История Рима от основания города

Книга IX

т. I, с. 406 1. (1) Сле­дую­щий год [321 г.], когда кон­су­ла­ми были Тит Вету­рий Каль­вин и Спу­рий Посту­мий¹, озна­ме­но­вал­ся Кав­дин­ским миром, памят­ным из-за тяж­ко­го пора­же­ния рим­лян. (2) В тот год вое­на­чаль­ни­ком у сам­ни­тов был сын Герен­ния Гай Пон­тий; роди­тель его сла­вил­ся сре­ди сам­ни­тов сво­ею муд­ро­стью², а сам он — воин­ской доб­ле­стью и воен­ным искус­ст­вом. (3) Когда послан­ные от сам­ни­тов для воз­ме­ще­ния при­чи­нен­но­го рим­ля­нам ущер­ба воз­вра­ти­лись, так и не добив­шись мира³, Пон­тий ска­зал: «Не думай­те, буд­то посоль­ство было напрас­ным: гнев небес пал на нас за нару­ше­ние дого­во­ра — теперь мы от этой вины очи­сти­лись. (4) Я уве­рен: если кому-то из богов и любо было при­нудить нас вер­нуть все тре­бу­е­мое дого­во­ром, им всем, одна­ко, не по душе, что рим­ляне так над­мен­но пре­зре­ли наше жела­ние иску­пить соде­ян­ное. (5) Что же сверх сде­лан­но­го мож­но еще сде­лать, дабы уми­ло­сти­вить богов и уми­ло­сер­дить людей? Иму­ще­ство непри­я­те­ля, став­шее нашей добы­чей и по зако­ну вой­ны нам при­над­ле­жа­щее, (6) мы воз­вра­ти­ли, зачин­щи­ков, коль ско­ро выдать их живы­ми ока­за­лось невоз­мож­но, выда­ли хотя бы и мерт­вы­ми, и доб­ро их, дабы не осквер­нять себя при­кос­но­ве­ни­ем к нему, отвез­ли в Рим⁴. (7) Что еще я задол­жал тебе, рим­ля­нин?! Чем еще иску­пить раз­рыв дого­во­ра? Какой иной долг воз­вра­тить богам, его блю­сти­те­лям? Кого нам поста­вить судьею тво­их при­тя­за­ний и моих истя­за­ний? Пусть это будет народ, пусть один какой-нибудь чело­век⁵, я на все согла­сен. (8) Но если на этом све­те прав­да и закон уже не защи­ща­ют сла­бо­го от силь­ней­ше­го, мне оста­ет­ся взы­вать к богам, караю­щим спесь, пре­сту­пив­шую вся­кую меру. (9) Я ста­ну молить их обра­тить гнев свой на тех, кому мало и воз­вра­щен­но­го им соб­ст­вен­но­го иму­ще­ства, и гор чужо­го добра в при­да­чу; на тех, чью жесто­кость не насы­тить ни смер­тью обид­чи­ков, ни выда­чей мерт­вых их тел, ни иму­ще­ст­вом их, отдан­ным сле­дом, — не насы­тить, если не дать упить­ся нашей кро­вью и пожрать нашу плоть. (10) Вой­на, сам­ни­ты, пра­вед­на для тех, для кого неиз­беж­на⁶, и ору­жие бла­го­че­сти­во в руках у тех, у кого уже ни на что не оста­лось надеж­ды. (11) И раз уж в делах чело­ве­че­ских ниче­го нет важ­нее бла­го­во­ле­ния и враж­деб­но­сти богов, то знай­те: преж­нюю вой­ну вы вели ско­рее про­тив богов, чем про­тив людей, зато в пред­сто­я­щей боги сами пове­дут вас в бой!»

с.407 2. (1) Чего ни посу­ли­ли эти его про­ро­че­ства, все испол­ни­лось. Пон­тий дви­нул­ся с вой­ском в поход и, соблюдая стро­жай­шую тай­ну, раз­бил лагерь у Кав­дия. (2) Отсюда он посы­ла­ет в Кала­тию, где, по слу­хам, уже сто­я­ли лаге­рем рим­ские кон­су­лы, десять вои­нов, пере­оде­тых пас­ту­ха­ми, при­ка­зав им пасти скот подаль­ше друг от дру­га, но побли­же к рим­ским заста­вам, (3) а повстре­чав­шись с гра­бя­щи­ми окру­гу рим­ски­ми вои­на­ми, пусть твер­дят одно: дескать, сам­нит­ские леги­о­ны в Апу­лии, оса­жда­ют там всем воин­ст­вом Луце­рию⁷ и со дня на день возь­мут ее при­сту­пом. (4) Об этом зара­нее нароч­но рас­пу­сти­ли слу­хи, успев­шие уже дой­ти до рим­лян, а когда то же самое ста­ли повто­рять все, кого захва­ты­ва­ли в плен, им нель­зя было не пове­рить. (5) Было ясно, что рим­ляне ока­жут помощь жите­лям Луце­рии, сво­им доб­рым и вер­ным союз­ни­кам, стре­мясь вме­сте с тем пред­от­вра­тить в столь опас­ных усло­ви­ях отпа­де­ние всей Апу­лии. Разду­мы­ва­ли они толь­ко о том, какой выбрать путь, (6) ибо к Луце­рии вели две доро­ги. Одна, широ­кая и откры­тая, шла по бере­гу Верх­не­го⁸ моря — путь этот был более без­опас­ным, но и более дале­ким; дру­гая доро­га, поко­ро­че, вела через Кав­дин­ское уще­лье. (7) Вот како­во само это место: два глу­бо­ких уще­лья, тес­ных и зарос­ших лесом, окру­же­ны непре­рыв­ны­ми гор­ны­ми кря­жа­ми; меж­ду уще­лья­ми — доволь­но широ­кая поля­на, боло­ти­стая и зарос­шая тра­вой, через эту поля­ну и про­ле­га­ет путь. (8) Но, чтобы дой­ти до нее, нуж­но про­брать­ся через первую тес­ни­ну, а потом воз­вра­щать­ся назад тою же доро­гой, кото­рой сюда про­ник­ли, или, про­дол­жая путь, прой­ти по вто­ро­му уще­лью, еще более глу­бо­ко­му, еще менее про­хо­ди­мо­му.

(9) Когда, избрав вто­рой путь, рим­ляне по ска­ли­сто­му рас­пад­ку спу­сти­лись в эту доли­ну, то сра­зу же дви­ну­лись гурь­бою ко вто­ро­му уще­лью, но наткну­лись там на завал из дере­вьев и нагро­мож­ден­ных друг на дру­га огром­ных кам­ней. Ста­ло ясно, что это вра­же­ская хит­рость, и тут же повер­ху над уще­льем замель­ка­ли непри­я­тель­ские отряды. (10) Рим­ляне спе­шат назад к доро­ге, кото­рой при­шли, но и она ока­зы­ва­ет­ся пре­граж­ден­ной зава­ла­ми и воору­жен­ны­ми людь­ми. Тогда без вся­ко­го при­ка­за все оста­но­ви­лись в пол­ной рас­те­рян­но­сти, слов­но ско­ван­ные каким-то стран­ным оце­пе­не­ни­ем; (11) и, погляды­вая друг на дру­га в надеж­де най­ти в соседе боль­ше само­об­ла­да­ния и сооб­ра­зи­тель­но­сти, они дол­го мол­чат, не шелох­нув­шись. (12) Потом, видя, что ста­вят­ся кон­суль­ские шат­ры, что неко­то­рые доста­ют орудия для зем­ля­ных работ, (13) рим­ляне, хоть и пони­мая всю сме­хотвор­ность воз­веде­ния укреп­ле­ний в столь отча­ян­ном и без­на­деж­ном поло­же­нии, чтобы не усу­гу­бить его еще и по соб­ст­вен­ной вине, каж­дый сам по себе, без вся­ких пону­ка­ний и при­ка­за­ний, при­ни­ма­ют­ся за дело и, раз­бив у воды лагерь, окру­жа­ют его валом. (14) И вра­ги осы­па­ли их тем вре­ме­нем бра­нью и насмеш­ка­ми, и сами рим­ляне с горь­кой откро­вен­но­стью высме­и­ва­ли с.408 свой труд и тщет­ные уси­лия. (15) Удру­чен­ные кон­су­лы не созы­ва­ли сове­та: сове­щать­ся было не о чем, как и под­мо­ги ждать было неот­куда; но лега­ты и три­бу­ны сами подо­шли к ним, а вои­ны, обо­ротясь к кон­суль­ско­му шат­ру, взы­ва­ли к вождям о помо­щи, какую едва ли мог­ли им подать и бес­смерт­ные боги.

3. (1) Когда наста­ла ночь, они все еще сове­ща­лись, а боль­ше спо­ри­ли, пото­му что каж­дый твер­дил то, что отве­ча­ло его нра­ву. «Давай­те пой­дем, — гово­рил один, — через зава­лы на доро­гах, через гор­ные пре­гра­ды, через леса, где толь­ко мож­но прой­ти с ору­жи­ем, — (2) лишь бы подой­ти побли­же к супо­ста­там, ведь уже чуть ли не трид­цать лет они тер­пят от нас пора­же­ния⁹. Чтобы драть­ся с веро­лом­ным сам­ни­том, вся­кое место будет для рим­лян и ров­но, и удоб­но». (3) «Куда и как мы пой­дем? — воз­ра­жал дру­гой. — Что мы, горы ста­нем сдви­гать с места? Как ты кинешь­ся на вра­га, если над тобой высят­ся эти кря­жи? С ору­жи­ем или без, храб­рые и тру­сы, все мы ра́вно взя­ты в плен и побеж­де­ны. Нам не дано даже достой­но погиб­нуть от меча про­тив­ни­ка: враг выиг­ра­ет вой­ну, не тро­га­ясь с места». (4) В таких раз­го­во­рах, забыв о еде и сне, рим­ляне про­ве­ли ночь.

Одна­ко и сам­ни­ты не зна­ли, что им пред­при­нять при такой сво­ей уда­че, и все сооб­ща реши­ли напи­сать Герен­нию Пон­тию, отцу сво­его пол­ко­во­д­ца, дабы испро­сить у него сове­та. (5) Этот Герен­ний Пон­тий в свои пре­клон­ные годы уже ото­шел не толь­ко от воен­ных, но и от граж­дан­ских дел, одна­ко воля и про­ни­ца­тель­ность в дрях­лом его теле оста­ва­лись преж­ни­ми. (6) Когда он узнал, что рим­ское вой­ско запер­то меж­ду леси­сты­ми скло­на­ми Кав­дин­ско­го уще­лья, то на вопрос о его мне­нии пере­дал послан­цу сына: как мож­но ско­рей отпу­стить всех рим­лян, не при­чи­няя им ника­ко­го вреда. (7) А когда это было отверг­ну­то и тот же гонец, воз­вра­тясь, вто­рич­но про­сил сове­та, Герен­ний пред­ло­жил пере­бить их всех до еди­но­го. (8) Отве­ты были столь про­ти­во­ре­чи­вы, слов­но их дал таин­ст­вен­ный ора­кул, и, хотя сын сам пер­вый скло­нял­ся к мыс­ли, что в вет­хом роди­тель­ском теле одрях­лел уже и разум, он усту­пил все же обще­му жела­нию и вызвал отца на совет. (9) Ста­рик не заста­вил себя упра­ши­вать, и его, гово­рят, при­вез­ли на теле­ге в лагерь. При­гла­шен­ный на совет, он повто­рил при­мер­но все то же, что гово­рил рань­ше, ни в чем не отсту­пил от сво­его мне­ния, но объ­яс­нил, на чем оно осно­ва­но. (10) Давая пер­вый совет, в его гла­зах наи­луч­ший, он стре­мил­ся, чтобы столь вели­кое бла­го­де­я­ние обес­пе­чи­ло веч­ный мир и друж­бу с могу­ще­ст­вен­ней­шим наро­дом; смысл вто­ро­го сове­та был в том, чтобы изба­вить от вой­ны мно­гие поко­ле­нья, ибо после поте­ри двух войск рим­ское государ­ство не ско­ро вновь собе­рет­ся с сила­ми; третье­го же реше­ния, ска­зал он, вооб­ще нет. (11) Когда же сын и дру­гие пред­во­ди­те­ли ста­ли доби­вать­ся от него, что́ если они избе­рут сред­ний путь, то есть отпу­стят рим­лян невреди­мы­ми и в то же вре­мя по пра­ву вой­ны свя­жут их как с.409 побеж­ден­ных опре­де­лен­ны­ми усло­ви­я­ми, ста­рик ска­зал: (12) «Это как раз такое реше­ние, что дру­зей не создаст, а вра­гов не уни­что­жит. Вы толь­ко сохра­ня­е­те жизнь людям, озлоб­лен­ным уни­же­ни­ем, а нрав рим­лян таков, что, потер­пев пора­же­ние, они уже не веда­ют покоя. (13) Нынеш­нее без­вы­ход­ное поло­же­нье веч­но будет огнем жечь их души, и не будет им успо­ко­е­ния, покуда не ото­мстят вам сто­крат». Ни тот, ни дру­гой совет при­нят не был, и Герен­ния увез­ли из лаге­ря домой.

4. (1) Тем вре­ме­нем мно­гие из окру­жен­ных попа­ли в плен при тщет­ных попыт­ках про­бить­ся, а в лаге­ре уже во всем ощу­ща­лась нехват­ка, (2) и рим­ля­нам волей-нево­лей при­шлось отпра­вить послов про­сить спер­ва мира на рав­ных усло­ви­ях, а не добив­шись мира, вызы­вать на бой. (3) На это Пон­тий отве­чал, что вой­на уже завер­ше­на, а раз рим­ляне, даже потер­пев пора­же­ние и попав в плен, не спо­соб­ны сми­рить­ся со сво­ею уча­стью, то он про­го­нит их под ярмом¹⁰ — разде­тых и без­оруж­ных; в осталь­ном же усло­вия мира будут рав­ны­ми для побеж­ден­ных и победи­те­лей: (4) если рим­ляне уйдут из вла­де­ний сам­ни­тов и уве­дут обрат­но сво­их посе­лен­цев, то оба наро­да будут впредь под­чи­нять­ся лишь соб­ст­вен­ным зако­нам и жить как рав­но­прав­ные союз­ни­ки; (5) вот на таких усло­ви­ях он-де готов заклю­чить дого­вор с кон­су­ла­ми, а если в них что-то им не по нра­ву, то послов пусть боль­ше не при­сы­ла­ют.

(6) Когда послы объ­яви­ли о дан­ном им отве­те, раздал­ся такой друж­ный вопль и такое всех охва­ти­ло уны­ние, что, каза­лось, рим­ляне пред­по­чли бы это­му услы­шать изве­стие о пред­сто­я­щей здесь им всем поги­бе­ли. (7) Дол­го все хра­ни­ли мол­ча­ние, когда же ясно ста­ло, что кон­су­лы не реша­ют­ся выска­зать­ся ни в поль­зу столь позор­но­го дого­во­ра, ни про­тив него, ибо он был неиз­бе­жен, заго­во­рил нако­нец Луций Лен­тул, в то вре­мя пер­вый из лега­тов по доб­ле­сти и заслу­гам¹¹: (8) «От сво­его отца, кон­су­лы, я часто слы­шал, что он один на Капи­то­лии отго­ва­ри­вал сенат золо­том выку­пать у гал­лов государ­ство¹², когда враг, на ред­кость лени­вый в работах и стро­и­тель­стве укреп­ле­ний, ни рвом, ни валом не запер рим­лян, когда была еще воз­мож­ность про­рвать­ся, идя на боль­шу́ю опас­ность, но все ж не на вер­ную гибель. (9) Будь у нас воз­мож­ность бро­сить­ся на вра­га, как тогда с Капи­то­лия, с ору­жи­ем в руках — ведь так неред­ко напа­да­ют оса­жден­ные на оса­ждаю­щих, — будь в нашей вла­сти хоть в выгод­ном, хоть в невы­год­ном поло­же­нии, но сра­зить­ся с вра­гом, я, давая совет, не усту­пил бы реши­мо­стью сво­е­му роди­те­лю. (10) Я при­знаю, конеч­но, что смерть за оте­че­ство пре­крас­на и ради рим­ско­го наро­да и его леги­о­нов готов обречь себя под­зем­ным богам¹³ и бро­сить­ся в гущу вра­гов; (11) но здесь я вижу перед собой мое оте­че­ство, здесь все до еди­но­го рат­ни­ки рим­лян, и какое такое досто­я­ние они спа­сут ценой сво­ей жиз­ни, если они не хотят сло­жить голо­вы за себя же самих? (12) “Род­ной кров, — с.410 ска­жет кто-нибудь, — сте­ны Горо­да и тол­пы его жите­лей”. Нет, кля­нусь вам! Погиб­ни толь­ко это вой­ско, и мы не спа­сем все это, а выда­дим вра­гу. (13) Кто ж тогда станет охра­нять Город? Оче­вид­но, тол­па мир­ных без­оруж­ных граж­дан. Спо­ру нет, они защи­тят его так же успеш­но, как при галль­ском наше­ст­вии! (14) Может быть, они позо­вут из Вей вой­ско во гла­ве с Камил­лом?¹⁴ Но нет, вся наша надеж­да и все наши силы — здесь! Сохра­нив их, мы спа­сем оте­че­ство, а погу­бив, поки­нем и оте­че­ство, отдав­ши его на поток и раз­граб­ле­ние. (15) “Но сда­ча позор­на, — ска­жут иные, — позор­на и уни­зи­тель­на!” Так в том ведь и состо­ит пре­дан­ность оте­че­ству, чтобы спа­сти его, хотя бы ценой уни­же­ния, точ­но так, как спас­ли бы его, если нуж­но, сво­ею смер­тью. (16) И пусть нас под­верг­нут како­му угод­но бес­че­стию, мы поко­рим­ся неиз­беж­но­сти, неодо­ли­мой даже для богов¹⁵. Сту­пай­те, кон­су­лы, выку­пай­те ору­жи­ем государ­ство, кото­рое отцы ваши выку­па­ли золо­том».

5. (1) Кон­су­лы отпра­ви­лись к Пон­тию для пере­го­во­ров, а когда победи­тель завел речь о дого­во­ре, отве­ча­ли, что без веле­ния наро­да дого­вор заклю­чить невоз­мож­но, так же как без феци­а­лов¹⁶ и без про­чих тор­же­ст­вен­ных свя­щен­но­дей­ст­вий. (2) Так что, вопре­ки обще­при­ня­то­му мне­нию и даже пись­мен­но­му свиде­тель­ству Клав­дия¹⁷, Кав­дин­ский мир был скреп­лен не дого­во­ром, а толь­ко клят­вен­ным пору­чи­тель­ст­вом¹⁸. (3) Зачем, в самом деле, пона­до­би­лись бы пору­чи­те­ли дого­во­ра или залож­ни­ки, если бы дело завер­ши­ли моле­ни­ем к Юпи­те­ру пора­зить сво­им гне­вом народ, отсту­пив­ший от усло­вий, подоб­но тому как феци­а­лы пора­жа­ют жерт­вен­но­го каба­на¹⁹. (4) Клят­вен­ное обе­ща­ние дали кон­су­лы, лега­ты, три­бу­ны и кве­сто­ры, при­чем извест­ны име­на всех кляв­ших­ся, тогда как при заклю­че­нии мира по дого­во­ру были бы ука­за­ны толь­ко име­на двух феци­а­лов. (5) И еще потре­бо­ва­лось шесть­сот всад­ни­ков в залож­ни­ки, кото­рые долж­ны были попла­тить­ся голо­вой за нару­ше­ние обе­ща­ний; и это тоже было сде­ла­но толь­ко пото­му, что при­шлось отло­жить заклю­че­ние само­го дого­во­ра²⁰. (6) Нако­нец, назна­чи­ли срок, когда пере­да­дут залож­ни­ков, а разору­жен­ное вой­ско отпу­стят.

С при­хо­дом кон­су­лов горь­кое отча­я­ние вновь охва­ти­ло вои­нов: едва удер­жи­ва­лись они, чтобы не под­нять руку на тех, кто без­рас­суд­но завел их в такое гиб­лое место, а теперь мало­душ­но уво­дит из запад­ни, навлек­ши на них этим позор еще боль­ше преж­не­го. (7) Не нашлось-де у них ни про­вод­ни­ков, ни лазут­чи­ков, зато дали зама­нить себя в ловуш­ку, как без­мозг­лых тва­рей! (8) Рим­ляне то взгляды­ва­ли друг на дру­га, то не сво­ди­ли глаз с ору­жия, кото­рое вот-вот при­дет­ся отдать, и смот­ре­ли на свои руки, кото­рые лишат­ся ору­жия, и на тела, у кото­рых не будет защи­ты от вра­га. Во всех подроб­но­стях они пред­став­ля­ли себе и вра­же­ское ярмо, и насмеш­ки победи­те­лей, их над­мен­ные с.411 взо­ры, (9) и свой про­ход, без­оруж­ных сквозь строй воору­жен­ных, а потом зло­счаст­ное стран­ст­вие через союз­ные горо­да и воз­вра­ще­ние в оте­че­ство, к роди­те­лям — в Город, куда те и сами, и пред­ки их не раз всту­па­ли с три­ум­фом. (10) Толь­ко они раз­би­ты, хотя целы и невреди­мы, хотя ору­жия не под­ня­ли и в бой не всту­пи­ли, толь­ко им не при­шлось ни мечей обна­жить, ни с вра­гом сра­зить­ся, толь­ко им не впрок было ору­жие, сила и отва­га.

(11) В этих сето­ва­ни­ях застал их роко­вой час бес­че­стия, когда суж­де­но было изведать такое, что пре­взо­шло самые мрач­ные их ожи­да­ния. (12) Для нача­ла рим­ля­нам при­ка­за­ли без­оруж­ны­ми и разде­ты­ми вый­ти за вал, и в первую оче­редь были выда­ны и взя­ты под стра­жу залож­ни­ки; (13) потом лик­то­рам при­ка­за­ли поки­нуть кон­су­лов и с кон­су­лов сорва­ли их обла­че­ние²¹. У тех самых вои­нов, кото­рые толь­ко что гото­вы были с про­кля­тья­ми отдать кон­су­лов на рас­тер­за­ние, зре­ли­ще это вызва­ло такую жалость, (14) что, поза­быв о соб­ст­вен­ном поло­же­ньи, все, слов­но ужа­сом охва­чен­ные, отво­ра­чи­ва­лись, дабы не видеть, как пору­га­но столь высо­кое досто­ин­ство.

6. (1) Кон­су­лов, чуть не нагих²², пер­вы­ми про­гна­ли под ярмом, затем тому же бес­че­стию под­верг­ся каж­дый вое­на­чаль­ник в поряд­ке стар­шин­ства (2) и, нако­нец, один за дру­гим все леги­о­ны. Вокруг, осы­пая рим­лян бра­нью и насмеш­ка­ми, сто­я­ли воору­жен­ные вра­ги и даже зама­хи­ва­лись то и дело меча­ми, а если кто не выра­жал сво­им видом долж­ной уни­жен­но­сти, то оскорб­лен­ные победи­те­ли нано­си­ли им уда­ры и уби­ва­ли. (3) Так и про­ве­ли их под ярмом, при­чем на гла­зах вра­гов, что было, пожа­луй, самым мучи­тель­ным. Хотя, выбрав­шись из уще­лья, рим­ляне, слов­но выход­цы из пре­ис­под­ней, каза­лось, впер­вые увиде­ли белый свет, но и самый свет для взи­рав­ших на свое столь опо­зо­рен­ное вой­ско был чер­нее мра­ка смер­ти. (4) Вот поче­му, хотя еще засвет­ло мож­но было добрать­ся до Капуи, рим­ляне, не наде­яв­ши­е­ся на вер­ность союз­ни­ков и к тому же их сты­див­ши­е­ся, не дохо­дя до Капуи, лег­ли, как были, у доро­ги на голую зем­лю²³. (5) Когда весть о том достиг­ла Капуи, есте­ствен­ное сочув­ст­вие к союз­ни­кам взя­ло верх над при­су­щим кам­пан­цам высо­ко­ме­ри­ем. (6) Они тот­час посы­ла­ют кон­су­лам зна­ки их досто­ин­ства, фас­ки и лик­то­ров и не ску­пят­ся на ору­жие, коней, одеж­ду и про­до­воль­ст­вие для вои­нов. (7) Когда же рим­ляне при­бли­зи­лись к Капуе, навстре­чу им вышел весь сенат и весь народ и было сде­ла­но все, что от част­ных лиц и от государ­ства тре­бу­ют зако­ны госте­при­им­ства. (8) Одна­ко ни раду­шие союз­ни­ков, ни их при­вет­ли­вое обра­ще­ние, ни лас­ко­вые речи не мог­ли заста­вить рим­лян не то что сло­во про­ро­нить, но и гла­за под­нять и взгля­нуть в лицо уте­шав­шим их дру­зьям, — (9) настоль­ко стыд вку­пе с уны­ни­ем понуж­дал их избе­гать и раз­го­во­ров, и люд­ско­го обще­ства. (10) На дру­гой день, когда знат­ные с.412 юно­ши, послан­ные сопро­вож­дать тро­нув­ших­ся в путь рим­лян до гра­ниц Кам­па­нии, воз­вра­ти­лись и были при­зва­ны в курию, (11) то на рас­спро­сы стар­ших они отве­ча­ли, что рим­ляне пока­за­лись им еще более подав­лен­ны­ми и еще более пав­ши­ми духом; шли они в таком пол­ном без­мол­вии, слов­но это шест­вие немых; (12) сокру­шил­ся былой дух рим­лян, вме­сте с ору­жи­ем они лиши­лись и муже­ства; на при­вет­ст­вия они не откли­ка­ют­ся, на вопро­сы не отве­ча­ют, никто не сме­ет рта рас­крыть от сты­да, буд­то все еще несут они на шее то ярмо, под кото­рым их про­гна­ли; (13) а сам­ни­ты, дескать, доби­лись победы не толь­ко слав­ной, но и проч­ной, ибо взя­ли в плен даже не Рим, как неко­гда гал­лы, но доб­лесть и отва­гу рим­лян, а эта победа куда бли­ста­тель­ней.

7. (1) Они гово­ри­ли, а про­чие слу­ша­ли, и на сво­ем сове­те вер­ные союз­ни­ки едва уже не опла­ка­ли рим­ский народ, (2) когда Ови­ев сын Авл Кала­вий, муж извест­ный и родо­ви­то­стью, и подви­га­ми, а в ту пору и воз­рас­та уже почтен­но­го, заявил, что дела обсто­ят дале­ко не так: (3) столь упор­ное мол­ча­ние, взо­ры, опу­щен­ные в зем­лю, слух, глу­хой ко всем уте­ше­ни­ям, и стыд глядеть на белый свет суть вер­ные при­зна­ки того, что в глу­бине души у рим­лян зре­ет чудо­вищ­ный гнев²⁴. (4) Или, мол, он ниче­го не смыс­лит в нра­ве рим­лян, или же это мол­ча­ние очень ско­ро отзо­вет­ся у сам­ни­тов воп­лем пла­чев­ным и сто­ном, а память о Кав­дин­ском мире неко­гда станет гор­ше для них, чем для рим­лян. (5) Ясно ведь: где бы эти наро­ды ни столк­ну­лись, у каж­до­го будет его отва­га, а вот Кав­дин­ское уще­лье не везде ока­жет­ся у сам­ни­тов под рукой.

(6) В Риме уже зна­ли о сво­ем бес­слав­ном пора­же­нье. Спер­ва при­шло изве­стие об окру­же­нии, потом весть и о позор­ном мире, при­нес­шая горя еще боль­ше, чем слух об опас­но­сти. (7) Узнав об окру­же­нии, нача­ли было про­из­во­дить набор, но потом, услы­хав о столь постыд­ной сда­че, оста­ви­ли все хло­поты о под­креп­ле­нье и тот­час, без вся­ко­го почи­на со сто­ро­ны вла­стей, все, как один, ста­ли соблюдать тра­ур. (8) Хар­чев­ни вокруг фору­ма поза­пи­ра­ли, и еще до закры­тия судов все дела на нем сами собой пре­кра­ти­лись²⁵; исчез­ли широ­кие поло­сы на одеж­де и золотые коль­ца²⁶, (9) а сами граж­дане, уби­тые горем едва ли не боль­ше вой­ска, не толь­ко него­до­ва­ли на вождей — винов­ни­ков и пору­чи­те­лей мира, но даже к непо­вин­ным вои­нам пыла­ли нена­ви­стью и не жела­ли впус­кать их в Город и под род­ной кров. (10) Одна­ко при появ­ле­нии вой­ска их воз­му­ще­нье улег­лось: сам вид его застав­лял сме­нить гнев на милость. И впрямь вои­ны не так воз­вра­ща­лись в оте­че­ство, как при­хо­дят домой сумев­шие целы­ми и невреди­мы­ми вый­ти из без­на­деж­но­го поло­же­ния, нет, они вошли в Город под покро­вом тем­ноты с пону­рым видом и повад­кой плен­ни­ков, (11) засе­ли по домам, и ни на дру­гой день, ни поз­же никто из них не захо­тел пока­зать­ся на фору­ме или на ули­це. с.413 (12) Кон­су­лы тоже запер­лись в сво­их домах и не испол­ня­ли ника­ких сво­их обя­зан­но­стей, толь­ко назна­чи­ли по тре­бо­ва­нию сенат­ско­го поста­нов­ле­ния дик­та­то­ра для про­веде­ния выбо­ров. (13) Дик­та­то­ром стал Квинт Фабий Амбуст, а началь­ни­ком кон­ни­цы — Луций Вале­рий Флакк^[7]. (14) Но и они не про­ве­ли выбо­ров, а посколь­ку народ чурал­ся всех маги­ст­ра­тов это­го года, при­шлось пой­ти на меж­ду­цар­ст­вие. (15) Интеррек­са­ми были Квинт Фабий Мак­сим и Марк Вале­рий Корв. В прав­ле­ние послед­не­го кон­су­ла­ми избра­ли Квин­та Пуб­ли­лия Фило­на в тре­тий раз и Луция Папи­рия Кур­со­ра во вто­рой, несо­мнен­но при пол­ном согла­сии граж­дан, так как в ту пору не было более про­слав­лен­ных пол­ко­вод­цев.

8. (1) Кон­су­лы всту­пи­ли в долж­ность в самый день избра­ния, ибо так поста­но­ви­ли отцы, и, испол­нив поло­жен­ные сенат­ские поста­нов­ле­ния, доло­жи­ли о Кав­дин­ском мире. Затем Пуб­ли­лий, дер­жав­ший в тот день фас­ки²⁷, ска­зал: (2) «Гово­ри ты, Спу­рий Посту­мий!» Тот под­нял­ся с тем же выра­же­ни­ям лица, какое у него было, когда шел под ярмом, и ска­зал: (3) «Нель­зя не понять, кон­су­лы, что я вызван пер­вым не поче­сти ради и гово­рить мне при­ка­за­но не как сена­то­ру, но из-за позо­ра мое­го и как винов­ни­ку не толь­ко вой­ны зло­по­луч­ной, но и мира постыд­но­го. (4) Одна­ко, поль­зу­ясь тем, что здесь не докла­ды­ва­ли ни о вине нашей, ни о каре, я вме­сто оправ­да­ний, не столь уж и труд­ных перед теми, кому ведо­мы пре­врат­но­сти судь­бы чело­ве­че­ской и сила необ­хо­ди­мо­сти, — вме­сто всех этих оправ­да­ний я корот­ко выска­жу свое мне­ние о доло­жен­ном здесь деле, а это и пока­жет вам, свою ли спа­сал я жизнь или жизнь ваших леги­о­нов, свя­зы­вая себя пору­чи­тель­ст­вом, постыд­ным ли или, быть может, неиз­беж­ным, (5) но в любом слу­чае не обя­за­тель­ным для рим­ско­го наро­да, коль ско­ро на то не было его воли, и не тре­бу­ю­щим от вас ниче­го, кро­ме выда­чи нас сам­ни­там. (6) При­ка­жи­те же феци­а­лам выдать нас наги­ми и в око­вах! Если и впрямь мы хоть как-то свя­за­ли народ обя­за­тель­ст­вом, пусть мы же и осво­бо­дим его от стра­ха перед бога­ми, чтобы ни боже­ское, ни чело­ве­че­ское — ничто уже не сто­я­ло на пути новой вой­ны, закон­ной и бла­го­че­сти­вой²⁸ после нашей выда­чи. (7) Кон­су­лы тем вре­ме­нем набе­рут вой­ско, воору­жат его и отпра­вят­ся в поход, но не всту­пят в зем­ли непри­я­те­ля, покуда не будет все гото­во для выда­чи нас сам­ни­там. (8) Я взы­ваю к вам, бес­смерт­ные боги, и молю вас, раз уж не было вам угод­но в войне про­тив сам­ни­тов даро­вать победу кон­су­лам Спу­рию Посту­мию и Титу Вету­рию, (9) то да будет вам доволь­но спер­ва увидеть, как нас про­гна­ли под ярмом и как мы свя­за­ли себя бес­слав­ным пору­чи­тель­ст­вом, а ныне узреть нас выдан­ны­ми вра­гу наги­ми, в цепях, при­няв­ши­ми весь их гнев на свои голо­вы; (10) и да будет вам бла­го­угод­но, чтобы новые кон­су­лы и рим­ские леги­о­ны били сам­ни­тов так, как до наше­го кон­суль­ства все­гда их били».

с.414 (11) Когда он кон­чил, все вдруг заго­ре­лись таким вос­хи­ще­ни­ем и сочув­ст­ви­ем к это­му мужу, что уже и не вери­лось: точ­но ли это тот самый Спу­рий Посту­мий — винов­ник столь позор­но­го мира? (12) Толь­ко о том и жале­ли теперь, что тако­го-то мужа вра­ги, взбе­шен­ные нару­ше­ни­ем мира, под­верг­нут осо­бен­но мучи­тель­ной каз­ни.

(13) Все одоб­ри­ли Спу­рия Посту­мия и согла­си­лись с ним, но народ­ные три­бу­ны Луций Ливий и Квинт Мелий²⁹ суме­ли на вре­мя нало­жить запрет на испол­не­ние это­го замыс­ла: (14) три­бу­ны заяви­ли, что выда­ча не осво­бо­дит народ от гне­ва богов до тех пор, пока сам­ни­ты не полу­чат сно­ва все то, что было в их рас­по­ря­же­нии под Кав­ди­ем, (15) что сами три­бу­ны за спа­се­ние рим­ско­го воин­ства сво­им пору­чи­тель­ст­вом о мире ника­ко­го нака­за­ния не заслу­жи­ва­ют и, нако­нец, что как особ непри­кос­но­вен­ных их нель­зя ни выдать вра­гу, ни под­верг­нуть наси­лию³⁰.

9. (1) Тогда заго­во­рил Посту­мий: «Выдай­те пока нас, особ не свя­щен­ных, кого мож­но выдать, не оскорб­ляя бла­го­че­стия, а этих, непри­кос­но­вен­ных, выда­ди­те после, как толь­ко они сло­жат с себя долж­ность. (2) И если послу­ша­е­те мое­го сове­та, то перед выда­чей нака­жи́те их здесь же, на пло­ща­ди, роз­га­ми, чтоб за отсроч­ку рас­пла­ты они спол­на полу­чи­ли свои про­цен­ты. (3) Кто же так мало све­дущ в пра­ве феци­а­лов³¹, чтоб не понять: они отри­ца­ют, что после нашей выда­чи сам­ни­там кара богов не будет боль­ше гро­зить наро­ду, пред­от­вра­щая этим свою выда­чу, а вовсе не пото­му, что так оно на самом деле. (4) Отцы-сена­то­ры! И я не отри­цаю свя­то­сти руча­тельств и дого­во­ров для тех, кто рав­но чтит обе­ты, при­но­си­мые богам, и клят­вы, давае­мые людям. Я отри­цаю толь­ко, что нечто, нала­гаю­щее обя­за­тель­ства на народ, может быть освя­ще­но без изъ­яв­ле­ния им сво­ей воли. (5) Что если бы сам­ни­там доста­ло дер­зо­сти вырвать у нас не толь­ко это пору­чи­тель­ство, но еще и заста­вить нас про­из­не­сти сло­ва, тре­бу­е­мые зако­ном при сда­че горо­да? Что же, три­бу­ны, раз­ве и тогда вы ста­ли бы утвер­ждать, что рим­ский народ сдал­ся на милость победи­те­ля и Город сей, хра­мы, свя­ти­ли­ща, зем­ли и воды при­над­ле­жат сам­ни­там? (6) Лад­но, не буду о сда­че, раз уж речь о клят­вен­ном пору­чи­тель­стве. Но как быть, дай мы за рим­ский народ клят­вен­ное пору­чи­тель­ство, что он покинет свой Город? или спа­лит? или отка­жет­ся от маги­ст­ра­тов, от сена­та, от зако­нов? или под­чи­нит­ся цар­ской вла­сти? Боги, гово­ришь, не попу­стят! Но ведь уни­зи­тель­ные усло­вия не дела­ют обя­за­тель­ства менее клят­вен­ны­ми! (7) Если народ мож­но обя­зать хоть к чему-то, то мож­но обя­зать и к чему угод­но. И тут уже не важ­но, как может пока­зать­ся, кто имен­но ручал­ся — кон­сул ли, дик­та­тор ли или пре­тор. (8) Сам­ни­ты сами дали это понять, когда не удо­воль­ст­во­ва­лись клят­ва­ми кон­су­лов, но заста­ви­ли клясть­ся и лега­тов, и кве­сто­ров, и воен­ных три­бу­нов. (9) Что тол­ку спра­ши­вать теперь у меня, зачем я дал такие руча­тель­ства, если делать с.415 это кон­сул не впра­ве, и я не мог ни давать им руча­тельств в том, что мне непод­суд­но, ни высту­пать от ваше­го име­ни, не будучи вами на то упол­но­мо­чен? (10) Под Кав­ди­ем, отцы-сена­то­ры, не было ниче­го, что вер­ши­лось бы по чело­ве­че­ско­му разу­ме­нию. Боги бес­смерт­ные отня­ли разум и у ваших и у вра­же­ских вое­на­чаль­ни­ков: (11) мы ока­за­лись бес­печ­ны в веде­нии вой­ны, а зло­по­луч­ные сам­ни­ты упу­сти­ли победу, добы­тую бла­го­да­ря нашим зло­клю­че­ни­ям. Ведь когда они спе­шат хоть на каких-то усло­ви­ях, но толь­ко поско­рее лишить ору­жия мужей рож­ден­ных для ору­жия, это зна­чит, что они не сме­ют верить уда­че, даро­вав­шей им победу. (12) Будь они в здра­вом уме, неужто труд­но им было, пока вози­ли стар­цев из дому на совет, отпра­вить в Рим послов? И о мире и о дого­во­ре гово­рить с сена­том и наро­дом? (13) Налег­ке там три дня пути. А до воз­вра­ще­ния послов из Рима, либо с вер­ною сво­ею победой, либо с миром^32—33, заклю­чи­ли бы пере­ми­рие! Дей­ст­ви­тель­ным мог­ло быть лишь одно руча­тель­ство — то, что дано по воле наро­да. (14) Но вы бы сво­его согла­сия не дали, а зна­чит, не было бы и пору­чи­тель­ства. Вид­но, бого­про­ти­вен был иной исход! Меч­та слиш­ком радуж­ная, чтобы не вскру­жить сам­ни­там голо­ву, так и долж­на была их оду­ра­чить, (15) а наше вой­ско и осво­бо­дить долж­на была та же фор­ту­на, какая взя­ла в плен. Пусть при­зрач­ную победу сам­ни­тов мир еще более при­зрач­ный пре­вра­тит в нечто, а руча­тель­ства пусть не свя­жут нико­го, кро­ме пору­чи­те­лей. (16) Раз­ве мы вели с вами, отцы-сена­то­ры, какие-нибудь пере­го­во­ры? Или, может быть, с рим­ским наро­дом? Кто посме­ет при­звать вас к отве­ту? Кто посме­ет обви­нять в обмане? Вра­ги или сограж­дане? Но вра­гам вы ни за что не руча­лись а нико­му из граж­дан не при­ка­зы­ва­ли за вас ручать­ся. (17) И ста­ло быть, у вас нет обя­за­тельств ни перед нами, ибо вы ниче­го нам не пору­ча­ли, ни перед сам­ни­та­ми, ибо с ними ни о чем не дого­ва­ри­ва­лись. (18) Мы явля­ем­ся пору­чи­те­ля­ми перед сам­ни­та­ми и вполне рас­по­ла­га­ем тем, чем руча­лись, тем, что можем им теперь пре­до­ста­вить, — тела­ми наши­ми и жиз­ня­ми. Вот на что пусть они обру­шат свою ярость, поды­мут меч и рас­па­лят­ся гне­вом! (19) А о три­бу­нах поду­май­те, выдать ли их теперь же, или это луч­ше пока отло­жить. Тем вре­ме­нем мы с тобою, Тит Вету­рий, и вы все вме­сте с нами отда­дим свои ничтож­ные жиз­ни, иску­пая клят­во­пре­ступ­ле­ние. И пусть наша казнь даст сво­бо­ду рим­ско­му ору­жию!»

10. (1) Отцы-сена­то­ры были потря­се­ны и речью, и ора­то­ром, и не толь­ко на всех про­чих, но даже на народ­ных три­бу­нов ска­зан­ное ока­за­ло воздей­ст­вие, и они отда­ли себя во власть сена­та: (2) немед­лен­но сло­жи­ли с себя долж­ность и вме­сте с дру­ги­ми были пере­да­ны феци­а­лам для отправ­ки в Кав­дий. Сенат при­нял о том поста­нов­ле­ние³⁴, и тогда слов­но свет вос­си­ял над граж­да­на­ми. (3) Посту­мий у всех на устах, в похва­лах его воз­но­сят до небес, посту­пок его рав­ня­ют с жерт­вою кон­су­ла Пуб­лия с.416 Деция³⁵ и дру­ги­ми досто­слав­ны­ми подви­га­ми. (4) Это он, твер­дят граж­дане, при­ду­мал, как изба­вить государ­ство от гибель­но­го мира, он это и испол­нит. Доб­ро­воль­но при­ни­мая жесто­кую казнь и ярость вра­га, он ради рим­ско­го наро­да при­но­сит себя в жерт­ву! (5) Мыс­ли всех обра­ще­ны теперь к войне и сра­же­ни­ям: когда же мож­но будет нако­нец схва­тить­ся в бою с сам­ни­том?

(6) Граж­дане пыла­ли таким гне­вом и нена­ви­стью, что вой­ско набра­ли почти из одних доб­ро­воль­цев. Из преж­них рат­ни­ков вто­рич­но соста­ви­ли новые леги­о­ны, и вой­ско дви­ну­лось к Кав­дию. (7) Шед­шие впе­ре­ди феци­а­лы, подой­дя к город­ским воротам, при­ка­за­ли совлечь с пору­чи­те­лей мира одеж­ды и свя­зать им руки за спи­ной. При­служ­ник из почте­ния к досто­ин­ству Посту­мия ста­рал­ся не туго скру­чи­вать ему руки, и тот вос­клик­нул: «Затя­ни-ка рем­ни, не то выда­ча будет неза­кон­ной!» (8) Затем они вошли в собра­ние сам­ни­тов, при­бли­зи­лись к три­бу­на­лу Пон­тия, и Авл Кор­не­лий Арви­на, феци­ал, про­из­нес такие сло­ва: (9) «Поели­ку эти люди без веле­ния рим­ско­го наро­да кви­ри­тов пору­чи­лись перед вами за дого­вор о сою­зе и тем самым посту­пи­ли без­за­кон­но, я, осво­бож­дая народ рим­ский от нече­стия, выдаю вам этих людей»³⁶. (10) При этих сло­вах Посту­мий изо всех сил уда­рил феци­а­ла коле­ном в бед­ро и гром­ко заявил, что он — сам­нит­ский граж­да­нин³⁷, что он нару­шил пра­во, при­ня­тое меж­ду наро­да­ми, оскор­бив вот это­го посла и феци­а­ла, и тем закон­нее будет нача­та новая вой­на.

11. (1) На это Пон­тий отве­чал: «Я не при­му такой выда­чи, и сам­ни­ты ее не при­зна­ют. (2) Ты, Спу­рий Посту­мий, мог все объ­явить недей­ст­ви­тель­ным и мог остать­ся вер­ным дого­во­ру. Зачем же ты укло­ня­ешь­ся от того и от дру­го­го? Все, кто был во вла­сти сам­нит­ско­го наро­да, при­над­ле­жат ему! Или вме­сто них — мир! (3) Но что попу­сту взы­вать к тебе? Ты хоть по сове­сти воз­вра­ща­ешь себя свя­зан­ным победи­те­лю. К наро­ду рим­ско­му я обра­ща­юсь! Если в тягость ему обе­ща­ния, дан­ные в Кав­дин­ском уще­лье, пусть воз­вра­тит леги­о­ны в то самое место, где они были окру­же­ны, (4) пусть не будет ника­ко­го обма­на, пусть счи­та­ет­ся, что ниче­го не было, пусть вновь полу­чат вои­ны ору­жие, кото­рое они сло­жи­ли соглас­но дого­во­ру, вновь вой­дут в свой лагерь, пусть полу­чат назад все, что было у них нака­нуне пере­го­во­ров. И вот тогда пус­кай изби­ра­ют вой­ну и реши­тель­ные дей­ст­вия, тогда пус­кай отвер­га­ют дого­во­ры и мир! (5) Нач­нем же вой­ну в том поло­же­нье и на тех местах, где были и мы и вы до пред­ло­же­ния мира, и тогда не при­дет­ся рим­ско­му наро­ду вме­нять в вину кон­су­лам их обе­ща­ния, а нам рим­ско­му наро­ду — его веро­лом­ство. (6) Неуже­ли и тут, как все­гда, вы оты­ще­те повод, потер­пев пора­же­ние, не соблюдать дого­во­ра? Пор­сене вы дали залож­ни­ков — и уве­ли их тай­ком обрат­но³⁸, (7) у гал­лов золо­том выку­пи­ли государ­ство — и при пере­да­че золота их умерт­ви­ли³⁹, с нами заклю­чи­ли мир, чтоб воз­вра­тить плен­ные леги­о­ны, и этот мир с.417 счи­та­е­те недей­ст­ви­тель­ным. Но обман вы все­гда при­кры­ва­е­те види­мо­стью какой-то закон­но­сти⁴⁰. (8) Так что же? Рим­ский народ не одоб­ря­ет спа­се­ния его леги­о­нов ценою позор­но­го мира? Тогда пусть отринет мир и вернет победи­те­лю захва­чен­ные им леги­о­ны! Вот чего тре­бу­ют и честь, и дого­во­ры, и обряды феци­а­лов. (9) А ты, Авл Кор­не­лий, полу­чив по дого­во­ру то, чего доби­вал­ся, — столь­ких граж­дан целы­ми и невреди­мы­ми — и лишив меня мира, ради кото­ро­го я их отпу­стил, ты вме­сте с феци­а­ла­ми сме­ешь назы­вать это пра­вом наро­дов?!

(10) Нет, я не при­ни­маю вашу при­твор­ную выда­чу и выда­чей ее не при­знаю. Я не пре­пят­ст­вую этим людям воз­вра­щать­ся к сво­им сограж­да­нам, кото­рые по-преж­не­му свя­за­ны дан­ным нам за них руча­тель­ст­вом и кото­рые про­гне­ва­ли, сме­ясь над волей богов, сами небе­са! (11) Что ж, начи­най­те вой­ну, раз уж Спу­рий Посту­мий уда­рил сей­час коле­ном посла-феци­а­ла. Так боги и пове­рят, что Посту­мий сам­нит­ский, а не рим­ский граж­да­нин, что рим­ский посол оскорб­лен сам­ни­том, а пото­му, дескать, вой­на про­тив нас сде­ла­лась спра­вед­ли­вой. (12) И не стыд­но тебе выстав­лять на все­об­щее обо­зре­ние такое над­ру­га­тель­ство над бла­го­че­сти­ем? (13) Сту­пай, лик­тор, сни­ми путы с рим­лян. Не дер­жу нико­го, пусть ухо­дят, когда поже­ла­ют».

И они воз­вра­ти­лись невреди­мы из-под Кав­дия в рим­ский лагерь, навер­ня­ка осво­бо­див себя, а может быть, и государ­ство от клят­вен­ных обе­ща­ний.

12. (1) Сам­ни­ты пони­ма­ли, что вме­сто почет­но­го мира вновь нача­лась кро­во­про­лит­ней­шая вой­на, и не толь­ко пред­чув­ст­во­ва­ли все, что и про­изо­шло впо­след­ст­вии, но слов­но виде­ли это воочию. (2) Теперь они возда­ва­ли запозда­лую и бес­по­лез­ную уже хва­лу двум сове­там ста­ро­го Пон­тия, ибо, сбив­шись на сред­ний путь, они про­ме­ня­ли быв­шую в их руках победу на нена­деж­ный мир и, упу­стив слу­чай ока­зать бла­го­де­я­ние или совер­шить зло­де­я­ние, теперь были вынуж­де­ны сра­жать­ся с теми, кого мог­ли либо уни­что­жить навсе­гда как вра­гов, либо обре­сти навсе­гда как дру­зей. (3) И без еди­но­го сра­же­ния, кото­рое пока­за­ло бы, на чьей сто­роне пере­вес, настро­е­ния так пере­ме­ни­лись, что рим­ляне боль­ше сла­ви­ли Посту­мия за сда­чу, чем сам­ни­ты — Пон­тия за бес­кров­ную его победу, (4) и если рим­ляне рав­ня­ли новую вой­ну с вер­ной победой, то для сам­ни­тов она озна­ча­ла победу рим­лян.

(5) В это вре­мя на сто­ро­ну сам­ни­тов пере­шли сат­ри­кан­цы, и вот, вне­зап­но появив­шись под рим­ским посе­ле­ни­ем Фре­гел­ла­ми, сам­ни­ты — а с ними, по досто­вер­ным сведе­ни­ям, были и сат­ри­кан­цы — сре­ди ночи захва­ти­ли город, одна­ко до рас­све­та про­тив­ни­ки из осто­рож­но­сти ниче­го не пред­при­ни­ма­ли. (6) Наут­ро нача­лась бит­ва, шед­шая спер­ва без явно­го пре­иму­ще­ства сто­рон. Все же фре­гел­лан­цы суме­ли усто­ять, ибо дра­лись за свои алта­ри и оча­ги⁴¹, а с крыш им помо­га­ли тол­пы мир­ных жите­лей⁴². (7) Но потом взя­ло верх ковар­ство. Слыш­но было, как гла­ша­тай с.418 объ­явил, что сло­жив­шим ору­жие дадут уйти невреди­мы­ми. Эта надеж­да осла­би­ла бит­вен­ный пыл фре­гел­лан­цев, и повсюду ста­ли бро­сать ору­жие. (8) Часть более стой­ких вои­нов с ору­жи­ем про­рва­лась через зад­ние ворота, и отва­га ока­за­лась луч­шей защи­тою, чем страх, кото­рый заста­вил про­чих опро­мет­чи­во пове­рить сам­ни­там: всех их, тщет­но взы­вав­ших к богам и к вер­но­сти дан­но­му сло­ву, сам­ни­ты обло­жи­ли огнем и сожгли⁴³.

(9) Кон­су­лы разде­ли­ли меж собою воен­ные обла­сти: Папи­рий поспе­шил в Апу­лию к Луце­рии, где томи­лись рим­ские всад­ни­ки, взя­тые под Кав­ди­ем в залож­ни­ки, а Пуб­ли­лий стал в Сам­нии про­тив Кав­дин­ских леги­о­нов. (10) Это при­ве­ло сам­ни­тов в заме­ша­тель­ство: к Луце­рии они идти не реша­лись, опа­са­ясь вра­гов с тыла, но и на месте не мог­ли оста­вать­ся, боясь лишить­ся тем вре­ме­нем Луце­рии. (11) Они сочли за луч­шее во всем дове­рить­ся судь­бе и дать бой Пуб­ли­лию. С тем они и постро­и­ли вой­ска для бит­вы.

13. (1) Гото­вясь к сра­же­нию, кон­сул Пуб­ли­лий решил спер­ва обра­тить­ся с речью к вои­нам и отдал при­каз созы­вать сход­ку. В мгно­ве­ние ока все сбе­жа­лись к кон­суль­ско­му шат­ру, но за гром­ки­ми тре­бо­ва­нья­ми бит­вы нель­зя было даже рас­слы­шать обо­д­ря­ю­щих слов пол­ко­во­д­ца: (2) ведь каж­до­го зва­ла в бой память о пере­жи­том уни­же­ньи. И вот рим­ляне идут в бой, торо­пя зна­ме­нос­цев⁴⁴, а чтоб не было задерж­ки, когда, сой­дясь с вра­гом, долж­ны будут бро­сить дро­ти­ки и уже после брать­ся за мечи, они, буд­то по услов­но­му зна­ку, разом пус­ка­ют дро­ти­ки и, обна­жив мечи, бегом кида­ют­ся на непри­я­те­ля. (3) И не было здесь надоб­но­сти в воен­ном искус­стве с его уме­ни­ем рас­по­ла­гать ряды и резер­вы, все здесь сде­ла­ла ярость вои­нов, бро­сив­ших­ся впе­ред, как одер­жи­мые. (4) Враг был не толь­ко рас­се­ян, даже в соб­ст­вен­ном лаге­ре сам­ни­ты не посме­ли закре­пить­ся и врас­сып­ную бежа­ли в Апу­лию. Впро­чем, к Луце­рии они при­бы­ли, сно­ва собрав­шись под свои зна­ме­на. (5) Ярость, с кото­рой рим­ляне про­рва­лись сквозь гущу вра­га, бро­си­ла их затем на лагерь, там учи­ни­лись рез­ня и кро­во­про­ли­тие еще страш­нее, чем в сра­же­нии, и в неистов­стве вои­ны уни­что­жи­ли боль­шую часть добы­чи.

(6) Дру­гое вой­ско, с кон­су­лом Папи­ри­ем, про­дви­ну­лось по побе­ре­жью до Арп⁴⁵, нигде не встре­чая враж­деб­но­сти, чему при­чи­ной в боль­шей мере были обиды от сам­ни­тов и нена­висть к ним, чем какое-то бла­го­де­я­ние рим­ско­го наро­да. (7) Рав­нин­ные при­бреж­ные обла­сти в те вре­ме­на посто­ян­но разо­ря­лись сам­ни­та­ми, жите­ля­ми гор­ных селе­ний, кото­рые, как и подо­ба­ет диким гор­цам, пре­зи­ра­ли более крот­кий нрав зем­ледель­цев, схо­жий, как водит­ся, с при­ро­дой их края. (8) Оста­вай­ся эта область вер­на сам­ни­там, рим­ское вой­ско либо не добра­лось бы до Арп, либо, отре­зан­ное от под­во­за про­до­воль­ст­вия, погиб­ло бы по доро­ге, где нет ника­ких источ­ни­ков про­пи­та­ния. (9) Но и так, когда они добра­лись до Луце­рии, голод стал оди­на­ко­вым муче­ни­ем для с.419 оса­жден­ных и оса­ждав­ших. Рим­ляне все полу­ча­ли из Арп, но это­го было так мало, что про­до­воль­ст­вие для стра­жи, дозо­ров и вои­нов, заня­тых зем­ля­ны­ми работа­ми, всад­ни­ки достав­ля­ли из Арп в лагерь в кожа­ных мешоч­ках, (10) а порой, наткнув­шись на непри­я­те­ля, они долж­ны были сбра­сы­вать про­до­воль­ст­вие с коней и при­ни­мать бой. До при­хо­да вто­ро­го кон­су­ла с победо­нос­ным вой­ском оса­жден­ным доста­ви­ли с сам­нит­ских гор про­пи­та­ние, а внутрь горо­да впу­сти­ли под­креп­ле­ние. (11) При­ход Пуб­ли­лия еще боль­ше стес­нил про­тив­ни­ка, ведь он оста­вил оса­ду на сото­ва­ри­ща, а сам разъ­ез­жал по полям, тем самым начи­сто лишив вра­га воз­мож­но­сти добы­вать про­до­воль­ст­вие. (12) Тогда сам­ни­ты, не наде­ясь, что оса­жден­ные смо­гут и даль­ше тер­петь голод, при­нуж­де­ны были стя­нуть ото­всюду свои силы и вый­ти про­тив Папи­рия.

14. (1) В то самое вре­мя, когда обе сто­ро­ны гото­ви­лись к бит­ве, в дело вме­ша­лись тарен­тин­ские послы⁴⁶, пред­ла­гая и сам­ни­там и рим­ля­нам пре­кра­тить вой­ну; а кто, мол, вос­про­ти­вит­ся и не захо­чет сло­жить ору­жие, про­тив того они высту­пят на сто­роне про­тив­ни­ка. (2) Выслу­шав послов, Папи­рий, вняв для вида их речам, отве­чал, что посо­ве­ту­ет­ся с това­ри­щем, но, послав за ним, он исполь­зо­вал все вре­мя для при­готов­ле­ний к сра­же­нию, а пере­го­во­рив о деле, для обо­их несо­мнен­ном, выста­вил знак к бою. (3) К кон­су­лам, заня­тым обряда­ми и рас­по­ря­же­ни­я­ми, поло­жен­ны­ми перед бит­вой, при­бли­зи­лись ожи­дав­шие отве­та послы тарен­тин­цев. (4) Папи­рий ска­зал им: «Тарен­тин­цы, пул­ла­рий⁴⁷ объ­яв­ля­ет, что пти­це­га­да­ния бла­го­при­ят­ны, гада­ния по внут­рен­но­стям так­же на ред­кость счаст­ли­вы. В бой, как види­те, мы идем по воле богов». (5) Вслед за тем он отдал при­каз выно­сить зна­ме­на и дви­нул вой­ска впе­ред, бра­ня вздор­ное пле­мя: из-за мяте­жей и раздо­ров они бес­силь­ны упра­вить­ся со сво­и­ми дела­ми дома и еще при­тя­за­ют отме­рять дру­гим спра­вед­ли­вую меру вой­ны и мира!

(6) Сам­ни­ты тем вре­ме­нем оста­ви­ли вся­кие воен­ные при­готов­ле­ния⁴⁸, то ли и впрямь желая мира, то ли видя выго­ду в при­твор­стве, кото­рое скло­нит на их сто­ро­ну тарен­тин­цев. Когда же они увиде­ли рим­лян, неожи­дан­но постро­ив­ших­ся для бит­вы, (7) то при­ня­лись кри­чать, мол, из пови­но­ве­ния тарен­тин­цам они не выхо­дят, в сра­же­ние не всту­па­ют и ору­жие за вал не выно­сят; и хотя их обма­ну­ли, они гото­вы на все, лишь бы не дать пово­да думать, буд­то они пре­не­бре­га­ют посред­ни­че­ст­вом тарен­тин­цев. (8) Кон­су­лы про­воз­гла­ша­ют это зна­ме­ни­ем и воз­но­сят молит­вы о том, чтобы вра­ги и даль­ше пре­бы­ва­ли в таком рас­по­ло­же­нии духа, при каком они не ста­нут защи­щать и вала. (9) А сами, поде­лив меж собою воин­ские силы, подо­шли к вра­же­ским укреп­ле­ни­ям и бро­си­лись на них разом со всех сто­рон. Одни засы­па́ли ров, дру­гие выдер­ги­ва­ли часто­кол и сбра­сы­ва­ли его в ров, и не одно при­род­ное муже­ство дви­га­ло ими: с.420 оже­сто­чен­ных уни­же­ни­ем, их гна­ла впе­ред ярость; (10) они ворва­лись в лагерь с кри­ка­ми, что здесь вам не уще­лье, не Кав­дий, не тес­ни­ны непро­лаз­ные, где ошиб­ка дала победу над­мен­но­му ковар­ству, — нет, здесь рим­ская доб­лесть, а ее ни вал, ни рвы не оста­но­вят! (11) И вся­кий, как мог, уби­вал без раз­бо­ра тех, кто драл­ся, и тех, кто бежал, без­оруж­ных и воору­жен­ных, рабов и сво­бод­ных, взрос­лых и мало­ле­ток, людей и скот; (12) и не оста­лось бы в лаге­ре ниче­го живо­го, не подай кон­су­лы знак отхо­дить, не выго­ни они при­ка­за­ми и угро­за­ми алчу­щих кро­ви вои­нов вон из вра­жье­го лаге­ря. (13) При­шлось кон­су­лам тут же обра­тить­ся к вой­ску, раздо­са­до­ван­но­му тем, что пре­рва­лось упо­е­ние гне­вом, с уве­ре­ни­я­ми, что в нена­ви­сти к вра­гу кон­су­лы и сами не усту­па­ют сво­им рат­ни­кам и впредь не усту­пят, что они, напро­тив, (14) гото­вы быть их вождя­ми в войне и в неуто­ми­мой мести, но ярость их сдер­жи­ва­ет мысль о шести­стах всад­ни­ках, сидя­щих залож­ни­ка­ми в Луце­рии: (15) как бы вра­ги, не наде­ясь уже на поща­ду, не каз­ни­ли тех, стре­мясь в сле­пом сво­ем отча­я­нии погу­бить их преж­де, чем погиб­нут сами. (16) Вои­ны это одоб­ри­ли и обра­до­ва­лись, что их неистов­ство укро­ще­но, и при­зна­ли наи­луч­шим все стер­петь, лишь бы не рис­ко­вать жиз­нью столь­ких знат­ных юно­шей Рима⁴⁹.

15. (1) Рас­пу­стив сход­ку, дер­жа­ли совет: всем ли вме­сте оса­ждать Луце­рию, или же одно­му вой­ску с одним из вождей потре­во­жить окрест­ных апу­лий­цев — народ, чьи наме­ре­ния были неяс­ны. (2) Кон­сул Пуб­ли­лий отпра­вил­ся с вой­ском, чтобы обой­ти Апу­лию, и за один поход мно­го наро­дов поко­рил он силою или при­нял в союз­ни­ки и союз с ними скре­пил дого­во­ром. (3) И у Папи­рия, остав­ше­го­ся для оса­ды Луце­рии, вско­ре все вышло так, как он и рас­счи­ты­вал. Ведь когда все пути для под­во­за про­до­воль­ст­вия из Сам­ния ока­за­лись пере­кры­ты, голод вынудил сам­нит­ский отряд, охра­няв­ший Луце­рию, отпра­вить к рим­ско­му кон­су­лу послов с пред­ло­же­ни­ем полу­чить назад всад­ни­ков, быв­ших при­чи­ной вой­ны, и снять оса­ду. (4) Папи­рий отве­тил им при­мер­но так: надо бы спро­сить у Пон­тия, сына Герен­ния, по мило­сти кото­ро­го рим­ляне про­шли под ярмом, что́, по его мне­нию, долж­ны пре­тер­петь побеж­ден­ные; (5) а впро­чем, коль ско­ро они пред­по­чли, чтобы вра­ги, а не они сами уста­но­ви­ли спра­вед­ли­вую меру нака­за­ния, то пусть объ­явят в Луце­рии, чтобы ору­жие, обоз, скот, всех мир­ных жите­лей оста­ви­ли в сте­нах горо­да, (6) а вои­нов он наме­рен в одних туни­ках про­гнать под ярмом, лишь в отмест­ку за оскорб­ле­ние, но не для того, чтобы при­чи­нить новое. (7) Все усло­вия были при­ня­ты, и семь тысяч вои­нов про­гна­ли под ярмом; в Луце­рии взя­ли огром­ную добы­чу, при­чем полу­чи­ли назад и все зна­ме­на, и все ору­жие, отня­тое под Кав­ди­ем, и вер­ну­ли домой — а это было самой боль­шой радо­стью — всад­ни­ков, кото­рые как залож­ни­ки мира были отда­ны сам­ни­та­ми под стра­жу в Луце­рию.

с.421 (8) Едва ли была у рим­ско­го наро­да дру­гая победа, более про­слав­лен­ная вне­зап­ной во всем пере­ме­ною, осо­бен­но если и впрямь, как гово­рит­ся в иных лето­пи­сях, и сам Пон­тий, сын Герен­ния, сам­нит­ский пол­ко­во­дец, был во искуп­ле­ние позо­ра кон­су­лов вме­сте со все­ми тоже отправ­лен под ярмо. (9) Впро­чем, сдал­ся ли непри­я­тель­ский вождь в плен и про­шел ли он под ярмом, точ­но не извест­но, и это меня не удив­ля­ет. Куда уди­ви­тель­ней сомне­ния в том, был ли под Кав­ди­ем, а потом у Луце­рии дик­та­тор Луций Кор­не­лий⁵⁰ с началь­ни­ком кон­ни­цы Луци­ем Папи­ри­ем Кур­со­ром (10) и как един­ст­вен­ный мсти­тель за позор рим­лян спра­вил ли он затем три­умф, в то вре­мя, быть может, самый слав­ный после три­ум­фа Фурия Камил­ла⁵¹ или же честь это­го подви­га при­над­ле­жит кон­су­лам и глав­ным обра­зом Папи­рию. (11) К этой пута­ни­це при­ба­ви­лась дру­гая: то ли это Папи­рий Кур­сор на бли­жай­ших выбо­рах в тре­тий раз стал кон­су­лом (вме­сте со вто­рич­но избран­ным на эту долж­ность Квин­том Авли­ем Церре­ти­ном^[8]), сохра­нив за собою долж­ность как награ­ду за воен­ные успе­хи в Луце­рии, то ли то был Луций Папи­рий Мугил­лан, и про­изо­шла пута­ни­ца в про­зви­щах.

16. (1) Все, одна­ко, соглас­ны, что после вой­ну завер­ши­ли уже кон­су­лы. Одной удач­ной бит­вой Авлий решил вой­ну с ферен­тин­ца­ми⁵² и, при­ка­зав дать залож­ни­ков, при­нял сда­чу само­го горо­да, пере­пол­нен­но­го бежав­ши­ми с поля боя вой­ска­ми. (2) И дру­го­му кон­су­лу в войне про­тив сат­ри­кан­цев — рим­ских граж­дан, пере­ки­нув­ших­ся к сам­ни­там после пора­же­ния под Кав­ди­ем и впу­стив­ших в свой город сам­нит­ский отряд, — сопут­ст­во­ва­ла такая же уда­ча. (3) А дело было так. Когда рим­ское вой­ско уже под­сту­па­ло к сте­нам Сат­ри­ка и жите­ли отпра­ви­ли послов умо­лять о мире, кон­сул дал им суро­вый ответ: если не пере­бьют сам­нит­ских вои­нов или не выда­дут их, то пусть к нему боль­ше не явля­ют­ся. Для посе­лен­цев эти сло­ва были страш­ней угро­зы напа­де­ния, (4) и пото­му послы тот­час при­сту­пи­ли к кон­су­лу с вопро­сом, как, по его разу­ме­нию, могут они, сла­бые и мало­чис­лен­ные, совла­дать с таким силь­ным и хоро­шо воору­жен­ным воин­ст­вом. Кон­сул велел им про­сить сове­та у тех, по чье­му нау­ще­нию впу­сти­ли сам­ни­тов в город, и послы уда­ли­лись, с трудом добив­шись поз­во­ле­ния (5) посо­ве­щать­ся в сена­те и воз­вра­тить­ся с отве­том. С тем они и ухо­дят восво­я­си.

(6) В сат­ри­кан­ском сена­те в ту пору были две пар­тии: в одной вер­хо­во­ди­ли винов­ни­ки изме­ны рим­ско­му наро­ду, дру­гая состо­я­ла из вер­ных Риму граж­дан, одна­ко и те и дру­гие напе­ре­бой стре­ми­лись уго­дить кон­су­лу, чтобы толь­ко обес­пе­чить себе преж­ний мир. (7) Посколь­ку отряд сам­ни­тов, совер­шен­но не гото­вый к оса­де, дол­жен был на сле­дую­щую ночь поки­нуть город, в одной из пар­тий счи­та­ли, что доста­точ­но изве­стить кон­су­ла, в каком часу ночи, через какие ворота и по какой доро­ге враг наме­рен вый­ти из горо­да; (8) а в дру­гой — про­тив­ни­ки пере­хо­да на с.422 сто­ро­ну сам­ни­тов в ту же ночь и ворота кон­су­лу откры­ли, и тай­ком от вра­га впу­сти­ли в город воору­жен­ных рим­лян. (9) Так, бла­го­да­ря двой­но­му пре­да­тель­ству отряд сам­ни­тов вне­зап­но столк­нул­ся с рим­ля­на­ми, засев­ши­ми в при­до­рож­ном лесу в заса­де, а со сто­ро­ны запол­нен­но­го непри­я­те­лем горо­да раздал­ся бое­вой клич, и за какой-нибудь час сам­ни­ты были пере­би­ты, Сат­рик взят и все ока­за­лось во вла­сти кон­су­ла. (10) Кон­сул про­вел дозна­ние и, выяс­нив, чьих рук делом была изме­на, винов­ных высек роз­га­ми и обез­гла­вил, а затем поста­вил в горо­де силь­ную охра­ну и лишил сат­ри­кан­цев ору­жия.

(11) После это­го Папи­рий Кур­сор отпра­вил­ся в Рим празд­но­вать три­умф. Так гово­рят те, кто при­пи­сы­ва­ет это­му вождю взя­тие Луце­рии и отправ­ку сам­ни­тов под ярмо. (12) Он бес­спор­но был мужем достой­ным как воин вся­че­ской похва­лы: его отли­ча­ли не толь­ко воля и муже­ство, но и телес­ная сила; (13) на ред­кость быст­ро­но­гий (откуда и его про­зви­ще⁵³), он бла­го­да­ря силе ног, а может быть, и бла­го­да­ря упраж­не­нию, гово­рят, побеж­дал в беге всех сво­их сверст­ни­ков; еще он, по рас­ска­зам, чрез­вы­чай­но мно­го ел и пил; (14) и для пеше­го и для кон­но­го воен­ная служ­ба под его нача­лом была тяже­лей­шей, ибо сам он не знал уста­ло­сти. (15) Так, одна­жды всад­ни­ки набра­лись сме­ло­сти про­сить в награ­ду за успе­хи осво­бо­дить их от неко­то­рых обя­зан­но­стей, (16) и он отве­чал им на это: «Чтоб вы не ска­за­ли, буд­то я не дал вам ника­ких послаб­ле­ний, так и быть, не рас­ти­рай­те себе зады, спе­шив­шись с коней». И была в этом муже гро­мад­ная власт­ная сила, кото­рой рав­но поко­ря­лись союз­ни­ки и сограж­дане. (17) Слу­чи­лось как-то пре­не­стин­ско­му пре­то­ру⁵⁴ по робо­сти замеш­кать­ся с выво­дом сво­их вои­нов из резер­вов в пер­вые ряды. Папи­рий, рас­ха­жи­вав­ший перед сво­им шатром, велел его позвать и при­ка­зал лик­то­ру гото­вить топор. (18) При этих сло­вах пре­не­сти­нец замер ни жив ни мертв, а Папи­рий ска­зал: «Ну-ка, лик­тор, сру­би этот пень, а то он меша­ет ходить» — и отпу­стил пре­не­стин­ца, обо­млев­ше­го от ужа­са перед страш­ной каз­нью, нало­жив на него один толь­ко штраф. (19) Бес­спор­но, что даже в те вре­ме­на, на ред­кость бога­тые доб­лест­ны­ми мужа­ми, не было ни одно­го чело­ве­ка, на кото­ро­го рим­ское государ­ство мог­ло бы поло­жить­ся так, как на Папи­рия Кур­со­ра. Доста­точ­но ска­зать, что его почи­та­ли вождем, по силе духа спо­соб­ным про­ти­во­стать вели­ко­му Алек­сан­дру, если бы тот, поко­рив Азию, пошел вой­ной на Евро­пу.

17. (1) Ничто, кажет­ся, не было мне так чуж­до, когда я начал этот труд, как жела­ние отсту­пать от изло­же­ния собы­тий по поряд­ку и рас­цве­чи­вать свое сочи­не­ние все­воз­мож­ны­ми отступ­ле­ни­я­ми, чтобы доста­вить при­ят­ные раз­вле­че­ния чита­те­лю и дать отдых сво­ей душе; (2) но при одном упо­ми­на­нии о столь вели­ком царе и пол­ко­вод­це во мне вновь ожи­ва­ют те мыс­ли, что втайне не раз вол­но­ва­ли мой ум, и хочет­ся пред­ста­вить себе, с.423 какой исход мог­ла бы иметь для рим­ско­го государ­ства вой­на с Алек­сан­дром⁵⁵.

(3) При­ня­то счи­тать, что на войне все реша­ет чис­ло вои­нов, их доб­лесть, искус­ство вое­на­чаль­ни­ков и судь­ба, кото­рой под­власт­ны все дела чело­ве­че­ские, а дела вой­ны все­го более⁵⁶. (4) Рас­смот­рев все это и по отдель­но­сти и в сово­куп­но­сти, лег­ко убедить­ся, что Алек­сандр, подоб­но дру­гим царям и наро­дам, тоже не смог бы сокру­шить рим­скую мощь. (5) Если начать со срав­не­ния пол­ко­вод­цев, то хотя я не отри­цаю, конеч­но, что Алек­сандр был пол­ко­вод­цем неза­у­ряд­ным, но ему преж­де все­го при­ба­ви­ло сла­вы его поло­же­ние един­ст­вен­но­го вождя и смерть в рас­цве­те лет и на вер­шине успе­ха, когда не при­шлось еще изведать пре­врат­но­стей судь­бы. (6) Не ста­ну вспо­ми­нать дру­гих слав­ных царей и пол­ко­вод­цев, явив­ших миру вели­кие при­ме­ры чело­ве­че­ских кру­ше­ний, но что же, как не дол­го­ле­тие⁵⁷, вверг­ло в пучи­ну несча­стий Кира, до небес вос­хва­ля­е­мо­го гре­ка­ми, а совсем еще недав­но Пом­пея Вели­ко­го?

(7) Пере­чис­лять ли рим­ских пол­ко­вод­цев, не всех и не за все вре­мя, а тех толь­ко, с кем как с кон­су­ла­ми или дик­та­то­ра­ми при­шлось бы сра­жать­ся Алек­сан­дру? (8) Марк Вале­рий Корв, Гай Мар­ций Рутул, Гай Суль­пи­ций, Тит Ман­лий Торк­ват, Квинт Пуб­ли­лий Филон, Луций Папи­рий Кур­сор, Квинт Фабий Мак­сим, два Деция, Луций Волум­ний, Маний Курий! (9) А если бы до вой­ны с Римом Алек­сандр стал вое­вать с Кар­фа­ге­ном и пере­пра­вил­ся в Ита­лию в более зре­лом воз­расте, то и после тех так­же были мужи вели­кие. (10) Любой из них был наде­лен таким же муже­ст­вом и умом, как и Алек­сандр, а воин­ские навы­ки рим­лян со вре­мен осно­ва­ния Горо­да пере­да­ва­лись из поко­ле­ния в поко­ле­ние и успе­ли уже при­нять вид нау­ки, постро­ен­ной на твер­дых пра­ви­лах. (11) Так вели вой­ны цари, так вели их потом изгнав­шие царей Юнии и Вале­рии, а еще поз­же — Фабии, Квинк­ции, Кор­не­лии, так вел их и Фурий Камилл — ста­рец, кото­ро­го в юно­сти зна­ли те, кому при­шлось бы сра­жать­ся с Алек­сан­дром. (12) А Ман­лий Торк­ват или Вале­рий Корв, стя­жав­шие сла­ву рато­бор­цев преж­де сла­вы пол­ко­вод­цев, раз­ве усту­пи­ли бы они на поле бра­ни бой­цов­ской доб­ле­сти Алек­сандра, ведь и она нема­ло при­ба­ви­ла к его сла­ве? (13) Усту­пи­ли бы ему Деции, обрек­шие себя пре­ис­под­ней, бро­са­ясь на вра­га? Усту­пил бы Папи­рий Кур­сор — муж несрав­нен­ной мощи и тела и духа?! (14) И мог­ла ли про­ни­ца­тель­ность одно­го юно­ши⁵⁸ пре­взой­ти муд­рость не како­го-то одно­го мужа, но того само­го сена­та, чей истин­ный образ постиг лишь один — тот, кто ска­зал⁵⁹, что рим­ский сенат состо­ит из царей?! (15) А может быть, в том заклю­ча­лась опас­ность, что Алек­сандр искус­ней любо­го из назван­ных мною и место для лаге­ря выбе­рет, и обес­пе­чит бес­пе­ре­бой­ный под­воз про­до­воль­ст­вия, и обез­опа­сит себя от засад, и улу­чит удоб­ное вре­мя для бит­вы, и суме­ет выстро­ить вой­ска и под­кре­пить их резер­ва­ми? с.424 (16) Но нет, ему при­шлось бы при­знать, что тут перед ним не Дарий!⁶⁰ Это Дария, тащив­ше­го за собою тол­пы жен­щин и евну­хов, отя­го­щен­но­го гру­зом пур­пу­ра и золота в дока­за­тель­ство сво­его бла­го­ден­ст­вия, Алек­сандр мог захва­тить ско­рее даже как добы­чу, а не как вра­га, най­дя в себе толь­ко сме­лость пре­зреть все это его показ­ное вели­чие. (17) А в Ита­лии, когда бы вырос­ли перед ним апу­лий­ские леса и лукан­ские горы и пред­ста­ли бы ему све­жие следы несча­стья его семьи там, где недав­но погиб его дядя — Эпир­ский царь Алек­сандр⁶¹, ничто бы не напом­ни­ло ему тогда той Индии, по кото­рой он про­шел во гла­ве хмель­но­го и раз­гуль­но­го вой­ска.

18. (1) И мы гово­рим об Алек­сан­дре, еще не опья­нен­ном сча­стьем, а ведь он менее всех был спо­со­бен достой­но нести бре­мя уда­чи. (2) Если же, рас­суж­дая о нем, иметь в виду удел послед­них лет его жиз­ни и тот новый, с поз­во­ле­ния ска­зать, образ мыс­лей⁶², кото­рый он усво­ил себе как победи­тель, то ясно, (3) что в Ита­лию он бы явил­ся боль­ше похо­жий на Дария, чем на Алек­сандра, и при­вел бы за собою вой­ско, уже пере­рож­дав­ше­е­ся, поза­быв­шее Македо­нию и пере­няв­шее пер­сид­ские нра­вы. (4) Горь­ко, рас­ска­зы­вая о таком вели­ком царе, вспо­ми­нать о кич­ли­вой пере­мене в его обла­че­нии, о тре­бо­ва­нии в знак почте­ния зем­ных покло­нов, непе­ре­но­си­мых для македо­нян, даже когда они тер­пе­ли пора­же­ния, а тем более когда чув­ст­во­ва­ли себя победи­те­ля­ми. А ужас­ные каз­ни, убий­ства дру­зей на пирах и попой­ках⁶³, а тще­слав­ная ложь о сво­ем про­ис­хож­де­нии!⁶⁴ (5) Что если при­стра­стие к вину рос­ло бы в нем день ото дня, а при­сту­пы яро­сти дела­лись бы все сви­ре­пей и неукро­ти­мей? И я ведь гово­рю лишь о том, в чем никто из писа­те­лей не сомне­ва­ет­ся! Можем ли мы не видеть в этом ника­ко­го ущер­ба досто­ин­ствам пол­ко­во­д­ца?

(6) Оста­ет­ся еще, одна­ко, опас­ность, о кото­рой любят твер­дить самые вздор­ные из гре­ков, гото­вые из зави­сти к рим­ской сла­ве пре­воз­но­сить даже пар­фян⁶⁵, а имен­но что рим­ский народ не усто­ял бы перед вели­чи­ем само­го́ име­ни Алек­сандра (хотя, по-мое­му, рим­ляне о нем тогда слы­хом не слы­ха­ли) и что сре­ди столь­ких бла­го­род­ных рим­лян не нашлось бы ни одно­го, кто бы сво­бод­но воз­вы­сил про­тив него свой голос. (7) И это при­том, что в Афи­нах, государ­стве, сокру­шен­ном силой македон­ско­го ору­жия, несмот­ря на зре­ли­ще еще дымя­щих­ся раз­ва­лин сосед­них Фив, нашлись все же люди⁶⁶, посмев­шие сво­бод­но выска­зы­вать­ся про­тив него, о чем так ясно свиде­тель­ст­ву­ют их дошед­шие до нас речи!

(8) Каким бы гро­мад­ным ни каза­лось нам вели­чие это­го чело­ве­ка, оно оста­ет­ся вели­чи­ем все­го лишь одно­го чело­ве­ка, кото­ро­му чуть боль­ше деся­ти лет сопут­ст­во­ва­ла уда­ча. (9) Когда не могут най­ти сча­стия, рав­но­го это­му, затем что даже рим­ский народ, хотя ни в одной из войн не был побеж­ден, все же неред­ко, с.425 слу­ча­лось, тер­пел пора­же­ния⁶⁷, а Алек­сандр не знал воен­ной неуда­чи, то не хотят взять в толк того, что срав­ни­ва­ют подвиг чело­ве­ка, да еще моло­до­го, с дея­ни­я­ми наро­да, вою­ю­ще­го уже четы­ре сто­ле­тия. (10) Когда в одном слу­чае боль­ше сме­ни­лось поко­ле­ний, чем в дру­гом — мину­ло лет⁶⁸, сто­ит ли удив­лять­ся, что на столь дол­гий срок при­шлось боль­ше пре­врат­но­стей судь­бы, чем на какие-то три­на­дцать лет? (11) Поче­му бы не срав­ни­вать уда­чу одно­го чело­ве­ка с уда­чей дру­го­го и одно­го вождя — с дру­гим? (12) Я столь­ких могу назвать рим­ских пол­ко­вод­цев, кото­рым в бит­ве все­гда сопут­ст­во­ва­ло сча­стье! В лето­пи­сях, в спис­ках маги­ст­ра­тов мож­но най­ти целые стра­ни­цы кон­су­лов и дик­та­то­ров, муже­ство и сча­стье кото­рых ни разу не обма­ну­ло надеж­ды рим­ско­го наро­да. (13) И они заслу­жи­ва­ют боль­ше­го вос­хи­ще­ния, чем Алек­сандр или любой дру­гой царь, еще и пото­му, что иные из них дик­та­то­ра­ми были по десять или два­дцать дней, а кон­су­лом никто не был доль­ше года; (14) и пото­му еще, что народ­ные три­бу­ны меша­ли им про­из­во­дить набор, и на вой­ну они быва­ло отправ­ля­лись с опозда­ни­ем, и еще до сро­ка их отзы­ва­ли про­во­дить выбо­ры, (15) и срок их пол­но­мо­чий исте­кал порою тогда, когда дело было в самом раз­га­ре, и това­ри­щи по долж­но­сти, слу­ча­лось, чини­ли им пре­пят­ст­вия или нано­си­ли урон кто тру­со­стью, а кто без­рас­суд­ст­вом, и вой­ну они про­дол­жа­ли, полу­чив в наслед­ство неуда­чи пред­ше­ст­вен­ни­ков, и вой­ско им доста­ва­лось из ново­бран­цев или пло­хо обу­чен­ных воен­ной служ­бе. (16) А цари, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, не толь­ко сво­бод­ны ото всех этих пре­пон, но воль­ны рас­по­ря­жать­ся и вре­ме­нем, и обсто­я­тель­ства­ми, под­чи­няя все это сво­е­му замыс­лу⁶⁹ и ни к чему не при­ме­ня­ясь. (17) Мы видим, ста­ло быть, что непо­беди­мый Алек­сандр вое­вал бы с непо­беди­мы­ми пол­ко­во­д­ца­ми и в этой игре они рав­но ста­ви­ли бы на кон свою уда­чу, (18) а может быть, и не рав­но, ибо над ним висе­ла бы более страш­ная опас­ность: у македо­нян-то был один Алек­сандр, с кото­рым не толь­ко мог­ло слу­чить­ся все, что угод­но, но он еще и сам искал опас­но­стей, (19) тогда как рим­лян, рав­ных Алек­сан­дру сла­вой или вели­чи­ем подви­гов, ока­за­лось бы мно­го, и каж­дый из них мог бы жить или уме­реть, пови­ну­ясь року, но не ста­вя под удар государ­ство.

19. (1) Оста­лось срав­нить силы обе­их сто­рон по чис­лен­но­сти и родам войск и источ­ни­кам попол­не­ния. Судя по пере­пи­сям того вре­ме­ни, насе­ле­ние Рима насчи­ты­ва­ло две­сти пять­де­сят тысяч чело­век. (2) Таким обра­зом, даже при измене всех союз­ни­ков латин­ско­го пле­ме­ни десять леги­о­нов⁷⁰ давал набор из одних толь­ко жите­лей Рима. (3) В те годы неред­ко четы­ре или пять войск одно­вре­мен­но вели вой­ны в Этру­рии, в Умбрии (здесь заод­но и с гал­ла­ми), в Сам­нии и в Лука­нии. (4) Кро­ме того, весь Лаций с саби­ня­на­ми, вольска­ми и эква­ми, вся Кам­па­ния и часть Умбрии и Этру­рии, а так­же пице­ны, мар­сы, пелиг­ны, вести­ны и апу­лий­цы вме­сте со всем побе­ре­жьем Ниж­не­го моря, насе­лен­ным с.426 гре­ка­ми — от Фурий и до Неа­по­ля и Кум, а оттуда весь про­ме­жу­ток от Антия и Остии, — все эти зем­ли ока­за­лись бы либо могу­чи­ми союз­ни­ка­ми Рима, либо его наго­ло­ву раз­би­ты­ми про­тив­ни­ка­ми. (5) Сам Алек­сандр мог бы пере­пра­вить в Ита­лию не более трид­ца­ти тысяч македон­ских вете­ра­нов и четы­ре тыся­чи всад­ни­ков, в основ­ном фес­са­лий­цев, ибо это была глав­ная его сила. При­ба­вив к ним пер­сов, индий­цев и дру­гие наро­ды, он вел бы с собою ско­рее поме­ху, а не под­мо­гу. (6) Добавь к это­му, что у рим­лян попол­не­ние было дома, под рукой, а у Алек­сандра, веду­ще­го вой­ну в чужой зем­ле, вой­ско ста­ло бы посте­пен­но редеть, как то слу­чи­лось впо­след­ст­вии с Ган­ни­ба­лом. (7) Македо­няне были воору­же­ны круг­лым щитом и сари­сой⁷¹; у рим­лян щит был про­дол­го­ва­тый, луч­ше защи­щаю­щий тело, и дро­тик, с лету пора­жаю­щий силь­ней, чем копье. (8) Оба вой­ска состо­я­ли из тяже­ло­во­ору­жен­ных и соблюда­ли ряды, но если фалан­га македо­нян непо­во­рот­ли­ва и одно­род­на, то рим­ский бое­вой порядок подви­жен, ибо состав­лен из мно­гих частей и может при необ­хо­ди­мо­сти без труда и разо­мкнуть­ся и сно­ва сомкнуть­ся. (9) Да и кто мог срав­нить­ся с рим­ским рат­ни­ком в усер­дии, кто, как он, мог пере­но­сить лише­ния? Доста­точ­но было Алек­сан­дру потер­петь одно пора­же­ние, и он про­иг­рал бы всю вой­ну. Но какая бит­ва мог­ла сло­мить рим­лян, не сокру­шен­ных ни Кав­ди­ем, ни Кан­на­ми? (10) И будь даже нача­ло похо­да успеш­ным, все рав­но не раз бы при­шлось Алек­сан­дру, вспо­ми­ная пер­сов, индий­цев и смир­ную Азию, при­знать, что до сих пор ему дово­ди­лось вое­вать с жен­щи­на­ми. (11) Имен­но это, гово­рят, про­мол­вил эпир­ский царь Алек­сандр, когда, смер­тель­но ранен­ный, срав­нил поход это­го юно­ши в Азию со жре­би­ем, выпав­шим на его долю⁷².

(12) Пра­во же, если вспом­нить, что в Пер­вой Пуни­че­ской войне с пуний­ца­ми дра­лись на море два­дцать четы­ре года⁷³, то ведь всей Алек­сан­дро­вой жиз­ни едва ли, думаю, хва­ти­ло б на одну толь­ко эту вой­ну. (13) И очень воз­мож­но, что пуний­ское и рим­ское государ­ства, свя­зан­ные древни­ми уза­ми⁷⁴, при рав­ной для них опас­но­сти сов­мест­но под­ня­лись бы про­тив обще­го вра­га, и тогда бы на Алек­сандра разом обру­ши­лась вой­на с дву­мя самы­ми могу­ще­ст­вен­ны­ми дер­жа­ва­ми — Кар­фа­ге­ном и Римом. (14) Хотя и не под Алек­сан­дро­вым нача­лом и не в пору рас­цве­та македон­ской мощи, но все-таки в вой­нах с Антиохом⁷⁵, Филип­пом⁷⁶ и Пер­се­ем⁷⁷ рим­ляне узна­ли, что за про­тив­ник македо­ня­нин, и не толь­ко ни разу не потер­пе­ли пора­же­ния в этих вой­нах, но и опас­но­сти такой для них не воз­ни­ка­ло.

(15) Пусть речи не будут при­страст­ны и забудем о вой­нах граж­дан­ских!⁷⁸ Но когда же усту­пи­ли мы пехо­те? Когда было такое в откры­том бою, когда — в рав­ных с вра­гом усло­ви­ях, а тем более в выгод­ном поло­же­нье? (16) Конеч­но, кон­ни­ца и ее стре­лы, непро­хо­ди­мые чащи и мест­ность, где нель­зя добыть про­до­воль­ст­вия, стра­шат тяже­ло­во­ору­жен­ных бой­цов. (17) Но с.427 они про­гна­ли и про­го­нят вновь тыся­чи войск посиль­ней, чем вой­ско македо­нян и Алек­сандра, лишь бы оста­ва­лась неиз­мен­ной пре­дан­ность тепе­ре­ш­не­му миру и забота о согла­сии граж­дан⁷⁹.

20. (1) Сле­дую­щи­ми кон­су­ла­ми ста­ли Марк Фолий Флак­ци­на и Луций Плав­тий Венокс. (2) В этом году [318—317 гг.] в Рим доби­вать­ся воз­об­нов­ле­ния дого­во­ров при­бы­ли послы мно­гих сам­нит­ских пле­мен. Про­стер­тые на зем­ле⁸⁰, они вызва­ли состра­да­ние сена­та и были ото­сла­ны им к наро­ду, у кото­ро­го, одна­ко, их моль­бы отнюдь не возы­ме­ли тако­го успе­ха. (3) Поэто­му после отка­за в дого­во­ре они несколь­ко дней кряду оса­жда­ли прось­ба­ми отдель­ных граж­дан и доби­лись нако­нец пере­ми­рия на два года. (4) И жите­ли апу­лий­ских Теа­на и Кан­у­зии, изму­чен­ные чини­мым им разо­ре­ни­ем, дали кон­су­лу Луцию Плав­тию залож­ни­ков и отда­лись под власть Рима. (5) В том же году после того, как пре­тор Луций Фурий издал для кам­пан­цев зако­ны, для Капуи впер­вые ста­ли изби­рать пре­фек­тов, при­чем кам­пан­цы сами наста­и­ва­ли и на том и на дру­гом, видя в этом исце­ле­ние от пагуб­ных внут­рен­них раздо­ров. (6) Тогда же в Риме были созда­ны две новые три­бы — Уфен­тин­ская и Фалерн­ская⁸¹.

(7) Когда в Апу­лии дела при­ня­ли такой обо­рот, жите­ли Теа­на⁸² тоже яви­лись к новым кон­су­лам Гаю Юнию Бубуль­ку и Квин­ту Эми­лию Бар­бу­ле про­сить союз­но­го дого­во­ра, обе­щая вза­мен обес­пе­чить для рим­ско­го наро­да мир по всей Апу­лии. (8) Решив­шись на такое пору­чи­тель­ство, они доби­лись заклю­че­ния дого­во­ра, но все же не на рав­ных усло­ви­ях, а при гос­под­ст­ву­ю­щем поло­же­нье рим­ско­го наро­да. (9) После поко­ре­ния всей Апу­лии (ведь и хоро­шо укреп­лен­ный Форент тоже попал в руки Юния) дви­ну­лись даль­ше на лукан­цев; там кон­сул Эми­лий вне­зап­но напал на Норул и взял его при­сту­пом. (10) А когда по союз­ни­кам разо­шлась мол­ва, что в Капуе бла­го­да­ря рим­ской нау­ке воца­ри­лись мир и порядок, то и для антий­цев, кото­рые жало­ва­лись на свою жизнь без твер­дых зако­нов и маги­ст­ра­тов, сенат назна­чил в зако­но­да­те­ли патро­на каж­до­го из посе­ле­ний⁸³. И вот уже не толь­ко рим­ское ору­жие, но и закон­ность рим­ская всюду ста­ла одер­жи­вать победы.

21. (1) В кон­це года [316 г.] кон­су­лы Гай Юний Бубульк и Квинт Эми­лий Бар­бу­ла пере­да­ли леги­о­ны не новым кон­су­лам — Спу­рию Нав­тию и Мар­ку Попи­лию, а дик­та­то­ру Луцию Эми­лию. (2) Дик­та­тор вме­сте с началь­ни­ком кон­ни­цы Луци­ем Фуль­ви­ем начал оса­ду Сати­ку­лы, тем самым давая сам­ни­там повод воз­об­но­вить вой­ну. (3) Опас­ность, таким обра­зом, ста­ла гро­зить рим­ля­нам с двух сто­рон: сам­ни­ты для сня­тия оса­ды со сво­их союз­ни­ков собра­ли боль­шое вой­ско и рас­по­ло­жи­лись непо­да­ле­ку от лаге­ря рим­лян, а сати­ку­лан­цы неожи­дан­но рас­пах­ну­ли ворота и с гром­ки­ми кри­ка­ми бро­си­лись тол­пою на рим­ские дозо­ры. (4) Потом, рас­счи­ты­вая боль­ше на помощь со сто­ро­ны, чем на соб­ст­вен­ные силы, и те и дру­гие с само­го нача­ла сра­же­ния по с.428 пра­ви­лам ста­ли тес­нить рим­лян, но дик­та­тор, хотя драть­ся при­шлось на две сто­ро­ны, сумел все-таки удер­жать оба строя, раз­вер­нув вой­ска для кру­го­вой обо­ро­ны и заняв такое место, где его было труд­но окру­жить. (5) Более ярост­ный удар он, одна­ко, нанес сде­лав­шим вылаз­ку и, не встре­тив силь­но­го сопро­тив­ле­ния, загнал их обрат­но в город и тогда уже раз­вер­нул про­тив сам­ни­тов все свое вой­ско. (6) Сам­ни­ты сопро­тив­ля­лись упор­нее, одна­ко и над ними одер­жа­ли победу, пусть неско­рую, но от это­го не менее вер­ную и пол­ную. Ночью сам­ни­ты бежа­ли в свой лагерь и, зату­шив огни, поти­хонь­ку ушли всем вой­ском, оста­вив надеж­ду спа­сти Сати­ку­лу, но, чтобы отпла­тить вра­гу той же моне­той, сами оса­ди­ли союз­ную рим­ля­нам Пли­сти­ку.

22. (1) Когда этот год [315 г.] завер­шил­ся, веде­ние вой­ны пере­шло к дик­та­то­ру Квин­ту Фабию; новые кон­су­лы⁸⁴ оста­лись, как и преды­ду­щие, в самом Риме, а Фабий, чтобы при­нять от Эми­лия вой­ско, при­был с под­креп­ле­ни­ем под Сати­ку­лу. (2) Тем вре­ме­нем и сам­ни­ты пере­ста­ли оса­ждать Пли­сти­ку, а вме­сто это­го вызва­ли из дому новые вой­ска и, пола­га­ясь на свою мно­го­чис­лен­ность, вновь ста­ли лаге­рем на преж­нем месте; для отвле­че­ния рим­лян от оса­ды они пыта­лись втя­ги­вать их в раз­но­го рода стыч­ки. (3) Одна­ко дик­та­тор еще боль­ше сосре­дото­чил уси­лия на оса­де вра­же­ских стен, видя цель вой­ны во взя­тии горо­да и почти не при­ни­мая пре­до­сто­рож­но­стей про­тив сам­ни­тов: он толь­ко рас­ста­вил дозо­ры, чтобы лагерь не под­верг­ся неожи­дан­но­му напа­де­нию. (4) Это при­ба­ви­ло сам­ни­там дер­зо­сти, и они ста­ли то и дело подъ­ез­жать к валу, не давая рим­ля­нам покоя.

Одна­жды, когда враг был почти у ворот лаге­ря, началь­ник кон­ни­цы Квинт Авлий Церре­тан без ведо­ма дик­та­то­ра в беше­ном рыв­ке со всею сво­ею кон­ни­цей выско­чил из лаге­ря и отбро­сил непри­я­те­ля прочь. (5) И в этой схват­ке, так мало похо­жей на упор­ное про­ти­во­бор­ство, судь­ба яви­ла свое могу­ще­ство: обе сто­ро­ны понес­ли тяж­кие поте­ри, и оба вождя нашли здесь свою гибель. (6) Пона­ча­лу сам­нит­ский вое­на­чаль­ник в доса­де на то, что раз­бит и обра­щен в бег­ство в том самом месте, где толь­ко что так дерз­ко гар­це­вал, сумел уго­во­ра­ми и обод­ре­ни­ем сно­ва пове­сти сво­их в бой; (7) рим­ско­му началь­ни­ку кон­ни­цы лег­ко было заме­тить его сре­ди вои­нов, кото­рых он звал в бой, и, наста­вив копье, Квинт Авлий так при­шпо­рил сво­его коня, что хва­ти­ло одно­го уда­ра, чтобы тело вра­га, без­ды­хан­ное, пало наземь. Вопре­ки обык­но­ве­нию тол­па вои­нов не столь­ко была обес­ку­ра­же­на гибе­лью сво­его пред­во­ди­те­ля, сколь­ко оже­сто­че­на ею: (8) все, кто был рядом, пусти­ли свои копья в Авлия, ворвав­ше­го­ся сго­ря­ча в самую гущу вра­га. (9) Но честь отмстить за гибель сам­нит­ско­го пред­во­ди­те­ля судь­ба даро­ва­ла преж­де все­го его бра­ту: это он вне себя от горя и яро­сти ста­щил с коня победо­нос­но­го началь­ни­ка кон­ни­цы и умерт­вил его. И даже тело уби­то­го едва не попа­ло в руки сам­ни­тов, так как пал он в самой гуще вра­же­ской с.429 кон­ни­цы. (10) Одна­ко рим­ляне тот­час спе­ши­лись, вынудив сам­ни­тов сде­лать то же самое, и неожи­дан­но выстро­ив­ши­е­ся бое­вые поряд­ки нача­ли вокруг тел вождей руко­паш­ную, в кото­рой рим­ляне, конеч­но, одер­жа­ли верх, и, отбив тело Авлия, победи­те­ли внес­ли его в лагерь, испы­ты­вая разом и горесть, и гор­дость. (11) А сам­ни­ты, поте­ряв вое­на­чаль­ни­ка и испро­бо­вав свои силы в кон­ном бою, оста­ви­ли Сати­ку­лу, при­зна­вая тем самым, что попыт­ки защи­тить ее тщет­ны, и сно­ва при­ня­лись за оса­ду Пли­сти­ки, так что через несколь­ко дней Сати­ку­ла после сда­чи ока­за­лась в руках рим­лян, а Пли­сти­ка — после при­сту­па — в руках сам­ни­тов.

23. (1) Затем воен­ные дей­ст­вия были пере­не­се­ны на новое место, и леги­о­ны из Сам­ния и Апу­лии отпра­ви­ли под Сору. (2) После изби­е­ния рим­ских посе­лен­цев Сора пере­шла на сто­ро­ну сам­ни­тов. Когда рим­ское вой­ско, идя боль­ши­ми пере­хо­да­ми, чтобы отмстить за истреб­ле­ние сограж­дан и отбить посе­ле­ние, пер­вым при­бы­ло к Соре, а раз­вед­чи­ки, разо­слан­ные по доро­гам, (3) один за дру­гим ста­ли при­но­сить изве­стия об иду­щих сле­дом и уже при­бли­жаю­щих­ся сам­ни­тах, (4) рим­ляне дви­ну­лись навстре­чу непри­я­те­лю, и у Лав­тул было дано сра­же­ние, не имев­шее ясно­го исхо­да. Конец ему поло­жи­ло не пора­же­ние и не бег­ство одной из сто­рон: ночь раз­ня­ла про­тив­ни­ков, так и не знав­ших, кому доста­лась победа. (5) У неко­то­рых писа­те­лей⁸⁵ нахо­жу сведе­ния о том, что бит­ва была неудач­ной для рим­лян и началь­ник кон­ни­цы Квинт Авлий пал имен­но в этой бит­ве.

(6) Назна­чен­ный на место Авлия началь­ник кон­ни­цы Гай Фабий⁸⁶ при­был со све­жи­ми вой­ска­ми из Рима и через гон­цов спра­вил­ся у дик­та­то­ра, где ему сле­ду­ет оста­но­вить­ся, когда и с какой сто­ро­ны напа­дать на вра­га. Подроб­но осве­дом­лен­ный обо всех замыс­лах дик­та­то­ра, он спря­тал­ся в хоро­шо укры­том месте. (7) После бит­вы дик­та­тор несколь­ко дней про­дер­жал свои вой­ска за валом в поло­же­нии ско­рей оса­жден­ных, чем оса­ждаю­щих, (8) и вдруг выста­вил знак к бит­ве. Веря, что дух храб­ре­цов толь­ко окрепнет, если не оста­вить им иной надеж­ды, кро­ме как на самих себя, он скрыл от вои­нов при­бы­тие началь­ни­ка кон­ни­цы со све­жим вой­ском (9) и так ска­зал свою речь, буд­то рас­счи­ты­вать мож­но было толь­ко на про­рыв: «Вои­ны, мы попа­ли в ловуш­ку, и нет у нас выхо­да, кро­ме победы. (10) Наш стан доста­точ­но защи­щен укреп­ле­ни­я­ми, но в нем угро­жа­ет нам голод. Зем­ли в окру­ге, где мож­но бы добыть съест­ные при­па­сы, от нас отло­жи­лись, но, если бы кто и хотел нам помочь, он был бы не в силах сде­лать это из-за наше­го неудач­но­го места. (11) Вот поче­му я не хочу обо­льщать вас пустою надеж­дой и остав­лять в цело­сти лагерь, чтобы укрыть­ся в нем, если, как даве­ча, не добьем­ся победы. Ору­жи­ем долж­но защи­щать укреп­ле­ния, а не укреп­ле­ни­я­ми — ору­жие! (12) Пусть дер­жат­ся за лагерь и воз­вра­ща­ют­ся в него те, кому выгод­но затя­ги­вать вой­ну, а мы с.430 отбро­сим-ка упо­ва­ния на все, кро­ме победы! (13) Дви­гай­те зна­ме­на про­тив вра­га! Едва вой­ско вый­дет за вал, пусть те, кому дан при­каз, под­па­лят лагерь. Свой ущерб вы с лих­вой воз­ме­сти­те добы­чей, взя­той со всех изме­нив­ших нам окрест­ных пле­мен». (14) Речь дик­та­то­ра ясно пока­за­ла без­вы­ход­ность поло­же­ния, и вдох­нов­лен­ные ею вои­ны выхо­дят про­тив вра­га, а самый вид пылаю­ще­го за спи­ной лаге­ря еще боль­ше их оже­сто­ча­ет (хотя, соглас­но при­ка­зу дик­та­то­ра, подо­жгли его толь­ко со сто­ро­ны, ближ­ней к вои­нам). (15) И вот, как безум­ные, кину­лись они на вра­га и при пер­вом же натис­ке сме­ша­ли зна­ме­на про­тив­ни­ка, а началь­ник кон­ни­цы, изда­ли завидев горя­щий лагерь (что и было услов­ным зна­ком), в самое вре­мя уда­рил по вра­гам с тыла. Так сам­ни­ты ока­за­лись окру­же­ны и ста­ли кто как мог спа­сать­ся бег­ст­вом; (16) вели­кое мно­же­ство их, сгрудив­ших­ся от стра­ха и мешав­ших в такой тол­чее друг дру­гу, было пере­би­то на месте. (17) Лагерь захва­ти­ли и раз­гра­би­ли, и нагру­жен­ное добы­чей вой­ско дик­та­тор сно­ва при­вел в свой лагерь. И не так радо­ва­лись вои­ны победе, как тому, что, вопре­ки их ожи­да­ни­ям, кро­ме неболь­шо­го спа­лен­но­го огнем участ­ка, все осталь­ное их доб­ро было в цело­сти и сохран­но­сти.

24. (1) Оттуда вой­ско воз­вра­ти­лось к Соре, и новые кон­су­лы — Марк Рете­лий^[3] и Гай Суль­пи­ций, при­няв от Фабия вой­ско, рас­пу­сти­ли боль­шую часть вете­ра­нов⁸⁷ и попол­ни­ли воин­ство когор­та­ми⁸⁸ ново­бран­цев. (2) Город меж тем был рас­по­ло­жен в непри­ступ­ном месте, и рим­ляне никак не мог­ли выбрать вер­ный спо­соб его захва­тить: дли­тель­ная ли оса­да даст им победу или стре­ми­тель­ный при­ступ? (3) И тут пере­беж­чик из Соры, вый­дя тай­ком из горо­да и добрав­шись до рим­ской стра­жи, велит не теряя вре­ме­ни вести его к вождям и кон­су­лам, а пред­став перед ними, обе­ща­ет отдать им город. (4) Когда затем в ответ на рас­спро­сы он объ­яс­нил, что наме­рен делать, пред­ло­же­ние сочли дель­ным и, по его насто­я­нию, пере­дви­ну­ли раз­би­тый под самы­ми стен­ка­ми лагерь на шесть миль от горо­да, (5) чтобы тем усы­пить бди­тель­ность и днев­ных дозо­ров, охра­няв­ших город, и ноч­ной его стра­жи.

На сле­дую­щую ночь пере­беж­чик при­ка­зал когор­там при­та­ить­ся в пере­лес­ках под горо­дом, а сам, взяв деся­ток отбор­ных рат­ни­ков, повел их за собою в кре­пость по кру­тым и почти непро­хо­ди­мым тро­пам. Туда он заго­дя при­нес боль­шой запас мета­тель­ных сна­рядов, (6) а кро­ме того, там были кам­ни, и слу­чай­но раз­бро­сан­ные повсюду, как обыч­но быва­ет на ска­лах, и нароч­но сне­сен­ные в это место жите­ля­ми для луч­шей его защи­ты.

(7) Здесь он и рас­ста­вил рим­лян и, пока­зав им узкую и кру­тую тро­пу, веду­щую в кре­пость из горо­да, мол­вил: «На такой кру­тизне да с ору­жи­ем натиск любой тол­пы мож­но сдер­жи­вать даже втро­ем, (8) вас же деся­те­ро и, что еще важ­нее, вы — рим­ляне, да еще самые храб­рые из рим­лян! За вас будет и само с.431 это место, и тьма ноч­ная, пото­му что в тем­но­те с пере­пу­гу всё пре­уве­ли­чи­ва­ют, а уж стра­ху на всех я наго­ню. Вы же сиди­те в кре­по­сти и дер­жи­те ухо вост­ро». (9) И он помчал­ся вниз, кри­ча во всю мочь: «К ору­жию, граж­дане! Кре­пость взя­та вра­га­ми! Закли­наю вас: защи­щай­тесь!» (10) Так он вопил, вры­ва­ясь в дома ста­рей­шин, в лицо всем встреч­ным и всем, кто в стра­хе повы­ска­ки­вал на ули­цу. Пере­по­лох начал он один, но вот уже тол­пы раз­но­сят его по горо­ду. (11) Встре­во­жен­ные маги­ст­ра­ты, узнав от лазут­чи­ков, послан­ных к кре­по­сти, что она заня­та воору­жен­ны­ми людь­ми с мета­тель­ны­ми оруди­я­ми, при­чем чис­ло про­тив­ни­ков было мно­го­крат­но пре­уве­ли­че­но, теря­ют надеж­ду отбить кре­пость. (12) Повсюду начи­на­ет­ся бег­ство, и полу­сон­ные, почти сплошь без­оруж­ные люди раз­би­ва­ют ворота. В одни такие ворота вры­ва­ет­ся при­вле­чен­ный шумом рим­ский отряд и мчит­ся по ули­цам, уби­вая пере­пу­ган­ных горо­жан. (13) Сора была уже захва­че­на, когда на рас­све­те при­бы­ли кон­су­лы и при­ня­ли сда­чу тех, кого в ноч­ной резне и пере­по­ло­хе поща­ди­ла судь­ба. (14) Из них 225 чело­век, быв­ших, по обще­му мне­нию, винов­ни­ка­ми ужас­но­го изби­е­ния посе­лен­цев и отпа­де­ния от Рима, в око­вах уво­дят в Рим, осталь­ных отпус­ка­ют целы­ми и невреди­мы­ми, но в Соре оста­ет­ся отряд охра­ны. (15) Всех, кого отпра­ви­ли в Рим, высек­ли на фору­ме роз­га­ми и обез­гла­ви­ли, к вящей радо­сти про­сто­го наро­да, для кото­ро­го осо­бен­но важ­на была без­опас­ность пле­бе­ев, посы­лае­мых в какие-нибудь посе­ле­ния.

25. (1) Поки­нув Сору, кон­су­лы дви­ну­лись вой­ною на зем­ли и горо­да авзо­нов⁸⁹, (2) где с при­хо­дом сам­ни­тов после бит­вы при Лав­ту­лах было очень неспо­кой­но и вся Кам­па­ния кише­ла заго­во­ра­ми. (3) В них была заме­ша­на даже сама Капуя, более того, следы заго­во­ра вели в Рим, при­чем к неко­то­рым вли­я­тель­ным людям. Но, как и в Соре, сда­ча горо­дов пре­да­те­ля­ми при­ве­ла пле­мя авзо­нов к покор­но­сти. (4) Авзо­на, Мин­тур­ны и Вес­ция — вот три горо­да, из кото­рых к кон­су­лам яви­лись две­на­дцать знат­ных юно­шей, соста­вив­шие пре­да­тель­ский заго­вор про­тив сво­их горо­дов. (5) О сво­их сограж­да­нах они сооб­щи­ли, что те уже дав­но под­жида­ли при­хо­да сам­ни­тов и, едва при­шла весть о Лав­туль­ском сра­же­нье, они сра­зу сочли рим­лян побеж­ден­ны­ми и посла­ли свою моло­дежь в под­креп­ле­нье сам­ни­там; (6) а потом, после бег­ства сам­ни­тов, ока­за­лись в состо­я­нии не то мира, не то вой­ны: ворот перед рим­ля­на­ми реши­ли не закры­вать, чтобы не дать пово­да к войне, но вме­сте с тем поста­но­ви­ли запе­реть их при при­бли­же­нии рим­ско­го вой­ска к горо­ду; в таком двой­ст­вен­ном состо­я­нии, уве­ря­ли при­шед­шие, горо­да лег­ко захва­тить врас­плох.

(7) По нау­ще­нию пере­беж­чи­ков лагерь при­дви­ну­ли побли­же и ко всем трем горо­дам отпра­ви­ли по отряду. Часть вои­нов долж­на была, воору­жась, неза­мет­но устро­ить заса­ды воз­ле город­ских укреп­ле­ний, а часть, обла­чась в тоги и спря­тав под одеж­дой мечи, перед рас­све­том, через откры­тые ворота вой­ти в город. с.432 (8) Эти послед­ние сра­зу же ста­ли изби­вать стра­жу и немед­лен­но пода­ли знак воору­жен­ным бой­цам спе­шить к ним из сво­их засад. Так завла­де­ли ворота­ми, и все три горо­да были захва­че­ны одно­вре­мен­но и одним спо­со­бом. В отсут­ст­вие вождей⁹⁰ рез­ня при взя­тии горо­да не зна­ла удер­жу, (9) и, несмот­ря на не вполне дока­зан­ное обви­не­ние в измене, пле­мя авзо­нов было истреб­ле­но, слов­но вело с Римом вой­ну не на жизнь, а на смерть.

26. (1) В том же году Луце­рия пре­да­ла вра­гам рим­ский охран­ный отряд и пере­шла во вла­де­ние сам­ни­тов. Но пре­да­те­ли были ско­ро нака­за­ны. (2) Быв­шее побли­зо­сти рим­ское вой­ско с одно­го при­сту­па захва­ти­ло этот рас­по­ло­жен­ный на рав­нине город, жите­лей его и сам­ни­тов бес­по­щад­но пере­би­ли, (3) при­чем озлоб­ле­ние дошло до того, что уже в Риме при обсуж­де­нии в сена­те выво­да в Луце­рию посе­лен­цев мно­гие пред­ла­га­ли не оста­вить там кам­ня на камне. (4) Дело было не толь­ко в понят­ной нена­ви­сти к дву­крат­ным измен­ни­кам, уда­лен­ность места так­же застав­ля­ла стра­шить­ся отправ­ки граж­дан так дале­ко от дома в окру­же­ние столь враж­деб­ных наро­дов. (5) Но пред­ло­же­ние отпра­вить посе­лен­цев все-таки победи­ло, и две с поло­ви­ной тыся­чи чело­век посла­ли в Луце­рию.

В этом же году при повсе­мест­ной измене Риму⁹¹ даже сре­ди капу­ан­ской зна­ти ста­ли воз­ни­кать тай­ные заго­во­ры. (6) О них доло­жи­ли сена­ту, и тут уже не было места бес­печ­но­сти: поста­но­ви­ли про­ве­сти дозна­ние, а для его про­веде­ния — избрать дик­та­то­ра. (7) Дик­та­то­ром стал Гай Мений, назна­чив­ший началь­ни­ком кон­ни­цы Мар­ка Фолия. Велик был страх, вну­шае­мый дик­та­ту­рой. От это­го ли стра­ха или от созна­ния вины, но гла­ва­ри заго­во­ра Кала­вий, Овий и Новий еще до того, как име­на их ста­ли извест­ны дик­та­то­ру, несо­мнен­но доб­ро­воль­но нало­жи­ли на себя руки и так ушли от суда. (8) После завер­ше­ния дозна­ния в Кам­па­нии его пере­нес­ли в Рим под тем пред­ло­гом, что при­каз сена­та пред­по­ла­гал веде­ние дозна­ния не толь­ко о капу­ан­ских заго­вор­щи­ках, но обо всех вооб­ще зло­умыш­лен­ни­ках, где бы ни соби­ра­лись они, чтобы пле­сти свои заго­во­ры про­тив государ­ства, (9) а сход­ки при иска­нии долж­но­стей исполь­зу­ют­ся, мол, про­тив государ­ства. Дозна­ние все раз­рас­та­лось: рос­ло чис­ло лиц, при­вле­кае­мых к отве­ту, и тяжесть обви­не­ний, при­чем дик­та­тор был убеж­ден в сво­ем пра­ве вести дозна­ние без вся­ких огра­ни­че­ний. (10) И вот к отве­ту ста­ли тре­бо­вать знат­ных мужей, а на их прось­бы к три­бу­нам не дово­дить дело до суда никто не отклик­нул­ся. (11) И тогда знат­ные, не толь­ко те, на кого пало обви­не­ние, но и вооб­ще все, в один голос ста­ли повто­рять, что обви­не­ния каса­ют­ся «новых людей», а вовсе не знат­ных, для кото­рых доро­га к долж­но­стям и так откры­та, если толь­ко чьи-нибудь коз­ни не чинят им пре­пон; (12) и более того, твер­ди­ли они, по тако­му делу само­му дик­та­то­ру и его началь­ни­ку кон­ни­цы впо­ру быть под судом, а не с.433 вести по нему рас­сле­до­ва­ние, и, что это так, им обо­им пред­сто­ит узнать, как толь­ко сло­жат с себя долж­ность.

(13) И вот тогда Мений, боль­ше заботясь о сво­ем доб­ром име­ни, чем о вла­сти, высту­пил впе­ред и обра­тил к собра­нию такие речи: (14) «Вы все зна­е­те, кви­ри­ты, мою преж­нюю жизнь, и сама почет­ная долж­ность, воз­ло­жен­ная на меня, пору­ка моей неви­нов­но­сти. Кого в самом деле сле­ду­ет избрать дик­та­то­ром для про­веде­ния дозна­ния? Того ли, кто бле­щет воин­ской сла­вой, ведь это­го не раз тре­бо­ва­ла государ­ст­вен­ная необ­хо­ди­мость? Или здесь нужен был чело­век, чураю­щий­ся преж­де все­го вся­ких сго­во­ров? (15) Но коль ско­ро иные из знат­ных людей (а поче­му, о том суди­те сами, ибо не мне, маги­ст­ра­ту, гово­рить о вещах неудо­сто­ве­рен­ных) (16) спер­ва тщи­лись зада­вить само дозна­ние, а потом, обна­ру­жив свое бес­си­лие, чтобы как-нибудь избе­жать суда, при­бег­ли (пат­ри­ции!) к услу­гам сво­их супо­ста­тов и обра­ти­лись за помо­щью к народ­ным три­бу­нам; (17) коль ско­ро потом им, отверг­ну­тым и три­бу­на­ми, все каза­лось надеж­ней попыт­ки дока­зать свою неви­нов­ность настоль­ко, что посме­ли напасть на нас, и част­ным лицам доста­ло наг­ло­сти тре­бо­вать к отве­ту дик­та­то­ра, то, (18) дабы боги и смерт­ные зна­ли и виде­ли, как одни берут­ся за невоз­мож­ное, а дру­гие спо­кой­но идут навстре­чу обви­не­ни­ям, я отдаю себя на суд сво­им недру­гам, я сла­гаю с себя дик­та­ту­ру! (19) А вас, кон­су­лы, про­шу, если сенат вам пору­чит дозна­ние, про­веди­те его преж­де все­го о нас с Мар­ком Фоли­ем, чтобы ясно ста­ло: не вели­чие долж­но­сти, а наша неви­нов­ность слу­жит нам защи­той от всех обви­не­ний».

(20) После это­го он сло­жил с себя дик­та­ту­ру, а за ним сло­жил с себя долж­ность и Фолий. Они ста­ли пер­вы­ми под­суди­мы­ми кон­су­лов, так как сенат пору­чил дозна­ние имен­но кон­су­лам, и, несмот­ря на враж­деб­ные пока­за­ния зна­ти, бле­стя­ще оправ­да­лись. (21) Пред­стал перед судом и Пуб­ли­лий Филон, мно­го­крат­но испол­няв­ший выс­шие долж­но­сти после того, как свер­шил мно­го слав­ных подви­гов и дома и в похо­дах, и все рав­но нена­вист­ный зна­ти⁹². И он тоже был оправ­дан. (22) Но, как и все­гда это быва­ет, дозна­ние лишь до тех пор вели рев­ност­но и усерд­но, пока обви­ня­е­мые были с гром­ки­ми име­на­ми и рас­сле­до­ва­ние было в новин­ку; потом при­ня­лись за людей менее зна­чи­тель­ных, и нако­нец, след­ст­вие было пре­кра­ще­но бла­го­да­ря про­ис­кам и сго­во­ру тех самых людей, про­тив кото­рых оно было направ­ле­но.

27. (1) Слу­хи обо всем этом, а еще более рас­чет на отпа­де­ние Кам­па­нии от Рима (что и было целью заго­во­ра) заста­ви­ли сам­ни­тов из Апу­лии воз­вра­тить­ся к Кав­дию, (2) чтобы избли­зи, если при какой-нибудь сму­те пред­ста­вит­ся слу­чай, отнять у рим­лян Капую.

(3) Кон­су­лы с силь­ным вой­ском при­бы­ли туда же. Пона­ча­лу про­тив­ни­ки мед­ли­ли, стоя по кра­ям зарос­ше­го лесом рас­пад­ка и пони­мая, что начав­ший наступ­ле­ние ока­зы­ва­ет­ся в невы­год­ном с.434 поло­же­нье; (4) потом, сде­лав неболь­шой крюк по откры­той мест­но­сти, сам­ни­ты спус­ка­ют­ся всем вой­ском в доли­ну на кам­пан­ские поля и спер­ва раз­би­ва­ют лагерь в виду непри­я­те­ля, (5) и потом обе сто­ро­ны про­бу­ют свои силы в мел­ких стыч­ках — глав­ным обра­зом в кон­ном, а не пешем бою; и рим­ляне были доволь­ны исхо­дом этих сты­чек, а затя­ги­ва­ние вой­ны их не тре­во­жи­ло. (6) Вождям сам­ни­тов, напро­тив, ста­ло оче­вид­но, что им еже­днев­но нано­сит­ся пусть неболь­шой, но все же урон и затя­ги­ва­ние вой­ны лиша­ет бой­цов бод­ро­сти. (7) Поэто­му они выст­ра­и­ва­ют бое­вые поряд­ки, раз­ме­стив свою кон­ни­цу на пра­вом и левом кры­ле. Всад­ни­кам было пред­пи­са­но вни­ма­тель­но следить за лаге­рем, чтобы на него нена­ро­ком не напа­ли, но не за бит­вой: пехота, мол, сохра­нит строй.

(8) Кон­сул Суль­пи­ций стал на пра­вом, Пете­лий — на левом кры­ле. На пра­вом кры­ле, где и сам­нит­ские ряды не были сомкну­ты­ми — то ли для обхо­да вра­га, то ли чтоб самим не быть окру­жен­ны­ми, — вои­нов рас­ста­ви­ли посво­бод­ней. (9) На левом — силы при­ба­ви­лось не толь­ко от плот­но­сти рядов, но и от неожи­дан­но­го реше­ния кон­су­ла Пете­лия сра­зу же выпу­стить в пер­вый ряд вспо­мо­га­тель­ные когор­ты, кото­рые дер­жа­ли све­жи­ми на слу­чай затя­нув­ше­го­ся сра­же­ния: собрав вме­сте все свои силы, он при пер­вом же уда­ре потес­нил непри­я­те­ля.

(10) На помощь рас­стро­ен­ным рядам пехоты в бой поспе­ши­ла сам­нит­ская кон­ни­ца. Когда она мча­лась меж­ду вой­ска­ми про­тив­ни­ков, про­тив нее вскачь понес­лась рим­ская кон­ни­ца и сме­ша­ла зна­ме­на и ряды пеших и кон­ных, пока нако­нец на этом кры­ле враг не был смят окон­ча­тель­но. (11) Чтоб обо­д­рять вои­нов, здесь был не толь­ко Пете­лий, но и Суль­пи­ций: заслы­шав крик на левом кры­ле, он при­ска­кал сюда, оста­вив сво­их вои­нов, еще не успев­ших тол­ком схва­тить­ся с вра­гом. (12) Видя здесь бес­спор­ную победу, дви­нул­ся назад, взяв на свое кры­ло тыся­чу две­сти чело­век, и обна­ру­жил, что там дело при­ня­ло совсем иной обо­рот: рим­ляне отсту­па­ли, а враг побед­но тес­нил их рас­стро­ен­ные ряды. (13) Но с при­бы­ти­ем кон­су­ла все вдруг пере­ме­ни­лось. Дей­ст­ви­тель­но, вид вождя под­нял дух вои­нов, а помощь от при­быв­ших с ним храб­ре­цов изме­ря­лась не толь­ко чис­лом: с ними при­шла весть о победе на дру­гом кры­ле, кото­рую вои­ны вско­ре и сами увиде­ли. Все это выпра­ви­ло ход сра­же­ния. (14) Потом уже вдоль все­го строя рим­ляне ста­ли одер­жи­вать верх, уби­вать и брать в плен пере­став­ших сопро­тив­лять­ся сам­ни­тов, если тем не уда­лось бежать в Мале­вент⁹³, кото­рый ныне зовет­ся Бене­вент. Уби­то или взя­то в плен было око­ло трид­ца­ти тысяч сам­ни­тов. Так гово­рит пре­да­ние.

28. (1) После победы столь бли­ста­тель­ной кон­су­лы без про­мед­ле­ния дви­ну­ли свои леги­о­ны на оса­ду Бови­а­на. (2) Там кон­су­лы про­ве­ли зиму [313 г.], пока дик­та­тор Гай Пете­лий с началь­ни­ком кон­ни­цы Мар­ком Фоли­ем не при­нял у них вой­ско. с.435 А назна­чи­ли дик­та­то­ра новые кон­су­лы — Луций Папи­рий Кур­сор, став­ший кон­су­лом в пятый раз, и Гай Юний Бубульк, быв­ший им вто­рич­но. (3) Про­слы­шав о захва­те сам­ни­та­ми фре­гелл­ской кре­по­сти, дик­та­тор оста­вил Бови­ан и устре­мил­ся к Фре­гел­лам. Вер­нув их себе без боя, ибо под покро­вом ночи сам­ни­ты бежа­ли прочь, рим­ляне оста­ви­ли в горо­де силь­ную охра­ну и воз­вра­ти­лись оттуда в Кам­па­нию, глав­ным обра­зом чтобы отбить Нолу. (4) К при­хо­ду дик­та­то­ра за сте­на­ми Нолы укры­лись все сам­ни­ты и нолан­цы из окрест­ных дере­вень. Осмот­рев рас­по­ло­же­ние горо­да, (5) дик­та­тор при­ка­зал сжечь все при­мы­кав­шие к сте­нам стро­е­ния — а место это было густо­на­се­лен­ное, — и вско­ре Нола была взя­та то ли дик­та­то­ром Пете­ли­ем, то ли кон­су­лом Гаем Юни­ем, ибо назы­ва­ют и того и дру­го­го. (6) При­пи­сы­вая честь взя­тия Нолы кон­су­лу, добав­ля­ют, что он же захва­тил Ати­ну и Кала­тию, а Пете­лий, мол, был назна­чен дик­та­то­ром для вби­тия гвоздя при моро­вом повет­рии⁹⁴.

(7) В тот же год в Свес­су и на Пон­тии выве­ли посе­ле­ния. Свес­са преж­де была вла­де­ни­ем аврун­ков, а на Пон­ти­ях, ост­ро­ве неда­ле­ко от побе­ре­жья воль­сков, жили воль­ски. (8) Сенат поста­но­вил выве­сти посе­ле­ния так­же и в Сука­зин­скую⁹⁵ Инте­рам­ну, но избрать три­ум­ви­ров и отпра­вить четы­ре тыся­чи посе­лен­цев при­шлось уже сле­дую­щим кон­су­лам.

29. (1) Вой­на с сам­ни­та­ми была почти завер­ше­на, но не успе­ли еще рим­ские сена­то­ры сбро­сить с себя это бре­мя, как про­шел слух о войне с этрус­ка­ми [312 г.]. (2) За исклю­че­ни­ем галль­ских орд, не было в ту пору наро­да, чье напа­де­ние при такой бли­зо­сти вла­де­ний и такой мно­го­чис­лен­но­сти насе­ле­ния было бы для Рима боль­шей угро­зою. (3) И вот, пока один из кон­су­лов уни­что­жал в Сам­нии остат­ки про­тив­ни­ка, Пуб­лий Деций, кото­ро­го тяже­лая болезнь задер­жа­ла в Риме, по воле сена­та назна­чил дик­та­то­ра — Гая Суль­пи­ция Лон­га, а тот — началь­ни­ка кон­ни­цы — Гая Юния Бубуль­ка^[1]. (4) Сооб­ра­зу­ясь с нешу­точ­ной опас­но­стью, Суль­пи­ций при­вел к при­ся­ге всю моло­дежь и со всею рачи­тель­но­стью при­гото­вил воору­же­ние и все, что было нуж­но в таких обсто­я­тель­ствах. Но он не настоль­ко увлек­ся эти­ми при­готов­ле­ни­я­ми, чтобы само­му помыш­лять о похо­де, напро­тив, он соби­рал­ся остать­ся на месте, если этрус­ки не напа­дут пер­вы­ми. (5) Таки­ми же были и наме­ре­ния этрус­ков: гото­вить­ся к войне, но воз­дер­жи­вать­ся от нее. Так никто и не высту­пил из сво­их пре­де­лов.

На этот год при­хо­дит­ся и зна­ме­ни­тое цен­зор­ство Аппия Клав­дия и Гая Плав­тия, но Аппи­е­ву име­ни в памя­ти потом­ков доста­лась более счаст­ли­вая судь­ба, (6) пото­му что он про­ло­жил доро­гу⁹⁶ и про­вел в город воду⁹⁷; (7) совер­шил он все это один, так как това­рищ его, усты­дясь без­за­стен­чи­вой недоб­ро­со­вест­но­сти, с какой были состав­ле­ны сена­тор­ские спис­ки, сло­жил с себя долж­ность⁹⁸. (8) Аппий же с упрям­ст­вом, при­су­щим его роду с неза­па­мят­ных вре­мен, про­дол­жал один испол­нять обя­зан­но­сти с.436 цен­зо­ра. (9) По насто­я­нию того же Аппия род Поти­ци­ев, в кото­ром сан жре­ца при Гер­ку­ле­со­вом жерт­вен­ни­ке⁹⁹ пере­да­вал­ся по наслед­ству, обу­чил обще­ст­вен­ных рабов обрядам этой свя­ты­ни, дабы пере­дать им свои обя­зан­но­сти. (10) Рас­ска­зы­ва­ют, что вслед за тем про­изо­шло нечто уди­ви­тель­ное и даже такое, что долж­но бы вну­шать набож­ный страх перед любы­ми изме­не­ни­я­ми в поряд­ке бого­слу­же­ний. Дело в том, что в ту пору было две­на­дцать семейств Поти­ци­ев, при­чем око­ло трид­ца­ти взрос­лых муж­чин, и за один лишь год все они умер­ли, и род пре­кра­тил­ся. (11) И не толь­ко исчез с лица зем­ли род Поти­ци­ев — спу­стя несколь­ко лет раз­гне­ван­ные боги ото­мсти­ли и само­му цен­зо­ру, лишив его зре­ния.

30. (1) Итак, кон­су­лы сле­дую­ще­го года [311 г.] — Гай Юний Бубульк, избран­ный в тре­тий раз, и Квинт Эми­лий Бар­бу­ла, во вто­рой раз испол­няв­ший эту долж­ность, — в нача­ле года обра­ти­лись к наро­ду с жало­бой на то, что состав сена­та испор­чен при зло­на­ме­рен­ном состав­ле­нии спис­ка: из него исклю­че­ны луч­шие, чем иные из вне­сен­ных; (2) кон­су­лы отка­за­лись впредь при­зна­вать новый спи­сок как состав­лен­ный, не глядя на пра­вых и вино­ва­тых, при­страст­но и про­из­воль­но и немед­лен­но созва­ли сенат в том соста­ве, какой был до цен­зор­ства Аппия Клав­дия и Гая Плав­тия.

(3) В этом году еще два рода пол­но­мо­чий ста­ли вру­чать­ся наро­дом, и оба в воен­ном деле: во-пер­вых, поста­но­ви­ли, чтобы народ изби­рал по шест­на­дцать воен­ных три­бу­нов на четы­ре леги­о­на, тогда как преж­де лишь несколь­ко мест ста­ви­лось на голо­со­ва­ние наро­да, в основ­ном же назна­ча­лись те, к кому мир­во­ли­ли дик­та­то­ры и кон­су­лы. Это пред­ло­же­ние было вне­се­но народ­ны­ми три­бу­на­ми Луци­ем Ати­ли­ем и Гаем Мар­ци­ем; (4) во-вто­рых, поста­но­ви­ли, чтобы народ ведал и назна­че­ни­ем кора­бель­ных три­ум­ви­ров, зани­мав­ших­ся сна­ря­же­ни­ем и почин­кой судов. Это поста­вил на все­на­род­ное голо­со­ва­ние три­бун Марк Деций.

(5) Еще об одном собы­тии это­го года, едва ли заслу­жи­ваю­щем упо­ми­на­ния, я пред­по­чел бы умол­чать, если бы не счи­та­лось, что это отно­сит­ся к почи­та­нию богов. Осер­дясь на запрет послед­них цен­зо­ров пиро­вать по древ­не­му обы­чаю в хра­ме Юпи­те­ра, флейт­щи­ки всей гурь­бой ушли в Тибур, и в Горо­де неко­му ста­ло играть даже при жерт­во­при­но­ше­ни­ях. (6) Сенат, бес­по­ко­ясь о соблюде­нии обрядов, отпра­вил в Тибур послов сде­лать все воз­мож­ное для воз­вра­ще­ния этих людей рим­ля­нам. (7) Тибур­тин­цы охот­но обе­ща­ли им это и спер­ва, созвав флейт­щи­ков в курию, убеж­да­ли их воз­вра­тить­ся в Рим, но уго­во­ра­ми ниче­го не доби­лись и при­бег­ли к улов­ке, при­но­ров­лен­ной к при­выч­кам самих этих людей. (8) В празд­нич­ный день тибур­тин­цы при­гла­ша­ют флейт­щи­ков в свои дома под пред­ло­гом устрой­ства пира с музы­кой, опа­и­ва­ют их до пол­но­го бес­чув­ст­вия вином, к кото­ро­му этот род людей обыч­но име­ет при­стра­стие, (9) гру­зят спя­щих на с.437 теле­ги и при­во­зят в Рим. И лишь тогда при­шли в себя флейт­щи­ки, когда, еще не стрях­нув­ши хмель, про­буди­лись от утрен­не­го све­та в остав­лен­ных на фору­ме повоз­ках. (10) Тут сбе­жал­ся народ, и упро­си­ли их остать­ся, пообе­щав, что три дня в году они будут раз­гу­ли­вать по Горо­ду раз­ря­жен­ные, рас­пе­вая пес­ни и с воль­ны­ми шут­ка­ми, как это ныне в обы­чае, а тем, кто игрой на флей­те сопро­вож­дал жерт­во­при­но­ше­ния, воз­вра­ти­ли пра­во пиро­вать в хра­ме¹⁰⁰. Вот что про­изо­шло меж­ду дву­мя боль­ши­ми вой­на­ми.

31. (1) Кон­су­лы рас­пре­де­ли­ли меж собою воен­ные обла­сти: Юнию по жре­бию доста­лось вое­вать про­тив сам­ни­тов, Эми­лию — начать вой­ну в Этру­рии. (2) В сам­нит­ской Клу­вии сто­ял отряд рим­ских вои­нов; не имея воз­мож­но­сти захва­тить их силой, сам­ни­ты голо­дом вынуди­ли отряд сдать­ся и после без­образ­но жесто­ко­го биче­ва­ния умерт­ви­ли, невзи­рая на сда­чу. (3) Воз­му­щен­ный этой жесто­ко­стью, Юний счел взя­тие Клу­вии делом пер­во­сте­пен­ной важ­но­сти и за один день оса­ды одо­лел город­ские укреп­ле­ния и пере­бил всех взрос­лых муж­чин. (4) Оттуда он с победою повел вой­ско к Бови­а­ну; это была сто­ли­ца сам­нит­ских пен­тров, бога­тей­ший город, в кото­ром хва­та­ло и ору­жия, и защит­ни­ков. (5) Рим­ляне овла­де­ли горо­дом, дви­жи­мые надеж­дой на добы­чу, ибо осо­бен­ной нена­ви­сти к жите­лям у них не было. Так что с про­тив­ни­ком обо­шлись не так уж жесто­ко, зато добра увез­ли оттуда едва ли не боль­ше, чем слу­ча­лось добыть во всем Сам­нии; вся она была вели­ко­душ­но отда­на вои­нам.

(6) Когда уже не оста­лось ни воин­ства, ни лаге­ря, ни город­ских укреп­ле­ний, спо­соб­ных сопро­тив­лять­ся мощи рим­ско­го ору­жия, всех сам­нит­ских пред­во­ди­те­лей забо­ти­ли лишь поис­ки места для заса­ды, чтобы при удоб­ном слу­чае вне­зап­но пой­мать и окру­жить рим­ских вои­нов, если им как-нибудь поз­во­лят раз­бре­стись за добы­чею. (7) Пере­беж­чи­ки из сель­ских жите­лей и неко­то­рые плен­ни­ки, попав­ши­е­ся кто слу­чай­но, а кто и нароч­но, сооб­ща­ли кон­су­лу соглас­ные меж собою да к тому же и вер­ные сведе­ния об огром­ном ста­де скота, согнан­ном в непро­хо­ди­мую чащу леси­сто­го уще­лья; это побуди­ло кон­су­ла для захва­та добы­чи напра­вить туда налег­ке свои леги­о­ны. (8) Огром­ное сам­нит­ское вой­ско тай­но устро­и­ло на их пути заса­ду, и, увидев, что рим­ляне углу­би­лись в уще­лье, вра­ги вдруг выско­чи­ли из чащи и напа­ли на них врас­плох с шумом и кри­ком. (9) Пона­ча­лу, пока рим­ляне воору­жа­лись и сно­си­ли покла­жу в середи­ну, они были в смя­те­нии от вне­зап­но­сти напа­де­ния, но потом когда, осво­бо­дясь от ноши, каж­дый поспе­шил под зна­ме­на, то в зна­ко­мых рядах и по ста­ро­му воин­ско­му навы­ку уже без вся­ких при­ка­зов сам собою выстро­ил­ся бое­вой порядок. (10) Кон­сул при­мчал­ся туда, где драть­ся было осо­бен­но опас­но, спе­шил­ся и стал при­зы­вать Юпи­те­ра, Мар­са и дру­гих богов в свиде­те­ли, что в это место он зашел, ища не сла­вы для себя, а добы­чи для вои­нов, (11) и что с.438 его не в чем упрек­нуть, кро­ме как в чрез­мер­ном жела­нии отнять у вра­га богат­ство и отдать его сво­им вои­нам; если не доб­лесть вои­нов, вос­кли­цал он, то ничто не спа­сет теперь его от позо­ра. (12) Нуж­но толь­ко изо всех сил всем вме­сте, друж­но уда­рить на вра­га, ведь в бою его уже раз­би­ли, из лаге­ря изгна­ли, горо­да его захва­ти­ли; этот враг на хит­ро­сти и заса­ды воз­ла­га­ет послед­нюю свою надеж­ду и при­бе­га­ет к помо­щи уще­лья, а не ору­жия. (13) Но раз­ве есть такая мест­ность, чтоб ее не одо­ле­ла рим­ская доб­лесть? Он напо­ми­нал о фре­гелл­ской и сор­ской¹⁰¹ кре­по­стях и всех тех местах, где рим­ляне доби­лись успе­ха, несмот­ря на невы­го­ду сво­его поло­же­ния. (14) Вооду­шев­лен­ные эти­ми реча­ми, вои­ны, не обра­щая вни­ма­ния на пре­пят­ст­вия, бро­си­лись на сто­я­щий перед ними вра­же­ский строй. Пока караб­ка­лись вверх по скло­ну, им при­шлось туго, (15) но, как толь­ко пере­до­вые отряды заня­ли навер­ху пло­щад­ку и вои­ны почу­я­ли, что сто­ят на ров­ном месте, тут уже при­шла пора испу­гать­ся укры­вав­шим­ся преж­де в заса­де, и они бежа­ли врас­сып­ную, теряя ору­жие, в те самые укры­тия, где толь­ко что пря­та­лись. (16) Но в местах, подыс­кан­ных нароч­но на поги­бель непри­я­те­лю, они ока­за­лись сами пой­ма­ны в соб­ст­вен­ную ловуш­ку. Так что очень немно­гие суме­ли спа­стись бег­ст­вом, око­ло два­дца­ти тысяч их пере­би­ли, и победив­шие рим­ляне раз­бре­лись в раз­ные сто­ро­ны на поис­ки добы­чи — того само­го ста­да, что было остав­ле­но на их пути.

32. (1) Пока это про­ис­хо­дит в Сам­нии, в Этру­рии за ору­жие взя­лись уже все пле­ме­на, кро­ме арре­ти­нов, и оса­дою Сут­рия, как бы ворот Этру­рии, поло­жи­ли нача­ло вели­кой войне. (2) Один из кон­су­лов, Эми­лий, при­был туда с вой­ском, чтобы снять оса­ду с союз­ни­ков. При появ­ле­нии рим­лян жите­ли Сут­рия, не ску­пясь, достав­ля­ли про­до­воль­ст­вие в лагерь перед горо­дом. (3) Пер­вый день этрус­ки про­ве­ли разду­мы­вая, торо­пить им вой­ну или затя­ги­вать, и посколь­ку вожди пред­по­чли спеш­ные дей­ст­вия осто­рож­ным, то на дру­гой день с вос­хо­дом солн­ца был выстав­лен знак к бою и воору­жен­ное вой­ско вышло на бит­ву. (4) Узнав об этом, кон­сул тот­час пере­дал вои­нам дощеч­ку с рас­по­ря­же­ни­ем зав­тра­кать и, под­кре­пив­шись пищей, воору­жать­ся. (5) Вои­ны пови­но­ва­лись. Увидев их воору­жен­ны­ми и гото­вы­ми к бою, кон­сул при­ка­зал выне­сти за вал зна­ме­на и выстро­ил вой­ска непо­да­ле­ку от непри­я­те­ля. Какое-то вре­мя обе сто­ро­ны сто­я­ли, напря­жен­но ожи­дая, чтобы про­тив­ник пер­вым издал клич и начал сра­же­ние, (6) и мино­вал уже пол­день, а ни с одной сто­ро­ны не было еще пуще­но ни одной стре­лы. Тогда, чтоб не уйти ни с чем, этрус­ки изда­ют крик и под зву­ки труб дви­га­ют впе­ред свои зна­ме­на; не заста­ви­ли себя ждать и рим­ляне. (7) Ярост­но сшиб­лись бой­цы¹⁰²: у вра­гов пре­вос­ход­ство в чис­ле, у рим­лян — в храб­ро­сти. (8) Бит­ва шла с пере­мен­ным успе­хом, мно­гие пали с обе­их сто­рон, и все — самые храб­рые, и тогда лишь решил­ся исход сра­же­ния, когда измотан­ные пере­до­вые отряды были заме­не­ны с.439 све­жи­ми сила­ми вто­ро­го ряда рим­ско­го вой­ска. (9) Этрус­ки же, у кото­рых пере­до­вые вои­ны не были под­дер­жа­ны све­жи­ми под­креп­ле­ни­я­ми, все полег­ли перед зна­ме­на­ми и вокруг. Эта бит­ва не име­ла бы рав­ных по ничтож­но­му чис­лу бежав­ших и огром­но­му — пав­ших, если бы ночь не укры­ла этрус­ков, твер­до решив­ших­ся бить­ся насмерть. (10) Так что победи­те­ли опе­ре­ди­ли побеж­ден­ных и поло­жи­ли конец сече: после захо­да солн­ца был дан знак отсту­пить, и про­тив­ни­ки воз­вра­ти­лись на ночь в свои лаге­ря. (11) После это­го под Сут­ри­ем в тот год не про­изо­шло ниче­го при­ме­ча­тель­но­го, пото­му что во вра­же­ском вой­ске за одну бит­ву были уни­что­же­ны все пере­до­вые части и оста­лись толь­ко вспо­мо­га­тель­ные силы, едва спо­соб­ные охра­нять лагерь; (12) но и у рим­лян ране­ных было столь­ко, что от ран уже после боя скон­ча­лось боль­ше, чем пало на поле бра­ни.

33. (1) Квинт Фабий, кон­сул сле­дую­ще­го [310 г.] года, взял на себя вой­ну под Сут­ри­ем, това­ри­щем Фабия стал Гай Мар­ций Рутул. (2) Тем вре­ме­нем и Фабий при­вел из Рима попол­не­ние, и к этрус­кам при­бы­ло вызван­ное из дому новое вой­ско.

(3) Уже мно­го лет меж­ду пат­ри­ци­ан­ски­ми долж­ност­ны­ми лица­ми и народ­ны­ми три­бу­на­ми не было ника­ких спо­ров и раздо­ров¹⁰³, когда один из семьи, кото­рой слов­но бы рок назна­чил враж­до­вать с три­бу­на­ми и пле­бе­я­ми, сно­ва зате­ял сму­ту. (4) По исте­че­нии восем­на­дца­ти меся­цев, то есть по окон­ча­нии сро­ка цен­зор­ства, уста­нов­лен­но­го зако­ном Эми­лия, цен­зо­ра Аппия Клав­дия ника­кой силой нель­зя было заста­вить сло­жить с себя долж­ность, хотя его това­рищ, Гай Плав­тий, сде­лал это еще до исте­че­ния сро­ка сво­их пол­но­мо­чий. (5) Народ­ным три­бу­ном, взяв­шим­ся огра­ни­чить цен­зор­ство закон­ным сро­ком, что было столь же любез­но наро­ду, сколь и спра­вед­ли­во, и чер­ни при­ят­но, так же как любо­му из зна­ти, был Пуб­лий Сем­п­ро­ний.

(6) Этот Сем­п­ро­ний несколь­ко раз под­ряд про­чи­тал вслух Эми­ли­ев закон¹⁰⁴ и воздал хва­лу его созда­те­лю — дик­та­то­ру Мамер­ку Эми­лию, кото­рый сокра­тил до полу­то­ра лет преж­де пяти­лет­ний срок цен­зор­ства, став­ше­го при такой про­дол­жи­тель­но­сти гос­под­ст­ву­ю­щей вла­стью, а затем вопро­сил: (7) «Ска­жи-ка, Аппий Клав­дий, что бы ты сде­лал, будь ты цен­зо­ром, на месте Гая Фурия и Мар­ка Гега­ния?» (8) Аппий отри­цал, что вопрос три­бу­на име­ет хоть какое-то отно­ше­ние к его делу, а имен­но если закон Эми­лия и впрямь был обя­за­те­лен для цен­зо­ров, в прав­ле­ние кото­рых бы был при­нят, (9) ибо по воле наро­да был введен в дей­ст­вие после избра­ния их цен­зо­ра­ми, а силу зако­на име­ет послед­няя воля наро­да, тем не менее его и всех тех, кто были избра­ны цен­зо­ра­ми после изда­ния это­го зако­на, он обя­зать ни к чему не мог.

34. (1) На эти Аппи­е­вы уверт­ки, никем не одоб­ря­е­мые, Сем­п­ро­ний ска­зал: «Кви­ри­ты, перед вами пото­мок того зна­ме­ни­то­го Аппия, кото­рый был избран децем­ви­ром на год, на дру­гой — с.440 сам про­воз­гла­сил свое избра­ние, а на тре­тий, хотя ни он сам и никто дру­гой его не назна­чал, удер­жал за собою и фас­ки, и власть, оста­ва­ясь част­ным лицом, (2) и не отсту­пил­ся от долж­но­сти, пока власть, зло­коз­нен­но добы­тая, зло­на­ме­рен­но при­ме­нен­ная, зло­умыш­лен­но удер­жан­ная, не погреб­ла его под собою¹⁰⁵. (3) Это то самое семей­ство, кви­ри­ты, чьи наси­лия и обиды вынуди­ли вас поки­нуть оте­че­ство и занять Свя­щен­ную гору¹⁰⁶; для защи­ты от него вы огра­ди­ли себя и под­держ­кой три­бу­нов, (4) из-за него два ваших вой­ска сиде­ли на Авен­тине, и это оно все­гда про­ти­ви­лось зако­нам о про­цен­тах и обще­ст­вен­ных зем­лях. (5) Имен­но это семей­ство объ­яви­ло недей­ст­ви­тель­ны­ми бра­ки пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев¹⁰⁷ и закры­ло пле­бе­ям доступ к куруль­ным долж­но­стям¹⁰⁸. Имя Клав­ди­ев куда враж­деб­ней вашей сво­бо­де, чем даже имя Тарк­ви­ни­ев! (6) За сто лет, минув­ших после дик­та­тор­ства Мамер­ка Эми­лия, цен­зо­ра­ми пере­бы­ва­ло столь­ко знат­ных и самых доб­лест­ных мужей; и что же, Аппий Клав­дий, за все это вре­мя никто из них, по-тво­е­му, не загляды­вал в две­на­дцать таб­лиц? Всем было невдо­мек, что закон­ную силу име­ет послед­няя воля наро­да? (7) Куда там! Это как раз все зна­ли и имен­но поэто­му пови­но­ва­лись Эми­ли­е­ву, а не тому древ­не­му зако­ну, по кото­ро­му впер­вые были избра­ны цен­зо­ры¹⁰⁹; ведь Эми­ли­ев закон народ утвер­дил послед­ним по вре­ме­ни, а при про­ти­во­ре­чии в зако­нах новый все­гда отме­ня­ет ста­рый. (8) Что ты, соб­ст­вен­но, утвер­жда­ешь, Аппий? Необя­за­тель­ность Эми­ли­е­ва зако­на для наро­да? Или же для наро­да он обя­за­те­лен, и один ты выше зако­на? (9) Даже те, не знав­шие узды, цен­зо­ры — Гай Фурий и Марк Гега­ний, бла­го­да­ря кото­рым ста­ло ясно, какой вред может быть государ­ству от зло­употреб­ле­ния такой долж­но­стью, когда разъ­ярен­ные огра­ни­че­ни­ем сво­ей вла­сти они запи­са­ли в эра­рии¹¹⁰ Мамер­ка Эми­лия, быв­ше­го в то вре­мя пер­вым на войне и в мир­ных делах, даже они пови­но­ва­лись Эми­ли­е­ву зако­ну. (10) Сто лет чти­ли закон и все после­дую­щие цен­зо­ры, в том чис­ле и Гай Плав­тий, твой това­рищ, избран­ный при тех, что и ты же, обрядах и с теми же, что у тебя, пра­ва­ми. (11) Раз­ве народ избрал его не пол­но­прав­ным цен­зо­ром? Так что же? На одно­го тебя, выхо­дит, — долж­но быть, за твои несрав­нен­ные досто­ин­ства — рас­про­стра­ня­ет­ся это осо­бен­ное пре­иму­ще­ст­вен­ное пра­во! (12) Как же нам теперь назна­чить кого-нибудь свя­щен­ным царем?¹¹¹ Он ухва­тит­ся за имя “царь” и объ­явит, что избран пол­но­прав­ным царем Рима! Кто, по-тво­е­му, удо­воль­ст­ву­ет­ся тогда полу­го­до­вой дик­та­ту­рой или меж­ду­цар­ст­ви­ем на пять дней? Кого тогда дерз­нешь назна­чить дик­та­то­ром для вби­тия гвоздя или про­веде­ния Игр?¹¹² (13) Каки­ми без­мозг­лы­ми тупи­ца­ми пред­ста­ют, вер­но, в гла­зах таких людей те, кто, свер­шив за два­дцать дней вели­кие подви­ги, сла­гал с себя дик­та­ту­ру или отка­зы­вал­ся от долж­но­сти из-за ошиб­ки в гада­ни­ях при избра­нии! (14) Но что вспо­ми­нать о с.441 дав­но минув­шем? Недав­но, еще в этом деся­ти­ле­тии¹¹³, дик­та­тор Мений вел дозна­ние столь нели­це­при­ят­но, что оно ста­ло угро­жать иным вли­я­тель­ным людям, и, когда недру­ги выдви­ну­ли обви­не­ние в его соб­ст­вен­ной при­част­но­сти к пре­ступ­ле­нию, о кото­ром он вел рас­сле­до­ва­ние, он сло­жил с себя дик­та­ту­ру, чтобы как част­ное лицо пред­стать перед судом. (15) От тебя я не жду, конеч­но, подоб­но­го самоот­ре­че­ния, да не будешь ты исклю­че­ни­ем в самом вла­сто­лю­би­вом и над­мен­ном семей­стве! И пусть ты не оста­вишь долж­но­сти ни на день ранее сро­ка, но не выхо­ди толь­ко за его пре­де­лы! (16) Может быть, хва­тит Аппию еще дня или меся­ца цен­зор­ства? Нет, он тре­бу­ет для себя трех с поло­ви­ной лет сверх поло­жен­но­го по Эми­ли­е­ву зако­ну. “Три года, — заяв­ля­ет он, — и еще шесть меся­цев сверх поло­жен­но­го по зако­ну Эми­лия я буду испол­нять долж­ность цен­зо­ра и буду испол­нять ее один”. Да это похо­же уже на цар­скую власть! (17) Может быть, ты все-таки избе­решь себе ново­го това­ри­ща, хотя нече­сти­во изби­рать его даже на место умер­ше­го? (18) Или мало тебе, бого­бо­яз­нен­ный цен­зор, пре­вра­тить отправ­ле­ние древ­ней­ше­го обряда, кото­рый один был учреж­ден самим богом, в чью честь и совер­ша­ет­ся, из свя­щен­но­дей­ст­вия, испол­ня­е­мо­го знат­ней­ши­ми, в раб­скую служ­бу?!¹¹⁴ (19) Мало тебе, что тебя и цен­зор­ства тво­е­го ради за один год сведен под корень род, кото­рый древ­нее само­го Горо­да и освя­щен к тому же друж­бою с бес­смерт­ны­ми бога­ми? Тебе надо еще и все государ­ство вовлечь в такое кощун­ство, что от одно­го упо­ми­на­ния о нем душа содро­га­ет­ся. (20) Город пал¹¹⁵ в то пяти­ле­тие, когда цен­зор Луций Папи­рий Кур­сор после смер­ти това­ри­ща сво­его, Гая Юлия, чтоб не оста­вить долж­но­сти, добил­ся избра­ния себе в това­ри­щи Мар­ка Кор­не­лия Малу­гин­ско­го. (21) Сколь же уме­рен­ны были его при­тя­за­ния по срав­не­нию с тво­и­ми, Аппий! Луций Папи­рий не один отправ­лял цен­зор­ство и не доль­ше поло­жен­но­го сро­ка, и все ж не нашлось нико­го, кто бы после­до­вал потом его при­ме­ру: все быв­шие после него цен­зо­ра­ми по смер­ти това­ри­ща сла­га­ли с себя долж­ность. (22) А тебе не поме­ха, что срок цен­зор­ства истек, что това­рищ оста­вил долж­ность, не указ тебе ни закон, ни совесть! Доб­ро­де­тель для тебя в над­мен­но­сти и наг­ло­сти, в пре­зре­нии к богам и людям. (23) Пом­ня о вели­чии и свя­то­сти испол­няв­шей­ся тобою долж­но­сти, я не хотел бы, Аппий Клав­дий, не то что дей­ст­ви­ем оскор­бить тебя, но даже задеть слиш­ком рез­ким сло­вом; (24) и все же твое упрям­ство и твоя занос­чи­вость вынуди­ли меня про­из­не­сти все толь­ко что мною ска­зан­ное. А если ты не под­чи­нишь­ся Эми­ли­е­ву зако­ну, то я при­ка­жу еще и в тем­ни­цу тебя отве­сти, (25) и, пом­ня уста­нов­ле­ние пред­ков: “Если при избра­нии цен­зо­ров один не полу­чит поло­жен­но­го чис­ла голо­сов, выбо­ры откла­ды­ва­ют­ся без про­воз­гла­ше­ния цен­зо­ром дру­го­го”, — я не потерп­лю, чтобы ты один отправ­лял цен­зор­ство, когда один ты не можешь даже быть избран цен­зо­ром!»

с.442 (26) После всех таких речей он при­ка­зал схва­тить цен­зо­ра и отве­сти его в тем­ни­цу. Шесте­ро три­бу­нов одоб­ри­ли дей­ст­вия сво­его това­ри­ща, но трое ока­за­ли под­держ­ку обра­тив­ше­му­ся к ним Аппию, и, к вели­ко­му него­до­ва­нию всех сосло­вий, он стал один отправ­лять цен­зор­ство.

35. (1) Пока все это про­ис­хо­ди­ло в Риме, этрус­ки уже нача­ли оса­ду Сут­рия, а навстре­чу кон­су­лу Фабию, вед­ше­му вой­ско на помощь союз­ни­кам вдоль пред­го­рий, чтобы при слу­чае напасть на укреп­ле­ния вра­га, высту­пил постро­ен­ный в бое­вом поряд­ке непри­я­тель. (2) На рас­ки­нув­шей­ся вни­зу рав­нине хоро­шо вид­ны были несчет­ные вра­же­ские рати, и тогда кон­сул, чтобы выгод­ным поло­же­ни­ем воз­ме­стить для сво­их чис­лен­ное пре­вос­ход­ство про­тив­ни­ка, под­нял вой­ско немно­го вверх по скло­ну — место было неров­ное и каме­ни­стое — и тогда уже повер­нул зна­ме­на про­тив непри­я­те­ля.

(3) Этрус­ки цели­ком пола­га­лись на свою мно­го­чис­лен­ность и, поза­быв обо всем, так поспеш­но и так жад­но кида­ют­ся в бой, что выпус­ка­ют все свои дро­ти­ки, чтоб поско­рее начать руко­паш­ную, обна­жа­ют мечи и стрем­глав бро­са­ют­ся на про­тив­ни­ка. (4) Рим­ляне, напро­тив, мета­ли то стре­лы, то кам­ни, кото­ры­ми их в изоби­лии снаб­жа­ла сама мест­ность. (5) И вышло так, что уда­ры по щитам и шле­мам при­ве­ли в заме­ша­тель­ство даже тех этрус­ков, кто не был ранен, и подой­ти для ближ­не­го боя ока­за­лось не так про­сто, (6) а для даль­не­го не оста­лось мета­тель­ных орудий, и этрус­ки оста­но­ви­лись, откры­тые уда­рам, пото­му что их тол­ком ничто не защи­ща­ло, а неко­то­рые даже нача­ли отсту­пать, и тогда на колеб­лю­щий­ся и пошат­нув­ший­ся строй, вскри­чав с новою силой и обна­жив мечи, рину­лись гаста­ты и прин­ци­пы¹¹⁶. (7) Этот натиск этрус­ки сдер­жать не мог­ли и, повер­нув зна­ме­на, врас­сып­ную бро­си­лись к лаге­рю. Но когда рим­ская кон­ни­ца наис­ко­сок пере­сек­ла рав­ни­ну и ока­за­лась на пути бег­ле­цов, они отка­за­лись от лаге­ря и кину­лись в горы. (8) Оттуда почти без­оруж­ная тол­па, изне­мо­гая от ран, добра­лась до Цими­ний­ско­го леса, а рим­ляне, пере­бив мно­го тысяч этрус­ков и захва­тив трид­цать восемь бое­вых зна­мен, завла­де­ли еще и вра­же­ским лаге­рем с бога­той добы­чею. Потом ста­ли думать и о пре­сле­до­ва­нии вра­га.

36. (1) Цими­ний­ский лес в те вре­ме­на был непро­хо­ди­мее и страш­нее, чем леси­стые гер­ман­ские уще­лья во вре­ме­на более к нам близ­кие¹¹⁷, и до той поры он для всех, даже для куп­цов, оста­вал­ся совер­шен­но непри­сту­пен. Почти никто, кро­ме, пожа­луй, само­го вождя, не имел сме­ло­сти вой­ти в него, всем осталь­ным слиш­ком еще было памят­но Кав­дин­ское пора­же­ние. (2) Тогда один из быв­ших при кон­су­ле, его брат Марк Фабий — иные назы­ва­ют его Цезо­ном Фаби­ем, а неко­то­рые — Гаем Клав­ди­ем, бра­том по мате­ри, — вызвал­ся отпра­вить­ся на раз­вед­ку и вско­ре при­не­сти надеж­ные обо всем сведе­ния. (3) Вос­пи­ты­вал­ся он в Цере, у госте­при­им­цев¹¹⁸, знал поэто­му этрус­ское с.443 пись­мо и пре­крас­но вла­дел этрус­ским язы­ком. У меня есть, конеч­но, сколь­ко угод­но свиде­тельств тому, что детей рим­лян тогда при­ня­то было обу­чать этрус­ской гра­мо­те, так же как теперь — гре­че­ской, (4) но этот чело­век, долж­но быть, обла­дал еще каки­ми-то осо­бы­ми спо­соб­но­стя­ми, поз­во­лив­ши­ми ему дерз­ко обма­нуть вра­гов и неза­мет­но сме­шать­ся с ними. Гово­рят, един­ст­вен­ным его спут­ни­ком был раб, вос­пи­тан­ный вме­сте с ним и све­ду­щий в том же язы­ке. (5) Они тро­ну­лись в путь, имея толь­ко общие сведе­ния о мест­но­сти, в кото­рую направ­ля­лись, и об име­нах пле­мен­ных ста­рей­шин, чтобы не обна­ру­жить неча­ян­но в раз­го­во­ре сво­ей неосве­дом­лен­но­сти в обще­из­вест­ном. (6) Шли они оде­тые пас­ту­ха­ми, воору­жен­ные по-кре­стьян­ски коса­ми и парой тяже­лых копий. Но надеж­нее, чем зна­ком­ство с язы­ком, вид одеж­ды и ору­жия, их защи­ща­ло то, что нико­му и в голо­ву не мог­ло прий­ти, чтобы чужак вошел в Цими­ний­ские чащо­бы. (7) Гово­рят, они добра­лись так до каме­рин­ских умбров. Там рим­ля­нин решил­ся объ­явить, кто они такие, и, введен­ный в сенат¹¹⁹ от име­ни кон­су­ла, вел пере­го­во­ры о союз­ни­че­стве и друж­бе; (8) потом он был при­нят как гость со всем раду­ши­ем, и ему веле­ли воз­ве­стить рим­ля­нам, что для их вой­ска, если оно явит­ся в эти места, будет при­готов­ле­но на трид­цать дней про­до­воль­ст­вия, а моло­дежь каме­рин­ских умбров при ору­жии будет ждать их при­ка­за­ний.

(9) Когда об этом донес­ли кон­су­лу, он в первую стра­жу¹²⁰ послал впе­ред обоз, за обо­зом при­ка­зал сле­до­вать леги­о­нам, (10) а сам с кон­ни­цею остал­ся на месте и на рас­све­те сле­дую­ще­го дня поска­кал на непри­я­тель­ские дозо­ры, рас­став­лен­ные у леса; задер­жав вра­га на доста­точ­но дол­гий срок, он воз­вра­тил­ся в лагерь и, вый­дя из него с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны, еще засвет­ло догнал свое вой­ско. (11) На рас­све­те сле­дую­ще­го дня кон­сул был уже на гребне Цими­ний­ско­го хреб­та, а завидев свер­ху бога­тые поля Этру­рии, дви­нул туда свои леги­о­ны. (12) Рим­ляне добы­ли уже горы вся­ко­го добра, когда навстре­чу им вышли наско­ро собран­ные когор­ты¹²¹ этрус­ских кре­стьян, толь­ко что созван­ных ста­рей­ши­на­ми этой обла­сти; поряд­ка у них было так мало, что, желая отмстить за гра­бе­жи, они сами чуть было не ста­ли добы­чею рим­лян. (13) Пере­бив их и обра­тив в бег­ство, рим­ляне опу­сто­ши­ли потом всю окру­гу и воз­вра­ти­лись в лагерь победи­те­ля­ми и обла­да­те­ля­ми несмет­ных богатств.

(14) Тут-то в лагерь и яви­лись пяте­ро послов с дву­мя народ­ны­ми три­бу­на­ми¹²², чтобы от име­ни сена­та запре­тить Фабию пере­хо­дить Цими­ний­ские горы. Доволь­ные тем, что при­бы­ли слиш­ком позд­но, когда уже нель­зя было поме­шать войне, послы воз­вра­ти­лись в Рим вест­ни­ка­ми победы.

37. (1) Вме­сто того чтобы поло­жить конец войне, этот поход кон­су­ла рас­про­стра­нил ее вширь, ведь из обла­сти у под­но­жия Цими­ний­ско­го хреб­та, испы­тав­шей на себе опу­сто­ши­тель­ные с.444 набе­ги, воз­му­ще­ние охва­ти­ло уже не толь­ко этрус­ские пле­ме­на, но и сосед­них умбров. (2) Вот поче­му к Сут­рию яви­лась небы­ва­ло мно­го­чис­лен­ная рать, и не толь­ко лагерь был выдви­нут из лесу впе­ред, но и само вой­ско, горя жаж­дой ско­рей­ше­го боя, спу­сти­лось на рав­ни­ну. (3) Сна­ча­ла этрус­ки сто­ят стро­ем на сво­их местах, оста­вив перед собою место для бое­вых поряд­ков непри­я­те­ля; потом, видя, что рим­ляне мед­лят начи­нать бит­ву, под­хо­дят к валу. (4) Заме­тив там, что даже сто­ро­же­вые дозо­ры ушли за укреп­ле­ния, они тут же кри­чат сво­им вождям, чтобы при­ка­зы­ва­ли нести им сюда из лаге­ря съест­ные при­па­сы на весь день: на бли­жай­шую ночь они оста­нут­ся здесь при ору­жии, а на рас­све­те уже навер­ня­ка ворвут­ся во вра­же­ский лагерь. (5) Толь­ко власть вое­на­чаль­ни­ка сдер­жи­ва­ет столь же воз­буж­ден­ное рим­ское вой­ско. Был почти деся­тый час дня¹²³, когда кон­сул велел вои­нам под­кре­пить­ся пищей и быть при ору­жии, в какой бы час дня и ночи ни был дан знак к бит­ве. (6) В крат­кой речи, обра­щен­ной к вои­нам, кон­сул воз­ве­ли­чи­вал вой­ны с сам­ни­та­ми и ума­лял этрус­ские вой­ны; нель­зя и срав­нить, гово­рил он, того непри­я­те­ля с этим, те пол­чи­ща — с эти­ми; есть к тому же и иное, тай­ное ору­жие, и в свой срок они о нем узна­ют, но до поры до вре­ме­ни это долж­но для всех остать­ся тай­ной. (7) Таки­ми наме­ка­ми он наво­дил на мысль, буд­то сре­ди вра­гов есть изме­на, и это обо­д­ря­ло вои­нов, устра­шен­ных чис­лен­но­стью про­тив­ни­ка. Отсут­ст­вие же у этрус­ков укреп­ле­ний при­да­ва­ло вымыс­лу кон­су­ла прав­до­по­до­бие.

Под­кре­пив­шись, вои­ны усну­ли и, раз­бу­жен­ные поти­хонь­ку око­ло вре­ме­ни чет­вер­той стра­жи¹²⁴, взя­лись за ору­жие. (8) Обоз­ным разда­ли моты­ги, чтобы сры­вать вал и засы­пать ров. Бое­вой порядок выстро­ен внут­ри укреп­ле­ний, у ворот на выхо­де из лаге­ря постав­ле­ны отбор­ные когор­ты; (9) и тогда по зна­ку, дан­но­му перед самым рас­све­том, пото­му что в лет­ние ночи это вре­мя само­го глу­бо­ко­го сна, вои­ны, опро­ки­нув часто­кол, выско­чи­ли из-за укреп­ле­ний и напа­ли на вра­гов, лежа­щих кру­гом на зем­ле. Одних гибель настиг­ла во сне, дру­гих полу­сон­ны­ми на их ложе, а боль­шин­ство — когда они шари­ли в поис­ках ору­жия; мало у кого было вре­мя воору­жить­ся, (10) но и тех, кто успел, остав­ших­ся без зна­мен и вождей, рим­ляне рас­се­я­ли и пре­сле­до­ва­ли спа­сав­ших­ся бег­ст­вом. Они бежа­ли врас­сып­ную, кто к лаге­рю, кто в леса. Более надеж­ным убе­жи­щем ока­зал­ся лес, так как лагерь, рас­по­ло­жен­ный на рав­нине, был захва­чен в тот же день. По при­ка­зу кон­су­ла все золо­то и сереб­ро при­нес­ли ему, а осталь­ная добы­ча доста­лась вои­нам. В этот день было уби­то или взя­то в плен до шести­де­ся­ти тысяч непри­я­те­лей. (11) У неко­то­рых писа­те­лей гово­рит­ся, что это слав­ное побо­и­ще про­изо­шло за Цими­ний­ским лесом, воз­ле Перу­зии, и в Риме весь­ма опа­са­лись, как бы вой­ско, запер­тое в таких страш­ных дебрях, не было уни­что­же­но под­няв­ши­ми­ся повсюду этрус­ка­ми с.445 и умб­ра­ми. (12) Но где бы то ни было, а рим­ляне это сра­же­ние выиг­ра­ли, и вот из Перу­зии, Кор­то­ны и Арре­тия, в ту пору едва ли не глав­ных горо­дов Этру­рии, при­шли послы про­сить у рим­лян мира и сою­за и доби­лись пере­ми­рия на трид­цать лет.

38. (1) Во вре­мя собы­тий в Этру­рии дру­гой кон­сул, Гай Мар­ций Рутул, при­сту­пом отнял у сам­ни­тов Алли­фы¹²⁵, и в его руки пере­шло мно­го дру­гих кре­по­стей и селе­ний — раз­ру­шен­ных как враж­деб­ные или же в цело­сти и сохран­но­сти. (2) В то же вре­мя Пуб­лий Кор­не­лий, кото­ро­му сенат пору­чил при­бреж­ные обла­сти, при­вел рим­ский флот в Кам­па­нию, и кора­бель­щи­ки, выса­дясь у Пом­пей, отпра­ви­лись разо­рять Нуце­рий­ские вла­де­ния¹²⁶. Быст­ро опу­сто­шив окрест­ные зем­ли, откуда воз­вра­ще­ние на кораб­ли было без­опас­ным, они, как это часто быва­ет в таких слу­ча­ях, соблаз­ни­лись добы­чей и, зай­дя от побе­ре­жья вглубь, воз­му­ти­ли про­тив себя тамош­нее насе­ле­ние. (3) Покуда они рыс­ка­ли по полям поврозь, никто не встал на их пути, хотя тут их мож­но было пере­бить всех до одно­го; но когда они бес­печ­ной вата­гой воз­вра­ща­лись обрат­но, то непо­да­ле­ку от кораб­лей кре­стьяне настиг­ли их, отня­ли добы­чу, а часть даже поуби­ва­ли; пере­пу­ган­ная тол­па уцелев­ших в этой резне была оттес­не­на к кораб­лям.

(4) Сколь­ко опа­се­ний вызвал в Риме пере­ход Квин­та Фабия через Цими­ний­ский лес, столь­ко радо­сти при­нес­ли вра­гам в Сам­ний слу­хи об ото­всюду отре­зан­ном и оса­жден­ном рим­ском вой­ске; сам­ни­ты вспо­ми­на­ли Кав­дин­ское уще­лье как обра­зец пора­же­ния рим­лян; (5) ведь без­рас­суд­ство, подоб­ное преж­не­му, опять заве­ло в непро­хо­ди­мые чащи это пле­мя, никак не спо­соб­ное оста­но­вить­ся в сво­их при­тя­за­ни­ях, при­чем сно­ва не ору­жье вра­гов, а ковар­ная мест­ность под­стро­и­ла им ловуш­ку. (6) И к радо­сти уже при­ме­ши­ва­лась сво­его рода доса­да на судь­бу, отняв­шую у сам­ни­тов сла­ву победы над рим­ля­на­ми, чтобы вру­чить ее этрус­кам. (7) Вот поче­му сам­ни­ты поспеш­но наби­ра­ют и воору­жа­ют вой­ско, чтобы раз­бить кон­су­ла Гая Мар­ция, а если Мар­ций станет укло­нять­ся от сра­же­ния, они наме­ре­ва­лись через мар­сов и Саби­нов дви­нуть­ся оттуда пря­мо в Этру­рию. (8) Кон­сул вышел им навстре­чу. Обе сто­ро­ны дра­лись жесто­ко, и исход сра­же­ния не был ясен, но, несмот­ря на при­мер­но рав­ные поте­ри, пора­же­ние мол­ва при­пи­са­ла все же рим­ля­нам, так как они поте­ря­ли несколь­ких всад­ни­ков и воен­ных три­бу­нов, а так­же одно­го лега­та¹²⁷ и — что осо­бен­но важ­но — был ранен сам кон­сул.

(9) Слу­хи, как водит­ся, все еще пре­уве­ли­чи­ли, и чрез­вы­чай­но встре­во­жен­ные отцы поста­но­ви­ли назна­чить дик­та­то­ра. Всем было совер­шен­но ясно, что назна­чат Папи­рия Кур­со­ра, счи­тав­ше­го­ся в то вре­мя непре­взой­ден­ным в рат­ном деле. (10) Одна­ко нель­зя было рас­счи­ты­вать ни на то, что вест­ник невреди­мым про­бе­рет­ся сквозь вра­же­ское окру­же­ние до Сам­ния, ни на то, с.446 что кон­сул Мар­ций жив. А у дру­го­го кон­су­ла, Фабия, была с Папи­ри­ем лич­ная враж­да; (11) чтобы эта непри­язнь не поме­ша­ла обще­му бла­гу, сенат решил отпра­вить к Фабию послан­цев из чис­ла быв­ших кон­су­лов, (12) и, дей­ст­вуя не толь­ко от име­ни государ­ства, но и соб­ст­вен­ным вли­я­ни­ем, они долж­ны были скло­нить его ради оте­че­ства забыть все сче­ты. (13) Когда отправ­лен­ные к Фабию послан­цы пере­да­ли ему поста­нов­ле­ния сена­та и сопро­во­ди­ли это соот­вет­ст­ву­ю­щи­ми пору­че­нию уве­ще­ва­ни­я­ми, кон­сул, не под­ни­мая глаз и не гово­ря ни сло­ва, уда­лил­ся, оста­вив послан­цев в неиз­вест­но­сти насчет сво­их наме­ре­ний. (14) Потом, в ноч­ной тишине, как велит обы­чай, он объ­явил Луция Папи­рия дик­та­то­ром¹²⁸. Хотя послан­ные бла­го­да­ри­ли его за бли­ста­тель­ную победу над собою, он хра­нил упор­ное мол­ча­ние и отпу­стил их, не ска­зав в ответ ни сло­ва о сво­ем поступ­ке, так что вид­но было, сколь тяж­кую муку пре­воз­мо­гал его вели­кий дух.

(15) Папи­рий объ­явил началь­ни­ком кон­ни­цы Гая Юния Бубуль­ка; но, когда закон о сво­ей вла­сти он пред­ло­жил на утвер­жде­ние курий¹²⁹, дур­ное зна­ме­ние вынуди­ло не дове­рять­ся это­му дню, пото­му что при голо­со­ва­нии пер­вой ока­за­лась Фав­ций­ская курия, а с этой кури­ей были свя­за­ны уже два несча­стия — паде­ние Горо­да и Кав­дин­ский мир, ибо в тот и дру­гой год при пода­че голо­сов имен­но она была пер­вой¹³⁰. (16) Лици­ний Макр счи­та­ет, что ее сле­до­ва­ло опа­сать­ся еще из-за одно­го несча­стия — пора­же­ния у Кре­ме­ры¹³¹.

39. (1) На дру­гой день дик­та­тор зано­во устро­ил пти­це­га­да­ния, про­вел закон и, дви­нув­шись с леги­о­на­ми, недав­но набран­ны­ми во вре­мя тре­во­ги из-за пере­хо­да рим­ских войск через Цими­ний­ский лес, дошел до Лон­гу­лы¹³², (2) при­нял от Мар­ция ста­рое вой­ско и вывел свои силы для боя, кото­рый про­тив­ник, каза­лось, готов был при­нять. Одна­ко ночь уже спу­сти­лась на постро­ен­ные и воору­жен­ные вой­ска, а ни одна из сто­рон не начи­на­ла сра­же­ния. (3) Неко­то­рое вре­мя про­тив­ни­ки спо­кой­но сто­я­ли лаге­рем непо­да­ле­ку друг от дру­га: в сво­их силах не было сомне­ния, но и на вра­же­ские не при­хо­ди­лось смот­реть свы­со­ка. (4) Посколь­ку и умбр­ско­му вой­ску было дано сра­же­ние по всем пра­ви­лам, вра­ги были в основ­ном не пере­би­ты, а обра­ще­ны в бег­ство, так как не выдер­жа­ли ярост­но­го нача­ла боя¹³³.

(5) А тем вре­ме­нем у Вади­мон­ско­го озе­ра этрус­ки, набрав вой­ско с соблюде­ни­ем свя­щен­но­го зако­на¹³⁴, соглас­но кото­ро­му каж­дый изби­ра­ет себе напар­ни­ка, нача­ли сра­же­ние таки­ми пол­чи­ща­ми и с такой вме­сте с тем отва­гой, как нико­гда и нигде преж­де. (6) Бой был настоль­ко жесто­ким, что никто даже не стал метать дро­ти­ки: бились сра­зу меча­ми, и при таком жар­ком нача­ле вои­ны еще боль­ше оже­сто­ча­лись в тече­ние бит­вы, так как исход ее дол­го был не ясен. Сло­вом, каза­лось, что бой идет не с этрус­ка­ми, мно­го­крат­но тер­пев­ши­ми пора­же­ния, а с каким-то с.447 неве­до­мым пле­ме­нем. (7) Обе сто­ро­ны даже не помыш­ля­ют о бег­стве: пада­ют пере­до­вые бой­цы, и чтобы зна­ме­на не лиши­лись защит­ни­ков, из вто­ро­го ряда обра­зу­ет­ся пер­вый; (8) потом вызы­ва­ют вои­нов из самых послед­них резер­вов; нако­нец, поло­же­ние ста­ло настоль­ко тяже­лым и опас­ным что рим­ские всад­ни­ки спе­ши­лись и через горы ору­жия и тру­пов про­ло­жи­ли себе путь к пер­вым рядам пехо­тин­цев. И, слов­но све­жее вой­ско посреди утом­лен­ных бит­вою, они внес­ли смя­те­ние в ряды этрус­ков. (9) За их натис­ком после­до­ва­ли и осталь­ные, как ни были они обес­кров­ле­ны, и про­рва­ли вра­же­ский строй. (10) Тут толь­ко нача­ло осла­бе­вать упор­ство этрус­ков и неко­то­рые мани­пу­лы отсту­пи­ли, и сто­и­ло кому-то пока­зать спи­ну, как сле­дом и осталь­ные обра­ти­лись в бег­ство. (11) В этот день впер­вые сокру­ши­лась мощь этрус­ков, издрев­ле про­цве­тав­ших в бла­го­ден­ст­вии; в бит­ве они поте­ря­ли луч­шие силы, а лагерь в тот же день был взят при­сту­пом и раз­граб­лен.

40. (1) Сра­зу после это­го вели вой­ну [308 г.] столь же опас­ную и столь же слав­ную и успеш­ную — про­тив сам­ни­тов, кото­рые сре­ди про­чих воен­ных при­готов­ле­ний поза­бо­ти­лись и о том, чтобы их строй свер­кал новым вели­ко­леп­ным ору­жи­ем. (2) Было у них два вой­ска: у одно­го щиты с золо­той насеч­кой, у дру­го­го — с сереб­ря­ной; а щиты были такие: верх­няя часть, защи­щаю­щая грудь и пле­чи, поши­ре, и верх ров­ный, кни­зу же, чтоб не мешать дви­гать­ся, щит сужи­вал­ся в виде кли­на. (3) Грудь у сам­ни­тов при­кры­вал пан­цирь, левую голень — поно­жи; шле­мы с греб­ня­ми долж­ны были сде­лать рост вои­нов более вну­ши­тель­ным. У «золотых» вои­нов туни­ки были раз­но­цвет­ные, а у «сереб­ря­ных» — из бело­снеж­но­го льна. У этих послед­них были сереб­ря­ные нож­ны и сереб­ря­ные пере­вя­зи, а у пер­вых то и дру­гое — золо­тое, и попо­ны на конях рас­ши­ты золо­том. Одним отве­ли пра­вое кры­ло, дру­гим — левое. (4) Это бле­стя­щее воору­же­ние было уже зна­ко­мо рим­ля­нам, да и вожди вну­ши­ли им, что вои­ну сво­им видом над­ле­жит устра­шать про­тив­ни­ка и пола­гать­ся не на золотые и сереб­ря­ные укра­ше­ния, а на желе­зо самих мечей и соб­ст­вен­ное муже­ство; (5) а это все, мол, боль­ше похо­дит на добы­чу, а не на ору­жие: оно свер­ка­ет перед бит­вой, но без­образ­но сре­ди кро­ви и уве­чий; (6) доб­лесть — вот укра­ше­нье бой­ца, все про­чее при­хо­дит с победой, и бога­тый про­тив­ник — все­го лишь награ­да победи­те­лю, будь сам победи­тель хоть нищим.

(7) Под­бо­д­рив вои­нов таки­ми реча­ми, Кур­сор ведет их в бой. Сам он стал на пра­вом кры­ле, а на левом поста­вил вождем началь­ни­ка кон­ни­цы. (8) Вра­ги с само­го нача­ла схват­ки дра­лись упор­но, но дик­та­тор с началь­ни­ком кон­ни­цы не менее рья­но состя­за­лись в том, чтоб на сво­ем кры­ле воз­ве­стить нача­ло победе. (9) Слу­чи­лось так, что Юний пер­вым потес­нил вра­гов: сво­им левым кры­лом — их пра­вый, то есть вои­нов, обре­чен­ных по с.448 сам­нит­ско­му обы­чаю под­зем­ным богам и отли­чав­ших­ся поэто­му бело­снеж­ным оде­я­ни­ем и свер­каю­щим сереб­ром ору­жи­ем. Бро­са­ясь на них, Юний все повто­рял, что обре­ка­ет их Орку¹³⁵, и, сме­шав их ряды, замет­но потес­нил весь строй. (10) Едва увидел это дик­та­тор, как вос­клик­нул: «Неужто с лево­го кры­ла при­дет к нам победа? Неужто на пра­вом вои­ны дик­та­то­ра ста­нут пле­стись в хво­сте чужо­го натис­ка вме­сто того, чтобы сво­и­ми рука­ми вырвать у вра­га победу?!» (11) Он вдох­нул силы в вои­нов, и вот уже всад­ни­ки не усту­па­ют доб­ле­стью пехо­те, а рве­ние лега­тов — усер­дию вождей. (12) Спра­ва Марк Вале­рий, сле­ва Пуб­лий Деций — оба кон­су­ля­ры¹³⁶ — выез­жа­ют на кон­ни­це, сто­я­щей на пра­вом и левом кры­ле, при­зы­ва­ют с ними вме­сте стя­жать свою долю сла­вы и мчат­ся на про­ти­во­по­лож­ное вра­же­ское кры­ло. (13) При этой новой опас­но­сти, в при­да­чу к преж­ней, когда кон­ни­ца с двух сто­рон окру­жи­ла вой­ско и рим­ские леги­о­ны, к ужа­су вра­гов, сно­ва изда­ли бое­вой клич и рину­лись впе­ред, сам­ни­ты обра­ти­лись в бег­ство. (14) Поле ста­ло уже покры­вать­ся груда­ми тел и вели­ко­леп­ным ору­жи­ем, а пере­пу­ган­ные сам­ни­ты пона­ча­лу укры­лись в сво­ем лаге­ре, но потом не удер­жа­ли и его, и до наступ­ле­ния ночи он был взят, раз­граб­лен и спа­лен огнем.

(15) Соглас­но поста­нов­ле­нию сена­та, дик­та­тор спра­вил три­умф, и глав­ным его укра­ше­ни­ем яви­лось захва­чен­ное ору­жие. (16) Оно ока­за­лось столь вели­ко­леп­ным, что щиты с золо­той насеч­кой разда­ли для укра­ше­ния фору­ма вла­дель­цам меняль­ных лавок. Отсюда, гово­рят, берет нача­ло обы­чай эди­лов укра­шать форум, когда по нему про­во­зят кры­тые повоз­ки с изо­бра­же­ни­я­ми богов¹³⁷. (17) Такое при­ме­не­ние к вящей сла­ве сво­их богов нашли рим­ляне для вели­ко­леп­но­го вра­же­ско­го воору­же­ния; а кам­пан­цы, при их спе­си и нена­ви­сти к сам­ни­там, обряди­ли в эти доспе­хи гла­ди­а­то­ров, давав­ших пред­став­ле­ния на пир­ше­ствах, и про­зва­ли их «сам­ни­та­ми»¹³⁸.

(18) В тот же год кон­сул Фабий одер­жал несо­мнен­ную и лег­кую победу над остат­ка­ми этрус­ско­го вой­ска воз­ле Перу­зии, кото­рая и сама тоже нару­ши­ла дого­вор о пере­ми­рии¹³⁹. (19) Он захва­тил бы и самый город — одер­жав­ши победу, он уже при­бли­зил­ся к его сте­нам, — но навстре­чу ему вышли послан­цы жите­лей, чтобы сдать город победи­те­лю. (20) Поста­вив в Перу­зии отряд охра­ны и отпра­вив впе­ре­ди себя этрус­ских послов с прось­бой к рим­ско­му сена­ту о мире, кон­сул, тор­же­ст­вуя победу, еще более бли­ста­тель­ную, чем даже у дик­та­то­ра, с три­ум­фом всту­пил в Город. (21) Надо ска­зать, что и честь победы над сам­ни­та­ми при­суди­ли глав­ным обра­зом не дик­та­то­ру, а лега­там Пуб­лию Децию и Мар­ку Вале­рию, и на бли­жай­ших выбо­рах при пол­ном еди­но­ду­шии народ про­воз­гла­сил одно­го кон­су­лом, а дру­го­го пре­то­ром.

41. (1) За слав­ное поко­ре­ние Этру­рии Фабий и на сле­дую­щий с.449 год полу­чил кон­суль­ство¹⁴⁰, а Деций стал его това­ри­щем; Вале­рий в чет­вер­тый раз был избран пре­то­ром. (2) Кон­су­лы разде­ли­ли меж собою воен­ные обла­сти: Этру­рия доста­лась Децию, сам­ни­ты — Фабию. (3) Фабий напра­вил­ся к Алфа­тер­ской Нуце­рии, с пре­зре­ни­ем откло­нил прось­бы жите­лей о мире, кото­рым они в свое вре­мя пре­не­брег­ли, и оса­дою вынудил их к сда­че. (4) Сам­ни­там было дано сра­же­ние, и без осо­бых уси­лий враг был раз­бит; не сто­и­ло бы и упо­ми­нать об этой бит­ве, если бы в ней рим­ляне не дра­лись впер­вые с мар­са­ми¹⁴¹. Пелиг­ны, отло­жив­ши­е­ся от Рима вслед за мар­са­ми, пре­тер­пе­ли ту же участь.

(5) Дру­го­му кон­су­лу, Децию, тоже сопут­ст­во­ва­ло воен­ное сча­стье. Угро­за­ми он заста­вил тарк­ви­ний­цев снаб­дить вой­ско про­до­воль­ст­ви­ем и про­сить пере­ми­рия на сорок лет. (6) Взяв­ши при­сту­пом несколь­ко кре­по­стей воль­си­ний­цев, он раз­ру­шил несколь­ко, чтобы лишить непри­я­те­ля укры­тий, и, прой­дя вой­ною по всем вра­же­ским зем­лям, вну­шил такой страх перед собою, что все этрус­ское пле­мя моли­ло кон­су­ла о союз­ном дого­во­ре. (7) Это­го, впро­чем, они не доби­лись, но пере­ми­рие на год было им даро­ва­но. От непри­я­те­ля потре­бо­ва­ли годо­вое жало­ва­нье для рим­ско­го вой­ска и по паре туник на каж­до­го вои­на: это и была пла­та за пере­ми­рие.

(8) Спо­кой­ст­вие, воца­рив­ше­е­ся было в Этру­рии, нару­ши­ла неожи­дан­ная изме­на умбров. Этот народ не испы­тал на себе свя­зан­ных с вой­ной бед­ст­вий, если не счи­тать того, что по их полям про­хо­ди­ли вой­ска. (9) При­звав к ору­жию всю свою моло­дежь и скло­нив к вос­ста­нию зна­чи­тель­ную часть этрус­ков, они собра­ли рать столь несмет­ную, что похва­ля­лись пой­ти оса­ждать Рим, оста­вив в Этру­рии у себя за спи­ной Деция с его вой­ском. Вот как зано­си­лись они и к тому же с пре­зре­ни­ем гово­ри­ли о рим­ля­нах. (10) Как толь­ко кон­су­лу Децию донес­ли об этой их затее, он боль­ши­ми пере­хо­да­ми поспе­шил из Этру­рии к Горо­ду и рас­по­ло­жил­ся во вла­де­ни­ях Пупи­нии¹⁴², вни­ма­тель­но следя за изве­сти­я­ми о непри­я­те­ле. (11) В Риме тоже не сочли без­де­ли­цей вой­ну с умб­ра­ми, а угро­за оса­ды вну­ши­ла опа­се­ния тем, кому при галль­ском наше­ст­вии при­шлось самим испы­тать, сколь без­за­щи­тен их род­ной Город. (12) Вот поче­му к кон­су­лу Фабию отпра­ви­ли послов велеть ему при зати­шье в войне с сам­ни­та­ми спеш­но вести леги­о­ны в Умбрию. (13) Кон­сул пови­но­вал­ся и боль­ши­ми пере­хо­да­ми добрал­ся до Мева­нии¹⁴³, где в это вре­мя сосре­дото­чи­лись силы умбров. (14) Неожи­дан­ное появ­ле­ние кон­су­ла, кото­рый, по убеж­де­нию умбров, был занят сам­нит­ской вой­ною в дале­ких от них пре­де­лах, так их напу­га­ло, что одни почли за луч­шее отсту­пить к укреп­лен­ным горо­дам, дру­гие — и вовсе отка­зать­ся от вой­ны, (15) и толь­ко одна-един­ст­вен­ная общи­на — сами умб­ры зовут ее Мате­ри­на — не толь­ко удер­жа­ла дру­гих при ору­жии, но и пове­ла без про­мед­ле­ния на бит­ву. (16) Они напа­ли на Фабия, когда тот обно­сил лагерь валом. Видя, как с.450 умб­ры бес­по­рядоч­но кида­ют­ся на укреп­ле­ния, кон­сул ото­звал вои­нов от работ и постро­ил их, насколь­ко это было воз­мож­но в таких обсто­я­тель­ствах и таком месте. Под­бо­д­рив вои­нов похва­лою, кото­рую они заслу­жи­ли сво­и­ми подви­га­ми кто в Этру­рии, кто в Сам­нии, он при­зы­ва­ет их покон­чить с этим жал­ким довес­ком к этрус­ской войне и при­мер­но нака­зать нече­сти­вые язы­ки за угро­зы оса­дить Город. (17) Вои­ны слу­ша­ли все это с таким вооду­шев­ле­ни­ем, что речь вождя была пре­рва­на друж­ным кри­ком, вырвав­шим­ся у них из груди. Еще до при­ка­за, по зву­ку труб и рож­ков, они всей гурь­бою мчат­ся на вра­га. (18) Но напа­да­ют они так, слов­но перед ними вовсе не вои­ны с ору­жи­ем в руках. Див­ное дело! Спер­ва они начи­на­ют отни­мать зна­ме­на у зна­ме­нос­цев, затем воло­кут самих зна­ме­нос­цев к кон­су­лам и пере­тас­ки­ва­ют воору­жен­ных вои­нов из их рядов в свои, а если где и схва­ты­ва­ют­ся в про­ти­во­бор­стве, то дерут­ся боль­ше щита­ми, чем меча­ми, и вра­ги пада­ют от уда­ров щита­ми в пле­чи. (19) В плен было взя­то боль­ше, чем уби­то, и над полем бит­вы раз­но­сил­ся один-един­ст­вен­ный при­каз: сло­жить ору­жие! (20) Так в ходе само­го боя сда­лись глав­ные зачин­щи­ки вой­ны, а назав­тра и в сле­дую­щие дни сда­ют­ся и осталь­ные пле­ме­на умбров. С жите­ля­ми Окри­ку­лы по част­но­му пору­чи­тель­ству заклю­чи­ли дру­же­ст­вен­ный союз.

42. (1) Победив в войне, воз­ло­жен­ной по жре­бию на дру­го­го¹⁴⁴, Фабий воз­вра­тил­ся в свой Сам­ний. (2) И как народ в преды­ду­щем году за столь успеш­ное веде­ние дел про­длил его кон­суль­ство, так теперь и сенат оста­вил за ним на сле­дую­щий [306 г.] год выс­шую воен­ную власть при кон­су­лах Аппии Клав­дии и Луции Волум­нии, невзи­рая на силь­ное про­ти­во­дей­ст­вие Аппия¹⁴⁵.

(3) В неко­то­рых лето­пи­сях я читаю, что Аппий доби­вал­ся кон­суль­ства, еще будучи цен­зо­ром, а народ­ный три­бун Луций Фурий вос­пре­пят­ст­во­вал его уча­стию в выбо­рах вплоть до сло­же­ния цен­зор­ства. (4) Посколь­ку новую вой­ну про­тив сал­лен­ти­нов пору­чи­ли сото­ва­ри­щу Аппия, он, сде­лав­шись кон­су­лом, остал­ся в Риме, чтобы искус­ным веде­ни­ем внут­рен­них дел уве­ли­чить свое вли­я­ние, раз уж воен­ная сла­ва все рав­но доста­ва­лась дру­гим.

(5) Волум­нию не при­шлось жалеть о сво­ем назна­че­нии. Он дал мно­го удач­ных сра­же­ний, а несколь­ко вра­же­ских горо­дов взял при­сту­пом. Щед­ро разда­вая добы­чу, он соеди­нял с лас­кой свою торо­ва­тость, и без того любез­ную наро­ду, и от того в вой­ске его раз­го­ре­лась жаж­да трудов и опас­но­стей.

(6) Про­кон­сул¹⁴⁶ Квинт Фабий под горо­дом Алли­фа­ми дал сра­же­ние вой­ску сам­ни­тов. Исход бит­вы был несо­мне­нен: враг бежал и был загнан в лагерь. И не удер­жать бы сам­ни­там и лаге­ря, если бы день не кло­нил­ся уже к зака­ту. Одна­ко еще до наступ­ле­ния тем­ноты сам­нит­ский лагерь окру­жи­ли и, чтоб никто с.451 не мог улиз­нуть, на ночь поста­ви­ли стра­жей. (7) На дру­гой день, едва рас­све­ло, нача­лась сда­ча. Было постав­ле­но усло­вие, чтобы сдав­ши­е­ся сам­ни­ты вышли из лаге­ря в одних туни­ках, и всех их про­гна­ли под ярмом. (8) Для союз­ни­ков сам­ни­тов ника­ких усло­вий не было, и око­ло семи тысяч отпра­ви­ли под вен­ки¹⁴⁷. Те, кто объ­явил себя гер­ни­ка­ми¹⁴⁸, содер­жа­лись под стра­жей отдель­но. (9) Фабий отпра­вил всех их в Рим к сена­ту, и, рас­сле­до­вав, по набо­ру ли или по соб­ст­вен­ной воле они сра­жа­лись на сто­роне сам­ни­тов про­тив рим­лян, их разда­ли латин­ским пле­ме­нам под стра­жу, (10) а новые кон­су­лы Пуб­лий Кор­не­лий Арви­ла^[5] и Квинт Мар­ций Тре­мул (ибо они уже были избра­ны) полу­чи­ли при­каз сно­ва доло­жить сена­ту об этом деле. (11) Гер­ни­ки воз­му­ти­лись. Жите­ли Ана­гнии созва­ли на совет все пле­ме­на в цирк под назва­ни­ем «Мор­ской», и все гер­ни­ки, кро­ме але­трин­цев, ферен­тин­цев и веру­лан­цев, объ­яви­ли вой­ну рим­ско­му наро­ду.

43. (1) А в Сам­нии, так как Фабий оттуда ушел, тоже нача­лись новые вол­не­ния. Были захва­че­ны Кала­ция и Сора¹⁴⁹ вме­сте со сто­яв­ши­ми там для охра­ны рим­ски­ми вои­на­ми, и, взя­тые в плен, они под­верг­лись гнус­ным истя­за­ни­ям. (2) Так что Пуб­лия Кор­не­лия с вой­ском посла­ли туда, а Мар­цию пору­чи­ли новых про­тив­ни­ков, так как ана­гнин­цам и дру­гим гер­ни­кам была объ­яв­ле­на вой­на. (3) Пона­ча­лу непри­я­тель сумел завла­деть все­ми тро­па­ми, по кото­рым мог­ли сооб­щать­ся лаге­ри кон­су­лов, так что даже гон­цу налег­ке не уда­ва­лось там про­скольз­нуть, (4) и несколь­ко дней кряду кон­су­лы были обо всем в пол­ном неведе­нии, лишь гадая о поло­же­нии това­ри­ща. Это так встре­во­жи­ло Рим, что вся моло­дежь была при­веде­на к при­ся­ге и на слу­чай каких-нибудь неожи­дан­но­стей набра­ли два пол­ных вой­ска. (5) Одна­ко вой­на с гер­ни­ка­ми ничуть не сто­и­ла ни воз­ник­ших теперь опа­се­ний, ни преж­ней сла­вы это­го пле­ме­ни. (6) Гер­ни­ки ни разу не осме­ли­лись хоть на что-то достой­ное упо­ми­на­ния, и, лишив­шись за несколь­ко дней трех лаге­рей, (7) они полу­чи­ли на 30 дней пере­ми­рие для отправ­ки сво­их послов в Рим к сена­ту. Это сто­и­ло им полу­го­до­во­го жало­ва­нья для рим­ско­го вой­ска, про­до­воль­ст­вия на тот же срок и выда­чи по туни­ке на вои­на. Сенат ото­слал послов назад к Мар­цию: поста­нов­ле­ни­ем сена­та ему было пору­че­но решить участь это­го пле­ме­ни, и он при­нял его без­ого­во­роч­ную сда­чу.

(8) А в Сам­нии дру­гой кон­сул, несмот­ря на пре­вос­ход­ство в силе, ока­зал­ся в затруд­не­нии из-за неудач­но­го места. Про­тив­ник пере­ре­зал все доро­ги и захва­тил про­хо­ды в лес­ных чащах, чтобы сде­лать невоз­мож­ным под­воз про­до­воль­ст­вия; и вме­сте с тем кон­су­лу не уда­ва­лось вызвать вра­га на бой, хотя каж­дый день он выст­ра­и­вал вои­нов в бое­вом поряд­ке. (9) Было совер­шен­но ясно, что сам­ни­ты не выдер­жат сра­же­ния, а рим­ляне — затя­ги­ва­ния вой­ны. (10) При­бли­же­ние Мар­ция, поспе­шив­ше­го после с.452 поко­ре­ния гер­ни­ков на помощь това­ри­щу, лиша­ло сам­ни­тов воз­мож­но­сти и даль­ше откла­ды­вать бит­ву. (11) Они ведь хоро­шо зна­ли, что не могут про­ти­во­сто­ять даже одно­му рим­ско­му вой­ску, и пони­ма­ли, что допу­сти они соеди­не­ние двух войск, и при­дет­ся оста­вить вся­кую надеж­ду на победу. Поэто­му они сами напа­да­ют на Мар­ция, при­бли­жаю­ще­го­ся с вой­ском, постро­ен­ным в поход­ном поряд­ке. (12) Рим­ляне быст­ро сло­жи­ли покла­жу в середи­ну и, насколь­ко это воз­мож­но в такой спеш­ке, постро­и­лись в бое­вом поряд­ке. Спер­ва крик, донес­ший­ся до ста­на, затем пока­зав­ше­е­ся вда­ли обла­ко пыли вско­лых­ну­ли лагерь вто­ро­го кон­су­ла; (13) немед­лен­но отдав при­каз брать­ся за ору­жие, кон­сул тот­час вывел из лаге­ря постро­ен­ное для боя вой­ско и сбо­ку напал на непри­я­те­ля, заня­то­го дру­гою бит­вой. (14) Он кри­чал вои­нам, что нет ниче­го позор­ней, как, не добив­шись чести победы в соб­ст­вен­ной войне, дать дру­го­му вой­ску завла­деть уже вто­рой победой. (15) Разо­рвав строй там, где уда­рил на него, кон­сул про­ру­бил­ся сквозь тес­ные ряды вра­гов, устре­мил­ся в остав­лен­ный без защит­ни­ков непри­я­тель­ский лагерь, захва­тил его и под­жег. (16) Когда это пла­мя увиде­ли вои­ны Мар­ция, а потом, огля­нув­шись, и их про­тив­ни­ки, повсе­мест­но нача­лось бег­ство сам­ни­тов. Но ото­всюду гро­зи­ла им гибель, и негде было искать спа­се­ния и убе­жи­ща.

(17) Уже трид­цать тысяч вра­же­ских вои­нов было уби­то, кон­су­лы уже дали знак отхо­дить и, соеди­нив вме­сте свои силы, поздрав­ля­ли друг дру­га с победой, как вдруг невда­ле­ке пока­за­лись новые, набран­ные на под­мо­гу непри­я­тель­ские когор­ты, и сыз­но­ва нача­ли рубить­ся. (18) Победи­те­ли дви­ну­лись на них, не дожи­да­ясь кон­суль­ско­го при­ка­за и зна­ка начи­нать сра­же­ние, с кри­ка­ми, что они хоро­шень­ко про­учат сам­нит­ских ново­бран­цев. (19) Кон­су­лы были снис­хо­ди­тель­ны к горяч­но­сти пехо­тин­цев, ибо отлич­но пони­ма­ли, что непри­я­тель­ские ново­бран­цы сре­ди раз­би­тых наго­ло­ву опыт­ных бой­цов не в силах будут даже ока­зать сопро­тив­ле­ние. (20) И они не ошиб­лись: все сам­нит­ские пол­ки, и ста­рые и новые, бро­си­лись бежать к ближ­ним горам. Туда же под­ня­лось за ними и рим­ское вой­ско, и негде было укрыть­ся побеж­ден­ным: их сбра­сы­ва­ли даже с заня­тых ими хол­мов; и вот уже все в один голос молят о мире. (21) Тогда от них потре­бо­ва­ли про­до­воль­ст­вия на три меся­ца, годо­вое жало­ва­нье вой­ску и по туни­ке на вои­на, а потом отпра­ви­ли к сена­ту хода­та­ев о мире.

(22) Кор­не­лий остал­ся в Сам­нии, а Мар­ций воз­вра­тил­ся в Город справ­лять три­умф над гер­ни­ка­ми. На фору­ме ему реши­ли поста­вить кон­ную ста­тую, кото­рую и воз­двиг­ли перед хра­мом Касто­ра¹⁵⁰. (23) Трем наро­дам из пле­ме­ни гер­ни­ков — але­трин­цам, веру­лан­цам и ферен­тин­цам — были воз­вра­ще­ны их зако­ны, ибо они пред­по­чли их рим­ско­му граж­дан­ству, и доз­во­ле­ны были бра­ки меж­ду собой¹⁵¹, чем какое-то вре­мя из всех гер­ни­ков с.453 рас­по­ла­га­ли они одни. (24) Ана­гнин­цам и всем тем, кто под­нял ору­жие про­тив рим­лян, дано было граж­дан­ство без пра­ва голо­со­ва­ния: пра­во соби­рать совет и заклю­чать бра­ки было у них отня­то и запре­ще­но иметь маги­ст­ра­тов, кро­ме как для соблюде­ния обрядов.

(25) В том же году цен­зор Гай Юний Бубульк зало­жил храм Спа­се­ния¹⁵², о кото­ром он дал обет, когда был кон­су­лом и вое­вал с сам­ни­та­ми. Вме­сте с това­ри­щем Мар­ком Вале­ри­ем Мак­си­мом они постро­и­ли на казен­ный счет доро­ги через поля. (26) Кро­ме того, в тот год воз­об­но­ви­ли дого­вор с кар­фа­ге­ня­на­ми¹⁵³, а послов их, при­быв­ших с этой целью, щед­ро ода­ри­ли.

44. (1) В этом же году [305 г.] Пуб­лий Кор­не­лий Сци­пи­он был дик­та­то­ром, а Пуб­лий Деций Мус его началь­ни­ком кон­ни­цы. (2) Они про­ве­ли кон­суль­ские выбо­ры, для чего и были назна­че­ны, пото­му что оба кон­су­ла не мог­ли отлу­чить­ся от сра­жав­ших­ся леги­о­нов. (3) Кон­су­ла­ми ста­ли Луций Посту­мий и Тибе­рий Мину­ций. Пизон¹⁵⁴ поме­ща­ет их после Квин­та Фабия и Пуб­лия Деция, изъ­яв два года, в кото­рые, как мы ска­за­ли, кон­су­ла­ми были Клав­дий с Волум­ни­ем и Кор­не­лий с Мар­ци­ем. (4) По недо­смот­ру ли он опу­стил в сво­ей лето­пи­си эти пары кон­су­лов или созна­тель­но, счи­тая, что их не было, это оста­ет­ся неяс­ным.

(5) В том же году сам­ни­ты совер­ша­ли набе­ги на Сател­лат­ское Поле в кам­пан­ских вла­де­ни­ях, (6) и пото­му оба кон­су­ла были посла­ны в Сам­ний, но в раз­ные сто­ро­ны: Посту­мий на Тиферн, а Мину­ций на Бови­ан. Пер­вым сра­же­ние дал Посту­мий под Тифер­ном. (7) Одни сооб­ща­ют, что сам­ни­ты были несо­мнен­но раз­би­ты и два­дцать тысяч взя­то в плен. (8) Дру­гие, что про­тив­ни­ки оста­ви­ли поле бит­вы, когда Марс нико­му не дал пере­ве­са, и Посту­мий, при­ки­нув­шись устра­шен­ным, поти­хонь­ку увел свои леги­о­ны в горы. Враг после­до­вал за ним и в двух милях от рим­ских укреп­ле­ний тоже раз­бил лагерь. (9) Кон­сул, делая вид, что искал место для сво­его ста­на, без­опас­ное и снаб­жен­ное всем необ­хо­ди­мым — а таким оно и было, — воз­вел кру­гом лаге­ря укреп­ле­ние, снаб­дил его запа­са­ми все­го, что нуж­но, (10) и, оста­вив силь­ную охра­ну, в третью стра­жу налег­ке повел леги­о­ны крат­чай­шим путем (11) к сото­ва­ри­щу, кото­рый тоже сто­ял лаге­рем перед непри­я­тель­ским вой­ском. Там по под­сказ­ке Посту­мия Мину­ций начи­на­ет бой с про­тив­ни­ком, и, когда уже боль­шую часть дня с пере­мен­ным успе­хом шла бит­ва, на утом­лен­ное вра­же­ское вой­ско вне­зап­но напа­да­ет Посту­мий с его све­жи­ми леги­о­на­ми. (12) Так что вра­ги, у кото­рых от ран и уста­ло­сти и бежать-то не было сил, все были пере­би­ты. Захва­тив два­дцать одно зна­мя, рим­ляне поспе­ши­ли оттуда к лаге­рю Посту­мия. (13) Там два победо­нос­ных вой­ска напа­ли на вра­га, уже сму­щен­но­го вестью о пора­же­нии, раз­би­ли его и обра­ти­ли в бег­ство; захва­ти­ли два­дцать шесть зна­мен, сам­нит­ско­го вое­на­чаль­ни­ка Ста­тия Гел­лия вку­пе с.454 еще со мно­ги­ми и оба вра­же­ских лаге­ря. (14) На дру­гой день нача­ли оса­ду горо­да Бови­а­на, и вско­ре он тоже ока­зал­ся в руках рим­лян, а кон­су­лы за свои подви­ги с вели­кой сла­вою отпразд­но­ва­ли три­умф.

(15) Неко­то­рые утвер­жда­ют, что тяже­ло ранен­но­го кон­су­ла Мину­ция отнес­ли в лагерь, где он скон­чал­ся, а Марк Фуль­вий, став­ший вме­сто него кон­су­лом, был послан к вой­ску Мину­ция и захва­тил Бови­ан. (16) В этом году у сам­ни­тов отби­ли Сору, Арпин и Цезен­нию; на Капи­то­лии воз­двиг­ли и освя­ти­ли огром­ное изва­я­ние Гер­ку­ле­са¹⁵⁵.

45. (1) При кон­су­лах Пуб­лии Суль­пи­ции Саверри­оне и Пуб­лии Сем­п­ро­ни­оне Софе^[6] [304 г.] сам­ни­ты отпра­ви­ли в Рим для пере­го­во­ров о мире сво­их послов, чтобы доби­вать­ся то ли кон­ца войне, то ли ее отсроч­ки. (2) На их уни­жен­ные прось­бы был дан ответ: если бы сам­ни­ты не про­си­ли так часто мира, гото­вясь тем вре­ме­нем к войне, мож­но было бы вести подоб­ные пере­го­во­ры; но, коль ско­ро до сих пор сло­ва оста­ва­лись без послед­ст­вий, при­хо­дит­ся верить толь­ко делам. (3) Ско­ро кон­сул Пуб­лий Сем­п­ро­ний будет с вой­ском в Сам­нии, и его не обма­нешь, к войне или к миру склон­ны сам­ни­ты; выяс­нив все, он обо всем доло­жит сена­ту, и, когда он дви­нет­ся из Сам­ния обрат­но, послы пусть идут за ним сле­дом. (4) В тот год на пути через Сам­ний рим­ские леги­о­ны встре­ти­ли лишь мир­ных жите­лей, охот­но снаб­жав­ших их про­до­воль­ст­ви­ем, так что ста­рин­ный дого­вор¹⁵⁶ с сам­ни­та­ми все-таки воз­об­но­ви­ли.

(5) Тогда рим­ляне пошли вой­ною про­тив эквов — дав­них сво­их недру­гов, кото­рые, впро­чем, уже мно­гие годы ничем не бес­по­ко­и­ли рим­лян¹⁵⁷, при всей сво­ей нена­деж­но­сти при­киды­ва­ясь зами­рен­ны­ми. Дело в том, что до раз­гро­ма гер­ни­ков эквы вме­сте с ними посы­ла­ли сам­ни­там под­креп­ле­ние¹⁵⁸, (6) а после поко­ре­ния гер­ни­ков почти все пле­мя пере­шло на сто­ро­ну вра­гов Рима и не скры­ва­ло это­го при­ня­то­го всем миром реше­ния. Но когда после заклю­че­ния в Риме дого­во­ра с сам­ни­та­ми феци­а­лы яви­лись к эквам тре­бо­вать воз­ме­ще­ния, (7) эквы упор­но сто­я­ли на том, что, гро­зя вой­ной, их силой пыта­ют­ся заста­вить при­нять рим­ское граж­дан­ство, а сколь это желан­но, учит при­мер гер­ни­ков: ведь все кто мог, пред­по­чли соб­ст­вен­ные зако­ны рим­ско­му граж­дан­ству, (8) для тех же, у кого не будет выбо­ра, при­нуди­тель­ное граж­дан­ство обер­нет­ся нака­за­ни­ем. Все это откры­то гово­ри­лось на сход­ках, и пото­му рим­ский народ при­ка­зал объ­явить эквам вой­ну. (9) Оба кон­су­ла отпра­ви­лись в новый поход и рас­по­ло­жи­лись лаге­рем в четы­рех милях от вра­же­ско­го ста­на.

(10) Уже дол­гие годы эквы не вели войн само­сто­я­тель­но. Их вой­ско, похо­див­шее на опол­че­ние, в кото­ром не было тол­ком ни вождей, ни воен­ных поряд­ков, было в смя­те­нии. (11) Одним каза­лось, надо выхо­дить на бой, дру­гим — защи­щать лагерь, мно­гих тре­во­жи­ло разо­ре­ние, гро­зя­щее полям, а сле­дом и с.455 раз­ру­ше­ние горо­дов, остав­лен­ных под сла­бой охра­ною. (12) И вот когда сре­ди мно­гих выска­зан­ных мне­ний услы­ша­ли, что пусть, мол, каж­дый оста­вит попе­че­ние об общих делах и зай­мет­ся сво­и­ми соб­ст­вен­ны­ми (13) и пусть с пер­вою стра­жей ухо­дят кто куда из лаге­ря, чтобы свез­ти в горо­да все свое доб­ро и защи­щать город­ские сте­ны, то все с пол­ным еди­но­ду­ши­ем при­ня­ли это реше­ние.

(14) Когда вра­ги уже раз­бре­лись по сво­им име­ни­ям, рим­ляне на рас­све­те вынес­ли зна­ме­на и постро­и­лись в бое­вом поряд­ке, но никто не вышел им навстре­чу, и они поспе­ши­ли к вра­же­ско­му лаге­рю. (15) Не видя и там дозо­ров перед ворота­ми и ни еди­ной души на валу, не слы­ша обыч­но­го в лаге­ре гомо­на, они оста­но­ви­лись, пора­жен­ные стран­ной тиши­ной и опа­са­ясь заса­ды. (16) Когда же пере­шли через вал и обна­ру­жи­ли в лаге­ре пол­ное без­людие, бро­си­лись вдо­гон­ку за вра­гом. Следы меж тем вели во все сто­ро­ны, как все­гда быва­ет, если раз­бе­га­ют­ся кто куда, но пона­ча­лу это сби­ло рим­лян с тол­ку. (17) Узнав же от лазут­чи­ков о замыс­лах про­тив­ни­ка, рим­ляне пошли вой­ною на горо­да эквов, оса­ждая их один за дру­гим, и за пять­де­сят дней взя­ли при­сту­пом трид­цать один город, раз­ру­шив и спа­лив боль­шую их часть и почти истре­бив пле­мя эквов. (18) Над эква­ми спра­ви­ли три­умф. Их поги­бель послу­жи­ла уро­ком марру­ци­нам, мар­сам, пелиг­нам и френ­та­нам, кото­рые отпра­ви­ли в Рим хода­та­ев про­сить о мире и дру­же­ст­вен­ном сою­зе. С эти­ми наро­да­ми, по их прось­бе, был заклю­чен дого­вор.

46. (1) Куруль­ным эди­лом в тот год был писец Гней Фла­вий, сын Гнея. Как сын воль­ноот­пу­щен­ни­ка он имел низ­кое про­ис­хож­де­ние, но был хит­ро­умен и крас­но­ре­чив. (2) В иных из лето­пи­сей я обна­ру­жи­ваю о нем такой рас­сказ. Фла­вий состо­ял при эди­лах и видел, что по три­бам его выдви­га­ют на эдиль­скую долж­ность, но на голо­со­ва­ние его имя не ста­вит­ся, так как он писец; тогда он отло­жил дощеч­ку и дал клят­ву нико­гда боль­ше не слу­жить пис­цом¹⁵⁹. (3) Лици­ний Макр утвер­ждал, что Фла­вий оста­вил эту служ­бу несколь­ко ранее, еще до того, как стал три­бу­ном и одним из три­ум­ви­ров — один раз в «ноч­ном» три­ум­ви­ра­те¹⁶⁰, дру­гой — в три­ум­ви­ра­те, ведав­шем посе­ле­ни­я­ми. (4) Но все так или ина­че схо­дят­ся на том, что он упор­но борол­ся про­тив зна­ти, пре­зи­рав­шей его за низ­кое про­ис­хож­де­ние. (5) Он обна­ро­до­вал граж­дан­ское пра­во¹⁶¹, кото­рое пон­ти­фи­ки дер­жа­ли у себя под зам­ком, и рас­ста­вил по фору­му белые дос­ки с фаста­ми¹⁶², чтобы народ знал, по каким дням мож­но вести тяж­бы. (6) Несмот­ря на озлоб­ле­ние зна­ти, он освя­тил на Вул­ка­но­вом поле храм Согла­сия¹⁶³, и по еди­но­душ­ной воле наро­да заста­вил вели­ко­го пон­ти­фи­ка Кор­не­лия Бра­ба­та^[4] про­из­не­сти сло­ва, кото­рые за ним повто­рял Фла­вий, меж тем, как обы­чай пред­ков запре­щал освя­щать хра­мы всем, кро­ме кон­су­лов и пол­ко­вод­цев. (7) И толь­ко тогда по воле сена­та наро­ду был пред­ло­жен на утвер­жде­ние с.456 закон, запре­щав­ший освя­щать храм без при­ка­за сена­та или боль­шин­ства три­бу­нов¹⁶⁴.

(8) Хочу упо­мя­нуть еще об одном слу­чае, хотя сам по себе он не столь уж зна­чи­те­лен. Дело в том, что он пока­зы­ва­ет, какой сво­бо­дой рас­по­ла­гал народ в сво­ем про­ти­во­сто­я­нии занос­чи­вой зна­ти.

(9) Как-то раз, когда Фла­вий при­шел наве­стить боль­но­го това­ри­ща по долж­но­сти, сидев­шие там знат­ные юно­ши сго­во­ри­лись и не под­ня­лись ему навстре­чу. Тогда Фла­вий велел при­не­сти ему куруль­ное крес­ло и со сво­его почет­но­го места погляды­вал на тер­зае­мых доса­дою недру­гов. (10) Впро­чем, эди­лом Фла­вия избра­ла рыноч­ная кли­ка, набрав­шая силу в цен­зор­ство Аппия Клав­дия, кото­рый впер­вые осквер­нил сенат вне­се­ни­ем в спи­сок воль­ноот­пу­щен­ни­ков; (11) а потом, когда никто не при­знал такой спи­сок дей­ст­ви­тель­ным, и в курии Аппий не добил­ся иско­мо­го вли­я­ния, то, рас­пре­де­лив город­ской сброд по всем три­бам, он сумел под­ку­пить и форум и Мар­со­во поле¹⁶⁵. (12) Знать встре­ти­ла избра­ние Фла­вия с таким него­до­ва­ни­ем, что мно­гие посни­ма­ли золотые коль­ца и бля­хи. (13) С этих пор граж­дане разде­ли­лись на две пар­тии: народ здра­во­мыс­ля­щий, чтив­ший и ува­жав­ший все доб­ро­по­рядоч­ное, тянул в одну сто­ро­ну, а рыноч­ная кли­ка — в дру­гую. (14) Так и шло, пока Квинт Фабий и Пуб­лий Деций не ста­ли цен­зо­ра­ми, и ради обще­го согла­сия, как, впро­чем, и ради того, чтобы выбо­ры не попа­ли в руки чер­ни, Фабий выде­лил всю рыноч­ную тол­пу и объ­еди­нил ее в четы­ре три­бы, назвав их «город­ски­ми». (15) Гово­рят это было встре­че­но с такою бла­го­дар­но­стью, что за при­ми­ре­ние сосло­вий Фабий заслу­жил про­зви­ще Мак­сим¹⁶⁶, кото­ро­го не дали ему столь­кие воен­ные победы. Он же, как сооб­ща­ют, учредил тор­же­ст­вен­ный выезд всад­ни­ков в квинк­тиль­ские иды¹⁶⁷.