История Рима от основания города

Книга VIII

т. I, с. 364 1. (1) Гай Плав­тий, избран­ный кон­су­лом вто­рич­но¹, и Луций Эми­лий Мамерк уже всту­пи­ли в долж­ность [341 г.], когда из Сетии и Нор­бы в Рим при­бы­ли гон­цы с вестью об измене при­вер­на­тов и жало­ба­ми на при­чи­нен­ный им ущерб. (2) Сооб­ща­ли так­же о воль­ск­ском вой­ске во гла­ве с антий­ца­ми, рас­по­ло­жив­шем­ся лаге­рем у Сат­ри­ка. (3) Обе вой­ны доста­лись по жре­бию Плав­тию. Дви­нув­шись пер­вым делом на При­верн, он тот­час дал сра­же­ние. Вра­га раз­гро­ми­ли, не встре­тив боль­шо­го сопро­тив­ле­ния. Город был взят, а затем воз­вра­щен жите­лям, в нем поста­ви­ли силь­ную охра­ну и лиши­ли при­вер­на­тов двух тре­тей их земель­ных вла­де­ний.

(4) Оттуда победо­нос­ное вой­ско дви­ну­лось к Сат­ри­ку на антий­цев. Бит­ва была жар­кой, про­тив­ни­ки дра­лись с оже­сто­че­ни­ем, но, когда еще никто не мог рас­счи­ты­вать на победу, нале­тев­шая гро­за раз­ня­ла сра­жав­ших­ся. Посколь­ку до решаю­ще­го про­ти­во­бор­ства дело не дошло, силы рим­лян оста­лись све­жи­ми, и уже на дру­гой день они были гото­вы воз­об­но­вить бой. (5) Одна­ко у воль­сков, успев­ших под­счи­тать свои поте­ри, не было подоб­ной реши­мо­сти вновь под­вер­гать себя опас­но­сти. Ночью, бро­сив ране­ных и часть обо­за, они в стра­хе бежа­ли в Антий, как бы при­знав тем самым свое пора­же­ние. (6) Сре­ди вра­же­ских тру­пов и в лаге­ре подо­бра­ли очень мно­го ору­жия, кон­сул объ­явил все это даром² Мате­ри Луе³, а зем­ли вра­га были опу­сто­ше­ны вплоть до побе­ре­жия.

(7) Ни лагерь сам­ни­тов, ни их леги­о­ны не поме­ша­ли дру­го­му кон­су­лу вторг­нуть­ся в сабелль­скую зем­лю⁴. И, пока он огнем и мечом разо­ря­ет поля, к нему явля­ют­ся с прось­бой о мире послан­цы сам­ни­тов. (8) Ото­слан­ные кон­су­лом к сена­ту, они полу­чи­ли раз­ре­ше­нье гово­рить и тут оста­ви­ли свою над­мен­ность, про­ся о мир­ном дого­во­ре для себя и пра­ва вое­вать про­тив сиди­ци­нов⁵; (9) свои прось­бы они под­креп­ля­ли тем, что дого­вор о друж­бе с рим­ским наро­дом заклю­чи­ли неко­гда не средь бед и несча­стий, как кам­пан­цы, а в пору пол­ней­ше­го сво­его бла­го­по­лу­чия⁶, вой­ной же пошли на извеч­ных вра­гов сво­их сиди­ци­нов, нико­гда к тому же не быв­ших дру­зья­ми рим­ско­го наро­да, (10) а зна­чит, на тех, кто не искал друж­бы рим­лян в мир­ное вре­мя, как сам­ни­ты, или помо­щи в войне, как кам­пан­цы⁷, кто не явля­ет­ся ни союз­ни­ком рим­лян, ни отдав­шим­ся под их власть.

с.365 2. (1) Пре­тор Тит Эми­лий сове­щал­ся с сена­том о прось­бах сам­ни­тов, и (2) отцы поста­но­ви­ли воз­об­но­вить с ними дого­вор; тогда пре­тор так отве­тил послан­цам: не рим­ский народ виною тому, что друж­ба с сам­ни­та­ми не ока­за­лась неру­ши­мой, но раз уж вой­на, нача­тая по их соб­ст­вен­ной вине, им же и в тягость, то рим­ляне не воз­ра­жа­ют про­тив воз­об­нов­ле­ния преж­ней друж­бы. (3) Что же до сиди­ци­нов, то и тут нет воз­ра­же­ний, чтобы народ сам­ни­тов заклю­чал мир и вел вой­ну по сво­е­му усмот­ре­нию. (4) Когда после тор­же­ст­вен­но­го заклю­че­ния дого­во­ра послы воз­вра­ти­лись домой, кон­сул тот­час вывел рим­ское вой­ско, взыс­кав пред­ва­ри­тель­но с сам­ни­тов годо­вое жало­ва­нье и трех­ме­сяч­ное доволь­ст­вие для вои­нов, что было усло­ви­ем пере­ми­рия, заклю­чен­но­го до воз­вра­ще­ния послов.

(5) Сам­ни­ты дви­ну­ли про­тив сиди­ци­нов силы, собран­ные для похо­да про­тив рим­лян, твер­до рас­счи­ты­вая в ско­ром вре­ме­ни завла­деть непри­я­тель­ским горо­дом. (6) Тогда сиди­ци­ны попы­та­лись сна­ча­ла отдать­ся под власть рим­лян, а потом, посколь­ку сена­то­ры отверг­ли их жела­ние как запозда­лое и вызван­ное к тому же край­ней необ­хо­ди­мо­стью, пере­ки­ну­лись к лати­нам, кото­рые уже и сами взя­лись за ору­жие. (7) Даже кам­пан­цы — до того вос­по­ми­на­ние о зло­де­я­ни­ях сам­ни­тов было живей памя­ти о бла­го­де­я­ни­ях рим­лян — не оста­лись в сто­роне от это­го. (8) Вот сколь­ко наро­дов объ­еди­ни­лось в одно огром­ное вой­ско во гла­ве с лати­на­ми и вторг­лось в пре­де­лы сам­ни­тов. Впро­чем, ущерб тут был боль­ше от гра­бе­жей, чем от бое­вых дей­ст­вий, и, хотя в стыч­ках верх одер­жи­ва­ли лати­ны, они сами охот­но поки­ну­ли вра­же­скую зем­лю, чтобы не всту­пать в сра­же­ние на каж­дом шагу. (9) Это дало сам­ни­там пере­дыш­ку для отправ­ки послов в Рим; явив­шись в сенат, они жало­ва­лись, что как союз­ни­ки рим­лян тер­пят то же, что тер­пе­ли как их вра­ги, и уни­жен­но моли­ли (10) огра­ни­чить­ся лише­ньем их победы над про­тив­ни­ком — сиди­ци­на­ми и кам­пан­ца­ми, но не допу­стить, чтобы самое мало­душ­ное пле­мя еще к тому же и тор­же­ст­во­ва­ло победу: (11) ведь лати­нам и кам­пан­цам, раз они нахо­дят­ся под покро­ви­тель­ст­вом рим­лян, мож­но при­ка­зать не тро­гать сам­нит­ских вла­де­ний, а в слу­чае непо­ви­но­ве­ния при­нудить к это­му силой ору­жия. (12) Ответ им дали неопре­де­лен­ный, так как стыд­но было при­знать­ся, что лати­ны уже вышли из пови­но­ве­ния и сенат стра­шит­ся осуж­де­ни­ем оттолк­нуть их окон­ча­тель­но. (13) Обе­ща­ли, одна­ко, охотой или нево­лей усми­рить кам­пан­цев, союз с кото­ры­ми был осно­ван на иных усло­ви­ях — не на рав­но­прав­ном дого­во­ре, а на без­ого­во­роч­ной сда­че; о лати­нах же ска­за­ли, что дого­вор с ними не чинит тем ника­ких пре­пят­ст­вий вести вой­ну с кем поже­ла­ют.

3. (1) Сам­ни­тов этот ответ оста­вил в недо­уме­нии насчет наме­ре­ний рим­лян, кам­пан­цев отпуг­нул, а лати­нам, возо­мнив­шим, что им ни в чем уже нет у рим­лян отка­за, еще при­ба­вил с.366 дер­зо­сти. (2) И вот под видом при­готов­ле­ний к войне про­тив сам­ни­тов ста­ли то и дело назна­чать сход­ки, и на всех собра­ни­ях ста­рей­ши­ны поти­хонь­ку обсуж­да­ли меж­ду собой вой­ну про­тив рим­лян. К враж­деб­ным замыс­лам про­тив сво­их изба­ви­те­лей при­со­еди­ни­лись и кам­пан­цы. (3) Но, несмот­ря на все уси­лия сохра­нить сго­вор в тайне — а усми­рить вра­же­ское сам­нит­ское пле­мя они хоте­ли преж­де, чем рим­ляне спо­хва­тят­ся, — сведе­ния об этом все рав­но про­со­чи­лись в Рим через част­ных лиц, свя­зан­ных меж­ду собой уза­ми род­ства или госте­при­им­ства. (4) Когда кон­су­лы полу­чи­ли при­каз до сро­ка сло­жить с себя долж­ность, чтобы ввиду такой страш­ной воен­ной угро­зы мож­но было поско­рее избрать новых кон­су­лов, нелов­ко ста­ло пору­чать выбо­ры тем, кого рань­ше вре­ме­ни лиши­ли вла­сти. (5) Так нача­лось меж­ду­цар­ст­вие, кото­рое осу­ществля­ли Марк Вале­рий и Марк Фабий. Послед­ний объ­явил кон­су­ла­ми Тита Ман­лия Торк­ва­та в тре­тий раз и Пуб­лия Деция Муса.

(6) Бес­спор­но извест­но, что в этом году Эпир­ский царь Алек­сандр⁸ выса­дил­ся в Ита­лии, и, если бы успех с само­го нача­ла сопут­ст­во­вал ему, вой­на несо­мнен­но дока­ти­лась бы до Рима. (7) То было вре­мя подви­гов пле­мян­ни­ка Эпир­ско­го Алек­сандра, Алек­сандра Вели­ко­го⁹, кото­ро­му в дру­гой части све­та судь­ба посла­ла непо­беди­мость в вой­нах и смерть от болез­ни в моло­дые годы.

(8) Рим­ляне, в общем-то не сомне­вав­ши­е­ся в измене союз­ни­ков и все­го латин­ско­го пле­ме­ни, тем не менее сде­ла­ли вид, что не своя судь­ба, а судь­ба сам­ни­тов вызы­ва­ет их бес­по­кой­ство, и при­гла­си­ли в Рим десять латин­ских ста­рей­шин, дабы объ­явить им свою волю.

(9) В то вре­мя [340 г.] в Лации было два вождя, оба родом из рим­ских посе­ле­ний, — Луций Эми­лий Сетин^[3] и Луций Нуми­зий Цир­це­ин; имен­но они, не доволь­ст­ву­ясь под­стре­ка­тель­ст­вом к войне в Сиг­нии и Велит­рах (тоже рим­ских посе­ле­ни­ях), убеди­ли взять­ся за ору­жие так­же и воль­сков. Этих дво­их рим­ляне реши­ли при­гла­сить явить­ся лич­но. (10) Ни у кого не было сомне­ний, чего ради их зовут; поэто­му, преж­де чем отпра­вить­ся в Рим, пре­то­ры объ­яв­ля­ют на собра­нии, что их при­зы­ва­ет рим­ский сенат, и докла­ды­ва­ют, что имен­но наме­ре­ны они отве­чать на пред­по­ла­гае­мые вопро­сы.

4. (1) Каж­дый гово­рил свое, и тогда сло­во взял Анний: «Хотя имен­но я пред­ло­жил обсудить, что над­ле­жит отве­чать рим­ля­нам, но глав­ное, думаю, все же не в том, что гово­рить, а в том, что пред­при­нять. (2) Когда ясны наме­ре­ния, не труд­но при­но­ро­вить к ним и речи. Поду­май­те, если даже теперь, при види­мо­сти рав­но­прав­но­го сою­за, мы спо­соб­ны тер­петь раб­ское поло­же­ние, то поче­му бы нам, пре­дав сиди­ци­нов, не испол­нять послуш­но при­ка­за­ния не толь­ко рим­лян, но в при­да­чу еще и сам­ни­тов, а рим­ля­нам отве­тить, что, мол, мы гото­вы по с.367 пер­во­му зна­ку сло­жить ору­жие? (3) Но если нас все-таки гло­жет тос­ка по сво­бо­де, если суще­ст­ву­ет дого­вор, если союз­ни­че­ство, если равен­ство прав суще­ст­ву­ет, если мы — сопле­мен­ни­ки рим­лян — чего неко­гда мы сты­ди­лись и чем ныне можем гор­дить­ся, — если союз­ным для них явля­ет­ся наше вой­ско, появ­ле­ние кото­ро­го удва­и­ва­ет их силы и с кото­рым кон­су­лы не жела­ют рас­ста­вать­ся, ни зате­вая, ни завер­шая вой­ны, — если все это так, то поче­му не во всем у нас равен­ство? (4) Поче­му не изби­ра­ют одно­го кон­су­ла из лати­нов? Раз­ве не делят власть с теми, кто делит­ся силою? (5) Ведь это само по себе не такая уж дер­зость, раз мы усту­па­ем гла­вен­ство в Лации Риму, и толь­ко при нашем дол­го­тер­пе­нии подоб­ная прось­ба может пока­зать­ся дер­зо­стью. (6) И если неко­гда вы меч­та­ли, что настанет день и вы разде­ли­те с Римом власть и сво­бо­ду, то по мило­сти богов и доб­ле­сти вашей ради как раз теперь он и настал. (7) Отка­зав рим­ля­нам в вой­ске, вы испы­та­ли, сколь­ко у них тер­пе­ния; они воз­не­го­до­ва­ли, конеч­но, когда мы нару­ши­ли более двух веков соблюдав­ший­ся обы­чай, (8) одна­ко обиду про­гло­ти­ли. Вой­ну пелиг­нам мы объ­яви­ли сами, и те, кто рань­ше лишал нас пра­ва охра­нять даже соб­ст­вен­ные свои пре­де­лы, не ста­ли вме­ши­вать­ся и на этот раз. (9) Они узна­ли, что мы взя­ли под защи­ту сиди­ци­нов, что кам­пан­цы пере­мет­ну­лись от них к нам, что мы гото­вим вой­ско про­тив сам­ни­тов, их союз­ни­ков, и все-таки не высту­пи­ли из Горо­да. (10) Откуда у них такая сдер­жан­ность, как не от зна­ния наших и сво­их сил? От надеж­ных людей мне извест­но, что жало­вав­шим­ся на нас сам­ни­там рим­ский сенат дал такой ответ, из кото­ро­го совер­шен­но ясно: они и сами уже не тре­бу­ют, чтобы Лаций оста­вал­ся под вла­стью Рима. Предъ­яви­те толь­ко свои пра­ва, потре­буй­те того, что вам и так мол­ча­ли­во усту­па­ют. (11) А если кому-то бояз­но про­из­не­сти это вслух, так я сам не то что перед рим­ским наро­дом и сена­том, но и пред самим Юпи­те­ром, оби­таю­щим на Капи­то­лии, берусь объ­явить: хотят видеть в нас дру­зей и союз­ни­ков, пусть полу­ча­ют от нас одно­го кон­су­ла и часть сена­та!» (12) И ему, не толь­ко подав­ше­му столь дерз­кую мысль, но и обе­щав­ше­му все испол­нить, собра­ние кри­ка­ми одоб­ре­ния дове­ри­ло посту­пать и гово­рить, как ему забла­го­рас­судит­ся, лишь бы было это на общее бла­го лати­нов.

5. (1) По при­бы­тии в Рим ста­рей­ши­ны были при­ня­ты в сена­те на Капи­то­лии; здесь кон­сул Тит Ман­лий от име­ни отцов-сена­то­ров (2) пре­до­сте­рег их от вой­ны с сам­ни­та­ми, с кото­ры­ми рим­лян свя­зы­вал дого­вор. Тут Анний заго­во­рил так, слов­но он — победи­тель, силой ору­жия захва­тив­ший Капи­то­лий, а не посол, охра­ня­е­мый пра­вом наро­дов. (3) «Пора тебе, Тит Ман­лий, и вам, отцы-сена­то­ры, пере­стать нако­нец нам при­ка­зы­вать, ибо вам извест­но, что по мило­сти богов Лаций нахо­дит­ся ныне в рас­цве­те сво­ей воен­ной мощи: сам­ни­ты потер­пе­ли пора­же­нье, с.368 сиди­ци­ны и кам­пан­цы ста­ли наши­ми союз­ни­ка­ми, даже воль­ски при­со­еди­ни­лись теперь к нам, а ваши посе­ле­ния пред­по­чли нашу власть вашей. (4) Но посколь­ку вам и в голо­ву не при­хо­дит поло­жить конец сво­е­му раз­нуздан­но­му само­вла­стию, то, хотя мы и можем объ­явить Лаций сво­бод­ным, пола­га­ясь лишь на силу ору­жия, мы пом­ним все же о нашем срод­стве и, идя на уступ­ку, раз уж бес­смерт­ным богам было угод­но урав­нять наши силы, пред­ла­га­ем вам рав­ные для обе­их сто­рон усло­вия мира. (5) А имен­но: одно­го кон­су­ла сле­ду­ет выби­рать из рим­лян, дру­го­го из лати­нов, в сена­те оба наро­да долж­ны быть пред­став­ле­ны рав­но, и да будет у нас еди­ный народ и еди­ное государ­ство; (6) чтобы власть была сосре­дото­че­на в одном месте, а наро­ды объ­еди­ни­лись общим име­нем, одной сто­роне при­дет­ся здесь усту­пить. На бла­го тех и дру­гих да будет ваше­му оте­че­ству ока­за­но пред­по­чте­ние, и все мы ста­нем звать­ся “рим­ляне”».

(7) Кон­су­лом у рим­лян был тогда Тит Ман­лий — чело­век не менее реши­тель­ный. При­дя в страш­ный гнев, он заявил пря­мо, что если отцы-сена­то­ры окон­ча­тель­но обе­зу­ме­ли и гото­вы при­нять зако­ны, пред­ла­гае­мые каким-то сетин­цем, то он пре­по­я­шет­ся мечом, так явит­ся в сенат и соб­ст­вен­ной рукою убьет любо­го лати­на, кото­ро­го завидит в курии. (8) После чего, обо­ротясь к обра­зу Юпи­те­ра, он вос­клик­нул: «Слу­шай, Юпи­тер, все это непотреб­ство! Слу­шай­те и вы, боги и зако­ны! Взя­тый в полон и уни­жен­ный сам, Юпи­тер, узришь ты в свя­щен­ном хра­ме тво­ем ино­зем­ных кон­су­лов и сенат ино­зем­цев! (9) О том ли, лати­ны, рим­ский царь Тул­лий заклю­чал дого­вор с аль­бан­ца­ми, ваши­ми пред­ка­ми? А после о том ли Луций Тарк­ви­ний¹⁰ — с вами сами­ми? (10) Неужто вовсе поза­бы­ли вы бит­ву при Регилль­ском озе­ре?¹¹ Поза­бы­ли ста­рые свои пора­же­ния и бла­го­де­я­ния, вам ока­зан­ные?»

6. (1) Кон­сул кон­чил, и с ним воз­не­го­до­ва­ли сена­то­ры, но тут, как гла­сит пре­да­ние, сре­ди молитв, напе­ре­бой воз­но­си­мых кон­су­ла­ми к богам — блю­сти­те­лям дого­во­ров, все услы­ша­ли сло­ва Анния, испол­нен­ные высо­ко­мер­но­го пре­зре­ния к воле Юпи­те­ра. (2) Досто­вер­но же извест­но, что, когда взбе­шен­ный Анний стрем­глав бро­сил­ся вон из хра­ма, он упал на лест­ни­це и так креп­ко ушиб­ся голо­вою о послед­нюю сту­пень­ку, что поте­рял созна­ние. (3) Но, что он при этом испу­стил дух, сооб­ща­ют не все, а пото­му да будет и мне поз­во­ле­но воз­дер­жать­ся от соб­ст­вен­ных суж­де­ний и об этом, как и о том, что в ответ на при­зы­вы богов в свиде­те­ли разо­рван­но­го дого­во­ра буд­то бы с гро­мом небес­ным раз­ра­зи­лась страш­ная гро­за, — ведь это может быть и прав­дой, а может быть и при­ду­ма­но, дабы луч­ше изо­бра­зить гнев богов.

(4) Торк­ват, послан­ный сена­том про­во­дить послов, увидел рас­про­стер­то­го на зем­ле Анния и закри­чал так, что сло­ва его с.369 были хоро­шо слыш­ны и наро­ду, и сена­то­ра­ми: (5) «Отлич­но! Сами боги нача­ли свя­тую вой­ну. Зна­чит, воля небес суще­ст­ву­ет! Ты суще­ст­ву­ешь, вели­кий Юпи­тер! Не напрас­но чтим мы в этой свя­щен­ной оби­те­ли тебя, отца богов и людей! (6) Кви­ри­ты и вы, отцы-сена­то­ры, что мед­ли­те брать­ся за ору­жие, когда сами боги ведут нас в бой! И я так же поверг­ну леги­о­ны лати­нов, как посол их поверг­нут сей­час перед вами».

(7) Народ с одоб­ре­ни­ем слу­шал кон­су­ла и такой рас­па­лил­ся зло­стью, что от гне­ва тол­пы, а то и от напа­де­ния ухо­дя­щих послов спа­са­ли уже не при­ня­тые меж­ду наро­да­ми уста­нов­ле­ния, а маги­ст­ра­ты, сопро­вож­дав­шие их по веле­нию кон­су­ла.

(8) Сенат так­же изъ­явил согла­сие на вой­ну, и оба кон­су­ла, набрав по вой­ску, дви­ну­лись через зем­ли мар­сов и пелиг­нов; объ­еди­нив свои силы с сам­нит­ски­ми, они ста­ли лаге­рем у Капуи, где уже собра­лись лати­ны и их союз­ни­ки.

(9) Здесь, как рас­ска­зы­ва­ют, обо­им кон­су­лам было во сне одно и то же виде­ние: муж, более вели­че­ст­вен­ный и бла­гост­ный, чем обыч­ный смерт­ный, объ­явил, (10) что пол­ко­во­дец одной сто­ро­ны и вой­ско дру­гой долж­ны быть отда­ны богам пре­ис­под­ней¹² и Мате­ри Зем­ле; в каком вой­ске пол­ко­во­дец обрек в жерт­ву рати про­тив­ни­ка, а с ними и себя само­го, тому наро­ду и той сто­роне дару­ет­ся победа. (11) Кон­су­лы рас­ска­за­ли друг дру­гу о сво­их сно­виде­ни­ях и реши­ли при­не­сти жерт­вы как для отвра­ще­ния гне­ва богов, так вме­сте с тем и для испол­не­ния одним из кон­су­лов воли рока, если гада­ния по внут­рен­но­стям будут соглас­ны­ми со сно­виде­ни­я­ми.

(12) Когда отве­ты гаруспи­ков¹³ под­твер­ди­ли невы­ска­зан­ную, но уже укре­пив­шу­ю­ся в душах кон­су­лов уве­рен­ность, они при­зва­ли лега­тов и три­бу­нов и, дабы во вре­мя боя доб­ро­воль­ная смерть кон­су­ла не устра­ши­ла вой­ско, откры­то объ­яви­ли о воле богов; (13) после того они уго­во­ри­лись меж­ду собою, что ради наро­да рим­ско­го и кви­ри­тов обре­чет себя в жерт­ву тот из кон­су­лов, на чьем кры­ле рим­ское вой­ско начнет отсту­пать. (14) Еще и о том шла у них речь, что в вой­сках преж­них вре­мен власть пол­ко­во­д­ца при­ме­ня­лась со всею стро­го­стью и как раз теперь при­шла пора вер­нуть воин­ское послу­ша­ние к обы­ча­ям ста­ри­ны. (15) Драть­ся ведь пред­сто­я­ло с лати­на­ми, неот­ли­чи­мы­ми от рим­лян по язы­ку, обы­ча­ям, роду воору­же­ния и преж­де все­го по поряд­кам, заведен­ным в вой­ске: рядо­вые с рядо­вы­ми, цен­ту­ри­о­ны с цен­ту­ри­о­на­ми, три­бу­ны с три­бу­на­ми как ров­ня и сото­ва­ри­щи слу­жи­ли ранее вме­сте в одних охран­ных отрядах, под­час в одних мани­пу­лах¹⁴. (16) Вот поче­му, чтобы вои­ны не попа­ли впро­сак из-за какой-нибудь ошиб­ки, кон­су­лы стро­жай­ше запре­ти­ли схо­дить­ся с вра­гом вне строя.

7. (1) Слу­чи­лось так, что сре­ди пред­во­ди­те­лей турм¹⁵, разо­слан­ных во все сто­ро­ны на раз­вед­ку, был и Тит Ман­лий, сын кон­су­ла; он заехал со сво­и­ми всад­ни­ка­ми за вра­же­ский с.370 лагерь и ока­зал­ся чуть не на бро­сок дро­ти­ка от бли­жай­ше­го сто­ро­же­во­го дозо­ра. (2) В дозо­ре там сто­я­ли туску­лан­ские всад­ни­ки во гла­ве с Геми­ном Мес­ци­ем, про­слав­лен­ным сре­ди сво­их и знат­но­стью, и подви­га­ми. (3) Узнав рим­ских всад­ни­ков и запри­ме­тив меж­ду ними их пред­во­ди­те­ля, сына кон­су­ла (все ведь были зна­ко­мы, а знат­ные — осо­бен­но), он ска­зал: (4) «Эй, рим­ляне, не соби­ра­е­тесь ли вы вое­вать про­тив лати­нов с их союз­ни­ка­ми одною этой тур­мой? Что ж тогда будут делать кон­су­лы и два кон­суль­ских вой­ска?» (5) «В свой срок и они явят­ся, — отве­чал Ман­лий, — а с ними и свиде­тель нару­шен­но­го вами дого­во­ра — сам Юпи­тер, в ком силы и могу­ще­ства и того более. (6) Если при Регилль­ском озе­ре вы были по гор­ло сыты боем, то мы уже и здесь поста­ра­ем­ся, чтоб вам не слад­ко при­шлось от встре­чи с нами на поле бра­ни». (7) Гемин, отде­лив­шись от сво­их, ска­зал на это: «Покуда не при­шел тот день, когда вы подвиг­не­те свои вой­ска на столь вели­кое дело, не хочешь ли сой­тись тем вре­ме­нем со мною, чтобы уже теперь исход поедин­ка пока­зал, насколь­ко латин­ский всад­ник пре­вос­хо­дит рим­ско­го?» (8) Гнев ли под­толк­нул храб­ро­го юно­шу, или боял­ся он покрыть себя позо­ром, отка­зав­шись от поедин­ка, или же вела его неодо­ли­мая сила рока, толь­ко забыв об отчей вла­сти и кон­суль­ском при­ка­зе, он очер­тя голо­ву кинул­ся в схват­ку, не слиш­ком заботясь о том, победит ли он или будет побеж­ден¹⁶. (9) Когда осталь­ные всад­ни­ки, слов­но ожи­дая пред­став­ле­ния, пода­лись в сто­ро­ны, в обра­зо­вав­шем­ся пустом про­стран­стве про­тив­ни­ки, наста­вя копья, пусти­ли коней вскачь навстре­чу друг дру­гу. Они столк­ну­лись, и копье Ман­лия про­ско­чи­ло над шле­мом вра­га, а копье Мес­ция оца­ра­па­ло шею лоша­ди. (10) Они раз­вер­ну­ли коней, Ман­лий пер­вым изгото­вил­ся для ново­го уда­ра и сумел вон­зить копье меж­ду ушей лоша­ди; от боли конь встал на дыбы, начал изо всех сил тря­сти голо­вой и сбро­сил всад­ни­ка. (11) Пока про­тив­ник, опи­ра­ясь на копье и щит, под­ни­мал­ся после груз­но­го паде­ния, Ман­лий вон­зил ему копье в шею, и, вый­дя через реб­ра, оно при­гвозди­ло Мес­ция к зем­ле; (12) сняв вра­же­ские доспе­хи, Ман­лий воз­вра­тил­ся к сво­им и, окру­жен­ный радост­ным лико­ва­ни­ем, поспе­шил в лагерь и потом и в кон­суль­ский шатер к отцу, не ведая сво­ей гряду­щей уча­сти¹⁷: хва­лу ли он заслу­жил или кару.

(13) «Отец, — ска­зал он, — чтобы все виде­ли во мне истин­но­го тво­е­го сына, я кла­ду к тво­им ногам эти доспе­хи всад­ни­ка, вызвав­ше­го меня на поеди­нок и сра­жен­но­го мною». (14) Услы­хав эти сло­ва, кон­сул отвер­нул­ся от сына и при­ка­зал тру­бить общий сбор; когда вои­ны собра­лись, он мол­вил: (15) «Раз уж ты, Тит Ман­лий, не почи­тая ни кон­суль­ской вла­сти, ни отчей, вопре­ки запре­ту, без при­ка­за, сра­зил­ся с вра­гом (16) и тем в меру тебе доступ­но­го подо­рвал в вой­ске послу­ша­ние, на кото­ром зижди­лось доныне рим­ское государ­ство, а меня поста­вил с.371 перед выбо­ром — забыть либо о государ­стве, либо о себе и сво­их близ­ких, (17) то пусть луч­ше мы будем нака­за­ны за наш посту­пок, чем государ­ство станет доро­гой ценою иску­пать наши пре­гре­ше­ния. Послу­жим же юно­ше­ству уро­ком, печаль­ным, зато поучи­тель­ным, на буду­щее. (18) Конеч­но, ты дорог мне как при­род­ный мой сын, доро­га и эта твоя доб­лесть, даже обма­ну­тая пустым при­зра­ком чести; (19) но коль ско­ро надо либо смер­тью тво­ей скре­пить свя­щен­ную власть кон­су­лов на войне, либо навсе­гда подо­рвать ее, оста­вив тебя без­на­ка­зан­ным, то ты, если под­лин­но нашей ты кро­ви, не отка­жешь­ся, вер­но, поне­сти кару и тем вос­ста­но­вить воин­ское послу­ша­ние, пав­шее по тво­ей вине. Сту­пай, лик­тор, при­вя­жи его к стол­бу».

(20) Услы­хав столь жесто­кий при­каз, все замер­ли, слов­но топор зане­сен у каж­до­го над соб­ст­вен­ной его голо­вою, и мол­ча­ли ско­рее от ужа­са, чем из само­об­ла­да­ния. (21) Но, когда из раз­руб­лен­ной шеи хлы­ну­ла кровь, все сто­яв­шие дото­ле, как бы поте­ряв дар речи, слов­но очну­лись от чар и дали вдруг волю жало­сти, сле­зам и про­кля­ти­ям. (22) Покрыв тело юно­ши добы­ты­ми им доспе­ха­ми, его сожгли на соору­жен­ном за валом кост­ре и устро­и­ли похо­ро­ны с такою тор­же­ст­вен­но­стью, какая толь­ко воз­мож­на в вой­ске; а «Ман­ли­ев пра­веж» вну­шал ужас не толь­ко в те вре­ме­на, но и для потом­ков остал­ся мрач­ным при­ме­ром суро­во­сти.

8. (1) И все-таки столь жесто­кая кара сде­ла­ла вой­ско более послуш­ным вождю; везде тща­тель­ней ста­ли исправ­лять сто­ро­же­вую и дозор­ную служ­бу и менять часо­вых, а в решаю­щей бит­ве, когда сошлись лицом к лицу с непри­я­те­лем, суро­вость Ман­лия эта тоже ока­за­лась на поль­зу.

(2) Каза­лось, то была бит­ва в граж­дан­ской войне, настоль­ко пол­ным было сход­ство лати­нов и рим­лян во всем, за исклю­че­ни­ем раз­ве одно­го муже­ства. (3) В преж­ние вре­ме­на щиты у рим­лян были круг­лые, но с той поры, как вои­ны ста­ли полу­чать жало­ва­нье, они заме­ни­ли их на боль­шие про­дол­го­ва­тые, а из фаланг, напо­ми­нав­ших македон­ские, впо­след­ст­вии полу­чил­ся бое­вой порядок, состав­лен­ный из мани­пу­лов; (4) со вре­ме­нем были введе­ны и более дроб­ные под­разде­ле­ния¹⁸. (5) Пер­вый ряд — это гаста­ты, пят­на­дцать мани­пу­лов, сто­я­щих почти вплот­ную друг к дру­гу. В мани­пу­ле два­дцать лег­ко­во­ору­жен­ных вои­нов, осталь­ные с боль­ши­ми щита­ми, а лег­ко­во­ору­жен­ные — это те, у кого толь­ко копье и тяже­лые пики^[1]. (6) Во вре­мя боя в пере­до­вом отряде нахо­дил­ся цвет юно­ше­ства, достиг­ше­го при­зыв­но­го воз­рас­та. За ними сле­до­ва­ло столь­ко же мани­пу­лов из вои­нов постар­ше и покреп­че, кото­рых име­ну­ют прин­ци­па­ми; все они, воору­жен­ные про­дол­го­ва­ты­ми щита­ми, отли­ча­лись сво­и­ми доспе­ха­ми. (7) Такой отряд из трид­ца­ти мани­пу­лов назы­ва­ли анте­пи­ла­на­ми¹⁹, пото­му что еще пят­на­дцать рядов сто­я­ли уже за зна­ме­на­ми, при­чем каж­дый из них состо­ял из трех с.372 отде­ле­ний и пер­вое отде­ле­ние каж­до­го ряда назы­ва­лось «пил»; (8) ряд состо­ял из трех век­силл²⁰, в одной век­сил­ле было 60 вои­нов, два цен­ту­ри­о­на, зна­ме­но­сец; все­го 186 чело­век^[2]21—22; в пер­вой век­сил­ле шли три­а­рии, опыт­ные вои­ны, испы­тан­но­го муже­ства, во вто­рой — рора­рии²³, помо­ло­же и не столь отли­чив­ши­е­ся, в третьей — акцен­зы²⁴, отряд, на кото­рый не слиш­ком мож­но было поло­жить­ся, отче­го ему и было отведе­но в строю послед­нее место.

(9) Когда вой­ско выст­ра­и­ва­лось в таком поряд­ке, пер­вы­ми в бой всту­па­ли гаста­ты. Если они ока­зы­ва­лись не в состо­я­нии опро­ки­нуть вра­га, то посте­пен­но отхо­ди­ли назад, зани­мая про­ме­жут­ки в рядах прин­ци­пов. (10) Тогда в бой шли прин­ци­пы, а гаста­ты сле­до­ва­ли за ними. Три­а­рии под сво­и­ми зна­ме­на­ми сто­я­ли на пра­вом колене, выста­вив впе­ред левую ногу и упе­рев пле­чо в щит, а копья, угро­жаю­ще тор­ча­щие вверх, вты­ка­ли в зем­лю; строй их щети­нил­ся, слов­но часто­кол.

(11) Если и прин­ци­пы не доби­ва­лись в бит­ве успе­ха, они шаг за шагом отсту­па­ли к три­а­ри­ям (пото­му и гово­рят, когда при­хо­дит­ся туго: «дело дошло до три­а­ри­ев»). (12) Три­а­рии, при­няв прин­ци­пов и гаста­тов в про­ме­жут­ки меж­ду сво­и­ми ряда­ми, под­ни­ма­лись, быст­ро смы­ка­ли строй, (13) как бы закры­вая ходы и выхо­ды, и напа­да­ли на вра­га еди­ной сплош­ной сте­ною, не имея уже за спи­ной ника­кой под­держ­ки. Это ока­зы­ва­лось для вра­гов самым страш­ным, ведь думая, что пре­сле­ду­ют побеж­ден­ных, они вдруг видят, как впе­ре­ди вне­зап­но вырас­та­ет новый строй, еще более мно­го­чис­лен­ный.

(14) Обыч­но наби­ра­ли четы­ре леги­о­на по пять тысяч пехо­тин­цев и для каж­до­го леги­о­на по три­ста всад­ни­ков. Дру­гое такое же вой­ско добав­ля­лось после набо­ра лати­нов, но на этот раз лати­ны были про­тив­ни­ка­ми рим­лян и рас­по­ло­жи­ли свой строй точ­но в том же поряд­ке; (15) и все зна­ли, что не толь­ко век­сил­ле пред­сто­ит сой­тись с век­сил­лой, гаста­там с гаста­та­ми, прин­ци­пам с прин­ци­па­ми, но если ряды не рас­стро­ят­ся, то и каж­дый цен­ту­ри­он сой­дет­ся с цен­ту­ри­о­ном. (16) Оба цен­ту­ри­о­на пер­во­го пила на той и на дру­гой сто­роне нахо­ди­лись сре­ди три­а­ри­ев; рим­ля­нин не отли­чал­ся телес­ной силой, но в целом чело­век был дель­ный и воин опыт­ный; (17) латин же был могу­че­го тело­сло­же­ния и пер­вый боец в вой­ске, при­чем оба близ­ко зна­ли друг дру­га, так как все­гда воз­глав­ля­ли рав­но­знач­ные под­разде­ле­ния. (18) Рим­ско­му цен­ту­ри­о­ну, кото­рый не мог поло­жить­ся на свои силы, еще в Риме кон­су­лы раз­ре­ши­ли по сво­е­му усмот­ре­нию выбрать себе суб­цен­ту­ри­о­на, чтобы тот защи­тил его от пред­на­зна­чен­но­го ему про­тив­ни­ка; и юный этот суб­цен­ту­ри­он, сой­дясь в бою с лати­ном, одер­жал над ним победу. (19) Сра­же­ние про­изо­шло непо­да­ле­ку от под­но­жия горы Везу­вий, у доро­ги, веду­щей к Везе­ру²⁵.

9. (1) Рим­ские кон­су­лы, преж­де чем дви­нуть вой­ска в бой, совер­ши­ли жерт­во­при­но­ше­ние. Как гово­рят, гаруспик пока­зал с.373 Децию повреж­ден­ный²⁶ верх­ний отро­сток пече­ни на бла­го­при­ят­ной сто­роне, но в осталь­ном жерт­ва была бога­ми при­ня­та; жерт­ва Ман­лия дала пре­крас­ные пред­зна­ме­но­ва­ния. «Что ж, — ска­зал Деций, — раз това­ри­щу мое­му пред­ска­зан бла­го­по­луч­ный исход дела, зна­чит, все в поряд­ке».

(2) Постро­ен­ные так, как опи­са­но выше, вой­ска дви­ну­лись в бой. Ман­лий вел пра­вое кры­ло, Деций — левое. (3) Пона­ча­лу силы и ярость про­тив­ни­ков были рав­ны, потом на левом кры­ле рим­ские гаста­ты, не выдер­жав натис­ка лати­нов, отсту­пи­ли к прин­ци­пам. (4) В этот тре­вож­ный миг кон­сул Деций гром­ко позвал Мар­ка Вале­рия: «Нуж­на помощь богов, Марк Вале­рий, — ска­зал он, — и ты, жрец рим­ско­го наро­да²⁷, под­ска­жи сло­ва, чтобы эти­ми сло­ва­ми мне обречь себя в жерт­ву во спа­се­ние леги­о­нов». (5) Пон­ти­фик при­ка­зал ему обла­чить­ся в пре­тек­сту, покрыть голо­ву²⁸, под тогой рукой кос­нуть­ся под­бо­род­ка и, став нога­ми на копье, гово­рить так: (6) «Янус, Юпи­тер, Марс-отец, Кви­рин, Бел­ло­на²⁹, Лары, боже­ства приш­лые и боги здеш­ние, боги, в чьих руках мы и вра­ги наши, и боги пре­ис­под­ней, (7) вас закли­наю, при­зы­ваю, про­шу и умо­ляю: даруй­те рим­ско­му наро­ду кви­ри­тов одо­ле­ние и победу, а вра­гов рим­ско­го наро­да кви­ри­тов пора­зи­те ужа­сом, стра­хом и смер­тью. (8) Как сло­ва эти я про­из­нес, так во имя государ­ства рим­ско­го наро­да кви­ри­тов, во имя воин­ства, леги­о­нов, сорат­ни­ков рим­ско­го наро­да кви­ри­тов я обре­каю в жерт­ву богам пре­ис­под­ней и Зем­ле вра­же­ские рати, помощ­ни­ков их и себя вме­сте с ними».

(9) Так про­из­но­сит он это закли­на­ние и при­ка­зы­ва­ет лик­то­рам идти к Титу Ман­лию и поско­рей сооб­щить това­ри­щу, что он обрек себя в жерт­ву во имя воин­ства. Сам же пре­по­я­сал­ся на габин­ский лад³⁰, воору­жил­ся, вско­чил на коня и бро­сил­ся в гущу вра­га. (10) Он был заме­чен и в одном и в дру­гом вой­ске, ибо облик его сде­лал­ся как бы вели­че­ст­вен­ней, чем у обык­но­вен­но­го смерт­но­го, слов­но для вяще­го искуп­ле­ния гне­ва богов само небо посла­ло того, кто отвра­тит от сво­их поги­бель и обра­тит ее на вра­гов. (11) И тогда вну­шен­ный им страх охва­тил всех, и в тре­пе­те рас­сы­па­лись пере­до­вые ряды лати­нов, а потом ужас пере­ки­нул­ся и на все их вой­ско. (12) И нель­зя было не заме­тить, что, куда бы ни напра­вил Деций сво­его коня, везде вра­ги стол­бе­не­ли от ужа­са, слов­но пора­жен­ные смер­то­нос­ной коме­той; когда же пал он под гра­дом стрел, уже нескры­вае­мо пере­тру­сив­шие когор­ты лати­нов пусти­лись нау­тек, и широ­кий про­рыв открыл­ся перед рим­ля­на­ми. (13) Вый­дя из бла­го­че­сти­во­го оце­пе­не­ния, они с вооду­шев­ле­ни­ем, как буд­то им толь­ко что пода­ли знак к бит­ве, сно­ва бро­си­лись в бой; (14) даже рора­рии выбе­га­ли впе­ред меж­ду анте­пи­ла­на­ми, под­дер­жи­вая гаста­тов и прин­ци­пов, а Три­а­рии, опер­шись на пра­вое коле­но, жда­ли толь­ко кив­ка кон­су­ла, чтобы ринуть­ся впе­ред.

10. (1) В ходе сра­же­ния лати­ны кое-где ста­ли одоле­вать с.374 рим­лян чис­лен­но­стью, и спер­ва кон­сул Ман­лий, узнав­ший уже о кон­це това­ри­ща и, как велит долг и бла­го­че­стие, почтив­ший столь слав­ную гибель сле­за­ми и подо­баю­щи­ми вос­хва­ле­ни­я­ми, (2) коле­бал­ся, не пора ли уже под­ни­мать­ся три­а­ри­ям, но потом почел за луч­шее сохра­нить эти силы све­жи­ми для реши­тель­но­го уда­ра и при­ка­зал акцен­зам из зад­них рядов вый­ти впе­ред. (3) Едва они вышли, лати­ны тот­час вызва­ли сво­их три­а­ри­ев, пола­гая, что про­тив­ник уже это сде­лал, и спу­стя какое-то вре­мя, утом­лен­ные жесто­кой схват­кой, пере­ло­мав или при­ту­пив копья, они все-таки нача­ли тес­нить рим­лян, мня, что исход сра­же­ния бли­зок и что они дошли до послед­не­го ряда. (4) Тут-то кон­сул и воз­звал к три­а­ри­ям: «Теперь под­ни­май­тесь со све­жи­ми сила­ми про­тив обес­си­лен­ных, помни­те оте­че­ство и роди­те­лей, жен и детей, помни­те кон­су­ла, сло­жив­ше­го голо­ву ради вашей победы!»

(5) Когда три­а­рии, пол­ные сил, свер­кая ору­жи­ем, при­ня­ли анте­пи­ла­нов в про­ме­жут­ки меж­ду ряда­ми и под­ня­лись с зем­ли, неожи­дан­но воз­ник­ло как бы новое вой­ско, (6) и с гром­ки­ми кри­ка­ми рим­ляне раз­ме­та­ли пере­до­вые отряды лати­нов. Когда пере­би­ли уже отбор­ных латин­ских вои­нов, коля их в лица копья­ми, то сквозь осталь­ные мани­пу­лы про­шли почти без потерь, слов­но сквозь строй без­оруж­ных, и про­рва­ли их кли­нья, учи­нив такое побо­и­ще, что едва ли уце­ле­ла и чет­верть непри­я­тель­ских сил. (7) Вдо­ба­вок ко все­му лати­нам угро­жа­ли сам­ни­ты, в бое­вом поряд­ке сто­яв­шие поодаль у горы. Впро­чем, ни граж­дане, ни союз­ни­ки не име­ли в этом сра­же­нье таких заслуг, как кон­су­лы, ведь пер­вый на одно­го себя обра­тил угро­зы и опас­но­сти, исхо­див­шие от небес­ных и под­зем­ных богов, (8) а вто­рой про­явил во вре­мя бит­вы такую храб­рость и пред­у­смот­ри­тель­ность, что как рим­ляне, так и лати­ны, пере­дав­шие потом­кам память об этой бит­ве, соглас­ны меж­ду собою: у какой бы из сто­рон ни ока­зал­ся вождем Тит Ман­лий, той несо­мнен­но доста­лась бы и победа.

(9) Спа­са­ясь бег­ст­вом, лати­ны укры­лись в Мин­тур­нах. Сра­зу же после сра­же­ния был захва­чен их лагерь, и мно­го наро­ду — в основ­ном кам­пан­цев — взя­ли там живы­ми. (10) Тело Деция нашли не сра­зу, так как ноч­ная тьма поме­ша­ла поис­кам; назав­тра его обна­ру­жи­ли в огром­ной куче вра­же­ских тру­пов, и оно было сплошь уты­ка­но стре­ла­ми. Тит Ман­лий устро­ил Децию похо­ро­ны, достой­ные такой кон­чи­ны.

(11) Тут нуж­но, навер­ное, доба­вить, что кон­сул, дик­та­тор или пре­тор, обре­кая в жерт­ву богам вра­же­ские рати, мог обре­кать на смерть не себя непре­мен­но, но любо­го граж­да­ни­на, зане­сен­но­го в спи­сок рим­ско­го леги­о­на; (12) если чело­век, кото­ро­го обрек­ли богам, поги­ба­ет, счи­та­ет­ся, что все хоро­шо, если не поги­ба­ет, то в зем­лю зары­ва­ют изо­бра­же­ние его высотою семь пядей или боль­ше и зака­лы­ва­ют иску­пи­тель­ную жерт­ву; сту­пать на место, где с.375 зары­ли изо­бра­же­ние, рим­ским маги­ст­ра­там запо­веда­но. (13) Если пол­ко­во­дец захо­чет обречь смер­ти само­го себя, как это сде­лал Деций, но не погибнет, то он не может, не совер­шая кощун­ства, при­но­сить богам в жерт­ву ни живот­но­го, ни чего-либо дру­го­го ни от сво­его име­ни, ни от име­ни государ­ства. Обрек­ший себя в жерт­ву име­ет пра­во посвя­тить свое ору­жие Вул­ка­ну³¹ или еще како­му-нибудь богу; (14) бла­го­че­стие тре­бу­ет, чтобы копье, стоя на кото­ром кон­сул про­из­но­сил закли­на­ние, не попа­ло в руки вра­га; если оно попа­дет, то во искуп­ле­ние надо заклать Мар­су сви­нью, овцу и быка.

11. (1) Хотя, пред­по­чи­тая новое и чуже­зем­ное древ­не­му и отче­му, мы пре­да­ли забве­нию все боже­ские и чело­ве­че­ские обы­чаи, я счел небес­по­лез­ным сооб­щить это, дослов­но дер­жась пре­да­ния.

(2) У неко­то­рых писа­те­лей я читаю, что сам­ни­ты дожда­лись исхо­да сра­же­ния и лишь тогда при­шли на помощь рим­ля­нам, когда бит­ва уже была кон­че­на. (3) То же и у лати­нов: они были уже раз­би­ты, когда лави­ний­цы, тянув­шие в нере­ши­тель­но­сти вре­мя, дви­ну­лись нако­нец на под­мо­гу. (4) Но едва пере­до­вые зна­ме­на и часть их отряда мино­ва­ли город­ские ворота, как, полу­чив весть о пора­же­нии лати­нов, они повер­ну­ли зна­ме­на и пошли назад в город, а их пре­тор по име­ни Мили­о­ний, гово­рят, про­из­нес: «За этот недаль­ний поход нам при­дет­ся запла­тить рим­ля­нам хоро­шую цену!»

(5) Уцелев­шие в бит­ве лати­ны раз­бе­жа­лись во все сто­ро­ны, а потом, собрав­шись вме­сте, нашли себе убе­жи­ще в горо­де Вес­ция. Когда дер­жа­ли там совет, их пол­ко­во­дец Нуми­зий утвер­ждал, (6) что в дей­ст­ви­тель­но­сти Марс был ко всем оди­на­ков, оба вой­ска понес­ли рав­ный урон и, хотя сла­ва победы доста­лась рим­ля­нам, в осталь­ном они разде­ля­ют участь побеж­ден­ных: (7) оба кон­суль­ских шат­ра погру­же­ны в скорбь — один из-за жесто­кой каз­ни сына, дру­гой из-за гибе­ли обре­чен­но­го в жерт­ву кон­су­ла; все вой­ско раз­гром­ле­но, гаста­ты и прин­ци­пы пере­би­ты, при­чем изби­е­ние шло и перед зна­ме­на­ми и поза­ди них, и лишь три­а­рии под конец попра­ви­ли дело; (8) и пусть силы лати­нов понес­ли такие же поте­ри, одна­ко Лаций и зем­ли воль­сков, где мож­но набрать попол­не­ние, бли­же, чем Рим, (9) так что, будь на то согла­сье собрав­ших­ся, он быст­ро набе­рет моло­дежь латин­ско­го и воль­ск­ско­го пле­ме­ни, вер­нет­ся с гото­вым к бою вой­ском в Капую и сво­им вне­зап­ным появ­ле­ни­ем оше­ло­мит рим­лян, кото­рые теперь мень­ше все­го ожи­да­ют напа­де­ния.

(10) По Лацию и сре­ди воль­сков разо­сла­ли обман­ные пись­ма, а так как не участ­во­вав­ших в сра­же­нии лег­че лег­ко­го было заста­вить пове­рить во что угод­но, ото­всюду при­бы­ли бес­по­рядоч­ные, в спеш­ке набран­ные вой­ска. (11) Эти-то пол­чи­ща встре­тил у Три­фа­на — меж­ду Сину­ес­сой и Мин­тур­на­ми — кон­сул Торк­ват. Не выби­рая места для лаге­ря, про­тив­ни­ки сва­ли­ли в кучу свою с.376 покла­жу и всту­пи­ли в бой. Тут вой­на и была реше­на, (12) ибо силы лати­нов ока­за­лись так подо­рва­ны, что, когда кон­сул повел вои­нов-победи­те­лей разо­рять их зем­ли, они все сда­лись ему, а сле­дом за ними сда­лись и кам­пан­цы.

(13) У Лация и Капуи в нака­за­ние ото­бра­ли часть земель. Зем­ли лати­нов вме­сте с зем­ля­ми при­вер­на­тов и Фалер­на, при­над­ле­жав­шие преж­де кам­пан­цам, вплоть до реки Воль­тур­на рас­пре­де­ли­ли меж­ду рим­ски­ми пле­бе­я­ми. (14) Каж­до­му выде­ли­ли по два юге­ра в Лации, при­чем с добав­кой трех чет­вер­тей юге­ра из вла­де­ний при­вер­на­тов, а в Фалерн­ской обла­сти по три юге­ра, то есть на чет­верть юге­ра боль­ше ради уда­лен­но­сти места. (15) Нака­за­ние лати­нов не кос­ну­лось лав­рен­тий­цев и кам­пан­ских всад­ни­ков, так как они не были при­част­ны к измене. Поста­но­ви­ли воз­об­но­вить дого­вор с лав­рен­тий­ца­ми, и с той поры он воз­об­нов­ля­ет­ся еже­год­но после деся­то­го дня Латин­ских тор­жеств³². (16) Кам­пан­ским всад­ни­кам было даро­ва­но рим­ское граж­дан­ство, и в озна­ме­но­ва­ние это­го на стене рим­ско­го хра­ма Касто­ра укре­пи­ли мед­ную дос­ку³³. Кам­пан­ский народ полу­чил так­же рас­по­ря­же­ние еже­год­но выпла­чи­вать каж­до­му из всад­ни­ков — а было их тыся­ча шесть­сот — по четы­ре­ста пять­де­сят дена­ри­ев³⁴.

12. (1) Так закон­чи­лась эта вой­на, и, когда по заслу­гам каж­до­го розда­ны были награ­ды и нака­за­ния, Тит Ман­лий воз­вра­тил­ся в Рим. Есть свиде­тель­ства, что при вступ­ле­нии в Город навстре­чу ему вышли толь­ко пожи­лые люди, а моло­дежь и тогда, и после — в тече­ние всей его жиз­ни — сто­ро­ни­лась его и про­кли­на­ла.

(2) Антий­цы учи­ни­ли набе­ги на зем­ли Остии, Ардеи и Соло­ния. Кон­сул Ман­лий по нездо­ро­вью не мог вести эту вой­ну и назна­чил дик­та­то­ром Луция Папи­рия Крас­са, кото­рый в то вре­мя испол­нял долж­ность пре­то­ра, а он, в свою оче­редь, назна­чил началь­ни­ком кон­ни­цы Луция Папи­рия Кур­со­ра. (3) В войне дик­та­то­ра про­тив антий­цев не слу­чи­лось ниче­го достой­но­го упо­ми­на­ния, хотя он несколь­ко меся­цев про­сто­ял лаге­рем в их зем­лях.

(4) Год [340 г.] перед кон­суль­ст­вом Эми­лия Мамер­ци­на и Квин­та Пуб­ли­лия Фило­на был озна­ме­но­ван победой над мно­ги­ми весь­ма могу­ще­ст­вен­ны­ми наро­да­ми, к тому же слав­ной смер­тью одно­го из кон­су­лов и пра­ве­жом дру­го­го, столь же бес­по­щад­ным, сколь и досто­па­мят­ным. (5) У этих же новых кон­су­лов и попри­ща подоб­но­го не было, и сами они, управ­ляя государ­ст­вом, дума­ли боль­ше о выго­де сво­ей и сво­их сто­рон­ни­ков, неже­ли об оте­че­стве. На Фенек­тан­ской рав­нине³⁵ они раз­би­ли вос­став­ших лати­нов, недо­воль­ных поте­рей земель­ных вла­де­ний, и захва­ти­ли их лагерь. (6) Пока Пуб­ли­лий, под чьим нача­лом и ауспи­ци­я­ми шла вой­на, при­ни­мал без­ого­во­роч­ную сда­чу латин­ско­го наро­да, после того как моло­дежь его почти вся пала в тот день на поле бит­вы, Эми­лий повел вой­ска к Педу. (7) Педан­цев с.377 защи­ща­ли жите­ли Тибу­ра, Пре­не­сты и Велитр, из Лану­вия и Антия тоже подо­спе­ла под­мо­га. (8) Хотя в сра­же­ни­ях рим­ляне одер­жи­ва­ли верх, они тем не менее не дела­ли до вре­ме­ни попы­ток взять при­сту­пом сам город Пед и при­мы­кав­ший к нему лагерь союз­ных пле­мен. (9) Одна­ко, про­слы­шав о три­ум­фе, пре­до­став­лен­ном сото­ва­ри­щу, кон­сул неожи­дан­но бро­сил вой­ну неза­вер­шен­ной и тоже явил­ся в Рим тре­бо­вать себе три­ум­фа преж­де победы. (10) Отцов поко­ро­би­ло от тако­го бес­стыд­ства, и они отка­за­лись пре­до­ста­вить три­умф, пока Пед не будет захва­чен или не сдаст­ся сам; с этих пор Эми­лий стал враж­де­бен сена­ту и начал испол­нять свои обя­зан­но­сти, слов­но мятеж­ный три­бун. (11) До кон­ца кон­суль­ства он не пере­ста­вал обви­нять отцов перед наро­дом и не встре­чал со сто­ро­ны това­ри­ща ника­ко­го отпо­ра, (12) ибо тот и сам был из пле­бе­ев. Осно­ва­ни­ем для обви­не­ний слу­жи­ла зло­на­ме­рен­ность, с кото­рой пле­бе­ям пре­до­ста­ви­ли в латин­ских и фалерн­ских вла­де­ни­ях самые жал­кие наде­лы, и после того, как сенат, чтоб поло­жить пре­дел вла­сти таких кон­су­лов, при­ка­зал назна­чить дик­та­то­ра про­тив вновь вос­став­ших лати­нов, (13) Эми­лий, в те дни как раз дер­жав­ший фас­ки³⁶, назна­чил дик­та­то­ром сво­его това­ри­ща, а тот объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Юния Бру­та. (14) В долж­но­сти дик­та­то­ра Пуб­ли­лий заслу­жил рас­по­ло­же­ние наро­да обли­че­ни­я­ми отцов и про­веде­ни­ем трех зако­нов, для пле­бе­ев весь­ма бла­го­при­ят­ных, а для зна­ти враж­деб­ных. (15) Соглас­но одно­му из них, поста­нов­ле­ния, при­ня­тые голо­со­ва­ни­ем пле­бе­ев, обя­за­тель­ны для все­го наро­да кви­ри­тов; по дру­го­му — зако­ны долж­ны были утвер­ждать­ся отца­ми до пред­став­ле­ния их на голо­со­ва­ние в цен­ту­ри­ат­ные коми­ции; (16) по третье­му — один цен­зор дол­жен был непре­мен­но изби­рать­ся из пле­бе­ев (хотя на деле дошло до того, что из них порой изби­ра­лись оба цен­зо­ра). (17) Отцы утвер­жда­ли, что по вине кон­су­лов и дик­та­то­ра в этом году внут­рен­ние беды государ­ства пере­ве­си­ли уси­ле­ние могу­ще­ства, при­об­ре­тен­но­го их победа­ми и воен­ны­ми дей­ст­ви­я­ми в чужих зем­лях.

13. (1) На дру­гой год [338 г.], в кон­суль­ство Луция Фурия Камил­ла и Гнея Мения^[7], в сена­те все гром­че разда­ва­лись тре­бо­ва­ния бро­сить на заво­е­ва­ние и раз­ру­ше­ние Педа ору­жье, людей и вооб­ще все силы, чтобы тем силь­нее выка­зать недо­воль­ство кон­су­лом преды­ду­ще­го года, Эми­ли­ем, не довед­шим дела до кон­ца. Тре­бо­ва­ния эти вынуди­ли новых кон­су­лов отло­жить все дру­гие заботы и отправ­лять­ся в поход.

(2) В Лации³⁷ все скла­ды­ва­лось так, что его жите­ли не мог­ли ни вой­ну вести, ни на мир согла­сить­ся: для вой­ны у них не было сил, а мир они отверг­ли пото­му, что жаль было отня­тых земель. (3) Им каза­лось, что нуж­но при­нять про­ме­жу­точ­ное реше­ние: отси­жи­вать­ся за укреп­ле­ни­я­ми, избе­гая столк­но­ве­ний и не давая рим­ля­нам пово­да к войне, а услы­хав об оса­де како­го-нибудь горо­да, всем сооб­ща идти на помощь оса­жден­ным. (4) с.378 Одна­ко на помощь педан­цам высту­пи­ли лишь очень немно­гие. Тибур­тин­цы и пре­не­стин­цы, чьи зем­ли лежа­ли побли­зо­сти, дей­ст­ви­тель­но подо­шли к Педу, (5) ари­ций­цы же, лану­вий­цы и велит­рий­цы, объ­еди­нив­ши­е­ся было с антий­ски­ми вольска­ми у реки Асту­ры³⁸, были раз­би­ты вне­зап­ным напа­де­ни­ем Мения. (6) Камилл же с боль­ши­ми тягота­ми, но с таким же успе­хом сра­жал­ся у само­го Педа с чрез­вы­чай­но силь­ным вой­ском тибур­тин­цев. (7) Осо­бен­но мно­го бес­по­кой­ства доста­ви­ла рим­ля­нам в ходе боя неожи­дан­ная вылаз­ка жите­лей горо­да. Бро­сив про­тив них часть сво­его вой­ска, Камилл не толь­ко загнал их обрат­но за укреп­ле­ния, но в тот же день, раз­гро­мив и их самих, и их союз­ни­ков, взо­брал­ся на сте­ны и овла­дел горо­дом.

(8) Захват Педа как бы удво­ил силы и отва­гу рим­лян, и реше­но было про­ве­сти победо­нос­ное вой­ско по всей окру­ге, чтобы окон­ча­тель­но под­чи­нить себе этот край. И кон­су­лы не успо­ко­и­лись, пока не при­ве­ли к покор­но­сти весь Лаций, один за дру­гим захва­ты­вая горо­да или при­сту­пом, или при­ни­мая их доб­ро­воль­ную без­ого­во­роч­ную сда­чу. (9) Затем, раз­ме­стив по заня­тым горо­дам заста­вы, воз­вра­ти­лись в Рим отпразд­но­вать еди­но­душ­но при­суж­ден­ный им три­умф³⁹. В допол­не­ние к три­ум­фу кон­су­лам была ока­за­на и такая честь: на фору­ме им поста­ви­ли кон­ные ста­туи, что в те вре­ме­на слу­ча­лось не часто.

(10) Преж­де чем созвать народ­ное собра­ние для выбо­ров кон­су­лов сле­дую­ще­го года, Камилл доло­жил сена­ту о наро­дах Лация и ска­зал так: (11) «Отцы-сена­то­ры, все, чего сле­до­ва­ло добить­ся в Лации вой­ной и ору­жи­ем, все это по мило­сти богов и бла­го­да­ря доб­ле­сти вои­нов уже испол­не­но. (12) Вра­жье вой­ско раз­гром­ле­но при Педе и Асту­ре, все латин­ские горо­да и Антий во вла­де­ни­ях воль­сков, захва­чен­ные силой или сдав­ши­е­ся, нахо­дят­ся под охра­ной ваших отрядов. (13) Оста­лось обсудить, каким спо­со­бом навсе­гда заста­вить лати­нов блю­сти мир и спо­кой­ст­вие, коль ско­ро сно­ва и сно­ва они тре­во­жат нас сво­и­ми мяте­жа­ми. (14) Бес­смерт­ные боги облек­ли вас такою вла­стью, что от ваше­го реше­ния зави­сит, быть ли впредь Лацию или не быть; а пото­му мир с лати­на­ми вы може­те обес­пе­чить себе либо жесто­кой рас­пра­вой, либо мило­сти­вым про­ще­ни­ем. (15) Хоти­те быть жесто­ки к сдав­шим­ся и побеж­ден­ным? Тогда мож­но разо­рить весь Лаций, пре­вра­тив в голую пусты­ню те края, откуда к нам явля­лось пре­вос­ход­ное союз­ное вой­ско, на кото­рое и вы часто опи­ра­лись во мно­гих, при­чем круп­ных, вой­нах. (16) Или вы хоти­те, по при­ме­ру пред­ков, дать побеж­ден­ным граж­дан­ство и тем умно­жить мощь рим­ско­го государ­ства? Тогда перед вами сколь­ко угод­но спо­со­бов с вящею сла­вою дать воз­рас­ти наше­му государ­ству. Само собой разу­ме­ет­ся, что власть, кото­рой поко­ря­ют­ся с радо­стью, более проч­на. (17) Но, какое бы реше­ние вы ни вынес­ли, с ним нуж­но поспе­шить. Столь­ко наро­дов, колеб­лясь меж­ду стра­хом и надеж­дою, ждут ваше­го при­го­во­ра, что и вам сле­ду­ет с.379 поско­рее снять с себя эту заботу, а их, замер­ших в ожи­да­нии, нака­зать или обла­го­де­тель­ст­во­вать. (18) Наше дело дать вам воз­мож­ность раз­ре­шить все по сво­е­му усмот­ре­нию, а ваше — выбрать наи­луч­шее для вас и все­го государ­ства».

14. (1) Самые вид­ные сена­то­ры были доволь­ны докла­дом кон­су­ла о поло­же­нии дел, заявив, одна­ко, что вина вине рознь и что замы­сел кон­су­ла осу­ще­ст­вим, толь­ко если доло­жить сена­ту о каж­дом пле­ме­ни осо­бо, дабы всем было возда­но по их заслу­гам. (2) Тогда обо всех было доло­же­но по отдель­но­сти и при­ня­ты подо­баю­щие реше­ния. Лану­вий­цам даро­ва­ли пра­во граж­дан­ства⁴⁰ и воз­вра­ти­ли их свя­ты­ни с тем усло­ви­ем, что храм и роща Юно­ны Спа­си­тель­ни­цы⁴¹ оста­нут­ся общи­ми как для лану­вий­ских граж­дан, так и для рим­ско­го наро­да. (3) Жите­лей Ари­ции, Номен­та и Педа при­ня­ли в чис­ло граж­дан на тех же усло­ви­ях, что лану­вий­цев. (4) За туску­лан­ца­ми оста­ви­ли преж­ние пра­ва граж­дан­ства⁴², пока­рав лишь несколь­ких зачин­щи­ков мяте­жа и тем самым сняв с них обви­не­ние в измене. (5) С велит­рий­ца­ми⁴³, дав­ниш­ни­ми рим­ски­ми граж­да­на­ми, за мно­го­крат­ные их мяте­жи рас­пра­ви­лись без поща­ды: сте­ны горо­да были пова­ле­ны, ста­рей­ши­ны полу­чи­ли при­каз уда­лить­ся из Велитр и селить­ся за Тиб­ром; (6) это озна­ча­ло, что пой­ман­ный на левом бере­гу Тиб­ра упла­тит до тыся­чи фун­тов меди выку­па, а захва­тив­ший плен­ни­ка может до упла­ты не осво­бож­дать его из оков. (7) В име­ния изгнан­ных ста­рей­шин отпра­ви­ли посе­лен­цев из Рима, и после вклю­че­ния их в чис­ло граж­дан Велитр город вновь обрел былое мно­го­люд­ство. (8) Новое посе­ле­ние было выведе­но и в Антий, где антий­цам по их жела­нию и самим раз­ре­ши­ли вой­ти в чис­ло рим­ских посе­лен­цев; боль­шие воен­ные кораб­ли были оттуда уведе­ны, доступ к морю жите­лям Антия закрыт, но пра­ва граж­дан пре­до­став­ле­ны. (9) У тибур­тин­цев и пре­не­стин­цев отторг­ли земель­ные вла­де­ния, ибо на них воз­ла­га­ли не толь­ко общую с дру­ги­ми лати­на­ми вину за недав­нее вос­ста­ние, но еще и за то, что, тяготясь вла­стью Рима, они уже и преж­де вое­ва­ли на сто­роне гал­лов — пле­ме­ни дика­рей⁴⁴. (10) Про­чие латин­ские наро­ды были лише­ны пра­ва заклю­чать меж­ду собою бра­ки⁴⁵, вести друг с дру­гом тор­гов­лю и созы­вать общие собра­ния. Кам­пан­цам же пре­до­ста­ви­ли граж­дан­ство (без пра­ва голо­со­ва­ния) — из ува­же­ния к их всад­ни­кам, не поже­лав­шим вос­ста­вать вме­сте с лати­на­ми, а так­же фун­дан­цам и фор­ми­ан­цам, ибо путь через их зем­ли все­гда был надеж­ным и мир­ным. (11) Жите­лям Кум и Свес­су­лы реши­ли дать те же пра­ва и на тех же усло­ви­ях, что жите­лям Капуи. (12) Кораб­ли антий­цев частью отве­ли на рим­ские вер­фи, частью сожгли, а носа­ми кораб­лей реши­ли укра­сить воз­веден­ный на фору­ме помост и нарек­ли это освя­щен­ное место Рост­ра­ми⁴⁶.

15. (1) В кон­суль­ство Гая Суль­пи­ция Лон­га и Пуб­лия Элия Пета [337 г.], когда воца­рил­ся все­об­щий мир, опо­рой кото­ро­му с.380 слу­жи­ла не толь­ко рим­ская мощь, но не мень­ше того и бла­го­дар­ность наро­дов за мило­сти, им ока­зан­ные, меж­ду сиди­ци­на­ми и аврун­ка­ми вспых­ну­ла вой­на.

(2) Аврун­ки, сдав­ши­е­ся кон­су­лу Титу Ман­лию⁴⁷, нико­гда более не воз­му­ща­лись; с тем боль­шим осно­ва­ни­ем они про­си­ли помо­щи у рим­лян. (3) Но еще преж­де, чем кон­су­лы с вой­ском вышли из Горо­да — ибо сенат при­ка­зал защи­щать аврун­ков, — при­шла весть о том, что (4) они в стра­хе поки­ну­ли свой город, бежа­ли вме­сте с жена­ми и детьми и засе­ли в Свес­се, име­ну­е­мой ныне Аврун­кий­ской⁴⁸, а древ­ние их укреп­ле­ния и город сиди­ци­ны уни­что­жи­ли.

(5) Него­дуя на кон­су­лов, из-за нерас­то­роп­но­сти кото­рых ока­за­лись пре­да­ны союз­ни­ки, сенат при­ка­зал назна­чить дик­та­то­ра. Им стал Гай Клав­дий Регилль­ский, кото­рый объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Гая Клав­дия Гор­та­то­ра. (6) Но страх перед бога­ми вос­пре­пят­ст­во­вал это­му назна­че­нию: когда авгу­ры объ­яви­ли, что, по их мне­нию, дик­та­тор избран при небла­го­при­ят­ных пред­зна­ме­но­ва­ни­ях, он вме­сте с началь­ни­ком кон­ни­цы сло­жил с себя долж­ность.

(7) В этом году вестал­ка Мину­ция, спер­ва вызвав­шая подо­зре­ния сво­им непо­до­баю­щим щеголь­ст­вом, затем по доно­су раба пред­ста­ла перед судом пон­ти­фи­ков; (8) и после того, как по их реше­нию ей было запре­ще­но при­ка­сать­ся к свя­ты­ням и отпус­кать рабов на волю⁴⁹, выне­сен был при­го­вор зажи­во зако­пать ее в зем­лю у Кол­лин­ских ворот спра­ва от моще­ной доро­ги, на Сквер­ном поле; думаю, ее нече­стие и дало месту такое имя⁵⁰.

(9) В том же году Квинт Пуб­ли­лий Филон пер­вый из пле­бе­ев сде­лал­ся пре­то­ром, при­чем кон­сул Суль­пи­ций про­ти­во­дей­ст­во­вал это­му, отка­зы­ва­ясь засчи­ты­вать подан­ные за него голо­са, одна­ко сенат, кото­рый не удер­жал в сво­ей вла­сти выс­шие долж­но­сти, не стал слиш­ком упор­ст­во­вать по пово­ду пре­тор­ства.

16. (1) Сле­дую­щий год [336 г.], год кон­суль­ства Луция Папи­рия Крас­са и Цезо­на Дуил­лия, памя­тен вой­ной не столь­ко зна­чи­тель­ной, сколь­ко новой — с авзо­на­ми, (2) наро­дом, жив­шим в горо­де Калы. Авзо­ны объ­еди­ни­ли свои силы с сосед­ни­ми сиди­ци­на­ми, но соеди­нен­ное их вой­ско было раз­би­то в сра­же­нье, ничем даже не при­ме­ча­тель­ном, посколь­ку слу­чи­лось оно совсем рядом с их горо­да­ми, кото­рые мани­ли их к бег­ству и укры­ли их за сво­и­ми сте­на­ми. (3) Одна­ко вой­на эта не пере­ста­ла зани­мать отцов-сена­то­ров, ибо не раз уже сиди­ци­ны либо сами под­ни­ма­лись про­тив Рима, либо ока­зы­ва­ли помощь тем, кто шел про­тив него, либо дру­гие наро­ды начи­на­ли из-за них вой­ну с рим­ля­на­ми. (4) Вот поче­му отцы при­ло­жи­ли все силы, чтобы в чет­вер­тый раз сде­лать кон­су­лом вели­чай­ше­го в ту пору пол­ко­во­д­ца — Мар­ка Вале­рия Кор­ва, (5) а сото­ва­ри­щем его Мар­ка Ати­лия Регу­ла и, чтобы исклю­чить любую слу­чай­ность, про­си­ли кон­су­лов дого­во­рить­ся меж­ду собой без жре­бия пору­чить вой­ну Кор­ву.

с.381 (6) При­няв от преж­них кон­су­лов победо­нос­ное вой­ско, Корв напра­вил­ся к Калам, откуда пошла вой­на, а когда непри­я­тель, еще не опра­вив­ший­ся от ужа­са недав­ней бит­вы, бежал при пер­вом же бое­вом кли­че и пер­вом натис­ке, он при­сту­пил к оса­де самих стен. (7) Вои­ны горе­ли таким нетер­пе­ньем, что хоте­ли тот­час при­дви­нуть к ним лест­ни­цы, уве­ряя, что так они ворвут­ся в город; (8) но, посколь­ку сде­лать это было весь­ма не про­сто, Корв пред­по­чел испол­нить заду­ман­ное ценою труда, а не жиз­ней вои­нов. Поэто­му при­гото­ви­ли насыпь и осад­ные наве­сы, а к сте­нам при­дви­ну­ли баш­ни. Но неожи­дан­ное сте­че­ние обсто­я­тельств все это сде­ла­ло ненуж­ным. (9) А слу­чи­лось вот что: Марк Фабий, плен­ник из рим­лян, в празд­нич­ный день по недо­смот­ру стра­жей разо­рвал свои узы, дер­жась за при­вя­зан­ную к зуб­цу верев­ку, спу­стил­ся по наруж­ной сто­роне сте­ны пря­мо к рим­ским осад­ным сна­рядам (10) и уго­во­рил пол­ко­во­д­ца напасть на вра­гов, покуда они воз­ле­жат на пиру, разо­млев­шие от вина и обжор­ства. Захва­тить авзо­нов вме­сте с их горо­дом потре­бо­ва­ло не боль­ше уси­лий, чем преж­де, чтобы рас­се­ять их в бою. Взя­ли несмет­ную добы­чу и, оста­вив в Калах отряд для охра­ны, отве­ли леги­о­ны обрат­но в Рим. (11) Соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та, кон­сул спра­вил три­умф⁵¹, а чтобы не лишать и Атил­лия доли сла­вы, оба кон­су­ла полу­чи­ли при­каз вести вой­ско про­тив сиди­ци­нов. (12) Но преж­де поста­нов­ле­ни­ем сена­та они назна­чи­ли дик­та­то­ра для про­веде­ния выбо­ров — Луция Эми­лия Мамер­ка, а он объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Квин­та Пуб­ли­лия Фило­на. На выбо­рах, про­веден­ных дик­та­то­ром, кон­су­ла­ми ста­ли Тит Вету­рий и Спу­рий Посту­мий. (13) И, хотя еще пред­сто­я­ло вое­вать с сиди­ци­на­ми, кон­су­лы, пред­вос­хи­щая бла­го­де­я­ни­ем жела­ние наро­да, пред­ло­жи­ли народ­но­му собра­нию выве­сти в Калы посе­лен­цев⁵²; (14) а когда сенат поста­но­вил запи­сать в посе­лен­цы две с поло­ви­ной тыся­чи чело­век, то для выведе­ния их и деле­жа зем­ли избра­ли три­ум­ви­ров: Цезо­на Дуил­лия, Тита Квинк­ция и Мар­ка Фабия.

17. (1) Потом новые кон­су­лы полу­чи­ли от преж­них вой­ско, всту­пи­ли в пре­де­лы непри­я­те­ля и про­шли, неся опу­сто­ше­ние, до самых стен горо­да. (2) Посколь­ку сиди­ци­ны собра­ли здесь несмет­ные пол­чи­ща и, судя по все­му, наме­ре­ва­лись не щадя сил драть­ся за свою послед­нюю надеж­ду, и к тому же про­шел слух, что Сам­ний под­ни­ма­ет­ся вой­ною, (3) то кон­су­лы по воле сена­та назна­чи­ли Пуб­лия Кор­не­лия Руфи­на дик­та­то­ром, а тот Мар­ка Анто­ния — началь­ни­ком кон­ни­цы. (4) Но тут из бла­го­че­сти­вых опа­се­ний при­шлось усо­мнить­ся в пра­виль­но­сти их избра­ния, и они сло­жи­ли с себя долж­но­сти, а так как вско­ре откры­лось моро­вое повет­рие, то реши­ли, что все осно­ван­ные на пти­це­га­да­ни­ях выбо­ры как бы осквер­не­ны из-за той ошиб­ки⁵³, и при­шлось объ­явить меж­ду­цар­ст­вие [332 г.]. (5) Толь­ко при пятом интеррек­се от нача­ла меж­ду­цар­ст­вия, при Мар­ке Вале­рии Кор­ве, с.382 кон­су­ла­ми были избра­ны Авл Кор­не­лий (вто­рич­но) и Гней Доми­ций.

(6) Сре­ди все­об­ще­го спо­кой­ст­вия слух о галль­ской воен­ной угро­зе про­из­вел пере­по­лох, так что реши­ли даже назна­чить дик­та­то­ра, кото­рым стал Марк Папи­рий Красс, и началь­ни­ка кон­ни­цы — Пуб­лия Вале­рия Пуб­ли­ко­лу. (7) Когда они уже про­из­во­ди­ли набор, более стро­гий, чем для войн с соседя­ми, воз­вра­тив­ши­е­ся лазут­чи­ки донес­ли, что у гал­лов все тихо. (8) Сам­ний тоже вну­шал опа­се­ния — ведь уже вто­рой год там было неспо­кой­но из-за новых заго­во­ров, а пото­му рим­ское вой­ско не ста­ли уво­дить из земель сиди­ци­нов.

(9) Одна­ко напа­де­ние Алек­сандра Эпир­ско­го отвлек­ло сам­ни­тов в Лука­нию, и оба наро­да⁵⁴, соеди­нив­шись, сра­зи­лись с царем, вторг­шим­ся со сто­ро­ны Песта. (10) Победу тут одер­жал Алек­сандр и заклю­чил мир с рим­ля­на­ми, но, остал­ся бы он ему верен, ока­жись он и даль­ше столь­ко удач­лив, сомни­тель­но.

(11) В том же году про­ве­ли ценз и внес­ли в спис­ки новых граж­дан. С их вклю­че­ни­ем доба­ви­лось две три­бы, Меций­ская и Скап­тий­ская⁵⁵; доба­ви­ли их цен­зо­ры Квинт Пуб­ли­лий Филон и Спу­рий Посту­мий. (12) Ацерра­ны сде­ла­лись рим­ля­на­ми по вне­сен­но­му пре­то­ром Луци­ем Папи­ри­ем зако­ну, давав­ше­му им граж­дан­ство без пра­ва голо­са. Вот что было сде­ла­но в этом году в Горо­де и в похо­дах.

18. (1) Сле­дую­щий год [331 г.], год кон­суль­ства Мар­ка Клав­дия Мар­цел­ла и Гая Вале­рия, был ужа­сен не то от нездо­ро­вых возду­хов, не то от люд­ско­го ковар­ства. (2) В лето­пи­сях на месте име­ни кон­су­ла Вале­рия я обна­ру­жи­ваю Флак­ка и Поти­та; впро­чем, что тут вер­но, не так и важ­но: хоте­лось бы, чтобы лож­ным ока­зал­ся дру­гой рас­сказ, не все­ми, впро­чем, сооб­щае­мый: мол, те, чьи кон­чи­ны отме­ти­ли год как год мора, погиб­ли от яда. (3) Нуж­но, одна­ко, изло­жить все так, как оно рас­ска­за­но, дабы не выка­зать недо­ве­рия нико­му из лето­пис­цев.

(4) Когда самых вид­ных граж­дан государ­ства стал пора­жать один и тот же недуг и почти все­гда со смер­тель­ным исхо­дом, какая-то рабы­ня пообе­ща­ла куруль­но­му эди­лу Квин­ту Фабию Мак­си­му ука­зать при­чи­ну все­об­ще­го бед­ст­вия, если он даст ей клят­ву, что эти пока­за­ния ей не повредят. (5) Фабий спеш­но докла­ды­ва­ет об этом кон­су­лам, а те сена­ту, и с согла­сья сена­то­ров донос­чи­це дают­ся клят­вен­ные обе­ща­нья. (6) Тут она откры­ва­ет, что граж­дан губят жен­ские коз­ни, а варя­щих зелья мат­рон мож­но застать врас­плох, если теперь же отпра­вить­ся сле­дом за нею. (7) После­до­вав­шие за донос­чи­цей заста­ют несколь­ких жен­щин за при­готов­ле­ни­ем сна­до­бий, а в укром­ных местах нахо­дят дру­гие яды.

(8) Когда все это при­нес­ли на форум и через при­служ­ни­ка вызва­ли туда око­ло два­дца­ти мат­рон, у кото­рых обна­ру­жи­ли зелья, то две из них, Кор­не­лия и Сер­гия, обе пат­ри­ци­ан­ско­го с.383 рода, при­ня­лись уве­рять, что сна­до­бья целеб­ные; донос­чи­ца их опро­вер­га­ла, понуж­дая выпить зелье, — пусть, мол, так перед все­ми изоб­ли­чат ее в кле­ве­те; (9) мат­ро­ны про­си­ли дать им поду­мать, народ рас­сту­пил­ся, и они сооб­щи­ли обо всем осталь­ным. Посколь­ку и те согла­си­лись при­нять сна­до­бья, они их выпи­ли и все погиб­ли — сами от соб­ст­вен­ных коз­ней. (10) Тут же схва­ти­ли их слу­жа­нок, и те пока­за­ли на мно­же­ство мат­рон, из кото­рых осуди­ли око­ло 170. (11) До того в Риме не было дел об отрав­ле­нии. Это пока­за­лось чем-то сверхъ­есте­ствен­ным и похо­жим ско­рее на одер­жи­мость, чем на пре­ступ­ный замы­сел. (12) Вот поче­му, про­чи­тав в лето­пи­сях о том, как неко­гда при ухо­де пле­бе­ев дик­та­тор вбил гвоздь⁵⁶ и бла­го­да­ря это­му бла­го­че­сти­во­му сред­ству люди, поте­ряв­шие в раздо­рах голо­ву, нако­нец обра­зу­ми­лись, теперь тоже реши­ли назна­чить дик­та­то­ра для вби­тия гвоздя. (13) Назна­чи­ли Гая Квинк­ти­лия^[4], а он объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы. Луция Вале­рия, и оба сра­зу же после вби­тия гвоздя сло­жи­ли с себя долж­ность.

19. (1) Кон­су­ла­ми избра­ли Луция Папи­рия Крас­са (вто­рич­но) и Луция Плав­тия Венок­са; в нача­ле это­го [330 г.] года в Рим при­бы­ли послан­цы воль­сков из Фаб­ра­те­рии и Лука­нии с прось­бой о покро­ви­тель­стве: (2) они обе­ща­ли быть вер­ны­ми и послуш­ны­ми вла­сти рим­ско­го наро­да, если их защи­тят от напа­де­ния сам­ни­тов. (3) Тогда сенат отпра­вил послов, чтобы объ­явить сам­ни­там запрет втор­гать­ся в пре­де­лы обо­их наро­дов. Успех тако­го посоль­ства объ­яс­ня­ет­ся не столь­ко миро­лю­би­ем сам­ни­тов, сколь­ко тем, что они еще не были гото­вы к войне.

(4) В этом же году нача­лась вой­на с при­вер­на­та­ми, чьи­ми союз­ни­ка­ми ока­за­лись фун­дан­цы, и даже вождем был фун­да­нец Вит­ру­вий Вакк, чело­век, извест­ный не толь­ко у себя на родине, но даже в Риме: на Пала­тине у него был свой дом. Когда же дом раз­ру­ши­ли, а уча­сток ото­шел казне, это место про­зва­ли «Вак­ков луг».

(5) Луций Папи­рий вышел про­тив это­го Вак­ка, рыс­кав­ше­го с гра­бе­жа­ми в окру­ге Сетии, Нор­бы и Коры, и рас­по­ло­жил­ся непо­да­ле­ку от его ста­на. (6) Вит­ру­вию не хва­ти­ло здра­во­го смыс­ла, имея дело с силь­ней­шим про­тив­ни­ком, остать­ся за валом и недо­ста­ло муже­ства сра­жать­ся поодаль от лаге­ря; (7) раз­вер­нув весь строй воз­ле самых лагер­ных ворот (хотя в этих усло­ви­ях вои­ны боль­ше дума­ют о бег­стве, чем о бит­ве и непри­я­те­ле), он всту­пил в бой, не имея в запа­се ни хит­ро­сти, ни отва­ги. (8) Он потер­пел быст­рое и реши­тель­ное пора­же­ние, но само место бит­вы и лег­кость отступ­ле­ния в столь близ­кий лагерь помог­ли ему убе­речь вой­ско от тяже­лых потерь; (9) почти никто не пал в самом сра­же­нье, если не счи­тать несколь­ких отстав­ших от бес­по­рядоч­но бегу­щей тол­пы, когда все кину­лись в лагерь. Едва стем­не­ло, напу­ган­ной тол­пою они дви­ну­лись оттуда в При­верн, чтобы за сте­на­ми укрыть­ся надеж­ней, чем за валом.

с.384 Дру­гой кон­сул, Плав­тий, начи­сто разо­рив окру­гу и уве­зя с собою добы­чу, повел вой­ско от При­вер­на в область фун­дан­цев; (10) на гра­ни­це его встре­ти­ли мест­ные ста­рей­ши­ны; они гово­ри­ли, что яви­лись про­сить не за Вит­ру­вия и сво­ру его при­спеш­ни­ков, но за фун­дан­ский народ, с кото­ро­го сам Вит­ру­вий снял обви­не­ния во враж­деб­ных Риму дей­ст­ви­ях, когда сво­им убе­жи­щем избрал При­верн, а не оте­че­ство. (11) В При­верне, мол, и сле­ду­ет искать и каз­нить вра­гов рим­ско­го наро­да, вра­гов, отрек­ших­ся от обо­их оте­честв и отпав­ших разом и от фун­дан­цев, и от рим­лян; а сами фун­дан­цы соблюда­ют мир­ный дого­вор, они рим­ляне по духу и с бла­го­дар­но­стью пом­нят о полу­чен­ном граж­дан­стве. (12) Они про­сят кон­су­ла не идти вой­ною про­тив ни в чем не повин­но­го наро­да; зем­ли, город, сами они со сво­и­ми жена­ми и детьми и ныне, и впредь есть и будут во вла­сти рим­ско­го наро­да.

(13) Кон­сул похва­лил фун­дан­цев, отпра­вил в Рим доне­се­ние об их вер­но­сти дол­гу и повер­нул в сто­ро­ну При­вер­на. Клав­дий⁵⁷ пишет, что спер­ва кон­сул нака­зал тех, кто вер­хо­во­дил у мятеж­ни­ков: (14) око­ло трех­сот шести­де­ся­ти заго­вор­щи­ков он отпра­вил в Рим в цепях, но сенат не согла­сил­ся видеть в этом без­ого­во­роч­ную сда­чу, счи­тая, что фун­дан­цы хотят отде­лать­ся каз­нью низ­ко­род­ных бед­ня­ков.

20. (1) Во вре­мя оса­ды При­вер­на вой­ска­ми обо­их кон­су­лов одно­го из них ото­зва­ли в Рим для про­веде­ния выбо­ров. (2) В этом году [329 г.] в цир­ке были впер­вые уста­нов­ле­ны заго­род­ки⁵⁸.

(3) Не успе­ли еще ула­дить дела в войне с при­вер­на­та­ми, как при­шла гроз­ная весть о наше­ст­вии гал­лов, а такое отцы нико­гда не остав­ля­ли без вни­ма­нья. Так что новые кон­су­лы, Луций Эми­лий Мамерк и Гай Плав­тий, немед­лен­но полу­чи­ли при­каз в квинк­тиль­ские кален­ды, то есть в тот же день, когда всту­пи­ли в долж­ность⁵⁹, рас­пре­де­лить меж­ду собою обя­зан­но­сти, и Мамерк, кото­ро­му выпа­ло вести вой­ну с гал­ла­ми, стал про­из­во­дить набор без вся­ко­го снис­хож­де­ния: (4) при­зы­ва­лась, гово­рят, даже чернь из ремес­лен­ни­ков и работ­ни­ков — народ, к воен­ной служ­бе никак не при­год­ный, так что огром­ное вой­ско собра­лось в Вей­ях, чтобы высту­пить оттуда навстре­чу гал­лам. (5) Даль­ше отхо­дить от Горо­да сочли нера­зум­ным, ведь враг мог бы тогда обма­нуть их, пой­дя на Рим дру­гою доро­гой.

Спу­стя несколь­ко дней, когда вполне удо­сто­ве­ри­лись в царя­щем пока у гал­лов спо­кой­ст­вии, всю силу уда­ра вме­сто гал­лов обру­ши­ли на при­вер­на­тов.

(6) Об этом суще­ст­ву­ют два пре­да­ния: одни гово­рят, что город был взят при­сту­пом и Вит­ру­вия захва­ти­ли живым, дру­гие, что перед послед­ним при­сту­пом, выне­ся жезл, жите­ли сами отда­ли себя во власть кон­су­ла, а Вит­ру­вия выда­ли его же при­спеш­ни­ки. (7) При­няв реше­ние о Вит­ру­вии и при­вер­на­тах, сенат с.385 пред­ло­жил кон­су­лу Плав­тию срыть сте­ны При­вер­на, поста­вить там креп­кую охра­ну и затем отпразд­но­вать три­умф; Вит­ру­вия при­ка­за­ли дер­жать в тем­ни­це до воз­вра­ще­ния кон­су­ла, после чего высечь и каз­нить. (8) Его жили­ще, сто­яв­шее на Пала­тине, поста­но­ви­ли раз­ру­шить, а иму­ще­ство посвя­тить Семо­ну Сан­гу⁶⁰; из мед­ных денег, выру­чен­ных за его доб­ро, отли­ли мед­ные дис­ки и поме­сти­ли их в капи­ще Сан­га напро­тив хра­ма Кви­ри­на. (9) О ста­рей­ши­нах При­вер­на реши­ли так: пусть каж­дый из остав­ших­ся в При­верне после изме­ны рим­ля­нам живет за Тиб­ром на том же поло­же­нии, что и велит­рий­цы⁶¹; (10) после при­ня­тия таких поста­нов­ле­ний до само­го три­ум­фа Плав­тия о при­вер­на­тах боль­ше речи не было, но после три­ум­фа и каз­ни Вит­ру­вия вме­сте с сообщ­ни­ка­ми его зло­де­я­ний кон­сул посчи­тал, что перед сена­том, удо­вле­тво­рен­ным нака­за­ни­ем винов­ных, мож­но без опас­ки заво­дить речь и о при­вер­на­тах, и ска­зал: (11) «Коль ско­ро под­стре­ка­те­ли к измене уже понес­ли от бес­смерт­ных богов и от вас заслу­жен­ное нака­за­ние, то как, отцы-сена­то­ры, бла­го­угод­но вам посту­пить со мно­же­ст­вом без­вин­но­го наро­да? (12) Что до меня, то, хотя мое дело ско­рее спра­ши­вать ваше­го мне­ния, а не выска­зы­вать сво­его, я желал бы все-таки, зная, что при­вер­на­ты — соседи сам­ни­тов, а мир с этим наро­дом крайне нена­де­жен, чтоб меж­ду нами и при­вер­на­та­ми оста­ва­лось как мож­но мень­ше озлоб­ле­ния».

21. (1) И само по себе дело было спор­ное, и выска­зы­ва­лись, смот­ря по наклон­но­стям, одни суро­вей, дру­гие мяг­че, но еще боль­ше все запу­та­лось, когда один из при­вер­нат­ских послов, памя­туя ско­рее о сво­ем про­ис­хож­де­нии, а не о нынеш­нем под­не­воль­ном поло­же­нии, (2) так отве­чал сто­рон­ни­ку доволь­но кру­тых мер на вопрос о нака­за­нии, како­го, по его мне­нию, заслу­жи­ва­ют при­вер­на­ты: «Како­го заслу­жи­ва­ет вся­кий, кто мнит себя достой­ным сво­бо­ды!» (3) Видя, что дерз­кий ответ уси­лил враж­деб­ность тех, кто и преж­де высту­пал про­тив при­вер­на­тов, кон­сул, желая полу­чить ответ не столь рез­кий, задал доб­ро­же­ла­тель­ный вопрос: (4) «А что если мы осво­бо­дим вас от нака­за­ния? на какой мир с вами в буду­щем можем мы пола­гать­ся?» «Если усло­вия его будут хоро­ши, — отве­чал посол, — мир будет надеж­ным и посто­ян­ным, если пло­хи — недол­го­веч­ным».

(5) Тогда разда­лись воз­гла­сы — мол, при­вер­нат откры­то угро­жа­ет и речи его побуж­да­ют к мяте­жу уми­ротво­рен­ные наро­ды; (6) более уме­рен­ная часть сена­та ста­ла тол­ко­вать ответ в луч­шую сто­ро­ну и заве­рять, что это была речь мужа и сво­бод­но­го чело­ве­ка: мож­но ли, дескать, наде­ять­ся, что хоть один народ или, в дан­ном слу­чае, чело­век будет оста­вать­ся в тягост­ном для него поло­же­нье доль­ше, чем это необ­хо­ди­мо? (7) Мир наде­жен там, где усло­вия его при­ня­ты доб­ро­воль­но, а там, где хоти­те иметь рабов, нече­го рас­счи­ты­вать на вер­ность.

(8) Осо­бен­но настой­чи­во скло­нял к это­му сам кон­сул, то и с.386 дело твер­дя кон­су­ля­рам, руко­во­див­шим выска­зы­ва­ни­ем мне­ний, (9) при­чем так, чтобы мно­гие слы­ша­ли: лишь те, кто пре­да­ны сво­бо­де и толь­ко сво­бо­де, достой­ны стать рим­ля­на­ми! (10) Так при­вер­на­ты выиг­ра­ли свое дело в сена­те, и по воле отцов-сена­то­ров наро­ду было пред­ло­же­но дать при­вер­на­там граж­дан­ство.

(11) В тот же год в Анк­сур отпра­ви­ли три­ста посе­лен­цев, они полу­чи­ли там по два юге­ра зем­ли.

22. (1) Насту­пил год [328 г.] кон­суль­ства Пуб­лия Плав­тия Про­ку­ла и Пуб­лия Кор­не­лия Ска­пу­лы; за этот срок не про­изо­шло ниче­го при­ме­ча­тель­но­го ни в похо­дах, ни в Горо­де, если не счи­тать того, что во Фре­гел­лы — (2) вла­де­нья сиг­ни­й­цев, а потом воль­сков — выве­ли посе­ле­ние и на похо­ро­нах мате­ри Марк Фла­вий устро­ил разда­чу мяса для наро­да. (3) Иные истол­ко­вы­ва­ли это так, что под видом ока­за­ния поче­стей роди­тель­ни­це Фла­вий запла­тил наро­ду свой долг за осво­бож­де­ние от суда, к кото­ро­му эди­лы при­влек­ли его по обви­не­нию в совра­ще­нии мате­ри семей­ства⁶². (4) Хотя разда­ча мяса была бла­го­дар­но­стью за преж­нюю услу­гу в суде, она помог­ла ему еще и занять долж­ность: на бли­жай­ших выбо­рах, несмот­ря на отсут­ст­вие Фла­вия и нали­чие дру­гих соис­ка­те­лей, его избра­ли народ­ным три­бу­ном.

(5) Пале­поль нахо­дил­ся непо­да­ле­ку от того места, где ныне рас­по­ло­жен Неа­поль⁶³; в том и дру­гом горо­де жило одно и то же пле­мя родом из Кум, (6) а куман­цы вели свое про­ис­хож­де­ние из Евбей­ской Хал­киды. Бла­го­да­ря судам, на кото­рых они при­бы­ли со сво­ей роди­ны, они при­об­ре­ли боль­шую власть над мор­ским побе­ре­жьем, где посе­ли­лись; спер­ва они выса­ди­лись на ост­ро­вах Эна­рии и Пите­кус­сах⁶⁴, а потом реши­лись пере­брать­ся и на мате­рик. (7) Пале­по­ли­тан­цы, пола­га­ясь не толь­ко на свои силы, но и на нена­деж­ность сою­за сам­ни­тов с рим­ля­на­ми, а быть может, дове­ря­ясь и слу­хам о моро­вом повет­рии, открыв­шем­ся в Горо­де, мно­го раз напа­да­ли на рим­лян, живу­щих на кам­пан­ских и фалерн­ских зем­лях. (8) И пото­му в кон­суль­ство Луция Кор­не­лия Лен­ту­ла и вто­рич­ное кон­суль­ство Квин­та Пуб­ли­лия Фило­на туда отпра­ви­ли феци­а­лов⁶⁵ тре­бо­вать воз­ме­ще­ния, а когда они доло­жи­ли о занос­чи­вом отве­те гре­ков — людей, сме­лых боль­ше на сло­вах⁶⁶, чем на деле, то с согла­сия отцов народ при­ка­зал начать вой­ну с пале­по­ли­тан­ца­ми.

(9) При рас­пре­де­ле­нии обя­зан­но­стей меж­ду кон­су­ла­ми Пуб­ли­лию выпа­ло вести вой­ну с гре­ка­ми, а Кор­не­лий с дру­гим вой­ском сто­ял нагото­ве, чтоб отра­зить сам­ни­тов, если те пой­дут вой­ною.

(10) И, посколь­ку ходи­ли слу­хи, что сам­ни­ты дви­нут­ся с места, как толь­ко вос­ста­нут кам­пан­цы, Кор­не­лий почел за луч­шее рас­по­ло­жить­ся посто­ян­ным лаге­рем в Кам­па­нии.

23. (1) Оба кон­су­ла сооб­ща­ют сена­ту, что на мир с сам­ни­та­ми почти нет надеж­ды: Пуб­ли­лий — что две тыся­чи нолан­ских и четы­ре­ста сам­нит­ских вои­нов впу­ще­ны в Пале­поль, боль­ше по с.387 насто­я­нию нолан­цев, чем по воле гре­ков; (2) Кор­не­лий — что вла­сти объ­яви­ли набор, весь Сам­ний под­нял­ся, а соседей — и при­вер­на­тов, и фун­дан­цев, и фор­ми­ан­цев — откры­то под­стре­ка­ют к мяте­жу.

(3) Реши­ли тогда до нача­ла вой­ны отпра­вить послов к сам­ни­там; ответ от них был полу­чен дерз­кий. (4) Сам­ни­ты даже ста­ли обви­нять рим­лян в при­тес­не­ни­ях, не забы­вая при этом усерд­но отво­дить обви­не­ния от самих себя: (5) гре­кам-де они ни сове­том, ни помо­щью не содей­ст­во­ва­ли и фун­дан­цев с фор­ми­ан­ца­ми к мяте­жу не под­стре­ка­ли, ибо, поже­лай они вести вой­ну, им вполне хва­тит соб­ст­вен­ных сил. (6) В то же вре­мя сам­ни­ты не могут скрыть сво­его неудо­воль­ст­вия тем, что Фре­гел­лы, отторг­ну­тые сам­ни­та­ми у воль­сков и раз­ру­шен­ные, рим­ский народ вос­ста­но­вил и вывел во вла­де­ния сам­ни­тов свое посе­ле­ние, кото­рое его жите­ли так и зовут Фре­гел­ла­ми! (7) Чтобы изба­вить себя от таких оскорб­ле­ний и обид, они не пожа­ле­ют сил, раз уж обид­чи­кам нет до это­го дела.

(8) Когда рим­ский посол при­звал их обсудить все это перед общи­ми союз­ни­ка­ми и дру­зья­ми, ответ был таков: «К чему пле­те­ние сло­вес? Наш спор, рим­ляне, реша­ют не речи послов и не какой-то посред­ник из смерт­ных, а поле Кам­пан­ское, где нам пред­сто­ит поме­рять­ся сила­ми, наше ору­жие да общий всем рат­ный Марс.

(9) Так что давай­те ста­нем лагерь про­тив лаге­ря меж­ду Капу­ей и Свес­су­лой и решим, сам­ни­там или рим­ля­нам гос­под­ст­во­вать в Ита­лии». (10) Рим­ские послы отве­ти­ли, что пой­дут не туда, куда позвал про­тив­ник, а куда пове­дут соб­ст­вен­ные их вое­на­чаль­ни­ки⁶⁷.

Заняв выгод­ное место меж­ду Пале­по­лем и Неа­по­лем, Пуб­ли­лий сра­зу лишил непри­я­те­лей воз­мож­но­сти ока­зы­вать друг дру­гу союз­ни­че­скую помощь, что они дела­ли обык­но­вен­но, когда то одна, то дру­гая область пооче­ред­но под­вер­га­лась напа­де­нию. (11) И вот, с одной сто­ро­ны, при­бли­жал­ся день выбо­ров, а в дру­гой — государ­ству было невы­год­но отзы­вать Пуб­ли­лия, гро­зив­ше­го сте­нам вра­же­ско­го горо­да и гото­во­го со дня на день взять его при­сту­пом, и посе­му (12) с три­бу­на­ми дого­во­ри­лись пред­ло­жить наро­ду, чтоб по окон­ча­нии кон­суль­ства Квинт Пуб­ли­лий Филон вплоть до окон­ча­ния вой­ны с гре­ка­ми про­дол­жал дело как про­кон­сул⁶⁸.

(13) А Луцию Кор­не­лию напра­ви­ли пись­мо с ука­зом назна­чить дик­та­то­ра для про­веде­ния выбо­ров, пото­му что его само­го, уже вторг­ше­го­ся в Сам­ний, реши­ли не отзы­вать, чтобы не осла­бить этим свой натиск.

(14) Он назна­чил Мар­ка Клав­дия Мар­цел­ла, тот объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Спу­рия Посту­мия. Одна­ко дик­та­тор выбо­ров не про­вел, пото­му что ста­ли доис­ки­вать­ся, не было ли ошиб­ки в его избра­нии. Авгу­ры на задан­ный им вопрос объ­яви­ли, с.388 что, по их мне­нию, дик­та­тор избран при небла­го­при­ят­ных зна­ме­ни­ях, (15) но обви­не­ния, выдви­ну­тые три­бу­на­ми, заста­ви­ли в этом усо­мнить­ся и вызва­ли кри­вотол­ки. Дей­ст­ви­тель­но, доволь­но труд­но рас­по­знать, в чем состо­ят небла­го­при­ят­ные при­ме­ты, если кон­сул назна­чил дик­та­то­ра в тишине, под­няв­шись сре­ди ночи⁶⁹, и ни как государ­ст­вен­ное лицо, ни как част­ное нико­му о том не писал, и нет сре­ди смерт­ных нико­го, (16) кто мог бы ска­зать, буд­то кон­сул увидел или услы­шал нечто такое, что долж­но было пре­рвать пти­це­га­да­ние; и нако­нец, сидя в Риме, авгу­ры не мог­ли знать, какую такую ошиб­ку совер­шил кон­сул при гада­ни­ях в лаге­ре. Кому же не ясно, что авгу­ры сочли ошиб­кой то, что дик­та­тор — пле­бей? (17) Напрас­но три­бу­ны при­во­ди­ли эти и дру­гие дово­ды, государ­ство все-таки при­бег­ло к меж­ду­цар­ст­вию, а так как выбо­ры то по одной, то по дру­гой при­чине все откла­ды­ва­лись, толь­ко четыр­на­дца­тый интеррекс⁷⁰, Луций Эми­лий, объ­явил кон­су­ла­ми Гая Пете­лия и Луция Папи­рия Муги­ла­на; в дру­гих лето­пи­сях я нахо­жу имя Кур­со­ра.

24. (1) В этом же году [326 г.], как гово­рит пре­да­ние, в Егип­те осно­ва­на Алек­сан­дрия⁷¹, а Эпир­ский царь Алек­сандр убит лукан­ским изгнан­ни­ком, и с его кон­чи­ной сбы­лось пред­ска­за­ние Додон­ско­го Юпи­те­ра⁷².

(2) Когда тарен­тин­цы при­зва­ли Алек­сандра в Ита­лию, ора­кул велел ему избе­гать Ахе­ронт­ских вод и гра­да Пан­до­сии, ибо там ему суж­де­но най­ти свой конец. (3) Тем поспеш­ней Алек­сандр пере­пра­вил­ся в Ита­лию, чтоб ока­зать­ся как мож­но даль­ше от Эпир­ско­го гра­да Пан­до­сии и Ахе­рон­то­ва пото­ка⁷³, теку­ще­го из Молос­сии⁷⁴ в болота пре­ис­под­ней и впа­даю­ще­го затем в Фес­про­тий­ский залив. (4) Но, убе­гая от судь­бы, он, как это обыч­но быва­ет, мчит­ся ей навстре­чу.

Мно­го раз Алек­сандр рас­се­и­вал рати брут­ти­ев и лукан­цев, захва­тил в Лука­нии тарен­тин­ское посе­ле­ние Герак­лею, лукан­скую Потен­цию, Сипонт апу­лий­цев, Кон­сен­цию брут­ти­ев… и Тери­ну, а потом и дру­гие горо­да мес­са­пий­цев и лукан­цев; он отпра­вил в Эпир залож­ни­ка­ми три­ста знат­ных семейств (5) и в окрест­но­стях горо­да Пан­до­сии, гос­под­ст­ву­ю­ще­го над пре­де­ла­ми лукан­цев и брут­ти­ев, занял три отсто­я­щих друг от дру­га хол­ма, чтобы делать оттуда набе­ги во все кон­цы вла­де­ний непри­я­те­ля. (6) При нем было око­ло двух сотен лукан­ских изгнан­ни­ков, кото­рых он счи­тал пре­дан­ны­ми себе, но кото­рые, как боль­шин­ство в их пле­ме­ни, изме­ня­ли, как толь­ко изме­ня­ла уда­ча.

(7) Когда от бес­пре­стан­ных дождей все окрест­ные поля ока­за­лись зали­ты водою, три части вой­ска, отре­зан­ные друг от дру­га, лиши­лись воз­мож­но­сти ока­зы­вать вза­им­ную помощь, и два остав­ши­е­ся без царя отряда были раз­би­ты вне­зап­ным напа­де­ни­ем вра­га; покон­чив с ними, вра­ги все вме­сте пошли окру­жать и само­го царя. (8) И тут лукан­ские изгнан­ни­ки посла­ли к сво­им гон­цов с посу­лом выдать царя живым или мерт­вым, если им с.389 клят­вен­но пообе­ща­ют воз­вра­ще­ние на роди­ну. (9) Одна­ко царь с отбор­ны­ми вои­на­ми отва­жил­ся на дерз­кий подвиг и, про­рвав­шись в гущу вра­гов, в руко­паш­ной схват­ке убил вождя лукан­цев⁷⁵; (10) стя­ги­вая сво­их вои­нов, рас­се­яв­ших­ся в бег­стве, он при­бли­зил­ся к бере­гу реки, где остат­ки моста, уне­сен­но­го недав­ним павод­ком, ука­зы­ва­ли ему доро­гу. (11) При пере­хо­де через реку по незна­ко­мо­му бро­ду один из вои­нов, подав­лен­ный стра­хом д изму­чен­ный, про­кли­ная зло­ве­щее назва­ние реки, вос­клик­нул: «Неда­ром зовут тебя Ахе­рон­том!»⁷⁶ Едва достиг­ло это слу­ха царя, он тот­час вспом­нил о пред­ска­за­нии и оста­но­вил­ся, не реша­ясь пере­хо­дить реку. (12) Тогда Сотим, юно­ша из цар­ской сви­ты, спро­сил, отче­го он мед­лит в такой опас­но­сти, и ука­зал при этом на лукан­цев, искав­ших его погу­бить. (13) Огля­нув­шись, царь заме­тил их поодаль, гурь­бою шед­ших к нему, и, обна­жив меч, пустил коня в самую стрем­ни­ну, но, когда он уже выбрал­ся на мел­кое место, лукан­ский изгнан­ник изда­ли пора­зил его дро­ти­ком.

(14) Без­ды­хан­ное тело с тор­ча­щим в нем древ­ком река при­нес­ла к вра­же­ской сто­ян­ке; там тело звер­ски изуро­до­ва­ли: раз­ру­би­ли надвое и часть отпра­ви­ли в Кон­сен­цию, часть оста­ви­ли у себя для пору­га­ния. (15) К тол­пе, люто­вав­шей в звер­ском исступ­ле­нии и кидав­шей в труп копья­ми и кам­ня­ми, при­бли­зи­лась некая жен­щи­на, моля хоть на миг оста­но­вить­ся, и, пла­ча, поведа­ла, что муж и дети ее в пле­ну у непри­я­те­ля и она наде­ет­ся за тело царя, пусть даже обез­обра­жен­ное, выку­пить сво­их близ­ких. (16) Это поло­жи­ло конец над­ру­га­тель­ству над телом. То, что от него оста­лось, ста­ра­нья­ми одной этой жен­щи­ны было пре­да­но погре­баль­но­му кост­ру в Кон­сен­ции⁷⁷, а прах ото­слан к вра­гу в Мета­понт (17) и оттуда пере­ве­зен в Эпир, к жене Клео­пат­ре и сест­ре Олим­пиа­де, из коих послед­няя — мать Алек­сандра Вели­ко­го, а пер­вая — его сест­ра.

(18) Мы рас­ска­за­ли о печаль­ном кон­це Алек­сандра Эпир­ско­го, посколь­ку его вой­на велась все-таки в Ита­лии, но, так как от вой­ны с Римом судь­ба его удер­жа­ла, этим мы, пожа­луй, и огра­ни­чим­ся.

25. (1) В том же году [326 г.] в Риме был устро­ен пятый с осно­ва­ния Горо­да лек­ти­стер­ний⁷⁸ для уми­ло­стив­ле­ния сно­ва тех же богов. (2) Затем новые кон­су­лы по воле наро­да отпра­ви­ли к сам­ни­там послов объ­явить им вой­ну, а сами заня­лись все­воз­мож­ны­ми при­готов­ле­ни­я­ми, мно­го более тща­тель­ны­ми, чем для вой­ны с гре­ка­ми. Полу­чи­ли кон­су­лы и новое под­креп­ле­ние, на кото­рое в те вре­ме­на не рас­счи­ты­ва­ли. (3) Ведь лукан­цы и апу­лий­цы, кото­рые до той поры не име­ли с Римом ниче­го обще­го, отда­ли себя под его покро­ви­тель­ство, обе­щая воору­же­ние и людей для веде­ния вой­ны, и по дого­во­ру были при­ня­ты в чис­ло дру­же­ст­вен­ных наро­дов. Тем вре­ме­нем и в Сам­нии дела шли успеш­но. (4) Рим­ляне овла­де­ли тре­мя горо­да­ми — Алли­фа­ми, с.390 Кал­ли­фа­ми и Руф­ри­ем, а осталь­ные зем­ли на боль­шом про­стран­стве были разо­ре­ны кон­су­ла­ми, как толь­ко они туда вторг­лись.

(5) Такая уда­ча сопут­ст­во­ва­ла этой войне, а дру­гая вой­на — оса­да гре­че­ских горо­дов — уже под­хо­ди­ла к кон­цу. В самом деле, мало того что в отре­зан­ных друг от дру­га кре­по­стях⁷⁹ вра­ги ока­за­лись раз­об­ще­ны, но и за соб­ст­вен­ны­ми сте­на­ми на них обру­ши­лось куда боль­ше бед и уни­же­ний, неже­ли гро­зи­ло со сто­ро­ны вра­гов, (6) и, слов­но плен­ни­ки сво­их защит­ни­ков, они сно­си­ли позор жен и детей, тер­пя худ­шую участь взя­тых при­сту­пом горо­дов.

(7) И вот, когда про­шел слух, что из Тарен­та и от сам­ни­тов при­бу­дут новые под­креп­ле­ния, они сочли, что в Пале­по­ле черес­чур мно­го сам­ни­тов, (8) и нача­ли под­жидать тарен­тин­скую моло­дежь — гре­ки гре­ков, чтобы с их помо­щью ока­зать сопро­тив­ле­ние не толь­ко вра­гам-рим­ля­нам, но ничуть не мень­ше и сам­ни­там с нолан­ца­ми, так что сда­ча рим­ля­нам под конец пред­став­ля­лась им уже наи­мень­шим из зол.

(9) Хари­лай и Ним­фий — из пер­вых людей в государ­стве — вме­сте дер­жа­ли совет и разде­ли­ли меж собой, кому что над­ле­жит испол­нить, а имен­но один дол­жен был пере­бе­жать к рим­ско­му вое­на­чаль­ни­ку, а дру­гой — остать­ся в горо­де, чтобы все под­гото­вить к осу­щест­вле­нию их замыс­ла.

(10) Хари­лай явил­ся к Пуб­ли­лию Фило­ну и сооб­щил о сво­ем реше­нии пре­дать сте­ны горо­да, ибо это будет ко бла­гу, про­цве­та­нию и сча­стию как пале­по­ли­тан­цев, так и рим­ско­го наро­да; (11) от чест­но­сти рим­лян зави­сит, ока­жет­ся ли он по свер­ше­нии сего пре­да­те­лем оте­че­ства или его спа­си­те­лем; для себя само­го он не ста­вит ника­ких усло­вий и ниче­го не про­сит, (12) а для все­го сво­его наро­да не тре­бу­ет, но толь­ко про­сит, чтобы в слу­чае уда­чи рим­ский народ при­ни­мал в рас­чет глав­ным обра­зом то, с каким рве­ни­ем и с каким риском для себя стре­мят­ся они вер­нуть его друж­бу⁸⁰, а не то, какая глу­пость и без­рас­суд­ство при­ве­ли их к забве­нию дол­га.

(13) Пол­ко­во­дец выра­зил ему свое одоб­ре­ние и дал три тыся­чи вои­нов для захва­та той части горо­да, где раз­ме­сти­лись сам­ни­ты; воен­но­го три­бу­на Луция Квинк­ция поста­ви­ли во гла­ве отряда.

26. (1) Одно­вре­мен­но с этим и Ним­фий вся­ки­ми улов­ка­ми добил­ся от сам­нит­ско­го пре­то­ра поз­во­ле­ния про­плыть на кораб­лях вдоль бере­га к вла­де­ни­ям рим­лян, чтобы, покуда все рим­ское вой­ско нахо­дит­ся под Пале­по­лем или в Сам­нии, разо­рить не толь­ко побе­ре­жье, но и окрест­но­сти само­го Горо­да. (2) Но обма­на ради нуж­но отпра­вить­ся в пла­ва­нье ночью, а кораб­ли спу­стить немед­ля, и, чтоб поско­рей это испол­нить, всех сам­нит­ских вои­нов, кро­ме самой необ­хо­ди­мой стра­жи, посла­ли на берег. (3) Пока Ним­фий тянул вре­мя, нароч­но путая самы­ми раз­но­ре­чи­вы­ми при­ка­за­ми людей, и без того поте­ряв­ших­ся во всей этой с.391 тол­чее и во мра­ке, Хари­лай, кото­ро­го сообщ­ни­ки, как было услов­ле­но, тай­но впу­сти­ли в город, занял с рим­ски­ми вой­ска­ми город­скую кре­пость и при­ка­зал издать бое­вой клич; при этом гре­ки, кото­рым их вожа­ки пода­ли знак, оста­ва­лись на месте, (4) а нолан­цы через про­ти­во­по­лож­ную часть горо­да кину­лись бежать по доро­ге, веду­щей к Ноле. Когда опас­ность мино­ва­ла, то для сам­ни­тов, кото­рых заго­дя выма­ни­ли из горо­да, лег­кость бег­ства толь­ко отяг­ча­ла позор тако­го спа­се­ния. (5) В самом деле, оста­вив в руках непри­я­те­ля все свое доб­ро, они воз­вра­ти­лись домой обо­бран­ны­ми и нищи­ми на поте­ху не толь­ко соседей, но даже сво­их зем­ля­ков.

(6) Я отлич­но знаю про­ти­во­по­лож­ное мне­ние, соглас­но кото­ро­му эту изме­ну совер­ши­ли сам­ни­ты, но не толь­ко в том дело, что я после­до­вал здесь за теми писа­те­ля­ми, кото­рые боль­ше заслу­жи­ва­ют дове­рия, но и в том, что дого­вор с Неа­по­лем (а к нему впо­след­ст­вии пере­шло гла­вен­ство над гре­ка­ми) дела­ет более прав­до­по­доб­ным доб­ро­воль­ное вос­ста­нов­ле­ние друж­бы.

(7) Пуб­ли­лию пре­до­ста­ви­ли три­умф, так как счи­та­лось, что имен­но оса­да вынуди­ла вра­гов сдать­ся на милость победи­те­ля; имен­но ему пер­во­му доста­лись обе эти поче­сти: про­дле­ние кон­суль­ской вла­сти, нико­му дото­ле не поз­во­лен­ное, и три­умф после окон­ча­ния сро­ка кон­суль­ства.

27. (1) Вслед за тем вспых­ну­ла дру­гая вой­на с гре­ка­ми, с дру­го­го, восточ­но­го побе­ре­жья. (2) Дело в том, что тарен­тин­цы под­дер­жи­ва­ли неко­то­рое вре­мя пале­по­ли­тан­цев в тщет­ной надеж­де на ответ­ную помощь, а узнав, что рим­ляне овла­де­ли горо­дом, ста­ли поно­сить пале­по­ли­тан­цев, как буд­то не они бро­си­ли тех в беде, а те их бро­си­ли. И вот, обе­зу­мев от гне­ва и нена­ви­сти к рим­ля­нам, еще более ярост­ной после изве­стия о сда­че лукан­цев и апу­лий­цев на милость рим­ско­му наро­ду (ведь с теми и дру­ги­ми в этом году был заклю­чен союз), (3) они твер­ди­ли, что рим­ляне уже почти добра­лись и до них и неда­лек тот день, когда о рим­ля­нах при­дет­ся гово­рить либо как о вра­гах, либо как о хозя­е­вах. (4) Они пони­ма­ли, что судь­ба их зави­сит от исхо­да вой­ны с сам­ни­та­ми — толь­ко это пле­мя про­дол­жа­ло сопро­тив­ле­ние, но у него одно­го после отпа­де­ния лукан­цев сил было тоже недо­ста­точ­но. (5) А лукан­цев все еще мож­но было пере­ма­нить назад и скло­нить к раз­ры­ву сою­за с рим­ля­на­ми, если, при­бег­нув к хит­ро­сти, посе­ять меж­ду ними раздор.

(6) Эти замыс­лы возы­ме­ли воздей­ст­вие на людей, жаж­дав­ших пере­мен, и тогда несколь­ко под­куп­лен­ных лукан­ских юно­шей⁸¹, поль­зо­вав­ших­ся в наро­де извест­но­стью, но лишен­ных чести⁸², сами высек­ли друг дру­га роз­га­ми и наги­шом яви­лись к тол­пе сограж­дан, (7) вопя, что кон­сул велел их высечь и едва не отру­бил им голо­вы толь­ко за то, что они посме­ли вой­ти в рим­ский лагерь. (8) Как это ни было гнус­но, но с виду все гово­ри­ло вро­де бы о наси­лии, а не о при­твор­стве, и тогда воз­буж­ден­ный с.392 народ кри­ка­ми понуж­да­ет вла­сти созвать совет: (9) одни, окру­жив сове­щаю­щих­ся, тре­бу­ют вой­ны с рим­ля­на­ми, дру­гие мчат­ся по дерев­ням звать к ору­жию, и даже здра­во­мыс­ля­щие люди в смя­те­нии теря­ют голо­ву; так и было при­ня­то реше­ние воз­об­но­вить союз с сам­ни­та­ми и отпра­вить для это­го к ним послов.

(10) Посколь­ку для этих слиш­ком поспеш­ных реше­ний не было ника­ких осно­ва­ний, то и дове­рия к ним тоже не было: сам­ни­ты заста­ви­ли лукан­цев и залож­ни­ков дать, и впу­стить в кре­по­сти воору­жен­ные отряды, а лукан­цы, ослеп­лен­ные сво­им гне­вом и чужим ковар­ст­вом, на все согла­си­лись.

(11) Затем очень ско­ро, после того как затей­щи­ки мни­мых пре­ступ­ле­ний пере­бра­лись в Тарент, обман стал выхо­дить нару­жу; но на долю уже утра­тив­ших воз­мож­ность рас­по­ря­жать­ся собою оста­лись толь­ко бес­по­лез­ные сето­ва­ния⁸³.

28. (1) В этом году [326 г.] про­стой народ слов­но зано­во обрел сво­бо­ду, пото­му что долж­ни­ков пере­ста­ли отда­вать в каба­лу⁸⁴. Пово­дом к изме­не­нию зако­но­да­тель­ства послу­жи­ло соеди­не­ние в одном ростов­щи­ке рас­пут­но­сти с исклю­чи­тель­ной жесто­ко­стью; (2) зва­ли его Луций Папи­рий. Когда Гай Пуб­ли­лий отдал ему себя в раб­ство за отцов­ские дол­ги, то моло­дость юно­ши и его кра­сота вызва­ли в хозя­ине не состра­да­ние, а похоть и жела­ние обес­че­стить юно­шу. (3) Он счел его юность при­шед­шей­ся кста­ти допла­той к дол­гу и пона­ча­лу попы­тал­ся соблаз­нить юно­шу непри­стой­ны­ми реча­ми, а потом, видя его пре­зре­ние к непотреб­ству и глу­хоту ко всем уго­во­рам, стал угро­жать, запу­ги­вать, вся­кий раз поми­ная о его жал­кой доле; (4) нако­нец поняв, что юно­ша не столь­ко пом­нит о тепе­ре­ш­ней сво­ей уча­сти, сколь­ко о том, что он сво­бод­но­рож­ден­ный, ростов­щик при­ка­зал раздеть его и высечь. (5) Когда испо­ло­со­ван­ный роз­га­ми юно­ша вырвал­ся на ули­цу, обви­няя ростов­щи­ка в рас­пут­стве и жесто­ко­сти, на фору­ме (6) собра­лась огром­ная тол­па наро­да, пол­ная горя­че­го уча­стия к моло­до­сти жерт­вы, воз­му­ще­ния низ­ким пре­ступ­ле­ни­ем, а вме­сте с тем и тре­во­ги за свою участь и участь сво­их детей. Оттуда тол­па пова­ли­ла в курию⁸⁵. (7) Когда вне­зап­ное вол­не­ние наро­да заста­ви­ло кон­су­лов созвать сенат, каж­до­му отцу при вхо­де в курию кида­лись в ноги и пока­зы­ва­ли на испо­ло­со­ван­ную спи­ну юно­ши.

(8) В тот день гнус­ное попра­нье прав одно­го⁸⁶ чело­ве­ка при­ве­ло к паде­нию оков дол­го­вой каба­лы и кон­су­лы полу­чи­ли при­каз выне­сти на народ­ное собра­ние закон, раз­ре­шаю­щий дер­жать в колод­ках или око­вах вплоть до упла­ты дол­га толь­ко тех, кто заслу­жил нака­за­ние за при­чи­нен­ный ущерб, (9) а за взя­тые в долг день­ги отве­ча­ет иму­ще­ство долж­ни­ка, но не его тело. Так осво­бо­ди­ли от каба­лы долж­ни­ков и запре­ти­ли впредь их каба­лить.

29. (1) В тот же год [325 г.], когда сама по себе вой­на с сам­ни­та­ми и неожи­дан­ная изме­на лукан­цев, кото­рых к тому же с.393 под­стре­ка­ли тарк­ви­ний­цы, уже дава­ли отцам доволь­но пово­дов к бес­по­кой­ству, к их заботам при­ба­вил­ся еще и союз вестин­ско­го⁸⁷ пле­ме­ни с сам­ни­та­ми. (2) Если в ту пору об этом боль­ше тол­ко­ва­ли там и сям меж­ду собою, а не выно­си­ли на обсуж­де­ние наро­да, то на дру­гой год кон­су­лам Луцию Фурию Камил­лу, испол­няв­ше­му долж­ность вто­рич­но, и Юнию Бру­ту Сце­ве такое дело пред­ста­ви­лось самым важ­ным и безот­ла­га­тель­ным, и они сде­ла­ли доклад о нем сена­ту. (3) И хотя оно не было ново, отцы ока­за­лись настоль­ко им оза­да­че­ны, что оди­на­ко­во боя­лись как взять­ся за него, так и оста­вить без вни­ма­ния: с одной сто­ро­ны, сосед­ние наро­ды могут увидеть в без­на­ка­зан­но­сти вести­нов попу­сти­тель­ство и повод воз­гор­дить­ся, с дру­гой — отмстить вести­нам огнем и мечом — зна­чит вну­шить этим же наро­дам опа­се­ния за самих себя и озлоб­ле­ние про­тив рим­лян; (4) а меж­ду тем в целом это пле­мя, то есть мар­сы, пелиг­ны и марру­ци­ны⁸⁸, вме­сте взя­тые, по сво­ей воен­ной силе бес­спор­но рав­ня­лось сам­ни­там; и вот всех их при­дет­ся счи­тать вра­га­ми, если задеть вести­нов.

(5) Победи­ло, одна­ко, мне­ние, кото­рое в насто­я­щем поло­же­нии мог­ло пока­зать­ся ско­рее сме­лым, неже­ли обду­ман­ным, но исход дела учит, что судь­ба помо­га­ет храб­ре­цам⁸⁹.

(6) По воле сена­та народ при­ка­зал начать вой­ну про­тив вести­нов. Жре­бий вести ее выпал Бру­ту, а Камил­лу достал­ся Сам­ний. (7) Вой­ска высту­пи­ли в поход в обо­их направ­ле­ни­ях, и необ­хо­ди­мость охра­нять соб­ст­вен­ные вла­де­ния поме­ша­ла вра­гам объ­еди­нить свои силы. (8) Слу­чи­лось, одна­ко, так, что одно­го из кон­су­лов, Луция Фурия, на кото­ро­го было воз­ло­же­но более тяж­кое бре­мя, судь­ба осво­бо­ди­ла от веде­ния вой­ны: он слег от тяж­ко­го неду­га, (9) а когда полу­чил при­каз для управ­ле­ния государ­ст­вом назна­чить дик­та­то­ра, назна­чил Луция Папи­рия Кур­со­ра, кото­рый всех тогда дале­ко пре­вос­хо­дил воен­ною сла­вой, а тот взял началь­ни­ком кон­ни­цы Квин­та Фабия Мак­си­ма Рул­ли­а­на⁹⁰. (10) Эти двое зна­ме­ни­ты сво­и­ми подви­га­ми при испол­не­нии долж­но­сти, но раздо­ры, едва не дошед­шие до смер­тель­ной угро­зы сопер­ни­ку, сде­ла­ли их еще более извест­ны­ми.

(11) В вестин­ских кра­ях вто­рой кон­сул испро­бо­вал раз­ные спо­со­бы веде­ния вой­ны и все с оди­на­ко­вым успе­хом. В самом деле, зем­ли вра­гов он опу­сто­шил, а разо­рив и спа­лив их дома и посе­вы, тем самым заста­вил их волей-нево­лей вый­ти в откры­тый бой (12) и в одном сра­же­нье настоль­ко подо­рвал силы вести­нов (впро­чем, и его бой­цам победа доста­лась отнюдь не бес­кров­но), что вра­ги бежа­ли даже не в лагерь, а, не пола­га­ясь уже ни на вал, ни на ров, рас­се­я­лись по горо­дам в надеж­де на защи­ту стен и кре­по­стей.

(13) Нако­нец кон­сул взял­ся за при­ступ горо­дов, и, посколь­ку вои­ны горе­ли жаж­дой мести за свои раны — ведь из них едва ли хоть один вышел невреди­мым из боя, — он захва­тил с с.394 помо­щью лест­ниц сна­ча­ла Кути­ну, а потом Цин­ги­лию⁹¹. (14) В том и дру­гом горо­де добы­ча была отда­на вои­нам; их ведь не оста­но­ви­ли ни ворота, ни сте­ны вра­же­ско­го горо­да.

30. (1) Поход на Сам­ний начал­ся при неяс­ных пти­це­га­да­ни­ях, но ошиб­ка в них не ска­за­лась на исхо­де вой­ны — он был бла­го­по­лу­чен, — она про­яви­лась толь­ко в неисто­вой враж­де вое­на­чаль­ни­ков.

(2) Дело в том, что, когда дик­та­тор Папи­рий отправ­лял­ся по сове­ту пул­ла­рия⁹² в Рим для повтор­ных гада­ний, он объ­явил началь­ни­ку кон­ни­цы указ оста­вать­ся на месте и не всту­пать в схват­ку с вра­гом в его отсут­ст­вие. (3) Но после отъ­езда дик­та­то­ра Квинт Фабий узнал через лазут­чи­ков, что у вра­гов царит такая бес­печ­ность, буд­то ни еди­но­го рим­ля­ни­на нет в Сам­нии; (4) и дерз­кий юно­ша, то ли уязв­лен­ный тем, что все ока­за­лось в руках дик­та­то­ра, то ли соблаз­нен­ный воз­мож­но­стью удач­но нане­сти удар, при­гото­вил вой­ско, выстро­ил бое­вые поряд­ки и, дви­нув­шись на Имбри­ний (так зовет­ся это место), завя­зал бой с сам­ни­та­ми⁹³. (5) Сра­же­ние было столь успеш­ным, что сам дик­та­тор, ока­жись он тут, не смог бы дать луч­ше­го: вождь не обма­нул ожи­да­ний воин­ства, а воин­ство — надежд вождя. (6) Хотя после несколь­ких попы­ток всад­ни­ки так и не суме­ли про­рвать вра­же­ский строй, но по сове­ту воен­но­го три­бу­на Луция Коми­ния они отпу­сти­ли пово­дья и, послав коней вскачь, при­шпо­ри­ли их так, что уже ничто не мог­ло оста­но­вить их бега: на широ­ком про­стран­стве за ними полег­ли, как ско­шен­ные, и пики, и вои­ны. (7) Пехота, ринув­ша­я­ся вслед за кон­ни­цей, уда­ри­ла по уже рас­стро­ен­ным рядам вра­гов. Как рас­ска­зы­ва­ют, в этот день было уби­то два­дцать тысяч вра­же­ских вои­нов⁹⁴. Я знаю сочи­ни­те­лей, назы­ваю­щих два сра­же­ния с вра­гом в отсут­ст­вие дик­та­то­ра, оба необык­но­вен­но успеш­ные; у самых древ­них писа­те­лей упо­ми­на­ет­ся одно это сра­же­ние, а в неко­то­рых лето­пи­сях вооб­ще ниче­го не ска­за­но.

(8) Началь­ник кон­ни­цы, как быва­ет обыч­но при таком раз­гро­ме вра­га, завла­дел мно­же­ст­вом доспе­хов; он при­ка­зал сва­лить вра­же­ское ору­жие в огром­ную кучу, под­жег ее и спа­лил, пото­му ли, что дал такой обет како­му-то богу⁹⁵, (9) или же, если верить рас­ска­зу Фабия⁹⁶, сде­лал это, чтобы дик­та­тор не мог насла­дить­ся пло­да­ми его победы, то есть напи­сать на воен­ной добы­че свое имя и вез­ти ее с собой во вре­мя три­ум­фа. (10) Отправ­ка пись­ма об успе­хе сра­же­нья в сенат, а не дик­та­то­ру так­же свиде­тель­ст­во­ва­ла о явном неже­ла­нии делить сла­ву с дик­та­то­ром. Дик­та­тор, во вся­ком слу­чае, так при­нял это изве­стие, что, несмот­ря на общее лико­ва­ние по пово­ду одер­жан­ной победы, явно выка­зы­вал свой гнев и недо­воль­ство. (11) И вот он вдруг рас­пу­стил сенат и бро­сил­ся вон из курии, выкри­ки­вая, что если началь­ни­ку кон­ни­цы сой­дет с рук пре­зре­ние к выс­шей вла­сти, то вме­сте с ратя­ми сам­ни­тов он опро­кинет и рас­топ­чет власть с.395 дик­та­то­ра и воин­ский долг. (12) Гроз­ный и раз­гне­ван­ный, он дви­нул­ся в лагерь и, хотя шел очень быст­ро боль­ши­ми пере­хо­да­ми, не мог опе­ре­дить вести о сво­ем при­бли­же­нии, (13) ибо до него из Горо­да при­мча­лись с изве­сти­ем, что дик­та­тор, горя жаж­дой мести, при­бли­жа­ет­ся и чуть не через сло­во пре­воз­но­сит посту­пок Ман­лия⁹⁷.

31. (1) Фабий тот­час собрал сход­ку и закли­нал вои­нов защи­тить того, под чьим нача­лом и ауспи­ци­я­ми⁹⁸ они два­жды одер­жа­ли победу, так же как толь­ко что они от самых злоб­ных недру­гов защи­ти­ли свое государ­ство; (2) сюда идет дик­та­тор, поте­ряв­ший рас­судок от зави­сти, оже­сто­чен­ный про­тив чужой доб­ле­сти и успе­ха, взбе­шен­ный отто­го, что государ­ство без него доби­лось победы; будь в его силах изме­нить судь­бу, он пред­по­чел бы, чтоб верх одер­жа­ли сам­ни­ты, а не рим­ляне; (3) он кри­чит, что власть его попра­на, как буд­то не одна и та же страсть побуди­ла его спер­ва запре­тить сра­жать­ся, а потом сокру­шать­ся об исхо­де сра­же­нья. Преж­де он из зави­сти хотел поста­вить пре­гра­ды чужой доб­ле­сти и наме­ре­вал­ся лишить ору­жия вои­нов, как нико­гда рвав­ших­ся в бой, чтобы без него они не мог­ли сде­лать ни шагу, (4) и теперь то́ его бесит и то́ мучит, что без Луция Папи­рия вои­ны не ока­за­лись ни без­оруж­ны­ми, ни без­ру­ки­ми и что Квинт Фабий счи­та­ет себя началь­ни­ком кон­ни­цы, а не при­служ­ни­ком дик­та­то­ра. (5) Что бы сде­лал он, когда б воен­ный слу­чай и Марс, для всех еди­ный, при­ве­ли бы сра­же­ние к ино­му исхо­ду, он, кото­рый ныне, после пора­же­ния вра­гов и успе­ха столь пол­но­го, что боль­ше­го не мог бы достичь даже этот необык­но­вен­ный пол­ко­во­дец, угро­жа­ет победив­ше­му началь­ни­ку кон­ни­цы каз­нью?! (6) Но про­тив началь­ни­ка кон­ни­цы он раз­дра­жен не боль­ше, чем про­тив воен­ных три­бу­нов, цен­ту­ри­о­нов и вои­нов. Если б мог, он бы на всех обру­шил свой гнев, (7) а раз это невоз­мож­но, то и опол­ча­ет­ся на одно­го, ибо, подоб­но пла­ме­ни, зависть устрем­ля­ет­ся к вер­шине и он набра­сы­ва­ет­ся на сто­яв­ше­го во гла­ве замыс­ла, на пред­во­ди­те­ля; если б ему уда­лось уни­что­жить Фабия вме­сте со сла­вою его недав­них подви­гов, тогда, упо­до­бясь победи­те­лю и помы­кая вой­ском, слов­но тол­пой плен­ных, он решил­ся бы обой­тись с вои­на­ми так же, как они поз­во­лят ему посту­пить с началь­ни­ком кон­ни­цы. (8) Вот поче­му, защи­тив его, они защи­тят общую сво­бо­ду. Если увидит дик­та­тор, что, отста­и­вая свою победу, вои­ны так же еди­но­душ­ны, как в бит­ве, и спа­се­ние одно­го важ­но для всех, он скло­нит­ся к более мило­сти­во­му реше­нию. (9) Свою речь Фабий закон­чил, вве­ряя себя, свою жизнь и судь­бу их вер­но­сти и доб­ле­сти.

32. (1) Все собрав­ши­е­ся закри­ча­ли, чтоб он не падал духом: покуда целы рим­ские леги­о­ны, он может не боять­ся наси­лия.

Вско­ре после это­го при­был дик­та­тор, и тут же про­тру­би­ли общий сбор. (2) Добив­шись тиши­ны, гла­ша­тай вызвал началь­ни­ка кон­ни­цы Квин­та Фабия. Едва тот подо­шел к под­но­жию с.396 три­бу­на­ла, как дик­та­тор вос­клик­нул: (3) «Я спра­ши­ваю тебя, Квинт Фабий: если власть дик­та­то­ра — выс­шая власть и ей покор­ны кон­су­лы, у коих цар­ские пол­но­мо­чия⁹⁹, и пре­то­ры, избран­ные при одних с кон­су­ла­ми ауспи­ци­ях, то при­зна­ешь ты спра­вед­ли­вым или нет, чтобы сло­вам дик­та­то­ра вни­мал началь­ник кон­ни­цы? (4) И еще спро­шу тебя: если я знал, что отпра­вил­ся в поход при сомни­тель­ных гада­ни­ях, то надо ли было мне при неяс­но­сти в зна­ме­ни­ях под­вер­гать опас­но­сти государ­ство, или мне сле­до­ва­ло повто­рить пти­це­га­да­ния, дабы ниче­го не делать, не уве­рясь в воле богов? (5) И еще спра­ши­ваю я тебя: раз­ве может быть началь­ник кон­ни­цы неза­ви­сим и сво­бо­ден от тех пре­пят­ст­вий к веде­нию вой­ны, какие дик­та­то­ру поста­вит бла­го­че­стие? Но к чему эти вопро­сы? Ведь уда­лись я, не ска­зав ни сло­ва, тебе все рав­но сле­до­ва­ло бы напра­вить свои мыс­ли к истол­ко­ва­нию моей воли. (6) Что ж ты не отве­ча­ешь? Или я не запре­тил тебе пред­при­ни­мать что бы то ни было в мое отсут­ст­вие? Не запре­тил сра­жать­ся с непри­я­те­лем? (7) А ты, поправ мою власть, при недо­сто­вер­ных гада­ни­ях, при неяс­но­сти в зна­ме­ни­ях имел дер­зость, вопре­ки воин­ско­му обы­чаю, вопре­ки дол­гу рат­но­му, заве­щан­но­му нам от пред­ков, вопре­ки воле богов, сра­зить­ся с вра­гом! (8) Отве­чай же на мои вопро­сы и бере­гись ска­зать хоть сло­во сверх это­го! Лик­тор, подой­ди сюда». (9) На иные из вопро­сов отве­тить было не про­сто, и Фабий то вос­ста­вал про­тив того, что в деле о жиз­ни и смер­ти один и тот же чело­век и обви­ни­тель его, и судья, то при­ни­мал­ся кри­чать, что ско­рей мож­но лишить его жиз­ни, чем сла­вы подви­гов, (10) попе­ре­мен­но и оправ­ды­ва­ясь, и обви­няя; и тут, с новой силой вспых­нув­ши гне­вом, дик­та­тор отда­ет при­каз сорвать одеж­ды с началь­ни­ка кон­ни­цы и при­гото­вить роз­ги и топо­ры. (11) Лик­то­ры уже сры­ва­ли с Фабия одеж­ды, когда он, взы­вая к вер­но­сти вои­нов, скрыл­ся сре­ди три­а­ри­ев, сто­яв­ших на сход­ке в зад­них рядах¹⁰⁰, а там уже нарас­та­ло воз­му­ще­ние. (12) Оттуда кри­ки рас­про­стра­ни­лись по все­му собра­нию: кое-где слы­ша­лись моль­бы, а кое-где и угро­зы. Те, кто тол­пил­ся у три­бу­на­ла, то есть перед гла­за­ми дик­та­то­ра, мог­ли быть им заме­че­ны, и пото­му они умо­ля­ли поща­дить началь­ни­ка кон­ни­цы и не осуж­дать вме­сте с ним вой­ско; (13) а сто­яв­шие с краю и тес­нив­ши­е­ся воз­ле Фабия про­кли­на­ли жесто­ко­сер­до­го дик­та­то­ра и были уже гото­вы к бун­ту. Неспо­кой­но было даже на три­бу­на­ле: (14) лега­ты, окру­жав­шие крес­ло дик­та­то­ра, про­си­ли его отло­жить дело до зав­тра, чтобы дать утих­нуть гне­ву и самим обду­мать все не спе­ша: (15) мол, незре­лость Фабия доста­точ­но нака­за­на, а победа его уни­же­на, и луч­ше не дово­дить дело до смерт­ной каз­ни и не позо­рить так ни это­го несрав­нен­но­го юно­шу, ни его досто­слав­но­го отца, ни род Фаби­ев. (16) А так как ни моль­бы, ни уго­во­ры не помо­га­ли, они пред­ло­жи­ли ему посмот­реть на неистов­ст­ву­ю­щее собра­ние: когда вои­ны воз­буж­де­ны до такой сте­пе­ни, с.397 раз­ве подо­ба­ет при его опы­те и муд­ро­сти под­бра­сы­вать дров в мятеж­ное пла­мя? (17) Не Квин­ту Фабию, кото­рый молит изба­вить его от каз­ни, но дик­та­то­ру вся­кий вме­нил бы в вину, если бы в непра­вом спо­ре он, ослеп­лен­ный гне­вом, вос­ста­но­вил про­тив себя враж­деб­ную тол­пу. (18) Под конец, желая отве­сти от себя подо­зре­ние в том, что гово­рят это из при­яз­ни к Квин­ту Фабию, они изъ­яви­ли готов­ность клят­вен­но под­твер­дить, что счи­та­ют казнь Квин­та Фабия неже­ла­тель­ной, исхо­дя имен­но из поль­зы государ­ства.

33. (1) Но эти­ми реча­ми лега­ты ско­рее вос­ста­но­ви­ли дик­та­то­ра про­тив себя, неже­ли при­ми­ри­ли его с началь­ни­ком кон­ни­цы: им было при­ка­за­но сой­ти с три­бу­на­ла¹⁰¹. (2) Пока через гла­ша­тая дик­та­тор тщил­ся добить­ся тиши­ны (ведь из-за шума и бес­по­ряд­ка не было слыш­но ни само­го дик­та­то­ра, ни его при­служ­ни­ков), насту­пи­ла ночь и, слов­но на поле бра­ни, поло­жи­ла конец про­ти­во­бор­ству.

(3) Началь­ни­ку кон­ни­цы было при­ка­за­но явить­ся на дру­гой день, но все твер­ди­ли, что назав­тра Папи­рий, заде­тый и оже­сто­чен­ный самим сопро­тив­ле­ни­ем, рас­па­лит­ся пуще преж­не­го, и Фабий тай­ком бежал из лаге­ря в Рим. (4) По сове­ту отца, Мар­ка Фабия¹⁰², уже три­жды быв­ше­го кон­су­лом, а так­же дик­та­то­ром, он немед­лен­но созвал сенат¹⁰³, и, когда дошел до самых горь­ких жалоб на наси­лие и про­из­вол дик­та­то­ра, перед кури­ем вдруг послы­шал­ся шум: это лик­то­ры про­кла­ды­ва­ли дик­та­то­ру доро­гу. И вот, пылая гне­вом, вошел он сам. Узнав о бег­стве Фабия из лаге­ря, он тот­час с лег­кой кон­ни­цей пустил­ся в пого­ню. (5) Вновь начал­ся спор, и Папи­рий при­ка­зал схва­тить Фабия. (6) Он неумо­ли­мо сто­ял на сво­ем, невзи­рая на моль­бы пер­вых из отцов и все­го сена­та в целом, и тогда отец юно­ши, Марк Фабий, ска­зал: (7) «Раз уж ни воля сена­та, ни мои пре­клон­ные годы, коим ты гото­вишь сирот­ство, ни доб­лесть и знат­ность началь­ни­ка кон­ни­цы, кото­ро­го ты сам себе выбрал, ров­ным сче­том ниче­го для тебя не зна­чат, как не зна­чат и моль­бы, не раз тро­гав­шие серд­ца непри­я­те­лей и смяг­чав­шие гнев богов, то я обра­ща­юсь к народ­ным три­бу­нам, я взы­ваю к наро­ду, (8) и раз ты отвер­га­ешь суд сво­его вой­ска, сво­его сена­та, то ему я пред­ла­гаю быть тво­им судьею, ему, един­ст­вен­но­му, кто име­ет, навер­ное, боль­ше вла­сти и силы, чем твоя дик­та­ту­ра. Посмот­рим, как ты отверг­нешь обжа­ло­ва­ние, како­му усту­пил даже Тулл Гости­лий, рим­ский царь»¹⁰⁴.

(9) Из курии пошли в народ­ное собра­ние. Когда дик­та­тор под­нял­ся на воз­вы­ше­ние в окру­же­нии несколь­ких чело­век, а за ним началь­ник кон­ни­цы в сопро­вож­де­нии всех пер­вей­ших людей государ­ства, Папи­рий при­ка­зал све­сти Фабия¹⁰⁵ с Ростр на зем­лю. (10) Отец, спу­стив­ший­ся вслед за сыном, ска­зал: «Очень хоро­шо, что ты при­ка­зал отве­сти нас вниз: отсюда мы смо­жем подать голос как и про­стые граж­дане!»

с.398 Пона­ча­лу слы­ша­лись не столь­ко связ­ные речи, сколь­ко отдель­ные выкри­ки; (11) нако­нец шум был пере­крыт него­дую­щим голо­сом ста­ро­го Фабия: он пори­цал Папи­рия за над­мен­ность и жесто­кость; (12) он вспо­ми­нал, что был и сам в Риме дик­та­то­ром и никто — ни пле­бей, ни цен­ту­ри­он, ни рядо­вой воин — не тер­пел от него при­тес­не­ний, (13) а Папи­рий доби­ва­ет­ся победы над рим­ским вое­на­чаль­ни­ком, слов­но это вра­же­ский пред­во­ди­тель. Как раз­нит­ся сдер­жан­ность преж­них дик­та­то­ров от занос­чи­во­сти и жесто­ко­сти нынеш­них. (14) Гнев дик­та­то­ра Квинк­ция Цин­цин­на­та, выру­чив­ше­го кон­су­ла Луция Мину­ция из оса­ды, побудил его все­го лишь назна­чить кон­су­ла Мину­ция лега­том¹⁰⁶. (15) Марк Фурий Камилл не толь­ко сдер­жал свое него­до­ва­нье на Луция Фурия, когда тот, позо­ря его седи­ны и его власть, потер­пел постыд­ней­шее пора­же­нье, не толь­ко не напи­сал о сото­ва­ри­ще наро­ду или сена­ту ниче­го, что бы того позо­ри­ло, (16) но и по воз­вра­ще­нии, когда полу­чил поз­во­ле­нье сена­та по сво­е­му усмот­ре­нию выби­рать из сото­ва­ри­щей того, кто будет делить с ним власть, имен­но Фурия счел самым достой­ным из кон­суль­ских три­бу­нов¹⁰⁷. (17) А если гово­рить о наро­де, в руках кото­ро­го вся пол­нота вла­сти, то гнев его на тех, кто по без­рас­суд­ству и недо­мыс­лию губил вой­ско, нико­гда не тре­бо­вал ниче­го более жесто­ко­го, чем лише­ние иму­ще­ства: нико­гда еще до сих пор не тре­бо­ва­ли смер­тью карать пол­ко­вод­цев за неуспех вой­ны. (18) Ныне же вождям рим­ско­го наро­да, несмот­ря на победу и с пол­ным пра­вом заслу­жен­ный три­умф, гро­зят роз­га­ми и топо­ра­ми, что не подо­ба­ет и при пора­же­нии. (19) Чему же тогда дол­жен был под­верг­нуть­ся его сын, если бы он погу­бил вой­ско, если бы он был раз­гром­лен, бежал и бро­сил лагерь? Мог­ла ли ярость дик­та­то­ра и его неистов­ство зай­ти даль­ше биче­ва­нья роз­га­ми и каз­ни? (20) Как при­ми­рить меж­ду собой то, что из-за Квин­та Фабия граж­дане лику­ют, совер­шая молеб­ст­вия и воз­но­ся бла­го­да­ре­ния за победу, (21) а его само­го, из-за кого откры­ты свя­ти­ли­ща богов, курят­ся жерт­ва­ми алта­ри, мно­жат­ся хва­лы и при­но­ше­ния богам, обна­жен­но­го, секут роз­га­ми на гла­зах рим­ско­го наро­да, в виду Капи­то­лия и Кре­по­сти и перед взо­ром богов, коих он не напрас­но при­зы­вал в двух сра­же­ни­ях?! (22) Како­во стер­петь это вой­ску, одер­жав­ше­му победу под его нача­лом и ауспи­ци­я­ми? Что за горе будет в рим­ском лаге­ре! Что за лико­ва­ние в стане вра­гов!

(23) Так гово­рил он, разом упре­кая и жалу­ясь, при­зы­вая в свиде­те­ли богов и людей, и, обни­мая сына, про­ли­вал обиль­ные сле­зы.

34. (1) На его сто­роне было вли­я­ние сена­та, рас­по­ло­же­ние наро­да, под­держ­ка три­бу­нов, память о вой­ске в лаге­ре; (2) дру­гая сто­ро­на тол­ко­ва­ла о неко­ле­би­мо­сти выс­шей вла­сти рим­ско­го наро­да, о дол­ге вои­на, ука­зе дик­та­то­ра, перед кото­рым бла­го­го­ве­ют, как перед боже­ст­вен­ной волей, о Ман­ли­е­вом пра­ве­же¹⁰⁸, о том, с.399 как поль­за государ­ства была им постав­ле­на выше отцов­ской при­вя­зан­но­сти. (3) А еще ранее, мол, Луций Брут¹⁰⁹, осно­ва­тель рим­ской сво­бо­ды, посту­пил так со сво­и­ми сыно­вья­ми, теперь же отцы сде­ла­лись пота­ка­те­ля­ми и сго­вор­чи­вые стар­цы спус­ка­ют юно­шам отказ от воин­ско­го дол­га, слов­но это сущий пустяк. (4) Он тем не менее оста­нет­ся тверд в сво­ем наме­ре­нье и ничем не смяг­чит нака­за­нья, заслу­жен­но­го чело­ве­ком, всту­пив­шим в бой вопре­ки его ука­зу, при неяс­но­сти в зна­ме­ни­ях и сомне­нии в пти­це­га­да­ни­ях. (5) Не в его силах навсе­гда укре­пить вели­чие выс­шей вла­сти, (6) но он, Луций Папи­рий, не наме­рен ума­лить ни одно­го из ее прав; он про­сит обле­чен­ных три­бун­ской вла­стью, кото­рая и сама непри­кос­но­вен­на, не пося­гать сво­им вме­ша­тель­ст­вом на пол­но­мо­чия рим­ских вое­на­чаль­ни­ков и про­сит народ не сво­дить на нет закон­ную силу дик­та­ту­ры имен­но тогда, когда ему выпа­ло испол­нить эту долж­ность. (7) А если они это сде­ла­ют, то не Луция Папи­рия, а три­бу­нов и непра­вый суд наро­да ста­нут запозда­ло винить потом­ки, ибо сто­ит раз нару­шить воин­ский долг, как уже воин не под­чи­ня­ет­ся при­ка­зу цен­ту­ри­о­на, цен­ту­ри­он — три­бу­ну¹¹⁰, три­бун — лега­ту, легат — кон­су­лу, началь­ник кон­ни­цы — дик­та­то­ру, (8) как исче­за­ет почте­ние к людям и почи­та­ние богов, как не пови­ну­ют­ся ни ука­зам вождя, ни нака­зам жре­ца; вои­ны само­воль­но бро­дят и по зами­рен­ным, и по враж­деб­ным зем­лям; (9) забыв о при­ся­ге, по сво­е­му про­из­во­лу, они остав­ля­ют служ­бу, когда захотят; (10) они покида­ют оси­ро­те­лые зна­ме­на и не сбе­га­ют­ся, когда им велят, и не раз­би­ра­ют, днем ли они сра­жа­ют­ся или ночью, в том ли месте или не в том, по при­ка­зу вое­на­чаль­ни­ка или без оно­го, они не ждут зна­ка, не соблюда­ют рядов, и на месте воен­ной служ­бы, освя­щен­ной обы­ча­ем и при­ся­гой, ока­зы­ва­ет­ся подо­бие раз­боя, сле­по­го и бес­по­рядоч­но­го. (11) «За эти пре­ступ­ле­ния, народ­ные три­бу­ны, вы да буде­те в отве­те во веки веков и на свою голо­ву да при­ме­те свое­во­лие Квин­та Фабия!»

35. (1) Три­бу­ны замер­ли, тре­во­жась более уже о сво­ей уча­сти, неже­ли об уде­ле того, кому нуж­на была их под­держ­ка, но от бре­ме­ни реше­ния их изба­ви­ло еди­но­ду­шие рим­ско­го наро­да, при­няв­ше­го­ся молить и закли­нать дик­та­то­ра в уго­ду ему осво­бо­дить началь­ни­ка кон­ни­цы от каз­ни. (2) При таком пово­ро­те собы­тий три­бу­ны тоже при­со­еди­ни­лись к моль­бам, настой­чи­во про­ся у дик­та­то­ра сни­зой­ти к заблуж­де­ни­ям, свой­ст­вен­ным чело­ве­ку, и к моло­до­сти Квин­та Фабия: он, мол, доволь­но нака­зан. (3) И вот уже сам юно­ша, вот уже отец его, Марк Фабий, забыв о сво­их при­тя­за­ньях, пали на коле­ни и моли­ли дик­та­то­ра сме­нить гнев на милость.

(4) Тогда дик­та­тор ска­зал: «Будь по-ваше­му, кви­ри­ты. За воин­ским дол­гом, за досто­ин­ст­вом вла­сти оста­лась победа, а ведь ныне реша­лось, быть ли им впредь или нет. (5) Не сня­та вина с Квин­та Фабия за то, что вел вой­ну вопре­ки запре­ту с.400 пол­ко­во­д­ца, но я усту­паю его, осуж­ден­но­го за это, рим­ско­му наро­ду и три­бун­ской вла­сти. Так что моль­ба­ми, а не по зако­ну вам уда­лось ока­зать ему помощь. (6) Живи, Квинт Фабий, еди­но­душ­ное жела­ние сограж­дан защи­тить тебя ока­за­лось для тебя бо́льшим сча­стьем, чем та победа, от кото­рой недав­но ты ног под собою не чуял; живи, дерз­нув­ший на дело, како­го и отец бы тебе не про­стил, будь он на месте Луция Папи­рия. (7) Мою бла­го­склон­ность ты вер­нешь, если захо­чешь; а рим­ский народ, кое­му ты обя­зан жиз­нью, луч­ше все­го отбла­го­да­ришь, если нынеш­ний день научит тебя впредь и на войне и в мир­ное вре­мя под­чи­нять­ся закон­ной вла­сти».

(8) Когда дик­та­тор, объ­явив, что боль­ше не задер­жи­ва­ет началь­ни­ка кон­ни­цы, спу­стил­ся с воз­вы­ше­ния, обра­до­ван­ный сенат и народ, лику­ю­щий и того боль­ше, с поздрав­ле­ни­я­ми окру­жи­ли кто началь­ни­ка кон­ни­цы, а кто дик­та­то­ра и пошли за ними сле­дом. (9) Таким обра­зом, угро­за каз­ни Квин­та Фабия, каза­лось, упро­чи­ла выс­шую власть не мень­ше, чем пла­чев­ная рас­пра­ва над юным Ман­ли­ем.

(10) В этом году выхо­ди­ло как-то так, что сто­и­ло дик­та­то­ру уда­лить­ся от вой­ска, как в Сам­нии вра­ги вся­кий раз бра­лись за ору­жие. Одна­ко при­мер Квин­та Фабия, сто­яв­ший перед гла­за­ми гла­вы лаге­ря, лега­та Мар­ка Вале­рия, застав­лял стра­шить­ся не столь­ко напа­де­ния вра­гов, сколь­ко неукро­ти­мо­го дик­та­тор­ско­го гне­ва. (11) Поэто­му, когда послан­ный за про­до­воль­ст­ви­ем отряд попал в заса­ду и, сра­жа­ясь в неудоб­ном месте, был пере­бит, все были уве­ре­ны: легат мог бы прий­ти им на помощь, не стра­шись он гроз­ных ука­зов. (12) Воз­му­щен­ные про­ис­шед­шим, вои­ны еще боль­ше отвер­ну­лись от дик­та­то­ра, ведь и без того их раз­дра­жа­ло его упор­ное неже­ла­ние про­стить Квин­та Фабия и то, что милость, кото­рую они никак не мог­ли у него вымо­лить, была ока­за­на рим­ско­му про­сто­на­ро­дью.

36. (1) Поста­вив Луция Папи­рия Крас­са во гла­ве Горо­да и запре­тив началь­ни­ку кон­ни­цы, Квин­ту Фабию, делать что-либо по его долж­но­сти¹¹¹, дик­та­тор воз­вра­тил­ся в лагерь; (2) появ­ле­ние его не слиш­ком обра­до­ва­ло сограж­дан и ничуть не устра­ши­ло вра­гов. Дей­ст­ви­тель­но, уже на дру­гой день, то ли не зная о при­бы­тии дик­та­то­ра, то ли не при­да­вая зна­че­ния его при­сут­ст­вию или отсут­ст­вию, непри­я­тель, подой­дя к лаге­рю, выстро­ил­ся в бое­вом поряд­ке.

(3) А меж­ду тем от одно­го это­го мужа, Луция Папи­рия, зави­се­ло столь­ко, что, если б вои­ны сочув­ст­во­ва­ли замыс­лам вождя, в этот самый день мож­но было навер­ня­ка покон­чить с вой­ною про­тив сам­ни­тов: (4) так уме­ло постро­ил он ряды, так удач­но выбрал место и рас­ста­вил под­креп­ле­ние, настоль­ко при­умно­жил силы вой­ска вся­ки­ми воен­ны­ми хит­ро­стя­ми; одна­ко вои­ны были нера­ди­вы и, чтобы ума­лить заслу­ги сво­его пред­во­ди­те­ля, нароч­но не спе­ши­ли одер­жи­вать победу.

с.401 Сре­ди сам­ни­тов ока­за­лось боль­ше уби­тых, сре­ди рим­лян — боль­ше ране­ных. (5) Понял опыт­ный вождь, что́ сто­ит на его пути к победе: надо сми­рить себя и к суро­во­сти под­ме­шать лас­ку. (6) И вот, собрав лега­тов¹¹², он сам обо­шел ране­ных вои­нов и, загляды­вая в шат­ры, каж­до­го в отдель­но­сти спра­ши­вал о здо­ро­вье и поимен­но пору­чал вои­нов заботам лега­тов, три­бу­нов и пре­фек­тов. (7) Это уже само по себе рас­по­ло­жи­ло народ к вое­на­чаль­ни­ку, а он повел себя так уме­ло, что, исце­ляя тела вои­нов, тем ско­рее при­влек к себе их души, да и для выздо­ров­ле­ния не было сред­ства дей­ст­вен­ней, чем бла­го­дар­ность, с кото­рой они при­ни­ма­ли его заботу. (8) Вос­ста­но­вив силы вой­ска, дик­та­тор всту­пил в бой с непри­я­те­лем, при­чем и он сам, и вои­ны твер­до вери­ли в победу, и такой был раз­гром, такое поваль­ное бег­ство сам­ни­тов, что день тот стал для них послед­ним днем сра­же­ний с дик­та­то­ром.

(9) Потом вой­ско победи­те­лей дви­ну­лось туда, куда влек­ла надеж­да на добы­чу, и про­шло по всем вла­де­ньям непри­я­те­ля, не встре­тив воору­жен­но­го отпо­ра ни в откры­том бою, ни из заса­ды. (10) Дик­та­тор вдо­ба­вок раз­за­до­рил вои­нов, объ­явив всю добы­чу их соб­ст­вен­но­стью, так что лич­ная корысть гна­ла их на вра­га не мень­ше, чем нена­висть к сам­ни­там и вер­ность государ­ству. (11) Изму­чен­ные эти­ми бед­ст­ви­я­ми, сам­ни­ты попро­си­ли у дик­та­то­ра мира; заклю­чив с ним дого­вор о пре­до­став­ле­нии каж­до­му рим­ско­му вои­ну одеж­ды и годо­во­го жало­ва­нья, (12) сам­ни­ты на при­каз идти к сена­ту отве­ти­ли, что пой­дут сле­дом за дик­та­то­ром, вве­рив свое дело толь­ко его чести и доб­ле­сти. Так вой­ско поки­ну­ло Сам­ний.

37. (1) Дик­та­тор с три­ум­фом всту­пил в Город, а когда поже­лал сло­жить с себя дик­та­ту­ру, то по при­ка­зу отцов преж­де объ­явил кон­су­ла­ми Гая Суль­пи­ция Лон­га, вто­рич­но, и Квин­та Эми­лия Церре­ти­на^[5].

(2) Заклю­че­ние мира с сам­ни­та­ми не состо­я­лось из-за спо­ров о его усло­ви­ях, и сам­ни­ты ушли из Горо­да, заклю­чив на год пере­ми­рие. Но даже соб­ст­вен­ные клят­вы не были для них свя­ты, настоль­ко вос­пря­нул в них бое­вой дух при изве­стии о том, что Папи­рий оста­вил долж­ность.

(3) При кон­су­лах Гае Суль­пи­ции и Квин­те Эми­лии — а в неко­то­рых лето­пи­сях Авре­лии^[6] — к измене сам­ни­тов при­ба­ви­лась новая вой­на — в Апу­лии. Вой­ска посла­ли в обе сто­ро­ны. Суль­пи­цию доста­лась вой­на с сам­ни­та­ми. Эми­лию выпа­ло вое­вать с апу­лий­ца­ми. (4) По неко­то­рым сведе­ни­ям, вой­на велась не про­тив самих апу­лий­цев, но в защи­ту союз­но­го апу­лий­цам наро­да от напа­де­ний и при­тес­не­ний со сто­ро­ны сам­ни­тов; (5) и все-таки, если сам­ни­там в ту пору еле-еле уда­ва­лось отра­жать напа­де­ние извне, это озна­ча­ет ско­рее, что в дей­ст­ви­тель­но­сти не сам­ни­ты напа­ли на апу­лий­цев, а рим­ляне вели вой­ну одно­вре­мен­но с тем и с дру­гим пле­ме­нем. (6) Впро­чем, ниче­го достой­но­го с.402 упо­ми­на­ния не про­изо­шло; зем­ли Апу­лии и Сам­ния были опу­сто­ше­ны, но ни там, ни здесь не было откры­той встре­чи с непри­я­те­лем.

В Риме ноч­ной пере­по­лох вне­зап­но под­нял граж­дан ото сна и настоль­ко всех напу­гал, что Капи­то­лий и Кре­пость, сте­ны и ворота ока­за­лись запол­не­ны воору­жен­ным людом, (7) и после всех поспеш­ных при­готов­ле­ний и при­зы­вов к ору­жию во всех кон­цах Горо­да с рас­све­том нель­зя было най­ти ни винов­ни­ка, ни при­чи­ны пере­по­ло­ха.

(8) В том же году [323 г.] по пред­ло­же­нию, вне­сен­но­му Фла­ви­ем, народ судил туску­лан­цев. Народ­ный три­бун Марк Фла­вий пред­ло­жил наро­ду нака­зать туску­лан­цев за то, что с их помо­щью и по их сове­ту велит­рий­цы и при­вер­на­ты пошли вой­ной про­тив рим­ско­го наро­да.

(9) Туску­лан­цы с жена­ми и детьми яви­лись в Рим. Эти тол­пы в жал­ком руби­ще с уни­жен­ным видом ходи­ли по три­бам и каж­до­му они вали­лись в ноги, (10) так что для избав­ле­ния их от каз­ни состра­да­ние зна­чи­ло боль­ше, чем уве­ре­ния в неви­нов­но­сти. (11) Все три­бы, кро­ме Пол­лий­ской, откло­ни­ли закон Фла­вия; эта три­ба счи­та­ла, что взрос­лых муж­чин надо высечь и каз­нить, а жен и детей по зако­ну вой­ны отпра­вить под вен­ки. (12) Недоб­рая память о сто­рон­ни­ках столь жесто­кой рас­пра­вы, как извест­но, сохра­ни­лась у туску­лан­цев до вре­ме­ни наших отцов, и соис­ка­тель долж­но­сти из Пол­лий­ской три­бы почти не мог рас­счи­ты­вать на голо­са Папи­ри­е­вой¹¹³.

38. (1) На дру­гой год [322 г.] в кон­суль­ство Квин­та Фабия и Луция Фуль­вия из-за опа­се­ний, что вой­на в Сам­нии ока­жет­ся кро­во­про­лит­ной, — пого­ва­ри­ва­ли, буд­то сам­ни­ты набра­ли у соседей наем­ни­ков, — дик­та­тор Авл Кор­не­лий Арвин и началь­ник кон­ни­цы Марк Фабий Амбуст про­из­ве­ли со всею стро­го­стью набор и дви­ну­ли на сам­ни­тов пре­вос­ход­ное вой­ско. (2) Лагерь на вра­же­ской зем­ле раз­би­ли без вся­ких пре­до­сто­рож­но­стей, слов­но враг дале­ко, но тут вне­зап­но объ­яви­лись сам­нит­ские рати, столь дерз­кие, что поста­ви­ли свой часто­кол пря­мо под носом у рим­ских сто­ро­же­вых дозо­ров. (3) Уже спус­ка­лась ночь, и это поме­ша­ло им напасть на рим­ские укреп­ле­ния, но сам­ни­ты не скры­ва­ли наме­ре­ний назав­тра с рас­све­том пой­ти на при­ступ. (4) Дик­та­тор понял, что сра­же­ние про­изой­дет ско­рее, чем ожи­да­лось, и, чтобы невы­год­ное место не ока­за­лось слиш­ком боль­шим испы­та­ни­ем для муже­ства его вои­нов, ради обма­на непри­я­те­ля оста­вил в лаге­ре мно­же­ство огней и поти­хонь­ку вывел леги­о­ны; одна­ко лагерь нахо­дил­ся так близ­ко от сам­ни­тов, что обман не удал­ся. (5) Кон­ни­ца непри­я­те­ля тот­час дви­ну­лась сле­дом и не отста­ва­ла от вой­ска, хотя до рас­све­та осте­ре­га­лась всту­пать в бой, а пехота до вос­хо­да солн­ца даже не успе­ла вый­ти из лаге­ря. (6) Сам­нит­ская кон­ни­ца лишь к утру реши­лась напасть на непри­я­те­ля и меша­ла дви­же­нию, зади­рая самых край­них и в с.403 труд­но­про­хо­ди­мых местах тес­ня ряды рим­лян. Тем вре­ме­нем пехота догна­ла кон­ни­цу, и сам­ни­ты ста­ли наседать уже все­ми сво­и­ми сила­ми.

(7) Тогда, поняв, что без круп­ных потерь впе­ред не про­дви­нуть­ся, дик­та­тор при­ка­зал раз­бить лагерь там, где сам он оста­но­вил­ся. Но в окру­же­нии вра­же­ской кон­ни­цы делать это, то есть воз­во­дить изго­родь и начи­нать работы, было невоз­мож­но. (8) И пото­му дик­та­тор, видя, что нель­зя ни про­дол­жить путь, ни сде­лать оста­нов­ку, убрал из вой­ска обоз и выстро­ил вои­нов в бое­вом поряд­ке; выстро­и­лись про­тив них и вра­ги, не усту­паю­щие ни духом, ни силой. (9) Осо­бен­но они рас­храб­ри­лись, возо­мнив, буд­то рим­ляне отсту­пи­ли перед сво­им непри­я­те­лем, а не из-за невы­год­но­го поло­же­ния, и пове­ри­ли, буд­то это они, наво­дя ужас, пре­сле­ду­ют пере­пу­ган­ных бег­ле­цов. (10) Отто­го-то дав­но¹¹⁴ не слы­шав­шие рим­ско­го бое­во­го кли­ча сам­ни­ты какое-то вре­мя сра­жа­лись с ними на рав­ных. И впрямь, в тот день от третье­го часа до вось­мо­го про­ти­во­бор­ст­ву­ю­щие сто­ро­ны были, как гово­рят, столь рав­но­силь­ны, что клич, раздав­ший­ся при пер­вом столк­но­ве­нии, ни разу не воз­об­нов­лял­ся, зна­ме­на не дви­ну­лись с места ни впе­ред, ни назад и ни одна сто­ро­на не отсту­пи­ла. (11) Врос­ши в зем­лю и напи­рая щитом, каж­дый на сво­ем месте драл­ся без пере­дыш­ки и не огляды­ва­ясь по сто­ро­нам; рав­но­мер­но­му гулу и неиз­мен­но­му напря­же­нию бит­вы конец мог­ло поло­жить либо край­нее исто­ще­ние, либо ночь. (12) Уже на исхо­де силы вои­нов, кре­пость ору­жия, сме­кал­ка вождей, и вдруг сам­нит­ские кон­ни­ки, узнав от одной сво­ей отъ­е­хав­шей в сто­ро­ну тур­мы, что рим­ский обоз сто­ит дале­ко от воору­жен­ных вои­нов без охра­ны и вне укреп­ле­ний, взал­кав добы­чи, бро­са­ют­ся туда.

(13) Когда встре­во­жен­ный гонец донес о том дик­та­то­ру, тот ска­зал: «Дай им толь­ко нагру­зить­ся добы­чей». Потом при­бы­ва­ли все новые и новые гон­цы с кри­ка­ми, что повсюду гра­бят и тащат иму­ще­ство вои­нов. (14) Тогда, при­звав началь­ни­ка кон­ни­цы, дик­та­тор ска­зал: «Ты видишь, Марк Фабий, что вра­же­ская кон­ни­ца оста­ви­ла поле боя. Теперь наш обоз стал их обу­зой. (15) Ударь на них, пока, подоб­но всем ордам, заня­тым гра­бе­жом, они рас­сы­па­ны повсюду в бес­по­ряд­ке, и мало кто попа­дет­ся тебе вер­хом на коне, немно­гих встре­тишь при ору­жии; пока они навью­чи­ва­ют добы­чу на себя и лоша­дей, сра­зи их без­оруж­ны­ми и обаг­ри кро­вью их добы­чу. (16) О леги­о­нах и пехот­ной бит­ве поза­бо­чусь я, а сла­ва победы над кон­ни­цей пусть будет тво­ею».

39. (1) Отлич­но постро­ен­ная кон­ни­ца напа­ла на рас­се­яв­ших­ся и обре­ме­нен­ных гру­зом вра­гов и все кру­гом покры­ла их тру­па­ми. (2) Не спо­соб­ных ни драть­ся, ни спа­сать­ся, их уби­ва­ли сре­ди поспеш­но бро­шен­ных тюков, кото­рые пута­лись под нога­ми испу­ган­ных, раз­бе­гаю­щих­ся лоша­дей. (3) И тогда, почти с.404 пол­но­стью истре­бив вра­же­скую кон­ни­цу, Марк Фабий лишь раз­во­ра­чи­ва­ет свои алы и с тыла напа­да­ет на строй пехо­тин­цев. (4) Бое­вой клич, неожи­дан­но донес­ший­ся оттуда, все­ля­ет ужас в сам­ни­тов, а дик­та­тор, заме­тив, что вра­же­ские пере­до­вые бой­цы огляды­ва­ют­ся назад, что зна­ме­на в бес­по­ряд­ке и строй колеб­лет­ся, то с при­зы­вом, то с обод­ре­ньем обра­ща­ет­ся к сво­им вои­нам и, окли­кая по име­ни три­бу­нов и цен­ту­ри­о­нов, зовет их вме­сте с ним вновь бро­сить­ся в бой. (5) Опять раздал­ся бое­вой клич и зна­ме­на дви­ну­лись впе­ред. По мере про­дви­же­ния ста­ли заме­чать, что сре­ди вра­гов нарас­та­ет смя­те­ние. Иду­щим впе­ре­ди вид­но уже свою кон­ни­цу, и Кор­не­лий, обо­ротясь к мани­пу­лам, (6) раз­ма­хи­ва­ет рука­ми и кри­чит во все гор­ло, что видит зна­ме­на и щиты сво­их всад­ни­ков. (7) Когда это услы­ха­ли, да еще и увиде­ли, то настоль­ко поза­бы­ли вдруг и о тяготах, выпав­ших на их долю за целый день, и о сво­их ранах, что кину­лись на вра­га, слов­но све­жие бой­цы, толь­ко что вышед­шие из лаге­ря и полу­чив­шие знак сра­жать­ся. (8) Сам­ни­ты не мог­ли доле про­ти­во­сто­ять ни ужа­су, кото­рый наво­ди­ла кон­ни­ца, ни натис­ку пехоты; одних пере­би­ли на месте, дру­гие рас­се­я­лись в бег­стве: (9) пехо­тин­цы пере­би­ли сопро­тив­ляв­ших­ся в окру­же­нье, а кон­ни­ца устро­и­ла изби­е­ние бег­ле­цов, в чис­ле коих пал и сам их пол­ко­во­дец.

(10) Это сра­же­ние нанес­ло сам­ни­там такой удар, что на всех сво­их собра­ни­ях они нача­ли шуметь — мол, ниче­го уди­ви­тель­но­го, что не доби­лись успе­ха в этой нече­сти­вой, нача­той вопре­ки дого­во­ру¹¹⁵ войне, в кото­рой боги, и поде­лом, были к ним даже враж­деб­ней, чем люди; доро­гою ценой при­дет­ся иску­пать эту вой­ну; (11) вопрос толь­ко в том, при­не­сти ли в жерт­ву кровь несколь­ких винов­ных или всех без­вин­ных, а иные уже осме­ли­ва­лись назвать зачин­щи­ков. (12) Осо­бен­но часто слы­ша­лось в еди­но­душ­ных выкри­ках тол­пы имя Бру­ту­ла Папия. Это был знат­ный и могу­ще­ст­вен­ный чело­век и несо­мнен­ный нару­ши­тель послед­не­го пере­ми­рия. (13) Пре­то­ры, вынуж­ден­ные доло­жить об этом, доби­лись реше­ния выдать рим­ля­нам Бру­ту­ла Папия, отпра­вить вме­сте с ним в Рим всю награб­лен­ную у рим­лян добы­чу и плен­ных и, сле­дуя спра­вед­ли­во­сти и бла­го­че­стию, отдать так­же и то, за что, соглас­но дого­во­ру, те тре­бо­ва­ли воз­ме­ще­ния через феци­а­лов. (14) По это­му реше­нию в Рим отпра­ви­ли феци­а­лов и без­ды­хан­ное тело Бру­ту­ла: доб­ро­воль­ною смер­тью он сам изба­вил себя от каз­ни и позо­ра, а (15) вме­сте с телом поста­но­ви­ли выдать и его иму­ще­ство. Одна­ко, кро­ме плен­ных и того добра, что рим­ляне при­зна­ли сво­им, ниче­го боль­ше не при­ня­ли; выда­чу все­го осталь­но­го при­зна­ли недей­ст­ви­тель­ной¹¹⁶. Дик­та­тор по поста­нов­ле­нию сена­та спра­вил три­умф.

40. (1) Неко­то­рые сооб­ща­ют, что вой­ну про­ве­ли кон­су­лы и это они отпразд­но­ва­ли три­умф над сам­ни­та­ми, а Фабий дошел даже до Апу­лии и при­вез оттуда мно­го добы­чи. (2) Все соглас­ны, с.405 что в тот год Авл Кор­не­лий был дик­та­то­ром, сомне­ва­ют­ся лишь, был ли он назна­чен ради веде­ния вой­ны или для того, чтоб на Рим­ских играх было кому подать знак выпус­кать чет­вер­ни¹¹⁷, так как пре­тор Луций Плав­тий (3) как раз тогда слег от тяже­лой болез­ни; а испол­нив эту обя­зан­ность сво­его не слиш­ком досто­па­мят­но­го прав­ле­ния, он яко­бы сло­жил с себя дик­та­ту­ру.

Непро­сто одно сооб­ще­ние пред­по­честь дру­го­му. (4) Я думаю, пре­да­ние иска­же­но из-за над­гроб­ных хва­леб­ных речей¹¹⁸ и лжи­вых под­пи­сей к изо­бра­же­ни­ям пред­ков¹¹⁹, ибо каж­дое семей­ство ста­ра­ет­ся с помо­щью вымыс­лов при­сво­ить себе и подви­ги, и долж­но­сти; (5) отсюда, конеч­но, и эта пута­ни­ца в том, кто какие подви­ги совер­шил, и в том, что зна­чит­ся в государ­ст­вен­ных запи­сях. И нет к тому же ни одно­го писа­те­ля, совре­мен­ни­ка тех собы­тий, на свиде­тель­ства кото­ро­го мы мог­ли бы поло­жить­ся со спо­кой­ной душой.