«Корнелий и паннонцы»: Аппиан, «События в Иллирии», 14. 41 и римская история в 143—138 гг. до н. э.
Перевод с англ. О. В. Любимовой.
с.183 Одна из самых загадочных историй в «Событиях в Иллирии» Аппиана связана с Корнелием, который вёл войну против паннонцев и потерпел столь тяжёлое поражение, что по всей Италии началась паника, а консулы следующих лет долго не решались напасть на этот народ: ἐπεὶ δ’ ἐπὶ τοὺς Παίονας ἐστράτευσε Κορνήλιος, κακῶς ἀπαλλάξας μέγα δέος Παιόνων ᾿Ιταλοῖς ἅπασιν ἐνεποίησε καὶ ἐς πολὺ τοῖς ἔπειτα ὑπάτοις ὄκνον, ἐπὶ Παίονας ἐλαύνειν[1]1. Этот пассаж привлекает куда меньше внимания, чем заслуживает, но вслед за Циппелем и Де Санктисом римского полководца обычно считают Луцием Лентулом Лупом (консулом 156 г.), а его кампания расценивается как атака из Аквилеи на сегестанов, обитавших в Сисции (современный Сисак возле Загреба) на реке Сава2. Цель настоящей работы — показать, что эта интерпретация основана на недостаточно корректном рассмотрении источника, и доказать, что Аппиан имеет в виду поражение, которое потерпел римский претор, а именно — Публий Сципион Назика Серапион (консул 138 г.) недалеко от границ Македонии в 141 г. и о котором сообщается в оксиринхской эпитоме Ливия в сжатом предложении in Scordiscis cladis accepta[2] (Oxy. Per. 54). Отметим, что если эта интерпретация верна, то необходимо скорректировать наши представления о событиях в Риме в десятилетие, предшествующее трибунату Тиберия Гракха, и пересмотреть мотивы, которые побудили Сципиона Назику возглавить толпу, убившую трибуна.
Для ясности и удобства я разделил статью на шесть частей, хотя кое-что пришлось повторить. В первой части будет показано, что с.184 Корнелий, упомянутый Аппианом, не мог напасть на сегестанов; во второй доказывается, что рассказ Аппиана лучше всего соответствует гипотезе, согласно которой Корнелий был наместником Македонии в ранге претора во второй половине II в.; третья часть посвящена рассказу Ливия о поражении «в области скордисков» в 141 г., которое обычно — и справедливо — считается поражением у границ Македонии, но здесь же приводятся аргументы против распространённого мнения, что полководцем был Децим Юний Силан Манлиан; в четвёртой части будет показано, что скордисков могли называть — и действительно иногда называли — паннонцами, так что нет препятствий для предположения, что у Аппиана и в оксиринхской эпитоме Ливия сообщается об одном и том же событии; в пятой части приводятся аргументы в пользу того, что Корнелий, о котором идёт речь, — это Публий Сципион Назика Серапион; и в шестой части подводятся основные итоги исследования.
I. Аппиан и нападения римлян на сегестанов
Хотя Аппиан не сообщает сведений, которые позволили бы датировать столкновение Корнелия с паннонцами, точно идентифицировать римского полководца или определить место его поражения, Циппель методично попытался разрешить все три проблемы3. Чтобы датировать этот эпизод, он использует фрагмент, который «Суда» приписывает Полибию, о военной активности паннонцев: τὸ δὲ φρούριον οἱ Παννόνιοι κατ’ ἀρχὰς τοῦ πολέμου λαβόντες ὁρμητήριον ἐπεποίηντο καὶ εἰς ὑποδοχὴν τῶν λαφύρων ἐξῃρήκεσαν[3]4. Он предполагает, что речь здесь идёт о той же самой кампании, и тем самым сужает временные рамки поражения до 167—
Согласившись почти со всеми этими выводами, Де Санктис выдвинул ещё два аргумента в пользу того, что только Луций Лентул Луп (консул 156 г.) может быть Корнелием, упомянутым у Аппиана8. Во-первых, он указывает, что, согласно Полибию (XXXII. 13. 5—
Однако их интерпретация неудовлетворительна. Например, крайне маловероятно, что Полибий считал область сегестанов частью Иллирии, «обращённой к Адриатическому морю». Если он вообще что-то знал об этих землях, то скорее рассуждал бы как Страбон и считал бы их (с необходимыми поправками) частью τὰ ᾿Ιλλυρικὰ… συνάπτοντα τῷ τε ῎Ιστρῳ καὶ ταῖς ῎Αλπεσιν, αἳ κεῖνται μεταξὺ τῆς ᾿Ιταλίας καὶ τῆς Γερμανίας[4]10. И если это исключает одну из выдвинутых Де Санктисом причин для идентификации Лентула Лупа с полководцем, побеждённым паннонцами, то оставшейся уже недостаточно. Ибо нет необходимости привлекать поражение, нанесённое паннонцами, чтобы объяснить избрание Марка Марцелла и Сципиона Назики консулами на 155 г., поскольку Гаю Марцию Фигулу (консулу 156 г.) до весны 155 г. не удавалось добиться успеха в Далмации, и уже одно это могло породить эффект, который подметил Де Санктис11. Лентул Луп, несомненно, управлял провинцией во время или (возможно) после консульства, так как Валерий Максим с.186 сообщает, что он был осуждён за вымогательство (repetundarum) по Цецилиеву закону, принятому около 154 г.12 Но и это обстоятельство может указывать на то, что он не является Корнелием, упомянутым у Аппиана, так как трудно (или даже невозможно) понять, как он мог бы заниматься вымогательствами во время военной кампании, которая не только закончилась поражением, но и (если она велась против сегестанов) не принесла ни заложников, ни добычи. Это ещё далеко не всё. Что касается аргументов Циппеля, то можно вполне согласиться с аутентичностью фрагмента Полибия с упоминанием паннонцев, но его совсем не обязательно связывать с походом Корнелия. Упоминание паннонцев — это единственная общая черта двух пассажей, и одного стремления к экономии недостаточно, чтобы их связать13 — а без такой связи у нас нет оснований датировать поражение Корнелия между 167 и 146 гг. Так же обстоит дело и с предположением, что Корнелий был консулом; может быть, это наиболее вероятное предположение, но, как мы увидим ниже (часть II), Аппиан этого вовсе не утверждает и это далеко не единственное возможное толкование; нет и никакой ясности с масштабами похода Корнелия. И это приводит нас к самому слабому пункту реконструкции — к аргументам в пользу того, что Корнелий напал на сегестанов.
Поскольку Аппиан говорит о двух нападениях на сегестанов, но прямо называет лишь одно, предпринятое в 119 г., у нас нет уверенности, что другое было предпринято Корнелием. Сколь бы экономным ни было это предположение, методологически оно неверно. Нет нужды сомневаться в том, что до 35 г. в самом деле состоялось два таких похода, ибо эти сведения, видимо, восходят к мемуарам Октавиана14; действительно, вряд ли Аппиан мог использовать иной первоисточник для всего раздела «Событий в Иллирии» с описанием кампаний 35—
Разумеется, противопоставить одно предположение другому недостаточно. Для того, чтобы отвергнуть теорию Циппеля, нужны более серьёзные основания. Мы не найдём их, если ограничим исследование непосредственным контекстом, в который Аппиан помещает рассказ о поражении Корнелия. В особом подразделе, который Аппиан с.187 посвящает истории паннонцев до 35 г., он приводит последовательно описание территории паннонцев, затем делает несколько замечаний о помощи, которую агрианы Пеонии оказали Филиппу и Александру Македонскому, и рассказывает о поражении Корнелия. Ни для одного из этих сообщений установить конкретный источник невозможно16. Затем он отмечает (Illyr. 14. 42): τὰ μὲν δὴ πάλαι τοσαῦτα περὶ ᾿Ιλλυριῶν καὶ Παιόνων ἔσχον εὑρεῖν· ἐν δὲ τοῖς ὑπομνήμασι τοῦ δευτέρου Καίσαρος, τοῦ κληθέντος καὶ Σεβαστοῦ, παλαιότερον μὲν οὐδὲν οὐδ’ ἐν τοῖσδε περὶ Παιόνων εὗρον[5]. Второе предложение может иметь два диаметрально противоположных смысла. Возможно, Аппиан почерпнул подробности о поражении Корнелия из мемуаров Октавиана — тогда это подтверждает мнение Циппеля о том, что нападению подверглись сегестаны, ибо иначе триумвир его не упомянул бы. Но в этом случае Аппиану следовало бы выразиться менее сжато и сказать, например, что это поражение — самые первые сведения о паннонцах, которые он сумел добыть из мемуаров; поэтому возможна и альтернативная точка зрения: Аппиан говорит лишь, что он проверил мемуары, но не нашёл в этом источнике ни подробностей о данном поражении, ни сведений о более ранних событиях. И отсюда следует, что можно возводить этот эпизод к другому источнику и разомкнуть связь между Корнелием и сегестанами17.
Эта дилемма разрешается, если сопоставить рассказ Аппиана о Корнелии с утверждением, которое, как мы уже видели, он несомненно почерпнул из мемуаров Октавиана, а именно, «в землю сегестанов римляне раньше вторгались дважды, но не добились ни заложников, ни какого-либо другого успеха» (οὔτε ὅμηρον οὔτε ἄλλο τι εἰλήφεσαν). Хотя Аппиан и утверждает, что «Август описал не чужие деяния, а свои» (Illyr. 15. 43), однако в той части его работы, которая восходит к мемуарам, имеется не менее трёх упоминаний о сокрушительном поражении Габиния в сражении с далматами и их союзниками18. Выясняется, что если Октавиан действовал на том же поле, что и его предшественники, он всё-таки комментировал чужие неудачи. И если Октавиан был достаточно хорошо осведомлён, чтобы упомянуть исход двух предыдущих нападений на Сисцию, и с.188 имел все основания преуменьшить значение этих нападений ради увеличения собственной славы, то можно не сомневаться, что если бы одно из них совершил Корнелий, то Октавиан сказал бы — а Аппиан повторил бы, — нечто гораздо более убийственное, чем фразу, что предыдущие полководцы «не добились ни заложников, ни какого-либо другого успеха». Словом, Аппиан почерпнул свои сведения о поражении Корнелия не из мемуаров Октавиана, и Корнелий не нападал ни на Сисцию, ни на сегестанов.
При нынешнем состоянии наших знаний любая попытка идентифицировать полководца, совершившего нападение на Сисцию, которое Циппель и Де Санктис приписывают Луцию Лентулу Лупу, неизбежно будет спекулятивной. Однако можно привести аргументы в пользу Гая Кассия Лонгина (консула 171 г.). Насколько нам известно, полководец, направляющийся в Сисцию или её окрестности, должен был пройти через земли истров, карнов и трансальпийских яподов (проживавших к востоку от Динарских Альп)19. В 171 г. Кассий, обнаружив, что его собственная провинция Италия не представляет интереса, решил выступить в Македонию и для этого договорился о проходе своей армии через земли истров, карнов и яподов (Liv. XLIII. 1. 4—
В пользу второй гипотезы говорят два соображения. Во-первых, Ине уже давно выдвинул правдоподобное предположение, что на Кассия повлияли сообщения о том, что Филипп V подстрекал варварские племена из Македонии напасть на Италию; Филипп собирался направить их по долине Савы21. Учитывая, что в то время римляне не знали географию Балкан, вполне можно представить, что Кассий счёл возможным пройти этим же путём в обратном направлении22. Во-вторых, известно, что Кассий прервал свой поход и на обратном пути опустошил земли тех племён, с которыми ранее договорился. Известно, что сенат направил комиссию, чтобы вернуть его в назначенную ему провинцию, но в рассказе Ливия не с.189 указано, что они прибыли к Кассию раньше, чем он сам двинулся обратно. Однако если судить по его поведению на обратном пути, то очень похоже на то, что комиссия встретилась с ним лишь на последних этапах похода23. Поэтому допустима гипотеза, что Кассий прошёл через земли трансальпийских яподов, но тут же встретил сопротивление непримиримых сегестанов, что он вступил с ними в битву, которая не принесла ему ни права пройти через их территорию, ни заложников, ни добычи, и что он сам решил вернуться в северную Италию, выместив злобу на тех племенах, которые позволили ему пройти через свои земли почти без всякой пользы.
II. Место поражения Корнелия
Вне зависимости от того, нападал ли Гай Кассий Лонгин на сегестанов, мы уже видели, что Корнелий, упомянутый у Аппиана, этого не делал. Это создаёт серьёзную проблему. Хотя Аппиан утверждает, что римляне потерпели тяжёлое поражение и всю Италию охватила паника24, его рассказ, по-видимому, не подтверждается больше никакими свидетельствами, а это подозрительно. Конечно, проще всего было бы предположить, что Аппиан или его источник сильно преувеличил масштаб поражения и его последствия, и найти параллель тоже несложно. Хотя Ливий сообщает, что поражение римлян в Истрийской войне 178—
Итак, Циппель и Де Санктис считали, что Корнелий начал поход из северной Италии. Но основание у этого мнения лишь одно — это паника, которую его поражение будто бы вызвало по всей Италии. С этим вполне можно сопоставить волны ужаса — явно преувеличенные, — захлестнувшие Италию после неудачи в Истрийской войне 178—
Этот эпизод служит решающим доказательством того, что волнение в Италии могла вызвать не только угроза непосредственного вторжения, а поскольку реальной альтернативы не существует, логично сделать вывод, что поражение Корнелия вызвало именно такую панику31. Это не только даёт нам приблизительную дату поражения, но и объясняет, почему нигде нет подтверждающих свидетельств. Что касается даты, то известно, что в течение большей части II в. происходили сильные волнения в связи с набором в армию. Серьёзные трудности начались в 169 г. и закончились, видимо, лишь тогда, когда Марий отменил имущественный ценз для рекрутов в 107 г.; а в 151 г. и 138 г. волнение достигло с.191 пика32. Поэтому поражение Корнелия можно датировать между 169 и 107 гг. (на самом деле, 169—
Конечно, против такой реконструкции можно выдвинуть несколько возражений, но ни одно из них не является решающим. Например, можно сказать, что если датировать поражение между 167 и 107 гг., то не найдётся консуляра Корнелия на ту роль, которую Циппель и Де Санктис отводят Луцию Лентулу Лупу. Однако Аппиан не говорит, что Корнелий был консулом — он лишь пишет, что из-за поражения Корнелия консулы следующих лет (οἱ ἔπειτα ὕπατοι) не решались напасть на паннонцев33. Такая фраза как οἱ μετ’ αὐτὸν ἄλλοι ὕπατοι[6] решила бы вопрос раз и навсегда34. Но Аппиан выражается так, что Корнелий мог быть как консулом, так и претором, поражение которого сочли достаточно серьёзным, чтобы последующие военные действия — если им предстояло совершиться — поручить командирам консульского ранга. В середине II в. во время Лузитанской войны имеется точная параллель. В эпитоме Ливия говорится, что после того, как Вириат разбил по меньшей мере двух направленных против него полководцев в ранге претора, tantum… terroris is hostis intulit ut aduersus eum consulari opus esset et duce et exercitu[7]35. Таким образом, рассказ Аппиана совместим с мнением, что Корнелий был претором.
Далее, кто-то может счесть, что, какова бы ни была причина паники после поражения Корнелия, он мог напасть на паннонцев только из северной Италии. Но это не так. Как уже давно показал Сайм, Аппиан и Страбон сохранили представления республиканского периода, в рамках которых паннонцами называются племена центральных Балкан; то есть, для этих двух авторов «паннонская земля — это вся внутренняя область за Иллирией до Дуная, ограниченная с юго-запада линией, проходящей от яподов к дарданам, то есть, от Хорватии к южной Сербии»36. с.192 Та часть «Событий в Иллирии», в которой рассказано о поражении Корнелия, открывается именно этими словами (14. 40); далее, как уже говорилось, идёт несколько замечаний об агрианах, которые были не паннонцами, а пеонами или (как выражается Аппиан) Παίονες… τῶν κάτω Παιόνων[8] (14. 41)37, а затем кратко рассказано о деятельности Корнелия. Поэтому римский полководец, хотя бы теоретически, мог выступить из почти любого пункта на Иллирийском побережье и всё же встретить паннонцев во внутренних областях. Но это ничего нам не даёт. Хотя мы плохо осведомлены о подробностях римских кампаний в Иллирии, вряд ли Корнелий начал поход из этой области, ибо это означало бы, что о нём пропали все упоминания источников, кроме сообщения Аппиана. С другой стороны, в Оксиринхской эпитоме Ливия (54) утверждается, что в 141 г., в середине интересующего нас периода, римляне потерпели поражение, которое, скорее всего локализуется у границ Македонии: in Scordiscis cladis accepta[2]. Поэтому стоит рассмотреть возможность того, что Корнелий предпринял свой поход, когда был наместником Македонии.
По сути, для этой гипотезы нет никаких препятствий. В конце концов, если земля паннонцев простиралась от яподов до дарданов, то она граничила не только с Иллирией, но и с Македонией. И нет никакой проблемы в том, что Аппиан не описывает противников Корнелия как Παίονες τῶν κάτω Παιόνων[8]; эта терминология применима только к пеонам, а во II в. они были уже включены в то, что стало затем провинцией Македония38. Нельзя также утверждать, что включение операций Корнелия в «События в Иллирии» должно означать, что он наступал с Адриатического побережья. Аппиан говорит (Illyr. 14. 40), что римляне относили паннонцев к Иллирии и по этой причине он включает их в свой рассказ. Если он поместил их в особый раздел, то это было продиктовано его стремлением — столь же заметным здесь, как и в других местах — упорядочить материал по этнографическим критериям39. Вопрос о том, существовала ли особая паннонская этническая общность, мы можем рассмотреть позже (ниже, часть 4); здесь важно, что Аппиан предпочёл рассматривать паннонцев как такую общность. А отсюда следует, что когда он включил поражение Корнелия в этот особый подраздел, для него была важна принадлежность победителей к паннонцам, а не путь, которым Корнелий шёл к своему поражению. Римлянин мог выступить из Аквилеи, Далмации или Македонии; о его поражении всё равно сообщалось бы именно в этом месте. Точно так же Аппиан рассказывает о войне, которую Луций Сципион Азиаген вёл против скордисков, медов и дарданов в 85 г., и об операциях Марка Варрона Лукулла против мезийцев с.193 в 72—
III. Поражение in Scordiscis
Если приведённые выше доводы сколько-нибудь убедительны, то они должны были показать, что Корнелий, упомянутый у Аппиана, мог быть наместником Македонии преторского ранга, а паника, вызванная его поражением, вполне могла объясняться страхом, что потребуется новый крупный набор войска, чтобы возместить его потери. Если принять эту точку зрения, то эпизод лучше всего датировать между 167 и 107 гг., причём его следует поместить даже в более узкий интервал, ибо если Корнелий был наместником Македонии, то поражение не могло случиться раньше, чем эта провинция была организована в 146 г.41. Именно в этом временном интервале, в 141 г., в Оксиринхской эпитоме Ливия сообщается: in Scordiscis cladis accepta[2]. И если мы хотим доказать, что это — ещё одно упоминание о поражении Корнелия, то сперва следует показать, что упомянутое Ливием поражение произошло на границах Македонии или вблизи них и, во-вторых, что римским полководцем был не Децим Юний Силан Манлиан, как часто считается.
Что касается места поражения in Scordiscis, то никогда не вызывало сомнений, что скордиски представляли постоянную угрозу для Македонии в течение пятидесяти лет после 135 г.42 Нет оснований считать, что они не способны были угрожать этой территории даже до её аннексии Римом, но следует учесть и тот факт, что Обсеквент упоминает об их присутствии в 156 г. в совсем другом регионе: Delmatae Scordis[ci] superati[9]43. Если текст правильно восстановлен — а правдоподобной альтернативы, видимо, нет, — это может означать лишь одно: в 156 г. скордиски проникли в Далмацию. Хотя словоупотребление Обсеквента в других местах допускает предположение, что скордиски и далматы могли действовать как вместе, так и независимо друг от друга44, в данном случае должен иметь место первый вариант. В 156 г. римская армия не могла столкнуться со скордисками в Македонии45. Нельзя и с.194 предположить, что римская армия нанесла им поражение недалеко от Сисции; поскольку Корнелий, упомянутый у Аппиана, в любом случае исключается из рассмотрения, а Обсеквент сообщает о победе римлян, тогда как два известных нам нападения римлян на сегестанов в эпоху Республики не увенчались успехом. Это замечание явно указывает на то, что войско скордисков помогало далматам в войне 156—
Эту возможность не следует воспринимать всерьёз. Во-первых, Геза Альфёльди в прекрасном исследовании показал, что, хотя не вполне ясно, какую именно территорию скордиски контролировали во II в., но, вероятнее всего, их западная граница проходила довольно далеко от Адриатического побережья: на севере она шла между Сисцией и Сирмием (по крайней мере, восточнее Сисции), а на юге — рядом с местом, которое Ливий называет «Гора Скорд» (Scordus mons), то есть, с современной Шар-Планиной47. Кроме того, ещё одно свидетельство даёт чеканка Авла Лициния Нервы: в 47 г. этот монетарий чеканил денарии, где на реверсе изображён всадник, который скачет вправо и тащит за волосы обнажённого пленного с мечом и овальным щитом48. Вне зависимости от того, как именно связан этот тип с политикой 47 г., данная сцена явно относится к Лицинию Нерве, который в своё македонское наместничество (обычно датируемое 143 или 142 г.) прославился тем, что подавил восстание претендента на трон49. А поскольку овальный щит, который держит пленный, обычно является атрибутом галлов, логично сделать вывод, что Псевдо-Филиппа поддерживали с.195 скордиски50. Правда, Евтропий утверждает, что сторонниками претендента были рабы51, но это, вероятно, тенденциозное сообщение. Ибо сам Евтропий приписывает Псевдо-Филиппу армию численностью в 16 тыс. человек; кроме того, имеются аналогии предыдущих восстаний против Рима: в 148 г. Андриска поддерживали фракийские племена, а в 147 г. Псевдо-Александр нашёл убежище у дарданов, и это тем более важно, что дарданы, насколько нам известно, в то время были вассалами скордисков52. Словом, скордиски совершали набеги на Македонию не только со 135 г., но по меньшей мере со 143/142 гг. Поэтому их соплеменников, появившихся в Далмации в 156 г., лучше всего считать просто отрядом наёмников, которых далматы пригласили ради одного конкретного случая, и поражение 141 г. in Scordiscis следует локализовать, как предложил Корнеман, на границах Македонии или возле них53.
Тем не менее, исследователи, принимающие эту точку зрения, обычно предполагают, что римским полководцем в этом сражении был Децим Юний Силан Манлиан, поскольку его наместничество в Македонии обычно датируется 141 г. до н. э.54. Если это предположение верно, то оно, конечно, стало бы решающим возражением против гипотезы, выдвинутой в данной статье. Но на самом деле источники сообщают лишь о том, что в 140 г. в Рим прибыли послы из Македонии с жалобой на наместничество Силана; что его отец Тит Манлий Торкват, выслушав их обвинения, запретил сыну являться себе на глаза; и что Силан сразу после этого совершил самоубийство55. Хотя вроде бы проще всего предположить, что обвинения против Силана были выдвинуты со всей возможной быстротой, имеется два серьёзных основания считать, что в данном конкретном случае произошла задержка между преступлениями Силана и попытками получить за них возмещение. Во-первых, можно доказать, что этот эпизод произошёл в самом начале 140 г., поэтому невероятно, чтобы Силан был провинциальным наместником всего годом ранее; во-вторых, доказательства против него были настолько убийственными, что македоняне, несомненно, должны были потратить больше времени на их сбор, чем имели бы, если бы Силан сложил полномочия наместника только в 141 г.
с.196 Рассмотрим эти пункты по отдельности; в Оксиринхской эпитоме Ливия (54) под 140 г. сообщается о том, как Аппий Клавдий Пульхр (консул 143 г.) сумел помешать проведению в этом году второго набора, о деле Силана и о неудачной попытке Тиберия Клавдия Азелла (плебейского трибуна 140 г.) помешать консулу Квинту Сервилию Цепиону выехать из города в назначенную ему провинцию Дальнюю Испанию. Поскольку все эти события происходили в Риме, можно обоснованно сделать вывод, что они изложены в правильной хронологической последовательности56. Нам необходимо установить дату отъезда Цепиона, и проще всего это сделать, рассмотрев его действия на протяжении остальной части 140 г.57 До завершения сезона военных действий — в Испании это конец сентября — Цепион успел восстановить дисциплину в деморализованном войске, доставшемся ему от предшественника, Квинта Фабия Максима Сервилиана (консул 142 г.), получить разрешение сената на тайный подрыв соглашения, которое Сервилиан заключил с Вириатом, спровоцировать испанцев, вновь начать войну и провести кампанию, которая, видимо, закончилась взятием Арсы. Даже согласно осторожной оценке, вся эта деятельность вряд ли могла занять менее четырёх месяцев58, а отсюда следует, что Цепион прибыл в Испанию к концу мая. К этому следует добавить время, необходимое на путешествие из Рима. В 46 г. Цезарю потребовалось двадцать семь дней для поездки из Рима в окрестности Кордубы, а поскольку, судя по комментариям источников, обычно на это уходило гораздо больше времени, можно согласиться с Шультеном в том, что с.197 провинциальному наместнику нужно было два месяца, чтобы попасть в Испанию59. Так что Цепион должен был покинуть Рим не позднее конца марта 140 г.
Наместники преторского ранга, несомненно, отправлялись в провинции несколько раньше, чем консулы, но не настолько раньше, чтобы Силан — если он был наместником Македонии в 141 г. — успел вернуться в Рим раньше, чем Цепион уехал в Испанию в конце марта 140 г. Если считать, что наместник, назначенный в Македонию на 140 г., кем бы он ни был, покинул Рим в начале сезона мореплавания, и отнести начало этого сезона на самый ранний из возможных сроков — середина февраля60, — новому наместнику потребовался бы месяц чтобы попасть в провинцию61. Если Силан дожидался прибытия преемника, а у нас нет оснований думать, что он спешил уехать, раз он настолько явно считал эту провинцию доходной, то он покинул бы Македонию только около середины марта 140 г. Следовательно, он вернулся бы в Рим не раньше середины апреля — уже после отъезда Цепиона в Испанию. Это — первое основание считать, что Силан управлял Македонией в 142 г., то есть, с марта 142 г. до марта 141 г.
Несомненно, можно возразить, что приведённая аргументация основана лишь на приблизительных оценках и поэтому не может служить доказательством моего тезиса. Однако известно, что македонские послы тоже прибыли в Рим не позднее конца марта 140 г. Если Силан только что сложил полномочия наместника, то послы должны были выехать из провинции почти одновременно с ним. Тогда у них остаётся очень мало времени на сбор доказательств, которые они представили, — эти доказательства вряд ли можно было собрать во время его наместничества, но, видимо, они оказались настолько убийственными, что Торкват запретил Силану являться в свой дом, а сам Силан покончил с собой62. Поскольку примерно в этот же период есть и другие примеры, когда между преступлением и попыткой привлечь преступника к суду проходил год или более63, представляется более вероятным, что с.198 Силан управлял Македонией в 142 г. и его жертвы в течение 141 г. собирали доказательства, а послов направили лишь в начале 140 г.64.
Если это предположение верно, то оно, в свою очередь, требует отнести к 143 г. претуру Лициния Нервы, квестор которого Луций Тремеллий Скрофа подавил Лже-Филиппа. Это не вызывает особых проблем. Единственное свидетельство, позволяющее датировать претуру Нервы, — это порядок, в котором события перечислены в эпитоме Ливия, а он допускает как 143, так и 142 гг.65 Правда, под 142 г. Обсеквент (22) сообщает, что in Macedonia exercitus Romanus proelio uexatus[10], и это считается указанием на восстание. Но если Лициний Нерва получил за подавление Лже-Филиппа императорскую аккламацию, то невозможно объяснить, почему Обсеквент не описывает эту кампанию как победу римлян66.
Можно найти и иные аргументы в пользу точки зрения, что Обсеквент отнёс к 142 г. поражение в области скордисков (in Scordiscis), которое Оксиринхская эпитома датирует 141 г. Однако они столь же неубедительны. Во-первых, выражение Обсеквента слишком безобидно, чтобы описывать «поражение» (cladis), упомянутое в Оксиринхской эпитоме; во-вторых, Обсеквент относит неудачу римской армии к другому году, тогда как оба источника высоко — и заслуженно — ценятся за хронологическую точность67. Но это не означает, что с.199 Обсеквент ошибается. Напротив, его сообщение вполне может послужить ключом к пониманию исследуемых событий. Мы уже видели, что скордиски помогали Лже-Филиппу, которого подавил Лициний Нерва. Если — как я полагаю, — претендент был разбит в 143 г., то вполне естественно, что в 142 г. скордиски снова совершили набег на Македонию, возможно, — для того, чтобы воспользоваться плодами недавней нестабильности, вызванной вымогательствами Силана и, несомненно, — для того, чтобы награбить ещё добычи. Это позволяет объяснить, почему состоялось их сражение с римлянами, как сообщает Обсеквент, и почему оно — хоть и не стало решающим, — побудило агрессоров вернуться на свою территорию. Это объясняет также, почему римляне потерпели поражение в области скордисков (in Scordiscis) именно в 141 г. Поскольку сенат не счёл угрозу со стороны скордисков столь серьёзной, чтобы в 141 г. посылать в Македонию наместника консульского ранга68, то либо сенаторы поручили наместнику преторского ранга, направленному в этом году в провинцию, совершить карательную экспедицию против этого племени, либо наместник атаковал их по собственной инициативе. В любом случае, его поход закончился катастрофой: in Scordiscis cladis accepta.
Словом, поражение, которое римляне потерпели in Scordiscis в 141 г., несомненно, произошло на границах Македонии или недалеко от них; это было одно из непрестанных столкновений с этим племенем. Но римского полководца, потерпевшего поражение, вряд ли можно идентифицировать с Децимом Юнием Силаном Манлианом, так как он, скорее всего, был наместником 142 г. и преемником Лициния Нервы. Однако этот полководец должен был иметь преторский ранг, и его можно приравнять к Корнелию, который, согласно Аппиану, потерпел поражение, сражаясь с паннонцами.
IV. Скордиски и паннонцы
Теперь очевидно, что выдвинутая здесь теория целиком зависит от одного вопроса: можно ли скордисков назвать паннонцами. Нельзя просто счесть, что в 141 г. римляне потерпели поражение в области скордисков (in Scordiscis), но не от самих скордисков, а от паннонцев в целом; ибо, как мы видели, в сражении должны были участвовать скордиски. В итоге перед нами встаёт вопрос, на который нелегко дать ответ, но тщательное изучение источников покажет, как я надеюсь, что скордисков действительно могли называть паннонцами или, во всяком случае, причислять к ним.
Античные авторы постоянно утверждают, что скордиски были кельтами или галлами69; Посидоний и Помпей Трог даже приводят множество с.200 подробностей, сообщая, что это племя состояло из остатков галльского войска, вторгшегося в Дельфы в 279/278 гг., что они переселились из Греции на придунайские земли и, покорив местное население, осели там70. Поскольку нет сомнений в том, что территории, которые античные авторы отводят скордискам, населяли кельты, современные исследователи сделали вывод, что их жителями были именно скордиски — с примесью иллирийцев или без неё71. Вряд ли это аргумент в мою пользу; ибо, как будет показано в статье, паннонцев, кем бы они ни были, обычно не считали галлами или кельтами. Но в действительности нет надёжных оснований для отождествления литературных и археологических свидетельств. Рассматривая сперва рассказ Посидония и Помпея Трога, можно подчеркнуть, что лучший рассказ о галльском набеге на Дельфы содержится у Павсания (который черпал сведения либо у Тимея, либо у Иеронима из Кардии), но он ничего не знает о выживших галлах, поселившихся во внутренних областях Балканского полуострова; напротив, он считает, что не выжил никто72. И даже если расценивать сообщение о полном уничтожении галльских захватчиков как патриотическое преувеличение73, всё равно крайне маловероятно, что значительное их число пережило оба сражения с греками и тяготы дороги в Иллирию, после чего установило там господство над местным населением74.
Конечно, само по себе это затруднение вряд ли опровергает галльское или кельтское происхождение скордисков, ибо вполне можно возразить, что это племя прибыло в район Балкан в ходе всеобщего переселения народов, которое произошло в IV в., и что рассказ о том, что именно они напали на Дельфы — это всего лишь ещё один пример обычая (прекрасно с.201 исследованного Бикерманом) интегрировать истоки варварского племени в эллиноцентричное мировоззрение75. Однако есть и другие соображения. Положим, галлы или кельты поселились на территории, занимаемой скордисками, однако следует задаться вопросом: откуда греки или римляне об этом узнали. Исследователи проницательно отмечают, что античные этнографы очень редко затрудняли себя тем, чтобы отправиться в поле и проверить свою гипотезу реальными фактами76. И даже в тех редких случаях, когда они отправлялись в научные экспедиции, существовали серьёзные препятствия практического характера, не позволявшие им далеко отъехать от границ цивилизованного мира77. Более того, люди, имевшие хорошие возможности для самостоятельных наблюдений, всё же становились жертвами собственных предубеждений. Как Посидоний заявил, без достаточных оснований, что кимвры в прошлом были киммерийцами, так и Цезарь сделал вывод о том, что племена, проживавшие к востоку от Рейна, были германцами, потому что заранее принял мнение, что эта река служила границей между галлами и германцами78.
Что касается конкретно скордисков, то, пожалуй, римские полководцы, сражавшиеся с этим племенем, могли отсылать донесения с комментариями этнографического характера и должны были брать пленных, от которых в конечном счёте что-то узнавали79. Можно отметить, что римские должностные лица и римские торговцы, путешествуя через варварскую территорию, часто оказывались гораздо храбрее этнографов80. И можно подчеркнуть, что сами этнографы собрали то, что на с.202 первый взгляд выглядит как внушительный арсенал критериев для установления принадлежности племени, в том числе физическая внешность, одежда, оружие, язык, обычаи и религиозные обряды81. Но всё это имеет мало значения. Полководцы и торговцы могли обнаружить, что данное племя думает о самом себе; это не означает, что они понимали или принимали рассказ варваров82. Что касается этнографов, то можно оставить в стороне вопрос о том, способны ли они были отличить скордиска от нескордиска, проживавшего в этой же области, не потому что это не было крупной проблемой (было!)83, а потому, что древним так и не удалось составить подробную картину той области, где обитало это племя84. И если несколько примечательных особенностей скордисского образа жизни всё же просочилось в цивилизованный мир, то следует помнить, что, рассматривать племенные ритуалы и обычаи, этнографы часто придавали значение маловажным обстоятельствам. «В римской церемонии, связанной с октябрьским конём (equus October) Тимей обнаружил воспоминание о деревянном коне, погубившем Илион. Полибий со свойственным ему здравым смыслом отметил, что в таком случае все народы, приносящие в жертву коней, должны иметь троянское происхождение»85. И, что важнее всего, этнографы явно привержены расовым стереотипам. Например, согласно Страбону, τὸ δὲ σύμπαν φῦλον, ὃ νῦν Γαλλικόν τε καὶ Γαλατικὸν καλοῦσιν, ἀρειμάνιόν ἐστι καὶ θυμικόν τε καὶ ταχὺ πρὸς μάχην, ἄλλως δὲ ἁπλοῦν καὶ οὐ κακόηθες[11]86. Не требуется напрягать воображение, чтобы увидеть, что это описание подошло бы к практически любому варварскому племени, совершавшему набеги на северные границы империи, — в глазах провинциалов, которые страдали от их грабежей, а потом отвечали на вопросы таких учёных, как Посидоний (если те их вообще задавали)87.
с.203 Невозможно определить, кто первым назвал скордисков галлами или кельтами; дошедшие до нас свидетельства позволяют лишь показать, что к 119 г. они определённо считались таковыми88. Однако заманчиво предположить, что впервые подробно разработал эту идею Посидоний; как пишет Тьерней, «у более поздних авторов очень мало этнографического материала о кельтах, который… в конечном счёте не восходил бы к Посидонию»89, и, насколько мы можем определить, он выдвинул идею о том, что скордиски — это галлы, выжившие после нашествия 279/278 гг.90 Заманчиво также предположить, что это племя отнесли к галлам главным образом потому, что во II в. они постоянно угрожали Македонии и Греции. Нет необходимости приводить в пример процесс, в результате которого имя кимвров стало синонимом всего вторжения (Fest. 37 L; Plut. Mar. 11. 5). Случай бастарнов совершенно аналогичен. Как указывает Фест, в конце III в. они тоже считались галлами из-за своих постоянных набегов на цивилизованный мир, и лишь когда появились новые сведения, их причислили к германцам91. Классификацию скордисков древние так и не пересмотрели, но это не доказывает, что их правильно отнесли к галлам. Когда в I в. греко-римские авторы начали проводить различия между галлами и германцами, бастарны ещё были могущественным племенем. Но мощь скордисков к этому времени была сломлена, а окончательно их сокрушил Луций Сципион Азиаген в 85 г.92; после этого уже не имело значения, галлы они или нет.
с.204 Здесь следует подчеркнуть, что цель предшествующего рассмотрения состояла не в том, чтобы доказать, что скордиски не были галлами или кельтами. В конце концов, это неважно. Скорее цель состояла в том, чтобы продемонстрировать, что даже если большинство античных источников объявляет их галлами, то использованные ими критерии слишком спорны, чтобы считать иную точку зрения, высказанную античным автором, необычной и неточной. Это просто альтернативы, не хуже и не лучше, чем мнение большинства93. Следовательно, мы не можем отмахнуться от того факта, что некоторые источники считают скордисков фракийцами, а Аппиан последовательно называет их иллирийцами94. Тем не менее, прямо называют это племя паннонским только авторы-географы, которых явно интересовало место жительства, а не этнография перечисленных ими народов; а поскольку скордиски поселились на территории, которая затем на протяжении нескольких веков была провинцией Паннония, они определённо заслуживали включения в эту рубрику95. Можно возразить, что этого недостаточно. Словоупотребление античных авторов несомненно свидетельствует о том, что, по их мнению, слова Παννόνοι и Pannonii каким-то образом подразумевали этническую общность — Pannoniertum, — в которую скордиски не входили96.
Это препятствие не так серьёзно, как может показаться. Было бы рискованно строить выводы на этимологии слова Pannonia, хотя все правдоподобные объяснения, предложенные до сих пор, по характеру являются географическими: Фасмер считает, что оно обозначает «болото» или «болотистая местность», а Кереньи полагает, что оно значит «страна Пана»97 — и здесь уместно отметить, что Диодор, основываясь, возможно, на Посидонии, упоминает, что своими причёсками галлы похожи на сатиров и Панов98. Вряд ли следует придавать большое значение и тому, что греки и римляне, видимо, не слишком хорошо представляли себе границы Паннонии, ибо они так долго не применяли это название к одной конкретной территории: хотя Флор уверенно утверждает, что Pannonii duobus acribus fluviis, Dravo Savoque, vallantur[12], Веллей Патеркул — первый из дошедших до нас авторов, кто называет эту территорию Pannonia, с.205 и такое словоупотребление получило распространение только в правление Флавиев99. Кажется, что это подтверждает мнение о существовании такой общности, как Pannoniertum, поскольку греки и римляне сперва решили, кто такие паннонцы, и только после этого определили их страну как Паннонию100. Однако очень важно, что определение паннонцев (Παννόνοι) у Страбона, восходящее к республиканскому периоду, явно отличается от того, которое употреблялось в эпоху Империи. Ибо Страбон называет шесть главных племён — бревки, андизетии, дитионы, пирусты, мазаи и деситиаты, — но последующие авторы считают паннонцами только два из них (бревков и андизетиев)101. И если это доказывает, что Παννόνοι и Pannonii представляет собой собирательное название (Sammelnamen), то это вовсе не свидетельствует в пользу мнения, весьма распространённого в современных часто цитируемых работах, будто это собирательное название иллирийских племён Паннонии102. Определение страны, как мы видели, появилось после идентификации племён, а племена, которых позднейшие авторы, в отличие от Страбона, не относили к паннонцам, были такими же иллирийцами, как и те, кого считают паннонцами все103. В лучшем случае можно сделать вывод, что Παννόνοι и Pannonii — это собирательное название, которое первоначально применялось к любым племенам балканских внутренних областей, и лишь в эпоху Империи оно сузилось и стало обозначать конкретные племена на конкретной территории. Иными словами, только в эпоху Империи с.206 эти термины приобрели точный географический оттенок и обманчиво точное этнографическое значение104, пройдя тот же путь развития, что и термины «германцы» и «свебы»105.
Если это открывает дорогу для предположения, что в эпоху Республики обитателей балканских внутренних земель — в том числе и скордисков — могли называть паннонцами, то остаётся найти свидетельства, которые подкрепляют данное предположение. В рассказе о старине (ἀρχαιολογία), которым Аппиан открывает «Иллирийские войны», приводится генеалогия разных племён этой земли, очень похожая на генеалогии скифов у Геродота, армян у Страбона и германцев у Тацита — и столь же схематичная106. Во всех этих случаях география явно играет некоторую роль при определении относительного положения эпонима каждого племени на генеалогической схеме; но главная цель этих генеалогий, значение которой трудно преувеличить, состоит в том, чтобы показать, что племена на нескольких схемах родственны друг другу в расовом отношении107. Для нас важен лишь один раздел в генеалогии Аппиана — его утверждение, что Автариэй имел сына Паннония или Пеона, а сыновья последнего звались Скордиск и Трибалл: Αὐταριεῖ δὲ αὐτῷ Παννόνιον ἡγοῦνται παῖδα ἢ Παίονα γενέσθαι, καὶ Σκορδίσκον Παίονι καὶ Τριβαλλόν108. Поскольку эта генеалогия не могла быть сформулирована до 279/278 гг., можно уверенно сделать вывод, что Παννόνιον… ἢ Παίονα —
Может показаться, что это слишком шаткое основание для утверждения, что поражение 141 г. в области скордисков (in Scordiscis) следует идентифицировать с поражением, которое, согласно Аппиану, Корнелий потерпел от паннонцев. Однако подтверждение обнаруживается во фрагменте Полибия, на котором Циппель и Де Санктис основывают значительную часть своей аргументации: τὸ δὲ φρούριον οἱ Παννόνιοι κατ’ ἀρχὰς τοῦ πολέμου λαβόντες ὁρμητήριον ἐπεποίηντο καὶ εἰς ὑποδοχὴν τῶν λαφύρων ἐξῃρήκεσαν[3]. Нет нужды сомневаться в аутентичности фрагмента. Хотя Бюттнер-Вобст отметил, что «Суда» иногда ошибочно приписывает цитаты Полибию, в своём критическом аппарате он смог привести лишь два основания для скептицизма в данном случае: зияние в καὶ εἰς и глагол ἐξῃρήκεσαν112. Но в другом месте он сам признаёт, что словосочетание καὶ εἰς, хоть и крайне редкое, имеет параллели у Полибия, а Келькер доказал, что иногда «Суда», внося лишь малые стилистические изменения, вводит зияние в пассажи, где сам Полибий его тщательно избегал113. Правда, слово ἐξῃρήκεσαν должно иметь значение, не имеющее параллелей у Полибия и, быть может, совершенно невозможное. Но, как признаёт Хульч, здесь возможно простое и убедительное исправление ἐξηρτύκεσαν114. Поэтому главная проблема данного фрагмента — это идентификация паннонцев (Παννόνιοι), которые лишь однажды встречаются в сохранившихся фрагментах «Истории».
с.208 В последний раз мы можем сослаться на то, что Аппиан и Страбон сохраняют представления республиканской эпохи, согласно которым паннонская земля — это все внутренние земли за Иллирией, от яподов до дарданов. Мы не можем прямо доказать, что Полибий разделял это мнение, но есть два основания считать, что он его разделял. Во-первых, имеется аргумент от умолчания: Страбон был рад исправить любую ошибку (настоящую или воображаемую), найденную у Полибия115, и называет его в числе своих источников для той части «Географии», где, среди прочего, рассматриваются паннонцы116. Поскольку Страбон прямо не исправляет Полибия в вопросе об определении этих племён, очень похоже на то, что эти два автора использовали слово Παννόνιοι примерно одинаково. Отсюда следует, что Полибий употреблял Παννόνιοι как собирательное название (Sammelname) для племён внутренних земель и хотя, вероятно, не говорил этого прямо, включал в эту категорию скордисков117. Во-вторых, мы уже видели, что деятельность, описанная в этом фрагменте, не может относиться к кампании Луция Лентула Лупа (консула 156 г.) против Сисции; она плохо согласуется с обстоятельствами, в которых Гай Кассий Лонгин (консул 171 г.) напал на сегестанов, если он вообще это сделал; и её трудно связать с поражением 141 г. в области скордисков (in Scordiscis), так как оно выходит за хронологические рамки работы Полибия. Остаётся далматийская война 156—
V. Публий Корнелий Сципион Назика Серапион
Если вышеприведённые аргументы верны, остаётся теперь идентифицировать упомянутого Аппианом Корнелия, и явно имеется несколько возможностей. Гай с.209 Корнелий, сын Марка, из Стеллатинской трибы, [Цетег], несомненно, преторий, упомянут в начале списка сенаторов в постановлении сената о Пергамской земле (
Проблемы не представляет и то, что Аппиан называет злосчастного претора просто Κορνήλιος, а не Κορνήλιος Σκιπίων ὁ Νασικᾶς (ср. App. BC. I. 16. 68). В предисловии (13. 52) он заявляет, что в своих работах не стремится привести точные имена — и действительно их не приводит. В «Событиях в Иллирии», как и в других произведениях, Аппиан вполне может называть римлянина любым из его трёх имён (tria nomina) или всеми сразу, и в зависимость лишь от того, что он сам или его источник считает уместным125. Кто-то может согласиться с мнением, будто использование одного номена указывает на то, что Корнелий был не слишком известным представителем своего с.210 рода. Но обзор методики Аппиана в различных его работах покажет, что в этом вопросе он не настолько предсказуем, чтобы можно было сформулировать твёрдые правила126. В данном конкретном случае использование номена само по себе точно так же можно истолковать как признак того, что Аппиан следовал раннему источнику127, или просто списать как ещё одну особенность.
Препятствием не является и то, что, по словам Аппиана, из-за поражения Корнелия последующие консулы долго (ἐξ πολύ) не решались атаковать паннонцев, тогда как за поражение 141 г. в области скордисков уже через десять лет отомстил Марк Косконий, который вёл военные действия между 135 и 132 гг.128 Поскольку Аппиан не только игнорирует все кампании против скордисков, кроме операций Луция Сципиона Азиагена в 85 г., но и не говорит больше ничего о нападениях паннонцев между экспедицией Корнелия и походом Октавиана в 35 г., вероятнее всего, ἐξ πολύ — это просто туманное выражение, предназначенное для заполнения пробела между кампаниями Корнелия и Октавиана129. Но даже если считать, что ἐξ πολύ передаёт выражение, которое Аппиан нашёл в своём источнике, — выражение, указывающее на то, что консулы не решались атаковать паннонцев в течение периода, который — в данном контексте — являлся длительным, то употребление этого выражения у Аппиана в других местах свидетельствует о том, что оно вполне может обозначать такой короткий промежуток времени, как шесть лет между 141 и 135 гг. Всего Аппиан употребляет выражение ἐξ πολύ тридцать три раза130. В каждом случае имеется в виду период, долгий в заданных обстоятельствах, но в двадцати трёх случаях он так короток в абсолютном выражении (и измеряется часами, неделями или месяцами), что их можно оставить в стороне131. Остаётся девять пассажей, помимо рассматриваемого. В трёх случаях имеется в виду временной интервал от десятилетия до нескольких столетий132. В остальных шести случаях это период в пять лет или меньше133. Можно с уверенностью сделать вывод, что колебания консулов, не желавших нападать на паннонцев ἐξ πολύ, вряд ли продолжались долго в абсолютном выражении; и хотя эта нерешительность могла тянуться пятьдесят лет, гораздо более вероятно, что она продолжалась всего пять — не так уж мало в данном контексте, учитывая, что, Аппиан, по крайней мере, знает о римской стойкости перед лицом поражения134.
Устранив эти препятствия, можно обратиться к рассмотрению событий, которые, если их правильно истолковать, подтверждают как главный тезис этой статьи, так и идентификацию Корнелия, упомянутого Аппианом, с Публием Сципионом Назикой Серапионом. Первое из них произошло в 140 г., когда Аппий Клавдий Пульхр (консул 143 г.), вероятно, при помощи постановления сената (senatus consultum), принял меры для обеспечения того, чтобы «не проводилось два набора в год» (ne duos [delectus] annus haberet)135. Предыдущие попытки объяснить эту меру ставили в центр войны в Испании. Считается, что один набор потребовался, чтобы пополнить деморализованное войско Квинта Помпея (консула 141 г.) в Ближней Испании136. Второй набор, как утверждается, был нужен Квинту Цепиону (консулу 140 г.), который уже находился в Дальней Испании и желал расторгнуть соглашение своего предшественника Квинта Фабия Максима Сервилиана (консула 142 г.) с Вириатом. И подтверждение этого мнения находят в том, что отъезду Цепиона из Рима уже препятствовал, хоть и безуспешно, трибун Тиберий Клавдий Азелл, предполагаемый сторонник Аппия Клавдия137.
Это объяснение игнорирует все до единого свидетельства о хронологической последовательности этих событий. Как уже отмечалось, в Оксиринхской эпитоме Ливия о событиях 140 г. рассказывается так: сперва запрет двух наборов, затем дело Силана и наконец тщетная попытка Тиберия Клавдия Азелла помешать отъезду Цепиона. А поскольку все эти события произошли в Риме, нет оснований считать, что они случились не в том порядке, в каком упоминаются138. Далее, ничто не указывает, что Фабий Сервилиан потерпел поражение ранее весны 140 г. или что вести о его поражении достигли Рима до отъезда Цепиона в конце марта139. Цепион вполне мог рассматривать свою провинцию как источник военной славы, во сколько бы жизней эта слава не обошлась, и Тиберий Клавдий Азелл (каковы бы ни были его отношения с Аппием с.212 Клавдием Пульхром) мог попытаться помешать его отъезду по этой причине. И всё же это ничего не говорит нам о реальном положении в Дальней Испании. Ибо даже если Азелл не просто сводил личные счёты, он вполне мог беспокоиться о том, что Цепион станет делать с армией (пока невредимой, насколько было известно в Риме), которую примет от Фабия Сервилиана. Исследователи справедливо подчёркивают важность испанских войн для понимания политических беспорядков в Риме в этот период, но в данном конкретном случае они определённо заходят слишком далеко.
Если снова взглянуть на Оксиринхскую эпитому, то можно увидеть, что в ней сообщается о двух поражениях в 141 г., каждое из которых требовало набора в 140 г. Одно из них потерпел Квинт Помпей при Нуманции, второе — это поражение в области скордисков. Поскольку уже было продемонстрировано, что его можно идентифицировать с поражением Корнелия, упомянутым у Аппиана, с поражением, вызвавшим панику по всей Италии ввиду перспективы нового набора для войны с этим, по-видимому, грозным врагом, остаётся лишь предположить, что вести о поражении достигли Рима в начале 140 г., и у нас имеется прекрасное объяснение меры ne duos [delectus] annus haberet. Иными словами, 140 год начался достаточно спокойно, провинции были распределены между различными магистратами, а также был проведён набор для пополнения армии Квинта Помпея. Затем прибыли известия о поражении в области скордисков, породив панику из-за ожидания второго набора, пока Аппий Клавдий не провёл меру о запрете самой такой возможности. И это случилось после открытия сезона мореплавания. Конечно, вовсе не случайно в Оксиринхской эпитоме мероприятие Аппия Клавдия упоминается раньше, чем дело Силана: если две группы людей выехали из Македонии примерно в середине февраля, то следовало ожидать, что гонец с вестью о поражении прибудет в Рим раньше делегации с жалобой на злоупотребления предыдущего наместника140.
Второй эпизод, заслуживающий рассмотрения, тоже касается набора. В 138 г. консулов Публия Сципиона Назику Серапиона и Децима Юния Брута заключили в тюрьму два трибуна, Гай Куриаций и Секст Лициний. В то время консулы пытались успокоить волнения, вызванные набором, при помощи самых суровых мер, и приказали публично высечь испанских дезертиров в присутствии новобранцев141. Согласно периохе — единственному источнику, где указаны причины поступка трибунов, — они таким образом отплатили за то, что им не позволили поимённо освобождать людей от набора142. В определённой мере с.213 это может быть верно, но несомненно и то, что Куриаций и Сципион были злейшими врагами и, возможно, уже поссорились из-за предложения трибуна о государственных закупках зерна143. Тем не менее, заключение консулов в тюрьму было необычным шагом, и ясно, что, подобно трибунам 151 г., совершившим то же самое, Куриаций и Лициний эксплуатировали и выражали всеобщее и глубокое недовольство требованиями набора.
Эту вспышку исследователи тоже попытались объяснить с точки зрения положения в Испании145. Но хотя новобранцев вряд ли привлекала перспектива службы на Пиренейском полуострове, трудно найти серьёзные причины для столь великой тревоги. Война в Ближней Испании тянулась без успехов, но и без поражений, а в Дальней только что был убит Вириат. Правда, Эстин предполагает, что вести об убийстве Вириата, «могли породить у многих надежу, что нового набора не потребуется или что если его избежать, то служить в испанских войнах вообще не придётся»146. На первый взгляд это предположение довольно привлекательно. Но оно предполагает в войсках наивность, необычную для римлян. Даже если они надеялись уклониться от сражений в Дальней Испании, это не значит, что они рассчитывали избежать службы в Ближней, где, как мы видели, война ещё тянулась. И если перспектива сражаться в Ближней Испании не вдохновляла, а перспектива воевать в Дальней — раздражала, то ни один из театров военных действий не устрашал настолько, чтобы вызвать волнения, повлекшие за собой заключение консулов в тюрьму. Отсюда ясно, что какой-то фактор не учтён, и это не может быть усталость от войны сама по себе. Достаточно лишь взглянуть на обстановку через три года, в 135 г.: хотя римляне тогда продолжали войну в Ближней Испании, сражались против ардиеев в Иллирии, подавляли зачатки восстания рабов на Сицилии и воевали со скордисками на границах Македонии, в 135 г. ничто не указывает на волнения, связанные с набором147.
Неучтённый фактор — это, конечно, личность Публия Сципиона Назики Серапиона. Если он недавно потерпел поражение от скордисков, которое вызвало панику по всей Италии, то новобранцы имели все основания бояться службы под его командованием в 138 г., какая бы провинция ему ни досталась, а у Куриация были серьёзные причины с.214 заключить консулов в тюрьму. Если это верно, то можно предположить, что Сципиону Назике первоначально была назначена Дальняя Испания и что в ходе переговоров об освобождении консулов из тюрьмы совершился обмен провинциями (permutatio provinciarum), что позволило Бруту принять командование в этом регионе. Но более простым и вероятным представляется предположение, что когда Рима достигли вести об убийстве Вириата, рекруты испугались, что им придётся служить под командованием Сципиона Назики в войне против «паннонцев», и именно эта перспектива была исключена в ходе переговоров об освобождении консулов. Это вполне соответствует обстоятельствам, которые, согласно Аппиану, возникли после поражения Корнелия. Это объясняет, почему трибуны 138 г. прибегли к методам, которые в эти годы использовали только трибуны 151 г. вследствие такой же паники из-за набора. Это соответствует тому, что мы обоснованно можем предполагать относительно личности самого Сципиона — а именно, что он жаждал отомстить за поражение 141 г. и завоевать славу, в которой отчаянно нуждался. Эта гипотеза должным образом учитывает нежелание римского правительства надолго оставлять поражения неотмщёнными. И это объясняет, почему всего через три года, в 135 г., Марк Косконий начал войну со скордисками, и это не вызвало совершенно никаких волнений.
Вследствие скудости источников это объяснение неизбежно является довольно предположительным. Но мы увидим, что по существу оно верно, когда рассмотрим третий и последний вопрос, релевантный для данного исследования, — тот факт, что Сципиона Назику называли Серапионом148. В эпитоме Ливия прямо сообщается, что это прозвище дал ему именно Куриаций, в насмешку, а Валерий Максим и Плиний сообщают, что оно объясняется сходством Сципиона с рабом, которого так звали. До сих пор эта история привлекала внимание либо как пример надменной гордости, с которой римские нобили принимали и носили подобные когномены, либо как попытка (безуспешная) доказать, что в 138 г. в Италии уже существовал культ Исиды149. Если учесть, что римские представления о физическом сходстве включали в себя характер и род занятий150, становится ясно, что не следует игнорировать профессию Серапиона. Согласно Валерию Максиму он был поставщиком жертвенных животных (victimarius); Плиний в одном пассаже называет его «ничтожным рабом свиноторговца», а в другом идентифицирует его самого как свиноторговца. Для наших целей неважно, какая из версий с.215 точнее151; важно, что в любом случае Серапион жил — и процветал — за счёт убийства живых существ. Куриаций, видимо, очень постарался подобрать подходящее прозвище для человека, который всего тремя годами ранее потерпел поражение в области скордисков. И похоже, что в конце концов он даже самого Сципиона убедил в уместности этого прозвища, если в 133 г. Сципион действительно руководил убийством Тиберия Гракха152. Но как бы то ни было, у нас есть основания сделать вывод, что Сципион Назика является Корнелием, упомянутым у Аппиана, и что в 141 г., будучи претором Македонии, он потерпел поражение в области скордисков, имевшее тяжёлые последствия для наборов в 140 и 138 гг.
VI. Заключение
В данной статье я попытался показать, что рассказ Аппиана о Корнелии, потерпевшем неудачу на войне против паннонцев, относится к тому же самому инциденту, что и краткое утверждение в Оксиринхской эпитоме Ливия о том, что в 141 г. «случилось поражение в области скордисков» (in Scordiscis cladis accepta). Если мои аргументы верны, то можно сделать вывод, что Публий Сципион Назика Серапион был претором Македонии в 141 г., предпринял войну против скордисков, чтобы положить конец их набегам на провинцию, происходившим в наместничество Лициния Нервы в 143 г. и Децима Юния Силана Манлиана в 142 г., и сам был разбит этим племенем ближе к концу 141 г. Это поражение не только вызвало панику по всей Италии в связи с ожиданием нового набора в 140 г. и заставило Аппия Клавдия Пульхра провести меру о запрете второго набора в этом году. Оно также породило волнения 138 г. и побудило трибуна Гая Куриация дать Сципиону прозвище Серапион и заключить его и его коллегу по консульству в тюрьму.
В ходе исследования возникло также несколько второстепенных тезисов, например, переоценка кампании Гая Кассия Лонгина (консула 171 г.), новое свидетельство о Далматийской войне 156—
Впрочем, истинное значение этого исследования состоит не в его основном результате и не во второстепенных подробностях. Вместо этого можно подчеркнуть два момента. Во-первых, хотя во второй половине II в. недовольство набором было всеобщим и глубоким, в 140 и 138 гг. оно дошло до критической точки благодаря действиям конкретного человека — Публия Сципиона Назики. Во-вторых, в новом свете предстаёт не столько карьера Сципиона, сколько его характер. Независимо от того, действительно ли в 133 г. он решил оправдать своё имя «Серапион», принеся в жертву Тиберия Гракха, определённо можно сказать, что он возглавил убийство Гракха, потому что отчаянно желал завоевать славу, что не удалось ему из-за некомпетентности или невезения в 141 или 138 гг.: это действительно была для него последняя возможность вернуть блеск потускневшему имени своей семьи, и вовсе не удивительно, что он жадно за него ухватился. Но даже если это действительно самые важные результаты данного исследования, стоит ещё раз подчеркнуть, что они не были бы достигнуты, если бы исследование не началось с конкретного рассказа Аппиана о Корнелии и его поражении от рук паннонцев153.
Техасский университет, Остин.
ПРИМЕЧАНИЯ
Astin | Astin |
Dobias | Dobiáš J. Studie k Appianově Knize Illyrské. Prague, 1929 (Французское резюме: Études sur le livre illyrien d’Appien). |
Kornemann | Kornemann E. Die neue Livius-Epitome aus Oxyrhynchus. Klio Beiheft 2. Leipzig, 1904. |
MRR | Broughton T. |
Zippel | Zippel G. Die römische Herrschaft in Illyrien bis auf Augustus. Leipzig, 1877. |