История Рима от основания города

Книга VII

т. I, с. 323 1. (1) Год этот [366 г.] будет памя­тен появ­ле­ни­ем в кон­суль­ской долж­но­сти «ново­го чело­ве­ка»¹, а так­же учреж­де­ни­ем двух новых долж­но­стей — пре­тор­ства и куруль­но­го эдиль­ства². Эти почет­ные долж­но­сти выго­во­ри­ли для себя пат­ри­ции, усту­пив одно из кон­суль­ских мест пле­бе­ям. (2) Они сде­ла­ли кон­су­лом Луция Секс­тия, чей закон и дал им такую воз­мож­ность; а отцы бла­го­да­ря сво­е­му вли­я­нию на Мар­со­вом поле³ полу­чи­ли пре­тор­скую долж­ность для Спу­рия Камил­ла, сына Мар­ка, а эдиль­ские — для Гнея Квинк­ция Капи­то­ли­на и Пуб­лия Кор­не­лия Сци­пи­о­на, людей сво­его сосло­вия. Това­ри­щем Луция Секс­тия из пат­ри­ци­ев был избран Луций Эми­лий Мамерк.

(3) В нача­ле года все были встре­во­же­ны вестя­ми о том, что гал­лы, рас­се­яв­ши­е­ся было по Апу­лии, вновь соби­ра­ют­ся тол­па­ми, а так­же о том, что отло­жи­лись гер­ни­ки. (4) Но так как сенат наме­рен­но мед­лил, дабы не дать дей­ст­во­вать кон­су­лу из пле­бе­ев, то все замал­чи­ва­лось и цари­ла празд­ность, слов­но при закры­тых судах⁴; (5) и толь­ко три­бу­ны не жела­ли мол­чать, затем что в обмен на одно­го пле­бей­ско­го кон­су­ла знать полу­чи­ла на долж­ност­ных местах трех пат­ри­ци­ев, (6) вос­седаю­щих в пре­текстах⁵ на куруль­ных крес­лах, буд­то кон­су­лы, при­чем пре­тор еще и отправ­ля­ет пра­во­судие, будучи това­ри­щем кон­су­лов, избран­ным при тех же обрядах. По этой при­чине сенат не решил­ся пря­мо при­ка­зать, чтобы еще и куруль­ных эди­лов выби­ра­ли из пат­ри­ци­ев; сна­ча­ла уго­во­ри­лись через год выби­рать эди­лов из пле­бе­ев, потом, одна­ко, не соблюда­лось уже ника­ко­го поряд­ка.

(7) В сле­дую­щее кон­суль­ство [365 г.] при Луции Гену­ции и Квин­те Сер­ви­лии, когда ни раздо­ров, ни войн не было, то, слов­но чтобы не дать людям забыть о стра­хе и опас­но­стях, откры­лось моро­вое повет­рие.

(8) Как пере­да­ют, умер­ли цен­зор, куруль­ный эдил, три народ­ных три­бу­на; тем более мно­го­чис­лен­ны были жерт­вы сре­ди осталь­ных жите­лей. Но более все­го памя­тен этот мор кон­чи­ною Мар­ка Фурия — не безвре­мен­ной и все же печаль­ной⁶. (9) Поис­ти­не то был муж вели­кий во вся­кой доле: до изгна­ния пер­вый на войне и в мире, а в изгна­нии — еще слав­ней от тос­ки сограж­дан, из пле­на воз­звав­ших к изгнан­ни­ку о помо­щи, и от соб­ст­вен­но­го сча­стья: вос­ста­нов­лен­ный в оте­че­стве, он сам стал вос­ста­но­ви­те­лем оте­че­ства; (10) окру­жен­ный сла­вой столь с.324 вели­ко­го подви­га и во всем достой­ный ее, про­жил он после это­го еще два­дцать пять лет, заслу­жив про­зва­ние вто­ро­го после Рому­ла осно­ва­те­ля Рима.

2. (1) И в этот, и в сле­дую­щий [364 г.] год, когда кон­су­ла­ми ста­ли Гай Суль­пи­ций Петик и Гай Лици­ний Сто­лон, мор не пре­кра­щал­ся. (2) Ниче­го досто­па­мят­но­го за это вре­мя не про­изо­шло, если не счи­тать лек­ти­стер­ния⁷, устро­ен­но­го для уми­ротво­ре­ния богов в тре­тий раз со вре­ме­ни осно­ва­ния Горо­да. (3) Но посколь­ку ни чело­ве­че­ское разу­ме­ние, ни боже­ст­вен­ное вспо­мо­же­ние не смяг­ча­ли бес­по­щад­но­го мора, то суе­ве­рие воз­об­ла­да­ло в душах и тогда-то, как гово­рят, в поис­ках спо­со­бов уми­ло­сти­вить гнев небес были учреж­де­ны сце­ни­че­ские игры⁸ — дело для воин­ско­го наро­да небы­ва­лое, ибо до тех пор един­ст­вен­ным зре­ли­щем были бега в цир­ке.

(4) Впро­чем, как почти все­гда быва­ет вна­ча­ле, пред­при­я­тие это было скром­ное, да к тому же ино­зем­но­го про­ис­хож­де­ния. Игре­цы⁹, при­гла­шен­ные из Этру­рии, безо вся­ких песен и без дей­ст­вий, вос­про­из­во­дя­щих их содер­жа­ние, пля­са­ли под зву­ки флей­ты и на этрус­ский лад выде­лы­ва­ли доволь­но кра­си­вые колен­ца. (5) Вско­ре моло­дые люди ста­ли под­ра­жать им, пере­бра­сы­ва­ясь при этом шут­ка­ми в виде несклад­ных вир­шей и согла­со­вы­вая свои тело­дви­же­ния с пени­ем¹⁰. (6) Так пере­ня­ли этот обы­чай, а от часто­го повто­ре­ния он при­вил­ся. Мест­ным сво­им умель­цам дали имя «гист­ри­о­нов», пото­му что по-этрус­ски игрец звал­ся «истер»; (7) теперь они уже не пере­бра­сы­ва­лись, как преж­де, неук­лю­жи­ми и гру­бы­ми вир­ша­ми, вро­де фес­цен­нин­ских¹¹, — теперь они ста­ви­ли «сату­ры»¹² с пра­виль­ны­ми раз­ме­ра­ми и пени­ем, рас­счи­тан­ным на флей­ту и соот­вет­ст­ву­ю­щие тело­дви­же­ния.

(8) Несколь­ко лет спу­стя Ливий¹³ пер­вым решил­ся бро­сить сату­ры и свя­зать все пред­став­ле­ние еди­ным дей­ст­ви­ем, и гово­рят, буд­то он, как все в те вре­ме­на, испол­няя сам свои пес­ни, (9) охрип, когда вызо­вов было боль­ше обыч­но­го, и испро­сил поз­во­ле­ния рядом с флейт­щи­ком поста­вить за себя пев­цом моло­до­го раба, а сам разыг­рал свою пес­ню, дви­га­ясь мно­го живей и выра­зи­тель­ней преж­не­го, так как уже не надо было думать о голо­се. (10) С тех пор и пошло у гист­ри­о­нов «пение под руку», соб­ст­вен­ным же голо­сом вели теперь толь­ко диа­ло­ги. (11) Когда бла­го­да­ря это­му пра­ви­лу пред­став­ле­ния ото­шли от потех и непри­стой­но­стей, а игра мало-пома­лу обра­ти­лась в ремес­ло, то моло­дые люди, пре­до­ста­вив гист­ри­о­нам играть подоб­ные пред­став­ле­ния, ста­ли, как в ста­ри­ну, опять пере­бра­сы­вать­ся шут­ка­ми в сти­хах; (12) такие, как их назы­ва­ли поз­же, «экс­о­дии»¹⁴ испол­ня­лись глав­ным обра­зом вме­сте с ател­ла­на­ми¹⁵ — а эти заим­ст­во­ван­ные у осков игры моло­дежь оста­ви­ла за собою и не дала гист­ри­о­нам их осквер­нить¹⁶. Вот поче­му и на буду­щее оста­лось: не исклю­чать испол­ни­те­лей ател­лан из их триб и допус­кать их к воен­ной служ­бе как непри­част­ных к реме­с­лу игре­цов¹⁷.

с.325 (13) Об этом пер­во­на­чаль­ном про­ис­хож­де­нии игр я счел сво­им дол­гом упо­мя­нуть, гово­ря о делах, что про­из­рос­ли из ничтож­ных семян, дабы ясно ста­ло вид­но, от сколь здра­вых начал ныне дело дошло до безум­ной стра­сти, на кото­рую едва хва­та­ет средств и в могу­чих дер­жа­вах.

3. (1) Одна­ко игры эти, впер­вые учреж­ден­ные тогда бого­бо­яз­ни ради, не изба­ви­ли души людей от суе­вер­но­го стра­ха, а тела — от неду­га. (2) Мало того: когда Тибр, вый­дя из бере­гов, зато­пил цирк и пре­рвал игры в самом их раз­га­ре, это как буд­то ясно пока­зы­ва­ло, что боги окон­ча­тель­но отвер­ну­лись от людей и гну­ша­ют­ся их уми­ло­стив­ле­ни­я­ми — а такое всем, конеч­но, вну­ши­ло неодо­ли­мый ужас. (3) И вот в кон­суль­ство Гнея Гену­ция и (вто­рич­но) Луция Эми­лия Мамер­ка, когда не столь­ко тела тер­за­ла болезнь, сколь­ко умы — изыс­ки­ва­ние средств к искуп­ле­нию, со слов ста­ри­ков, гово­рят, ста­ли при­по­ми­нать, буд­то неко­гда такой мор пре­кра­тил­ся от того, что дик­та­тор вбил гвоздь¹⁸. (4) Дви­жи­мый этою бого­бо­яз­нью, сенат рас­по­рядил­ся назна­чить дик­та­то­ра для вби­тия гвоздя. Назна­чен был Луций Ман­лий Импе­ри­оз, а началь­ни­ком кон­ни­цы он объ­явил Луция Пина­рия.

(5) Есть древ­ний закон, начер­тан­ный ста­рин­ны­ми бук­ва­ми и в ста­рин­ных выра­же­ни­ях, он гла­сит: в сен­тябрь­ские иды вер­хов­ный пред­во­ди­тель да вби­ва­ет гвоздь. Закон этот был неко­гда при­бит с пра­вой сто­ро­ны хра­ма Юпи­те­ра Все­бла­го­го Вели­чай­ше­го, обра­щен­ной к свя­ти­ли­щу Минер­вы. (6) Счи­та­ет­ся, что в те вре­ме­на, когда пись­мен­ность была еще ред­ко­стью, таким гвоздем обо­зна­ча­ли чис­ло лет; (7) а посвя­щен в свя­ти­ли­ще Минер­вы закон был пото­му, что чис­ло — Минер­ви­но изо­бре­те­ние. (Цин­ций¹⁹, при­леж­ный иссле­до­ва­тель подоб­ных памят­ни­ков, утвер­жда­ет, что и в Воль­си­ни­ях мож­но видеть обо­зна­чаю­щие чис­ло лет гвозди, вби­тые в хра­ме этрус­ской боги­ни Нор­ции²⁰.) (8) По это­му само­му зако­ну Марк Гора­ций, кон­сул, освя­тил храм Юпи­те­ра Все­бла­го­го Вели­чай­ше­го на сле­дую­щий год после изгна­ния царей; а впо­след­ст­вии тор­же­ст­вен­ное вби­тие гвоздя пере­шло от кон­су­лов к дик­та­то­рам, чья власть выше. И хотя со вре­ме­нем обы­чай забыл­ся, дело сочли доста­точ­но важ­ным, чтобы для испол­не­ния его был назна­чен дик­та­тор.

(9) Толь­ко для это­го и был назна­чен Луций Ман­лий; одна­ко он, точ­но его назна­чи­ли пра­вить государ­ст­вом, а не испол­нить опре­де­лен­ный обряд, заду­мал вой­ну с гер­ни­ка­ми и бес­по­щад­ным набо­ром воз­му­тил все юно­ше­ство. И, лишь когда все до одно­го народ­ные три­бу­ны вос­ста­ли на него, он сло­жил дик­та­ту­ру, под­чи­ня­ясь то ли чужой силе, то ли сво­ей сове­сти.

4. (1) И все-таки в нача­ле сле­дую­ще­го года [362 г.] при кон­су­лах Квин­те Сер­ви­лии Ага­ле и Луции Гену­ции народ­ный три­бун Марк Пом­по­ний вызы­ва­ет Ман­лия в суд. (2) Ман­лий воз­будил к себе нена­висть стро­го­стя­ми при набо­ре, когда нака­зы­вал граж­дан не толь­ко пеней, но и телес­ной рас­пра­вою: тех, кто не с.326 откли­кал­ся на свое имя, сек­ли роз­га­ми или отво­ди­ли в тем­ни­цу; (3) осо­бен­но же нена­ви­стен был сам его кру­той нрав и враж­деб­ное сво­бод­но­му граж­дан­ству про­зви­ще Импе­ри­о­за²¹, при­ня­тое им, чтобы выста­вить напо­каз жесто­кость, кото­рую обра­щал он не толь­ко на чужих, но и на ближ­них и даже на кров­ных. (4) А имен­но три­бун вме­нял ему в вину сре­ди про­че­го, что сво­его сына, юно­шу, не заме­чен­но­го ни в чем дур­ном, он ото­рвал от горо­да, дома, пена­тов, фору­ма, от све­та и обще­ства сверст­ни­ков, обре­кая его на раб­ский труд, чуть не на узи­ли­ще и катор­гу: (5) там в повсе­днев­ных лише­ни­ях отпрыск дик­та­то­ра, рож­ден­ный в выс­шем сосло­вии, дол­жен усво­ить, что он и точ­но рож­ден отцом Импе­ри­о­зом. Но за какую про­вин­ность? Ока­зы­ва­ет­ся, юно­ша не речист и кос­но­язы­чен. (6) Но раз­ве не сле­до­ва­ло отцу, будь в нем хоть кап­ля чело­веч­но­сти, поста­рать­ся выпра­вить этот при­род­ный изъ­ян, чем нака­зы­вать за него и тем делать его лишь пред­мет­нее? Даже бес­сло­вес­ные тва­ри не мень­ше пита­ют и опе­ка­ют тех дете­ны­шей, кто уро­дит­ся хилым и сла­бым; (7) а Луций Ман­лий, Гер­ку­лес тому свиде­тель, мно­жит сыну беду бедою, угне­та­ет нерас­то­роп­ный его ум еще более, и если оста­лось в юно­ше толи­ка при­род­ной живо­сти, то и ее он губит дере­вен­ской жиз­нью, мужиц­ким трудом, скот­ским содер­жа­ни­ем.

5. (1) Эти упре­ки воз­му­ти­ли всех, толь­ко не само­го юно­шу; он, напро­тив, был даже удру­чен, ока­зав­шись пово­дом нена­ви­сти к отцу и обви­не­ний про­тив него, (2) а пото­му, дабы все — боги и люди — зна­ли, что он пред­по­чи­та­ет дер­жать сто­ро­ну отца, но не вра­гов его, он состав­ля­ет тай­ный замы­сел, выдаю­щий душу гру­бую и тем­ную, дале­ко не образ­цо­вый для граж­да­ни­на, но все же заслу­жи­ваю­щий похва­лы за сынов­нюю пре­дан­ность.

(3) Нико­му не ска­зав­шись, он пре­по­я­сы­ва­ет­ся ножом, рано утром спе­шит в город и пря­мо от ворот направ­ля­ет­ся к дому три­бу­на Мар­ка Пом­по­ния; при­врат­ни­ку заяв­ля­ет, что ему нуж­но тот­час пере­го­во­рить с его хозя­и­ном, пусть-де пой­дет и ска­жет, что при­шел Тит Ман­лий, сын Луция. (4) Его немед­лен­но вво­дят в дом, наде­ясь, конеч­но, что, кипя зло­бой про­тив отца, он либо еще доба­вит обви­не­ний, либо подаст совет к веде­нию дела. После обме­на при­вет­ст­ви­я­ми Ман­лий объ­яв­ля­ет три­бу­ну, что есть дело, о кото­ром он хочет гово­рить без свиде­те­лей. (5) Когда всем было при­ка­за­но уда­лить­ся, юно­ша обна­жа­ет нож, накло­ня­ет­ся над ложем и, наста­вив кли­нок, гро­зит прон­зить три­бу­на на месте, если тот не покля­нет­ся за ним сло­во в сло­во: нико­гда не соби­рать народ ради обви­не­ния отца. (6) И оро­бев­ший три­бун, видя свер­каю­щий нож перед гла­за­ми и пони­мая, что он один и без­ору­жен, а юно­ша очень силен и, что еще страш­нее, неукро­тим в сво­ем без­рас­суд­стве, повто­ря­ет за ним клят­вен­ные сло­ва. Впо­след­ст­вии три­бун объ­явил, что толь­ко наси­лие заста­ви­ло его отсту­пить­ся от нача­то­го дела.

(7) Хотя про­стой народ, конеч­но, был бы рад воз­мож­но­сти с.327 голо­со­вать про­тив столь жесто­ко­го и над­мен­но­го обви­ня­е­мо­го, как Ман­лий, но он не мог не оце­нить, на что решил­ся сын ради отца: и это было тем похваль­нее, что даже бес­по­щад­ная суро­вость роди­те­ля не мог­ла отвра­тить юно­шу от сынов­ней почти­тель­но­сти. (8) Так что не толь­ко отец был осво­бож­ден от суда, но и юно­ше слу­чив­ше­е­ся при­ба­ви­ло чести; (9) и когда в этом году впер­вые было реше­но выби­рать воен­ных три­бу­нов для леги­о­нов пода­чею голо­сов — а преж­де их, как и теперь так назы­вае­мых руфу­лов²², вое­на­чаль­ни­ки назна­ча­ли сами, — то Ман­лий полу­чил вто­рое из шести мест, хотя, про­ведя моло­дость в деревне и вда­ли от людей, не имел ни граж­дан­ских, ни воен­ных заслуг, чтобы снис­кать к себе рас­по­ло­же­ние.

6. (1) В тот же год то ли от зем­но­го тря­се­ния, то ли от какой иной силы зем­ля, гово­рят, рас­се­лась почти посе­редине фору­ма и огром­ной тре­щи­ною про­ва­ли­лась на неве­до­мую глу­би­ну. (2) Все один за дру­гим ста­ли при­но­сить и сыпать туда зем­лю, но не мог­ли запол­нить эту без­дну; и тогда лишь, вра­зум­лен­ные бога­ми, ста­ли доис­ки­вать­ся, в чем глав­ная сила рим­ско­го наро­да, (3) ибо имен­но это, по веща­нию про­ри­ца­те­лей, надо было обречь в жерт­ву сему месту, чтобы рим­ское государ­ство сто­я­ло веч­но. Тогда-то, гла­сит пре­да­ние, Марк Кур­ций, юный и слав­ный воин, с уко­риз­ною спро­сил рас­те­рян­ных граж­дан, есть ли у рим­лян что-нибудь силь­нее, чем ору­жие и доб­лесть. (4) При воца­рив­шем­ся мол­ча­нии, обра­тив взо­ры на Капи­то­лий и хра­мы бес­смерт­ных богов, выся­щи­е­ся над фору­мом, он про­сти­рал руки в небо и в зия­ю­щую про­пасть зем­ли к пре­ис­под­ним богам и обрек себя им в жерт­ву; (5) а затем вер­хом на коне, убран­ном со всею пыш­но­стью, в пол­ном воору­же­нии бро­сил­ся в про­вал, и тол­па муж­чин и жен­щин кида­ла ему вслед при­но­ше­ния и пло­ды. Имен­но в его честь полу­чи­ло имя Кур­ци­е­во озе­ро, а отнюдь не в честь древ­не­го Кур­ция Мет­тия, вои­на Тита Тация; (6) будь вер­ный спо­соб доис­кать­ся здесь исти­ны, я не пожа­лел бы для это­го сил, но теперь, когда за дав­но­стью вре­мен досто­вер­ность уже недо­сти­жи­ма, надоб­но дер­жать­ся пре­да­ния, а позд­ней­шее ска­за­ние о назва­нии озе­ра извест­нее имен­но такое.

(7) По искуп­ле­нии столь вели­ко­го зна­ме­ния в тот же год сенат собрал­ся на совет о гер­ни­ках, посколь­ку феци­а­лы, отправ­лен­ные к ним тре­бо­вать воз­ме­ще­ния²³, вер­ну­лись ни с чем; реше­но было в бли­жай­ший день пред­ло­жить наро­ду объ­явить вой­ну гер­ни­кам, и мно­го­люд­ное собра­ние при­ка­за­ло быть войне. (8) Жре­бий вести вой­ну выпал кон­су­лу Луцию Гену­цию. За ним рев­ни­во следи­ли все граж­дане (ведь это был пер­вый кон­сул из пле­бе­ев, кото­ро­му пред­сто­я­ло вести вой­ну при соб­ст­вен­ных ауспи­ци­ях²⁴), чтобы, смот­ря по исхо­ду дела, одоб­рить или отверг­нуть общедо­ступ­ность кон­суль­ских долж­но­стей. (9) И вот слу­чи­лось так, что, обру­шив на вра­га мощ­ный натиск, Гену­ций попал в заса­ду, леги­о­ны в пани­ке бежа­ли, а ока­зав­ший­ся в окру­же­нии с.328 кон­сул был убит вра­га­ми, не знав­ши­ми, кого они захва­ти­ли. (10) Едва это ста­ло извест­но в Риме, пат­ри­ции не столь­ко ока­за­лись удру­че­ны несча­стьем, постиг­шим государ­ство, сколь­ко злоб­ст­во­ва­ли на неза­дач­ли­вое пред­во­ди­тель­ство кон­су­ла-пле­бея, кри­ча на всех углах: «Пусть их! Пусть изби­ра­ют кон­су­лов из пле­бе­ев, пусть без­бож­но бро­са­ют­ся пра­вом ауспи­ций! (11) Конеч­но, народ­ным голо­со­ва­ни­ем мож­но отнять у пат­ри­ци­ев их почет­ные места, но раз­ве для бес­смерт­ных богов име­ет силу закон без долж­ных ауспи­ций?²⁵ Боги сами отмсти­ли за себя и за свои свя­щен­но­дей­ст­вия: едва при­кос­нул­ся к ним чело­век, не имев­ший на то ни люд­ско­го пра­ва, ни боже­ско­го, как гибель вой­ска и вождя дала ясный урок впредь не нару­шать на собра­ни­ях родо­вое пра­во!» (12) Таки­ми реча­ми гуде­ли курия и форум. Аппия Клав­дия, кото­рый все­гда был про­тив это­го зако­на и теперь тем убеди­тель­нее пенял за свой отверг­ну­тый совет, — это­го Аппия Клав­дия кон­сул Сер­ви­лий с согла­сия пат­ри­ци­ев назна­ча­ет дик­та­то­ром, объ­яв­ля­ет­ся набор, и суды закры­ва­ют­ся.

7. (1) Еще до того, как дик­та­тор с новы­ми леги­о­на­ми напал на гер­ни­ков, рим­ля­нам под пред­во­ди­тель­ст­вом лега­та Гая Суль­пи­ция выпал неожи­дан­ный успех. (2) Когда гер­ни­ки, обна­де­жен­ные гибе­лью кон­су­ла, подо­шли к лаге­рю рим­лян в твер­дой надеж­де взять его при­сту­пом, вои­ны, обо­д­ря­е­мые лега­том, в гне­ве и воз­му­ще­нии рину­лись на них из лаге­ря. Надеж­ды про­тив­ни­ков взой­ти на рим­ский вал ока­за­лись тщет­ны — они были смя­ты и отсту­пи­ли. (3) А потом, с при­бы­ти­ем дик­та­то­ра, новое вой­ско объ­еди­ня­ет­ся со ста­рым и силы удва­и­ва­ют­ся; сам дик­та­тор, воздав­ши перед сход­кой хва­лу лега­ту и вои­нам, защи­тив­шим сво­ей доб­ле­стью лагерь, разом и вдох­нул бод­рость в тех, кто вни­мал заслу­жен­ным похва­лам, и побудил осталь­ных сорев­но­вать­ся с ними в доб­ле­сти.

(4) Но и непри­я­тель, гото­вясь к войне, не мед­лил: пом­ня о недав­нем успе­хе и зная уже о непри­я­тель­ском под­креп­ле­нии, он так­же умно­жа­ет свои силы. Созы­ва­ют всех, кто носит имя гер­ни­ка, всех, по воз­рас­ту спо­соб­ных носить ору­жие; наби­ра­ют восемь осо­бых когорт по четы­ре­ста чело­век, моло­дец к молод­цу. (5) Этот отбор­ный цвет моло­де­жи вдо­ба­вок обна­де­жи­ли и вооду­ше­ви­ли, поста­но­вив пла­тить им двой­ное жало­ва­нье; они были осво­бож­де­ны от воин­ских работ с тем, чтобы берег­ли силы для бит­вен­но­го труда и пом­ни­ли, что на них пола­га­ют­ся боль­ше, чем на обыч­ных бой­цов; (6) даже в бое­вых поряд­ках им назна­чи­ли место вне строя, чтобы доб­лесть их была тем замет­нее.

Доли­на в две мили отде­ля­ла лагерь рим­лян от гер­ни­ков; посреди доли­ны почти на рав­ном рас­сто­я­нии от ста­на тех и дру­гих было дано сра­же­нье. (7) Пона­ча­лу дра­лись с пере­мен­ным успе­хом, и напрас­но рим­ская кон­ни­ца то и дело пыта­лась с наско­ка смять вра­же­ские ряды. (8) Видя, что кон­ный бой не оправ­ды­ва­ет уси­лий, всад­ни­ки, испро­сив и полу­чив доз­во­ле­ние дик­та­то­ра, с.329 спе­ши­ва­ют­ся, с гром­ким кли­чем выбе­га­ют перед зна­ме­на и завя­зы­ва­ют необыч­ный бой. (9) И не усто­ять бы непри­я­те­лю, когда бы не уда­ри­ли навстре­чу отбор­ные когор­ты рав­ной им силы и отва­ги.

8. (1) Бой шел меж­ду пер­вы­ми бой­ца­ми обо­их наро­дов, и, сколь­ко бы жиз­ней ни унес тут общий Марс рато­бор­цев, поте­ри обе­их сто­рон чис­лом мерить не при­хо­дит­ся. Осталь­ная тол­па рат­ни­ков, как бы пре­до­ста­вив бит­ву отбор­ным вои­нам, вве­ря­ет свою участь чужой доб­ле­сти. Мно­го пав­ших с обе­их сто­рон, еще боль­ше ране­ных; (2) нако­нец всад­ни­ки начи­на­ют корить один дру­го­го, вопро­шая, что же оста­ет­ся, если ни вер­хом вра­га не сло­ми­ли, ни спе­шив­шись не доби­лись успе­ха?! Что еще теперь мож­но выду­мать? Для чего было лихо выска­ки­вать перед зна­ме­на и драть­ся на чужом месте?! (3) Обо­д­рив друг дру­га подоб­ны­ми кри­ка­ми, они сно­ва изда­ли клич и рину­лись впе­ред; враг спер­ва дрог­нул, потом отсту­пил и нако­нец явно обра­тил­ся в бег­ство; (4) и труд­но ска­зать, что дало пере­вес при силах столь рав­ных, раз­ве толь­ко извеч­ная судь­ба того и дру­го­го наро­да мог­ла и вдох­нуть храб­рость и лишить ее.

(5) До само­го лаге­ря пре­сле­до­ва­ли рим­ляне бегу­щих гер­ни­ков, но от оса­ды укреп­ле­ний за позд­ним вре­ме­нем отка­за­лись. (Гада­ния дол­го были небла­го­при­ят­ны, и это поме­ша­ло дик­та­то­ру подать знак к бит­ве вплоть до полу­дня; вот поче­му сра­же­нье затя­ну­лось до ночи.) (6) На дру­гой день лагерь гер­ни­ков был пуст, так как все бежа­ли — там нашли лишь несколь­ко бро­шен­ных ране­ных; а отсту­пав­шее вой­ско, про­хо­дя с поредев­ши­ми зна­ме­на­ми мимо Сиг­нии, было оттуда заме­че­но, разо­гна­но и в стра­хе раз­бе­жа­лось по окру­ге. (7) Но и рим­ля­нам победа доста­лась доро­гою ценою: они лиши­лись чет­вер­ти сво­ей пехоты, и погиб­ло — поте­ря не малая — несколь­ко рим­ских всад­ни­ков.

9. (1) На сле­дую­щий год [361 г.] кон­су­лы Гай Суль­пи­ций и Гай Лици­ний Кальв пове­ли вой­ско про­тив гер­ни­ков и, не встре­тив вра­гов на откры­том месте, взя­ли при­сту­пом их город Ферен­тин. На обрат­ном пути жите­ли Тибу­ра запер­ли перед ними ворота. (2) Это ста­ло послед­ним толч­ком, чтобы, потре­бо­вав воз­ме­ще­ния через феци­а­лов, объ­явить тибур­тин­цам вой­ну, — ибо друг к дру­гу у обе­их сто­рон было мно­го дав­них сче­тов.

(3) Извест­но, что дик­та­то­ром в этот год был Тит Квинк­ций Пенн, а началь­ни­ком кон­ни­цы Сер­вий Кор­не­лий Малу­гин­ский. (4) Лици­ний Макр²⁶ пишет, буд­то дик­та­тор этот был назна­чен толь­ко для про­веде­ния выбо­ров и сде­лал это кон­сул Лици­ний, ибо това­рищ его, чтобы про­длить свое кон­суль­ство, торо­пил­ся про­ве­сти выбо­ры до нача­ла вой­ны и нуж­но было пре­гра­дить путь его дур­но­му наме­ре­нию. (5) Но здесь Лици­ний — нена­деж­ный источ­ник, пото­му что ищет сла­вы соб­ст­вен­но­му роду. Так как в древ­ней­ших лето­пи­сях я не нахо­жу о том ника­ких упо­ми­на­ний, то более скло­ня­юсь к мне­нию, что дик­та­тор был назна­чен для вой­ны с гал­ла­ми.

с.330 (6) В самом деле, имен­но в этом году гал­лы рас­по­ло­жи­лись лаге­рем у третье­го кам­ня²⁷ по Соля­ной доро­ге за Аниен­ским мостом. Ввиду галль­ско­го наше­ст­вия дик­та­тор объ­явил суды закры­ты­ми, при­вел всех юно­шей к при­ся­ге и, вый­дя с огром­ным вой­ском из горо­да, стал лаге­рем на ближ­нем бере­гу Ание­на.

(7) Меж­ду про­тив­ни­ка­ми был мост, кото­ро­го ни те ни дру­гие не раз­ру­ша­ли, чтобы в том не увиде­ли тру­со­сти. За мост часто вспы­хи­ва­ли стыч­ки, но при неяс­ном соот­но­ше­нии сил никак было не решить, кто им вла­де­ет. (8) Тогда на пустой мост выхо­дит бога­тыр­ско­го роста галл и что есть мочи кри­чит: «Кто нын­че в Риме слы­вет самым храб­рым, пусть выхо­дит на бой и пусть исход поедин­ка пока­жет, какое пле­мя силь­ней на войне!».

10. (1) Дол­го меж знат­ней­ши­ми из рим­ских юно­шей цари­ло мол­ча­ние — и отка­зать­ся от поедин­ка было стыд­но, и на вер­ную гибель идти не хоте­лось. (2) Тогда Тит Ман­лий²⁸, сын Луция, тот самый, что защи­тил отца от пре­сле­до­ва­ний три­бу­на, вышел из строя и напра­вил­ся к дик­та­то­ру: «Без тво­е­го при­ка­за, импе­ра­тор, — ска­зал он, — нико­гда не вышел бы я бить­ся вне строя, даже если б рас­счи­ты­вал на вер­ную победу; (3) но с тво­е­го поз­во­ле­ния я пока­жу вон тому чуди­щу, что так наг­ло крив­ля­ет­ся впе­ре­ди вра­же­ских зна­мен, что неда­ром я про­ис­хо­жу от тех, кто сбро­сил гал­лов с Тар­пей­ской ска­лы!»²⁹ (4) На это дик­та­тор отве­чал: «Хва­ла доб­ле­сти тво­ей, Тит Ман­лий, пре­дан­но­сти тво­ей отцу и оте­че­ству! Сту­пай и с помо­щью богов дока­жи непо­беди­мость рим­ско­го наро­да».

(5) Потом сверст­ни­ки воору­жа­ют юно­шу: берет он боль­шой пехот­ный щит, пре­по­я­сы­ва­ет­ся испан­ским мечом³⁰, год­ным для ближ­не­го боя; и в таком воору­же­нье и сна­ря­же­нье выво­дят его про­тив гал­ла, глу­по ухмы­ляв­ше­го­ся и даже (древ­ние и это не пре­ми­ну­ли упо­мя­нуть) казав­ше­го в насмеш­ку свой язык³¹. (6) Про­во­жа­тые воз­вра­ти­лись в строй, и посредине оста­лись сто­ять двое, воору­жен­ные ско­рее как для зре­ли­ща, чем по-воен­но­му: заве­до­мые неров­ни на вид и на взгляд. (7) Один — гро­мад­но­го роста, в пест­ром наряде, свер­кая изу­кра­шен­ны­ми доспе­ха­ми с золо­той насеч­кою; дру­гой — сред­не­го воин­ско­го роста и воору­жен скром­но, ско­рее удоб­но, чем кра­си­во; (8) ни песе­нок, ни прыж­ков, ни пусто­го бря­ца­ния ору­жьем: зата­ив в груди свое него­до­ва­нье и без­молв­ный гнев, он берег ярость для реши­тель­но­го мига. (9) Когда бой­цы ста­ли друг про­тив дру­га меж­ду ряда­ми про­тив­ни­ков и столь­ко наро­ду взи­ра­ло на них со стра­хом и надеж­дою, галл, воз­вы­ша­ясь как гора над сопер­ни­ком, выста­вил про­тив его напа­де­ния левую руку со щитом и обру­шил свой меч с оглу­ши­тель­ным зво­ном, но без­успеш­но; (10) тогда рим­ля­нин, дер­жа кли­нок ост­ри­ем вверх, с силою под­дел сни­зу вра­жий щит сво­им щитом и, обез­опа­сив так все­го себя от уда­ра, про­тис­нул­ся меж­ду телом вра­га и его щитом; дву­мя уда­ра­ми под­ряд он пора­зил его в живот и пах³² и поверг вра­га, рух­нув­ше­го во с.331 весь свой огром­ный рост. (11) После это­го, не руга­ясь над телом пав­ше­го, он снял с него толь­ко оже­ре­лье³³ и обрыз­ган­ное кро­вью надел себе на шею. (12) Гал­лы замер­ли, охва­чен­ные ужа­сом и изум­ле­ни­ем, а рим­ляне со всех ног кину­лись из строя навстре­чу сво­е­му това­ри­щу и с поздрав­ле­ни­я­ми и вос­хва­ле­ни­я­ми ведут его к дик­та­то­ру. (13) По вой­ско­во­му обы­чаю тот­час ста­ли сочи­нять несклад­ные потеш­ные песен­ки, в кото­рых послы­ша­лось про­зви­ще «Торк­ват»³⁴; потом оно пошло по устам и сде­ла­лось почет­ным для потом­ков и даже для все­го рода. (14) Дик­та­тор вдо­ба­вок награ­дил Ман­лия золотым вен­ком и перед все­ми вои­на­ми воздал это­му поедин­ку высо­чай­шую хва­лу.

11. (1) И точ­но, поеди­нок имел важ­ное зна­че­ние для исхо­да всей вой­ны: с наступ­ле­ни­ем ночи вой­ско гал­лов, в стра­хе бро­сив лагерь, ушло в зем­ли тибур­тин­цев, а оттуда, заклю­чив с ними воен­ный союз и полу­чив щед­рую помощь про­до­воль­ст­ви­ем, без задерж­ки отпра­ви­лось в Кам­па­нию.

(2) Вот поче­му на дру­гой год [360 г.] кон­сул Гай Пете­лий Бальб по веле­нию наро­да повел вой­ско на тибур­тин­цев, тогда как това­ри­щу его, Мар­ку Фабию Амбу­сту, выпал жре­бий вое­вать с гер­ни­ка­ми. (3) На под­мо­гу тибур­тин­цам из Кам­па­нии вновь при­шли гал­лы, и в лаби­кан­ских, туску­лан­ских и аль­бан­ских зем­лях учи­не­но было жесто­кое разо­ре­ние, при­чем зачин­щи­ка­ми, несо­мнен­но, были тибур­тин­цы; (4) и, хотя для вой­ны с тибур­тин­ца­ми государ­ству было доволь­но пред­во­ди­тель­ства кон­су­ла, наше­ст­вие гал­лов вынуди­ло назна­чить дик­та­то­ра. Назна­чен­ный дик­та­то­ром, Квинт Сер­вий Ага­ла^[1] объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Тита Квинк­ция и с согла­сия сена­та дал обет при бла­го­по­луч­ном исхо­де этой вой­ны устро­ить боль­шие игры.

(5) Дик­та­тор при­ка­зал вой­ску кон­су­ла оста­вать­ся на месте, чтобы тибур­тин­цы были заня­ты сво­ей соб­ст­вен­ной обо­ро­ной, а сам при­вел к при­ся­ге всю моло­дежь; при­чем от служ­бы никто не укло­нял­ся. (6) Бит­ва была дана близ Кол­лин­ских ворот, сила­ми все­го Горо­да, на гла­зах роди­те­лей, жен и детей, и если даже вос­по­ми­на­нье о род­ных все­ля­ет в душу вели­кое муже­ство, то тут, перед самым их лицом, стыд и жалость вку­пе вос­пла­ме­ни­ли серд­ца вои­нов. (7) Была рез­ня, для тех и дру­гих жесто­кая, и нако­нец ряды гал­лов были опро­ки­ну­ты. Спа­са­ясь бег­ст­вом, устрем­ля­ют­ся они в Тибур, слов­но к оплоту галль­ской вой­ны; кон­сул Пете­лий пере­хва­тил рас­се­яв­ших­ся бег­ле­цов невда­ле­ке от Тибу­ра и загнал их в ворота горо­да вме­сте с тибур­тин­ца­ми, вышед­ши­ми им на под­мо­гу. (8) Как дик­та­тор, так и кон­сул дей­ст­во­ва­ли наи­луч­шим обра­зом. Точ­но так же и дру­гой кон­сул, Фабий, хотя пона­ча­лу всту­пал толь­ко в мел­кие стыч­ки, зато потом, когда непри­я­тель напал на него, собрав все свои силы, в одном слав­ном бою сокру­шил гер­ни­ков. (9) Обо­им кон­су­лам дик­та­тор воздал в сена­те и перед наро­дом самые высо­кие похва­лы и, усту­пая им даже честь соб­ст­вен­ных подви­гов, сло­жил с себя с.332 долж­ность. Пете­лий отпразд­но­вал двой­ной три­умф над гал­ла­ми и тибур­тин­ца­ми, а для Фабия сочли доста­точ­ной ова­цию при вступ­ле­нии в Город.

(10) Тибур­тин­цы сме­я­лись над три­ум­фом Пете­лия: где ж это он давал им сра­же­нье? Несколь­ко зевак и точ­но вышли за ворота посмот­реть на бег­ство и ужас гал­лов, но, увидев, что на них самих тоже напа­да­ют и что всех встреч­ных уби­ва­ют без раз­бо­ра, воро­ти­лись в город — и это пока­за­лось в Риме достой­ным три­ум­фа! (11) Но пусть рим­ляне не вооб­ра­жа­ют такую свал­ку у ворот вра­га небы­ва­лым и вели­ким подви­гом: ско­ро они у соб­ст­вен­ных стен увидят пере­по­лох поваж­нее.

12. (1) И вот на сле­дую­щий год [359 г.] при кон­су­лах Мар­ке Попи­лии Лена­те и Гнее Ман­лии вра­же­ский отряд из Тибу­ра глу­бо­кой ночью подо­шел к горо­ду Риму. (2) Неожи­дан­ность и ноч­ной пере­по­лох посе­ля­ли ужас в людях, вне­зап­но под­ня­тых ото сна; к тому же мно­гие не мог­ли взять в толк, какой враг напал и откуда. (3) Ско­ро, одна­ко, раздал­ся при­зыв: «К ору­жию!», к воротам высла­на стра­жа, на сте­ны — охра­на; и, как толь­ко с рас­све­том ста­ло вид­но, что наро­ду под сте­на­ми немно­го и что непри­я­тель не кто иной, как тибур­тин­цы, (4) кон­су­лы, вый­дя из двух ворот, с обе­их сто­рон уда­ри­ли на строй вра­гов, уже при­сту­пав­ших к сте­нам. Тут ста­ло ясно, что тибур­тин­цы шли, пола­га­ясь на слу­чай боль­ше, чем на муже­ство: они едва смог­ли выдер­жать пер­вый натиск рим­лян. По обще­му при­зна­нию, это напа­де­ние пошло ско­рее на поль­зу рим­ля­нам, пото­му что навис­шая угро­за вой­ны пога­си­ла рас­прю, начав­шу­ю­ся было меж­ду отца­ми и про­стым наро­дом³⁵.

(5) Еще одно вра­же­ское напа­де­ние, гро­зив­шее боль­ше окру­ге, чем само­му Горо­ду, име­ло место на сле­дую­щий год [358 г.]: (6) в рим­ские пре­де­лы, глав­ным обра­зом со сто­ро­ны Этру­рии, вторг­лись, ища добы­чи, тарк­ви­ний­цы. После тщет­ных тре­бо­ва­ний воз­ме­ще­ния уро­на ново­из­бран­ные кон­су­лы Гай Фабий и Гай Плав­тий по веле­нию наро­да объ­яви­ли им вой­ну; и вести ее доста­лось Фабию, а Плав­тию — вое­вать с гер­ни­ка­ми. (7) В то же вре­мя рас­про­стра­ни­лись слу­хи о войне с гал­ла­ми. Уте­ше­ни­ем сре­ди столь­ких опас­но­стей было, одна­ко, то, что лати­ны испро­си­ли мира и при­сла­ли боль­шое вой­ско соглас­но ста­рин­но­му дого­во­ру, не соблюдав­ше­му­ся уже мно­гие годы³⁶. (8) Имея такую под­держ­ку, рим­ляне уже мень­ше тре­во­жи­лись, когда вско­ре услы­ша­ли, что гал­лы при­шли к Пре­не­сте, а потом рас­по­ло­жи­лись в окрест­но­стях Педа. (9) Реше­но было назна­чить дик­та­то­ром Гая Суль­пи­ция, назна­чил его кон­сул Гай Плав­тий, за кото­рым для это­го посла­ли, а началь­ни­ком кон­ни­цы при дик­та­то­ре стал Марк Вале­рий. Эти двое пове­ли про­тив гал­лов отбор­ных бой­цов, взя­тых из войск обо­их кон­су­лов.

(10) Вой­на эта ока­за­лась гораздо более затяж­ною, неже­ли того хоте­лось и той и дру­гой сто­роне. Хотя спер­ва толь­ко с.333 гал­лы жаж­да­ли боя, а потом уже и рим­ское воин­ство так рва­лось к ору­жию и в бой, что пре­вос­хо­ди­ло в этом даже галль­скую сви­ре­пость, (11) все-таки дик­та­то­ру было весь­ма не по серд­цу без вся­кой необ­хо­ди­мо­сти иску­шать судь­бу, бро­са­ясь на вра­га, кото­ро­го с каж­дым днем его пре­бы­ва­ния в чужих кра­ях без запа­сов про­до­воль­ст­вия и без проч­ных укреп­ле­ний ослаб­ля­ло само вре­мя; к тому же вся мощь тела и духа гал­лов была в натис­ке и теря­лась даже от мало­го про­мед­ле­ния.

(12) По таким-то сооб­ра­же­ни­ям дик­та­тор затя­ги­вал вой­ну, под стра­хом тяж­ко­го нака­за­ния запре­тив само­воль­но всту­пать в бой с непри­я­те­лем. Недо­воль­ные этим вои­ны пона­ча­лу меж­ду собой бра­ни­ли дик­та­то­ра, стоя в дозо­рах и на стра­жах, а порой в один голос руга­ли и сена­то­ров за то, что те не воз­ло­жи­ли вой­ну на кон­су­лов. (13) «Выбра­ли, — роп­та­ли они, — чрез­вы­чай­но­го пол­ко­во­д­ца, ред­кост­но­го вождя, кото­рый дума­ет, что он и паль­цем не поше­ве­лит, а победа упа­дет к нему с небес пря­мо в руки». Мало-пома­лу об этом заго­во­ри­ли откры­то и еще более дерз­ко; вои­ны гро­зи­ли либо само­воль­но завя­зать сра­же­нье, либо всем вме­сте дви­нуть­ся в Рим. (14) К рядо­вым бой­цам уже ста­ли при­со­еди­нять­ся цен­ту­ри­о­ны, и не толь­ко в тес­ных круж­ках шуме­ли они, но уже на глав­ных про­хо­дах и перед шатром пол­ко­во­д­ца в общий гул сли­вал­ся ропот, и уже тол­па была вели­ка, как на сход­ке, и со всех сто­рон нес­лись при­зы­вы немед­лен­но идти к дик­та­то­ру: пусть-де от име­ни вой­ска гово­рит Секст Тул­лий по пра­ву сво­ей доб­ле­сти.

13. (1) Этот Секст Тул­лий уже в седь­мой раз был началь­ни­ком пер­вой сот­ни, и в целом вой­ске, во вся­ком слу­чае сре­ди пехо­тин­цев, не нашлось бы мужа, более слав­но­го подви­га­ми. (2) Впе­ре­ди вата­ги вои­нов он направ­ля­ет­ся к три­бу­на­лу и обра­ща­ет­ся к Суль­пи­цию, пора­жен­но­му не столь­ко самой тол­пою, сколь­ко тем, что вожак ее — Тул­лий, воин, бес­пре­ко­слов­но послуш­ный при­ка­зу. (3) «Доз­воль, дик­та­тор! — гово­рит Тул­лий. — Все наше вой­ско про­си­ло меня высту­пить пред тобою в его защи­ту, пола­гая, что ты осуж­да­ешь его за тру­сость и ради уни­же­ния чуть ли не отби­ра­ешь ору­жие. (4) Пра­во, будь мы винов­ны в том, что оста­ви­ли строй, что пока­за­ли вра­гу тыл, что постыд­но бро­си­ли зна­ме­на, то и тогда я счи­тал бы закон­ной прось­бу дать нам загла­дить свою вину доб­ле­стью и сте­реть новой сла­вою память о былом позо­ре. (5) Даже те леги­о­ны, что были раз­би­ты при Аллии, высту­пив потом из Вей, доб­ле­стью сво­ею вновь отво­е­ва­ли то самое оте­че­ство, кото­рое поте­ря­ли преж­де из-за тру­со­сти. По мило­сти богов и по сча­стию тво­е­му и рим­ско­го наро­да наши дела и сла­ва наша ничем пока не запят­на­ны. (6) Впро­чем, едва ли я смею гово­рить о сла­ве, когда и вра­ги на все лады изде­ва­ют­ся и сме­ют­ся, буд­то мы, как бабы, хоро­ним­ся за валом, и даже ты, наш импе­ра­тор, — а это нам куда обид­нее — счи­та­ешь, что вой­ско твое без­воль­но, без­оруж­но, бес­силь­но, и, еще не с.334 испы­тав нас в деле, настоль­ко в нас изве­рил­ся, что почел себя постав­лен­ным над кале­ка­ми и убо­ги­ми. (7) Какое еще при­ду­мать объ­яс­не­нье тому, что ты, быва­лый пол­ко­во­дец, храб­рей­ший воин, сидишь, что назы­ва­ет­ся, сло­жа руки? Так или ина­че оче­вид­но, что ско­рее ты усо­мнил­ся в нашей доб­ле­сти, чем мы в тво­ей. (8) Но еже­ли воля эта не твоя, а государ­ст­вен­ная и если вда­ли от Горо­да и род­ных пена­тов дер­жит нас не галль­ская вой­на, а какой-то сго­вор сена­то­ров, тогда про­шу счи­тать, что ска­зан­ное мною обра­ще­но не вои­на­ми к импе­ра­то­ру, а про­стым наро­дом к сена­ту: ведь если у вас свои рас­че­ты, то и у нас будут свои, — что мож­но воз­ра­зить на это? (9) Мы вои­ны, а не рабы ваши и посла­ны были на вой­ну, а не в изгна­ние. Если нам пода­дут знак и пове­дут в бой, мы будем драть­ся, как подо­ба­ет мужам и рим­ля­нам; но если для наших мечей не нахо­дит­ся дела, то досуг мы пред­по­чтем про­во­дить в Риме, а не в лаге­ре. Это мы ска­за­ли бы сена­то­рам; (10) а тебя, импе­ра­тор, мы, твои вои­ны, молим дать нам воз­мож­ность сра­жать­ся. Желая победы, мы хотим заво­е­вать ее с тобой во гла­ве, на тебя воз­ло­жить лав­ро­вый венок, с тобою в три­ум­фе всту­пить в Город и, за тво­ею колес­ни­цею, идти к хра­му Юпи­те­ра Все­бла­го­го Вели­чай­ше­го, сла­вя тебя и тебе руко­пле­ща!» (11) Сло­ва Тул­лия были под­хва­че­ны прось­ба­ми тол­пы: со всех сто­рон кри­ча­ли, чтоб дик­та­тор подал знак к бою, чтоб при­ка­зал брать­ся за ору­жие.

14. (1) Дик­та­тор, хотя и счи­тал, что при всех бла­гих наме­ре­ни­ях при­мер подан дур­ной, все же пообе­щал испол­нить жела­ние вои­нов, но наедине с Тул­ли­ем стал допы­ты­вать­ся, в чем дело и как оно сде­ла­лось. (2) Тул­лий при­нял­ся уго­ва­ри­вать дик­та­то­ра не допус­кать и мыс­ли, буд­то он поза­был о воин­ском поряд­ке, о сво­ем дол­ге или об ува­же­нии к импе­ра­то­ру; он не отка­зал­ся быть пред­во­ди­те­лем воз­буж­ден­ной тол­пы, чтобы не объ­явил­ся еще кто-нибудь из тех, кого обыч­но выдви­га­ет взбудо­ра­жен­ный люд, — а ведь он все­гда в таких слу­ча­ях под стать зачин­щи­кам; (3) сам Тул­лий ниче­го не сде­ла­ет без одоб­ре­ния импе­ра­то­ра; одна­ко и Суль­пи­цию, чтоб удер­жать вой­ско в пови­но­ве­нии, надо вести себя очень осмот­ри­тель­но: воз­буж­ден­ных дол­го не удер­жишь, они сами най­дут себе место и вре­мя для бит­вы, даже про­тив воли импе­ра­то­ра.

(4) Пока шла эта беседа, какой-то галл стал уго­нять вьюч­ный скот, слу­чай­но пас­ший­ся за валом, а два рим­ских вои­на его отби­ли. Гал­лы закида­ли их кам­ня­ми, тогда рим­ская стра­жа под­ня­ла крик, и с обе­их сто­рон кину­лись друг на дру­га. (5) Еще немно­го, и завя­за­лась бы насто­я­щее сра­же­нье, если бы цен­ту­ри­о­ны не поспе­ши­ли раз­нять деру­щих­ся. Разу­ме­ет­ся, этот слу­чай укре­пил дове­рие дик­та­то­ра к сло­вам Тул­лия, и, посколь­ку дело уже не тер­пе­ло отла­га­тельств, было объ­яв­ле­но, что зав­тра будет дан бой.

(6) Меж тем дик­та­тор, реша­ясь на бит­ву в надеж­де более с.335 на дух, чем на силы сво­их бой­цов, начи­на­ет осмат­ри­вать­ся кру­гом и при­киды­вать, как бы ему хит­ро­стью нагнать страх на вра­га. Его изощ­рен­ный ум при­ду­мал новую улов­ку, к кото­рой после не раз при­бе­га­ли рим­ские и ино­зем­ные пол­ко­вод­цы вплоть до наших дней³⁷. (7) Он при­ка­зы­ва­ет снять с мулов вью­ки и, оста­вив толь­ко двой­ные попо­ны, поса­дить на них погон­щи­ков, обла­чен­ных в доспе­хи, взя­тые у плен­ных и у ране­ных. (8) Собрав так почти тыся­чу, добав­ля­ет к ней сот­ню всад­ни­ков и при­ка­зы­ва­ет ночью под­нять­ся в горы над лаге­рем, спря­тать­ся в чаще и не выхо­дить, пока он не подаст знак. (9) Сам же он на рас­све­те стал раз­вер­ты­вать строй у под­но­жья горы нароч­но так, чтобы вра­гам при­шлось сто­ять лицом к горе, (10) где уже все было при­готов­ле­но, чтобы напу­гать вра­га; это ока­за­лось едва ли не полез­нее, чем все насто­я­щие силы. Спер­ва галль­ские вожди не ждут, что рим­ляне спу­стят­ся в доли­ну; но, увидев­ши, что те вдруг дви­ну­лись вниз, гал­лы, и сами алчу­щие сра­же­нья, бро­са­ют­ся в бой, так что бит­ва нача­лась преж­де, чем вожди пода­ли знак.

15. (1) На пра­вое кры­ло гал­лы уда­ри­ли покреп­че, и несдоб­ро­вать рим­ля­нам, не ока­жись тут дик­та­то­ра, кото­рый звал Секс­та Тул­лия по име­ни и бра­нил его, вопро­шая: «За таких ли вояк ты мне пору­чил­ся? (2) Вы ли вопи­ли дать вам ору­жие? Вы ли гро­зи­ли пой­ти в бой напе­ре­кор импе­ра­то­ру? Вот сам импе­ра­тор во весь голос зовет на бит­ву, сам идет с ору­жьем впе­ре­ди зна­мен — пой­дет ли за ним хоть один из тех, кто даве­ча мети­ли в вожди? Храб­рые в лаге­ре, да роб­кие в бою!»³⁸ (3) Прав­ду слы­ша­ли вои­ны, а пото­му, пре­ис­пол­нясь сты­да, они рину­лись навстре­чу вра­же­ским стре­лам, забыв и думать об опас­но­сти. Этот беше­ный натиск тот­час сме­шал вра­гов, а уда­рив­шая сле­дом кон­ни­ца обра­ти­ла сме­шав­ших­ся в бег­ство. (4) А дик­та­тор, увидев, что с одной сто­ро­ны вра­же­ский строй смят, дви­нул отряды на левое кры­ло, где замет­но сосре­дото­чи­вал­ся непри­я­тель, а сто­яв­шим на горе подал услов­ный знак. (5) Когда и оттуда тоже гря­нул крик и ста­ло вид­но, как по скло­ну рим­ляне устре­ми­лись в лагерь гал­лов, то из стра­ха ока­зать­ся отре­зан­ны­ми гал­лы пере­ста­ли сра­жать­ся и бес­по­рядоч­ной гурь­бой побе­жа­ли к лаге­рю. (6) А когда и там они наткну­лись на Мар­ка Вале­рия, началь­ни­ка кон­ни­цы, кото­рый, опро­ки­нув пра­вое кры­ло, как раз достиг непри­я­тель­ских укреп­ле­ний, то кину­лись в горы и леса; (7) мно­гих там захва­ти­ли погон­щи­ки, пере­оде­тые всад­ни­ка­ми, а загнан­ных стра­хом в чащу бес­по­щад­но истре­би­ли уже после окон­ча­ния сра­же­нья.

(8) Со вре­мен Мар­ка Фурия не было над гал­ла­ми три­ум­фа заслу­жен­ней, чем три­умф Гая Суль­пи­ция. К тому же доволь­но мно­го золота, сня­то­го с галль­ских доспе­хов, он посвя­тил на Капи­то­лии, зало­жив­ши его теса­ным кам­нем.

(9) В том же году кон­су­лы тоже вели вой­ны, но с раз­ным успе­хом: Гай Плав­тий победил и при­вел к покор­но­сти с.336 гер­ни­ков, а его това­рищ Фабий вое­вал с тарк­ви­ний­ца­ми неосто­рож­но и необ­ду­ман­но. (10) И не так тут были страш­ны поте­ри в бою, как то, что три­ста семь плен­ных рим­ских вои­нов тарк­ви­ний­цы при­нес­ли в жерт­ву; эта чудо­вищ­ная казнь еще замет­ней сде­ла­ла позор и уни­же­ние рим­ско­го наро­да. (11) К подоб­но­му несча­стью при­ба­ви­лось и опу­сто­ше­нье рим­ских полей, учи­нен­ное вне­зап­ным набе­гом при­вер­на­тов³⁹, а за ними велит­рий­цев.

(12) В том же году учреж­де­ны были две новые три­бы — Помп­тин­ская и Пуб­ли­ли­е­ва⁴⁰; были отпразд­но­ва­ны игры по обе­ту, дан­но­му дик­та­то­ром Мар­ком Фури­ем; а народ­ный три­бун Гай Пете­лий при под­держ­ке сена­та впер­вые внес на рас­смот­ре­ние наро­да закон о домо­га­тель­стве; (13) этим пред­ло­же­ни­ем наде­я­лись преж­де все­го обуздать домо­га­тель­ства новых людей, кото­рые при­вык­ли обха­жи­вать изби­ра­те­лей на тор­гах и гуль­би­щах.

16. (1) Не столь отрад­ным для сена­то­ров было вне­сен­ное в сле­дую­щем году [357 г.] три­бу­на­ми Мар­ком Дуи­ли­ем и Луци­ем Мене­ни­ем при кон­су­лах Гае Мар­ции и Гнее Ман­лии пред­ло­же­ние отно­си­тель­но унци­аль­но­го про­цен­та⁴¹; про­стой же народ при­нял его гораздо охот­нее.

(2) Вдо­ба­вок к новым вой­нам, нача­тым еще в преды­ду­щем году, в чис­ло вра­гов попа­ли так­же фалис­ки за такие две про­вин­но­сти: во-пер­вых, их моло­дежь сра­жа­лась в вой­ске тарк­ви­ний­цев, а, во-вто­рых, когда после про­иг­ран­но­го сра­же­ния рим­ские вои­ны скры­лись в Фале­ри­ях, то они отве­ти­ли отка­зом на тре­бо­ва­ние феци­а­лов их выдать. (3) Вести эту вой­ну доста­лось Гнею Ман­лию.

Кон­сул Мар­ций при­вел вой­ско в зем­ли при­вер­на­тов, за дол­гие годы мира никем не тро­ну­тые, и добы­чею убла­жил вои­нов. Бога­тую добы­чу он при­умно­жил сво­ею щед­ро­стью, ибо ниче­го не отби­рал в каз­ну, давая обо­га­щать­ся самим вои­нам. (4) Когда при­вер­на­ты засе­ли в укреп­ле­ни­ях перед сте­на­ми сво­его горо­да, Мар­ций, созвав вои­нов на сход­ку, гово­рит: «Ныне даю вам на раз­граб­ле­ние непри­я­тель­ский стан и город, если толь­ко вы обе­ща­е­те в рат­ном труде быть храб­ры и непразд­ны, а не ока­зать­ся спо­соб­ней к гра­бе­жам, чем к сече». (5) Гром­ки­ми кри­ка­ми вои­ны тре­бу­ют дать знак, а потом, выпря­мив­шись во весь рост и горя несо­кру­ши­мой верой в победу, идут в бой. Тут впе­ре­ди зна­мен Секст Тул­лий, о кото­ром уже была речь, кри­чит: «Гляди, импе­ра­тор, как вой­ско твое дер­жит сло­во!» — и, отбро­сив копье, с обна­жен­ным мечом кида­ет­ся на вра­га. (6) За Тул­ли­ем рину­лись пере­до­вые и при пер­вом же уда­ре обра­ти­ли непри­я­те­ля в бег­ство; раз­би­то­го вра­га пре­сле­до­ва­ли до город­ских укреп­ле­ний, и, когда к сте­нам уже при­дви­га­ли лест­ни­цы, город сдал­ся. По слу­чаю победы над при­вер­на­та­ми спра­ви­ли три­умф.

(7) Дру­гой кон­сул не совер­шил ниче­го достой­но­го упо­ми­на­ния, если не счи­тать того, что он, созвав три­бут­ное собра­ние в лаге­ре под Сут­ри­ем — чего не быва­ло нико­гда преж­де, — про­вел закон об упла­те два­дца­ти­ны за отпуск на волю⁴². Посколь­ку с.337 исто­щен­ная каз­на полу­чи­ла тем самым нема­лый доход, сенат это утвер­дил. (8) Одна­ко народ­ные три­бу­ны, обес­по­ко­ен­ные не столь­ко зако­ном, сколь­ко ново­введе­ни­ем, запре­ти­ли впредь под стра­хом смерт­ной каз­ни созы­вать народ на собра­ние вне Горо­да⁴³: мол, если это поз­во­лить, то вои­ны, при­сяг­нув­шие кон­су­лу, могут про­го­ло­со­вать за что угод­но, даже и гибель­ное для наро­да.

(9) В том же году Гай Лици­ний Сто­лон по иску Мар­ка Попи­лия Лена­та и на осно­ва­нии сво­его соб­ст­вен­но­го зако­на⁴⁴ был при­суж­ден к упла­те деся­ти тысяч ассов, так как вме­сте с сыном вла­дел тыся­чей юге­ров, а отпу­стив сына из-под сво­ей вла­сти, обма­нул закон⁴⁵.

17. (1) Потом вновь избран­ные кон­су­лы — Марк Фабий Амбуст вто­рич­но и Марк Попи­лий Ленат тоже вто­рич­но — пове­ли две вой­ны [356 г.]. Одна вой­на с тибур­тин­ца­ми, кото­рую вел Ленат, была лег­кой: он запер непри­я­те­ля в его горо­де и опу­сто­шил окрест­но­сти. (2) Но дру­го­го кон­су­ла в пер­вой же схват­ке раз­гро­ми­ли фалис­ки и тарк­ви­ний­цы. (3) Их жре­цы, к вели­ко­му ужа­су рим­лян, дер­жа перед собой змей и горя­щие факе­лы, про­ше­ст­во­ва­ли, слов­но фурии⁴⁶, при­ведя бой­цов в заме­ша­тель­ство этим небы­ва­лым зре­ли­щем: слов­но безум­ные и одер­жи­мые, оро­бе­лой тол­пой вва­ли­лись они в свой лагерь. (4) Лишь когда кон­сул, лега­ты и три­бу­ны ста­ли сме­ять­ся и бра­нить их за то, что, как малые дети, они пуга­ют­ся пусто­го наду­ва­тель­ства, стыд вдруг вер­нул им муже­ство и, буд­то не видя ниче­го перед собою, они бро­си­лись на то, от чего рань­ше бежа­ли. (5) Разде­лав­шись так с хит­ры­ми улов­ка­ми непри­я­те­ля, они уда­ри­ли затем на насто­я­ще­го воору­жен­но­го про­тив­ни­ка, обра­ти­ли в бег­ство весь его строй, в тот же день захва­ти­ли лагерь с бога­тою добы­чей и воз­вра­ти­лись победи­те­ля­ми; а в насмеш­ли­вых песен­ках, при­ня­тых в вой­ске, изде­ва­лись и над вра­же­ски­ми хит­ро­стя­ми, и над сво­им испу­гом.

(6) Тут все этрус­ки берут­ся за ору­жие и во гла­ве с тарк­ви­ний­ца­ми и фалис­ка­ми дохо­дят до Соля­ных вар­ниц. Чтобы про­ти­во­сто­ять этой угро­зе, был назна­чен пер­вый дик­та­тор из наро­да, Гай Мар­ций Рутул, а началь­ни­ком кон­ни­цы он избрал Гая Плав­тия, тоже пле­бея. (7) Сена­то­ров, конеч­но, воз­му­ти­ло, что уже и дик­та­ту­ра ста­ла общедо­ступ­ной, и они изо всех сил ста­ра­лись поме­шать поста­нов­ле­ни­ям и при­готов­ле­ни­ям дик­та­то­ра для этой вой­ны, но народ тем охот­нее утвер­ждал все, что пред­ла­гал дик­та­тор. (8) Вый­дя из горо­да, дик­та­тор на обо­их бере­гах Тиб­ра, пере­бра­сы­вая на плотах вой­ска туда, где слыш­но было о непри­я­те­ле, пере­бил мно­гих гра­би­те­лей, рыс­кав­ших там и сям по окру­ге, (9) и неожи­дан­ным уда­ром завла­дел лаге­рем: восемь тысяч вра­гов было взя­то в плен, а осталь­ные или пере­би­ты, или изгна­ны с рим­ских земель. После это­го он без согла­сия сена­та, но по веле­нию наро­да спра­вил три­умф⁴⁷.

с.338 (10) Посколь­ку пат­ри­ции не хоте­ли, чтобы кон­суль­ские выбо­ры про­во­дил дик­та­тор или кон­сул из про­сто­го наро­да, а дру­гой кон­сул, Фабий, был занят вой­ной, при­шлось пой­ти на меж­ду­цар­ст­вие. (11) Интеррек­са­ми были друг за дру­гом Квинт Сер­ви­лий Ага­ла, Марк Фабий, Гней Ман­лий, Гай Фабий, Гай Суль­пи­ций, Луций Эми­лий, Квинт Сер­ви­лий, Марк Фабий Амбуст⁴⁸. (12) При вто­ром из них воз­ник­ли раздо­ры, пото­му что все шло к избра­нию двух кон­су­лов из пат­ри­ци­ев; на несо­гла­сие три­бу­нов интеррекс Фабий отве­чал, что в две­на­дца­ти таб­ли­цах есть закон: вся­кий раз счи­тать пра­во­моч­ной ту волю наро­да, какую он изъ­явит послед­ней, а голо­со­ва­ние — тоже воля наро­да. (13) Посколь­ку несо­гла­сие три­бу­нов не дало ниче­го, кро­ме затя­ги­ва­ния собра­ний, кон­су­ла­ми были избра­ны двое пат­ри­ци­ев — Гай Суль­пи­ций Петик в тре­тий раз и Марк Вале­рий Пуб­ли­ко­ла, и в тот же день они всту­пи­ли в долж­ность.

18. (1) Так на четы­рех­сотом году от осно­ва­ния Рима в трид­цать пятом после того, как отсто­я­ли его от гал­лов, через один­на­дцать лет после полу­че­ния наро­дом досту­па к кон­суль­ству, вслед за меж­ду­цар­ст­ви­ем всту­пи­ли в долж­ность два пат­ри­ци­ан­ских кон­су­ла — Гай Петик в тре­тий раз и Вале­рий Пуб­ли­ко­ла. (2) В этом году у тибур­тин­цев отби­ли Эмпул, но без вся­ко­го памят­но­го сра­же­ния; может быть, вой­ну там вели под сво­и­ми ауспи­ци­я­ми оба кон­су­ла, как пишут неко­то­рые, а может быть, пока Вале­рий водил леги­о­ны на тибур­тин­цев, кон­сул Суль­пи­ций опу­сто­шал тарк­ви­ний­ские зем­ли.

(3) В самом Риме бороть­ся с наро­дом и три­бу­на­ми кон­су­лам было тяже­лей. Пере­дать кон­суль­ство, ими, дву­мя пат­ри­ци­я­ми, полу­чен­ное, сно­ва двум пат­ри­ци­ям каза­лось им уже делом не толь­ко доб­ле­сти, но и чести: (4) раз уж долж­ность кон­су­ла быва­ет теперь пле­бей­ской, надо либо вовсе отсту­пить­ся от нее, либо вла­деть ею без­раздель­но, как без­раздель­но вла­де­ли ею пред­ки и заве­ща­ли потом­кам. (5) А народ роп­тал: что про­ку так жить? Что про­ку чис­лить­ся сре­ди пол­но­прав­ных граж­дан, если добы­тое муже­ст­вом двух людей — Луция Секс­тия и Гая Лици­ния — они не могут удер­жать всем миром? (6) Луч­ше тер­петь царей или децем­ви­ров или еще худ­шую власть, еже­ли такая сыщет­ся, чем видеть, что кон­су­лы — оба пат­ри­ции (7) и что не по оче­реди пред­сто­ит покор­ст­во­вать и власт­во­вать, но одно сосло­вие наве­ки достиг­ло вла­сти и вооб­ра­жа­ет, что пле­беи толь­ко затем и рож­де­ны, чтобы им слу­жить. (8) Три­бу­ны не пре­ми­ну­ли сде­лать­ся под­стре­ка­те­ля­ми бес­по­ряд­ков, но когда все и так воз­буж­де­ны, то вожа­ки мало быва­ют замет­ны. (9) Несколь­ко раз без тол­ку соби­ра­лись на Мар­со­вом поле⁴⁹, и потом мно­го дней собра­ния про­хо­ди­ли в раздо­рах; нако­нец победи­ла неко­ле­би­мая твер­дость кон­су­лов, а него­до­ва­ние про­сто­го наро­да выли­лось в том, что он мрач­ной тол­пой ушел сле­дом за три­бу­на­ми, кото­рые кри­ча­ли, что речь уже идет о самой сво­бо­де, что пора уже поки­нуть не толь­ко с.339 поле, но и самый Рим, пле­нен­ный и пора­бо­щен­ный само­вла­сти­ем пат­ри­ци­ев. (10) Кон­су­лы, хоть и поки­ну­тые частью наро­да, с преж­ней твер­до­стью, несмот­ря на силь­но поредев­шее собра­ние, дове­ли выбо­ры до кон­ца: оба кон­су­ла были избра­ны из пат­ри­ци­ев — Марк Фабий Амбуст в тре­тий раз и Тит Квинк­ций. Впро­чем, в неко­то­рых лето­пи­сях вме­сто Тита Квинк­ция кон­су­лом назван Марк Попи­лий.

19. (1) В этом [354 г.] году успеш­но закон­чи­лись две вой­ны. Тибур­тин­цев и тарк­ви­ний­цев вынуди­ли сдать­ся; из их горо­дов послед­ней была захва­че­на Сас­су­ла, такою ж была бы участь и про­чих их посе­ле­ний, если бы все пле­мя, сло­жив­ши ору­жие, не сда­лось на милость кон­су­ла. (2) Над тибур­тин­ца­ми отпразд­но­ва­ли три­умф, но в целом победи­те­ли обо­шлись без жесто­ко­стей. Одна­ко с тарк­ви­ний­ца­ми рас­пра­ви­лись люто: пере­бив в бою мно­же­ство наро­да, из огром­но­го чис­ла плен­ных ото­бра­ли для отправ­ки в Рим три­ста пять­де­сят восемь самых знат­ных, а про­чий народ пере­ре­за­ли. (3) Но и с теми, что были отправ­ле­ны в Рим, граж­дане обо­шлись не луч­ше: посреди фору­ма все они были биты роз­га­ми, а затем обез­глав­ле­ны топо­ром. Такой каз­нью возда­ли вра­гам за рим­лян, кото­рых закла­ли на тарк­ви­ний­ском фору­ме⁵⁰.

(4) Эти воен­ные успе­хи пове­ли к тому, что друж­бы рим­лян ста­ли искать и сам­ни­ты. Сенат дал их послам бла­го­склон­ный ответ, и они были по дого­во­ру при­ня­ты в чис­ло союз­ни­ков.

(5) Не так успеш­но, как в похо­дах, скла­ды­ва­лись дела рим­ско­го про­сто­на­ро­дья дома; дело в том, что, хотя уста­нов­ле­ние унци­аль­ных про­цен­тов облег­чи­ло участь долж­ни­ков, самый раз­мер ссуд был непо­дъ­ем­ным для неиму­щих, и они шли в каба­лу. Вот поче­му наро­ду, заня­то­му сво­и­ми убыт­ка­ми, было не до пары пат­ри­ци­ан­ских кон­су­лов, не до забот о выбо­рах и обще­ст­вен­ных делах. (6) Обе кон­суль­ские долж­но­сти оста­лись в руках пат­ри­ци­ев [353 г.]; кон­су­ла­ми ста­ли Гай Суль­пи­ций Петик в чет­вер­тый раз и Марк Вале­рий Пуб­ли­ко­ла во вто­рой.

Вни­ма­ние граж­дан было устрем­ле­но к войне с этрус­ка­ми (пото­му что, по слу­хам, с тарк­ви­ний­ца­ми из сочув­ст­вия к сво­им сопле­мен­ни­кам объ­еди­ни­лись жите­ли Цере), но послан­ные от лати­нов обра­ти­ли его на воль­сков, объ­явив, что те собра­ли воору­жен­ное вой­ско и уже гро­зят их пре­де­лам, а оттуда отпра­вят­ся гра­бить и рим­ские зем­ли. (7) Сенат решил, что ни тем ни дру­гим пре­не­бре­гать не сле­ду­ет, и при­ка­зал набрать леги­о­ны для обе­их надоб­но­стей, а удел каж­до­го из кон­су­лов опре­де­лить по жре­бию. (8) Но потом, когда из пись­ма кон­су­ла Суль­пи­ция — ему доста­лось вое­вать тарк­ви­ний­цев — ста­ло извест­но, что зем­ли близ рим­ских соле­ва­рен опу­сто­ше­ны, часть добы­чи уве­зе­на в пре­де­лы Цере и моло­дежь церий­цев заве­до­мо была сре­ди гра­бив­ших, то боль­ше все-таки ста­ли зани­мать­ся вой­ной с этрус­ка­ми. (9) Так что кон­сул Вале­рий, вышед­ший про­тив воль­сков и став­ший с.340 ста­ном у туску­лан­ской гра­ни­цы, был оттуда ото­зван и полу­чил от сена­та при­каз назна­чить дик­та­то­ра. (10) Он назна­чил Тита Ман­лия, сына Луция⁵¹. Тот, выбрав себе в началь­ни­ки кон­ни­цы Авла Кор­не­лия Кос­са и огра­ни­чив­шись кон­суль­ским вой­ском, с согла­сия сена­та и по воле наро­да объ­яв­ля­ет цери­там вой­ну.

20. (1) Толь­ко тут охва­тил церий­цев насто­я­щий ужас перед вой­ною, как буд­то ее при­чи­ною боль­ше были рим­ские сло­ва, неже­ли соб­ст­вен­ные их дела, когда они драз­ни­ли рим­лян гра­бе­жом. Они начи­на­ли пони­мать, сколь непо­силь­но для них подоб­ное про­ти­во­бор­ство, (2) и при­ня­лись каз­нить себя за тот гра­беж и про­кли­нать тарк­ви­ний­цев, скло­нив­ших их к измене. Никто не делал ника­ких при­готов­ле­ний к войне, напро­тив, всяк твер­дил, что надо отпра­вить посоль­ство про­сить о про­ще­нии их отступ­ни­че­ства. (3) Явив­шись в сенат, а сена­том ото­слан­ные к наро­ду, послы воз­зва­ли к богам, чьи свя­ты­ни они при­ня­ли и чти­ли по чину во вре­мя галль­ской вой­ны, чтобы рим­ляне были так же мило­серд­ны к ним, цери­там, в сво­ем бла­го­ден­ст­вии, как сами они были неко­гда мило­серд­ны к рим­ля­нам в тяж­кую для тех пору; (4) а затем, обо­ротясь к свя­ти­ли­щу Весты, они ста­ли поми­нать в сво­их моль­бах госте­при­им­ство, бла­го­че­сти­во и бого­бо­яз­нен­но ока­зан­ное ими фла­ми­нам и вестал­кам: (5) кто пове­рил бы, гово­ри­ли они, буд­то при таких заслу­гах они вдруг ни с того ни с сего сде­ла­ют­ся вра­га­ми? И если даже слу­чи­лось что-то враж­деб­ное, то буд­то это умыш­лен­но, а не в ослеп­ле­нье поз­во­ли­ли они себе недав­ним зло­де­я­ни­ем затмить преж­ние свои бла­го­де­я­ния, при­ня­тые когда-то с такой бла­го­дар­но­стью? Буд­то искав­шие друж­бы с рим­ским наро­дом в годи­ну его испы­та­ний, они зате­я­ли теперь с ним враж­ду в рас­цве­те его сил и воен­ных удач? Да не будет назва­но умыс­лом то, что сле­ду­ет назы­вать под­чи­не­ни­ем наси­лью и неиз­беж­но­сти!

(6) Тарк­ви­ний­цы, про­хо­дя их сто­ро­ною с гроз­ною силой, хотя испро­си­ли толь­ко дать им доро­гу, увлек­ли за собою кое-кого из сель­ских жите­лей пособ­ни­чать им в гра­бе­жах, а гра­бе­жи вме­ня­ют­ся теперь в вину церий­цам. (7) Этих людей, если угод­но, они гото­вы выдать, а если нуж­но их каз­нить, то каз­нят. Но Цере, бож­ни­ца рим­ско­го наро­да, при­ста­ни­ще жре­цов, хра­ни­ли­ще рим­ских свя­тынь, да оста­нет­ся невреди­мым и не запят­нан­ным обви­не­ни­я­ми в напа­де­нии ради при­ю­та, ока­зан­но­го здесь неко­гда вестал­кам, и почи­та­ния рим­ских богов⁵².

(8) Рим­ский народ, тро­ну­тый ско­рее былы­ми заслу­га­ми, неже­ли нынеш­ни­ми оправ­да­ни­я­ми, пред­по­чел забыть об их зло­де­я­ни­ях, а не о бла­го­де­я­ни­ях, так что было реше­но даро­вать мир наро­ду цери­тов и зане­сти в поста­нов­ле­ние сена­та пере­ми­рие на сто лет.

(9) Глав­ные силы были теперь бро­ше­ны про­тив фалис­ков, винов­ных в том же самом пре­ступ­ле­нии, но сой­тись с про­тив­ни­ком нигде не уда­лось. Рим­ляне про­шли через их край, неся с.341 опу­сто­ше­ние, одна­ко от оса­ды горо­дов воз­дер­жа­лись. По воз­вра­ще­нии леги­о­нов в Рим оста­ток года был отдан вос­ста­нов­ле­нию стен и башен и был освя­щен храм Апол­ло­на⁵³.

21. (1) Под конец года борь­ба сена­то­ров с про­стым наро­дом при­оста­но­ви­ла кон­суль­ские выбо­ры: если три­бу­ны отка­зы­ва­лись допу­стить про­веде­ние коми­ций ина­че, как по зако­ну Лици­ния⁵⁴, то дик­та­тор сто­ял на том, что луч­ше вовсе уни­что­жить в Риме долж­ность кон­су­ла, чем допус­кать к ней без раз­бо­ру отцов и про­стой народ. (2) Ввиду затя­нув­ших­ся выбо­ров, когда дик­та­тор сло­жил свои пол­но­мо­чия, при­бег­ли к меж­ду­цар­ст­вию. А посколь­ку интеррек­сам при­шлось иметь дело с наро­дом, враж­деб­но настро­ен­ным к сена­ту, спо­ры и раздо­ры про­дол­жа­лись до один­на­дца­то­го меж­ду­цар­ст­вия. (3) Три­бу­ны наста­и­ва­ли на соблюде­нии зако­на Лици­ния; народ же боль­ше огор­ча­ло уве­ли­че­ние дол­го­вых про­цен­тов, и част­ные заботы втор­га­лись в обще­ст­вен­ные рас­при. (4) Когда это все надо­е­ло, сена­то­ры при­ка­за­ли интеррек­су Луцию Кор­не­лию Сци­пи­о­ну на кон­суль­ских выбо­рах — обще­го согла­сия ради — соблюдать закон Лици­ния. Из пле­бе­ев в това­ри­щи Пуб­лию Вале­рию Пуб­ли­ко­ле был избран Гай Мар­ций Рутул.

(5) Видя такую склон­ность к согла­сию, вновь избран­ные кон­су­лы взя­лись за облег­че­ние усло­вий зай­мов, кото­рые каза­лись един­ст­вен­ной пагу­бой спо­кой­ст­вию. Пре­вра­тив выпла­ту дол­гов в обще­ст­вен­ное дело, они избра­ли пять чело­век и дали им имя «столь­щи­ков»⁵⁵, от «сто­лов», за кото­ры­ми те зани­ма­лись рас­пре­де­ле­ни­ем денег. (6) Бес­при­стра­сти­ем и усер­ди­ем эти люди заслу­жи­ли упо­ми­на­ния в запи­сях всех лето­пис­цев: это были Гай Дуи­лий, Пуб­лий Деций Мус, Марк Папи­рий, Квинт Пуб­ли­лий и Тит Эми­лий; (7) они-то и спра­ви­лись с этой труд­ней­шей зада­чей, все­гда непри­ят­ной для обе­их сто­рон и уж навер­ня­ка для одной, пото­му что из спо­со­бов ула­дить дело они пред­по­чли разо­ре­нью выпла­ту из каз­ны. (8) А имен­но: про­сро­чен­ные обя­за­тель­ства и пла­те­жи, задер­жан­ные ско­рей по небреж­но­сти, а не от бед­но­сти долж­ни­ков, либо пога­си­ли из каз­ны, рас­ста­вив на фору­ме сто­лы с день­га­ми (зару­чив­шись, одна­ко, обя­за­тель­ства­ми долж­ни­ков перед наро­дом), либо обес­пе­чи­ли спра­вед­ли­вой оцен­кой иму­ще­ства долж­ни­ка. Таким обра­зом было покон­че­но с гро­мад­ны­ми дол­га­ми не толь­ко без неспра­вед­ли­во­сти, но даже без обиды.

(9) Вслед за тем, когда про­нес­ся слух о сго­во­ре две­на­дца­ти этрус­ских горо­дов⁵⁶, напрас­ный страх вой­ны с ними побудил назна­чить дик­та­то­ра; и в лаге­ре (ибо туда к кон­су­лам посла­ли поста­нов­ле­ние сена­та) был назна­чен Гай Юлий, при кото­ром началь­ни­ком кон­ни­цы стал Луций Эми­лий. Одна­ко на гра­ни­цах все оста­лось спо­кой­но.

22. (1) Зато дома уси­лья дик­та­то­ра сде­лать кон­су­ла­ми двух пат­ри­ци­ев при­ве­ли к меж­ду­цар­ст­вию [351 г.]. (2) И два интеррек­са, сме­нив­ших друг дру­га, Гай Суль­пи­ций и Марк Фабий, с.342 поль­зу­ясь срав­ни­тель­ной уступ­чи­во­стью наро­да, вызван­ной недав­ним облег­че­ни­ем дол­гов, доби­лись того, чего втуне домо­гал­ся дик­та­тор: чтобы оба кон­су­ла были избра­ны из пат­ри­ци­ев. (3) Избра­ли само­го Гая Суль­пи­ция Пети­ка, пер­во­го из интеррек­сов, и Тита Квинк­ция Пен­на (это­го Квинк­ция одни назы­ва­ют так­же Гаем, а иные Цезо­ном). (4) Оба кон­су­ла отпра­ви­лись на вой­ну, Квинк­ций про­тив фалис­ков, Суль­пи­ций про­тив тарк­ви­ний­цев; не давая нигде вра­гу сра­же­нья, под­жо­га­ми и опу­сто­ше­ни­я­ми они вое­ва­ли боль­ше с поля­ми, чем с людь­ми. (5) И вот упор­ство того и дру­го­го наро­да было слом­ле­но, как буд­то под­то­чен­ное затяж­ным неду­гом: они ста­ли доби­вать­ся пере­ми­рия сна­ча­ла у кон­су­лов, а потом — с их доз­во­ле­ния — у сена­та. Они полу­чи­ли его на сорок лет.

(6) Тогда-то, по завер­ше­нии двух войн, заботы о кото­рых не тер­пе­ли отла­га­тельств, во вре­мя неко­то­рой мир­ной пере­дыш­ки реше­но было про­ве­сти ценз⁵⁷, пото­му что после пога­ше­ния дол­гов мно­гие состо­я­ния пере­шли к новым вла­дель­цам. (7) И, когда было созва­но собра­ние для выбо­ра цен­зо­ров, Гай Мар­ций Рутул, тот самый, кото­рый был пер­вым пле­бей­ским дик­та­то­ром, объ­явил, что будет искать теперь долж­но­сти цен­зо­ра, и тем воз­му­тил согла­сие сосло­вий. (8) Каза­лось, он взял­ся за это по мень­шей мере не ко вре­ме­ни — ведь оба кон­су­ла тогда были из пат­ри­ци­ев и откры­то гово­ри­ли, что не ста­нут при­ни­мать его в рас­чет; (9) одна­ко он и сам твер­до дер­жал­ся сво­его наме­ре­ния, и три­бу­ны все­ми сила­ми помо­га­ли ему, чтобы отво­е­вать пра­во, кото­ро­го лиши­лись на кон­суль­ских выбо­рах. И не толь­ко не было поче­сти настоль­ко высо­кой, чтобы вели­чие это­го мужа не пре­взо­шло ее, но еще и про­сто­му наро­ду хоте­лось, чтоб гово­ри­ли: кто открыл доро­гу к дик­та­ту­ре, бла­го­да­ря тому полу­чи­ли доступ и к цен­зор­ству. (10) На выбо­рах не было раз­но­гла­сий, так что Мар­ций был избран цен­зо­ром вме­сте с Гне­ем Ман­ли­ем.

В этом году был назна­чен и дик­та­тор — Марк Фабий, при­чем без вся­кой воен­ной угро­зы, а толь­ко для того, чтобы на кон­суль­ских выбо­рах не соблюдать зако­на Лици­ния. (11) Началь­ни­ком кон­ни­цы при дик­та­то­ре стал Квинт Сер­ви­лий. Одна­ко, несмот­ря на дик­та­ту­ру, на кон­суль­ских выбо­рах сго­вор сена­то­ров имел не боль­ше успе­ха, чем на цен­зор­ских.

23. (1) Кон­су­лом от пле­бе­ев стал Марк Попи­лий Ленат, от пат­ри­ци­ев — Луций Кор­не­лий Сци­пи­он [350 г.]. На долю кон­су­ла-пле­бея выпал даже более слав­ный жре­бий, (2) ибо при изве­стии, что огром­ное вой­ско гал­лов рас­по­ло­жи­лось лаге­рем на зем­ле лати­нов, эта галль­ская вой­на из-за тяже­лой болез­ни Сци­пи­о­на вне оче­реди была пору­че­на Попи­лию. (3) Не меш­кая, он про­из­вел набор и, при­ка­зав всем юно­шам с ору­жи­ем явить­ся за Капен­ские ворота к хра­му Мар­са⁵⁸, а кве­сто­рам выне­сти туда же зна­ме­на из каз­но­хра­ни­ли­ща, соста­вил для себя четы­ре пол­ных леги­о­на, а осталь­ных вои­нов пере­дал пре­то­ру Пуб­лию Вале­рию с.343 Пуб­ли­ко­ле (4) и пред­ло­жил сена­то­рам собрать дру­гое вой­ско для защи­ты государ­ства от неча­ян­но­стей вой­ны.

(5) И толь­ко покон­чив со все­ми рас­по­ря­же­ни­я­ми и при­готов­ле­ни­я­ми, он поспе­шил навстре­чу вра­гу. Чтоб узнать силы вра­га, не под­вер­гая себя край­ней опас­но­сти, он занял холм, самый близ­кий к галль­ско­му лаге­рю, и велел там воз­во­дить вал. (6) Гал­лы, народ сви­ре­пый и от при­ро­ды воин­ст­вен­ный, изда­ле­ка заме­тив­ши рим­ские зна­ме­на, раз­вер­ну­ли строй для немед­лен­но­го сра­же­ния; а увидев, что рим­ский отряд не толь­ко не спус­ка­ет­ся с хол­ма, но еще и хочет обез­опа­сить себя валом, рас­суди­ли, что рим­ляне пора­же­ны стра­хом и как нель­зя кста­ти погло­ще­ны работа­ми, и с гроз­ным ревом бро­си­лись на при­ступ. (7) Рим­ляне даже не пре­рва­ли работ: укреп­ле­ния были делом три­а­ри­ев, а гаста­ты и прин­ци­пы⁵⁹, сто­яв­шие нагото­ве и при ору­жии впе­ре­ди них, при­ня­ли бой. (8) Кро­ме доб­ле­сти, им было на поль­зу и воз­вы­шен­ное поло­же­ние, при кото­ром все их дро­ти­ки и копья пада­ли не впу­стую, как быва­ет на ров­ном месте, но от соб­ст­вен­ной сво­ей тяже­сти все вон­за­лись в цель. (9) Под гра­дом стрел гал­лы — кто с раной в теле, кто со щитом непо­дъ­ем­ной тяже­сти из-за застряв­ших в нем дро­ти­ков — хотя с раз­бе­гу подо­шли почти вплот­ную, но спер­ва все-таки оста­но­ви­лись в нере­ши­тель­но­сти, (10) а потом, когда само про­мед­ле­ние им поуба­ви­ло, а вра­гам при­ба­ви­ло духу, были отбро­ше­ны назад и пова­ли­лись друг на дру­га, обра­зо­вав свал­ку еще более пагуб­ную и страш­ную, чем сама руко­паш­ная рез­ня: не столь­ко их пало от меча, сколь­ко было задав­ле­но в этой свал­ке.

24. (1) Но еще не навер­ня­ка за рим­ля­на­ми оста­ва­лась победа: спу­стив­шись на рав­ни­ну, они столк­ну­лись с новою гро­ма­дою. (2) Дей­ст­ви­тель­но, гал­лов было такое мно­же­ство, что, не обра­щая ника­ко­го вни­ма­ния на подоб­ные поте­ри, они, слов­но завя­зы­вая еще одно, новое сра­же­ние, дви­ну­ли про­тив одоле­вав­ше­го их про­тив­ни­ка све­жие силы. (3) Наступ­ле­ние рим­лян оста­но­ви­лось, пото­му что, во-пер­вых, им, утом­лен­ным боем, пред­сто­я­ло вновь сра­жать­ся, а, во-вто­рых, кон­су­лу, дей­ст­во­вав­ше­му без опас­ки в самых пер­вых рядах, дро­тик почти насквозь прон­зил левое пле­чо⁶⁰ и он нена­дол­го поки­нул строй. (4) Из-за всех этих про­мед­ле­ний победа уже усколь­за­ла из рук, когда кон­сул с пере­вя­зан­ной раной вновь выехал к пере­до­вым зна­ме­нам. «Что сто­и­те, вои­ны? — крик­нул он. — Здесь перед вами не лати­няне с саби­ня­на­ми; это тех, одолев ору­жьем, мож­но из вра­гов сде­лать союз­ни­ка­ми! (5) Нет, на диких зве­рей мы обна­жи­ли мечи: либо их кровь пред­сто­ит про­лить, либо свою. Вы отра­зи­ли вра­гов от лаге­ря, сбро­си­ли с вала, у ваших ног про­стер­ты их тру­пы. Как хол­мы вы зава­ли­ли груда­ми тел, так покрой­те ими и поле! (6) Нече­го ждать, пока они сами от вас побе­гут: выно­си­те зна­ме­на и тес­ни­те вра­га!» (7) И вои­ны, сно­ва обод­рен­ные эти­ми сло­ва­ми, заста­ви­ли дрог­нуть пере­до­вые мани­пу­лы гал­лов, с.344 а потом кли­нья­ми вре­за­лись в середи­ну вра­же­ско­го строя. (8) Тогда вар­ва­ры, сме­шав­шись, без ясных при­ка­зов, без вождей, отка­ти­лись, сми­ная зад­них, а потом, рас­се­ян­ные по полю, опро­ме­тью про­мча­лись даже мимо соб­ст­вен­но­го лаге­ря и кину­лись к Аль­бан­ской вер­шине, самой при­мет­ной сре­ди рав­ных хол­мов. (9) Кон­сул пре­сле­до­вал вра­га толь­ко до лаге­ря, так как и рана его мучи­ла, и под­став­лять вой­ско под удар непри­я­те­лей с хол­мов он не хотел. Раздав вои­нам всю добы­чу, взя­тую в лаге­ре, победо­нос­ное вой­ско с бога­ты­ми галль­ски­ми доспе­ха­ми он при­вел в Рим. (10) Из-за раны кон­су­ла три­умф отло­жи­ли; по той же при­чине сена­ту пона­до­бил­ся дик­та­тор, чтобы за болез­нью кон­су­лов было кому про­во­дить выбо­ры. (11) Избран­ный дик­та­то­ром Луций Фурий Камилл — началь­ни­ком кон­ни­цы при нем стал Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он — вер­нул пат­ри­ци­ям преж­нее обла­да­ние кон­суль­ст­вом; сена­то­ры в бла­го­дар­ность за это при­ло­жи­ли все уси­лия, чтобы кон­су­лом сде­лал­ся он сам, а сво­им това­ри­щем он объ­явил Аппия Клав­дия Крас­са [348 г.].

25. (1) Еще до того, как новые кон­су­лы всту­пи­ли в долж­ность⁶¹, Попи­лий, к вели­ко­му удо­воль­ст­вию про­сто­го наро­да, отпразд­но­вал три­умф над гал­ла­ми, в тол­пе же слы­ша­лись недо­умен­ные воз­гла­сы: раз­ве кого-нибудь разо­ча­ро­вал этот пле­бей­ский кон­сул? (2) При этом бра­ни­ли дик­та­то­ра, полу­чив­ше­го кон­суль­ство в награ­ду за обход Лици­ни­е­ва зако­на: и не столь­ко была отвра­ти­тель­на неспра­вед­ли­вость в делах государ­ст­вен­ных, сколь­ко свое­ко­ры­стие в лич­ных — ведь дик­та­тор про­воз­гла­сил кон­су­лом себя само­го!⁶²

(3) Год этот был отме­чен чере­дой самых раз­ных тре­вол­не­ний. Гал­лы, не при­вык­шие к зим­ним холо­дам, с Аль­бан­ских гор раз­бре­лись кто куда, чтобы гра­бить поля и побе­ре­жье; (4) а с моря и Антий­ско­му побе­ре­жью, и Лав­рент­ско­му краю, и устью Тиб­ра гро­зи­ли гре­че­ские кораб­ли; полу­чи­лось даже так, что одна­жды мор­ские раз­бой­ни­ки столк­ну­лись с сухо­пут­ны­ми, поме­ря­лись в бит­ве сила­ми, и гал­лы ото­шли в лагерь, а гре­ки — назад к кораб­лям, не зная, счи­тать ли себя побеж­ден­ны­ми или победи­те­ля­ми.

(5) Но все это не шло ни в какое срав­не­ние с угро­зой от схо­да латин­ских пле­мен у Ферен­тин­ской рощи и от недву­смыс­лен­но­го их отве­та на тре­бо­ва­ние выста­вить рим­ля­нам вои­нов: «Доволь­но при­ка­зы­вать тем, в чьей помо­щи нуж­да­е­тесь: (6) с ору­жьем в руках лати­нам спо­д­руч­ней защи­щать свою сво­бо­ду, а не чуж­дое вла­ды­че­ство». (7) Сенат, при двух внеш­них вой­нах одно­вре­мен­но, встре­во­жен­ный еще и изме­ной союз­ни­ков, поста­но­вил стра­хом обуздать тех, кого не обузда­ла вер­ность, и при­ка­зал кон­су­лам при набо­ре вой­ска употре­бить свою власть во всей пол­но­те; ведь без созы­ва союз­ни­ков рас­счи­ты­вать при­хо­дит­ся толь­ко на вой­ско из граж­дан. (8) Рас­ска­зы­ва­ют, что ото­всюду — не толь­ко из город­ской, но даже из дере­вен­ской с.345 моло­де­жи — было набра­но десять леги­о­нов по четы­ре тыся­чи две­сти пехо­тин­цев и три­ста всад­ни­ков; (9) а ведь и сего­дня, слу­чись где-нибудь втор­же­нье непри­я­те­ля, нелег­ко запо­лу­чить такое небы­ва­лое вой­ско, даже собрав­ши воеди­но нынеш­ние силы рим­ско­го наро­да, едва уже вме­щае­мые в круг зем­ной; вот насколь­ко мы пре­успе­ли лишь в том, о чем хло­по­чем: в богат­стве и рос­ко­ши⁶³.

(10) Сре­ди про­чих печаль­ных собы­тий это­го года — кон­чи­на одно­го из кон­су­лов, Аппия Клав­дия, застав­шая его в при­готов­ле­ни­ях к войне. Все дела пере­шли к Камил­лу; (11) хотя он и остал­ся един­ст­вен­ным кон­су­лом, назна­чить над ним дик­та­то­ра сена­то­ры постес­ня­лись, то ли из ува­же­ния вооб­ще к его досто­ин­ству, чтобы не уни­жать его под­чи­не­ньем дик­та­то­ру, то ли пото­му, что само имя его при галль­ском наше­ст­вии слу­жи­ло бла­гим пред­зна­ме­но­ва­ни­ем⁶⁴.

(12) Оста­вив два леги­о­на для защи­ты горо­да, а восемь поде­лив­ши с пре­то­ром Луци­ем Пина­ри­ем, кон­сул, памя­туя об отчей доб­ле­сти, без жре­бия взял на себя вой­ну с гал­ла­ми, (13) пре­то­ру же при­ка­зал охра­нять мор­ское побе­ре­жье и не давать гре­кам выса­дить­ся; а сам спу­стил­ся в помп­тий­скую зем­лю и здесь, не желая без край­ней необ­хо­ди­мо­сти сра­жать­ся на рав­нине, ибо он счи­тал, что враг, вынуж­ден­ный жить гра­бе­жом, усми­рен доволь­но, если этот раз­бой пре­сечь, выбрал себе удоб­ное для сто­ян­ки место.

26. (1) Там, покуда спо­кой­но про­во­ди­ли вре­мя на стра­же, высту­пил перед рим­ля­на­ми галл⁶⁵, отли­чав­ший­ся ростом и воору­же­ни­ем; сту­ком копья о щит он добил­ся тиши­ны и вызы­ва­ет через тол­ма­ча одно­го из рим­лян, чтобы поме­рять­ся сила­ми с ору­жьем в руках. (2) Был там Марк Вале­рий, моло­дой воен­ный три­бун; сочтя себя не менее достой­ным такой чести, неже­ли Тит Ман­лий, он испро­сил у кон­су­ла доз­во­ле­нья, воору­жил­ся и вышел на середи­ну. (3) Но слу­чи­лось так, что поеди­нок этих двух мужей затми­ло явное вме­ша­тель­ство боже­ст­вен­ной воли: едва рим­ля­нин схва­тил­ся с вра­гом, как вдруг к нему на шлем усел­ся, обо­ротясь к про­тив­ни­ку, ворон. (4) Три­бун тот­час при­нял это с лико­ва­ни­ем как небес­ное зна­ме­ние, а затем молит­вен­но про­сил: бог, боги­ня ли⁶⁶ посла­ли ему эту пти­цу, не оста­вить его доб­ро­хот­ной бла­го­склон­но­стью. (5) И труд­но пове­рить! Пти­ца не толь­ко оста­ва­лась там, куда села, но вся­кий раз, как про­тив­ни­ки схо­ди­лись, взле­та­ла ввысь и мети­ла клю­вом и ког­тя­ми в лицо и в гла­за вра­га, покуда тот, в стра­хе перед таким небы­ва­лым чудом утра­тив разом и зре­ние, и рас­судок, не был нако­нец умерщ­влен Вале­ри­ем, а ворон, устре­мясь на восток, скрыл­ся из глаз.

(6) До тех пор сто­ро­же­вые бой­цы с обе­их сто­рон сто­я­ли спо­кой­но, но когда три­бун уже начал сни­мать с уби­то­го вра­га доспе­хи, то и гал­лы не усто­я­ли на месте, и рим­ляне еще про­вор­ней тех кину­лись к победи­те­лю. Тут вокруг про­стер­то­го тела гал­ла с.346 завя­за­лась борь­ба и вспых­ну­ла жесто­кая схват­ка. (7) Бились уже не толь­ко бли­жай­шие сто­ро­же­вые отряды, но в дело вме­ша­лись леги­о­ны с обе­их сто­рон. Воин­ству сво­е­му, гор­до­му победой три­бу­на, гор­до­му и явным при­сут­ст­ви­ем и бла­го­во­ле­ни­ем богов, Камилл дает при­каз идти в бой, а ука­зы­вая на три­бу­на в при­мет­ных доспе­хах, гово­рит: «Вот вам при­мер, вои­ны: а теперь вокруг сра­жен­но­го вожа­ка уло­жи­те галль­ские пол­чи­ща!» (8) Боги и люди были участ­ни­ка­ми в этой бит­ве, и исход сра­же­ния с гал­ла­ми был пред­ре­шен, настоль­ко раз­вяз­ка поедин­ка двух бой­цов повли­я­ла на дух того и дру­го­го вой­ска. (9) Меж­ду пер­вы­ми бой­ца­ми, увлек­ши­ми за собой и дру­гих, бит­ва была жар­кой, но осталь­ные гал­лы всей тол­пою обра­ти­лись в бег­ство, не при­бли­зясь и на пере­лет стре­лы. Спер­ва они раз­бе­жа­лись по зем­лям воль­сков и по Фалерн­ской окру­ге, потом напра­ви­лись в Апу­лию к Ниж­не­му морю. (10) А кон­сул, созвав вой­ско­вую сход­ку, воздал три­бу­ну хва­лу и награ­дил его деся­тью быка­ми и золотым вен­ком.

Сам же он, полу­чив от сена­та при­каз при­ни­мать­ся за вой­ну на побе­ре­жье, объ­еди­нил свой лагерь с лаге­рем пре­то­ра. (11) Там ока­за­лось, что из-за без­дей­ст­вия гре­ков, не решав­ших­ся всту­пить в бой, дело затя­ги­ва­ет­ся, а пото­му кон­сул по воле сена­та назна­чил дик­та­то­ром для про­веде­ния выбо­ров Тита Ман­лия Торк­ва­та. (12) Дик­та­тор, назна­чив началь­ни­ком кон­ни­цы Авла Кор­не­лия Кос­са, про­вел кон­суль­ские выбо­ры и сорев­ни­те­ля сво­его подви­га, Мар­ка Вале­рия Кор­ва⁶⁷ — тако­во ста­ло с этих пор его про­зви­ще, — заоч­но, и к вяще­му удо­воль­ст­вию наро­да, про­воз­гла­сил кон­су­лом в его два­дцать три года. (13) Това­ри­щем Кор­ва из про­сто­го наро­да стал Марк Попи­лий Ленат, кото­ро­му пред­сто­я­ло быть кон­су­лом в чет­вер­тый раз. Меж­ду тем Камил­лу с гре­ка­ми не дове­лось совер­шить ниче­го при­ме­ча­тель­но­го: те были не воя­ки на суше, а рим­ляне — на море. (14) Нако­нец, лишен­ные досту­па к побе­ре­жью и нуж­да­ясь в прес­ной воде и мно­гом дру­гом, они поки­ну­ли Ита­лию. (15) Како­му наро­ду и како­му пле­ме­ни при­над­ле­жа­ли эти кораб­ли, точ­но не извест­но; на мой взгляд, веро­ят­ней все­го, что это были сици­лий­ские тира­ны — ведь даль­няя Гре­ция, в ту пору исто­щен­ная меж­до­усо­би­я­ми, уже была в стра­хе пред мощью Македо­нии.

27. (1) После того как вой­ска были рас­пу­ще­ны, когда на гра­ни­цах уста­но­вил­ся мир, а дома бла­го­да­ря согла­сию сосло­вий цари­ло спо­кой­ст­вие, то, чтоб не было все черес­чур бла­го­по­луч­но, сре­ди граж­дан откры­лось моро­вое повет­рие, вынудив­шее сенат дать при­каз децем­ви­рам обра­тить­ся к Сивил­ли­ным кни­гам⁶⁸, и по сло­ву их были устро­е­ны лек­ти­стер­нии. (2) В этом же году жите­ли Антия высе­ли­лись в Сат­рик и вос­ста­но­ви­ли город, раз­ру­шен­ный лати­на­ми; а с посла­ми кар­фа­ге­нян, при­шед­ши­ми искать друж­бы и сою­за, в Риме тор­же­ст­вен­но заклю­чи­ли дого­вор⁶⁹.

с.347 (3) Такое же спо­кой­ст­вие дома и на гра­ни­цах про­дол­жа­лось при кон­су­лах Тите Ман­лии Торк­ва­те и Гае Плав­тии [347 г.]: раз­ве толь­ко дол­го­вой про­цент из унци­аль­но­го сде­ла­ли полу­ун­ци­аль­ным, а сами пла­те­жи были рас­пре­де­ле­ны поров­ну на три года, но так, чтобы чет­вер­тую часть пла­ти­ли сра­зу. (4) Для мно­гих в про­стом наро­де и такой порядок был в тягость; одна­ко для сена­та дове­рие в сдел­ках меж­ду граж­да­на­ми было важ­нее, неже­ли стес­нен­ные обсто­я­тель­ства част­ных лиц. Впро­чем, нема­лым облег­че­ни­ем было и то, что в этом году не соби­ра­ли ни войск, ни пода­ти.

(5) На тре­тий год после вос­ста­нов­ле­ния вольска­ми Сат­ри­ка из Лация при­шло изве­стие, что послан­цы из Антия обхо­дят латин­ские пле­ме­на, воз­буж­дая их к войне. Марк Вале­рий Корв, вто­рич­но избран­ный кон­су­лом, вме­сте с Гаем Пете­ли­ем [346 г.] (6) полу­чил при­каз, покуда чис­ло вра­гов не умно­жи­лось, высту­пить на воль­сков вой­ною и дви­нул вой­ска на Сат­рик. Там и анти­а­ты, и дру­гие воль­ски встре­ти­ли их сила­ми, собран­ны­ми заго­дя на слу­чай напа­де­ния из Рима; и тогда при вза­им­ной нена­ви­сти, дол­го не имев­шей выхо­да, в бой всту­пи­ли без про­мед­ле­ния. (7) Воль­ски, все­гда сви­ре­пые боль­ше в мяте­жах, чем в бит­вах, потер­пев пора­же­ние, в бес­по­рядоч­ном бег­стве кину­лись к сте­нам Сат­ри­ка. Но когда окру­жен­ный рим­ля­на­ми город уже бра­ли при­сту­пом с помо­щью лест­ниц, то, не видя и в сте­нах защи­ты, до четы­рех тысяч вои­нов, не счи­тая мно­же­ства мир­ных жите­лей, сда­лись рим­ля­нам без­ого­во­роч­но. (8) Город раз­ру­ши­ли и сожгли; толь­ко храм Мате­ри Мату­ты⁷⁰ не был пре­дан огню. Всю добы­чу отда­ли вои­нам, за исклю­че­ни­ем четы­рех тысяч плен­ных вои­нов, кото­рых во вре­мя три­ум­фа кон­сул про­гнал в око­вах перед сво­ей колес­ни­цей, а потом про­дал и нема­лые выру­чен­ные день­ги пере­дал в каз­ну. (9) Неко­то­рые пишут, что все это мно­же­ство плен­ни­ков состав­ля­ли рабы, и это прав­до­по­доб­ней, чем то, что в раб­ство про­да­ли сдав­ших­ся плен­ни­ков.

28. (1) Затем были кон­су­ла­ми Марк Фабий Дор­су­он и Сер­вий Суль­пи­ций Каме­рин [345 г.]. Тут из-за вне­зап­но­го набе­га аврун­ков нача­лась с ними вой­на, (2) и тогда, опа­са­ясь, не было ли это дея­ние одно­го наро­да испол­не­ни­ем умыс­ла все­го латин­ско­го пле­ме­ни, посту­пи­ли так, как буд­то весь Лаций уже взял­ся за ору­жие: назна­чи­ли дик­та­то­ра Луция Фурия, а он объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Гнея Ман­лия Капи­то­ли­на. (3) Как обыч­но при боль­шой опас­но­сти, были закры­ты суды, про­из­веден пого­лов­ный набор и леги­о­ны как мож­но поспеш­ней дви­ну­ты в зем­ли аврун­ков. Там встре­ти­ли ско­рей лихих раз­бой­ни­ков, неже­ли отваж­ных про­тив­ни­ков, так что в пер­вом же столк­но­ве­нии вой­на была реше­на. (4) И все же дик­та­тор, видя, что непри­я­тель сам пошел вой­ной и при­нял бой не колеб­лясь, почел за нуж­ное зару­чить­ся под­держ­кой богов и в раз­гар бит­вы дал обет воз­ве­сти храм Юноне Моне­те⁷¹; а воз­вра­тясь с победою в Рим, он сло­жил с себя с.348 дик­та­тор­скую власть, пото­му что был свя­зан дан­ным обе­том. (5) Чтобы выстро­ить этот храм, достой­ный вели­чия рим­ско­го наро­да, сенат пове­лел избрать дуум­ви­ров; место отве­ли в самой Кре­по­сти, на участ­ке, где преж­де сто­ял дом Мар­ка Ман­лия Капи­то­ли­на⁷². (6) Кон­су­лы тем вре­ме­нем, взяв для вой­ны с вольска­ми вой­ско дик­та­то­ра, захва­ти­ли врас­плох непри­я­тель­ский город Co­py.

Через год после обе­та в третье кон­суль­ство Гая Мар­ция Руту­ла и вто­рое — Тита Ман­лия Торк­ва­та [344 г.] храм Моне­ты был освя­щен. Тот­час (7) вслед за освя­ще­ни­ем хра­ма про­изо­шло чудо, подоб­ное древ­не­му чуду на Аль­бан­ской горе⁷³: шел дождь из кам­ней, и, каза­лось, ночь насту­па­ет сре­ди дня; посколь­ку все граж­дане были объ­яты стра­хом перед бога­ми, то, спра­вив­шись в кни­гах⁷⁴, сенат решил назна­чить дик­та­то­ра для учреж­де­ния тор­жеств. (8) Назна­чен был Пуб­лий Вале­рий Пуб­ли­ко­ла, а в началь­ни­ки кон­ни­цы ему дали Квин­та Фабия Амбу­ста. Было реше­но, чтобы не толь­ко рим­ские три­бы, но и сосед­ние наро­ды тоже участ­во­ва­ли в моле­ньях, и для них уста­но­ви­ли порядок, кому в какой день молить­ся.

(9) Как сооб­ща­ют, в этом году [343 г.] народ вынес суро­вые при­го­во­ры ростов­щи­кам, при­вле­чен­ным эди­ла­ми к суду. И без каких-либо достой­ных упо­ми­на­ния при­чин дело дошло до меж­ду­цар­ст­вия. (10) А при меж­ду­цар­ст­вии — так что может пока­зать­ся, это и было заду­ма­но — обо­их кон­су­лов избра­ли из пат­ри­ци­ев: Мар­ка Вале­рия Кор­ва в тре­тий раз и Авла Кор­не­лия Кос­са.

29. (1) С этих пор речь пой­дет уже о более зна­чи­тель­ных вой­нах, так как сра­жа­лись с вра­га­ми более силь­ны­ми, в кра­ях более отда­лен­ных и по вре­ме­ни мно­го доль­ше. Дело в том, что имен­но в этом году при­шлось обна­жить мечи про­тив сам­ни­тов, пле­ме­ни мно­го­люд­но­го и воин­ст­вен­но­го; (2) за сам­нит­ской вой­ной, вед­шей­ся с пере­мен­ным успе­хом, после­до­ва­ла вой­на с Пирром, за Пирром — с пуний­ца­ми⁷⁵. Сколь­ко вынес­ли! Сколь­ко раз сто­я­ли на краю гибе­ли, чтобы воз­двиг­нуть нако­нец эту, гро­зя­щую рух­нуть, дер­жав­ную гро­ма­ду!⁷⁶

(3) Впро­чем, при­чи­на вой­ны сам­ни­тов и рим­лян, свя­зан­ных дото­ле сою­зом и друж­бою, яви­лась извне, а не воз­ник­ла меж ними сами­ми. (4) Когда сам­ни­ты, поль­зу­ясь пре­вос­ход­ством сил, без­за­кон­но напа­ли на сиди­ци­нов⁷⁷, те вынуж­де­ны были в сво­ей сла­бо­сти искать помо­щи у силь­ней­ших и заклю­чи­ли союз с кам­пан­ца­ми. (5) Так как кам­пан­цы мог­ли раз­ве что звать­ся, но никак не быть защи­той союз­ни­ков, то они, рас­слаб­лен­ные рос­ко­шью, были раз­би­ты зака­лен­ны­ми в бит­вах здесь же, на сиди­цин­ской зем­ле. После это­го на них нава­ли­лось все бре­мя вой­ны: (6) ибо сам­ни­ты, оста­вив сиди­ци­нов, разу­ме­ет­ся, напа­ли на самый оплот сво­их соседей — на кам­пан­цев, победа над кото­ры­ми была столь же лег­кой, а добы­чи и сла­вы сули­ла побо­ле. Силь­ным отрядом они с.349 заня­ли Тифа­ты — хол­мы, гос­под­ст­ву­ю­щие над Капу­ей, постро­и­лись четы­рех­уголь­ни­ком и спу­сти­лись оттуда на рав­ни­ну, лежа­щую меж­ду Капу­ей и Тифа­та­ми. (7) Здесь про­изо­шло новое сра­же­ние: и кам­пан­цы, вновь раз­би­тые, загнан­ные за город­ские сте­ны, не видя кру­гом ника­кой надеж­ды, так как пере­би­та была луч­шая часть моло­де­жи, вынуж­де­ны были про­сить помо­щи у рим­лян.

30. (1) Пред­став перед сена­том, послы ска­за­ли при­мер­но сле­дую­щее: «Народ кам­пан­ский отпра­вил нас к вам, отцы-сена­то­ры, про­сить у вас друж­бы наве­ки, под­мо­ги на сего­дня. (2) Если бы в бла­го­ден­ст­вии иска­ли мы вашей друж­бы, то завя­зать ее было бы про­ще, но узы ее были бы сла­бее; в самом деле, пом­ня, что к друж­бе мы при­шли на рав­ных, мы были бы вам, пожа­луй, столь же дру­же­ст­вен­ны, как и теперь, но не столь покор­ны и послуш­ны; (3) ныне же, взыс­кан­ные вашим состра­да­ни­ем и защи­щен­ные вашей помо­щью в труд­ный час, мы долж­ны будем при­нять и чтить вашу друж­бу как бла­го­де­я­ние, чтобы не про­слыть небла­го­дар­ны­ми и недо­стой­ны­ми заступ­ни­че­ства ни от богов, ни от людей.

(4) И кля­нусь Гер­ку­ле­сом: если сам­ни­ты сде­ла­лись вам дру­зья­ми и союз­ни­ка­ми рань­ше, то, по-мое­му, это не зна­чит, что вы долж­ны отка­зать нам в друж­бе, но толь­ко зна­чит, что сам­ни­ты в силу дав­но­сти сою­за сто­ят выше нас: в самом деле, ведь дого­во­ром с сам­ни­та­ми не пред­у­смот­ре­но, чтобы вы не заклю­ча­ли новых дого­во­ров. (5) Уста­нов­ле­ние друж­бы все­гда было доста­точ­но для вас оправ­дан­но, если про­сив­ший об этом хотел быть вам дру­гом. (6) Мы, кам­пан­цы, хотя нынеш­ний удел наш и не поз­во­ля­ет нам важ­ни­чать, ни одно­му наро­ду, кро­ме ваше­го, не усту­па­ем ни мно­го­люд­ст­вом горо­да⁷⁸, ни пло­до­ро­дьем пашен и пото­му, всту­пив в друж­бу с вами, ста­нем нема­лым, я думаю, при­ра­ще­ни­ем к ваше­му достат­ку. (7) У эквов и воль­сков, извеч­ных вра­гов сего Горо­да, мы ока­жем­ся в тылу, сто­ит им заше­ве­лить­ся; и ради вашей вла­сти и сла­вы мы все­гда будем делать то, что вы сде­ла­е­те сей­час для наше­го спа­се­ния. (8) Поко­рив пле­ме­на, разде­ля­ю­щие нас, — а тому, что это ско­ро сде­ла­ет­ся, пору­кой доб­лесть ваша и сча­стие — вы рас­про­стра­ни­те свое вла­ды­че­ство непре­рыв­ной поло­сою вплоть до наших земель. (9) Горь­ко и при­скорб­но при­знать­ся, к чему вынуж­да­ет наш удел: до того уже дошло, отцы-сена­то­ры, что мы, кам­пан­цы, долж­ны при­над­ле­жать или дру­зьям или недру­гам: (10) если засту­пи­тесь, мы ваши, если поки­не­те, доста­нем­ся сам­ни­там! Поду­май­те же, что для вас луч­ше, чтоб вашу мощь или сам­нит­скую умно­жи­ли Капуя и вся Кам­па­ния? (11) Спра­вед­ли­вость тре­бу­ет, рим­ляне, чтобы на всех рас­про­стра­ня­лось мило­сер­дие ваше и ваше заступ­ни­че­ство, но осо­бен­но на тех, кто, защи­щая сверх соб­ст­вен­ных сил дру­гих, взы­вав­ших к состра­да­нию, сами все ока­за­лись вынуж­де­ны про­сить защи­ты. (12) Впро­чем, толь­ко на с.350 сло­вах мы вое­ва­ли за сиди­ци­нов, на деле же мы защи­ща­ли самих себя, так как виде­ли, что без­за­кон­ный раз­бой угро­жа­ет пока что сосед­не­му наро­ду, но, спа­лив сиди­ци­нов, пожар этот пере­ки­нет­ся на нас. (13) И разу­ме­ет­ся, сей­час сам­ни­ты идут вое­вать нас не пото­му, что стра­да­ют от нане­сен­ной им обиды, а затем, что рады пред­ста­вив­ше­му­ся пово­ду. (14) Если бы они хоте­ли выме­стить гнев, а не вос­поль­зо­вать­ся слу­ча­ем насы­тить свою алч­ность, то раз­ве мало им было гибе­ли наших леги­о­нов спер­ва на сиди­цин­ской зем­ле, а потом и в самой Кам­па­нии? (15) Что же это за гнев столь неукро­ти­мый, что даже кровь, про­ли­тая в двух сра­же­ньях, не мог­ла его уто­лить? А опу­сто­шен­ные поля, поло­нен­ный люд, угнан­ный скот, усадь­бы, раз­ру­шен­ные и сожжен­ные, все опу­сто­ше­ния от огня и меча — неуже­ли это­го мало для их яро­сти? (16) Нет: это алч­ность их ищет уто­ле­нья, это она вле­чет их к оса­де Капуи: раз­ру­шить пре­крас­ный город или завла­деть им — вот их жела­ние. (17) Луч­ше вы, рим­ляне, возь­ми­те Капую за бла­го­де­я­ние ваше, но не допус­кай­те вла­деть ею сам­ни­тов за их зло­дей­ство! Я гово­рю перед наро­дом, кото­рый не укло­ня­ет­ся от пра­вед­ных войн; но я думаю, что даже вой­ну вести вам не при­дет­ся, пообе­щай­те вы толь­ко нам свое заступ­ни­че­ство. (18) Сам­ни­ты на всех смот­рят свы­со­ка, вклю­чая нас, но выше не пося­га­ют. Так что даже в тени вашей защи­ты можем мы укрыть­ся; а потом все наше досто­я­ние и само наше суще­ст­во­ва­ние — все это мы будем счи­тать вашей соб­ст­вен­но­стью. (19) Для вас мы будем возде­лы­вать кам­пан­ские поля, для вас будет шуметь мно­го­люд­ст­вом город Капуя, мы будем чтить вас, как чтим осно­ва­те­лей горо­да, пред­ков, богов бес­смерт­ных; ни одно посе­ле­ние ваше не пре­взой­дет нас покор­но­стью и вер­но­стью. (20) Скло­ни­тесь же к нам, отцы-сена­то­ры, изъ­яви­те кам­пан­цам свою непре­лож­ную волю⁷⁹ и дай­те нам наде­ять­ся, что Капуя оста­нет­ся цела и невреди­ма. (21) О если бы зна­ли вы, сколь мно­го­люд­ные тол­пы вся­ко­го зва­ния про­во­жа­ли нас сюда! Сколь­ко обе­тов и рыда­ний нес­лось нам вослед! И как ждут нас сей­час сенат и народ Капуи, жены наши и дети! (22) Я уве­рен: все они сто­ят сей­час, стол­пив­шись у ворот, и глядят на доро­гу, веду­щую отсюда. Какое же изве­стие, отцы-сена­то­ры, при­ка­же­те вы пере­дать этим людям, дро­жа­щим от стра­ха перед сво­ей неве­до­мою уча­стью? (23) Один ответ несет с собою спа­се­нье, победу, свет и сво­бо­ду; дру­гой — такое, что страш­но вымол­вить. Так что суди­те и решай­те, ста­нем ли мы ваши­ми союз­ни­ка­ми и дру­зья­ми или вовсе пере­ста­нем суще­ст­во­вать».

31. (1) Когда послы уда­ли­лись и сенат дер­жал совет, то, несмот­ря на мне­ние мно­гих, что вели­чай­ший и бога­тей­ший город Ита­лии, пло­до­род­ней­шие и близ­кие к морю зем­ли⁸⁰ ста­нут жит­ни­цею Рима на слу­чай недо­ро­да, все-таки выше столь­ких выгод оста­лась вер­ность, и кон­сул от име­ни сена­та дал такой ответ:

(2) «Кам­пан­цы, сенат счи­та­ет, что вы заслу­жи­ва­е­те с.351 заступ­ни­че­ства; но не подо­ба­ет, уста­нав­ли­вая друж­бу с вами, оскорб­лять друж­бу и союз более дав­ние. Сам­ни­ты свя­за­ны с нами дого­во­ром — поэто­му мы отка­зы­ваем вам в воен­ной помо­щи про­тив сам­ни­тов, ибо это оскор­би­ло бы даже не людей, а богов⁸¹; (3) одна­ко по зако­нам боже­ским и чело­ве­че­ским мы отпра­вим к нашим союз­ни­кам и дру­зьям послов с прось­бой не чинить вам ника­ко­го наси­лья».

На это гла­ва посоль­ства ска­зал, как ему было пору­че­но дома: «Коль ско­ро наше досто­я­ние вы не хоти­те защи­тить пра­вой силой от непра­вой силы, то свое соб­ст­вен­ное вы навер­ня­ка защи­щать буде­те. (4) А пото­му, отцы-сена­то­ры, мы пере­да­ем под власть и покро­ви­тель­ство ваше и наро­да рим­ско­го народ кам­пан­ский и город Капую, зем­ли, свя­ти­ли­ща богов и все, что при­над­ле­жит богам и людям; и отныне, что бы ни слу­чи­лось с нами, это слу­чит­ся с отдав­ши­ми­ся под вашу власть».

(5) При этих сло­вах все послы про­стер­ли руки к кон­су­лам и с рыда­ни­я­ми пова­ли­лись на пол курии. (6) Сена­то­ры были потря­се­ны тем, сколь пре­врат­ны судь­бы чело­ве­че­ские, если этот могу­ще­ст­вен­ный и бога­тый народ, зна­ме­ни­тый рос­ко­шью и над­мен­но­стью, у кого еще недав­но соседи про­си­ли защи­ты, ока­зал­ся слом­лен настоль­ко, что себя само­го и все свое досто­я­ние отда­ет под чужую власть. (7) И тут уже делом чести яви­лось не пре­дать пре­дав­ших­ся; рас­суди­ли так, что непра­вое дело совер­шат сам­ни­ты, напав на зем­ли и город, отдав­ши­е­ся рим­ско­му наро­ду. (8) Реше­но немед­ля отпра­вить к сам­ни­там послов. Им пору­че­но рас­ска­зать сам­ни­там о моль­бах кам­пан­цев, об отве­те сена­та, вер­но­го друж­бе с сам­ни­та­ми, и о про­ис­шед­шей, нако­нец, сда­че; (9) про­сить в знак сою­за и друж­бы поща­дить отдав­ших­ся под рим­скую власть и не идти вой­ною на зем­ли, став­шие досто­я­ни­ем рим­ско­го наро­да; (10) а если мяг­кое обра­ще­ние не возы­ме­ет дей­ст­вия, объ­явить сам­ни­там от име­ни рим­ско­го наро­да и сена­та, чтоб не сме­ли поку­шать­ся на город Капую и кам­пан­ские зем­ли.

(11) Но послам, про­из­нес­шим все это в собра­нии сам­ни­тов, был дан самый наг­лый ответ: сам­ни­ты не толь­ко заяви­ли, что вести эту вой­ну будут, но вдо­ба­вок (12) маги­ст­ра­ты их, вый­дя из курии, в при­сут­ст­вии послов клик­ну­ли пре­фек­тов когорт и гром­ко при­ка­за­ли им тот­час идти разо­рять кам­пан­скую зем­лю.

32. (1) Когда с этим послы воз­вра­ти­лись в Рим, сена­то­ры, отло­жив все про­чие дела, отпра­ви­ли феци­а­лов тре­бо­вать воз­ме­ще­ния, а полу­чив отказ, заведен­ным поряд­ком объ­яви­ли вой­ну и поста­но­ви­ли в бли­жай­ший срок пере­дать это дело народ­но­му собра­нию⁸². (2) По рас­по­ря­же­нию наро­да оба кон­су­ла с дву­мя вой­ска­ми вышли из Горо­да, Вале­рий в Кам­па­нию, Кор­не­лий в Сам­ний, и пер­вый рас­по­ло­жил­ся лаге­рем у горы Гав­ра, а вто­рой у Сати­ку­лы. (3) Леги­о­ны сам­ни­тов преж­де все­го вста­ли на пути Вале­рия, пола­гая, что вся тяжесть воен­но­го уда­ра при­дет­ся сюда⁸³; к тому же побуж­да­ла их и злость на кам­пан­цев, таких с.352 ско­рых то ока­зы­вать помощь, то про­сить ее. (4) Едва сам­ни­ты завиде­ли лагерь рим­лян, как напе­ре­бой ста­ли буй­но тре­бо­вать от вождей зна­ка к бою⁸⁴, заяв­ляя при этом, что рим­ляне с таким же успе­хом ока­жут помощь кам­пан­цам, с каким те — сиди­ци­нам.

(5) Вале­рий выждал несколь­ко дней, про­буя про­тив­ни­ка в мел­ких стыч­ках, а затем выста­вил знак к бою и обра­тил­ся к сво­им с крат­ким сло­вом обод­ре­ния: пусть не стра­шит их неве­до­мая вой­на и неис­пы­тан­ный враг — (6) чем даль­ше идут они вой­ною от Горо­да, тем менее и менее воин­ст­вен­ные наро­ды пред­сто­ят на пути. (7) Не нуж­но судить о доб­ле­сти сам­ни­тов по победе их над сиди­ци­на­ми и кам­пан­ца­ми: ведь кто бы с кем ни мерял­ся сила­ми, кто-нибудь да вый­дет победи­те­лем. А кам­пан­цев, конеч­но, не столь­ко вра­жья сила одо­ле­ла, сколь­ко соб­ст­вен­ная изне­жен­ность и рас­слаб­лен­ность от чрез­мер­ной рос­ко­ши. (8) Да и что зна­чат два сам­нит­ских воен­ных успе­ха за мно­гие сто­ле­тья в срав­не­нии со столь­ки­ми тор­же­ства­ми рим­ско­го наро­да, кото­рый может насчи­тать три­ум­фов чуть ли не боль­ше, чем мину­ло лет с осно­ва­ния Горо­да, — (9) рим­ско­го наро­да, кото­рый всех кру­гом — саби­нян, Этру­рию⁸⁵, лати­нов, гер­ни­ков, эквов, воль­сков, аврун­ков — поко­рил силой ору­жия, кото­рый и гал­лов, раз­би­тых в бес­счет­ных сра­же­ньях, вынудил нако­нец бежать морем на кораб­лях! (10) И не толь­ко на эту воен­ную сла­ву и соб­ст­вен­ную доб­лесть каж­дый дол­жен пола­гать­ся, идя на бой; пусть он видит, под чьим води­тель­ст­вом и ауспи­ци­я­ми ему пред­сто­ит драть­ся: (11) ино­го любо послу­шать, как отмен­но он уме­ет звать на бой, но удал он на сло­вах, а в рат­ном деле не све­дущ; а иной сам уме­ет и пустить дро­тик, и вырвать­ся пред зна­ме­на, и упра­вить­ся в самой гуще боя. (12) «Пусть же, вои­ны, — про­дол­жал он, — не сло­ва мои вас ведут, а дела, и чтоб жда­ли вы от меня не при­ка­за, но при­ме­ра. Не через про­ис­ки сво­их при­спеш­ни­ков, не по сго­во­ру, как водит­ся у зна­ти, но соб­ст­вен­ною моей дес­ни­цей три­жды стя­жал я кон­суль­ство и выс­шую награ­ду. (13) Было вре­мя, когда мог­ли ска­зать: это все пото­му, что ты — пат­ри­ций, пото­мок осво­бо­ди­те­лей оте­че­ства⁸⁶, и в год, когда Город сей обрел пер­во­го кон­су­ла, полу­чил кон­суль­ство и весь твой род. (14) Но теперь долж­ность кон­су­ла уже рав­но доступ­на и нам, пат­ри­ци­ям, и вам, пле­бе­ям, и слу­жит она награ­дою не знат­но­сти, как преж­де, а доб­ле­сти. А пото­му, вои­ны, все­гда упо­вай­те на выс­шие отли­чия! (15) Пусть по воле богов люди дали мне это новое про­зви­ще Кор­вин, но не забы­то и ста­рин­ное про­зва­ние наше­го рода — Пуб­ли­ко­ла⁸⁷. (16) Рим­ский про­стой народ я неиз­мен­но чтил и чту в мире и на войне, в част­ной жиз­ни и в долж­но­стях, важ­ных и неваж­ных, как три­бун и как кон­сул, во всех трех моих кон­суль­ствах кряду. (17) Ныне же с бла­гою помо­щью богов впе­ред за мною к ново­му три­ум­фу, неслы­хан­но­му досе­ле, — над сам­ни­та­ми».

33. (1) Не быва­ло пол­ко­во­д­ца бли­же воин­ству, чем Корв, с.353 охот­но делив­ший все тяготы с про­сты­ми вои­на­ми. (2) К тому же и в воен­ных играх, когда сверст­ни­ки состя­за­лись друг с дру­гом в быст­ро­те и силе, он был прост и доб­ро­ду­шен и с рав­ным досто­ин­ст­вом побеж­дал и усту­пал победу; и, кто бы ни бро­сал ему вызов, он нико­го не отвер­гал как недо­стой­но­го себя про­тив­ни­ка. (3) В поведе­нии был бла­го­же­ла­те­лен, в раз­го­во­ре не толь­ко пом­нил о сво­ем досто­ин­стве, но и ува­жал в дру­гом сво­бод­но­го чело­ве­ка; и что все­го любез­ней наро­ду — в долж­но­сти он оста­вал­ся таков, каков был, доби­ва­ясь долж­но­сти⁸⁸. (4) И вот в ответ на при­зыв вождя все вой­ско с небы­ва­лым пылом устрем­ля­ет­ся из лаге­ря.

(5) Завя­зал­ся бой, в кото­ром, как нико­гда, вид­но было, сколь рав­ны про­тив­ни­ки при­тя­за­ни­я­ми и силой, сколь уве­ре­ны в себе без пре­зре­ния к вра­гам. (6) Сам­ни­там при­бав­ля­ли отва­ги недав­ние их подви­ги и двой­ная победа, одер­жан­ная за несколь­ко лишь дней до того; рим­ля­нам, наобо­рот, четы­рех­ве­ко­вая их сла­ва и при­выч­ка к победе, спут­ни­це их Горо­да со дня его осно­ва­ния; (7) но и тех и дру­гих сму­ща­ло, что враг непри­выч­ный. Бой ясно пока­зал, како­во муже­ство про­тив­ни­ков, ибо схва­ти­лись они так, что строй на вре­мя замер, не пода­ва­ясь ни туда ни сюда. (8) Тогда, чтобы вне­сти смя­те­ние туда, где не взять силой, кон­сул попы­тал­ся уда­рить кон­ни­цею и смять пере­до­вые отряды про­тив­ни­ка. (9) Видя, одна­ко, что кон­ные тур­мы стес­ни­лись там в узком месте и лишь пона­прас­ну топ­чут­ся не в силах про­ру­бить­ся в гущу вра­га, он воз­вра­тил­ся к пере­до­вым бой­цам леги­о­нов и ска­зал, соско­чив с коня: (10) «Вои­ны, там дело для нас, пехо­тин­цев. Гляди­те же: как я, где ни ступ­лю, мечом про­ло­жу себе путь сквозь вра­жий строй, так и вы тоже, кто как может, руби­те встреч­ных и попе­ре­ч­ных: где щети­нят­ся сей­час возде­тые копья, ско­ро всюду вы увиди­те про­стор, рас­чи­щен­ный сечей!» (11) Он ска­зал — и кон­ни­ца по кон­суль­ско­му при­ка­зу рас­те­ка­ет­ся напра­во и нале­во, откры­вая леги­о­нам доро­гу в глубь непри­я­тель­ских рядов. Кон­сул пер­вым бро­сил­ся на вра­га, рубя вся­ко­го, кто попал­ся на пути. (12) Раз­за­до­рясь таким зре­ли­щем, каж­дый воин, разя напра­во и нале­во, учи­ня­ет досто­слав­ное побо­и­ще. Неко­ле­би­мо сто­ят сам­ни­ты, хотя уда­ров полу­ча­ют боль­ше, чем нано­сят. (13) Уже нема­ло вре­ме­ни дли­лось сра­же­ние, жесто­кая бит­ва кипе­ла вокруг сам­нит­ских зна­мен, но никто не помыш­лял о бег­стве — вот какая была в них реши­мость одной лишь смер­ти усту­пить победу.

(14) Тут-то рим­ляне, чуя, что силы от уста­ло­сти убы­ва­ют и день уже кло­нит­ся к зака­ту, вспых­нув яро­стью, уда­ря­ют на вра­га. (15) Тогда толь­ко ста­ло вид­но, что враг отсту­па­ет и мало-пома­лу начи­на­ет­ся бег­ство; сам­ни­тов ловят, уби­ва­ют, и немно­гие оста­лись бы целы, если б ночь не пре­сек­ла не бит­ву уже, но победу. (16) Рим­ляне и сами при­зна­ва­лись, что нико­гда еще не схо­ди­лись со столь упор­ным про­тив­ни­ком; а сам­ни­ты на с.354 вопрос, что все-таки при всей стой­ко­сти бро­си­ло их в бег­ство, отве­ча­ли: (17) им каза­лось, что гла­за рим­лян горят, вид у них безум­ный, а лица иска­же­ны бешен­ст­вом, и это боль­ше все­го все­ля­ло ужас. Ужас этот они обна­ру­жи­ли не толь­ко при исхо­де сра­же­нья, но и потом, ночью уйдя восво­я­си. (18) На дру­гой день рим­ляне завла­де­ли бро­шен­ным лаге­рем непри­я­те­ля: сюда с изъ­яв­ле­ни­я­ми бла­го­дар­но­сти высы­па­ли все кам­пан­цы от мала до вели­ка.

34. (1) Впро­чем, эту радость чуть было не омра­чи­ла круп­ная неуда­ча в Сам­нии. Дело в том, что кон­сул Кор­не­лий, высту­пив из Сати­ку­лы, по неосто­рож­но­сти завел вой­ско в леси­стые горы, через кото­рые мож­но было прой­ти толь­ко по уще­лью, где повер­ху со всех сто­рон засе­ли вра­ги; (2) а заме­тил он непри­я­те­ля, гото­во­го уда­рить на него свер­ху, лишь когда отве­сти вой­ско в без­опас­ное место ста­ло уже невоз­мож­но. (3) Пока сам­ни­ты жда­ли, чтобы все пол­ки втя­ну­лись в глу­би­ну лощи­ны, Пуб­лий Деций, воен­ный три­бун, при­ме­тил выда­вав­шу­ю­ся сре­ди гор воз­вы­шен­ность, кото­рая гос­под­ст­во­ва­ла над лаге­рем непри­я­те­ля; для вой­ска со всем обо­зом она была почти недо­ступ­на, но занять ее налег­ке не состав­ля­ло труда. (4) И вот он гово­рит оро­бев­ше­му кон­су­лу: «Видишь, Авл Кор­не­лий, ту вер­ши­ну над вра­га­ми? То оплот нашей надеж­ды и спа­се­ния, если мы зай­мем его не меш­кая, бла­го сам­ни­ты сосле­пу его про­гляде­ли. (5) Дай мне толь­ко прин­ци­пов и гаста­тов из одно­го леги­о­на; и, когда я про­бе­русь с ними туда на вер­ши­ну, тогда спе­ши отсюда прочь без вся­ко­го стра­ха и спа­сай себя и вой­ско; ведь вра­ги, откры­тые всем нашим уда­рам, не смо­гут тро­нуть­ся с места, раз­ве что на свою поги­бель. (6) А нас потом выру­чат или сча­стие наро­да рим­ско­го, или наша соб­ст­вен­ная доб­лесть».

Полу­чив на то от кон­су­ла одоб­ре­ние и отряд, он поти­хонь­ку взо­брал­ся по скло­ну горы, (7) и враг не заме­тил его, пока он не ока­зал­ся уже вбли­зи нуж­но­го места. (8) Все тогда оце­пе­не­ли от изум­ле­ния; и кон­сул, поль­зу­ясь тем, что Деций при­ко­вал к себе все­об­щее вни­ма­ние, полу­чил вре­мя выве­сти вой­ско на рав­нин­ное место, а три­бун засел на самой вер­шине горы. (9) Пока сам­ни­ты мечут­ся то туда, то сюда, они и там и здесь упус­ка­ют удоб­ный слу­чай; и кон­су­ла они вынуж­де­ны теперь пре­сле­до­вать лишь по тому же уще­лью, где он толь­ко что был для их копий как на ладо­ни, а дви­нуть свои отряды вверх на холм, заня­тый над ними Деци­ем, им не под силу. (10) Одна­ко осо­бен­ная злость раз­за­до­ри­ва­ет их на тех, кто пере­хва­тил у них счаст­ли­вый слу­чай, да к тому же отряд Деция и совсем рядом, и неве­лик; (11) то хотят они со всех сто­рон окру­жить холм вой­ска­ми, чтоб отре­зать Деция от кон­су­ла, то — открыть ему про­ход, чтобы напасть, когда он спу­стит­ся в лощи­ну; в этой нере­ши­тель­но­сти и заста­ет их ночь.

(12) Сна­ча­ла Деций соби­рал­ся с воз­вы­шен­но­го места уда­рить с.355 по напа­даю­щим на холм сни­зу. Потом его охва­ти­ло изум­ле­нье, пото­му что в бой вра­ги не всту­па­ли, а еже­ли от это­го наме­ре­ния они отка­за­лись, опа­са­ясь невы­год­но­го поло­же­ния, то ведь укреп­ле­ни­ем и валом они его тоже не окру­жи­ли. (13) Тогда, созвав цен­ту­ри­о­нов, Деций ска­зал: «Какая неис­ку­шен­ность в воен­ном деле и что за бес­печ­ность! И как это они одер­жа­ли победу над сиди­ци­на­ми и кам­пан­ца­ми? Вы види­те, отряды их дви­жут­ся то туда, то сюда и то соби­ра­ют­ся вме­сте, то выст­ра­и­ва­ют­ся в ряд; одна­ко за работы никто не берет­ся, ина­че нас бы уже окру­жи­ли валом. (14) Пра­во же, мы будем не умнее их, если задер­жим­ся здесь доль­ше, чем сле­ду­ет. Так сту­пай­те за мною, чтобы засвет­ло раз­ведать, где у них сто­ит охра­на и где есть выход отсюда». (15) Завер­нув­шись в плащ про­сто­го вои­на и сопро­вож­дае­мый цен­ту­ри­о­на­ми тоже в обли­ке рядо­вых, дабы враг не заме­тил, что вождь совер­ша­ет обход, он осмот­рел все ходы и выхо­ды.

35. (1) Затем, рас­ста­вив дозо­ры, Деций при­ка­зы­ва­ет пере­дать всем осталь­ным дощеч­ку с при­ка­зом: как толь­ко про­тру­бят вто­рую стра­жу⁸⁹, с ору­жьем поти­хонь­ку собрать­ся вокруг него. (2) Когда все сошлись, не про­ро­нив, как было при­ка­за­но, ни зву­ка, он ска­зал: «Вои­ны, вот так же мол­ча выслу­шай­те меня, забыв на вре­мя воз­гла­сы воин­ско­го одоб­ре­ния; когда я изло­жу вам свой замы­сел, пусть те, кому он по душе, мол­ча перей­дут на пра­вую сто­ро­ну — где будет боль­ше наро­ду, то реше­ние и при­мем. (3) Теперь слу­шай­те, что я заду­мал. Вы очу­ти­лись здесь окру­жен­ные вра­га­ми не пото­му, что кину­лись сюда в бег­стве или застря­ли тут по нерас­то­роп­но­сти: вы при­шли сюда с доб­ле­стью, с доб­ле­стью надо вам и вый­ти отсюда. (4) Забрав­шись сюда, вы спас­ли для рим­ско­го наро­да слав­ное вой­ско; про­ры­ва­ясь отсюда, спа­си­те самих себя. Вы ока­за­ли помощь, немно­гие мно­гим, — вы достой­ны того, чтобы обой­тись без вся­кой помо­щи. (5) Перед вами про­тив­ник, кото­рый толь­ко вче­ра по недо­умию упу­стил слу­чай уни­что­жить все наше вой­ско, а этот холм у себя над голо­вой, такой удоб­ный, заме­тил, лишь когда мы его уже заня­ли; (6) нам, горст­ке людей, рас­по­ла­гая сам тысяч­ны­ми пол­чи­ща­ми, он не поме­шал взо­брать­ся наверх, а взо­брав­ших­ся не окру­жил валом, пока еще было свет­ло. Раз уж вы суме­ли так обма­нуть зря­чих и бодр­ст­ву­ю­щих, то тем более нуж­но, даже необ­хо­ди­мо про­ве­сти их, объ­ятых сном. (7) Обсто­я­тель­ства наши тако­вы, что я ско­рей ука­зы­ваю вам на необ­хо­ди­мость, неже­ли пред­ла­гаю совет. (8) Ведь не при­хо­дит­ся рас­суж­дать, сидеть ли здесь или ухо­дить, коль ско­ро судь­ба ниче­го вам не оста­ви­ла, кро­ме ору­жия и муже­ства, веря­ще­го ору­жию, и нас ждет смерть от голо­да и жаж­ды, если мы убо­им­ся меча боль­ше, чем подо­ба­ет мужам и рим­ля­нам. (9) Так что спа­се­нье одно⁹⁰ — про­рвать­ся отсюда и ухо­дить. Сде­лать это надо либо днем, либо ночью. (10) Но тут еще мень­ше сомне­ний: если с.356 дожи­дать­ся дня, то мож­но ли рас­счи­ты­вать, что вра­ги, кото­рые уже сей­час, как вы види­те, собой окру­жи­ли пони­зу наш холм, не обне­сут нас еще и сплош­ным рвом и валом? Далее, если ночь — под­хо­дя­щее вре­мя для про­ры­ва, а так оно и есть, то сей­час — самый удоб­ный час ночи: (11) вы собра­лись, когда про­тру­би­ли вто­рую стра­жу, а в это вре­мя сон у людей самый глу­бо­кий. Вы пой­де­те через тела спя­щих и либо обма­не­те мол­ча­ни­ем бес­печ­ных, либо раз­бу­жен­ных напу­га­е­те вне­зап­ным кри­ком. Иди­те толь­ко сле­дом за мною, как шли и рань­ше, (12) я же после­дую за тою судь­бой, что при­ве­ла нас сюда. Кто в этом видит спа­се­ние, давай­те, пере­хо­ди­те напра­во».

36. (1) Пере­шли все и после­до­ва­ли за Деци­ем, про­дви­гав­шим­ся по про­хо­дам меж­ду дозо­ра­ми. (2) Уже мино­ва­ли середи­ну лаге­ря, как вдруг, пере­сту­пая через рас­ки­нув­ши­е­ся во сне тела дозор­ных, один воин задел щит и послы­шал­ся звон; когда раз­бу­жен­ный шумом дозор­ный толк­нул соседа и, вско­чив, они под­ня­ли дру­гих, не пони­мая, свои перед ними или вра­ги, отряд ли идет на про­рыв, или кон­сул занял их лагерь, — (3) тогда Деций, раз уж ускольз­нуть не уда­лось, при­ка­зы­ва­ет вои­нам под­нять крик, до смер­ти пере­пу­гав опе­шив­ших со сна сам­ни­тов; с тако­го пере­пу­гу сам­ни­ты не мог­ли ни схва­тить­ся за ору­жие, ни сопро­тив­лять­ся, ни пре­сле­до­вать. (4) Сквозь заме­ша­тель­ство и сума­то­ху сам­ни­тов рим­ский отряд, пере­бив встреч­ных стра­жей, добрал­ся до лаге­ря кон­су­ла.

(5) Еще не рас­све­ло, когда все были уже в явной без­опас­но­сти, но Деций ска­зал: «Хва­ла муже­ству ваше­му, рим­ские вои­ны! Ваш поход и воз­вра­ще­ние будут сла­вить­ся в веках; (6) но, чтобы такая вели­кая доб­лесть вид­на была всем, ей нужен свет и солн­це: недо­стой­но вас, чтобы столь слав­ное воз­вра­ще­ние ваше в лагерь оста­лось скры­то мра­ком и тиши­ной. Здесь будем спо­кой­но дожи­дать­ся рас­све­та». (7) Вои­ны пови­но­ва­лись. Едва рас­све­ло, к кон­су­лу отпра­ви­ли гон­ца и лагерь про­будил­ся от бур­ной радо­сти; когда же объ­яви­ли о бла­го­по­луч­ном воз­вра­ще­нии тех, кто ради обще­го спа­се­ния пошел почти на вер­ную гибель, вои­ны, высы­пав навстре­чу, напе­ре­бой вос­хва­ля­ют их, бла­го­да­рят, всех и каж­до­го вели­ча­ют сво­и­ми изба­ви­те­ля­ми, к богам обра­ща­ют хва­лы и бла­го­да­ре­ния, а Деция пре­воз­но­сят до небес. (8) Тут состо­ял­ся лагер­ный три­умф Деция: он про­ше­ст­во­вал через лагерь с воору­жен­ным отрядом, при­вле­кая к себе все взо­ры, — три­бун, поче­том рав­ный кон­су­лу. (9) Когда при­шли к пре­то­рию, кон­сул велел про­тру­бить вой­ско­вую сход­ку и начал уже вос­хва­лять заслу­ги Деция, но сам Деций пре­рвал его, чтобы он отло­жил собра­ние. (10) Самое глав­ное, убеж­дал Деций кон­су­ла, не упу­стить из рук слу­чай и напасть на вра­гов, рас­те­рян­ных после ноч­но­го пере­по­ло­ха и рас­се­ян­ных куч­ка­ми вокруг хол­ма, меж­ду тем как послан­ные пре­сле­до­вать его, навер­ное, еще бро­дят в лесу по скло­нам. (11) Леги­о­ны по при­ка­зу берут­ся за ору­жие, с.357 выхо­дят из лаге­ря и, зная уже мест­ность через раз­вед­чи­ков, по несо­мнен­ной доро­ге идут на вра­гов. (12) Они напа­ли на бес­печ­ных врас­плох, когда сам­нит­ские вои­ны, и мно­гие без ору­жия, раз­бре­лись повсюду и не мог­ли ни собрать­ся вме­сте, ни воору­жить­ся, ни отсту­пить за вал; пора­жен­ных стра­хом, их спер­ва заго­ня­ют в лагерь, а потом, сняв­ши стра­жу, захва­ты­ва­ют и лагерь. (13) Вокруг хол­ма слы­шат­ся кри­ки, обра­щая каж­до­го в бег­ство прочь со сво­его места. Таким обра­зом мно­гие отсту­пи­ли, в гла­за не видав­ши вра­га, а те, кого страх загнал за вал, чис­лом до трид­ца­ти тысяч, все были пере­би­ты, и лагерь раз­граб­лен.

37. (1) После тако­го исхо­да дела кон­сул, собрав вой­ско­вую сход­ку, воздал хва­лу заслу­гам Пуб­лия Деция, при­чем не толь­ко тем, о кото­рых уже начи­нал гово­рить, но и тем, что при­ба­ви­лись с новы­ми его подви­га­ми, и, кро­ме про­чих воен­ных даров, он жалу­ет его золотым вен­ком и сот­ней быков, а еще одним быком осо­бен­ным: белым, туч­ным, с золо­че­ны­ми рога­ми. (2) Вои­нов, быв­ших с Деци­ем в отряде, кон­сул тоже пожа­ло­вал навсе­гда двой­ным доволь­ст­ви­ем, а еди­новре­мен­но каж­до­му дал по быку и по две туни­ки. Вслед за кон­суль­ски­ми дара­ми леги­о­ны при гром­ких кри­ках одоб­ре­ния воз­ла­га­ют на Деция венок из тра­вы за сня­тие оса­ды, дру­гой венок в знак той же чести воз­ла­га­ет на него его соб­ст­вен­ный отряд⁹¹. (3) Укра­шен­ный эти­ми зна­ка­ми отли­чия, он при­нес осо­бен­но­го быка в жерт­ву Мар­су, а сот­ню быков пере­дал в дар вои­нам, быв­шим с ним в похо­де. Для них же леги­о­не­ры при­нес­ли по мере хле­ба и вина каж­до­му, и все это сде­ла­лось мгно­вен­но под друж­ные кри­ки, озна­чав­шие все­об­щее одоб­ре­ние.

(4) Третье сра­же­ние про­изо­шло под Свес­су­лой, где вой­ско сам­ни­тов, обра­щен­ное в бег­ство Мар­ком Вале­ри­ем, вызвав­ши из дому цвет юно­ше­ства, реши­ло испы­тать судь­бу в послед­ней схват­ке. (5) Встре­во­жен­ные гон­цы при­бы­ли из Свес­су­лы в Капую, а оттуда спеш­но поска­ка­ли всад­ни­ки к кон­су­лу Вале­рию про­сить помо­щи. (6) Тот­час под­ня­ли зна­ме­на и, оста­вив весь лагер­ный обоз под силь­ной охра­ной, быст­ро дви­ну­лись в поход. Вбли­зи от вра­га они ста­ли лаге­рем, заняв очень мало места, так как вме­сто вьюч­но­го ста­да и тол­пы погон­щи­ков у них были толь­ко кони. (7) Сам­нит­ское вой­ско выстро­и­лось в бое­вом поряд­ке, слов­но бой нач­нет­ся немед­лен­но; а когда никто не дви­нул­ся им навстре­чу, с угро­жаю­щим видом под­сту­пи­ли к ста­ну про­тив­ни­ка. (8) Увидав там вои­нов на валу и узнав от разо­слан­ных лазут­чи­ков, в каком тес­ном коль­це заклю­чен лагерь, они реши­ли, что вра­гов очень мало, (9) и весь строй зашу­мел, тре­буя засы­пать рвы, раз­ру­шить вал и ворвать­ся в лагерь; это без­рас­суд­ство поло­жи­ло бы конец войне, если б вожди не сдер­жа­ли порыв вои­нов, (10) Меж тем посколь­ку их соб­ст­вен­ное огром­ное вой­ско испы­ты­ва­ло труд­но­сти с про­пи­та­ни­ем и спер­ва из-за сиде­ния под Свес­су­лой, а теперь из-за отсроч­ки бит­вы дело дошло почти до с.358 пол­но­го исто­ще­ния при­па­сов, то было реше­но, покуда враг в оса­де дро­жит от стра­ха, отпра­вить вои­нов в поля за про­до­воль­ст­ви­ем; (11) а тем вре­ме­нем у рим­лян, сидя­щих на месте и при­нес­ших с собой без обо­за лишь столь­ко про­до­воль­ст­вия, сколь­ко мог­ли уне­сти на соб­ст­вен­ных пле­чах вме­сте с ору­жи­ем, вый­дут все запа­сы.

(12) Увидев, что про­тив­ни­ки отпра­ви­лись рыс­кать по полям и оста­лись толь­ко ред­кие дозо­ры, кон­сул немно­го­слов­но обо­д­рил вои­нов и повел их брать лагерь при­сту­пом. (13) Взяв его с пер­вым кли­чем и при пер­вом натис­ке и пере­бив боль­шую часть вра­гов еще в шат­рах, а не у ворот и укреп­ле­ний, он при­ка­зал сне­сти захва­чен­ные зна­ме­на в одно место, оста­вил для охра­ны и защи­ты два леги­о­на, стро­жай­ше запре­тив им до его воз­вра­ще­нья зани­мать­ся раз­граб­ле­ни­ем лаге­ря, (14) а сам сомкну­тым стро­ем дви­нул­ся впе­ред; когда же кон­ни­ца, послан­ная впе­ред, ста­ла сго­нять сам­ни­тов, раз­бе­гав­ших­ся, слов­но зве­ри при обла­ве, устро­ил страш­ную рез­ню. (15) От испу­га те не мог­ли сго­во­рить­ся, под каким соби­рать­ся зна­ме­нем и спе­шить им к лаге­рю или поста­рать­ся убе­жать подаль­ше; (16) и такое тут было бег­ство и такой ужас, что до соро­ка тысяч щитов при­нес­ли кон­су­лу — уби­тых, конеч­но, было не столь­ко, — а воен­ных зна­мен, вме­сте с захва­чен­ны­ми в лаге­ре, око­ло ста семи­де­ся­ти. (17) С этим воз­вра­ти­лись во вра­же­ский лагерь, и там вся добы­ча была отда­на на раз­граб­ле­ние вои­нам.

38. (1) Успех это­го сра­же­ния понудил и фалис­ков, заклю­чив­ших пере­ми­рие, доби­вать­ся от сена­та посто­ян­но­го дого­во­ра, и лати­нов с уже набран­ны­ми вой­ска­ми обра­тить вой­ну не на рим­лян, а на пелиг­нов. (2) Мол­ва о таких дея­ни­ях разо­шлась за пре­де­лы Ита­лии, и кар­фа­ге­няне тоже отпра­ви­ли в Рим для поздрав­ле­ний сво­их послов, кото­рые при­нес­ли в дар золо­той венец, чтоб воз­ло­жить его в хра­ме Юпи­те­ра Капи­то­лий­ско­го. Весу в нем было два­дцать пять фун­тов. (3) Оба кон­су­ла отпразд­но­ва­ли три­умф над сам­ни­та­ми, и сле­дом за кон­су­ла­ми шел Деций, покры­тый награ­да­ми и небы­ва­лою сла­вой, ибо в немуд­ря­щих вой­ско­вых ост­ро­тах имя три­бу­на поми­на­лось не реже имен кон­су­лов.

(4) Потом выслу­ша­ли послов из Кам­па­нии и Свес­су­лы; по их прось­бам к ним на зим­нюю сто­ян­ку поста­ви­ли охра­ну, чтоб вос­пре­пят­ст­во­вать набе­гам сам­ни­тов. (5) Капуя уже тогда была горо­дом менее все­го бла­го­при­ят­ным для поряд­ка в вой­ске: она рас­сла­би­ла души вои­нов все­воз­мож­ны­ми удо­воль­ст­ви­я­ми и заста­ви­ла их забыть оте­че­ство. И вот на этих зим­них сто­ян­ках ста­ли рож­дать­ся замыс­лы ото­брать Капую у кам­пан­цев тем же пре­ступ­ным спо­со­бом, каким и они отня­ли ее у древ­них оби­та­те­лей⁹²: (6) кам­пан­цы, мол, полу­чат по заслу­гам, если обра­тить про­тив них то, чему они сами пода­ли при­мер; и зачем-де пло­до­род­ней­шей паш­ней Ита­лии и горо­дом под стать этой пашне с.359 вла­де­ют кам­пан­цы, не спо­соб­ные защи­тить ни себя, ни свое доб­ро, а не победо­нос­ное воин­ство, кото­рое само потом и кро­вью изгна­ло отсюда сам­ни­тов? (7) «Раз­ве спра­вед­ли­во, — рас­суж­да­ли они, — что сдав­ши­е­ся нам наслаж­да­ют­ся подоб­ным изоби­ли­ем и рос­ко­шью, а мы сами, измотан­ные в похо­дах, бьем­ся на гиб­лой и бес­плод­ной поч­ве⁹³ вокруг Горо­да или стра­да­ем в самом Горо­де от рас­ту­щей изо дня в день язвы ростов­щи­че­ства?»

(8) Об этих тол­ках, кото­рые велись на тай­ных сход­ках, но еще не разо­шлись широ­ко, узнал новый кон­сул, Гай Мар­ций Рутил, кото­ро­му выпа­ла по жре­бию Кам­па­ния, тогда как това­рищ его, Квинт Сер­ви­лий, остал­ся в Риме [342 г.]. (9) И вот посколь­ку все, что ни дела­лось, было извест­но ему через три­бу­нов, годы же и опыт мно­го­му его научи­ли, ибо кон­су­лом он был в чет­вер­тый раз, а преж­де бывал и дик­та­то­ром, и цен­зо­ром, то он почел за луч­шее све­сти на нет запал вои­нов, все­лив в них надеж­ду на испол­не­ние замыс­ла в любое вре­мя, а для это­го рас­пу­стил слух, что и на буду­щий год отряды ста­нут зимо­вать по тем же горо­дам: (10) ведь вой­ска были рас­пре­де­ле­ны на постой по горо­дам Кам­па­нии, из Капуи заго­вор рас­про­стра­нял­ся по все­му вой­ску. Ути­хо­ми­рив таким обра­зом заго­вор­щи­ков, кон­сул на этот раз не дал вспых­нуть мяте­жу.

39. (1) После выво­да войск в лет­ние лаге­ря он решил, пока сам­ни­ты ведут себя смир­но, очи­стить вой­ска, уволь­няя сму­тья­нов. Одним он гово­рил, что они отслу­жи­ли свой срок, дру­гим, что слиш­ком ста­ры или сла­бо­силь­ны. (2) Неко­то­рых он отправ­лял за про­до­воль­ст­ви­ем спер­ва по одно­му, а потом и целы­ми когор­та­ми, пото­му-де, что зимо­ва­ли вда­ли от дома и сво­его хозяй­ства; а иные были разо­сла­ны кто куда под пред­ло­гом вся­ких вой­ско­вых нужд, так что в кон­це кон­цов зна­чи­тель­ная часть заго­вор­щи­ков ока­за­лась в отлуч­ке. (3) Все это мно­же­ство наро­ду удер­жи­ва­ли в Риме вто­рой кон­сул и пре­тор, измыш­ляя то одни, то дру­гие при­чи­ны отсроч­ки.

(4) Пона­ча­лу вои­ны не дога­ды­ва­лись, что их обве­ли вокруг паль­ца, и были рады слу­чаю пого­стить дома; но потом когда они заме­ти­ли, что ушед­шие пер­вы­ми не воз­вра­ща­ют­ся и что отсы­ла­ют почти сплошь тех, кто зимо­вал в Кам­па­нии, и в первую оче­редь зачин­щи­ков сму­ты, то спер­ва их охва­ти­ло изум­ле­нье, а затем и явный страх, что их затеи сде­ла­лись извест­ны: (5) они уже ждут допро­сов, доно­сов, тай­ных каз­ней пооди­ноч­ке, не знаю­щей удер­жу жесто­кой рас­пра­вы кон­су­лов и сена­та. (6) Все это остав­ши­е­ся в лаге­ре поти­хонь­ку пере­да­ва­ли друг дру­гу, пони­мая, что хит­рость кон­су­ла вырва­ла корень заго­во­ра.

(7) Одна когор­та, нахо­див­ша­я­ся непо­да­ле­ку от Анк­су­ра, засе­ла в леси­стой тес­нине под Лав­ту­ла­ми меж­ду горою и морем, чтобы пере­хва­тить тех, кого кон­сул, как ска­за­но, под раз­ны­ми пред­ло­га­ми отсы­лал из Кам­па­нии. (8) Отряд стал уже велик и силен, и, чтобы иметь облик насто­я­ще­го вой­ска, ему недо­ста­ва­ло с.360 толь­ко пред­во­ди­те­ля. Бес­по­рядоч­ной раз­бой­ни­чьей ордою при­шли вои­ны в аль­бан­ские зем­ли и у под­но­жья Аль­бы Лон­ги раз­би­ли лагерь, окру­жен­ный валом. (9) Завер­шив работы, оста­ток дня посвя­ща­ют спо­рам, кого поста­вить вождем, пото­му что ни на одно­го из при­сут­ст­ву­ю­щих нель­зя было вполне поло­жить­ся; (10) но кого же вызвать из Рима? Кто из пат­ри­ци­ев или пле­бе­ев станет созна­тель­но под­вер­гать себя такой опас­но­сти и кому вер­нее пору­чить дело воин­ства, поте­ряв­ше­го голо­ву от обид и неспра­вед­ли­во­сти?

(11) На дру­гой день, когда опять суди­ли и ряди­ли все о том же, несколь­ко гра­би­те­лей, рыс­кав­ших по окру­ге, донес­ли, что в туску­лан­ском поме­стье возде­лы­ва­ет свою зем­лю Тит Квинк­ций, поза­быв о Риме и почет­ных долж­но­стях. (12) Муж этот был по рож­де­нью пат­ри­ций; когда, охро­мев от раны, он при­нуж­ден был оста­вить свое слав­ное воен­ное попри­ще, то решил жить дере­вен­ской жиз­нью вда­ли от фору­ма и его суе­ты. (13) Услы­хав его имя, тот­час вспом­ни­ли, кто он такой, и с надеж­дой на луч­шее веле­ли послать за ним. А так как мало было надеж­ды добить­ся чего-нибудь доб­ром, то реше­но при­бег­нуть к силе и угро­зам.

(14) И вот в ноч­ной тиши под кров дере­вен­ско­го дома яви­лись послан­ные, чтобы объ­явить Квинк­цию, едва очнув­ше­му­ся от глу­бо­ко­го сна, что у него нет ино­го выбо­ра: или воен­ная власть и почет­ная долж­ность, или, при сопро­тив­ле­нье, смерть, если не пой­дет с ними. Квинк­ция при­та­щи­ли в лагерь; (15) там его тот­час про­воз­гла­ша­ют импе­ра­то­ром⁹⁴, под­но­сят ему, остол­бе­нев­ше­му от неве­ро­ят­ной неожи­дан­но­сти, зна­ки его почет­ной долж­но­сти и, нако­нец, велят вести их на Рим. (16) Под­няв зна­ме­на, они ско­рее от соб­ст­вен­но­го пыла, неже­ли по реше­нию вождя, гроз­ною силой яви­лись к вось­мо­му кам­ню на доро­ге, кото­рая ныне зовет­ся Аппи­е­вой; (17) они бы без про­мед­ле­ния дви­ну­лись и на Рим, когда бы не узна­ли, что на них высту­пи­ло вой­ско и дик­та­то­ром про­тив них назна­чен Марк Вале­рий Корв с началь­ни­ком кон­ни­цы Луци­ем Эми­ли­ем Мамер­ком.

40. (1) Едва завидев их при­бли­же­нье, вои­ны при­зна­ли ору­жие и зна­ме­на, и тот­час память об оте­че­стве смяг­чи­ла во всех серд­цах воз­му­ще­ние. (2) Не были еще тогда столь ско­ры про­ли­вать кровь сограж­дан и, кро­ме внеш­них, дру­гих войн не зна­ли, а уход от сво­их почи­та­ли край­ним безумьем; и вот уже вожди и вот уже вои­ны обе­их сто­рон хотят сой­тись для пере­го­во­ров — (3) Квинк­ций, пре­сы­тив­ший­ся боя­ми даже за оте­че­ство, а не то что про­тив него, и Корв, пол­ный люб­ви ко всем граж­да­нам и осо­бен­но к вои­нам, и преж­де все­го к сво­е­му вой­ску. (4) Он и вышел для пере­го­во­ров. Его узна­ли, и про­тив­ни­ки с не мень­шей почти­тель­но­стью, чем сорат­ни­ки, замол­ча­ли, чтоб дать ему гово­рить. Он ска­зал: «Вои­ны, покидая Город, я покло­нил­ся бес­смерт­ным богам, и вашим, все­на­род­ным, и сво­им, родо­вым, и с молит­вою про­сил у них мило­сти даро­вать мне сла­ву с.361 за то, что согла­сья добьюсь, а не победы. (5) Для воен­ной сла­вы и было, и будет пре­до­ста­точ­но слу­ча­ев; а здесь надо искать мира. (6) В ваших силах испол­нить мое жела­ние, за испол­не­ние кото­ро­го давал я обе­ты бес­смерт­ным богам: вам доста­точ­но вспом­нить, что ваш лагерь сто­ит не у сам­ни­тов, не у воль­сков, но на рим­ской зем­ле; вспом­нить, что вон те хол­мы, что вид­ны отсюда, — хол­мы вашей роди­ны, а это — вой­ско ваших сограж­дан, я же — кон­сул ваш, под чьим води­тель­ст­вом и ауспи­ци­я­ми вы два­жды в минув­шем году раз­би­ли леги­о­ны сам­ни­тов, два­жды при­сту­пом взя­ли их лагерь. (7) Я — Марк Вале­рий Корв, вои­ны; знат­ность мою вы зна­е­те по щед­ротам, а не по при­тес­не­ни­ям; не был я сто­рон­ни­ком ни еди­но­го зако­на про­тив вас, ни еди­но­го суро­во­го поста­нов­ле­ния сена­та; обле­чен­ный любою вла­стью, я стро­же был к себе, чем к вам. (8) И если одно­му про­ис­хож­де­ние, дру­го­му доб­лесть, третье­му вли­я­тель­ность, чет­вер­то­му почет­ные долж­но­сти могут дать повод воз­гор­дить­ся, то род мой зна­тен, доб­лесть моя дока­за­на и кон­суль­ства я достиг в таком воз­расте, что в мои два­дцать три года мог быть крут и с сена­то­ра­ми, не то что с про­стым наро­дом. (9) Но извест­но ли вам, чтобы, будучи кон­су­лом, я ска­зал или сде­лал что-нибудь суро­вее, чем в быт­ность мою три­бу­ном? Таков же был я в после­дую­щие мои кон­суль­ства, таков и теперь в гроз­ной долж­но­сти дик­та­то­ра: таков, чтобы к этим вот моим и оте­че­ства мое­го вои­нам быть не доб­рей, чем к вам, — страш­но вымол­вить — вра­гам! (10) Так что преж­де вы под­ни­ме­те мечи про­тив меня, чем я — про­тив вас; это с вашей сто­ро­ны про­тру­бят сиг­нал, это вы пер­вые клик­не­те клич и кине­тесь в бой, если уж при­дет­ся сра­жать­ся. (11) Вы реша­е­тесь на то, на что не дерз­ну­ли отцы и деды ваши, одни уда­лясь на Свя­щен­ную гору, а дру­гие потом на Авен­тин. (12) Вы жде­те, чтоб к каж­до­му, как древ­ле к Корио­ла­ну⁹⁵, вышли из горо­да навстре­чу мате­ри ваши и жены, рас­пу­стив воло­сы! Тогда даже воль­ск­ские леги­о­ны опу­сти­ли ору­жие, пото­му что вождь их был рим­ля­нин; а вы, сами рим­ское вой­ско, неужто не отка­же­тесь от пре­ступ­ной вой­ны? (13) Тит Квинк­ций! Как бы ты тут ни ока­зал­ся, волей или нево­лей, но если при­дет­ся нам сра­жать­ся, уда­лись в зад­ние ряды: бежать и пока­зать тыл сограж­да­нам будет для тебя почет­нее, чем сра­жать­ся про­тив оте­че­ства. (14) Если же будем вер­шить мир, то тебе и при­стой­но и почет­но стать впе­ре­ди и явить­ся бла­гим посред­ни­ком в этих пере­го­во­рах. Тре­буй­те спра­вед­ли­во­го и полу­чи­те; впро­чем, луч­ше и на неспра­вед­ли­вых усло­ви­ях прий­ти к согла­сию, чем всту­пать в нече­сти­вое про­ти­во­бор­ство».

(15) Со сле­за­ми на гла­зах Тит Квинк­ций обо­ро­тил­ся к сво­им и ска­зал: «Что до меня, вои­ны, то если я на что и гожусь, так боль­ше на то, чтобы вести вас к миру, а не на вой­ну. (16) С вами ведь сей­час гово­рил не вольск и не сам­нит, но рим­ля­нин, кон­сул ваш, ваш импе­ра­тор, вои­ны! Испы­тав с ним сча­стье его с.362 ауспи­ций, не ста­рай­тесь напра­вить его про­тив себя. (17) У сена­та нашлись бы вое­на­чаль­ни­ки, чтоб уда­рить по вам бес­по­щад­ней; одна­ко того избра­ли они, кто к вам, сво­им вои­нам, боль­ше всех доб­ро­же­ла­те­лен, к кому и вы как к сво­е­му импе­ра­то­ру пита­е­те осо­бен­ное дове­рие. (18) Даже те, кто в силах победить, жела­ют мира; а нам чего желать? (19) Неуже­ли, оста­вив гнев и пустые меч­та­нья — этих лжи­вых совет­чи­ков, мы не вве­рим себя и все свое дело это­му надеж­но­му покро­ви­тель­ству?»

41. (1) Одоб­ри­тель­ные кри­ки все­го вой­ска были ему отве­том. Тогда Тит Квинк­ций, вый­дя перед зна­ме­на, объ­явил, что вои­ны будут отныне во вла­сти дик­та­то­ра, и про­сил его взять на себя защи­ту обез­до­лен­ных граж­дан, а взяв­ши, поза­бо­тить­ся о ней с тою же доб­ро­со­вест­но­стью, с какою все­гда управ­лял дела­ми государ­ства. (2) О нем лич­но забо­тить­ся не надо: не нуж­но ему ино­го оправ­да­ния, кро­ме сво­ей неви­нов­но­сти; но ради вои­нов нуж­но оза­бо­тить­ся, как сенат когда-то оза­бо­тил­ся о про­стом наро­де, так теперь о леги­о­не­рах: чтобы уда­ле­ние не вме­ня­лось в изме­ну⁹⁶.

(3) Похва­лив Квинк­ция и при­ка­зав осталь­ным сохра­нять бод­рость духа, дик­та­тор на лоша­ди вскачь напра­вил­ся к Горо­ду и с согла­сия сена­та в Пете­лин­ской роще про­вел через народ­ное собра­ние закон, чтобы уда­ле­ние вои­на не вме­ня­лось в изме­ну, а еще попро­сил у кви­ри­тов как мило­сти себе, чтобы нико­го ни в шут­ку, ни всерь­ез не попре­ка­ли слу­чив­шим­ся. (4) Был так­же при­нят свя­щен­ный закон⁹⁷ не вычер­ки­вать из спис­ков имя вои­на ина­че как с его согла­сия⁹⁸; к зако­ну при­ба­ви­ли еще запрет там, где был воен­ным три­бу­ном, быть потом води­те­лем строя⁹⁹. (5) Это­го потре­бо­ва­ли участ­ни­ки заго­во­ра, имея в виду Пуб­лия Сало­ния, кото­рый почти еже­год­но был попе­ре­мен­но то воен­ным три­бу­ном, то пер­вым цен­ту­ри­о­ном, как тогда назы­ва­ли при­ми­пи­ла­на¹⁰⁰: (6) вои­ны были на него озлоб­ле­ны, пото­му что он все­гда был про­тив их затей и, чтобы не стать их участ­ни­ком, бежал из-под Лав­тул. (7) И когда сенат, встав­ши за Сало­ния, отка­зал в этом един­ст­вен­ном тре­бо­ва­нии, то Сало­ний сам, закли­ная отцов-сена­то­ров не ста­вить ува­же­нье к нему выше согла­сия в государ­стве, добил­ся и его утвер­жде­ния. (8) Столь же наг­лым было тре­бо­ва­ние уба­вить всад­ни­кам жало­ва­нье — а они в то вре­мя полу­ча­ли трой­ное, — все за то, что они были про­тив­ни­ка­ми заго­во­ра.

42. (1) Кро­ме того, у неко­то­рых писа­те­лей сооб­ща­ет­ся, что народ­ный три­бун Луций Гену­ций пред­ло­жил наро­ду утвер­дить закон, запре­щаю­щий ростов­щи­че­ство, (2) а еще, что народ­ны­ми голо­со­ва­ни­я­ми было пред­у­смот­ре­но, чтобы одну и ту же долж­ность зани­ма­ли не рань­ше, чем через десять лет, чтобы не испол­ня­ли две долж­но­сти в один год и чтобы обо­их кон­су­лов мож­но было изби­рать из пле­бе­ев. Если все это и прямь было уступ­ле­но про­сто­му наро­ду, то ясно вид­но, что силы у мятеж­ни­ков были нема­лые.

с.363 (3) В дру­гих лето­пи­сях рас­ска­зы­ва­ет­ся, что Вале­рия дик­та­то­ром не назна­ча­ли, а все дело вели кон­су­лы; что не перед похо­дом на Рим, а в самом Риме встре­во­жен­ные тол­пы заго­вор­щи­ков взя­лись за ору­жие; (4) что не в поме­стье Тита Квинк­ция, а в дом Гая Ман­лия ворва­лись заго­вор­щи­ки сре­ди ночи и это его они захва­ти­ли, чтобы поста­вить вождем, а потом вышли к чет­вер­то­му кам­ню и засе­ли за укреп­ле­ни­я­ми; (5) что не вожди заго­во­ри­ли о при­ми­ре­нии, но, когда сами воору­жен­ные вой­ска дви­ну­лись строй на строй, (6) послы­ша­лись при­вет­ст­вия и про­тив­ни­ки, сме­шав­шись, со сле­за­ми на гла­зах ста­ли пода­вать друг дру­гу руки и обни­мать­ся, так что кон­су­лы, увидев, что бой­цы не хотят бить­ся, были вынуж­де­ны обра­тить­ся в сенат с пред­ло­же­ни­ем вос­ста­но­вить согла­сие. (7) Вот насколь­ко во всем рас­хо­дят­ся древ­ние писа­те­ли, кро­ме раз­ве того, что был мятеж, но окон­чил­ся миром. (8) Слу­хи об этом мяте­же и нача­ло тяже­лой вой­ны с сам­ни­та­ми отвра­ти­ли неко­то­рые наро­ды от сою­за с рим­ля­на­ми; и даже при­вер­на­ты, не гово­ря о лати­нах, дого­во­ру с кото­ры­ми уже дав­но не было веры, неожи­дан­но совер­ши­ли набег на сосед­ние рим­ские посе­ле­ния Нор­бу и Сетию и разо­ри­ли их.