12).

Соблаз­нив­шись богат­ства­ми Ара­вии, Август при­ка­зал пре­фек­ту Егип­та Элию Гал­лу попы­тать­ся захва­тить эту стра­ну (Strab. XVI.4.22; Mon. Anc. 5.18; Hor. Od I.29.1; 35.31, 40). Галл с 10 тыс. сол­дат про­плыл от Клео­пат­риды до Лев­ке­ко­мы в Наба­тей­ской обла­сти, поне­ся мно­го­чис­лен­ные поте­ри из-за кораб­ле­кру­ше­ний, одна­ко вынуж­ден был про­ве­сти здесь оста­ток лета и зиму, чтобы дождать­ся выздо­ров­ле­ния мно­гих сол­дат, кол. 346 стра­дав­ших от мест­ных болез­ней (Strab. XVI.4.23, 24; ср. von Roh­den P. Aeli­us (59) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 493).

Эфи­о­пы, вооду­шев­лен­ные сокра­ще­ни­ем еги­пет­ской армии, вторг­лись в Верх­ний Еги­пет, одна­ко Гай Пет­ро­ний, заме­сти­тель пре­фек­та Гал­ла, отбил их. Он про­дви­нул­ся до самой Наба­ты, сто­ли­цы цари­цы Канда­ки, захва­тил и раз­ру­шил ее, а затем вер­нул­ся в Алек­сан­дрию (Strab. XVII.1.54; Mon. Anc. 5.18; Cass. Dio LIV.5.4, 5; Plin. NH. VI.181; 182; Prop. IV.6.78).

После смер­ти Амин­ты, пра­ви­те­ля Гала­тии, его государ­ство ста­ло рим­ской про­вин­ци­ей (Cass. Dio LIII.26.3; Euseb. Chron. 1993; Eut­rop. VII.10.2; Ruf. Fest. 11; ср. Bran­dis K. Ga­la­tia // RE. Bd. 7. 1910. Sp. 549). Напро­тив, когда пре­сек­ся цар­ский род Мавре­та­нии, управ­ле­ние этой обла­стью при­нял на себя Юба, царь Нуми­дии, женой кото­ро­го была Клео­пат­ра, дочь Анто­ния (Cass. Dio LIII.26.2; Strab. XVII.3.7; ср. VI.4.2 p. 288; Plut. Ant. 87; Cass. Dio LI.15.6).

24 г. до н. э.

Когда 1 янва­ря Август, еще на пути в Рим, всту­пил в деся­тое кон­суль­ство, сена­то­ры при­нес­ли клят­ву соблюдать все его рас­по­ря­же­ния как зако­ны. Его при­бы­тие задер­жи­ва­лось из-за болез­ни, и он напи­сал в Рим, что наме­рен раздать наро­ду по 400 сестер­ци­ев на чело­ве­ка, но запре­тил пуб­ли­ко­вать эдикт с объ­яв­ле­ни­ем об этом до полу­че­ния одоб­ре­ния сена­та (Cass. Dio LIII.28.1, 2; Mon. Anc. 3.9). В ответ сенат решил, что Август не дол­жен быть свя­зан в сво­их дей­ст­ви­ях ни поста­нов­ле­ни­я­ми сена­та, ни зако­на­ми (Cass. Dio Loc. cit.). Мар­целл и Тибе­рий были осво­бож­де­ны от воз­раст­ных зако­нов: пер­вый из них уже теперь вошел в сенат с пра­вом пода­вать голос сре­ди пре­то­ри­ев и зани­мать кон­суль­ство за 10 лет до закон­но­го воз­рас­та, а вто­рой полу­чил пра­во зани­мать все маги­ст­ра­ту­ры за 5 лет до закон­но­го воз­рас­та (Cass. Dio LIII.28.3; Tac. Ann. III.29).

Вско­ре после воз­вра­ще­ния Авгу­ста с кан­та­брий­ской вой­ны Пет­ро­ний напра­вил к нему 1000 эфи­о­пов, кото­рых взял в плен в ходе вой­ны с цари­цей Канда­кой (Strab. XVII.1.54 p. 821).

После успеш­ных сра­же­ний, в кото­рых он поте­рял не более 7 чело­век, Элий Галл про­ник в Ара­вию до Мари­бы, одна­ко в пусты­нях, через кото­рые ему при­хо­ди­лось идти, он поте­рял бо́льшую часть армии из-за голо­да, жаж­ды и болез­ней, так что поход в целом ока­зал­ся неудач­ным (см. von Roh­den P. Aeli­us (59). Sp. 493.59; Pietschmann R. Ara­bia // RE. Bd. 2. 1895. Sp. 349).

Как толь­ко Август поки­нул Испа­нию, кан­та­бры и асту­ры сно­ва взбун­то­ва­лись; одна­ко вос­ста­ние вско­ре пода­вил Луций Элий Ламия, кото­ро­го Август оста­вил в каче­стве лега­та (Mom­msen Th. Chro­ni­ca… Bd. 2. P. 135, v. 569; Cass. Dio LIII.29.1, 2, где по ошиб­ке напи­са­но Λού­κιον Αἰμί­λιον вме­сто Αἴλιον. Веро­ят­но, имен­но этот Ламия, а не кон­сул 3 г. н. э., был дру­гом Гора­ция, ср. Klebs E. Aeli­us (76) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 522.76).

23 г. до н. э.

Август в один­на­дца­тый раз занял кон­суль­ство, Тибе­рий – кве­сту­ру (Vell. II.94.3; Cass. Dio LIII.28.4), Мар­целл – эди­ли­тет (Cass. Dio loc. cit.; Plut. Mar­cell. 30; Tac. Ann. I.3; Serv. кол. 347 Aen. V.4) и в этой долж­но­сти пред­стал перед наро­дом как буду­щий наслед­ник импе­ра­то­ра: он устро­ил вели­ко­леп­ные игры (Vell. II.93.1; Cass. Dio LIII.31.2, 3), с 1 авгу­ста закрыл весь форум от солн­ца наве­сом (Plin. NH. XIX.24; Cass. Dio LIII.31.3) и посвя­тил в пала­тин­ский храм Апол­ло­на дак­ти­ло­те­ку (Plin. NH. XXXVII.11).

Авл Терен­ций Варрон Муре­на, кол­ле­га Авгу­ста по кон­суль­ству (CIL. I. P. 28) и шурин его дру­га Меце­на­та (Cass. Dio LIV.1.3, 5; Suet. Aug. 66.3), вме­сте с Фан­ни­ем Цепи­о­ном (Kap­pel­ma­cher A. Fan­nius (16) // RE. Bd. 6. 1909. Sp. 1993) устро­ил заго­вор с целью убий­ства импе­ра­то­ра (Vell. II.91.2; 93.1; Cass. Dio LIV.3.4; Suet. Aug. 19.1; 66.3; Sen. Brev. Vit. 4.5; Strab. XIV.5.4; Mac­rob. Sat. I.11.21; Plin. NH. VII.149); одна­ко их выдал Каст­ри­ций (Suet. Aug. 56.4; ср. 19.1). В суде, где обви­ни­те­лем про­тив Цепи­о­на высту­пил Тибе­рий (Suet. Tib. 8; Cass. Dio LIV.3.5, 6; Mac­rob. Sat. I.11.21), они были заоч­но при­го­во­ре­ны к смер­ти и каз­не­ны (Vell. II.91.2; Cass. Dio LIV.3.5; Sen. Clem. I.9.6; Tac. Ann. I.10; ср. CIL. I². P. 28). Обви­нён­ный вме­сте с ними кили­кий­ский фило­соф Афи­ней был оправ­дан (Strab. XIV.5.4; ср. Ger­cke A. Athe­naios (19) // RE. Bd. 2. 1896. Sp. 2025). Посколь­ку за глав­ных обви­ня­е­мых при­сяж­ные пода­ли несколь­ко оправ­да­тель­ных таб­ли­чек, было при­ня­то поста­нов­ле­ние о том, что в буду­щем голо­со­ва­ние по пово­ду обви­ня­е­мых, не явив­ших­ся в суд, долж­но про­из­во­дить­ся пуб­лич­но, а обви­ни­тель­ный при­го­вор дол­жен быть выне­сен еди­но­глас­но (Cass. Dio LIV.3.6). На место Муре­ны Август не без умыс­ла назна­чил Гнея Каль­пур­ния Пизо­на, убеж­ден­но­го рес­пуб­ли­кан­ца, кото­ро­го вынуж­ден был про­сить при­нять кон­суль­ство (Tac. Ann. II.43; ср. Mün­zer F. Cal­pur­nius (95) // RE. Bd. 3. 1897. Sp. 1391). Так­же он мол­ча пере­нес, что отец Цепи­о­на при­ка­зал пуб­лич­но рас­пять раба, кото­рый выдал место­на­хож­де­ние бег­ле­ца (Cass. Dio LIV.3.7).

Стра­дая от тяже­лой и дол­гой болез­ни, Август пола­гал, что уми­ра­ет. Он при­гла­сил к себе пер­вых лиц в государ­стве и пере­дал кон­су­лу Пизо­ну кни­ги государ­ст­вен­ных дел (ra­tio­na­rium im­pe­rii), а Агрип­пе —коль­цо-печат­ку (Cass. Dio LIII.30.1, 2; 31.3; Aug. 28.1). Одна­ко Август выздо­ро­вел бла­го­да­ря вра­чу Анто­нию Музе, кото­ро­му сенат пре­до­ста­вил за это ста­тую и дру­гие поче­сти (Wollmann M. An­to­nius (79) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 2633). В Риме ходи­ли слу­хи, что Мар­цел­лу гро­зит опас­ность со сто­ро­ны Агрип­пы (Vell. II.93.1), поэто­му после выздо­ров­ле­ния Авгу­ста Агрип­па был направ­лен в Сирию (Cass. Dio LIII.32.1) как его пред­ста­ви­тель в гре­че­ской части импе­рии (Fl. Ios. AI. XV.350). Одна­ко Агрип­па дое­хал толь­ко до Мити­лен и оста­вал­ся там в доб­ро­воль­ной ссыл­ке (Cass. Dio Loc. cit.; Fl. Ios. Loc. cit.; Suet. Aug. 66.3; Tib. 10.1; Vell. II.93.2; Tac. Ann. XIV.53, 55; Plin. NH. VII.149).

Веро­ят­но, имен­но заго­вор Муре­ны навёл Авгу­ста на мысль, что если с вме­сте с ним еже­год­но может изби­рать­ся толь­ко один кон­сул, то это слиш­ком огра­ни­чи­ва­ет често­лю­бие сена­то­ров (Cass. Dio LIII.32.3). Поэто­му он внёс в сена­те пред­ло­же­ние сде­лать кон­суль­ство трой­ным – чтобы каж­дый год вме­сте с ним эту долж­ность зани­ма­ли еще два чело­ве­ка. Одна­ко все сена­то­ры закри­ча­ли, что его досто­ин­ство ума­ля­ет­ся уже и тем, кол. 348 что он дол­жен тер­петь рядом с собой рав­но­прав­но­го кол­ле­гу. Не желая натолк­нуть­ся на пре­пят­ст­вия в Риме, после про­веде­ния Латин­ских празд­неств на Аль­бан­ской горе Август сло­жил с себя кон­суль­ство на сво­ей аль­бан­ской вил­ле и обес­пе­чил избра­ние на свое место Луция Сестия Кви­ри­на­ла, кото­рый был дру­гом Бру­та и, подоб­но сво­е­му ново­му кол­ле­ге Пизо­ну, не скры­вал рес­пуб­ли­кан­ских воз­зре­ний (Cass. Dio LIII.32.3, 4; CIL. VI. 2014; ср. PIR. III. 230). Затем три­бун­ская власть Авгу­ста, кото­рую он, веро­ят­но, сло­жил в 28 г., реше­ни­ем сена­та и наро­да была воз­об­нов­ле­на пожиз­нен­но, при­чем в рас­ши­рен­ном виде (Cass. Dio LIII.32.5; Mon. Anc. 2.21; Suet. Aug. 27.5). С это­го момен­та годы его три­бун­ской вла­сти отсчи­ты­ва­лись после­до­ва­тель­но, как ранее кон­суль­ства (CIL. I². P. 28 ff.), но не с 1 янва­ря ново­го года, а с того дня, когда Август ее при­нял (Eck­hel J. Doctri­na nu­mo­rum ve­te­rum. Vol. 8. Vin­do­bo­nae, 1828. P. 404; Mom­msen Th. Rö­mi­sches Staatsrecht. Bd. 2. S. 773). Этот день мож­но опре­де­лить толь­ко при­бли­зи­тель­но. От дати­ров­ки Латин­ско­го празд­не­ства, сра­зу после кото­ро­го Август сло­жил с себя кон­суль­ство, в над­пи­си CIL.VI. 2014 сохра­ни­лись толь­ко бук­вы IVL; здесь может быть допол­не­на любая дата меж­ду XVIII kal. Iul. и id. Iul., т.е., меж­ду 14 июня и 15 июля. Если 1 янва­ря 13 г. н.э. Август обла­дал три­бун­ской вла­стью в 35-й раз (CIL. I². P. 29), сле­до­ва­тель­но, 1 янва­ря 14 г. он обла­дал ею в 36-й раз; но когда 19 авгу­ста это­го года он умер, он обла­даю ею уже в 37-й раз (Mon. Anc. 1.29; Tac. Ann. I.9). Сле­до­ва­тель­но, дата нача­ла три­бун­ской вла­сти Авгу­ста долж­на нахо­дить­ся меж­ду кон­цом июня и нача­лом авгу­ста. Пан­ви­нио пред­по­ло­жил, что имен­но в эту годов­щи­ну Август позд­нее усы­но­вил Тибе­рия, т.е., 26 июня (CIL. I². P. 320), — кра­си­вая, но очень нена­деж­ная гипо­те­за, кото­рую не сле­ду­ет вос­при­ни­мать как уста­нов­лен­ный факт (Hirschfeld O. Klei­ne Schrif­ten. Ber­lin, 1913. S. 438; ср. No­ris E. Ce­no­taphia Pi­sa­na Caii et Lu­cii Cæsa­rum dis­ser­ta­tio­ni­bus il­lustra­ta. Ve­ne­tiis, 1681. Diss. 2. Cap. 15 = The­sau­rus an­ti­qui­ta­tum Ita­liae. Lei­den, 1723. T. VIII pars III 242). Посколь­ку пред­по­ла­га­лось, что три­бун­ская власть впо­след­ст­вии будет исполь­зо­вать­ся для лето­счис­ле­ния, наряду с кон­суль­ст­вом, гораздо веро­ят­нее, что Август при­нял ее в нача­ле меся­ца, т.е., 1 июля или 1 авгу­ста.

В Риме Тибе­рий в долж­но­сти кве­сто­ра успеш­но борол­ся с ростом цен (Vell. II.94.3), в чем Август ока­зал ему помощь, рас­пре­де­лив хлеб, куп­лен­ный на его част­ные сред­ства (Mon. Anc. 3.10; ср. Suet. Aug. 41.2). Затем нача­лась эпиде­мия, кото­рая унес­ла мно­го жиз­ней (Cass. Dio LIII.33.4) и, в част­но­сти, жизнь Мар­ка Клав­дия Мар­цел­ла, кото­рый вне­зап­но умер в Бай­ях и был удо­сто­ен государ­ст­вен­ных похо­рон на Мар­со­вом поле, где сам Август про­из­нес над­гроб­ную речь в его честь (Prop. IV.18.7; Sen. Con­sol. ad Marc. 2.3; Vell. II.93.1; Cass. Dio III.30.4, 5; Plut. Mar­cell. 30; Tac. Ann. II.41; Serv. Aen. I.712; III.718; V.4; VI.862). Он умер после 1 авгу­ста (Plin. NH. XIX.24), веро­ят­но, бли­же к кон­цу года.

Когда в Рим при­был изгнан­ный пар­фян­ский царь Тиридат и одно­вре­мен­но с ним – посоль­ство Фра­ата, потре­бо­вав­шее его выда­чи, кол. 349 Август пре­до­ста­вил реше­ние сена­ту, кото­рый адре­со­вал их обрат­но к Авгу­сту. Тот, одна­ко, выдал не Тирида­та, а сына Фра­ата, кото­рый с кон­ца 30 г. содер­жал­ся у него под аре­стом, и потре­бо­вал за это воз­вра­та зна­мен, захва­чен­ных у Крас­са и Анто­ния (Cass. Dio LIII.33.1, 2). Одна­ко они были воз­вра­ще­ны толь­ко в 20 г. (см. ниже).

22 г. до н. э.

Рост цен и эпиде­мия про­дол­жи­лись и уси­ли­лись, и к ним доба­ви­лось навод­не­ние в Риме. Суе­вер­ный народ объ­яс­нял несча­стья это­го года тем, что сре­ди кон­су­лов боль­ше не зна­чи­лось имя Авгу­ста, при­но­ся­щее уда­чу, и на его осо­бу еще более опре­де­лен­но ука­за­ла мол­ния, кото­рая пора­зи­ла его ста­тую в Пан­теоне и выби­ла копье из его руки. Угро­зы тол­пы вынуди­ли сенат пред­ло­жить Авгу­сту дик­та­ту­ру, и народ с 24 фас­ци­я­ми собрал­ся перед его домом и умо­лял его при­нять эту честь и одно­вре­мен­но попе­че­ние о про­до­воль­ст­вии (cu­ra an­no­nae), кото­рой ранее обла­дал Пом­пей. Август реши­тель­но отверг дик­та­ту­ру (Cass. Dio LIV. 1; RGDA. 1. 31; Suet. Aug. 52. 2; Vell. II. 89. 5; ина­че Flor. II. 34; Euseb. Chron. 1994; Auc. Vir. Ill. 79. 7), одна­ко при­нял попе­че­ние о про­до­воль­ст­вии и с тех пор каж­дый год пору­чал рас­пре­де­ле­ние хле­ба двум сена­то­рам, зани­мав­шим пре­ту­ру мини­мум пять лет назад. Бла­го­да­ря его заботам и день­гам нехват­ка хле­ба уже через несколь­ко дней была устра­не­на (RGDA. 1. 33; Cass. Dio LIV. 1. 4; ср. Suet. Aug. 37; 41. 2). Он отка­зал­ся так­же от пред­ло­же­ния при­нять пожиз­нен­ную цен­зу­ру и обес­пе­чил избра­ние на эту долж­ность Луция Муна­ция План­ка и Луция Эми­лия Лепида Пав­ла, кото­рые обра­зо­ва­ли послед­нюю цен­зор­скую кол­ле­гию без уча­стия импе­ра­то­ра. Одна­ко боль­шую часть их обя­зан­но­стей выпол­нил сам Август (Cass. Dio LIV. 2. 1—3; Suet. Aug. 37; ср. Van Roh­den P. Aemi­lius (82) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 566).

Нар­бон­ская Гал­лия и Кипр, кото­рый Август выде­лил из сво­его сирий­ско­го намест­ни­че­ства, были пере­да­ны в управ­ле­нию сена­ту как пол­но­стью зами­рен­ные про­вин­ции (Cass. Dio LIV. 4. 1; ср. Suet. Aug. 47).

1 сен­тяб­ря Август посвя­тил на Капи­то­лии храм Юпи­те­ра Гро­мо­верж­ца, кото­рый он дал обет постро­ить во вре­мя кан­та­брий­ской вой­ны после того как едва избе­жал уда­ра мол­нии (CIL. I2 p. 328; Cass. Dio LIV. 4. 2; Suet. Aug. 29. 3; RGDA. 4. 5; Co­hen H. Op. cit. P. 88). Затем Август уехал из Рима, чтобы сна­ча­ла отпра­вить­ся на Сици­лию (Cass. Dio LIV. 6. 1). Воз­мож­но, он соби­рал­ся там рефор­ми­ро­вать хлеб­ные пода­ти, на кото­рых в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни осно­вы­ва­лось про­до­воль­ст­вен­ное снаб­же­ние Рима; его долж­ны были побудить к это­му голод и его новая обя­зан­ность — попе­че­ние о про­до­воль­ст­вии.

Новое вос­ста­ние кан­та­бров и асту­ров пода­вил легат Гай Фур­ний, при­чем боль­шая часть кан­та­бров совер­ши­ла само­убий­ство (Cass. Dio LIV. 5. 1—3).

Эфи­о­пы попы­та­лись отво­е­вать кре­пость Прем­нис, кото­рая была у них отня­та в войне 25 г., но Пет­ро­ний их отбил. Посоль­ство, кото­рое по его при­ка­зу отпра­ви­лось к Авгу­сту, встре­ти­лось с импе­ра­то­ром в сле­дую­щем году на Само­се (Strab. XVII. 1. 54 p. 821; Cass. Dio LIV. 5. 6).

кол. 350

21 г. до н. э.

В нача­ле года имел­ся толь­ко один кон­сул — Марк Лол­лий; вто­рое место оста­лось вакант­ным, так как наде­я­лись, что его зай­мет Август. Когда Август от него отка­зал­ся (ср. Suet. Aug. 26. 2), то из-за често­лю­бия кан­дида­тов Квин­та Эми­лия Лепида (см. van Roh­den P. Aemi­lius (79) // RE. Bd. 1. 1894. Sp. 563) и Луция Юния Сила­на нача­лись такие бес­по­ряд­ки, что на Сици­лию к Авгу­сту было направ­ле­но посоль­ство, чтобы он уста­но­вил мир. Даже реше­ние Авгу­ста, чтобы выбо­ры про­ис­хо­ди­ли в отсут­ст­вие кан­дида­тов, не пре­кра­ти­ло бес­по­ряд­ки, и лишь позд­нее уда­лось завер­шить избра­ние Лепида (Cass. Dio LIV. 6. 2. 3). Август понял, что для под­дер­жа­ния спо­кой­ст­вия в Риме не обой­тись без чело­ве­ка, кото­рый пре­вос­хо­дит всех авто­ри­те­том, и поэто­му вызвал из Мити­лен Агрип­пу (Cass. Dio LIV. 6. 4, 5). После смер­ти Мар­цел­ла Август думал выдать свою дочь замуж за чело­ве­ка, не име­ю­ще­го поли­ти­че­ско­го зна­че­ния, — за всад­ни­ка Гая Про­ку­лея (Tac. Ann. IV. 39; 40; ср. Suet. Aug. 63. 2). Одна­ко теперь он побудил Агрип­пу раз­ве­стись со его женой Мар­цел­лой, доче­рью Окта­вии, и женить­ся на Юлии и отпра­вил его в Рим как сво­его пред­ста­ви­те­ля (Cass. Dio LIV. 6. 5; Suet. Aug. 63. 1; Plut. Ant. 87; Vell. II. 93. 2; Tac. Ann. I. 3; IV. 40; Hist. I. 15; Dit­ten­ber­ger W. Syl­lo­ge Inscrip­tio­num Grae­ca­rum / Ed. 2. Vol. 1. Lip­siae, 1898. № 353). Агрип­па с трудом вос­ста­но­вил в сто­ли­це спо­кой­ст­вие и повтор­но рас­по­рядил­ся изгнать из горо­да еги­пет­ских жре­цов (Cass. Dio LIV. 6. 6).

Марк Эгна­ций Руф в долж­но­сти эди­ла орга­ни­зо­вал из рабов и наем­ни­ков пожар­ную коман­ду и ее эффек­тив­ным при­ме­не­ни­ем добил­ся столь боль­шой народ­ной люб­ви, что народ решил воз­ме­стить рас­хо­ды, кото­рые он понес в этой долж­но­сти, из каз­ны и вопре­ки зако­ну избрал его пре­то­ром на сле­дую­щий год (Vell. II. 91. 3; 92. 4; Cass. Dio LIII. 24. 4, 5_; ср. Groag E. Eg­na­tius (36) // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 1999). Сло­жив с себя эди­ли­тет, Эгна­ций зачи­тал эдикт, в кото­ром объ­яв­лял, что пере­да­ет сво­е­му пре­ем­ни­ку город невреди­мым. Август вос­при­нял как оскор­би­тель­ный упрек в свой адрес, что кто-то дру­гой при­тя­зал на подоб­ную заслу­гу. Поэто­му он создал пожар­ную коман­ду из 600 рабов, пору­чил руко­вод­ство ею куруль­ным эди­лам и пере­по­ру­чил игры, кото­рые преж­де вме­ня­лись им в обя­зан­ность, пре­то­рам, при этом огра­ни­чив их рас­хо­ды (Cass. Dio LIII. 24. 5, 6; LIV. 2. 3, 4; LV. 8. 7).

В это же вре­мя на Сици­лии он сде­лал Сира­ку­зы и дру­гие горо­да рим­ски­ми коло­ни­я­ми. Затем он пере­пра­вил­ся в Гре­цию, пода­рил там лакеде­мо­ня­нам, ранее ока­зав­шим услу­ги Ливии, ост­ров Кифе­ра, у афи­нян же, напро­тив, ото­брал Эги­ну и Эре­трию и запре­тил им про­да­вать пра­во граж­дан­ства за день­ги. Далее он отпра­вил­ся на Самос (Cass. Dio LIV. 7. 1—3), при­нял там эфи­оп­ских послов, кото­рых при­слал к нему пре­фект Егип­та Пет­ро­ний (Strab. XVII. 1. 54 p. 821; Aur. Vict. Epit. 1. 9), и про­вел на ост­ро­ве зиму (Cass. Dio LIV. 7. 4).

12 октяб­ря Луций Сем­п­ро­ний Атра­тин отпразд­но­вал три­умф за Афри­ку (CIL. I² p. 181).

20 г. до н. э.

Вес­ной Август пере­пра­вил­ся с кол. 351 Само­са на кон­ти­нент, где уре­гу­ли­ро­вал дела в Азии и Вифи­нии, хотя это были сенат­ские про­вин­ции (Cass. Dio LIV. 7. 4, 5; ср. Plin. Trai. 79. 2; 84). Август отнял сво­бо­ду у Кизи­ка, так как в ходе внут­рен­них бес­по­ряд­ков его жите­ли биче­ва­ли и каз­ни­ли рим­ских граж­дан (Cass. Dio LIV. 7. 6; ср. 28. 7; Suet. Aug. 47). Затем он напра­вил­ся в Сирию (Cass. Dio LIV. 7. 6; Strab. XVII. 1. 54 p. 821), что было заду­ма­но как угро­за пар­фя­нам, так как они до сих пор не выпол­ни­ли тре­бо­ва­ние вер­нуть захва­чен­ные рим­ские зна­ме­на, предъ­яв­лен­ное еще в 23 г. до н. э. (Verg. Aen. VII. 606). Эта угро­за была тем более впе­чат­ля­ю­щей, что одно­вре­мен­но в Арме­нию был направ­лен Тибе­рий во гла­ве силь­ной армии (Strab. Loc. cit.; Vell. II. 94. 4; Cass. Dio LIV. 9. 4, 5; Suet. Tib. 9. 1; ср. Hor. Epist. I. 3. 1), так что каза­лось, буд­то ата­ка на пар­фян пла­ни­ру­ет­ся с двух сто­рон. Испу­гав­шись, Фра­ат при­ка­зал вер­нуть Тибе­рию зна­ме­на (Suet. Tib. 9. 1; Aug. 21. 3; Mon. Anc. 5. 40; Cass. Dio LIV. 8. 1; Vell. II. 91. 1; Strab. XVI. 1. 28; Liv. Epit. 141; Oros. VI; 21. 29; Flor. II. 34; Eut­rop. VII. 9; Mom­msen Th. Chro­ni­ca mi­no­ra. Vol. 2. P. 135, 574; Hor. Od. IV. 15. 6; Epist. I. 18. 56; Prop. III. 10. 13; IV. 4. 6; 5. 48; 12. 3; V. 6. 79; Ovid. Fast. V. 579—594; VI. 467; Trist. II. 228; Serv. Aen. VII. 606), обра­тил­ся с прось­бой о друж­бе с Римом (Mon. Anc. 5. 41; Hor. Epist. I. 12. 27) и отдал чет­ве­рых сво­их сыно­вей с их жена­ми и детьми в залож­ни­ки намест­ни­ку Сирии Мар­ку Тицию (Strab. XVI. 1. 28; Flav. Ios. AI. XVIII. 42; ср. Oros. VI. 21. 29; Suet. Aug. 21. 3; 43. 4; Cass. Dio LV. 10a. 3 ed. Din­dorf, vol. 5, p. 237). Август отпразд­но­вал это как круп­ную победу; он при­ка­зал про­де­мон­стри­ро­вать залож­ни­ков наро­ду в амфи­те­ат­ре (Suet. Aug. 43. 4); сенат поста­но­вил воз­двиг­нуть в его честь три­ум­фаль­ную арку, а зна­ме­на были вре­мен­но уста­нов­ле­ны в малень­ком свя­ти­ли­ще Мар­са Мсти­те­ля, кото­рый для этой цели постро­и­ли на Капи­то­лии (Cass. Dio LIV. 8. 2, 3; ср. Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 103, № 298, P. 89—91; Hor. Od. IV. 15. 6; Prop. IV. 4. 6), а позд­нее их пере­нес­ли в боль­шой храм это­го бога, кото­рый тогда еще стро­ил­ся (Mon. Anc. 5. 42; Ovid. Fast. V. 579 f.). Этот успех про­слав­ля­ли мно­го­чис­лен­ные моне­ты (Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 99, 100, 112 № 358, 116 № 383, 122 № 428, 133 № 484—486), и он изо­бра­жен так­же на пан­ци­ре ста­туи Авгу­ста, кото­рая была най­де­на на вил­ле Ливии в При­ма Пор­те, а теперь нахо­дит­ся в Вати­кане.

Тибе­рию было при­ка­за­но воз­ве­сти на армян­ский трон вме­сто Арта­к­сия его млад­ше­го бра­та Тиг­ра­на, кото­ро­го после захва­та Алек­сан­дрии Август удер­жи­вал как залож­ни­ка (Cass. Dio LI. 16. 2). Посколь­ку Арта­к­сия уби­ли соб­ст­вен­ные под­дан­ные, это уда­лось сде­лать без вой­ны (Mon. Anc. 5. 24; Cass. Dio LIV. 9. 4, 5; Vell. II. 94. 4; 122. 1; Suet. Tib. 9. 1; Aug. 21. 3; Tac. Ann. II. 3; Hor. Epist. I. 12. 26; Flav. Ios. AI. XV. 105; ср. Baum­gartner A. Op. cit. Sp. 1326). Август похва­лял­ся, что захва­тил Арме­нию, но доб­ро­воль­но отка­зал­ся от это­го вла­де­ния (Mon. Anc. 5. 25; Vell. II. 94. 4; Co­hen H. Op. cit. T. 1. P. 63 № 8—13, P. 113, 134) и объ­яс­нял это в пись­ме сена­ту тем, что Рим­ской импе­рии не тре­бу­ет­ся даль­ней­шее рас­ши­ре­ние (Cass. Dio кол. 352 LIV. 9. 1). Соот­вет­ст­вен­но, про­дол­жа­ли суще­ст­во­вать и дру­гие малень­кие цар­ства Восто­ка. Ямвлих стал вас­саль­ным пра­ви­те­лем ара­бов (ср. Stein A. Iambli­chos. Sp. 639), Тар­кон­ди­мот — кили­кий­цев, Архе­лай — Малой Арме­нии, трон кото­рой осво­бо­дил­ся со смер­тью Арта­ва­зда, в про­шлом царя Мидии (Cass. Dio LIV 9. 2; ср. Wil­cken U. Ar­che­laos (15); Sp. 451; Idem. Ar­ta­vas­des (2). Sp. 1311), Ирод полу­чил тет­рар­хию Зено­до­ра, Мит­ри­дат — Ком­ма­ге­ну (Cass. Dio LIV. 9. 3). Тир и Сидон из-за внут­рен­них бес­по­ряд­ков лиши­лись сво­бо­ды (Cass. Dio LIV. 7. 6; ср. Suet. Aug. 47). С дру­гой сто­ро­ны, Само­су была воз­вра­ще­на сво­бо­да, когда Август оста­но­вил­ся там на зим­ние квар­ти­ры (Cass. Dio LIV. 9. 7) и при­нял там мно­го­чис­лен­ные деле­га­ции, в том чис­ле из Индии (Cass. Dio LIV. 9. 8—10; Mon. Anc. 5. 50).

В Риме Август учредил попе­че­ние о доро­гах (cu­ra via­rum) и пору­чил его двум пре­то­ри­ям, кото­рых сам назна­чил (Cass. Dio LIV. 8. 4; Suet. Aug. 37; Fron­tin. De Aq. 101; ср. Hirschfeld O. Die kai­ser­li­chen Verwal­tungsbeam­ten bis auf Dioc­le­tian / Aufl. 2. Ber­lin, 1905. S. 205). На Фору­ме он при­ка­зал уста­но­вить Золо­той миль­ный столб, кото­рый дол­жен был слу­жить точ­кой отсче­та миль для всех дорог Ита­лии (Cass. Dio Loc. cit.; Plin. NH. III. 66).

Юлия роди­ла стар­ше­го сына, кото­ро­го Август позд­нее усы­но­вил под име­нем Гая Цеза­ря (Cass. Dio LIV. 8. 5).

Луций Кор­не­лий Бальб в долж­но­сти про­кон­су­ла Афри­ки победил гара­ман­тов и отпразд­но­вал над ними три­умф 27 мар­та 19 г. (ср. Groag E. Cor­ne­lius (70) // RE. HBd. 7. 1900. Sp. 1270).

19 г. до н. э.

Из-за вос­ста­ния гал­лов и втор­же­ния гер­ман­цев Агрип­пе при­шлось поки­нуть Рим. После того, как он водво­рил спо­кой­ст­вие в Гал­лии, новое вос­ста­ние кан­та­бров при­зва­ло его в Испа­нию. В ходе преды­ду­щих войн тыся­чи кан­та­бров были захва­че­ны и про­да­ны в раб­ство. Они объ­еди­ни­лись, пере­би­ли хозя­ев и, вер­нув­шись на роди­ну, разо­жгли вос­ста­ние сре­ди сво­их сопле­мен­ни­ков. После тяже­лой вой­ны, в ходе кото­рой Агрип­пе при­шлось при­ме­нять суро­вые меры про­тив тру­со­сти соб­ст­вен­ных сол­дат, счи­тав­ших кан­та­бров непо­беди­мы­ми, ему уда­лось уни­что­жить почти всех вра­гов, спо­соб­ных носить ору­жие и пере­се­лить остат­ки пле­ме­ни с гор на рав­ни­ну. Агрип­па отка­зал­ся от три­ум­фа, кото­рый сенат пре­до­ста­вил ему по ука­за­нию Авгу­ста (Cass. Dio LIV. 11; Vell. II. 90. 1; Flor. II. 33; Hor. Epist. I. 12. 26).

Посколь­ку и Агрип­па, и Август отсут­ст­во­ва­ли в Риме, там сно­ва нача­лись бес­по­ряд­ки. На долж­ность кон­су­ла был избран толь­ко Гай Сен­тий Сатур­нин, и ожи­да­лось, что его кол­ле­гой станет Август. Посколь­ку тот сно­ва отверг кон­суль­ство (ср. Suet. Aug. 26. 2), были назна­че­ны повтор­ные выбо­ры, кан­дида­том на кото­рых высту­пил Марк Эгна­ций Руф, хотя в преды­ду­щем году он был пре­то­ром. Сатур­нин отверг его при­тя­за­ния как неза­кон­ные, и раз­ра­зи­лись кро­во­про­лит­ные бес­по­ряд­ки, так что сенат счел необ­хо­ди­мым пре­до­ста­вить кон­су­лу лич­ную охра­ну, кото­рую тот, конеч­но, не поже­лал при­нять. К Авгу­сту было направ­ле­но посоль­ство, а тот назна­чил вто­рым кон­су­лом одно­го из послов, Квин­та Лукре­ция Вес­пил­ло­на. Одна­ко после это­го Август уско­рил свое воз­вра­ще­ние (Cass. Dio LIV. 10. кол. 353 1, 2; Vell. II. 92). В Афи­нах он встре­тил­ся с Вер­ги­ли­ем, кото­рый при­со­еди­нил­ся к нему, но 21 сен­тяб­ря умер в Брун­ди­зии, заве­щав Авгу­сту чет­верть сво­его иму­ще­ства (Do­nat. Vit. Verg. 13. 51 f.). По реше­нию сена­та Авгу­сту была пре­до­став­ле­на неслы­хан­ная честь: кон­сул Квинт Лукре­ций с неко­то­ры­ми пре­то­ра­ми, народ­ны­ми три­бу­на­ми и дру­ги­ми сена­то­ра­ми вышел ему навстре­чу в Кам­па­нию (Mon. Anc. 2. 34). 12 октяб­ря Август при­был в Рим (CIL. I² p. 332), где полу­чил новые поче­сти. Одна­ко он их не при­нял и согла­сил­ся лишь соорудить алтарь Фор­туне Воз­вра­щаю­щей, а день сво­его при­бы­тия впредь празд­но­вать под назва­ни­ем Авгу­ста­лий (Cass. Dio LIV. 10. 3; Mon. Anc. 2. 29; CIL Loc. cit.; Co­hen H. Op. cit. P. 78 № 102—108, P. 138 № 513). Чтобы избе­жать запла­ни­ро­ван­ной тор­же­ст­вен­ной встре­чи, Август въе­хал в город ночью. 13 октяб­ря он обес­пе­чил вклю­че­ние Тибе­рия в чис­ло пре­то­ри­ев и пре­до­став­ле­ние Дру­зу пра­ва зани­мать все долж­но­сти за 5 лет до закон­но­го сро­ка (Cass. Dio LIV. 10. 4; Tac. Ann. III. 29). Посколь­ку отсут­ст­вие Авгу­ста посто­ян­но при­во­ди­ло к внут­рен­ним бес­по­ряд­кам, он был при­знан неза­ме­ни­мым, что выра­зи­лось в пре­до­став­ле­нии ему над­зо­ра над нра­ва­ми и зако­на­ми (re­gi­men mo­rum le­gum­que). Одна­ко он заявил, что не жела­ет при­ни­мать долж­ность, не соот­вет­ст­ву­ю­щую обы­ча­ям пред­ков, и что для тех мер, кото­рые ожи­да­ет от него сенат, ему доста­точ­но три­бун­ских пол­но­мо­чий (Mon. Anc. Graec. 8. 11; ср. Hor. Od. IV. 5. 22; 15. 9; Epist. II. 1. 2; Ovid. Met. XV. 833; Trist. II. 233; ина­че Cass. Dio LIV. 10. 5—7; Suet. Aug. 27. 5).

Марк Эгна­ций Руф соста­вил заго­вор про­тив Авгу­ста, был раз­об­ла­чен и каз­нен (см. Groag E. Eg­na­tius (36). Sp. 2000. В отрыв­ке Vell. II. 93. 1 сле­ду­ет читать quad­rien­nium («четы­рёх­ле­тие») вме­сто trien­nium («трёх­ле­тие»)).

27 мар­та отпразд­но­вал три­умф за Афри­ку Луций Кор­не­лий Бальб — послед­ний три­ум­фа­тор, не при­над­ле­жав­ший к импе­ра­тор­ской семье (см. Groag E. Cor­ne­lius (70). Sp. 1270).

9 июня был тор­же­ст­вен­но открыт акве­дук Дева, кото­рый постро­ил Агрип­па (Fron­tin. De Aqu. 10; Cass. Dio LIV. 11. 7).

18 г. до н. э.

Посколь­ку в этом году истек­ло деся­ти­лет­нее про­кон­суль­ство Авгу­ста, оно было про­дле­но на пять лет (Cass. Dio LIII. 16. 2; LIV. 12. 4). На этот же срок Агрип­па полу­чил три­бун­скую власть (Cass. Dio LIV. 12. 4; Vell. II. 90. 1; Tac. Ann. III. 56; ILS. 8897; CIL. II. 474; III. 494; VI. 32323. 53; IX 3150, 3913. — На моне­те Co­hen H. Op. cit. P. 141, № 529 изо­бра­же­ны Август и Агрип­па, сидя­щие рядом на ска­мье три­бу­нов. Borghe­si B. Op. cit. T. 1. P. 121, 11).

Август испол­нил дан­ное недав­но обе­ща­ние осу­ще­ст­вить над­зор над нра­ва­ми и зако­на­ми (re­gi­men mo­rum le­gum­que), поль­зу­ясь три­бун­ской вла­стью, что опре­де­ли­ло харак­тер все­го года. Это выра­зи­лось как в при­ня­тии ряда зако­нов, так и в новой чист­ке сена­та. Были изда­ны сле­дую­щие зако­ны:

1. Пер­вым стал Юли­ев закон о неза­кон­ном соис­ка­нии долж­но­стей (lex Iulia de am­bi­tu, Cass. Dio LIV. 16. 1; Suet. Aug. 34. 1; 40. 2; Paul. Sent. V. 30a; Iust. Inst. IV. 18. 11), так как он упо­ми­на­ет­ся у Дио­на Кас­сия рань­ше дру­гих и навер­ня­ка был при­нят из-за кол. 354нару­ше­ний на выбо­рах про­шло­го года. Он уста­но­вил, что под­ку­пы на выбо­рах кара­ют­ся пяти­лет­ним запре­том на заня­тие любых долж­но­стей (Cass. Dio Loc. cit.), а если они при­ве­ли к бес­по­ряд­кам, то, веро­ят­но, и cсыл­кой на ост­ров (Paul. Loc. cit.).

2. Юли­ев закон о бра­ках сосло­вий (lex Iulia de ma­ri­tan­dis or­di­ni­bus, Cass. Dio LIV. 16. 1 сл., LVI. 6. 5; 7. 2; Hor. Carm. Saec. 16—20; Suet. Aug. 34. 1; Dig. XXXVIII. 11. 1; CIL. VI. 32323. 57; Gai. 1. 145; 178; II. 63; 111; 144; 150; 286; Ulp. 11. 20; 13; 14; 16. 2; 22. 3; 28. 7; Paul. Sent. IV. 8. 4; Fragm. Vat. 158; 197; 214. Col­lat. 16. 3, 4 и др.). Он облег­чал вступ­ле­ние в брак, так как раз­ре­шал всем рим­ским граж­да­нам, за исклю­че­ни­ем лишь сена­то­ров и их сыно­вей, женить­ся на воль­ноот­пу­щен­ни­цах и объ­яв­лял недей­ст­ви­тель­ны­ми лишь бра­ки с жен­щи­на­ми дур­но­го поведе­ния (Cass. Dio LIV. 16. 2; LVI. 7. 2; Ulp. 13. 16. 2). Было упро­ще­но назна­че­ние при­да­но­го (Gai. I. 178; Ulp. 11. 20) и обес­пе­че­на его защи­та от супру­га (Gai. II. 63). Но преж­де все­го, лица, не состо­я­щие в бра­ке и без­дет­ные, были частич­но огра­ни­че­ны в пра­вах на наслед­ство, а частич­но совсем их лише­ны (Gai. II. 111; 144; 150; 286; Ulp. 22. 3; 28. 7) и не допу­ще­ны на боль­шин­ство игр (CIL. VI. 32323. 57; Cass. Dio LIV. 80. 5), при­чем от этих огра­ни­че­ний защи­ща­ли толь­ко род­ные дети, но не усы­нов­лен­ные (Paul. IV. 8. 4; Col­lat. 16. 3, 4). Без­дет­ные жен­щи­ны под­ле­жа­ли таким же огра­ни­че­ни­ям, как без­брач­ные, если не выхо­ди­ли замуж через год после смер­ти супру­га или через шесть меся­цев после раз­во­да (Ulp. 14). Напро­тив, жен­щи­нам, име­ю­щим трех и более детей, были пре­до­став­ле­ны опре­де­лен­ные закон­ные пре­иму­ще­ства, напри­мер, осво­бож­де­ние от опе­ки (Cass. Dio LIV. 16. 1; Gai. I. 145; Frag. Vat. 158; 197; 214). Уже в сена­те закон встре­тил оже­сто­чен­ное сопро­тив­ле­ние, про­чем его про­тив­ни­ки не оста­но­ви­лись даже перед гру­бы­ми наме­ка­ми на рас­пут­ство Авгу­ста (Cass. Dio LIV. 16. 3—5; ср. Liv. Epit. 59; Suet. Aug. 89. 2), и его уда­лось при­нять лишь после того, как Август смяг­чил нака­за­ния для без­брач­ных и про­длил срок вступ­ле­ния в брак на три года (Suet. Aug. 34. 1; Cass. Dio LVI. 7. 3). Jörs P. Die Ehe­ge­set­ze des Augus­tus. Mar­burg, 1894.

3. Юли­ев закон о рос­ко­ши, пре­лю­бо­де­я­ни­ях и стыд­ли­во­сти (lex Iulia sumptua­ria et de adul­te­riis et de pu­di­ci­tia), как его назы­ва­ет Све­то­ний (Aug. 34. 1); офи­ци­аль­но он име­но­вал­ся Юли­ев закон о пре­се­че­нии пре­лю­бо­де­я­ний (lex Iulia de adul­te­riis coer­cen­dis, Dig. XLVIII. 5, пере­пи­са­но: IV. 4. 37. 1; Cod. Iust. IX. 9. 3, 17; Inst. IV. 18. 4; Col­lat. IV. 2. 1; ср. Hor. Od. IV. 5. 21; Ovid. Fast. II. 139; Tac. Ann. III. 24; Mar­tial. VI. 7. 2). Мож­но пред­по­ла­гать, что он тоже при­нят в этом году, так как свя­зан с преды­ду­щим, одна­ко это не засвиде­тель­ст­во­ва­но. Во вся­ком слу­чае, он при­нят до 13 г. до н. э., так как упо­ми­на­ет­ся в IV кни­ге од Гора­ция, кото­рая изда­на в этом году (Stemplin­ger E. Ho­ra­tius (10) // RE. Bd. 8. 1913. Sp. 2374). Mom­msen Th. Rö­mi­sches Straf­recht. Leip­zig, 1899. S. 691.

Август хотел исклю­чить из сена­та не толь­ко явно недо­стой­ных людей, но и тех, кто про­явил себя как низ­кие льсте­цы перед ним самим (Cass. Dio LIV. 13. 1). Посколь­ку ува­же­ние к отдель­ным сена­то­рам долж­но было воз­рас­тать по мере умень­ше­ния их чис­ла, кол. 355Август сна­ча­ла соби­рал­ся сни­зить чис­лен­ность сена­та до трёх­сот чело­век, как это было в Ран­ней рес­пуб­ли­ке. Одна­ко он натолк­нул­ся на такое оже­сто­чен­ное сопро­тив­ле­ние, что все же оста­вил шесть­сот чело­век (Cass. Dio LIV. 14. 1).

Посколь­ку эти шесть­сот чело­век не долж­ны были зави­сеть от него, их опре­де­ля­ли сле­дую­щим слож­ней­шим спо­со­бом. Август про­из­нес тор­же­ст­вен­ную клят­ву выбрать толь­ко достой­ней­ших и назвал трид­цать чело­век. После при­не­се­ния такой же клят­вы они напи­са­ли на дощеч­ках по пять имен, исклю­чая сво­их род­ст­вен­ни­ков. Из этих ста пяти­де­ся­ти чело­век было по жре­бию выбра­но трид­цать, кото­рые обра­зо­ва­ли ядро ново­го сена­та и сно­ва напи­са­ли по пять имен, с кото­ры­ми посту­пи­ли таким же обра­зом. А те трид­цать чело­век, кото­рых выбрал сам Август отсту­пи­ли и сно­ва долж­ны были под­верг­нуть­ся выбо­ру и жере­бьев­ке. Эта про­цеду­ра долж­на была повто­рять­ся до тех пор, пока не будет избра­но шесть­сот чело­век; но так как выяви­лись нару­ше­ния, её оста­но­ви­ли рань­ше и недо­стаю­щих назна­чил сам Август (Cass. Dio LIV. 13. 2—4; Suet. Aug. 35. 1). Авгу­сту чрез­вы­чай­но не понра­ви­лось, что юрист Марк Анти­стий Лабе­он вклю­чил в спи­сок Лепида, и он отвел ему сре­ди кон­су­ля­ров послед­нее место (Cass. Dio LIV. 15. 4—8). Так как про­тив ново­го сена­та выска­зы­ва­лось мно­же­ство про­те­стов, Август позд­нее исклю­чил неко­то­рых из спис­ка и на их место вклю­чил дру­гих, ранее про­пу­щен­ных (Cass. Dio LIV. 14. 2, 3). Так­же он поз­во­лил исклю­чен­ным и в даль­ней­шем поль­зо­вать­ся сена­тор­ски­ми зна­ка­ми отли­чия и раз­ре­шил им вновь вой­ти в сенат после заня­тия долж­но­стей (Cass. Dio LIV. 14. 4, 5). И все же гнев сена­то­ров на Авгу­ста был столь силен, что про­тив него и его дру­га Агрип­пы соста­ви­ли заго­вор (Cass. Dio LIV. 15. 1, 2). Август не осме­ли­вал­ся являть­ся в сенат без пан­ци­ря, меча и лич­ной охра­ны из деся­ти самых силь­ных сена­то­ров (Suet. Aug. 35. 1; Cass. Dio LIV. 12. 3; ср. 18. 1). Сена­тор­ский ценз был уве­ли­чен до мил­ли­о­на сестер­ци­ев; одна­ко Август добав­лял бед­ным недо­стаю­щие сум­мы, если счи­тал их достой­ны­ми (Cass. Dio LIV. 17. 3; ина­че Suet. Aug. 41. 1).

Коли­че­ство пре­фек­тов для разда­чи зер­на (prae­fec­ti fru­men­ti dan­di), кото­рых Август впер­вые учредил в 22 г. до н. э., было уве­ли­че­но с двух до четы­рёх чело­век, и они были назна­че­ны так же, как ранее чле­ны сена­та — с одно­вре­мен­ным исполь­зо­ва­ни­ем отбо­ра и жре­бия (Cass. Dio LIV. 17. 1). Посколь­ку государ­ст­вен­ной каз­ны не хва­та­ло, Август с это­го года начал опла­чи­вать зна­чи­тель­ную часть хлеб­ных раздач из сво­их средств (Mon. Anc. 3. 40; Suet. Aug. 41. 2).

Ввиду того, что Сивил­ли­ны кни­ги силь­но обвет­ша­ли, Август при­ка­зал квин­де­цем­ви­рам пере­пи­сать их соб­ст­вен­но­руч­но, чтобы ника­кой про­фан не имел воз­мож­но­сти их про­честь (Cass. Dio LIV. 17. 2). Это мож­но рас­смат­ри­вать как под­готов­ку к Веко­вым играм, кото­рые на осно­ва­нии этих ора­ку­лов были отпразд­но­ва­ны в сле­дую­щем году.

17 г. до н. э.

В этом году Август был избран маги­ст­ром квин­де­цем­ви­ров свя­щен­но­дей­ст­вий (quin­de­cim­vi­ri sac­ris fa­ciun­dis, Mon. Anc. 4. 36; CIL. I P. 29; Co­hen H. Op. cit. P. 129, № 461), чтобы в каче­стве гла­вы этой жре­че­ской кол­ле­гии (Cass. Dio LIV. 19. 8; CIL. кол. 356 IX. 262) вме­сте с Агрип­пой, кото­рый тоже в нее вхо­дил, руко­во­дить Веко­вы­ми игра­ми (Mon. Anc. Loc. cit.; Cen­sor. Die Nat. 17. 11; CIL. VI. 32323. 53, 103, 119, 139). После того, как 17 фев­ра­ля сенат опре­де­лил издерж­ки на орга­ни­за­цию игр (CIL. VI. 877), они были про­веде­ны 1—3 июня (Mom­msen Th. Ephem. epigr. VIII. P. 225ff.). Эти игры долж­ны были тор­же­ст­вен­но воз­ве­стить о том, что Август при­нес на зем­лю новый, мир­ный век (Verg. Aen. VI. 793; Hor. Carm. Saec. 57 ff.; Ovid. Fast. I. 709—722). Пожа­луй, с этим свя­зан и пере­нос празд­ни­ка Чести и Доб­ле­сти на 29 мая, чтобы эти истин­но рим­ские боже­ства почти непо­сред­ст­вен­но воз­глав­ля­ли Веко­вые тор­же­ства (Cass. Dio LIV. 18. 2; ср. CIL. I² P. 319).

У Агрип­пы и Юлии родил­ся вто­рой сын, после чего Август усы­но­вил обо­их бра­тьев под име­на­ми Гая и Луция Цеза­рей (Cass. Dio LIV. 18. 1; Euseb. Chron. 2001; Suet. Aug. 64. 1; Vell. II. 96. 1; Sen. Contr. II. 4. 12; Sen. Con­s. ad Po­lyb. 15. 4; Co­hen H. Op. cit. P. 184). Когда это про­изо­шло (Sen. Contr. II. 4. 12), Агрип­па поки­нул Рим и вме­сте с супру­гой отпра­вил­ся в Азию, чтобы взять на себя управ­ле­ние гре­че­ской частью импе­рии (Nic. Da­masc. Frg. 3 = FHG. III. 350; Cass. Dio LIV. 19. 6; Flav. Ios. AI. XVI. 12).

Инте­рес к обсуж­де­нию дел в сена­те настоль­ко сни­зил­ся, что Авгу­сту при­шлось вве­сти штра­фы за неяв­ку без при­чи­ны. Адво­ка­там было запре­ще­но брать день­ги за свои услу­ги под стра­хом четы­рех­крат­но­го штра­фа (Cass. Dio LIV. 18. 2, 3).

16 г. до н. э.

Аль­пий­ские пле­ме­на камун­нов и вен­ни­ев вторг­лись в Север­ную Ита­лию и были отбро­ше­ны Пуб­ли­ем Сили­ем Нер­вой. Затем ему при­шлось дви­нуть­ся про­тив пан­нон­цев и норий­цев, кото­рые гра­би­ли Ист­рию. В Дал­ма­ции и Испа­нии раз­ра­зи­лись вос­ста­ния, кото­рые быст­ро были подав­ле­ны. На Македо­нию напа­ли ден­те­ле­ты и скор­дис­ки, на Фра­кию сар­ма­ты (Cass. Dio LIV. 20. 1—8). Но важ­нее все­го было то, что сугам­бры, узи­пе­ты и тенк­те­ры на сво­ей зем­ле рас­пя­ли рим­ских тор­гов­цев, а затем пере­пра­ви­лись через Рейн и нанес­ли пора­же­ние лега­ту Мар­ку Лол­лию, кото­рый поте­рял орла пято­го леги­о­на (Cass. Dio LIV. 20. 4, 5; Vell. II. 97. 1; Ob­seq. 71; Hie­ron. Chron. 2000; Suet. Aug. 23. 1; Tac. Ann. I. 10).

Если четырь­мя года­ми ранее Август про­воз­гла­шал, что Рим­ская импе­рия не нуж­да­ет­ся в рас­ши­ре­нии гра­ниц (Cass. Dio LIV. 9. 1), то теперь он убедил­ся в том, что ее невоз­мож­но защи­тить от посто­ян­ных гра­бе­жей, не под­чи­нив дикие сосед­ние наро­ды. Поэто­му в этом году начи­на­ет­ся реши­тель­ная заво­е­ва­тель­ная поли­ти­ка, целью кото­рой ста­ли спер­ва аль­пий­ские пле­ме­на, а затем пан­нон­цы и гер­ман­цы.

После того, как Август 29 июня тор­же­ст­вен­но посвя­тил постро­ен­ный им храм Кви­ри­на (Cass. Dio LIV. 19. 4, 5; Mon. Anc. 4. 5; Ovid. Fast VI. 795; CIL I² P. 221, 310), он, полу­чив изве­стие о пора­же­нии Лол­лия, отпра­вил­ся в Гал­лию (Cass. Dio LIV. 19. 1; 20. 6; Vell. II. 97. 1), взяв с собой Тибе­рия, хотя тот былкол. 357 город­ским пре­то­ром и не имел пра­ва покидать Рим. Одна­ко соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та его обя­зан­но­сти были воз­ло­же­ны на Дру­за (Cass. Dio LIV. 19. 6; ср. ILS. 146 = CIL. II. 6080). Посколь­ку Агрип­па тоже отсут­ст­во­вал, а Август на опы­те убедил­ся, что внут­рен­нее спо­кой­ст­вие в Риме может под­дер­жи­вать толь­ко чело­век, зани­маю­щий авто­ри­тет­ное поло­же­ние, он вер­нул­ся к тому пла­ну, кото­рый 10 лет назад был раз­ру­шен сопро­тив­ле­ни­ем Мес­са­лы, и назна­чил сво­им заме­сти­те­лем пре­фек­та горо­да. Пер­вым, кто зани­мал эту долж­ность на посто­ян­ной осно­ве, был Тит Ста­ти­лий Тавр (Cass. Dio LIV. 19. 6; Tac. Ann. VI. 11).

15 г. до н. э.

Август нахо­дил­ся в Гал­лии и Испа­нии и осно­вал там несколь­ко коло­ний (Cass. Dio LIV. 21. 1; 23. 7; ср. Mon. Anc. 2. 37). Он оста­вил без­на­ка­зан­ны­ми вымо­га­тель­ства и про­чие пре­ступ­ле­ния сво­его про­ку­ра­то­ра, воль­ноот­пу­щен­ни­ка Лици­на, так как тот собрал для него круп­ную сум­му денег (Cass. Dio LIV. 21).

Тибе­рий и Друз поко­ри­ли аль­пий­ские пле­ме­на и таким обра­зом при­со­еди­ни­ли новую про­вин­цию Рецию и Вин­де­ли­кию (Stein A. Clau­dius (139) // RE. Bd. 3. 1899. Sp. 2707).

14 г. до н. э.

Пока Август про­дол­жал вести дела в Гал­лии и Испа­нии (Cass. Dio LIV. 25. 1; Mon. Anc. 2. 37), Агрип­па навёл порядок в Бос­пор­ском государ­стве (Stein A. Dy­na­mis // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 1879). О сво­их дей­ст­ви­ях Агрип­па доло­жил не сена­ту, а толь­ко Авгу­сту, и с тех пор так же посту­па­ли и дру­гие намест­ни­ки; так­же Агрип­па не при­нял три­умф, кото­рый ему пре­до­ста­ви­ли (Cass. Dio LIV. 24. 7, 8).

Потре­бо­ва­лась сно­ва отра­зить напа­де­ние пан­нон­цев. В При­мор­ских Аль­пах были поко­ре­ны лигу­ры (Cass. Dio LIV. 24. 3).

13 г. до н. э.

Тибе­рий всту­пил в пер­вое кон­суль­ство. После трех­лет­не­го отсут­ст­вия Август начал гото­вить­ся к воз­вра­ще­нию домой (Hor. Od. IV. 5) и пере­дал управ­ле­ние Гал­ли­ей Дру­зу, кото­рый про­вел там вто­рой ценз (Stein A. Clau­dius (139). Sp. 2709). Сооб­ще­ние о воз­вра­ще­нии импе­ра­то­ра достиг­ло Рима как раз в тот момент, когда Луций Кор­не­лий Бальб про­во­дил игры в честь тор­же­ст­вен­но­го откры­тия постро­ен­но­го им теат­ра (Cass. Dio LIV. 25. 2; ср. Suet. Aug. 29. 5; Tac. Ann. III. 72; Plin. NH. XXXVI. 60). Кон­су­лы про­ве­ли игры по обе­ту за счаст­ли­вое воз­вра­ще­ние Авгу­ста (ILS. 88 = CIL. VI. 886; ср. Cass. Dio LIV. 27. 1), а сенат решил осно­вать на Мар­со­вом поле Алтарь Мира Авгу­ста (Mon. Anc. 2. 38; Ovid. Fast. I. 709; CIL. I² P. 320; несколь­ко ина­че Cass. Dio LIV. 25. 3), от кото­ро­го до сих пор сохра­ни­лось мно­же­ство фраг­мен­тов (Pe­ter­sen E. L’Ara Pa­cis Augus­tae // MDAIR. Bd. 9. 1894. S. 171). Веро­ят­но, 4 июля Август въе­хал в город ночью, а на сле­дую­щий день воз­ло­жил лав­ры на коле­ни Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го (CIL. I² P. 320; Cass. Dio LIV. 25. 4). Затем он созвал сенат и пред­ста­вил ему отчет об име­ю­щих­ся воору­жен­ных силах и рас­хо­дах на них. Было уре­гу­ли­ро­ва­но обес­пе­че­ние вете­ра­нов в ста­ро­сти; в част­но­сти, было уста­нов­ле­но, что пре­то­ри­ан­цы уволь­ня­ют­ся после две­на­дца­ти лет служ­бы, леги­о­не­ры — после шест­на­дца­ти (Cass. Dio LIV. 25. 5, 6). Мно­же­ство сол­дат было отправ­ле­но в отстав­ку и полу­чи­ло кол. 358 воз­на­граж­де­ние за воен­ную служ­бу (prae­mia mi­li­tia) из лич­но­го иму­ще­ства импе­ра­то­ра (RGDA. 3. 28).

Посколь­ку мно­гие укло­ня­лись от долж­но­стей и сена­тор­ско­го досто­ин­ства, про­тив это­го были введе­ны при­нуди­тель­ные меры (Cass. Dio LIV. 26. 3—9).

Агрип­па вер­нул­ся с Восто­ка в Рим (Cass. Dio LIV. 28. 1; Flav. Ios. AI. XVI. 86). Когда пять лет его три­бун­ской вла­сти истек­ли, она была про­дле­на ему на тот же срок и, веро­ят­но, то же было про­де­ла­но с про­кон­суль­ст­вом Авгу­ста (Cass. Dio LIII. 16. 2; ср. LIV. 12. 4). Агрип­па полу­чил выс­ший импе­рий (im­pe­rium mai­us) по отно­ше­нию ко всем намест­ни­кам и был направ­лен в Пан­но­нию, где, каза­лось, сно­ва гро­зи­ла вой­на (Cass. Dio LIV. 28. 1; Vell. II. 96. 2).

В Македо­нию вторг­лись фра­кий­ские пле­ме­на, вой­ну про­тив них вёл Луций Каль­пур­ний Пизон (Stein A. Cal­pur­nius (99) // RE. Bd. 3. 189. Sp. 1397).

12 г. до н. э.

После смер­ти Лепида, веро­ят­но, в кон­це преды­ду­ще­го года (Cass. Dio LIV. 27. 2), осво­бо­ди­лась долж­ность вер­хов­но­го пон­ти­фи­ка. Народ еще ранее неод­но­крат­но пред­ла­гал ее импе­ра­то­ру, но он все­гда отка­зы­вал­ся лишить Лепида долж­но­сти, кото­рая, соглас­но отцов­ским обы­ча­ям, была пожиз­нен­ной (Mon. Anc. 2. 23; App. BC. V. 131; Cass. Dio XLIX. 15. 3; LIV. 15. 8; Suet. Aug. 31. 1). Теперь огром­ная тол­па со всей Ита­лии стек­лась в Рим на выбо­ры (Mon. Anc. 2. 27), и 6 мар­та Август был избран вер­хов­ным пон­ти­фи­ком (CIL. I² P. 811; IX 5289). В силу этих пол­но­мо­чий он при­ка­зал собрать и сжечь все кни­ги ора­ку­лов, рас­про­стра­няв­ши­е­ся в импе­рии, чис­лом более двух тыся­чи. Сивил­ли­ны кни­ги тоже под­верг­лись пере­смот­ру, и то, что от них оста­лось, Август в двух позо­ло­чен­ных футля­рах поме­стил под фун­да­мент хра­ма Апол­ло­на Пала­тин­ско­го, то есть, по сосед­ству с импе­ра­тор­ской рези­ден­ци­ей (Suet. Aug. 31. 1).

Пан­нон­цы, узнав, что про­тив них соби­ра­ет­ся вести вой­ну Агрип­па, затих­ли, поэто­му он вер­нул­ся в Ита­лию. В Кам­па­нии Агрип­па тяже­ло забо­лел, о чем Авгу­сту сооб­щи­ли во вре­мя празд­ни­ка Квин­ква­т­ра (19—23 мар­та). Импе­ра­тор поспе­шил к нему, одна­ко застал его уже мерт­вым, сопро­во­дил тело в Рим и на обще­ст­вен­ных похо­ро­нах про­из­нес над­гроб­ную речь (Cass. Dio LIV. 28; Liv. Epit. 138; Plin. NH. VII. 45, 46; Vell. II. 96. 1). От име­ни Агрип­пы Август раздал рим­ским граж­да­нам по 400 сестер­ци­ев (Cass. Dio LIV. 29. 4; Mon. Anc. 3. 12; Flav. Ios. AI. XVI. 128; Suet. Aug. 41. 2; CIL. IX. 5289). Юлия вско­ре после смер­ти мужа роди­ла третье­го сына, кото­ро­го Август назвал Агрип­пой в честь умер­ше­го (Cass. Dio LIV. 29. 5; Vell. II. 104. 1). Затем ей при­шлось вый­ти замуж за Тибе­рия, после того, как послед­ний раз­вел­ся со сво­ей супру­гой Агрип­пи­ной, хотя та была бере­мен­на (Cass. Dio LIV. 31. 2; Suet. Tib. 7. 2). Так как после смер­ти Агрип­пы пан­нон­цы сно­ва вос­ста­ли, Август отпра­вил про­тив них Тибе­рия, кото­рый победил их в сою­зе со скор­дис­ка­ми, обез­ору­жил и боль­шую часть про­дал в раб­ство. Сенат по это­му слу­чаю поста­но­вил ему три­умф; но так как Тибе­рий вел вой­ну не под соб­ст­вен­ны­ми кол. 359 ауспи­ци­я­ми, а по пору­че­нию Авгу­ста, послед­ний пре­до­ста­вил ему толь­ко три­ум­фаль­ные отли­чия (Cass. Dio LIV. 31. 3, 4; Mon. Anc. 5. 44; Vell. II. 96. 2), кото­рые тогда впер­вые были даро­ва­ны пол­ко­вод­цу (Suet. Tib. 9. 2).

В Гал­лии Друз посвя­тил под Лио­ном алтарь Рима и Авгу­ста, кото­рый дол­жен был стать цен­тром импе­ра­тор­ско­го куль­та для всех галль­ских про­вин­ций, и тогда же начал свой пер­вый поход в стра­ну сво­бод­ных гер­ман­цев, кото­рый опи­сан выше, см. Stein A. Clau­dius (139). Sp. 2710.

Посколь­ку пле­бей­ский три­бу­нат утра­тил вся­кое поли­ти­че­ское зна­че­ние, пре­тен­ден­тов на него ста­ло крайне мало. Поэто­му Август поста­но­вил, чтобы маги­ст­ра­ты назва­ли по одно­му кан­дида­ту из всад­ни­ков, вла­де­ю­щих сена­тор­ским цен­зом, а народ избрал из их чис­ла три­бу­нов, при­чем избран­ные не обя­за­ны были оста­вать­ся сена­то­ра­ми (Cass. Dio LIV. 30. 2).

Посколь­ку про­вин­ция Азия серь­ез­но постра­да­ла от зем­ле­тря­се­ния, Август сам запла­тил за нее налог и поста­но­вил, чтобы сле­дую­щие два года про­кон­сул туда не назна­чал­ся, а выби­рал­ся (Cass. Dio LIV. 30. 3).

Вой­на Луция Каль­пур­ния Пизо­на с фра­кий­ца­ми про­дол­жа­лась и в этом году (Stein A. Cal­pur­nius (99) // RE. BD. 3. 189. Sp. 1397).

11 г. до н. э.

Зимой Друз вер­нул­ся в Рим, чтобы 1 янва­ря всту­пить в долж­ность город­ско­го пре­то­ра (Cass. Dio LIV. 32. 3), одна­ко игры, кото­рые он дол­жен был дать в этой долж­но­сти, в осо­бен­но­сти Авгу­ста­лии, про­во­див­ши­е­ся впер­вые, при­шлось устра­и­вать дру­гим от его име­ни (Cass. Dio LIV. 34. 1. 2), посколь­ку вес­ной он воз­вра­тил­ся в Гал­лию и начал вто­рой поход про­тив гер­ман­цев, о кото­ром уже гово­ри­лось выше (Stein A. Clau­dius (139), Sp. 2711).

Луций Каль­пур­ний Пизон завер­шил фра­кий­скую вой­ну, и по при­ме­ру Тибе­рия был награж­дён три­ум­фаль­ны­ми укра­ше­ни­я­ми (Stein A. Cal­pur­nius (99). Sp. 1397).

Тибе­рий сно­ва отпра­вил­ся про­тив дал­ма­тий­цев и пан­нон­цев из Рима, куда тоже воз­вра­щал­ся на зиму. Из-за этих посто­ян­ных бес­по­ряд­ков Илли­рик, кото­рый ранее нахо­дил­ся под управ­ле­ни­ем сена­та, был пере­дан импе­ра­то­ру (Cass. Dio LIV. 34. 3. 4; ср. LIII. 12. 7; Vell. II. 96. 2; Liv. Per. 141). После воз­вра­ще­ния Тибе­рия с победо­нос­ной вой­ны, за что сенат поста­но­вил ему ова­цию (Cass. Dio LIV. 34. 3; ср. 33. 5; LV. 2. 4; Vell. II. 96. 3; Suet. Tib. 9. 2), он женил­ся на Юлии, у кото­рой тем вре­ме­нем истек годо­вой срок тра­у­ра (Cass. Dio LIV. 35. 4; Vell. II. 96. 1; Tac. Ann. IV. 40; Suet. Aug. 63. 2).

4 мая Август тор­же­ст­вен­но открыл театр, стро­и­тель­ство кото­ро­го начал ещё Цезарь (Suet. Iul. 44. 1), и назвал его в честь Мар­цел­ла (Plin. NH. VIII. 65; Cass. Dio LIV. 26. 1; Liv. Per. 140; RGDA. 4. 22).

10 г. до н. э.

Август про­вел зиму в Гал­лии вме­сте с обо­и­ми пасын­ка­ми, воз­мож­но, с целью орга­ни­за­ции новой гер­ман­ской про­вин­ции, кото­рую поко­рил Друз (Cass. Dio LIV. 36. 3; ср. RGDA. 5. 11). Воз­мож­но, тогда же был соору­жен Алтарь кол. 360 Уби­ев как ее сакраль­ный центр, по ана­ло­гии с Лугдун­ским алта­рем (Ihm M. Ara Ubio­rum // RE. Bd. 2. 1895. Sp. 341). В Риме сенат поста­но­вил в тре­тий раз закрыть храм Яну­са; одна­ко это­му поме­ша­ли вести о том, что даки по льду пере­шли замерз­ший Дунай и вторг­лись в Пан­но­нию, а дал­ма­тий­цы под­ня­ли вос­ста­ние из-за нало­го­вых взыс­ка­ний (Cass. Dio LIV. 36. 2; RGDA. 2. 45, где сооб­ща­ет­ся лишь о том, что сенат три­жды поста­но­вил закрыть храм Яну­са, но не о том, что это дей­ст­ви­тель­но про­изо­шло три­жды). Тибе­рий был направ­лен в Дал­ма­цию и Пан­но­нию, где водво­рил спо­кой­ст­вие (Cass. Dio LIV. 36. 3). Посколь­ку вос­ста­ли и хат­ты, Друз тогда же начал свой тре­тий гер­ман­ский поход (Stein A. Clau­dius (139), Sp. 2712).

После того, как Август со сво­и­ми пасын­ка­ми воз­вра­тил­ся из Лугдун­ской Гал­лии в Рим (Cass. Dio LIV. 36. 4), умер­ла его сест­ра Окта­вия; ей было пре­до­став­ле­но государ­ст­вен­ное погре­бе­ние, на кото­ром над­гроб­ные речи про­из­нес­ли Август и Друз (Cass. Dio LIV. 35. 4, 5; Liv. Per. 140; Con­s. ad Liv. 442; Sen. Con­s. ad Po­lyb. 15. 3; Дати­ров­ка осно­ва­на на пас­са­же Suet. Aug. 61. 2, что не про­ти­во­ре­чит Дио­ну Кас­сию, так как в LIV. 33—36 он обоб­ща­ет два года; ср. LV. 1. 1. Так­же и нача­ло цен­за, опи­сан­но­го Дио­ном Кас­си­ем в LIV. 35. 1, может отно­сить­ся к это­му году, во вся­ком слу­чае, не рань­ше, так как, соглас­но RGDA. 2. 5, люстр состо­ял­ся в 8 г. до н.э.).

9 г. до н. э.

Друз зани­мал долж­ность кон­су­ла без соблюде­ния закон­но­го интер­ва­ла после пре­ту­ры в 11 г. (Suet. Claud. 1. 3). 30 янва­ря состо­я­лось откры­тие Алта­ря Мира Авгу­ста (CIL. I² p. 320). Ценз, кото­рый, веро­ят­но, был начат в преды­ду­щем году, про­дол­жил­ся, и про­веден­ный в его рам­ках пере­смотр спис­ков сена­та (se­na­tus lec­tio) завер­шил­ся обна­ро­до­ва­ни­ем ново­го пере­ч­ня сена­то­ров (Cass. Dio LV. 3. 3). С этим была свя­за­на все­объ­ем­лю­щая рефор­ма сенат­ской про­цеду­ры; преж­де, чем новые пра­ви­ла всту­пи­ли в силу, Август выста­вил их в зда­нии сена­та, чтобы сена­то­ры мог­ли их обсудить и, воз­мож­но, вне­сти поправ­ки (Cass. Dio LV. 4. 1). Регу­ляр­ные заседа­ния теперь долж­ны были про­ис­хо­дить два­жды в месяц (se­na­tus le­gi­ti­mi) и обыч­но при­хо­ди­лись на кален­ды и иды (Cass. Dio LV. 3. 1; Suet. Aug. 35. 3). Одна­ко 15 мар­та было исклю­че­но, так как после убий­ства Цеза­ря этот день был объ­яв­лен несчаст­ли­вым (Suet. Iul. 88; Cass. Dio XLVII. 19. 1), и соот­вет­ст­ву­ю­щий день заседа­ния выпа­дал поэто­му на 14 мар­та. По схо­жим при­чи­нам в неко­то­рых меся­цах он был уста­нов­лен не на пер­вое чис­ло, а на третье; вто­рые чис­ла были исклю­че­ны, так как все они счи­та­лись пагуб­ны­ми (dies postri­dua­ni, Mac­rob. Sat. I. 15. 22. Пере­чень дней сенат­ских заседа­ний (se­na­tus le­gi­ti­mi) в кален­да­ре Фило­ка­ла см.: CIL. I² p. 256 f.; ср. Mom­msen Th. Rö­mi­sches Staatsrecht. Bd. 3. S. 924). Посколь­ку инте­рес к заседа­ни­ям сена­та очень сни­зил­ся, при­шлось уста­но­вить новые штра­фы за отсут­ст­вие без ува­жи­тель­ных при­чин, но при этом и сни­зить кво­рум (Cass. Dio LIV. 35. 1; LV. 3. 2; Suet. Aug. 35. 3). Раз в пол­го­да по жре­бию изби­ра­лось несколь­ко сена­то­ров, состав­ляв­шие комис­сию, кото­рая вме­сте с Авгу­стом гото­ви­ла пред­ло­же­ния кол. 361 для вне­се­ния в сенат (Suet. Aug. 35. 3). Кве­сто­ры теперь обя­за­ны были нахо­дить­ся в Остии и дру­гих горо­дах Ита­лии, чтобы испол­нять там обя­зан­но­сти мест­ных долж­ност­ных лиц (Cass. Dio LV. 4. 4).

После ново­го похо­да про­тив дал­ма­тий­цев и пан­нон­цев (Cass. Dio LV. 2. 4) Тибе­рий встре­тил­ся с Авгу­стом и Ливи­ей в Тицине, куда они при­еха­ли ему навстре­чу в середине зимы (Val. Max. V. 5. 3; Tac. Ann. III. 5; Cass. Dio LV. 2. 1). Там он полу­чил изве­стие о смер­тель­ном паде­нии Дру­за. О послед­нем гер­ман­ском похо­де Дру­за, в кото­ром он рас­ши­рил пре­де­лы импе­рии вплоть до Эль­бы, смер­ти и тор­же­ст­вен­ном погре­бе­нии, см. Stein A. Clau­dius (139), Sp. 2712 f. Август про­из­нес над­гроб­ную речь в честь Дру­за на Фору­ме, а Тибе­рий — в цир­ке Фла­ми­ния за пре­де­ла­ми поме­рия. Ибо ему не поз­во­ле­но было вой­ти во внут­рен­нюю части Рима, пока он не отпразд­ну­ет поста­нов­лен­ную сена­том ова­цию, что в любом слу­чае про­изо­шло после похо­рон (Cass. Dio LV. 2. 2, где пере­пу­та­ны Август и Тибе­рий; ср. 2. 4; Vell. II. 96. 3; Suet. Tib. 9. 2). Речь Авгу­ста, в кото­рой он выра­зил поже­ла­ние, чтобы его при­ем­ные сыно­вья вырос­ли похо­жи­ми на Дру­за, веро­ят­но, была изда­на позд­нее. Август напи­сал и сти­хи, кото­рые были начер­та­ны на над­гро­бии Дру­за, и его жиз­не­опи­са­ние (Suet. Claud. 1. 5).

В этом же году был рас­крыт заго­вор с целью убий­ства Авгу­ста, а заго­вор­щи­ки каз­не­ны (Cass. Dio LV. 4. 3). Веро­ят­но, имен­но тогда Август обо­шел закон, запре­щав­ший под пыт­кой полу­чать у рабов пока­за­ния про­тив хозя­ев, вынудив под­суди­мых про­дать соот­вет­ст­ву­ю­щих рабов перед пыт­кой государ­ству или ему само­му, преж­де чем они были под­верг­ну­ты пыт­кам (Cass. Dio LIV. 5. 4).

8 г. до н. э.

За 36 лет, про­шед­ших после кален­дар­ной рефор­мы Цеза­ря, пон­ти­фи­ки под неком­пе­тент­ным руко­вод­ст­вом Лепида вста­ви­ли не девять висо­кос­ных лет, как было необ­хо­ди­мо, а две­на­дцать, а имен­но: 44, 41, 38, 35, 32, 29, 26, 23, 20, 17, 14, 11 гг. до н. э. При­чи­ной тому был суе­вер­ный страх перед сов­па­де­ни­ем пер­во­го дня неде­ли с Новым годом. Поэто­му Август как вер­хов­ный пон­ти­фик поста­но­вил в тече­ние сле­дую­щих 12 лет вовсе не делать интер­ка­ла­ции, чтобы ком­пен­си­ро­вать эти лиш­ние три висо­кос­ных дня, но начи­ная с 4 г. до н. э. совер­шать их регу­ляр­но каж­дый чет­вер­тый год (Mac­rob. Sat. I. 14. 13—15; So­lin. I. 45—47; Plin. NH. XVIII. 211; Suet. Aug. 31. 2; ср. Mat­zat H. Rö­mi­sche Chro­no­lo­gie. Bd. 1. Ber­lin, 1883. S. 11 сл.). С этой рефор­мой Све­то­ний свя­зы­ва­ет пере­име­но­ва­ние меся­ца секс­ти­лий в август, и Дион Кас­сий (LV. 6. 6) и Цен­зо­рин (Die Nat. 22. 16) тоже дати­ру­ют это собы­тие тем же годом. Одна­ко мож­но с уве­рен­но­стью утвер­ждать, что пере­име­но­ва­ние про­изо­шло в 27 г. до н. э., посколь­ку:

1. Liv. Per. 134: Augus­tus quo­que cog­no­mi­na ius est et men­ti Sex­ti­lis in ho­no­rem eius ap­pel­la­tus est^[13]. О пере­име­но­ва­нии меся­ца Ливий в сво­ей лето­пис­но оформ­лен­ной рабо­те рас­ска­зы­ва­ет под тем же годом, где сооб­ща­ет о даро­ва­нии Окта­виа­ну име­ни Авгу­ста, т. е. под 27 г. до н. э.

кол. 362 2. Новое имя было при­сво­е­но меся­цу пле­бис­ци­том по пред­ло­же­нию пле­бей­ско­го три­бу­на Секс­та Паку­вия (Mac­rob. Sat. I. 12. 35). Одна­ко о его три­бу­на­те упо­ми­на­ет и Дион Кас­сий (LIII. 20. 2, 3) под 27 г. до н. э.

3. В реше­нии сена­та, на осно­ва­нии кото­ро­го был назна­чен пле­бис­цит, пере­чис­ля­лись счаст­ли­вые собы­тия, кото­рые про­изо­шли в авгу­сте, одна­ко послед­нее, о чем сооб­ща­ет­ся, — это захват Егип­та (Mac­rob. Loc.cit.). Это тоже свиде­тель­ст­ву­ет, что реше­ние не мог­ло быть при­ня­то намно­го поз­же 30 г. до н. э.

4. В над­пи­си (ILS. 2483 = CIL. III. 6627), где месяц уже назы­ва­ет­ся по-ново­му, сооб­ща­ет­ся о гид­ро­тех­ни­че­ских соору­же­ни­ях, воз­ведён­ных сол­да­та­ми в Егип­те. Рас­по­ря­же­ние об их стро­и­тель­стве дал Окта­виан в 30 г. до н. э. (Cass. Dio LI. 18. 1; Suet. Aug. 18. 2). Весь­ма веро­ят­но, что они были сда­ны в 27 г. или вско­ре после это­го, но едва ли их стро­и­тель­ство рас­тя­ну­лось до 8 г. до н. э.

При всем этом не обя­за­тель­но отвер­гать еди­но­душ­ное свиде­тель­ство Све­то­ния, Дио­на Кас­сия и Цен­зо­ри­на. Ибо мы зна­ем, что Август выре­зал свой новый порядок интер­ка­ла­ции на брон­зо­вой дос­ке для все­об­ще­го сведе­ния (Mac­rob. Sat. I. 14. 15). Она мог­ла содер­жать и дру­гие рас­по­ря­же­ния отно­си­тель­но кален­да­ря, в том чис­ле новое назва­ние меся­ца. Сенат и народ при­нял реше­ние об этом в 27 г. до н. э.; одна­ко Дион Кас­сий и Све­то­ний опре­де­лен­но утвер­жда­ют, что оно исхо­ди­ло от само­го Авгу­ста при уре­гу­ли­ро­ва­нии интер­ка­ла­ции (Suet. Aug. 31. 2: in cui­us or­di­na­tio­ne Sex­ti­lem men­sem e suo cog­no­mi­ne nun­cu­pa­vit^[14]; Cass. Dio LV. 6. 6: τὸν μῆ­να τὸν Σεξ­τί­λιον ἐπι­κα­λούμε­νον Αὔγονστον ἀντω­νόμα­σε^[15]). Оче­вид­но, пред­ше­ст­ву­ю­щий пле­бис­цит теперь был при­знан в пон­ти­фи­каль­ном эдик­те о кален­да­ре, и имен­но на это ука­зы­ва­ют Све­то­ний, Дион Кас­сий и Цен­зо­рин.

Август про­длил свою про­кон­суль­скую власть еще на 10 лет, так как в этом году исте­кал преды­ду­щий срок (Cass. Dio LV. 6. 1; LIII. 16. 2). Ценз окон­чил­ся люст­ром, в ходе кото­ро­го было объ­яв­ле­но, что чис­лен­ность рим­ских граж­дан состав­ля­ет 4233000 чело­век (RGDA. 2. 5). Маги­ст­ра­ты это­го года доби­лись избра­ния путем под­ку­па изби­ра­те­лей, одна­ко Август про­игно­ри­ро­вал это и не стал карать их соглас­но соб­ст­вен­но­му зако­ну о нару­ше­ни­ях при соис­ка­нии (lex de am­bi­tu). Одна­ко он поста­но­вил, что в буду­щем кан­дида­ты долж­ны вно­сить опре­де­лен­ную сум­му как залог при пода­че заяв­ле­ния о соис­ка­нии и терять ее, если в даль­ней­шем их ули­ча­ли в под­ку­пе изби­ра­те­лей (Cass. Dio LV. 5. 3).

Август отпра­вил­ся с Тибе­ри­ем в Гал­лию (Suet. Aug. 20), и тот пере­пра­вил­ся через Рейн. Гер­ман­цы, за исклю­че­ни­ем сигам­бров, напра­ви­ли мир­ные посоль­ства, одна­ко Август отка­зал­ся при­нять их покор­ность, пока сигам­бры к ним не при­мкнут. Когда сигам­бры тоже отпра­ви­ли послов, их поме­сти­ли под стра­жу в рим­ских горо­дах, где они покон­чи­ли с собой (Cass. Dio LV. 6. 1—3; Vell. II. 97. 4; Mom­msen Th. Chro­ni­ca mi­no­ra. Vol. 2. P. 135, v. 589; ср. RGDA. 5. 16). На галль­ском бере­гу Рей­на было рас­се­ле­но 40000 поко­рен­ных гер­ман­цев (Suet. Tib. 9. 2; Aug. 21. 1; Oros. VI. 21. 24; Eut­rop. VII. 9). Сол­да­там были кол. 363 выда­ны подар­ки, так как сре­ди них начал воен­ную служ­бу Гай Цезарь (Cass. Dio LV. 6. 4).

Секст Аппу­лей завер­шил поко­ре­ние Пан­но­нии (Mom­msen Th. Chro­ni­ca mi­no­ra. Vol. 2. P. 135, v. 590).

Воз­вра­тив­шись в Рим, Август рас­ши­рил гра­ни­цы поме­рия (Cass. Dio LV. 6. 6), на что имел исклю­чи­тель­ное пра­во лишь тот, кто рас­ши­рил гра­ни­цы Рим­ской импе­рии. Этот акт сим­во­ли­зи­ро­вал, что бла­го­да­ря воен­ным похо­дам Дру­за и Тибе­рия Гер­ма­ния вплоть до Эль­бы ста­ла рим­ской про­вин­ци­ей (RGDA. 5. 11; Suet. Aug. 21. 1; Vell. II. 97. 4).

Неза­дол­го до Гора­ция, умер­ше­го 27 нояб­ря (Stemplin­ger E. Ho­ra­tius. Sp.2343), скон­чал­ся и Меце­нат, оста­вив­ший наслед­ство Авгу­сту (Cass. Dio LV. 7; ср. CIL. VI. 4016; 4032; 4095; 19926; 22970), кото­рый искренне о нем скор­бел (Sen. Be­nef. VI. 32. 2).

7 г. до н. э.

Своё вто­рое кон­суль­ство Тибе­рий начал с три­ум­фа над гер­ман­ца­ми (Cass. Dio LV. 8. 1; 2; Vell. II. 97. 4; Suet. Tib. 9. 2). Затем он посвя­тил от сво­его име­ни и от име­ни мате­ри пор­тик Ливии, кото­рый был соору­жен на месте, где ранее сто­ял вели­ко­леп­ный дом бога­ча Пуб­лия Ведия Пол­ли­о­на, по заве­ща­нию пере­шед­ший к Авгу­сту (Cass. Dio LIV. 23. 6; LV. 8. 2; Ovid. Fast. VI. 639 ff.; Suet. Aug. 29. 4), и начал стро­ить храм Согла­сия от сво­его име­ни и от име­ни умер­ше­го бра­та (Cass. Dio LV. 8. 2). Ему при­шлось пре­рвать игры, кото­рые он начал про­во­дить в честь воз­вра­ще­ния Авгу­ста (ILS. 95 = CIL. VI. 385), так как новое вос­ста­ние гер­ман­цев при­зва­ло его на Рейн; игры дове­ли до кон­ца Гай Цезарь и вто­рой кон­сул Гней Каль­пур­ний Пизон (Cass. Dio LV. 8. 3; ср. Mün­zer F. Cal­pur­nius (70) // RE. Bd. 3. 1897. Sp. 1380). Август тор­же­ст­вен­но открыл Дири­би­то­рий, кото­рый не достро­ил Агрип­па, и устро­ил там вели­ко­леп­ные погре­баль­ные игры в его честь (Cass. Dio LV. 8. 3—5).

Пожар, кото­рый спи­са­ли на под­жог отча­яв­ших­ся долж­ни­ков, дал Авгу­сту повод реор­га­ни­зо­вать пожар­ную коман­ду, создан­ную им в 21 г. до н. э. Город был разде­лен на 14 рай­о­нов, а каж­дый из них — на квар­та­лы (vi­ci); за отдель­ны­ми рай­о­на­ми долж­ны были следить пре­то­ры, эди­лы и три­бу­ны, по одно­му на каж­дый. Жите­ли каж­до­го квар­та­ла изби­ра­ли вико­ма­ги­ст­ров (ma­gistri vi­co­rum), кото­рые рас­по­ря­жа­лись пожар­ны­ми коман­да­ми (Cass. Dio LV. 8. 5—7; Suet. Aug. 30).

6 г. до н. э.

Хотя Гай Цезарь еще не достиг четыр­на­дца­ти лет — воз­рас­та, в кото­ром, соглас­но рим­ско­му пра­ву, чело­век выхо­дил из отро­че­ства, народ избрал его кон­су­лом. Август откло­нил эту честь, одна­ко поз­во­лил избрать его пон­ти­фи­ком (Cass. Dio LV. 9. 2—4; Tac. Ann. I. 3; ILS. 106; 107; 131; 134 = CIL. XI. 3040; V. 6416; VI. 897; IX. 3343; Co­hen H. Op. cit. P. 183, № 4, 5) и пре­до­ста­вить ему пра­во после полу­че­ния муж­ской тоги при­сут­ст­во­вать на заседа­ни­ях сена­та и зани­мать сена­тор­ское место на играх и обще­ст­вен­ных пирах (Cass. Dio LV. 9. 4; Mon. Anc. 3. 3; CIL. VI. 895). Тибе­рий, как отчим Гая и Луция Цеза­рей, при­зван­ный быть их опе­ку­ном, при­нял три­бун­скую власть на кол. 364 пять лет (Cass. Dio LV. 9. 4; Vell. II. 99. 1; Suet. Tib. 9. 3; 11. 3). Одна­ко он не согла­сен был на эту вто­ро­сте­пен­ную роль и настой­чи­во потре­бо­вал, чтобы его отпу­сти­ли из Рима. Ни прось­бы мате­ри, ни даже пуб­лич­ная жало­ба Авгу­ста в сена­те, что пасы­нок покида­ет его в труд­ную мину­ту, не удер­жа­ли Тибе­рия (Suet. Tib. 10). Таким обра­зом, ему, види­мо, было пору­че­но лич­но ула­дить в Арме­нии дина­сти­че­скую сму­ту, воз­ник­шую после смер­ти царя Тиг­ра­на (Zo­nar. X. 35 p. 539a; Cass. Dio LV. 9. 4; Tac. Ann. II. 3). Одна­ко он не выпол­нил это пору­че­ние, а оста­но­вил­ся на Родо­се как част­ное лицо (Suet. Tib. 11; Cass. Dio LV. 9. 5—8; Vell. II. 99. 2—4; Tac. Ann. I. 53; VI. 57; Plin. NH. VII. 149).

Вновь было уво­ле­но в отстав­ку мно­же­ство сол­дат, кото­рым Август выпла­тил воз­на­граж­де­ние за воен­ную служ­бу (prae­mia mi­li­tiae) из сво­его иму­ще­ства (Mon. Anc. 3. 28).

5 г. до н. э.

После сем­на­дца­ти­лет­не­го пере­ры­ва Август сно­ва, в две­на­дца­тый раз, стал кон­су­лом, но толь­ко для того, чтобы более тор­же­ст­вен­но пред­ста­вить в сена­те и на фору­ме Гая Цеза­ря, кото­рый тогда надел муж­скую тогу (to­ga vi­ri­lis) (Suet. Aug. 26. 2; Zo­nar. X. 35 p. 539a). Одна­ко уже 30 апре­ля он сло­жил с себя пол­но­мо­чия, и его место занял Луций Вини­ций (CIL. I² p. 69; Suet. Aug. 26. 3; Plin. NH. VII 60; ср. Borghe­si B. Op. cit. T. 5. P. 117 f.). Гай Цезарь был избран на долж­ность кон­су­ла, в кото­рую дол­жен был всту­пить через 5 лет (Mon. Anc. 2. 46; ILS. 106; 131 = CIL. XI. 3040; VI. 897; Suet. Aug. 64. 1; Co­hen H. Op. cit. P. 69, № 42; Heiss A. Descrip­tion gé­né­ra­le des mon­naies an­ti­ques de l’Es­pag­ne. Pa­ris, 1870. P. 200, № 10). Всад­ни­ки про­воз­гла­си­ли его прин­цеп­сом моло­дё­жи (prin­ceps iuven­tu­tis) и пре­под­нес­ли ему сереб­ря­ные щит и копье (Mon. Anc. 3. 4; ILS. 106; 131; 134; Zo­nar. X. 35 p. 539a; Ovid. Ars Am. I. 194; Se­nec. Con­s. ad Po­lyb. 15. 4; Co­hen H. Op. cit. P. 68, № 38—43; P. 183, № 6). По тако­му слу­чаю всем полу­ча­те­лям хле­ба в Риме Август раздал по 60 дена­ри­ев (Mon. Anc. 3. 15).

По рас­по­ря­же­нию Авгу­ста 11 апре­ля мно­го­дет­ная семья совер­ши­ла на Капи­то­лии тор­же­ст­вен­ное жерт­во­при­но­ше­ние за народ (Plin. NH. VII. 60).

4 г. до н. э.

Из-за лаку­ны в тек­сте Дио­на Кас­сия нам ниче­го не извест­но об Авгу­сте в этот год, кро­ме того, что он вос­поль­зо­вал­ся смер­тью Иро­да Иудей­ско­го, чтобы разде­лить его импе­рию (Ot­to W. He­ro­des An­ti­pas // RE. Suppl. Bd. 2. 1913. Sp. 169), и что в сове­те, где импе­ра­тор решал судь­бу наслед­ства царя, впер­вые при­сут­ст­во­вал и высту­пил юный Гай Цезарь (Flav. Ios. AI. XVII. 229; BI. II. 25); кро­ме того, сол­да­ты вновь были уво­ле­ны в отстав­ку и полу­чи­ли от Авгу­ста воз­на­граж­де­ние за воен­ную служ­бу (prae­mia mi­li­tiae) (Mon. Anc. 3. 29).

3 г. до н. э.

Об этом годе так­же отсут­ст­ву­ют сведе­ния по той же самой при­чине, раз­ве что про­ис­хо­ди­ли такие же уволь­не­ния сол­дат, как и в про­шлом году (Mon. Anc. 3. 29).

2 г. до н. э.

Август в три­на­дца­тый раз стал кон­су­лом, чтобы ока­зать Луцию Цеза­рю те же поче­сти, что и его бра­ту Гаю Цеза­рю в 5 г., с тем лишь отли­чи­ем, что Луций стал авгу­ром, а не пон­ти­фи­ком (ILS. 136; 132; 107. 8; 139 = CIL. VI. 900; 898; V. 6416; XI. 1420; RGDA. 2. 46; Suet. Aug. 26. 2; Se­nec. Con­s. ad Po­lyb. кол. 365 15. 4; Zo­nar. X. 35 p. 539a; Co­hen H. Op. cit. P. 69, № 42; P. 184). Но на этот раз, веро­ят­но, импе­ра­тор сло­жил с себя кон­суль­ство толь­ко через 9 меся­цев, то есть 30 сен­тяб­ря (Suet. Aug. 26. 3); во вся­ком слу­чае, 1 авгу­ста, когда про­во­ди­лись игры в честь Мар­са Мсти­те­ля (Cass. Dio LX. 5. 3), он еще был в долж­но­сти и пред­седа­тель­ст­во­вал как кон­сул (RGDA. 4. 38; Vell. II. 100. 2).

Как и в слу­чае с Гаем Цеза­рем, когда Луций Цезарь надел муж­скую тогу (to­ga vi­ri­lis), каж­до­му полу­ча­те­лю хле­ба в Риме было выда­но по 60 дена­ри­ев; одна­ко чис­ло полу­ча­те­лей хле­ба сокра­ти­лось с 320000 до 200000 (RGDA. 3. 19; Cass. Dio LV. 10. 1). 5 фев­ра­ля сенат, всад­ни­ки и народ даро­ва­ли Авгу­сту титул отца оте­че­ства (pa­ter pat­riae) и квад­ри­гу на фору­ме Авгу­ста, кото­рый он как раз соби­рал­ся тор­же­ст­вен­но откры­вать (RGDA. 6. 24; CIL I². P. 233; 309; Ovid. Fast. II. 127 ff.; Cass. Dio LV. 10. 10; LVI. 9. 3; Co­hen H. Op. cit. P. 74, № 78; P. 100, № 270—282; ILS. 103—105; 107. 5; 110 и др.). Его и рань­ше неред­ко назы­ва­ли отцом оте­че­ства (pa­ter pat­riae) или роди­те­лем оте­че­ства (pa­rens pat­riae), но тогда он офи­ци­аль­но не при­ни­мал это­го титу­ла (Cass. Dio LV. 10. 10; ILS. 96; 100; 101 = CIL. II. 2107; III. 6803; XII. 5497). Чтобы пред­ло­жить ему этот титул, народ отпра­вил к Авгу­сту посоль­ство в Анций, где он тогда нахо­дил­ся; потом в Риме на играх его при­вет­ст­во­ва­ли этим же име­нем, одна­ко он неиз­мен­но отвер­гал его. Август при­нял этот титул лишь тогда, когда его пред­ло­жи­ло самое выдаю­ще­е­ся част­ное лицо в государ­стве, ора­тор Марк Вале­рий Мес­са­ла Кор­вин, по пору­че­нию сена­та и на его собра­нии (Suet. Aug. 58).

Перед бит­вой при Филип­пах, в кото­рой Август дол­жен был ото­мстить за сво­его отца, он дал обет постро­ить храм Мар­са Мсти­те­ля (Suet. Aug. 29. 2; Ovid. Fast. V. 569). Одна­ко этот храм при­об­рел новое зна­че­ние с тех пор, как в 20 г. туда реши­ли поме­стить воен­ные знач­ки Крас­са и Анто­ния, воз­вра­ще­ние кото­рых зна­ме­но­ва­ло месть пар­фя­нам (Ovid. Fast. V. 579 ff.; RGDA. 4. 21; 5. 42). Форум Авгу­ста, цен­тром кото­ро­го слу­жил этот храм, уже был открыт для посе­ще­ния из-за ост­рой в нём потреб­но­сти (Suet. Aug. 29. 1); сам же храм был инав­гу­ри­ро­ван 12 мая, в честь чего были про­веде­ны скач­ки в Цир­ке (Ovid. Fast. V. 595—598; CIL. I². P. 318; Cass. Dio LV. 10. 6). Одна­ко боль­шие гла­ди­а­тор­ские игры и зве­ри­ные трав­ли, в кото­рых было уби­то 260 львов и 36 кро­ко­ди­лов, а на искус­ст­вен­ном озе­ре была пред­став­ле­на бит­ва при Сала­мине (Cass. Dio LV. 10. 7, 8; Ovid. Ars Am. I. 171; Fron­tin. Aq. 11; Suet. Aug. 43. 1; Vell. II. 100. 2), состо­я­лись толь­ко 1 авгу­ста (CIL. I². P. 318). Было реше­но, что в этом хра­ме долж­ны про­во­дить­ся собра­ния сена­та по пово­ду войн и три­ум­фов, что три­ум­фа­то­ры долж­ны воз­ла­гать туда свои вен­ки и ски­пет­ры, что в нём долж­ны хра­нить­ся захва­чен­ные воен­ные знач­ки, а про­кон­су­лы — отправ­лять­ся из него в про­вин­ции (Suet. Aug. 29. 2; Cass. Dio LV. 10. 2—4); здесь так­же долж­ны были при­ся­гать на вер­ность поко­рен­ные вар­вар­ские вожди (Suet. Aug. 21. 2). На фору­ме Авгу­ста, в пор­ти­ке, тянув­шем­ся по бокам от хра­ма Мар­са, были уста­нов­ле­ны ста­туи зна­ме­ни­тых рим­лян, начи­ная с Энея, с кол. 366 крат­ки­ми био­гра­фи­я­ми на базах, кото­рые долж­ны слу­жить образ­цом для совре­мен­ни­ков и потом­ков (Suet. Aug. 31. 5; SHA. Alex. 28. 6; Gell. IX. 11. 10; Plin. NH. XXII. 13; Ovid. Fast. V. 563 ff.; Hor. Od. IV. 8. 13 ff.), а в середине фору­ма позд­нее поста­ви­ли квад­ри­гу, посвя­щён­ную Авгу­сту сена­том, с пере­ч­нем побеж­ден­ных им наро­дов на базе (RGDA. 6. 26; Vell. II. 39. 2). Здесь же пред­сто­я­ло раз­ме­щать ста­туи тех, кто в буду­щем полу­чит три­ум­фаль­ные поче­сти (Cass. Dio LV. 10. 3; Tac. Ann. IV. 15; XV. 72; ILS. 1023 = CIL. VI. 1386). Сохра­ни­лось несколь­ко над­пи­сей на базах и еще боль­ше — копий из дру­гих горо­дов, кото­рые на сво­их фору­мах вос­про­из­ве­ли эту скульп­тур­ную исто­рию Рима (ILS. 50—60; 63; 64; CIL. I. P. 281 ff.).

Для лич­ной охра­ны Авгу­ста, кото­рая ранее не име­ла коман­дую­ще­го, кро­ме его само­го, он впер­вые назна­чил двух пре­фек­тов пре­то­рия из сосло­вия всад­ни­ков: Квин­та Осто­рия Ска­пу­лу и Пуб­лия Саль­вия Апра (Cass. Dio LV. 10. 10). В послед­ний раз Август выпла­тил отстав­ным сол­да­там воз­на­граж­де­ние за воен­ную служ­бу (prae­mia mi­li­tiae) из соб­ст­вен­ных средств (RGDA. 3. 30).

Его дочь Юлия, кото­рой тогда было 38 лет, и рань­ше вела рас­пут­ный образ жиз­ни, хотя отец не хотел верить в ее супру­же­ские изме­ны (Mac­rob. Sat. II. 5; Cass. Dio LV. 10. 13; ср. Tac. Ann. I. 53; III. 24; IV. 44; VI. 51; Sen. Brev. Vit. 4. 6; Suet. Tib. 11. 4; Plin. NH. VII. 149). Но в кон­це кон­цов она дока­ти­лась до того, что ста­ла устра­и­вать ноч­ные пируш­ки на откры­том рын­ке вме­сте с тол­па­ми любов­ни­ков (Sen. Be­nef. VI. 32. 1; Cass. Dio LV. 10. 12; ср. Vell. II. 100. 3; Plin. NH. XXI. 9; Suet. Aug. 65. 1). Август закрыл гла­за на пре­гре­ше­ния дру­гих жен­щин, разде­ляв­ших с ней вину (Cass. Dio LV. 10. 15, 16), но пре­ступ­ле­ние сво­ей доче­ри рас­це­нил не толь­ко как пре­лю­бо­де­я­ние, но и как государ­ст­вен­ную изме­ну и свя­тотат­ство (Tac. Ann. III. 24) и пере­дал рас­сле­до­ва­ние это­го дела сена­ту (Cass. Dio LV. 10. 14; Sen. Be­nef. VI. 32. 2). Из чис­ла ее любов­ни­ков Юлу Анто­нию, сыну три­ум­ви­ра, при­шлось уме­реть, так как при его знат­ном про­ис­хож­де­нии связь с доче­рью импе­ра­то­ра, види­мо, выда­ва­ла его често­лю­би­вые наме­ре­ния (Cass. Dio LV. 10. 15; Vell. II. 100. 4; Tac. Ann. IV. 44; I. 10; III. 18; Sen. Brev. Vit. 4. 6); мно­гие дру­гие муж­чи­ны, в том чис­ле пред­ста­ви­те­ли самых знат­ных родов, были сосла­ны на ост­ро­ва (Vell. II. 100. 5; Cass. Dio LV. 10. 15; Tac. Ann. III. 24; Sen. Brev. Vit. 4. 6). Одна­ко суд над пле­бей­ским три­бу­ном, ока­зав­шим­ся в чис­ле любов­ни­ков Юлии, Август отло­жил соглас­но кон­сти­ту­ции до 10 декаб­ря, когда тот сло­жил с себя долж­ность (Cass. Dio LV. 10. 15). Август раз­вел Юлию с Тибе­ри­ем, и, хотя послед­ний хода­тай­ст­во­вал за нее с Родо­са (Suet. Tib. 11. 4), она была сосла­на на ост­ров Пан­да­те­рия (Cass. Dio LV. 10. 14; Tac. Ann. I. 53; Suet. Aug. 19. 2; 65. 1; Vell. II. 100. 5; Hie­ron. Chron. 2012).

Фра­атак, сын пар­фян­ско­го царя, убил сво­его отца (Fl. Ios. AI. XVIII. 39, 42) и не позд­нее мая захва­тил власть (Gardner P. The Par­thian coi­na­ge. Lon­don, 1877. P. 45).

1 г. до н. э.

кол. 367Тиг­ран, кото­ро­го в 20 г. Тибе­рий сде­лал царем Арме­нии, умер до 6 г. (Zo­nar. X. 35. p. 539a; Tac. Ann. II. 3). Его пре­ем­ни­ка­ми на троне ста­ли его сын и дочь, Тиг­ран и Эра­то, кото­рые были жена­ты по пер­сид­ско­му обы­чаю, доз­во­ляв­ше­му брак бра­тьев и сестер (Tac. loc. cit.; ср. Cass. Dio LV. 10a, 5 ed. Din­dorf, vol. 5, p. 137; Head B. Op. cit. P. 636). Пар­фяне при­об­ре­ли на них вли­я­ние (Zo­nar. loc. cit.; Vell. II. 100. 1), и поэто­му в 6 г. Тибе­рию было пору­че­но уста­но­вить рим­ский про­тек­то­рат над Арме­ни­ей, одна­ко он укло­нил­ся от этой обя­зан­но­сти, уда­лив­шись в доб­ро­воль­ную ссыл­ку на Родос (Zo­nar. loc. cit.). Но Авгу­сту все же уда­лось про­ти­во­по­ста­вить бра­ту и сест­ре дру­го­го царя — Арта­ва­зда, веро­ят­но, млад­ше­го бра­та их отца. Одна­ко он был изгнан, и рим­ское вой­ско, кото­рое долж­но было защи­щать его, тоже потер­пе­ло пора­же­ние (Tac. Ann. II. 4 с комм. Нип­пер­ди; RGDA. 5. 28; Head B. Loc. cit.). Сам Август был слиш­ком стар, чтобы отпра­вить­ся на вой­ну; Тибе­рий от нее укло­нил­ся; посколь­ку прин­цепс не желал давать столь важ­ное пору­че­ние част­но­му лицу, то был вынуж­ден отпра­вить про­тив пар­фян моло­до­го Гая Цеза­ря (Zo­nar. X 36 p. 539c; Suet. Aug. 64. 1). Спер­ва Август женил его на Юлии Ливил­ле, доче­ри Дру­за и Анто­нии (Zo­nar. loc. cit.; Tac. Ann. IV. 40), и пре­до­ста­вил ему про­кон­суль­ский импе­рий (Zo­nar. a. O.) во всех восточ­ных про­вин­ци­ях (Suet. Tib. 12. 2. Tac. Ann. II. 42; Oros. VII. 3. 4). На Восток зара­нее отпра­ви­ли гео­гра­фа Дио­ни­сия или, веро­ят­нее, Иси­до­ра Харак­ско­го, чтобы иссле­до­вать стра­ны, через кото­рые про­ле­гал марш­рут юно­ши (Plin. NH. VI. 141; ср. Ber­ger E. Dio­ny­sios (116) // RE. Bd. 5. 1905. Sp. 972), а Юба, царь Мавре­та­нии, посвя­тил ему кни­гу об Ара­вии (Plin. NH. VI. 141; XII. 56; XXXII. 10), поко­ре­ния кото­рой от него ожи­да­ли (Plin. NH. XII. 55, ср. II. 168; VI. 160). В каче­ство совет­ни­ка с ним был отправ­лен Марк Лол­лий (Vell. II. 102. 1; Tac. Ann. III. 48; Suet. Tib. 12. 2; см. Zo­nar. X 36 p. 539c) и, воз­мож­но, так­же Луций Лици­ний (CIL. VI. 1442). Веро­ят­но, Гай Цезарь выехал из Рима уже вес­ной и, несо­мнен­но, до 23 сен­тяб­ря, когда Август отпра­вил ему пись­мо (Gell. XV. 7. 3), и, встре­чае­мый везде с боль­шой пом­пой, как пред­по­ла­гае­мый пре­сто­ло­на­след­ник (Zo­nar. loc. cit.), сна­ча­ла про­ехал вдоль Дуная, чтобы пред­ста­вить­ся тамош­ним погра­нич­ным вой­скам (Cass. Dio LV. 10a. 3 ed. Din­dorf, vol. 5, p. 237), а затем отпра­вил­ся в Малую Азию. Здесь его встре­тил Тибе­рий на Хио­се (Zo­nar. X. 36 p. 539d) или на Само­се (Suet. Tib. 12. 2), при­чем весь­ма отчёт­ли­во обна­ру­жи­лось его про­ти­во­сто­я­ние с пре­сто­ло­на­след­ни­ком, обост­рен­ное при­сут­ст­ви­ем Лол­лия (Suet. Tib. 12, 13; Tac. Ann. II. 42; III. 48; ина­че Vell. II. 101. 1).

Узнав о при­бли­же­нии рим­ско­го пре­сто­ло­на­след­ни­ка, пар­фян­ский царь Фра­атак отпра­вил в Рим посоль­ство, чтобы при­не­сти изви­не­ния за собы­тия в Арме­нии и потре­бо­вать выда­чи сво­их бра­тьев, кото­рые в 20 г. были пере­да­ны Авгу­сту в каче­стве залож­ни­ков. В ответ­ном пись­ме Август пред­ло­жил отце­убий­це сло­жить власть и отка­зать­ся от Арме­нии, но, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, кол. 368 полу­чил гор­дый отказ (Cass. Dio LV. 10a. 3 ed. Din­dorf, vol. 5, p. 237). После того, как Арта­ва­зд, под­дер­жан­ный Римом сопер­ник Тиг­ра­на, умер от болез­ни, послед­ний послал Авгу­сту дары вме­сте с пись­мом, в кото­ром не назы­вал себя царем, а про­сил это­го титу­ла у рим­лян. Август любез­но при­нял дары и велел Тиг­ра­ну явить­ся к Гаю Цеза­рю в Сирии (Cass. Dio loc. cit.).

1 г. н. э.

Гай Цезарь зани­мал в долж­ность кон­су­ла, в кото­рую всту­пил, веро­ят­но, в Сирии (Cass. Dio LV. 10a. 4; ср. Zo­nar. X 36 p. 539d; Vell. II. 101. 1). Фра­атак, не чув­ст­во­вав­ший себя уве­рен­но в соб­ст­вен­ном цар­стве, тем более, что рим­ляне выдви­ну­ли ему в сопер­ни­ки одно­го из его отдан­ных в залож­ни­ки бра­тьев, встре­тил­ся с Гаем Цеза­рем на ост­ро­ве на Евфра­те и заклю­чил с ним мир на усло­ви­ях, что пар­фяне не ста­нут вме­ши­вать­ся в армян­ские дела, одна­ко бра­тья царя будут удер­жа­ны за морем (Cass. Dio LV. 10a. 4; Vell. II. 101; Hie­ron. Chron. 2017). От пар­фян­ско­го царя Гай узнал, что его совет­ник Марк Лол­лий при­нял подар­ки от всех восточ­ных монар­хов, и отка­зал ему в друж­бе. Через несколь­ко дней Лол­лий умер — пола­га­ли, что он отра­вил­ся (Vell. II. 102. 1; ср. 97. 1; Plin. NH. IX. 118; Suet. Tib. 13. 2). Ранее Тибе­рий при под­держ­ке Ливии про­сил раз­ре­ше­ния вер­нуть­ся в Рим, одна­ко Август готов был раз­ре­шить это толь­ко с согла­сия Гая, а Лол­лий это­му про­ти­во­дей­ст­во­вал. После его паде­ния пер­вым совет­ни­ком Гая стал Пуб­лий Суль­пи­ций Кви­ри­ний. Так как он всту­пил­ся за Тибе­рия, тому поз­во­ли­ли вер­нуть­ся, но толь­ко при усло­вии, что он оста­нет­ся в сто­роне от всех государ­ст­вен­ных дел (Suet. Tib. 13. 2; Tac. Ann. III. 48).

Посколь­ку Тиг­ран пал на войне с вар­вар­ским пле­ме­нем, а его сест­ра и супру­га Эра­то отка­за­лась от пре­сто­ла, Гай Цезарь сде­лал царем Арме­нии мидий­ца Арио­бар­за­на (Cass. Dio LV. 10a. 5; RGDA. 5. 28; Tac. Ann. II. 4). Затем он отпра­вил­ся через Пале­сти­ну, не посе­тив Иеру­са­лим­ский храм, что одоб­рил Август (Suet. Aug. 93; Oros. VII. 3. 5), к гра­ни­це Ара­вии (Plin. NH. II. 168; VI. 160).

Луций Доми­ций Аге­но­барб неудач­но вел вой­ну про­тив херус­ков (Cass. Dio LV. 10a. 3; ср. Groag E. Do­mi­tius (28) // Bd. 5. 1905. S. 1345). При Мар­ке Вини­ции, кото­рый, веро­ят­но, стал его пре­ем­ни­ком, в Гер­ма­нии раз­ра­зи­лась круп­ная вой­на (Vell. II. 104. 2; ср.100. 1).

2 г. н. э.

Тибе­рий вер­нул­ся в Рим (Vell. II. 103. 1; Suet. Tib. 14. 1; Zo­nar. X. 36 p. 540a).

Луций Цезарь был направ­лен Авгу­стом в испан­скую армию (Tac. Ann. I. 3; Vell. II. 102. 3; Suet. Aug. 64. 1), но уже по доро­ге умер в Мас­си­лии от болез­ни (Vell. loc. cit.; Suet. Aug. 65. 1; Cass. Dio LV. 10a. 9; Flor. II. 32) 20 авгу­ста (CIL. I² p. 326).

Гай Цезарь узнал об этом, когда гото­вил­ся к пар­фян­ской войне (Sen. Con­s. ad Po­lyb. 15. 4). Ибо армяне вос­ста­ли (Cass. Dio LV. 10a. 5), навер­ня­ка сно­ва при под­держ­ке пар­фян.

3 г. н. э.

Про­кон­суль­ство Авгу­ста было кол. 369 про­дле­но еще на 10 лет (Cass. Dio LV. 12. 3; ср. LIII. 16. 2). Когда народ обра­тил­ся к нему как к гос­по­ди­ну (do­mi­nus), он реши­тель­но отверг это обра­ще­ние (Cass. Dio LV. 12. 2; Suet. Aug. 53. 1; Ovid. Fast. II. 142; Phi­lo Leg. ad Gai. 23; Ter­tull. Apol. 34; Ioann. Lyd. Mag. I. 6; Mens. III. 39). Когда сго­ре­ла часть Пала­ция, народ хотел собрать доб­ро­воль­ные пожерт­во­ва­ния на ремонт, одна­ко ни от одно­го горо­да Август не при­нял более одно­го золо­то­го слит­ка и ни от одно­го граж­да­ни­на — боль­ше одно­го дена­рия (Cass. Dio LV. 12. 4). Народ настой­чи­во про­сил его воз­вра­тить изгнан­ную Юлию, одна­ко он заявил, что ско­рее сме­ша­ют­ся огонь и вода, чем он это сде­ла­ет. Лишь позд­нее, в ответ на новые прось­бы наро­да, Август поз­во­лил пере­се­лить ее с пустын­но­го ост­ро­ва Пан­да­те­рия в Регий (Tac. Ann. I. 53; Cass. Dio LV. 13. 1; Suet. Aug. 65. 3).

После дол­гой оса­ды Гай Цезарь взял армян­ский город Арта­ги­ру (Strab. XI. 14. 6; Cass. Dio LV. 10a. 6, 7), полу­чив за это титул импе­ра­то­ра (Cass. Dio LV. 10a. 7; ILS. 107. 7 = CIL. V. 6416; II. 3267; XII 141). Но во вре­мя оса­ды он был ранен стре­лой, что в сле­дую­щем году при­ве­ло к его смер­ти после дол­гой болез­ни (Cass. Dio LV. 10a. 6; Vell. II. 102. 2; Flor. II. 32; Ruf. Fest. 19; CIL. IX. 5290; Sen. Con­s. ad Po­lyb. 15. 4; Tac. Ann. I. 3; ILS. 140 =CIL. XI. 1421). Пар­фяне отпра­ви­ли к Авгу­сту посоль­ство, кото­рое, одна­ко, при­бы­ло в Рим толь­ко летом сле­дую­ще­го года (Suet. Tib. 16. 1).

4 г. н. э.

21 фев­ра­ля (ILS. 140 = CIL. XI. 1421; XIV. 2801) по пути в Ита­лию в ликий­ском горо­де Лими­ре умер Гай Цезарь (Vell. II. 102. 3; Cass. Dio LV. 10a. 9; Suet. Aug. 65. 1; Flor. II. 32; Tac. Ann. I. 3; CIL. IX. 5290). По полу­че­нии это­го изве­стия в Риме было объ­яв­ле­но пре­кра­ще­ние обще­ст­вен­ных дел (ius­ti­tium), про­дол­жав­ше­е­ся до 9 сен­тяб­ря, когда тело Гая Цеза­ря было похо­ро­не­но в мав­зо­лее Авгу­ста (CIL. IX. 5290). Еще ранее, 26 июня (CIL. I². p. 320) Август усы­но­вил Тибе­рия (Vell. II. 103. 3; Suet. Aug. 65. 1; Tib. 15. 2; Cass. Dio LV. 13. 2; Tac. Ann. I. 3; IV. 57; Hie­ron. Chron. 2018), и пре­до­ста­вил ему (весь­ма сомни­тель­но, что в тот же день) три­бун­скую власть на сле­дую­щие пять лет (Vell. loc. cit.; Suet. Tib. 16. 1; Tac. Ann. I. 3; Cass. Dio loc. cit.). Одна­ко Август не отка­зал­ся от мыс­ли сде­лать наслед­ни­ком кров­но­го род­ст­вен­ни­ка. Ибо одно­вре­мен­но с Тибе­ри­ем он усы­но­вил и Агрип­пу Посту­ма, един­ст­вен­но­го остав­ше­го­ся в живых сына Юлии (Vell. II. 104. 1; 112. 7; Suet. Aug. 65. 1; Tib. 15. 2; Hie­ron. Chron. 2018; Plin. NH. VII. 150; ILS. 143 = CIL. X. 405), а Тибе­рию при­шлось усы­но­вить Гер­ма­ни­ка, сына Анто­нии и вну­ка Окта­вии, преж­де чем Август при­дал закон­ную силу усы­нов­ле­нию его само­го (Suet. Tib. 15. 2; Cal. 1. 1; 4. 1; Tac. Ann. I. 3; IV. 57; Cass. Dio LV. 13. 2).

Сра­зу после это­го Тибе­рий отпра­вил­ся в Гер­ма­нию, чтобы при­нять вер­хов­ное коман­до­ва­ние в войне, кото­рую с 1 г. н. э. с пере­мен­ным успе­хом вел Марк Вини­ций. С помо­щью лега­та Гая Сен­тия Сатур­ни­на он под­чи­нил кан­ни­не­фа­тов, атту­а­ров, брук­те­ров, при­нял доб­ро­воль­ную капи­ту­ля­цию херус­ков и пере­пра­вил­ся через Везер. Он завер­шил поход толь­ко в декаб­ре и, оста­вив армию в кол. 370 зим­них лаге­рях у исто­ков Лип­пе, вер­нул­ся в Рим (Vell. II. 104; 105; Cass. Dio LV. 13. 2; 28. 5; Zo­nar. X. 36 p. 540c; Suet Tib. 16. 1). В это вре­мя Август при­зна­вал его сопра­ви­те­лем, так как отпра­вил к нему в Гер­ма­нию при­быв­ших в Рим пар­фян­ских послов (Suet. Tib. 16. 1).

Тем вре­ме­нем Август про­вел новую пере­пись, кото­рую, одна­ко, не упо­ми­на­ет в сво­ей над­гроб­ной над­пи­си как насто­я­щий ценз. Ибо она рас­про­стра­ня­лась не на всех рим­ских граж­дан, а лишь на тех, кто про­жи­вал в Ита­лии и обла­дал состо­я­ни­ем не менее 50000 дена­ри­ев, что состав­ля­ло поло­ви­ну всад­ни­че­ско­го цен­за (Cass. Dio LV. 13. 4, 5). В то же вре­мя он устро­ил новый пере­смотр спис­ков сена­та (lec­tio se­na­tus), но не сам, а при помо­щи кол­ле­гии три­ум­ви­ров для пере­смот­ра спис­ков сена­та (tres­vi­ri le­gen­di se­na­tus), кото­рую соста­вил по жре­бию из деся­ти выбран­ных им сена­то­ров (Cass. Dio LV. 13. 3; Suet. Aug. 37).

Он побудил Секс­та Элия Ката и Гая Сен­тия Сатур­ни­на, кон­су­лов это­го года, вне­сти закон, кото­рый огра­ни­чи­вал при­об­ре­те­ние граж­дан­ских прав путём осво­бож­де­ния, в осо­бен­но­сти тех рабов, кто под­верг­ся нака­за­ни­ям (Cass. Dio LV. 13. 7; Suet. Aug. 40. 3; точ­ное содер­жа­ние зако­на Элия—Сен­тия см. Gai. I. 13).

К это­му году Дион Кас­сий (LV. 14. 1 — 22. 2) отно­сит заго­вор Гнея Кор­не­лия Цин­ны Маг­на, кото­ро­го, как утвер­жда­ет­ся, Август поми­ло­вал по сове­ту Ливии. В этой дати­ров­ке он сле­ду­ет за Сене­кой (Clem. I. 9. 12: post hoc de­tu­lit ultro con­su­la­tum ques­tus, quod non aude­ret pe­te­re^[16]); посколь­ку Цин­на был кон­су­лом в 5 г. н. э., то его поми­ло­ва­ние долж­но отно­сить­ся к преды­ду­ще­му году, раз оно закон­чи­лось его выдви­же­ни­ем. В поль­зу это­го свиде­тель­ст­ву­ет и то, что позд­нее не долж­но быть ника­ких заго­во­ров с целью убий­ства Авгу­ста (Cass. Dio LV. 22. 2; Sen. loc. cit.); а Дион Кас­сий (LV. 4. 3) упо­ми­на­ет их в 9 г. до н. э. С дру­гой сто­ро­ны, этой дати­ров­ке про­ти­во­ре­чат несколь­ко хро­но­ло­ги­че­ских ука­за­ний Сене­ки (ср. Groag E. Cor­ne­lius (108) // RE. Bd. 4. 1900. Sp. 1288). Сна­ча­ла, в I. 9. 2, сооб­ща­ет­ся, что заго­вор был состав­лен, когда Август «пре­одо­лел соро­ка­лет­ний рубеж» (an­num quad­ra­ge­si­mum tran­sis­set). Это при­во­дит нас к кон­цу 23 — нача­лу 22 гг. до н. э., и это­му соот­вет­ст­ву­ют посто­ян­ные упо­ми­на­ния Сене­ки о Цинне как о юно­ше (I. 9. 3: adu­les­cen­tem no­bi­lem; 5: no­bi­li­bus adu­les­cen­tu­lis). Ибо сооб­ща­ет­ся, что ранее он уже высту­пал про­тив Авгу­ста во «вра­же­ском лаге­ре» (hos­tium castris, I. 9. 8), что мог­ло про­изой­ти не позд­нее 30 г., а тогда в 4 г. н. э. ему долж­но было быть не менее пяти­де­ся­ти лет. С дру­гой сто­ро­ны, ни с 23/22 гг. до н. э., ни с 4 г. н. э. не вяжет­ся утвер­жде­ние, что заго­вор начал­ся, когда Август «задер­жи­вал­ся в Гал­лии» (in Gal­lia mo­ra­re­tur, I. 9. 2). Август нахо­дил­ся в Гал­лии в 27, 25/24, 16—13, 10 гг. до н. э., что не согла­су­ет­ся с дру­ги­ми хро­но­ло­ги­че­ски­ми ука­за­ни­я­ми на заго­вор. К тому же ни Вел­лей, ни Ливий, и никто дру­гой из совре­мен­ни­ков ниче­го не зна­ет об этом заго­во­ре, и Све­то­ний о нем не упо­ми­на­ет, хотя все они долж­ны бы при­ве­сти его как свиде­тель­ство мило­сер­дия (cle­men­tia) Авгу­ста. Нако­нец, сам Сене­ка в дру­гом месте (Be­nef. IV. 30. 2: Cin­nam nu­per quae res ad con­su­la­tum re­ce­pit ex кол. 371 hos­tium castris?^[17]) при­во­дит Цин­ну как при­мер чело­ве­ка, кото­ро­му уда­лось полу­чить выс­шие поче­сти бла­го­да­ря заслу­гам пред­ков, без соб­ст­вен­ных заслуг. Если здесь под­чер­ки­ва­ет­ся, что Цин­на стал кон­су­лом, хотя ранее нахо­дил­ся в лаге­ре вра­гов Авгу­ста, но не упо­мя­ну­то, что он и сам был заго­вор­щи­ком про­тив Авгу­ста, то, види­мо, это объ­яс­ня­ет­ся тем, что когда Сене­ка писал кни­ги «О бла­го­де­я­ни­ях», он еще не знал о тро­га­тель­ном поми­ло­ва­нии ули­чен­но­го. Поэто­му оно, веро­ят­но, не что иное как выдум­ка Сене­ки, кото­рую он изо­брел ради поль­зы и бла­га сво­его вос­пи­тан­ни­ка Неро­на, когда адре­со­вал ему кни­ги «О мило­сер­дии». Ведь в рас­ска­зе Дио­на Кас­сия не содер­жит­ся ника­ких фак­тов, кото­рых он не мог бы почерп­нуть у Сене­ки, а дру­гих свиде­те­лей этой исто­рии не име­ет­ся.

5 г. н. э.

Вес­ной Тибе­рий вер­нул­ся в Гер­ма­нию, при­нял капи­ту­ля­цию хав­ков, раз­бил лан­го­бар­дов и дви­нул­ся к Эль­бе. Здесь он соеди­нил­ся с фло­том, вошед­шим в эту реку из Рей­на. Затем он вер­нул­ся в зим­ний лагерь, по доро­ге победо­нос­но отра­зив един­ст­вен­ное напа­де­ние вра­га, и сно­ва поспе­шил в Рим (Vell. II. 105. 3 — 107. 3; Cass. Dio LV. 28. 5—6).

В Риме про­изо­шли зем­ле­тря­се­ния, а так­же навод­не­ние и голод (Cass. Dio LV. 22. 3).

Агрип­па Юлий Цезарь, при­ем­ный сын Авгу­ста, надел муж­скую тогу (to­ga vi­ri­lis), одна­ко не полу­чил при­ви­ле­гий сво­их стар­ших бра­тьев (Cass. Dio LV. 22. 4).

До 2 г. до н. э. Август и выпла­чи­вал сол­да­там воз­на­граж­де­ние за служ­бу из соб­ст­вен­ных средств (RGDA. 1. 18; 3. 28), одна­ко оно было настоль­ко мало, что не мог­ло слу­жить доста­точ­ным сти­му­лом для доб­ро­воль­ной служ­бы, и вер­бов­ка не уда­ла­вась. Поэто­му Август уста­но­вил, что пре­то­ри­ан­цы долж­ны полу­чать по 20000 сестер­ци­ев, леги­о­не­ры — по 12000 сестер­ци­ев, но одно­вре­мен­но повы­сил срок служ­бы в гвар­дии до 16 лет, а в леги­о­нах до 20 лет (Cass. Dio LV. 23. 1; ср. Suet. Aug. 49. 2; RGDA. 3. 37), тогда как соглас­но поло­же­нию 13 г. он состав­лял лишь 12 и 16 лет (Cass. Dio LIV. 25. 6). Чтобы полу­чить сред­ства, Август начал кон­суль­та­ции с сена­том, кото­рые в сле­дую­щем году при­ве­ли к осно­ва­нию воен­ной каз­ны (aera­rium mi­li­ta­re, Cass. Dio LV. 24. 9; Suet. loc. cit.; ср. Ku­bitschek W. Aera­rium mi­li­ta­re // RE. Bd. 1. 1893. Sp. 672).

В свя­зи с эти­ми воен­ны­ми меро­при­я­ти­я­ми Август уве­ли­чил чис­ло леги­о­нов с 18 до 26, при­сво­ив новым леги­о­нам номе­ра с XIII по XX. Во вся­ком слу­чае ни один из них не может быть иден­ти­фи­ци­ро­ван до 6 г. н. э. (Mom­msen Th. Res Ges­tae… P. 70). Тогда впер­вые упо­ми­на­ет­ся два­дца­тый леги­он (Vell. II. 112. 2), что пред­по­ла­га­ет, что леги­о­ны с мень­ши­ми номе­ра­ми уже суще­ст­во­ва­ли. Одна­ко он был уком­плек­то­ван толь­ко напо­ло­ви­ну (se­mip­le­na), так как вер­бов­ка и набор новых вось­ми леги­о­нов еще не завер­ши­лись. При­чи­ной столь зна­чи­тель­но­го уве­ли­че­ния армии ста­ла вой­на с Маро­бо­дом, кото­рая нача­лась в сле­дую­щем году кол. 372 (Vell. II. 108 f.) и в любом слу­чае уже пла­ни­ро­ва­лась и гото­ви­лась. И тот факт, что Дион Кас­сий (LV. 23) имен­но под этим годом при­во­дит обзор авгу­стов­ских леги­о­нов, ука­зы­ва­ет на то, что в сво­ем источ­ни­ке он нашел какое-то упо­ми­на­ние об их уком­плек­то­ва­нии в это вре­мя.

6 г. н. э.

Созда­на воен­ная каз­на (aera­rium mi­li­ta­re), управ­ле­ние кото­рой пору­че­но трем пре­фек­там, назна­чае­мым на три года из чис­ла пре­то­ри­ев. От сво­его име­ни и име­ни Тибе­рия Август пожерт­во­вал туда 170 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев и обя­зал­ся в даль­ней­шем делать еже­год­ные взно­сы. Кро­ме того, он при­нял для этой цели дары от горо­дов и дина­стов, но не от част­ных лиц, хотя неко­то­рые заяви­ли, что гото­вы сде­лать пожерт­во­ва­ния. Но посколь­ку тре­бо­ва­лись посто­ян­ные поступ­ле­ния, Август про­сил сена­то­ров о том, чтобы каж­дый в пись­мен­ной фор­ме пред­ста­вил ему свои пред­ло­же­ния, и учредил пяти­про­цент­ный налог на наслед­ство, кото­рый яко­бы пред­ло­жил еще Цезарь в сохра­нив­ших­ся от него доку­мен­тах (Cass. Dio LV. 25; RGDA. 3. 35; Suet. Aug. 49. 2; ср. ILS. 305; 5402; 5584; 5598 = CIL. VIII. 2854; II. 964; IX. 1169; III. 2922); одно­про­цент­ный налог с тор­гов, веро­ят­но, был добав­лен позд­нее (Tac. Ann. I. 78). Кро­ме того, была назна­че­на комис­сия из трех кон­су­ля­ров, чтобы пред­ло­жить спо­со­бы сокра­ще­ния государ­ст­вен­но­го бюд­же­та (Cass. Dio LV. 25. 6).

Посколь­ку в этом году вновь слу­чил­ся голод, Август выслал из Рима боль­шую часть рабов, преж­де все­го гла­ди­а­то­ров, и всех ино­стран­цев, кро­ме учи­те­лей и вра­чей, а так­же поз­во­лил сена­то­рам поки­нуть город, в свя­зи с чем реше­ния сена­та вре­мен­но пере­ста­ли зави­сеть от чис­ла при­сут­ст­ву­ю­щих. Полу­ча­те­лям хле­ба за счет Авгу­ста был выдан двой­ной раци­он, а над­зор за рас­пре­де­ле­ни­ем зер­на и хле­ба был пору­чен кон­су­ля­рам (Cass. Dio LV. 26. 1—3; Oros. VII. 3. 6; Suet. Aug. 42. 3; Hie­ron. Chron. 2022). Народ­ное недо­воль­ство выли­лось в анти­пра­ви­тель­ст­вен­ные пам­фле­ты, кото­рые ночью выве­ши­ва­лись в пуб­лич­ных местах и счи­та­лись настоль­ко опас­ны­ми, что за рас­кры­тие авто­ра было назна­че­но воз­на­граж­де­ние (Cass. Dio LV. 27. 1—3). Веро­ят­но, в свя­зи с этим был выслан ора­тор Кас­сий Север. Дати­ров­ка в Hie­ron. Сhron. 2048 очень близ­ка, а от это­го источ­ни­ка нель­зя ожи­дать стро­гой точ­но­сти до года (ср. Brzos­ka J. Cas­sius (89) // RE. Bd. 3.2. 1899. Sp. 1745).

Круп­ный пожар побудил Авгу­ста вме­сто пожар­ной коман­ды из 600 рабов, создан­ной в 21 г. до н. э., набрать семь когорт виги­лов по 1000—1200 воль­ноот­пу­щен­ни­ков и под­чи­нить их пре­фек­ту из сосло­вия всад­ни­ков (Cass. Dio LV. 26. 4, 5; 27. 1; LVI. 41. 4; Di­gest. I. 15. 1—3; Strab. V. 3. 7 p. 235; Suet. Aug. 25. 2; 30. 1; ср. Vi­gi­les).

Сыно­вья Иро­да были вызва­ны на суд импе­ра­то­ра, а часть его импе­рии ста­ла рим­ской про­вин­ци­ей (см. Ot­to W. He­ro­des (24) // RE. SupplBd. 2. 1913. Sp. 171 ff.).

Насколь­ко про­вин­ций под­верг­лись набе­гам вар­вар­ских пле­мен. На Сар­ди­нии они при­ня­ли такие мас­шта­бы, что кол. 373сенат­ский про­кон­сул на три года был заме­нен коман­ди­ром из всад­ни­ков (Cass. Dio LV. 28. 1). Исав­ры гра­би­ли Малую Азию, пока не были побеж­де­ны в жесто­кой борь­бе (Cass. Dio LV. 28. 3). В Афри­ке Кос­су Кор­не­лию Лен­ту­лу при­шлось сра­жать­ся с гету­ла­ми и мусу­ла­ми­я­ми (см. Groag E. Cor­ne­lius (182) // RE. Bd. 4.1. 1900. Sp. 1364).

Чтобы упро­чить и закре­пить заво­е­ва­ния Дру­за и Тибе­рия в Гер­ма­нии, пред­став­ля­лось необ­хо­ди­мым лишь под­чи­нить импе­рию, осно­ван­ную Маро­бо­дом (Vell. II. 108. 1; 109. 3). Для этой цели было собра­но не менее 12 леги­о­нов (Tac. Ann. II. 46), и Тибе­рий, тор­же­ст­вен­но открыв 27 янва­ря храм Дио­с­ку­ров от сво­его име­ни и име­ни сво­его умер­ше­го бра­та (Cass. Dio LV. 27. 4; Ovid. Fast. I. 705—708; CIL. I². P. 232; Suet. Tib. 20), сно­ва дви­нул­ся про­тив гер­ман­цев (Cass. Dio LV. 28. 5). Он пла­ни­ро­вал вторг­нуть­ся в область мар­ко­ман­нов из Кар­нун­та, тогда как Сен­тий Сатур­нин дол­жен был ата­ко­вать её с севе­ра, из зем­ли хат­тов. Тибе­рий уже нахо­дил­ся от в пяти днев­ных пере­хо­дах от вра­га, а Сатур­нин — при­бли­зи­тель­но на таком же рас­сто­я­нии, так что их объ­еди­не­ние каза­лось неми­ну­е­мым, когда раз­ра­зи­лось Пан­нон­ское вос­ста­ние, и все силы импе­рии при­шлось скон­цен­три­ро­вать на его подав­ле­нии (Vell. II. 109. 5 — 110. 3). Путём искус­ных пере­го­во­ров Тибе­рию все же уда­лось вовре­мя заклю­чить мир с Маро­бо­дом (Cass. Dio LV. 28. 7; 30. 1; Tac. Ann. II. 46; Suet. Tib. 16. 1).

Пан­нон­цев и дал­ма­тий­цев, изну­рен­ных нало­га­ми и угне­тен­ных корыст­ны­ми чинов­ни­ка­ми, удер­жи­вал от вос­ста­ния толь­ко страх перед рим­ски­ми арми­я­ми. Одна­ко теперь их намест­ник Марк Вале­рий Мес­са­лин с боль­шей частью войск вме­сте с Тибе­ри­ем высту­пил про­тив Маро­бо­да, а все спо­соб­ные носить ору­жие дал­ма­тий­цы были собра­ны, чтобы обес­пе­чить под­креп­ле­ние для рим­ской армии. Вслед­ст­вие это­го они осо­зна­ли свою силу, и спер­ва вос­стал один неболь­шой отряд Бато­на, при­над­ле­жав­ше­го к воин­ст­вен­но­му пле­ме­ни деси­ти­а­тов (Cass. Dio LV. 29.1—2; CIL. V. 3346; ср. Patsch C. Dae­si­tia­tes // RE. Bd. 4.2. 1901. Sp. 1982). Но когда он наго­ло­ву раз­бил зна­чи­тель­ную часть остав­шей­ся рим­ской армии (Vell. II. 110. 6; Cass. Dio LV. 29. 2) к нему при­со­еди­ни­лись не толь­ко дру­гие дал­ма­тий­ские пле­ме­на, но и пан­нон­цы, и в первую оче­редь брев­ки, из кото­рых про­ис­хо­дил вто­рой Батон, при­няв­ший здесь коман­до­ва­ние вме­сте с Пин­не­том (Vell. II. 110. 4; 114. 4; Cass. Dio LV. 29. 2—3). Эти вра­ги были наи­бо­лее опас­ны, посколь­ку уже позна­ко­ми­лись с рим­ской куль­ту­рой, а мно­гие были обу­че­ны и рим­ской так­ти­ке (Vell. II. 110. 5). Общая чис­лен­ность вос­став­ших наро­дов оце­ни­ва­лась в 800000 чело­век, чис­лен­ность воору­жён­ных — в 200000 пехо­тин­цев и 9000 всад­ни­ков (Vell. II. 110. 3). Кро­ме того, очаг вос­ста­ния нахо­дил­ся так близ­ко к Ита­лии, что Август объ­явил в сена­те, буд­то через 10 дней враг может ока­зать­ся перед Римом (Vell. II. 111. 1; ср. 110. 3; 114. 4; Cass. Dio LV. 30. 1). Эта вой­на счи­та­лась самой жесто­кой после Пуни­че­ских (Suet. Tib. 16. 1). Охва­чен­ный ужа­сом Август кол. 374 при­ка­зал про­ве­сти набор рекру­тов, при­звать в строй вете­ра­нов, а рим­ля­нам — осво­бо­дить про­пор­цио­наль­ное их иму­ще­ству чис­ло рабов для служ­бы в армии (Vell. II. 110. 6; 111. 1; Suet. Aug. 25. 2; Cass. Dio LV. 31. 1). Вновь набран­ные вой­ска сроч­но высту­пи­ли из Рима (Vell. II. 111. 3), и восточ­ные леги­о­ны так­же напра­ви­лись в Илли­рик (Vell. II. 112. 4).

Вос­став­шие разде­ли­лись на три части: одна часть дал­ма­тий­цев, через Три­ест отпра­ви­лась в Ита­лию, вто­рая часть — про­тив Сало­ны, а оттуда в Македо­нию, а пан­нон­цы — про­тив Сир­мия (Vell. II. 110. 4; Cass. Dio LV. 29. 3 — 30. 1). Этот город спас легат сосед­ней Мёзии, Авл Цеци­на Север. Он раз­гро­мил пан­нон­цев у Дра­вы, одна­ко понес при этом такие тяже­лые поте­ри, что те не утра­ти­ли муже­ство и смог­ли вызвать зна­чи­тель­ные под­креп­ле­ния. Ата­ка дал­ма­тий­цев на Сало­ну так­же не уда­лась: Батон был тяже­ло ранен бро­шен­ным со сте­ны кам­нем. Одна­ко дру­гие вой­ска, кото­рые он отпра­вил впе­рёд в Македо­нию, опу­сто­ши­ли побе­ре­жье до Апол­ло­нии и сра­зи­лись там с рим­ским вой­ском, хоть и потер­пев пора­же­ние, но не совсем без успе­ха (Cass. Dio LV. 29. 3—4). Тем вре­ме­нем подо­шел Тибе­рий и обра­тил­ся спер­ва про­тив дал­ма­тий­цев, так как они пред­став­ля­ли непо­сред­ст­вен­ную угро­зу для Ита­лии. Он послал впе­ред Мес­са­ли­на с еще непол­ным два­дца­тым леги­о­ном. Батон, ещё не опра­вив­ший­ся от ране­ния, напал на него с 20000 дал­ма­тий­цев, раз­бил его и окру­жил. Одна­ко рим­ля­нам при помо­щи воен­ной хит­ро­сти уда­лось вырвать­ся и нане­сти вра­гу тяжё­лое пора­же­ние (Cass. Dio LV. 30. 1—2; Vell. II. 112. 2). В резуль­та­те Батон ото­шёл в Пан­но­нию, объ­еди­нил­ся там с дру­гим Бато­ном, и вме­сте они заня­ли укреп­лен­ный лагерь на горе Аль­ма (Cass. Dio LV. 30. 2), кото­рую, веро­ят­но, несколь­ко позд­нее Тибе­рий назвал в честь умер­ше­го бра­та горой Клав­дия (Vell. II. 112. 3; ср. Plin. NH. III. 148), во вся­ком слу­чае, сле­ду­ет ее искать в рай­оне Сир­мия (см. To­ma­schek W. Al­ma (1) // RE. Bd. 1.2. 1894. Sp. 1588; CIL. III. p. 415). Здесь они потер­пе­ли пора­же­ние от фра­кий­ско­го царя Реме­тал­ка, кото­рый при­шел на помощь рим­ля­нам и был отправ­лен Севе­ром в аван­гар­де его армии, одна­ко успеш­но про­дер­жа­лись про­тив него до тех пор, пока втор­же­ние даков и сар­ма­тов в Мёзию не вынуди­ло лега­та вер­нуть­ся в соб­ст­вен­ную про­вин­цию. Тибе­рий, кото­рый преж­де все­го стре­мил­ся сохра­нить цен­ные чело­ве­че­ские ресур­сы сво­ей армии, а пото­му пред­по­чи­тал избе­гать сме­лых реше­ний (Vell. II. 115. 5), тем вре­ме­нем без­успеш­но оса­ждал в Дал­ма­ции Сере­ций (Cass. Dio LVI. 12. 1), а затем дви­нул­ся в Пан­но­нию, где мед­лил под Сис­ци­ей (Cass. Dio LV. 30. 4; 31. 1) и дал про­тив­ни­ку вре­мя рас­ши­рить терри­то­рию вос­ста­ния, выслав мобиль­ные отряды. Объ­еди­нен­ные пан­нон­цы и дал­ма­тий­цы укло­ня­лись от гене­раль­но­го сра­же­ния, но, неожи­дан­но появ­ля­ясь то тут, то там, нано­си­ли рим­ля­нам серь­ез­ный ущерб бла­го­да­ря сво­е­му зна­нию мест­но­сти. Они даже сно­ва вторг­лись в Македо­нию, где их отби­ли Реме­талк кол. 375 и его брат Рас­ку­по­рид (Cass. Dio LV. 4—6). До ухо­да на зим­ние квар­ти­ры Тибе­рий удо­воль­ст­во­вал­ся тем, что пере­хва­ты­вал малые отряды и, насколь­ко мог, пере­ре­зал основ­но­му вой­ску пути снаб­же­ния (Vell. II. 111. 4).

7 г. н. э.

В Риме вновь слу­чил­ся голод, и вновь два кон­су­ля­ра были назна­че­ны заве­до­вать про­до­воль­ст­ви­ем. Чтобы успо­ко­ить народ­ные вол­не­ния, Август обра­тил­ся к суе­ве­ри­ям, напри­мер, к про­ро­че­ствам некой жен­щи­ны (Cass. Dio LV. 31. 2—4). Чтобы обес­пе­чить сред­ства для веде­ния вой­ны и содер­жа­ния виги­лов, был уста­нов­лен двух­про­цент­ный налог с про­да­жи рабов и отме­не­ны денеж­ные выпла­ты, кото­рые пре­то­ры обыч­но полу­ча­ли из государ­ст­вен­ной каз­ны на про­веде­ние гла­ди­а­тор­ских игр (Cass. Dio LV. 81. 4). Посколь­ку на выбо­рах сно­ва про­изо­шли бес­по­ряд­ки, Август сам назна­чил всех маги­ст­ра­тов на сле­дую­щий год (Cass. Dio LV. 34. 2).

Ввиду того, что Агрип­па Юлий Цезарь ока­зал­ся при­вер­жен упрям­ству и низ­мен­ным склон­но­стям, Август отрек­ся от него и выслал его спер­ва в Суррент, а затем на ост­ров Пла­на­сия (Suet. Aug. 65. 1, 4; Tib. 15. 2; Cass. Dio LV. 32. 1—2; Vell. II. 112. 7; Tac. Ann. I. 3; 5; Aur. Vict. Epit. 1. 27; Plin. NH. VII. 150; Schol. Iuven. VI. 158). Здесь он поме­стил его под воен­ную охра­ну и обес­пе­чил поста­нов­ле­ние сена­та о том, что Агрип­пе нико­гда не будет доз­во­ле­но поки­нуть ост­ров (Suet. Aug. 65. 4; Tac. Ann. I. 6); одна­ко это, веро­ят­но, слу­чи­лось толь­ко в сле­дую­щем году. Иму­ще­ство Агрип­пы было пере­да­но в воен­ный эра­рий (Cass. Dio LV. 32. 2).

Гер­ма­ник был направ­лен в Дал­ма­цию, хотя зани­мал кве­сту­ру, и там победил пле­мя мазеев (Cass. Dio LV. 31. 1; 32. 1, 3—4; Vell. II. 116. 1). В Пан­но­нии Тибе­рий про­дол­жал укло­нять­ся от решаю­щих сра­же­ний и пере­ре­зать пути снаб­же­ния вра­гам, центр сопро­тив­ле­ния кото­рых все еще нахо­дил­ся на горе Аль­ма или Клав­дия, чем вызвал у них голод (Vell. II. 112. 3; Cass. Dio LV. 33. 1). Тем вре­ме­нем Марк Плав­ций Силь­ван воз­гла­вил восточ­ные леги­о­ны и объ­еди­нил­ся с рим­ской арми­ей Авла Цеци­ны Севе­ра и фра­кий­ским вой­ском Реме­тал­ка; они дви­ну­ли в Пан­но­нию в общей слож­но­сти пять силь­ных леги­о­нов, кото­рым были при­да­ны и мно­го­чис­лен­ные вспо­мо­га­тель­ные вой­ска. Одна­ко когда они вста­ли лаге­рем у болота Гиул­ка неда­ле­ко от Цибал (см. Vu­lić N. Hiul­ca pa­lus // RE. Bd. 8.2. 1913. Sp. 2128), то были ата­ко­ва­ны обо­и­ми Бато­на­ми и понес­ли тяже­лый урон, но затем дис­ци­пли­на рим­ских леги­о­нов все же вос­тор­же­ст­во­ва­ла над дики­ми орда­ми (Vell. II. 112. 4—6; Cass. Dio LV. 32. 3). После объ­еди­не­ния армий в одном лаге­ре ока­за­лось 10 леги­о­нов, более 70 когорт вспо­мо­га­тель­ных войск, 10 ал, 10000 вете­ра­нов, не счи­тая фра­кий­ской кон­ни­цы и мно­го­чис­лен­ных доб­ро­воль­цев (Vell. II. 113. 1). Все­го под коман­до­ва­ни­ем Тибе­рия было 15 леги­о­нов и соот­вет­ст­ву­ю­щее коли­че­ство вспо­мо­га­тель­ных войск, вклю­чая вой­ска, сра­жав­ши­е­ся в Дал­ма­ции (Suet. Tib. 16. 1). Одна­ко столь огром­ная чис­лен­ность вой­ска, веро­ят­но, созда­ва­ла ему неудоб­ства, так как в опу­сто­шен­ной стране труд­но было орга­ни­зо­вать снаб­же­ние про­до­воль­ст­ви­ем. Поэто­му после несколь­ких дней отды­ха кол. 376 восточ­ной армии при­шлось отпра­вить­ся в обрат­ный путь, кото­рый тоже пред­став­лял нема­лые труд­но­сти, а Тибе­рий с осталь­ным вой­ском занял зим­ние квар­ти­ры в Сис­ции (Vell. II. 113. 2—3).

8 г. н. э.

Август ввел порядок, соглас­но кото­ро­му он голо­со­вал в сена­те послед­ним, чтобы не вли­ять на голо­со­ва­ние сена­то­ров. Так­же была вос­ста­нов­ле­на сво­бо­да народ­ных выбо­ров, кото­рые в про­шлом году были при­оста­нов­ле­ны. Чтобы нахо­дить­ся бли­же к теат­ру воен­ных дей­ст­вий, Август напра­вил­ся в Ари­мин (Cass. Dio LV. 34. 1—3).

Юлия, внуч­ка Авгу­ста, была сосла­на на ост­ров Три­мер за пре­лю­бо­де­я­ние (Tac. Ann. IV. 71; ср. III. 24; Suet. Aug. 65. 1; Plin. NH. VII. 149; Schol. Iuv. VI. 158). Ребен­ка, кото­ро­го она позд­нее роди­ла, Август запре­тил вос­пи­ты­вать (Suet. Aug. 65. 4). Он при­ка­зал сне­сти вил­лу, кото­рую Юлия себе постро­и­ла (Suet. Aug. 72. 3), и в заве­ща­нии запре­тил хоро­нить ее, как и ее мать, в сво­ей усы­паль­ни­це (Suet. Aug. 101. 3). Не исклю­че­но, что с пре­гре­ше­ни­я­ми Юлии свя­за­на ссыл­ка Овидия (см. Ovi­dius^[18]).

Посколь­ку повстан­цы тяже­ло стра­да­ли от голо­да и эпиде­мий (Cass. Dio LV. 33. 1; ср. Vell. II. 112. 3), бревк Батон пре­да­тель­ст­вом помог рим­ля­нам захва­тить Пин­не­та и поко­рил­ся им сам со сво­им вой­ском, кото­ро­му при­шлось сло­жить ору­жие, при реке Батине (Vell. II. 114. 4; Cass. Dio LV. 34. 4; ср To­ma­schek W. Bathi­nus // RE. Bd. 3.1. 1897. Sp. 123). За это Тибе­рий назна­чил Бато­на пра­ви­те­лем брев­ков; одна­ко, когда тот объ­ез­жал стра­ну, чтобы собрать залож­ни­ков для мира с рим­ля­на­ми, дал­ма­ти­ец Батон раз­бил его, взял в плен и при­ка­зал каз­нить (Cass. Dio LV. 34. 4—5). Из-за это­го несколь­ко пан­нон­ских пле­мен, в том чис­ле брев­ки, сно­ва вос­ста­ли, одна­ко их победил Марк Плав­ций Силь­ван (Cass. Dio LV. 34. 6—7; ILS. 921 = CIL. XIV. 3605; 3606). Посколь­ку теперь в Пан­но­нии вос­ста­ние про­дол­жа­ли лишь мел­кие отряды раз­бой­ни­ков (Cass. Dio LV. 34. 7; ср. Oros. VI. 21. 23; Vell. II. 114. 4), дал­ма­ти­ец Батон решил не защи­щать эту стра­ну, опу­сто­шил ее и занял пере­ва­лы, веду­щие оттуда в Дал­ма­цию (Cass. Dio LV. 34. 6). Тем вре­ме­нем Гер­ма­ник взял здесь горо­да Спла­ун, Ретин, Сере­ций и дру­гие, одна­ко при взя­тии Рети­на понес боль­шие поте­ри (Cass. Dio LVI. 11. 1 — 12. 1; ср. Hirschfeld O. Klei­ne Schrif­ten. S. 387 ff.). Осе­нью Тибе­рий при­ка­зал пан­нон­ской армии раз­ме­стить­ся на зим­них квар­ти­рах и пору­чил коман­до­ва­ние Мар­ку Эми­лию Лепиду (Vell. II. 114. 5), а зимой отпра­вил­ся в Рим (Cass. Dio LVI. 12. 1).

9 г. н. э.

В Риме кон­су­лы устро­и­ли празд­ни­ки в честь победы, а Август тор­же­ст­вен­но встре­тил при­быв­ше­го Тибе­рия у город­ских ворот (Cass. Dio LVI. 1. 1). Голод в этом году еще не закон­чил­ся (Cass. Dio LVI. 12. 1). Кон­су­лы Марк Папий Мутил и Квинт Поппей Секунд, всту­пив­шие в долж­ность как суф­фек­ты 1 июля (CIL. I² p. 166), допол­ни­ли Юли­ев закон о бра­ках сосло­вий (Lex Iulia de ma­ri­tan­dis or­di­ni­bus), при­ня­тый в 18 г. до н. э., новым зако­ном, кото­рый уда­лось про­ве­сти лишь после силь­но­го сопро­тив­ле­ния лиц, не состо­яв­ших в бра­ке. кол. 377Одна­ко и сами кон­су­лы не име­ли ни жен, ни детей (Cass. Dio LVI. 1. 2; 10. 1—3; Tac. Ann. III. 25; 28; Suet. Claud. 19; 23. 1; Ne­ro 10. 1; Gai. I. 145; Ulp. 16. 2; Frag. Vat. 158; 214 и др.).

Тибе­рий отпра­вил­ся в Дал­ма­цию и там про­дол­жил свою стра­те­гию про­мед­ле­ния, хотя сол­да­ты, устав­шие от дол­гой вой­ны, вол­но­ва­лись, тре­буя быст­ро­го и сме­ло­го реше­ния. Чтобы лег­че их кон­тро­ли­ро­вать, он разде­лил армию на три груп­пы и пере­дал одну Мар­ку Плав­цию Силь­ва­ну, а вто­рую Мар­ку Эми­лию Лепиду. Они победи­ли про­ти­во­сто­яв­ших им вра­гов и позд­нее были награж­де­ны за это три­ум­фаль­ны­ми отли­чи­я­ми (Cass. Dio LVI. 12. 1—3; Vell. II. 115. 1—3; Suet. Tib. 20; ILS. 921 = CIL. XIV. 3605; 3606). С третьей частью армии Тибе­рий вме­сте с Гер­ма­ни­ком напра­вил­ся про­тив Бато­на в область перу­стов и деси­ти­а­тов. То отсту­пая, то при­бли­жа­ясь, тот уме­ло укло­нял­ся от рим­лян, но нако­нец был заперт в Андет­рии. Там он поста­вил оса­ждаю­щую армию Тибе­рия в тяже­лое поло­же­ние, пре­пят­ст­вуя под­во­зу про­до­воль­ст­вия, и сол­да­ты сно­ва с гром­ки­ми кри­ка­ми потре­бо­ва­ли штур­ма. Но Тибе­рий их успо­ко­ил и про­дол­жил без­де­я­тель­но оса­ждать остат­ки повстан­цев, пока Батон не понял, что рас­счи­ты­вать боль­ше не на что; не сумев убедить жите­лей кре­по­сти сдать­ся, он бежал оттуда сам. Лишь теперь Тибе­рий счел целе­со­об­раз­ным усту­пить насто­я­ни­ям сол­дат и поз­во­лить штурм. Одна­ко город уда­лось взять толь­ко ценой очень тяже­лых потерь (Cass. Dio LVI. 12—14; Vell. II. 115. 4; ср. Suet. Tib. 20). Тем вре­ме­нем Гер­ма­ник захва­тил Арду­бу, пре­одолев не менее оже­сто­чен­ное сопро­тив­ле­ние (Cass. Dio LVI. 15. 1—3). Тогда Батон еще раз убедил­ся в бес­по­лез­но­сти даль­ней­ше­го сопро­тив­ле­ния и сдал­ся Тибе­рию, что озна­ча­ло конец вой­ны (Cass. Dio LVI. 16; Ovid. Pont. II. 1. 45; Suet. Tib. 20). Анций­ский кален­дарь сооб­ща­ет, что 3 авгу­ста Ti­be­rius Augus­tus in Il­ly­ri­co vi­cit^[19]. Одна­ко неяс­но, зна­ме­ну­ет ли эта дата штурм Андет­рия, капи­ту­ля­цию Бато­на или какое-то дру­гое собы­тие этой вой­ны (CIL. I² p. 323; Hirschfeld O. Klei­ne Schrif­ten. S. 394 ff.). Из поче­стей, пре­до­став­лен­ных сена­том, Август при­нял для Тибе­рия три­умф, для Гер­ма­ни­ка — три­ум­фаль­ные отли­чия. Кро­ме того, послед­ний был вклю­чён в чис­ло пре­то­ри­ев с пра­вом пода­вать голос пер­вым после кон­су­ля­ров и полу­чил пра­во занять кон­суль­ство до уста­нов­лен­но­го зако­ном воз­рас­та. Хотя Друз, сын Тибе­рия, и не участ­во­вал в войне, но ему тоже поз­во­ле­но было при­сут­ст­во­вать на заседа­ни­ях сена­та, не будучи еще сена­то­ром, а после кве­сту­ры вой­ти в сенат в ран­ге пре­то­рия (Cass. Dio LVI. 17).

Все­го через пять дней после окон­ча­ния Дал­ма­тий­ской вой­ны при­шло изве­стие о пора­же­нии Вара в Тев­то­бург­ском лесу (Vell. II. 117. 1; ср. Suet. Tib. 17. 1), кото­рое подроб­но рас­смот­ре­но в ста­тье von Roh­den P. Ar­mi­nius (1) // RE. Bd. 2.1. 1895. S. 1192 ff. В Риме оно вызва­ло такой ужас, что Август при­ка­зал выста­вить в горо­де воен­ную охра­ну, чтобы пода­вить вол­не­ния кол. 378 (Suet. Aug. 23. 1). Утвер­жда­ет­ся, что сам он разо­рвал на себе одеж­ду, не брил­ся несколь­ко меся­цев и бил­ся голо­вой о сте­ну с воз­гла­сом: Quin­ti­li Va­re, le­gio­nes red­de!^[20] (Suet. Aug. 23. 2). Ибо в Тев­то­бург­ской бит­ве погиб­ло три леги­о­на (Vell. II. 117. 1; Tac. Ann. I. 61; Germ. 37; Strab. VII. 1. 4; Suet. Aug. 23. 1; Tib. 17. 1; Flor. II. 30). Заме­нить их было нелег­ко. Когда в 5 г. н. э. Август созда­вал восемь новых леги­о­нов, это, долж­но быть, уже вызы­ва­ло боль­шие труд­но­сти. После это­го пора­же­ния нико­го не уда­ва­лось набрать в вой­ско; не помог­ли даже суро­вые нака­за­ния, в неко­то­рых слу­ча­ях вплоть до каз­ни. Чтобы создать скуд­ную заме­ну поте­рян­ной армии, при­шлось обра­тить­ся к вете­ра­нам и воль­ноот­пу­щен­ни­кам, (Cass. Dio LVI. 23; Suet. Aug. 25. 2). Лишь к само­му кон­цу сво­его прав­ле­ния Авгу­сту уда­лось создать вме­сто трех уни­что­жен­ных леги­о­нов хотя бы два, полу­чив­шие номе­ра XXI и XXII (Mom­msen Th. Res Ges­tae… P. 70). Ибо реше­но было не исполь­зо­вать номе­ра погиб­ших леги­о­нов как зло­ве­щие (Tac. Ann. I. 60; ILS. 2244 = Koepp F. Die Rö­mer in Deutschland. Aufl. 2. Leip­zig, 1912. S. 27). Если соглас­но одно­му источ­ни­ку Дио­на Кас­сия (LV. 23. 2) у Авгу­ста было 23 леги­о­на, а соглас­но дру­го­му — 25 леги­о­нов, то пер­вая циф­ра отно­сит­ся ко вре­ме­ни сра­зу после пора­же­ния Вара, когда из 26 леги­о­нов в 5 г. н. э. оста­лось 23; вто­рая циф­ра опи­сы­ва­ет поло­же­ние дел сра­зу после вступ­ле­ния в долж­ность Тибе­рия (Tac. Ann. I. 31: nu­per ac­to in ur­be di­lec­tu^[21]). Август рас­пу­стил гер­ман­цев, преж­де слу­жив­ших в его лич­ной охране, и пре­до­ста­вил им для житель­ства ост­ро­ва, так как после изме­ны Арми­ния не дове­рял им (Suet. Aug. 49. 1; Cass. Dio LVI. 23. 4).

Полу­чив изве­стие о пора­же­нии, Тибе­рий поспе­шил в Рим, где его три­умф был отло­жен из-за страш­но­го обще­на­род­но­го бед­ст­вия, одна­ко его широ­ко про­слав­ля­ли как победи­те­ля в Илли­ри­ке (Suet. Tib. 17. 2; Vell. II. 120. 1).

10 г. н. э.

Тор­же­ст­вен­но открыв храм Свя­щен­но­го Согла­сия, стро­и­тель­ство кото­ро­го нача­лось в 7 г. до н. э. (CIL. I² p. 231; Ovid. Fast. I. 637 ff.; Cass. Dio LVI. 25. 1; Suet. Tib. 20), Тибе­рий дви­нул­ся на Рейн (Suet. Tib. 18. 1; Cass. Dio LVI. 23. 3; Vell. II. 120. 1). Ожи­да­лось, что гер­ман­цы вторг­нут­ся в Гал­лию; одна­ко оса­да кре­по­сти задер­жа­ла их до зимы, и Луций Ноний Аспре­нат, легат Вара, защи­тил рейн­скую гра­ни­цу сила­ми двух остав­ших­ся у него леги­о­нов (Zo­nar. X. 37 p. 542b; Cass. Dio LVI. 22. 2—4; 24. 1; Vell. II. 120. 3). Тибе­рий пока огра­ни­чил­ся тем, что занял­ся той же зада­чей и успо­ко­е­ни­ем устра­шен­ной Гал­лии (Zo­nar. X. 37 p. 542d; Vell. II. 120. 1; Suet. Tib. 18. 1).

11 г. н. э.

Вме­сте с Гер­ма­ни­ком, полу­чив­шим про­кон­суль­ский ранг, Тибе­рий пере­пра­вил­ся через Рейн, опу­сто­шил близ­ле­жа­щие обла­сти, одна­ко не осме­лил­ся про­ник­нуть вглубь вра­же­ской стра­ны и, про­ведя 23 кол. 379 сен­тяб­ря скач­ки сре­ди цен­ту­ри­о­нов в честь дня рож­де­ния Авгу­ста, вер­нул­ся назад в Гал­лию (Cass. Dio LVI. 25. 2—3; Vell. II. 120. 1—2; Suet. Tib. 18—19). Таким обра­зом, новая гер­ман­ская про­вин­ция, создан­ная Дру­зом, после бит­вы в Тев­то­бург­ском лесу была окон­ча­тель­но поте­ря­на (Flor. II. 30).

Август запре­тил тай­но кон­суль­ти­ро­вать­ся с аст­ро­ло­га­ми и поста­но­вил, что в про­вин­ци­ях почет­ные поста­нов­ле­ния в честь намест­ни­ков долж­ны при­ни­мать­ся не ранее, чем через 60 дней после их отъ­езда (Cass. Dio LVI. 25. 5—6). Чтобы избе­жать обыч­ных бес­по­ряд­ков на выбо­рах, он пре­до­ста­вил пре­ту­ру всем 16 кан­дида­там, пре­тен­до­вав­шим на нее, хотя ранее было доступ­но лишь 12 мест (Cass. Dio LVI. 25. 4).

12 г. н. э.

Гер­ма­ник зани­мал долж­ность кон­су­ла, а Тибе­рий 16 янва­ря отпразд­но­вал три­умф, отло­жен­ный в 9 г. н. э. (CIL. I² p. 231; Vell. II. 121. 2; Suet. Tib. 20; Ovid. Fast. I. 645). После это­го сенат и народ поста­но­ви­ли, чтобы он обла­дал в про­вин­ци­ях таким же импе­ри­ем, как и Август, а так­же вме­сте с ним про­вел ценз, кото­рый начи­нал­ся в этом году (Suet. Tib. 21. 1; Vell. II. 121. 1; Cass. Dio LVI. 28. 6).

Август рас­по­рядил­ся про­ве­сти рас­сле­до­ва­ние в отно­ше­нии пам­фле­тов и уже­сто­чил усло­вия жиз­ни изгнан­ни­ков (Cass. Dio LVI. 27. 1—3).

13 г. н. э.

Про­кон­суль­ство Авгу­ста было про­дле­но еще на 10 лет, а три­бун­ские пол­но­мо­чия Тибе­рия обнов­ле­ны. Тогда же было реше­но, что Друз, сын Тибе­рия, станет кон­су­лом через три года (в 15 г. н. э.), не зани­мая до это­го пре­ту­ры (Cass. Dio LVI. 28. 1). Так как Август стал слиш­ком слаб, чтобы посе­щать сенат, было при­ня­то поста­нов­ле­ние о том, чтобы реше­ни­я­ми сена­та счи­та­лись те реше­ния, кото­рые он при­мет у себя дома вме­сте с сенат­ской комис­си­ей (Cass. Dio LVI. 28. 2—3).

3 апре­ля Август соста­вил свое послед­нее заве­ща­ние (Suet. Aug. 101. 1).

Не позд­нее 18 мая (Suet. Ca­lig. 8. 4) Гер­ма­ник был вновь направ­лен в Гал­лию, чтобы про­дол­жить вой­ну про­тив гер­ман­цев (Suet. Ca­lig. 8. 3; Vell. II. 123. 1; Tac. Ann. I. 3).

14 г. н. э.

Был завер­шен ценз, нача­тый в 12 г. н. э., и в ито­ге чис­лен­ность рим­ских граж­дан соста­ви­ла 4937000 (RGDA. 2. 8; Suet. Aug. 97. 1; Tib. 21. 1; Euseb. Chron. 2029; Suid. s. Αὔγουσ­τος Καῖσαρ). Вско­ре после люст­ра мол­ния уда­ри­ла в ста­тую Авгу­ста и раз­ру­ши­ла бук­ву C в над­пи­си под ней, из чего был сде­лан вывод, что ему оста­лось жить лишь сто дней (Suet. Aug. 97. 2; Cass. Dio LVI. 29. 4). Таким обра­зом, люстр дол­жен был состо­ять­ся в нача­ле мая. Это и дру­гие зна­ме­ния, види­мо, побуди­ли Авгу­ста при­дать окон­ча­тель­ную фор­му сво­ей над­гроб­ной над­пи­си, кото­рая сохра­ни­лась на Анкир­ском памят­ни­ке. Ибо сам он сооб­ща­ет, что напи­сал ее на 76-м году жиз­ни (RGDA. 6. 28), обла­дая три­бун­ской вла­стью в 37-й раз (RGDA. 1. 29), то есть, не позд­нее кон­ца июня 14 г. н. э. (см. выше, 23 г. до н. э.). Но посколь­ку он упо­ми­на­ет свои разда­чи в 12-е кон­суль­ство (RGDA. 8. 15) и не упо­ми­на­ет кол. 380 совер­шен­но ана­ло­гич­ные разда­чи в 13-е кон­суль­ство, Момм­зен (Mom­msen Th. Res Ges­tae… P. 59) спра­вед­ли­во дела­ет вывод, что в общих чер­тах Август соста­вил над­гроб­ную над­пись уже в 5—2 гг. до н. э., а неза­дол­го до смер­ти лишь допол­нил и завер­шил её (Suet. Aug. 101. 4; Cass. Dio LVI. 33. 1).

Утвер­жда­лось, что за несколь­ко меся­цев за смер­ти Август тай­но посе­тил сво­его вну­ка Агрип­пу на ост­ро­ве Пла­на­зия и при­ми­рил­ся с ним. Вслед­ст­вие это­го, опа­са­ясь за насле­до­ва­ние сво­его сына, Ливия яко­бы отра­ви­ла сво­его супру­га (Tac. Ann. I. 5; Cass. Dio LVI 30. 1—2 ; Plin. NH. VII. 150; Plut. De Gar­rul. 11 p. 502a), — исто­рия очень сомни­тель­ная от нача­ла и до кон­ца, хотя в неё вери­ли уже совре­мен­ни­ки. Напро­тив, вполне прав­до­по­доб­но заяв­ле­ние Тибе­рия, что Август при­ка­зал убить Агрип­пу сра­зу после сво­ей смер­ти (Tac. Ann. I. 6; III 30; Suet. Tib. 22; Cass. Dio LVII. 3. 5—6). Ибо он послу­жил пово­дом для заго­во­ра про­тив Авгу­ста (Suet. Aug. 19. 2; ср. 51. 1), а при его наслед­ни­ке мог стать еще опас­нее для спо­кой­ст­вия импе­рии.

Тибе­рию при­шлось сно­ва взять на себя управ­ле­ние Илли­ри­ком, и Август сопро­вож­дал его до Бене­вен­та в поезд­ке в Брун­ди­зий, где Тибе­рий дол­жен был сесть на корабль, отправ­ляв­ший­ся в Дал­ма­цию (Suet. Tib. 21. 1; Aug. 97. 3 — 98. 5; Vell. II. 123. 1; Tac. Ann. I. 5). По доро­ге Август уже в Асту­ре почув­ст­во­вал рас­строй­ство желуд­ка (Suet. Aug. 97. 3), но толь­ко на обрат­ном пути его состо­я­ние так ухуд­ши­лось, что 19 авгу­ста в Ноле он умер (Suet. Aug. 98. 5; 100. 1; Cass. Dio LVI. 29. 2; 30. 5; CIL. I² p. 326; Vell. II. 123; Flav. Ios. AI. XVIII. 32; Tac. Ann. I. 5). В послед­ний день, преж­де чем при­нять сво­их дру­зей, Август рас­по­рядил­ся, чтобы его при­че­са­ли и попра­ви­ли ему отвис­шие щеки. Он спро­сил дру­зей, хоро­шо ли он сыг­рал свою роль в комедии жиз­ни, и попро­сил поап­ло­ди­ро­вать ему. Гово­рят, что он лег­ко и без­бо­лез­нен­но умер на руках супру­ги со сло­ва­ми: Li­via, nostri co­niu­gii me­mor vi­ve, ac va­le!^[22] (Suet Aug. 99; Cass. Dio LVI 30, 4). Как толь­ко ста­ло понят­но, что болезнь опас­на, Ливия сроч­но ото­зва­ла Тибе­рия; одна­ко точ­но не извест­но, застал ли он Авгу­ста в живых (Tac. Ann. I. 5; Cass. Dio LVI. 81. 1; Suet. Tib. 21. 1; Vell. II. 123). После самых вели­ко­леп­ных и тор­же­ст­вен­ных государ­ст­вен­ных похо­рон, на кото­рых над­гроб­ные речи про­из­нес­ли Тибе­рий и его сын Друз (Suet. Aug. 100; Cass. Dio LVI. 31ff.; Tac. Ann. I. 8), 17 сен­тяб­ря реше­ни­ем сена­та Август был обо­жест­влен (CIL. I² p. 329; Suet. Aug. 100. 4; Vell. II. 124. 3 и др.).

Заве­ща­ние, кото­рое он частич­но напи­сал соб­ст­вен­но­руч­но, а частич­но про­дик­то­вал сво­им воль­ноот­пу­щен­ни­кам Гила­ри­о­ну и Поли­бию и отдал на хра­не­ние вестал­кам (Suet Aug. 101. 1), Поли­бий вслух зачи­тал в сена­те (Cass. Dio LVI. 32. 1). Тибе­рий полу­чил более поло­ви­ны наслед­ства, Ливия — треть, при­чем она была удо­че­ре­на и полу­чи­ла имя Юлия Авгу­ста (Suet Aug. 101. 2; Cass. Dio LVI. 32. 1; Tac. Ann. I. 8; Vell. II. 75. 3); осталь­ное доста­лось Дру­зу, кол. 381 Гер­ма­ни­ку и его сыно­вьям. Кро­ме того, заве­ща­тель­ные отка­зы полу­чи­ли союз­ные дина­сты и мно­гие знат­ные рим­ляне, в том чис­ле и те, с кем Август не состо­ял в друж­бе (Tac. loc. cit.; Suet. loc. cit.; Cass. Dio LVI. 32. 2). Рим­ско­му наро­ду он заве­щал 40 мил­ли­о­нов сестер­ци­ев и, кро­ме того, каж­дой из 35 триб еще по 100000 сестер­ци­ев. Пре­то­ри­ан­цы долж­ны были полу­чить по 1000 сестер­ци­ев, сол­да­ты город­ских когорт — по 500 сестер­ци­ев, леги­о­не­ры и сол­да­ты про­вин­ци­аль­ных когорт рим­ских граж­дан — по 300 сестер­ци­ев (Tac. Ann. I. 8; Suet. Aug. 101. 2; Cass. Dio LVI. 32. 2). Кро­ме того, пред­у­смот­рен был воз­врат наслед­ства несо­вер­шен­но­лет­ним детям тех, кто назна­чил наслед­ни­ком Авгу­ста, по дости­же­нии совер­шен­но­ле­тия (Cass. Dio LVI. 32. 3). День­ги для выпла­ты этих колос­саль­ных заве­ща­тель­ных отка­зов лежа­ли нагото­ве в его казне. Как Август пояс­нил в заве­ща­нии, после выпол­не­ния обя­за­тельств, воз­ло­жен­ных на наслед­ни­ков, им долж­но было остать­ся все­го 150 мил­ли­о­нов, хотя толь­ко за послед­ние 20 лет жиз­ни Август уна­сле­до­вал 1400 мил­ли­о­нов по чужим заве­ща­ни­ям. Одна­ко эти сум­мы были израс­хо­до­ва­ны на нуж­ды государ­ства (Suet. Aug. 101. 2—3). К заве­ща­нию при­ла­га­лось еще четы­ре доку­мен­та, один из кото­рых соде­жал рас­по­ря­же­ния о похо­ро­нах, вто­рой — ту над­гроб­ную над­пись, кото­рая сохра­ни­лась на Анкир­ском памят­ни­ке, тре­тий — пере­чень дохо­дов и рас­хо­дов государ­ства (Suet. Aug. 101. 4; Tac. Ann. I. 11; Cass. Dio LVI. 33. 1—2), чет­вер­тый — настав­ле­ния Тибе­рию отно­си­тель­но даль­ней­ше­го управ­ле­ния импе­ри­ей (Cass. Dio LVI. 33—3).

---

Gardthau­sen V. Augus­tus und sei­ne Zeit. Leip­zig, 1891—1904.

Dru­mann W. Ge­schich­te Roms in sei­nem Über­gan­ge von der re­pub­li­ka­ni­schen zur mo­nar­chi­schen Ver­fas­sung / 2 Aufl. he­rausg. von P. Groe­be. Ber­lin, 1899—1908.

Fi­scher E. W. Rö­mi­sche Zeit­ta­feln. Al­to­na, 1846.

Mom­msen Th. Res ges­tae di­vi Augus­ti / 2 Aufl. Ber­lin, 1883.

Seeck O. Kai­ser Augus­tus. Bie­le­feld; Leip­zig, 1902.

Kro­mayer J. Die rechtli­che Beg­rün­dung des Prin­ci­pats. Mar­burg, 1888.

Kro­mayer J. Klei­ne Forschun­gen zur Ge­schich­te des zwei­ten Tri­um­vi­rats // Her­mes. Bd. 29. 1894. S. 556—585; Bd. 31. 1896. S. 70—104; Bd. 33. 1898. S. 1—70; Bd. 34. 1899. S. 1—54.

Abe­le Th. Der Se­nat un­ter Augus­tus (Stu­dien zur Ge­schich­te und Kul­tur des Al­ter­tums. Bd. I. 2). Pa­der­born, 1907.

Blu­men­thal F. Die Auto­bio­gra­phie des Augus­tus // Wie­ner Stu­dien. Bd. 35. 1913. S. 113—130; 267—288; Bd. 36. 1914. S. 84—103.

---

[Ста­тья нача­та К. Фиц­ле­ром, преж­де чем безвре­мен­ная геро­и­че­ская смерть отня­ла его у нау­ки; с помо­щью собран­но­го им мате­ри­а­ла закон­чил О. Зеек.]