История Рима от основания города

Книга I

т. I, с. 9 Pr. (1) Создам ли я нечто, сто­я­щее труда, если опи­шу дея­ния наро­да рим­ско­го от пер­вых начал Горо­да, того твер­до не знаю, да и знал бы, не решил­ся бы ска­зать, (2) ибо вижу — затея эта и ста­рая, и не необыч­ная, коль ско­ро все новые писа­те­ли верят, что дано им либо в изло­же­нии собы­тий при­бли­зить­ся к истине, либо пре­взой­ти неис­кус­ную древ­ность в уме­нии писать¹. (3) Но, как бы то ни было, я най­ду радость в том, что и я, в меру сво­их сил, поста­рал­ся уве­ко­ве­чить подви­ги пер­вен­ст­ву­ю­ще­го на зем­ле наро­да; и если в столь вели­кой тол­пе писа­те­лей сла­ва моя не будет замет­на, уте­ше­ньем мне будет знат­ность и вели­чие тех, в чьей тени ока­жет­ся мое имя. (4) Сверх того, самый пред­мет тре­бу­ет трудов непо­мер­ных — ведь надо углу­бить­ся в минув­шее более чем на семь­сот лет, ведь государ­ство, начав с мало­го, так раз­рос­лось, что стра­да­ет уже от сво­ей гро­мад­но­сти; к тому же рас­сказ о пер­во­на­чаль­ных и близ­ких к ним вре­ме­нах, не сомне­ва­юсь, доста­вит немно­го удо­воль­ст­вия боль­шин­ству чита­те­лей — они поспе­шат к собы­ти­ям той недав­ней поры, когда силы наро­да, дав­но уже могу­ще­ст­вен­но­го, истреб­ля­ли сами себя²; (5) я же, напро­тив, и в том буду искать награ­ды за свой труд, что, хоть на вре­мя — пока все­ми мыс­ля­ми устрем­ля­юсь туда, к ста­рине, — отвле­кусь от зре­ли­ща бед­ст­вий, свиде­те­лем кото­рых столь­ко лет было наше поко­ле­ние³, и осво­бо­жусь от забот, спо­соб­ных если не откло­нить пишу­ще­го от исти­ны, то сму­тить его душев­ный покой. (6) Рас­ска­зы о собы­ти­ях, пред­ше­ст­во­вав­ших осно­ва­нию Горо­да и еще более ран­них, при­лич­ны ско­рее тво­ре­ньям поэтов, чем стро­гой исто­рии, и того, что в них гово­рит­ся, я не наме­рен ни утвер­ждать, ни опро­вер­гать⁴. (7) Древ­но­сти про­сти­тель­но, мешая чело­ве­че­ское с боже­ст­вен­ным, воз­ве­ли­чи­вать нача­ла горо­дов; а если како­му-нибудь наро­ду поз­во­ли­тель­но освя­щать свое про­ис­хож­де­ние и воз­во­дить его к богам, то воен­ная сла­ва наро­да рим­ско­го тако­ва, что, назо­ви он само­го Мар­са сво­им пред­ком и отцом сво­его родо­на­чаль­ни­ка, пле­ме­на люд­ские и это сне­сут с тем же покор­ст­вом, с каким сно­сят власть Рима. (8) Но подоб­но­го рода рас­ска­зам, как бы на них ни смот­ре­ли и что бы ни дума­ли о них люди, я не при­даю боль­шой важ­но­сти. (9) Мне бы хоте­лось, чтобы каж­дый чита­тель в меру сво­их сил заду­мал­ся над тем, како­ва была жизнь, како­вы нра­вы, каким людям и како­му обра­зу дей­ст­вий — дома ли, на войне ли — обя­за­на дер­жа­ва сво­им с.10 зарож­де­ньем и ростом; пусть он далее после­ду­ет мыс­лью за тем, как в нра­вах появил­ся спер­ва раз­лад, как потом они заша­та­лись и, нако­нец, ста­ли падать неудер­жи­мо, пока не дошло до нынеш­них вре­мен⁵, когда мы ни поро­ков наших, ни лекар­ства от них пере­но­сить не в силах. (10) В том и состо­ит глав­ная поль­за и луч­ший плод зна­ком­ства с собы­ти­я­ми минув­ше­го, что видишь вся­ко­го рода поучи­тель­ные при­ме­ры в обрам­ле­нье вели­че­ст­вен­но­го цело­го; здесь и для себя, и для государ­ства ты най­дешь, чему под­ра­жать, здесь же — чего избе­гать: бес­слав­ные нача­ла, бес­слав­ные кон­цы⁶.

(11) Впро­чем, либо при­страст­ность к взя­то­му на себя делу вво­дит меня в заблуж­де­нье, либо и впрямь не было нико­гда государ­ства более вели­ко­го, более бла­го­че­сти­во­го, более бога­то­го доб­ры­ми при­ме­ра­ми, куда алч­ность и рос­кошь про­ник­ли бы так позд­но, где так дол­го и так высо­ко чти­ли бы бед­ность и береж­ли­вость. Да, чем мень­ше было иму­ще­ство, тем мень­шею была жад­ность; (12) лишь недав­но богат­ство при­ве­ло за собою коры­сто­лю­бие, а избы­ток удо­воль­ст­вий — готов­ность погу­бить все ради рос­ко­ши и телес­ных утех.

Не сле­ду­ет, одна­ко, начи­нать такой труд сето­ва­ни­я­ми, кото­рые не будут при­ят­ны­ми и тогда, когда ока­жут­ся неиз­беж­ны­ми; (13) с доб­рых зна­ме­ний и обе­тов пред­по­чли б мы начать, а будь то у нас, как у поэтов, в обы­чае — и с молитв богам и боги­ням, чтобы они даро­ва­ли нача­то­му успеш­ное завер­ше­ние.

1. (1) Преж­де все­го доста­точ­но хоро­шо извест­но, что по взя­тии Трои ахей­цы жесто­ко рас­пра­ви­лись с тро­ян­ца­ми: лишь с дво­и­ми, Эне­ем⁷ и Анте­но­ром⁸, не посту­пи­ли они по зако­нам вой­ны — и в силу ста­рин­но­го госте­при­им­ства, и пото­му что те все­гда сове­то­ва­ли пред­по­честь мир и выдать Еле­ну. (2) Обсто­я­тель­ства сло­жи­лись так, что Анте­нор с нема­лым чис­лом эне­тов, изгнан­ных мяте­жом из Пафла­го­нии⁹ и искав­ших ново­го места, да и вождя вза­мен погиб­ше­го под Тро­ей царя Пиле­ме­на, при­был в отда­лен­ней­ший залив Адри­а­ти­че­ско­го моря (3) и по изгна­нии евга­не­ев, кото­рые жили меж морем и Аль­па­ми, эне­ты с тро­ян­ца­ми вла­де­ли этой зем­лей. Место, где они выса­ди­лись впер­вые, зовет­ся Тро­ей, пото­му и окру­га полу­чи­ла имя Тро­ян­ской, а весь народ назы­ва­ет­ся вене­ты.

(4) Эней, гони­мый от дома таким же несча­стьем, но ведо­мый судь­бою к иным, более вели­ким начи­на­ни­ям, при­был спер­ва в Македо­нию, оттуда, ища где осесть, зане­сен был в Сици­лию, из Сици­лии на кораб­лях напра­вил свой путь в Лав­рент­скую область¹⁰. Тро­ей име­ну­ют и эту мест­ность. (5) Выса­див­ши­е­ся тут тро­ян­цы, у кото­рых после бес­ко­неч­ных ски­та­ний ниче­го не оста­лось, кро­ме ору­жия и кораб­лей, ста­ли уго­нять с полей скот; царь Латин и або­ри­ге­ны, вла­дев­шие тогда эти­ми места­ми, сошлись с ору­жи­ем из горо­да и с полей, чтобы дать отпор с.11 при­шель­цам. (6) Даль­ше рас­ска­зы­ва­ют дво­я­ко. Одни пере­да­ют, что раз­би­тый в сра­же­нии Латин заклю­чил с Эне­ем мир, скреп­лен­ный потом свой­ст­вом; (7) дру­гие — что оба вой­ска выстро­и­лись к бою, но Латин, преж­де чем тру­бы пода­ли знак, высту­пил в окру­же­нии зна­ти впе­ред и вызвал вождя при­шле­цов для пере­го­во­ров. Рас­спро­сив, кто они такие, откуда при­шли, что заста­ви­ло их поки­нуть дом и чего они ищут здесь, в Лав­рент­ской обла­сти, (8) и услы­хав в ответ, что перед ним тро­ян­цы, что вождь их Эней, сын Анхи­за и Вене­ры, что из дому их изгна­ла гибель оте­че­ства и что ищут они, где им оста­но­вить­ся и осно­вать город, Латин поди­вил­ся знат­но­сти наро­да и его пред­во­ди­те­ля, поди­вил­ся силе духа, рав­но гото­во­го и к войне и к миру, и протя­нул руку в залог буду­щей друж­бы. (9) После это­го вожди заклю­чи­ли союз, а вой­ска обме­ня­лись при­вет­ст­ви­я­ми. Эней стал гостем Лати­на, и тут Латин пред бога­ми-пена­та­ми¹¹ скре­пил союз меж наро­да­ми сою­зом меж­ду дома­ми — выдал дочь за Энея. (10) И это утвер­ди­ло тро­ян­цев в надеж­де, что ски­та­ния их окон­че­ны, что они осе­ли проч­но и наве­ки. Они осно­вы­ва­ют город; (11) Эней назы­ва­ет его по име­ни жены Лави­ни­ем¹². Вско­ре появ­ля­ет­ся и муж­ское потом­ство от ново­го бра­ка — сын, кото­ро­му роди­те­ли дают имя Аска­ний.

2. (1) Потом або­ри­ге­ны и тро­ян­цы вме­сте под­верг­лись напа­де­нию. Турн, царь руту­лов¹³, за кото­ро­го была про­сва­та­на до при­бы­тия Энея Лави­ния, оскорб­лен­ный тем, что ему пред­по­чли при­шле­ца, пошел вой­ной на Энея с Лати­ном. (2) Ни тому, ни дру­го­му вой­ску не при­нес­ла радо­сти эта бит­ва: руту­лы были побеж­де­ны, а победи­те­ли — або­ри­ге­ны и тро­ян­цы — поте­ря­ли сво­его вождя Лати­на. (3) После это­го Турн и руту­лы, отча­яв­шись, при­бе­га­ют к защи­те могу­ще­ст­вен­ных тогда этрус­ков и обра­ща­ют­ся к их царю Мезен­цию, кото­рый власт­во­вал над бога­тым горо­дом Цере¹⁴ и с само­го нача­ла совсем не был рад рож­де­нию ново­го государ­ства, а теперь решил, что оно воз­вы­ша­ет­ся намно­го быст­рее, чем то допус­ка­ет без­опас­ность соседей, и охот­но объ­еди­нил­ся с руту­ла­ми в воен­ном сою­зе.

(4) Перед угро­зою такой вой­ны Эней, чтобы рас­по­ло­жить к себе або­ри­ге­нов и чтобы не толь­ко пра­ва были для всех еди­ны­ми, но и имя, нарек оба наро­да лати­на­ми. (5) С той поры або­ри­ге­ны не усту­па­ли тро­ян­цам ни в рве­нии, ни в пре­дан­но­сти царю Энею. Пола­га­ясь на такое оду­шев­ле­ние двух наро­дов, с каж­дым днем все более сжи­вав­ших­ся друг с дру­гом, Эней пре­не­брег могу­ще­ст­вом Этру­рии¹⁵, чьей сла­вой пол­ни­лась и суша, и даже море вдоль всей Ита­лии от Альп до Сици­лий­ско­го про­ли­ва, и, хотя мог най­ти защи­ту в город­ских сте­нах, выстро­ил вой­ско к бою. (6) Сра­же­ние было удач­ным для лати­нов, для Энея же оно ста­ло послед­ним из зем­ных дел. Похо­ро­нен он (чело­ве­ком ли над­ле­жит име­но­вать его или богом) над рекою Нуми­ком; его назы­ва­ют Юпи­те­ром Родо­на­чаль­ни­ком¹⁶.

с.12 3. (1) Сын Энея, Аска­ний, был еще мал для вла­сти, одна­ко власть эта оста­ва­лась непри­кос­но­вен­ной и жда­ла его, пока он не воз­му­жал: все это вре­мя латин­скую дер­жа­ву — отцов­ское и дедов­ское наследие — хра­ни­ла для маль­чи­ка жен­щи­на: тако­во было даро­ва­ние Лави­нии. (2) Я не ста­ну раз­би­рать (кто же о столь дале­ких делах решит­ся гово­рить с уве­рен­но­стью?), был ли этот маль­чик Аска­ний или стар­ший его брат, кото­рый родил­ся от Кре­усы еще до раз­ру­ше­ния Или­о­на, а потом сопро­вож­дал отца в бег­стве и кото­ро­го род Юли­ев назы­ва­ет Юлом, воз­во­дя к нему свое имя¹⁷. (3) Этот Аска­ний, где бы ни был он рож­ден и кто б ни была его мать (досто­вер­но извест­но лишь, что он был сыном Энея), видя чрез­мер­ную мно­го­люд­ность Лави­ния, оста­вил мате­ри — или маче­хе — уже цве­ту­щий и пре­успе­ваю­щий по тем вре­ме­нам город, а сам осно­вал у под­но­жья Аль­бан­ской горы дру­гой, протя­нув­ший­ся вдоль хреб­та и отто­го назы­вае­мый Аль­бой Лон­гой¹⁸. (4) Меж­ду осно­ва­ни­ем Лави­ния и выведе­ни­ем посе­лен­цев в Аль­бу про­шло око­ло трид­ца­ти лет. А силы лати­нов воз­рос­ли настоль­ко — осо­бен­но после раз­гро­ма этрус­ков, — что даже по смер­ти Энея, даже когда пра­ви­ла жен­щи­на и начи­нал при­вы­кать к цар­ству маль­чик, никто — ни царь Мезен­ций с этрус­ка­ми, ни дру­гой какой-нибудь сосед — не осме­ли­вал­ся начать вой­ну. (5) Гра­ни­цей меж этрус­ка­ми и лати­на­ми, соглас­но усло­ви­ям мира, долж­на была быть река Аль­бу­ла, кото­рую ныне зовут Тиб­ром.

(6) Потом цар­ст­во­вал Силь­вий, сын Аска­ния, по какой-то слу­чай­но­сти рож­ден­ный в лесу¹⁹. От него родил­ся Эней Силь­вий, а от того — Латин Силь­вий, (7) кото­рый вывел несколь­ко посе­ле­ний, извест­ных под назва­ни­ем «Ста­рые лати­ны»²⁰. (8) От этих пор про­зви­ще Силь­ви­ев закре­пи­лось за все­ми, кто цар­ст­во­вал в Аль­бе. От Лати­на родил­ся Аль­ба, от Аль­бы Атис, от Ати­са Капис, от Капи­са Капет, от Капе­та Тибе­рин, кото­рый, уто­нув при пере­пра­ве через Аль­бу­лу, дал этой реке имя, вошед­шее в общее употреб­ле­ние²¹. (9) Затем царем был Агрип­па, сын Тибе­ри­на, после Агрип­пы цар­ст­во­вал Ромул Силь­вий, уна­сле­до­вав власть от отца. Пора­жен­ный мол­нией, он оста­вил наслед­ни­ком Авен­ти­на. Тот был похо­ро­нен на хол­ме, кото­рый ныне состав­ля­ет часть горо­да Рима²², и пере­дал это­му хол­му свое имя. (10) Потом цар­ст­во­вал Про­ка. От него роди­лись Нуми­тор и Аму­лий; Нуми­то­ру, стар­ше­му, отец заве­щал ста­рин­ное цар­ство рода Силь­ви­ев. Но сила одер­жа­ла верх над отцов­ской волей и над ува­же­ни­ем к стар­шин­ству: оттес­нив бра­та, воца­рил­ся Аму­лий. (11) К пре­ступ­ле­нию при­бав­ляя пре­ступ­ле­ние, он истре­бил муж­ское потом­ство бра­та, а дочь его, Рею Силь­вию, под почет­ным пред­ло­гом — избрав в вестал­ки — обрек на веч­ное дев­ство²³.

4. (1) Но, как мне кажет­ся, судь­ба пред­опре­де­ли­ла и зарож­де­ние столь вели­ко­го горо­да, и осно­ва­ние вла­сти, усту­паю­щей лишь могу­ще­ству богов. (2) Вестал­ка сде­ла­лась жерт­вой наси­лия и роди­ла двой­ню, отцом же объ­яви­ла Мар­са — то ли веря в с.13 это сама, то ли пото­му, что пре­гре­ше­нье, винов­ник кото­ро­му бог, — мень­шее бес­че­стье. (3) Одна­ко ни боги, ни люди не защи­ти­ли ни ее самое, ни ее потом­ство от цар­ской жесто­ко­сти. Жри­ца в око­вах была отда­на под стра­жу, детей царь при­ка­зал бро­сить в реку. (4) Но Тибр как раз волей богов раз­лил­ся, покрыв бере­га сто­я­чи­ми вода­ми, — нигде нель­зя было подой­ти к рус­лу реки, и тем, кто при­нес детей, оста­ва­лось наде­ять­ся, что мла­ден­цы уто­нут, хотя бы и в тихих водах. (5) И вот, кое-как испол­нив цар­ское пору­че­ние, они остав­ля­ют детей в бли­жай­шей заво­ди — там, где теперь Руми­наль­ская смо­ков­ни­ца²⁴ (рань­ше, гово­рят, она назы­ва­лась Рому­ло­вой). Пустын­ны и без­люд­ны были тогда эти места. (6) Рас­ска­зы­ва­ют, что, когда вода схлы­ну­ла, оста­вив лоток с детьми на суше, вол­чи­ца с сосед­них хол­мов, бежав­шая к водо­пою, повер­ну­ла на дет­ский плач. При­гнув­шись к мла­ден­цам, она дала им свои сос­цы и была до того лас­ко­ва, что ста­ла обли­зы­вать детей язы­ком; так и нашел ее смот­ри­тель цар­ских стад, (7) звав­ший­ся, по пре­да­нию, Фав­сту­лом. Он при­нес детей к себе и пере­дал на вос­пи­та­ние сво­ей жене Ларен­ции. Иные счи­та­ют, что Ларен­ция зва­лась сре­ди пас­ту­хов «вол­чи­цей», пото­му что отда­ва­лась любо­му, — отсюда и рас­сказ о чудес­ном спа­се­нии²⁵. (8) Рож­ден­ные и вос­пи­тан­ные как опи­са­но выше, близ­не­цы, лишь толь­ко под­рос­ли, ста­ли, не пре­не­бре­гая и работой в хле­вах или при ста­де, охо­тить­ся по лесам. (9) Окреп­нув в этих заня­тьях и телом и духом, они не толь­ко тра­ви­ли зве­рей, но напа­да­ли и на раз­бой­ни­ков, нагру­жен­ных добы­чей, а захва­чен­ное дели­ли меж пас­ту­ха­ми, с кото­ры­ми разде­ля­ли труды и поте­хи; и со дня на день шай­ка юно­шей все рос­ла.

5. (1) Пре­да­ние гово­рит, что уже тогда на Пала­тин­ском хол­ме справ­ля­ли суще­ст­ву­ю­щее поныне празд­не­ство Лупер­ка­лии²⁶ и что холм этот был назван по аркад­ско­му горо­ду Пал­лан­тею Пал­лан­тей­ским, а потом Пала­тин­ским²⁷. (2) Здесь Евандр, арка­дя­нин, намно­го ранее вла­дев­ший эти­ми места­ми, завел при­не­сен­ный из Арка­дии еже­год­ный обряд, чтобы юно­ши бега­ли наги­ми, озор­ст­вом и заба­ва­ми чест­вуя Ликей­ско­го Пана, кото­ро­го рим­ляне позд­нее ста­ли назы­вать Ину­ем²⁸. (3) Обы­чай этот был изве­стен всем, и раз­бой­ни­ки, обо­злен­ные поте­рей добы­чи, под­сте­ре­га­ли юно­шей, увле­чен­ных празд­нич­ною игрой: Ромул отбил­ся силой, Рема же раз­бой­ни­ки схва­ти­ли, а схва­тив, пере­да­ли царю Аму­лию, сами высту­пив обви­ни­те­ля­ми. (4) Вини­ли бра­тьев преж­де все­го в том, что они дела­ли набе­ги на зем­ли Нуми­то­ра и с шай­кою моло­дых сообщ­ни­ков, слов­но вра­ги, уго­ня­ли оттуда скот. Так Рема пере­да­ют Нуми­то­ру для каз­ни.

(5) Фав­стул и с само­го нача­ла подо­зре­вал, что в его доме вос­пи­ты­ва­ет­ся цар­ское потом­ство, ибо знал о выбро­шен­ных по цар­ско­му при­ка­зу мла­ден­цах, а подо­брал он детей как раз в ту самую пору; но он не хотел преж­де вре­ме­ни откры­вать эти обсто­я­тель­ства — раз­ве что при слу­чае или по необ­хо­ди­мо­сти. (6) с.14 Необ­хо­ди­мость яви­лась пер­вой, и вот, при­нуж­дае­мый стра­хом, он все откры­ва­ет Рому­лу. Слу­чи­лось так, что и до Нуми­то­ра, дер­жав­ше­го Рема под стра­жей, дошли слу­хи о бра­тьях-близ­не­цах, он заду­мал­ся о воз­расте бра­тьев, об их при­ро­де, отнюдь не раб­ской, и его душу сму­ти­ло вос­по­ми­на­нье о вну­ках. К той же мыс­ли при­ве­ли Нуми­то­ра рас­спро­сы, и он уже был неда­лек от того, чтобы при­знать Рема. Так замы­ка­ет­ся коль­цо вокруг царя. (7) Ромул не соби­ра­ет сво­ей шай­ки — для откры­то­го столк­но­ве­ния силы не были рав­ны, — но, назна­чив вре­мя, велит всем пас­ту­хам прий­ти к цар­ско­му дому — каж­до­му иной доро­гой — и напа­да­ет на царя, а из Нуми­то­ро­ва дома спе­шит на помощь Рем с дру­гим отрядом. Так был убит царь.

6. (1) При пер­вых при­зна­ках смя­те­ния Нуми­тор, твер­дя, что вра­ги, мол, ворва­лись в город и напа­ли на цар­ский дом, увел всех муж­чин Аль­бы в кре­пость, кото­рую-де надо занять и удер­жи­вать ору­жьем; потом, увидав, что кро­во­про­ли­тье свер­ши­лось, а юно­ши при­бли­жа­ют­ся к нему с при­вет­ст­ви­я­ми, тут же созы­ва­ет сход­ку и объ­яв­ля­ет о брат­ни­ных про­тив него пре­ступ­ле­ни­ях, о про­ис­хож­де­нии вну­ков — как были они рож­де­ны, как вос­пи­та­ны, как узна­ны, — затем об убий­стве тира­на и о себе как зачин­щи­ке все­го дела. (2) Юно­ши яви­лись со всем отрядом на сход­ку и при­вет­ст­во­ва­ли деда, назы­вая его царем; еди­но­душ­ный отклик тол­пы закре­пил за ним имя и власть царя.

(3) Когда Нуми­тор полу­чил таким обра­зом Аль­бан­ское цар­ство, Рому­ла и Рема охва­ти­ло жела­нье осно­вать город в тех самых местах, где они были бро­ше­ны и вос­пи­та­ны. У аль­бан­цев и лати­нов было мно­го лиш­не­го наро­ду, и, если сюда при­ба­вить пас­ту­хов, вся­кий лег­ко мог себе пред­ста­вить, что мала будет Аль­ба, мал будет Лави­ний в срав­не­нии с тем горо­дом, кото­рый пред­сто­ит осно­вать. (4) Но в эти замыс­лы вме­ша­лось наслед­ст­вен­ное зло, жаж­да цар­ской вла­сти и отсюда — недо­стой­ная рас­пря, родив­ша­я­ся из вполне мир­но­го нача­ла. Бра­тья были близ­не­цы, раз­ли­чие в летах не мог­ло дать пре­иму­ще­ства ни одно­му из них, и вот, чтобы боги, под чьим покро­ви­тель­ст­вом нахо­ди­лись те места, пти­чьим зна­ме­ньем²⁹ ука­за­ли, кому наречь сво­им име­нем город, кому пра­вить новым государ­ст­вом, Ромул местом наблюде­ния за пти­ца­ми избрал Пала­тин, а Рем — Авен­тин.

7. (1) Рему, как пере­да­ют, пер­во­му яви­лось зна­ме­нье — шесть кор­шу­нов, — и о зна­ме­нии уже воз­ве­сти­ли, когда Рому­лу пред­ста­ло двой­ное про­тив это­го чис­ло птиц. Каж­до­го из бра­тьев тол­па при­вер­жен­цев про­воз­гла­си­ла царем; одни при­да­ва­ли боль­ше зна­че­ния пер­вен­ству, дру­гие — чис­лу птиц. (2) Нача­лась пере­бран­ка, и вза­им­ное озлоб­ле­ние при­ве­ло к кро­во­про­ли­тию; в сумя­ти­це Рем полу­чил смер­тель­ный удар. Более рас­про­стра­нен, впро­чем, дру­гой рас­сказ — буд­то Рем в насмеш­ку над бра­том пере­ско­чил через новые сте­ны и Ромул в гне­ве убил его, вос­клик­нув при этом: «Так да погибнет вся­кий, кто пере­ско­чит через мои с.15 сте­ны»³⁰. (3) Теперь един­ст­вен­ным вла­сти­те­лем остал­ся Ромул, и вновь осно­ван­ный город полу­чил назва­нье от име­ни сво­его осно­ва­те­ля³¹.

Преж­де все­го Ромул укре­пил Пала­тин­ский холм³², где был вос­пи­тан. Жерт­вы всем богам он при­нес по аль­бан­ско­му обряду, толь­ко Гер­ку­ле­су — по гре­че­ско­му, как уста­нов­ле­но было Эван­дром. (4) Сохра­ни­лась память о том, что, убив Гери­о­на, Гер­ку­лес увел его див­ных видом быков в эти места и здесь, воз­ле Тиб­ра, через кото­рый пере­брал­ся вплавь, гоня перед собою ста­до, на обиль­ном тра­вою лугу — чтобы отдых и туч­ный корм вос­ста­но­ви­ли силы живот­ных — при­лег и сам, уста­лый с доро­ги. (5) Когда, отяг­чен­но­го едой и вином, смо­рил его сон, здеш­ний пас­тух, по име­ни Как³³, буй­ный силач, пле­нив­шись кра­сотою быков, захо­тел отнять эту добы­чу. Но, заго­ни он быков в пеще­ру, следы сами при­ве­ли бы туда хозя­и­на, и поэто­му Как, выбрав самых пре­крас­ных, отта­щил их в пеще­ру задом напе­ред, за хво­сты. (6) Гер­ку­лес проснул­ся на заре, пере­счи­тал взглядом ста­до и, убедив­шись, что счет непо­лон, напра­вил­ся к ближ­ней пеще­ре поглядеть, не ведут ли слу­чай­но следы туда. И когда он увидел, что все следы обра­ще­ны в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну и боль­ше никуда не ведут, то в сму­ще­нье и заме­ша­тель­стве погнал ста­до прочь от враж­деб­но­го места. (7) Но иные из коров, кото­рых он уво­дил, замы­ча­ли, как это быва­ет неред­ко, в тос­ке по остаю­щим­ся, и тут ответ­ный зов запер­тых в пеще­ре живот­ных заста­вил Гер­ку­ле­са вер­нуть­ся; Как попы­тал­ся было силой пре­гра­дить ему путь, но, пора­жен­ный дуби­ною, сва­лил­ся и умер, тщет­но при­зы­вая пас­ту­хов на помощь.

(8) В ту пору Эвандр, изгнан­ник из Пело­пон­не­са, пра­вил эти­ми места­ми — ско­рее как чело­век с весом, неже­ли как вла­сти­тель; ува­же­ньем к себе он был обя­зан чудес­но­му искус­ству пись­ма³⁴, ново­му для людей, незна­ко­мых с нау­ка­ми, и еще более — вере в боже­ст­вен­ность его мате­ри, Кар­мен­ты³⁵, чье­му про­ри­ца­тель­ско­му дару диви­лись до при­хо­да Сивил­лы³⁶ в Ита­лию тамош­ние пле­ме­на. (9) Это­го Эванд­ра и при­влек­ло сюда вол­не­ние пас­ту­хов, собрав­ших­ся вокруг при­шель­ца, обви­ня­е­мо­го в явном убий­стве. Эвандр, выслу­шав рас­сказ о про­ступ­ке и о при­чи­нах про­ступ­ка и видя, что сто­я­щий перед ними несколь­ко выше чело­ве­че­ско­го роста, да и осан­кой вели­че­ст­вен­ней, спра­ши­ва­ет, кто он таков; (10) услы­шав же в ответ его имя, чей он сын и откуда родом, гово­рит: «Гер­ку­лес³⁷, сын Юпи­те­ра, здрав­ст­вуй! Моя мать, истин­но про­ри­цаю­щая волю богов, воз­ве­сти­ла мне, что ты попол­нишь чис­ло небо­жи­те­лей и что тебе здесь будет посвя­щен алтарь, кото­рый когда-нибудь самый могу­ще­ст­вен­ный на зем­ле народ назо­вет Вели­ким и станет почи­тать по заведен­но­му тобой обряду». (11) Гер­ку­лес, пода­вая руку, ска­зал, что при­ни­ма­ет про­ро­че­ство и испол­нит веле­ние судь­бы — сло­жит и освя­тит алтарь. (12) Тогда-то впер­вые и при­нес­ли жерт­ву с.16 Гер­ку­ле­су, взяв из ста­да отбор­ную коро­ву, а к слу­же­нию и пир­ше­ству при­зва­ли Поти­ци­ев и Пина­ри­ев, самые знат­ные в тех местах семьи. (13) Слу­чи­лось так, что Поти­ции были на месте вовре­мя и внут­рен­но­сти были пред­ло­же­ны им, а Пина­рии яви­лись к остат­кам пир­ше­ства, когда внут­рен­но­сти были уже съе­де­ны. С тех пор пове­лось, чтобы Пина­рии, покуда суще­ст­во­вал их род, не ели внут­рен­но­стей жерт­вы. (14) Поти­ции, выучен­ные Эван­дром, были жре­ца­ми это­го свя­щен­но­дей­ст­вия на про­тя­же­нии мно­гих поко­ле­ний — покуда весь род их не вымер, пере­дав свя­щен­ное слу­же­ние обще­ст­вен­ным рабам. (15) Это един­ст­вен­ный чуже­зем­ный обряд, кото­рый пере­нял Ромул, уже в ту пору рев­ност­ный почи­та­тель бес­смер­тия, порож­ден­но­го доб­ле­стью, к како­му вела его судь­ба.

8. (1) Воздав долж­ное богам, Ромул созвал тол­пу на собра­ние и дал ей зако­ны, — ничем, кро­ме зако­нов, он не мог спло­тить ее в еди­ный народ. (2) Пони­мая, что для неоте­сан­но­го люда зако­ны его будут свя­ты лишь тогда, когда сам он внеш­ни­ми зна­ка­ми вла­сти вну­шит почте­нье к себе, Ромул стал и во всем про­чем дер­жать­ся более важ­но и, глав­ное, завел две­на­дцать лик­то­ров³⁸. (3) Иные пола­га­ют, что чис­ло это отве­ча­ет чис­лу птиц, воз­ве­стив­ших ему цар­скую власть, для меня же убеди­тель­ны суж­де­ния тех, кто счи­та­ет, что и весь этот род при­служ­ни­ков, и само их чис­ло про­ис­хо­дят от соседей-этрус­ков, у кото­рых заим­ст­во­ва­ны и куруль­ное крес­ло, и окайм­лен­ная тога³⁹. А у этрус­ков так пове­лось отто­го, что каж­дый из две­на­дца­ти горо­дов, сооб­ща изби­рав­ших царя, давал ему по одно­му лик­то­ру⁴⁰.

(4) Город меж­ду тем рос, зани­мая укреп­ле­ни­я­ми все новые места, так как укреп­ля­ли город в рас­че­те ско­рей на буду­щее мно­го­люд­ство, чем сооб­раз­но тогдаш­не­му чис­лу жите­лей. (5) А потом, чтобы огром­ный город не пусто­вал, Ромул вос­поль­зо­вал­ся ста­рой хит­ро­стью осно­ва­те­лей горо­дов (созы­вая тем­ный и низ­ко­го про­ис­хож­де­ния люд, они измыш­ля­ли, буд­то это потом­ство самой зем­ли) и открыл убе­жи­ще в том месте, что теперь ого­ро­же­но, — по левую руку от спус­ка меж дву­мя роща­ми. (6) Туда от сосед­них наро­дов сбе­жа­лись все жаж­ду­щие пере­мен — сво­бод­ные и рабы без раз­бо­ра, — и тем была зало­же­на пер­вая осно­ва вели­кой мощи. Когда о силах тре­во­жить­ся было уже нече­го, Ромул сооб­ща­ет силе муд­рость и учреж­да­ет сенат, (7) избрав сто ста­рей­шин⁴¹, — пото­му ли, что в боль­шем чис­ле не было нуж­ды, пото­му ли, что все­го-то набра­лось сто чело­век, кото­рых мож­но было избрать в отцы. Отца­ми их про­зва­ли, разу­ме­ет­ся, по ока­зан­ной чести, потом­ство их полу­чи­ло имя «пат­ри­ци­ев»⁴².

9. (1) Теперь Рим стал уже так силен, что мог бы как рав­ный вое­вать с любым из сосед­них горо­дов, но срок это­му могу­ще­ству был чело­ве­че­ский век, пото­му что жен­щин было мало и на потом­ство в род­ном горо­де рим­ляне наде­ять­ся не мог­ли, а брач­ных свя­зей с соседя­ми не суще­ст­во­ва­ло. (2) Тогда, с.17 посо­ве­щав­шись с отца­ми, Ромул разо­слал по окрест­ным пле­ме­нам послов — про­сить для ново­го наро­да сою­за и согла­ше­ния о бра­ках: (3) ведь горо­да, мол, как все про­чее, родят­ся из само­го низ­мен­но­го, а потом уж те, кому помо­гою соб­ст­вен­ная доб­лесть и боги, дости­га­ют вели­кой силы и вели­кой сла­вы; (4) рим­ляне хоро­шо зна­ют, что не без помо­щи богов родил­ся их город и доб­ле­стью скуден не будет, — так пусть не гну­ша­ют­ся люди с людь­ми мешать свою кровь и род. (5) Эти посоль­ства нигде не нашли бла­го­склон­но­го при­е­ма — так вели­ко было пре­зре­нье соседей и вме­сте с тем их боязнь за себя и сво­их потом­ков ввиду вели­кой силы, кото­рая сре­ди них под­ни­ма­лась. И почти все, отпус­кая послов, спра­ши­ва­ли, отче­го не откро­ют рим­ляне убе­жи­ще и для жен­щин: вот и было бы им супру­же­ство как раз под пару.

(6) Рим­ляне были тяж­ко оскорб­ле­ны, и дело явно кло­ни­лось к наси­лию. Чтобы выбрать вре­мя и место поудоб­нее, Ромул, зата­ив обиду, при­ни­ма­ет­ся усерд­но гото­вить тор­же­ст­вен­ные игры в честь Неп­ту­на Кон­но­го, кото­рые назы­ва­ет Кон­су­а­ли­я­ми⁴³. (7) Потом он при­ка­зы­ва­ет изве­стить об играх соседей, и всё, чем толь­ко уме­ли или мог­ли в те вре­ме­на при­дать зре­ли­щу вели­ко­ле­пья, пус­ка­ет­ся в ход, чтобы об их играх гово­ри­ли и с нетер­пе­ни­ем их ожи­да­ли. (8) Собра­лось мно­го наро­ду, даже про­сто из жела­ния посмот­реть новый город, — в осо­бен­но­сти все бли­жай­шие соседи: ценин­цы, кру­сту­мин­цы, антем­няне⁴⁴. (9) Все мно­го­чис­лен­ное пле­мя саби­нян⁴⁵ яви­лось с детьми и жена­ми. Их госте­при­им­но при­гла­ша­ли в дома, и они, рас­смот­рев рас­по­ло­же­ние горо­да, сте­ны, мно­го­чис­лен­ные зда­ния, удив­ля­лись, как быст­ро вырос­ло рим­ское государ­ство. (10) А когда подо­шло вре­мя игр, кото­рые заня­ли собою все помыс­лы и взо­ры, тут-то, как было услов­ле­но, и слу­чи­лось наси­лие: по дан­но­му зна­ку рим­ские юно­ши бро­си­лись похи­щать девиц. (11) Боль­шею частью хва­та­ли без раз­бо­ра, какая кому попа­дет­ся, но иных, осо­бо кра­си­вых, пред­на­зна­чен­ных вид­ней­шим из отцов, при­но­си­ли в дома про­сто­люди­ны, кото­рым это было пору­че­но. (12) Одну из девиц, самую кра­си­вую и при­вле­ка­тель­ную, похи­ти­ли, как рас­ска­зы­ва­ют, люди неко­е­го Талас­сия, и мно­гие спра­ши­ва­ли, кому ее несут, а те, опа­са­ясь наси­лия, то и дело выкри­ки­ва­ли, что несут ее Талас­сию; отсюда и про­ис­хо­дит этот сва­деб­ный воз­глас⁴⁶.

(13) Страх поло­жил играм конец, роди­те­ли девиц бежа­ли в горе, про­кли­ная пре­ступ­ни­ков, поправ­ших закон госте­при­им­ства, и взы­вая к богам, на чьи празд­не­ства их ковар­но зама­ни­ли. (14) И у похи­щен­ных не сла­бее было отча­я­нье, не мень­ше него­до­ва­ние. Но сам Ромул обра­щал­ся к каж­дой в отдель­но­сти и объ­яс­нял, что все­му виною высо­ко­ме­рие их отцов, кото­рые отка­за­ли соседям в брач­ных свя­зях; что они будут в закон­ном бра­ке, общим с мужья­ми будет у них иму­ще­ство, граж­дан­ство и — что все­го доро­же роду люд­ско­му — дети; (15) пусть лишь смяг­чат свой гнев и тем, кому жре­бий отдал их тела, отда­дут души. Со с.18 вре­ме­нем из обиды часто родит­ся при­вя­зан­ность, а мужья у них будут тем луч­шие, что каж­дый будет ста­рать­ся не толь­ко испол­нить свои обя­зан­но­сти, но и успо­ко­ить тос­ку жены по роди­те­лям и оте­че­ству. (16) При­со­еди­ня­лись к таким речам и вкрад­чи­вые уго­во­ры муж­чин, изви­няв­ших свой посту­пок любо­вью и стра­стью, а на жен­скую при­ро­ду это дей­ст­ву­ет все­го силь­нее.

10. (1) Похи­щен­ные уже совсем было смяг­чи­лись, а в это самое вре­мя их роди­те­ли, обла­чив­шись в скорб­ные одеж­ды, сея­ли смя­те­ние в горо­дах сле­за­ми и сето­ва­ни­я­ми. И не толь­ко дома зву­чал их ропот, но ото­всюду соби­ра­лись они к Титу Тацию, царю саби­нян; к нему же сте­ка­лись и посоль­ства, пото­му что имя Тация было в тех кра­ях самым гром­ким. (2) Тяжесть обиды нема­лой долей ложи­лась на ценин­цев, кру­сту­мин­цев, антем­нян. Этим трем наро­дам каза­лось, что Таций с саби­ня­на­ми слиш­ком мед­ли­тель­ны, и они ста­ли гото­вить вой­ну сами. (3) Одна­ко перед пылом и гне­вом ценин­цев недо­ста­точ­но рас­то­роп­ны были даже кру­сту­мин­цы с антем­ня­на­ми, и ценин­ский народ напа­да­ет на рим­ские зем­ли в оди­ноч­ку. (4) Бес­по­рядоч­но разо­ряя поля, на пути встре­ча­ют они Рому­ла с вой­ском, кото­рый лег­ко дока­зы­ва­ет им в сра­же­нии, что без силы гнев тще­тен, — вой­ско с.19 обра­ща­ет в бес­по­рядоч­ное бег­ство, бег­ле­цов пре­сле­ду­ет, царя уби­ва­ет в схват­ке и оби­ра­ет с него доспе­хи. Умерт­вив непри­я­тель­ско­го вождя, Ромул пер­вым же натис­ком берет город.

(5) Воз­вра­тив­шись с победо­нос­ным вой­ском, Ромул, вели­кий с.20 не толь­ко подви­га­ми, но — не в мень­шей мере — уме­ни­ем их пока­зать, взо­шел на Капи­то­лий, неся доспе­хи уби­то­го непри­я­тель­ско­го вождя, раз­ве­шен­ные на осто­ве, нароч­но для того изготов­лен­ном, и поло­жил их у свя­щен­но­го для пас­ту­хов дуба; делая это при­но­ше­ние, он тут же опре­де­лил место для хра­ма Юпи­те­ра и к име­ни бога при­ба­вил про­зва­ние: (6) «Юпи­тер Фере­трий­ский⁴⁷, — ска­зал он, — я, Ромул, победо­нос­ный царь, при­но­шу тебе цар­ское это ору­жье и посвя­щаю тебе храм в пре­де­лах, кото­рые толь­ко что мыс­лен­но обо­зна­чил; да станет он вме­сти­ли­щем для туч­ных доспе­хов, какие будут при­но­сить вслед за мной, пер­вым, потом­ки, уби­вая непри­я­тель­ских царей и вождей». (7) Тако­во про­ис­хож­де­ние само­го древ­не­го в Риме хра­ма. Боги суди­ли, чтобы речи осно­ва­те­ля хра­ма, назна­чив­ше­го потом­кам при­но­сить туда доспе­хи, не ока­за­лись напрас­ны­ми, а сла­ва, сопря­жен­ная с таким при­но­ше­ньем, не была обес­це­не­на мно­го­чис­лен­но­стью ее стя­жав­ших. Лишь два раза впо­след­ст­вии на про­тя­же­нии столь­ких лет и столь­ких войн добы­ты были туч­ные доспе­хи⁴⁸ — так ред­ко при­но­си­ла уда­ча это отли­чие.

11. (1) Пока рим­ляне заня­ты всем этим, в их пре­де­лы втор­га­ет­ся вой­ско антем­нян, поль­зу­ясь слу­ча­ем и отсут­ст­ви­ем защит­ни­ков. Но быст­ро выведен­ный и про­тив них рим­ский леги­он⁴⁹ засти­га­ет их в полях, по кото­рым они раз­бре­лись. (2) Пер­вым же уда­ром, пер­вым же кри­ком были вра­ги рас­се­я­ны, их город взят; и тут, когда Ромул празд­но­вал двой­ную победу, его супру­га Гер­си­лия, сдав­шись на моль­бы похи­щен­ных, про­сит даро­вать их роди­те­лям поща­ду и граж­дан­ство: тогда государ­ство может быть спло­че­но согла­си­ем. Ромул охот­но усту­пил. (3) Затем он дви­нул­ся про­тив кру­сту­мин­цев, кото­рые откры­ли воен­ные дей­ст­вия. Там было еще мень­ше дела, пото­му что чужие неуда­чи уже сло­ми­ли их муже­ство. В оба места были выведе­ны посе­ле­ния; (4) в Кру­сту­ме­рию — ради пло­до­ро­дия тамош­ней зем­ли — охот­ни­ков нашлось боль­ше. Оттуда тоже мно­гие пере­се­ли­лись в Рим, глав­ным обра­зом роди­те­ли и близ­кие похи­щен­ных жен­щин.

(5) Вой­на с саби­ня­на­ми при­шла послед­ней и ока­за­лась самой тяже­лой, так как они во всех сво­их дей­ст­ви­ях не под­да­лись ни гне­ву, ни стра­сти и не гро­зи­лись, преж­де чем нане­сти удар. Рас­чет был допол­нен ковар­ст­вом. (6) Началь­ни­ком над рим­ской кре­по­стью⁵⁰ был Спу­рий Тар­пей. Таций под­ку­пил золо­том его дочь, деву, чтобы она впу­сти­ла вои­нов в кре­пость (она как раз вышла за сте­ну за водою для свя­щен­но­дей­ст­вий). (7) Саби­няне, кото­рых она впу­сти­ла, умерт­ви­ли ее, зава­лив щита­ми, — то ли чтобы дума­ли, буд­то кре­пость взя­та силой, то ли ради при­ме­ра на буду­щее, чтобы никто и нико­гда не был верен пре­да­те­лю. (8) При­бав­ля­ют еще и бас­но­слов­ный рас­сказ: саби­няне, дескать, носи­ли на левой руке золотые, хоро­ше­го веса запя­стья и хоро­ше­го вида перст­ни с кам­ня­ми, и деви­ца выго­во­ри­ла для себя то, что у с.21 них на левой руке, а они и зава­ли­ли ее вме­сто золота щита­ми. (9) Неко­то­рые утвер­жда­ют, буд­то, про­ся у саби­нян то, что у них на левой руке, она дей­ст­ви­тель­но хоте­ла оста­вить их без щитов, но была запо­до­зре­на в ковар­стве и умерщ­вле­на тем, что при­чи­та­лось ей как награ­да⁵¹.

12. (1) Во вся­ком слу­чае, саби­няне удер­жи­ва­ли кре­пость и на дру­гой день, когда рим­ское вой­ско выстро­и­лось на поле меж Пала­тин­ским и Капи­то­лий­ским хол­ма­ми, и на рав­ни­ну спу­сти­лись лишь после того, как рим­ляне, под­стре­кае­мые гне­вом и жела­ньем вер­нуть кре­пость, пошли сни­зу на при­ступ. (2) С обе­их сто­рон вожди торо­пи­ли бит­ву: с сабин­ской — Мет­тий Кур­ций, с рим­ской — Гостий Гости­лий. Невзи­рая на невы­го­ды мест­но­сти, Гостий без стра­ха и уста­ли бил­ся в пер­вых рядах, оду­шев­ляя сво­их. (3) Как толь­ко он упал, строй рим­лян тут же подал­ся, и они в бес­по­ряд­ке кину­лись к ста­рым воротам Пала­ти­на⁵². (4) Ромул, и сам вле­ко­мый тол­пою бегу­щих, под­нял к небу свой щит и меч и про­из­нес: «Юпи­тер, пови­ну­ясь тво­им зна­ме­ни­ям, здесь, на Пала­тине, зало­жил я пер­вые кам­ни горо­да. Но саби­няне ценой пре­ступ­ле­ния завла­де­ли кре­по­стью, теперь они с ору­жи­ем в руках стре­мят­ся сюда и уже мино­вать середи­ну долж­ны. (5) Но хотя бы отсюда, отец богов и людей, отра­зи ты вра­га, осво­бо­ди рим­лян от стра­ха, оста­но­ви постыд­ное бег­ство! (6) А я обе­щаю тебе здесь храм Юпи­те­ра Ста­но­ви­те­ля⁵³, кото­рый для потом­ков будет напо­ми­на­ньем о том, как быст­рою тво­ею помо­щью был спа­сен Рим». (7) Воз­не­ся эту моль­бу, Ромул, как буд­то почув­ст­во­вав, что его молит­ва услы­ша­на, воз­гла­сил: «Здесь, рим­ляне, Юпи­тер Все­бла­гой Вели­чай­ший повеле­ва­ет вам оста­но­вить­ся и воз­об­но­вить сра­же­ние!» Рим­ляне оста­нав­ли­ва­ют­ся, слов­но услы­шав пове­ле­нье с небес; сам Ромул поспе­ша­ет к пере­до­вым. (8) С сабин­ской сто­ро­ны пер­вым спу­стил­ся Мет­тий Кур­ций и рас­се­ял поте­ряв­ших строй рим­лян по все­му нынеш­не­му фору­му⁵⁴. Теперь он был уже неда­ле­ко от ворот Пала­ти­на и гром­ко кри­чал: «Мы победи­ли веро­лом­ных хозя­ев, мало­душ­ных про­тив­ни­ков: зна­ют теперь, что одно дело похи­щать девиц и совсем дру­гое — бить­ся с мужа­ми». (9) Пока он так похва­лял­ся, на него нале­тел Ромул с горст­кою самых дерз­ких юно­шей. Мет­тий тогда как раз был на коне — тем лег­че ока­за­лось обра­тить его вспять. Рим­ляне пус­ка­ют­ся сле­дом, и все рим­ское вой­ско, вос­пла­ме­нен­ное храб­ро­стью сво­его царя, рас­се­и­ва­ет про­тив­ни­ка. (10) А конь, испу­ган­ный шумом пого­ни, понес, Мет­тий про­ва­лил­ся в боло­то, и опас­ность, гро­зив­шая столь вели­ко­му мужу, отвлек­ла все вни­ма­нье саби­нян. Впро­чем, Мет­тию обо­д­ря­ю­щие зна­ки и кри­ки сво­их и сочув­ст­вие тол­пы при­да­ли духу, и он выбрал­ся. Посреди доли­ны, разде­ля­ю­щей два хол­ма, рим­ляне и саби­няне вновь сошлись в бою. Но пере­вес оста­вал­ся за рим­ля­на­ми.

13. (1) Тут сабин­ские жен­щи­ны, из-за кото­рых и нача­лась с.22 вой­на, рас­пу­стив воло­сы и разо­рвав одеж­ды, поза­быв­ши в беде жен­ский страх, отваж­но бро­си­лись пря­мо под копья и стре­лы напе­ре­рез бой­цам, чтобы раз­нять два строя, (2) унять гнев враж­дую­щих, обра­ща­ясь с моль­бою то к отцам, то к мужьям: пусть не пят­на­ют они — тести и зятья — себя нече­сти­во про­ли­тою кро­вью, не осквер­ня­ют отце­убий­ст­вом потом­ство сво­их доче­рей и жен. (3) «Если вы сты­ди­тесь свой­ства́ меж­ду собой, если брач­ный союз вам пре­тит, на нас обра­ти­те свой гнев: мы — при­чи­на вой­ны, при­чи­на ран и гибе­ли наших мужей и отцов; луч­ше умрем, чем оста­нем­ся жить без одних иль дру­гих, вдо­ва­ми или сирота­ми». (4) Рас­тро­га­ны были не толь­ко вои­ны, но и вожди; все вдруг смолк­ло и замер­ло. Потом вожди вышли, чтобы заклю­чить дого­вор, и не про­сто при­ми­ри­лись, но из двух государств соста­ви­ли одно. (5) Цар­ст­во­вать реши­ли сооб­ща, сре­дото­чьем всей вла­сти сде­ла­ли Рим. Так город удво­ил­ся, а чтобы не обид­но было и саби­ня­нам, по их горо­ду Курам граж­дане полу­ча­ют имя «кви­ри­тов»⁵⁵. В память об этой бит­ве место, где Кур­ци­ев конь, выбрав­шись из болота, сту­пил на твер­дое дно, про­зва­но Кур­ци­е­вым озе­ром.

(6) Вой­на, столь горест­ная, кон­чи­лась вдруг радост­ным миром, и отто­го саби­нян­ки ста­ли еще доро­же мужьям и роди­те­лям, а преж­де всех — само­му Рому­лу, и когда он стал делить народ на трид­цать курий⁵⁶, то кури­ям дал име­на сабин­ских жен­щин. (7) Без сомне­ния, их было гораздо боль­ше трид­ца­ти, и по стар­шин­ству ли были выбра­ны из них те, кто пере­дал кури­ям свои име­на, по досто­ин­ству ли, соб­ст­вен­но­му либо мужей, или по жре­бию, об этом пре­да­нье мол­чит. (8) В ту же пору были состав­ле­ны и три цен­ту­рии всад­ни­ков: Рам­ны, назван­ные так по Рому­лу, Тиции — по Титу Тацию, и Луце­ры, чье имя, как и про­ис­хож­де­ние, оста­ет­ся тем­ным⁵⁷. Оба царя пра­ви­ли не толь­ко сов­мест­но, но и в согла­сии.

14. (1) Несколь­ко лет спу­стя род­ст­вен­ни­ки царя Тация обиде­ли лав­рент­ских послов, а когда лав­рен­тяне ста­ли искать упра­вы закон­ным поряд­ком, как при­ня­то меж­ду наро­да­ми, при­стра­стие Тация к близ­ким и их моль­бы взя­ли верх. (2) Тем самым он обра­тил воз­мездие на себя, и, когда явил­ся в Лави­ний на еже­год­ное жерт­во­при­но­ше­ние, был там убит тол­пой. (3) Ромул, как рас­ска­зы­ва­ют, пере­нес слу­чив­ше­е­ся лег­че, неже­ли подо­ба­ло, — то ли отто­го, что меж царя­ми това­ри­ще­ство нена­деж­но, то ли счи­тая убий­ство небес­при­чин­ным. Поэто­му от вой­ны он воз­дер­жал­ся, а чтобы оскорб­ле­нье послов и убий­ство царя не оста­лись без искуп­ле­ния, дого­вор меж дву­мя горо­да­ми, Римом и Лави­ни­ем, был заклю­чен нано­во.

(4) Так, сверх чая­нья был сохра­нен мир с лав­рен­тя­на­ми, но нача­лась дру­гая вой­на, мно­го бли­же, почти у самых город­ских ворот. Фиде­няне реши­ли, что в слиш­ком близ­ком с ними сосед­стве рас­тет вели­кая сила, и пото­ро­пи­лись открыть воен­ные с.23 дей­ст­вия, преж­де чем она достигнет той несо­кру­ши­мо­сти, какую поз­во­ля­ло про­видеть буду­щее. Выслав впе­ред воору­жен­ную моло­дежь, они разо­ря­ют поля меж Римом и Фиде­на­ми⁵⁸; (5) затем сво­ра­чи­ва­ют вле­во, так как впра­во не пус­кал Тибр, и про­дол­жа­ют гра­бить, наво­дя нема­лый страх на сель­ских жите­лей. Вне­зап­ное смя­те­ние, с полей пере­ки­нув­ше­е­ся в город, воз­ве­сти­ло о войне. (6) Ромул в тре­во­ге — ведь вой­на в такой бли­зо­сти к горо­ду не мог­ла тер­петь про­мед­ле­нья — вывел вой­ско и стал лаге­рем в одной миле от Фиден. (7) Оста­вив в лаге­ре неболь­шой отряд, он высту­пил со всем вой­ском, части вои­нов при­ка­зал засесть в скрыт­ном месте — бла­го окрест­ность порос­ла густым кустар­ни­ком, — сам же с боль­шею частью вой­ска и всей кон­ни­цей дви­нул­ся даль­ше и, под­ска­кав­ши почти к самым воротам, устра­шаю­щим шумом зате­ян­ной схват­ки выма­нил непри­я­те­ля, чего и доби­вал­ся. Та же кон­ная схват­ка дала вполне прав­до­по­доб­ный повод к при­твор­но­му бег­ству. (8) И вот кон­ни­ца буд­то бы не реша­ет­ся в стра­хе, что выбрать, бой или бег­ство, пехота тоже пода­ет­ся назад, как вдруг ворота рас­па­хи­ва­ют­ся и высы­па­ют вра­ги; они напа­да­ют на строй рим­лян и пре­сле­ду­ют их по пятам, пылом пого­ни увле­кае­мые к месту заса­ды. (9) Оттуда вне­зап­но появ­ля­ют­ся рим­ляне и напа­да­ют на вра­же­ский строй сбо­ку; стра­ху фиде­ня­нам добав­ля­ют и дви­нув­ши­е­ся из лаге­ря зна­ме­на отряда, кото­рый был там остав­лен. Устра­шен­ный гро­зя­щей с раз­ных сто­рон опас­но­стью, непри­я­тель обра­тил­ся в бег­ство, едва ли не преж­де, чем Ромул и его всад­ни­ки успе­ли натя­нуть пово­дья и повер­нуть коней. (10) И куда бес­по­рядоч­нее, чем недав­ние при­твор­ные бег­ле­цы, преж­ние пре­сле­до­ва­те­ли в уже насто­я­щем бег­стве устре­ми­лись к горо­ду. Но ото­рвать­ся от вра­га фиде­ня­нам не уда­лось; (11) на пле­чах про­тив­ни­ка, как бы еди­ным с ним отрядом, ворва­лись рим­ляне в город преж­де, чем затво­ри­лись ворота.

15. (1) С фиде­нян зара­за вой­ны пере­ки­ну­лась на род­ст­вен­ных им (они ведь тоже были этрус­ки) вей­ян⁵⁹, кото­рых бес­по­ко­и­ла и самая бли­зость Рима, если бы рим­ское ору­жие ока­за­лось направ­лен­ным про­тив всех соседей. Вей­яне сде­ла­ли набег на рим­ские пре­де­лы, ско­рее гра­би­тель­ский, чем по пра­ви­лам вой­ны. (2) Не раз­бив лаге­ря, не дожи­да­ясь вой­ска про­тив­ни­ка, они ушли назад в Вейи, уно­ся добы­чу с полей. Рим­ляне, напро­тив, не обна­ру­жив про­тив­ни­ка в сво­их зем­лях, пере­шли Тибр в пол­ной готов­но­сти к реши­тель­но­му сра­же­нию. (3) Вей­яне, узнав, что те ста­но­вят­ся лаге­рем и пой­дут на их город, высту­пи­ли навстре­чу, пред­по­чи­тая решить дело в откры­том бою, неже­ли ока­зать­ся в оса­де и отста­и­вать свои кров­ли и сте­ны. (4) На этот раз ника­кая хит­рость силе не помо­га­ла — одною лишь храб­ро­стью испы­тан­но­го вой­ска одер­жал рим­ский царь победу; обра­щен­но­го в бег­ство вра­га он пре­сле­до­вал вплоть до город­ских укреп­ле­ний, но от горо­да, надеж­но защи­щен­но­го и сте­на­ми, и самим с.24 рас­по­ло­же­ни­ем, отсту­пил. На воз­врат­ном пути Ромул разо­ря­ет вра­же­ские зем­ли боль­ше в отмест­ку, чем ради добы­чи. (5) Сокру­шен­ные этой бедою не мень­ше, чем бит­вой в откры­том поле, вей­яне посы­ла­ют в Рим хода­та­ев про­сить мира. Лишив­шись в нака­за­ние части сво­их земель, они полу­ча­ют пере­ми­рие на сто лет.

(6) Тако­вы глав­ные домаш­ние и воен­ные собы­тия Рому­ло­ва цар­ст­во­ва­ния [753—717 гг.], и во всем этом нет ниче­го несов­мест­но­го с верой в боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние Рому­ла и с посмерт­ным его обо­жест­вле­ньем — взять ли отва­гу, с какою воз­вра­ще­но было дедов­ское цар­ство, взять ли муд­рость, с какою был осно­ван и укреп­лен воен­ны­ми и мир­ны­ми сред­ства­ми город. (7) Ибо, бес­спор­но, его труда­ми город стал так силен, что на про­тя­же­нии после­дую­щих соро­ка лет мог поль­зо­вать­ся проч­ным миром. (8) И, одна­ко, тол­пе Ромул был доро­же, чем отцам, а вои­нам гораздо более по серд­цу, неже­ли про­чим; три­ста воору­жен­ных тело­хра­ни­те­лей, кото­рых он назвал «быст­ры­ми», все­гда были при нем, не толь­ко на войне, но и в мир­ное вре­мя⁶⁰.

16. (1) По свер­ше­нии бес­смерт­ных этих трудов, когда Ромул, созвав сход­ку на поле у Козье­го болота⁶¹, про­из­во­дил смотр вой­ску, вне­зап­но с гро­мом и гро­хотом под­ня­лась буря, кото­рая оку­та­ла царя густым обла­ком, скрыв его от глаз сход­ки, и с той поры не было Рому­ла на зем­ле. (2) Когда же непро­гляд­ная мгла вновь сме­ни­лась мир­ным сия­ни­ем дня и общий ужас нако­нец улег­ся, все рим­ляне увиде­ли цар­ское крес­ло пустым; хотя они и пове­ри­ли отцам, бли­жай­шим оче­вид­цам, что царь был уне­сен вих­рем, все же, буд­то пора­жен­ные стра­хом сирот­ства, хра­ни­ли скорб­ное мол­ча­ние. (3) Потом спер­ва немно­гие, а за ними все разом воз­гла­ша­ют хва­лу Рому­лу, богу, богом рож­ден­но­му, царю и отцу горо­да Рима, молят его о мире, о том, чтобы, бла­гой и мило­сти­вый, все­гда хра­нил он свое потом­ство⁶².

(4) Но и в ту пору, я уве­рен, кое-кто вти­хо­мол­ку гово­рил, что царь был рас­тер­зан рука­ми отцов — рас­про­стра­ни­лась ведь и такая, хоть очень глу­хая, мол­ва; а тот, пер­вый, рас­сказ разо­шел­ся широ­ко бла­го­да­ря пре­кло­не­нию перед Рому­лом и живо­му еще ужа­су. (5) Как пере­да­ют, веры это­му рас­ска­зу при­ба­ви­ла наход­чи­вость одно­го чело­ве­ка. А имен­но, когда город был обу­ре­ва­ем тос­кой по царю и нена­ви­стью к отцам, явил­ся на сход­ку Про­кул Юлий⁶³ и заго­во­рил с важ­но­стью, хоть и о стран­ных вещах. (6) «Кви­ри­ты, — ска­зал он, — Ромул, отец наше­го горо­да, вне­зап­но сошед­ший с неба, встре­тил­ся мне нынеш­ним утром. В бла­го­го­вей­ном ужа­се сто­ял я с ним рядом и молил­ся, чтобы не зачлось мне во грех, что смот­рю на него⁶⁴, а он про­мол­вил: (7) “Отправ­ляй­ся и воз­ве­сти рим­ля­нам: угод­но богам, чтобы мой Рим стал гла­вой все­го мира. А посе­му пусть будут усерд­ны к воен­но­му делу, пусть веда­ют сами и потом­ству пере­да­ют, что нет чело­ве­че­ских сил, спо­соб­ных про­ти­вить­ся рим­ско­му ору­жию”. с.25 И с эти­ми сло­ва­ми уда­лил­ся на небо». (8) Уди­ви­тель­но, с каким дове­ри­ем выслу­ша­ли вест­ни­ка, при­шед­ше­го с подоб­ным рас­ска­зом, и как про­сто тос­ка наро­да и вой­ска по Рому­лу была уто­ле­на верой в его бес­смер­тие.

17. (1) А отцы меж­ду тем с вожде­ле­ни­ем дума­ли о цар­стве и тер­за­лись скры­той враж­дою. Не то чтобы кто-либо желал вла­сти для себя — в моло­дом наро­де ни один еще не успел воз­вы­сить­ся, — борь­ба велась меж­ду раз­ряда­ми сена­то­ров. (2) Выход­цы из саби­нян, чтобы не поте­рять совсем свою долю уча­стия в прав­ле­нии (ведь после смер­ти Тация с их сто­ро­ны царя не было), хоте­ли поста­вить царя из сво­их; ста­рые рим­ляне и слы­шать не жела­ли о царе-чуже­зем­це. (3) Но, рас­хо­дясь в жела­ни­ях, все хоте­ли иметь над собою царя, ибо еще не была изведа­на сла­дость сво­бо­ды. (4) Вдо­ба­вок отца­ми вла­дел страх, что могут ожи­вить­ся мно­го­чис­лен­ные окру­жаю­щие государ­ства и какой-нибудь силь­ный враг застанет Рим лишен­ным вла­сти, а вой­ско лишен­ным вождя. Всем было ясно, что какой-то гла­ва нужен, но никто не мог решить­ся усту­пить дру­го­му. (5) А пото­му сто отцов разде­ли­лись на десят­ки, и в каж­дом десят­ке выбра­ли глав­но­го, поде­лив таким обра­зом управ­ле­ние государ­ст­вом. Пра­ви­ли десять чело­век, но зна­ки вла­сти и лик­то­ры были у одно­го; (6) по исте­че­нии пяти дней их пол­но­мо­чия исте­ка­ли и власть пере­хо­ди­ла к сле­дую­щей десят­ке, нико­го не минуя; так на год пре­рва­лось прав­ле­нье царей. Пере­рыв этот полу­чил назва­ние меж­ду­цар­ст­вия, чем он на деле и был; сло­во это в ходу и поныне.

(7) Потом про­сто­на­ро­дье ста­ло роп­тать, что раб­ство умно­жи­лось — сто гос­под заме­сти­ли одно­го. Каза­лось, народ боль­ше не станет тер­петь нико­го, кро­ме царя, кото­ро­го сам поста­вит. (8) Когда отцы почув­ст­во­ва­ли, какой обо­рот при­ни­ма­ет дело, то, доб­ро­воль­но жерт­вуя тем, чего сохра­нить не мог­ли, они снис­ка­ли рас­по­ло­же­нье наро­да, вве­рив ему выс­шую власть, но так, чтобы усту­пить не боль­ше прав, неже­ли удер­жать: (9) они поста­но­ви­ли, что, когда народ назна­чит царя, реше­ние будет счи­тать­ся при­ня­тым лишь после того, как его утвер­дят отцы. И до сего дня, если реша­ет­ся вопрос о зако­нах или долж­ност­ных лицах, сена­то­ры поль­зу­ют­ся тем же пра­вом, хотя уже лишен­ным дей­ст­вен­но­сти: преж­де чем народ при­сту­па­ет к голо­со­ва­нию, при еще неяс­ном его исхо­де, отцы зара­нее дают свое утвер­жде­ние. (10) А в тот раз интеррекс, созвав собра­ние, объ­явил: «Да послу­жит это ко бла­гу, поль­зе и сча­стью! Кви­ри­ты, ставь­те царя: так рас­суди­ли отцы. А потом, если достой­но­го поста­ви­те пре­ем­ни­ка Рому­лу, отцы дадут свое утвер­жде­нье». (11) Это так польсти­ло наро­ду, что он, не желая оста­вать­ся в дол­гу, поста­но­вил толь­ко, чтобы сенат вынес реше­нье, кому быть в Риме царем.

18. (1) В те вре­ме­на сла­вил­ся спра­вед­ли­во­стью и бла­го­че­сти­ем Нума Пом­пи­лий. Он жил в сабин­ском горо­де Курах и был вели­чай­шим, насколь­ко тогда это было воз­мож­но, зна­то­ком все­го с.26 боже­ст­вен­но­го и чело­ве­че­ско­го пра­ва. (2) Настав­ни­ком Нумы, за неиме­ни­ем нико­го ино­го, лож­но назы­ва­ют самос­ца Пифа­го­ра⁶⁵, о кото­ром извест­но, что он боль­ше ста лет спу­стя на даль­нем бере­гу Ита­лии, под­ле Мета­пон­та, Герак­леи, Крото­на, соби­рал вокруг себя юно­шей, искав­ших зна­ний. (3) Из этих отда­лен­ней­ших мест как дошел бы слух о нем до саби­нян, живи он даже в одно с Нумою вре­мя? И на каком язы­ке снес­ся бы он с саби­ня­ни­ном, чтобы тому захо­те­лось у него учить­ся? Или под чьею защи­той про­шел бы один сквозь столь­ко пле­мен, не схо­жих ни речью, ни нра­ва­ми? (4) Ста­ло быть, соб­ст­вен­ной при­ро­де обя­зан Нума тем, что укра­сил доб­ро­де­те­ля­ми свою душу, и — ско­рее готов я пред­по­ло­жить — взра­щен был не столь­ко ино­зем­ной нау­кой, сколь­ко древним сабин­ским вос­пи­та­ни­ем, суро­вым и стро­гим: неда­ром в чисто­те нра­вов этот народ не знал себе рав­ных.

(5) Когда назва­но было имя Нумы, сена­то­ры-рим­ляне, хотя и счи­та­ли, что пре­иму­ще­ство будет за саби­ня­на­ми, если царя при­зо­вут из их зем­ли, все же не осме­ли­лись пред­по­честь это­му мужу ни себя, ни кого-либо из сво­их, ни вооб­ще кого бы то ни было из отцов или граж­дан, но еди­но­душ­но реши­ли пере­дать цар­ство Нуме Пом­пи­лию. (6) При­гла­шен­ный в Рим, он, сле­дуя при­ме­ру Рому­ла, кото­рый при­нял цар­скую власть, испы­тав пти­це­га­да­ни­ем волю богов каса­тель­но осно­ва­ния горо­да, пове­лел и о себе вос­про­сить богов. Тогда пти­це­га­да­тель-авгур, чье заня­тие отныне сде­ла­лось почет­ной и пожиз­нен­ной государ­ст­вен­ной долж­но­стью⁶⁶, при­вел Нуму в кре­пость и уса­дил на камень лицом к югу. (7) Авгур, с покры­тою голо­вой, сел по левую его руку, дер­жа в пра­вой руке кри­вую пал­ку без еди­но­го суч­ка, кото­рую назы­ва­ют жез­лом. Помо­лив­шись богам и взяв для наблюде­ния город с окрест­но­стью, он раз­гра­ни­чил участ­ки от восто­ка к запа­ду; южная сто­ро­на, ска­зал он, пусть будет пра­вой, север­ная — левой; (8) напро­тив себя, дале­ко, насколь­ко хва­тал глаз, он мыс­лен­но наме­тил знак. Затем, пере­ло­жив жезл в левую руку, а пра­вую воз­ло­жив на голо­ву Нумы, он помо­лил­ся так: (9) «Отец Юпи­тер, если боги велят, чтобы этот Нума Пом­пи­лий, чью голо­ву я дер­жу, был царем в Риме, яви надеж­ные зна­ме­нья в пре­де­лах, что я очер­тил». Тут он опи­сал сло­вес­но те пред­зна­ме­но­ва­нья, какие хотел полу­чить. (10) И они были нис­по­сла­ны, и Нума сошел с места уже царем⁶⁷.

19. (1) Полу­чив таким обра­зом цар­скую власть, Нума решил город, осно­ван­ный силой ору­жия, осно­вать зано­во на пра­ве, зако­нах, обы­ча­ях. (2) Видя, что ко все­му это­му невоз­мож­но при­вык­нуть сре­ди войн, ибо рат­ная служ­ба оже­сто­ча­ет серд­ца, он счел необ­хо­ди­мым смяг­чить нра­вы наро­да, отучая его от ору­жия, и пото­му в самом низу Арги­ле­та воз­двиг храм Яну­са⁶⁸ — пока­за­тель вой­ны и мира: откры­тые ворота озна­ча­ли, что государ­ство вою­ет, закры­тые — что все окрест­ные наро­ды зами­ре­ны. (3) С той поры, после цар­ст­во­ва­ния Нумы, закры­ва­ли его два­жды: пер­вый с.27 раз в кон­суль­ство Тита Ман­лия по завер­ше­нии Пер­вой Пуни­че­ской вой­ны, вто­рой (это боги дали увидеть наше­му поко­ле­нию) — после бит­вы при Акции, когда импе­ра­тор Цезарь Август уста­но­вил мир на суше и на море. (4) Свя­зав союз­ны­ми дого­во­ра­ми всех соседей, Нума запер храм, а чтобы с избав­ле­ньем от внеш­ней опас­но­сти не раз­вра­ти­лись празд­но­стью те, кого преж­де обузды­вал страх перед непри­я­те­лем и воин­ская стро­гость, он решил все­лить в них страх пред бога­ми — дей­ст­вен­ней­шее сред­ство для непро­све­щен­ной и, сооб­раз­но тем вре­ме­нам, гру­бой тол­пы. (5) А посколь­ку сде­лать, чтобы страх этот вошел в их души, нель­зя было ина­че, как при­ду­мав какое-нибудь чудо, Нума при­тво­рил­ся, буд­то по ночам схо­дит­ся с боги­ней Эге­ри­ей; по ее-де нау­ще­нию и учреж­да­ет он свя­щен­но­дей­ст­вия, кото­рые богам все­го угод­нее, назна­ча­ет для каж­до­го бога осо­бых жре­цов.

(6) Но преж­де все­го Нума разде­лил год — сооб­раз­но с ходом луны — на две­на­дцать меся­цев, а так как трид­ца­ти дней в лун­ном меся­це нет и лун­но­му году недо­ста­ет один­на­дца­ти дней до пол­но­го, обра­зу­е­мо­го кру­го­обо­ротом солн­ца, то, встав­ляя доба­воч­ные меся­цы, он рас­счи­тал вре­мя так, чтобы на каж­дый два­дца­тый год любой день при­хо­дил­ся на то же самое поло­же­ние солн­ца, что и в исход­ном году, а сово­куп­ная про­дол­жи­тель­ность всех два­дца­ти лет по чис­лу дней была пол­ной⁶⁹. (7) Нума же учредил дни при­сут­ст­вен­ные и непри­сут­ст­вен­ные⁷⁰, так как небес­по­лез­но было для буду­ще­го, чтобы дела, веду­щи­е­ся перед наро­дом, на какое-то вре­мя при­оста­нав­ли­ва­лись.

20. (1) Затем Нума занял­ся назна­че­ни­ем жре­цов, хотя мно­гие свя­щен­но­дей­ст­вия совер­шал сам — осо­бен­но те, что ныне в веде­нии Юпи­те­ро­ва фла­ми­на. (2) Но так как в воин­ст­вен­ном государ­стве, дума­лось ему, боль­ше будет царей, подоб­ных Рому­лу, неже­ли Нуме, и они будут сами ходить на вой­ну, то, чтобы не оста­ва­лись в пре­не­бре­же­нии свя­зан­ные с цар­ским саном свя­щен­но­дей­ст­вия, он поста­вил безот­луч­но­го жре­ца — фла­ми­на Юпи­те­ра, отли­чив его осо­бым убо­ром и цар­ским куруль­ным креслом. К нему он при­со­еди­нил еще двух фла­ми­нов: одно­го для слу­же­ния Мар­су, дру­го­го — Кви­ри­ну⁷¹. (3) Выбрал он и дев для слу­же­ния Весте⁷²; слу­же­ние это про­ис­хо­дит из Аль­бы и не чуж­до роду осно­ва­те­ля Рима. Чтобы они веда­ли хра­мо­вы­ми дела­ми безот­луч­но, Нума назна­чил им жало­ва­нье от каз­ны, а отли­чив их дев­ст­вом и про­чи­ми зна­ка­ми свя­то­сти, дал им общее ува­же­ние и непри­кос­но­вен­ность. (4) Точ­но так же избрал он две­на­дцать сали­ев для слу­же­ния Мар­су Гра­ди­ву⁷³; им в знак отли­чия он дал разу­кра­шен­ную туни­ку, а поверх туни­ки брон­зо­вый нагруд­ник и пове­лел носить небес­ные щиты, име­ну­е­мые «анци­ли­я­ми»⁷⁴, и с пес­но­пе­ни­я­ми про­хо­дить по горо­ду в тор­же­ст­вен­ной пляс­ке на три сче­та. (5) Затем он избрал пон­ти­фи­ка⁷⁵ — Нуму Мар­ция, сына Мар­ка⁷⁶, одно­го из отцов-сена­то­ров, — и пору­чил ему наблюдать за все­ми жерт­во­при­но­ше­ни­я­ми, кото­рые сам рас­пи­сал и с.28 назна­чил, ука­зав, с каки­ми имен­но жерт­ва­ми, по каким дням и в каких хра­мах долж­ны они совер­шать­ся и откуда долж­ны выда­вать­ся потреб­ные для это­го день­ги. (6) Да и все про­чие жерт­во­при­но­ше­ния, обще­ст­вен­ные и част­ные, под­чи­нил он реше­ни­ям пон­ти­фи­ка, чтобы народ имел, к кому обра­тить­ся за сове­том, и в боже­ст­вен­ном пра­ве ничто не поко­ле­ба­лось от небре­же­нья оте­че­ски­ми обряда­ми и усво­е­ния чуже­зем­ных; (7) чтобы тот же пон­ти­фик мог разъ­яс­нить не толь­ко чин слу­же­ния небо­жи­те­лям, но и пра­ви­ла погре­бе­нья, и спо­со­бы уми­ло­сти­вить под­зем­ных богов, а так­же какие зна­ме­ния, нис­по­сы­лае­мые в виде мол­ний или в каком-либо ином обра­зе, сле­ду­ет при­ни­мать в рас­чет и отвра­щать. А чтобы их полу­чать от богов, Нума посвя­тил Юпи­те­ру Эли­цию⁷⁷ алтарь на Авен­тине и чрез пти­це­га­да­ние вопро­сил богов, какие зна­ме­ния долж­ны брать­ся в рас­чет.

21. (1) К обсуж­де­нию этих дел, к попе­че­нью о них обра­тил­ся, забыв о наси­ли­ях и ору­жии, весь народ; умы были заня­ты, а посто­ян­ное усер­дье к богам, кото­рые, каза­лось, и сами участ­во­ва­ли в люд­ских заботах, испол­ни­ло все серд­ца таким бла­го­че­сти­ем, что государ­ст­вом пра­ви­ли вер­ность и клят­ва, а не покор­ность зако­нам и страх перед карой. (2) А посколь­ку рим­ляне сами усва­и­ва­ли нра­вы сво­его царя, видя в нем един­ст­вен­ный обра­зец, то даже сосед­ние наро­ды, кото­рые преж­де счи­та­ли, что не город, но воен­ный лагерь воз­двиг­нут сре­ди них на пагу­бу все­об­ще­му миру, были при­сты­же­ны и теперь почли бы нече­сти­ем оби­жать государ­ство, все­це­ло заня­тое слу­же­ньем богам.

(3) Была роща, круг­лый год оро­шае­мая клю­чом, кото­рый бил из тем­ной пеще­ры, укры­той в гуще дере­вьев. Туда очень часто при­хо­дил без свиде­те­лей Нума, буд­то бы для свида­нья с боги­ней; эту рощу он посвя­тил Каме­нам, уве­ряя, что они сове­ща­лись там с его супру­гою Эге­ри­ей⁷⁸. (4) Уста­но­вил он и празд­не­ство Вер­но­сти. Он пове­лел, чтобы к свя­ти­ли­щу Вер­но­сти⁷⁹ жре­цы при­ез­жа­ли на кры­той колес­ни­це, запря­жен­ной парой, и чтобы жерт­во­при­но­ше­ние совер­ша­ли рукою, спе­ле­ну­тою до самых паль­цев, в знак того, что вер­ность долж­но блю­сти и что она свя­та и оста­ет­ся свя­ты­ней даже в пожа­тии рук. (5) Он учредил мно­гие дру­гие свя­щен­но­дей­ст­вия и посвя­тил богам места для жерт­во­при­но­ше­ний — те, что пон­ти­фи­ки зовут «Арге­я­ми»⁸⁰. Но все же вели­чай­шая из его заслуг в том, что на про­тя­же­нии все­го цар­ст­во­ва­ния он берег мир не мень­ше, чем цар­ство.

(6) Так два царя сряду, каж­дый по-сво­е­му — один вой­ною, дру­гой миром, воз­ве­ли­чи­ли Рим. Ромул цар­ст­во­вал трид­цать семь лет, Нума — сорок три года⁸¹. Государ­ство было не толь­ко силь­ным, но оди­на­ко­во хоро­шо при­спо­соб­лен­ным и к войне и к мир­ной жиз­ни.

22. (1) Нума умер, и вновь насту­пи­ло меж­ду­цар­ст­вие. Затем народ избрал царем Тул­ла Гости­лия⁸², вну­ка того Гости­лия, кото­рый про­сла­вил­ся бит­вой с саби­ня­на­ми у под­но­жия кре­по­сти; с.29 отцы утвер­ди­ли это реше­ние. (2) Новый царь не толь­ко не был похож на пред­ше­ст­вен­ни­ка, но воин­ст­вен­но­стью пре­вос­хо­дил даже Рому­ла. Моло­дые силы и дедов­ская сла­ва вол­но­ва­ли его. И вот, решив, что в покое государ­ство дрях­ле­ет, стал он повсюду искать пово­да к войне. (3) Слу­чи­лось, что рим­ские посе­ляне угна­ли скот с аль­бан­ской зем­ли, аль­бан­ские, в свой черед, — с рим­ской. Власт­во­вал в Аль­бе тогда Гай Клу­и­лий. (4) С обе­их сто­рон были отправ­ле­ны послы тре­бо­вать воз­ме­ще­ния убыт­ков. Сво­им послам Тулл нака­зал идти пря­мо к цели, не отвле­ка­ясь ничем: он твер­до знал, что аль­бан­цы отве­тят отка­зом и тогда мож­но будет с чистой сове­стью объ­явить вой­ну. (5) Аль­бан­цы дей­ст­во­ва­ли намно­го бес­печ­нее; встре­чен­ные Тул­лом госте­при­им­но и радуш­но, они весе­ло пиро­ва­ли с царем. Меж­ду тем рим­ские послы и пер­вы­ми потре­бо­ва­ли удо­вле­тво­ре­ния, и отказ полу­чи­ли пер­вы­ми; они объ­яви­ли аль­бан­цам вой­ну, кото­рая долж­на была начать­ся через трид­цать дней. О том они и доло­жи­ли Тул­лу. (6) Тут он при­гла­ша­ет аль­бан­ских послов выска­зать, ради чего они яви­лись. Те, ни о чем не дога­ды­ва­ясь, сна­ча­ла зря тра­тят вре­мя на оправ­да­ния: они-де и не хоте­ли бы гово­рить ниче­го, что мог­ло б не понра­вить­ся Тул­лу, но пови­ну­ют­ся при­ка­зу: они при­шли за воз­ме­ще­ньем убыт­ков, а если полу­чат отказ, им веле­но объ­явить вой­ну. (7) А Тулл в ответ: «Пере­дай­те ваше­му царю, что рим­ский царь берет в свиде­те­ли богов: чья сто­ро­на пер­вой ото­сла­ла послов, не ува­жив их прось­бы, на нее пусть и падут все бед­ст­вия вой­ны».

23. (1) Эту весть аль­бан­цы уно­сят домой. И вот обе сто­ро­ны ста­ли все­ми сила­ми гото­вить вой­ну, все­го более схо­жую с граж­дан­ской, почти что вой­ну меж отца­ми и сыно­вья­ми, ведь оба про­тив­ни­ка были потом­ки тро­ян­цев: Лави­ний вел нача­ло от Трои, от Лави­ния — Аль­ба, от аль­бан­ско­го цар­ско­го рода — рим­ляне. (2) Исход вой­ны, прав­да, несколь­ко уме­ря­ет горечь раз­мыш­ле­ний об этой рас­пре, пото­му что до сра­же­ния не дошло, погиб­ли лишь зда­ния одно­го из горо­дов, а оба наро­да сли­лись в один. (3) Аль­бан­цы пер­вые с огром­ным вой­ском вторг­лись в рим­ские зем­ли. Лагерь они раз­би­ва­ют едва ли даль­ше, чем в пяти милях от горо­да; обво­дят лагерь рвом; Клу­и­ли­ев ров — так, по име­ни их вождя, звал­ся он несколь­ко сто­ле­тий, покуда, обвет­шав, не исчез­ли и самый ров, и это имя. (4) В лаге­ре Клу­и­лий, аль­бан­ский царь, уми­ра­ет; аль­бан­цы изби­ра­ют дик­та­то­ра, Мет­тия Фуфе­тия⁸³.

Меж тем Тулл, осо­бен­но оже­сто­чив­ший­ся после смер­ти царя, объ­яв­ля­ет, что кара все­силь­ных богов за без­за­кон­ную вой­ну постигнет, начав с голо­вы, весь аль­бан­ский народ, и, мино­вав ночью непри­я­тель­ский лагерь, ведет вой­ско в зем­ли аль­бан­цев. Это заста­ви­ло Мет­тия снять­ся с места. (5) Он под­хо­дит к про­тив­ни­ку как мож­но бли­же и, отпра­вив впе­ред посла, пору­ча­ет ему пере­дать Тул­лу, что, преж­де чем сра­жать­ся, нуж­ны пере­го­во­ры — с.30 он, Мет­тий, уве­рен: если пол­ко­вод­цы встре­тят­ся, то у него най­дет­ся сооб­ще­ние, не менее важ­ное для рим­лян, неже­ли для аль­бан­цев. (6) Хотя это выгляде­ло пустым хва­стов­ст­вом, Тулл не пре­не­брег пред­ло­же­ни­ем и выстро­ил вой­ско. Напро­тив выстро­и­лись аль­бан­цы.

Когда два строя ста­ли друг про­тив дру­га, вожди с немно­ги­ми при­бли­жен­ны­ми вышли на середи­ну. (7) Тут аль­ба­нец заго­во­рил. «Нане­сен­ная обида и отказ удо­вле­тво­рить обос­но­ван­ное дого­во­ром тре­бо­ва­ние о воз­ме­ще­нии ущер­ба — тако­ва при­чи­на нынеш­ней вой­ны, я и сам, кажет­ся, слы­шал о том из уст наше­го царя Клу­и­лия, да и ты, Тулл, не сомне­ва­юсь, выдви­га­ешь те же дово­ды. (8) Но, если нуж­но гово­рить прав­ду, а не кра­си­вые сло­ва, это жаж­да вла­сти тол­ка­ет к войне два род­ст­вен­ных и сосед­них наро­да. Хоро­шо это или дур­но, я сей­час объ­яс­нять не буду: пусть раз­мыс­лит об этом тот, кто зате­ял вой­ну, меня же аль­бан­цы избра­ли, чтобы ее вести. А тебе, Тулл, хотел бы напом­нить я вот о чем. Сколь вели­ка дер­жа­ва этрус­ков, окру­жаю­щая и наши вла­де­ния, и осо­бен­но ваши, ты как их бли­жай­ший сосед зна­ешь еще луч­ше, чем мы: вели­ка их мощь на суше, еще силь­ней они на море. (9) Помни же: как толь­ко подашь ты знак к бит­ве, оба строя ока­жут­ся у них на виду, чтобы сра­зу обо­им, и победи­те­лю и побеж­ден­но­му, уста­лым и обес­си­лен­ным, сде­лать­ся жерт­вою напа­де­ния. Видят боги, раз уж мы не доволь­ст­ву­ем­ся вер­ной сво­бо­дой и в сомни­тель­ной игре ста­вим на кон гос­под­ство и раб­ство, так най­дем по край­ней мере какую-нибудь воз­мож­ность решить без кро­во­про­ли­тия, без гибель­но­го для обе­их сто­рон уро­на, како­му наро­ду власт­во­вать, како­му под­чи­нять­ся».

(10) Тулл согла­сил­ся, хотя и от при­ро­ды, и в твер­дой надеж­де на успех был скло­нен к более воин­ст­вен­но­му реше­нию. Обе­им сто­ро­нам при­хо­дит в мысль вос­поль­зо­вать­ся слу­ча­ем, кото­рый посы­ла­ла им сама Судь­ба.

24. (1) Было тогда в каж­дой из ратей по трое бра­тьев-близ­не­цов, рав­ных и воз­рас­том, и силой. Это были, как зна­ет каж­дый, Гора­ции и Кури­а­ции⁸⁴, и едва ли есть пре­да­ние древ­но­сти, извест­ное более широ­ко; но и в таком ясном деле не обо­шлось без пута­ни­цы насчет того, к како­му наро­ду при­над­ле­жа­ли Гора­ции, к како­му Кури­а­ции. Писа­те­ли рас­хо­дят­ся во мне­ни­ях, но боль­шая часть, насколь­ко я могу судить, зовет рим­лян Гора­ци­я­ми, к ним хоте­лось бы при­со­еди­нить­ся и мне. (2) Цари обра­ща­ют­ся к близ­не­цам, пред­ла­гая им обна­жить мечи, — каж­до­му за свое оте­че­ство: той сто­роне доста­нет­ся власть, за какою будет победа. Воз­ра­же­ний нет, сго­ва­ри­ва­ют­ся о вре­ме­ни и месте. (3) Преж­де чем начал­ся бой, меж­ду рим­ля­на­ми и аль­бан­ца­ми был заклю­чен дого­вор на таких усло­ви­ях: чьи граж­дане победят в схват­ке, тот народ будет мир­но власт­во­вать над дру­гим.

(4) Раз­ные дого­во­ры заклю­ча­ют­ся на раз­ных усло­ви­ях, но с.31 все­гда оди­на­ко­вым спо­со­бом. В тот раз, как я мог узнать, сде­ла­но было так (и нет о дого­во­рах сведе­ний более древ­них). Феци­ал⁸⁵ воз­звал к царю Тул­лу: «Велишь ли мне, царь, заклю­чить дого­вор с отцом-отря­жен­ным наро­да аль­бан­ско­го?» Царь пове­лел, тогда феци­ал ска­зал: «Про­шу у тебя, царь, потреб­ное для освя­ще­ния». Тот в ответ: «Возь­ми чистой тра­вы». (5) Феци­ал при­нес из кре­по­сти вырван­ной с кор­нем чистой тра­вы. После это­го он воз­звал к царю так: «Царь, назна­ча­ешь ли ты меня с моею утва­рью и сото­ва­ри­ща­ми цар­ским вест­ни­ком рим­ско­го наро­да кви­ри­тов?» Царь отве­тил: «Когда то не во вред мне и рим­ско­му наро­ду кви­ри­тов, назна­чаю». (6) Феци­а­лом был Марк Вале­рий, отцом-отря­жен­ным он назна­чил Спу­рия Фузия, кос­нув­шись вет­вью его голо­вы и волос. Отец-отря­жен­ный назна­ча­ет­ся для при­не­се­ния при­ся­ги, то есть для освя­ще­ния дого­во­ра: он про­из­но­сит мно­го­чис­лен­ные сло­ва длин­но­го закля­тия, кото­рое не сто­ит здесь при­во­дить. (7) Потом, по огла­ше­нии усло­вий, он гово­рит: «Внем­ли, Юпи­тер, внем­ли, отец-отря­жен­ный наро­да аль­бан­ско­го, внем­ли, народ аль­бан­ский. От этих усло­вий, в том виде, как они все­на­род­но от нача­ла и до кон­ца огла­ше­ны по этим наво­щен­ным таб­лич­кам без зло­го умыс­ла и как они здесь в сей день поня­ты вполне пра­виль­но, от них рим­ский народ не отсту­пит­ся пер­вым. (8) А если отсту­пит­ся пер­вым по обще­му реше­нию и со злым умыс­лом, тогда ты, Юпи­тер, пора­зи народ рим­ский так, как в сей день здесь я пора­жаю это­го кабан­чи­ка, и настоль­ко силь­ней пора­зи, насколь­ко боль­ше твоя мощь и могу­ще­ство». (9) Ска­зав это, он убил кабан­чи­ка кре­мен­ным ножом. Точ­но так же и аль­бан­цы через сво­его дик­та­то­ра и сво­их жре­цов про­из­нес­ли свои закля­тья и клят­ву.

25. (1) Когда заклю­чи­ли дого­вор, близ­не­цы, как было услов­ле­но, берут­ся за ору­жие. С обе­их сто­рон обо­д­ря­ют сво­их: на их ору­жие, на их руки смот­рят сей­час оте­че­ские боги, оте­че­ство и роди­те­ли, все сограж­дане — и дома и в вой­ске. Бой­цы, и от при­ро­ды воин­ст­вен­ные, и обо­д­ря­е­мые кри­ка­ми, высту­па­ют на середи­ну меж дву­мя ратя­ми. (2) Оба вой­ска сели перед сво­и­ми лаге­ря­ми, сво­бод­ные от пря­мой опас­но­сти, но не от тре­во­ги — спор ведь шел о пер­вен­стве и реше­ние зави­се­ло от доб­ле­сти и уда­чи столь немно­гих. В напря­жен­ном ожи­да­нии все чув­ства обра­ща­ют­ся к зре­ли­щу, отнюдь не теша­ще­му глаз.

(3) Пода­ют знак, и шесть юно­шей с ору­жи­ем наиз­гото­ве, по трое, как два строя, схо­дят­ся, вобрав в себя весь пыл двух боль­ших ратей. И те и дру­гие дума­ют не об опас­но­сти, гро­зя­щей им самим, но о гос­под­стве или раб­стве, ожи­даю­щем весь народ, о гряду­щей судь­бе сво­его оте­че­ства, нахо­дя­щей­ся теперь в соб­ст­вен­ных их руках. (4) Едва толь­ко в пер­вой сшиб­ке стук­ну­ли щиты, сверк­ну­ли бли­стаю­щие мечи, глу­бо­кий тре­пет охва­ты­ва­ет всех, и, покуда ничто не обна­де­жи­ва­ет ни одну из сто­рон, голос и дыха­ние засты­ва­ют в гор­ле. (5) Когда бой­цы сошлись с.32 грудь на грудь и уже мож­но было видеть не толь­ко дви­же­ние тел и мел­ка­нье клин­ков и щитов, но и раны и кровь, трое аль­бан­цев были ране­ны, а двое рим­лян пали. (6) Их гибель исторг­ла крик радо­сти у аль­бан­ско­го вой­ска, а рим­ские леги­о­ны оста­ви­ла уже вся­кая надеж­да, но еще не тре­во­га: они сокру­ша­лись об уча­сти послед­не­го, кото­ро­го обсту­пи­ли трое Кури­а­ци­ев. (7) Волею слу­чая он был невредим, и если про­тив всех вме­сте бес­си­лен, то каж­до­му порознь гро­зен. Чтобы разъ­еди­нить про­тив­ни­ков, он обра­ща­ет­ся в бег­ство, рас­счи­тав, что пре­сле­до­ва­те­ли бежать будут так, как поз­во­лит каж­до­му рана. (8) Уже отбе­жал он на какое-то рас­сто­я­нье от места боя, как, огля­нув­шись, увидел, что дого­ня­ю­щие разде­ле­ны нема­лы­ми про­ме­жут­ка­ми и один совсем близ­ко. (9) Про­тив это­го и обра­ща­ет­ся он в ярост­ном натис­ке, и, покуда аль­бан­ское вой­ско кри­чит Кури­а­ци­ям, чтобы пото­ро­пи­лись на помощь бра­ту, победи­тель Гора­ций, убив вра­га, уже устрем­ля­ет­ся в новую схват­ку. Теперь рим­ляне под­дер­жи­ва­ют сво­его бой­ца кри­ком, какой все­гда под­ни­ма­ют при неожи­дан­ном обо­ро­те поедин­ка сочув­ст­ву­ю­щие зри­те­ли, и Гора­ций спе­шит закон­чить сра­же­ние. (10) Итак, он, преж­де чем смог подо­спеть послед­ний, кото­рый был неда­ле­ко, при­кан­чи­ва­ет еще одно­го Кури­а­ция: (11) и вот уже воен­ное сча­стье срав­ня­лось — про­тив­ни­ки оста­лись один на один, но не рав­ны у них были ни надеж­ды, ни силы. Рим­ля­нин, целый и невреди­мый, одер­жав­ший двой­ную победу, был гро­зен, идя в тре­тий бой; аль­ба­нец, изне­мог­ший от раны, изне­мог­ший от бега, слом­лен­ный зре­ли­щем гибе­ли бра­тьев, покор­но ста­но­вит­ся под удар. (12) И то не было боем. Рим­ля­нин вос­кли­ца­ет, ликуя: «Дво­их я при­нес в жерт­ву теням моих бра­тьев, третье­го отдам на жерт­вен­ник того дела, ради кото­ро­го идет эта вой­на, чтобы рим­ля­нин власт­во­вал над аль­бан­цем». Уда­ром свер­ху вон­за­ет он меч в гор­ло про­тив­ни­ку, едва дер­жа­ще­му щит; с пав­ше­го сни­ма­ет доспе­хи.

(13) Рим­ляне встре­ти­ли Гора­ция лико­ва­ни­ем и поздрав­ле­ни­я­ми, и тем боль­шею была их радость, чем бли­же были они преж­де к отча­я­нию. Обе сто­ро­ны заня­лись погре­бе­ни­ем сво­их мерт­вых, но с дале­ко не оди­на­ко­вы­ми чув­ства­ми — ведь одни выиг­ра­ли власть, а дру­гие под­па­ли чужо­му гос­под­ству. (14) Гроб­ни­цы мож­но видеть и до сих пор на тех самых местах, где пал каж­дый: две рим­ские вме­сте, бли­же к Аль­бе, три аль­бан­ские поодаль, в сто­ро­ну Рима, и врозь — имен­но так, как бой­цы сра­жа­лись.

26. (1) Преж­де чем поки­нуть место бит­вы, Мет­тий, пови­ну­ясь заклю­чен­но­му дого­во­ру, спро­сил, какие будут рас­по­ря­же­ния, и Тулл рас­по­рядил­ся, чтобы аль­бан­ская моло­дежь оста­ва­лась под ору­жи­ем: она пона­до­бит­ся, если будет вой­на с вей­я­на­ми. С тем оба вой­ска и уда­ли­лись в свои горо­да.

(2) Пер­вым шел Гора­ций, неся трой­ной доспех, перед Капен­ски­ми ворота­ми его встре­ти­ла сест­ра-деви­ца, кото­рая была с.33 про­сва­та­на за одно­го из Кури­а­ци­ев; узнав на пле­чах бра­та жени­хов плащ, выткан­ный ею самою, она рас­пус­ка­ет воло­сы и, пла­ча, окли­ка­ет жени­ха по име­ни⁸⁶. (3) Сви­ре­пую душу юно­ши воз­му­ти­ли сест­ри­ны вопли, омра­чав­шие его победу и вели­кую радость все­го наро­да. Выхва­тив меч, он зако­лол девуш­ку, вос­клик­нув при этом: (4) «Отправ­ляй­ся к жени­ху с тво­ею не в пору при­шед­шей любо­вью! Ты забы­ла о бра­тьях — о мерт­вых и о живом, — забы­ла об оте­че­стве. (5) Так да погибнет вся­кая рим­лян­ка, что станет опла­ки­вать непри­я­те­ля!»

Чер­ным делом сочли это и отцы, и народ, но про­ти­во­сто­я­ла пре­ступ­ле­нию недав­няя заслу­га. Все же Гора­ций был схва­чен и при­веден в суд к царю. А тот, чтобы не брать на себя такой при­скорб­ный и неугод­ный тол­пе при­го­вор и после­дую­щую казнь, созвал народ­ный сход и объ­явил: «В согла­сии с зако­ном, назна­чаю дуум­ви­ров, чтобы они вынес­ли Гора­цию при­го­вор за тяж­кое пре­ступ­ле­ние»⁸⁷. (6) А закон зву­чал устра­шаю­ще: «Совер­шив­ше­го тяж­кое пре­ступ­ле­ние да судят дуум­ви­ры; если он от дуум­ви­ров обра­тит­ся к наро­ду, отста­и­вать ему свое дело перед наро­дом; если дуум­ви­ры выиг­ра­ют дело, обмотать ему голо­ву, под­ве­сить верев­кой к зло­ве­ще­му дере­ву⁸⁸, засечь его внут­ри город­ской чер­ты или вне город­ской чер­ты»⁸⁹. (7) Таков был закон, в согла­сии с кото­рым были назна­че­ны дуум­ви­ры. Дуум­ви­ры счи­та­ли, что закон не остав­ля­ет им воз­мож­но­сти оправ­дать даже неви­нов­но­го. Когда они вынес­ли при­го­вор, то один из них объ­явил: «Пуб­лий Гора­ций, осуж­даю тебя за тяж­кое пре­ступ­ле­ние. Сту­пай, лик­тор, свя­жи ему руки». (8) Лик­тор подо­шел и стал ладить пет­лю. Тут Гора­ций, по сове­ту Тул­ла, снис­хо­ди­тель­но­го истол­ко­ва­те­ля зако­на, ска­зал: «Обра­ща­юсь к наро­ду». (9) Этим обра­ще­ни­ем дело было пере­да­но на рас­смот­ре­нье наро­да. На суде осо­бен­но силь­но тро­нул собрав­ших­ся Пуб­лий Гора­ций-отец, объ­явив­ший, что дочь свою он счи­та­ет уби­той по пра­ву: слу­чись по-ино­му, он сам нака­зал бы сына отцов­скою вла­стью⁹⁰. Потом он про­сил всех, чтоб его, кото­рый так недав­но был оби­лен потом­ст­вом, не остав­ля­ли вовсе без­дет­ным. (10) Обняв юно­шу и ука­зы­вая на доспе­хи Кури­а­ци­ев, при­би­тые на месте, что ныне зовет­ся «Гора­ци­е­вы копья», ста­рик гово­рил: «Неуже­ли, кви­ри­ты, того же, кого толь­ко что виде­ли всту­паю­щим в город в почет­ном убран­стве, тор­же­ст­ву­ю­щим победу, вы смо­же­те видеть с колод­кой на шее, свя­зан­ным, меж плетьми и рас­пя­ти­ем? Даже взо­ры аль­бан­цев едва ли мог­ли бы выне­сти столь без­образ­ное зре­ли­ще! (11) Сту­пай, лик­тор, свя­жи руки, кото­рые совсем недав­но, воору­жен­ные, при­нес­ли рим­ско­му наро­ду гос­под­ство. Обмотай голо­ву осво­бо­ди­те­лю наше­го горо­да; под­весь его к зло­ве­ще­му дере­ву; секи его, хоть внут­ри город­ской чер­ты — но непре­мен­но меж эти­ми копья­ми и вра­же­ски­ми доспе­ха­ми, хоть вне город­ской чер­ты — но непре­мен­но меж могил Кури­а­ци­ев. Куда ни уведе­те вы это­го юно­шу, повсюду почет­ные с.34 отли­чия будут защи­щать его от позо­ра каз­ни!» (12) Народ не вынес ни слез отца, ни рав­но­го перед любою опас­но­стью спо­кой­ст­вия духа само­го Гора­ция — его оправ­да­ли ско­рее из вос­хи­ще­ния доб­ле­стью, неже­ли по спра­вед­ли­во­сти. А чтобы явное убий­ство было все же искуп­ле­но очи­сти­тель­ной жерт­вой, отцу пове­ле­ли, чтобы он совер­шил очи­ще­ние сына на обще­ст­вен­ный счет.

(13) Совер­шив осо­бые очи­сти­тель­ные жерт­во­при­но­ше­ния, кото­рые с той поры заве­ща­ны роду Гора­ци­ев, отец пере­ки­нул через ули­цу брус и, при­крыв юно­ше голо­ву, велел ему прой­ти слов­но бы под ярмом. Брус суще­ст­ву­ет и по сей день, и все­гда его чинят на обще­ст­вен­ный счет; (14) назы­ва­ют его «сест­рин брус»⁹¹. Гроб­ни­ца Гора­ции — на месте, где та пала мерт­вой, — сло­же­на из теса­но­го кам­ня.

27. (1) Но недо­лог был мир с Аль­бой. Недо­воль­ство чер­ни, раз­дра­жен­ной тем, что судь­ба государ­ства была вру­че­на трем вои­нам, сму­ти­ло сует­ный ум дик­та­то­ра, и, посколь­ку, дей­ст­вуя пря­мо, он ниче­го не выга­дал, Мет­тий при­нял­ся бес­чест­ны­ми ухищ­ре­ни­я­ми домо­гать­ся преж­не­го рас­по­ло­же­ния сооте­че­ст­вен­ни­ков. (2) Как преж­де, в воен­ное вре­мя, он искал мира, так теперь, в мир­ное, ищет вой­ны, и, созна­вая, что бое­во­го духа у его сограж­дан боль­ше, чем сил, он к пря­мой и откры­той войне под­стре­ка­ет дру­гие наро­ды, сво­е­му же остав­ля­ет при­кры­тое види­мо­стью сою­за пре­да­тель­ство. (3) Фиде­няне, жите­ли рим­ско­го посе­ле­ния, дали скло­нить себя к войне с Римом, полу­чив от аль­бан­цев обе­ща­ние перей­ти на их сто­ро­ну. Вой­дя в согла­ше­ние с вей­я­на­ми, они взя­лись за ору­жие. (4) Когда фиде­няне отпа­ли, Тулл, вызвав Мет­тия и его вой­ско из Аль­бы, повел их на вра­га. Перей­дя Аниен, он раз­бил лагерь при сли­я­нии рек. Меж­ду этим местом и Фиде­на­ми пере­шло Тибр вой­ско вей­ян. (5) Они в бое­вом строю не отда­ли­лись от реки, зани­мая пра­вое кры­ло; на левом, бли­же к горам, рас­по­ло­жи­лись фиде­няне. Про­тив вей­ян Тулл выстро­ил сво­их, а аль­бан­цев раз­ме­стил про­тив леги­о­на фиде­нян. Храб­ро­сти у аль­бан­ско­го пол­ко­во­д­ца было не боль­ше, чем вер­но­сти. Не отва­жи­ва­ясь ни остать­ся на месте, ни откры­то перей­ти к вра­гу, он мало-пома­лу отсту­па­ет к горам. (6) Решив, что даль­ше отхо­дить не надо, он выст­ра­и­ва­ет все вой­ско и в нере­ши­тель­но­сти, чтобы протя­нуть вре­мя, поправ­ля­ет ряды. Замы­сел его был — на ту сто­ро­ну при­ве­сти свои силы, на какой ока­жет­ся сча­стье. (7) Рим­ляне, сто­яв­шие рядом, спер­ва удив­ля­лись, видя, что их кры­ло оста­ет­ся неза­щи­щен­ным из-за отхо­да союз­ни­ков; потом во весь опор при­ска­кал кон­ник и сооб­щил царю, что аль­бан­цы ухо­дят. Сре­ди все­об­ще­го заме­ша­тель­ства Тулл дал обет учредить две­на­дцать сали­ев⁹² и свя­ти­ли­ща Стра­ху и Смя­те­нью. (8) Всад­ни­ка он отчи­ты­ва­ет гром­ким голо­сом — чтоб услы­ха­ли вра­ги — и при­ка­зы­ва­ет вер­нуть­ся в сра­же­нье: тре­во­жить­ся нече­го, это он, Тулл, послал в обход аль­бан­ское вой­ско, с.35 чтобы оно напа­ло на неза­щи­щен­ные тылы фиде­нян. И еще царь рас­по­рядил­ся, чтобы всад­ни­ки под­ня­ли копья. (9) Когда это было испол­не­но, от боль­шей части рим­ской пехоты был заго­ро­жен вид ухо­дя­ще­го аль­бан­ско­го вой­ска, а те, кто успел увидеть, дове­ри­лись речи царя и сра­жа­лись тем горя­чее. Страх теперь пере­хо­дит к вра­гам; они слы­ша­ли гром­кий голос Тул­ла, а боль­шин­ство фиде­нян, жите­лей рим­ско­го посе­ле­ния, зна­ли латин­ский язык. (10) И вот, чтобы не ока­зать­ся отре­зан­ны­ми от сво­его горо­да, если аль­бан­цы с хол­мов вне­зап­но дви­нут­ся вниз, фиде­няне пово­ра­чи­ва­ют вспять. Тулл насту­па­ет, и, когда кры­ло, кото­рое зани­ма­ли фиде­няне, было рас­се­я­но, он, с еще боль­шим воин­ским пылом, вновь обра­ща­ет рать про­тив вей­ян, устра­шен­ных чужим испу­гом. Не выдер­жа­ли натис­ка и они, но бежать как при­дет­ся не дава­ла про­те­кав­шая сза­ди река. (11) Добе­жав до нее, одни, постыд­но бро­сая щиты, сле­по рину­лись в воду, дру­гие мед­ли­ли на бере­гу, колеб­лясь меж бег­ст­вом и бит­вой, и были раздав­ле­ны. Из всех сра­же­ний, что до сих пор дали рим­ляне, ни одно не было более оже­сто­чен­ным.

28. (1) Тогда аль­бан­ское вой­ско, остав­ше­е­ся зри­те­лем бит­вы, спу­сти­лось на рав­ни­ну. Мет­тий поздрав­ля­ет Тул­ла с пол­ной победою над вра­га­ми; со сво­ей сто­ро­ны Тулл любез­но раз­го­ва­ри­ва­ет с Мет­ти­ем. Он велит соеди­нить, в доб­рый час, аль­бан­ский лагерь с лаге­рем рим­ским и гото­вит очи­сти­тель­ное жерт­во­при­но­ше­ние к сле­дую­ще­му дню.

(2) На рас­све­те, когда все было при­готов­ле­но по заведен­но­му обы­чаю, Тулл при­ка­зы­ва­ет созвать на сход­ку оба вой­ска. Гла­ша­таи, начав с даль­не­го кон­ца лаге­ря, пер­вы­ми под­ня­ли аль­бан­цев. А тех и самое дело, быв­шее им в новин­ку, побуди­ло стать впе­ре­ди, чтобы послу­шать речь рим­ско­го царя. (3) Их окру­жа­ет рим­ский леги­он под ору­жи­ем — так было реше­но зара­нее; цен­ту­ри­о­нам было вме­не­но в обя­зан­ность испол­нять при­ка­за­ния без задерж­ки. (4) Тулл начи­на­ет так:

«Рим­ляне, если в какой-либо из войн рань­ше все­го сле­до­ва­ло бла­го­да­рить бес­смерт­ных богов, а потом вашу соб­ст­вен­ную доб­лесть, так это во вче­раш­нем сра­же­нии. Бить­ся при­шлось не столь­ко с вра­га­ми, сколь­ко с пре­да­тель­ст­вом и веро­лом­ст­вом союз­ни­ков, а эта бит­ва и тяже­лей, и опас­ней. (5) Пусть не будет у вас заблуж­де­ний — без мое­го при­ка­за под­ня­лись аль­бан­цы к горам, и не рас­по­ря­жал­ся я ходом бит­вы, но схит­рил и при­тво­рил­ся, чтобы вы не зна­ли, что бро­ше­ны союз­ни­ка­ми, и не отвлек­лись от сра­же­нья и чтобы вра­ги, вооб­ра­зив себя обой­ден­ны­ми с тыла, в стра­хе уда­ри­лись в бег­ство. (6) Та вина, о кото­рой я гово­рю, лежит не на всех аль­бан­цах: они пошли за сво­им вождем, как посту­пи­ли бы и вы, если бы я захо­тел уве­сти вас отсюда. Мет­тий — вот пред­во­ди­тель, за кото­рым они пошли, тот же Мет­тий — зачин­щик этой вой­ны, Мет­тий — нару­ши­тель дого­во­ра меж Римом и Аль­бой. Когда-нибудь и дру­гой дерзнет на с.36 подоб­ное, если сего­дня не пока­жу я при­мер, кото­рый будет нау­кой всем смерт­ным».

(7) Воору­жен­ные цен­ту­ри­о­ны обсту­па­ют Мет­тия, а царь про­дол­жа­ет: «Да послу­жит это ко бла­гу, поль­зе и сча­стью рим­ско­го наро­да, мое­му и ваше­му сча­стью, аль­бан­цы, — воз­на­ме­рил­ся я весь аль­бан­ский народ пере­ве­сти в Рим, про­сто­му люду даро­вать граж­дан­ство, ста­рей­шин зачис­лить в отцы, создать один город, одно государ­ство. Как один народ, состав­ляв­ший общи­ну аль­бан­цев, был поде­лен неко­гда на два, так теперь пусть они вос­со­еди­нят­ся в один». (8) На это аль­бан­цы, без­оруж­ные в коль­це воору­жен­ных, хоть и дума­ют об этом по-раз­но­му, но, объ­еди­нен­ные общим стра­хом, отве­ча­ют мол­ча­ни­ем. (9) Тогда Тулл гово­рит: «Мет­тий Фуфе­тий, если бы и ты мог научить­ся хра­нить вер­ность и соблюдать дого­во­ры, я бы тебя это­му поучил, оста­вив в живых; но ты неис­пра­вим, а пото­му умри, и пусть твоя казнь научит чело­ве­че­ский род ува­жать свя­тость того, что было осквер­не­но тобою. Совсем недав­но ты раз­два­и­вал­ся душою меж рим­ля­на­ми и фиде­ня­на­ми, теперь раз­дво­ишь­ся телом». (10) Тут же пода­ли две чет­вер­ни, и царь при­ка­зал при­вя­зать Мет­тия к колес­ни­цам, потом пущен­ные в про­ти­во­по­лож­ные сто­ро­ны кони рва­ну­ли и, разо­драв тело надвое, пово­лок­ли за собой при­кру­чен­ные верев­ка­ми чле­ны. (11) Все отве­ли гла­за от гнус­но­го зре­ли­ща. В пер­вый раз и в послед­ний вос­поль­зо­ва­лись рим­ляне этим спо­со­бом каз­ни, мало соглас­ным с зако­на­ми чело­веч­но­сти; в осталь­ном же мож­но сме­ло ска­зать, что ни один народ не назна­чал более мяг­ких нака­за­ний.

29. (1) Меж­ду тем уже были посла­ны в Аль­бу всад­ни­ки, чтобы пере­ве­сти насе­ле­ние в Рим, за ними шли леги­о­ны раз­ру­шать город. (2) Когда они всту­пи­ли в ворота, не было вовсе смя­те­ния и без­удерж­но­го отча­я­ния, обыч­но­го в толь­ко что взя­том горо­де, где взло­ма­ны ворота, или пова­ле­ны сте­ны, или не усто­я­ли защит­ни­ки кре­по­сти, — и вот уже повсюду слы­шен вра­же­ский крик, по ули­цам носят­ся воору­жен­ные и все без раз­бо­ра пре­да­ет­ся огню и мечу. (3) А тут немая скорбь и мол­ча­ли­вое горе ско­ва­ли серд­ца: забыв­шись в тре­вож­ном ожи­да­нии, не в силах решить­ся, люди спра­ши­ва­ли друг у дру­га, что оста­вить, что брать с собою, и то засты­ва­ли на поро­гах, то блуж­да­ли по дому, чтобы бро­сить на все послед­ний взгляд. (4) Но вот кри­ки всад­ни­ков, при­ка­зы­вав­ших ухо­дить, зазву­ча­ли угро­жаю­ще, послы­шал­ся гро­хот зда­ний, руши­мых на краю горо­да, и пыль, под­няв­шись в отда­ле­нии, оку­та­ла все, слов­но обла­ко; тогда, вто­ро­пях уно­ся то, что каж­дый мог захва­тить, остав­ляя и Ларов с пена­та­ми⁹³, и сте­ны, в кото­рых роди­лись и вырос­ли, аль­бан­цы ста­ли ухо­дить, — (5) вот сплош­ная тол­па пере­се­ля­ю­щих­ся запол­ни­ла ули­цы; вид чужо­го горя и вза­им­ное состра­да­ние истор­га­ли из глаз новые сле­зы, слы­ша­лись и жалост­ные жен­ские вопли, осо­бен­но гром­кие, когда про­хо­ди­ли мимо свя­щен­ных хра­мов, заня­тых с.37 воору­жен­ны­ми вои­на­ми, и как бы в пле­ну остав­ля­ли богов. (6) После того как аль­бан­цы поки­ну­ли город, рим­ляне все зда­ния, обще­ст­вен­ные и част­ные, срав­ни­ва­ют с зем­лею, в один час пре­дав раз­ру­ше­нию и гибе­ли труды четы­рех сто­ле­тий⁹⁴, кото­рые сто­ял город Аль­ба; хра­мы богов, одна­ко, — так ука­за­но было царем — были поща­же­ны.

30. (1) Рим меж­ду тем с раз­ру­ше­ни­ем Аль­бы рас­тет. Удва­и­ва­ет­ся чис­ло граж­дан, к горо­ду при­со­еди­ня­ет­ся Целий­ский холм⁹⁵, а чтобы он засе­лял­ся быст­рее и гуще, Тулл изби­ра­ет его местом для цар­ско­го дома и с той поры там и живет. (2) Аль­бан­ских ста­рей­шин⁹⁶ — Юли­ев, Сер­ви­ли­ев, Квинк­ци­ев^[1], Гега­ни­ев, Кури­а­ци­ев, Кле­ли­ев — он запи­сал в отцы, чтобы рос­ла и эта часть государ­ст­вен­но­го цело­го; постро­ил он и курию, свя­щен­ное место заседа­ний умно­жен­но­го им сосло­вия, — она вплоть до вре­ме­ни наших отцов зва­лась Гости­ли­е­вой⁹⁷. (3) И, чтобы в каж­дое сосло­вие вли­лось под­креп­ле­ние из ново­го наро­да, Тулл набрал из аль­бан­цев десять турм⁹⁸ всад­ни­ков, ста­рые леги­о­ны попол­нил аль­бан­ца­ми, из них же соста­вил новые.

(4) Пола­га­ясь на эти силы, Тулл объ­яв­ля­ет вой­ну саби­ня­нам, кото­рые в те вре­ме­на лишь этрус­кам усту­па­ли в чис­лен­но­сти и воин­ской мощи. (5) С обе­их сто­рон были обиды и тщет­ные тре­бо­ва­ния удо­вле­тво­ре­ния. Тулл жало­вал­ся, что на люд­ном тор­жи­ще у хра­ма Феро­нии⁹⁹ схва­че­ны были рим­ские куп­цы; (6) саби­няне — что еще до того их люди бежа­ли в свя­щен­ную рощу¹⁰⁰ и были удер­жа­ны в Риме. Такие выстав­ля­лись пред­ло­ги к войне. Саби­няне отлич­но пом­ни­ли, что в свое вре­мя Таций пере­ме­стил в Рим часть их соб­ст­вен­ных воин­ских сил и что вдо­ба­вок рим­ское государ­ство еще уси­ли­лось недав­ним при­со­еди­не­ни­ем аль­бан­ско­го наро­да, а пото­му и сами ста­ли осмат­ри­вать­ся вокруг в поис­ках внеш­ней помо­щи. (7) Этру­рия была по сосед­ству, бли­же всех из этрус­ков — вей­яне. Там еще не осты­ло после преж­них войн озлоб­ле­нье, умы были осо­бен­но воз­буж­де­ны и склон­ны к измене, и поэто­му оттуда саби­няне при­влек­ли доб­ро­воль­цев, а кое-кого из неиму­ще­го сбро­да соблаз­ни­ла пла­та. Но от вей­ско­го государ­ства саби­няне ника­кой помо­щи не полу­чи­ли, и вей­яне оста­лись вер­ны усло­ви­ям дого­во­ра, заклю­чен­но­го с Рому­лом (то, что про­чие этрус­ки не помог­ли саби­ня­нам, не так уди­ви­тель­но). (8) Так обе сто­ро­ны все­ми сила­ми гото­ви­лись к войне, исход кото­рой, каза­лось, зави­сел от того, кто напа­дет пер­вым. Тулл, опе­ре­жая про­тив­ни­ка, вторг­ся в Сабин­скую область. (9) Жесто­кая бит­ва про­изо­шла близ Зло­дей­ско­го леса, и победою рим­ляне обя­за­ны были не столь­ко мощ­ной пехо­те, сколь­ко недав­но попол­нив­шей­ся кон­ни­це. (10) Вне­зап­ным уда­ром всад­ни­ки смя­ли ряды саби­нян, кото­рые не смог­ли ни усто­ять в бит­ве, ни без боль­ших потерь спа­стись бег­ст­вом.

31. (1) После победы над саби­ня­на­ми, когда и царь Тулл, и все рим­ское государ­ство были в вели­кой сла­ве и вели­кой силе, с.38 царю и отцам донес­ли, что на Аль­бан­ской горе шел камен­ный дождь. (2) Так как это­му почти невоз­мож­но было пове­рить, посла­ли людей взгля­нуть на небы­ва­лое зна­ме­ние, и на их гла­зах, совсем как гони­мый вет­ра­ми на зем­лю град, без сче­та сыпа­лись с неба кам­ни. (3) Послан­ные буд­то бы услы­ша­ли даже гро­мо­вой голос с самой вер­ши­ны горы — из рощи, повеле­вав­ший, чтобы аль­бан­цы, по оте­че­ско­му обы­чаю, совер­ша­ли жерт­во­при­но­ше­ния, о кото­рых они забы­ли (как буд­то боги были бро­ше­ны вме­сте с оте­че­ст­вом), и либо усво­и­ли рим­ские обряды, либо — как это часто быва­ет, — раз­гне­вав­шись на судь­бу, вовсе бро­си­ли почи­тать богов¹⁰¹. (4) Рим­ляне из-за это­го зна­ме­ния тоже устро­и­ли девя­ти­днев­ное обще­ст­вен­ное свя­щен­но­слу­же­нье — то ли, как пере­да­ют иные, вняв небес­но­му гла­су с Аль­бан­ской горы, то ли по сове­ту гаруспи­ков¹⁰²; во вся­ком слу­чае, и до сих пор вся­кий раз, как доне­сут о таком зна­ме­нии, уста­нав­ли­ва­ют­ся девять празд­нич­ных дней.

(5) Немно­гим поз­же при­шло моро­вое повет­рие. Оно при­нес­ло с собой неже­ла­ние вое­вать, но воин­ст­вен­ный царь не раз­ре­шал выпус­кать ору­жие из рук и был даже уве­рен, что здо­ро­вью моло­де­жи воен­ная служ­ба полез­ней, чем пре­бы­ва­ние дома. Так дли­лось до тех пор, покуда и сам он не был раз­бит дол­гой болез­нью. (6) Тут вме­сте с телом был слом­лен и его сви­ре­пый дух, и тот, кто рань­ше ничто не счи­тал менее цар­ст­вен­ным, чем отда­вать свои помыс­лы свя­щен­но­дей­ст­ви­ям, теперь вдруг стал поко­рен все­му — и важ­ным пред­пи­са­ни­ям бла­го­че­стия, и жал­ким суе­ве­ри­ям, — обра­тив к бого­бо­яз­нен­но­сти и народ. (7) Все уже тос­ко­ва­ли по вре­ме­нам Нумы и вери­ли, что нет от болез­ни ино­го сред­ства, кро­ме как испро­сить у богов мир и про­ще­нье. (8) Пере­да­ют, что царь сам, раз­би­рая запис­ки Нумы, узнал из них о неких тай­ных жерт­во­при­но­ше­ни­ях Юпи­те­ру Эли­цию и все­це­ло отдал­ся этим свя­щен­но­дей­ст­ви­ям, но то ли начал, то ли повел дело не по уста­ву; и не толь­ко что ника­кое зна­ме­ние не было ему явле­но, но невер­ный обряд раз­гне­вал Юпи­те­ра, и Тулл, пора­жен­ный мол­нией, сго­рел вме­сте с домом. Цар­ст­во­вал он с вели­кой воин­ской сла­вой трид­цать два года.

32. (1) По смер­ти Тул­ла вновь, как уста­но­ви­лось иско­ни, вся власть пере­шла к отцам и они назна­чи­ли интеррек­са. На созван­ном им схо­де народ избрал царем Анка Мар­ция¹⁰³; отцы утвер­ди­ли этот выбор. Анк Мар­ций был вну­ком царя Нумы Пом­пи­лия, сыном его доче­ри. (2) Едва всту­пив на цар­ство, он, памя­туя о дедов­ской сла­ве и един­ст­вен­ной сла­бо­сти пре­крас­но­го в осталь­ном преды­ду­ще­го цар­ст­во­ва­ния — упад­ке бла­го­че­стия и иска­же­нии обрядов, а так­же пола­гая важ­ней­шим, чтобы обще­ст­вен­ные свя­щен­но­дей­ст­вия совер­ша­лись в стро­гом согла­сии с уста­ва­ми Нумы, при­ка­зал пон­ти­фи­ку извлечь из запи­сок царя все отно­ся­щи­е­ся сюда настав­ле­нья и, начер­тав на дос­ке, обна­ро­до­вать. Это и граж­да­нам, стос­ко­вав­шим­ся по покою, и сосед­ним с.39 государ­ствам вну­ши­ло надеж­ду, что царь вер­нет­ся к дедов­ским нра­вам и уста­нов­ле­ньям.

(3) И вот лати­ны, с кото­ры­ми при царе Тул­ле был заклю­чен дого­вор, рас­храб­ри­лись и сде­ла­ли набег на рим­ские зем­ли, а когда рим­ляне потре­бо­ва­ли удо­вле­тво­ре­нья, дали высо­ко­мер­ный ответ в рас­че­те на без­де­я­тель­ность ново­го царя, кото­рый, пола­га­ли они, будет про­во­дить свое цар­ст­во­ва­ние меж свя­ти­лищ и алта­рей. (4) Анк, одна­ко, был схож нра­вом не толь­ко с Нумою, но и с Рому­лом; сверх того, он был убеж­ден, что цар­ст­во­ва­нию его деда, при тогдаш­ней моло­до­сти и необуздан­но­сти наро­да, спо­кой­ст­вие было гораздо нуж­нее и что достой­но­го мира, кото­рый достал­ся его деду, ему, Анку, так про­сто не добить­ся: тер­пе­нье его испы­ты­ва­ют, чтобы, испы­тав, пре­зи­рать, и, ста­ло быть, вре­мя сей­час под­хо­дя­щее ско­рее для Тул­ла, чем для Нумы. (5) Но, чтобы уста­но­вить и для войн закон­ный порядок, как Нума уста­но­вил обряды для мир­но­го вре­ме­ни, и чтобы вой­ны не толь­ко велись, но и объ­яв­ля­лись по опре­де­лен­но­му чину, Анк поза­им­ст­во­вал у древ­не­го пле­ме­ни экви­ко­лов то пра­во, каким ныне поль­зу­ют­ся феци­а­лы¹⁰⁴, тре­буя удо­вле­тво­ре­ния.

(6) Посол, при­дя к гра­ни­цам тех, от кого тре­бу­ют удо­вле­тво­ре­ния, покры­ва­ет голо­ву (покры­ва­ло это из шер­сти) и гово­рит: «Внем­ли, Юпи­тер, внем­ли­те рубе­жи пле­ме­ни тако­го-то (тут он назы­ва­ет имя); да слы­шит меня Выш­ний Закон. Я вест­ник все­го рим­ско­го наро­да, по пра­ву и чести при­хо­жу я послом, и сло­вам моим да будет вера!» (7) Далее он исчис­ля­ет все тре­бу­е­мое. Затем берет в свиде­те­ли Юпи­те­ра: «Если непра­во и нече­сти­во тре­бую я, чтобы эти люди и эти вещи были выда­ны мне, да лишишь ты меня навсе­гда при­над­леж­но­сти к мое­му оте­че­ству». (8) Это про­из­но­сит он, когда пере­сту­па­ет рубеж, это же — пер­во­му встреч­но­му, это же — когда вхо­дит в ворота, это же — когда вой­дет на пло­щадь, изме­няя лишь немно­гие сло­ва в воз­ве­ще­нии и закля­тии. (9) Если он не полу­ча­ет того, что тре­бу­ет, то по про­ше­ст­вии трид­ца­ти трех дней (таков уста­нов­лен­ный обы­ча­ем срок) он объ­яв­ля­ет вой­ну так: (10) «Внем­ли, Юпи­тер, и ты, Янус Кви­рин, и все боги небес­ные, и вы, зем­ные, и вы, под­зем­ные, — внем­ли­те! Вас я беру в свиде­те­ли тому, что этот народ (тут он назы­ва­ет, какой имен­но) нару­шил пра­во и не жела­ет его вос­ста­но­вить. Но об этом мы, пер­вые и ста­рей­шие в нашем оте­че­стве, будем дер­жать совет, каким обра­зом нам осу­ще­ст­вить свое пра­во». Тут посол воз­вра­ща­ет­ся в Рим для сове­ща­ния.

(11) Без про­мед­ле­ния царь в таких при­мер­но сло­вах запра­ши­ва­ет отцов: «Каса­тель­но тех вещей, тре­бо­ва­ний, дел, о како­вых отец-отря­жен­ный рим­ско­го наро­да кви­ри­тов изве­стил отца-отря­жен­но­го ста­рых лати­нов и самих ста­рых лати­нов; каса­тель­но все­го того, что те не выда­ли, не выпол­ни­ли, не воз­ме­сти­ли; каса­тель­но все­го того, чему над­ле­жит быть выдан­ным, выпол­нен­ным, воз­ме­щен­ным, объ­яви, какое твое суж­де­нье» — так он с.40 обра­ща­ет­ся к тому, кто пода­ет мне­ние пер­вым. (12) Тот в ответ: «Чистой и чест­ной вой­ной, по суж­де­нию мое­му, долж­но их взыс­кать; на это даю свое согла­сье и одоб­ре­нье». Пото­му по поряд­ку были опро­ше­ны осталь­ные; когда боль­шин­ство при­сут­ст­ву­ю­щих при­со­еди­ни­лось к тому же мне­нию, поста­но­ви­ли вое­вать. Суще­ст­во­вал обы­чай, чтобы феци­ал при­но­сил к гра­ни­цам про­тив­ни­ка копье с желез­ным нако­неч­ни­ком или кизи­ло­вое древ­ко с обо­жжен­ным кон­цом и в при­сут­ст­вии не менее чем тро­их взрос­лых свиде­те­лей гово­рил: (13) «Так как наро­ды ста­рых лати­нов и каж­дый из ста­рых лати­нов про­ви­ни­лись и погре­ши­ли про­тив рим­ско­го наро­да кви­ри­тов, так как рим­ский народ кви­ри­тов опре­де­лил быть войне со ста­ры­ми лати­на­ми и сенат рим­ско­го наро­да кви­ри­тов рас­судил, согла­сил­ся и одоб­рил, чтобы со ста­ры­ми лати­на­ми была вой­на, того ради я и рим­ский народ наро­дам ста­рых лати­нов и каж­до­му из ста­рых лати­нов объ­яв­ляю и при­но­шу вой­ну». Про­из­нес­ши это, он бро­сал копье в пре­де­лы про­тив­ни­ка. (14) Вот таким обра­зом потре­бо­ва­ли тогда от лати­нов удо­вле­тво­ре­ния и объ­яви­ли им вой­ну; этот порядок пере­ня­ли потом­ки.

33. (1) Пору­чив попе­че­нье о свя­щен­но­дей­ст­ви­ях фла­ми­нам и дру­гим жре­цам, Анк с вновь набран­ным вой­ском ушел на вой­ну. Латин­ский город Поли­то­рий он взял при­сту­пом, все его насе­ле­ние по при­ме­ру преды­ду­щих царей, при­ни­мав­ших непри­я­те­лей в чис­ло граж­дан и тем уве­ли­чи­вав­ших рим­ское государ­ство, пере­вел в Рим, (2) и, подоб­но тому как под­ле Пала­ти­на — оби­та­ли­ща древ­ней­ших рим­лян — саби­няне засе­ли­ли Капи­то­лий и кре­пость, а аль­бан­цы Целий­ский холм, ново­му попол­не­нию отведен был Авен­тин¹⁰⁵. Туда же были при­се­ле­ны новые граж­дане и немно­го спу­стя, по взя­тии Тел­лен и Фика­ны. (3) На Поли­то­рий при­шлось дви­нуть­ся вой­ною еще раз, так как опу­стев­ший город заня­ли ста­рые лати­ны; это заста­ви­ло рим­лян раз­ру­шить Поли­то­рий, чтобы он не слу­жил посто­ян­ным при­ста­ни­щем для непри­я­те­лей. (4) В кон­це кон­цов все силы лати­нов были оттес­не­ны к Медул­лии¹⁰⁶, где доволь­но дол­го воен­ное сча­стье было непо­сто­ян­ным — сра­жа­лись с пере­мен­ным успе­хом: и самый город был надеж­но защи­щен укреп­ле­нья­ми и силь­ной охра­ной, и в откры­том поле латин­ское вой­ско, став лаге­рем, несколь­ко раз схва­ты­ва­лось с рим­ля­на­ми вру­ко­паш­ную. (5) Нако­нец Анк, бро­сив в дело все свои силы, выиг­рал сра­же­ние и, обо­га­тив­шись огром­ной добы­чей, воз­вра­тил­ся в Рим; тут тоже мно­гие тыся­чи лати­нов были при­ня­ты в чис­ло граж­дан, а для посе­ле­ния им отведе­но было место близ алта­ря Мур­ции¹⁰⁷ — чтобы соеди­нил­ся Авен­тин с Пала­ти­ном. (6) Яни­кул¹⁰⁸ был тоже при­со­еди­нен к горо­ду — не отто­го, что не хва­та­ло места, но чтобы не смог­ли здесь когда-нибудь укре­пить­ся вра­ги. Реше­но было не толь­ко обне­сти этот холм сте­ною, но и — ради удоб­ства сооб­ще­ния — соеди­нить с горо­дом Свай­ным мостом, кото­рый тогда впер­вые был постро­ен с.41 на Тиб­ре. (7) Ров Кви­ри­тов, нема­ло­важ­ное укреп­ле­ние на рав­нин­ных под­сту­пах к горо­ду, тоже дело царя Анка.

(8) Огром­ный при­ток насе­ле­ния уве­ли­чил государ­ство, а в таком мно­го­люд­ном наро­де поте­ря­лось ясное раз­ли­чие меж­ду хоро­ши­ми и дур­ны­ми поступ­ка­ми, ста­ли совер­шать­ся тай­ные пре­ступ­ле­ния, и поэто­му в устра­ше­ние все воз­рас­тав­шей дер­зо­сти него­дя­ев воз­во­дит­ся тюрь­ма посреди горо­да¹⁰⁹, над самым фору­мом. (9) И не толь­ко город, но и его вла­де­ния рас­ши­ри­лись в это цар­ст­во­ва­ние. Ото­брав у вей­ян Месий­ский лес¹¹⁰, рим­ляне рас­про­стра­ни­ли свою власть до само­го моря, и при устье Тиб­ра был осно­ван город Остия; вокруг него ста­ли добы­вать соль¹¹¹; в озна­ме­но­ва­нье воен­ных успе­хов пере­стро­и­ли храм Юпи­те­ра Фере­трия.

34. (1) В цар­ст­во­ва­ние Анка в Рим пере­се­лил­ся Луку­мон¹¹², чело­век дея­тель­ный и силь­ный сво­им богат­ст­вом; в Рим его при­ве­ло преж­де все­го вла­сто­лю­бие и надеж­да на боль­шие поче­сти, каких он не мог достиг­нуть в Тарк­ви­ни­ях, пото­му что и там был отпрыс­ком чуже­зем­но­го рода. (2) Был он сыном корин­фя­ни­на Дема­ра­та¹¹³, кото­рый из-за меж­до­усо­биц бежал из род­но­го горо­да, волей слу­чая посе­лил­ся в Тарк­ви­ни­ях, там женил­ся и родил дво­их сыно­вей. Зва­лись они Луку­мон и Аррунт. Луку­мон пере­жил отца и уна­сле­до­вал все его доб­ро. Аррунт умер еще при жиз­ни отца, оста­вив жену бере­мен­ной. Впро­чем, отец пере­жил сына нена­дол­го, (3) он скон­чал­ся, не зная, что невест­ка носит в чре­ве, и пото­му не упо­мя­нул в заве­ща­нии вну­ка. Родив­ший­ся после смер­ти деда маль­чик, не имея ника­кой доли в его богат­стве, полу­чил из-за бед­но­сти имя Эге­рия¹¹⁴. А в Луку­моне, кото­рый уна­сле­до­вал все отцов­ское доб­ро, уже само богат­ство порож­да­ло често­лю­бие, (4) еще уси­лив­ше­е­ся, когда он взял в супру­ги Тана­к­виль. Эта жен­щи­на была само­го высо­ко­го рода, и не лег­ко ей было сми­рить­ся с тем, что по бра­ку поло­же­нье ее ниже, чем по рож­де­нию. (5) Так как этрус­ки пре­зи­ра­ли Луку­мо­на, сына изгнан­ни­ка-при­шле­ца, она не мог­ла сне­сти уни­же­ния и, забыв о при­род­ной люб­ви к оте­че­ству, реши­ла поки­нуть Тарк­ви­нии — толь­ко бы видеть супру­га в поче­те. (6) Самым под­хо­дя­щим для это­го горо­дом ей пока­зал­ся Рим: сре­ди моло­до­го наро­да, где вся знать недав­няя и самая знат­ность при­об­ре­те­на доб­ле­стью, там-то и место мужу храб­ро­му и дея­тель­но­му. Ведь цар­ст­во­вал там саби­ня­нин Таций, ведь при­зван был туда на цар­ство Нума из Кур, ведь и Анк, рож­ден­ный мате­рью-саби­нян­кой, зна­тен одним толь­ко пред­ком — Нумою. (7) Тана­к­виль без труда убеди­ла мужа, кото­рый и сам жаж­дал поче­стей; да и Тарк­ви­нии были ему оте­че­ст­вом лишь со сто­ро­ны мате­ри. Сняв­шись с места со всем иму­ще­ст­вом, они отсе­ля­ют­ся в Рим.

(8) Доез­жа­ют они волей слу­чая до Яни­ку­ла, а там орел плав­но, на рас­про­стер­тых кры­льях, спус­ка­ет­ся к Луку­мо­ну, вос­седаю­ще­му с женою на колес­ни­це, и уно­сит его шап­ку, чтобы, с.42 покру­жив с гром­ким кле­котом, вновь воз­ло­жить ее на голо­ву, буд­то испол­няя пору­че­ние боже­ства; затем уле­та­ет ввысь. (9) Тана­к­виль, жен­щи­на све­ду­щая, как вооб­ще этрус­ки, в небес­ных зна­ме­ньях, с радо­стью при­ня­ла это про­воз­ве­стье. Обняв­ши мужа, она велит ему наде­ять­ся на высо­кую и вели­кую участь: такая при­ле­та­ла к нему пти­ца, с такой сто­ро­ны неба, тако­го бога вест­ни­ца; обле­тев вокруг самой маков­ки, она под­ня­ла квер­ху убор, воз­ло­жен­ный на чело­ве­че­скую голо­ву, чтобы воз­вра­тить его как бы от боже­ства. (10) С таки­ми надеж­да­ми и мыс­ля­ми въе­ха­ли они в город и, обза­ведясь там домом, назва­лись име­нем Луция Тарк­ви­ния Древ­не­го¹¹⁵. (11) Чело­век новый и бога­тый, Луций Тарк­ви­ний обра­тил на себя вни­ма­ние рим­лян и сам помо­гал сво­ей уда­че радуш­ным обхож­де­ньем и дру­же­люб­ны­ми при­гла­ше­ни­я­ми, услу­га­ми и бла­го­де­я­нья­ми, кото­рые ока­зы­вал, кому толь­ко мог, покуда мол­ва о нем не донес­лась и до цар­ско­го двор­ца. (12) А сведя зна­ком­ство с царем, он охот­но при­ни­мал пору­че­ния, искус­но их испол­нял и ско­ро достиг того, что на пра­вах близ­кой друж­бы стал бывать на сове­тах и обще­ст­вен­ных и част­ных и в воен­ное и в мир­ное вре­мя. Нако­нец, вой­дя во все дела, он был назна­чен по заве­ща­нию опе­ку­ном цар­ских детей.

35. (1) Анк цар­ст­во­вал два­дцать четы­ре года; искус­ст­вом и сла­вою в делах вой­ны и мира он был равен любо­му из пред­ше­ст­во­вав­ших царей. Сыно­вья его были уже почти взрос­лы­ми. Тем силь­нее наста­и­вал Тарк­ви­ний, чтобы как мож­но ско­рей состо­я­лось собра­ние, кото­рое избра­ло бы царя, (2) а к тому вре­ме­ни, на какое оно было назна­че­но, отпра­вил цар­ских детей на охоту. Он, как пере­да­ют, был пер­вым, кто иска­тель­ст­вом домо­гал­ся цар­ства и высту­пил с речью, состав­лен­ною для при­вле­че­нья сер­дец про­сто­го наро­да. (3) Он, гово­рил Тарк­ви­ний, не ищет ниче­го небы­ва­ло­го, ведь он не пер­вым из чуже­зем­цев (чему вся­кий мог бы дивить­ся или него­до­вать), но третьим при­тя­за­ет на цар­скую власть в Риме: и Таций из вра­га даже — не про­сто из чуже­зем­ца — был сде­лан царем, и Нума, незна­ко­мый с горо­дом, не стре­мив­ший­ся к вла­сти, сами­ми рим­ля­на­ми был при­зван на цар­ство, (4) а он, Тарк­ви­ний, с того вре­ме­ни, как стал рас­по­ря­жать­ся собой, пере­се­лил­ся в Рим с супру­гой и всем иму­ще­ст­вом. В Риме, не в преж­нем оте­че­стве, про­жил он боль­шую часть тех лет жиз­ни, какие чело­век уде­ля­ет граж­дан­ским обя­зан­но­стям. (5) И дома и на воен­ной служ­бе, под рукою без­уко­риз­нен­но­го настав­ни­ка, само­го царя Анка, изу­чил он зако­ны рим­лян, обы­чаи рим­лян. В пови­но­ве­нии и почте­нии к царю он мог поспо­рить со все­ми, а в доб­ром рас­по­ло­же­нии ко всем про­чим с самим царем. (6) Это не было ложью, и народ с вели­ким еди­но­ду­ши­ем избрал его на цар­ство. Пото­му-то он, чело­век, в осталь­ном достой­ный, и на цар­стве не рас­стал­ся с тем иска­тель­ст­вом, какое выка­зал, домо­га­ясь вла­сти¹¹⁶. Не мень­ше заботясь об укреп­ле­нии сво­его вла­ды­че­ства, чем о рас­ши­ре­нии государ­ства, он запи­сал в отцы с.43 сто чело­век, кото­рые с тех пор зва­лись отца­ми млад­ших родов; они дер­жа­ли, конеч­но, сто­ро­ну царя, чье бла­го­де­я­нье откры­ло им доступ в курию. (7) Вой­ну он вел сна­ча­ла с лати­на­ми и взял при­сту­пом город Апио­лы; вер­нув­шись с добы­чей, боль­шей, чем поз­во­ля­ло наде­ять­ся общее мне­ние об этой войне, он устро­ил игры, обстав­лен­ные с вели­ко­ле­пи­ем, невидан­ным при преж­них царях. (8) Тогда впер­вые отведе­но было место для цир­ка, кото­рый ныне зовет­ся Боль­шим¹¹⁷. Были опре­де­ле­ны места для отцов и всад­ни­ков¹¹⁸, чтобы вся­кий из них мог сде­лать для себя сиде­нья. (9) Смот­ре­ли с помо­стов, настлан­ных на под­по­рах высотою в две­на­дцать футов. В пред­став­ле­нии участ­во­ва­ли упряж­ки и кулач­ные бой­цы, в боль­шин­стве при­гла­шен­ные из Этру­рии. С это­го вре­ме­ни вошли в обы­чай еже­год­ные игры, име­ну­е­мые Рим­ски­ми или, ина­че, Вели­ки­ми¹¹⁹. (10) Тем же самым царем рас­пре­де­ле­ны были меж­ду част­ны­ми лица­ми участ­ки для стро­и­тель­ства вокруг фору­ма; воз­веде­ны пор­тик¹²⁰ и лав­ки.

36. (1) Тарк­ви­ний соби­рал­ся так­же обве­сти город камен­ною сте­ной, но поме­ша­ла сабин­ская вой­на. Она нача­лась столь вне­зап­но, что вра­ги успе­ли перей­ти Аниен преж­де, чем рим­ское вой­ско смог­ло высту­пить им навстре­чу. (2) Поэто­му Рим был в стра­хе, а пер­вая бит­ва, кро­во­про­лит­ная для обе­их сто­рон, ни одной не дала пере­ве­са. Когда затем вра­ги уве­ли вой­ска назад в лагерь и дали рим­ля­нам вре­мя под­гото­вить­ся к войне зано­во, Тарк­ви­ний рас­судил, что силам его осо­бен­но недо­ста­ет всад­ни­ков, и решил к Рам­нам, Тици­ям и Луце­рам — цен­ту­ри­ям, кото­рые были учреж­де­ны Рому­лом, — доба­вить новые, сохра­нив их на буду­щее памят­ни­ком Тарк­ви­ни­е­ва име­ни. (3) А так как Ромул учредил цен­ту­рии по совер­ше­нии пти­це­га­да­нья, то Атт Навий, слав­ный в то вре­мя авгур, объ­явил, что нель­зя ниче­го ни изме­нить, ни учредить нано­во, если того не поз­во­лят пти­цы. Это вызва­ло гнев царя, и он, как рас­ска­зы­ва­ют, насме­ха­ясь над искус­ст­вом гада­ния, про­мол­вил: «Ну-ка, ты, боже­ст­вен­ный, посмот­ри по пти­цам, может ли испол­нить­ся то, что я сей­час дер­жу в уме». (4) Когда же тот, совер­шив пти­це­га­да­нье, ска­зал, что это непре­мен­но сбудет­ся, царь отве­тил: «А зага­дал-то я, чтобы ты брит­вой рас­сек осе­лок. Возь­ми же одно и дру­гое и сде­лай то, что, как воз­ве­сти­ли тебе твои пти­цы, может быть испол­не­но». Тогда жрец, как пере­да­ют, без про­мед­ле­нья рас­сек осе­лок. (5) Изва­я­ние Атта с покры­тою голо­вой сто­ит на том месте, где это слу­чи­лось: на Коми­ции¹²¹, на самих сту­пе­нях, по левую руку от курии. И камень, гово­рят, был поло­жен на том же месте, чтобы он напо­ми­нал потом­кам об этом чуде. (6) А ува­же­ние к пти­це­га­да­нию и досто­ин­ству авгу­ров ста­ло так вели­ко, что с тех пор ника­кие дела — ни на войне, ни в мир­ные дни — не велись без того, чтобы не вопро­сить птиц: народ­ные собра­ния, сбор вой­ска, важ­ней­шие дела отме­ня­лись, если не доз­во­ля­ли пти­цы. (7) И в тот раз тоже — все касав­ше­е­ся всад­ни­че­ских цен­ту­рий с.44 Тарк­ви­ний оста­вил неиз­мен­ным и лишь при­ба­вил к чис­лу всад­ни­ков еще столь­ко же, так что в трех цен­ту­ри­ях их ста­ло тыся­ча восемь­сот¹²². (8) Вновь набран­ные всад­ни­ки были назва­ны «млад­ши­ми» и при­чис­ле­ны к преж­ним цен­ту­ри­ям, кото­рые сохра­ни­ли свои наиме­но­ва­ния. А нынеш­нее их про­зва­ние «шесть цен­ту­рий» про­ис­хо­дит от удво­ив­шей­ся тогда чис­лен­но­сти.

37. (1) Когда эта часть вой­ска была попол­не­на, вновь сра­зи­лись с саби­ня­на­ми. Но, под­кре­пив новы­ми сила­ми свое вой­ско, рим­ляне, кро­ме того, при­бег­ли и к хит­ро­сти: были посла­ны люди, чтобы зажечь и спу­стить в Аниен мно­же­ство дере­вьев, лежав­ших по бере­гам реч­ки; ветер разду­вал пла­мя, горя­щие дере­вья, боль­шей частью нава­лен­ные на плоты, застре­ва­ли у свай, и мост заго­рел­ся¹²³. (2) И это тоже напу­га­ло саби­нян во вре­мя бит­вы и вдо­ба­вок поме­ша­ло им бежать, когда они были рас­се­я­ны; мно­же­ство их, хоть и спас­лось от вра­га, нашло свою гибель в реке. Их щиты, при­не­сен­ные тече­ни­ем к Риму, были заме­че­ны в Тиб­ре и дали знать о победе едва ли не рань­ше, чем успе­ла прий­ти весть о ней. (3) В этой бит­ве глав­ная сла­ва доста­лась всад­ни­кам. Постав­лен­ные, как рас­ска­зы­ва­ют, на обо­их кры­льях, они, когда пеший строй посреди стал уже под­да­вать­ся, уда­ри­ли с боков так, что не толь­ко оста­но­ви­ли сабин­ские леги­о­ны, жесто­ко тес­нив­шие дрог­нув­шую пехоту, но неожи­дан­но обра­ти­ли их в бег­ство. (4) Саби­няне врас­сып­ную бро­си­лись к горам, но немно­гие их достиг­ли — боль­шин­ство, как уже гово­ри­лось, было загна­но кон­ни­цей в реку. (5) Тарк­ви­ний, решив про­дол­жать наступ­ле­ние на пере­пу­ган­но­го вра­га, отсы­ла­ет добы­чу и плен­ных в Рим и, сло­жив огром­ный костер из вра­жьих доспе­хов (таков был обет Вул­ка­ну)¹²⁴, ведет вой­ско даль­ше, в зем­лю саби­нян. (6) И, хотя дела их шли пло­хо и на луч­шее наде­ять­ся было нече­го, одна­ко, посколь­ку для раз­мыш­ле­ний вре­ме­ни не оста­ва­лось, саби­няне вышли навстре­чу с наспех набран­ным вой­ском; раз­би­тые сно­ва и поте­ряв на этот раз почти все, они запро­си­ли мира.

38. (1) Кол­ла­ция¹²⁵ и все зем­ли по сю сто­ро­ну Кол­ла­ции были отня­ты у саби­нян. Эге­рий, цар­ский пле­мян­ник, был остав­лен в Кол­ла­ции с отрядом. Кол­ла­тин­цы сда­лись, и, насколь­ко мне извест­но, порядок сда­чи был таков. (2) Царь спро­сил: «Это вы — послы и хода­таи, послан­ные кол­ла­тин­ским наро­дом, чтобы отдать в наши руки себя самих и кол­ла­тин­ский народ?» — «Мы». — «Вла­стен ли над собою кол­ла­тин­ский народ?» — «Вла­стен». — «Отда­е­те ли вы кол­ла­тин­ский народ, поля, воду, погра­нич­ные зна­ки, хра­мы, утварь, все, при­над­ле­жа­щее богам и людям, в мою и наро­да рим­ско­го власть?» — «Отда­ем». — «А я при­ни­маю». (3) Завер­шив сабин­скую вой­ну, Тарк­ви­ний три­ум­фа­то­ром воз­вра­ща­ет­ся в Рим. Потом он пошел вой­ной на ста­рых лати­нов. (4) Здесь ни разу не дохо­ди­ло до бит­вы, от кото­рой зави­сел бы исход всей вой­ны, — захва­ты­вая горо­да по одно­му, царь поко­рил весь народ лати­нов. Кор­ни­кул, Ста­рая Фику­лея, Каме­рия, с.45 Кру­сту­ме­рия, Аме­рио­ла, Медул­лия, Номент — вот горо­да, взя­тые у ста­рых лати­нов или у тех, кто их под­дер­жи­вал. Затем был заклю­чен мир.

(5) С это­го вре­ме­ни Тарк­ви­ний обра­ща­ет­ся к мир­ной дея­тель­но­сти с усер­дьем, пре­вы­шав­шим уси­лия, отдан­ные войне; он хотел, чтобы у наро­да было и дома не мень­ше дел, чем в похо­де. (6) Так, воз­вра­тясь к начи­на­нию, рас­стро­ен­но­му сабин­ской вой­ною, он стал обно­сить камен­ною сте­ной город в тех местах, где не успел еще соорудить укреп­ле­нья; так, он осу­шил в горо­де низ­кие места вокруг фору­ма и дру­гие низи­ны меж­ду хол­ма­ми, про­ведя к Тиб­ру выры­тые с укло­ном кана­лы (ибо с ров­ных мест нелег­ко было отве­сти воды); (7) так, он зало­жил — во испол­не­ние дан­но­го в сабин­скую вой­ну обе­та — осно­ва­ние хра­ма Юпи­те­ра на Капи­то­лии, уже пред­у­га­ды­вая душой гряду­щее вели­чие это­го места.

39. (1) В это вре­мя в цар­ском доме слу­чи­лось чудо, див­ное и по виду, и по послед­ст­ви­ям. На гла­зах у мно­гих, гла­сит пре­да­ние, пыла­ла голо­ва спя­ще­го маль­чи­ка по име­ни Сер­вий Тул­лий¹²⁶. (2) Мно­го­го­ло­сый крик, вызван­ный столь изу­ми­тель­ным зре­ли­щем, при­влек и царя с цари­цей, а когда кто-то из домаш­них при­нес воды, чтобы залить огонь, цари­ца оста­но­ви­ла его. Пре­кра­ти­ла она и шум, запре­тив тре­во­жить маль­чи­ка, покуда тот сам не проснет­ся. (3) Вско­ре вме­сте со сном исчез­ло и пла­мя. Тогда, отведя мужа в сто­ро­ну, Тана­к­виль гово­рит: «Видишь это­го маль­чи­ка, кото­ро­му мы даем столь низ­кое вос­пи­та­ние? Мож­но дога­дать­ся, что когда-нибудь, в невер­ных обсто­я­тель­ствах, он будет нашим све­то­чем, опло­том уни­жен­но­го цар­ско­го дома. Давай же того, кто послу­жит к вели­кой сла­ве и государ­ства, и нашей, вскор­мим со всею забот­ли­во­стью, на какую спо­соб­ны».

(4) С этой поры с ним обхо­ди­лись как с сыном, настав­ля­ли в нау­ках, кото­рые побуж­да­ют души к слу­же­нью вели­ко­му буду­ще­му. Это ока­за­лось нетруд­ным делом, ибо было угод­но богам. Юно­ша вырос с истин­но цар­ски­ми задат­ка­ми, и, когда при­шла пора Тарк­ви­нию поду­мать о зяте, никто из рим­ских юно­шей ни в чем не сумел срав­нить­ся с Сер­ви­ем Тул­ли­ем; царь про­сва­тал за него свою дочь. (5) Эта честь, чего бы ради ни была она ока­за­на, не поз­во­ля­ет пове­рить, буд­то он родил­ся от рабы­ни и в дет­стве сам был рабом. Я более скло­нен разде­лить мне­ние тех, кто рас­ска­зы­ва­ет, что, когда взят был Кор­ни­кул, жена Сер­вия Тул­лия, пер­во­го в том горо­де чело­ве­ка, оста­лась после гибе­ли мужа бере­мен­ной; она была опо­зна­на сре­ди про­чих плен­ниц, за исклю­чи­тель­ную знат­ность свою избав­ле­на рим­ской цари­цей от раб­ства и роди­ла ребен­ка в доме Тарк­ви­ния Древ­не­го. (6) После тако­го вели­ко­го бла­го­де­я­ния и жен­щи­ны сбли­зи­лись меж­ду собою, и маль­чик, с малых лет вырос­ший в доме, нахо­дил­ся в чести и в холе. Судь­ба мате­ри, попав­шей по взя­тии ее оте­че­ства в руки про­тив­ни­ка, заста­ви­ла пове­рить, что он родил­ся от рабы­ни.

с.46 40. (1) На трид­цать вось­мом при­мер­но году от воца­ре­нья Тарк­ви­ния, когда Сер­вий Тул­лий был в вели­чай­шей чести не у одно­го царя, но и у отцов, и про­сто­го наро­да, (2) двое сыно­вей Анка — хоть они и преж­де все­гда почи­та­ли себя глу­бо­ко оскорб­лен­ны­ми тем, что про­ис­ка­ми опе­ку­на отстра­не­ны от отцов­ско­го цар­ства, а цар­ст­ву­ет в Риме при­шлец не толь­ко что не сосед­ско­го, но даже и не ита­лий­ско­го рода, — рас­па­ля­ют­ся силь­ней­шим него­до­ва­ни­ем. (3) Выхо­дит, что и после Тарк­ви­ния цар­ство доста­нет­ся не им, но, без­удерж­но падая ниже и ниже, сва­лит­ся в раб­ские руки, так что спу­стя каких-нибудь сто лет¹²⁷ в том же горо­де, ту же власть, какою вла­дел — покуда жил на зем­ле — Ромул, богом рож­ден­ный и сам тоже бог, теперь полу­чит раб, порож­де­нье рабы­ни! Будет позо­ром и для все­го рим­ско­го име­ни, и в осо­бен­но­сти для их дома, если при живом и здо­ро­вом муж­ском потом­стве царя Анка цар­ская власть в Риме станет доступ­ной не толь­ко при­шле­цам, но даже рабам.

(4) И вот они твер­до реша­ют отвра­тить ору­жи­ем это бес­че­стье. Но и сама горечь обиды боль­ше под­стре­ка­ла их про­тив Тарк­ви­ния, чем про­тив Сер­вия, и спа­се­нье, что царь, если они убьют не его, ото­мстит им страш­нее вся­ко­го дру­го­го; к тому же, дума­лось им, после гибе­ли Сер­вия царь еще кого-нибудь избе­рет себе в зятья и оста­вит наслед­ни­ком. (5) Поэто­му они гото­вят поку­ше­ние на само­го царя. Для зло­де­я­ния были выбра­ны два самых отча­ян­ных пас­ту­ха, воору­жен­ные, тот и дру­гой, при­выч­ны­ми им мужиц­ки­ми оруди­я­ми. Зате­яв при­твор­ную ссо­ру в пред­две­рии цар­ско­го дома, они под­ня­тым шумом соби­ра­ют вокруг себя всю при­слу­гу; потом, так как оба при­зы­ва­ли царя и крик доно­сил­ся во внут­рен­ние покои, их при­гла­ша­ют к царю. (6) Там и тот и дру­гой спер­ва вопи­ли напе­ре­рыв и ста­ра­лись друг дру­га пере­кри­чать; когда лик­тор унял их и велел гово­рить по оче­реди, они пере­ста­ют нако­нец пре­пи­рать­ся и один начи­на­ет зара­нее выду­ман­ный рас­сказ. (7) Пока царь вни­ма­тель­но слу­ша­ет, обо­ротясь к гово­ря­ще­му, вто­рой зано­сит и обру­ши­ва­ет на цар­скую голо­ву топор; оста­вив ору­жие в ране, оба выска­ки­ва­ют за дверь¹²⁸.

41. (1) Тарк­ви­ния при послед­нем изды­ха­нии при­ни­ма­ют на руки окру­жаю­щие, а обо­их зло­де­ев, бро­сив­ших­ся было бежать, схва­ты­ва­ют лик­то­ры. Под­ни­ма­ет­ся крик, и сбе­га­ет­ся народ, рас­спра­ши­вая, что слу­чи­лось. Сре­ди обще­го смя­те­ния Тана­к­виль при­ка­зы­ва­ет запе­реть дом, выстав­ляя всех прочь. Тща­тель­но, как если бы еще была надеж­да, при­готов­ля­ет она все нуж­ное для лече­ния раны, но тут же на слу­чай, если надеж­да исчезнет, при­ни­ма­ет иные меры: (2) быст­ро при­звав к себе Сер­вия, пока­зы­ва­ет ему почти без­ды­хан­но­го мужа и, про­стер­ши руку, закли­на­ет не допу­стить, чтобы смерть тестя оста­лась неото­мщен­ной, чтобы теща обра­ти­лась в посме­ши­ще для вра­гов. (3) «Тебе, Сер­вий, если ты муж­чи­на, — гово­рит она, — при­над­ле­жит цар­ство, а не с.47 тем, кто чужи­ми рука­ми гнус­ней­шее соде­ял зло­дей­ство. Вос­прянь, и да пове­дут тебя боги, кото­рые неко­гда, окру­жив твою голо­ву боже­ст­вен­ным сия­ньем, воз­ве­сти­ли ей слав­ное буду­щее. Пусть вос­пла­ме­нит тебя ныне тот небес­ный огонь, ныне поис­ти­не про­будись! Мы тоже чуже­зем­цы — и цар­ст­во­ва­ли. Помни о том, кто ты, а не от кого рож­ден. А если твоя реши­мость тебе изме­ня­ет в неждан­ной беде, сле­дуй моим реше­ни­ям». (4) Когда шум и напор тол­пы уже нель­зя было выно­сить, Тана­к­виль из верх­ней поло­ви­ны дома, сквозь окно, выхо­див­шее на Новую ули­цу¹²⁹ (царь жил тогда у хра­ма Юпи­те­ра Ста­но­ви­те­ля), обра­ща­ет­ся с речью к наро­ду. (5) Она велит сохра­нять спо­кой­ст­вие: царь-де про­сто оглу­шен уда­ром; лез­вие про­ник­ло неглу­бо­ко; он уже при­шел в себя; кровь обтер­та, и рана обсле­до­ва­на; все обна­де­жи­ва­ет; вско­ре, она уве­ре­на, они увидят и само­го царя, а пока она велит, чтобы народ ока­зы­вал пови­но­ве­ние Сер­вию Тул­лию, кото­рый будет тво­рить суд и испол­нять все дру­гие цар­ские обя­зан­но­сти. (6) Сер­вий выхо­дит, оде­тый в тра­бею¹³⁰, в сопро­вож­де­нии лик­то­ров и, усев­шись в цар­ское крес­ло, одни дела реша­ет сра­зу, о дру­гих для виду обе­ща­ет посо­ве­то­вать­ся с царем. Таким вот обра­зом в тече­ние несколь­ких дней после кон­чи­ны Тарк­ви­ния, ута­ив его смерть, Сер­вий под пред­ло­гом испол­не­ния чужих обя­зан­но­стей упро­чил соб­ст­вен­ное поло­же­нье. Толь­ко после это­го о слу­чив­шем­ся было объ­яв­ле­но и в цар­ском доме под­нял­ся плач. Сер­вий, окру­жив­ший себя стра­жей, пер­вый стал пра­вить лишь с соиз­во­ле­нья отцов, без народ­но­го избра­ния. (7) Сыно­вья же Анка, как толь­ко схва­че­ны были испол­ни­те­ли пре­ступ­ле­ния и при­шло изве­стие, что царь жив, а вся власть у Сер­вия¹³¹, уда­ли­лись в изгна­ние в Свес­су Поме­цию.

42. (1) И не толь­ко обще­ст­вен­ны­ми мера­ми ста­рал­ся Сер­вий укре­пить свое поло­же­ние, но и част­ны­ми. Чтобы у Тарк­ви­ни­е­вых сыно­вей не заро­ди­лась такая же нена­висть к нему, как у сыно­вей Анка к Тарк­ви­нию, Сер­вий соче­та­ет бра­ком двух сво­их доче­рей с цар­ски­ми сыно­вья­ми Луци­ем и Аррун­том Тарк­ви­ни­я­ми. (2) Но чело­ве­че­ски­ми ухищ­ре­ни­я­ми не пере­ло­мил он судь­бы: даже в соб­ст­вен­ном его доме завист­ли­вая жаж­да вла­сти все про­пи­та­ла невер­но­стью и враж­дой.

Как раз вовре­мя — в видах сохра­не­ния уста­но­вив­ше­го­ся спо­кой­ст­вия — он открыл воен­ные дей­ст­вия (ибо срок пере­ми­рия уже истек) про­тив вей­ян и дру­гих этрус­ков¹³². (3) В этой войне бли­ста­тель­но про­яви­лись и доб­лесть, и сча­стье Тул­лия; рас­се­яв огром­ное вой­ско вра­гов, он воз­вра­тил­ся в Рим уже несо­мнен­ным царем, удо­сто­ве­рив­шись в пре­дан­но­сти и отцов и про­сто­го наро­да.

(4) Теперь он при­сту­па­ет к вели­чай­ше­му из мир­ных дел, чтобы, подоб­но тому как Нума явил­ся твор­цом боже­ст­вен­но­го пра­ва, Сер­вий слыл у потом­ков твор­цом всех граж­дан­ских раз­ли­чий, всех сосло­вий, чет­ко деля­щих граж­дан по сте­пе­ням с.48 досто­ин­ства и состо­я­тель­но­сти. (5) Он учредил ценз¹³³ — самое бла­го­де­тель­ное для буду­щей вели­кой дер­жа­вы уста­нов­ле­нье, посред­ст­вом кото­ро­го повин­но­сти, и воен­ные и мир­ные, рас­пре­де­ля­ют­ся не подуш­но, как до того, но соот­вет­ст­вен­но иму­ще­ст­вен­но­му поло­же­нию каж­до­го. Имен­но тогда учредил он и раз­ряды, и цен­ту­рии, и весь осно­ван­ный на цен­зе порядок — укра­ше­нье и мир­но­го и воен­но­го вре­ме­ни.

43. (1) Из тех, кто имел сто тысяч ассов или еще боль­ший ценз, Сер­вий соста­вил восемь­де­сят цен­ту­рий: по соро­ка из стар­ших и млад­ших воз­рас­тов¹³⁴; (2) все они полу­чи­ли назва­ние «пер­вый раз­ряд», стар­шим над­ле­жа­ло быть в готов­но­сти для обо­ро­ны горо­да, млад­шим — вести внеш­ние вой­ны. Воору­же­ние от них тре­бо­ва­лось такое: шлем, круг­лый щит, поно­жи, пан­цирь — все из брон­зы, это для защи­ты тела. (3) Ору­жие для напа­де­ния: копье и меч. Это­му раз­ряду при­да­ны были две цен­ту­рии масте­ров, кото­рые нес­ли служ­бу без ору­жия: им было пору­че­но достав­лять для нужд вой­ны осад­ные соору­же­нья. (4) Во вто­рой раз­ряд вошли име­ю­щие ценз от ста до семи­де­ся­ти пяти тысяч, и из них, стар­ших и млад­ших, были состав­ле­ны два­дцать цен­ту­рий. Поло­жен­ное ору­жие: вме­сто круг­ло­го щита — вытя­ну­тый, осталь­ное — то же, толь­ко без пан­ци­ря. (5) Для третье­го раз­ряда Сер­вий опре­де­лил ценз в пять­де­сят тысяч; обра­зо­ва­ны те же два­дцать цен­ту­рий, с тем же разде­ле­ни­ем воз­рас­тов. В воору­же­нии тоже ника­ких изме­не­ний, толь­ко отме­не­ны поно­жи. (6) В чет­вер­том раз­ряде ценз — два­дцать пять тысяч; обра­зо­ва­ны те же два­дцать цен­ту­рий, воору­же­ние изме­не­но: им не назна­че­но ниче­го, кро­ме копья и дро­ти­ка. (7) Пятый раз­ряд обшир­нее: обра­зо­ва­ны трид­цать цен­ту­рий; здесь вои­ны носи­ли при себе лишь пра­щи и мета­тель­ные кам­ни. В том же раз­ряде рас­пре­де­лен­ные по трем цен­ту­ри­ям запас­ные, гор­ни­сты и тру­ба­чи. (8) Этот класс имел ценз один­на­дцать тысяч. Еще мень­ший ценз оста­вал­ся на долю всех про­чих, из кото­рых была обра­зо­ва­на одна цен­ту­рия, сво­бод­ная от воин­ской служ­бы.

Когда пешее вой­ско было сна­ря­же­но и под­разде­ле­но, Сер­вий соста­вил из вид­ней­ших людей государ­ства две­на­дцать всад­ни­че­ских цен­ту­рий. (9) Еще он обра­зо­вал шесть дру­гих цен­ту­рий, вза­мен трех, учреж­ден­ных Рому­лом, и под теми же освя­щен­ны­ми пти­це­га­да­ни­ем име­на­ми¹³⁵. Для покуп­ки коней всад­ни­кам было дано из каз­ны по десять тысяч ассов, а содер­жа­ние этих коней было воз­ло­же­но на неза­муж­них жен­щин, кото­рым над­ле­жа­ло вно­сить по две тыся­чи ассов еже­год­но.

(10) Все эти тяготы были с бед­ных пере­ло­же­ны на бога­тых. Зато боль­шим стал и почет. Ибо не пого­лов­но, не всем без раз­бо­ра (как то пове­лось от Рому­ла и сохра­ня­лось при про­чих царях) было дано рав­ное пра­во голо­са и не все голо­са име­ли рав­ную силу, но были уста­нов­ле­ны сте­пе­ни, чтобы и никто не казал­ся исклю­чен­ным из голо­со­ва­нья, и вся сила нахо­ди­лась бы у с.49 вид­ней­ших людей государ­ства. (11) А имен­но: пер­вы­ми при­гла­ша­ли к голо­со­ва­нию всад­ни­ков, затем — восемь­де­сят пехот­ных цен­ту­рий пер­во­го раз­ряда; если мне­ния рас­хо­ди­лись, что слу­ча­лось ред­ко, при­гла­ша­ли голо­со­вать цен­ту­рии вто­ро­го раз­ряда; но до самых низ­ких не дохо­ди­ло почти нико­гда. (12) И не сле­ду­ет удив­лять­ся, что при нынеш­нем поряд­ке, кото­рый сло­жил­ся после того, как триб ста­ло трид­цать пять, чему отве­ча­ет двой­ное чис­ло цен­ту­рий — стар­ших и млад­ших, общее чис­ло цен­ту­рий не схо­дит­ся с тем, какое уста­но­вил Сер­вий Тул­лий. (13) Ведь когда он разде­лил город — по насе­лен­ным окру­гам и хол­мам — на четы­ре части и назвал эти части три­ба­ми (я пола­гаю, от сло­ва «три­бут» — налог, пото­му что от Сер­вия же идет и спо­соб соби­рать налог рав­но­мер­но, в соот­вет­ст­вии с цен­зом), то эти тогдаш­ние три­бы не име­ли ника­ко­го каса­тель­ства ни к рас­пре­де­ле­нию по цен­ту­ри­ям, ни к их чис­лу¹³⁶.

44. (1) Про­из­ведя общую пере­пись и тем покон­чив с цен­зом (для уско­ре­ния это­го дела был издан закон об укло­нив­ших­ся, кото­рый гро­зил им око­ва­ми и смер­тью), Сер­вий Тул­лий объ­явил, что все рим­ские граж­дане, всад­ни­ки и пехо­тин­цы, каж­дый в соста­ве сво­ей цен­ту­рии, долж­ны явить­ся с рас­све­том на Мар­со­во поле. (2) Там, выстро­ив все вой­ско, он при­нес за него очи­сти­тель­ную жерт­ву — каба­на, бара­на и быка.

Этот обряд был назван «свер­ше­ньем очи­ще­нья», пото­му что им завер­шал­ся ценз. Пере­да­ют, что в тот раз пере­пи­са­но было восемь­де­сят тысяч граж­дан; древ­ней­ший исто­рик Фабий Пик­тор добав­ля­ет, что тако­во было чис­ло спо­соб­ных носить ору­жие. (3) Посколь­ку людей ста­ло так мно­го, пока­за­лось нуж­ным уве­ли­чить и город. Сер­вий при­со­еди­ня­ет к нему два хол­ма, Кви­ри­нал и Вими­нал, затем пере­хо­дит к рас­ши­ре­нию Эскви­лин­ско­го окру­га, где посе­ля­ет­ся и сам, чтобы вну­шить ува­же­ние к это­му месту. Город он обвел валом, рвом и сте­ной¹³⁷, раз­дви­нув таким обра­зом поме­рий¹³⁸. (4) Поме­рий, соглас­но тол­ко­ва­нию тех, кто смот­рит лишь на бук­валь­ное зна­че­ние сло­ва, — это поло­са зем­ли за сте­ной, ско­рее, одна­ко, по обе сто­ро­ны сте­ны. Неко­гда этрус­ки, осно­вы­вая горо­да, освя­ща­ли пти­це­га­да­ньем про­стран­ство по обе сто­ро­ны наме­чен­ной ими гра­ни­цы, чтобы изнут­ри к стене не при­мы­ка­ли зда­ния (теперь, напро­тив, это повсюду вошло в обы­чай), а сна­ру­жи поло­са зем­ли не обра­ба­ты­ва­лась чело­ве­ком. (5) Этот про­ме­жу­ток, засе­лять или запа­хи­вать кото­рый счи­та­лось кощун­ст­вом, и назы­ва­ет­ся у рим­лян поме­ри­ем — как пото­му, что он за сте­ной, так и пото­му, что сте­на за ним. И все­гда при рас­ши­ре­нии горо­да насколь­ко выно­сит­ся впе­ред сте­на, настоль­ко же раз­дви­га­ют­ся эти освя­щен­ные гра­ни­цы.

45. (1) Уси­лив государ­ство рас­ши­ре­ни­ем горо­да, упо­рядо­чив все внут­рен­ние дела для надоб­но­стей и вой­ны и мира, Сер­вий Тул­лий — чтобы не одним ору­жи­ем при­об­ре­та­лось могу­ще­ство — попы­тал­ся рас­ши­рить дер­жа­ву силой сво­его разу­ма, но так, с.50 чтобы это послу­жи­ло и к укра­ше­нию Рима. (2) В те вре­ме­на уже сла­вил­ся храм Диа­ны Эфес­ской, кото­рый, как пере­да­ва­ла мол­ва, сооб­ща воз­ве­ли государ­ства Азии. Бесе­дуя со знат­ней­ши­ми лати­на­ми, с кото­ры­ми он забот­ли­во под­дер­жи­вал государ­ст­вен­ные и част­ные свя­зи госте­при­им­ства и друж­бы, Сер­вий вся­че­ски рас­хва­ли­вал такое согла­сие и сов­мест­ное слу­же­нье богам. Часто воз­вра­ща­ясь к тому же раз­го­во­ру, он нако­нец добил­ся, чтобы латин­ские наро­ды сооб­ща с рим­ским сооруди­ли в Риме храм Диа­ны¹³⁹. (3) Это было при­зна­ние Рима гла­вою, о чем и шел спор, кото­рый столь­ко раз пыта­лись решить ору­жи­ем. Но, хотя каза­лось, что все лати­ны, столь­ко раз без уда­чи испы­тав дело ору­жи­ем, уже и думать о том забы­ли, один саби­ня­нин решил, буд­то ему откры­ва­ет­ся слу­чай, дей­ст­вуя в оди­ноч­ку, вос­ста­но­вить пре­вос­ход­ство саби­нян. (4) Рас­ска­зы­ва­ют, что в зем­ле саби­нян в хозяй­стве како­го-то отца семей­ства роди­лась тел­ка уди­ви­тель­ной вели­чи­ны и вида; ее рога, висев­шие мно­го веков в пред­две­рии хра­ма Диа­ны, оста­ва­лись памят­ни­ком это­го дива. (5) Такое собы­тие сочли — как оно и было в дей­ст­ви­тель­но­сти — чудес­ным пред­зна­ме­но­ва­ни­ем, и про­ри­ца­те­ли воз­ве­сти­ли, что за тем горо­дом, чей граж­да­нин при­не­сет эту тел­ку в жерт­ву Диане, и будет пре­вос­ход­ство. Это пред­ска­за­нье дошло до слу­ха жре­ца хра­ма Диа­ны, (6) а саби­ня­нин в пер­вый же день, какой он счел под­хо­дя­щим для жерт­во­при­но­ше­ния, при­вел тел­ку к хра­му Диа­ны и поста­вил перед алта­рем. Тут жрец-рим­ля­нин, опо­знав по раз­ме­рам это жерт­вен­ное живот­ное, о кото­ром было столь­ко раз­го­во­ров, и дер­жа в памя­ти сло­ва пред­ска­за­те­лей, обра­ща­ет­ся к саби­ня­ни­ну с таки­ми сло­ва­ми: «Что же ты, чуже­зе­мец, нечи­стым соби­ра­ешь­ся при­не­сти жерт­ву Диане? Неуже­ли ты спер­ва не омо­ешь­ся в проточ­ной воде? На дне доли­ны про­те­ка­ет Тибр». (7) Чуже­зе­мец, сму­щен­ный сомне­ни­ем, желая испол­нить все, как поло­же­но, чтобы исход дела отве­чал пред­зна­ме­но­ва­нию, тут же спу­стил­ся к Тиб­ру. Тем вре­ме­нем рим­ля­нин при­нес тел­ку в жерт­ву Диане. Этим он весь­ма уго­дил и царю, и сограж­да­нам.

46. (1) Сер­вий уже на деле обла­дал несо­мнен­ною цар­скою вла­стью, но слу­ха его порой дости­га­ла чван­ная бол­тов­ня моло­до­го Тарк­ви­ния, что, мол, без избра­нья народ­но­го цар­ст­ву­ет Сер­вий, и он, спер­ва уго­див про­сто­му люду подуш­ным разде­лом захва­чен­ной у вра­гов зем­ли¹⁴⁰, решил­ся запро­сить народ: жела­ют ли, повеле­ва­ют ли они, чтобы он над ними цар­ст­во­вал? Сер­вий был про­воз­гла­шен царем столь еди­но­душ­но, как, пожа­луй, никто до него. (2) Но и это не ума­ли­ло надежд Тарк­ви­ния на цар­скую власть. Напро­тив, пони­мая, что зем­лю пле­бе­ям разда­ют вопре­ки жела­ньям отцов, он счел, что полу­чил повод еще усерд­нее чер­нить Сер­вия перед отца­ми, уси­ли­вая тем свое вли­я­ние в курии. Он и сам по моло­до­сти лет был горяч, и жена, Тул­лия, рас­трав­ля­ла бес­по­кой­ную его душу. (3) Так и рим­ский цар­ский дом, с.51 подоб­но дру­гим¹⁴¹, явил при­мер достой­но­го тра­гедии зло­де­я­ния, чтобы опо­сты­ле­ли цари и ско­рее при­шла сво­бо­да и чтобы послед­ним ока­за­лось цар­ст­во­ва­ние, кото­ро­му пред­сто­я­ло родить­ся от пре­ступ­ле­ния.

(4) У это­го Луция Тарк­ви­ния (при­хо­дил­ся ли он Тарк­ви­нию Древ­не­му сыном или вну­ком, разо­брать нелег­ко¹⁴²; я, сле­дуя боль­шин­ству писа­те­лей, буду назы­вать его сыном) был брат — Аррунт Тарк­ви­ний, юно­ша от при­ро­ды крот­кий. (5) Заму­жем за дву­мя бра­тья­ми были, как уже гово­ри­лось, две Тул­лии, цар­ские доче­ри, скла­дом тоже совсем непо­хо­жие друг на дру­га. Вышло так, что два кру­тых нра­ва в бра­ке не соеди­ни­лись — по счаст­ли­вой, как я пола­гаю, уча­сти рим­ско­го наро­да, — дабы про­дол­жи­тель­ней было цар­ст­во­ва­ние Сер­вия и успе­ли сло­жить­ся обы­чаи государ­ства. (6) Тул­лия-сви­ре­пая тяго­ти­лась тем, что не было в ее муже ника­кой стра­сти, ника­кой дер­зо­сти. Вся устре­мив­шись к дру­го­му Тарк­ви­нию, им вос­хи­ща­ет­ся она, его назы­ва­ет насто­я­щим муж­чи­ной и порож­де­ни­ем цар­ской кро­ви, пре­зи­ра­ет сест­ру за то, что та, полу­чив насто­я­ще­го мужа, не рав­на ему жен­ской отва­гой. (7) Срод­ство душ спо­соб­ст­ву­ет быст­ро­му сбли­же­нию — как водит­ся, зло злу под стать, — но зачин­щи­цею все­об­щей сму­ты ста­но­вит­ся жен­щи­на. При­вык­нув к уеди­нен­ным беседам с чужим мужем, она самою послед­нею бра­нью поно­сит сво­его супру­га перед его бра­том, свою сест­ру перед ее супру­гом. Да луч­ше бы, твер­дит она, и ей быть вдо­вой, и ему без­брач­ным, чем свя­зы­вать­ся с неров­ней, чтобы увядать от чужо­го мало­ду­шия. (8) Дали б ей боги тако­го мужа, како­го она заслу­жи­ла, — ско­ро, ско­ро у себя в доме увиде­ла бы она ту цар­скую власть, что видит сей­час у отца. Быст­ро зара­жа­ет она юно­шу сво­им без­рас­суд­ст­вом. (9) Осво­бо­див дву­мя кряду похо­ро­на­ми дома свои для ново­го супру­же­ства, Луций Тарк­ви­ний и Тул­лия-млад­шая соче­та­ют­ся бра­ком, ско­рее без запре­ще­ния, чем с одоб­ре­ния Сер­вия.

47. (1) С каж­дым днем теперь силь­нее опас­ность, навис­шая над ста­ро­стью Сер­вия, над его цар­ской вла­стью, пото­му, что от пре­ступ­ле­ния к ново­му пре­ступ­ле­нию устрем­ля­ет­ся взор жен­щи­ны и ни ночью ни днем не дает мужу покоя, чтобы не ока­за­лись напрас­ны­ми преж­ние кощун­ст­вен­ные убий­ства. (2) Не мужа, гово­рит она, ей недо­ста­ва­ло, чтобы звать­ся супру­гою, не сото­ва­ри­ща по раб­ству и немой покор­но­сти — нет, ей не хва­та­ло того, кто счи­тал бы себя достой­ным цар­ства, кто пом­нил бы, что он сын Тарк­ви­ния Древ­не­го, кто пред­по­чел бы власть ожи­да­ни­ям вла­сти. (3) «Если ты тот, за кого, дума­лось мне, я выхо­жу замуж, то я гото­ва тебя назвать и муж­чи­ною, и царем, если же нет, то к худ­ше­му была для меня пере­ме­на: ведь теперь я не за тру­сом толь­ко, но и за пре­ступ­ни­ком. (4) Очнись же! Не из Корин­фа, не из Тарк­ви­ний, как тво­е­му отцу, идти тебе добы­вать Цар­ство в чужой зем­ле: сами боги, оте­че­ские пена­ты, отцов­ский с.52 образ, цар­ский дом, цар­ский трон в доме, имя Тарк­ви­ния — все при­зы­ва­ет тебя, все воз­во­дит на цар­ство. (5) А если духа недо­ста­ет, чего ради моро­чишь ты город? Чего ради поз­во­ля­ешь смот­реть на себя как на цар­ско­го сына? Прочь отсюда в Тарк­ви­нии или в Коринф! Воз­вра­щай­ся туда, откуда вышел, боль­ше похо­жий на бра­та, чем на отца!» (6) Таки­ми и дру­ги­ми попре­ка­ми под­стре­ка­ет Тул­лия юно­шу, да и сама не может най­ти покоя, покуда она, цар­ский отпрыск, не власт­на давать и отби­рать цар­ство, тогда как у Тана­к­ви­ли, чуже­стран­ки, доста­ло силы духа сде­лать царем мужа и вслед за тем зятя.

(7) Под­стре­кае­мый неисто­вой жен­щи­ной, Тарк­ви­ний обхо­дит сена­то­ров (осо­бен­но из млад­ших родов), хва­та­ет их за руки¹⁴³, напо­ми­на­ет об отцов­ских бла­го­де­я­ни­ях и тре­бу­ет возда­я­нья, юно­шей при­ма­ни­ва­ет подар­ка­ми. Тут давая непо­мер­ные обе­ща­нья, там воз­во­дя вся­че­ские обви­не­ния на царя, Тарк­ви­ний повсюду уси­ли­ва­ет свое вли­я­ние. (8) Убедив­шись нако­нец, что пора дей­ст­во­вать, он с отрядом воору­жен­ных ворвал­ся на форум. Всех объ­ял ужас, а он, усев­шись в цар­ское крес­ло перед кури­ей, велел через гла­ша­тая созы­вать отцов в курию, к царю Тарк­ви­нию. (9) И они тот­час сошлись, одни уже зара­нее к тому под­готов­лен­ные, дру­гие — не смея ослу­шать­ся, потря­сен­ные чудо­вищ­ной ново­стью и решив вдо­ба­вок, что с Сер­ви­ем уже покон­че­но. (10) Тут Тарк­ви­ний при­нял­ся поро­чить Сер­вия от само­го его кор­ня: раб, рабы­ней рож­ден­ный, он полу­чил цар­ство после ужас­ной смер­ти Тарк­ви­ни­е­ва отца — полу­чил без объ­яв­ле­ния меж­ду­цар­ст­вия (как то дела­лось преж­де), без созы­ва собра­ния, не от наро­да, кото­рый его избрал бы, не от отцов, кото­рые утвер­ди­ли бы выбор, но в дар от жен­щи­ны. (11) Вот как он рож­ден, вот как воз­веден на цар­ство, он, покро­ви­тель под­лей­ше­го люда, из кото­ро­го вышел и сам. Отторг­ну­тую у знат­ных зем­лю он, нена­видя чужое бла­го­род­ство, разде­лил меж­ду вся­че­скою рва­нью, (12) а бре­мя повин­но­стей, неко­гда общее всем, взва­лил на знат­ней­ших людей государ­ства; он учредил ценз, чтобы состо­я­ния тех, кто побо­га­че, были откры­ты зави­сти, были к его услу­гам, едва он захо­чет пока­зать свою щед­рость нищим.

48. (1) Во вре­мя этой речи явил­ся Сер­вий, вызван­ный тре­вож­ною вестью, и еще из пред­две­рия курии гром­ко вос­клик­нул: «Что это зна­чит, Тарк­ви­ний? Ты до того обнаг­лел, что сме­ешь при моей жиз­ни созы­вать отцов и сидеть в моем крес­ле?» (2) Тарк­ви­ний гру­бо отве­тил, что занял крес­ло сво­его отца, что цар­ский сын, а не раб — пря­мой наслед­ник царю, что раб и так уж доста­точ­но дол­го глу­мил­ся над соб­ст­вен­ны­ми гос­по­да­ми. При­вер­жен­цы каж­до­го под­ни­ма­ют крик, в курию сбе­га­ет­ся народ, и ста­но­вит­ся ясно, что цар­ст­во­вать будет тот, кто победит. (3) Тут Тарк­ви­ний, кото­ро­му ниче­го ино­го уже не оста­ва­лось, реша­ет­ся на край­нее. Будучи и мно­го моло­же, и мно­го силь­нее, он схва­ты­ва­ет Сер­вия в охап­ку, выно­сит из курии и сбра­сы­ва­ет с с.53 лест­ни­цы, потом воз­вра­ща­ет­ся в курию к сена­ту. (4) Цар­ские при­служ­ни­ки и про­во­жа­тые обра­ща­ют­ся в бег­ство, а сам Сер­вий, поте­ряв мно­го кро­ви, едва живой, без про­во­жа­тых пыта­ет­ся добрать­ся домой, но по пути гибнет под уда­ра­ми пре­сле­до­ва­те­лей, кото­рых Тарк­ви­ний послал вдо­гон­ку за бег­ле­цом. (5) Счи­та­ют, памя­туя о про­чих зло­де­я­ни­ях Тул­лии, что и это было совер­ше­но по ее нау­ще­нью. Во вся­ком слу­чае, досто­вер­но извест­но, что она въе­ха­ла на колес­ни­це на форум и, не оро­бев сре­ди тол­пы муж­чин, вызва­ла мужа из курии и пер­вая назва­ла его царем. (6) Тарк­ви­ний ото­слал ее прочь из бес­по­кой­но­го ско­пи­ща; доби­ра­ясь домой, она достиг­ла само­го вер­ха Киприй­ской ули­цы, где еще недав­но сто­ял храм Диа­ны, и колес­ни­ца уже пово­ра­чи­ва­ла впра­во к Урби­е­ву взво­зу, чтобы под­нять­ся на Эскви­лин­ский холм, как воз­ни­ца в ужа­се оса­дил, натя­нув пово­дья, и ука­зал гос­по­же на лежа­щее тело заре­зан­но­го Сер­вия. (7) Тут, по пре­да­нию, и совер­ши­лось гнус­ное и бес­че­ло­веч­ное пре­ступ­ле­ние, памят­ни­ком кото­ро­го оста­ет­ся то место: его назы­ва­ют «Про­кля­той ули­цей». Тул­лия, обе­зу­мев­шая, гони­мая фури­я­ми-отмсти­тель­ни­ца­ми¹⁴⁴ сест­ры и мужа, как рас­ска­зы­ва­ют, погна­ла колес­ни­цу пря­мо по отцов­ско­му телу и на окро­вав­лен­ной повоз­ке, сама запят­нан­ная и обрыз­ган­ная, при­вез­ла про­ли­той отцов­ской кро­ви к пена­там сво­им и муж­ни­ным. Раз­гне­ва­лись домаш­ние боги, и дур­ное нача­ло цар­ст­во­ва­ния при­ве­ло за собою в неда­ле­ком буду­щем дур­ной конец.

(8) Сер­вий Тул­лий цар­ст­во­вал сорок четы­ре года и так, что даже доб­ро­му и уме­рен­но­му пре­ем­ни­ку нелег­ко было бы с ним тягать­ся. Но сла­ва его еще воз­рос­ла, отто­го что с ним вме­сте уби­та была закон­ная и спра­вед­ли­вая цар­ская власть. (9) Впро­чем, даже и эту власть, такую мяг­кую и уме­рен­ную, Сер­вий, как пишут неко­то­рые, имел в мыс­лях сло­жить, посколь­ку она была еди­но­лич­ной, и лишь заро­див­ше­е­ся в нед­рах семьи пре­ступ­ле­ние вос­пре­пят­ст­во­ва­ло ему испол­нить свой замы­сел и осво­бо­дить оте­че­ство¹⁴⁵.

49. (1) И вот нача­лось цар­ст­во­ва­ние Луция Тарк­ви­ния¹⁴⁶, кото­ро­му его поступ­ки при­нес­ли про­зва­ние Гор­до­го: он не дал похо­ро­нить сво­его тестя, твер­дя, что Ромул исчез тоже без погре­бе­нья; (2) он пере­бил знат­ней­ших сре­ди отцов в уве­рен­но­сти, что те одоб­ря­ли дело Сер­вия; далее, пони­мая, что сам подал при­мер пре­ступ­но­го похи­ще­ния вла­сти, кото­рый может быть усво­ен его про­тив­ни­ка­ми, он окру­жил себя тело­хра­ни­те­ля­ми; (3) и так как, кро­ме силы, не было у него ника­ко­го пра­ва на цар­ство, то и цар­ст­во­вал он не избран­ный наро­дом, не утвер­жден­ный сена­том. (4) Вдо­ба­вок, как и вся­ко­му, кто не может рас­счи­ты­вать на любовь сограж­дан, ему нуж­но было огра­дить свою власть стра­хом. А чтобы устра­шен­ных было поболь­ше, он раз­би­рал уго­лов­ные дела еди­но­лич­но, ни с кем не сове­ту­ясь, и пото­му полу­чил воз­мож­ность умерщ­влять, (5) высы­лать, лишать иму­ще­ства не с.54 толь­ко людей подо­зри­тель­ных или неугод­ных ему, но и таких, чья смерть сули­ла ему добы­чу. (6) Осо­бен­но поредел от это­го сенат, и Тарк­ви­ний поста­но­вил нико­го не запи­сы­вать в отцы, чтобы самою мало­чис­лен­но­стью сво­ей ста­ло ничтож­нее их сосло­вие и они помень­ше бы воз­му­ща­лись тем, что все дела­ет­ся поми­мо них. (7) Он пер­вым из царей уни­что­жил уна­сле­до­ван­ный от пред­ше­ст­вен­ни­ков обы­чай обо всем сове­щать­ся с сена­том и рас­по­ря­жал­ся государ­ст­вом, сове­ту­ясь толь­ко с домаш­ни­ми: сам — без наро­да и сена­та, — с кем хотел, вое­вал и мирил­ся, заклю­чал и рас­тор­гал дого­во­ры и сою­зы. (8) Силь­нее все­го он стре­мил­ся рас­по­ло­жить в свою поль­зу лати­нов, чтобы под­держ­ка чуже­зем­цев дела­ла надеж­ней его поло­же­ние сре­ди граж­дан, а пото­му ста­рал­ся свя­зать латин­ских ста­рей­шин уза­ми не толь­ко госте­при­им­ства, но и свой­ства. (9) Окта­вию Мами­лию Туску­лан­цу — тот дол­гое вре­мя был гла­вою лати­нян и про­ис­хо­дил, если верить пре­да­нью, от Улис­са и боги­ни Кир­ки¹⁴⁷, — это­му само­му Мами­лию отдал он в жены свою дочь, чем при­влек к себе его мно­го­чис­лен­ных род­ст­вен­ни­ков и дру­зей.

50. (1) Поль­зу­ясь уже нема­лым вли­я­ни­ем в кру­гу знат­ней­ших лати­нов, Тарк­ви­ний назна­ча­ет им день, чтобы собрать­ся в роще Ферен­ти­ны¹⁴⁸: есть общие дела, кото­рые хоте­лось бы обсудить. (2) Мно­го­люд­ный сход собрал­ся с рас­све­том, а сам Тарк­ви­ний явил­ся хоть и в назна­чен­ный день, но почти на захо­де солн­ца. Мно­го раз­но­го успе­ли собрав­ши­е­ся наго­во­рить там за пол­ный день. (3) Турн Гер­до­ний из Ари­ции ярост­но напа­дал на отсут­ст­во­вав­ше­го Тарк­ви­ния. Неуди­ви­тель­но, мол, что в Риме его про­зва­ли Гор­дым (про­зви­ще это было уже у всех на устах, хоть и не про­из­но­си­лось вслух). Ну не пре­дел ли это гор­ды­ни — так глу­мить­ся над всем наро­дом лати­нов? (4) Пер­вей­шие люди под­ня­ты с мест, при­шли изда­ле­ка, а того, кто созвал их, само­го-то и нет! Дело ясное, он испы­ты­ва­ет их тер­пе­ние, и, если они пой­дут под ярем, тут-то при­да­вит покор­ст­ву­ю­щих. Кому не понят­но, что он рвет­ся к вла­ды­че­ству над лати­на­ми? (5) Если с поль­зой для себя вве­ри­ли ему сограж­дане власть или если вооб­ще власть ему вве­ре­на, а не захва­че­на отце­убий­ст­вом, то и лати­ны долж­ны бы ему дове­рить­ся, не будь, прав­да, он чужа­ком. (6) Но если не рады ему и свои — ведь один за дру­гим они гиб­нут, ухо­дят в изгна­ние, теря­ют иму­ще­ство, — то что ж пода­ет лати­нам надеж­ду на луч­шее? Послу­ша­лись бы его, Тур­на, и разо­шлись по домам, и не пек­лись бы о соблюде­нии сро­ка боль­ше того, кто назна­чил собра­ние.

(7) И это, и еще мно­гое подоб­ное гово­рил Турн, чело­век мятеж­ный и зло­на­ме­рен­ный, кото­рый и в род­ном горо­де вошел в силу, поль­зу­ясь тако­го же рода при­е­ма­ми. В самый раз­гар его раз­гла­голь­ст­во­ва­ний явил­ся Тарк­ви­ний. (8) Тут речь и кон­чи­лась — все повер­ну­лись при­вет­ст­во­вать при­шед­ше­го. Насту­пи­ло мол­ча­нье, и Тарк­ви­ний по сове­ту при­бли­жен­ных начал с.55 оправ­ды­вать­ся: он-де опоздал отто­го, что был при­гла­шен раз­би­рать дело меж­ду отцом и сыном; ста­ра­ясь при­ми­рить их, он задер­жал­ся, а так как поте­рял на том целый день, то уж зав­тра обсудит с ними дела, какие наме­тил. (9) И опять, гово­рят, не сумел Турн смол­чать и ска­зал, что ниче­го нет коро­че, чем раз­бор дела меж­ду отцом и сыном; тут и несколь­ких слов хва­тит: не поко­ришь­ся отцу — хуже будет.

51. (1) С эти­ми сло­ва­ми недо­воль­ства ари­ци­ец ушел из собра­ния, Тарк­ви­ний, заде­тый силь­нее, чем мог­ло пока­зать­ся, тот­час начи­на­ет гото­вить ему гибель, чтобы и в лати­нов все­лить тот же ужас, каким ско­вал души сограж­дан. (2) И так как откры­то умерт­вить Тур­на сво­ею вла­стью он не мог, то погу­бил его, облыж­но обви­нив в пре­ступ­ле­нии, в кото­ром тот был непо­ви­нен. При посред­стве каких-то ари­ций­цев из чис­ла про­тив­ни­ков Тур­на Тарк­ви­ний под­ку­пил золо­том его раба, чтобы полу­чить воз­мож­ность тай­но вне­сти в поме­ще­ние, где Турн оста­но­вил­ся, боль­шую гру­ду мечей. (3) Когда за одну ночь это было сде­ла­но, Тарк­ви­ний неза­дол­го до рас­све­та, буд­то бы полу­чив тре­вож­ную новость, вызвал к себе латин­ских ста­рей­шин и ска­зал им, что вче­раш­нее про­мед­ле­ние было слов­но вну­ше­но ему неким боже­ст­вен­ным про­мыс­лом и ока­за­лось спа­си­тель­ным и для него, и для них. (4) Турн, как доно­сят, гото­вил гибель и ему, и ста­рей­ши­нам наро­дов, чтобы забрать в свои руки еди­но­лич­ную власть над лати­на­ми. Напа­де­ние долж­но было про­изой­ти вче­ра в собра­нии, отло­жить все при­шлось пото­му, что отсут­ст­во­вал устро­и­тель собра­ния, а до него-то Тур­ну осо­бен­но хоте­лось добрать­ся. (5) Пото­му и поно­сил он отсут­ст­во­вав­ше­го, что из-за про­мед­ле­ния обма­нул­ся в надеж­дах. Если донос верен, мож­но не сомне­вать­ся, что Турн с рас­све­том, как толь­ко настанет вре­мя идти в собра­ние, явит­ся туда при ору­жии и с шай­кою заго­вор­щи­ков: ведь к нему, гово­рят, сне­се­но несмет­ное мно­же­ство мечей. (6) Напрас­ли­на это или нет, узнать недол­го. И Тарк­ви­ний про­сит всех, не откла­ды­вая, пой­ти вме­сте с ним к Тур­ну.

(7) Мно­гое вну­ша­ло подо­зре­нья — и сви­ре­пый нрав Тур­на, и вче­раш­няя его речь, и задерж­ка Тарк­ви­ния, из-за кото­рой, каза­лось, поку­ше­ние мог­ло быть отло­же­но. Лати­ны идут, склон­ные пове­рить, но гото­вые, если мечи не най­дут­ся, счесть и все про­чее пустым наго­во­ром. (8) Они вхо­дят, окру­жа­ют раз­бу­жен­но­го Тур­на стра­жею, схва­ты­ва­ют рабов, кото­рые из при­вя­зан­но­сти к гос­по­ди­ну ста­ли было сопро­тив­лять­ся, и вот спря­тан­ные мечи выво­ла­ки­ва­ют­ся на свет ото­всюду. Ули­ка, всем кажет­ся, нали­цо. Тур­на зако­вы­ва­ют в цепи и при все­об­щем воз­буж­де­нии немед­ля созы­ва­ют собра­нье лати­нов. (9) Выстав­лен­ные на обо­зре­ние мечи вызва­ли зло­бу, столь жесто­кую, что Турн не полу­чил сло­ва для оправ­да­нья и погиб неслы­хан­ной смер­тью: его погру­зи­ли в воду Ферен­тин­ско­го источ­ни­ка и уто­пи­ли, накрыв кор­зи­ной и зава­лив кам­ня­ми¹⁴⁹.

с.56 52. (1) Потом Тарк­ви­ний вновь созвал лати­нов на сход и, похва­лив их за то, что они по заслу­гам нака­за­ли Тур­на, гнус­но­го убий­цу, замыш­ляв­ше­го пере­во­рот и схва­чен­но­го с полич­ным, внес сле­дую­щее пред­ло­же­ние: (2) хотя он, Тарк­ви­ний, мог бы дей­ст­во­вать, опи­ра­ясь на ста­рин­ные пра­ва, посколь­ку все лати­ны про­ис­хо­дят из Аль­бы и свя­за­ны тем дого­во­ром, по кото­ро­му со вре­мен Тул­ла все государ­ство аль­бан­цев со все­ми их посе­ле­ни­я­ми пере­шло под власть рим­ско­го наро­да, (3) тем не менее он счи­та­ет, что ради общей выго­ды дого­вор этот надо воз­об­но­вить и что лати­нам боль­ше подо­ба­ет разде­лять с рим­ским наро­дом его счаст­ли­вую участь, неже­ли посто­ян­но тер­петь раз­ру­ше­ние сво­их горо­дов и разо­ре­нье полей (как то было спер­ва в цар­ст­во­ва­ние Анка, затем при Тарк­ви­нии Древ­нем). (4) Лати­ны лег­ко дали себя убедить, хотя дого­вор пре­до­став­лял Риму пре­вос­ход­ство. Впро­чем, и началь­ни­ки латин­ско­го наро­да, каза­лось, сочув­ст­ву­ют царю и сто­ят с ним заод­но. Да и свеж был при­мер опас­но­сти, угро­жав­шей каж­до­му, кто взду­мал бы пере­чить. (5) Так дого­вор был воз­об­нов­лен, и моло­дым лати­нам было объ­яв­ле­но, чтобы они, как сле­ду­ет из это­го дого­во­ра, в назна­чен­ный день яви­лись в рощу Ферен­ти­ны при ору­жии и в пол­ном соста­ве. (6) И, когда все они, из всех пле­мен, собра­лись по при­ка­зу рим­ско­го царя, тот, чтобы не было у них ни сво­его вождя, ни отдель­но­го коман­до­ва­ния, ни соб­ст­вен­ных зна­мен, соста­вил сме­шан­ные мани­пу­лы из рим­лян и лати­нов, сво­дя вои­нов из двух преж­них мани­пу­лов в один, а из одно­го раз­во­дя по двум¹⁵⁰. Сдво­ив таким обра­зом мани­пу­лы, Тарк­ви­ний назна­чил цен­ту­ри­о­нов.

53. (1) Насколь­ко неспра­вед­лив был он как царь в мир­ное вре­мя, настоль­ко небез­рас­суден как вождь во вре­мя вой­ны; искус­ст­вом вести вой­ну он даже срав­нял­ся бы с пред­ше­ст­ву­ю­щи­ми царя­ми, если б и здесь его сла­ве не повреди­ла испор­чен­ность во всем про­чем. (2) Он пер­вый начал вой­ну с вольска­ми¹⁵¹, тянув­шу­ю­ся после него еще более двух­сот лет, и при­сту­пом взял у них Свес­су Поме­цию. (3) Полу­чив от рас­про­да­жи тамош­ней добы­чи сорок талан­тов сереб­ра, он замыс­лил соорудить храм Юпи­те­ра, кото­рый вели­ко­ле­пьем сво­им был бы досто­ин царя богов и людей, досто­ин рим­ской дер­жа­вы, досто­ин, нако­нец, вели­чия само­го места. Итак, эти день­ги он отло­жил на постро­е­ние хра­ма.

(4) Затем Тарк­ви­ния отвлек­ла вой­на с близ­ле­жа­щим горо­дом Габи­я­ми¹⁵², подви­гав­ша­я­ся мед­лен­нее, чем мож­но было рас­счи­ты­вать. После без­успеш­ной попыт­ки взять город при­сту­пом, после того как он был отбро­шен от стен и даже на оса­ду не мог более воз­ла­гать ника­ких надежд, Тарк­ви­ний, совсем не по-рим­ски, при­нял­ся дей­ст­во­вать хит­ро­стью и обма­ном. (5) Он при­тво­рил­ся, буд­то, оста­вив мысль о войне, занял­ся лишь заклад­кою хра­ма и дру­ги­ми работа­ми в горо­де, и тут млад­ший из его сыно­вей¹⁵³, Секст, пере­бе­жал, как было услов­ле­но, в Габии, жалу­ясь с.57 на непе­ре­но­си­мую жесто­кость отца. (6) Уже, гово­рил он, с чужих на сво­их обра­ти­лось само­управ­ство гор­де­ца, уже мно­го­чис­лен­ность детей тяго­тит это­го чело­ве­ка, кото­рый обез­людил курию и хочет обез­людить соб­ст­вен­ный дом, чтобы не остав­лять ника­ко­го потом­ка, ника­ко­го наслед­ни­ка. (7) Он, Секст, ускольз­нул из-под отцов­ских мечей и копий и нигде не почув­ст­ву­ет себя в без­опас­но­сти, кро­ме как у вра­гов Луция Тарк­ви­ния. Пусть не обо­льща­ют­ся в Габи­ях, вой­на не кон­че­на — Тарк­ви­ний оста­вил ее лишь при­твор­но, чтобы при слу­чае напасть врас­плох. (8) Если же нет у них места для тех, кто молит о защи­те, то ему, Секс­ту, при­дет­ся прой­ти по все­му Лацию, а потом и у воль­сков искать при­бе­жи­ща, и у эквов, и у гер­ни­ков¹⁵⁴, покуда он нако­нец не добе­рет­ся до пле­ме­ни, уме­ю­ще­го обо­ро­нить детей от жесто­ких и нече­сти­вых отцов. (9) А может быть, где-нибудь встре­тит он и жела­ние под­нять ору­жие на само­го высо­ко­мер­но­го из царей и самый сви­ре­пый из наро­дов. (10) Каза­лось, что Секст, если его не ува­жить, уйдет, раз­гне­ван­ный, даль­ше, и габий­цы при­ня­ли его бла­го­склон­но. Нече­го удив­лять­ся, ска­за­ли они, если царь нако­нец и с детьми обо­шел­ся так же, как с граж­да­на­ми, как с союз­ни­ка­ми. (11) На себя само­го обра­тит он в кон­це кон­цов свою ярость, если вокруг нико­го не оста­нет­ся. Что же до них, габий­цев, то они рады при­хо­ду Секс­та и верят, что вско­ре с его помо­щью вой­на будет пере­не­се­на от габий­ских ворот к рим­ским.

54. (1) С это­го вре­ме­ни Секс­та ста­ли при­гла­шать в совет. Там, во всем осталь­ном согла­ша­ясь со ста­ры­ми габий­ца­ми, кото­рые-де луч­ше зна­ют свои дела, он бес­пре­стан­но пред­ла­га­ет открыть воен­ные дей­ст­вия — в этом он, по его мне­нию, раз­би­ра­ет­ся как раз хоро­шо, посколь­ку зна­ет силы того и дру­го­го наро­да и пони­ма­ет, что гор­ды­ня царя навер­ня­ка нена­вист­на и граж­да­нам, если даже соб­ст­вен­ные дети не смог­ли ее выне­сти. (2) Так Секст испод­воль под­би­вал габий­ских ста­рей­шин воз­об­но­вить вой­ну, а сам с наи­бо­лее горя­чи­ми юно­ша­ми ходил за добы­чею и в набе­ги; все­ми сво­и­ми обман­ны­ми сло­ва­ми и дела­ми он воз­буж­дал все боль­шее — и пагуб­ное — к себе дове­рие, покуда нако­нец не был избран вое­на­чаль­ни­ком. (3) Народ не подо­зре­вал обма­на, и когда ста­ли про­ис­хо­дить незна­чи­тель­ные стыч­ки меж­ду Римом и Габи­я­ми, в кото­рых габий­цы обыч­но одер­жи­ва­ли верх, то и знать и чернь напе­ре­рыв ста­ли изъ­яв­лять уве­рен­ность, что бога­ми в дар послан им такой вождь. (4) Да и у вои­нов он, деля с ними опас­но­сти и труды, щед­ро разда­вая добы­чу, поль­зо­вал­ся такой любо­вью, что Тарк­ви­ний-отец был в Риме не могу­ще­ст­вен­нее, чем сын в Габи­ях.

(5) И вот, лишь толь­ко сочли, что собра­но уже доста­точ­но сил для любо­го начи­на­ния, Секст посы­ла­ет одно­го из сво­их людей в Рим, к отцу, — раз­уз­нать, каких тот от него хотел бы дей­ст­вий, раз уже боги дали ему неогра­ни­чен­ную власть в Габи­ях. (6) Не с.58 вполне дове­ряя, дума­ет­ся мне, это­му вест­ни­ку, царь на сло­вах ника­ко­го отве­та не дал, но, как буд­то при­киды­вая в уме, про­шел, сопро­вож­дае­мый вест­ни­ком, в садик при доме и там, как пере­да­ют, рас­ха­жи­вал в мол­ча­нии, сши­бая пал­кой голов­ки самых высо­ких маков. (7) Вест­ник, устав­ши спра­ши­вать и ожи­дать отве­та, воро­тил­ся в Габии, бро­сив, как ему каза­лось, дело на поло­вине, и доло­жил обо всем, что гово­рил сам и что увидел: из-за гне­ва ли, из-за нена­ви­сти или из-за при­род­ной гор­ды­ни не ска­зал ему царь ни сло­ва. (8) Тогда Секст, кото­ро­му в мол­ча­ли­вом наме­ке откры­лось, чего хочет и что при­ка­зы­ва­ет ему отец, истре­бил ста­рей­шин государ­ства. Одних он погу­бил, обви­нив перед наро­дом, дру­гих — вос­поль­зо­вав­шись уже окру­жав­шей их нена­ви­стью. (9) Мно­гие уби­ты были откры­то, иные — те, про­тив кого он не мог выдви­нуть прав­до­по­доб­ных обви­не­ний, — тай­но. Неко­то­рым откры­та была воз­мож­ность к доб­ро­воль­но­му бег­ству, неко­то­рые были изгна­ны, а иму­ще­ство поки­нув­ших город, рав­но как и уби­тых, сра­зу назна­ча­лось к разде­лу. (10) Сле­ду­ют щед­рые подач­ки, бога­тая пожи­ва, и вот уже слад­кая воз­мож­ность урвать для себя отни­ма­ет спо­соб­ность чув­ст­во­вать общие беды, так что в кон­це кон­цов оси­ро­тев­шее, лишив­ше­е­ся сове­та и под­держ­ки габий­ское государ­ство было без вся­ко­го сопро­тив­ле­ния пре­да­но в руки рим­ско­го царя.

55. (1) Овла­дев Габи­я­ми, Тарк­ви­ний заклю­чил мир с эква­ми и воз­об­но­вил дого­вор с этрус­ка­ми. После это­го он обра­тил­ся к город­ским делам, пер­вым из кото­рых было оста­вить по себе на Тар­пей­ской горе памят­ник сво­е­му цар­ст­во­ва­нию и име­ни — храм Юпи­те­ра, воз­двиг­ну­тый попе­че­ньем обо­их Тарк­ви­ни­ев: обе­щал отец, выпол­нил сын. (2) И, чтобы отведен­ный уча­сток был сво­бо­ден от свя­тынь дру­гих богов и все­це­ло при­над­ле­жал Юпи­те­ру и его стро­ив­ше­му­ся хра­му, царь поста­но­вил снять освя­ще­ние с несколь­ких хра­мов и жерт­вен­ни­ков, нахо­див­ших­ся там со вре­мен царя Тация, кото­рый даро­вал их богам и освя­тил во испол­не­нье обе­та, дан­но­го им в опас­ней­ший миг бит­вы с Рому­лом. (3) Рас­ска­зы­ва­ют, что при нача­ле стро­и­тель­ных работ боже­ство обна­ру­жи­ло свою волю, воз­ве­стив буду­щую силу вели­кой дер­жа­вы. А имен­но: хотя пти­цы доз­во­ли­ли снять освя­ще­нье со всех жерт­вен­ни­ков, для хра­ма Тер­ми­на¹⁵⁵ они тако­го раз­ре­ше­ния не дали. (4) Пред­зна­ме­но­ва­нье истол­ко­ва­ли так: то, что Тер­мин, един­ст­вен­ный из богов, остал­ся не вызван­ным из посвя­щен­ных ему рубе­жей и сохра­нил преж­нее место­пре­бы­ва­ние, пред­ве­ща­ет, что все будет и проч­но, и устой­чи­во. (5) За этим пред­зна­ме­но­ва­ни­ем незыб­ле­мо­сти государ­ства после­до­ва­ло дру­гое чудо, пред­ре­кав­шее вели­чие дер­жа­вы: при заклад­ке хра­ма, как рас­ска­зы­ва­ют, зем­ле­ко­пы нашли чело­ве­че­скую голо­ву с невреди­мым лицом. (6) Открыв­ше­е­ся зре­ли­ще ясно пред­ве­ща­ло, что быть это­му месту опло­том дер­жа­вы и гла­вой мира — так объ­яви­ли все про­ри­ца­те­ли, и рим­ские, и при­зван­ные из Этру­рии, чтобы с.59 посо­ве­то­вать­ся об этом деле. (7) Царь ста­но­вит­ся все щед­рей на рас­хо­ды, и выруч­ки от поме­тий­ской добы­чи, кото­рая была назна­че­на, чтобы под­нять храм до кров­ли, едва доста­ло на заклад­ку осно­ва­ния. (8) По этой при­чине, а не толь­ко пото­му, что Фабий более древ­ний автор, я ско­рее пове­рил бы Фабию, по чьим сло­вам денег было толь­ко сорок талан­тов, (9) неже­ли Пизо­ну¹⁵⁶, кото­рый пишет, что на это дело было отло­же­но четы­ре­ста тысяч фун­тов сереб­ра — такие день­ги немыс­ли­мо было полу­чить от добы­чи, захва­чен­ной в любом из тогдаш­них горо­дов, и к тому же их с избыт­ком хва­ти­ло бы даже на нынеш­нее пыш­ное соору­же­ние.

56. (1) Стре­мясь завер­шить стро­и­тель­ство хра­ма, для чего были при­зва­ны масте­ра со всей Этру­рии, царь поль­зо­вал­ся не толь­ко государ­ст­вен­ной каз­ной, но и трудом рабо­чих из про­сто­го люда. Хотя этот труд, и сам по себе нелег­кий, добав­лял­ся к воен­ной служ­бе, все же про­сто­люди­ны мень­ше тяго­ти­лись тем, что сво­и­ми рука­ми соору­жа­ли хра­мы богов, (2) неже­ли теми, на вид мень­ши­ми, но гораздо более труд­ны­ми, работа­ми, на кото­рые они потом были постав­ле­ны: устрой­ст­вом мест для зри­те­лей в цир­ке и рытьем под­зем­но­го Боль­шо­го кана­ла¹⁵⁷ — сто­ка, при­ни­маю­ще­го все нечи­стоты горо­да. С дву­мя эти­ми соору­же­ни­я­ми едва ли срав­нят­ся наши новые при всей их пыш­но­сти. (3) Покуда про­стой народ был занят таки­ми работа­ми, царь, счи­тая, что мно­го­чис­лен­ная чернь, когда для нее не най­дет­ся уже при­ме­не­ния, будет обре­ме­нять город, и желая выво­дом посе­ле­ний рас­ши­рить пре­де­лы сво­ей вла­сти, вывел посе­лен­цев в Сиг­нию и Цир­цеи¹⁵⁸, чтобы защи­тить Рим с суши и с моря.

(4) Сре­ди этих заня­тий яви­лось страш­ное зна­ме­нье: из дере­вян­ной колон­ны выполз­ла змея. В испу­ге забе­га­ли люди по цар­ско­му дому, а само­го царя зло­ве­щая при­ме­та не то чтобы пора­зи­ла ужа­сом, но ско­рее все­ли­ла в него бес­по­кой­ство¹⁵⁹. (5) Для истол­ко­ва­нья обще­ст­вен­ных зна­ме­ний¹⁶⁰ при­зы­ва­лись толь­ко этрус­ские про­ри­ца­те­ли, но это пред­ве­стье как буд­то бы отно­си­лось лишь к цар­ско­му дому, и встре­во­жен­ный Тарк­ви­ний решил­ся послать в Дель­фы к само­му про­слав­лен­но­му на све­те ора­ку­лу. (6) Не смея дове­рить таб­лич­ки с отве­та­ми нико­му дру­го­му, царь отпра­вил в Гре­цию, через незна­ко­мые в те вре­ме­на зем­ли и того менее зна­ко­мые моря, дво­их сво­их сыно­вей. То был Тит и Аррунт. (7) В спут­ни­ки им был дан Луций Юний Брут¹⁶¹, сын цар­ской сест­ры Тарк­ви­нии, юно­ша, скры­вав­ший при­род­ный ум под при­ня­тою личи­ной. В свое вре­мя, услы­хав, что вид­ней­шие граж­дане, и сре­ди них его брат, уби­ты дядею, он решил: пусть его нрав ничем царя не стра­шит, иму­ще­ство — не соблаз­ня­ет; пре­зи­рае­мый — в без­опас­но­сти, когда в пра­ве нету защи­ты. (8) С твер­до обду­ман­ным наме­ре­ньем он стал изо­бра­жать глуп­ца, пре­до­став­ляя рас­по­ря­жать­ся собой и сво­им иму­ще­ст­вом цар­ско­му про­из­во­лу, и даже при­нял про­зви­ще Бру­та — «Тупи­цы», чтобы под при­кры­ти­ем это­го про­зви­ща силь­ный духом с.60 осво­бо­ди­тель рим­ско­го наро­да мог выжидать сво­его вре­ме­ни. (9) Вот кого Тарк­ви­нии взя­ли тогда с собой в Дель­фы, ско­рее посме­ши­щем, чем това­ри­щем, а он, как рас­ска­зы­ва­ют, понес в дар Апол­ло­ну золо­той жезл, скры­тый внут­ри поло­го рого­во­го, — ино­ска­за­тель­ный образ соб­ст­вен­но­го ума.

(10) Когда юно­ши добра­лись до цели и испол­ни­ли отцов­ское пору­че­ние, им страст­но захо­те­лось выспро­сить у ора­ку­ла, к кому же из них перей­дет Рим­ское цар­ство. И тут, гово­рит пре­да­нье, из глу­би­ны рас­се­ли­ны про­зву­ча­ло¹⁶²: «Вер­хов­ную власть в Риме, о юно­ши, будет иметь тот из вас, кто пер­вым поце­лу­ет мать». (11) Чтобы не про­ведал об отве­те и не запо­лу­чил вла­сти остав­ший­ся в Риме Секст, Тарк­ви­нии усло­ви­лись хра­нить стро­жай­шую тай­ну, а меж­ду собой жре­бию пре­до­ста­ви­ли решить, кто из них, вер­нув­шись, пер­вым даст мате­ри свой поце­луй. (12) Брут же, кото­рый рас­судил, что пифий­ский глас име­ет иное зна­че­ние, при­пал, буд­то бы осту­пив­шись, губа­ми к зем­ле — ведь она общая мать всем смерт­ным. (13) После того они воз­вра­ти­лись в Рим, где шла усерд­ная под­готов­ка к войне про­тив руту­лов.

57. (1) Руту­лы, оби­та­те­ли горо­да Ардеи¹⁶³, были самым бога­тым в тех кра­ях и по тем вре­ме­нам наро­дом. Их богат­ство и ста­ло при­чи­ной вой­ны: царь очень хотел попра­вить соб­ст­вен­ные дела — ибо доро­го­сто­я­щие обще­ст­вен­ные работы исто­щи­ли каз­ну — и смяг­чить добы­чею недо­воль­ство сво­их сооте­че­ст­вен­ни­ков, (2) кото­рые и так нена­виде­ли его за все­гдаш­нюю гор­ды­ню, а тут еще ста­ли роп­тать, что царь так дол­го дер­жит их на ремес­лен­ных и раб­ских работах. (3) Попро­бо­ва­ли, не удаст­ся ли взять Ардею сра­зу, при­сту­пом. Попыт­ка не при­нес­ла успе­ха. Тогда, обло­жив город и обведя его укреп­ле­ни­я­ми, при­сту­пи­ли к оса­де.

(4) Здесь, в лаге­рях, как водит­ся при войне более дол­гой, неже­ли жесто­кой, допус­ка­лись доволь­но сво­бод­ные отлуч­ки, боль­ше для началь­ни­ков, прав­да, чем для вои­нов. (5) Цар­ские сыно­вья меж тем про­во­ди­ли празд­ное вре­мя в сво­ем кру­гу, в пирах и попой­ках. (6) Слу­чай­но, когда они пили у Секс­та Тарк­ви­ния, где обедал и Тарк­ви­ний Кол­ла­тин¹⁶⁴, сын Эге­рия, раз­го­вор захо­дит о женах и каж­дый хва­лит свою сверх меры. (7) Тогда в пылу спо­ра Кол­ла­тин и гово­рит: к чему, мол, сло­ва — все­го ведь несколь­ко часов, и мож­но убедить­ся, сколь выше про­чих его Лукре­ция. «Отче­го ж, если мы моло­ды и бод­ры, не вско­чить нам тот­час на коней и не посмот­реть сво­и­ми гла­за­ми, како­вы наши жены? Неожи­дан­ный при­езд мужа пока­жет это любо­му из нас луч­ше все­го». (8) Подо­гре­тые вином, все в ответ: «Едем!» И во весь опор унес­лись в Рим. При­ска­кав туда в сгу­щав­ших­ся сумер­ках, (9) они дви­ну­лись даль­ше в Кол­ла­цию, где позд­ней ночью заста­ли Лукре­цию за пряде­ни­ем шер­сти. Совсем не похо­жая на цар­ских неве­сток, кото­рых нашли про­во­дя­щи­ми вре­мя на пыш­ном пиру сре­ди сверст­ниц, сиде­ла она посреди покоя в кру­гу при­служ­ниц, работав­ших при огне. В состя­за­нии жен с.61 пер­вен­ство оста­лось за Лукре­ци­ей. (10) При­ехав­шие муж и Тарк­ви­нии нахо­дят радуш­ный при­ем: победив­ший в спо­ре супруг дру­же­ски при­гла­ша­ет к себе цар­ских сыно­вей. Тут-то и охва­ты­ва­ет Секс­та Тарк­ви­ния гряз­ное жела­нье наси­ли­ем обес­че­стить Лукре­цию. И кра­сота воз­буж­да­ет его, и несо­мнен­ная доб­ро­де­тель. (11) Но пока что, после ноч­но­го сво­его раз­вле­че­ния, моло­дежь воз­вра­ща­ет­ся в лагерь.

58. (1) Несколь­ко дней спу­стя втайне от Кол­ла­ти­на Секст Тарк­ви­ний с един­ст­вен­ным спут­ни­ком при­был в Кол­ла­цию. (2) Он был радуш­но при­нят не подо­зре­вав­ши­ми о его замыс­лах хозя­е­ва­ми; после обеда его про­во­ди­ли в спаль­ню для гостей, но, едва пока­за­лось ему, что вокруг доста­точ­но тихо и все спят, он, рас­па­лен­ный стра­стью, вхо­дит с обна­жен­ным мечом к спя­щей Лукре­ции и, при­да­вив ее грудь левой рукой, гово­рит: «Мол­чи, Лукре­ция, я Секст Тарк­ви­ний, в руке моей меч, умрешь, если крик­нешь». (3) В тре­пе­те осво­бож­да­ясь от сна, жен­щи­на видит: помо­щи нет, рядом — гро­зя­щая смерть; а Тарк­ви­ний начи­на­ет объ­яс­нять­ся в люб­ви, уго­ва­ри­вать, с моль­ба­ми меша­ет угро­зы, со всех сто­рон ищет досту­па в жен­скую душу. (4) Видя, что Лукре­ция непре­клон­на, что ее не поко­ле­бать даже стра­хом смер­ти, он, чтобы устра­шить ее еще силь­нее, при­гро­зил ей позо­ром: к ней-де, мерт­вой, в постель он под­бро­сит, при­ре­зав, наго­го раба — пусть гово­рят, что она уби­та в гряз­ном пре­лю­бо­де­я­нии. (5) Этой ужас­ной угро­зой он одо­лел ее непре­клон­ное цело­муд­рие. Похоть как буд­то бы одер­жа­ла верх, и Тарк­ви­ний вышел, упо­ен­ный победой над жен­ской честью. Лукре­ция, сокру­шен­ная горем, посы­ла­ет вест­ни­ков в Рим к отцу и в Ардею к мужу, чтобы при­бы­ли с немно­ги­ми вер­ны­ми дру­зья­ми: есть нуж­да в них, пусть пото­ро­пят­ся, слу­чи­лось страш­ное дело. (6) Спу­рий Лукре­ций при­бы­ва­ет с Пуб­ли­ем Вале­ри­ем, сыном Воле­зия, Кол­ла­тин — с Луци­ем Юни­ем Бру­том — слу­чай­но вме­сте с ним воз­вра­щал­ся он в Рим, когда был встре­чен вест­ни­ком. Лукре­цию они заста­ют в спальне, сокру­шен­ную горем. (7) При виде сво­их на гла­зах жен­щи­ны высту­па­ют сле­зы; на вопрос мужа: «Хоро­шо ли живешь?» — она отве­ча­ет: «Как нель­зя хуже. Что хоро­ше­го оста­ет­ся в жен­щине с поте­рею цело­муд­рия? Следы чужо­го муж­чи­ны на ложе тво­ем, Кол­ла­тин; впро­чем, тело одно под­верг­лось позо­ру — душа невин­на, да будет мне свиде­те­лем смерть. Но покля­ни­тесь друг дру­гу, что не оста­нет­ся пре­лю­бо­дей без воз­мездия. (8) Секст Тарк­ви­ний — вот кто про­шлою ночью вошел гостем, а ока­зал­ся вра­гом; воору­жен­ный, наси­льем похи­тил он здесь гибель­ную для меня, но и для него — если вы муж­чи­ны — усла­ду». (9) Все по поряд­ку кля­нут­ся, уте­ша­ют отча­яв­шу­ю­ся, отво­дя обви­не­ние от жерт­вы наси­лия, обви­няя пре­ступ­ни­ка: гре­шит мысль — не тело, у кого не было умыс­ла, нету на том и вины. (10) «Вам, — отве­ча­ет она, — рас­судить, что при­чи­та­ет­ся ему, а себя я, хоть в гре­хе не виню, от кары не осво­бож­даю; и пусть ника­кой рас­пут­ни­це при­мер с.62 Лукре­ции не сохра­нит жиз­ни!». (11) Под одеж­дою у нее был спря­тан нож, вон­зив его себе в серд­це, нале­га­ет она на нож и пада­ет мерт­вой. (12) Гром­ко взы­ва­ют к ней муж и отец.

59. (1) Пока те пре­да­ва­лись скор­би, Брут, дер­жа пред собою выта­щен­ный из тела Лукре­ции окро­вав­лен­ный нож, гово­рит: «Этою чистей­шею преж­де, до цар­ско­го пре­ступ­ле­ния, кро­вью кля­нусь — и вас, боги, беру в свиде­те­ли, — что отныне огнем, мечом, чем толь­ко сумею, буду пре­сле­до­вать Луция Тарк­ви­ния с его пре­ступ­ной супру­гой и всем потом­ст­вом, что не потерп­лю ни их, ни кого дру­го­го на цар­стве в Риме». (2) Затем он пере­да­ет нож Кол­ла­ти­ну, потом Лукре­цию и Вале­рию, кото­рые оце­пе­не­ли, недо­уме­вая, откуда это в Бру­то­вой груди незнае­мый преж­де дух. Они повто­ря­ют сло­ва клят­вы, и общая скорбь обра­ща­ет­ся в гнев, а Брут, при­зы­ваю­щий всех немед­лен­но идти вой­ною на цар­скую власть, ста­но­вит­ся вождем. (3) Тело Лукре­ции выно­сят из дома на пло­щадь и соби­ра­ют народ, при­вле­чен­ный, как водит­ся, ново­стью, и неслы­хан­ной, и воз­му­ти­тель­ной. (4) Каж­дый, как уме­ет, жалу­ет­ся на пре­ступ­ное наси­лье царей. Все взвол­но­ва­ны и скор­бью отца, и сло­ва­ми Бру­та, кото­рый пори­ца­ет сле­зы и празд­ные сето­ва­нья и при­зы­ва­ет муж­чин под­нять, как подо­ба­ет рим­ля­нам, ору­жие про­тив тех, кто посту­пил как враг. (5) Храб­рей­шие юно­ши, воору­жив­шись, явля­ют­ся доб­ро­воль­но, за ними сле­ду­ет вся моло­дежь. Затем, оста­вив в Кол­ла­ции отряд и к город­ским воротам при­ста­вив стра­жу, чтобы никто не сооб­щил царям о вос­ста­нии, все про­чие под води­тель­ст­вом Бру­та с ору­жи­ем дви­ну­лись в Рим.

(6) Когда они при­хо­дят туда, то воору­жен­ная тол­па, где бы ни появи­лась, повсюду сеет страх и смя­те­нье; но вме­сте с тем, когда люди заме­ча­ют, что во гла­ве ее идут вид­ней­шие граж­дане, всем ста­но­вит­ся понят­но: что бы там ни было, это — неспро­ста. (7) Столь страш­ное собы­тие и в Риме поро­ди­ло вол­не­нье не мень­шее, чем в Кол­ла­ции. Со всех сто­рон горо­да на форум сбе­га­ют­ся люди. Едва они собра­лись, гла­ша­тай при­звал народ к три­бу­ну «быст­рых», а волею слу­чая долж­но­стью этой был обле­чен тогда Брут¹⁶⁵. (8) И тут он про­из­нес речь, выка­зав­шую в нем дух и ум, совсем не такой, как до тех пор пред­став­ля­лось. Он гово­рил о само­управ­стве и похо­ти Секс­та Тарк­ви­ния, о неска­зан­но чудо­вищ­ном пору­га­нье Лукре­ции и ее жалост­ной гибе­ли, об отцов­ской скор­би Три­ци­пи­ти­на¹⁶⁶, для кото­ро­го страш­нее и при­скорб­нее смер­ти доче­ри была при­чи­на этой смер­ти. (9) К сло­ву при­шлись и гор­ды­ня само­го царя, и тягост­ные труды про­сто­го люда, загнан­но­го в кана­вы и под­зем­ные сто­ки. Рим­ляне, победи­те­ли всех окрест­ных наро­дов, из вои­те­лей сде­ла­ны чер­но­ра­бо­чи­ми и каме­но­те­са­ми. Упо­мя­ну­то было и гнус­ное убий­ство царя Сер­вия Тул­лия, и дочь, пере­ехав­шая отцов­ское тело нече­сти­вой сво­ей колес­ни­цей; боги пред­ков при­зва­ны были в мсти­те­ли. (10) Вспом­нив обо всем этом, как, без сомне­нья, и о еще с.63 более страш­ных вещах, кото­рые под­ска­зал ему живой порыв него­до­ва­нья, но кото­рые труд­но вос­ста­но­вить исто­ри­ку, Брут вос­пла­ме­нил народ и побудил его ото­брать власть у царя и выне­сти поста­нов­ле­нье об изгна­нии Луция Тарк­ви­ния с супру­гою и детьми. (11) Сам про­из­ведя набор млад­ших воз­рас­тов — при­чем запи­сы­ва­лись доб­ро­воль­но — и воору­жив набран­ных, он отпра­вил­ся в лагерь под­ни­мать про­тив царя сто­яв­шее под Арде­ей вой­ско; власть в Риме он оста­вил Лукре­цию, кото­ро­го в свое вре­мя еще царь назна­чил пре­фек­том Горо­да¹⁶⁷. (12) Сре­ди этих вол­не­ний Тул­лия бежа­ла из дома, и, где бы ни появ­ля­лась она, муж­чи­ны и жен­щи­ны про­кли­на­ли ее, при­зы­вая отцов­ских богинь-отмсти­тель­ниц.

60. (1) Когда вести о слу­чив­шем­ся дошли до лаге­ря и царь, встре­во­жен­ный ново­стью, дви­нул­ся на Рим подав­лять вол­не­ния, Брут, узнав о его при­бли­же­нии, пошел круж­ным путем, чтобы избе­жать встре­чи. И почти что одно­вре­мен­но при­бы­ли раз­ны­ми доро­га­ми Брут к Ардее, а Тарк­ви­ний — к Риму. Перед Тарк­ви­ни­ем ворота не отво­ри­лись, и ему было объ­яв­ле­но об изгна­нии; (2) осво­бо­ди­тель Горо­да был радост­но при­нят в лаге­ре, а цар­ские сыно­вья оттуда изгна­ны. Двое, после­до­вав за отцом, ушли изгнан­ни­ка­ми в Цере, к этрус­кам. Секст Тарк­ви­ний, уда­лив­ший­ся в Габии, буд­то в соб­ст­вен­ное свое цар­ство, был убит из мести ста­ры­ми недру­га­ми, кото­рых нажил в свое вре­мя каз­ня­ми и гра­бе­жом.

(3) Луций Тарк­ви­ний Гор­дый цар­ст­во­вал два­дцать пять лет. Цари пра­ви­ли Римом от осно­ва­ния Горо­да до его осво­бож­де­нья две­сти сорок четы­ре года. (4) На собра­нии по цен­ту­ри­ям пре­фект Горо­да в согла­сии с запис­ка­ми Сер­вия Тул­лия¹⁶⁸ про­вел выбо­ры дво­их кон­су­лов¹⁶⁹: избра­ны были Луций Юний Брут и Луций Тарк­ви­ний Кол­ла­тин [509 г.].