Римские древности

Книга V

1. Цар­ская власть¹ у рим­лян, сохра­няв­ша­я­ся от осно­ва­ния Рима в тече­ние двух­сот соро­ка четы­рех лет и вылив­ша­я­ся при послед­нем царе в тира­нию, по таким вот при­чи­нам и таки­ми людь­ми была уни­что­же­на во вре­мя шесть­де­сят вось­мой Олим­пи­а­ды², в кото­рой в беге на ста­дии победил Исхо­мах Крото­ний­ский, когда в Афи­нах архон­том был Иса­гор. (2) Когда за четы­ре меся­ца до окон­ча­ния года уста­но­ви­лось гос­под­ство зна­ти, пра­ви­те­ли, при­няв­шие на себя цар­скую власть, Луций Юний Брут и Луций Тарк­ви­ний Кол­ла­тин, кото­рых рим­ляне назы­ва­ют на сво­ем язы­ке, как я уже гово­рил³, кон­су­ла­ми, всту­пи­ли в долж­ность в то вре­мя, когда мно­гие дру­гие при­шли в город из лаге­ря после пере­ми­рия, заклю­чен­но­го ими с арде­а­та­ми. Через несколь­ко дней после изгна­ния тира­на они созва­ли народ на собра­ние и про­из­нес­ли нема­ло слов в поль­зу согла­сия, и еще раз утвер­ди­ли поста­нов­ле­ние о том, о чем ранее быв­шие в горо­де рим­ляне уже вынес­ли реше­ние, осудив Тарк­ви­ни­ев на веч­ное изгна­ние. (3) После это­го, совер­шив иску­пи­тель­ное жерт­во­при­но­ше­ние за про­цве­та­ние горо­да и при­не­ся при­ся­гу⁴, кон­су­лы, пер­вые став над жерт­вен­ным живот­ным, про­из­нес­ли клят­ву и убеди­ли дру­гих граж­дан поклясть­ся в том, что те не воз­вра­тят из изгна­ния ни царя Тарк­ви­ния, ни его детей, ни их потом­ков, и более не при­ве­дут в город рим­лян ника­ко­го царя, и не будут потвор­ст­во­вать желаю­щим сде­лать это. Так они покля­лись за себя самих, сво­их детей и потом­ков. (4) Так как было ясно, что цари дела­ли мно­го доб­ро­го и зна­чи­тель­но­го для государ­ства, кон­су­лы, поже­лав, чтобы наиме­но­ва­ние долж­но­сти сохра­ня­лось во все вре­мя суще­ст­во­ва­ния горо­да, при­ка­за­ли пон­ти­фи­кам и авгу­рам опре­де­лить наи­бо­лее достой­но­го из ста­рей­шин, дабы тот, назы­ва­ясь царем жерт­во­при­но­ше­ний⁵, не испол­нял ника­ких дру­гих обя­зан­но­стей, кро­ме куль­то­вых, и не зани­мал ника­ких воен­ных и поли­ти­че­ских долж­но­стей. И пер­вым таким царем жерт­во­при­но­ше­ний был постав­лен Маний Папи­рий, из пат­ри­ци­ев, муж, склон­ный к уеди­не­нию.

2. После того как это было учреж­де­но⁶, кон­су­лы, опа­са­ясь, как мне кажет­ся, чтобы у мно­гих рим­лян не воз­ник­ло неспра­вед­ли­вое мне­ние о новой вла­сти: буд­то горо­дом пра­вят сра­зу два царя вме­сто одно­го, ибо каж­дый из кон­су­лов, как преж­де и цари, име­ет по две­на­дцать секир, — реши­ли осво­бо­дить рим­лян от стра­ха и умень­шить недо­ве­рие к вла­сти. Они поста­но­ви­ли нести перед одним из кон­су­лов две­на­дцать секир, а перед дру­гим — лишь фас­ции и, как рас­ска­зы­ва­ют неко­то­рые, була­вы, кото­рые дер­жа­ли две­на­дцать лик­то­ров, и каж­дый месяц про­из­во­дить пере­да­чу секир друг дру­гу, чтобы рас­по­ря­жать­ся ими попе­ре­мен­но⁷. (2) Уста­но­вив такое государ­ст­вен­ное устрой­ство и совер­шив мно­гие дру­гие дела, подоб­ные этим, они под­гото­ви­ли плебс и низ­кую чернь к проч­но­сти обще­ст­вен­ных дел. Ведь они воз­ро­ди­ли напи­сан­ные Сер­ви­ем Тул­ли­ем зако­ны об обя­за­тель­ствах⁸, зако­ны, кото­рые каза­лись гуман­ны­ми и демо­кра­тич­ны­ми и кото­рые Тарк­ви­ний пол­но­стью отме­нил. Они при­ка­за­ли так­же жерт­во­при­но­ше­ния, кото­рые совер­ша­ли чле­ны одно­го пага или три­бы⁹, соби­ра­ясь вме­сте как в чер­те горо­да, так и в сель­ской мест­но­сти, испол­нять так же, как это было при Сер­вии Тул­лии. Кон­су­лы пре­до­ста­ви­ли им пра­во про­во­дить общие собра­ния отно­си­тель­но самых важ­ных дел, голо­со­вать и делать все про­чее, что они дела­ли по преж­не­му обы­чаю. (3) Итак, мно­гим рим­ля­нам было по вку­су совер­шае­мое ими, так как они пере­шли от дол­го­веч­но­го раб­ства к неждан­ной сво­бо­де, одна­ко нашлись сре­ди них и такие, кото­рые — то ли по глу­по­сти, то ли из коры­сто­лю­бия, — тос­ко­ва­ли по зло­де­я­ни­ям вре­мен тира­нии. То были мужи небезыз­вест­ные, кото­рые покля­лись посред­ст­вом изме­ны вер­нуть горо­ду изгнан­но­го Тарк­ви­ния и убить кон­су­лов. О том, кто были их пред­во­ди­те­ли и бла­го­да­ря какой неожи­дан­ной слу­чай­но­сти были изоб­ли­че­ны те, кто счи­тал свои замыс­лы скры­ты­ми от всех людей, я рас­ска­жу, опи­сав то немно­гое, что про­изо­шло ранее.

3. После сво­его изгна­ния Тарк­ви­ний какое-то вре­мя пре­бы­вал в горо­де Габии, при­ни­мая у себя тех из при­хо­див­ших к нему из Рима, кото­рым тира­ния была гораздо при­ят­нее, чем сво­бо­да. Он про­ник­ся надеж­дой, что с помо­щью лати­нян вер­нет­ся к вла­сти. Когда же латин­ские горо­да не обра­ти­ли на него вни­ма­ния и не захо­те­ли из-за него начи­нать вой­ну с Римом, то он, отча­яв­шись в их помо­щи, бежал в тиррен­ский город Тарк­ви­нии, из кото­ро­го про­ис­хо­дил его род по мате­рин­ской линии¹⁰. (2) Скло­нив пра­ви­те­лей дара­ми на свою сто­ро­ну, Тарк­ви­ний, будучи введен в народ­ное собра­ние, напом­нил об узах род­ства, суще­ст­ву­ю­щих у него с горо­дом, пере­чис­лил услу­ги, кото­ры­ми его дед угож­дал всем тиррен­ским горо­дам, а так­же вспом­нил о дого­во­ре, кото­рый те с ним заклю­чи­ли. Затем он стал опла­ки­вать постиг­шие его несча­стья, ска­зав, что, будучи изгнан, он, в один день лишен­ный боль­шо­го бла­го­со­сто­я­ния и нуж­даю­щий­ся в самом необ­хо­ди­мом вме­сте с тре­мя сыно­вья­ми, был вынуж­ден бежать к тем, кто неко­гда был под его вла­стью. (3) Таким обра­зом, он пере­чис­лял эти бед­ст­вия, сетуя и про­ли­вая обиль­ные сле­зы, чем скло­нил народ преж­де все­го отпра­вить в Рим послов, дабы они от его име­ни убеди­ли власть иму­щих помочь ему оттуда и содей­ст­во­вать его воз­вра­ще­нию. После того как посла­ми¹¹ были назна­че­ны те, кого он сам выбрал, Тарк­ви­ний, научив этих мужей, что сле­ду­ет гово­рить и что делать, и дав им от тех, кто бежал вме­сте с ним, пись­ма с таки­ми же прось­ба­ми к домаш­ним и дру­зьям, отпра­вил их в путь, снаб­див неко­то­рым коли­че­ст­вом золота.

4. При­быв в Рим, эти мужи заяви­ли в сена­те, что Тарк­ви­ний счи­та­ет спра­вед­ли­вым, чтобы он, полу­чив гаран­тии без­опас­но­сти, при­был с немно­ги­ми спут­ни­ка­ми сна­ча­ла, как это и до́лжно, в сенат, затем, если на то будет согла­сие сена­та, и в народ­ное собра­ние, чтобы дать отчет о всех дея­ни­ях, кото­рые он совер­шил с тех пор, как при­нял на себя власть; и если кто-либо его обви­нит, то он будет иметь в каче­стве судей всех рим­лян. (2) А после того как он оправ­да­ет­ся и убедит всех в том, что не сде­лал ниче­го, достой­но­го изгна­ния, и что, если рим­ляне вер­нут ему цар­ство, он будет пра­вить на тех усло­ви­ях, кото­рые граж­дане сочтут спра­вед­ли­вы­ми^[1]; а если они пред­по­чтут, чтобы никто над ними не цар­ст­во­вал как преж­де, но уста­но­вят какую-либо иную фор­му прав­ле­ния, то он будет про­сить, чтобы, оста­ва­ясь в горо­де, — его оте­че­стве, где он имел соб­ст­вен­ный дом, — он стал граж­да­ни­ном наравне с дру­ги­ми, покон­чив с изгна­ни­ем и ски­та­ни­ем. (3) Обсто­я­тель­но изло­жив все это, они попро­си­ли, чтобы сенат, осно­вы­ва­ясь преж­де все­го на пра­ве, суще­ст­ву­ю­щем у всех людей, нико­го не лишал сло­ва и судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства, но пре­до­ста­вил чело­ве­ку воз­мож­ность оправ­дать­ся: ведь судья­ми будут они сами. Если же рим­ляне не хотят ока­зать ему такой мило­сти, то ради про­ся­ще­го за него горо­да Тарк­ви­нии послы уго­ва­ри­ва­ли их быть сдер­жан­ны­ми, чтобы при­но­ся это­му горо­ду дар, не нару­шить ниче­го из того, что сами они счи­та­ют достой­ным для него возда­я­ни­ем. Они про­си­ли так­же, чтобы рим­ляне, будучи людь­ми, не слиш­ком зазна­ва­лись и не носи­ли гне­ва бес­смерт­ных богов в сво­ем смерт­ном теле, но ради про­ся­щих реши­лись бы вопре­ки жела­нию сде­лать что-то хоро­шее, пола­гая, что здра­во­мыс­ля­щим людям необ­хо­ди­мо пред­по­чи­тать друж­бу враж­де, а уби­вать вме­сте с вра­га­ми и дру­зей свой­ст­вен­но лишь вар­ва­рам и безум­ным.

5. После их речи под­нял­ся Брут и ска­зал сле­дую­щее: «Хва­тит раз­гла­голь­ст­во­вать о воз­вра­ще­нии Тарк­ви­ни­ев в город, о мужи тиррен­ские: вы ска­за­ли доста­точ­но. Ведь голо­со­ва­ние, отпра­вив­шее их в веч­ное изгна­ние, уже про­веде­но и все покля­лись име­нем богов в том, что не вер­нут тира­нов и не поз­во­лят нико­му пытать­ся сде­лать это. Если же вы про­си­те что-либо из того немно­го­го, что нам ни зако­на­ми, ни клят­ва­ми не запре­ще­но делать, то гово­ри­те». (2) Тогда послы, высту­пив впе­ред, заяв­ля­ют сле­дую­щее: «Вопре­ки наше­му жела­нию пер­вая попыт­ка ока­за­лась тщет­ной. Ведь послан­ные мужем, моля­щим о помо­щи и счи­таю­щим спра­вед­ли­вым высту­пить перед вами с хода­тай­ст­вом за него, мы, моля об общей для всех спра­вед­ли­во­сти как об осо­бой мило­сти, так и не смог­ли добить­ся это­го. Но посколь­ку вы реши­ли, что нам более ниче­го не сле­ду­ет про­сить отно­си­тель­но воз­вра­ще­ния Тарк­ви­ни­ев, мы при­зы­ваем вас к дру­го­го рода спра­вед­ли­во­сти, отно­си­тель­но чего нам дала рас­по­ря­же­ние роди­на, и нет ни зако­на, ни клят­вы, кото­рые поме­ша­ют вам это сде­лать, а имен­но — отдать царю иму­ще­ство, кото­рое его пред­ок нажил не из ваше­го иму­ще­ства и кото­рым он вла­дел не бла­го­да­ря наси­лию и ковар­ству, но уна­сле­до­вал от отца и пере­дал его вам. Ведь само­му ему, спа­си он свое иму­ще­ство, доста­точ­но будет жить счаст­ли­во где-нибудь в дру­гом месте, более вас не бес­по­коя». (3) Ска­зав так, послы уда­ли­лись. Что каса­ет­ся обо­их кон­су­лов, то Брут посо­ве­то­вал удер­жать иму­ще­ство в нака­за­ние за те мно­го­чис­лен­ные и зна­чи­тель­ные зло­де­я­ния, кото­рые тира­ны при­чи­ни­ли обще­ству, а так­же имея в визу выго­ду от того, что те не будут иметь средств для веде­ния вой­ны. Он дока­зы­вал, что Тарк­ви­нии не удо­вле­тво­рят­ся воз­вра­ще­ни­ем иму­ще­ства и не смо­гут вести част­ную жизнь, но вме­сте с чуже­зем­ца­ми нач­нут вой­ну про­тив рим­лян и попы­та­ют­ся силой вер­нуть­ся к вла­сти. (4) Кол­ла­тин же сове­то­вал обрат­ное, ска­зав, что не иму­ще­ство тира­нов, а их соб­ст­вен­ные пер­со­ны оскор­би­ли город, и пото­му он счи­тал необ­хо­ди­мым осте­ре­гать­ся двух вещей: чтобы ни у кого не воз­ник­ло подо­зре­ние, буд­то Тарк­ви­нии отстра­не­ны от вла­сти из-за богат­ства, и чтобы пре­тен­зии в том, что у них отня­ли их част­ную соб­ст­вен­ность, не послу­жи­ли им пово­дом к войне. Он счи­тал, что, с одной сто­ро­ны, еще не ясно, соби­ра­ют­ся ли они, полу­чив обрат­но иму­ще­ство, вое­вать еще и за свое воз­вра­ще­ние, с дру­гой же сто­ро­ны, оче­вид­но, что они не сочтут воз­мож­ным жить в мире, лишив­шись иму­ще­ства.

6. После того как кон­су­лы выска­за­ли это и мно­гие при­со­еди­ни­лись к обе­им сто­ро­нам, сенат ока­зал­ся в затруд­не­нии отно­си­тель­но того, что же сле­ду­ет делать, и заседал в тече­ние мно­гих дней под­ряд, так как, с одной сто­ро­ны, каза­лось, что Брут гово­рит о наи­бо­лее полез­ном, с дру­гой — что Кол­ла­тин сове­ту­ет наи­бо­лее спра­вед­ли­вое. Нако­нец сенат решил сде­лать народ судьей и того, что полез­но, и того, что спра­вед­ли­во. (2) И после того как каж­дым из кон­су­лов было ска­за­но мно­гое, курии¹² (чис­лом трид­цать) про­ве­ли голо­со­ва­ние, при­чем пере­вес в ту или иную сто­ро­ну был столь незна­чи­тель­ным, что лишь бла­го­да­ря пре­об­ла­да­нию в один голос желав­ших отдать иму­ще­ство ока­за­лось боль­ше, чем желав­ших при­сво­ить его. Тирре­ны же, полу­чив ответ от кон­су­лов и дол­го вос­хва­ляя город за то, что выго­де он пред­по­чел спра­вед­ли­вость, напи­са­ли Тарк­ви­нию, чтобы тот при­слал лиц, кто при­мет обрат­но иму­ще­ство, сами же они оста­ва­лись в горо­де под пред­ло­гом сбо­ра дви­жи­мо­го иму­ще­ства и рас­про­да­жи того, что нель­зя ни увез­ти, ни уне­сти. На самом деле они сея­ли сму­ту и пле­ли заго­вор сре­ди жите­лей горо­да, как им это и пору­чил тиран. (3) Ведь посла­ния от изгнан­ни­ков они пере­да­ли их сто­рон­ни­кам и от тех полу­чи­ли дру­гие пись­ма — к изгнан­ни­кам. Кро­ме того, зате­вая беседы со мно­ги­ми и про­щу­пы­вая настро­е­ния тех, кого они счи­та­ли лег­ко под­даю­щи­ми­ся соблаз­ну то ли из-за бес­си­лия духа, то ли из-за недо­стат­ка жиз­нен­ных средств, то ли из-за тос­ки по пре­иму­ще­ствам, кото­ры­ми они поль­зо­ва­лись при тира­нии, послы стре­ми­лись под­ку­пить, вну­шая им доб­рые надеж­ды и снаб­жая день­га­ми¹³. (4) Есте­ствен­но, в боль­шом и мно­го­люд­ном горо­де долж­ны были най­тись и такие, кто наи­луч­ше­му из обра­зов прав­ле­ния пред­по­чтет наи­худ­ший, при­чем не толь­ко из чер­ни, но и из зна­ти. Сре­ди них были два Юния, Тит и Тибе­рий, сыно­вья кон­су­ла Бру­та, лишь недав­но начав­шие отра­щи­вать боро­ду, а с ними и два Вител­лия — Марк и Маний, бра­тья жены Бру­та, вполне спо­соб­ные к веде­нию государ­ст­вен­ных дел, и сыно­вья сест­ры дру­го­го кон­су­ла — Кол­ла­ти­на, оба, и Луций, и Марк Акви­лии в том же воз­расте, что и сыно­вья Бру­та. У этих-то Акви­ли­ев¹⁴, отца кото­рых уже не было в живых, и про­ис­хо­ди­ли мно­го­чис­лен­ные собра­ния, у них же замыс­ли­ва­лись и спо­со­бы воз­вра­ще­ния тира­нов.

7. Мне кажет­ся, что бла­го­да­ря не толь­ко мно­гим и раз­лич­ным при­чи­нам, но и про­виде­нию богов дела рим­лян ока­за­лись столь успеш­ны­ми, но более все­го — бла­го­да­ря тому, что тогда про­изо­шло. Ведь несчаст­ных заго­вор­щи­ков охва­ти­ло такое без­рас­суд­ство и сума­сше­ст­вие, что они осме­ли­лись напи­сать тира­ну соб­ст­вен­но­руч­но под­пи­сан­ное пись­мо, открыв ему име­на боль­шин­ства при­ни­мав­ших уча­стие в заго­во­ре людей, а так­же вре­мя, в кото­рое те соби­ра­лись совер­шить напа­де­ние на кон­су­лов. Поне­же из при­слан­ных от тира­на весто­чек они поня­ли, что тот хочет знать, кого из рим­лян ему необ­хо­ди­мо будет обла­го­де­тель­ст­во­вать, когда он вер­нет­ся к вла­сти. (2) Бла­го­да­ря слу­чай­но­сти кон­су­лы пере­хва­ти­ли эти пись­ма. У Акви­ли­ев, сыно­вей сест­ры Кол­ла­ти­на, собра­лись самые глав­ные участ­ни­ки заго­во­ра, при­гла­шен­ные яко­бы на жерт­во­при­но­ше­ния. После уго­ще­ния они, при­ка­зав слу­гам уда­лить­ся с пируш­ки и вый­ти за пре­де­лы муж­ской поло­ви­ны дома, обсуди­ли меж­ду собой вопрос о воз­вра­ще­нии тира­нов и запи­са­ли реше­ние в соб­ст­вен­но­руч­но под­пи­сан­ном пись­ме, кото­рое Акви­лии долж­ны были пере­дать послам от тирре­нов, а те в свою оче­редь — Тарк­ви­нию. (3) В это вре­мя некий вино­чер­пий из при­слу­ги, плен­ник из горо­да Цени­на по име­ни Вин­ди­ций, запо­до­зрив, что эти мужи заду­ма­ли злое, уда­лил слуг и, остав­шись у две­рей один, под­слу­шал их раз­го­вор и под­глядел через какую-то щель в две­рях, что все они пишут пись­ма. (4) Вый­дя из дома уже глу­бо­кой ночью, буд­то бы послан­ный гос­по­да­ми по како­му-то делу, он не решил­ся пой­ти к кон­су­лам, опа­са­ясь, как бы они из-за род­ст­вен­ных сооб­ра­же­ний не поже­ла­ли скрыть дело и не уни­что­жи­ли само­го донес­ше­го о заго­во­ре, но отпра­вил­ся к Пуб­лию Вале­рию, кото­рый был одним из четы­рех вождей, уни­что­жив­ших тира­нию¹⁵. Полу­чив от Вале­рия клят­вен­ное заве­ре­ние в соб­ст­вен­ной без­опас­но­сти, скреп­лен­ное руко­по­жа­ти­ем, он донес о всем том, что видел и слы­шал. (5) Узнав об этом, Вале­рий, ниче­го не откла­ды­вая на потом, под утро заяв­ля­ет­ся к дому Акви­ли­ев с мно­го­чис­лен­ной тол­пой кли­ен­тов и дру­зей. Вой­дя бес­пре­пят­ст­вен­но в дверь (он-де зашел по како­му-то дру­го­му делу), Вале­рий захва­тил еще быв­ших в доме юно­шей и пись­ма, самих же юно­шей достав­ля­ет к кон­су­лам.

8. Соби­ра­ясь вслед за эти­ми собы­ти­я­ми поведать о зна­чи­тель­ных и уди­ви­тель­ных дея­ни­ях Бру­та, одно­го из тех кон­су­лов, кото­ры­ми очень гор­дят­ся рим­ляне, я опа­са­юсь, как бы не пока­за­лось, буд­то я рас­ска­зы­ваю гре­кам о жесто­ких и неве­ро­ят­ных собы­ти­ях, так как всем свой­ст­вен­но судить то, что гово­рят о дру­гих, по сво­им соб­ст­вен­ным несча­стьям и по самим себе опре­де­лять, что достой­но дове­рия и во что пове­рить невоз­мож­но. Тем не менее я нач­ну свой рас­сказ. (2) Ведь с наступ­ле­ни­ем дня Брут, сев в судеб­ное крес­ло и рас­смот­рев пись­ма участ­ни­ков заго­во­ра, нашел и пись­ма сво­их сыно­вей, кото­рые опо­знал по печа­тям, вскрыв их, обна­ру­жил еще и при­ме­ча­тель­ные осо­бен­но­сти их почер­ка и при­ка­зал, чтобы пис­цы преж­де все­го вслух зачи­та­ли оба пись­ма для всех при­сут­ст­ву­ю­щих. Затем он велел сыно­вьям ска­зать, не хотят ли они чего-либо доба­вить. (3) Когда же ни один из них не дерз­нул отпи­рать­ся, но, при­знав свою вину, оба запла­ка­ли, Брут после недол­го­го про­мед­ле­ния встал, всех при­звал к мол­ча­нию и при все­об­щем ожи­да­нии его при­го­во­ра вдруг заявил, что при­го­ва­ри­ва­ет детей к смерт­ной каз­ни. На это все, не счи­тая воз­мож­ным, чтобы столь достой­ный муж был нака­зан смер­тью сво­их детей, закри­ча­ли, что они жела­ют сохра­нить отцу жиз­ни его сыно­вей. (4) Он же, не обра­щая вни­ма­ния ни на их кри­ки, ни на рыда­ния, при­ка­зал лик­то­рам уве­сти юно­шей, несмот­ря на то, что те умо­ля­ли и назы­ва­ли его самы­ми доро­ги­ми его серд­цу име­на­ми. Пора­зи­тель­ным пока­за­лось всем уже и то, что муж сей нисколь­ко не усту­пил ни прось­бам граж­дан, ни моль­бам детей, но еще более уди­ви­тель­на была суро­вость их нака­за­ния. (5) Ведь он даже не согла­сил­ся на то, чтобы сыно­вей каз­ни­ли не на гла­зах у всех, а где-нибудь в дру­гом месте, да и сам он не ушел неза­мет­но с Фору­ма до их каз­ни, избе­жав таким обра­зом страш­но­го зре­ли­ща, и даже не поз­во­лил им при­нять свою участь без посрам­ле­ния, но сохра­нил все отно­ся­щи­е­ся к нака­за­нию уста­нов­лен­ные зако­ны и обы­чаи, кото­рые над­ле­жит пре­тер­петь пре­ступ­ни­кам. В то вре­мя как их тела были обес­че­ще­ны пор­кой на Фору­ме при все­об­щем обо­зре­нии, он сам при­сут­ст­во­вал при всем про­ис­хо­дя­щем, а затем поз­во­лил отру­бить им голо­вы секи­ра­ми. (6) Более же все­го уди­ви­тель­ны и необы­чай­ны у это­го чело­ве­ка были его муж­ская стой­кость и неумо­ли­мость. И в то вре­мя как все дру­гие люди, при­сут­ст­во­вав­шие при этом тяж­ком зре­ли­ще, рыда­ли, толь­ко он один, каза­лось, не опла­ки­вал сво­их детей и само­го себя из-за того, что его дом теперь опу­стел, и не выка­зы­вал ника­кой дру­гой сла­бо­сти, но без слез и сто­нов, оста­ва­ясь непре­клон­ным, муже­ст­вен­но при­нял несча­стье. Вот до какой сте­пе­ни он был силен духом и тверд в осу­щест­вле­нии при­го­во­ра и сколь сто­ек в раз­мыш­ле­ни­ях о тер­заю­щих его стра­да­ни­ях.

9. После каз­ни сыно­вей он тут же при­звал Акви­ли­ев, пле­мян­ни­ков его сопра­ви­те­ля, у кото­рых про­ис­хо­ди­ли собра­ния тех, кто замыс­лил заго­вор про­тив государ­ства. При­ка­зав пис­цу зачи­тать их пись­ма, чтобы слы­ша­ли все при­сут­ст­ву­ю­щие, Брут пред­ло­жил им дать объ­яс­не­ние. Когда же юно­ши подо­шли к судей­ско­му крес­лу, то — либо по нау­ще­нию кого-то из дру­зей, либо по соб­ст­вен­но­му разу­ме­нию, — они при­па­да­ют к коле­ням сво­его дяди, чтобы най­ти у него спа­се­ние¹⁶. (2) Когда же Брут при­ка­зал отта­щить их и пре­дать смер­ти, раз они не хотят оправ­дать­ся, Кол­ла­тин велел лик­то­рам немно­го подо­ждать, пока он пого­во­рит с кол­ле­гой. Уеди­нив­шись с этим мужем, он тянул вре­мя мно­го­чис­лен­ны­ми прось­ба­ми за юно­шей. Ведь Кол­ла­тин то оправ­ды­вал их тем, что они буд­то бы впа­ли в такое поме­ша­тель­ство из-за юно­ше­ской необ­ду­ман­но­сти и из-за дур­ных сове­тов дру­зей, то про­сил ока­зать ему любез­ность, умо­ляя толь­ко о жиз­ни роди­чей и не бес­по­ко­ясь ни о чем дру­гом, то дока­зы­вал, что есть угро­за того, что весь город при­дет в заме­ша­тель­ство, если они нач­нут осуж­дать на смерть всех, кто, как они счи­та­ют, содей­ст­ву­ет воз­вра­ще­нию изгнан­ни­ков, — ведь те доволь­но мно­го­чис­лен­ны и неко­то­рые из них — из извест­ных семей. (3) Не убедив Бру­та, он про­сил в кон­це кон­цов хотя бы не смер­ти, но более уме­рен­но­го для них нака­за­ния, гово­ря, что нель­зя нака­зы­вать тира­нов лишь изгна­ни­ем, а дру­зей тира­нов — смер­тью. Одна­ко, посколь­ку Брут воз­ра­жал про­тив смяг­че­ния при­го­во­ра, не желая откла­ды­вать осуж­де­ние обви­ня­е­мых на дру­гое вре­мя (ведь имен­но такой была послед­няя прось­ба его сопра­ви­те­ля), но угро­жал и клял­ся каз­нить всех немед­лен­но, то Кол­ла­тин, встре­во­жен­ный тем, что ни в чем из того, о чем он про­сил, не будет иметь успе­ха, вос­клик­нул: «Что ж, если ты груб и раз­дра­жен, то я, имея такую же власть, как и ты, осво­бо­жу юно­шей». А Брут, помрач­нев, отве­тил: «Пока я жив, Кол­ла­тин, пре­да­те­ли роди­ны не полу­чат сво­бо­ды, да и ты полу­чишь нака­за­ние, кото­рое не заста­вит себя ждать».

10. Ска­зав это и пере­дав юно­шей стра­же, он при­звал народ на собра­ние. И когда Форум запол­нил­ся наро­дом (ибо по все­му горо­ду раз­нес­лась весть о том, какое горе слу­чи­лось с его сыно­вья­ми), он, высту­пив впе­ред и поста­вив рядом наи­бо­лее ува­жае­мых из сена­то­ров, ска­зал сле­дую­щее: (2) «Мне бы хоте­лось, граж­дане, чтобы мой кол­ле­га Кол­ла­тин рас­суж­дал обо всем так же, как я, и не толь­ко на сло­вах, но и на деле нена­видел тира­нов и борол­ся с ними. Но посколь­ку мне ста­ло ясно, что он заду­мал иное и не толь­ко по кро­ви явля­ет­ся род­ст­вен­ни­ком Тарк­ви­ни­ев, но и по обра­зу мыс­лей скло­ня­ет­ся в их сто­ро­ну и обра­ща­ет вни­ма­ние на соб­ст­вен­ные выго­ды в ущерб общим инте­ре­сам, то я сам наме­рен вос­пре­пят­ст­во­вать ему сде­лать то зло, кото­рое он замыс­лил и к кото­ро­му при­зы­вал и вас. Преж­де все­го я сооб­щу вам об опас­но­стях, в кото­рых ока­за­лось государ­ство, а затем о том, каким обра­зом каж­дый из нас про­явил себя в них. (3) Неко­то­рые из граж­дан собра­лись в доме Акви­ли­ев, детей сест­ры Кол­ла­ти­на, сре­ди них были и оба моих сына, и бра­тья моей жены, а вме­сте с ними и кое-кто еще. Они заклю­чи­ли меж­ду собой дого­вор и покля­лись убить меня и вер­нуть к вла­сти Тарк­ви­ния. Соб­ст­вен­но­руч­но напи­сав об этом пись­ма и запе­ча­тав их сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми печа­тя­ми, они наме­ре­ва­лись пере­слать их изгнан­ни­кам. (4) Мило­стью кого-то из богов это ста­ло нам извест­но из доно­са вот это­го чело­ве­ка. Это раб Акви­ли­ев, у кото­рых они соби­ра­лись про­шед­шей ночью и соста­ви­ли пись­ма, а мы эти­ми пись­ма­ми овла­де­ли. Нын­че я уже нака­зал Тита и Тибе­рия, моих сыно­вей, и ни закон, ни при­ся­га не нару­ше­ны из-за моей снис­хо­ди­тель­но­сти. Но Кол­ла­тин отни­ма­ет у меня Акви­ли­ев и заяв­ля­ет, что не поз­во­лит посту­пить в отно­ше­нии них так же, как я посту­пил по отно­ше­нию к сво­им сыно­вьям, хотя они заду­ма­ли добить­ся того же, что и те. (5) Если же они не поне­сут ника­ко­го нака­за­ния, то мне невоз­мож­но будет пока­рать ни бра­тьев моей жены, ни дру­гих пре­да­те­лей роди­ны. Какой при­го­вор смо­гу я выне­сти для тех, если отпу­щу этих? Итак, в поль­зу чего вы скло­ня­е­те свое мне­ние? В поль­зу люб­ви к горо­ду или в поль­зу при­ми­ре­ния с тира­на­ми? В поль­зу неру­ши­мо­сти клятв, кото­ры­ми все, начи­ная с нас, покля­лись, или в поль­зу их нару­ше­ния и клят­во­пре­ступ­ле­ния? (6) Если бы даже Кол­ла­тин скрыл­ся от нас, то был бы про­клят и под­вер­жен нака­за­нию бога­ми, кото­ры­ми он лож­но поклял­ся. Если же он здесь, перед нами, то нам сле­ду­ет вспом­нить, как несколь­ко дней назад он убеж­дал нас выдать тира­нам иму­ще­ство, чтобы не город мог исполь­зо­вать их^[2] в войне про­тив вра­гов, а вра­ги — про­тив горо­да. Теперь он счи­та­ет, что те, кто соста­вил заго­вор о воз­вра­ще­нии из изгна­ния тира­нов, долж­ны избе­жать нака­за­ния. Ясно, что он хочет осво­бо­дить их в уго­ду тира­нам, так, чтобы, если они бла­го­да­ря измене или в резуль­та­те вой­ны вер­нут­ся, то он за при­не­сен­ные им такие бла­го­де­я­ния полу­чит от них, как друг, все, что поже­ла­ет. (7) И после все­го это­го я, не поща­див сво­их детей, поща­жу тебя, Кол­ла­тин, кото­рый телом с нами, а душой — с вра­га­ми, кото­рый спа­са­ет пре­да­те­лей роди­ны и обре­ка­ет на смерть меня, борю­ще­го­ся про­тив это­го? Неуже­ли это воз­мож­но? Нет, я это­го не допу­щу! Чтобы ниче­го подоб­но­го не про­изо­шло, я лишаю тебя вла­сти и при­ка­зы­ваю пере­се­лить­ся в дру­гой город. А сре­ди вас, граж­дане, я тот­час же про­ве­ду голо­со­ва­ние по цен­ту­ри­ям, чтобы вы мог­ли уста­но­вить, сле­ду­ет ли при­ни­мать это реше­ние. Знай­те, что вам воз­мож­но будет иметь кон­су­лом толь­ко одно­го из нас двух — или Кол­ла­ти­на, или Бру­та».

11. После этих его слов Кол­ла­тин, воз­не­го­до­вав и жалу­ясь на нане­сен­ное оскорб­ле­ние, все вре­мя назы­вал Бру­та ковар­ным лже­цом и пре­да­те­лем дру­зей, оправ­ды­вая себя тем, что на него кле­ве­щут, и про­ся защи­тить пле­мян­ни­ков, а не устра­и­вать про­тив него все­на­род­но­го голо­со­ва­ния. Тем самым он еще более рас­сер­дил народ и всем ска­зан­ным вызвал страш­ный шум. (2) Когда граж­дане рас­сви­ре­пе­ли, не при­ня­ли оправ­да­ний Кол­ла­ти­на и не одоб­ри­ли его просьб, но потре­бо­ва­ли про­ве­сти сре­ди них голо­со­ва­ние, Спу­рий Лукре­ций, тесть Тарк­ви­ния, чело­век, почи­тае­мый наро­дом, опа­са­ясь, как бы Тарк­ви­ния не лиши­ли вла­сти и оте­че­ства за его высо­ко­ме­рие, попро­сил сло­во у обо­их кон­су­лов и впер­вые, как гово­рят рим­ские писа­те­ли, полу­чил это пра­во: ведь тогда у рим­лян еще не было в обы­чае, чтобы част­ное лицо высту­па­ло с речью в народ­ном собра­нии. Он обра­тил свою прось­бу к обо­им кон­су­лам сра­зу, уго­ва­ри­вая Кол­ла­ти­на не раз­дра­жать­ся и не удер­жи­вать про­тив жела­ния граж­дан ту власть, кото­рую полу­чил по их доб­рой воле, но отдать ее доб­ро­воль­но, если дав­шие эту власть пред­по­чи­та­ют ото­брать ее, и не сло­ва­ми, а дела­ми опро­вер­гать воз­веден­ные на него лож­ные обви­не­ния. Он уго­ва­ри­вал его пере­се­лить­ся в какое-нибудь дру­гое место со всем сво­им иму­ще­ст­вом на то вре­мя, пока обще­ст­вен­ные дела не успо­ко­ят­ся, если народ раз­ре­шит это. Затем он про­сил Кол­ла­ти­на при­нять во вни­ма­ние так­же и то, что по сво­ей при­ро­де все склон­ны сер­дить­ся не на уже совер­шен­ные неспра­вед­ли­во­сти, а на лишь пред­по­ла­гае­мое пре­да­тель­ство, счи­тая более бла­го­ра­зум­ным осте­ре­гать­ся имен­но пре­да­тель­ства, пусть даже и из напрас­ных опа­се­ний, неже­ли поз­во­лить пре­не­бречь им, рискуя погиб­нуть. (3) Бру­та же он убеж­дал не лишать насиль­но роди­ны с позо­ром и бес­че­стьем сво­его кол­ле­гу, вме­сте с кото­рым он при­нял наи­луч­шие для государ­ства реше­ния. Одна­ко если Кол­ла­тин сам осме­лит­ся сло­жить свою власть и доб­ро­воль­но покинет оте­че­ство, то сле­ду­ет поз­во­лить ему спо­кой­но уло­жить в доро­гу все свое доб­ро и при­ба­вить ему какое-нибудь под­но­ше­ние из государ­ст­вен­ной каз­ны, чтобы он имел в каче­стве уте­ше­ния в сво­ем несча­стье пода­рок от наро­да.

12. В то вре­мя как Лукре­ций посо­ве­то­вал это обо­им кон­су­лам, и граж­дане одоб­ри­ли его речь, Кол­ла­тин дол­го опла­ки­ва­ет себя — он, дескать, не совер­шив ника­ко­го пре­ступ­ле­ния, из-за состра­да­ния к род­ст­вен­ни­кам будет вынуж­ден поки­нуть роди­ну, — и в кон­це кон­цов сла­га­ет с себя власть. (2) Брут же, побла­го­да­рив его за то, что он при­нял наи­луч­шее и самое полез­ное и для него само­го, и для горо­да реше­ние, про­сил Кол­ла­ти­на не дер­жать зла ни на него, ни на оте­че­ство, но пере­се­лив­шись в дру­гое место, почи­тать покидае­мое оте­че­ство, не участ­вуя ни в чем: ни в делах, ни в речах его вра­гов. Он про­сил так­же, при­ни­мая пре­бы­ва­ние вне отчиз­ны как пере­се­ле­ние, а не изгна­ние или высыл­ку за гра­ни­цу, быть телом с теми, кто при­мет его, но душой с теми, кто его про­во­жа­ет. Посо­ве­то­вав это Кол­ла­ти­ну, он убеж­да­ет народ дать ему в каче­стве дара два­дцать талан­тов и сам при­бав­ля­ет пять талан­тов из соб­ст­вен­но­го иму­ще­ства. (3) Тарк­ви­ний Кол­ла­тин, встре­тив такую судь­бу, уда­лил­ся в Лави­ний, мет­ро­по­лию рода лати­нов, где и умер, дожив до ста­ро­сти. Брут же, счи­тая что ему не до́лжно пра­вить одно­му, и чтобы избе­жать подо­зре­ния граж­дан в том, что он изгнал сво­его кол­ле­гу из оте­че­ства, под­дав­шись жела­нию монар­хи­че­ско­го прав­ле­ния, при­звал народ на поле, на кото­ром для рим­лян при­выч­ным было выби­рать царей и дру­гих маги­ст­ра­тов¹⁷. И народ выбрал Пуб­лия Вале­рия¹⁸, потом­ка, как я уже гово­рил¹⁹, Вале­рия Саби­на, чело­ве­ка достой­но­го одоб­ре­ния и почи­та­ния за мно­гие дру­гие чер­ты харак­те­ра, но более все­го за неза­ви­си­мый образ жиз­ни. Ведь есть в нем некая домо­ро­щен­ная фило­со­фия, кото­рая про­яви­лась во мно­гих его делах, о кото­рых я рас­ска­жу немно­го поз­же²⁰.

13. Сра­зу же после это­го кон­су­лы, дей­ст­вуя с пол­ным еди­но­ду­ши­ем во всем, пре­да­ли смер­ти всех участ­во­вав­ших в заго­во­ре по воз­вра­ще­нию изгнан­ни­ков, а донес­ше­го о заго­во­ре раба награ­ди­ли сво­бо­дой, пре­до­став­ле­ни­ем граж­дан­ских прав и боль­шой сум­мой денег. Затем, про­ведя три полез­ней­ших и пре­крас­ней­ших для государ­ства меро­при­я­тия, они при­ве­ли всех граж­дан горо­да к согла­сию и осла­би­ли враж­деб­ные груп­пи­ров­ки. (2) Уста­нов­ле­ния этих мужей были сле­дую­щи­ми: преж­де все­го они выбра­ли из пле­бе­ев наи­луч­ших, сде­ла­ли их пат­ри­ци­я­ми и за их счет уве­ли­чи­ли сенат до трех­сот чело­век²¹. Затем, собрав иму­ще­ство тира­нов, они выста­ви­ли его на все­об­щее обо­зре­ние граж­дан, поз­во­лив, чтобы каж­дый из них вла­дел столь­ким, сколь­ко кто возь­мет²². Зем­лю же тира­нов, всю, кото­рую они име­ли, кон­су­лы разде­ли­ли меж­ду теми, кто не имел ника­ко­го участ­ка, исклю­чив толь­ко одно поле, кото­рое нахо­дит­ся меж­ду горо­дом и рекой²³. Ведь рим­ляне еще преж­де поста­но­ви­ли, чтобы оно было посвя­ще­но Мар­су и исполь­зо­ва­лось как луг для выгу­ла лоша­дей и как наи­бо­лее удоб­ный гим­на­сий для юно­шей, зани­маю­щих­ся упраж­не­ни­я­ми с ору­жи­ем. Я счи­таю, что самым боль­шим дока­за­тель­ст­вом того, что это поле и преж­де было посвя­ще­но это­му богу, но Тарк­ви­ний при­сво­ил и засе­вал его для себя, явля­ет­ся то, что сде­ла­но было тогда кон­су­ла­ми с уро­жа­ем, собран­ным с него. (3) Ведь поз­во­лив наро­ду увез­ти и уне­сти все, при­над­ле­жа­щее тира­нам, кон­су­лы не раз­ре­ши­ли забрать ниче­го из зер­на, выра­щен­но­го на этом поле, — ни из остав­ше­го­ся после жат­вы, ни из уже убран­но­го, — но поста­но­ви­ли, чтобы хлеб был бро­шен в реку, как про­кля­тый и совер­шен­но негод­ный для того, чтобы вно­сить его в жили­ща. (4) И теперь еще види­мым памят­ни­ком собы­тия того вре­ме­ни явля­ет­ся боль­шой посвя­щен­ный Аскле­пию²⁴ ост­ров, омы­вае­мый со всех сто­рон рекой. Рас­ска­зы­ва­ют, что этот ост­ров воз­ник из куч сгнив­шей соло­мы, а отча­сти и из при­би­то­го к нему рекой ила. Кон­су­лы раз­ре­ши­ли бежав­шим с тира­ном рим­ля­нам воз­вра­тить­ся без вся­ко­го нака­за­ния, про­стив всех оши­бав­ших­ся и огра­ни­чив срок воз­вра­ще­ния два­дца­тью дня­ми. Если же кто не смог вер­нуть­ся в этот зара­нее опре­де­лен­ный срок, то для тех кон­су­лы опре­де­ли­ли в каче­стве нака­за­ния веч­ное изгна­ние и кон­фис­ка­цию их вла­де­ний. (5) Поста­нов­ле­ния этих мужей заста­ви­ли тех, кто взял что-либо из иму­ще­ства тира­нов, пред­по­честь вся­кую опас­ность ради того, чтобы у них не отня­ли обрат­но те име­ния, кото­ры­ми они завла­де­ли. С дру­гой сто­ро­ны, эти меры при­ве­ли к тому, чтобы те, кто пред­по­чи­тал отпра­вить­ся в изгна­ние из-за опа­се­ния под­верг­нуть­ся нака­за­нию за про­ти­во­за­кон­ные дей­ст­вия во вре­мя тира­нии, осво­бо­див­шись от это­го стра­ха, ста­ли на сто­ро­ну инте­ре­сов обще­ства, а не тира­нов.

14²⁵. Испол­нив это и про­ведя необ­хо­ди­мые при­готов­ле­ния к войне, рим­ляне неко­то­рое вре­мя дер­жа­ли собран­ные вой­ска на рав­нине за сте­на­ми горо­да. И поста­вив их под зна­ме­на и под руко­вод­ство пол­ко­вод­цев, про­ве­ли необ­хо­ди­мые воен­ные упраж­не­ния, так как узна­ли, что изгнан­ни­ки по всем горо­дам Тирре­нии²⁶ соби­ра­ют про­тив них вой­ска, а два горо­да — Тарк­ви­нии и Вейи — откры­то содей­ст­ву­ют их воз­вра­ще­нию из изгна­ния, при­чем оба горо­да помо­га­ют зна­чи­тель­ны­ми воин­ски­ми отряда­ми, и что из дру­гих горо­дов им на помощь при­шло неко­то­рое чис­ло доб­ро­воль­цев, одни из кото­рых сна­ря­же­ны в поход на сред­ства дру­зей, дру­гие — наня­ты за пла­ту. Когда же они узна­ли, что вра­ги уже высту­пи­ли, то реши­ли вый­ти им навстре­чу и, преж­де чем те успе­ли пере­пра­вить­ся через реку, сами, пере­бро­сив вой­ска, дви­ну­лись впе­ред и раз­би­ли лагерь неда­ле­ко от тирре­нов на лугу, назы­вае­мом Невий­ским²⁷, близ дубо­вой рощи, освя­щен­ной в честь героя Гора­ция²⁸. (2) Про­тив­ни­ки име­ли почти совер­шен­но рав­ные по вели­чине силы, и обе сто­ро­ны всту­пи­ли в сра­же­ние с оди­на­ко­вым рве­ни­ем. Как толь­ко они увиде­ли друг дру­га, про­изо­шла неболь­шая стыч­ка всад­ни­ков, еще до того как пехота рас­по­ло­жи­лась лаге­рем. Испы­тав друг дру­га в этой стыч­ке и не добив­шись успе­ха, но и не поне­ся потерь, каж­дая из сто­рон уда­ли­лась в свой лагерь. Затем гопли­ты и всад­ни­ки с обе­их сто­рон сошлись на бит­ву, постро­ив­шись друг перед дру­гом таким обра­зом, что фалан­га пехо­тин­цев заня­ла середи­ну, а с обо­их флан­гов была постав­ле­на кон­ни­ца. Вале­рий, недав­но избран­ный кон­сул, сто­ял во гла­ве пра­во­го флан­га про­тив вей­ян, Брут же воз­глав­лял левый фланг в том месте, где нахо­ди­лось вой­ско тарк­ви­ний­цев, кото­рым коман­до­ва­ли сыно­вья царя Тарк­ви­ния.

15²⁹. Когда вой­ска уже гото­вы были всту­пить вру­ко­паш­ную, один из сыно­вей Тарк­ви­ния по име­ни Аррунт, самый выдаю­щий­ся по силе и самый свет­лый душой из бра­тьев, высту­пил из рядов тирре­нов, подо­гнал коня побли­же к рим­ля­нам, где все долж­ны были узнать его внеш­ность и голос, и бро­сил оскор­би­тель­ные сло­ва в адрес пред­во­ди­те­ля рим­лян Бру­та, обо­звав его диким зве­рем, запят­нав­шим себя кро­вью сво­их детей, упрек­нув его в тру­со­сти и, в кон­це кон­цов, при­звав его решить в еди­но­бор­стве с ним судь­бу обще­го сра­же­ния. (2) Брут, посчи­тав недо­стой­ным тер­петь его брань, вывел коня из воин­ских шеренг и, пре­не­брег­ши уго­во­ра­ми дру­зей, поспе­шил навстре­чу смер­ти, пред­на­чер­тан­ной ему Мой­ра­ми³⁰. Оба, охва­чен­ные оди­на­ко­вым гне­вом и думая не о том, что им суж­де­но пре­тер­петь, но о том, что они хотят сде­лать, стал­ки­ва­ют­ся, погнав лоша­дей с про­ти­во­по­лож­ных сто­рон, и нано­сят друг дру­гу копья­ми уда­ры через щиты и пан­ци­ри, один, окра­сив свое копье кро­вью от уда­ра меж­ду ребер про­тив­ни­ка, дру­гой — уда­ром в бок. Лоша­ди же их, на пол­ном ска­ку столк­нув­шись гру­дью, вста­ют на дыбы и сбра­сы­ва­ют с себя седо­ков. (3) Упав и поте­ряв из-за ран мно­го кро­ви, они нахо­ди­лись при послед­нем изды­ха­нии, а осталь­ные вой­ска, увидев, как упа­ли оба их пред­во­ди­те­ля, с бое­вы­ми кри­ка­ми и, бря­цая ору­жи­ем, бро­си­лись на вра­га и судь­ба была реше­на для обе­их сто­рон. (4) Те из рим­лян, кото­рые были на пра­вом флан­ге и кото­ры­ми коман­до­вал остав­ший­ся из кон­су­лов Вале­рий, раз­гро­ми­ли вей­ян и, пре­сле­дуя их до само­го лаге­ря, зава­ли­ли рав­ни­ну тела­ми уби­тых. Те же из тирре­нов, кото­рые нахо­ди­лись на сво­ем пра­вом флан­ге под коман­до­ва­ни­ем Тита и Секс­тия^[3] Тарк­ви­ни­ев, цар­ских сыно­вей, обра­ти­ли в бег­ство левый фланг рим­лян и, ока­зав­шись вбли­зи от часто­ко­ла их лаге­ря, попы­та­лись про­рвать­ся и захва­тить с пер­во­го натис­ка укреп­ле­ния, но после того как нахо­дя­щи­е­ся внут­ри выдер­жа­ли напа­де­ние, они полу­чи­ли силь­ный отпор и повер­ну­ли назад. Охра­ня­ли же лагерь так назы­вае­мые три­а­рии³¹, ста­рые и испы­тан­ные во мно­гих сра­же­ни­ях вои­ны, кото­рых исполь­зо­ва­ли послед­ни­ми в наи­бо­лее серь­ез­ных сра­же­ни­ях, когда не оста­ва­лось ника­кой надеж­ды.

16. Уже перед захо­дом солн­ца оба вой­ска вер­ну­лись в свои лаге­ря, не столь­ко раду­ясь победе, сколь­ко опла­ки­вая мно­же­ство погиб­ших и опа­са­ясь ока­зать­ся вынуж­ден­ны­ми при­бег­нуть еще к одно­му сра­же­нию, так как остав­ших­ся в живых было недо­ста­точ­но для того, чтобы желать новой схват­ки, да и сре­ди них мно­гие были ране­ны. (2) Из-за смер­ти пред­во­ди­те­ля сре­ди рим­лян цари­ли печаль и уны­ние, и у мно­гих воз­ник­ла мысль, что будет луч­ше поки­нуть лагерь до наступ­ле­ния дня. И когда они это все обду­мы­ва­ли и обсуж­да­ли меж­ду собой, где-то во вре­мя пер­вой сме­ны кара­у­ла из леса, рядом с кото­рым они рас­по­ло­жи­лись лаге­рем, раздал­ся какой-то зов, кото­рый был обра­щен к обе­им арми­ям так, чтобы все мог­ли его услы­шать. Он при­над­ле­жал либо герою, кото­ро­му посвя­ще­на была эта свя­щен­ная роща, либо так назы­вае­мо­му Фав­ну³². (3) Ведь рим­ляне при­пи­сы­ва­ли это­му боже­ству пани­че­ский страх, и такие явле­ния в том или ином виде пред­ста­ют пред взо­ром людей, вну­шая им ужас или рас­про­стра­няя пугаю­щие слух чудо­вищ­ные зву­ки; тако­во, как гово­рят, дело это­го бога. Этот нече­ло­ве­че­ский крик при­ка­зал рим­ля­нам не уны­вать, пото­му что они выиг­ра­ли сра­же­ние: ведь тру­пов вра­гов ока­за­лось боль­ше. Гово­рят, что Вале­рий, вдох­нов­лен­ный этим голо­сом, напал на укреп­ле­ния тирре­нов, мно­гих из них убил и, про­гнав остав­ших­ся, овла­дел лаге­рем.

17. Таким вот обра­зом завер­ши­лось сра­же­ние. На сле­дую­щий день рим­ляне, сняв доспе­хи с вра­же­ских тру­пов и похо­ро­нив сво­их, ушли. Самые силь­ные из всад­ни­ков, под­няв тело Бру­та, укра­шен­ное наи­бо­лее почет­ны­ми вен­ка­ми, повез­ли его в Рим, сопро­вож­дая мно­го­чис­лен­ны­ми хва­леб­ны­ми реча­ми и обиль­ны­ми сле­за­ми. Они были встре­че­ны сена­том, кото­рый поста­но­вил от име­ни наро­да почтить пол­ко­во­д­ца пре­до­став­ле­ни­ем три­ум­фа и уго­щать вой­ско кра­те­ра­ми вина и яст­ва­ми. (2) По вступ­ле­нии вой­ска в город кон­сул отпразд­но­вал три­умф, как это было в обы­чае у царей, когда они совер­ша­ли укра­шен­ное тро­фе­я­ми шест­вие и дела­ли жерт­во­при­но­ше­ния. Добы­чу же кон­сул посвя­тил богам, затем он освя­тил этот день и дал пир для наи­бо­лее име­ни­тых из сограж­дан. Но на сле­дую­щий день Вале­рий, обла­чив­шись в тра­ур­ные одеж­ды и выста­вив на Фору­ме тело Бру­та, поло­жен­ное на пре­вос­ход­ное ложе, созвал народ на собра­ние и, взой­дя на три­бу­ну, про­из­нес в его честь над­гроб­ную речь. (3) Итак, был ли Вале­рий пер­вым, кто уста­но­вил для рим­лян этот закон, или он пере­нял уста­нов­лен­ное еще царя­ми, я не могу ска­зать опре­де­лен­но. Но, изу­чив все­об­щую исто­рию, кото­рую напи­са­ли древ­ней­шие из поэтов и уче­ней­шие из писа­те­лей, я твер­до знаю, что про­из­не­се­ние при погре­бе­нии име­ни­тых мужей речей, про­слав­ля­ю­щих их доб­лесть, — это древ­нее изо­бре­те­ние рим­лян, и элли­ны отнюдь не пер­вые вве­ли его. (4) Эти авто­ры опи­са­ли как гим­на­сти­че­ские, так и кон­ные состя­за­ния в честь умер­ше­го, устра­и­вае­мые в честь знат­ных мужей их род­ст­вен­ни­ка­ми, так же как Ахил­лом устра­и­ва­лись состя­за­ния в честь Патрок­ла, а еще рань­ше Герак­лом — в честь Пелоп­са. Про­из­не­сен­ные в их честь речи не запи­са­ны никем, кро­ме афин­ских тра­ги­че­ских поэтов, кото­рые, льстя горо­ду, рас­ска­за­ли о похо­ро­нах, устро­ен­ных Тесе­ем³³. Ведь афи­няне доволь­но позд­но вве­ли в обы­чай над­гроб­ную речь, учредив ее либо в честь погиб­ших за оте­че­ство при Арте­ми­сии, Сала­мине и Пла­те­ях, либо в честь победив­ших при Мара­фоне³⁴. А мара­фон­ские дела, если имен­но из-за них было уста­нов­ле­но про­из­но­сить над­гроб­ные речи умер­шим, про­изо­шли на шест­на­дцать лет поз­же погре­бе­ния Бру­та. (5) Если кто-нибудь, желая выяс­нить, кто впер­вые уста­но­вил над­гроб­ные похваль­ные речи, захо­чет изу­чить сам этот обы­чай и опре­де­лить, у како­го из наро­дов он луч­ше, то он обна­ру­жит, что у рим­лян этот обы­чай гораздо разум­нее, чем у афи­нян, так как афи­няне счи­та­ют, что погре­баль­ные речи сле­ду­ет про­из­но­сить толь­ко на похо­ро­нах тех, кто погиб на войне, пола­гая, что сле­ду­ет за одну толь­ко доб­лест­ную смерть пере­чис­лять досто­ин­ства, даже если в дру­гом отно­ше­нии сде­ла­но что-либо дур­ное. (6) Рим­ляне же, наобо­рот, в отно­ше­нии всех зна­ме­ни­тых людей, — будь то полу­чив­шие коман­до­ва­ние в войне или воз­глав­ляв­шие граж­дан­ские дела, если они при­ни­ма­ли разум­ные реше­ния и осу­ществля­ли доб­рые дея­ния, — счи­та­ли достой­ны­ми этой поче­сти, и не толь­ко тех, кто погиб на войне, но и любо­го, окон­чив­ше­го жизнь каким бы то ни было обра­зом, счи­тая, что сле­ду­ет про­слав­лять чело­ве­ка за все совер­шен­ные им в тече­ние жиз­ни доб­лест­ные дея­ния, а не толь­ко за слав­ную смерть.

18. Юний же Брут, кото­рый уни­что­жил монар­хию и пер­вый был назна­чен кон­су­лом, позд­но достиг­ший сла­вы и не дол­го насла­див­шись ею, стал наи­бо­лее извест­ным из всех рим­лян имен­но из-за тако­го исхо­да; он не оста­вил ни муж­ско­го потом­ства, ни жен­ско­го, как пишут наи­бо­лее досто­вер­ные иссле­до­ва­те­ли исто­рии рим­лян, при­во­дя мно­го­чис­лен­ные и раз­но­об­раз­ные под­твер­жде­ния это­го, но сре­ди всех сведе­ний самым спор­ным^[4] явля­ет­ся то, что он был пат­ри­ци­ан­ско­го рода. Ведь все Юнии и Бру­ты, счи­таю­щие, что они при­над­ле­жат к его фами­лии, были пле­бе­я­ми и полу­ча­ли толь­ко те маги­ст­ра­ту­ры, к кото­рым закон допус­кал пле­бе­ев: эди­ли­тет и три­бу­нат, но ни один из них не добил­ся кон­суль­ства, кото­рое при­над­ле­жа­ло толь­ко пат­ри­ци­ям. (2) Толь­ко гораздо позд­нее они полу­чи­ли и эту маги­ст­ра­ту­ру, когда закон раз­ре­шил пле­бе­ям зани­мать долж­ность кон­су­ла. Но я пре­до­став­ляю поиск исти­ны тем, заботой и тре­во­гой кото­рых явля­ет­ся досто­вер­ное зна­ние.

19³⁵. После кон­чи­ны Бру­та его кол­ле­га по долж­но­сти Вале­рий был запо­до­зрен наро­дом в том, что он гото­вит вос­ста­нов­ле­ние монар­хии. Это подо­зре­ние воз­ник­ло во-пер­вых, из-за того, что он удер­жи­вал в сво­их руках еди­но­лич­ную власть, меж­ду тем как сле­до­ва­ло избрать кол­ле­гу так же, как сде­лал Брут, изгнав Кол­ла­ти­на, во-вто­рых, из-за того, что он устро­ил себе жили­ще в нена­вист­ном месте, выбрав воз­вы­шаю­щий­ся над Фору­мом холм, доволь­но высо­кий и обры­ви­стый, кото­рый рим­ляне назы­ва­ют Велия. (2) Вале­рий же, узнав от дру­зей, что бес­по­ко­ит народ, и назна­чив день для про­веде­ния коми­ци­ев, выби­ра­ет кон­су­лом Спу­рия, кото­рый через несколь­ко дней после при­ня­тия вла­сти уми­ра­ет. Вме­сто него выби­ра­ют Мар­ка Гора­ция, а Вале­рий пере­но­сит свое жили­ще с хол­ма вниз, чтобы рим­ля­нам мож­но было, как он сам ска­зал, высту­пая на народ­ном собра­нии, бро­сать с высоты в него кам­ня­ми, если его ули­чат в чем-либо неспра­вед­ли­вом. (3) Кро­ме того, желая, чтобы плебс полу­чил надеж­ное руча­тель­ство сво­ей сво­бо­ды, Вале­рий убрал из фас­ций секи­ры, и у после­дую­щих кон­су­лов уста­но­вил­ся обы­чай, кото­рый сохра­нил­ся и в мое вре­мя, чтобы, если кон­су­лы нахо­дят­ся вне горо­да, они поль­зо­ва­лись секи­ра­ми, и сохра­ня­ли одни лишь фас­ции, если нахо­дят­ся внут­ри горо­да. (4) Он уста­но­вил так­же гуман­ней­шие зако­ны, защи­щаю­щие плебс. В пер­вом законе он кате­го­ри­че­ски запре­тил, чтобы кто-либо был пра­ви­те­лем над рим­ля­на­ми, если не полу­чил власть от наро­да, уста­но­вив в каче­стве нака­за­ния смерт­ную казнь тому, кто посту­пит вопре­ки это­му, и сде­лав так, чтобы вся­кое убий­ство нару­ши­те­лей это­го зако­на оста­ва­лось без­на­ка­зан­ным. Во вто­ром законе было запи­са­но сле­дую­щее: «Если какой-либо рим­ский маги­ст­рат захо­чет кого-либо каз­нить или высечь плетьми, или нака­зать денеж­ным штра­фом, то част­но­му лицу поз­во­лить вызвать маги­ст­ра­та на суд наро­да и в этот про­ме­жу­ток вре­ме­ни³⁶ запре­тить под­вер­гать его како­му бы то ни было нака­за­нию со сто­ро­ны маги­ст­ра­та». (5) За эти поста­нов­ле­ния он стал почи­тать­ся пле­бе­я­ми, кото­рые дали ему про­зви­ще Попли­ко­ла, что мож­но пере­ве­сти на гре­че­ский язык как «друг наро­да». Тако­вы были дея­ния кон­су­лов в том году.

20. На сле­дую­щий год³⁷ Вале­рий сно­ва был назна­чен кон­су­лом, уже во вто­рой раз, и вме­сте с ним Лукре­ций. При этих кон­су­лах не про­изо­шло ниче­го достой­но­го упо­ми­на­ния, кро­ме того, что были про­веде­ны цен­зы иму­ще­ства и опре­де­ле­ны нало­ги на вой­ну, как это учредил царь Тул­лий: ими пре­не­бре­га­ли в тече­ние все­го вре­ме­ни прав­ле­ния Тарк­ви­ния и при этих кон­су­лах впер­вые вос­ста­но­ви­ли³⁸. Из цен­за выяс­ни­лось, что рим­лян, достиг­ших совер­шен­но­ле­тия, было око­ло ста трид­ца­ти тысяч. В этот год так­же был послан отряд в какое-то местеч­ко, назы­вае­мое рим­ля­на­ми Сиг­ну­рий, для того чтобы в нахо­дя­щем­ся напро­тив горо­дов лати­нов и гер­ни­ков укреп­ле­нии, откуда кон­су­лы ожи­да­ли вой­ну, была стра­жа.

21³⁹. После того как Пуб­лий Вале­рий, про­зван­ный Попли­ко­лой, был в тре­тий раз назна­чен на эту же маги­ст­ра­ту­ру⁴⁰, а вме­сте с ним Гора­ций Пул­вилл — во вто­рой раз, царь клу­зий­цев, жив­ших в Тирре­нии, по име­ни Ларс и по про­зви­щу Пор­се­на, объ­явил рим­ля­нам вой­ну. Когда Тарк­ви­нии бежа­ли к нему, он пообе­щал им одно из двух: либо при­ми­рить их с граж­да­на­ми отно­си­тель­но их воз­вра­ще­ния и вос­ста­нов­ле­ния их вла­сти, либо вер­нуть им отня­тое у них иму­ще­ство. Но так как послы, отправ­лен­ные в Рим в про­шлом году, при­нес­ли заяв­ле­ния рим­лян, про­ни­зан­ные угро­за­ми, царь не добил­ся ни при­ми­ре­ния рим­лян с изгнан­ни­ка­ми, ни воз­вра­ще­ния их, так как сенат выста­вил в каче­стве при­чи­ны отка­за про­кля­тия и клят­вы, кото­рые при­ня­ли на себя рим­ляне в свя­зи с изгнан­ни­ка­ми; не вер­нул он им и иму­ще­ства, так как те, меж­ду кем оно было поде­ле­но, не хоте­ли его отда­вать. (2) Заявив, что он оскорб­лен рим­ля­на­ми и тер­пит обиду, Тарк­ви­ний, чело­век над­мен­ный, с рас­суд­ком, ослеп­лен­ным вели­чи­ной сво­его богат­ства, иму­ще­ства и вла­сти, решил, что име­ет пре­крас­ный повод для низ­вер­же­ния вла­сти рим­лян, уже издав­на желая это­го, и объ­явил им вой­ну. (3) В этой войне ему содей­ст­во­вал Окта­вий Мами­лий, зять Тарк­ви­ния; желая про­явить вся­че­ское усер­дие, он высту­пил из горо­да Тускул, воз­гла­вив всех каме­рий­цев и антем­на­тов, кото­рые отно­си­лись к латин­ским пле­ме­нам и уже откры­то отпа­ли от рим­лян. Из дру­гих же латин­ских наро­дов, кото­рым не хоте­лось откры­то начи­нать вой­ну про­тив союз­но­го и обла­даю­ще­го зна­чи­тель­ной силой горо­да из-за недо­ста­точ­но серь­ез­ных при­чин, Мами­лий с помо­щью лич­но­го вли­я­ния при­влек боль­шое коли­че­ство доб­ро­воль­цев.

22. Узнав об этом, рим­ские кон­су­лы преж­де все­го при­ка­за­ли зем­ледель­цам пере­вез­ти иму­ще­ство, скот и рабов с полей на близ­ле­жа­щие хол­мы, устро­ив там кре­по­сти, доста­точ­но укреп­лен­ные, чтобы защи­тить укрыв­ших­ся в них. Затем они укре­пи­ли так назы­вае­мый Яни­кул (высо­кий холм, нахо­дя­щий­ся близ Рима на про­ти­во­по­лож­ной сто­роне реки Тибр) весь­ма проч­ны­ми соору­же­ни­я­ми и охра­ной, устро­ив все в окру­ге так, чтобы вра­ги не нашли како­го-либо удоб­но­го места для созда­ния укреп­ле­ния про­тив горо­да. На этом они закон­чи­ли при­готов­ле­ния к войне. Внут­рен­ние дела кон­су­лы устра­и­ва­ли в выс­шей сте­пе­ни в инте­ре­сах наро­да, введя мно­го­чис­лен­ные гуман­ные меры в поль­зу бед­ня­ков, чтобы они не пере­шли на сто­ро­ну тира­нов, пред­по­чтя пре­дать государ­ство ради лич­ной выго­ды. (2) В самом деле, они про­ве­ли голо­со­ва­ние отно­си­тель­но осво­бож­де­ния бед­ня­ков от всех нало­гов, кото­рые те пла­ти­ли, когда город был под вла­стью царей, они так­же осво­бо­ди­ли их от нало­гов, кото­рые тра­ти­лись на содер­жа­ние вой­ска и вой­ны, счи­тая весь­ма выгод­ным для государ­ства уже и то, что их тела будут под­вер­гать­ся опас­но­сти за оте­че­ство. Таким обра­зом, имея хоро­шо под­готов­лен­ную и воору­жен­ную армию, кон­су­лы рас­по­ло­жи­лись лаге­рем на при­ле­гаю­щем к горо­ду поле. (3) Но царь Пор­се­на, высту­пив с вой­ском, с ходу захва­тил Яни­кул, раз­гро­мив охра­няв­ших его, и раз­ме­стил там отряд тирре­нов. Затем он высту­пил про­тив горо­да, рас­счи­ты­вая без труда овла­деть им; когда же он ока­зал­ся рядом с мостом и увидел нахо­дя­щих­ся перед рекой рим­лян, то под­гото­вил­ся к сра­же­нию, наме­ре­ва­ясь уни­что­жить их бла­го­да­ря пере­ве­су в силах, и, совер­шен­но пре­не­бре­гая про­тив­ни­ком, повел вой­ско к мосту. (4) Левым флан­гом коман­до­ва­ли сыно­вья Тарк­ви­ния, ведя с собой рим­ских изгнан­ни­ков вме­сте с отбор­ным вой­ском из горо­да Габии и зна­чи­тель­ны­ми отряда­ми чуже­зем­цев и наем­ни­ков. На пра­вом же флан­ге коман­до­вал Мами­лий, зять Тарк­ви­ния, здесь были постро­е­ны те из лати­нов, кото­рые отде­ли­лись от рим­лян. Центр строя взял на себя царь Пор­се­на. (5) У рим­лян же на пра­вом флан­ге напро­тив Тарк­ви­ни­ев нахо­ди­лись Спу­рий Лар­ций и Тит Гер­ми­ний. Левый фланг дер­жа­ли Марк Вале­рий, брат Попли­ко­лы, одно­го из кон­су­лов, и Тит Лукре­ций, быв­ший кон­су­лом в про­шед­шем году; им пред­сто­я­ло сра­зить­ся с Мами­ли­ем и лати­на­ми. В середине меж­ду флан­га­ми сто­я­ли оба кон­су­ла.

23. Сой­дясь вру­ко­паш­ную, обе армии сра­жа­лись достой­но и про­дер­жа­лись доволь­но дол­го — рим­ляне пре­вос­хо­ди­ли про­тив­ни­ка опыт­но­стью и вынос­ли­во­стью, а тирре­ны и лати­ны зна­чи­тель­но пре­вы­ша­ли рим­лян чис­лом. А когда уже мно­гие с обе­их сто­рон пали, страх охва­тил рим­лян, спер­ва нахо­дя­щих­ся на левом флан­ге, когда они увиде­ли, что ране­ные Вале­рий и Лукре­ций выведе­ны с поля бит­вы, затем и тех, кто зани­мал пра­вый фланг, и кото­рых, уже одер­жи­вав­ших верх над вой­ском Тарк­ви­ни­ев, при виде бег­ства осталь­ных охва­ти­ло отча­я­ние. (2) Когда же все они бро­си­лись бежать в город и вой­ска ста­ли про­ры­вать­ся по един­ст­вен­но­му мосту⁴¹, про­тив­ни­ком было пред­при­ня­то серь­ез­ное напа­де­ние. Еще немно­го, и город, не укреп­лен­ный со сто­ро­ны реки, был бы взят при­сту­пом, если бы пре­сле­до­ва­те­ли вторг­лись в него вме­сте с обра­щен­ны­ми в бег­ство рим­ля­на­ми. Одна­ко нашлись три чело­ве­ка, кото­рые сдер­жа­ли натиск про­тив­ни­ка и спас­ли целое вой­ско — это Спу­рий Лар­ций и Тит Гер­ми­ний, коман­дую­щие пра­вым флан­гом, из чис­ла пожи­лых людей, и Пуб­лий Гора­ций, из чис­ла моло­дых, про­зван­ный Кокле­сом⁴² из-за недо­стат­ка зре­ния, так как у него был выбит в сра­же­нии один глаз, чело­век, обла­дав­ший пре­крас­ней­шей внеш­но­стью и наи­луч­ши­ми душев­ны­ми каче­ства­ми. Он был пле­мян­ни­ком Мар­ка Гора­ция, одно­го из кон­су­лов. (3) Род свой он вел от Мар­ка Гора­ция, одно­го из трех бра­тьев, победив­ших аль­бан­скую тро­и­цу, когда три горо­да^[5], всту­пив в вой­ну за пре­вос­ход­ство, дого­во­ри­лись под­верг­нуть опас­но­сти не все силы, но лишь трех мужей с каж­дой сто­ро­ны, как я это уже опи­сал в преды­ду­щих кни­гах⁴³. (4) Эти люди в оди­ноч­ку, имея поза­ди себя мост, надол­го задер­жа­ли про­дви­же­ние про­тив­ни­ка и оста­ва­лись на том же самом месте, забра­сы­вае­мые мно­го­чис­лен­ны­ми мета­тель­ны­ми сна­ряда­ми раз­но­го рода и сра­жа­ясь меча­ми в руко­паш­ном бою до тех пор, пока все вой­ско не пере­пра­ви­лось через реку.

24. Поняв, что их люди нахо­дят­ся в без­опас­но­сти, двое из них, Гер­ми­ний и Лар­ций, нача­ли мед­лен­но отсту­пать, так как их ору­жие в оже­сто­чен­ной схват­ке при­шло в негод­ность. Гора­ций же, хотя и кон­су­лы, и дру­гие граж­дане при­зы­ва­ли его поки­нуть мост, счи­тая самым важ­ным спа­се­ние тако­го мужа для оте­че­ства и роди­те­лей, не пови­но­вал­ся им и один остал­ся на преж­нем месте, попро­сив Гер­ми­ния и окру­жаю­щих его пере­дать кон­су­лам его лич­ную прось­бу немед­лен­но раз­ру­шить мост со сто­ро­ны горо­да (этот един­ст­вен­ный в то вре­мя мост⁴⁴ был постро­ен из дере­ва без еди­но­го гвоздя, свя­зан­ный лишь дере­вян­ны­ми креп­ле­ни­я­ми: рим­ляне сохра­ни­ли его до мое­го вре­ме­ни). Он так­же при­ка­зал попро­сить этих мужей, чтобы те, когда бо́льшая часть моста будет раз­ру­ше­на и оста­нет­ся лишь незна­чи­тель­ная его часть, сооб­щи­ли ему об этом каки­ми-нибудь зна­ка­ми или силь­ным кри­ком, ска­зав, что об осталь­ном он поза­бо­тит­ся сам. (2) Нака­зав это Гер­ми­нию и Лар­цию, он зани­ма­ет пози­цию на мосту. Когда вра­ги напа­ли на него, он одних изру­бил мечом, дру­гих оглу­шил щитом, ото­гнал всех, устре­мив­ших­ся на мост, так что напа­дав­шие уже не отва­жи­ва­лись сра­жать­ся с Гора­ци­ем в руко­паш­ном бою, как с неисто­вым чело­ве­ком, несу­щим смерть. И им нель­зя было сво­бод­но прой­ти мимо него: ведь и сле­ва, и спра­ва он в каче­стве защи­ты имел реку, а спе­ре­ди — гру­зу ору­жия и тру­пов. Тогда все они, встав подаль­ше от Гора­ция, нача­ли бро­сать в него копья­ми, дро­ти­ка­ми и неболь­ши­ми кам­ня­ми, а у кого это­го не было — меча­ми и щита­ми погиб­ших. (3) Он же защи­щал­ся, исполь­зуя про­тив них их же ору­жие, и метая его в тол­пу, ста­рал­ся, есте­ствен­но, все вре­мя нахо­дить какую-нибудь цель. Когда же его забро­са­ли мета­тель­ны­ми сна­ряда­ми, в резуль­та­те чего он полу­чил мно­же­ство ран (при­чем одну рану — копьем, кото­рое, попав через яго­ди­цу в верх­нюю часть бед­ра, при­чи­ни­ло ему боль и повреди­ло ногу), он услы­шал поза­ди себя кри­чав­ших о том, что боль­шая часть моста раз­ру­ше­на. Тогда он прыг­нул вме­сте с ору­жи­ем в реку и, с боль­шим трудом пре­одолев тече­ние реки (ведь поток, разде­ля­е­мый опо­ра­ми моста, был быст­рым и созда­вал силь­ные водо­во­роты), выплыл на берег, не бро­сив во вре­мя пла­ва­ния ниче­го из сво­его ору­жия.

25. Этот посту­пок при­нес ему бес­смерт­ную сла­ву. Тот­час же рим­ляне увен­ча­ли его вен­ком и отнес­ли в город, про­слав­ляя его, как одно­го из геро­ев. И все жите­ли вышли из домов, желая, пока он еще жив, увидеть его в послед­ний раз, так как счи­та­ли, что он ско­ро скон­ча­ет­ся от ран. (2) Когда же он избе­жал смер­ти, народ уста­но­вил его брон­зо­вую ста­тую в луч­шей части Фору­ма и дал ему из обще­ст­вен­ной зем­ли земель­ный уча­сток такой по раз­ме­ру, какой он смо­жет опа­хать кру­гом за один день упряж­кой волов. Кро­ме даров из обще­ст­вен­ной каз­ны, каж­дый чело­век — и муж­чи­ны, и жен­щи­ны — отдал ему одно­днев­ную пор­цию пищи, хотя все испы­ты­ва­ли край­ний недо­ста­ток само­го необ­хо­ди­мо­го, а все­го людей насчи­ты­ва­лось более трех­сот тысяч. (3) Гора­ций, про­явив­ший в то вре­мя такую вот доб­лесть, более досто­ин удив­ле­ния, чем какой бы то ни было дру­гой когда-либо родив­ший­ся рим­ля­нин, одна­ко из-за уве­чья ног он не мог слу­жить горо­ду впредь. Из-за это­го несча­стья он ни разу не полу­чил ни кон­суль­ства, ни како­го ино­го воен­но­го коман­до­ва­ния. (4) Таким обра­зом, он, совер­шив необык­но­вен­ный посту­пок в про­ис­шед­шей тогда войне, досто­ин бла­го­дар­но­сти рим­лян как никто дру­гой из про­сла­вив­ших­ся сво­им муже­ст­вом. А кро­ме него, был еще Гай Муций, по про­зви­щу Кор­вин, муж из знат­но­го рода и сам стре­мя­щий­ся к вели­ким делам. О нем я рас­ска­жу немно­го поз­же, обра­тив­шись спер­ва к тому, каким несча­стьям под­верг­ся город в то вре­мя.

26⁴⁵. Ведь после того сра­же­ния царь тирре­нов раз­ме­стил­ся лаге­рем на близ­ле­жа­щем хол­ме, с кото­ро­го про­гнал рим­ский гар­ни­зон и теперь стал хозя­и­ном всех земель, лежа­щих по ту сто­ро­ну реки Тибр. Сыно­вья же Тарк­ви­ния и его зять Мами­лий на плотах и чел­но­ках пере­пра­ви­лись со сво­и­ми вой­ска­ми на про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну реки, при­ле­гаю­щую к Риму, и в укреп­лен­ном месте раз­би­ва­ют лагерь. Делая оттуда вылаз­ки, они опу­сто­ша­ли рим­скую окру­гу, раз­ру­ша­ли жили­ща и напа­да­ли на скот, выхо­див­ший из укреп­ле­ний на паст­би­ща. (2) Так как вра­ги гос­под­ст­во­ва­ли над всем тем, что нахо­ди­лось под откры­тым небом, и ни съест­ные при­па­сы из сель­ской окру­ги не вво­зи­лись в город, ни по реке ниче­го не достав­ля­лось, раз­ве толь­ко самая малость, вско­ре мно­гие тыся­чи людей, израс­хо­до­вав то немно­гое, что у них было запа­се­но, ста­ли испы­ты­вать нуж­ду в самом необ­хо­ди­мом. (3) Вско­ре мно­же­ство рабов, бро­сив сво­их хозя­ев, нача­ли еже­днев­но сбе­гать, ушли к тирре­нам и мно­гие из бед­ней­ших пле­бе­ев. Кон­су­лы, видев­шие все это, реши­ли про­сить лати­нов, еще сохра­няв­ших союз с рим­ля­на­ми и пред­по­чи­тав­ших сохра­нять друж­бу, поско­рее при­слать им воен­ную помощь. Кон­су­лы так­же реши­ли отпра­вить послов в Кумы в Кам­па­нии и в горо­да, нахо­дя­щи­е­ся в Помп­тин­ской долине, чтобы те попро­си­ли пре­до­ста­вить им хлеб на вывоз. (4) Лати­ны же укло­ни­лись от помо­щи на том осно­ва­нии, что им нель­зя вое­вать ни про­тив Тарк­ви­ни­ев, ни про­тив рим­лян, так как они заклю­чи­ли дого­вор о друж­бе с обе­и­ми сто­ро­на­ми. Но Лар­ций и Гер­ми­ний, отправ­лен­ные посла­ми для при­во­за хле­ба, в без­лун­ную ночь доста­ви­ли по реке со сто­ро­ны моря мно­го­чис­лен­ные чел­ны, запол­нен­ные раз­но­об­раз­ной про­ви­зи­ей из Помп­тин­ской рав­ни­ны, и при этом оста­лись неза­ме­чен­ны­ми про­тив­ни­ком. (5) Когда эти при­па­сы быст­ро исто­щи­лись и люди испы­та­ли такую же нуж­ду, как и преж­де, то тирре­нец, узнав от пере­беж­чи­ков, что жите­ли стра­да­ют от голо­да, обра­тил­ся к ним, при­ка­зав при­нять Тарк­ви­ния, если хотят осво­бо­дить­ся от вой­ны и голо­да.

27⁴⁶. Когда же рим­ляне не при­ня­ли его пове­ле­ния, но пред­по­чли тер­петь все невзго­ды, Муций понял, что им оста­нет­ся одно из двух: либо в силу нехват­ки про­до­воль­ст­вия вско­ре отка­зать­ся от сво­его реше­ния, либо, твер­до стоя на сво­ем, погиб­нуть жал­кой смер­тью. Попро­сив кон­су­лов созвать для него сенат: он, мол, откро­ет ему нечто зна­чи­тель­ное и важ­ное, — Муций, когда сенат был собран, заяв­ля­ет сле­дую­щее: «Отцы, я, решив отва­жить­ся на пред­при­я­тие, бла­го­да­ря кото­ро­му город осво­бо­дит­ся от сего­дняш­них несча­стий, вполне уве­рен в этом деле и думаю, что без труда оси­лю его. Что же каса­ет­ся моей жиз­ни, я не имею боль­ших надежд на то, что мне удаст­ся остать­ся в живых после это­го пред­при­я­тия, вер­нее, если гово­рить чест­но, у меня нет вооб­ще ника­ких надежд. (2) Соби­ра­ясь под­верг­нуть­ся опас­но­сти, я не счи­таю вер­ным, что никто не узна­ет о моих вели­ких замыс­лах даже в том слу­чае, если меня постигнет неуда­ча в этом деле, но в слу­чае успе­ха я рас­счи­ты­ваю встре­тить высо­кие поче­сти, бла­го­да­ря кото­рым вме­сто смерт­но­го тела мне доста­нет­ся бес­смерт­ная сла­ва. (3) Сей­час небез­опас­но рас­ска­зы­вать наро­ду о том, что я заду­мал, чтобы кто-нибудь, руко­вод­ст­ву­ясь лич­ной выго­дой, не раз­гла­сил то вра­гу, что подоб­но сокро­вен­ным мисте­ри­ям сле­ду­ет хра­нить в глу­бо­кой тайне. Вам же (ведь я пола­гаю, что вы буде­те креп­ко хра­нить этот сек­рет), я пер­вым и един­ст­вен­ным откры­ваю ее, а от вас в над­ле­жа­щее вре­мя о ней узна­ют и дру­гие граж­дане. (4) Замы­сел же мой таков: я соби­ра­юсь, при­тво­рив­шись пере­беж­чи­ком, отпра­вить­ся в лагерь Тарк­ви­ни­ев. Если, раз­об­ла­чен­ный ими, я погиб­ну, то ваша чис­лен­ность умень­шит­ся толь­ко на одно­го граж­да­ни­на. Если же мне удаст­ся про­ник­нуть в лагерь, то я обе­щаю вам убить вра­же­ско­го царя. По смер­ти Пор­се­ны вой­на кон­чит­ся, а я пре­терп­лю то, что угото­ва­но мне боже­ст­вом. Имея вас, как буду­щих оче­вид­цев этих моих замыс­лов и свиде­те­лей перед наро­дом, я ухо­жу, сде­лав надеж­ду на луч­шее буду­щее оте­че­ства сво­им про­вод­ни­ком в пути».

28. Полу­чив одоб­ре­ние заседав­ших в сена­те и бла­го­при­ят­ные пред­зна­ме­но­ва­ния отно­си­тель­но это­го пред­при­я­тия, он пере­прав­ля­ет­ся через реку и, достиг­нув лаге­ря тирре­нов, вхо­дит в него, обма­нув охра­няв­ших ворота и при­ки­нув­шись одним из их еди­но­пле­мен­ни­ков: ведь он не имел ника­ко­го види­мо­го ору­жия и изъ­яс­нял­ся на тиррен­ском язы­ке, кото­рый узнал еще ребен­ком, будучи обу­чен сво­им вос­пи­та­те­лем, тирре­ном по про­ис­хож­де­нию. (2) Когда же он при­шел на пло­щадь к палат­ке коман­дую­ще­го, то увидел мужа, выде­ля­ю­ще­го­ся сво­им ростом и физи­че­ской силой, обла­чен­но­го в пур­пур­ную одеж­ду и рас­по­ло­жив­ше­го­ся на команд­ном воз­вы­ше­нии; вокруг него сто­я­ло мно­го воору­жен­ных людей. Сде­лав лож­ный вывод, (ведь он нико­гда не видел царя тирре­нов), Муций решил, что этот чело­век и есть Пор­се­на. На самом деле это был сек­ре­тарь царя, кото­рый вос­седал на три­бу­на­ле, пере­счи­ты­вая вои­нов и разда­вая им про­до­воль­ст­вен­ные пай­ки. (3) Напра­вив­шись к сек­ре­та­рю сквозь окру­жав­шую того тол­пу, никем не оста­нов­лен­ный, без види­мо­го ору­жия, он под­ни­ма­ет­ся на воз­вы­ше­ние, выхва­ты­ва­ет кин­жал и разит сего мужа в голо­ву. Сек­ре­тарь сра­зу же уми­ра­ет, а Муция, немед­лен­но схва­чен­но­го теми, кто нахо­дил­ся рядом с три­бу­на­лом, отво­дят к царю, уже узнав­ше­го от дру­гих об убий­стве сек­ре­та­ря. (4) Пор­се­на при виде Муция вос­клик­нул: «О негод­ней­ший из людей, ты, кто вско­ре будет нака­зан по досто­ин­ству, ска­жи, кто ты, откуда при­шел и с чьей помо­щью соби­рал­ся свер­шить столь зна­чи­тель­ное дело? И кого ты заду­мал убить, толь­ко мое­го сек­ре­та­ря или и меня тоже? Каких ты име­ешь сообщ­ни­ков в заго­во­ре или дове­рен­ных лиц? Не скры­вай прав­ды, чтобы тебе не при­шлось гово­рить под пыт­ка­ми».

29. Муций же, не пере­ме­нив­шись в лице, не выка­зав ни стра­ха и ни каких-либо иных чувств, обыч­но испы­ты­вае­мых теми, кого ждет смерть, ответ­ст­во­вал ему: «Я рим­ля­нин и по рож­де­нию не из про­сто­люди­нов. Решив осво­бо­дить оте­че­ство от вой­ны, я под видом пере­беж­чи­ка про­шел в ваш лагерь, желая убить тебя. Я хоро­шо знал, что мне пред­сто­ит уме­реть неза­ви­си­мо от того, достиг­ну ли я успе­ха или обма­нусь в сво­их ожи­да­ни­ях, и все же пред­по­чел отдать свою жизнь родине и вме­сто смерт­но­го тела обре­сти бес­смерт­ную сла­ву. Обма­нув­шись в этих рас­че­тах, я, введен­ный в заблуж­де­ние пур­пур­ной одеж­дой, куруль­ным креслом и дру­ги­ми зна­ка­ми вла­сти, вме­сто тебя убил тво­е­го сек­ре­та­ря, кото­рый был мне совсем не нужен. (2) Я, конеч­но, не буду про­сить осво­бо­дить меня от смер­ти, к кото­рой сам себя при­го­во­рил, соби­ра­ясь при­сту­пить к сво­е­му пред­при­я­тию. Но если ты изба­вишь меня от пыток и дру­гих оскорб­ле­ний, дав пору­чи­тель­ства в этом перед бога­ми, то я обе­щаю открыть тебе весь­ма важ­ное дело, кото­рое каса­ет­ся тво­е­го спа­се­ния». (3) Так он ска­зал, заду­мав пере­хит­рить Пор­се­ну. Царь же, при­дя в смя­те­ние и пред­по­ла­гая, что опас­ность исхо­дит от мно­гих людей, немед­ля дает ему клят­вен­ные заве­ре­ния. После это­го Муций, при­ду­мав столь необы­чай­ный спо­соб обма­на, кото­рый не может иметь явно­го под­твер­жде­ния, гово­рит ему: «О царь, мы, три­ста рим­лян оди­на­ко­во­го воз­рас­та, все пат­ри­ци­ан­ско­го рода, собрав­шись, заду­ма­ли убить тебя и скре­пи­ли замы­сел вза­им­ны­ми клят­ва­ми. Обсуж­дая спо­соб заго­во­ра, мы реши­ли идти на это дело не всем вме­сте, а по одно­му и не спра­ши­вать друг у дру­га, когда, как, где и с помо­щью каких средств каж­дый напа­дет на тебя, чтобы нам лег­че было скрыть заго­вор. Решив так, мы бро­си­ли жре­бий и мне пер­во­му доста­лось начать это пред­при­я­тие. Итак, узнав теперь, что мно­го­чис­лен­ные и доб­лест­ные люди, стре­мясь к сла­ве, будут иметь те же наме­ре­ния, что и я, и что одно­му из них, может быть, удаст­ся добить­ся луч­шей уча­сти, неже­ли моя, поду­май, какой охра­ны от всех них будет тебе доста­точ­но».

30. Когда царь услы­шал все это, он при­ка­зал тело­хра­ни­те­лям уве­сти Муция и, свя­зав его, тща­тель­но охра­нять. Сам же он, собрав наи­бо­лее вер­ных из дру­зей и поса­див воз­ле себя сво­его сына Аррун­та, стал обсуж­дать, что делать, чтобы поме­шать заго­во­ру этих людей. (2) И в то вре­мя как все про­чие пред­ла­га­ли настоль­ко про­стые меры без­опас­но­сти, что, каза­лось, они не зна­ют того, что нуж­но; его сын, высту­пая послед­ним, выска­зал не по воз­рас­ту муд­рое сооб­ра­же­ние. Он тре­бо­вал, чтобы отец раз­мыш­лял не о том, в какой охране он нуж­да­ет­ся для того, чтобы избе­жать опас­но­сти, а о том, как сде­лать, чтобы вовсе не нуж­дать­ся в охране. Когда же все при­шли в удив­ле­ние от его пред­ло­же­ния и захо­те­ли узнать, как это мож­но сде­лать, он ска­зал: «Если бы ты сде­лал этих мужей вме­сто сво­их вра­гов сво­и­ми дру­зья­ми, сочтя свою соб­ст­вен­ную жизнь более цен­ной, неже­ли воз­вра­ще­ние Тарк­ви­ния с изгнан­ни­ка­ми». (3) Царь отве­тил, что он пред­ло­жил наи­луч­шее реше­ние, но оно так­же тре­бу­ет сове­та, каким обра­зом мож­но будет заклю­чить с рим­ля­на­ми бла­го­при­стой­ное пере­ми­рие. Он утвер­ждал, что будет боль­шим бес­че­стьем, если он, победив их в бит­ве и дер­жа в оса­де, уйдет, не добив­шись ниче­го из того, что обе­щал Тарк­ви­ни­ям, слов­но побеж­ден­ный побеж­ден­ны­ми и бежав­ший от тех, кто все еще не реша­ет­ся вый­ти за ворота. Нако­нец, он объ­явил, что здесь воз­мо­жен будет един­ст­вен­но достой­ный спо­соб окон­ча­ния враж­ды: если от вра­гов к нему явят­ся какие-нибудь лица для пере­го­во­ров о друж­бе.

31. Вот что он ска­зал тогда сво­е­му сыну и при­сут­ст­ву­ю­щим. Одна­ко через несколь­ко дней он вынуж­ден был пер­вым начать пере­го­во­ры по сле­дую­щей при­чине: когда его вои­ны рас­се­я­лись по полям и гра­би­ли про­до­воль­ст­вен­ные обо­зы, направ­ляв­ши­е­ся в город (а дела­ли они это посто­ян­но), рим­ские кон­су­лы, устро­ив им в под­хо­дя­щем месте заса­ду, мно­гих из них уни­что­жи­ли и еще боль­ше, чем уби­тых, захва­ти­ли плен­ных. Него­дуя на это, тирре­ны обсуж­да­ли свое поло­же­ние меж­ду собой на сход­ках, обви­няя царя и дру­гих пред­во­ди­те­лей за дли­тель­ность вой­ны и желая разой­тись по домам. (2) Поняв, что пере­го­во­ры будут угод­ны всем, царь отправ­ля­ет самых близ­ких из сво­их дру­зей в каче­стве послов⁴⁷. Неко­то­рые же рас­ска­зы­ва­ют, что вме­сте с ними был послан и Муций, дав царю клят­ву в том, что он вер­нет­ся обрат­но. А дру­гие гово­рят, что тот содер­жал­ся под стра­жей в лаге­ре в каче­стве залож­ни­ка до заклю­че­ния пере­ми­рия и это, пожа­луй, будет бли­же к истине. (3) Пору­че­ния, кото­рые царь дал послам, были тако­вы: о воз­вра­ще­нии Тарк­ви­ния ника­ких пере­го­во­ров не вести, но потре­бо­вать, чтобы им было воз­вра­ще­но иму­ще­ство, преж­де все­го все то, что оста­вил им Тарк­ви­ний Древ­ний и кото­рым они вла­де­ли, при­об­ре­тя закон­ным обра­зом. Если же это невоз­мож­но, то тре­бо­вать, что воз­мож­но в каче­стве ком­пен­са­ции за зем­ли, жили­ща, скот и те дохо­ды, кото­рые рим­ляне полу­чи­ли с зем­ли. И по их выбо­ру сле­ду­ет пред­по­честь одно из двух: или чтобы эту сум­му внес­ли вла­де­ю­щие иму­ще­ст­вом и извле­каю­щие из него дохо­ды, или чтобы было упла­че­но из обще­ст­вен­ной каз­ны. (4) Это отно­си­тель­но Тарк­ви­ни­ев, себе же, чтобы он пре­кра­тил враж­ду, Пор­се­на при­ка­зал про­сить так назы­вае­мые «Семь хол­мов» (это была древ­няя зем­ля тирре­нов, рим­ляне же при­об­ре­ли ее в резуль­та­те вой­ны, отняв ее у вла­дель­цев) и попро­сить у них так­же в каче­стве залож­ни­ков сыно­вей из наи­бо­лее знат­ных домов, чтобы рим­ляне оста­лись в буду­щем надеж­ны­ми дру­зья­ми тирре­нов.

32. Когда послы при­бы­ли в Рим, сенат, убеж­ден­ный Попли­ко­лой, одним из кон­су­лов, про­го­ло­со­вал за то, чтобы пре­до­ста­вить все, чего тре­бо­вал тиррен. Ведь сенат думал, что мас­са пле­бе­ев и неиму­щих стра­да­ет от нехват­ки про­до­воль­ст­вия и охот­но при­мет окон­ча­ние вой­ны на любых усло­ви­ях, если те будут спра­вед­ли­вы. (2) Одна­ко народ, хотя и утвер­дил все осталь­ные пред­ло­же­ния сена­та, не согла­сил­ся на выда­чу иму­ще­ства, но, как я узнал, вынес про­ти­во­по­лож­ное реше­ние — ниче­го ни из част­но­го иму­ще­ства, ни из обще­ст­вен­но­го не отда­вать тира­нам, но отпра­вить к царю Пор­сене послов по это­му вопро­су с прось­бой при­нять залож­ни­ков и зем­лю. Что же каса­ет­ся иму­ще­ства, то они хотят, чтобы он сам, став судьей меж­ду Тарк­ви­ни­я­ми и рим­ля­на­ми и выслу­шав обе сто­ро­ны, вынес спра­вед­ли­вое реше­ние, на кото­рое не повли­я­ют ни его склон­но­сти, ни враж­да. (3) Тирре­ны, вер­нув­шись, при­нес­ли царю этот ответ, а вме­сте с ними при­бы­ли и те, кто был назна­чен наро­дом, при­ведя с собой два­дцать детей из пер­вых семей, кото­рые долж­ны были стать залож­ни­ка­ми за оте­че­ство. Пер­вы­ми отда­ли сво­их детей кон­су­лы: Марк Гора­ций — сына, а Пуб­лий Вале­рий — дочь, кото­рая достиг­ла поры заму­же­ства. (4) Когда они при­шли в лагерь, царь обра­до­вал­ся и, горя­чо похва­лив рим­лян, заклю­чил с ними пере­ми­рие на опре­де­лен­ное коли­че­ство дней, а сам взял на себя веде­ние судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства. Тарк­ви­нии же были огор­че­ны, лишив­шись вели­ких надежд, кото­рые они свя­зы­ва­ли с царем: ведь они рас­счи­ты­ва­ли, что тот вернет им власть. Одна­ко они вынуж­де­ны были доволь­ст­во­вать­ся насто­я­щим поло­же­ни­ем и при­нять то, что пред­ла­га­лось. Когда в назна­чен­ное вре­мя из горо­да при­бы­ли те, кому пред­сто­я­ло защи­щать спра­вед­ли­вость…⁴⁸ и ста­рей­шие из сена­та, то царь, вос­сев на три­бу­на­ле вме­сте со сво­и­ми дру­зья­ми и при­ка­зав сво­е­му сыну судить вме­сте с ним, пре­до­ста­вил им сло­во.

33⁴⁹. Когда еще велась судеб­ная защи­та, какой-то чело­век при­нес весть о бег­стве являв­ших­ся залож­ни­ца­ми деву­шек. Они попро­си­ли охран­ни­ков раз­ре­шить им пой­ти на реч­ку иску­пать­ся. Полу­чив такое доз­во­ле­ние, они уго­во­ри­ли муж­чин отой­ти от реки, пока они будут купать­ся и наде­вать пла­тья, чтобы те не увиде­ли их обна­жен­ны­ми. Когда муж­чи­ны это сде­ла­ли, то, под­дав­шись уго­во­рам Кле­лии, пер­вой подав­шей при­мер, девуш­ки пере­плы­ли реку и вер­ну­лись в Рим. (2) Тогда Тарк­ви­ний, обви­нив рим­лян в клят­во­пре­ступ­ле­нии и веро­лом­стве, стал побуж­дать царя к тому, чтобы он, обма­ну­тый эти­ми ковар­ны­ми людь­ми, боль­ше не забо­тил­ся о них. Когда же кон­сул стал оправ­ды­вать­ся, гово­ря, что этот посту­пок совер­шен сами­ми девуш­ка­ми без при­ка­за­ния их отцов и что ско­ро будут пред­став­ле­ны дока­за­тель­ства того, что ника­ко­го зло­го умыс­ла они не име­ли, царь, пове­рив ему, поз­во­лил пой­ти и при­ве­сти этих деву­шек соглас­но обе­ща­нию. (3) И Вале­рий уда­лил­ся, чтобы вер­нуть деву­шек обрат­но. Тарк­ви­ний же и его зять, пре­зрев зако­ны, тай­но подо­сла­ли на доро­гу отряд всад­ни­ков, чтобы не толь­ко похи­тить ведо­мых деву­шек, но и схва­тить кон­су­ла и дру­гих, направ­ляв­ших­ся в лагерь. Он хотел сде­лать этих людей зало­гом спа­се­ния добра, кото­рое рим­ляне отня­ли у Тарк­ви­ния, не дожи­да­ясь окон­ча­ния суда. (4) Одна­ко боже­ст­вен­ные силы не поз­во­ли­ли им осу­ще­ст­вить заго­вор в соот­вет­ст­вии с их замыс­лом. Ведь когда собрав­ши­е­ся напасть на при­шед­ших выеха­ли из лаге­ря лати­нян, рим­ский кон­сул, опе­ре­див их, ока­зал­ся уже у самых ворот тиррен­ско­го лаге­ря, и толь­ко там был настиг­нут теми, кто пре­сле­до­вал его со сто­ро­ны дру­го­го лаге­ря. (5) Тирре­ны быст­ро заме­ти­ли начав­шу­ю­ся меж­ду ними руко­паш­ную схват­ку, и цар­ский сын в сопро­вож­де­нии отряда всад­ни­ков немед­лен­но поспе­шил на помощь, ему так­же содей­ст­во­ва­ли те из пехо­тин­цев, кото­рые охра­ня­ли лагерь.

34. Рас­сер­див­шись на это, Пор­се­на созвал тирре­нов на собра­ние и рас­ска­зал им, что после того как рим­ляне пору­чи­ли ему до выне­се­ния судеб­но­го реше­ния рас­смот­реть обви­не­ния, сде­лан­ные в их адрес Тарк­ви­ни­ем, спра­вед­ли­во изгнан­ные рим­ля­на­ми Тарк­ви­нии попы­та­лись во вре­мя пере­ми­рия посту­пить про­ти­во­за­кон­но по отно­ше­нию к непри­кос­но­вен­ным осо­бам послов и залож­ни­ков. По этой при­чине тирре­ны осво­бож­да­ют рим­лян от обви­не­ний и раз­ры­ва­ют союз с Тарк­ви­ни­ем и Мами­ли­ем. Он так­же при­ка­зал, чтобы они в тот же день поки­ну­ли лагерь. (2) Итак, Тарк­ви­нии, кото­рые сна­ча­ла име­ли серь­ез­ные надеж­ды на власть, или на то, что с помо­щью тирре­нов они сно­ва ста­нут тира­на­ми горо­да или полу­чат обрат­но иму­ще­ство, из-за про­ти­во­за­кон­ных дей­ст­вий по отно­ше­нию к послам и залож­ни­кам не достиг­ли ни того, ни дру­го­го и поки­ну­ли лагерь, окру­жен­ные позо­ром и нена­ви­стью. (3) А царь тирре­нов, при­ка­зав при­ве­сти к три­бу­на­лу рим­ских залож­ниц, отдал их кон­су­лу, ска­зав, что он более все­го пред­по­чи­та­ет вер­ность горо­да како­му бы то ни было залож­ни­че­ству. Одну же девуш­ку из чис­ла залож­ниц, кото­рая убеди­ла осталь­ных пере­плыть реку, он похва­лил за весь­ма зна­чи­тель­ный, несмот­ря на ее пол и воз­раст, образ мыс­лей. Город же он вос­сла­вил за то, что тот вос­пи­тал не толь­ко доб­лест­ных мужей, но и дев, не усту­паю­щих муж­чи­нам. Сей деви­це царь пода­рил бое­во­го коня, укра­шен­но­го вели­ко­леп­ны­ми метал­ли­че­ски­ми бля­ха­ми на сбруе. (4) После это­го собра­ния царь дал рим­ским послам клят­ву мира и друж­бы и заклю­чил с ними союз. В каче­стве подар­ка горо­ду он раз­ре­шил забрать без вся­ко­го выку­па всех весь­ма мно­го­чис­лен­ных плен­ни­ков, а так­же то место, на кото­ром он рас­по­ла­гал­ся лаге­рем. Этот лагерь был устро­ен не как вре­мен­ная сто­ян­ка в чужой зем­ле, а как посто­ян­ный город, в кото­ром было доста­точ­ное коли­че­ство част­ных и обще­ст­вен­ных соору­же­ний, хотя и не в обы­чае тирре­нов было, сни­мая лагерь и ухо­дя из вра­же­ской стра­ны, остав­лять построй­ки невреди­мы­ми: обыч­но они их сжи­га­ли. Таким обра­зом, в денеж­ном выра­же­нии царь при­нес горо­ду нема­лый дар. Это пока­за­ла рас­про­да­жа, кото­рую про­ве­ли кве­сто­ры после ухо­да царя. (5) Итак, вой­на, про­ис­шед­шая меж­ду рим­ля­на­ми и Тарк­ви­ни­я­ми, а так­же царем клу­зий­цев Лар­сом Пор­се­ной, вой­на, кото­рая при­ве­ла город к столь вели­ким опас­но­стям, име­ла такое вот завер­ше­ние.

35. После ухо­да тирре­нов рим­ский сенат поста­но­вил послать Пор­сене трон из сло­но­вой кости, ски­петр, золо­той венок и три­ум­фа­тор­ские одеж­ды, кото­ры­ми укра­ша­ют­ся цари. Муцию же, поже­лав­ше­му уме­реть за оте­че­ство, что счи­та­лось глав­ной при­чи­ной окон­ча­ния вой­ны, сенат при­ка­зал даро­вать уча­сток из обще­ст­вен­ной зем­ли за рекой Тибр (такой же как и в преды­ду­щем слу­чае со сра­жав­шим­ся за мост Гора­ци­ем), а имен­но такой, какой Муций смог бы охва­тить плу­гом за один день. Это место и в наше вре­мя все еще зовет­ся Муци­е­вы­ми луга­ми⁵⁰. (2) Так рим­ляне награ­ди­ли муж­чин, а в честь деви­цы Кле­лии они при­ка­за­ли уста­но­вить брон­зо­вую ста­тую, кото­рую отцы деву­шек поста­ви­ли на Свя­щен­ной доро­ге, веду­щей на Форум⁵¹. Мы уже не заста­ли ее на месте; гово­рят, она была уни­что­же­на во вре­мя пожа­ра в сосед­них домах. (3) В том же году было завер­ше­но стро­и­тель­ство хра­ма Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го⁵², о кото­ром я отдель­но гово­рил в преды­ду­щей кни­ге⁵³. Посвя­ще­ние это­го хра­ма и над­пись на нем⁵⁴ доста­лись Мар­ку Гора­цию, одно­му из кон­су­лов, успев­ше­му совер­шить этот риту­ал до воз­вра­ще­ния сво­его кол­ле­ги. Как раз в это вре­мя Вале­рий высту­пил с вой­ском из горо­да для защи­ты сель­ской окру­ги. Ведь как толь­ко люди поки­ну­ли кре­по­сти и вер­ну­лись на поля, Мами­лий, послав туда шай­ки гра­би­те­лей, нанес зем­ледель­цам зна­чи­тель­ный вред. Вот такие собы­тия про­изо­шли в третье кон­суль­ство.

36. Кон­су­лы чет­вер­то­го года⁵⁵ Спу­рий Лар­ций и Гай Гер­ми­ний завер­ши­ли свое прав­ле­ние без вой­ны. При них погиб Аррунт, сын царя тирре­нов Пор­се­ны, в тече­ние двух лет оса­ждав­ших город ари­ций­цев. 2⁵⁶. Ведь как толь­ко был заклю­чен мир с рим­ля­на­ми, Аррунт, полу­чив от отца поло­ви­ну вой­ска, отпра­вил­ся в поход про­тив ари­ций­цев, чтобы уста­но­вить еди­но­лич­ную власть над ними. Он уже чуть было не захва­тил город, когда к ари­ций­цам при­шла помощь из Анция, Туску­ла и кам­пан­ских Кум. Выстро­ив мень­шие силы про­тив пре­вос­хо­дя­ще­го про­тив­ни­ка, Аррунт обра­тил его в бег­ство и пре­сле­до­вал до само­го горо­да. Одна­ко побеж­ден­ный куман­ца­ми, кото­ры­ми коман­до­вал Ари­сто­дем, по про­зви­щу «Крот­кий»⁵⁷, он поги­ба­ет, а вой­ско тирре­нов, после его смер­ти будучи не в состо­я­нии про­ти­во­сто­ять вра­гу, обра­ща­ет­ся в бег­ство. (3) Мно­гие из тирре­нов, пре­сле­ду­е­мые куман­ца­ми, погиб­ли, но боль­шая их часть, рас­се­ян­ная по полям, бежа­ла в зем­ли рим­лян, нахо­дя­щи­е­ся непо­да­ле­ку, рас­те­ряв ору­жие и слиш­ком обес­силев от ран, чтобы уйти даль­ше. Рим­ляне же на повоз­ках, теле­гах и вьюч­ных живот­ных доста­ви­ли их из полей в город; неко­то­рые тирре­ны были едва живы, и рим­ляне при­нес­ли их в свои дома и выле­чи­ли, обес­пе­чив пита­ние, уход и дру­гие услу­ги, свиде­тель­ст­во­вав­шие об их боль­шом состра­да­нии. Так что мно­гие из тирре­нов, тро­ну­тые таким отно­ше­ни­ем к ним со сто­ро­ны рим­лян, не име­ли ника­ко­го жела­ния воз­вра­щать­ся домой, но захо­те­ли остать­ся со сво­и­ми бла­го­де­те­ля­ми. (4) Сенат дал им место в горо­де, на кото­ром они долж­ны были устро­ить свои жили­ща: в низ­мен­но­сти меж­ду Пала­ти­ном и Капи­то­ли­ем, имев­шей в дли­ну почти четы­ре ста­дия. Отсюда и в мое вре­мя путь, веду­щий от Фору­ма к Боль­шо­му цир­ку, назы­ва­ет­ся у рим­лян на мест­ном язы­ке «жили­ще тирре­нов». За них рим­ляне полу­чи­ли от царя тирре­нов незна­чи­тель­ный дар, но такой, кото­ро­му рим­ляне очень обра­до­ва­лись, а имен­но: зем­лю за рекой, кото­рую тот забрал при заклю­че­нии мира. И рим­ляне при­нес­ли в жерт­ву богам мно­го вещей, кото­рые они по обе­ту обе­ща­ли посвя­тить им, если сно­ва ста­нут хозя­е­ва­ми «Семи хол­мов».

37⁵⁸. Пято­му году после изгна­ния царя соот­вет­ст­во­ва­ла шесть­де­сят девя­тая Олим­пи­а­да⁵⁹, на кото­рой во вто­рой раз победил в беге на ста­дий Исхо­мах из Крото­на, афин­ским архон­том тогда был Акест­о­рид, а у рим­лян кон­су­ла­ми были Марк Вале­рий, брат Вале­рия Попли­ко­лы, и Пуб­лий Посту­мий, по про­зви­щу Туберт. (2) В их кон­суль­ство рим­лян ожи­да­ла еще одна вой­на, теперь с их бли­жай­ши­ми соседя­ми. Она была нача­та шай­ка­ми гра­би­те­лей и при­ве­ла к мно­го­чис­лен­ным и тяже­лым сра­же­ни­ям, одна­ко завер­ши­лась достой­ным миром на тре­тий год после кон­суль­ства этих мужей, не осла­бе­вая в тече­ние все­го это­го вре­ме­ни. Неко­то­рые из саби­нян, узнав об ослаб­ле­нии Рима из-за пора­же­ния, полу­чен­но­го от тирре­нов, и счи­тая, что Рим уже не сле­ду­ет почи­тать как преж­де, орга­ни­зо­ва­ли раз­бой­ни­чьи отряды и напа­ли на зем­ледель­цев, спу­стив­ших­ся из укреп­ле­ний на поля, и при­чи­ни­ли им боль­шой ущерб. (3) В свя­зи с эти­ми собы­ти­я­ми рим­ляне, преж­де чем начать воен­ные дей­ст­вия, отпра­ви­ли к саби­ня­нам посоль­ство, потре­бо­вав спра­вед­ли­во­сти и сочтя необ­хо­ди­мым, чтобы впредь ниче­го про­ти­во­за­кон­но­го про­тив зем­ледель­цев не совер­ша­лось. Полу­чив же высо­ко­мер­ный ответ, рим­ляне объ­яви­ли саби­ня­нам вой­ну. Сна­ча­ла, неожи­дан­но для гра­бив­ших поля саби­нян, высту­пил с кава­ле­ри­ей и отбор­ной частью лег­ко­во­ору­жен­ной пехоты один из кон­су­лов, Вале­рий, и начал жесто­кое изби­е­ние совер­шив­ших набег, хотя те и были гораздо мно­го­чис­лен­ней. Это изби­е­ние ста­ло воз­мож­ным бла­го­да­ря тому, что саби­няне были неор­га­ни­зо­ван­ны и не ожи­да­ли напа­де­ния. (4) Затем, когда саби­няне посла­ли про­тив них боль­шие силы под коман­до­ва­ни­ем испы­тан­но­го в войне пол­ко­во­д­ца, рим­ляне сна­ря­жа­ют еще одно вой­ско, состав­лен­ное из всех осталь­ных вои­нов под коман­до­ва­ни­ем обо­их кон­су­лов. Посту­мий рас­по­ло­жил­ся лаге­рем в хол­ми­стой мест­но­сти неда­ле­ко от Рима, опа­са­ясь како­го-либо неожи­дан­но­го напа­де­ния на город со сто­ро­ны изгнан­ни­ков. Вале­рий же раз­бил лагерь рядом с про­тив­ни­ком у реки Аниен, кото­рая за горо­дом Тибур с гро­хотом низ­вер­га­ет­ся с высо­кой ска­лы и про­те­ка­ет через поля саби­нян и рим­лян, разде­ляя их зем­ли, затем эта река, живо­пис­ная на вид и несу­щая вкус­ную для питья воду, сли­ва­ет­ся с рекой Тибр.

38. На дру­гой сто­роне реки рас­по­ла­гал­ся лагерь саби­нян: он так­же нахо­дил­ся неда­ле­ко от бере­га на поло­гом, почти неукреп­лен­ном хол­ме. Сна­ча­ла про­тив­ни­ки осте­ре­га­лись друг дру­га и не торо­пи­лись, перей­дя реку, начать сра­же­ние, но через неко­то­рое вре­мя, пре­зрев рас­чет и воз­мож­ную выго­ду, охва­чен­ные гне­вом и духом сопер­ни­че­ства, всту­па­ют в сра­же­ние. (2) Ходя за водой и водя лоша­дей на водо­пой, они захо­ди­ли дале­ко в реку, кото­рая, еще не напол­нив­шись зим­ни­ми дождя­ми, была тогда доволь­но узкой, так что они пере­хо­ди­ли ее вброд, так как вода была лишь немно­го выше колен. Сна­ча­ла, когда завя­за­лась какая-то стыч­ка меж­ду неболь­ши­ми групп­ка­ми, из обо­их лаге­рей на помощь сво­им при­бе­жал еще кое-кто, затем еще одни то из одно­го, то из дру­го­го лаге­ря, чтобы помочь тем, кто в дан­ный момент тер­пел пора­же­ние, при­чем то рим­ляне отго­ня­ли саби­нян от воды, то саби­няне про­го­ня­ли рим­лян из реки. (3) Когда появи­лись уби­тые и ране­ные и все­ми овла­дел дух сопер­ни­че­ства, как это обык­но­вен­но быва­ет во вре­мя вне­зап­но завя­зав­ших­ся сты­чек, то обо­их пред­во­ди­те­лей войск охва­ти­ло оди­на­ко­вое жела­ние перей­ти реку. (4) Но рим­ский кон­сул опе­ре­дил саби­нян и, пере­пра­вив армию, когда те еще толь­ко воору­жа­лись и стро­и­ли вой­ска, подо­шел к ним вплот­ную. Они же не наме­ре­ва­лись ввя­зы­вать­ся в сра­же­ние, но окры­лен­ные пре­зре­ни­ем к вра­гу отто­го что им пред­сто­я­ло бить­ся не с обо­и­ми кон­су­ла­ми и не со всей рим­ской арми­ей; они всту­пи­ли в бой со всей воз­мож­ной сме­ло­стью и рве­ни­ем.

39. Когда завя­за­лась упор­ная схват­ка и пра­вый фланг рим­лян, на кото­ром нахо­дил­ся кон­сул, про­дви­нул­ся, напав на вра­гов, дале­ко впе­ред, а левый фланг, уже выдох­шись, под натис­ком про­тив­ни­ка отсту­пил к самой реке, то коман­до­вав­ший вто­рым лаге­рем рим­лян кон­сул, узнав о про­ис­хо­дя­щем, начал выво­дить свое вой­ско из лаге­ря. (2) Сам он, воз­глав­ляя фалан­гу пехо­тин­цев, дви­гал­ся обыч­ным шагом, но послал лега­та Спу­рия Лар­ция, кон­су­ла про­шло­го года, вме­сте с кон­ни­цей поспе­шить впе­ред. Лар­ций же, погнав лоша­дей во весь опор, лег­ко, посколь­ку никто не пре­пят­ст­во­вал ему, пере­прав­ля­ет­ся через реку, и, обой­дя пра­вый фланг про­тив­ни­ка, напа­да­ет на кон­ни­цу саби­нян с флан­га. И как толь­ко всад­ни­ки с обе­их сто­рон всту­па­ют в ближ­ний бой, то сра­зу же раз­го­ра­ет­ся нешу­точ­ное сра­же­ние, длив­ше­е­ся дол­гое вре­мя. (3) Меж­ду тем подо­шел и Посту­мий с пехо­тин­ца­ми. Напав на пехоту про­тив­ни­ка, он мно­гих уби­ва­ет в сра­же­нии, а осталь­ных при­во­дит в смя­те­ние. Если бы не насту­пи­ла ночь, то все до одно­го саби­няне были бы уже уни­что­же­ны, окру­жен­ные рим­ля­на­ми, кото­рые с помо­щью кон­ни­цы уже нача­ли раз­гром вра­га. Теперь же бежав­ших с поля сра­же­ния саби­нян, без­оруж­ных и весь­ма немно­го­чис­лен­ных, тем­нота спас­ла и дове­ла в сохран­но­сти до домов. Кон­су­лы без боя заня­ли лагерь саби­нян, поки­ну­тый внут­рен­ней охра­ной сра­зу после того, как она увиде­ла бег­ство сво­их. Захва­тив в лаге­ре боль­шую добы­чу и поз­во­лив увез­ти или уне­сти ее вои­нам, кон­су­лы отве­ли вой­ско домой. (4) Тогда впер­вые Рим, при­дя в себя после пора­же­ния, нане­сен­но­го тирре­на­ми, вер­нул себе преж­ний дух и решил­ся, как преж­де, доби­вать­ся вер­хо­вен­ства над соседя­ми. Город так­же отме­тил общим три­ум­фом воз­вра­ще­ние обо­их кон­су­лов, а одно­му из них, Вале­рию, при­ка­зал, кро­ме того, пода­рить уча­сток для жили­ща в луч­шей части Пала­ти­на и опла­тить рас­хо­ды на стро­и­тель­ство из обще­ст­вен­ной каз­ны. Две­ри это­го дома, воз­ле кото­ро­го сто­ял мед­ный бык, были един­ст­вен­ны­ми в Риме как сре­ди обще­ст­вен­ных, так и част­ных домов, кото­рые откры­ва­лись нару­жу⁶⁰.

40⁶¹. От этих мужей кон­суль­скую власть при­ня­ли Пуб­лий Вале­рий, про­зван­ный Попли­ко­лой, избран­ный в чет­вер­тый раз, и Тит Лукре­ций, став­ший кол­ле­гой Вале­рия во вто­рой раз⁶². При них все саби­няне, про­ведя общее собра­ние горо­дов, реши­ли вое­вать с рим­ля­на­ми яко­бы из-за того, что дого­вор с ними был нару­шен, так как царь Тарк­ви­ний, кото­ро­му они при­ся­га­ли, лишил­ся вла­сти. (2) Пред­во­ди­тель­ст­во­вал ими Секс­тий, один из сыно­вей Тарк­ви­ния, кото­рый, обха­жи­вая каж­до­го из них по отдель­но­сти и умо­ляя могу­ще­ст­вен­ных людей каж­до­го горо­да, вовлек их всех в вой­ну про­тив рим­лян и при­влек на свою сто­ро­ну еще два горо­да, Фиде­ны и Каме­рию, скло­нив их к измене рим­ля­нам и убедив всту­пить в союз с саби­ня­на­ми. За это саби­няне выбра­ли его дик­та­то­ром и поз­во­ли­ли ему про­из­ве­сти набор войск в каж­дом горо­де, так как, по их мне­нию, они потер­пе­ли пора­же­ние в про­шлом сра­же­нии из-за сла­бо­сти вой­ска и тупо­сти вое­на­чаль­ни­ка. (3) В то вре­мя как они зани­ма­лись этим, судь­ба, желая урав­нять несча­стья рим­лян — ведь их поки­ну­ли союз­ни­ки — выго­да­ми, пре­до­ста­ви­ла со сто­ро­ны вра­гов неожи­дан­ную помощь сле­дую­ще­го рода. Некий муж из саби­нян, жив­ший в горо­де Регил­лы, бога­тый и бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния, Тит Клав­дий⁶³, пере­хо­дит к рим­ля­нам, при­ведя с собой мно­же­ство роди­чей, дру­зей и мно­го­чис­лен­ных кли­ен­тов, пере­се­лив­ших­ся со сво­и­ми домо­чад­ца­ми, все­го не менее пяти тысяч чело­век, спо­соб­ных носить ору­жие. Гово­рят, что при­чи­на, заста­вив­шая его пере­се­лить­ся в Рим, была тако­вой. (4) Пра­ви­те­ли наи­бо­лее круп­ных горо­дов, из-за поли­ти­че­ско­го често­лю­бия отно­сясь враж­деб­но к это­му мужу, вызва­ли его в суд и обви­ни­ли в пре­да­тель­стве, а имен­но в том, что он не толь­ко не захо­тел всту­пить в вой­ну с рим­ля­на­ми, но и един­ст­вен­ный на общем собра­нии воз­ра­жал тем, кото­рые счи­та­ли необ­хо­ди­мым разо­рвать дого­вор с рим­ля­на­ми, и не поз­во­лил граж­да­нам сво­его горо­да про­ве­сти собра­ние, чтобы одоб­рить реше­ния дру­гих горо­дов. (5) Боясь это­го суда (ведь его долж­ны были судить дру­гие горо­да), он, собрав иму­ще­ство и дру­зей, ухо­дит к рим­ля­нам. Он ока­зал нема­лое воздей­ст­вие на ход собы­тий и, по-види­мо­му, стал глав­ной при­чи­ной того, что эта вой­на закон­чи­лась успеш­но. За это сенат и народ при­чис­лил его к пат­ри­ци­ям, раз­ре­шив ему взять любую часть горо­да, какую тот захо­чет, под стро­и­тель­ство домов и при­ба­вив к это­му земель­ный уча­сток меж­ду Фиде­на­ми и Пице­ти­ей из чис­ла обще­ст­вен­ной зем­ли с таким рас­че­том, чтобы он мог раздать земель­ные наде­лы всем сво­им сто­рон­ни­кам. От этих людей и воз­ник­ла три­ба, впо­след­ст­вии назван­ная Клав­ди­е­вой, и эта три­ба сохра­ни­ла свое назва­ние неиз­мен­ным вплоть до мое­го вре­ме­ни.

41. Когда обе­и­ми сто­ро­на­ми были сде­ла­ны все необ­хо­ди­мые при­готов­ле­ния, пер­вы­ми выве­ли свои вой­ска саби­няне и раз­би­ли два лаге­ря: один — в поле неда­ле­ко от Фиден, а дру­гой — в самих Фиде­нах, для охра­ны жите­лей горо­да и в каче­стве убе­жи­ща для тех, кто рас­по­ло­жил­ся лаге­рем вне горо­да на слу­чай, если их постигнет какая-либо неуда­ча. Затем рим­ские кон­су­лы, узнав о выступ­ле­нии саби­нян про­тив них, так­же набра­ли всех рим­лян при­зыв­но­го воз­рас­та и рас­по­ло­жи­лись лаге­рем отдель­но друг от дру­га: Вале­рий — рядом с лаге­рем саби­нян, нахо­див­шим­ся в откры­том месте, а Лукре­ций — немно­го в сто­роне на каком-то хол­ме, с кото­ро­го был хоро­шо виден дру­гой лагерь. (2) Итак, рим­ляне счи­та­ли, что исход вой­ны будет быст­ро решен в откры­том сра­же­нии, одна­ко пол­ко­во­дец саби­нян, боясь всту­пать в откры­тое сра­же­ние про­тив сме­лых и самоот­вер­жен­ных рим­лян, гото­вых пре­тер­петь все испы­та­ния, решил напасть на них ночью. (3) При­гото­вив­шись к засып­ке рва и захва­ту часто­ко­ла, когда все необ­хо­ди­мое для ата­ки было пол­но­стью при­готов­ле­но, он, под­няв луч­шую часть вой­ска, наме­рил­ся вести ее с наступ­ле­ни­ем ночи про­тив рим­ских укреп­ле­ний. Он так­же при­ка­зал, чтобы рас­по­ло­жив­ши­е­ся лаге­рем в Фиде­нах, как толь­ко они узна­ют о выступ­ле­нии сво­их, тоже высту­пи­ли из горо­да, сна­ря­жен­ные лег­ким воору­же­ни­ем. Затем, когда саби­няне устро­и­ли в удоб­ном месте заса­ду, им было при­ка­за­но, чтобы в слу­чае, если Вале­рию при­дет какая-либо помощь из дру­го­го лаге­ря, они выско­чи­ли и под­ня­ли силь­ный крик и шум, напав на рим­лян с тыла. (4) Пред­по­чтя такой план, Секс­тий рас­ска­зал о нем цен­ту­ри­о­нам, а когда и они его одоб­ри­ли, он стал ждать под­хо­дя­ще­го момен­та. Но какой-то пере­беж­чик рас­ска­зал о его наме­ре­ни­ях кон­су­лу, а вско­ре после это­го при­бы­ло несколь­ко всад­ни­ков, при­вед­ших с собой плен­ных саби­нян, захва­чен­ных в то вре­мя, когда они вышли за дро­ва­ми. Допро­шен­ные по отдель­но­сти о том, что соби­ра­ет­ся пред­при­нять их коман­дую­щий, они сооб­щи­ли, что гото­вят­ся лест­ни­цы и тара­ны, одна­ко ска­за­ли, что не зна­ют, где и когда их наме­ре­ны исполь­зо­вать. (5) Узнав об этом, Вале­рий посы­ла­ет лега­та Лар­ция с сооб­ще­ни­ем о замыс­лах про­тив­ни­ка в дру­гой лагерь к коман­ди­ру тамош­не­го вой­ска, Лукре­цию, а так­же с пред­ло­же­ни­ем о том, каким спо­со­бом напасть на вра­гов. Сам же он, собрав три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов и рас­ска­зав о том, что услы­шал от пере­беж­чи­ка и плен­ных, так­же попро­сил, чтобы эти доб­лест­ные вои­ны поня­ли, что полу­чи­ли пре­крас­ную воз­мож­ность долж­ным обра­зом нака­зать вра­гов. Затем, разъ­яс­нив, что каж­до­му из них сле­ду­ет делать, и дав пароль, он рас­пу­стил их по отрядам.

42. Еще не насту­пи­ла пол­ночь, когда пол­ко­во­дец саби­нян, под­няв отбор­ную часть вой­ска, повел ее про­тив вра­же­ско­го лаге­ря, при­ка­зав не шуметь и не гре­меть ору­жи­ем, чтобы вра­ги не обна­ру­жи­ли их преж­де, чем они достиг­нут укреп­ле­ний. Когда же пере­до­вые отряды подо­шли вплот­ную к лаге­рю, не увидев в нем све­та факе­лов и не услы­шав голо­сов страж­ни­ков, они пред­по­ло­жи­ли, что рим­ляне сде­ла­ли боль­шую глу­пость, не поста­вив ника­кой охра­ны и уснув внут­ри лаге­ря. Тогда они во мно­гих местах запол­ни­ли рвы кустар­ни­ком и пере­пра­ви­лись через них, так как никто не пре­пят­ст­во­вал им. (2) Рим­ляне же, раз­бив­шись по мани­пу­лам, засе­ли меж­ду рвом и пали­са­дом, невиди­мые под покро­вом тем­ноты, и уби­ва­ли пере­хо­дя­щих к ним, как толь­ко те ока­зы­ва­лись рядом^[10]. Сна­ча­ла гибель шед­ших впе­ре­ди была скры­та от сле­дую­щих за ними, когда же появил­ся свет взо­шед­шей луны, то при­бли­жаю­щи­е­ся ко рву, увидев не толь­ко мно­же­ство сооте­че­ст­вен­ни­ков, погиб­ших воз­ле рва, но и силь­ные отряды вра­гов, насту­паю­щих на них, побро­са­ли ору­жие и обра­ти­лись в бег­ство. (3) Рим­ляне же, гром­ко закри­чав (ведь это был знак тем, кто нахо­дил­ся в дру­гом лаге­ре), все вме­сте обру­ши­ва­ют­ся на них. Лукре­ций, услы­шав шум, посы­ла­ет впе­ред всад­ни­ков, чтобы раз­ведать, не устро­е­на ли какая-то вра­же­ская заса­да, и вско­ре после­до­вал за ними, взяв с собой наи­луч­шую часть пехоты. (4) Одно­вре­мен­но и всад­ни­ки, наткнув­шись на отряды из Фиден, обра­ща­ют их в бег­ство, и пехо­тин­цы, уби­вая явив­ших­ся со сто­ро­ны лаге­ря саби­нян, нача­ли пре­сле­до­вать их, не сохра­няв­ших ни ору­жия, ни поряд­ка в строю. В этом сра­же­нии саби­нян и их союз­ни­ков погиб­ло око­ло три­на­дца­ти с поло­ви­ной тысяч чело­век, плен­ных же взя­то четы­ре тыся­чи две­сти чело­век. В тот же день был захва­чен и их лагерь.

43. Фиде­ны же, оса­ждав­ши­е­ся несколь­ко дней, были взя­ты в том самом месте, в кото­ром они счи­та­лись наи­бо­лее труд­но­до­ступ­ны­ми и пото­му охра­ня­лись немно­ги­ми. Этот город не был под­верг­нут пора­бо­ще­нию или раз­ру­ше­нию, и после заво­е­ва­ния были уби­ты лишь немно­гие, так как кон­су­лы счи­та­ли, что для еди­но­пле­мен­но­го с ними горо­да, совер­шив­ше­го ошиб­ку, доста­точ­ным нака­за­ни­ем было то, что они захва­ти­ли у него иму­ще­ство и рабов, а так­же то, что мно­гие его жите­ли погиб­ли в сра­же­нии. К тому же, чтобы поко­рен­ные тот­час сно­ва не взя­лись за ору­жие, они реши­ли оста­вить в горо­де уме­рен­ную охра­ну и про­из­ве­сти обыч­ное для рим­лян нака­за­ние винов­ни­ков вос­ста­ния. (2) Созвав поко­рен­ных фиде­нян на пло­щадь, кон­су­лы дол­го обви­ня­ли их в без­рас­суд­стве, гово­ря, что они все пого­лов­но достой­ны смер­ти, посколь­ку не про­яви­ли бла­го­дар­но­сти рим­ля­нам за их бла­го­де­я­ния и не обра­зу­ми­лись под гне­том сво­их несча­стий. Затем кон­су­лы на гла­зах у всех при­ка­за­ли высечь роз­га­ми и пре­дать смерт­ной каз­ни наи­бо­лее выдаю­щих­ся фиде­нян. Осталь­ным же кон­су­лы поз­во­ли­ли жить как преж­де, но посе­ли­ли у них стра­жей, коли­че­ство кото­рых опре­де­лил сенат, а неко­то­рую часть отня­той у Фиден зем­ли пере­да­ли этим страж­ни­кам. Свер­шив все это, кон­су­лы отве­ли вой­ско из вра­же­ской зем­ли и по реше­нию сена­та отпразд­но­ва­ли три­умф. Вот что про­изо­шло в их кон­суль­ство.

44⁶⁴. Когда кон­су­ла­ми были выбра­ны Пуб­лий Посту­мий, по про­зви­щу Туберт, во вто­рой раз и Агрип­па Мене­ний, назы­вае­мый Лана­том, про­изо­шло третье втор­же­ние саби­нян с еще бо́льшим вой­ском, и когда рим­ляне узна­ли об их напа­де­нии, вра­ги под­сту­пи­ли уже к самым сте­нам Рима. В этой войне погиб­ло мно­го рим­лян, при­чем не толь­ко зем­ледель­цев, кото­рых неожи­дан­ное бед­ст­вие захва­ти­ло преж­де, чем каж­дый из них успел укрыть­ся в близ­ле­жа­щем укреп­ле­нии, но и жив­ших в то вре­мя в горо­де. (2) Тогда Посту­мий, один из кон­су­лов, счи­тая, что наг­лость вра­гов нестер­пи­ма, высту­пил на помощь, ведя поспеш­но собран­ное вой­ско и дей­ст­вуя более чем опро­мет­чи­во. Увидев рим­лян, насту­паю­щих на них с боль­шой бес­печ­но­стью — не соблюдая строя и на уда­ле­нии друг от дру­га, — саби­няне, желая еще боль­ше уси­лить их бес­печ­ность, нача­ли поспеш­но отсту­пать, буд­то бы обра­тив­шись в бег­ство, пока не при­шли в густой лес, в кото­ром сиде­ло в заса­де осталь­ное их вой­ско. Затем, повер­нув назад, они напа­ли на пре­сле­до­ва­те­лей: в то же вре­мя осталь­ные, вый­дя из леса, с гром­ки­ми кри­ка­ми так­же устре­ми­лись на рим­лян. (3) Саби­няне, пол­ные вооду­шев­ле­ния, насту­пая в бое­вом поряд­ке на бес­по­рядоч­ную тол­пу людей, при­веден­ных в заме­ша­тель­ство и зады­хаю­щих­ся от бега, сра­зу же в руко­паш­ном бою опро­киды­ва­ют рим­лян. Обра­щен­ных в бег­ство они, пере­крыв доро­ги, веду­щие в город, запи­ра­ют в каком-то без­люд­ном гор­ном уще­лье. Затем, рас­по­ло­жив лагерь рядом с рим­ля­на­ми, саби­няне уста­но­ви­ли охра­ну на всю ночь (ведь ночь уже насту­пи­ла), чтобы те тай­ком не сбе­жа­ли. (4) Когда же весть о пора­же­нии достиг­ла Рима, всех охва­тил боль­шой страх, и рим­ляне бро­си­лись к город­ским сте­нам, боясь, как бы вра­ги, вооду­шев­лен­ные успе­хом, не про­ник­ли в город ночью. Все опла­ки­ва­ли погиб­ших и состра­да­ли остав­шим­ся в живых как людям, кото­рым из-за недо­стат­ка про­до­воль­ст­вия гро­зит ско­рая смерть, если им не будет ока­за­на немед­лен­ная помощь. (5) Итак, эту ночь рим­ляне про­ве­ли в подав­лен­ном настро­е­нии и не смы­кая глаз. На сле­дую­щий день вто­рой кон­сул, Мене­ний, воору­жив всех граж­дан при­зыв­но­го воз­рас­та, повел их, сохра­няв­ших порядок и дис­ци­пли­ну, на помощь нахо­див­шим­ся в горах. Саби­няне же, увидев при­бли­жав­ших­ся рим­лян, не оста­лись на месте, а под­няв свое вой­ско, поки­ну­ли горы, решив, что им доста­точ­но име­ю­ще­го­ся успе­ха. И не тра­тя боль­ше вре­ме­ни, саби­няне с вели­кой гор­до­стью вер­ну­лись к себе на роди­ну, при­хва­тив с собой обиль­ную добы­чу из скота, рабов и иму­ще­ства.

45. Рим­ляне, раз­дра­жен­ные неуда­чей, в кото­рой они обви­ня­ли Посту­мия, одно­го из кон­су­лов, реши­ли немед­лен­но все­ми сила­ми отпра­вить­ся в поход про­тив зем­ли саби­нян, стре­мясь отыг­рать­ся за нане­сен­ное им отча­ян­ное пора­же­ние; к тому же они были рас­сер­же­ны на недав­но при­хо­див­шее от вра­гов посоль­ство, кото­рое про­яви­ло боль­шое высо­ко­ме­рие и само­до­воль­ство. (2) Ведь саби­няне, слов­но они уже поко­ри­ли рим­лян и были спо­соб­ны без труда захва­тить и сам Рим в слу­чае неже­ла­ния рим­лян выпол­нять их при­ка­за­ния, тре­бо­ва­ли вер­нуть Тарк­ви­ни­ев, усту­пить им вер­хов­ную власть, а так­же уста­но­вить такое государ­ст­вен­ное устрой­ство и зако­ны, какие пред­пи­шут им заво­е­ва­те­ли. Отве­чая посоль­ству, рим­ляне веле­ли пере­дать общине, что они при­ка­зы­ва­ют саби­ня­нам сло­жить ору­жие, сдать свои горо­да и сно­ва перей­ти в такое под­чи­не­ние к ним, в каком они были преж­де, а выпол­нив все эти тре­бо­ва­ния, саби­няне, если хотят сохра­нить мир и друж­бу с рим­ля­на­ми, долж­ны будут прий­ти в Рим для про­веде­ния судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства отно­си­тель­но тех, кого они обиде­ли и кому повреди­ли во вре­мя совер­шен­но­го ими втор­же­ния. Если же они не выпол­нят тре­бо­ва­ния рим­лян, то пусть ждут вой­ну, кото­рая вско­ре при­дет в их горо­да. (3) Обме­няв­шись друг с дру­гом таки­ми тре­бо­ва­ни­я­ми, обе сто­ро­ны под­гото­ви­ли все необ­хо­ди­мое для веде­ния воен­ных дей­ст­вий и нача­ли выво­дить вой­ска. Саби­няне выста­ви­ли наи­бо­лее силь­ную моло­дежь из всех горо­дов, сна­ря­жен­ную пре­вос­ход­ным ору­жи­ем, а рим­ляне собра­ли все вой­ско — не толь­ко нахо­див­ше­е­ся в горо­де, но и сто­яв­шее в кре­по­стях, счи­тая, что для охра­ны горо­да и сель­ских укреп­ле­ний доста­точ­но достиг­шей при­зыв­но­го воз­рас­та моло­де­жи и тол­пы рабов. (4) Сой­дясь меж­ду собой, обе армии раз­би­ва­ют лагерь в непо­сред­ст­вен­ной бли­зо­сти друг от дру­га, неда­ле­ко от горо­да Эре­та, кото­рый при­над­ле­жал саби­ня­нам.

46. Когда же оба про­тив­ни­ка увиде­ли силы друг дру­га, вычис­лив их по вели­чине лаге­ря и услы­шав об этом от плен­ни­ков, саби­нян охва­ти­ли отва­га и пре­зре­ние к немно­го­чис­лен­но­сти вра­гов, а рим­лян — страх из-за пре­вос­ход­ства сопер­ни­ка. Одна­ко рим­ляне не уны­ва­ли и пита­ли нема­лые надеж­ды на победу, так как им были посла­ны раз­лич­ные боже­ст­вен­ные пред­зна­ме­но­ва­ния, а так­же, когда они соби­ра­лись стро­ить­ся, пред­ска­за­ние исхо­да бит­вы сле­дую­ще­го рода: (2) из воткну­тых воз­ле пала­ток копий (ведь у рим­лян мета­тель­ные сна­ряды, кото­рые они бро­са­ют в про­тив­ни­ка, всту­пая с ним вру­ко­паш­ную, тако­вы: это про­дол­го­ва­тые древ­ки, удоб­ные для руки и име­ю­щие желез­ные нако­неч­ни­ки не менее трех футов дли­ной, кото­рые закреп­ле­ны на кон­це древ­ка, и эти копья вме­сте с желез­ным нако­неч­ни­ком рав­ны дро­ти­кам сред­ней дли­ны); так вот из этих копий, свя­зан­ных за нако­неч­ни­ки, были сде­ла­ны кост­ры и огонь был по все­му лаге­рю как от факе­лов, и горел он зна­чи­тель­ную часть ночи. (3) Отсюда рим­ляне заклю­чи­ли, как это объ­яви­ли гаруспи­ки и не труд­но было понять всем людям, что боже­ство пред­ре­ка­ет им ско­рую и слав­ную победу, так как все под­власт­но огню, и нет ниче­го, чего бы не уни­что­жил огонь. Посколь­ку этот огонь зажег­ся от защи­щаю­ще­го рим­лян ору­жия, то они высту­пи­ли из лаге­ря весь­ма осмелев­ши­ми и, столк­нув­шись с саби­ня­на­ми, нача­ли сра­же­ние, зна­чи­тель­но усту­пая им по чис­лен­но­сти, но уве­рен­ные в сво­ем муже­стве. Кро­ме того, зна­чи­тель­но боль­ший воен­ный опыт, соеди­нен­ный с трудо­лю­би­ем, поз­во­лил рим­ля­нам пре­не­бречь опас­но­стью. (4) Итак, сна­ча­ла Посту­мий, коман­дуя левым флан­гом и стре­мясь испра­вить преж­нее пора­же­ние, тес­нит пра­вое кры­ло про­тив­ни­ка, ради победы не толь­ко не пред­о­хра­няя соб­ст­вен­ную жизнь, но наобо­рот, подоб­но ума­ли­шен­ным и само­убий­цам, бро­са­ясь в самую гущу вра­гов. А затем и нахо­дя­щи­е­ся вме­сте с Мене­ни­ем на пра­вом флан­ге рим­ляне, уже устав­шие и оттес­нен­ные со сво­ей пози­ции, узнав, что вои­ны Посту­мия одер­жи­ва­ют верх над сво­и­ми про­тив­ни­ка­ми, и вооду­ше­вив­шись этим, так­же начи­на­ют насту­пать на вра­га. Когда оба флан­га саби­нян ста­ли отсту­пать, нача­лось пого­лов­ное бег­ство. Так как края были обна­же­ны, то не усто­я­ли и нахо­дя­щи­е­ся в цен­тре строя, но под уда­ра­ми зашед­шей с флан­гов рим­ской кон­ни­цы отсту­пи­ли. Когда же нача­лось общее бег­ство саби­нян в их лаге­ря, рим­ляне, пре­сле­дуя их и вме­сте с ними ворвав­шись в лагерь, захва­ти­ли оба их укреп­ле­ния. При­чи­ной того, что не все вра­же­ское вой­ско было уни­что­же­но, ста­ла ночь, а так­же то обсто­я­тель­ство, что пора­же­ние было нане­се­но саби­ня­нам на их соб­ст­вен­ной зем­ле. Ведь бежав­шие в свои соб­ст­вен­ные вла­де­ния лег­че спа­са­лись бла­го­да­ря зна­нию мест­но­сти.

47. На сле­дую­щий день кон­су­лы, пре­дав погре­баль­но­му огню сво­их уби­тых, собрав доспе­хи (ведь было захва­че­но и кое-какое ору­жие уцелев­ших саби­нян, бро­сив­ших его в бег­стве) и взяв с собой плен­ни­ков, кото­рых захва­ти­ли нема­ло, и иму­ще­ство, кро­ме того, кото­рое раз­гра­би­ли вои­ны (когда это иму­ще­ство было рас­про­да­но на пуб­лич­ных тор­гах, все рим­ляне полу­чи­ли обрат­но воз­ло­жен­ные на них нало­ги, бла­го­да­ря кото­рым воору­жа­ли вои­нов), вер­ну­лись домой, одер­жав бли­ста­тель­ную победу. (2) И оба кон­су­ла были удо­сто­е­ны сена­том поче­стей, но Мене­ний — более зна­чи­тель­ных и почет­ных, всту­пив в город на цар­ской колес­ни­це, а Посту­мий менее зна­чи­тель­ных и важ­ных, кото­рые они назы­ва­ют ова­ци­ей, затем­нив зна­че­ние сло­ва, кото­рое, меж­ду про­чим, явля­ет­ся гре­че­ским⁶⁵. Ведь, как и я сам счи­таю, и как я это нахо­жу у мно­гих мест­ных писа­те­лей, пер­во­на­чаль­но появив­шись, оно соот­вет­ст­во­ва­ло сло­ву «эва­стес», а как сооб­ща­ет Лици­ний⁶⁶, тогда впер­вые сенат исполь­зо­вал тако­го рода почесть. (3) Она отли­ча­ет­ся от три­ум­фа тем, что полу­чив­ший в каче­стве награ­ды ова­цию, вхо­дит в город пешим в сопро­вож­де­нии сво­его вой­ска, а не на колес­ни­це, как во вре­мя три­ум­фа. Кро­ме того, отме­чен­ный ова­ци­ей не наде­ва­ет разу­кра­шен­но­го золо­то­го пла­тья, кото­рым укра­ша­ет­ся три­ум­фа­тор, а так­же не име­ет золо­то­го вен­ка, но обла­ча­ет­ся в белую тогу с пур­пур­ной кай­мой; в отли­чие от три­ум­фа­то­ра он так­же не име­ет ски­пет­ра, но все осталь­ное у него то же самое. (4) При­чи­на же, но кото­рой это­му мужу, хотя и само­му выдаю­ще­му­ся из всех в бит­ве, была ока­за­на мень­шая почесть, заклю­ча­лась в поне­сен­ном им преж­де боль­шом и позор­ном пора­же­нии во вре­мя его напа­де­ния, из-за кото­ро­го он не толь­ко погу­бил мно­гих рим­ских вои­нов, но и сам вме­сте с уцелев­ши­ми от бег­ства едва не ока­зал­ся плен­ным.

48⁶⁷. В кон­суль­ство этих мужей Пуб­лий Вале­рий, по про­зви­щу Попли­ко­ла, почи­тав­ший­ся наи­луч­шим из всех рим­лян того вре­ме­ни во всех доб­ле­стях, забо­лел и скон­чал­ся. Не сто­ит гово­рить о всех дея­ни­ях это­го мужа, за кото­рые его сле­ду­ет почи­тать и хра­нить о нем память, так как я о мно­гих из них уже рас­ска­зал в нача­ле этой кни­ги. Я думаю, что не сле­ду­ет обхо­дить мол­ча­ни­ем то, что еще не было упо­мя­ну­то, но явля­ет­ся наи­бо­лее уди­ви­тель­ным из всех достой­ных похва­лы свер­ше­ний это­го мужа. Я счи­таю, что более все­го пись­мен­ной исто­рии подо­ба­ет не толь­ко рас­ска­зы­вать о воен­ных дея­ни­ях зна­ме­ни­тых пол­ко­вод­цев или об их какой-либо достой­ной и спа­си­тель­ной мере по обще­ст­вен­но­му устрой­ству, кото­рую они, най­дя, пред­ло­жи­ли государ­ству, но и пока­зы­вать их жизнь, если они про­жи­ли ее уме­рен­но и муд­ро, при­дер­жи­ва­ясь обы­ча­ев оте­че­ства. (2) Итак, этот рим­ля­нин, один из пер­вых четы­рех пат­ри­ци­ев, изгнав­ших царей и кон­фис­ко­вав­ших их иму­ще­ство, четы­ре­жды удо­сто­ен­ный кон­суль­ской вла­сти, два­жды победив­ший в круп­ных вой­нах и полу­чив­ший за обе три­умф (в пер­вый раз за победу над тиррен­ским наро­дом, вто­рой раз за победу над саби­ня­на­ми), и такие воз­мож­но­сти для обо­га­ще­ния, кото­рые никто не смог бы истол­ко­вать, как постыд­ные и неза­кон­ные, тем не менее не был охва­чен среб­ро­лю­би­ем, пора­бо­щаю­щим всех людей и застав­ля­ю­щим их посту­пать недо­стой­но. Вопре­ки это­му он оста­вал­ся при сво­ем незна­чи­тель­ном, достав­шем­ся от отца иму­ще­стве, ведя образ жиз­ни разум­ный, неза­ви­си­мый и наи­бо­лее жела­тель­ный из всех дру­гих. И при таком неболь­шом состо­я­нии он вос­пи­тал детей вполне достой­ны­ми сво­его рода и сде­лал для всех ясным, что бога­тым явля­ет­ся не тот, кто мно­го при­об­рел, а тот, кто доволь­ст­ву­ет­ся немно­гим. (3) Точ­ным и бес­спор­ным дока­за­тель­ст­вом неза­ви­си­мо­сти это­го мужа, кото­рую он про­яв­лял всю свою жизнь, явля­ет­ся бед­ность, кото­рая обна­ру­жи­лась после его смер­ти. Ведь он не оста­вил доста­точ­но средств даже на вынос и похо­ро­ны сво­его тела, кото­рые подо­ба­ет иметь для мужа тако­го ран­га, так что его роди­чи соби­ра­лись, выне­ся его из горо­да, как одно­го из про­сто­люди­нов, сжечь и похо­ро­нить Вале­рия обыч­ным спо­со­бом. Одна­ко сенат, узнав, насколь­ко стес­не­ны они в сред­ствах, решил похо­ро­нить его на обще­ст­вен­ные день­ги и опре­де­лил ему, един­ст­вен­но­му из родив­ших­ся вплоть до мое­го вре­ме­ни выдаю­щих­ся мужей, место в самом горо­де рядом с Фору­мом у под­но­жия Велии, где он и был сожжен и погре­бен⁶⁸. Место это свя­щен­но и пре­до­став­ле­но для погре­бе­ния потом­ков его рода, что явля­ет­ся гораздо боль­шей поче­стью, чем любые богат­ства и цар­ства, если сча­стье изме­рять не постыд­ны­ми наслаж­де­ни­я­ми, но доб­ро­де­те­лью. (4) Ведь Вале­рий Попли­ко­ла, пред­по­чи­тав­ший не при­об­ре­тать ниче­го, кро­ме средств на самое необ­хо­ди­мое, был удо­сто­ен пыш­ных похо­рон, слов­но один из бога­тей­ших царей. И все рим­ские мат­ро­ны, сго­во­рив­шись меж­ду собой о том, что так же, как и после смер­ти Бру­та, они отка­жут­ся от ноше­ния золота и пур­пу­ра, сохра­ня­ли тра­ур по нему в тече­ние года. Ведь у них име­ет­ся обы­чай сохра­нять тра­ур по наи­бо­лее близ­ким из род­ст­вен­ни­ков.

49⁶⁹. На сле­дую­щий год кон­су­ла­ми были назна­че­ны Спу­рий Кас­сий, по про­зви­щу Вецел­лин, и Опи­тер Вер­ги­ний Три­кост⁷⁰. При них была закон­че­на вой­на с саби­ня­на­ми одним из кон­су­лов — Спу­ри­ем, после того как про­изо­шло боль­шое сра­же­ние неда­ле­ко от горо­да ури­тов, в кото­ром было уби­то око­ло деся­ти тысяч трех­сот саби­нян, а плен­ных захва­че­но почти четы­ре тыся­чи. (2) Пора­жен­ные этим послед­ним несча­стьем, саби­няне отпра­ви­ли к кон­су­лу посоль­ство, чтобы дого­во­рить­ся о друж­бе. Затем, после того как Кас­сий отпра­вил их в сенат, они, при­дя в Рим, мно­го­чис­лен­ны­ми моль­ба­ми доби­лись при­ми­ре­ния и завер­ше­ния вой­ны, отдав не толь­ко хлеб для вой­ска, как это при­ка­зал им Кас­сий, но и опре­де­лен­ное коли­че­ство сереб­ра с каж­до­го чело­ве­ка, а так­же десять тысяч пле­тров⁷¹ обра­ба­ты­вае­мой зем­ли. (3) Спу­рий же Кас­сий полу­чил три­умф за одер­жан­ную им победу. Вто­рой кон­сул, Вер­ги­ний, отпра­вил­ся в поход про­тив горо­да каме­рий­цев, отпав­ше­го от сою­за с рим­ля­на­ми во вре­мя преды­ду­щей вой­ны. Он взял с собой поло­ви­ну дру­го­го вой­ска и, нико­му не ска­зав, куда соби­ра­ет­ся отпра­вить­ся, за ночь совер­шил весь пере­ход, с тем чтобы напасть на непод­готов­лен­ных и не ожи­дав­ших напа­де­ния жите­лей горо­да, что и про­изо­шло в дей­ст­ви­тель­но­сти. (4) Ведь кон­сул, подой­дя вплот­ную к сте­нам горо­да, оста­вал­ся никем не заме­чен­ным до само­го рас­све­та, а преж­де чем рас­по­ло­жить­ся лаге­рем, под­вел к сте­нам тара­ны, лест­ни­цы и исполь­зо­вал вся­ко­го рода дру­гие осад­ные соору­же­ния. И в то вре­мя как каме­рий­цы пора­жа­лись неожи­дан­но­сти его появ­ле­ния, при­чем одни счи­та­ли необ­хо­ди­мым открыть ворота и впу­стить кон­су­ла, а дру­гие наобо­рот — защи­щать­ся все­ми сила­ми и не впус­кать вра­га внутрь, в общем, пока у них в горо­де гос­под­ст­во­ва­ли заме­ша­тель­ство и рас­при, Вер­ги­ний, взло­мав ворота и захва­тив с помо­щью лест­ниц наи­ме­нее укреп­лен­ные части стен, силой заво­е­вал город. (5) Кон­сул раз­ре­шил сво­им вои­нам гра­бить город в тече­ние это­го дня и после­дую­щей ночи, а на сле­дую­щий день, при­ка­зав собрать всех плен­ни­ков в одно место, каз­нил всех зачин­щи­ков мяте­жа, осталь­ную мас­су наро­да про­дал в раб­ство, а город раз­ру­шил до осно­ва­ния.

50. В семи­де­ся­тую Олим­пи­а­ду (на кото­рой победу в беге на ста­дий одер­жал Никей из Опун­та в Локрах), когда архон­том в Афи­нах был Сми­рос, кон­суль­скую власть полу­чи­ли Посту­мий Коми­ний и Тит Лар­ций⁷². В их кон­суль­ство от рим­лян отпа­ли латин­ские горо­да, так как Окта­вий Мами­лий, пород­нив­ший­ся с Тарк­ви­ни­ем, убедил наи­бо­лее выдаю­щих­ся мужей из всех общин (одних обе­ща­ни­ем даров, дру­гих уго­во­ра­ми) помочь изгнан­ни­кам. И начи­на­ет­ся общее собра­ние встре­тив­ших­ся в Ферен­ти­нах горо­дов за исклю­че­ни­ем Рима (ибо ему един­ст­вен­но­му они не пред­ло­жи­ли при­сут­ст­во­вать на нем, как это обыч­но про­ис­хо­ди­ло рань­ше). (2) На этом собра­нии горо­да долж­ны были про­ве­сти голо­со­ва­ние отно­си­тель­но вой­ны, назна­чить вое­на­чаль­ни­ков и при­нять реше­ние каса­тель­но дру­гих при­готов­ле­ний. (3) Как раз в это вре­мя Марк Вале­рий, муж из кон­суль­ско­го рода, был отправ­лен в каче­стве посла в сосед­ние горо­да, чтобы про­сить их не вос­ста­вать, так как какие-то отряды из них, послан­ные власть иму­щи­ми, гра­би­ли при­гра­нич­ные поля, нано­ся мно­го вреда зем­ледель­цам рим­лян. Затем, когда он узнал о про­ис­хо­дя­щем общем собра­нии общин, с тем чтобы всем им про­го­ло­со­вать отно­си­тель­но вой­ны, то, при­дя на собра­ние и попро­сив у пред­седа­те­лей сло­ва, он ска­зал, что отправ­лен Римом в каче­стве посла к отправ­ляв­шим гра­би­те­лей горо­дам, дабы про­сить их, най­дя винов­ни­ков пре­ступ­ле­ний, выдать их рим­ля­нам, чтобы те под­верг­ли их нака­за­нию в соот­вет­ст­вии с уста­нов­лен­ным в союз­ном дого­во­ре зако­ном. Нако­нец, Вале­рий так­же потре­бо­вал, чтобы они осте­ре­га­лись совер­шать новые ошиб­ки, кото­рые могут раз­ру­шить их друж­бу и род­ство. (4) Увидев, что все горо­да вме­сте реши­лись на вой­ну с рим­ля­на­ми (он дога­дал­ся об этом и по мно­гим иным при­чи­нам, но более все­го по тому, что они одних толь­ко рим­лян не при­гла­си­ли на совет, хотя в дого­во­ре было запи­са­но, что на общих собра­ни­ях долж­ны при­сут­ст­во­вать все государ­ства латин­ско­го пле­ме­ни, после уве­дом­ле­ния об этом пред­седа­те­ля­ми), он ска­зал, что удив­лен, по какой при­чине или по како­му доно­су про­тив горо­да чле­ны сове­та его един­ст­вен­но­го не при­гла­си­ли на собра­ние, хотя он-то преж­де все­го дол­жен при­сут­ст­во­вать и пер­вый выска­зы­вать мне­ние, имея лидер­ство в латин­ском пле­ме­ни, полу­чен­ное от них по их соб­ст­вен­но­му жела­нию за мно­го­чис­лен­ные и зна­чи­тель­ные бла­го­де­я­ния.

51. После это­го ари­ций­цы, попро­сив сло­ва, обви­ни­ли рим­лян в том, что те, будучи роди­ча­ми, вовлек­ли их в тиррен­скую вой­ну и поз­во­ли­ли, насколь­ко это зави­се­ло от них самих, чтобы тирре­ны отня­ли сво­бо­ду у всех латин­ских общин; а царь Тарк­ви­ний, воз­об­но­вив с обще­го согла­сия горо­дов заклю­чен­ный с ним дого­вор о друж­бе и сою­зе, попро­сил их соблюдать клят­вы и вер­нуть его к вла­сти. Бег­ле­цы же из Каме­рий и Фиден, одни, опла­ки­вая заво­е­ва­ние и бег­ство из оте­че­ства, дру­гие — пора­бо­ще­ние и раз­ру­ше­ние их горо­да, при­зва­ли лати­нов к войне. (2) Послед­ним из всех зять Тарк­ви­ния Мами­лий, имев­ший в то вре­мя сре­ди лати­нов боль­шую силу, встав, про­из­нес длин­ную поли­ти­че­скую речь про­тив Рима. Так как Вале­рий защи­щал­ся от всех обви­не­ний и, каза­лось, что он пре­вос­хо­дит их спра­вед­ли­во­стью сво­их слов, то в тот день, про­шед­ший во вза­им­ных обви­не­ни­ях и оправ­да­ни­ях, они так и не вынес­ли ника­ко­го реше­ния в сове­те. На сле­дую­щий же день пред­седа­те­ли уже не при­гла­си­ли посоль­ство рим­лян на собра­ние, но зато дали сло­во Тарк­ви­нию, Мами­лию, ари­ций­цам и всем дру­гим, желав­шим обви­нить Рим. Затем, выслу­шав всех, они про­ве­ли голо­со­ва­ние о том, что имен­но рим­ля­на­ми нару­шен дого­вор и пере­да­ли посоль­ству Вале­рия такой ответ: посколь­ку, мол, рим­ляне неспра­вед­ли­вы­ми дей­ст­ви­я­ми сами раз­ру­ши­ли их род­ство, то они решат на досу­ге, каким имен­но спо­со­бом сле­ду­ет отпла­тить им за это. (3) В то вре­мя как все это про­ис­хо­ди­ло, про­тив государ­ства воз­ник заго­вор мно­же­ства рабов, дого­во­рив­ших­ся захва­тить укреп­лен­ные хол­мы и в несколь­ких местах под­жечь город. Но как толь­ко знав­ши­ми об этом был сде­лан донос, кон­су­лы немед­лен­но запер­ли ворота, а всад­ни­ки заня­ли все укреп­ле­ния горо­да. И тот­час же одни из тех, кого донос­чи­ки назва­ли участ­ни­ка­ми заго­во­ра, были выхва­че­ны из жилищ, дру­гие — при­веде­ны из сель­ской мест­но­сти. Все они были высе­че­ны и под­верг­ну­ты пыт­кам, а затем поса­же­ны на кол. Вот такие собы­тия про­изо­шли при этих кон­су­лах.

52. Когда Сер­вий Суль­пи­ций Каме­рин и Маний Тул­лий Лонг полу­чи­ли кон­суль­скую власть, неко­то­рые из фиде­нян, при­звав вой­ско Тарк­ви­ния, захва­ты­ва­ют кре­пость и, одних из не поже­лав­ших того же, что и они, пре­дав смер­ти, а дру­гих изгнав, сно­ва отпа­да­ют от горо­да рим­лян. Когда же при­бы­ли рим­ские послы, они хоте­ли обой­тись с эти­ми мужа­ми, как с вра­га­ми, но, оста­нов­лен­ные стар­ца­ми, лишь изгна­ли их из горо­да, не посчи­тав нуж­ным ни выслу­шать их, ни дать ответ. (2) Рим­ский сенат, узнав об этом, все еще не хотел начи­нать вой­ну с сою­зом лати­нов, зная, что реше­ние пред­ста­ви­те­лей горо­дов разде­ля­ют не все, но что в каж­дом горо­де пле­беи избе­га­ют вой­ны и сто­рон­ни­ков сохра­не­ния дого­во­ров боль­ше, чем тех, кто пред­ла­гал разо­рвать их. Все же сенат решил послать про­тив фиде­нян одно­го из кон­су­лов — Мания Тул­лия — во гла­ве боль­шо­го вой­ска. Он же опу­сто­шил их зем­лю совер­шен­но без­на­ка­зан­но, так как никто не защи­щал ее, и рас­по­ло­жив­шись лаге­рем рядом со сте­на­ми горо­да, начал рас­став­лять охра­ну, чтобы ни про­до­воль­ст­вие, ни ору­жие и ника­кая иная помощь не посту­па­ла жите­лям горо­да. (3) Фиде­няне, ока­зав­шись в оса­де, отпра­ви­ли послов к латин­ским общи­нам, про­ся у них немед­лен­ной помо­щи. Вожди лати­нов, созвав собра­ние горо­дов и сно­ва дав сло­во Тарк­ви­ни­ям и при­шед­шим от оса­жден­ных, ста­ли при­гла­шать чле­нов сове­та выска­зы­вать мне­ние, начав с наи­бо­лее ста­рых и извест­ных, о том, каким спо­со­бом сле­ду­ет вое­вать с рим­ля­на­ми. (4) Было ска­за­но мно­го слов и преж­де все­го о самой войне, сле­ду­ет ли решать­ся на нее. Ведь, с одной сто­ро­ны, наи­бо­лее бес­по­кой­ные из чле­нов сове­та счи­та­ли необ­хо­ди­мым вер­нуть царя к вла­сти и сове­то­ва­ли помочь фиде­ня­нам, желая стать вождя­ми вои­нов и взять­ся за вели­кие дея­ния, но более все­го стре­мясь к монар­хии и тира­нии в сво­их поли­сах, в чем, как они счи­та­ли, им помо­гут Тарк­ви­нии, вер­нув себе власть над рим­ля­на­ми. С дру­гой сто­ро­ны, наи­бо­лее разум­ные и порядоч­ные из участ­ни­ков сове­та счи­та­ли, что горо­да долж­ны соблюдать дого­во­ры и не всту­пать поспеш­но в вой­ну. И они поль­зо­ва­лись наи­боль­шим дове­ри­ем у про­сто­люди­нов. (5) Сто­рон­ни­ки вой­ны, оттес­нен­ные теми, кто при­зы­вал сохра­нить мир, в кон­це кон­цов убеди­ли про­ве­сти собра­ние хотя бы отно­си­тель­но того, чтобы отпра­вить в Рим послов, кото­рые при­зо­вут и вме­сте с тем посо­ве­ту­ют горо­ду пре­до­ста­вить Тарк­ви­ни­ям и всем дру­гим изгнан­ни­кам без­опас­ность и пол­ную амни­стию, а так­же под­гото­вят согла­ше­ния отно­си­тель­но того, чтобы рим­ляне уста­но­ви­ли преж­нюю фор­му прав­ле­ния и отве­ли вой­ска от горо­да фиде­нян, так как лати­ны не поз­во­лят, чтобы их соро­ди­чи и дру­зья были лише­ны оте­че­ства. Если же рим­ляне ниче­го из это­го делать не согла­сят­ся, тогда они и решат отно­си­тель­но вой­ны. (6) Ведь лати­ны зна­ли, что рим­ляне не при­мут ни одно­го из этих тре­бо­ва­ний, желая лишь полу­чить бла­го­вид­ные пово­ды для вой­ны и счи­тая, что они тем вре­ме­нем уха­жи­ва­ни­я­ми и подар­ка­ми скло­нят про­тив­ни­ков на свою сто­ро­ну. Про­ведя голо­со­ва­ние об этом и назна­чив рим­ля­нам годич­ный срок для при­ня­тия реше­ния, а себе — для при­готов­ле­ния к войне, а так­же назна­чив посла­ми тех, кого хотел Тарк­ви­ний, пред­седа­тель­ст­ву­ю­щие закры­ли собра­ние.

53. Когда лати­ны разо­шлись по горо­дам, сто­рон­ни­ки Мами­лия Тарк­ви­ния^[6], видя, что мно­гие из них охла­де­ли в сво­ем рве­нии, почти поте­ря­ли надеж­ду на чуже­зем­ную помощь, посколь­ку не были уве­ре­ны в ней, и, поме­няв свои замыс­лы, ста­ли обду­мы­вать сред­ства к тому, чтобы в самом Риме раз­вя­зать граж­дан­скую вой­ну, от кото­рой тот ничем не был защи­щен, и под­нять вос­ста­ние бед­ня­ков про­тив бога­чей. (2) К тому вре­ме­ни зна­чи­тель­ная часть пле­бе­ев уже при­шла в дви­же­ние и нача­ла испы­ты­вать стра­да­ния, но более все­го бед­ня­ки и те, кто из-за при­тес­не­ний заи­мо­дав­цев уже более не желал наи­луч­ше­го для государ­ства. Ведь креди­то­ры не про­яв­ля­ли уме­рен­но­сти, но тащи­ли долж­ни­ков в тюрь­му и обра­ща­лись с ними, как с куп­лен­ны­ми раба­ми. (3) Узнав об этом, Тарк­ви­ний послал в Рим несколь­ких не вызы­ваю­щих подо­зре­ния людей вме­сте с посла­ми лати­нов, кото­рые при­нес­ли с собой день­ги и всту­пи­ли в пере­го­во­ры с бед­ня­ка­ми и наи­бо­лее дерз­ки­ми из рим­лян. Послы вру­ча­ли послед­ним при­не­сен­ные день­ги и посу­ли­ли доба­вить еще после воз­вра­ще­ния царей из изгна­ния, и таким спо­со­бом они под­ку­пи­ли очень мно­гих граж­дан. Про­тив ари­сто­кра­тии сло­жил­ся заго­вор не толь­ко из сво­бод­ных бед­ня­ков, но и из под­лых рабов, пре­льщен­ных надеж­дой осво­бож­де­ния. Из-за каз­ни в про­шлом году их това­ри­щей они были настро­е­ны враж­деб­но и зло­на­ме­рен­но по отно­ше­нию к сво­им хозя­е­вам и, посколь­ку утра­ти­ли их дове­рие и подо­зре­ва­лись в том, что напа­дут на сво­их гос­под, если пред­ста­вит­ся удоб­ный слу­чай, с радо­стью отклик­ну­лись на при­зыв к бун­ту. (4) План их заго­во­ра состо­ял в сле­дую­щем: вожа­ки пред­при­я­тия долж­ны, дождав­шись без­лун­ной ночи, захва­тить хол­мы и укреп­лен­ные места горо­да. Слу­ги же, при изве­стии о том, что дру­гие уже заня­ли важ­ные места (под­ра­зу­ме­ва­лось, что это станет им ясно по их кли­чу), долж­ны убить спя­щих хозя­ев, а после это­го раз­гра­бить жили­ща бога­чей и открыть ворота тира­нам.

54. Одна­ко боги­ня Про­виде­ния, во всех слу­ча­ях спа­сав­шая град, да и в наше вре­мя про­дол­жаю­щая обе­ре­гать его, рас­кры­ла их коз­ни, так как одно­му из кон­су­лов, Суль­пи­цию, был сде­лан донос дву­мя бра­тья­ми, Пуб­ли­ем и Мар­ком Тарк­ви­ни­я­ми из Лав­рен­та, гла­ва­ря­ми участ­ни­ков заго­во­ра, при­нуж­ден­ны­ми к это­му боги­ней Судь­бы. (2) Дело в том, что во сне им при­виде­лось, буд­то им угро­жа­ют самые страш­ные кары, если они не пре­кра­тят заго­во­ра и не отка­жут­ся от сво­их наме­ре­ний; и им пред­ста­ви­лось, что их пре­сле­ду­ют некие духи и напа­да­ют на них, и выка­лы­ва­ют им гла­за и, нако­нец, что они пре­тер­пе­ва­ют дру­гие мно­го­чис­лен­ные и страш­ные муче­ния. Они просну­лись, дро­жа от стра­ха, и из-за него уже не мог­ли заснуть. (3) Сна­ча­ла они пыта­лись уми­ло­сти­вить пре­сле­до­вав­ших их божеств наи­бо­лее отвра­щаю­щи­ми несча­стья и наи­бо­лее успо­ка­и­ваю­щи­ми их жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми, но, ниче­го не добив­шись, обра­ти­лись, скры­вая тай­ный замы­сел сво­его пред­при­я­тия, к ора­ку­лу, желая выведать толь­ко, насту­пи­ло ли под­хо­дя­щее вре­мя для совер­ше­ния того, что они заду­ма­ли. Когда же ора­кул отве­тил, что они идут дур­ным и гибель­ным путем и, если не отка­жут­ся от сво­их наме­ре­ний, погиб­нут самым позор­ным спо­со­бом, то Тарк­ви­нии, опа­са­ясь, как бы дру­гие не опе­ре­ди­ли их в рас­кры­тии тай­ны, сами сде­ла­ли донос тому из кон­су­лов, кото­рый ока­зал­ся тогда в горо­де. (4) Кон­сул же, похва­лив их и пообе­щав отбла­го­да­рить, если и дела их не разой­дут­ся со сло­ва­ми, запер их у себя в доме, ниче­го нико­му не ска­зав. И хотя ранее он не допус­кал к себе послов лати­нов и мед­лил с отве­том, теперь он, введя послов в сенат, выска­зы­ва­ет им мне­ние сена­то­ров. (5) «Дру­зья и соро­ди­чи, вер­нув­шись домой, ответь­те выс­ше­му сове­ту лати­нов, что рим­ский народ не угож­дал граж­да­нам горо­да Тарк­ви­нии, кото­рые пер­вые потре­бо­ва­ли воз­вра­ще­ния тира­нов, и затем не скло­нил­ся перед все­ми тирре­на­ми, коих при­во­дил царь Пор­се­на, и кото­рые, про­ся за них, раз­вя­за­ли тяже­лей­шую из всех вой­ну, но ради сво­бо­ды тер­пел, видя свою зем­лю опу­сто­шен­ной, дере­вен­ские дома сожжен­ны­ми, а себя оса­жден­ным, но так и не под­чи­нил­ся ниче­му из того, чего не желал делать. И рим­ский народ удив­лен вами, лати­ны: ведь вы, зная об этом, тем не менее при­шли с тре­бо­ва­ни­ем при­нять тира­нов и пре­кра­тить оса­ду Фиден и угро­жа­е­те вой­ной, если мы не под­чи­ним­ся. Так пере­стань­те при­кры­вать­ся пусты­ми и неубеди­тель­ны­ми дово­да­ми в поль­зу вза­им­ной враж­ды, и, если вы наме­ре­ны раз­ру­шить из-за это­го наше род­ство и объ­явить вой­ну, то долее не мед­ли­те».

55. Дав такой ответ послам и выпро­во­див их из горо­да, кон­сул затем рас­ска­зы­ва­ет сена­ту о тай­ном заго­во­ре, о кото­ром он узнал от донос­чи­ков. Но полу­чив от сена­то­ров неогра­ни­чен­ные пра­ва на розыск участ­ни­ков тай­ных замыс­лов и нака­за­ние обна­ру­жен­ных заго­вор­щи­ков, он тем не менее не пошел по жесто­ко­му и тира­ни­че­ско­му пути, как сде­лал бы кто-нибудь дру­гой, очу­тив­шись в подоб­ных обсто­я­тель­ствах, но пред­по­чел обду­ман­ный и надеж­ный путь, учи­ты­вая вид уста­нов­лен­но­го тогда прав­ле­ния. (2) Преж­де все­го он не хотел, чтобы граж­дане, схва­чен­ные в сво­их домах, уво­ди­лись на казнь, насиль­но ото­рван­ные от сво­их жен, детей и отцов, но учи­ты­вал состра­да­ние, кото­рое обя­за­тель­но воз­никнет у каж­до­го при аре­сте наи­бо­лее близ­ких род­ст­вен­ни­ков, опа­са­ясь, как бы неко­то­рые, поте­ряв рас­судок, не взя­лись за ору­жие и как бы необ­хо­ди­мость дей­ст­во­вать про­ти­во­за­кон­но не при­ве­ла к кро­во­про­ли­тию сопле­мен­ни­ков. И он не счи­тал нуж­ным назна­чать суд над ними, пола­гая, что все они будут отка­зы­вать­ся, и у судей не будет ника­ко­го ясно­го и бес­спор­но­го дока­за­тель­ства, кро­ме доно­са, пове­рив кото­ро­му, они осудят граж­дан на смерть. (3) Но он нашел новый спо­соб обма­нуть заго­вор­щи­ков, с помо­щью кото­ро­го спер­ва сами без чье­го-либо понуж­де­ния гла­ва­ри зло­умыш­лен­ни­ков собе­рут­ся в одном месте, а затем будут пой­ма­ны с бес­спор­ны­ми дока­за­тель­ства­ми вины, так что у них не будет ника­ко­го оправ­да­ния. Бла­го­да­ря это­му, они будут собра­ны не в без­люд­ном месте и допро­ше­ны не в при­сут­ст­вии немно­гих свиде­те­лей, но на Фору­ме, будучи выстав­ле­ны на все­об­щее обо­зре­ние, под­чи­нят­ся тому, что они заслу­жи­ли, и в горо­де не будет ника­ко­го вол­не­ния и ника­ко­го вос­ста­ния со сто­ро­ны дру­гих, что часто слу­ча­ет­ся при нака­за­нии заго­вор­щи­ков, осо­бен­но в смут­ные вре­ме­на.

56. Дру­гой бы сей­час посчи­тал доста­точ­ным рас­ска­зать лишь самое глав­ное, то есть, что кон­сул схва­тил участ­ни­ков заго­во­ра и каз­нил их — как если бы эти собы­тия нуж­да­лись лишь в крат­ком опи­са­нии. Я же, посколь­ку спо­соб аре­ста этих мужей досто­ин вни­ма­ния исто­рии, решил не обхо­дить его мол­ча­ни­ем, пола­гая, что чита­те­лям недо­ста­точ­но знать толь­ко сам итог собы­тий, ведь вся­кий тре­бу­ет изло­жить и при­чи­ны про­ис­шед­ше­го, и спо­со­бы осу­щест­вле­ния этих дея­ний и наме­ре­ния совер­шив­ших их, а так­же свер­шен­ное по воле боже­ства, кро­ме того, не зная ниче­го из слу­чив­ше­го­ся, чита­тель тре­бу­ет сле­до­вать за собы­ти­я­ми. Я счи­таю, что граж­да­нам крайне необ­хо­ди­мо зна­ние этих подроб­но­стей для того, чтобы при слу­чае вос­поль­зо­вать­ся им. (2) Итак, спо­соб захва­та заго­вор­щи­ков, кото­рый при­ду­мал кон­сул, был сле­дую­щим: выбрав из чис­ла сена­то­ров наи­бо­лее силь­ных, он пору­чил, чтобы они, как толь­ко полу­чат сиг­нал, вме­сте с бли­жай­ши­ми дру­зья­ми и род­ст­вен­ни­ка­ми заня­ли те укреп­лен­ные места горо­да, в кото­рых каж­дый из них как раз име­ет свое жили­ще. Всад­ни­кам же он при­ка­зал, воору­жив­шись меча­ми, под­жидать в наи­бо­лее удоб­ных домах вокруг Фору­ма и делать то, что он им при­ка­жет. (3) И чтобы во вре­мя аре­ста граж­дан их род­ст­вен­ни­ки и неко­то­рые дру­гие граж­дане не устро­и­ли ника­кой сму­ты и из-за это­го раздо­ра не про­ли­лась бы кровь сопле­мен­ни­ков, кон­сул, послав пись­мо дру­го­му кон­су­лу, кото­ро­му было пред­пи­са­но вести оса­ду Фиден, при­ка­зал ему с наступ­ле­ни­ем ночи вме­сте с луч­шей частью вой­ска вер­нуть­ся в город и рас­по­ло­жить вой­ско вбли­зи город­ских стен на воз­вы­шен­ном месте.

57. Завер­шив эти при­готов­ле­ния, кон­сул при­ка­зал тем, кто сооб­щил о заго­во­ре, пред­ло­жить руко­во­ди­те­лям сму­ты в середине ночи явить­ся на Форум вме­сте с наи­бо­лее надеж­ны­ми из сво­их дру­зей, чтобы там полу­чить свое назна­че­ние, место и услов­ный знак, а так­же узнать, что каж­до­му из них над­ле­жит делать. Это было выпол­не­но. И когда все руко­во­ди­те­ли заго­вор­щи­ков сошлись на Фору­ме, по невиди­мо­му для них сиг­на­лу хол­мы неожи­дан­но были заня­ты теми, кто ради защи­ты горо­да взял­ся за ору­жие. (2) Одно­вре­мен­но дру­гой кон­сул, Маний, уйдя из Фиден, при­шел на рав­ни­ну вме­сте со сво­им вой­ском. Как толь­ко насту­пил день, кон­су­лы, окру­жен­ные гопли­та­ми, взо­шли на три­бу­нал и при­ка­за­ли гла­ша­та­ям воз­ве­стить по всем ули­цам, чтобы народ шел на собра­ние. Когда все жите­ли горо­да собра­лись, они объ­яви­ли им о заго­во­ре, гото­вив­шем воз­вра­ще­ние тира­нии, и выве­ли донос­чи­ков. А все окрест­но­сти Фору­ма ока­за­лись под охра­ной всад­ни­ков, и у желав­ших бежать не оста­лось ника­ко­го выхо­да. (3) После это­го кон­су­лы пре­до­ста­ви­ли заго­вор­щи­кам воз­мож­ность оправ­дать­ся, если кто-либо захо­чет оспо­рить донос; когда никто из них не попы­тал­ся отри­цать свою вину, кон­су­лы, уда­лив­шись с Фору­ма в сенат, рас­спро­си­ли сена­то­ров об их мне­нии отно­си­тель­но этих мятеж­ни­ков и, запи­сав их ответ, сно­ва при­шли в собра­ние, где обна­ро­до­ва­ли пред­ва­ри­тель­ное реше­ние сена­та, кото­рое было сле­дую­щим: «Тарк­ви­ни­ям, сооб­щив­шим о заго­во­ре, дать граж­дан­ство и десять тысяч драхм сереб­ра каж­до­му, а так­же по два­дцать пле­тров обще­ст­вен­ной зем­ли; заго­вор­щи­ков же, схва­тив, пре­дать смер­ти, если это будет угод­но наро­ду». (4) Когда же собрав­ша­я­ся тол­па утвер­ди­ла поста­нов­ле­ние сена­та, кон­су­лы, при­ка­зав уда­лить сошед­ших­ся на собра­ние людей, затем при­зва­ли лик­то­ров, воору­жен­ных меча­ми, кото­рые, окру­жив осуж­ден­ных в том месте, где те были схва­че­ны, всех до еди­но­го пре­да­ли смер­ти. Уни­что­жив их, кон­су­лы боль­ше уже не при­ни­ма­ли ника­ких доно­сов ни о ком из участ­ни­ков заго­во­ра, но осво­бо­ди­ли от вины всех, избе­жав­ших немед­лен­ной каз­ни, чтобы вся­кий бес­по­рядок был уда­лен из горо­да. (5) Таким вот спо­со­бом были уни­что­же­ны те, кто устро­ил заго­вор. Сенат же вынес реше­ние о том, чтобы все граж­дане были под­верг­ну­ты обряду очи­ще­ния. Так как они были вынуж­де­ны выне­сти реше­ние о смер­ти граж­дан, им теперь нель­зя было при­сут­ст­во­вать при свя­щен­но­дей­ст­ви­ях, пока они не очи­стят­ся от гре­ха и не смо­ют с себя сквер­ну с помо­щью обще­при­ня­тых очи­сти­тель­ных жерт­во­при­но­ше­ний. Когда же было сде­ла­но все, что уста­нов­ле­но тол­ко­ва­те­ля­ми боже­ст­вен­но­го зако­на⁷³ в соот­вет­ст­вии с мест­ным пра­вом, сенат поста­но­вил, чтобы были совер­ше­ны бла­годар­ст­вен­ные жерт­во­при­но­ше­ния и про­веде­ны обще­ст­вен­ные игры, и для это­го выде­лил в каче­стве свя­щен­ных три дня. Так как один из кон­су­лов, Маний Тул­лий, во вре­мя свя­щен­ных и назван­ных по име­ни горо­да игр⁷⁴ на тор­же­ст­вен­ном шест­вии в самом Цир­ке упал со свя­щен­ной колес­ни­цы и через три дня после этой про­цес­сии скон­чал­ся, то остав­ший­ся до сло­же­ния вла­сти срок Суль­пи­ций пра­вил в оди­но­че­стве.

58. В сле­дую­щем году⁷⁵ кон­су­ла­ми были назна­че­ны Пуб­лий Вету­рий Гемин и Пуб­лий Эбу­ций Эльв⁷⁶. Из них Эбу­ций был назна­чен для граж­дан­ских дел, кото­рые, как пред­став­ля­лось, нуж­да­лись в нема­лом вни­ма­нии, чтобы никто из бед­ня­ков не под­нял еще один мятеж. Вету­рий же, взяв себе поло­ви­ну вой­ска, стал опу­сто­шать фиден­скую зем­лю, не встре­тив ника­ко­го сопро­тив­ле­ния, а затем, оста­но­вив­шись воз­ле горо­да, начал непре­рыв­но ата­ко­вать его. Но, не сумев взять сте­ны оса­дой, он окру­жил город пали­са­дом и рвом, чтобы поко­рить горо­жан с помо­щью голо­да. (2) К уже устав­шим фиде­ня­нам неожи­дан­но при­шла помощь лати­нов, послан­ная Секс­ти­ем Тарк­ви­ни­ем, а кро­ме того, при­бы­ли хлеб, ору­жие и про­чее, что необ­хо­ди­мо в войне. Обна­де­жен­ные этим, фиде­няне реши­лись вый­ти из горо­да с боль­шой арми­ей и рас­по­ло­жи­лись лаге­рем в откры­том поле. Рим­ля­нам теперь уже не тре­бо­ва­лись осад­ные укреп­ле­ния вокруг горо­да, но, оче­вид­но, было необ­хо­ди­мо сра­же­ние. И бит­ва про­ис­хо­дит неда­ле­ко от горо­да, неко­то­рое вре­мя идя с пере­мен­ным успе­хом. Затем под натис­ком более опыт­ных рим­лян фиде­няне, хотя и более мно­го­чис­лен­ные, были опро­ки­ну­ты мало­чис­лен­ным про­тив­ни­ком и обра­ти­лись в бег­ство. (3) Поте­ри у них ока­за­лись незна­чи­тель­ны­ми, так как бег­ство в город было недол­гим, а защит­ни­ки на сте­нах отра­зи­ли пре­сле­до­ва­те­лей. После это­го при­шед­шие на помощь Фиде­нам вой­ска были рас­се­я­ны и ушли, не ока­зав ника­кой помо­щи жите­лям. Город же сно­ва ока­зал­ся в том же самом несчаст­ном поло­же­нии и испы­ты­вал недо­ста­ток в съест­ных при­па­сах. (4) В это вре­мя Секст Тарк­ви­ний отпра­вил­ся вме­сте с латин­ским вой­ском в поход про­тив при­над­ле­жав­ше­го рим­ля­нам Сиг­ния с целью захва­тить эту кре­пость пер­вым же при­сту­пом. Но посколь­ку защит­ни­ки кре­по­сти храб­ро обо­ро­ня­лись, он под­гото­вил­ся к тому, чтобы голо­дом при­нудить этих людей поки­нуть дан­ное место; и он оста­вал­ся там доволь­но дол­гое вре­мя, не сде­лав ниче­го, достой­но­го вни­ма­ния. Одна­ко, потер­пев неуда­чу в сво­ем замыс­ле, так как к защит­ни­кам кре­по­сти при­бы­ли про­ви­зия и под­мо­га от кон­су­лов, Секст снял оса­ду и увел вой­ска.

59⁷⁷. На сле­дую­щий год рим­ляне избра­ли кон­су­ла­ми Тита Лар­ция Фла­ва и Квин­та Кле­лия Сику­ла. Из них Кле­лию было назна­че­но сена­том зани­мать­ся граж­дан­ски­ми дела­ми, имея при себе поло­ви­ну вой­ска для охра­ны от заго­вор­щи­ков, так как он казал­ся доб­рым по харак­те­ру и пре­дан­ным наро­ду. Лар­ций же начал вой­ну про­тив фиде­нян, взяв с собой хоро­шо сна­ря­жен­ное вой­ско и при­гото­вив все необ­хо­ди­мое для оса­ды. (2) К фиде­ня­нам, изму­чен­ным дол­гой вой­ной и не имев­шим ника­кой про­ви­зии, он был суров, под­ка­пы­вая осно­ва­ния стен, воз­дви­гая валы, исполь­зуя осад­ные орудия и не пре­кра­щая оса­ды ни днем, ни ночью, рас­счи­ты­вая таким обра­зом в корот­кий срок захва­тить город. (3) Ведь ни один город в оди­ноч­ку не спо­со­бен был снять оса­ду фиде­нян, а общее вой­ско все­го латин­ско­го наро­да еще не было созда­но, одна­ко пред­во­ди­те­ли общин мно­го раз дава­ли послам фиде­нян обе­ща­ния вско­ре при­слать им помощь. Дела же, соот­вет­ст­ву­ю­ще­го обе­ща­ни­ям, не было, и надеж­ды на воен­ный союз осно­вы­ва­лись толь­ко на сло­вах. (4) Фиде­няне уже не рас­счи­ты­ва­ли ни на какую помощь от лати­нов, но, тер­пя все невзго­ды, теперь наде­я­лись толь­ко на себя. Из всех горе­стей наи­бо­лее нестер­пи­мой был голод, кото­рый при­нес гибель мно­гим людям. Нако­нец, чтобы изба­вить­ся от этих несча­стий, они отпра­ви­ли послов про­сить у кон­су­лов пере­ми­рия на какое-то опре­де­лен­ное коли­че­ство дней, чтобы в это вре­мя они мог­ли заклю­чить дого­вор о друж­бе с рим­ля­на­ми на спра­вед­ли­вых усло­ви­ях. (5) Одна­ко они про­си­ли вре­мя не ради при­ня­тия реше­ния, но для сна­ря­же­ния союз­ни­ков, о чем сооб­щи­ли неко­то­рые из недав­но при­быв­ших пере­беж­чи­ков. Ведь в преды­ду­щую ночь они посла­ли в Латин­ский союз в каче­стве вест­ни­ков граж­дан, самых достой­ных и обла­дав­ших наи­боль­шим вли­я­ни­ем в латин­ских горо­дах, чтобы они обра­ти­лись к тем с моль­бою о помо­щи.

60. Узнав об этом, Лар­ций при­ка­зал про­сив­шим о пере­ми­рии, чтобы они сна­ча­ла сло­жи­ли ору­жие и откры­ли ворота, и толь­ко после это­го вели с ним пере­го­во­ры. В про­тив­ном слу­чае, ска­зал он, не будет им ника­ких пере­го­во­ров, ника­ко­го пере­ми­рия и ника­ко­го чело­веч­но­го или сдер­жан­но­го отно­ше­ния рим­лян к их горо­ду. Что же каса­ет­ся отправ­лен­ных к лати­нам послов, то кон­сул следил за тем, чтобы ни один из них не вер­нул­ся внутрь город­ских стен, пере­крыв все веду­щие в город доро­ги наи­бо­лее усерд­ны­ми дозо­ра­ми, так что оса­ждае­мые, поте­ряв надеж­ду на союз­ни­че­скую помощь, были вынуж­де­ны обра­тить­ся с моль­ба­ми к сво­им вра­гам. Сой­дясь на собра­ние, они реши­ли при­нять те усло­вия мира, кото­рые уста­но­вит заво­е­ва­тель. Что ж, тако­вы были обы­чаи того вре­ме­ни: они столь зна­чи­тель­но отли­ча­лись от само­управ­ства тира­нов (кото­ро­го лишь совсем немно­гим из совре­мен­ных пра­ви­те­лей, обле­чен­ных боль­шой вла­стью, уда­лось избе­жать), что кон­сул, захва­тив город, ниче­го не сде­лал по соб­ст­вен­но­му разу­ме­нию, но, при­ка­зав людям сло­жить ору­жие и оста­вив в кре­по­сти охра­ну, сам отпра­вил­ся в Рим и, собрав сенат, пре­до­ста­вил им обду­мы­вать реше­ние, при­ем­ле­мое для захва­чен­ных кон­су­лом плен­ни­ков. (3) Доволь­ные этим мужем за про­яв­лен­ное к ним ува­же­ние, сена­то­ры вынес­ли при­го­вор, чтобы наи­бо­лее почи­тае­мые из фиде­нян и зачин­щи­ки мяте­жа, кото­рых ука­жет кон­сул, были высе­че­ны роз­га­ми и обез­глав­ле­ны, а отно­си­тель­но осталь­ных они дали ему пра­во делать все, что он сам поже­ла­ет. (4) Лар­ций же, полу­чив власть над все­ми, лишь немно­гих из фиде­нян, обви­ня­е­мых их поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми, каз­нил на гла­зах у всех и ото­брал их иму­ще­ство, а всем осталь­ным оста­вил во вла­де­ние и город, и иму­ще­ство, но ото­брал поло­ви­ну зем­ли, кото­рую полу­чи­ли в наде­лы рим­ляне, остав­ши­е­ся в горо­де в каче­стве кре­пост­ной стра­жи. Совер­шив это, кон­сул отвел вой­ско домой.

61. Когда о взя­тии Фиден ста­ло извест­но лати­нам, то вол­не­ние и страх охва­ти­ли все горо­да, и все него­до­ва­ли на пред­во­ди­те­лей общин как на пре­дав­ших союз­ни­ков. И когда в Ферен­ти­нах про­во­ди­лось собра­ние, люди, убеж­дав­шие лати­нов сно­ва взять­ся за ору­жие, — осо­бен­но Тарк­ви­ний и его зять Мами­лий, а так­же пред­во­ди­те­ли горо­да Ари­ция, — ста­ли предъ­яв­лять серь­ез­ные обви­не­ния про­тив тех, кто удер­жи­вал их от вой­ны. (2) При­вле­чен­ные ими на свою сто­ро­ну, все горо­да, при­над­ле­жа­щие к латин­ско­му роду, объ­яв­ля­ют общую вой­ну про­тив рим­лян. И чтобы ни один город не пре­дал союз и преж­девре­мен­но не пре­кра­тил враж­ду с рим­ля­на­ми, они дали друг дру­гу клят­вы и про­го­ло­со­ва­ли за то, чтобы не сдер­жав­шие дого­во­ра были исклю­че­ны из сою­за, а так­же были про­кля­ты и объ­яв­ле­ны все­об­щи­ми вра­га­ми. (3) Упол­но­мо­чен­ны­ми, под­пи­сав­ши­ми дого­вор и при­нес­ши­ми клят­вы вер­но­сти, были мужи из сле­дую­щих горо­дов: Ардея, Ари­ция, Бовил­лы, Бубент, Кора, Карвент, Цир­цея, Корио­лы, Кор­бион, Кабан, Фор­ти­нея, Габии, Лав­рент, Лану­вий, Лави­ний, Лабик, Номент, Нор­ба, Пре­не­сте, Педан^[11], Кверкве­ту­ла, Сат­рик, Скап­тия, Сетия, Тибурт, Тускул, Толе­рий, Тел­ле­ны, Велит­ры. Они реши­ли, что граж­дан при­зыв­но­го воз­рас­та будет отправ­ле­но в поход столь­ко, сколь­ко потре­бу­ет­ся пред­во­ди­те­лям Окта­вию Мами­лию и Секс­ту Тарк­ви­нию, кото­рых они назна­чи­ли вое­на­чаль­ни­ка­ми. (4) Для того чтобы каза­лось, буд­то они выдви­га­ют бла­го­вид­ную при­чи­ну для вой­ны, лати­няне отпра­ви­ли в Рим из каж­до­го горо­да наи­бо­лее знат­ных граж­дан в каче­стве послов, кото­рые, введен­ные в сенат, заяви­ли сле­дую­щее: когда тиррен­цы пошли вой­ной на ари­ций­цев, рим­ляне не толь­ко поз­во­ли­ли им сво­бод­ный про­ход через свои вла­де­ния, но и помог­ли в том, что им было нуж­но для вой­ны, кро­ме того, рим­ляне спас­ли обра­щен­ных в бег­ство тирре­нов, изра­нен­ных и совер­шен­но без­оруж­ных, хотя хоро­шо зна­ли, что те вели общую вой­ну со все­ми их соро­ди­ча­ми рим­лян, и если бы под­чи­ни­ли сво­ей вла­сти город ари­ций­цев, то им уже ниче­го бы не поме­ша­ло пора­бо­тить и все осталь­ные горо­да. (5) «Если рим­ляне, — про­дол­жа­ли послы, — захотят дать ари­ций­цам удо­вле­тво­ре­ние, при­дя на общий суд лати­нов и стер­пят нака­за­ние, кото­рое им будет выне­се­но все­ми, то не будет необ­хо­ди­мо­сти вести вой­ну. Если же рим­ляне, сохра­няя свой­ст­вен­ную им над­мен­ность, не поже­ла­ют под­чи­нить­ся спра­вед­ли­во­му и разум­но­му реше­нию сво­их соро­ди­чей, то, — гро­зи­ли послы, — все лати­ны всей сво­ей силой нач­нут с ними вой­ну».

62. После того как послы пред­ло­жи­ли это, сенат, не счи­тая достой­ным для Рима обе­щать ари­ций­цам судеб­ное раз­би­ра­тель­ство отно­си­тель­но тех дел, по кото­рым судья­ми наме­ре­ва­лись стать сами же обви­ни­те­ли, и не желая, чтобы вра­ги ста­ли судья­ми не толь­ко по этим делам, но при­со­во­ку­пи­ли еще более обре­ме­ни­тель­ные, чем эти, про­го­ло­со­вал за при­ня­тие вой­ны. Ведь бла­го­да­ря доб­ле­сти и опы­ту рим­лян в сра­же­ни­ях ни один из них не допус­кал, что город постигнет несча­стье, ибо мно­гие из вра­гов боя­лись их. И отпра­вив послов во мно­гие места, рим­ляне при­зва­ли сосед­ние горо­да к воен­но­му сою­зу, в то вре­мя как лати­ны, со сво­ей сто­ро­ны, так­же разо­сла­ли посоль­ства в те же самые горо­да, креп­ко обви­няя Рим. (2) Гер­ни­ки, сой­дясь на собра­ние, обо­им посоль­ствам дали невра­зу­ми­тель­ный и вызы­ваю­щий подо­зре­ние ответ, а имен­но: в насто­я­щее вре­мя они не заклю­чат сою­за ни с теми, ни с дру­ги­ми, и решат на досу­ге, кого из них счи­тать более спра­вед­ли­вы­ми, а для при­ня­тия реше­ния возь­мут себе один год вре­ме­ни. (3) Руту­лы же откры­то пообе­ща­ли лати­нам, что пошлют им под­мо­гу, а рим­ля­нам ска­за­ли, что, если те хотят пре­кра­тить враж­ду, то бла­го­да­ря их посред­ни­че­ству лати­ны ста­нут более уме­рен­ны­ми в сво­их тре­бо­ва­ни­ях и что они помо­гут им в заклю­че­ние мир­но­го дого­во­ра. Воль­ски заяви­ли, что удив­ле­ны бес­стыд­ст­вом рим­лян, так как сами зная, что и рань­ше рим­ляне посту­па­ли с ними неспра­вед­ли­во, а в послед­ний раз, отняв у них луч­шую часть зем­ли, при­сво­и­ли ее себе, они тем не менее осме­ли­ва­ют­ся теперь при­зы­вать их, сво­их вра­гов, к воен­но­му сою­зу; они посо­ве­то­ва­ли рим­ля­нам спер­ва вер­нуть им их зем­лю, а уж потом искать у них спра­вед­ли­во­сти, как у дру­зей. Тирре­ны же вос­про­ти­ви­лись обе­им сто­ро­нам, напом­нив, что с рим­ля­на­ми они недав­но заклю­чи­ли мир­ный дого­вор, а с Тарк­ви­ни­я­ми у них род­ство и друж­ба. (4) Когда они дали такой ответ, рим­ляне, будучи подав­ле­ны (это, есте­ствен­но, испы­ты­ва­ют те, кто взва­лил на себя вой­ну и поте­рял вся­кую надеж­ду на помощь союз­ни­ков) и, рас­счи­ты­вая толь­ко на свои соб­ст­вен­ные силы, гораздо луч­ше под­гото­ви­лись к сра­же­нию, дабы в слу­чае необ­хо­ди­мо­сти храб­ро встре­тить опас­ность. И если рим­ляне по сво­е­му жела­нию толь­ко сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми доб­лест­ны­ми дея­ни­я­ми добьют­ся успе­ха в войне, то им не при­дет­ся делить сла­ву ни с кем. Столь вели­ки были гор­дость и отва­га, кото­рые рим­ляне при­об­ре­ли бла­го­да­ря мно­го­чис­лен­ным вой­нам.

63. Под­готав­ли­вая все необ­хо­ди­мое для вой­ны и начав состав­лять вой­ско­вые спис­ки, рим­ляне ока­за­лись в весь­ма затруд­ни­тель­ном поло­же­нии, так как дале­ко не все про­яв­ля­ли оди­на­ко­вое рве­ние в делах. Ведь нуж­даю­щи­е­ся в сред­ствах к жиз­ни и осо­бен­но те, кто был не в состо­я­нии упла­тить дол­ги заи­мо­дав­цам (а они были весь­ма мно­го­чис­лен­ны), будучи при­зва­ны к ору­жию, не пови­но­ва­лись, ибо не хоте­ли иметь ника­ких общих дел с пат­ри­ци­я­ми, если те не про­го­ло­су­ют за про­ще­ние им дол­гов. А неко­то­рые из них даже гово­ри­ли о том, чтобы оста­вить город, и побуж­да­ли друг дру­га не при­вя­зы­вать­ся к оте­че­ству, не пре­до­ста­вив­ше­му им ниче­го хоро­ше­го. (2) Пат­ри­ции же спер­ва и не пыта­лись обо­д­рить и пере­убедить их. Когда же на воен­ный при­зыв отклик­ну­лись немно­гие, то пат­ри­ции, собрав­шись в Курии, заду­ма­лись о том, как наи­бо­лее бла­го­при­стой­ным обра­зом осво­бо­дить­ся от овла­дев­шей гра­дом сму­ты. Конеч­но, те из них, кото­рые были по нату­ре порядоч­ны­ми людь­ми и вели уме­рен­ный образ жиз­ни, сове­то­ва­ли про­стить бед­ня­кам дол­ги и купить граж­дан­ское согла­сие за малую цену, при­об­ре­тя таким обра­зом боль­шие выго­ды как для част­ных лиц, так и для государ­ства.

64. Выра­зи­те­лем это­го мне­ния был Марк Вале­рий, сын Пуб­лия Вале­рия, одно­го из тех, кто уни­что­жил тира­нию, будучи про­зван за свою любовь к плеб­су Попли­ко­лой. Он сове­то­вал пат­ри­ци­ям насаж­дать сре­ди борю­щих­ся за рав­но­пра­вие често­лю­би­вые надеж­ды на буду­щее, ибо ниче­го бла­го­го не при­хо­дит в голо­ву тем, кому не пред­сто­ит наслаж­дать­ся ника­ки­ми бла­га­ми. Он ска­зал так­же, что все бед­ня­ки раз­дра­же­ны и, схо­дясь на Форум, рас­суж­да­ют: (2) «Какую мы будем иметь выго­ду, победив внеш­них вра­гов, если затем заи­мо­дав­цы за дол­ги силой уве­дут нас в зато­че­ние, если, заво­е­вав для Рима власть, сами не будем в состо­я­нии сохра­нить даже сво­бо­ду соб­ст­вен­ной лич­но­сти?» Он пока­зал им так­же, что сле­ду­ет стра­шить­ся не толь­ко этой угро­зы; что если плебс поссо­рит­ся с сена­том, он может поки­нуть город во вре­мя опас­но­сти — это­го-то и сле­ду­ет опа­сать­ся всем желаю­щим сохра­нить обще­ст­вен­ное дело. Попли­ко­ла ска­зал так­же, что воз­мож­но несча­стье еще более тяже­лое: если народ, обма­ну­тый лас­ко­во­стью тира­нов, под­ни­мет ору­жие про­тив пат­ри­ци­ев и ока­жет содей­ст­вие в воз­вра­ще­нии Тарк­ви­ния к вла­сти. (3) И пока это еще толь­ко сло­ва и угро­зы, не пере­шед­шие в злоб­ные дей­ст­вия плеб­са, он сове­то­вал, чтобы пат­ри­ции, на деле желая стать дру­зья­ми наро­да, зара­нее поспе­ши­ли ока­зать ему помощь. Ведь они не пер­вые про­во­дят подоб­ную поли­ти­че­скую меру и этим отнюдь не заслу­жат позо­ра, но наобо­рот, ожи­дав­шим не толь­ко этой беды, но мно­го еще более тяже­лых бед­ст­вий, когда каза­лось бы уже ниче­го нель­зя сде­лать, пока­жут, что име­ют­ся мно­гие спо­со­бы раз­ре­ше­ния раз­но­гла­сий. Ведь необ­хо­ди­мость силь­нее чело­ве­че­ской нату­ры, и все люди счи­та­ют нуж­ным рас­суж­дать о бла­го­при­стой­но­сти толь­ко тогда, когда уже нахо­дят­ся в без­опас­но­сти.

65. Пере­чис­лив мно­го­чис­лен­ные при­ме­ры из дру­гих государств, в кон­це кон­цов он ука­зал, что город Афи­ны, кото­рый тогда был наи­бо­лее почи­та­ем за муд­рость, не в дав­ние вре­ме­на, а еще при их отцах, про­го­ло­со­вал под пред­во­ди­тель­ст­вом Соло­на⁷⁸ за про­ще­ние дол­гов неиму­щим, и никто тогда не упрек­нул полис за эту поли­ти­че­скую меру и не назвал пред­ло­жив­ше­го это иска­те­лем народ­ной бла­го­склон­но­сти и зло­де­ем, но все ука­зы­ва­ли на боль­шую рас­суди­тель­ность тех, кто убеж­дал сде­лать это, и на чрез­вы­чай­ную муд­рость того, кто пред­ла­гал закон. (2) Что каса­ет­ся рим­лян, то в то вре­мя как им гро­зит не какая-то мел­кая рас­пря, но гораздо боль­шая опас­ность — ока­зать­ся во вла­сти жесто­ко­го, хуже вся­ко­го зве­ря, тира­на, — кто из име­ю­щих разум будет пори­цать их, если в горо­де слу­чит­ся так, что они про­явят наро­до­лю­бие по отно­ше­нию к пле­бе­ям, сра­жаю­щим­ся про­тив вра­гов? (3) Изло­жив чуже­зем­ные образ­цы, в кон­це он при­со­еди­нил к это­му и при­мер из оте­че­ст­вен­ных собы­тий, напом­нив о недав­но пере­не­сен­ных рим­ля­на­ми бедах, когда после захва­та их зем­ли тирре­на­ми они име­ли боль­шой недо­ста­ток в про­ви­ан­те, и тем не менее не под­да­лись безум­ной пани­ке бес­ну­ю­щих­ся, обре­чен­ных на смерть людей, но, усту­пив суще­ст­ву­ю­щим обсто­я­тель­ствам и руко­вод­ст­ву­ясь сво­им бед­ст­вен­ным поло­же­ни­ем, ради окон­ча­ния вой­ны они были вынуж­де­ны отдать сво­их наи­бо­лее знат­ных доче­рей в залог царю Пор­сене, чего преж­де нико­гда не испы­ты­ва­ли, а так­же утра­тить часть сво­ей зем­ли, пере­дав тирре­нам «Семь хол­мов», и иметь вра­га в каче­стве судьи отно­си­тель­но того, в чем их обви­нял тиран; нако­нец, пере­дать тирре­нам съест­ные при­па­сы, ору­жие и все про­чее, что те жела­ли. (4) Вос­поль­зо­вав­шись подоб­ны­ми при­ме­ра­ми, он заявил, что при таком обра­зе мыс­лей не дело спо­рить с вра­га­ми о чем-либо из-за того, что те счи­та­ют спра­вед­ли­вым, и в то же вре­мя из-за незна­чи­тель­но­го спо­ра вое­вать с соб­ст­вен­ны­ми граж­да­на­ми, кото­рые вели мно­го­чис­лен­ные успеш­ные вой­ны за вер­хо­вен­ство Рима во вре­ме­на цар­ской вла­сти, кото­рые про­яви­ли нема­лое усер­дие, когда вме­сте с пат­ри­ци­я­ми осво­бож­да­ли город от тира­нии, не имея средств к суще­ст­во­ва­нию, а свои тела и души — един­ст­вен­ное, что оста­лось у них — щед­ро отда­вая за оте­че­ство во вре­мя бед­ст­вий. (5) В заклю­че­ние он ска­зал, что даже если пле­беи под воздей­ст­ви­ем сты­да и не ска­жут и не потре­бу­ют ниче­го подоб­но­го рода, тем не менее пат­ри­ции долж­ны взять на себя заботу о том необ­хо­ди­мом, в чем, как они зна­ют, нуж­да­ют­ся бед­ня­ки, и доб­ро­воль­но пре­до­ста­вить им это. Пат­ри­ции обя­за­ны так­же поду­мать о том, что посту­па­ют высо­ко­мер­но, тре­буя от пле­бе­ев их жиз­ни и не давая им вза­мен ни денег, ни иму­ще­ства и, пуб­лич­но заяв­ляя о том, что те вою­ют ради общей сво­бо­ды, на деле отни­мать у них эту самую заво­е­ван­ную общи­ми сила­ми сво­бо­ду, осме­ли­ва­ясь упре­кать их не за зло­де­я­ния, а за бед­ность, меж­ду тем как сле­до­ва­ло бы луч­ше пожа­леть об этом, неже­ли нена­видеть за это.

66. После того как Вале­рий высту­пил с такой речью и мно­гие одоб­ри­ли его мне­ние, Аппий Клав­дий Сабин, спро­шен­ный сле­дую­щим, стал сове­то­вать пря­мо про­ти­во­по­лож­ное, поучая, что если они про­го­ло­су­ют за пога­ше­ние дол­гов, то не толь­ко невоз­мож­но будет истре­бить бун­тар­ский дух в горо­де, но он станет еще хуже, так как от бед­ня­ков перей­дет к бога­чам. (2) Всем ясно, что он воз­рас­тет, пото­му что те, кому пред­сто­ит лишить­ся денег, с трудом пере­не­сут это, будучи пол­но­прав­ны­ми граж­да­на­ми, участ­ву­ю­щи­ми во всех воен­ных похо­дах, пред­при­ни­мае­мых государ­ст­вом, и будут счи­тать неспра­вед­ли­вым, что те сред­ства, кото­рые им оста­ви­ли их отцы и кото­рые они сами, будучи трудо­лю­би­вы и ведя уме­рен­ный образ жиз­ни, при­об­ре­ли, будут кон­фис­ко­ва­ны в поль­зу самых пло­хих и самых лени­вых граж­дан. Ведь это боль­шая глу­пость, исхо­дя­щая от тех, кто жела­ет уго­дить худ­шей части граж­дан и пре­не­бречь луч­шей и ради худ­ших граж­дан отнять чужое иму­ще­ство, кон­фис­ко­вав его у тех, кто нажил его закон­ным обра­зом. (3) Аппий так­же про­сил их обра­тить вни­ма­ние на то, что государ­ства уни­что­жа­ют­ся не бед­ня­ка­ми и не теми, кто не име­ет ника­кой силы, так что они вынуж­де­ны посту­пать спра­вед­ли­во, но людь­ми бога­ты­ми и спо­соб­ны­ми вер­шить государ­ст­вен­ные дела, когда они оби­же­ны чер­нью и не могут добить­ся спра­вед­ли­во­сти. И даже если, лишив­шись сво­их дол­го­вых кон­трак­тов, силь­ные мира сего не зата­ят в душе раз­дра­же­ния, но пред­по­чтут отно­си­тель­но спо­кой­но и хлад­но­кров­но пере­не­сти этот ущерб, то, ска­зал он, и в этом слу­чае для рим­лян будет нехо­ро­шо и небез­опас­но пре­до­став­лять бед­ня­кам такой вот пода­рок, из-за кото­ро­го обще­ст­вен­ная жизнь станет раз­об­щен­ной и пол­ной вза­им­ной нена­ви­сти, лишен­ная необ­хо­ди­мых обя­за­тельств и свя­зей, без кото­рых горо­да не могут быть засе­ле­ны, так как ни зем­ледель­цы не будут засе­вать и обра­ба­ты­вать зем­лю, ни куп­цы — пла­вать по морю и посе­щать замор­ские рын­ки, ни бед­ня­ки — делать какую бы то ни было работу. (4) Ведь ни один из бога­чей не пре­до­ста­вит сво­их денег нуж­даю­щим­ся в сред­ствах на все эти виды дея­тель­но­сти, и тогда бла­го­со­сто­я­нию будут завидо­вать, при­ле­жа­ние же будет уни­что­же­но, свое­воль­ная часть людей воз­об­ла­да­ет над бла­го­ра­зум­ны­ми, неспра­вед­ли­вые — над спра­вед­ли­вы­ми, при­сва­и­ваю­щие чужое — над бере­гу­щи­ми свое. И это при­ве­ло бы к тому, что в горо­дах был бы посе­ян раздор, бес­ко­неч­ное вза­им­ное истреб­ле­ние и все про­чие виды зла, из-за чего наи­бо­лее удач­ли­вые поте­ря­ли бы сво­бо­ду, а ока­зав­ши­е­ся в худ­шем поло­же­нии были бы совер­шен­но истреб­ле­ны.

67. Но более все­го он про­сил их, уста­нав­ли­вая новое государ­ст­вен­ное устрой­ство, обра­тить вни­ма­ние на то, чтобы не прой­ти мимо непло­хо­го ныне при­ня­то­го обы­чая, гово­ря, что каким бы ни был обще­ст­вен­ный образ жиз­ни поли­сов, очень важ­но, чтобы были созда­ны соот­вет­ст­ву­ю­щие усло­вия жиз­ни част­ных лиц. Ведь есть не самый худ­ший в общи­нах или семьях — чтобы каж­дый жил к соб­ст­вен­но­му удо­воль­ст­вию и чтобы низ­шим все из мило­сти или по необ­хо­ди­мо­сти пре­до­став­ля­лось от выс­ших^[7]. Поели­ку испол­не­ние тре­бо­ва­ний глуп­цов не удо­вле­тво­рит пле­бе­ев по полу­че­нии испро­шен­но­го, но они тот­час предъ­явят дру­гие, более зна­чи­тель­ные вожде­ле­ния, то так будет про­дол­жать­ся до бес­ко­неч­но­сти, посколь­ку это более все­го свой­ст­вен­но чер­ни. Ибо каж­дый в отдель­но­сти посты­дил­ся бы или под дав­ле­ни­ем более силь­но­го побо­ял­ся бы дей­ст­во­вать так, но сооб­ща пле­беи все­гда вполне гото­вы посту­пать про­ти­во­за­кон­но, взяв в под­мо­гу наклон­но­сти тех, кто тре­бу­ет рав­но­пра­вия. (2) Он ска­зал так­же, что сена­ту без вся­кой меры и огра­ни­че­ний сле­ду­ет вос­пре­пят­ст­во­вать зарож­даю­щим­ся, но еще управ­ля­е­мым жела­ни­ям безум­ной тол­пы, пока бун­тов­щи­ки еще сла­бы, а не пытать­ся сокру­шить их, когда они ста­нут силь­ны­ми и мно­го­чис­лен­ны­ми. Ведь все люди, окры­лен­ные сде­лан­ны­ми им уступ­ка­ми, име­ют гораздо более тяже­лый харак­тер, чем те, чьи надеж­ды ока­за­лись тщет­ны­ми. (3) Аппий пере­чис­лил мно­же­ство слу­ча­ев, каса­ясь дел гре­че­ских поли­сов, кото­рые, будучи по тем или иным при­чи­нам изне­жен­ны, поз­во­ли­ли зачат­кам дур­ных обы­ча­ев одер­жать верх, а затем уже не име­ли сил оста­но­вить и уни­что­жить их, вслед­ст­вие чего вынуж­де­ны были дой­ти до позор­ных и ужас­ных бед­ст­вий. Он ска­зал так­же, что государ­ство подоб­но одно­му чело­ве­ку, так как сенат упо­доб­лен чело­ве­че­ской душе, а народ — телу. (4) Итак, если пат­ри­ции поз­во­лят, чтобы безум­ный народ управ­лял сена­том, то, по сло­вам Аппия, они испы­та­ют подоб­ное тем, кто под­чи­нил душу телу и будут жить не по разу­му, а под вли­я­ни­ем стра­стей. Если же сена­то­ры при­учат народ к тому, чтобы он пови­но­вал­ся сена­ту и направ­лял­ся им, то это озна­ча­ет дей­ст­во­вать подоб­но людям, под­чи­нив­шим тело душе и веду­щим свою жизнь к луч­ше­му, а не к наи­бо­лее при­ят­но­му. (5) Аппий пока­зал, что не будет боль­шо­го вреда для горо­да, если бед­ня­ки, раз­дра­жен­ные тем, что им не про­сти­ли их дол­гов, не захотят из-за это­го брать­ся за ору­жие, ска­зав, что лишь немно­гим из них совер­шен­но нече­го терять, кро­ме самих себя: такие сво­им при­сут­ст­ви­ем в вой­сках не ока­жут обще­ству сколь­ко-нибудь зна­чи­тель­ной помо­щи, а их отсут­ст­вие не нане­сет ущер­ба. Он напом­нил сена­то­рам, что име­ю­щие самый низ­кий иму­ще­ст­вен­ный ценз зани­ма­ют в сра­же­ни­ях послед­нее место и нахо­дят­ся во вспо­мо­га­тель­ных частях постро­ен­ных в фалан­гу вои­нов, при­сут­ст­вуя лишь ради устра­ше­ния вра­гов, так как не име­ют ника­ко­го ору­жия, кро­ме пра­щи, поль­за от кото­рой в бит­вах самая ничтож­ная.

68. Аппий заявил, что тем, кто счи­та­ет необ­хо­ди­мым пожа­леть о бед­ных сограж­да­нах и сове­ту­ет помочь неспо­соб­ным запла­тить дол­ги, сле­ду­ет выяс­нить, что сде­ла­ло тех бед­ня­ка­ми в то вре­мя, когда они и вла­де­ли остав­лен­ны­ми им их отца­ми участ­ка­ми, и мно­гое полу­чи­ли от воен­ных похо­дов, и, в кон­це кон­цов, при­об­ре­ли поло­жен­ную им часть кон­фис­ко­ван­но­го иму­ще­ства тира­нов. Ибо если они увидят, что те бед­ня­ки жили ради сво­его брю­ха и наи­бо­лее гнус­ных наслаж­де­ний, из-за чего и лиши­лись средств к суще­ст­во­ва­нию, то сле­ду­ет счи­тать это позо­ром и пагу­бой государ­ства и при­знать за вели­кое бла­го для обще­ства, если те доб­ро­воль­но уйдут из горо­да. Если же они пой­мут, что бед­ня­ки лиши­лись средств к суще­ст­во­ва­нию из-за бед­ст­вий судь­бы, то сле­ду­ет помочь им част­ным обра­зом. (2) Он про­дол­жал далее, что дав­шие им взай­мы сами наи­луч­шим обра­зом и пой­мут, и сде­ла­ют это, и помо­гут им в их бед­ст­ви­ях, лишь бы они посту­па­ли так не под при­нуж­де­ни­ем, а доб­ро­воль­но, чтобы вме­сто денег им доста­лась бла­го­дар­ность как мораль­ное удо­вле­тво­ре­ние. Но ока­зы­вать помощь для всех без раз­бо­ра, когда бес­чест­ные будут иметь свою долю наравне с порядоч­ны­ми, и делать доб­рое дело посред­ст­вом не самих част­ных лиц, а кого-то дру­го­го, и тем, кто лишит­ся сво­их денег, не отпла­тить за их бла­го­де­я­ния даже бла­го­дар­но­стью, — все это вовсе не свой­ст­вен­но рим­ской доб­ро­де­те­ли. (3) Но кро­ме все­го это­го и про­че­го, опас­но и невы­но­си­мо для рим­лян, стре­мя­щих­ся к вер­хо­вен­ству, кото­рое, с боль­шим трудом при­об­ре­тя его для потом­ков, оста­ви­ли им их отцы, созда­вать наи­луч­шее и полез­ное для обще­ства не по соб­ст­вен­но­му выбо­ру и убеж­де­нию и не в подо­баю­щее вре­мя, но, слов­но город уже поко­рен или ожи­да­ет это­го, быть вынуж­ден­ны­ми вопре­ки соб­ст­вен­но­му жела­нию делать то, от чего они не полу­чи­ли бы или ника­кой поль­зы, или какое-нибудь ничтож­ное возда­я­ние, под­вер­га­ясь в то же вре­мя опас­но­сти пре­тер­петь самое страш­ное из зол. (4) Мно­го луч­ше будет для них выпол­нить более уме­рен­ные тре­бо­ва­ния лати­нов и не испы­ты­вать жре­бий вой­ны, неже­ли согла­сить­ся с совер­шен­но непри­год­ны­ми пред­ло­же­ни­я­ми тех, кто, наме­ре­ва­ясь зару­чить­ся в войне помо­щью пращ­ни­ков, сове­ту­ет изгнать из горо­да боги­ню Вер­но­сти клят­ве, кото­рую соору­же­ни­ем хра­ма и еже­год­ны­ми жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми пред­пи­са­ли им почи­тать их отцы⁷⁹. (5) Суть его мне­ния сво­ди­лась к сле­дую­ще­му: тех из граж­дан, кото­рые хотят разде­лить жре­бий вой­ны на тех же пра­вах, что и вся­кий дру­гой рим­ля­нин, при­нять в дело; счи­таю­щим же необ­хо­ди­мым взять­ся за ору­жие ради оте­че­ства лишь при каких бы то ни было усло­ви­ях, поз­во­лить уйти, так как они не могут быть полез­ны­ми, и сами будут рады это­му. Ибо такие, если они узна­ют об этом реше­нии, сами, как он утвер­ждал, отсту­пят и, лег­ко под­чи­нив­шись, пре­до­ста­вят себя в рас­по­ря­же­ние тех, кто сове­ту­ет для обще­ства наи­луч­шее. Ведь любой глу­пец все­гда име­ет обык­но­ве­ние, когда ему льстят, пре­воз­но­сить себя, а когда его же пуга­ют, ста­но­вить­ся бла­го­ра­зум­ным.

69. Такие вот были выска­за­ны мне­ния, пред­став­ляв­шие край­ние точ­ки зре­ния, одна­ко суще­ст­во­ва­ли и мно­гие дру­гие, зани­мав­шие сред­нее меж­ду ними поло­же­ние. Так неко­то­рые счи­та­ли, что сле­ду­ет осво­бо­дить от дол­гов толь­ко тех, кто не име­ет ника­ко­го состо­я­ния, поз­во­ляя креди­то­рам нало­жить арест толь­ко на иму­ще­ство долж­ни­ков, а не на их лич­но­сти. Дру­гие же сове­то­ва­ли, чтобы обя­за­тель­ства непла­те­же­спо­соб­ных рим­лян пога­си­ла обще­ст­вен­ная каз­на, чтобы клят­ва вер­но­сти бед­ня­ков была соблюде­на бла­го­да­ря народ­ной мило­сти и чтобы заи­мо­дав­цы не при­чи­ни­ли им ника­ко­го вреда. Нако­нец, неко­то­рым пред­став­ля­лось необ­хо­ди­мым осво­бо­дить тех, кто уже нахо­дит­ся в заклю­че­нии за дол­ги, и тех, кому пред­сто­ит лишить­ся сво­бо­ды, вме­сто них пре­до­ста­вив креди­то­рам какую-то долю из иму­ще­ства плен­ни­ков. (2) После того как были выска­за­ны тако­го рода рас­суж­де­ния, в ито­ге воз­об­ла­да­ло мне­ние не при­ни­мать ника­ко­го пред­ва­ри­тель­но­го реше­ния об этом в насто­я­щее вре­мя, но решать это по бла­го­по­луч­но­му окон­ча­нию воен­ных дей­ст­вий; тогда кон­су­лы дадут сло­во сена­то­рам и про­ве­дут голо­со­ва­ние; до тех же пор, чтобы не было ника­ких взыс­ка­ний ни по обя­за­тель­ст­вен­ным дого­во­рам, ни по при­го­во­ру суда, чтобы так­же не было ника­ких дру­гих судеб­ных раз­би­ра­тельств, чтобы суд не заседал и маги­ст­ра­ты не выно­си­ли ника­ких реше­ний, кро­ме отно­ся­щих­ся к войне. (3) Когда этот декрет был пред­ло­жен наро­ду, то несколь­ко успо­ко­ил поли­ти­че­ские вол­не­ния, хотя пол­но­стью не изгнал дух мяте­жа из государ­ства. Ведь там были и неко­то­рые из наем­ной тол­пы, кото­рым пред­ло­жен­ное сена­том не сули­ло ника­кой надеж­ды, так как не содер­жа­ло ниче­го осо­бен­но­го и опре­де­лен­но­го, доста­точ­но­го для помо­щи им; но они тре­бо­ва­ли, чтобы сенат сде­лал одно из двух: либо немед­лен­но обе­щал им про­ще­ние дол­гов, если желал, чтобы они дей­ст­во­ва­ли сооб­ща в опас­но­стях вой­ны, либо не обма­ны­вать их отсроч­кой на буду­щее вре­мя. Ведь раз­ли­чен, гово­ри­ли они, образ мыс­лей людей, нуж­даю­щих­ся, и людей, удо­вле­тво­рен­ных в том, что они про­си­ли.

70⁸⁰. Пока обще­ст­вен­ные дела нахо­ди­лись в таком состо­я­нии, сенат, раз­мыш­ляя, каки­ми сред­ства­ми наи­бо­лее дей­ст­вен­но мож­но не допу­стить пле­бе­ев к воз­буж­де­нию все новых и более опас­ных вол­не­ний, решил отстра­нить от вла­сти тогдаш­них кон­су­лов и уста­но­вить какую-то дру­гую маги­ст­ра­ту­ру с неогра­ни­чен­ны­ми пол­но­мо­чи­я­ми во вре­мя вой­ны и мира и во всех дру­гих слу­ча­ях, носи­те­ли кото­рой будут наде­ле­ны абсо­лют­ной вла­стью и нико­му не будут давать ника­ко­го отче­та ни в сво­их пла­нах, ни в сво­их дей­ст­ви­ях. (2) При­чи­ны, вынудив­шие сенат под­чи­нить­ся доб­ро­воль­ной тира­нии, были свя­за­ны со стрем­ле­ни­ем поло­жить конец войне, под­ня­той про­тив рим­лян тира­ном; были они мно­го­чис­лен­ны и раз­лич­ны, но глав­ной при­чи­ной был закон, введен­ный кон­су­лом Пуб­ли­ем Вале­ри­ем, про­зван­ным Попли­ко­лой, (касаю­щий­ся, как я ска­зал в нача­ле кни­ги⁸¹, того, что судеб­ные реше­ния кон­су­ла при­зна­ва­лись не име­ю­щи­ми силы). Этот закон уста­но­вил, чтобы никто из рим­лян не нака­зы­вал­ся по реше­нию суда кон­су­лов, пре­до­ста­вил вся­ко­му осуж­ден­но­му кон­су­ла­ми пра­во обжа­ло­вать их реше­ние у наро­да и обес­пе­чи­вал без­опас­ность как лич­но­сти, так и иму­ще­ства осуж­ден­ных на вре­мя, пока отно­си­тель­но них не будет про­веде­но народ­ное голо­со­ва­ние. Кро­ме того, закон уста­нав­ли­вал, что если какое-либо лицо попы­та­ет­ся сде­лать что-либо вопре­ки это­му, оно долж­но быть пре­да­но смер­ти без суда. (3) Сенат счи­тал, что, посколь­ку этот закон оста­вал­ся в силе, бед­ня­ков нель­зя было заста­вить под­чи­нять­ся вла­стям, так как были осно­ва­ния пола­гать, что они будут пре­зи­рать нака­за­ния, кото­рым под­верг­нут­ся не сра­зу, но толь­ко после того, как будут осуж­де­ны наро­дом, в то вре­мя как после отме­ны это­го зако­на у всех появит­ся необ­хо­ди­мость испол­нять то, что при­ка­за­но. И чтобы бед­ня­ки не смог­ли про­ти­во­сто­ять в слу­чае, если будет пред­при­ня­та откры­тая попыт­ка отме­нить сам закон, сенат решил вве­сти в государ­ст­вен­ное устрой­ство долж­ность, рав­ную по вла­сти тира­нии, кото­рая долж­на будет стать выше всех зако­нов. (4) И тогда запи­сы­ва­ет­ся пред­ва­ри­тель­ное реше­ние сена­та, кото­рым бед­ня­ки были обма­ну­ты, а закон, даро­вав­ший им сво­бо­ду, тай­ком был отме­нен. Поста­нов­ле­ние же сена­та было сле­дую­ще­го содер­жа­ния: чтобы сло­жи­ли с себя пол­но­мо­чия Лар­ций и Кле­лий, кото­рые были в то вре­мя кон­су­ла­ми, а рав­ным обра­зом и вся­кое дру­гое лицо, име­ю­щее власть или зани­маю­ще­е­ся каким-либо из государ­ст­вен­ных дел; чтобы муж, кото­рый будет избран сена­том и утвер­жден наро­дом, был обле­чен всей пол­нотой государ­ст­вен­ной вла­сти и пра­вил сро­ком не более шести меся­цев, имея пол­но­мо­чия выше, чем у кон­су­лов. (5) Не зная, какую силу име­ет это реше­ние, плебс про­го­ло­со­вал за то, чтобы пред­ло­же­ние сена­та име­ло силу зако­на, хотя на самом деле власть, сто­я­щая выше зако­нов, явля­ет­ся тира­ни­ей. И они дали сена­то­рам раз­ре­ше­ние сво­ей волей осво­бож­дать и назна­чать тех, кто дол­жен пра­вить ими.

71. После это­го веду­щие чле­ны сена­та нача­ли подыс­ки­вать под­хо­дя­ще­го чело­ве­ка, и все были оза­бо­че­ны спо­со­бом введе­ния еди­но­лич­но­го прав­ле­ния. Ведь сена­то­ры счи­та­ли, что поло­же­ние тре­бу­ет чело­ве­ка энер­гич­но­го в делах и име­ю­ще­го боль­шой опыт в воен­ных дей­ст­ви­ях, но преж­де все­го бла­го­ра­зум­но­го и муд­ро­го, кото­рый под тяже­стью пол­но­мо­чий не впа­дет в край­но­сти. А более всех этих и иных качеств, важ­ных для хоро­ших вое­на­чаль­ни­ков, тре­бо­ва­лось, чтобы он управ­лял твер­до и не про­яв­лял снис­хо­ди­тель­но­сти к непо­кор­ным, — каче­ство, в кото­ром они осо­бен­но нуж­да­лись. (2) И посколь­ку они счи­та­ли, что все тре­бу­е­мые ими досто­ин­ства сосре­дото­че­ны в Тите Лар­ции, одном из кон­су­лов (ведь Кле­лий был совер­шен­но иным в государ­ст­вен­ных доб­ле­стях, — он не имел ни пред­при­им­чи­во­сти, ни воин­ст­вен­но­сти, ни даже спо­соб­но­сти пра­вить и вну­шать страх, а тем более карать как сле­ду­ет непо­ви­ну­ю­щих­ся), то они все же сты­ди­лись лишать одно­го из кон­су­лов той вла­сти, кото­рую он имел по зако­ну и даро­вать дру­го­му власть обо­их, ста­но­вя­щу­ю­ся зна­чи­тель­нее цар­ской фор­мы прав­ле­ния. Кро­ме того, они были охва­че­ны неким тай­ным опа­се­ни­ем, как бы Кле­лий, при­няв близ­ко к серд­цу свое отстра­не­ние от долж­но­сти и рас­це­нив его как нало­жен­ное на него сена­том бес­че­стье, не изме­нил свой образ жиз­ни и, став защит­ни­ком наро­да, не опро­ки­нул бы все государ­ст­вен­ное прав­ле­ние. И все сты­ди­лись выне­сти на пуб­ли­ку то, что дума­ли про себя, и это тяну­лось доволь­но дол­гое вре­мя; нако­нец, ста­рей­ший и наи­бо­лее почи­тае­мый из быв­ших кон­су­лов выска­зал мне­ние, по кото­ро­му он пред­ла­гал сохра­нить рав­ную долю поче­та обо­им кон­су­лам и им самим най­ти сре­ди себя одно­го, кото­рый более под­хо­дил бы для коман­до­ва­ния. Ведь, ска­зал он, раз сенат поста­но­вил, а народ в под­твер­жде­ние это­го про­го­ло­со­вал, чтобы власть той долж­но­сти была дана одно­му; и раз оста­лось два обсто­я­тель­ства, кото­рые нуж­да­ют­ся в нема­лом обсуж­де­нии и обду­мы­ва­нии, а имен­но: кто будет тем един­ст­вен­ным, кто полу­чит ту долж­ность, кото­рая по могу­ще­ству рав­на тира­нии, и какой закон­ной вла­стью он будет назна­чен, — то один из дей­ст­ву­ю­щих кон­су­лов либо с согла­сия сво­его кол­ле­ги, либо посред­ст­вом жре­бия избе­рет сре­ди всех рим­лян то лицо, кото­рое, по его мне­нию, будет пра­вить государ­ст­вом самым луч­шим и наи­бо­лее полез­ным обра­зом. Он ска­зал так­же, что в дан­ном слу­чае нет нуж­ды в меж­ду­цар­ст­вии⁸², к кото­ро­му обык­но­вен­но при­бе­га­ли при царях для того, чтобы наде­лить еди­но­лич­ной вла­стью или назна­чить буду­ще­го пра­ви­те­ля, так как государ­ство уже име­ет уста­нов­лен­ную боже­ст­вен­ным зако­ном власть.

72. Когда это мне­ние было одоб­ре­но все­ми, встал дру­гой сена­тор и ска­зал: «Я счи­таю, сена­то­ры, что сле­ду­ет выска­зать еще одно мне­ние: посколь­ку два мужа высо­чай­ших досто­инств в одно и то же вре­мя управ­ля­ют государ­ст­вом и луч­ше­го из них вы выбрать не може­те, сле­ду­ет, чтобы один из них был упол­но­мо­чен пуб­лич­но объ­явить о назна­че­нии, а дру­гой был назна­чен сво­им же кол­ле­гой. Затем пусть они обме­ня­ют­ся меж­ду собой мне­ни­я­ми о том, кто из них явля­ет­ся наи­бо­лее под­хо­дя­щим лицом, чтобы, раз у них почет рав­ный, то и радость была бы рав­ной: одно­му — в объ­яв­ле­нии сво­его кол­ле­ги наи­луч­шим, дру­го­му же — быть объ­яв­лен­ным наи­луч­шим со сто­ро­ны сво­его кол­ле­ги, — ведь каж­дая из этих вещей при­ят­на и почет­на. Таким обра­зом, я уве­рен, что даже если мое мне­ние не будет одоб­ре­но сена­том, тем не менее, мне кажет­ся, и сами эти мужи могут посту­пить так в част­ном поряд­ке, но луч­ше, если и вы под­дер­жи­те имен­но это мне­ние». (2) Кажет­ся, и это пред­ло­же­ние было под­дер­жа­но все­ми, и реше­ние было при­ня­то без добав­ле­ния еще и дру­гих мне­ний. Когда кон­су­лы полу­чи­ли пра­во решать, кто из них явля­ет­ся более под­хо­дя­щим для того, чтобы пра­вить, они совер­ши­ли дея­ние не толь­ко само по себе уди­ви­тель­ное, но и достой­ное ува­же­ния всем чело­ве­че­ским родом. Ведь каж­дый из них объ­явил достой­ным власт­во­вать не себя, а дру­го­го, и они в тече­ние все­го того дня пере­чис­ля­ли досто­ин­ства друг дру­га и наста­и­ва­ли на том, что сами они не могут полу­чить власть, так что все при­сут­ст­во­вав­шие в сена­те ока­за­лись в весь­ма затруд­ни­тель­ном поло­же­нии. (3) Когда сенат был рас­пу­щен, род­ст­вен­ни­ки из рода каж­до­го из них и наи­бо­лее почи­тае­мые из дру­гих сена­то­ров, тол­пой при­дя к Лар­цию, про­дол­жа­ли уго­ва­ри­вать его до самой ночи, пояс­няя, что имен­но с ним сенат свя­зы­ва­ет все свои надеж­ды, и гово­ря, что его без­раз­ли­чие к вла­сти явля­ет­ся злом для государ­ства. Но Лар­ций оста­вал­ся непре­кло­нен, умо­ляя всех по оче­реди и обра­ща­ясь с прось­бой к каж­до­му из них. На сле­дую­щий день, когда сенат собрал­ся сно­ва и Лар­ций все еще отка­зы­вал­ся, то, убеж­ден­ный все­ми не менять сво­его мне­ния, встал Кле­лий и про­воз­гла­сил его дик­та­то­ром, как это было при­ня­то у меж­ду­ца­рей, а сам сло­жил с себя кон­суль­скую долж­ность.

73. Лар­ций был пер­вым в Риме, назна­чен­ным еди­но­лич­ным пра­ви­те­лем с выс­шей вла­стью как в воен­ное, так и в мир­ное вре­мя и во всех дру­гих обсто­я­тель­ствах⁸³. Они назы­ва­ют эту долж­ность дик­та­ту­рой либо от его вла­сти при­ка­зы­вать то, что он хочет и пред­пи­сы­вать дру­гим те пра­ва и доб­ро­де­те­ли, кото­рые были ему угод­ны (ведь рим­ляне назы­ва­ли при­ка­зы и пред­пи­са­ния о спра­вед­ли­вом и неспра­вед­ли­вом сло­вом «эдикт»)⁸⁴, либо, как пишут неко­то­рые дру­гие, от спо­со­ба его назна­че­ния, кото­рый был тогда введен, так как дик­та­тор дол­жен был полу­чать пол­но­мо­чия не от наро­да в соот­вет­ст­вии с обы­ча­я­ми пред­ков, но посред­ст­вом назна­че­ния его одним чело­ве­ком⁸⁵. (2) Ведь рим­ляне не счи­та­ли необ­хо­ди­мым давать нена­вист­ное и тягост­ное назва­ние какой-либо вла­сти, опе­каю­щей сво­бод­ных граж­дан. Это дела­лось как ради самих управ­ля­е­мых, дабы из-за нена­вист­ных назва­ний никто не тре­во­жил­ся пона­прас­ну, так и в забо­те о беру­щих эту власть, дабы те нена­ро­ком не под­верг­лись со сто­ро­ны дру­гих како­му-либо наси­лию, либо чтобы сами они не поже­ла­ли совер­шить нечто подоб­ное тому, что обыч­но при­но­сит с собой тако­го рода могу­ще­ство. Вели­чи­на вла­сти, кото­рой обла­да­ет дик­та­тор, менее все­го про­яв­ля­ет­ся в назва­нии, ибо дик­та­ту­ра явля­ет­ся выбор­ной тира­ни­ей. (3) Мне кажет­ся, что рим­ляне этот государ­ст­вен­ный инсти­тут так­же заим­ст­во­ва­ли у гре­ков. Ведь в древ­но­сти маги­ст­ра­ты назы­ва­лись у гре­ков «эсим­не­та­ми»⁸⁶ и, как рас­ска­зы­ва­ет Тео­фраст в иссле­до­ва­нии «О царях»⁸⁷, это были некие выбор­ные тира­ны. Они изби­ра­лись граж­да­на­ми не на какое-то огра­ни­чен­ное или посто­ян­ное вре­мя, но лишь в слу­чае опас­но­сти, так часто и на такой срок, какой счи­тал­ся необ­хо­ди­мым, как, напри­мер, мити­лен­цы одна­жды избра­ли Пит­та­ка⁸⁸ для борь­бы про­тив изгнан­ни­ков, воз­глав­ля­е­мых поэтом Алке­ем⁸⁹.

74. Пит­так был пер­вым, кто при­бег к помо­щи это­го государ­ст­вен­но­го управ­ле­ния, узнав его пре­иму­ще­ства из опы­та. Ведь в древ­но­сти все гре­че­ские поли­сы управ­ля­лись царя­ми, но не дес­по­ти­че­ски, как вар­вар­ские наро­ды, а в соот­вет­ст­вии с неки­ми зако­на­ми и оте­че­ски­ми обы­ча­я­ми. Они были наи­луч­ши­ми царя­ми — наи­бо­лее спра­вед­ли­вы­ми и зако­но­по­слуш­ны­ми, нико­гда не отсту­паю­щи­ми от оте­че­ских обы­ча­ев. (2) Это дока­зы­ва­ет Гомер, назы­вая царей «вер­ша­щи­ми суд» и «охра­ня­ю­щи­ми закон­ность». И цар­ская фор­ма прав­ле­ния, устро­ен­ная на опре­де­лен­ных усло­ви­ях, про­дол­жа­лась на про­тя­же­нии дол­го­го вре­ме­ни, как напри­мер, у лакеде­мо­нян. Но когда неко­то­рые цари нача­ли зло­употреб­лять сво­ей вла­стью, мало поль­зу­ясь зако­на­ми, но в основ­ном руко­вод­ст­ву­ясь лишь соб­ст­вен­ным мне­ни­ем, то мно­гие наро­ды, недо­воль­ные этим инсти­ту­том в целом, осво­бо­ди­лись от цар­ской фор­мы прав­ле­ния и, уста­но­вив зако­ны и избрав долж­ност­ных лиц, ста­ли поль­зо­вать­ся ими как защи­той поли­сов. (3) Когда же ни при­ня­тые ими зако­ны не ока­за­лись доста­точ­ны­ми для укреп­ле­ния пра­во­судия, ни маги­ст­ра­ты, взяв­шие на себя заботу о них, не защи­ща­ли зако­ны, вре­ме­на сму­ты, вво­дя мно­го ново­го зла, вынуж­да­ют их изби­рать не наи­луч­шие фор­мы поли­ти­че­ско­го устрой­ства, а наи­бо­лее под­хо­дя­щие тем обсто­я­тель­ствам, в кото­рых они ока­за­лись, при­чем не толь­ко в неожи­дан­ных бед­ст­ви­ях, но и при пол­ном про­цве­та­нии, когда поли­ти­че­ское устрой­ство из-за пло­хих пра­ви­те­лей уни­что­жа­ет­ся и нуж­да­ет­ся в ско­ром и реши­тель­ном вос­ста­нов­ле­нии: тогда-то они и были вынуж­де­ны вос­ста­но­вить цар­скую и тира­ни­че­скую вла­сти, скры­вая их под бла­го­при­стой­ны­ми назва­ни­я­ми. Так, фес­са­лий­цы назы­ва­ли их сло­вом «архой»⁹⁰ (вожди), лакеде­мо­няне — сло­вом «гар­мо­сты» (устро­и­те­ли), боясь назы­вать их тира­на­ми или царя­ми, так как у них не было пра­ва сно­ва утвер­ждать у себя ту власть, кото­рую они уни­что­жи­ли с клят­ва­ми и молит­ва­ми, санк­ци­о­ни­ро­ван­ны­ми про­ри­ца­ни­я­ми богов. (4) По мое­му мне­нию, рим­ляне, как я уже гово­рил, взя­ли этот обра­зец у гре­ков, Лици­ний⁹¹ же верит, что они пере­ня­ли дик­та­ту­ру у аль­бан­цев⁹², кото­рые, по его сло­вам, были пер­вы­ми, кто после пре­кра­ще­ния цар­ско­го рода со смер­тью Аму­лия и Нуми­то­ра⁹³ назна­чи­ли еже­год­но сме­ня­е­мую власть, име­ю­щую те же пол­но­мо­чия, что и у царей; назы­ва­лись эти маги­ст­ра­ты дик­та­то­ра­ми. Я же счи­таю, что дело не в том, откуда рим­ское государ­ство взя­ло это назва­ние, а в том, откуда он взял при­мер вла­сти, опре­де­ля­е­мой этим сло­вом. Но об этом, пожа­луй, нет поль­зы писать более про­стран­но.

75. Теперь я поста­ра­юсь крат­ко изло­жить, как Лар­ций вос­поль­зо­вал­ся обсто­я­тель­ства­ми, будучи назна­чен пер­вым дик­та­то­ром, и в какие одеж­ды обла­чил он эту власть. Я пока­жу чита­те­лям, что в этом есть наи­бо­лее полез­но­го, посколь­ку пре­до­став­лю несчет­ное мно­же­ство достой­ных и полез­ных при­ме­ров не толь­ко для зако­но­да­те­лей и народ­ных вождей, но и для всех дру­гих, кто наме­ре­ва­ет­ся управ­лять государ­ст­вом и зани­мать­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми. Ведь я соби­ра­юсь рас­ска­зы­вать о государ­ст­вен­ном устрой­стве и жиз­ни не како­го-то жал­ко­го и ничтож­но­го горо­да и не о реше­ни­ях и делах каких-то без­вест­ных и мел­ких людей, так что мой труд мог бы пока­зать­ся докуч­ли­вой и пустой бол­тов­ней о мел­ком и пустяч­ном, но я пишу о поли­се, кото­рый опре­де­ля­ет для всех наро­дов, что есть хоро­шее и закон­ное, о вождях, добив­ших­ся тако­го ува­же­ния к это­му государ­ству, что едва ли какой-либо фило­соф и поли­тик поспе­шит не заме­тить его. (2) Итак, едва полу­чив власть, Лар­ций назна­чил началь­ни­ком кон­ни­цы Спу­рия Кас­сия, кото­рый был кон­су­лом во вре­мя семи­де­ся­той Олим­пи­а­ды⁹⁴. Этот обы­чай сохра­нял­ся у рим­лян вплоть до наших дней и ни один назна­чен­ный на про­тя­же­нии все­го это­го вре­ме­ни дик­та­тор не испол­нял свою долж­ность без началь­ни­ка кон­ни­цы. Затем, воз­на­ме­рив­шись пока­зать, како­ва сила его вла­сти, он, ско­рее ради испу­га, неже­ли по необ­хо­ди­мо­сти, при­ка­зал лик­то­рам про­не­сти через весь город вме­сте со связ­ка­ми фас­ций так­же и секи­ры, вновь воз­ро­див обы­чай, при­ня­тый при царях, но отме­нен­ный кон­су­ла­ми, посред­ст­вом чего Вале­рий Попли­ко­ла в свое пер­вое кон­суль­ство умень­шил нелю­бовь к этой долж­но­сти⁹⁵. (3) Устра­шив сму­тья­нов и воз­му­ти­те­лей этим и дру­ги­ми зна­ка­ми цар­ско­го досто­ин­ства, Лар­ций при­ка­зал вос­со­здать пер­вый наи­луч­ший из зако­нов, уста­нов­лен­ных самым наро­до­лю­би­вым царем Сер­ви­ем Тул­ли­ем, и про­из­ве­сти всем рим­ля­нам оцен­ку иму­ще­ства по три­бам⁹⁶, запи­сав име­на жен и детей, а так­же воз­раст как их самих, так и сво­их детей. Все рим­ляне про­из­ве­ли оцен­ку в корот­кое вре­мя из-за зна­чи­тель­но­сти нака­за­ния (ведь у непо­ви­но­вав­ших­ся над­ле­жа­ло кон­фис­ко­вать иму­ще­ство и лишить их граж­дан­ства); все­го рим­лян, достиг­ших муж­ско­го воз­рас­та, ока­за­лось 150700 чело­век. (4) После это­го Лар­ций отде­лил име­ю­щих при­зыв­ной воз­раст от ста­ри­ков и, рас­пре­де­лив по сот­ням⁹⁷, разде­лил пеших и всад­ни­ков на четы­ре части. Первую, самую луч­шую часть, он оста­вил для себя; из остав­ших­ся частей при­ка­зал сво­е­му кол­ле­ге по кон­суль­ству взять себе ту, кото­рую он сам захо­чет, началь­ни­ку кон­ни­цы Спу­рию Кас­сию он пору­чил взять третью часть, а сво­е­му бра­ту Спу­рию Лар­цию — остав­шу­ю­ся часть. Эту послед­нюю часть вой­ска вме­сте со ста­ри­ка­ми он назна­чил охра­нять город, оста­вив ее внут­ри стен.

76. Когда весь необ­хо­ди­мый для вой­ны про­ви­ант и сна­ря­же­ние были под­готов­ле­ны, дик­та­тор вывел вой­ска в поле и поста­вил три воен­ных лаге­ря в тех местах, где, как он подо­зре­вал, лати­ны напа­дут ско­рее все­го. Рас­судив, что разум­но­му вое­на­чаль­ни­ку свой­ст­вен­но не толь­ко укреп­лять соб­ст­вен­ные пози­ции, но и ослаб­лять вра­же­ские, но более все­го — окан­чи­вать вой­ны без битв и стра­да­ний, а если это невоз­мож­но, — то с наи­мень­ши­ми поте­ря­ми воин­ско­го соста­ва, и счи­тая, что наи­худ­ши­ми, самы­ми тяже­лы­ми из всех войн явля­ют­ся те, кото­рые кто-либо вынуж­ден пред­при­ни­мать про­тив сво­их соро­ди­чей и дру­зей, Лар­ций понял, что рим­ля­нам необ­хо­ди­мо закон­чить вой­ну ско­рее с наи­боль­шей снис­хо­ди­тель­но­стью, неже­ли с наи­боль­шей спра­вед­ли­во­стью. (2) Тай­но послав к наи­бо­лее важ­ным лати­нам неких не вызы­ваю­щих подо­зре­ние людей, он стал убеж­дать их заклю­чить меж­ду горо­да­ми дру­же­ский союз. Откры­то же он отпра­вил в латин­ские горо­да и в их союз послов и без труда удер­жи­вал их от даль­ней­ше­го стрем­ле­ния к войне. Но более все­го он рас­по­ло­жил их к себе и настро­ил про­тив их вождей сле­дую­щи­ми бла­го­де­я­ни­я­ми. (3) Ведь полу­чив­шие от лати­нов неогра­ни­чен­ную воен­ную власть Мами­лий и Секст, раз­ме­стив вой­ска в горо­де Туску­ле, гото­ви­лись к похо­ду на Рим, но, ожи­дая то ли опазды­вав­шие с отве­том горо­да, то ли бла­го­при­ят­ные жерт­во­при­но­ше­ния⁹⁸ — поте­ря­ли из-за про­мед­ле­ния мно­го вре­ме­ни. А в это вре­мя неко­то­рые из лати­нов, поки­нув лагерь, ста­ли опу­сто­шать рим­скую терри­то­рию. (4) Узнав об этом, Лар­ций послал про­тив них Кле­лия вме­сте с наи­бо­лее муже­ст­вен­ны­ми из кон­ни­цы и лег­ко­во­ору­жен­ной пехоты. Кле­лий же, неожи­дан­но напав на лати­нов, немно­гих сопро­тив­ляв­ших­ся убил в сра­же­нии, а осталь­ных взял в плен. Тогда Лар­ций, изле­чив плен­ных лати­нов от ран и рас­по­ло­жив к себе и дру­ги­ми бла­го­де­я­ни­я­ми, отпу­стил их без вся­ко­го нака­за­ния и без выку­па в Тускул, отпра­вив вме­сте с ними наи­бо­лее извест­ных рим­лян в каче­стве послов. Послы же доби­лись пре­кра­ще­ния воен­ных дей­ст­вий со сто­ро­ны лати­нов и заклю­чи­ли меж­ду общи­на­ми годич­ное пере­ми­рие.

77. Совер­шив это, Лар­ций отвел вой­ска с полей и, еще до исте­че­ния все­го сро­ка сло­жив с себя пол­но­мо­чия и назна­чив кон­су­лов, завер­шил свое прав­ле­ние, не каз­нив ни одно­го из рим­лян, нико­го не изгнав из оте­че­ства и не под­верг­нув ни одно­го рим­ля­ни­на тяже­лой уча­сти. (2) Такая доб­рая сла­ва дик­та­тор­ской вла­сти, нача­ло кото­рой поло­жил сей муж, сохра­ня­лась все­ми полу­чав­ши­ми эту долж­ность рим­ля­на­ми вплоть до третье­го от наше­го вре­ме­ни поко­ле­ния. Дей­ст­ви­тель­но, в исто­рии мы не най­дем ни одно­го, кто не поль­зо­вал­ся бы этим инсти­ту­том уме­рен­но и как при­ли­че­ст­ву­ет граж­да­ни­ну, хотя горо­ду не раз при­хо­ди­лось осво­бож­дать­ся от закон­ных вла­стей и пере­да­вать все дела в руки одно­го лица. (3) И если бы из полу­чив­ших дик­та­тор­ские пол­но­мо­чия хоро­ши­ми пра­ви­те­ля­ми оте­че­ства, не раз­вра­тив­ши­ми­ся от зна­чи­тель­но­сти сво­ей вла­сти, были толь­ко назна­чен­ные для веде­ния внеш­них войн, то это было бы менее достой­но удив­ле­ния. Но все они, в том чис­ле и те, кто был назна­чен в слу­чае зна­чи­тель­ных и мно­го­чис­лен­ных граж­дан­ских смут и для осво­бож­де­ния Рима от лиц, подо­зре­вае­мых в стрем­ле­нии к цар­ской вла­сти и тира­нии, или для того, чтобы вос­пре­пят­ст­во­вать дру­гим бес­чис­лен­ным бед­ст­ви­ям, имея столь зна­чи­тель­ную власть, тем не менее были без­уко­риз­нен­ны и во всем подоб­ны пер­во­му, обрет­ше­му такую власть. Так что все при­дер­жи­ва­лись одно­го и того же мне­ния: есть толь­ко одно лекар­ство от неиз­ле­чи­мой болез­ни и послед­няя надеж­да на спа­се­ние, когда из-за каких-то несча­стий все раз­ру­ше­но, — это власть дик­та­то­ра. (4) Одна­ко во вре­ме­на наших отцов, ров­но через четы­ре­ста лет после дик­та­ту­ры Тита Лар­ция, этот инсти­тут изме­нил­ся и стал нена­вист­ным всем людям из-за Луция Кор­не­лия Сул­лы⁹⁹, кото­рый пер­вый и един­ст­вен­ный употре­бил его с суро­во­стью и жесто­ко­стью. И тогда рим­ляне впер­вые узна­ли то, о чем не веда­ли во все преж­ние вре­ме­на — что власть дик­та­то­ра явля­ет­ся тира­ни­ей. (5) Ведь Сул­ла соста­вил сенат из слу­чай­ных людей, свел к мини­му­му власть пле­бей­ских три­бу­нов, опу­сто­шил целые горо­да, упразд­нил целые цар­ства, а дру­гие создал сам, и совер­шил мно­же­ство дру­гих само­управств, лишь пере­чис­лить кото­рые — тяж­кий труд. Граж­дан же, не счи­тая погиб­ших в сра­же­ни­ях и сдав­ших­ся ему, он уни­что­жил не менее соро­ка тысяч, при­чем неко­то­рые из них были сна­ча­ла под­верг­ну­ты пыт­кам. (6) Были ли все эти дея­ния необ­хо­ди­мы и полез­ны государ­ству, совре­мен­ность не раз­бе­рет долж­ным обра­зом. Все, что я хотел пока­зать, так это то, что само сло­во «дик­та­тор» из-за все­го это­го ста­ло нена­вист­ным и ужас­ным. Так слу­ча­лось не толь­ко с дан­ной фор­мой прав­ле­ния, но и с дру­ги­ми достой­ны­ми обсуж­де­ния и удив­ля­ю­щи­ми нас учреж­де­ни­я­ми обще­ст­вен­ной жиз­ни. Ведь этот инсти­тут всем поль­зу­ю­щим­ся им казал­ся хоро­шим и полез­ным, пока отправ­лял­ся доб­ро­со­вест­но, но стал отвра­ти­тель­ным и вред­ным, когда попал в руки дур­ных вождей. Виной тому при­ро­да, добав­ля­ю­щая ко вся­ко­му хоро­ше­му нача­лу какое-нибудь внешне подоб­ное ему зло. Но об этом гораздо луч­ше пого­во­рить в дру­гом под­хо­дя­щем для это­го месте.