Перевод с англ. О. В. Любимовой.
VII. Римская политика в 50-е гг.
с.166 Когда Цезарь в марте 58 г. покинул Рим и принял командование в провинциях, казалось, что он оставил Рим под твёрдым контролем своих великих союзников Помпея и Красса и лояльных консулов Авла Габиния и Луция Пизона. Однако после отъезда Цезаря главенствующей фигурой в Риме оказался не кто-либо из этих людей, а деятельный трибун Публий Клодий. Столкнувшись с возмутительной и насильственной тактикой Клодия, консулы Пизон и Габиний оказались бездеятельными и (или) неспособными. Помпей явно не представлял себе, как справиться с положением, когда он не может отдавать приказы, которым будут повиноваться. Он никогда не проходил обучения римской политике, но в должности военачальника попал сразу на вершину, поэтому и не мог понять грязные политические распри, характерные для Рима этой эпохи, и освоиться с ними. А поскольку Цезарь отсутствовал, Красс, по-видимому, снова отпустил поводья своей зависти к Помпею. Он отступил и наслаждался замешательством Помпея, если только (как подозревали некоторые) активно не поощрял Клодия за сценой. Если рассматривать повседневное течение политической жизни в самом Риме, то Клодий был господствующей фигурой не только в свой трибунат в 58 г., но и вплоть до начала 52 г., и довольно любопытно рассмотреть, как ему удалось приобрести и сохранять это господство. Это весьма красноречиво свидетельствует о глубине деградации римской политической жизни.
Одним из древних и важных социальных институтов в Риме была коллегия (collegium). Этот термин мог обозначать любую организованную группу, имевшую общую цель или функцию: коллегии составляли высшие римские жрецы, такие, как понтифики и авгуры, а также магистраты — например, преторы и квесторы. Многие коллегии имели религиозные функции и были созданы для почитания какого-то определённого божества, и, по существу, все коллегии (как и все античные социальные группы и общественная жизнь в целом) имели некую религиозную основу. Однако с довольно древних времён некоторые коллегии учреждались как гильдии торговцев и (или) похоронные клубы (collegia funeraticia). Кузнецы, сукновалы, портные и многие другие ремесленники могли создавать коллегии; их цель часто декларировалась как создание общего фонда для покрытия расходов на погребение умерших членов коллегии, но обычно коллегии вдобавок к этому (или взамен) выполняли более обширные социальные функции, предполагали совместные пиршества и взаимопомощь. Некоторые из них были очень древними. Сообщается, что ряд коллегий основал легендарный царь Нума, с.167 а какие-то из них несомненно восходили ко временам Пунических войн. Поскольку римское общество в основе своей было иерархическим, коллегии неизбежно включались в сеть патроно-клиентских взаимосвязей, определявшую римскую жизнь. Богатые люди, иногда даже сенаторы, могли предлагать коллегиям свой патронат или быть приглашены на эту роль, помогать коллегии денежными или иными дарами и в обмен получать от неё различные почести и поддержку. Таким путём коллегии неизбежно вовлекались в римскую политику. Соискатели должностей пытались мобилизовать коллегии, патронами которых были они сами или их политические союзники, на поддержку своей предвыборной кампании. Прежде всего они хотели, чтобы члены коллегии за них проголосовали, но могли также добиваться их помощи при соискании, чтобы раздуть своё окружение и казаться важнее и влиятельнее, а затем, когда в конце II в. в римскую политику вошли подкуп и насилие, члены коллегий начали принимать и (или) распределять предвыборные взятки и просто сражаться за своих патронов в уличных битвах, которыми часто сопровождались выборы и принятие законов. По мере того, как состязание за должности и споры вокруг законов и политического курса становились всё более жестокими, а взятки и насилие возрастали, коллегии стали рассматриваться как особенно удобный способ мобилизации и организации подкупа и беспорядков, укоренившихся в политической жизни поздней Республики, поэтому учреждалось всё больше и больше коллегий, которые не выполняли почти никаких традиционных функций, связанных с религией, торговлей или взаимопомощью1. В таком размножении коллегий наконец увидели серьёзную проблему, и в 64 г. сенат принял постановления об ограничении численности сопровождения кандидатов на должности и о запрете всех коллегий, кроме тех, которые докажут, чтоб являются древними учреждениями, исполняющими легитимные и традиционные функции2.
В начале своего трибуната Клодий провёл законы, согласно которым были увеличены государственные раздачи зерна бедным римским гражданам, (причём зерно стали раздавать бесплатно, а не продавать по сниженным ценам) а также отменены все ограничения на учреждение коллегий. Затем он поручил различным агентам (наиболее печальную известность приобрёл его личный секретарь (scriba) Секст Клелий) организовать коллегии бедных римских граждан, которые благодаря бесплатным раздачам зерна освободились от забот по поиску пропитания и были благодарны за это Клодию; единственная задача этих коллегий состояла в том, чтобы оказывать Клодию любую поддержку, в которой он нуждался. Члены этих новых коллегий были хорошо обучены и организованы в банды головорезов, и Клодий с их помощью контролировал улицы Рима3.
Клодий понял, что в его дни последним доводом в политике стали беспорядки и физическое насилие и просто создал самый эффективный механизм мобилизации и использования насилия на регулярной основе. Его банды могли мгновенно появиться в полном составе в любой точке города, а поскольку в них входили обученные уличные бойцы, они легко побеждали и вытесняли те группы сторонников, клиентов и рабов, которые использовали для своих целей другие римские политики. Даже солдатам-ветеранам, несмотря на всё их с.168 военное обучение, опыт и дисциплину, нелегко было справиться с головорезами Клодия, которые имели особые навыки сражений на узких улочках, в портиках и многоквартирных домах Рима. Так в год своего трибуната Клодий стал царём римских улиц. Всякий, кто препятствовал великому трибуну, подвергался ужасной агрессии: на улицах к нему приставали и его избивали, на играх — громко освистывали и обливали грязью, и даже дома его осаждали банды, которые забрасывали его жилище камнями или даже метательными снарядами, а иногда доходили и до поджога. Поэтому, хотя большинство римских нобилей и сенаторов совершенно не одобряло действий Клодия, сопротивление ему ослабло и стало бесплодным.
Вначале Клодий до некоторой степени следовал политике и пожеланиям трёх великих властителей — Цезаря, Помпея и Красса. Они желали, чтобы Цицерон перестал критиковать их мероприятия, и, хотя закон Клодия об изгнании Цицерона был крайней мерой, он принёс результат, и триумвиры ему не помешали. Они желали, чтобы замолчал и Катон, и Клодий ловко это обеспечил. Он предложил закон о превращении острова Кипр в римскую провинцию, а когда народ его принял — добился, чтобы это чрезвычайное командование было поручено Катону. Последний, конечно, всегда противодействовал всевозможным чрезвычайным назначениям, но Клодий заверил Катона, что избрал его как самого порядочного человека в Риме, который честнее всех выполнит эту работу, а если он откажется, то делом неизбежно займётся кто-то более корыстный и продажный. В конце концов, Катон был поколеблен этими рассуждениями, а также соображением, что он не вправе отказаться, когда государство призывает его исполнить долг, и отправился на Кипр4. Таким образом, Катон был успешно устранён из Рима и римской политики на остаток 58 г. и большую часть 57 г., и Цезарь в письме шутливо поздравил Клодия с тем, что Катон теперь никогда больше не сможет протестовать против чрезвычайных назначений. Кроме того, чтобы вознаградить консулов за верность триумвирам и, конечно, за их невмешательство в его деятельность, Клодий провёл закон о предоставлении им богатых и важных провинций Македония (Пизону) и Сирия (Габинию) после года в должности консулов5. Однако Помпею вскоре надоело своенравие и насилие Клодия, и он начал критиковать его и поднял вопрос о возвращении Цицерона из изгнания. Клодий, разъярённый этим, обратил свой огонь на Помпея и стал постоянно нападать на великого полководца, как сообщается, — при тайной поддержке Красса.
После июльских выборов, на которых консулами на 57 г. были избраны Квинт Метелл Непот и Публий Лентул Спинтер, которые в прошлом имели связи с Помпеем и Цезарем, а теперь сблизились с оптиматами, Помпей обсудил вопрос о возвращении Цицерона с трибуном Теренцием Куллеоном. Куллеон предложил Помпею порвать с Цезарем и развестись с Юлией, но тот отказался и настаивал на том, чтобы ничего не делалось без согласия Цезаря6. Эти переговоры, однако, побудили Клодия усилить травлю Помпея, которая увенчалась покушением на жизнь последнего в августе и с.169 полной блокадой дома Помпея. Великий полководец испытал унижение, обнаружив, что вынужден оставаться дома до конца года, чтобы избежать нападений Клодия. Разочарованный Клодий перенёс огонь и на Цезаря, объявив незаконным его законодательство 59 г. Это, конечно, только подкрепило надежды на то, что теперь Цезарь согласится на возвращение Цицерона: восемь трибунов при поддержке Помпея внесли закон об окончании изгнания Цицерона. Клодий сразу наложил на него запрет, но декорации уже были расставлены. Один из верных сторонников Цицерона — Публий Сестий, избранный трибуном на 57 г., — отправился в Цизальпийскую Галлию, чтобы добиться формального согласия Цезаря на повторение попытки в 57 г.; Цезарь сперва дал уклончивый ответ, но затем всё же согласился вернуть Цицерона7.
Было ясно, что пока Клодий остаётся трибуном, ничего сделать нельзя, но когда 9 декабря его полномочия истекли, процесс возвращения Цицерона был запущен. Двое новых трибунов были союзниками Клодия и тоже попытались заблокировать это предложение. Однако важнее было то простое обстоятельство, что благодаря своим бандам Клодий оставался хозяином римских улиц и в общественных мест. Натолкнувшись на его насилие, первый законопроект, который в январе попытался провести трибун Квинт Фабриций, пошёл ко дну, и стало ясно, что на насилие придётся ответить насилием8.
С одобрения Помпея трибуны Тит Анний Милон и Публий Сестий начали набирать собственные уличные банды, чтобы сражаться с головорезами Клодия. Неустранимая трудность состояла в том, что в Риме не было настоящих и хоть сколько-нибудь достаточных полицейских сил. Надзор за общественным порядком прежде всего входил в обязанности трёх самых младших магистратов — уголовных, или ночных, триумвиров (triumviri capitales или nocturni), которые входили в коллегию младших магистратов под названием вигинтисексвиры (vigintisexviri, «двадцать шесть мужей») наряду с кураторами дорог и мостов, монетными магистратами и различными судебными чиновниками низшего уровня. Эти магистратуры располагались ниже младших должностей официальной карьерной лестницы (cursus honorum), которая начиналась с квестуры, поэтому их авторитет был невелик. Когда в 58 г. они столкнулись с насилием, которое организовал трибун — магистрат, чей авторитет значительно превышал их собственный, — то ничего не могли поделать. Но даже когда Клодий уже не обладал этой властью, они по существу были бессильны, так как не имели сил, способных одолеть банды Клодия.
В Риме, как и в большинстве античных городов, общественный порядок поддерживался за счёт согласия и взаимопомощи; в частности, ожидалось, что для противодействия любой угрозе общественному порядку можно привлечь клиентов сенаторов и других выдающихся лиц общины. При необходимости, в крайнем случае, преторы и (или) консулы могли использовать войско. В данном случае у Клодия были достаточно сильные союзники среди сенаторов и трибунов, которые могли предотвратить мобилизацию войска против него, тем более, что оптиматы опасались, что любой шаг к военному решению закончится тем, что принять командование будет призван Помпей, чему они решительно противились. К счастью для Цицерона, Милон оказался достойным соперником Клодия в деле набора уличных банд и руководства ими.
с.170 Тит Анний Милон был латинянином из города Ланувий; он родился в незнатном роде Папиев, но был усыновлён человеком из рода Анниев, который во II в. давал консулов. Имя, под которым он прославился, — Милон, — на самом деле было прозвищем; Милоном звали знаменитого атлета из греческого города Кротон в конце VI в., борца, выигравшего шесть Олимпийских игр подряд; его сила вошла в легенду. Подобно человеку, от которого он получил прозвище, Тит Милон был невероятно силён и оказался к тому же безжалостным и жестоким. Он имел долю в некоторых гладиаторских школах в Кампании, и чтобы усилить банды, набранные им для борьбы с Клодием, он обучал и тренировал их с помощью гладиаторских наставников и бывших гладиаторов.
Уличные бои бушевали на протяжении первой половины 57 г., но наконец Милон и Сестий взяли верх настолько, чтобы провести законопроект о возвращении Цицерона, который поддержали также оба консула и большинство преторов, как и Помпей9. Попытка привлечь Клодия к суду за общественное насилие потерпела неудачу, но Цицерон вернулся в Италию, с триумфом проехав из Брундизия до Рима среди всеобщего ликования, которое весьма вскружило ему голову и внушило ему преувеличенное представление о собственном политическом значении. Ибо Цицерон в первую очередь был символом. Помпей и большинство сенаторов были сыты по горло господством Клодия в городе и на улицах, и окончание изгнания Цицерона, самого ненавистного врага Клодия, было способом сломить это господство. Сенат постановил, что всё имущество Цицерона, которое Клодий приказал конфисковать и (или) разрушить, должно быть возвращено и восстановлено за счёт государства10. Хотя Цицерону пришлось несколько лет биться за исполнение этого постановления, он грелся в лучах похвал, изливавшихся на него в то время, и воображал, что теперь может возглавить в Риме новое политическое движение за всеобщее согласие, чтобы искоренить насилие и коррупцию и возвратить Рим в «доброе старое время» консервативной власти сената, как было (в его представлении) во времена его кумиров Сципиона Эмилиана и Гая Лелия, до Гракхов.
Он выразил благодарность Цезарю за согласие на своё возвращение тем, что вместе с Помпеем предложил постановление о пятнадцатидневных благодарственных молебствиях за победы Цезаря в Галлии, но в действительности он вовсе не примирился с властным положением Цезаря и считал, что возвращением из изгнания обязан прежде всего Помпею11. Он стал лелеять надежды на то, что ему удастся убедить Помпея последовать своим политическим советам и что вместе они будут руководить Римом и направлять его как великий государственный деятель, обладающий беспримерным влиянием (auctoritas), то есть, Помпей, и его мудрый и почтенный советник, то есть, Цицерон, — в точности так, как, по его мнению действовали в прошлом Сципион Эмилиан и Лелий. Однако Помпей полагался на совсем других советников и в действительности добивался для себя нового крупного командования, которое принесло бы ему превосходство над его союзниками Цезарем и Крассом.
Кроме неискоренимого уличного насилия и борьбы вооружённых банд, которые вовсе не прекратились с возвращением Цицерона, ещё одним важным следствием трибуната Клодия стал кризис продовольственного снабжения в Риме. Хлебный закон Клодия (lex frumentaria), который учредил бесплатные с.171 раздачи зерна нуждавшимся гражданам, создал огромную нагрузку на римскую систему импорта и распределения зерна. Вполне понятно, что всё больше и больше людей добивалось включения в список получателей — к середине
Ещё один важный вопрос возник в 57 г. и продолжал обсуждаться в 56 г.: проблема Египта. Хотя Цезарь в должности консула признал Птолемея XII «Авлета» царём, жители Александрии не согласились с этим и изгнали его. Низложенный царь прибыл в Рим, чтобы добиваться восстановления при помощи римского войска; это дело сулило власть и богатство любому римскому полководцу, кому бы ни поручили обеспечить его выполнение. Естественно, Помпей желал бы сделать это самостоятельно, но обнаружил соперников: в частности, консул Лентул Спинтер добивался этого поручения. Тем временем Птолемей Авлет раздавал или обещал огромные взятки сенаторам и магистратам за поддержку его восстановления на престоле и интриговал с применением насилия против александрийских послов, пытавшихся убедить сенат в том, что он не годится для трона. Споры по этому вопросу переросли в насилие, как обычно случалось в Риме этой эпохи, и к марту 56 г., предположительно из страха за собственную жизнь, Помпей вызвал в качестве охраны своих сторонников из собственных поместий в Пицене. В конце концов, противодействие Клодия и оптиматов оказалось сильнее. Сенат постановил, что с.172 Авлета не следует восстанавливать с помощью военной силы, сославшись на оракул, найденный в Сивиллиных книгах14. Помпей, разочарованный в своих надеждах, всё же взял деньги у низложенного царя и пообещал убедить своего сторонника Габиния, управлявшего Сирией, восстановить царя на троне с помощью его провинциальной армии — совершенно незаконно15.
Таким образом, в начале 56 г. в римской политике, как обычно, царил хаос. Столкновения отрядов Милона и Клодия на улицах оставались обычным явлением римской жизни. В этом году Клодий был курульным эдилом, несмотря на насильственные попытки Милона помешать его избранию, а сам Милон добивался претуры на 55 г., и Клодий, естественно, препятствовал его соисканию насилием. Планируя будущее, Цезарь обнаружил две крупные проблемы, которые его обеспокоили. После 55 г. его командование в провинциях истекало, и если бы его не продлили, ему пришлось бы вернуться в Рим частным лицом и встретиться со своими противниками. Самым сильным кандидатом на консульских выборах на 55 г., избрание которого считалось несомненным, был Луций Домиций Агенобарб, враг Цезаря. Как выразился Цицерон, Агенобарб был с колыбели предназначен для консульства 55 г.16, помешать его избранию могло бы лишь нечто особенное, несмотря даже на то, что этот человек был посредственностью в умственном отношении и банкротом — в нравственном, ни к чему не имел особых талантов и не отличался ничем, кроме богатства и славного имени. Тем не менее, в должности консула Агенобарб имел бы прекрасную возможность помешать продлению полномочий Цезаря: он даже ясно дал понять, что сам намерен стать наместником Галлии.
Цезарь прекрасно понимал, что своими силами он вряд ли сможет предотвратить избрание Агенобарба или помешать тому достичь поставленных целей, если он станет консулом. Ему по-прежнему требовалась поддержка Помпея и Красса, и проблема состояла в том, как возродить пошатнувшийся союз 59 г. Но подобные трудности никогда не ставили его в тупик. Гай Оппий и Луций Корнелий Бальб, его римские агенты, работали не покладая рук, и огромные богатства, заполнившие его сундуки благодаря великим галльским победам, потекли в Рим, покупая там поддержку всех сенаторов или нобилей, нуждавшихся в деньгах.
В марте 56 г. Цицерон открыто примкнул к противникам Цезаря и напал на его командование в речи против Ватиния, который провёл закон о предоставлении Цезарю этого командования. Закон Ватиния представлял собой «убийство конституции наших предков», — заявил Цицерон. Затем в апреле, когда сенат вынужден был предоставить Помпею 10 миллионов денариев для финансирования снабжения зерном, Цицерон открыл огонь по новой цели и напал на второй аграрный закон Цезаря, который, по его словам, лишил государство дохода от кампанской земли17. Однако Цицерон не знал, что ответный удар Цезаря уже подготовлен. Завершая традиционный зимний объезд своих провинций Иллирик и Цизальпийская Галлия, Цезарь находился в Равенне, у самых границ собственно Италии.
Сенаторы стали понемногу выезжать из Рима и двигаться на север; первым из них был Красс, у которого состоялся долгий частный разговор с Цезарем в Равенне. с.173 Затем они вдвоём перебрались в маленький город Лука в Лигурии, где к ним присоединялись всё новые и новые сенаторы и магистраты, в том числе Аппий Клавдий, старший из братьев Клодия, формально направлявшийся в свою провинцию Сардиния. 11 апреля Помпей тоже выехал в Сардинию для наблюдения за закупками зерна; незадолго до того Цицерон нанёс ему прощальный визит, а затем написал своему брату Квинту (одному из легатов Помпея), чтобы тот ожидал скорого прибытия великого мужа на Сардинию. Цицерон, однако, не знал, что путь Помпея пролегал через Луку; там у него состоялась длительная встреча с Цезарем и Крассом, в ходе которой был обновлён их союз и предрешено будущее римской политики на следующие шесть лет. Вряд ли эту встречу можно назвать тайной. Сообщается, что в те дни Лука больше походила на Рим — столько там находилось сенаторов и магистратов, желавших поучаствовать в дележе политической добычи18. Неосведомлённость Цицерона и оптиматов об этой встрече свидетельствует о том, что они были далеко не так хорошо информированы о политических тенденциях, как им казалось.
Сделка, которую Цезарь сумел заключить с Помпеем и Крассом, была шедевром. Первоначальный союз между ними распался, когда стало очевидно неравенство их сил и влияния. Прежде всего здесь сыграла роль постоянная зависть Красса к Помпею, но важнее были поразительные и неожиданные для большинства (включая, вероятно, Помпея и Красса) военные успехи Цезаря, благодаря которым укрепилось его положение по отношению к союзникам. Теперь это следовало исправить. Чтобы обеспечить себе господство в государстве и гарантировать исполнение своих планов, Помпей и Красс сами должны были стать консулами 55 г. Они оба занимали эту должность в 70 г., оба имели право на второе консульство, и было ясно, что никто — даже Агенобарб с его богатством и связями — не сможет одержать над ними верх. При необходимости выборы можно было отложить до зимы, когда Цезарь мог бы отправить многих своих солдат в отпуск в Рим, чтобы они проголосовали за его союзников и при необходимости обеспечили им военную поддержку.
В должности консулов Помпей и Красс должны были внести закон о продлении командования Цезаря в провинции ещё на пять лет, а верный союзник, избранный трибуном, должен был провести закон об учреждении аналогичных пятилетних командований, с соответствующими армиями, для Помпея и Красса. Помпей должен был управлять испанскими провинциями с правом набора семи легионов. Красс, желавший военной славы, которая возвысила бы его до уровня союзников, должен был получить Сирию с большим войском; его целью была война с парфянами и победа над ними. Все три командования должны были быть защищены от вмешательства сенаторов статьями, запрещавшими обсуждать назначение преемников до 1 марта 50 г. Для оказания помощи консулам Крассу и Помпею предполагалось сделать Ватиния претором, а Гая Требония (одного из офицеров Цезаря в Галлии) — трибуном. А избранию Катона, который добивался претуры на 55 г., следовало помешать — как и его другу Агенобарбу. Были согласованы и другие детали провинциальных назначений и предполагаемых выборов магистратов, но два момента с.174 особенно примечательны: было решено, что в 49 г., по истечении законного десятилетнего интервала, Цезарь будет вторично избран консулом на 48 г., а Цицерону придётся прекратить свои нападки и сделаться верным защитником триумвирата.
В конечном итоге сделку оказалось проще заключить, чем исполнить. Добиться послушания от Цицерона оказалось довольно несложно. Он был глубоко несчастен во время изгнания из Рима и не мог вынести мысли о новом изгнании. Его брат Квинт получил поручение образумить его; неизвестно, произносились ли и подразумевались ли прямые угрозы, но великий оратор склонился перед неизбежным19. В начале июня сенат занялся вопросом о назначении провинций для будущих консулов 55 г., и было внесено предложение отнять у Цезаря Цизальпийскую и Трансальпийскую Галлию и предоставить их будущим консулам. Цицерону пришлось выступить против этого предложения. В речи «О консульских провинциях» он утверждал, что деятельность Цезаря в Галлии так успешна и так важна для благосостояния и безопасности государства в будущем, что её нельзя прерывать; однако новых наместников требуют другие провинции: например, Македония, где проконсульство Пизона продолжалось достаточно долго. В последующие годы триумвиры несколько раз использовали красноречие Цицерона — например, для защиты своих сторонников Габиния и Ватиния от обвинений, — но в целом он отошёл от активной политики и обратился к сочинению некоторых из своих великих трактатов, сделавших его одним из крупнейших римских философов.
Однако манипулировать выборами на 55 г. оказалось сложнее. Консула Лентула Марцеллина, который должен был руководить выборами, не удалось запугать, и он отказался принять кандидатуры Помпея и Красса. Им пришлось прибегнуть к обструкции и насилию. Таким образом выборы, откладывались до конца года, когда полномочия Марцеллина истекли и для проведения выборов пришлось избрать интеррекса20. Цезарь отправил в Рим тысячу легионеров, чтобы они проголосовали за его союзников, и все остальные кандидаты, устрашённые, отказались от соискания. Однако Агенобарбу не позволил этого его союзник Катон: их пришлось насилием изгнать с избирательного собрания21. Наконец, в январе 55 г. Помпей и Красс были избраны на второе консульство, а затем провели выборы всех остальных магистратов этого года; в том числе Ватиний был избран претором, а Катон — не был22. В качестве консулов два магната должным образом провели обещанный закон о продлении полномочий Цезаря, а трибун Гай Требоний внёс законы об учреждении их провинциальных наместничеств23.
И снова традиционалисты-оптиматы оказались побеждены и вынуждены были признать, что реальная политическая власть в Риме принадлежит тем, кого поддерживает войско. Им не следовало бы этому удивляться. В самом деле, именно оптиматы первыми привнесли в римскую политику насилие как решающий довод. С этого момента перед оптиматами встал главный вопрос: как найти силу, способную противостоять триумвирам. Сделать это было с.175 нелегко. Многие выдающиеся оптиматы отошли от активной политики под воздействием страха, отвращения или просто усталости. Гортензий, их лучший оратор, и Лукулл, их лучший полководец, годами не появлялись в сенате и проводили время на роскошных виллах, разводя причудливых рыб и предаваясь праздности и наслаждениям. В 57 г. Лукулл умер — конечно, богатый, несомненно, разочарованный, но в целом ему повезло, что он не прожил дольше. Гортензий прожил ещё несколько лет, но умер ещё до конца этого десятилетия. К тому времени, когда скончался Гортензий, снова приближалась гражданская война, и даже современники, например, Цицерон, отмечали, что Гортензий умер удачно и очень вовремя.
Но не следует, уделяя слишком большое внимание политике, обманываться и думать, что в это десятилетие плохо было всё.
Катулл и его близкие друзья и соперники — оратор и поэт Гай Лициний Кальв, поэт Гай Гельвий Цинна, историк Корнелий Непот, восходящие молодые дилетанты от литературы и прожигатели жизни — Марк Целий Руф, Гай Скрибоний Курион, Луций Геллий Попликола, Квинт Корнифиций, Гай Азиний Поллион, Витрувий Мамурра и многие другие — поистине были последним поколением Римской Республики, а некоторые из них не пережили гибель Республики. Все они, конечно, так или иначе интересовались политикой. Если золотую молодёжь середины
с.176 Находиться в оппозиции влиятельным лицам, господствовавшим в римской политической жизни, было «круто», а поскольку в Риме клевета и диффамация не ограничивались, оппозиция могла принимать самые крайние формы, по крайней мере, на словах. Цезарь отметил, что некоторые стихотворения Катулла, где он обвинялся в возмутительной аморальности и коррупции, стали вечным пятном на его репутации, однако не слишком серьёзно воспринимал подобные нападки. Отец Катулла, один из самых влиятельных жителей латинской колонии Верона в Цизальпийской Галлии, был его личным другом, и Цезарь не позволил стихотворным оскорблениям сына повлиять на их дружбу. А когда молодого Катулла убедили извиниться за эту клевету, Цезарь сразу простил его и в тот же день по-дружески пригласил на обед24. Он всегда ценил таланты, а Катулл, несомненно, был лучшим из «младших поэтов» (neoteri), которые стали «новой волной» в латинской поэзии.
Одним из важных событий 55 г. стало посвящение крупных сооружений в самом сердце Рима, на которые Помпей потратил часть огромного богатства, приобретённого им на Востоке. Позднее наследник Цезаря, император Август, хвалился, что нашёл Рим деревянным и кирпичным, а оставил — мраморным, но это было не вполне точно. Превращение Рима в город с великолепными мраморными строениями, соответствующими статусу столицы великой империи, началось в
Сразу после посвящения эти здания стали важными центрами общественной и политической жизни: в одном из своих стихотворений Катулл рассказывает, как он искал друга и уклонялся от проституток в портике Помпея26; а в залах для собраний стали проводить заседания сената, и самым известным из них стало то, на котором в 44 г. был убит Цезарь. В этом деле, как и во всяком другом, Помпею не удалось превзойти Цезаря. Победы в Галлии принесли ему слишком огромное богатство, и было понятно, что часть этих средств необходимо потратить на общественные нужды. В конце
Благодаря этим крупным и дорогим строительным проектам (только покупка земли для Юлиева форума, как сообщается, стоила более 100 миллионов сестерциев) галльская добыча потекла в Рим, обогатила римских граждан и римскую экономику и, конечно, укрепила положение Цезаря и увеличила его популярность28. Тем не менее, этим летом выборы магистратов на 54 г. показали, сколь неполным всё ещё оставался контроль триумвиров над политической жизнью. С помощью совместных усилий и насильственных мер они помешали Луцию Агенобарбу добиться консульства на 55 г.; но они не сумели помешать ему выиграть консульские выборы на 54 г. (его коллегой стал Аппий Клавдий, брат Клодия); не смогли они и помешать Катону добиться претуры29. Происхождение, связи и репутация по-прежнему много значили в Риме, особенно в центуриатных комициях. В конце года имела место примечательная сцена, когда Красс, не дожидаясь окончания консульства или обычных постановлений сената о финансировании, легатах и тому подобном, в ноябре выехал в Сирию в должности наместника. Всем было известно, что он намерен найти предлог для войны с парфянами, и многие в Риме противились этому. Считалось, что принимать решение о войне и объявлять её должен римский сенат и народ, а не наместники провинций, а в то время восточные провинции Рима не подвергались непосредственной угрозе со стороны парфян. Красс стремился к личной славе и власти, чтобы не уступать в этом своим союзникам Помпею и Цезарю. Поэтому два трибуна резко порицали военные приготовления Красса, а один из них, Гай Атей Капитон, дошёл до того, что при отъезде Красса из Рима предал его формальным проклятиям30. Это тоже было новым явлением в римской политике. Конечно, критиковать Красса за стремление к славе и за то, что он, вместе со своими союзниками, нарушил традиционные механизмы принятия решений по важным вопросам внешней и военной политики, было легко и справедливо. Но когда римский магистрат, плебейский трибун, прямой обязанностью которого была защита интересов римского народа, торжественно воззвал к богам, чтобы предать проклятию наместничество должным образом назначенного магистрата римского с.178 народа и, следовательно, неизбежно навлечь эти проклятия на армию, которую данный наместник поведёт в бой, политическая борьба пала ещё ниже, римская политика опустилась ещё на одну ступень вниз, и неудивительно, что этому вновь способствовал оптимат.
Когда Красс отправился на войну — которая, конечно, закончилась катастрофой, — Помпей поступил противоположным образом. Хотя он получил наместничество в обеих испанских провинциях сроком на пять лет, он вообще не выехал из Рима. Он покинул пределы священного померия, но оставался в Италии, преимущественно в окрестностях Рима, и следил за политическим процессом, управляя своими провинциями и армиями через легатов и объясняя это обязанностями куратора продовольствия (curatio annonae), которые должен был исполнять ещё несколько лет. Политическая жизнь в Риме по-прежнему была охвачена насилием и скандалами. Габиний, союзник Помпея, был обвинён в вымогательстве и, несмотря на усилия Помпея, осуждён и вынужден уйти в изгнание. Цезарь дал ему убежище. С другой стороны, Марк Целий был привлечён к суду за попытку убийства Клодии, скандально известной сестры Клодия, и оправдан благодаря защите Цицерона. Речь Цицерона в защиту Целия проливает мрачный свет на общественную жизнь этой эпохи и подтверждает и подкрепляет многие элементы картины, складывающейся из стихов Катулла.
Однако в самом крупном скандале этого года были замешаны консулы; он был связан с консульскими выборами на 53 г. и дал ответ на вопрос, стоило ли воспринимать всерьёз традиционалистскую и высокоморальную позицию, которую занял Агенобарб, близкий друг и союзник Катона: нет, не стоило! Консульства на 53 г. добивалось четыре главных кандидата: Гай Меммий и Гней Домиций Кальвин, которые в 59 г. присоединились к Катону и его окружению и оказали противодействие Цезарю, и Марк Валерий Мессала Руф и Марк Эмилий Скавр. Меммий, вероятно, идентичный скупому и эгоистичному наместнику, в штабе которого Катулл служил в Вифинии и на которого он написал знаменитый пасквиль, отошёл от своих прежних оптиматских симпатий и теперь, как считалось, пользовался поддержкой Цезаря и Помпея. Помпей также благоволил кандидатуре Скавра. Меммий и Кальвин заключили предвыборную сделку, которая предполагала возмутительный подкуп и в которой участвовали консулы Агенобарб и Аппий Клавдий. Эти кандидаты обязались, во-первых, дать коллективную взятку в размере 10 миллионов сестерциев той центурии, которой выпадет жребий голосовать на выборах первой. Римляне воспринимали результаты голосования первой центурии с некоторым суеверным трепетом, как знамение, которому должны следовать остальные центурии. Во-вторых, они подкупили действующих консулов: в обмен на помощь на выборах предложили им гарантировать каждому либо наместничество в той провинции, какую он пожелает, либо, если это не удастся сделать, три миллиона сестерциев. Сначала всё шло по плану и они могли одержать победу, если бы Меммий, которого, вероятно, убедил Помпей, не желавший избрания Кальвина в консулы, не зачитал это соглашение о взятках в сенате. Они дошли до того, что заключили формальный контракт, с подписями и печатями обоих кандидатов и обоих консулов31.
с.179 Хотя Агенобарб был недостаточно порядочен, чтобы воздержаться от участия в таком вопиюще коррупционном деле, он был, по крайней мере, глубоко унижен его разоблачением и на некоторое время уединился. Политическая карьера Меммия была окончена. Однако Аппий Клавдий отмахнулся от этой истории: он был Клавдий, то есть, — столь знатен, что его не могла коснуться даже тень скандала. Кальвин тоже шумел, отрицал и наглостью проложил себе дорогу в этом деле. Вследствие такого исключительного скандала выборы были отложены в обстановке насилия и обструкции. Трибун Теренций наложил запрет на попытки привлечь к суду кандидатов, замешанных в этом подкупе. В ответ на это другой трибун, Квинт Муций Сцевола, препятствовал проведению выборов, прибегая к обнунциации (наблюдение за небом для получения знамений), до самого конца года, так что 53 г. до н. э. начался без консулов32.
Тем временем в августе 54 г. в римском государстве случилась смерть, которая, возможно, способствовала развязыванию гражданской войны больше, чем любая другая смерть. Юлия, дочь Цезаря и жена Помпея, умерла при родах, а мальчик, которого она родила, скончался через несколько дней. По-видимому, Помпей вернулся домой после одного из обычных столкновений на Марсовом поле в тоге, запятнанной кровью, и это зрелище так потрясло Юлию, решившую, будто Помпей ранен, что вызвало у неё преждевременные роды. И отец, и муж искренне оплакивали молодую женщину, смерть которой разорвала самое прочное связующее звено между ними, но их скорбь была не глубже, чем скорбь простого народа в Риме. Проявив острое чутьё, свойственное порой толпе, народ понял, что в лице Юлии исчезла надёжная крепость, предотвращавшая раздоры между двумя самыми влиятельными римлянами, и, следовательно, опора их мирной жизни. Когда похоронная процессия Юлии продвигалась по римским улицам к пригородному поместью Помпея, где он собирался её похоронить, городская толпа похитила тело и устроила для Юлии спонтанное общественное погребение на Марсовом поле. Когда Цезарь узнал о почести, которую народ предоставил его любимой дочери, он был глубоко тронут и пообещал вознаградить народ великолепными погребальными играми в честь Юлии33.
Поскольку в январе 53 г. консулов не было и перспективы их избрания представлялись туманными, возникший политический вакуум, естественно, способствовал распространению слухов и догадок: широко ходил рассказ о том, что Помпей хочет получить диктатуру. Цезарь был занят галльскими событиями, которые перерастали в открытое «восстание» против римской власти, поэтому не мог оказать серьёзного сопротивления. Это выпало на долю Катона и оптиматов, которые боялись, что подобная диктатура станет последним шагом к личному самовластию Помпея. В течение первой половины 53 г. Катон непрерывно блокировал все попытки предоставить Помпею новые полномочия. В конце концов ему помог сам Помпей. Великий муж не желал выглядеть человеком, открыто домогающимся полномочий и военной власти, он предпочитал поддерживать имидж политика, который благосклонно принимает полномочия, добровольно предоставленные ему народом. Поэтому в ответ на постоянные слухи о диктатуре он неосторожно заявил, что не желает становиться диктатором, и Катон тут же поймал Помпея на слове, громко с.180 восхвалил его за надлежащую сдержанность в отношении конституции и призвал его пустить в ход авторитет, без всяких новых особых полномочий, чтобы урегулировать кризис и провести выборы. В конце концов, выборы состоялись в июле, и на остаток года консулами стали Домиций Кальвин и Мессала Руф34.
Одной из задач, стоявших перед новыми консулами, было обеспечение выборов на 52 г. Но тут снова возобновилось уже обычное для римской политической жизни насилие и обструкционизм. Среди кандидатов на высшие должности на 52 г. были не кто иные как смертельные враги Клодий и Милон: Клодий добивался претуры, а Милон — консульства, и ни один не желал, чтобы его должностной год был омрачён вмешательством соперника, занимающего важную магистратуру. И снова улицы были осквернены кровавой борьбой между бандами этих двух главарей35. Хотя в 55 и 54 гг. Клодий немного отступил в тень, его отряды продолжали играть некоторую роль в римской жизни и, что важнее, созданный им метод воздействия на события при помощи насилия и запугивания превратился в обычную практику. В этом смысле его личность и пример словно тень нависали над серединой
Тем временем, летом 53 г. произошло страшное несчастье, которое уничтожило последнее связующее звено между Цезарем и Помпеем. Парфянская армия, имевшая значительное превосходство в коннице, отрезала и окружила Красса и его армию при Каррах, в северной Месопотамии. Более мобильные отряды парфянской конницы препятствовали всяким передвижениям солдат Красса за пределами лагеря, поэтому он не смог ни пробиться, ни обеспечить снабжение своих людей и вынужден был попытаться вступить в переговоры об отступлении из Парфянской державы, куда он столь опрометчиво вторгся. На этих переговорах он и его старшие офицеры были внезапно убиты, а затем была уничтожена армия, оставшаяся без командования. Лишь маленькая горстка людей под командованием квестора Красса, неукротимого Гай Кассия Лонгина (будущего убийцы Цезаря) сумела пробиться и благополучно вернуться в Сирию. Отрезанную голову Красса доставили в парфянскую столицу Ктесифон, недалеко от современного Багдада, и она прибыла туда как раз вовремя для того, чтобы послужить ужасным реквизитом в постановке великой пьесы Еврипида «Вакханки», которую играли во дворце для развлечения царя. Кассий поспешно организовал оборону провинции Сирия и предотвратил на римском Востоке ещё худшее несчастье, но исчезновение Красса со сцены имело непредсказуемые последствия в Риме и римской политике36.
с.181 Несмотря на своё старшинство, опыт и богатство, Красс с самого начала был младшим союзником в великом союзе трёх властителей. Его затмевали динамизм Цезаря и его достижения на должности консула и в Галлии, как и репутация и авторитет Помпея, величайшего римского полководца. Но несмотря на это, его богатство и связи обеспечивали ему влияние, и он способен был играть сдерживающую роль в любых серьёзных конфликтах своих союзников, ибо, присоединяясь к одному или другому, он мог одерживать верх. В целом, из-за зависти к своему давнему сопернику, он обычно вставал на сторону Цезаря против более сильного Помпея. Его значение как тормоза или буфера между двумя крупнейшими римскими лидерами лишь возросло благодаря той власти, которую он приобрёл как наместник Сирии и командир крупной армии. Теперь, когда он и его армия погибли, двумя сильнейшими полководцами в римском мире остались Цезарь и Помпей, и лишь Катон и его оптиматская группировка в сенате были их политическими соперниками. Если трения между Цезарем и Помпеем приведут к разрыву их отношений, в условиях, когда ни Юлии, ни Красса уже нет в живых, — пожелают ли и смогут ли Катон и оптиматы успешно выступить посредниками между ними и достичь мирного решения?
Ответ на этот вопрос дали политические события конца
Этой ночью безжизненное тело Клодия было доставлено в Рим и выставлено на всеобщее обозрение на форуме. Когда весть о его смерти распространилась по всему городу, собралась толпа: члены его отрядов, другие друзья и сторонники, а также множество бедных граждан, с благодарностью вспоминавших Клодия за то, что он сделал бесплатными государственные хлебные раздачи. Вскоре настроение толпы стало угрожающим, и начался бунт. Тело Клодия отнесли в Гостилиеву курию— здание сената в северо-восточном углу форума, скамьи, на которых сидели сенаторы, свалили вокруг тела и с.182 подожгли, превратив курию в погребальный костёр Клодия. Беспорядки распространились по всему городу. На чрезвычайном заседании 19 января сенат наконец назначил интеррекса и принял чрезвычайное постановление, в котором интеррексу, трибунам и проконсулу Помпею было поручено принять меры для обеспечения безопасности государства.
Тем не менее, беспорядки продолжились, что побудило сенат поручить Помпею произвести общий набор войск по всей Италии, и все мужчины призывного возраста обязаны были встать на учёт для несения военной службы. Помпей действительно собрал войска, но оставался за пределами померия, наблюдая за событиями, пока в городе продолжалась война вооружённых отрядов, мешавшая проведению выборов38. Все знали, что Помпей желает получить чрезвычайное командование, что на самом деле он хотел бы, чтобы его назначили диктатором. Казалось, что ничего не остаётся, кроме как удовлетворить его пожелание. Цезарь прибыл в Равенну на севере Италии и поручил своим агентам в Риме предложить, чтобы ему и Помпею было предоставлено совместное консульство для подавления беспорядков, но он принимал желаемое за действительное39. На это не согласились бы ни Помпей, ни оптиматы, и в любом случае вскоре Цезарь срочно потребовался в Галлии, где разразилось великое восстание Верцингеторига.
Помпей всё ещё колебался: он желал не захватить власть, но принять её, когда ему её предложат. Катон и оптиматы по-прежнему выступали против предоставления диктатуры, и наконец Катон предложил компромисс, который коренным образом перестроил римскую политику. Он предложил предоставить Помпею консульство без коллеги, чтобы преодолеть чрезвычайную ситуацию. В этом случае Помпей действительно обладал бы единоличной и высшей властью в Риме, но империй консула был в основе своей ограничен законодательными установлениями, даже без сдерживающего коллеги, тогда как власть диктатора была неограниченной40. Поэтому Катон предложил компромисс, но следует отметить, насколько специфическим и необычным был этот компромисс. Консульство по сути своей было коллегиальной должностью. Само слово consul этимологически коренилось в понятии совместного действия, ибо первоначально консулы были praetores consules — совещающиеся руководители. Когда Катон предложил эту уникальную и совершенно нетрадиционную должность, а Помпей принял её, возник новый политический союз между Помпеем и оптиматами, который подорвал саму основу союза Помпея с Цезарем. Действительно, этот последний союз сразу же отошёл в прошлое, ибо оптиматы с самого начала использовали свой новый пакт с Помпеем, чтобы попытаться повредить Цезарю и сломить его. Катон уже давно видел в Цезаре подлинного врага традиционного порядка, за который выступали оптиматы, и видел в своём союзе с Помпеем возможность найти наконец военные силы, необходимые для того, чтобы сокрушить Цезаря и возглавляемое им реформаторское политическое движение. Цезарь, конечно, осознавал эту опасность. Он попытался возродить свой союз с Помпеем с помощью новых брачных уз: он предложил развестись с Кальпурнией и жениться на дочери Помпея, а свою внучатую племянницу Октавию отдать в жёны Помпею с.183 вместо Юлии. Помпей отклонил оба предложения, чем ясно показал, что союз с Цезарем более не входит в его планы41.
Стоит немного поразмыслить над причинами и значением новой расстановки сил в политике. Бескомпромиссная группировка оптиматов вокруг Катона возникла в конце
Тогда почему же Катон и его окружение так поступили, преодолев свою укоренившуюся вражду с Помпеем, чтобы найти союзника против Цезаря? Они считали, что Цезарь столь исключительно опасен, так радикально угрожает их ценностям и убеждениям, что даже союз с человеком, для ненависти к которому у них имелись глубоко личные основания, с человеком, вся политическая и военная карьера которого подрывала их представления о том, как должна работать система управления, был приемлем, если давал возможность сокрушить Цезаря. Исследователи, считающие Цезаря просто безжалостным эгоистом, просто аристократом, игравшим в политику силы успешнее своих соперников, очень динамичным и талантливым лидером-индивидуалистом, стремившимся лишь к власти и сохранению собственного достоинства (dignitas), не могут объяснить этот факт. Подобные оценки представляют Цезаря лидером того же типа, что и Помпей и Красс, и не позволяют понять, почему он, а не Помпей, представлял огромную угрозу для традиционного порядка, которую требовалось ликвидировать любой ценой. Но объяснение находится, если понять, как я показал в предыдущих главах, что Цезарь был чем-то гораздо большим, чем просто властолюбивым эгоистом. Если увидеть в Цезаре главу группировки популяров, инициатора реформаторского движения, которое стремилось существенно преобразовать систему управления, то становится понятной вражда Катона и его окружения, вражда столь коренная, что по сравнению с ней их личные обиды на Помпея отходили на второй план.
После избрания единоличным консулом Помпей очень легко положил конец политическому кризису в Риме, и это свидетельствовало о том, что он мог бы сделать это в любое время, если бы захотел. Солдаты стали патрулировать улицы, и столкновения отрядов прекратились. Вожаки этих отрядов были арестованы по обвинению в общественном насилии, с.184 в том числе Милон, и в центре Рима вновь наступил мир. Помпей провёл законы о подкупе и насилии — двух составляющих римской политической жизни, которые внесли наибольший вклад в хаос предшествующих лет. Главным в его законодательстве было усовершенствование законоприменительной практики: оно различными путями ужесточало и ускоряло судебное разбирательство. Предварительные процедуры перед обвинением были упрощены, время, отведённое на речи, ограничено, а наказания ужесточены. Закон о подкупе был прямо наделён обратной силой и позволял предъявлять обвинения по любым нарушениям, совершённым после 70 г.
Новые законы Помпея вызвали поток обвинений, самым знаменитым из которых было обвинение Милона согласно закону о насилии (lex de vi), — разумеется, в убийстве Клодия. Чтобы обеспечить безопасность разбирательства, суд окружили солдаты, создав атмосферу запугивания. Поскольку солдатами командовал Помпей, судьи таким образом были склонены к вынесению желательных для него вердиктов43. Несмотря на просьбы некоторых из его новых союзников-оптиматов и попытку Цицерона провести защиту, Милона неумолимо признали виновным, и он отправился в изгнание. С другой стороны, Метелл Сципион, который наряду с Милоном был одним из кандидатов в консулы и участвовал в насилии, сорвавшем выборы, хоть предстал перед судом по обвинению de vi, однако был оправдан благодаря личному вмешательству Помпея. Помпей женился на его дочери Корнелии, а затем обеспечил избрание Метелла Сципиона своим коллегой по консульству на оставшиеся пять месяцев года44. Хотя многие изгнанники, приговорённые судами Помпея, подобно Милону, были бесспорно виновны во вменённых им преступлениях, однако дело Метелла Сципиона ясно показало, что правит фаворитизм, а не суровое правосудие. Многим из этих изгнанников Цезарь предоставил убежище в Цизальпийской Галлии45.
Ввиду новой расстановки сил в политике вопрос о будущем Цезаря приобрёл угрожающие размеры. Помпей пока не был готов к полному разрыву с Цезарем. Он позволил десяти трибунам провести закон, прямо защищающий право Цезаря добиваться консульства заочно (in absentia) по истечении десятилетнего интервала, то есть, — консульства на 48 г. Для Цезаря это было важно, так как если бы он сложил своё провинциальное командование и явился в Рим в качестве кандидата, то враги смогли бы тут же предъявить ему обвинение за действия, предпринятые в его консульство. Принимая во внимание новые судебные процедуры, введённые Помпеем, Цезарь не мог быть уверен в беспристрастности суда, не говоря уж об оправдании. Когда позднее в этом же году сам Помпей провёл закон, обязывающий кандидатов на должности заявлять о своём соискании лично, и ему было указано, что это уничтожает привилегию, только что предоставленную Цезарю, он притворился, что просто упустил это из виду, и отправился в архив, чтобы вписать поправку, исключающую Цезаря. Наличие у подобной поправки законной силы было по меньшей мере спорно, и представители Цезаря не были в этом убеждены46.
Кроме того, Помпей провёл закон, устанавливающий пятилетний интервал между занятием магистратуры и управлением провинцией. Конечно, это была хорошая идея, так как вопиющее вымогательство в провинциях стимулировала потребность наместников возместить расходы на победу на выборах, и ни один закон с.185 пока не помог обуздать предвыборные траты. Можно было надеяться, что если кандидаты будут понимать, что им придётся пять лет ждать возмещения своих расходов, это вынудит их умерить наконец свои траты. Закон требовал, чтобы государство призвало к управлению провинциями всех имеющихся в наличии бывших магистратов, ранее исполнявших эту обязанность, чтобы закрыть четырёхлетний интервал до того момента, как это право получат магистраты 52 г. Таким образом, Бибул и Цицерон в 51 г. против своей воли вынуждены были взять на себя эту службу, выехать и управлять, соответственно, Сирией и Киликией47. На самого Помпея это правило, конечно, не распространялось: его испанское наместничество было продлено ещё на пять лет, и непосредственным результатом этого решения стало то, что к тому моменту, когда галльское командование Цезаря закончилось бы, полномочия Помпея оставались бы в силе ещё несколько лет48. Разрыв становился всё очевиднее.
Выборы на 51 г. впервые за много лет прошли без насилия и взяток. Консульство получили люди безупречно знатного происхождения — юрист-патриций Сервий Сульпиций Руф и плебейский нобиль Марк Клавдий Марцелл. То же самое произошло и на выборах на 50 г., которые выиграли патриций Луций Эмилий Павел и плебейский нобиль Гай Клавдий Марцелл, и на выборах на 49 г., победителями на которых стали Луций Корнелий Лентул Крус и Гай Клавдий Марцелл, брат консула 51 г. и кузен одноимённого консула 50 г. Атмосфера выборов и римской политики в целом была пропитана духом спокойствия и нормальности, и это заставило многих современных историков поверить в то, что римская правительственная система восстановилась самостоятельно, и всё было так, как и следовало быть. На самом деле эта атмосфера нормальности была обманчивой. Если бы дела и в самом деле шли нормально, то для этого не требовалось бы принуждения со стороны всесильного проконсула (Помпея), маячившего на границах города, и солдат, готовых в любой момент вмешаться. В самом деле, истинно свободные и нормальные выборы вряд ли могли окончиться избранием столь исключительно узкого списка победителей из числа традиционного нобилитета, так что создавалось впечатление, словно время вернулось вспять примерно на сто лет. Численность римских избирателей сильно возросла, сенат был значительно расширен, и имелась многочисленная италийская местная знать (domi nobiles), пытавшаяся получить доступ на высшие ступени римской должностной карьеры (cursus honorum). Вокруг этого в значительной мере и разворачивался конфликт в предыдущих поколениях: Союзническая война, гражданская война между циннанцами и сулланцами, насилие на выборах в
Если римский нобилитет, защищённый Помпеем, вообразил, что теперь можно действовать так, словно предшествующих 50 лет просто не было, что тот же самый узкий и маленький элитарный круг семей может по-прежнему господствовать над Римом, — это было не «возвращение к норме», но верх слепоты и безответственности. Уже в течение нескольких поколений оптиматы несколько раз добивались такого «возвращения к норме» после кризисов, и каждый раз они просто закрывали крышку котла, который в следующий раз взрывался ещё сильнее, как только давление достигало предела. Как можно было всерьёз считать, что в этот раз всё будет по-другому? Судя по их конфронтационной политике, представляется с.186 очевидным, что Катон и его союзники-оптиматы так не считали.
Италийцам, транспаданцам и всем непривилегированным и разочарованным членам римского общества и жителям империи тоже было ясно, что от Помпея и его новых союзников не приходится ожидать существенных перемен или реформ традиционной системы управления. Если и оставались какие-то сомнения, то в 51 г. консул Марк Марцелл покончил с ними, когда приказал публично высечь магистрата латинской колонии Цезаря в Новом Коме, просто для того, чтобы подчеркнуть, что транспаданцы не являются римскими гражданами и не могут рассчитывать стать ими, пока оптиматы в силах этому помешать49. Это контрастировало с политикой Цезаря, который обещал им римское гражданство и обращался с ними так, словно они уже его имели. Может показаться, что, поскольку оптиматы двигались к прямому разрыву отношений с Цезарем, им следовало бы искать возможных союзников, а не отталкивать их от себя, но подобные идеи противоречили их жёстким консервативным взглядам.
В начале 51 г. консул Марк Клавдий Марцелл провозгласил боевой клич оптиматов — поднял вопрос о провинциальном командовании Цезаря и предложил лишить его полномочий и поручить его провинции новым наместникам. Поскольку Помпеев-Лициниев закон, принятый в 55 г., прямо запрещал обсуждение командования Цезаря до 1 марта 50 г., это явно было незаконно; и все должны были понимать, что Цезарь не согласится с таким сокращением своего законного командования без борьбы. Сервий Сульпиций Руф, коллега Марцелла, воспротивился ему, а Помпей дал понять, что в настоящий момент не желает обсуждать командование Цезаря, так что всё это дело было прекращено50. Однако Цезарь понимал, что битва за слом его могущества уже идёт и он нуждается в сильной поддержке в Риме в 50 г., чтобы его положение осталось невредимым. Ему удалось получить поддержку консула Луция Эмилия Павла: тот желал обновить великое строение в самом сердце форума, построенное самым знаменитым его предком, — Эмилиеву базилику, которую в 189 г.[2] возвёл цензор Марк Эмилий Лепид, — и Цезарь предложил ему деньги на строительство. Однако важнее было то, что он получил поддержку молодого Гая Скрибония Куриона, избранного трибуном на 50 г. Курион считался самым блестящим представителем молодого поколения и в течение многих лет был открытым противником Цезаря и Помпея. Однако времена менялись: вступив в союз с Помпеем, оптиматы теперь снова стали власть имущими, а Цезарь оказался аутсайдером. В конце
Тактика Куриона в должности трибуна заключалась в том, что он продолжил критиковать Цезаря и обличать его прежние «преступления», как и раньше, но постарался включить в область поражения и Помпея. Он дал понять, что возлагает на Помпея в равной мере с Цезарем ответственность за всё дурное, что случилось в Риме после 59 г. и расценивает командование и армию Помпея с.187 как такую же угрозу для свободного правления в Риме, как и командование и армию Цезаря. Когда консул Марцелл поднял вопрос о назначении преемников в провинции Цезаря, Курион согласился, но стал настаивать на том, что ради блага государства Помпей тоже должен отказаться от своих провинций. Такая позиция принесла ему огромную популярность, и это показало, что народ хорошо понимает угрозу гражданской войны и знает, что она вызвана не только поведением одной из сторон. Если бы это зависело от народа, то и Помпей и Цезарь лишились бы крупных армий, которыми командовали и которые угрожали стабильности римского порядка. В итоге в сенате возникла патовая ситуация: Марцелл и оптиматы настаивали на том, чтобы принять решение о провинциях Цезаря в отдельности, а Курион — на том, что он допустит это лишь при условии двустороннего разоружения52.
Тем временем на Востоке явно назревал кризис, ставший следствием поражения Красса. Гай Кассий Лонгин, квестор Красса, успешно защитил Сирию от нападений парфян, которые не были ни слишком решительными, ни слишком неодолимыми. Теперь казалось, что надвигается более опасное контрнаступление парфян, и Цицерон и Бибул, которым, как наместникам Киликии и Сирии, пришлось бы противостоять этому нападению, сообщили о своих опасениях. Сенат решил направить ещё два легиона для усиления сирийского гарнизона: Цезарю и Помпею предложили отдать по легиону, и они согласились. Но Помпей принял решение отправить от своего имени тот легион, который он одолжил Цезарю в 53 г., так что в итоге Цезарь должен был отдать два своих легиона. Прежде чем отправить их, он лично обратился к солдатам, высоко оценил их службу, поблагодарил их за старания и выдал каждому в подарок дополнительно по 250 денариев; а затем заменил их, набрав новые войска в Цизальпийской Галлии53.
В конце концов, парфянская угроза не осуществилась, и два легиона так и не покинули Италию — Помпей задержал их там. Цицерон предпринял некоторые ограниченные военные операции в киликийских горах, и войско провозгласило его за это императором, а сенат, при поддержке Цезаря, принял постановление о благодарственных молебствиях. Но, вероятно, с точки зрения римской политики более показательным был небольшой эпизод внутреннего управления. Помимо Киликии, Цицерон управлял также Кипром; он получил прошение о предоставлении войск, чтобы помочь принудить совет кипрского Саламина к уплате долга римским финансистам. Когда Цицерон разобрался в этом деле, то обнаружил, что финансисты пытаются взыскать незаконную ставку в 48%, а за этим займом на самом деле стоит молодой Марк Брут, племянник Катона — невзирая на то, что сенаторы не имели права предоставлять такие кредиты54. Брут имел репутацию одного из самых порядочных, честных и многообещающих представителей молодого поколения оптиматов. Его вовлечённость в такое незаконное и грабительское ростовщичество, о чём свидетельствует данное дело, очень хорошо показывает, чего могли ожидать провинциалы даже от лучших из оптиматов — хотя сам Катон всегда был почтенным исключением. Проблема заключалась в том, что он был исключением, единственным в своём роде.
с.188 В условиях обструкции Куриона консул Марцелл не сумел добиться назначения преемника Цезарю. На летних выборах были не только избраны новые консулы — ещё один Гай Марцелл и Лентул Крус, — но и назначены цензоры: Луций Пизон Цезонин, тесть Цезаря, и Аппий Клавдий Пульхр. Эта пара плохо подходила для надзора над римскими нравами, что было одной из традиционных обязанностей цензоров: Пизон был известным эпикурейцем, а Аппий Клавдий — главным участником печально знаменитого скандала со взятками в 54 г. Это не помешало Клавдию принять в должности цензора высокоморальный вид и исключить из сената ряд членов как недостойных. Можно себе представить с каким ожесточением восприняли это сенаторы, с которыми так обошёлся Аппий Клавдий, человек со столь запятнанной репутацией. Неудивительно, что большинство жертв цензуры, подобно будущему историку Саллюстию Криспу, были сторонниками Цезаря и «популярского» движения, а Пизон оказался слишком безразличным и не стал вмешиваться и помогать им. Только когда Аппий попытался исключить Куриона, Пизон, с помощью консула Павла, оживился55.
Вполне возможно, что именно тогда Саллюстий сочинил и направил Цезарю документ, в котором критиковал существующую систему управления, доказывал, что необходимо разорвать мёртвую хватку, которой старый и малочисленный нобилитет держит власть, снизить значение денег в политическом процессе, расширить римское гражданство, — и призывал Цезаря принять необходимые меры. Это были ключевые элементы давно сложившихся популярских или (как я называю их) циннанских взглядов и движения, и это сочинение подтверждает, что Цезарь рассматривался как его руководитель56. Всё сильнее и сильнее казалось, что надвигается кризис, и популярность Куриона, предлагавшего, как представлялось, единственный надёжный выход, возрастала. Наконец, в конце года она достигла пика, когда Гай Марцелл инициировал в сенате дебаты, чтобы осудить Куриона, а блестящий молодой трибун возглавил заседание и сумел поставить на голосование предложение, согласно которому Цезарь и Помпей должны сложить полномочия. В итоге 370 сенаторов проголосовало за это предложение и только 22 — против; это показывает, сколь незначительное меньшинство твёрдые оптиматы на самом деле составляли в сенате, когда вопрос вставал ребром. Городская толпа, собравшаяся вокруг здания сената, чтобы послушать дебаты, восторженно славила Куриона и оптимистично видела в этом голосовании реальную надежду на мир57. Она ошибалась.
Марцелл и остальные оптиматы были просто разъярены поражением в этом голосовании и более, чем когда-либо прежде, преисполнились решимости приблизить кризис. Они распространили слухи, что Цезарь уже переводит легионы ветеранов к границам Италии и готов к вторжению. Это было просто ложью, ибо на самом деле легионы Цезаря находились на зимних квартирах в Галлии, и лишь один был размещён в Цизальпине58. С другой стороны, оптиматов ободрило сообщение младшего Аппия Клавдия, племянника цензора, которому ранее было поручено привести в Италию два легиона Цезаря, предназначенные для Сирии, будто ветераны Цезаря разочарованы и не желают за него сражаться. Это столь же с.189 лживое сообщение, казалось, подтвердил самый доверенный легат Цезаря, Тит Лабиен, тем, что вступил в переговоры с Помпеем о переходе на его сторону, полагая, что Цезарь не оценил его в должной мере и что на самом деле это он, а не Цезарь — великий полководец, одержавший галльские победы. Когда Лабиен и правда покинул лагерь Цезаря и присоединился к Помпею, Цезарь счёл нужным отправить ему весь его багаж и имущество, демонстрируя, как обычно, своё моральное превосходство и давая понять, что по Лабиену не будут скучать; но очень многие в оптиматских кругах верили (что вполне понятно) тем пренебрежительным оценкам, которые Лабиен давал Цезарю и его армии59.
В результате оптиматы были не склонны ни к каким компромиссам. Консул Марцелл в сопровождении консулов, избранных на 49 г., в начале декабря отправился к Помпею и собственной властью и без поддержки сената предоставил Помпею чрезвычайные полномочия и призвал его спасти государство, утверждая (ложно), что Цезарь движется на Рим. Помпей принял поручение, и по существу это стало началом гражданской войны между Помпеем и оптиматами, с одной стороны, и Цезарем и реформистами — с другой60.
В последующие недели ещё оставалась какая-то надежда на то, что найдётся способ отступить от обрыва, и, конечно, Цезарь прилагал для этого все усилия: он выдвинул несколько компромиссных планов и предложений. Но выбор в пользу гражданской войны уже был сделан, сделан наперекор несогласию сената и стремлению народа к компромиссу, и Помпей и оптиматы так и не отступили от этого незаконного решения. Напротив, они навязали его остальному сенату и отвергли все компромиссные предложения. Они оставили Цезарю и его сторонникам только две возможности: принять поражение или сразиться.
Здесь интересно взглянуть на Цицерона, сторонника традиционной системы управления, друга и поклонника Помпея, склонного по большинству вопросов примыкать к оптиматам. В декабре 50 г. он вернулся в Италию после исключительно достойного и честного наместничества в Киликии и обнаружил, что государство неумолимо движется к гражданской войне. На встрече с Помпеем 10 декабря возле Капуи, где тот принимал командование над двумя легионами, присланными Цезарем, он услышал, что гражданская война неизбежна. Он не согласился с этим и не примкнул ни к Помпею и оптиматам (вызывавшим у него восхищение и симпатию) и не выступил против Цезаря (которого он совершенно не одобрял), но попытался выступить посредником и найти компромисс61.
Вполне справедливо будет расценить позицию Цицерон, как и голосование сената, проведённое Курионом, как обвинительный акт в отношении решений принятых тогда оптиматам и Помпеем. В войне не было необходимости; по мнению большинства сенаторов и римлян, государство не понесло бы непоправимого ущерба, если бы Цезарю было позволено остаться в Галлии ещё на год и вторично занять консульство в 48 г. Войны добивалась малочисленная партия, руководствуясь узкопартийными соображениями. Но мнению таких людей, как Цицерон, не позволено было возобладать. 10 декабря, по завершении своего трибуната, Курион покинул Рим, отправился к Цезарю в с.190 Равенну и предупредил его о том, что война неизбежна. Он предоставил защиту интересов Цезаря в Риме двум новоизбранным трибунам, Марку Антонию и Квинту Кассию, но им недоставало политической ловкости Куриона. Цезарь перевёл свой легион, размещённый в Цизальпийской Галлии, в Равенну, расположенную на границе с собственно Италией, и приказал ещё двум легионам ветеранов перейти через Альпы в Цизальпийскую Галлию, а ещё три легиона должны были отправиться в южную Галлию и стеречь границу с Испанией на тот случай, если испанские легионы Помпея предпримут вторжение. Тем временем он продолжал предлагать компромиссы. Цезарь готов был отказаться от Трансальпийской Галлии и сохранить всего два легиона до начала своего второго консульства. Наконец он предложил отказаться от всего, кроме Иллирика и одного легиона, но не отказался от главного требования: заочно добиваться консульства на 48 г., что было разрешено ему в 52 г. законом десяти трибунов, и сохранять до этого времени некий защищающий его империй62.
Помпея и оптиматов не устраивало ничто, кроме полной капитуляции Цезаря. На заседании сената в начале января они ясно дали понять, что не пойдут на компромисс, и склонили сенат на свою сторону. Метелл Сципион, тесть Помпея, внёс предложение, согласно которому Цезарь либо должен был распустить армию, либо рассматривался как враг государства, и в конце концов огромное большинство сенаторов проголосовало за это предложение, проигнорировав письмо Цезаря, в котором он перечислял свои свершения на благо римского государства и настаивал на компромиссе. Трибуны Антоний и Курион наложили вето на это предложение. Цицерон в последний раз попытался выступить посредником, убеждая Помпея согласиться на то, чтобы Цезарь сохранил только Иллирик с одним легионом, а самому отправиться в свои испанские провинции. Катон и новые консулы убедили Помпея отклонить настояния Цицерона и вместо этого готовиться к войне. Вето двух трибунов-цезарианцев было аннулировано, и им пригрозили, что если они будут настаивать на своём, то пострадают. Было принято постановление о чрезвычайном положении, объявляющее, что государство находится в опасности, и назначены новые наместники провинций Цезаря ему на смену, причём Агенобарб получил Трансальпийскую Галлию, как уже давно желал. Два трибуна, переодевшись, бежали к Цезарю, и война началась63.
Много чернил было пролито для обсуждения правовых вопросов: когда именно должно было закончиться командование Цезаря, имел ли Цезарь законное право сохранять военную власть и так далее. Всё это, по существу, не главное. С юридической точки зрения ясно, что Цезаря можно было сместить после 1 марта 50 г., но это не означает, что его необходимо было или следовало сместить. Это решение было не юридическим, а политическим. И снова, если бы Цезарь был просто отдельным римским политиком, делающим свою собственную карьеру, он не имел бы оснований сопротивляться сенату и вряд ли мог бы получить при этом существенную поддержку.
Великие реформаторы последних десятилетий Римской республики, начиная с Тиберия Гракха, часто описаны в источниках как эгоистичные карьеристы, но исследование их политики и сторонников немедленно это опровергает. Среди населения Рима, Италии, империи немалая часть желала реформ и поддерживала людей, предлагавших реформы. Без с.191 учёта этого факта конфликты, вновь и вновь возникающие в этот период, необъяснимы. Цезарь вынужден был вступить в гражданскую войну не потому, что Катон ненавидел его лично, не потому что Помпей завидовал ему лично (хотя это сыграло свою роль), но потому что он представлял и возглавлял политическое движение, которое верхушка римских нобилей желала искоренить; и в гражданской войне он получил поддержку, потому что представлял и возглавлял многочисленные заинтересованные группы, которые считали, что его победа станет их победой64. Не последней из них была его армия, которая только от Цезаря могла ожидать награды за девятилетние труды и опасности в Галлии, но, как показали события 49 г., Цезаря поддерживала далеко не только армия.
По иронии судьбы, оптиматы, выступавшие за неизменность и неизменяемость старого порядка, использовали против Цезаря методы и силы, созданные реформаторами. Ибо хотя Помпей теперь выступал за оптиматов, вся его карьера подрывала традиционный порядок и была основана на применении нового типа армии, нового подхода к ведению войны, на превосходстве эффективности над традициями, что было свойственно для реформаторского движения популяров. К несчастью, Помпей — как бы он ни ценил эффективность, — не мог представить себе никакой политической программы, кроме достижения власти, поэтому теперь желал повернуться спиной к прошлому и прежним союзникам и предоставить оптиматам силы, необходимые для уничтожения Цезаря и реформаторского движения.
Само это желание оптиматов свидетельствует о том, в какой беспорядок пришла римская политика. В хорошо устроенном государстве одна политическая группировка не стремится полностью уничтожить другую и погубить её лидеров: стабильная политика основана на компромиссе, терпимости к политическим разногласиям и готовности принять поражение в мирном политическом процессе или, по крайней мере, добиваться реванша мирными средствами. Рим не был хорошо устроенным, стабильным государством в начале 49 г. — и уже много десятилетий. В противном случае события
ПРИМЕЧАНИЯ
Там ко всем подходил девицам всяким,
Тем, конечно, кто был лицом получше,
(Перевод С.В. Шервинского)
