История Рима от основания города

Книга II

т. I, с. 64 1. (1) Об уже сво­бод­ном рим­ском наро­де — его дея­ни­ях, мир­ных и рат­ных, о годич­ных долж­ност­ных лицах и о вла­сти зако­нов, пре­вос­хо­дя­щей чело­ве­че­скую, пой­дет даль­ше мой рас­сказ. (2) Эта сво­бо­да была тем отрад­нее, что при­шла вслед за само­вла­стьем послед­не­го царя, пол­но­го гор­ды­ни. Ибо до него цари пра­ви­ли так, что все они по заслу­гам могут быть назва­ны осно­ва­те­ля­ми хотя бы новых частей горо­да, добав­лен­ных, чтобы было где жить умно­жив­ше­му­ся при них насе­ле­нию. (3) И бес­спор­но, тот самый Брут, что стя­жал столь вели­кую сла­ву изгна­ни­ем Гор­до­го царя, сослу­жил бы наи­худ­шую служ­бу обще­му делу, если бы, воз­же­лав преж­девре­мен­ной сво­бо­ды, отнял бы цар­скую власть у кого-нибудь из преж­них царей. (4) В самом деле, что ста­лось бы, если бы тол­па пас­ту­хов и приш­лых, раз­но­пле­мен­ных пере­беж­чи­ков, обрет­ших под покро­ви­тель­ст­вом непри­кос­но­вен­но­го хра­ма сво­бо­ду или без­на­ка­зан­ность¹, пере­ста­ла стра­шить­ся царя, взвол­но­ва­лась бы под буря­ми три­бун­ско­го крас­но­ре­чия (5) и в чужом горо­де ста­ла бы враж­до­вать с сена­то­ра­ми, рань­ше чем при­вя­зан­ность к женам и детям, любовь к самой зем­ле, тре­бу­ю­щая дол­гой при­выч­ки, спло­ти­ли бы всех общ­но­стью устрем­ле­ний. (6) Государ­ство, еще не повзрослев, рас­то­чи­лось бы раздо­ра­ми, тогда как спо­кой­ная уме­рен­ность вла­сти воз­ле­ле­я­ла его и воз­рас­ти­ла так, что оно смог­ло, уже созрев и окреп­ши, при­не­сти доб­рый плод сво­бо­ды. (7) А нача­лом сво­бо­ды [509 г.] вер­нее счи­тать то, что кон­суль­ская власть ста­ла годич­ной², неже­ли то, что она буд­то бы ста­ла мень­шей, чем была цар­ская. (8) Все пра­ва и все зна­ки этой вла­сти³ были удер­жа­ны пер­вы­ми кон­су­ла­ми, толь­ко поза­бо­ти­лись об одном, чтобы не удво­ил­ся страх, если сра­зу оба будут иметь фас­ки⁴.

Брут пер­вым с согла­сия това­ри­ща при­нял зна­ки вла­сти и не менее горяч был как страж сво­бо­ды, чем преж­де как осво­бо­ди­тель. (9) Сна­ча­ла он, чтобы народ, жад­ный к ново­об­ре­тен­ной сво­бо­де, и впо­след­ст­вии не мог быть пре­льщен уго­во­ра­ми или дара­ми царей, заста­вил граж­дан при­сяг­нуть, что они нико­го не потер­пят в Риме царем. (10) Затем, чтобы само мно­го­люд­ство сена­та при­да­ло сил сосло­вию, поредев­ше­му из-за цар­ских бес­чинств, он попол­нил чис­ло сена­то­ров до трех­сот⁵ знат­ней­ши­ми из всад­ни­ков; (11) с это­го-то вре­ме­ни, гово­рят, и пове­лось, чтобы, созы­вая сенат, при­гла­шать и отцов, и «при­пи­сан­ных»⁶: послед­нее имя озна­ча­ло вне­сен­ных в спи­сок, то есть новых сена­то­ров. с.65 Мера эта была очень полез­на, спо­соб­ст­вуя согла­сию в государ­стве и при­вя­зан­но­сти про­сто­го наро­да к сена­то­рам.

2. (1) Затем поза­бо­ти­лись о делах боже­ст­вен­ных, и посколь­ку неко­то­рые обще­ст­вен­ные свя­щен­но­дей­ст­вия преж­де выпол­ня­лись сами­ми царя­ми, то, чтобы нигде не нуж­дать­ся в царях, учреди­ли долж­ность царя-жре­ца⁷. (2) Его под­чи­ни­ли пон­ти­фи­ку⁸, чтобы почте­ние к цар­ско­му зва­нию не ста­ло поме­хой к сво­бо­де, о кото­рой тогда боль­ше все­го пек­лись.

И я не знаю, не пере­ста­ра­лись ли тогда, обе­ре­гая сво­бо­ду со всех сто­рон и во всех мело­чах. (3) Так, вто­рой кон­сул, в осталь­ном без­упреч­ный, имя носил неугод­ное граж­да­нам. Тарк­ви­нии, дескать, при­вык­ли к цар­ской вла­сти — нача­ло было поло­же­но При­ском, потом цар­ст­во­вал Сер­вий Тул­лий, но, несмот­ря на этот пере­рыв, Тарк­ви­ний Гор­дый не забыл о цар­ской вла­сти как о при­над­ле­жа­щей уже дру­го­му. Пре­ступ­ле­ни­ем и наси­ли­ем он воз­вра­тил ее, буд­то наслед­ст­вен­ное досто­я­ние рода. А изгна­ли Гор­до­го, так Кол­ла­тин у вла­сти — не уме­ют Тарк­ви­нии жить сами по себе. (4) В тягость нам это имя, опас­но оно для сво­бо­ды. Такие тол­ки под­стре­ка­те­лей, испод­воль сму­щав­ших умы, разо­шлись по все­му горо­ду. И вот Брут созы­ва­ет воз­буж­ден­ных подо­зре­ни­я­ми пле­бе­ев на сход­ку. (5) Там он преж­де все­го гром­ко чита­ет наро­ду его при­ся­гу: не потер­пят в Риме ни царя, ни кого дру­го­го, опас­но­го для сво­бо­ды. Надо бди­тель­но за этим следить и ничем не пре­не­бре­гать. Неохот­но-де он гово­рит, зная это­го чело­ве­ка, и не гово­рил бы, если бы не пере­си­ли­ла в нем любовь к обще­му делу. (6) Не верит рим­ский народ в надеж­ность вновь обре­тен­ной сво­бо­ды: цар­ский род, цар­ское имя по-преж­не­му в горо­де, и даже у вла­сти; это пре­пят­ст­ву­ет, это про­ти­во­сто­ит сво­бо­де. (7) «Устра­ни же ты сам этот страх, Луций Тарк­ви­ний, — ска­зал Брут, — устра­ни доб­ро­воль­но. Мы пом­ним, мы при­зна­ем, ты выгнал царей, но довер­ши свое бла­го­де­я­ние, уне­си отсюда само цар­ское имя. Твое иму­ще­ство не толь­ко отда­дут тебе граж­дане по мое­му пред­ло­же­нию, но, если чего не хва­та­ет, щед­ро доба­вят. Уда­лись дру­гом, осво­бо­ди город от бре­ме­ни стра­ха, может стать­ся напрас­но­го. Все убеж­де­ны в том, что лишь с родом Тарк­ви­ни­ев уйдет отсюда цар­ская власть».

(8) Изум­лен­ный столь новым и неожи­дан­ным пово­ротом дела, кон­сул пона­ча­лу лишил­ся дара речи, а потом, когда попы­тал­ся заго­во­рить, его обсту­пи­ли пер­вей­шие граж­дане, вся­че­ски умо­ляя о том же. (9) Эти речи его мало тро­га­ли, но, когда нако­нец Спу­рий Лукре­ций, кото­рый был и стар­ше его, и почтен­нее, и при­том при­хо­дил­ся ему тестем, стал его вся­че­ски уве­ще­вать, пере­ме­жая прось­бы с сове­та­ми, уго­ва­ри­вая усту­пить еди­но­душ­но­му мне­нию граж­дан, (10) кон­сул из опа­се­ния, как бы ему потом, вновь став­ши част­ным лицом, не лишить­ся еще и иму­ще­ства, не испы­тать еще и бес­че­стия, отрек­ся от кон­суль­ской вла­сти, отпра­вил в Лави­ний свое доб­ро и поки­нул город. (11) Брут с.66 по реше­нию сена­та пред­ло­жил наро­ду объ­явить изгнан­ни­ка­ми всех, при­над­ле­жа­щих к роду Тарк­ви­ни­ев. В цен­ту­ри­ат­ном собра­нии он взял себе в сото­ва­ри­щи Пуб­лия Вале­рия, того само­го, с чьею помо­щью изго­нял царей.

3. (1) Хотя никто не сомне­вал­ся, что со сто­ро­ны Тарк­ви­ни­ев гро­зит вой­на, но при­шла она поз­же, чем все дума­ли. А слу­чи­лось то, о чем не тре­во­жи­лись: сво­бо­да чуть не была погуб­ле­на ковар­ст­вом и изме­ною. (2) Нашлись сре­ди рим­ской моло­де­жи кое-какие юно­ши, и не послед­ние по знат­но­сти, чьим стра­стям было боль­ше про­сто­ру при царях: сверст­ни­ки и това­ри­щи моло­дых Тарк­ви­ни­ев, сами при­вык­шие жить по-цар­ски. (3) Тоскуя сре­ди обще­го рав­но­пра­вия по преж­не­му свое­во­лию, они ста­ли сето­вать меж собой, что чужая сво­бо­да обер­ну­лась их раб­ст­вом: царь — чело­век, у него мож­но добить­ся, чего нуж­но, тут закон­но­го, там неза­кон­но­го, он спо­со­бен к бла­го­де­я­нию и мило­сти, может и про­гне­вать­ся и про­стить, раз­ли­ча­ет дру­га от недру­га; (4) а закон — глух, неумо­лим, он спа­си­тель­ней и луч­ше для сла­бых, чем для силь­ных⁹, он не зна­ет ни снис­хож­де­ния, ни поща­ды для пре­сту­пив­ших; опас­но сре­ди столь­ких люд­ских пре­гре­ше­ний жить одною невин­но­стью.

(5) Эти души были уже затро­ну­ты пор­чей, когда вдруг явля­ют­ся цар­ские послы и тре­бу­ют теперь не воз­вра­ще­ния царя, а хотя бы выда­чи цар­ско­го иму­ще­ства. Сенат, выслу­шав их прось­бу, сове­щал­ся несколь­ко дней: не вер­нуть иму­ще­ство зна­чи­ло дать повод к войне, а вер­нуть — дать сред­ства и вспо­мо­же­ние для вой­ны. (6) Тем вре­ме­нем послы заня­ты были дру­гим: въяве хло­по­ча о цар­ском иму­ще­стве, втайне стро­и­ли коз­ни, гото­вя воз­вра­ще­ние цар­ской вла­сти. С прось­ба­ми буд­то о явном сво­ем деле обхо­ди­ли они дома, испы­ты­вая настро­е­ния знат­ных юно­шей. (7) Кому речи их при­хо­ди­лись по душе, тем вру­ча­ли они пись­ма от Тарк­ви­ни­ев и сго­ва­ри­ва­лись о том, чтобы ночью тай­ком впу­стить в город цар­скую семью.

4. (1) Спер­ва этот замы­сел был дове­рен бра­тьям Вител­ли­ям и Акви­ли­ям. Сест­ра Вител­ли­ев была заму­жем за кон­су­лом Бру­том, и от это­го бра­ка были уже взрос­лые дети — Тит и Тибе­рий; их тоже посвя­ти­ли дядья в свой заго­вор. (2) Нашлись и дру­гие соучаст­ни­ки из знат­ной моло­де­жи, чьи име­на забы­лись за дав­но­стью. (3) Меж­ду тем в сена­те взя­ло верх реше­ние выдать цар­ское иму­ще­ство, и послы вос­поль­зо­ва­лись этим пово­дом задер­жать­ся в горо­де, испро­сив у кон­су­лов срок, чтобы при­гото­вить повоз­ки для цар­ско­го добра. Все это вре­мя про­во­дят они в сове­ща­ни­ях с заго­вор­щи­ка­ми, настой­чи­во тре­буя от них писем к Тарк­ви­ни­ям: (4) ведь ина­че как те пове­рят, что не пустые сло­ва о столь важ­ном деле несут им послы? Эти-то пись­ма, дан­ные в залог вер­но­сти, и сде­ла­ли пре­ступ­ле­ние явным.

(5) А дело было так: нака­нуне сво­его отъ­езда к Тарк­ви­ни­ям послы как раз обеда­ли у Вител­ли­ев, и там, уда­лив с.67 свиде­те­лей, заго­вор­щи­ки вво­лю, как это быва­ет, тол­ко­ва­ли о недав­нем сво­ем умыс­ле. Раз­го­вор их под­слу­шал один из рабов, кото­рый и рань­ше уже подо­зре­вал нелад­ное, (6) но выжидал, пока пись­ма ока­жут­ся в руках у послов, чтобы мож­но было взять их с полич­ным¹⁰. Поняв, что пись­ма пере­да­ны, он обо всем донес кон­су­лам. (7) Кон­су­лы вышли, чтобы схва­тить послов и заго­вор­щи­ков, и без шума пода­ви­ли всю затею, поза­бо­тив­шись преж­де все­го о том, чтобы не про­па­ли пись­ма. Измен­ни­ков немед­ля бро­си­ли в око­вы, а насчет послов неко­то­рое вре­мя коле­ба­лись, но потом, хотя вина, каза­лось, и при­рав­ни­ва­ла их к вра­гам, все же при­ня­тое меж­ду наро­да­ми пра­во воз­об­ла­да­ло.

5. (1) Дело о цар­ском иму­ще­стве, кото­рое реши­ли было отдать, вновь посту­па­ет в сенат. Сена­то­ры в поры­ве гне­ва запре­ща­ют выда­чу, но запре­ща­ют и пере­да­чу в каз­ну: (2) цар­ское доб­ро отда­ет­ся на раз­граб­ле­ние про­сто­му наро­ду, чтобы каж­дый, при­кос­нув­шись к добы­че, навсе­гда поте­рял надеж­ду на при­ми­ре­ние с царя­ми. Паш­ня Тарк­ви­ни­ев, нахо­див­ша­я­ся меж­ду горо­дом и Тиб­ром, посвя­ще­на была Мар­су и ста­ла отныне Мар­со­вым полем¹¹. (3) Гово­рят, там как раз сто­ял хлеб, уже гото­вый к жат­ве. А так как поль­зо­вать­ся уро­жа­ем с это­го поля было бы кощун­ст­вом, то послан­ная туда огром­ная тол­па наро­ду, сжав хлеб, вме­сте с соло­мою высы­па­ла его кор­зи­на­ми в Тибр, обмелев­ший, как все­гда, в лет­ний зной. (4) Осев­шие на мели кучи соло­мы занес­ло илом, а со вре­ме­нем из это­го и дру­гих нано­сов вырос ост­ров, потом, я думаю, его укре­пи­ли искус­ст­вен­ной насы­пью, чтобы место это ста­ло доста­точ­но высо­ким и твер­дая поч­ва выдер­жи­ва­ла бы даже хра­мы и пор­ти­ки¹².

(5) По рас­хи­ще­нии цар­ско­го иму­ще­ства был выне­сен при­го­вор пре­да­те­лям и совер­ши­лась казнь, осо­бен­но при­ме­ча­тель­ная тем, что кон­суль­ское зва­ние обя­за­ло отца каз­нить детей и того, кого сле­до­ва­ло бы уда­лить даже от зре­ли­ща каз­ни, судь­ба назна­чи­ла ее испол­ни­те­лем. (6) Знат­ней­шие юно­ши сто­я­ли, при­ко­ван­ные к стол­бам, но, минуя их, слов­но чужих, взо­ры всех обра­ща­лись к сыно­вьям кон­су­ла. Не столь­ко сама казнь вызы­ва­ла жалость, сколь­ко пре­ступ­ле­ние, заслу­жив­шее казнь: (7) эти люди реши­лись пре­дать и толь­ко что осво­бож­ден­ное оте­че­ство, и осво­бо­ди­те­ля-отца, и кон­суль­ство, про­ис­хо­дя­щее из Юни­е­ва дома, и сенат, и про­стой народ, и все, что было в Риме боже­ско­го и чело­ве­че­ско­го, — пре­дать быв­ше­му Гор­до­му царю, а ныне нена­вист­но­му изгнан­ни­ку. (8) Кон­су­лы взо­шли на свои места, лик­то­ры отправ­ля­ют­ся вер­шить казнь; обна­жен­ных секут роз­га­ми, обез­глав­ли­ва­ют топо­ра­ми¹³, но все вре­мя все взгляды при­ко­ва­ны к лицу и взо­ру отца, изъ­яв­ляв­ше­го отцов­ское чув­ство, даже тво­ря народ­ную рас­пра­ву¹⁴. (9) По нака­за­нии винов­ных, чтобы при­мер, отвра­щаю­щий от пре­ступ­ле­ния, был про­слав­лен не толь­ко каз­нью, но и поощ­ре­ни­ем, донес­ше­му даро­ва­на была награ­да: денеж­ная мзда из каз­ны, сво­бо­да и граж­дан­ство. Гово­рят, что с.68 это он пер­вый был осво­бож­ден из раб­ства вин­дик­той¹⁵, (10) а неко­то­рые и само назва­ние это выво­дят отсюда, пото­му что того раба зва­ли Вин­ди­ци­ем. С тех пор при­ня­то соблюдать, чтобы осво­бож­ден­ные таким спо­со­бом счи­та­лись при­ня­ты­ми в граж­дан­ство.

6. (1) Полу­чив­ши весть об этих собы­ти­ях, Тарк­ви­ний, раздо­са­до­ван­ный обма­нув­шею надеж­дою и пылая гне­вом и нена­ви­стью, понял, что его ковар­ству путь заграж­ден, и заду­мал откры­тую вой­ну. Он пошел про­си­те­лем по горо­дам Этру­рии, (2) осо­бен­но взы­вая к вей­я­нам и тарк­ви­ний­цам, чтобы не дали они ему, чело­ве­ку одно­го с ними про­ис­хож­де­ния, одной кро­ви, исторг­ну­то­му из тако­го цар­ства, вверг­ну­то­му в нище­ту, погиб­нуть на их гла­зах вме­сте с юны­ми еще детьми. Дру­гих из чужой зем­ли в Рим при­гла­ша­ли на цар­ство, а его, цар­ст­во­вав­ше­го, вое­вав­ше­го за рас­про­стра­не­ние рим­ско­го могу­ще­ства, пре­ступ­ным заго­во­ром изгна­ли близ­кие люди! (3) Они, не най­дя меж собою кого-нибудь одно­го, достой­но­го быть царем, рас­хва­та­ли по частям цар­скую власть, иму­ще­ство цар­ское отда­ли на раз­граб­ле­нье наро­ду, чтобы не был никто к пре­ступ­ле­нию непри­ча­стен. Оте­че­ство свое, цар­ство свое хочет он себе воз­вра­тить и нака­зать небла­го­дар­ных граж­дан; пусть под­дер­жат его, пусть помо­гут, пусть отме­тят и за соб­ст­вен­ные былые обиды, за поби­тые не раз леги­о­ны, за отня­тые зем­ли. (4) Речи его взвол­но­ва­ли вей­ян — они с гроз­ным шумом тре­бу­ют смыть позор и силой вер­нуть поте­рян­ное, хотя бы и под води­тель­ст­вом рим­ля­ни­на. А тарк­ви­ний­цев столь же вол­ну­ет имя, сколь и род­ство: лест­ным кажет­ся видеть сво­их цар­ст­ву­ю­щи­ми в Риме. (5) И вот два вой­ска двух горо­дов устрем­ля­ют­ся за Тарк­ви­ни­ем, чтобы вер­нуть ему цар­скую власть и вой­ною пока­рать рим­ский народ.

Всту­пив в рим­ские зем­ли, вра­ги встре­ти­ли обо­их кон­су­лов: (6) Вале­рий вел пехоту бое­вым стро­ем, а Брут — пере­до­вую кон­ную раз­вед­ку. Точ­но так же шла кон­ни­ца и перед вра­же­ским вой­ском, воз­глав­лял ее цар­ский сын Тарк­ви­ний Аррунт, а сам царь сле­до­вал за ним с леги­о­на­ми. (7) Уга­дав изда­ли кон­су­ла спер­ва по лик­то­рам, а потом уже бли­же и вер­нее — в лицо, Аррунт, воз­го­рев­ший­ся гне­вом, вос­клик­нул: «Вот кто изгнал нас, исторг из оте­че­ства. Вот как важ­но он высту­па­ет, кра­су­ясь зна­ка­ми нашей вла­сти! Боги — мсти­те­ли за царей, будь­те с нами!» (8) И, при­шпо­рив коня, мчит­ся он пря­мо на кон­су­ла. Брут заме­тил, что на него ска­чут. Тогда счи­та­лось почет­ным, чтобы вожди сами начи­на­ли сра­же­ние: (9) рвет­ся и Брут к поедин­ку, и столь ярост­на была их сшиб­ка, что ни тот ни дру­гой, нано­ся удар, не поду­мал себя защи­тить, так что оба, друг дру­га прон­зив сквозь щиты, замерт­во пали с коней, наса­жен­ные на копья. Тот­час всту­пи­ла в бит­ву вся кон­ни­ца, за ней подо­спе­ла пехота; (10) бой шел с пере­мен­ным успе­хом, и никто не взял верх: оба пра­вые кры­ла победи­ли, левые — отсту­пи­ли: (11) вей­яне, с.69 при­вык­шие к пора­же­ни­ям от рим­лян, рас­се­я­лись и бежа­ли; тарк­ви­ний­цы же, новые нам вра­ги, не толь­ко высто­я­ли, но даже сами потес­ни­ли рим­лян.

7. (1) Хотя бит­ва закон­чи­лась так, Тарк­ви­ния и этрус­ков вдруг охва­тил ужас, столь силь­ный, что, оста­вив затею как тщет­ную, оба вой­ска, тарк­ви­ний­цев и вей­ян, ночью разо­шлись по домам. (2) О бит­ве этой рас­ска­зы­ва­ют и чуде­са: буд­то в ноч­ной тишине из Арсий­ско­го леса раздал­ся гро­мо­вой голос, кото­рый сочли за голос Силь­ва­на¹⁶; он про­из­нес: «У этрус­ков одним пав­шим боль­ше: (3) победа у рим­лян!» Как бы то ни было рим­ляне оттуда ушли победи­те­ля­ми, этрус­ки — побеж­ден­ны­ми, ибо, когда рас­све­ло и ни одно­го вра­га не было вид­но вокруг, кон­сул Пуб­лий Вале­рий собрал с пав­ших доспе­хи и с три­ум­фом¹⁷ вер­нул­ся в Рим. (4) Това­ри­щу сво­е­му он устро­ил похо­ро­ны, пыш­ные, сколь это было воз­мож­но по тем вре­ме­нам. Еще почет­нее для погиб­ше­го был обще­ст­вен­ный тра­ур, осо­бен­но заме­ча­тель­ный тем, что мате­ри семейств целый год¹⁸, как отца, опла­ки­ва­ли его — суро­во­го мсти­те­ля за пору­ган­ную жен­скую честь.

(5) А остав­ший­ся в живых кон­сул (так измен­чи­во настро­е­ние тол­пы!) из народ­ной мило­сти вско­ре попал в неми­лость и даже был запо­до­зрен в ужас­ном пре­ступ­ле­нии. (6) Пошла мол­ва, буд­то он домо­га­ет­ся цар­ской вла­сти, пото­му что не поспе­шил он с выбо­ром това­ри­ща на место Бру­та и пото­му что начал стро­ить дом на вер­шине Велий­ско­го хол­ма¹⁹ — там на высо­ком и укреп­лен­ном месте это была бы непри­ступ­ная кре­пость. (7) Воз­му­щен­ный тем, что такое гово­ри­лось повсюду и что тако­му вери­ли, кон­сул созвал народ на сход­ку и вошел в собра­ние, скло­нив­ши фас­ки²⁰. Это зре­ли­ще при­шлось тол­пе по душе: скло­не­ны были перед ней зна­ки вла­сти и тем было при­зна­но, что вели­чи­ем и силой народ выше кон­су­ла. (8) Тут, потре­бо­вав вни­ма­ния, кон­сул стал вос­хва­лять судь­бу това­ри­ща, кото­рый пал осво­бо­ди­те­лем оте­че­ства в выс­шей долж­но­сти, сра­жа­ясь за общее дело, в рас­цве­те сла­вы, еще не успев­шей обра­тить­ся в нена­висть, а вот он, пере­жив свою сла­ву, уце­лел для обви­не­ния и для нена­ви­сти, из осво­бо­ди­те­ля оте­че­ства обра­тил­ся в подо­бие Акви­ли­ев и Вител­ли­ев. (9) «Неуже­ли, — ска­зал он, — нико­гда ника­кую доб­лесть вы не оце­ни­те так, чтобы суме­ли не оскор­бить ее подо­зре­ни­ем? Мне ли, злей­ше­му вра­гу царей, опа­сать­ся было обви­не­ния в жела­нии цар­ст­во­вать? (10) Да живи я хоть в самой Кре­по­сти²¹, хоть на Капи­то­лии, — мог ли бы я пове­рить, что мои сограж­дане ста­нут меня боять­ся? От такой мало­сти зави­сит у вас мое доб­рое имя? И так шат­ко ваше дове­рие, что для вас боль­ше зна­чит, где — я, чем кто — я! (11) Нет, кви­ри­ты, не станет дом Пуб­лия Вале­рия на пути вашей сво­бо­ды, без­опас­на для вас будет Велия. Не толь­ко на ров­ное место, но к само­му под­но­жию хол­ма пере­не­су я свой дом, чтобы жить вам выше меня, небла­го­на­деж­но­го граж­да­ни­на; на Велии же пусть стро­ят­ся те, кому с.70 луч­ше дове­рить вашу сво­бо­ду, чем Пуб­лию Вале­рию». Тот­час он пере­нес все заготов­лен­ное для строй­ки к под­но­жию Велии (12) и поста­вил дом под ее скло­ном, где теперь сто­ит храм Вики Поты²².

8. (1) Вслед за тем пред­ло­жил он зако­ны, кото­рые не толь­ко сня­ли с него подо­зре­ние в жела­нии цар­ст­во­вать, но дали делу такой пово­рот, что он даже стал уго­ден наро­ду. Отсюда и пошло его про­зва­нье Пуб­ли­ко­ла²³. (2) С наи­боль­шей бла­го­дар­но­стью при­ня­ты были зако­ны о пра­ве жало­вать­ся наро­ду на маги­ст­ра­тов²⁴ и о про­кля­тии и иму­ще­ству и самой жиз­ни вся­ко­го, кто помыс­лит о цар­ской вла­сти. (3) Зако­ны эти про­вел он один, чтобы одно­му полу­чить и при­зна­тель­ность, и толь­ко тогда созвал собра­ние для выбо­ров вто­ро­го кон­су­ла. (4) Избран был Спу­рий Лукре­ций, кото­рый из-за пре­клон­ных лет не имел сил справ­лять­ся с кон­суль­ски­ми обя­зан­но­стя­ми и через несколь­ко дней умер. (5) На место Лукре­ция был выбран Марк Гора­ций Пуль­вилл. У неко­то­рых ста­рых авто­ров я даже не нахо­жу Лукре­ция в спис­ках кон­су­лов — после Бру­та они тот­час назы­ва­ют Гора­ция; я думаю, что, посколь­ку ниче­го при­ме­ча­тель­но­го Лукре­ций не совер­шил, его кон­суль­ство и забы­лось.

(6) Еще не освя­щен был храм Юпи­те­ра на Капи­то­лии. Кон­су­лы Вале­рий и Гора­ций бро­си­ли жре­бий, кому освя­щать храм. Жре­бий выпал Гора­цию, а Пуб­ли­ко­ла отпра­вил­ся на вой­ну с вей­я­на­ми. (7) Близ­кие Вале­рия не в меру доса­до­ва­ли, что освя­щать столь слав­ный храм доста­лось Гора­цию. Они вся­че­ски пыта­лись это­му поме­шать, а когда все их ста­ра­ния ока­за­лись напрас­ны­ми и кон­сул уже воз­но­сил богам молит­вы, дер­жась за косяк, ему при­нес­ли страш­ную весть, что сын его умер и он из-за смер­ти в доме не может освя­щать храм²⁵. (8) Не пове­рил ли Гора­ций в прав­ди­вость изве­стия²⁶, или тако­ва была кре­пость его духа, точ­ных сведе­ний нет, а понять труд­но — полу­чив­ши изве­стие, он лишь рас­по­рядил­ся выне­сти из дому труп, сам же, не отры­вая руки от кося­ка, довер­шил молит­ву и освя­тил храм.

(9) Тако­вы были собы­тия на войне и дома в пер­вый год после изгна­ния царей.

9. (1) Затем кон­су­ла­ми ста­ли Пуб­лий Вале­рий повтор­но и Тит Лукре­ций [508 г.]. Тарк­ви­нии тем вре­ме­нем бежа­ли к Лар­ту Пор­сене, царю Клу­зия. Здесь они, мешая сове­ты с моль­ба­ми, то про­си­ли не покидать в нище­те и изгна­нии их, при­род­ных этрус­ков по кро­ви и име­ни, (2) то даже закли­на­ли не поз­во­лять, чтобы гоне­ния на царей без­на­ка­зан­но вво­ди­лись в обы­чай. Слиш­ком сла­дост­на, мол, сво­бо­да: (3) если не ста­нут цари так же бороть­ся за свои цар­ства, как граж­дане за сво­бо­ду, то выс­шее срав­ня­ет­ся с низ­шим и не оста­нет­ся в государ­ствах ниче­го выдаю­ще­го­ся, ниче­го под­ни­маю­ще­го­ся над про­чим; при­хо­дит конец цар­ской вла­сти, луч­ше­му, что есть средь богов и людей. (4) Пор­се­на, пола­гая для этрус­ков важ­ным, чтобы в Риме был с.71 царь, и при­том этрус­ско­го рода, дви­нул­ся на Рим с воору­жен­ным вой­ском²⁷. (5) Нико­гда преж­де не быва­ло в сена­те тако­го ужа­са — настоль­ко могу­ще­ст­вен­ным был тогда Клу­зий, настоль­ко гроз­ным имя Пор­се­ны. Боя­лись не толь­ко вра­гов, но и соб­ст­вен­ных граж­дан, как бы рим­ская чернь от стра­ха не впу­сти­ла в город царей, не при­ня­ла бы мир даже на усло­ви­ях раб­ства. (6) Поэто­му сенат мно­гое сде­лал тогда, чтобы уго­дить про­сто­му наро­ду. Преж­де все­го поза­бо­ти­лись о про­до­воль­ст­вии: одни были посла­ны за хле­бом к вольскам, дру­гие — в Кумы²⁸. Затем при­ня­ли поста­нов­ле­ние о про­да­же соли, кото­рая шла по непо­силь­ной цене, государ­ство взя­ло на себя это дело, ото­брав­ши его у част­ных лиц²⁹. Пле­бе­ев осво­бо­ди­ли от пошлин и нало­гов: пусть пла­тят те, у кого хва­та­ет дохо­да, с неиму­щих доволь­но того, что они рас­тят сво­их детей. (7) Эта уступ­чи­вость сена­то­ров перед лицом надви­гаю­щих­ся невзгод, оса­ды и голо­да настоль­ко спло­ти­ла граж­дан, что имя царей оди­на­ко­во было нена­вист­но выс­шим и низ­шим (8) и никто нико­гда потом ника­ки­ми хит­ро­стя­ми не мог скло­нить к себе народ так, как в ту пору сенат сво­ей рас­по­ряди­тель­но­стью.

10. (1) Когда подо­шли вра­ги, все пере­бра­лись с полей в город, а вокруг него выста­ви­ли стра­жу. (2) Защи­щен­ный с одной сто­ро­ны валом, с дру­гой — Тиб­ром, город казал­ся в без­опас­но­сти. Толь­ко Свай­ный мост чуть было не стал доро­гою для вра­га, если бы не один чело­век — Гора­ций Коклес³⁰; в нем нашло оплот в этот день сча­стье горо­да Рима. (3) Стоя в карау­ле у моста, он увидел, как вне­зап­ным натис­ком был взят Яни­куль­ский холм, как оттуда вра­ги бегом понес­лись впе­ред, а свои тол­пой побе­жа­ли в стра­хе, бро­сив ору­жие и строй. Тогда, оста­нав­ли­вая бегу­щих пооди­ноч­ке, (4) ста­но­вит­ся он на их пути и, людей и богом при­зы­вая в свиде­те­ли, начи­на­ет объ­яс­нять, что бес­смыс­лен­но так бежать без огляд­ки; ведь если они, перей­дя через мост, оста­вят его за спи­ною, то сра­зу же на Пала­тине и на Капи­то­лии будет еще боль­ше вра­гов, чем на Яни­ку­ле. Пото­му-то он про­сит, при­ка­зы­ва­ет им раз­ру­шить мост огнем ли желе­зом ли, чем угод­но; а сам он при­мет на себя натиск вра­гов и в оди­ноч­ку будет дер­жать­ся, сколь­ко суме­ет.

(5) И вот он вышел один к нача­лу моста, хоро­шо замет­ный сре­ди пока­зав­ших вра­гам свои спи­ны, его ору­жие было изготов­ле­но к руко­паш­ной, и самой этой неве­ро­ят­ной отва­гой он оше­ло­мил непри­я­те­ля. (6) Дво­их еще удер­жа­ло с ним рядом чув­ство сты­да: Спу­рия Лар­ция и Тита Гер­ми­ния, извест­ных знат­но­стью и подви­га­ми. (7) С ними отра­зил он первую бурю натис­ка и самый мятеж­ный порыв схват­ки; а когда от моста оста­ва­лась уже малая часть, он и их ото­слал на зов раз­ру­шав­ших в без­опас­ное место. (8) Гроз­ный, сви­ре­по обво­дя взглядом знат­ней­ших этрус­ков, он то вызы­ва­ет их пооди­ноч­ке на бой, то гром­ко бра­нит всех разом: рабы над­мен­ных царей, не пеку­щи­е­ся о соб­ст­вен­ной с.72 сво­бо­де, они ли это при­шли пося­гать на чужую? (9) Неко­то­рое вре­мя те мед­лят, огляды­ва­ясь друг на дру­га, кто пер­вым начнет сра­же­ние; но потом стыд взял верх, и под гром­кие кри­ки в един­ст­вен­но­го про­тив­ни­ка со всех сто­рон поле­те­ли дро­ти­ки. (10) Все их при­нял он на выстав­лен­ный щит и, твер­до стоя, с тем же упор­ст­вом удер­жи­вал мост — его уже пыта­лись, напи­рая, столк­нуть в реку, как вдруг треск руша­ще­го­ся моста и крик рим­лян, воз­буж­ден­ных успе­хом сво­их уси­лий, отпуг­ну­ли напа­де­ние. (11) Тогда-то вос­клик­нул Коклес: «Отец Тибе­рин! Тебя сми­рен­но молю: бла­го­склон­но при­ми это ору­жие и это­го вои­на!» — и как был, в доспе­хах, бро­сил­ся в Тибр. Невреди­мый³¹, под гра­дом стрел, пере­плыл он к сво­им — таков был его подвиг, стя­жав­ший в потом­ках боль­ше сла­вы, чем веры. (12) Столь вели­кая доб­лесть была воз­на­граж­де­на государ­ст­вом: ему поста­ви­ли ста­тую на Коми­ции³², а зем­ли дали столь­ко, сколь­ко мож­но опа­хать плу­гом за день. (13) С обще­ст­вен­ны­ми поче­стя­ми сопер­ни­ча­ло усер­дие част­ных лиц; сколь ни скуд­но жилось, каж­дый сооб­раз­но с достат­ком при­нес ему что-нибудь от себя, уры­вая из необ­хо­ди­мо­го.

11. (1) Пор­се­на, отра­жен­ный в сво­ем пер­вом натис­ке, при­нял реше­ние перей­ти от при­сту­па к оса­де: выста­вил стра­жу на Яни­ку­ле, а лагерь рас­по­ло­жил на рав­нин­ном бере­гу Тиб­ра, собрав к нему ото­всюду суда и для над­зо­ра, (2) чтобы не было в Рим под­во­за про­до­воль­ст­вия, и для гра­бе­жа, чтобы вои­ны мог­ли пере­прав­лять­ся при слу­чае где угод­но. (3) Ско­ро рим­ские окрест­но­сти ста­ли так небез­опас­ны, что, не гово­ря о про­чем, даже скот из окрест­но­стей сго­ня­ли в город, не реша­ясь пасти его за ворота­ми. (4) Впро­чем, такую волю этрус­кам рим­ляне пре­до­ста­ви­ли не столь­ко из стра­ха, сколь­ко с умыс­лом, ибо кон­сул Вале­рий, ожи­дая слу­чая вне­зап­но напасть на вра­гов, когда они будут и мно­го­чис­лен­ны и рас­се­я­ны, не забо­тил­ся мстить по мело­чам и гото­вил удар более гроз­ный. (5) Чтобы зама­нить гра­би­те­лей, он при­ка­зал сво­им выгнать на сле­дую­щий день боль­шое ста­до через Эскви­лин­ские ворота, самые уда­лен­ные от про­тив­ни­ка, в рас­че­те на то, что вра­ги узна­ют об этом зара­нее от невер­ных рабов, пере­бе­гав­ших к ним из-за оса­ды и голо­да.

(6) Дей­ст­ви­тель­но, по доно­су пере­беж­чи­ков непри­я­те­ли, в надеж­де на бога­тую добы­чу, пере­пра­ви­лись через реку в боль­шем, чем обыч­но, чис­ле. (7) Тогда Пуб­лий Вале­рий при­ка­зы­ва­ет Титу Гер­ми­нию с неболь­шим отрядом до поры засесть в заса­ду у вто­ро­го кам­ня³³ по Габий­ской доро­ге, а Спу­рию Лар­цию — с воору­жен­ным отрядом моло­де­жи стать у Кол­лин­ских ворот, ожи­дая вра­гов, чтобы отре­зать им путь к отступ­ле­нию. (8) Вто­рой кон­сул, Тит Лукре­ций, с несколь­ки­ми мани­пу­ла­ми³⁴ вои­нов высту­пил к Неви­е­вым воротам, сам Вале­рий вывел отбор­ные когор­ты к Цели­е­ву хол­му — (9) его-то пер­вым и обна­ру­жи­ли вра­ги. Услы­шав, что схват­ка нача­лась, Гер­ми­ний нале­та­ет из заса­ды и, с.73 повер­нув вра­гов на Лукре­ция, бьет их с тыла; спра­ва, сле­ва от Кол­лин­ских ворот, от Неви­е­вых слыш­ны кри­ки: (10) так, окру­жен­ные, были пере­би­ты гра­би­те­ли, не имев­шие ни сил для боя, ни путей к отступ­ле­нию. Так был поло­жен конец дале­ким вылаз­кам этрус­ков.

12. (1) Оса­да тем не менее про­дол­жа­лась, про­до­воль­ст­вие скуде­ло и доро­жа­ло, (2) и Пор­се­на уже наде­ял­ся взять город не схо­дя с места, когда объ­явил­ся знат­ный юно­ша Гай Муций³⁵, кото­ро­му пока­за­лось обид­ным, что рим­ский народ, ни в какой войне ни от каких вра­гов не знав­ший оса­ды, даже в те вре­ме­на, когда раб­ски слу­жил царям, (3) ныне, уже сво­бод­ный, оса­жден этрус­ка­ми, столь­ко раз уже им биты­ми. И вот, решив­шись смыть этот позор каким-нибудь отча­ян­ным поступ­ком неве­ро­ят­ной дер­зо­сти, он замыс­лил про­ник­нуть в непри­я­тель­ский лагерь. (4) Одна­ко из опа­се­ния, что, пой­дя без ведо­ма кон­су­лов и втайне от всех, он может быть схва­чен рим­скою стра­жею как пере­беж­чик, Муций явил­ся в сенат. (5) «Решил­ся я, отцы-сена­то­ры, — ска­зал он, — пере­плыть Тибр и, если удаст­ся, про­ник­нуть во вра­же­ский лагерь; не гра­бить, не мстить за раз­бой, — нечто боль­шее замыс­лил я совер­шить, если помо­гут боги». Сена­то­ры одоб­ря­ют. И он уда­ля­ет­ся, скрыв под одеж­дою меч.

(6) При­дя в лагерь, попал он в густую тол­пу наро­да перед цар­ским местом. (7) Там как раз выда­ва­ли жало­ва­нье вой­скам и писец, сидев­ший рядом с царем почти в таком же наряде, был очень занят, и вои­ны к нему шли тол­пою. Боясь спро­сить, кото­рый из двух Пор­се­на, чтобы не выдать себя незна­ньем царя, он дела­ет то, к чему толк­нул его слу­чай, — вме­сто царя уби­ва­ет пис­ца. (8) Про­ру­ба­ясь оттуда окро­вав­лен­ным мечом сквозь смя­тен­ную тол­пу, в шуме и дав­ке, он был схва­чен цар­ски­ми тело­хра­ни­те­ля­ми, и его при­во­лок­ли к царю. Здесь, перед воз­вы­ше­ни­ем, даже в столь гроз­ной доле (9) не устра­ша­ясь, а устра­шая, он объ­явил: «Я рим­ский граж­да­нин, зовут меня Гай Муций. Я вышел на тебя, как враг на вра­га, и готов уме­реть, как готов был убить: рим­ляне уме­ют и дей­ст­во­вать, и стра­дать с отва­гою. (10) Не один я питаю к тебе такие чув­ства, мно­гие за мной чере­дою ждут той же чести. Итак, если угод­но, готовь­ся к недоб­ро­му: каж­дый час рис­ко­вать голо­вой, встре­чать воору­жен­но­го вра­га у поро­га. (11) Такую вой­ну объ­яв­ля­ем тебе мы, рим­ские юно­ши; не бой­ся вой­ска, не бой­ся бит­вы, — будешь ты с каж­дым один на один».

(12) Когда царь, горя гне­вом и стра­шась опас­но­сти, велел вокруг раз­ве­сти кост­ры, суля ему пыт­ку, если он не при­зна­ет­ся тут же, что скры­ва­ет­ся за его тем­ной угро­зой, (13) ска­зал ему Муций: «Знай же, сколь мало ценят плоть те, кто чает вели­кой сла­вы!» — и неспеш­но поло­жил пра­вую руку в огонь, возо­жжен­ный на жерт­вен­ни­ке. И он жег ее, буд­то ниче­го не чув­ст­вуя, покуда Царь, пора­жен­ный этим чудом, не вско­чил вдруг со сво­его места с.74 и не при­ка­зал отта­щить юно­шу от алта­ря. (14) «Отой­ди, — ска­зал он, — ты без­жа­лост­нее к себе, чем ко мне! Я велел бы почтить такую доб­лесть, будь она во сла­ву моей отчиз­ны; ныне же по пра­ву вой­ны отпус­каю тебя на волю целым и невреди­мым». (15) Тогда Муций, как бы возда­вая за вели­ко­ду­шие, ска­зал: «Посколь­ку в такой чести у тебя доб­лесть, при­ми от меня в дар то, чего не мог добить­ся угро­за­ми: три­ста луч­ших рим­ских юно­шей, покля­лись мы пре­сле­до­вать тебя таким спо­со­бом. (16) Пер­вый жре­бий был мой; а за мною после­ду­ет дру­гой, кому выпа­дет, и каж­дый при­дет в свой черед, пока судь­ба не под­ста­вит тебя уда­ру!»

13. (1) Когда был отпу­щен Муций, кото­ро­го потом за поте­рю пра­вой руки нарек­ли Сце­во­лой³⁶, Пор­се­на послал в Рим послов; (2) так потряс­ло его и пер­вое поку­ше­ние, от кото­ро­го он убе­рег­ся лишь по ошиб­ке убий­цы, и опас­ность, гро­зя­щая впредь столь­ко раз, сколь­ко будет заго­вор­щи­ков, что он сам от себя пред­ло­жил рим­ля­нам усло­вия мира. (3) Пред­ло­же­ние воз­вра­тить Тарк­ви­ни­ям цар­скую власть было тщет­ным, и он сде­лал его лишь пото­му, что не мог отка­зать Тарк­ви­ни­ям, а не пото­му, что не пред­видел отка­за рим­лян. (4) Зато он добил­ся воз­вра­ще­ния вей­я­нам захва­чен­ных земель и потре­бо­вал дать залож­ни­ков, если рим­ляне хотят, чтобы уведе­ны были вой­ска с Яни­ку­ла. На таких усло­ви­ях был заклю­чен мир, и Пор­се­на увел вой­ско с Яни­ку­ла и поки­нул рим­скую зем­лю. (5) Гаю Муцию в награ­ду за доб­лесть выда­ли сена­то­ры поле за Тиб­ром, кото­рое потом ста­ли назы­вать Муци­е­вы­ми луга­ми.

(6) Такая почесть подвиг­ла даже жен­щин к доб­лест­но­му дея­нию во имя обще­го дела: одна из деву­шек-залож­ниц, по име­ни Кле­лия³⁷, вос­поль­зо­вав­шись тем, что лагерь этрус­ков был рас­по­ло­жен невда­ле­ке от Тиб­ра, обма­ну­ла стра­жу и, воз­гла­вив отряд деву­шек, пере­плы­ла с ними реку под стре­ла­ми непри­я­те­ля, всех вер­нув невреди­мы­ми к близ­ким в Рим. (7) Когда о том донес­ли царю, он пона­ча­лу, раз­гне­ван­ный, послал вест­ни­ков в Рим вытре­бо­вать залож­ни­цу Кле­лию — осталь­ные-де мало его заботят; (8) а затем, сме­нив гнев на изум­ле­ние, стал гово­рить, что этим подви­гом пре­взо­шла она Кокле­сов и Муци­ев, и объ­явил, что, если не выда­дут залож­ни­цу, он будет счи­тать дого­вор нару­шен­ным, если же выда­дут, он отпу­стит ее к сво­им целой и невреди­мой. (9) Обе сто­ро­ны сдер­жа­ли сло­во: и рим­ляне в соот­вет­ст­вии с дого­во­ром вер­ну­ли залог мира, и у этрус­ско­го царя доб­лесть девуш­ки не толь­ко оста­лась без­на­ка­зан­ной, но и была воз­на­граж­де­на; царь, похва­лив ее, объ­явил, что дарит ей часть залож­ни­ков и пусть выбе­рет кого хочет. (10) Когда ей выве­ли всех, она, как рас­ска­зы­ва­ют, выбра­ла несо­вер­шен­но­лет­них; это дела­ло честь ее цело­муд­рию, и сами залож­ни­ки согла­си­лись, что все­го пра­виль­ней было осво­бо­дить тех, чей воз­раст наи­бо­лее без­за­щи­тен. (11) А по вос­ста­нов­ле­нии мира небы­ва­лая жен­ская отва­га про­слав­ле­на была небы­ва­лой поче­стью — кон­ной ста­ту­ей: в кон­це с.75 Свя­щен­ной ули­цы воз­двиг­ли изо­бра­же­ние девы, вос­седаю­щей на коне³⁸.

14. (1) Столь мир­ное отступ­ле­ние этрус­ско­го царя от горо­да труд­но согла­со­вать со ста­рин­ным обы­ча­ем, средь дру­гих свя­щен­но­дей­ст­вий дожив­шим до наших дней, — с рас­про­да­жею иму­ще­ства царя Пор­се­ны. (2) Обы­чай этот навер­ня­ка либо воз­ник во вре­мя вой­ны, но не забыл­ся и в мир­ное вре­мя, либо заро­дил­ся при обсто­я­тель­ствах более спо­кой­ных, чем те, на кото­рые ука­зы­ва­ло бы объ­яв­ле­ние о про­да­же вра­же­ско­го иму­ще­ства. (3) Из суще­ст­ву­ю­щих объ­яс­не­ний прав­до­по­доб­нее то, по кото­ро­му Пор­се­на, отсту­пая с Яни­ку­ла, оста­вил в дар Риму, исто­щен­но­му после дол­гой оса­ды, бога­тый лагерь, пол­ный при­па­сов, све­зен­ных с неда­ле­ких пло­до­род­ных полей Этру­рии; (4) а чтобы народ, запо­лу­чив это доб­ро, не раз­гра­бил его как вра­же­ское, и было объ­яв­ле­но о рас­про­да­же иму­ще­ства Пор­се­ны. Таким обра­зом, назва­ние это озна­ча­ет ско­рее бла­го­дар­ность за услу­гу, чем про­да­жу с тор­гов цар­ско­го иму­ще­ства, кото­рое даже не было во вла­сти рим­ско­го наро­да.

(5) Пре­кра­тив вой­ну с рим­ля­на­ми, Пор­се­на, чтобы не каза­лось, буд­то он при­вел сюда вой­ско пона­прас­ну, послал сво­его сына Аррун­та с частью войск оса­дить Ари­цию. (6) Ари­ций­цы пона­ча­лу при­шли в заме­ша­тель­ство от неожи­дан­но­сти, но затем, полу­чив помощь от латин­ских пле­мен из Кум, настоль­ко вос­пря­ли духом, что реши­лись на сра­же­ние. Начал­ся бой таким уда­ром этрус­ков, что ари­ций­цы бро­си­лись врас­сып­ную, (7) но куман­ские когор­ты, употре­бив про­тив силы искус­ство, несколь­ко ото­шли в сто­ро­ну, про­пу­стив­ши вра­гов, про­нес­ших­ся мимо, а затем, пово­ро­тив зна­ме­на, напа­ли на них с тыла. Так этрус­ки, уже почти победи­те­ли, были окру­же­ны и пере­би­ты. (8) Лишь очень немно­гие, поте­ряв пол­ко­во­д­ца и не най­дя ника­ко­го при­ста­ни­ща бли­же, добра­лись до Рима; без­оруж­ные, при­шед­шие как про­си­те­ли, они были радуш­но при­ня­ты и рас­пре­де­ле­ны по домам. (9) Зале­чив раны, одни отпра­ви­лись домой, рас­ска­зы­вая о госте­при­им­стве бла­го­де­те­лей, а мно­гие из люб­ви к при­ютив­ше­му их горо­ду оста­лись в Риме. Им было пре­до­став­ле­но место для посе­ле­ния, кото­рое потом назва­ли Этрус­ским квар­та­лом³⁹.

15. (1) Затем Спу­рий Лар­ций и Тит Гер­ми­ний ста­ли кон­су­ла­ми, за ними — Пуб­лий Лукре­ций и Пуб­лий Вале­рий Пуб­ли­ко­ла [507—506 гг.]. В том году в послед­ний раз при­шли послы от Пор­се­ны хло­потать о воз­вра­ще­нии Тарк­ви­ни­ев на цар­ство. Им ска­за­но было, что сенат отпра­вит к царю сво­их послов, и тот­час были посла­ны почтен­ней­шие из сена­то­ров. (2) Не пото­му, что не мог­ли отве­тить крат­ко, что царей не при­мут, пред­по­чли послать к Пор­сене выбран­ных сена­то­ров, не давая его послам ответ в Риме; сде­ла­но было так для того, чтобы навеч­но покон­чить с раз­го­во­ром об этом деле и не бередить сер­дец после столь­ких вза­им­ных бла­го­де­я­ний, ибо про­сил царь о том, что про­тив­но сво­бо­де рим­ско­го наро­да, и рим­ляне, если сами сво­ей поги­бе­ли не хоте­ли, с.76 долж­ны были отка­зать тому, кому ни в чем отка­зать не жела­ли бы. (3) Не во вла­сти царей, но во вла­сти сво­бо­ды нахо­дит­ся рим­ский народ; уже реше­но, что ско­рее вра­гам, неже­ли царям, рас­пах­нут они ворота; конец сво­бо­ды в их Горо­де будет и кон­цом Горо­да — таков общий глас. (4) Посе­му и про­сят они, если хочет царь бла­го­по­лу­чия Риму, пусть поз­во­лит им остать­ся сво­бод­ны­ми. (5) Царь, поко­рен­ный их почти­тель­но­стью, отве­тил: «Если это столь твер­до и непре­лож­но, то не ста­ну я более доку­чать напрас­ны­ми прось­ба­ми и обма­ны­вать Тарк­ви­ни­ев надеж­дой на помощь, кото­рую не могу ока­зать. Для мира или для вой­ны, пусть ищет он при­ста­ни­ща в дру­гом месте, чтобы не нару­шать мое­го с вами согла­сия». (6) Сло­во свое под­кре­пил он делом еще более дру­же­ст­вен­ным: вер­нул оста­вав­ших­ся у него залож­ни­ков и воз­вра­тил зем­ли вей­ян, отня­тые им по дого­во­ру, заклю­чен­но­му при Яни­куль­ском хол­ме. (7) Лишась вся­кой надеж­ды на воз­вра­ще­ние, Тарк­ви­ний отпра­вил­ся изгнан­ни­ком в Тускул⁴⁰ к зятю сво­е­му Мами­лию Окта­вию, а у рим­лян с Пор­се­ною уста­но­вил­ся проч­ный мир.

16. (1) Кон­су­лы Марк Вале­рий и Пуб­лий Посту­мий. В этом году [505 г.] была удач­ная бит­ва с саби­ня­на­ми; кон­су­лы празд­но­ва­ли три­умф. (2) Тогда саби­няне ста­ли еще усерд­ней гото­вить­ся к войне. Чтобы им про­ти­во­сто­ять и чтобы отра­зить опас­ность со сто­ро­ны Туску­ла, откуда тоже ожи­да­ли вой­ны, кон­су­ла­ми избра­ли Пуб­лия Вале­рия — в чет­вер­тый, а Тита Лукре­ция — во вто­рой раз [504 г.]. (3) Так как у саби­нян воз­ник раздор меж­ду сто­рон­ни­ка­ми вой­ны и мира, то часть их сил пере­ки­ну­лась к рим­ля­нам. (4) Тогда-то и Аттий Кла­вз, поз­же извест­ный в Риме как Аппий Клав­дий, будучи тес­ним как побор­ник мира под­стре­ка­те­ля­ми вой­ны и не умея их оси­лить, со мно­же­ст­вом кли­ен­тов⁴¹ пере­брал­ся из Инре­гил­ла в Рим⁴². (5) Им пре­до­ста­ви­ли граж­дан­ство и зем­ли за Ание­ном⁴³; потом, с при­бав­ле­ни­ем новых посе­лен­цев из тех же мест, они ста­ли назы­вать­ся ста­рой Клав­ди­е­вой три­бой. Избран­ный сена­то­ром Аппий вско­ре стал по досто­ин­ству одним из пер­вых.

(6) Кон­су­лы, уда­рив с вой­ском на саби­нян, сна­ча­ла опу­сто­ше­ни­ем, а затем бит­вою настоль­ко подо­рва­ли силы вра­гов, что мож­но было дол­го не опа­сать­ся угро­зы с той сто­ро­ны, и вер­ну­лись в Рим три­ум­фа­то­ра­ми. (7) Пуб­лий Вале­рий, пер­вый, по обще­му мне­нию, в искус­ствах вой­ны и мира, умер год спу­стя при кон­су­лах Агрип­пе Мене­нии и Пуб­лии Посту­мии [503 г.]; сла­ва его была вели­ка, но сред­ства настоль­ко ничтож­ны, что их недо­ста­ва­ло для погре­бе­ния; рас­ход был опла­чен из обще­ст­вен­ной каз­ны. Мате­ри семейств опла­ки­ва­ли его, как Бру­та. (8) В том же году два латин­ских посе­ле­ния, Поме­ция и Кора, отпа­ли к аврун­кам. Нача­лась вой­на с аврун­ка­ми⁴⁴, но, после того как огром­ное их вой­ско, храб­ро встре­тив­шее вторг­ших­ся кон­су­лов, было раз­би­то, вся она сосре­дото­чи­лась вокруг Поме­ции. (9) Но и с.77 после бит­вы кро­во­про­ли­тия не уме­ри­лись, и уби­тых было боль­ше, чем плен­ных, и плен­ных уби­ва­ли без раз­бо­ра, и даже залож­ни­ков, чис­ло кото­рых достиг­ло трех­сот, не поща­ди­ла жесто­кость вой­ны. И в том году в Риме празд­но­ва­ли три­умф.

17. (1) Сле­дую­щие кон­су­лы, Опи­тер Вер­ги­ний и Спу­рий Кас­сий [502 г.], под­сту­пи­ли к Поме­ции спер­ва с вой­ском, а затем с осад­ны­ми наве­са­ми и дру­ги­ми оруди­я­ми⁴⁵. (2) На них вновь напа­ли аврун­ки, дви­жи­мые ско­рее непри­ми­ри­мой нена­ви­стью, неже­ли какой-либо надеж­дой или же обсто­я­тель­ства­ми: воору­жив­шись для вылаз­ки боль­ше факе­ла­ми, чем меча­ми, они напол­ни­ли все вокруг кро­вью и пла­ме­нем: (3) наве­сы были сожже­ны, мно­го оса­ждав­ших ране­но и пере­би­то, один из кон­су­лов — кото­рый имен­но, писа­те­ли не уточ­ня­ют — тяже­ло ранен, сбит с лоша­ди и едва не убит. (4) После такой неуда­чи вой­ско вер­ну­лось к Риму. Сре­ди мно­же­ства ране­ных нес­ли и кон­су­ла, почти без надеж­ды, что он выжи­вет. Но спу­стя недол­гое вре­мя, доста­точ­ное для зале­чи­ва­ния ран и попол­не­ния вой­ска, пред­при­ни­ма­ет­ся новое напа­де­ние на Поме­цию — с еще боль­шей яро­стью и умно­жен­ны­ми сила­ми. (5) Когда наве­сы и дру­гие осад­ные соору­же­ния были отстро­е­ны и дело шло уже к тому, чтобы при­сту­пом взой­ти на сте­ны, город был сдан, (6) но аврун­кам от такой сда­чи было не лег­че, чем от при­сту­па: вожди были обез­глав­ле­ны, осталь­ные про­да­ны в раб­ство, город раз­ру­шен, зем­ля пошла с тор­гов. (7) Более из чув­ства удо­вле­тво­рен­ной мести, неже­ли из-за важ­но­сти окон­чив­шей­ся вой­ны, кон­су­лы празд­но­ва­ли три­умф.

18. (1) Сле­дую­щим был год кон­су­лов Посту­мия Коми­ния и Тита Лар­ция [501 г.]. (2) В этом году в Риме во вре­мя игр сабин­ские юно­ши из озор­ства уве­ли несколь­ко девок, а сбе­жав­ший­ся народ зате­ял дра­ку и почти что сра­же­ние. Каза­лось, что этот мел­кий слу­чай станет пово­дом к воз­му­ще­нию; (3) кро­ме того, боя­лись вой­ны с лати­на­ми и ста­ло извест­но, что Окта­вий Мами­лий побудил к сго­во­ру трид­цать горо­дов⁴⁶. (4) В ожи­да­нии столь тре­вож­ных для государ­ства собы­тий впер­вые заго­во­ри­ли о необ­хо­ди­мо­сти избрать дик­та­то­ра⁴⁷. Одна­ко, в каком году это про­изо­шло, каким кон­су­лам не было веры (пото­му что они-де были из Тарк­ви­ни­е­вых сто­рон­ни­ков — пере­да­ют и такое!) и кто стал пер­вым дик­та­то­ром, — в точ­но­сти не извест­но. (5) Но у древ­ней­ших писа­те­лей я нахо­жу, что пер­вым дик­та­то­ром был Тит Лар­ций, а началь­ни­ком кон­ни­цы Спу­рий Кас­сий — оба из быв­ших кон­су­лов, как и пред­пи­са­но было зако­ном об избра­нии дик­та­то­ра⁴⁸. (6) Поэто­му я и скло­нен верить, что началь­ни­ком и рас­по­ряди­те­лем над кон­су­ла­ми был постав­лен Лар­ций, сам быв­ший кон­сул, а не Маний Вале­рий, сын Мар­ка и внук Воле­за, еще не бывав­ший кон­су­лом, — (7) если уж очень хоте­лось выбрать дик­та­то­ра из этой семьи, то ско­рее выбор пал бы на отца, Мар­ка Вале­рия, чело­ве­ка при­знан­ной доб­ле­сти и быв­ше­го кон­су­ла.

с.78 (8) После того как в Риме впер­вые избра­ли дик­та­то­ра и люди увиде­ли, как перед ним несут топо­ры, вели­кий страх овла­дел наро­дом — теперь еще усерд­нее вынуж­де­ны были они пови­но­вать­ся при­ка­зам, теперь не при­хо­ди­лось, как при рав­но­вла­стии, наде­ять­ся на защи­ту дру­го­го кон­су­ла или на обра­ще­ние к наро­ду, един­ст­вен­ное спа­се­ние было в пови­но­ве­нии. (9) Даже саби­няне после избра­ния в Риме дик­та­то­ра почув­ст­во­ва­ли страх, зная, что это сде­ла­но из-за них, и при­сла­ли (10) послов для пере­го­во­ров о мире, про­ся дик­та­то­ра и сенат иметь снис­хож­де­ние к про­ступ­ку моло­дых еще людей. Им отве­ти­ли, что мож­но изви­нить юнцов, но нель­зя про­стить ста­ри­ков, зате­ваю­щих одну вой­ну за дру­гой. (11) Все же мир­ные пере­го­во­ры нача­лись, и дело ула­ди­лось бы, если б саби­няне согла­си­лись воз­ме­стить затра­ты на под­готов­ку к войне — такое было выдви­ну­то тре­бо­ва­ние. Вой­на была объ­яв­ле­на, но мол­ча­ли­вое пере­ми­рие про­дол­жа­лось еще год.

19. (1) Кон­су­лы Сер­вий Суль­пи­ций и Маний Тул­лий [500 г.]; ниче­го досто­па­мят­но­го не сде­ла­но. За ними Тит Эбу­ций и Гай Вету­сий [499 г.]. (2) В их кон­суль­ство Фиде­ны оса­жде­ны, Кру­сту­ме­рия взя­та, Пре­не­ста⁴⁹ пере­шла от лати­нов к рим­ля­нам. Нель­зя было доль­ше откла­ды­вать латин­скую вой­ну, испод­воль тлев­шую уже несколь­ко лет. (3) Дик­та­тор Авл Посту­мий и началь­ник кон­ни­цы Тит Эбу­ций высту­пи­ли с боль­ши­ми пеши­ми и кон­ны­ми сила­ми и у Регилль­ско­го озе­ра в туску­лан­ской зем­ле встре­ти­ли вой­ско непри­я­те­ля; (4) услы­шав же, что в латин­ском вой­ске были Тарк­ви­нии, не мог­ли сдер­жать гне­ва и тот­час нача­ли сра­же­ние. (5) Отто­го эта бит­ва была тяже­лей и жесто­че дру­гих. Не толь­ко рас­по­ря­жа­ясь, вожди заправ­ля­ли делом, но и сами бились вру­ко­паш­ную, сме­ши­ва­ясь с дру­ги­ми вои­на­ми, и почти никто из знат­ных, кро­ме рим­ско­го дик­та­то­ра, ни свой, ни чужой, не вышел из боя непо­ра­нен­ным. (6) На Посту­мия, что обо­д­рял и выст­ра­и­вал вои­нов в пер­вом ряду, напра­вил коня Тарк­ви­ний Гор­дый, уже отя­желев­ший с года­ми и силой вра­гу усту­пав­ший; он был пора­жен в бок, и свои, под­бе­жав, уве­ли его в без­опас­ное место. (7) И на дру­гом кры­ле началь­ник кон­ни­цы Эбу­ций бро­сил­ся на Окта­вия Мами­лия, но не застал туску­лан­ско­го вождя врас­плох, и тот, обра­тив­шись к нему, при­шпо­рил коня. (8) Вра­ги нале­те­ли друг на дру­га с копья­ми напе­ре­вес, и удар был так силен, что Эбу­цию про­би­ло руку, Мами­лия рани­ло в грудь. (9) Он отсту­пил во вто­рой ряд лати­нов, Эбу­ций же, чья повреж­ден­ная рука не мог­ла удер­жать дро­ти­ка, ушел с поля боя. (10) Латин­ский вождь, ничуть не устра­шен­ный раною, хочет раз­жечь бит­ву и, увидев, что вои­ны его отсту­па­ют, при­зы­ва­ет колон­ну рим­ских изгнан­ни­ков во гла­ве с сыном Луция Тарк­ви­ния⁵⁰. И эти, сра­жа­ясь с вели­кой зло­бой за ото­бран­ное доб­ро и роди­ну отня­тую, на вре­мя взя­ли верх в бит­ве.

20. (1) И уже отсту­па­ли тут рим­ляне, когда Марк, брат с.79 Вале­рия Пуб­ли­ко­лы, заме­тил пыл­ко­го моло­до­го Тарк­ви­ния, вели­чав­ше­го­ся в пер­вом ряду изгнан­ни­ков, (2) и, вос­пла­ме­нясь сла­вою сво­его дома, захо­тел умно­жить честь изгна­ния царей честью их уни­что­же­ния; при­шпо­рив коня, он напра­вил ору­жие навстре­чу Тарк­ви­нию. (3) Видя устрем­лен­но­го на него вра­га, Тарк­ви­ний отсту­па­ет в свои ряды, а Вале­рия, опро­мет­чи­во въе­хав­ше­го в строй изгнан­ни­ков, кто-то из них прон­за­ет, подо­спев сбо­ку; конь про­дол­жа­ет бег, уми­раю­щий рим­ля­нин соскаль­зы­ва­ет на зем­лю, а ору­жие пада­ет на его тело. (4) Дик­та­тор Посту­мий, видя, что такой муж погиб, что изгнан­ни­ки стре­ми­тель­но напи­ра­ют, а соб­ст­вен­ные его вои­ны отсту­па­ют под уда­ра­ми, (5) дает при­каз отбор­ной когор­те, состо­яв­шей при нем для охра­ны: счи­тать вра­гом вся­ко­го, поки­нув­ше­го строй. Двой­ной страх удер­жал рим­лян от бег­ства; они пово­ра­чи­ва­ют на вра­га и вос­ста­нав­ли­ва­ют ряды. (6) Когор­та дик­та­то­ра пер­вой всту­па­ет в бой; уда­рив со све­жи­ми сила­ми и отва­гою, рубят они обес­силев­ших изгнан­ни­ков.

(7) Тогда про­изо­шел дру­гой поеди­нок меж­ду пред­во­ди­те­ля­ми. Латин­ский пол­ко­во­дец, увидев когор­ту изгнан­ни­ков почти окру­жен­ной вои­на­ми рим­ско­го дик­та­то­ра, поспеш­но ввел в пер­вые ряды несколь­ко вспо­мо­га­тель­ных мани­пу­лов. (8) Их пере­дви­же­ние заме­тил легат⁵¹ Тит Гер­ми­ний, сре­ди про­чих по при­мет­ной одеж­де и доспе­хам он узнал Мами­лия и с еще боль­шим неистов­ст­вом, чем преж­де началь­ник кон­ни­цы, кинул­ся на вра­же­ско­го вождя, (9) с одно­го уда­ра прон­зил и убил Мами­лия, сам же, сни­мая доспе­хи с вра­же­ско­го тела, был пора­жен копьем; победив­ший, он был пере­не­сен в лагерь и, как толь­ко нача­ли его пере­вя­зы­вать, скон­чал­ся. (10) Тогда дик­та­тор под­ле­та­ет к всад­ни­кам, умо­ляя их спе­шить­ся и при­нять на себя бой, пото­му что пехота уже обес­си­ле­ла. Те пови­ну­ют­ся, соска­ки­ва­ют с коней, выбе­га­ют в пер­вые ряды и при­кры­ва­ют пере­до­вых щита­ми. (11) Тот­час вооду­шев­ля­ют­ся пол­ки пехо­тин­цев, видя, что знат­ней­шие юно­ши сра­жа­ют­ся наравне с ними, под­вер­га­ясь такой же опас­но­сти, чтобы пре­сле­до­вать непри­я­те­ля. Тут-то и дрог­ну­ли лати­ны, подав­шись под уда­ра­ми: (12) всад­ни­кам под­ве­ли коней, а за ними после­до­ва­ли пехо­тин­цы. Тогда, гово­рят, дик­та­тор, упо­вая и на боже­ст­вен­ные и на чело­ве­че­ские силы, дал обет посвя­тить храм Касто­ру⁵² и объ­явил награ­ду тому, кто пер­вым, и тому, кто вто­рым ворвет­ся в непри­я­тель­ский лагерь. (13) Столь вели­ко было вооду­шев­ле­ние, что еди­ным напо­ром рим­ляне погна­ли вра­га и овла­де­ли лаге­рем. Тако­ва была бит­ва у Регилль­ско­го озе­ра. Дик­та­тор и началь­ник кон­ни­цы вер­ну­лись в город три­ум­фа­то­ра­ми.

21. (1) Три года под­ряд не было потом ни проч­но­го мира, ни вой­ны [498—495 гг.]. Кон­су­ла­ми были Квинт Кле­лий и Тит Лар­ций, затем Авл Сем­п­ро­ний и Марк Мину­ций. (2) В их кон­суль­ство освя­щен храм Сатур­на и учреж­ден празд­ник Сатур­на­лий⁵³. (3) Потом кон­су­ла­ми ста­ли Авл Посту­мий и Тит с.80 Вер­ги­ний. У неко­то­рых авто­ров я нахо­жу, что толь­ко в этом году было сра­же­ние у Регилль­ско­го озе­ра и что Авл Посту­мий, усо­мнив­шись в това­ри­ще, отка­зал­ся от кон­суль­ства, а затем был назна­чен дик­та­то­ром. (4) Такие ошиб­ки в отсче­те вре­ме­ни запу­ты­ва­ют дело: у раз­ных авто­ров — раз­ный порядок долж­ност­ных лиц, так что труд­но разо­брать­ся, какой за каким сле­до­вал кон­сул и что в каком году было, — дела эти дав­ние и писа­те­ли древ­ние.

(5) Потом кон­су­ла­ми ста­ли Аппий Клав­дий и Пуб­лий Сер­ви­лий [495 г.]. Тот год озна­ме­но­ван изве­сти­ем о смер­ти Тарк­ви­ния. Скон­чал­ся он в Кумах, куда после раз­гро­ма лати­нов уда­лил­ся к тира­ну Ари­сто­де­му⁵⁴. (6) При этом изве­стии вос­пря­ну­ли духом пат­ри­ции, вос­пря­ну­ли и пле­беи. Но пат­ри­ции в радо­сти ста­ли вести себя опро­мет­чи­во: до сих пор все усерд­но угож­да­ли пле­бе­ям, а теперь власть иму­щие начи­на­ют чинить им обиды. (7) В том же году посе­ле­ние Сиг­ния, выведен­ное еще при царе Тарк­ви­нии, было попол­не­но новы­ми посе­лен­ца­ми и осно­ва­но зано­во. В Риме теперь насчи­ты­ва­лась 21 три­ба. В май­ские иды освя­ти­ли храм Мер­ку­рия⁵⁵.

22. (1) С пле­ме­нем воль­сков во вре­мя латин­ской вой­ны не было ни вой­ны, ни мира; воль­ски, одна­ко, уже при­гото­ви­ли отряды и посла­ли бы их на помощь лати­нам, не упреди их рим­ский дик­та­тор; а торо­пи­лись рим­ляне, чтобы не вое­вать разом и с лати­на­ми и с вольска­ми. (2) Раз­дра­жен­ные всем этим, кон­су­лы дви­ну­ли леги­о­ны в зем­лю воль­сков. Воль­ски, не ждав­шие воз­мездия за одни толь­ко замыс­лы, застиг­ну­ты были врас­плох; не помыш­ляя о сопро­тив­ле­нии, они дают в залож­ни­ки три­ста детей из знат­ней­ших семейств Коры и Поме­ции⁵⁶. Так леги­о­ны были отведе­ны без боя. (3) Но немно­го спу­стя воль­ски, опра­вив­ши­е­ся от стра­ха, вновь при­ня­лись за преж­нее; опять они тай­но гото­вят вой­ну, всту­па­ют в воен­ный союз с гер­ни­ка­ми (4) и повсюду рас­сы­ла­ют послов, чтобы под­нять на борь­бу Лаций. Одна­ко недав­нее пора­же­ние при Регилль­ском озе­ре настоль­ко испол­ни­ло лати­нов гне­вом и нена­ви­стью к любо­му под­стре­ка­те­лю вой­ны, что они не оста­но­ви­лись даже перед оскорб­ле­ни­ем послов: схва­ти­ли воль­сков и отпра­ви­ли в Рим, а там выда­ли их кон­су­лам и доло­жи­ли, что воль­ски и гер­ни­ки гото­вят вой­ну про­тив рим­лян. (5) За это сооб­ще­ние сена­то­ры были так бла­го­дар­ны лати­нам, что вер­ну­ли им шесть тысяч плен­ных и пере­да­ли новым долж­ност­ным лицам дело о дого­во­ре, о кото­ром преж­де не хоте­ли и слы­шать. (6) Тогда лати­ны нако­нец-то вздох­ну­ли сво­бод­но, миротвор­цев гром­ко про­слав­ля­ли, в дар Юпи­те­ру Капи­то­лий­ско­му посла­ли золо­той венец. Вме­сте с посла­ми и этим даром яви­лась боль­шая тол­па быв­ших плен­ни­ков, уже отпу­щен­ных к сво­им: (7) они рас­хо­дят­ся по домам тех, у кого преж­де были в услу­же­нии, бла­го­да­рят за обхо­ди­тель­ное и мяг­кое с ними обра­ще­ние в пору их несча­стья, сго­ва­ри­ва­ют­ся о вза­им­ном с.81 госте­при­им­стве⁵⁷. Нико­гда преж­де не были столь еди­ны Лаций и рим­ская власть в делах как государ­ст­вен­ных, так и част­ных.

23. (1) Но вой­на с вольска­ми надви­га­лась, а государ­ство и само было разди­рае­мо меж­до­усоб­ной нена­ви­стью меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми глав­ным обра­зом из-за кабаль­ных долж­ни­ков⁵⁸. (2) Пле­беи роп­та­ли о том, что вне Рима они сра­жа­ют­ся за сво­бо­ду и рим­скую власть, а дома томят­ся в угне­те­нии и пле­ну у сограж­дан, что сво­бо­да про­сто­го наро­да в боль­шей без­опас­но­сти на войне, чем в мир­ное вре­мя, и сре­ди вра­гов, чем сре­ди сограж­дан. Общее недо­воль­ство, и без того уси­ли­вав­ше­е­ся, разо­жже­но было зре­ли­щем бед­ст­вий одно­го чело­ве­ка. (3) Ста­рик, весь в руб­цах, отме­чен­ный зна­ка­ми бес­чис­лен­ных бед, при­бе­жал на форум. Покры­та гря­зью была его одеж­да, еще ужас­ней выгляде­ло тело, исто­щен­ное, блед­ное и худое, (4) а лицу его отрос­шая боро­да и кос­мы при­да­ва­ли дикий вид. Но узна­ли его и в таком без­образ­ном обли­ке и гово­ри­ли, что он коман­до­вал цен­ту­ри­ей, и, состра­дая ему, напе­ре­бой вос­хва­ля­ли его воен­ные подви­ги; сам же он в свиде­тель­ство сво­их доб­ле­стей пока­зы­вал, открыв грудь, шра­мы, полу­чен­ные в раз­ных сра­же­ни­ях. (5) Спро­си­ли его, отче­го такой вид, отче­го такой срам, и, когда вокруг него собра­лась тол­па не мень­ше, чем на сход­ке, отве­тил он, что вое­вал на сабин­ской войне, и поле его было опу­сто­ше­но вра­га­ми, и не толь­ко уро­жай у него про­пал, но и дом сго­рел, и доб­ро раз­граб­ле­но, и скот угнан, а в недоб­рый час потре­бо­ва­ли от него налог⁵⁹, и вот сде­лал­ся он долж­ни­ком. (6) Долг, воз­рос­ший от про­цен­тов, сна­ча­ла лишил его отцо­ва и дедо­ва поля, потом осталь­но­го иму­ще­ства и, нако­нец, подоб­но зара­зе, въел­ся в само его тело; не про­сто в раб­ство увел его заи­мо­да­вец, но в колод­ки, в засте­нок. (7) И он пока­зал свою спи­ну, изуро­до­ван­ную следа­ми недав­них побо­ев. Это зре­ли­ще, эта речь вызва­ли гром­кий крик. Вол­не­нию уже мало места на фору­ме, оно раз­ли­ва­ет­ся по все­му горо­ду: (8) долж­ни­ки в око­вах и без оков выры­ва­ют­ся ото­всюду к наро­ду, взы­ва­ют к защи­те кви­ри­тов⁶⁰. Повсюду явля­ют­ся доб­ро­воль­ные това­ри­щи мятеж­ни­ков; и уже ули­цы запол­не­ны тол­па­ми людей, с кри­ком бегу­щих на форум.

(9) Те из отцов, кото­рые слу­чай­но ока­за­лись на фору­ме, к вели­кой для себя опас­но­сти были застиг­ну­ты этой тол­пой, (10) и не избе­жать бы им рас­пра­вы, если бы кон­су­лы Пуб­лий Сер­ви­лий и Аппий Клав­дий не при­ня­ли мер к подав­ле­нию мяте­жа. (11) Обра­ща­ясь к ним, тол­па пока­зы­ва­ет кто — око­вы, кто — уве­чья; вот что, него­ду­ют они, каж­дый из них заслу­жил — кто на какой войне — сво­ею служ­бой! Не столь­ко про­ся уже, сколь­ко гро­зя, они тре­бу­ют, чтобы кон­су­лы созва­ли сенат, окру­жа­ют курию, хотят сами быть свиде­те­ля­ми и рас­по­ряди­те­ля­ми обсуж­де­ния государ­ст­вен­ных дел. (12) Лишь немно­гих сена­то­ров, слу­чай­но встре­чен­ных, кон­су­лам уда­лось собрать, осталь­ные с.82 и пока­зать­ся боя­лись не толь­ко что в курии, но даже на фору­ме, — и сенат из-за мало­люд­ства ниче­го не мог пред­при­нять. (13) Тут наро­ду пред­ста­ви­лось, что над ним изде­ва­ют­ся и моро­чат его, что отсут­ст­ву­ют сена­то­ры не слу­чай­но и не из стра­ха, но не желая дать делу ход, что кон­су­лы и сами уви­ли­ва­ют, глу­мясь над народ­ной бедой. (14) Уже близ­ко было к тому, что власть кон­су­лов не сдер­жит люд­ско­го гне­ва, когда и те, кто не знал, что опас­ней — идти или мед­лить, все-таки яви­лись в сенат. Одна­ко и в запол­нив­шей­ся нако­нец курии согла­сия не было — ни меж­ду отца­ми, ни даже меж­ду сами­ми кон­су­ла­ми. (15) Аппий, кру­той нра­вом, пред­ла­гал употре­бить кон­суль­скую власть: схва­тить одно­го-дру­го­го, и осталь­ные успо­ко­ят­ся. Сер­ви­лий же, скло­няв­ший­ся к более мяг­ким мерам, пола­гал, что воз­буж­ден­ные умы луч­ше пере­убедить, чем пере­ло­мить, — оно и без­опас­ней, и лег­че.

24. (1) Сре­ди таких бед­ст­вий надви­га­ет­ся опас­ность еще страш­ней: в Рим при­ска­ка­ли латин­ские всад­ни­ки с гроз­ной вестью, что на город дви­жет­ся гото­вое к бою вой­ско воль­сков⁶¹. Государ­ство настоль­ко рас­ко­ло­лось раздо­ром надвое, что изве­стие это было совсем по-раз­но­му при­ня­то сена­то­ра­ми и пле­бе­я­ми. (2) Про­стой народ лико­вал. Боги мстят за свое­во­лие сена­то­ров, гово­ри­ли пле­беи; они при­зы­ва­ли друг дру­га не запи­сы­вать­ся в вой­ско, ведь луч­ше вме­сте со все­ми, чем в оди­ноч­ку; сена­то­ры пусть вою­ют, сена­то­ры пусть берут­ся за ору­жие, чтобы опас­но­сти вой­ны при­шлись бы на долю тех, на чью и добы­ча. (3) Сенат же, при­уныв­ший и напу­ган­ный двой­ной опас­но­стью и от граж­дан, и от вра­гов, стал про­сить кон­су­ла Сер­ви­лия, чей нрав был при­ят­ней наро­ду, выру­чить государ­ство в столь гроз­ных обсто­я­тель­ствах. (4) Тогда кон­сул, рас­пу­стив сенат, высту­пил на сход­ке. Там он заявил, что сена­то­ры пол­ны забот о про­стом наро­де, одна­ко пле­беи — лишь часть граж­дан­ско­го цело­го, хотя и боль­шая, поэто­му думам о них поме­ша­ла сей­час тре­во­га об общем деле. (5) Воз­мож­но ли, когда вра­ги почти у ворот, зани­мать­ся чем-либо преж­де вой­ны? Да если бы и нашлось какое-то облег­че­ние, раз­ве было бы к чести про­сто­му наро­ду, что взял­ся он за ору­жие толь­ко в обмен на уступ­ки, да и отцам при­ста­ло ли печь­ся о сво­их обез­до­лен­ных сограж­да­нах лишь от стра­ха, а не доб­ро­воль­но и после вой­ны? (6) Дове­рие к сво­ей речи укре­пил он ука­зом, чтобы никто не дер­жал рим­ско­го граж­да­ни­на в око­вах или в нево­ле, лишая его воз­мож­но­сти запи­сать­ся в кон­суль­ское вой­ско, и чтобы никто, пока воин в лаге­ре, не заби­рал и не отчуж­дал его иму­ще­ства, и не задер­жи­вал бы его детей и вну­ков. (7) После тако­го ука­за и собрав­ши­е­ся здесь долж­ни­ки спе­шат тот­час запи­сать­ся в вой­ско, и со все­го горо­да сбе­га­ют­ся люди на форум, вырвав­шись из-под вла­сти заи­мо­дав­цев, и торо­пят­ся при­не­сти при­ся­гу. (8) Из них соста­вил­ся боль­шой отряд, и ника­кой дру­гой не выка­зал столь­ко доб­ле­сти и усер­дия в войне с.83 с вольска­ми. Кон­сул выво­дит вой­ска про­тив вра­га и невда­ле­ке от него рас­по­ла­га­ет­ся лаге­рем.

25. (1) Сле­дую­щей ночью воль­ски, зная о рим­ских раздо­рах и рас­счи­ты­вая, что ночью может объ­явить­ся пере­беж­чик или пре­да­тель, напа­да­ют на лагерь. Стра­жа вспо­ло­ши­лась, под­ня­ла вой­ско, по сиг­на­лу все бро­си­лись к ору­жию, (2) и затея воль­сков ока­за­лась тщет­ной. Оста­ток ночи оба вой­ска отды­ха­ли. (3) На рас­све­те воль­ски, забро­сав рвы, устрем­ля­ют­ся на вал. И уже со всех сто­рон шло раз­ру­ше­ние укреп­ле­ний, когда кон­сул, хотя ото­всюду все, а гром­че дру­гих долж­ни­ки тре­бо­ва­ли зна­ка к наступ­ле­нию, чуть-чуть еще пере­ждал, как бы испы­ты­вая бое­вой дух вой­ска, и, как толь­ко пыл его сде­лал­ся явным, подал нако­нец знак и выпу­стил вои­нов, жаж­дав­ших бит­вы. (4) Пер­вым же натис­ком отбро­ше­ны были вра­ги; бежав­ших, пока поспе­ва­ла за ними пехота, били с тыла; кон­ни­ца гна­ла пере­пу­ган­ных до само­го лаге­ря. Вско­ре и лагерь был окру­жен леги­о­на­ми, а так как страх выгнал воль­сков даже отсюда, взят и раз­граб­лен. (5) На сле­дую­щий день леги­о­ны дви­ну­лись к Свес­се Поме­ции, куда сбе­жа­лись вра­ги; через несколь­ко дней город был взят и отдан на раз­граб­ле­ние. Здесь устав­шие вои­ны полу­чи­ли пере­дыш­ку. (6) А кон­сул с вели­кой сла­вой для себя отвел победив­шее вой­ско в Рим. По пути к нему явля­ют­ся послы от эце­т­рий­ских⁶² воль­сков, стра­шив­ших­ся после взя­тия Поме­ции и за свою судь­бу. По поста­нов­ле­нию сена­та им был даро­ван мир, а зем­ля отня­та⁶³.

26. (1) Тут же и саби­няне потре­во­жи­ли рим­лян; одна­ко это было ско­рей бес­по­кой­ство, чем вой­на. Ночью в город при­шла весть, что вой­ско сабин­ских гра­би­те­лей подо­шло к реке Ание­ну и там повсюду разо­ря­ет и жжет усадь­бы. (2) Тот­час со всей налич­ной кон­ни­цей посла­ли туда Посту­мия, того, что в латин­скую вой­ну был дик­та­то­ром, за ним сле­до­вал кон­сул Сер­ви­лий с отбор­ным отрядом пехоты. (3) Боль­шин­ство рас­се­яв­ших­ся вра­гов окру­же­но было всад­ни­ка­ми, а подо­шед­шей пехо­те сабин­ский леги­он не ока­зал ника­ко­го сопро­тив­ле­ния: обес­си­лен­ная похо­дом и ноч­ным гра­бе­жом, боль­шая часть саби­нян, объ­ев­шись и пере­пив­шись в усадь­бах, едва име­ла силы бежать.

(4) В одну ночь и услы­ша­ли о сабин­ской войне, и покон­чи­ли с ней, а назав­тра, когда уже воз­на­де­я­лись, что мир вос­ста­нов­лен повсюду, вдруг явля­ют­ся в сенат послы от аврун­ков — они объ­яв­ля­ют вой­ну, если рим­ляне не уйдут с зем­ли воль­сков. (5) Одно­вре­мен­но с посла­ми высту­пи­ло из дому и вой­ско аврун­ков; весть о том, что его уже виде­ли близ Ари­ции, вызва­ла такое смя­те­ние сре­ди рим­лян, что не мог­ло дело быть обсуж­де­но обыч­ным поряд­ком в сена­те и невоз­мо­жен был мир­ный ответ вра­гам, напав­шим с ору­жи­ем, от тех, кто за ору­жие взял­ся. (6) Бое­вым поряд­ком высту­па­ет вой­ско к Ари­ции и непо­да­ле­ку от нее един­ст­вен­ным сра­же­ни­ем окан­чи­ва­ет вой­ну с аврун­ка­ми.

с.84 27. (1) Раз­бив аврун­ков, рим­ляне, выиг­рав­шие за счи­та­ные дни столь­ко войн, ожи­да­ли испол­не­ния обе­ща­ний кон­су­ла, под­твер­жден­ных сена­том, как вдруг Аппий и по при­су­ще­му ему высо­ко­ме­рию, и чтобы подо­рвать дове­рие к сото­ва­ри­щу по долж­но­сти, начал самым суро­вым обра­зом пра­вить суд о дол­гах. Немед­ля ста­ли и преж­де зака­ба­лен­ных долж­ни­ков воз­вра­щать заи­мо­дав­цам, и каба­лить дру­гих. (2) Когда дело каса­лось вои­нов, они иска­ли заступ­ни­че­ства у вто­ро­го кон­су­ла. Они сте­ка­лись к Сер­ви­лию, напо­ми­на­ли о его обе­ща­ни­ях, кори­ли его, пере­чис­ляя свои заслу­ги, пока­зы­вая руб­цы от ран, полу­чен­ных на войне. Тре­бо­ва­ли, чтобы он либо обра­тил­ся к сена­ту, либо сам был защит­ни­ком им — граж­да­нам как кон­сул, вои­нам как пол­ко­во­дец. (3) Кон­су­ла это бес­по­ко­и­ло, но обсто­я­тель­ства вынуж­да­ли его изво­ра­чи­вать­ся; столь рья­но сопро­тив­лял­ся не толь­ко това­рищ его, но и вся знать. Из-за такой сво­ей нере­ши­тель­но­сти он не сумел ни избе­жать нена­ви­сти пле­бе­ев, ни снис­кать рас­по­ло­же­ние отцов. (4) Сена­то­ры счи­та­ли его слиш­ком мяг­ким и уго­д­ли­вым, пле­беи — обман­щи­ком; вско­ре обна­ру­жи­лось, что его нена­видят так же, как Аппия. (5) Меж­ду кон­су­ла­ми слу­чил­ся спор, кому освя­щать храм Мер­ку­рия⁶⁴. Сенат пере­дал реше­ние это­го дела наро­ду: тот из них, кому пове­ле­но будет наро­дом освя­тить храм, станет ведать хлеб­ным снаб­же­ни­ем⁶⁵, учредит тор­го­вую кол­ле­гию⁶⁶, совер­шит тор­же­ст­вен­ный обряд в при­сут­ст­вии пон­ти­фи­ка. (6) А народ пре­до­ста­вил освя­ще­ние хра­ма Мар­ку Лето­рию⁶⁷, пер­во­му цен­ту­ри­о­ну пер­во­го мани­пу­ла, и, конеч­но, не столь­ко ради того, чтобы его почтить — ибо такая честь не подо­ба­ла чело­ве­ку его зва­ния, — сколь­ко ради посрам­ле­ния кон­су­лов.

(7) Реше­ние это выве­ло из себя кон­су­ла Аппия и сенат, но укре­пи­ло дух пле­бе­ев; они ста­ли дей­ст­во­вать совсем ина­че, чем было реши­ли. (8) Дей­ст­ви­тель­но, разу­ве­рив­шись в помо­щи кон­су­лов и сена­та, они теперь, если виде­ли долж­ни­ка, ведо­мо­го в суд, быст­ро сбе­га­лись к нему ото­всюду. (9) И тут уже ни кон­суль­ско­го реше­ния нель­зя было услы­шать из-за шума и кри­ка, ни пови­но­вать­ся это­му реше­нию никто не хотел: на гла­зах у кон­су­ла все бро­са­лись тол­пою на одно­го и дело реша­лось силой, так что боять­ся и под­вер­гать­ся опас­но­сти при­хо­ди­лось не долж­ни­кам уже, а заи­мо­дав­цам.

(10) Ко все­му это­му воз­ник­ла опас­ность сабин­ской вой­ны; но, когда был объ­яв­лен воин­ский набор, никто не при­шел запи­сы­вать­ся. Аппий неистов­ст­во­вал и обви­нял това­ри­ща в заис­ки­ва­нии: (11) это он-де, угож­дая наро­ду сво­им мол­ча­ни­ем, пре­дал общее дело, это он отка­зал­ся вер­шить суд о дол­гах, а теперь еще из-за него, вопре­ки реше­нию сена­та, не про­во­дит воин­ский набор; не совсем, одна­ко, забро­ше­но общее дело и не пала еще кон­суль­ская власть, он один будет защит­ни­ком вели­чия сво­его и сена­то­ров. (12) И вот, когда, как обыч­но, окру­жи­ла его с.85 тол­па, воз­буж­дае­мая без­на­ка­зан­но­стью, при­ка­зал он схва­тить одно­го при­мет­но­го гла­ва­ря мятеж­ни­ков. Схва­чен­ный лик­то­ра­ми, тот взы­вал к наро­ду, и суж­де­ние наро­да было оче­вид­но, но кон­сул не усту­пил бы, не будь упор­ство его с боль­шим трудом поко­леб­ле­но ско­рее сове­та­ми и вли­я­ни­ем знат­ней­ших людей, неже­ли кри­ком наро­да: столь тверд он был перед лицом чужой нена­ви­сти. (13) Зло меж­ду тем воз­рас­та­ло день ото дня, и не столь­ко в откры­тых шум­ных бес­по­ряд­ках, сколь­ко в тай­ных сбо­ри­щах и раз­го­во­рах, что гораздо опас­нее. Нако­нец нена­вист­ные наро­ду кон­су­лы сло­жи­ли с себя пол­но­мо­чия, Аппий — на ред­кость угод­ный сена­то­рам, а Сер­ви­лий — нико­му.

28. (1) В кон­суль­ство всту­пи­ли Авл Вер­ги­ний и Тит Вету­зий [494 г.]. Одна­ко пле­беи, не зная, чего ждать от этих кон­су­лов, соби­ра­лись по ночам, кто на Эскви­лине, кто — на Авен­тине, чтобы потом на фору­ме быть гото­вы­ми быст­ро при­нять реше­ние и не дей­ст­во­вать опро­мет­чи­во и науда­чу. (2) Это кон­су­лы спра­вед­ли­во сочли опас­ным и обра­ти­лись в сенат, но даже обсудить их сооб­ще­ние обыч­ным поряд­ком не уда­лось: такой шум и крик под­нял­ся со всех сто­рон, так него­до­ва­ли сена­то­ры, что в деле, кото­рое под­власт­но кон­су­лам, нена­висть к себе они пере­кла­ды­ва­ют на сенат. (3) Конеч­но, гово­ри­ли они, будь в государ­стве насто­я­щие пра­ви­те­ли, не было бы в Риме собра­ний, кро­ме обще­на­род­но­го; теперь же по тыся­че курий и народ­ных схо­док рас­се­я­но и разде­ле­но общее дело — иные на Эскви­лине, а иные на Авен­тине. (4) Пра­во же, один истин­ный муж (ведь это поваж­нее, чем кон­сул), такой, как Аппий Клав­дий, мгно­вен­но разо­гнал бы все эти сбо­ри­ща. (5) Когда же после тако­го пори­ца­ния кон­су­лы осве­до­ми­лись, чего же от них ожи­да­ют, ибо они гото­вы дей­ст­во­вать по воле сена­то­ров неза­мед­ли­тель­но и суро­во, то было реше­но как мож­но стро­же про­ве­сти воин­ский набор: это празд­ность, мол, раз­вра­ти­ла народ.

(6) Рас­пу­стив сенат, вос­хо­дят кон­су­лы на три­бу­нал⁶⁸ и поимен­но выкли­ка­ют юно­шей. Но никто не ото­звал­ся на свое имя, а собрав­ша­я­ся вокруг тол­па ста­ла, как на сход­ке, кри­чать, что боль­ше не удаст­ся обма­ны­вать про­стой народ: ни одно­го вои­на кон­су­лы не полу­чат, пока не испол­нят все­на­род­но обе­щан­ное; (7) пусть каж­до­му сна­ча­ла вер­нут сво­бо­ду, а затем уж дадут ору­жие, чтобы сра­жал­ся он за свое оте­че­ство и сограж­дан, а не за сво­их гос­под. (8) Кон­су­лы пони­ма­ли, чего хочет от них сенат, но нико­го из тех, кто столь пыл­ко гово­рил в сте­нах курии, не было рядом с ними, чтобы разде­лить народ­ную нена­висть; а ясно было, что борь­ба с пле­бе­я­ми пред­сто­ит жесто­кая. (9) Поэто­му, преж­де чем решить­ся на край­ность, сочли они за луч­шее вто­рич­но обра­тить­ся к сена­ту. Но тут неко­то­рые из самых млад­ших сена­то­ров пря­мо бро­си­лись к крес­лам кон­су­лов, тре­буя, чтобы те отка­за­лись от кон­суль­ской долж­но­сти и сло­жи­ли с себя власть, к защи­те кото­рой они не спо­соб­ны.

с.86 29. (1) Взве­сив обе воз­мож­но­сти⁶⁹, кон­су­лы нако­нец заяви­ли: «Не гово­ри­те, что вас не пред­у­преж­да­ли, отцы-сена­то­ры: начи­на­ет­ся гроз­ный мятеж. Мы тре­бу­ем, чтобы те, кто упре­ка­ет нас в без­дей­ст­вии, участ­во­ва­ли с нами в набо­ре вой­ска. Тогда, если вам так угод­но, мы поведем дело по само­му суро­во­му ваше­му реше­нию». (2) Кон­су­лы воз­вра­ща­ют­ся на три­бу­нал и нароч­но при­ка­зы­ва­ют выклик­нуть по име­ни одно­го из тех, кто на виду. Посколь­ку тот сто­ит мол­ча, а вокруг него коль­цом ста­но­вят­ся люди, чтобы его как-нибудь не обиде­ли, кон­су­лы посы­ла­ют лик­то­ра. (3) Когда лик­то­ра ото­гна­ли, сопро­вож­даю­щие кон­су­лов сена­то­ры кри­чат, что это воз­му­ти­тель­но, и сбе­га­ют­ся к нему на помощь. (4) Одна­ко лик­то­ру тол­па лишь не поз­во­ли­ла схва­тить чело­ве­ка, а на сена­то­ров она обра­ти­ла всю свою горяч­ность, и толь­ко вме­ша­тель­ст­вом кон­су­лов оста­нов­ле­на была дра­ка, в кото­рой, прав­да, обо­шлось без кам­ней и ору­жия, так что боль­ше было кри­ков и раз­дра­же­ния, чем наси­лия.

(5) В стра­хе созы­ва­ют сенат, в еще боль­шем стра­хе сове­ща­ют­ся, постра­дав­шие тре­бу­ют раз­би­ра­тель­ства, каж­дый пред­ла­га­ет самые суро­вые меры, но не столь­ко тол­ко­вы­ми суж­де­ни­я­ми, сколь­ко кри­ка­ми и шумом. (6) Затем, когда гнев стих и кон­су­лы попе­ня­ли, что в курии не боль­ше здра­во­мыс­лия, чем на фору­ме, заседа­ние пошло по поряд­ку. (7) Было три мне­ния. Пуб­лий Вер­ги­ний не рас­смат­ри­вал пред­ме­та широ­ко, он счи­тал, что сле­ду­ет обсудить толь­ко дело тех, кто, поло­жась на обе­ща­ния кон­су­ла Пуб­лия Сер­ви­лия, ходил вое­вать с вольска­ми, аврун­ка­ми и саби­ня­на­ми. (8) Тит Лар­ций пола­гал, что не такое теперь вре­мя, чтобы лишь воз­на­граж­дать заслу­ги; весь народ опу­тан дол­га­ми, и с делом не покон­чить, если не поза­бо­тить­ся обо всех: ведь если люди ока­жут­ся в нерав­ных усло­ви­ях, это толь­ко разо­жжет недо­воль­ство, а не осла­бит его. (9) Аппий Клав­дий, и по при­ро­де суро­вый, и оже­сто­чен­ный как нена­ви­стью пле­бе­ев, так и вос­хва­ле­ни­я­ми отцов, утвер­ждал, что вся сму­та пошла не от бед, а от рас­пу­щен­но­сти и пле­беи боль­ше дурят, чем неистов­ст­ву­ют. (10) А корень всех бед — пра­во обжа­ло­ва­ния⁷⁰; если все мож­но обжа­ло­вать перед таки­ми же вино­ва­ты­ми, то от кон­суль­ской вла­сти оста­ют­ся одни пустые угро­зы. (11) «Давай­те, — ска­зал он, — назна­чим дик­та­то­ра, на кото­ро­го нет обжа­ло­ва­ния⁷¹, — и сра­зу стихнет ярость, кото­рою теперь все горят. (12) Пусть тогда попро­бу­ет тро­нуть лик­то­ра тот, кто зна­ет, что спи­на его и жизнь в пол­ной вла­сти дик­та­то­ра, чье вели­чие он оскор­бил!»

30. (1) Мно­гим пред­ло­же­ние Аппия каза­лось суро­вым и жесто­ким, каким оно, впро­чем, и было; с дру­гой сто­ро­ны, пред­ло­же­ния Вер­ги­ния и Лар­ция пода­ва­ли дур­ной при­мер, в осо­бен­но­сти послед­нее, уни­что­жав­шее вся­кую веру в денеж­ных делах. Самым бес­при­страст­ным и сдер­жан­ным пред­став­лял­ся обе­им сто­ро­нам совет Вер­ги­ния; (2) но по лич­ным и меж­до­усоб­ным с.87 отно­ше­ни­ям, кото­рые все­гда меша­ли и будут мешать обще­ст­вен­ным обсуж­де­ни­ям, верх взял Аппий, и дело едва не дошло до того, чтобы он и стал дик­та­то­ром, (3) а это неми­ну­е­мо оттолк­ну­ло бы про­стой народ в самое опас­ное вре­мя, когда воль­ски, эквы и саби­няне разом дви­ну­лись вой­ною на Рим. (4) Одна­ко кон­су­лы и стар­шие сена­то­ры поза­бо­ти­лись, чтобы долж­ность со столь мощ­ною вла­стью пере­дать чело­ве­ку сдер­жан­но­му. (5) Дик­та­то­ром избра­ли Мания Вале­рия, сына Воле­за. Пле­беи хотя и пони­ма­ли, что избра­ние дик­та­то­ра направ­ле­но про­тив них, но, памя­туя, что закон об обжа­ло­ва­нии дал им его брат, ниче­го кру­то­го и недоб­ро­го от это­го рода не ожи­да­ли. (6) А дик­та­тор­ский указ, весь­ма схо­жий с ука­зом кон­су­ла Сер­ви­лия, под­кре­пил это мне­ние; и рас­судив, что и на это­го чело­ве­ка, и на его власть мож­но поло­жить­ся, пле­беи оста­ви­ли пре­ре­ка­ния и ста­ли запи­сы­вать­ся в вой­ско. (7) Набра­лось неслы­хан­ное вой­ско из деся­ти леги­о­нов; по три леги­о­на отда­ли кон­су­лам, а четы­ре — в рас­по­ря­же­ние дик­та­то­ра.

(8) Доль­ше нель­зя было откла­ды­вать вой­ну. Эквы всту­пи­ли на латин­скую зем­лю. Латин­ские послы обра­ти­лись в сенат с прось­бой или напра­вить им помощь, или поз­во­лить воору­жить­ся самим для защи­ты сво­их гра­ниц. (9) Реше­но было, что без­опас­нее встать на защи­ту без­оруж­ных лати­нов, чем поз­во­лить им вновь взять­ся за ору­жие. Посла­ли кон­су­ла Вету­зия, и набе­гам был поло­жен конец. Эквы отсту­пи­ли с полей и, боль­ше пола­га­ясь на выго­ды мест­но­сти, чем на ору­жие, отси­жи­ва­лись на вер­ши­нах гор.

(10) Дру­гой кон­сул пошел на воль­сков и, чтобы не терять вре­ме­ни, жесто­ким опу­сто­ше­ни­ем полей сам вынудил вра­га при­бли­зить лагерь и при­гото­вить­ся к бою. (11) В поле меж­ду дву­мя лаге­ря­ми выстро­и­лись оба вой­ска, каж­дое перед сво­им валом. (12) Воль­ски пре­вос­хо­ди­ли про­тив­ни­ка чис­лен­но­стью, поэто­му они нача­ли бой нестрой­но и бес­печ­но. Рим­ский кон­сул при­ка­зал вой­ску не дви­гать­ся и не отве­чать на бран­ный крик, а сто­ять на месте, воткнув копья в зем­лю, и, лишь вплот­ную под­пу­стив вра­га, всею силою уда­рить на него с меча­ми. (13) Воль­ски, утом­лен­ные бегом и кри­ка­ми, кину­лись было на рим­лян, каза­лось, остол­бе­нев­ших от стра­ха, но, неожи­дан­но встре­тив отпор и увидев перед гла­за­ми свер­каю­щие мечи, при­шли в смя­те­ние, слов­но попав в заса­ду, и повер­ну­ли назад. Но и для бег­ства у них не было уже сил, пото­му что бегом они начи­на­ли бой; (14) рим­ляне же, встре­тив­шие бит­ву спо­кой­но стоя, со све­жи­ми сила­ми лег­ко настиг­ли утом­лен­ных и одним натис­ком взя­ли лагерь. Из лаге­ря враг бежал в Велит­ры; в погоне за ним вме­сте с побеж­ден­ны­ми и победи­те­ли ворва­лись в город; (15) боль­ше кро­ви было про­ли­то в общей резне, неже­ли на поле боя. Были поми­ло­ва­ны лишь немно­гие: те, кто сдал­ся в плен, бро­сив ору­жие.

31. (1) Пока эта вой­на велась у воль­сков, дик­та­тор напа­да­ет с.88 на саби­нян, вое­вать с кото­ры­ми было гораздо труд­нее, раз­би­ва­ет их, обра­ща­ет в бег­ство и выби­ва­ет из лаге­ря. (2) Кон­ным уда­ром он смял середи­ну непри­я­тель­ско­го строя, недо­ста­точ­но укреп­лен­ную вглубь, так как весь он был слиш­ком рас­тя­нут вширь. На сме­шав­ших­ся дви­ну­лась пехота. Тем же натис­ком взят был лагерь и кон­че­на вой­на. (3) После сра­же­ния при Регилль­ском озе­ре не было в те годы бит­вы слав­нее этой. Дик­та­тор с три­ум­фом всту­пил в город. Сверх обыч­ных поче­стей ему и его потом­кам пре­до­ста­ви­ли место в цир­ке, поста­вив там куруль­ное крес­ло. (4) У побеж­ден­ных воль­сков ото­бра­ли велит­рий­ское поле, в Велит­ры посла­ли из Горо­да посе­лен­цев и выве­ли коло­нию⁷².

Спу­стя неко­то­рое вре­мя про­изо­шло сра­же­ние с эква­ми, прав­да про­тив воли кон­су­ла, пото­му что под­сту­пать к непри­я­те­лю при­хо­ди­лось в невы­год­ной мест­но­сти; (5) одна­ко вои­ны обви­ня­ли кон­су­ла в том, что он оття­ги­ва­ет дело, чтобы пол­но­мо­чия дик­та­то­ра истек­ли до их воз­вра­ще­ния в Город и оста­лись невы­пол­нен­ны­ми его обе­ща­ния, как рань­ше кон­суль­ские. Вои­ны доби­лись того, чтобы кон­сул почти науда­чу послал вой­ско на про­ти­во­ле­жа­щие хол­мы. (6) Это неосто­рож­ное пред­при­я­тие закон­чи­лось успеш­но из-за мало­ду­шия вра­гов: преж­де чем рим­ляне подо­шли на пере­лет дро­ти­ка, ото­ро­пев­шие от такой дер­зо­сти вра­ги поки­ну­ли лагерь, укреп­лен­ный самой при­ро­дой, и рас­сы­па­лись по про­ти­во­ле­жа­щей долине. Добы­чи здесь было мно­го, а победа была бес­кров­ной.

(7) Так в трех местах удач­но завер­ши­лись воен­ные дей­ст­вия. Меж­ду тем ни сена­то­ры, ни про­стой народ не пере­ста­ва­ли забо­тить­ся об исхо­де дел в Горо­де. Поль­зу­ясь сво­им вли­я­ни­ем или хит­ро­стя­ми, ростов­щи­ки суме­ли под­стро­ить так, что не толь­ко пле­беи, но и сам дик­та­тор ока­зал­ся про­тив них бес­силь­ным. (8) В самом деле, по воз­вра­ще­нии кон­су­ла Вету­зия дик­та­тор Вале­рий первую же речь в сена­те про­из­нес в защи­ту наро­да-победи­те­ля и доло­жил о том, что счи­тал нуж­ным сде­лать отно­си­тель­но зака­ба­лен­ных долж­ни­ков. (9) Когда его пред­ло­же­ние откло­ни­ли, он ска­зал: «Неуго­ден я вам как побор­ник согла­сия; и все же, богом кля­нусь, ско­ро вы еще поже­ла­е­те, чтобы защит­ни­ки рим­ских пле­бе­ев были подоб­ны мне. А я боль­ше не хочу моро­чить сограж­дан, не буду напрас­ным дик­та­то­ром. (10) Внут­рен­ние рас­при и внеш­няя вой­на при­нуди­ли государ­ство поста­вить дик­та­то­ра: внеш­ний мир достиг­нут, внут­рен­не­му — пре­пят­ст­ву­ют; луч­ше мне част­ным лицом, чем дик­та­то­ром, при­сут­ст­во­вать при мяте­же». И, поки­нув курию, сло­жил он с себя дик­та­тор­ские пол­но­мо­чия. (11) Вид­но было, что оста­вил он свою долж­ность, него­дуя из-за обид про­сто­го наро­да, пото­му что не в его вла­сти было добить­ся успе­ха; пле­беи про­во­ди­ли его до дома с похва­ла­ми и бла­го­дар­но­стью, как если бы он испол­нил обе­щан­ное.

32. (1) Тут сена­то­ры встре­во­жи­лись, как бы с роспус­ком вой­ска не нача­лись вновь тай­ные сход­ки и сго­во­ры. Рас­судив, что, с.89 хотя воин­ский набор про­веден был дик­та­то­ром, но при­ся­гу вои­ны при­но­си­ли кон­су­лам и по-преж­не­му свя­за­ны ею, они рас­по­ряди­лись выве­сти леги­о­ны из Горо­да под пред­ло­гом того, что эквы, мол, опять начи­на­ют вой­ну. (2) Это рас­по­ря­же­ние уско­ри­ло мятеж. Сна­ча­ла, гово­рят, зате­ва­лось убий­ство кон­су­лов, чтобы поте­ря­ла силу при­ся­га, но затем, узнав, что ника­кое пре­ступ­ле­ние не раз­ре­ша­ет от свя­то­сти обя­за­тель­ства, вой­ска, по сове­ту неко­е­го Сици­ния, без поз­во­ле­ния кон­су­ла уда­ли­лись на Свя­щен­ную гору в трех милях от горо­да за рекой Ание­ном (3) (это мне­ние встре­ча­ет­ся чаще, чем иное, кото­ро­го дер­жит­ся Пизон, буд­то они ушли на Авен­тин⁷³). (4) Там без вся­ко­го пред­во­ди­те­ля обнес­ли они лагерь валом и рвом и выжида­ли, не пред­при­ни­мая ника­ких дей­ст­вий, кро­ме необ­хо­ди­мых для про­пи­та­ния. Так несколь­ко дней дер­жа­лись они, нико­го не тре­во­жа и никем не тре­во­жи­мые.

(5) В горо­де воца­рил­ся вели­кий страх: все боя­лись друг дру­га и все при­оста­но­ви­лось. Пле­беи, поки­ну­тые сво­и­ми, опа­са­лись, что сена­то­ры при­бег­нут к наси­лию, а отцы стра­ши­лись остав­ших­ся пле­бе­ев, не зная, что луч­ше: чтобы те ушли или чтобы оста­лись. И дол­го (6) ли будут сохра­нять спо­кой­ст­вие те, что ушли? А если опять внеш­няя вой­на? (7) Тут, конеч­но, наде­ять­ся не на что, кро­ме как на согла­сие граж­дан; все­ми прав­да­ми и неправ­да­ми сле­ду­ет вос­ста­но­вить в государ­стве един­ство. (8) Тогда-то было реше­но отпра­вить к пле­бе­ям посред­ни­ком Мене­ния Агрип­пу, чело­ве­ка крас­но­ре­чи­во­го и пле­бе­ям угод­но­го, посколь­ку он и сам был родом из них. И, допу­щен­ный в лагерь, он, гово­рят, толь­ко рас­ска­зал по-ста­рин­но­му безыс­кус­но вот что. (9) В те вре­ме­на, когда не было, как теперь, в чело­ве­ке все согла­со­ва­но, но каж­дый член гово­рил и решал, как ему взду­ма­ет­ся, воз­му­ти­лись дру­гие чле­ны, что все их ста­ра­ния и уси­лия идут на потре­бу желуд­ку; а желудок, спо­кой­но сидя в серед­ке, не дела­ет ниче­го и лишь наслаж­да­ет­ся тем, что полу­ча­ет от дру­гих. (10) Сго­во­ри­лись тогда чле­ны, чтобы ни рука не под­но­си­ла пищи ко рту, ни рот не при­ни­мал под­но­ше­ния, ни зубы его не раз­же­вы­ва­ли. Так, раз­гне­вав­шись, хоте­ли они сми­рить желудок голо­дом, но и сами все, и все тело вко­нец исчах­ли. (11) Тут-то откры­лось, что и желудок не нера­див, что не толь­ко он кор­мит­ся, но и кор­мит, пото­му что от съе­ден­ной пищи воз­ни­ка­ет кровь, кото­рой силь­ны мы и живы, а желудок рав­но­мер­но по жилам отда­ет ее всем частям тела⁷⁴. (12) Так, срав­не­ни­ем упо­до­бив мяте­жу частей тела воз­му­ще­ние пле­бе­ев про­тив сена­то­ров, изме­нил он настро­е­ние людей.

33. (1) После это­го нача­лись пере­го­во­ры о при­ми­ре­нии, и согла­си­лись на том, чтобы у пле­бе­ев были свои долж­ност­ные лица с пра­вом непри­кос­но­вен­но­сти, кото­рые защи­ща­ли бы пле­бе­ев перед кон­су­ла­ми, и чтобы никто из пат­ри­ци­ев не мог зани­мать эту долж­ность⁷⁵. (2) Так были избра­ны два народ­ных с.90 три­бу­на — Гай Лици­ний и Луций Аль­бин [493 г.]. Они выбра­ли себе трех помощ­ни­ков; сре­ди них был Сици­ний, зачин­щик мяте­жа; двух дру­гих не все назы­ва­ли оди­на­ко­во. (3) А неко­то­рые гово­рят, что все­го два три­бу­на были избра­ны на Свя­щен­ной горе и что там же был при­нят закон об их непри­кос­но­вен­но­сти.

За вре­мя отсут­ст­вия пле­бе­ев кон­су­ла­ми ста­ли Спу­рий Кас­сий и Постум Коми­ний. (4) При этих кон­су­лах был заклю­чен союз с латин­ски­ми наро­да­ми⁷⁶. Для его заклю­че­ния один кон­сул остал­ся в Риме. Дру­гой кон­сул, послан­ный на вой­ну с вольска­ми, раз­бил и обра­тил в бег­ство антий­ских воль­сков⁷⁷, пре­сле­до­вал их до горо­да Лон­гу­лы и овла­дел город­ски­ми сте­на­ми. (5) Вслед за этим он захва­ты­ва­ет Полу­с­ку⁷⁸, дру­гой город воль­сков, после чего с боль­шим вой­ском появ­ля­ет­ся у Кориол⁷⁹.

Был тогда в лаге­ре сре­ди знат­ной моло­де­жи юно­ша Гней Мар­ций, быст­рый и умом и делом, кото­ро­го впо­след­ст­вии про­зва­ли Корио­ла­ном. (6) Когда рим­ское вой­ско, оса­див­шее Корио­лы, обра­ти­ло все силы про­тив горо­жан, запер­тых в сте­нах, и поза­бы­ло об опас­но­сти напа­де­ния со сто­ро­ны, на него вдруг уда­ри­ли леги­о­ны воль­сков из Антия и одно­вре­мен­но сде­ла­ли вылаз­ку вра­ги из горо­да — как раз в том месте, где слу­чи­лось сто­ять на стра­же Мар­цию. (7) С отбор­ным отрядом вои­нов он не толь­ко отра­зил вылаз­ку, но и сам сви­ре­по ворвал­ся в открыв­ши­е­ся ворота, (8) устро­ил рез­ню в бли­жай­шей части горо­да и, схва­тив факел, под­жег при­ле­гаю­щие к город­ской стене построй­ки. Под­няв­ший­ся сре­ди жите­лей пере­по­лох, сме­шан­ный с пла­чем детей и жен­щин, как это быва­ет при появ­ле­нии непри­я­те­ля, вооду­ше­вил рим­лян и сму­тил воль­сков; пока­за­лось, буд­то город, куда они спе­ши­ли на помощь, уже взят. (9) Так были раз­би­ты антий­ские воль­ски и взят город Корио­лы. Мар­ций настоль­ко затмил сво­ей сла­вой кон­су­ла, что если бы не остал­ся памят­ни­ком дого­вор с лати­на­ми, выре­зан­ный на брон­зо­вой колонне, кото­рый заклю­чен был одним Кас­си­ем, посколь­ку его това­рищ отсут­ст­во­вал, то стер­лась бы память о том, что вой­ну с вольска­ми вел Коми­ний.

(10) В том же году умер Мене­ний Агрип­па, всю жизнь рав­но люби­мый пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми, а после Свя­щен­ной горы став­ший еще доро­же про­сто­му наро­ду. (11) На погре­бе­ние это­го посред­ни­ка, побор­ни­ка граж­дан­ско­го согла­сия, кото­рый отправ­лен был сена­том к пле­бе­ям и вер­нул рим­ских пле­бе­ев в город, не хва­ти­ло средств. Похо­ро­ни­ли его пле­беи, вне­ся по шестой части асса⁸⁰ каж­дый.

34. (1) Потом кон­су­ла­ми ста­ли Тит Гега­ний и Пуб­лий Мину­ций. В том году [492 г.] на гра­ни­цах наста­ло успо­ко­е­ние от войн и дома пре­кра­ти­лись меж­до­усо­бия, зато дру­гое и худ­шее несча­стье постиг­ло Город: (2) сна­ча­ла вздо­ро­жал хлеб из-за того, что поля по слу­чаю ухо­да пле­бе­ев оста­лись невозде­лан­ны­ми, потом начал­ся голод, как при оса­де. (3) И дошло бы до гибе­ли рабов с.91 и пле­бе­ев, если бы кон­су­лы не рас­по­ряди­лись послать для закуп­ки про­до­воль­ст­вия не толь­ко в Этру­рию, по морю напра­во от Остии, и не толь­ко нале­во, мимо обла­сти воль­сков до самых Кум, но даже в Сици­лию; враж­деб­ность ближ­них соседей вынуж­да­ла искать помощь вда­ли. (4) Когда было закуп­ле­но про­до­воль­ст­вие в Кумах, тиран Ари­сто­дем задер­жал рим­ские кораб­ли в счет иму­ще­ства Тарк­ви­ни­ев, наслед­ни­ком кото­ро­го он остал­ся; у воль­сков и у помп­ти­нов⁸¹ купить ниче­го не уда­лось, сами закуп­щи­ки ока­за­лись под угро­зой напа­де­ния; (5) от этрус­ков хлеб был достав­лен по Тиб­ру, им под­дер­жа­ли про­стой народ. Вой­на, несвоевре­мен­ная при таких труд­но­стях с про­до­воль­ст­ви­ем, была бы мучи­тель­ной, но тут воль­сков, уже гото­вив­ших­ся к войне, постиг вели­кий мор. (6) Несча­стье это так пере­пу­га­ло вра­гов, что, даже когда болезнь пошла на убыль, они не мог­ли опра­вить­ся от стра­ха, а рим­ляне и уве­ли­чи­ли чис­ло посе­лен­цев в Велит­рах, и в Нор­бу, в горы, выве­ли новую коло­нию, став­шую укреп­ле­ни­ем в помп­тин­ской зем­ле⁸².

(7) Когда затем в кон­суль­ство Мар­ка Мину­ция и Авла Сем­п­ро­ния [491 г.] из Сици­лии при­вез­ли очень мно­го зер­на, в сена­те ста­ли обсуж­дать, по какой цене его про­да­вать пле­бе­ям. (8) Мно­гие пола­га­ли, что наста­ло вре­мя при­жать пле­бе­ев и взять назад уступ­ки, насиль­но вырван­ные у сена­та их ухо­дом⁸³. (9) Одним из пер­вых выска­зал­ся Мар­ций Корио­лан, враг три­бун­ской вла­сти: «Если хотят они преж­них низ­ких цен на хлеб — пусть вер­нут пат­ри­ци­ям преж­ние пра­ва. Поче­му я дол­жен из-под ярма глядеть на пле­бей­ских долж­ност­ных лиц, на могу­ще­ство Сици­ния, как выку­пив­ший свою жизнь у раз­бой­ни­ков? Я ли вытерп­лю такое уни­же­ние доль­ше необ­хо­ди­мо­го? (10) Я ли, не снес­ши царя Тарк­ви­ния, сне­су теперь Сици­ния? Пусть теперь уда­ля­ет­ся, пусть зовет за собой народ — вот ему доро­га на Свя­щен­ную гору и на дру­гие хол­мы тоже. Пусть они гра­бят уро­жай с наших полей, как гра­би­ли три года назад; вот им хлеб­ные цены, виной кото­рых — их соб­ст­вен­ное безу­мие. (11) Смею ска­зать, укро­щен­ные этой бедой, они сами пред­по­чтут возде­лы­вать поля, чем с ору­жи­ем в руках мешать их возде­лы­ва­нию». (12) Нелег­ко ска­зать, сле­до­ва­ло ли посту­пить имен­но так, но лег­ко было, как я пола­гаю, сена­то­рам, сни­зив цены на хлеб, купить себе этим избав­ле­ние от три­бун­ской вла­сти и взять назад все уступ­ки, навя­зан­ные им про­тив воли.

35. (1) И сена­ту такое мне­ние пока­за­лось слиш­ком суро­вым, и пле­беи в яро­сти уже было взя­лись за ору­жие: вот уже, как вра­гам, угро­жа­ют им голо­дом, лиша­ют пищи и средств; замор­ское зер­но, един­ст­вен­ное про­пи­та­ние, паче чая­ния послан­ное судь­бой, выры­ва­ют у них изо рта, если они не выда­дут три­бу­нов Гнею Мар­цию свя­зан­ны­ми, если он не насы­тит­ся биче­ва­ни­ем рим­ских пле­бе­ев. Вот какой объ­явил­ся для них новый палач и велит выби­рать: смерть или раб­ство. (2) И не мино­вать бы с.92 Мар­цию напа­де­ния при выхо­де из курии, если бы, по сча­стью, не при­зва­ли его три­бу­ны к суду⁸⁴. Тогда раз­дра­же­ние стих­ло, каж­дый видел себя судьей недру­гу и гос­по­ди­ном его жиз­ни и смер­ти. (3) Пона­ча­лу Мар­ций свы­со­ка выслу­ши­вал угро­зы три­бу­нов: им дано пра­во защи­щать, а не нака­зы­вать, они три­бу­ны для пле­бе­ев, а не для сена­то­ров! Но такое него­до­ва­ние под­ня­лось сре­ди пле­бе­ев, что пат­ри­ции смог­ли отку­пить­ся лишь ценой выда­чи одно­го. (4) Тем не менее они сопро­тив­ля­лись зло­бе про­тив­ни­ков и пооди­ноч­ке, кто как мог, и всем сосло­ви­ем. Преж­де все­го испы­та­ли сле­дую­щую меру: нель­зя ли, разо­слав сво­их кли­ен­тов⁸⁵, угро­за­ми отвра­тить людей порознь от схо­док и сове­ща­ний. (5) Затем ста­ли дей­ст­во­вать сооб­ща — мож­но было поду­мать, все сена­то­ры под судом, — умо­ляя пле­бе­ев усту­пить им одно­го толь­ко граж­да­ни­на, одно­го сена­то­ра, — если не хотят они отпу­стить его неви­нов­ным, пусть про­стят его как вино­ва­то­го. (6) В день раз­би­ра­тель­ства Мар­ций в суд не явил­ся — от это­го раз­дра­же­ние про­тив него уси­ли­лось. Он был осуж­ден заоч­но и отпра­вил­ся в изгна­ние к вольскам, угро­жая оте­че­ству и вына­ши­вая враж­деб­ные умыс­лы.

Явив­шись к вольскам, он был при­нят радуш­но, и с каж­дым днем они дела­лись тем бла­го­склон­ней к нему, чем силь­ней воз­го­рал­ся он нена­ви­стью к сво­им, чем чаще слы­ша­лись от него то жало­бы, то угро­зы. (7) Госте­при­им­ство ему ока­зал Аттий Тул­лий. Знат­ней­ший чело­век сре­ди воль­сков, он все­гда был враж­де­бен рим­ля­нам. И вот, побуж­дае­мые — один — дав­ней нена­ви­стью, дру­гой — недав­ней яро­стью, замыш­ля­ют они про­тив рим­лян вой­ну. (8) Но они зна­ли, как нелег­ко под­толк­нуть к войне свой народ, столь­ко раз неудач­но брав­ший­ся за ору­жие: поте­ри, поне­сен­ные моло­де­жью в частых вой­нах, от после­до­вав­ше­го за ними мора, сло­ми­ли бое­вой дух; сле­до­ва­ло дей­ст­во­вать искус­но, и, так как ста­рая нена­висть уже осты­ла, нужен был новый повод, чтобы вос­пла­ме­нить гне­вом души.

36. (1) В Риме как раз гото­ви­лись повто­рить Вели­кие игры⁸⁶. Пово­дом для повто­ре­ния их было сле­дую­щее. В назна­чен­ное для них утро, неза­дол­го до зре­ли­ща какой-то хозя­ин про­гнал роз­га­ми пря­мо через цирк раба с колод­кой на шее, а затем нача­лись игры, как буд­то слу­чив­ше­е­ся нисколь­ко не повреди­ло свя­щен­но­дей­ст­вию. (2) Немно­го пого­дя одно­му пле­бею, Титу Лати­нию, явил­ся во сне Юпи­тер, кото­рый ска­зал, что неуго­ден был ему пер­вый пля­сун на играх; если не будут игры повто­ре­ны с подо­баю­щим вели­ко­ле­пи­ем, то быть Горо­ду в опас­но­сти; пусть он пой­дет, пере­даст это кон­су­лам. (3) Но, хотя Лати­ний и не чужд был бого­бо­яз­ни, все же робость перед кон­суль­ским вели­чи­ем и страх стать все­об­щим посме­ши­щем одер­жа­ли верх. (4) Доро­го обо­шлась ему эта нере­ши­тель­ность: через несколь­ко дней лишил­ся он сына. Чтобы не было сомне­ний в при­чине вне­зап­но­го несча­стья, страж­ду­ще­му вновь яви­лось то же виде­ние с вопро­сом, с.93 доста­точ­но ли он полу­чил, пре­не­брег­ши волею боже­ства. Пусть ожи­да­ет он худ­ше­го, если не пото­ро­пит­ся с вестью к кон­су­лам. (5) Все было ясно, а когда он все же стал мед­лить и коле­бать­ся, то пора­зи­ла его вне­зап­ным бес­си­ли­ем страш­ная болезнь. (6) Тогда толь­ко гнев богов наста­вил его на ум. Изму­чен­ный преж­ни­ми и сущи­ми несча­стья­ми, созвал он на совет близ­ких, изъ­яс­нил им увиден­ное и услы­шан­ное, и двое­крат­ное явле­ние Юпи­те­ра, и угро­зы и гнев небо­жи­те­лей, явлен­ные в его несча­стьях, — тогда с обще­го и явно­го согла­сия несут его на носил­ках к кон­су­лам на форум. (7) Вне­сен­ный по при­ка­за­нию кон­су­лов в курию, повто­ря­ет он свой рас­сказ перед сена­то­ра­ми, к вели­ко­му все­об­ще­му изум­ле­нию. Тут яви­лось новое чудо: (8) он, вне­сен­ный в курию неспо­соб­ным поше­ве­лить­ся, по испол­не­нии дол­га вер­нул­ся домой, как гла­сит пре­да­ние, на сво­их ногах.

37. (1) Сенат поста­но­вил спра­вить игры как мож­но тор­же­ст­вен­нее. По нау­ще­нию Аттия Тул­лия на эти игры при­шла огром­ная тол­па воль­сков. (2) Перед нача­лом игр Тул­лий, как зара­нее было услов­ле­но у них с Мар­ци­ем, явля­ет­ся к кон­су­лам и гово­рит, что хотел бы неглас­но заявить о деле государ­ст­вен­ной важ­но­сти. (3) По уда­ле­нии свиде­те­лей он ска­зал: «Не хоте­лось бы мне дур­но гово­рить о сво­их сограж­да­нах. Впро­чем, при­шел я не обви­нять их в про­ступ­ке, а лишь пре­до­сте­речь о воз­мож­но­сти его. (4) Более, чем хоте­лось бы, при­су­ща нам вспыль­чи­вость. (5) Это мы чув­ст­ву­ем по мно­гим соб­ст­вен­ным бед­ст­ви­ям: ведь и тем, что живем невреди­мы, обя­за­ны мы не соб­ст­вен­ным заслу­гам, а ваше­му дол­го­тер­пе­нию. Нын­че воль­сков здесь вели­кое мно­же­ство; идут игры; граж­дане заня­ты будут зре­ли­щем. (6) Я пом­ню, что́ по тако­му же слу­чаю поз­во­ли­ла себе в этом горо­де сабин­ская моло­дежь; боюсь, как бы опять не вышло слу­чай­но чего неожи­дан­но­го. Вот я и рас­судил, что ради вас и ради нас сле­ду­ет об этом пред­у­предить вас, кон­су­лы. (7) Что до меня, то наме­рен я тот­час же уда­лить­ся домой, чтобы не пала на меня тень чье­го-нибудь сло­ва или дела». С эти­ми сло­ва­ми он уда­лил­ся.

(8) Когда кон­су­лы доло­жи­ли сена­то­рам об этом сомни­тель­ном деле, сослав­шись на вер­но­го чело­ве­ка, тогда, как водит­ся, не по делу, а по чело­ве­ку отме­ре­ны были меры пре­до­сто­рож­но­сти, пусть даже и лиш­ние. Сенат поста­но­вил, что воль­ски долж­ны уйти из горо­да, и разо­сла­ны были гла­ша­таи с при­ка­за­ни­ем всем вольскам поки­нуть город до тем­ноты. (9) Пона­ча­лу воль­сков, поспе­шив­ших за сво­и­ми пожит­ка­ми по домам, где они оста­нав­ли­ва­лись, охва­тил силь­ный страх; затем, по пути, при­шло него­до­ва­ние на то, что они, буд­то осквер­ни­те­ли или пре­ступ­ни­ки, уда­ле­ны с игр в дни празд­ни­ка, как бы объ­еди­ня­ю­ще­го богов и людей.

38. (1) Так и шли они почти сплош­ной вере­ни­цей, а обо­гнав­ший их Тул­лий ждал у Ферен­тин­ско­го источ­ни­ка, каж­до­го знат­но­го чело­ве­ка встре­чая жало­ба­ми и воз­му­ще­ни­ем; и с.94 соб­ст­вен­но­му раз­дра­же­нию чут­ких слу­ша­те­лей вто­ри­ли его сло­ва, и с помо­щью зна­ти он всю тол­пу свел с доро­ги на поле. (2) Там, как на сход­ке, помя­нул он перед ними все преж­ние беды и обиды воль­ско­му пле­ме­ни от рим­ско­го наро­да и ска­зал так: «Но, если даже забыть все преж­нее, неужто стер­пи­те вы это вот нынеш­нее оскорб­ле­ние, ваш позор при откры­тии игр? (3) Или непо­нят­но, что сего­дня отпразд­но­ва­ли над вами три­умф? Что уход ваш был зре­ли­щем для всех: для граж­дан и для чужих, для столь­ких окрест­ных наро­дов, что ваши жены и ваши дети ста­ли все­об­щим посме­ши­щем? (4) Что, по-ваше­му, поду­ма­ли те, кто слы­шал сло­ва гла­ша­тая, видел вас ухо­дя­щи­ми, встре­тил на доро­ге это позор­ное шест­вие? Не ина­че, реши­ли они, что совер­ше­но нече­стье, что сво­им при­сут­ст­ви­ем на зре­ли­ще мы осквер­ни­ли бы игры и при­шлось бы уми­ло­стив­лять богов, пото­му и про­гна­ли нас из собра­ния бла­го­че­сти­вых, с их мест, из их сове­та. (5) Чего же более? Не кажет­ся ли вам, что и живы-то мы пото­му толь­ко, что поспе­ши­ли уйти? Если, конеч­но, это уход, а не бег­ство. И этот город, в кото­ром, задер­жись вы еще на день, вас всех ожи­да­ла бы гибель, не счи­та­е­те вы враж­деб­ным? Вам объ­яви­ли вой­ну, и горе тем, кто ее объ­явил, если толь­ко вы муж­чи­ны!» (6) Так, и сами раз­гне­ван­ные и еще под­стре­кае­мые, разо­шлись они по домам, воз­буж­дая свои пле­ме­на, и достиг­ли того, что вся стра­на воль­сков отло­жи­лась от Рима.

39. (1) Пол­ко­во­д­ца­ми в этой войне, по соглас­но­му реше­нию всех пле­мен, были избра­ны Аттий Тул­лий и Гней Мар­ций, рим­ский изгнан­ник, на кото­ро­го наде­я­лись боль­ше [488 г.]. (2) Этих надежд он не обма­нул, чтобы всем было ясно: рим­ская мощь креп­че вождя­ми, чем вой­ском. Сна­ча­ла он дви­нул­ся на Цир­цеи, выгнал оттуда рим­ских посе­лен­цев, а осво­бож­ден­ный город пере­дал вольскам; потом обход­ны­ми путя­ми вышел на Латин­скую доро­гу, отнял у рим­лян недав­но поко­рен­ные горо­да: (3) Сат­рик, Лон­гу­лу, Полу­с­ку, Корио­лы; затем отбил (4) Лави­ний, взял Кор­бион, Вител­лию, Тре­бий, Лаби­ки и Пед⁸⁷. (5) От Педа он ведет воль­сков к Риму и, рас­по­ло­жив­шись лаге­рем у Клу­и­ли­е­ва рва в пяти милях от Горо­да, начи­на­ет отсюда набе­ги на рим­ские поля, (6) но с опу­сто­ши­те­ля­ми рас­сы­ла­ет и сто­ро­жей, чтобы следить за непри­кос­но­вен­но­стью полей пат­ри­ци­ев, — то ли пото­му, что пле­беи боль­ше ему доса­ди­ли, то ли чтобы посе­ять враж­ду меж­ду пат­ри­ци­я­ми и пле­бе­я­ми. (7) И она не заста­ви­ла себя ждать — настоль­ко к тому вре­ме­ни три­бу­ны напад­ка­ми на знат­ней­ших граж­дан разо­жгли и без того сер­ди­тый про­стой народ; одна­ко внеш­няя опас­ность — глав­ная скре­па согла­сия, — несмот­ря на вза­им­ную подо­зри­тель­ность и непри­язнь, соеди­ня­ла друг с дру­гом людей.

(8) Не схо­ди­лись, одна­ко, в глав­ном: сенат и кон­су­лы воз­ла­га­ли все надеж­ды на воен­ную силу, про­стой же народ пред­по­чи­тал что угод­но, толь­ко не вой­ну. (9) Кон­су­ла­ми уже были с.95 Спу­рий Нав­тий и Секст Фурий. Когда они дела­ли смотр леги­о­нам и рас­став­ля­ли сто­ро­же­вые отряды по сте­нам и всюду, где тре­бо­ва­лась охра­на, то боль­шая тол­па наро­да, тре­буя мира, даже напу­га­ла их мятеж­ны­ми выкри­ка­ми, а потом при­нуди­ла созвать сенат и вне­сти пред­ло­же­ние отпра­вить к Гнею Мар­цию послов. (10) Видя, что про­стой народ пал духом, сена­то­ры согла­си­лись, и к Мар­цию посла­ли с пред­ло­же­ни­ем мира. (11) Послы при­нес­ли суро­вый ответ: если вольскам будет воз­вра­ще­на их зем­ля, то мож­но гово­рить о мире; если же рим­ляне рас­счи­ты­ва­ют спо­кой­но поль­зо­вать­ся пло­да­ми заво­е­ван­но­го, то он, Мар­ций, не забудет ни обид от сограж­дан, ни добра от чужих и поста­ра­ет­ся пока­зать, что изгна­ние оже­сто­чи­ло его, а не сло­ми­ло. (12) Послов отпра­ви­ли вто­рич­но, но они не были допу­ще­ны в лагерь. Жре­цы тоже, как рас­ска­зы­ва­ют, во всем обла­че­нии при­хо­ди­ли во вра­же­ский лагерь с моль­ба­ми, но не более, чем послам, уда­лось им смяг­чить серд­це Мар­ция.

40. (1) Тогда рим­ские мате­ри семейств тол­пой схо­дят­ся к Вету­рии, мате­ри Корио­ла­на, и к Волум­нии, его супру­ге. Общее ли реше­ние побуди­ло их к это­му или про­сто жен­ский испуг, выяс­нить я не смог. (2) Во вся­ком слу­чае, доби­лись они, чтобы и Вету­рия, пре­клон­ных уже лет, и Волум­ния с дву­мя Мар­ци­е­вы­ми сыно­вья­ми на руках отпра­ви­лись во вра­же­ский лагерь и чтобы город, кото­рый муж­чи­ны не мог­ли обо­ро­нить ору­жи­ем, отсто­я­ли бы жен­щи­ны моль­ба­ми и сле­за­ми.

(3) Когда они подо­шли к лаге­рю и Корио­ла­ну донес­ли, что яви­лась боль­шая тол­па жен­щин, то он, кого не тро­ну­ло ни вели­чие наро­да, вопло­щен­ное в послах, ни оли­це­тво­рен­ная бого­бо­яз­нен­ность, пред­став­лен­ная жре­ца­ми его взо­ру и серд­цу, тем более враж­деб­но настро­ил­ся пона­ча­лу про­тив пла­чу­щих жен­щин. (4) Но вот кто-то из его при­бли­жен­ных заме­тил Вету­рию меж­ду невест­кой и вну­ка­ми, самую скорб­ную из всех. «Если меня не обма­ны­ва­ют гла­за, — ска­зал он, — здесь твои мать, жена и дети». (5) Как безум­ный вско­чил Корио­лан с места и когда готов уже был заклю­чить мать в объ­я­тия, то жен­щи­на, сме­нив моль­бы на гнев, заго­во­ри­ла: «Преж­де чем при­му я твои объ­я­тия, дай мне узнать, к вра­гу или к сыну при­шла я, плен­ни­ца или мать я в тво­ем стане? (6) К тому ли вела меня дол­гая жизнь и несчаст­ная ста­рость, чтоб видеть тебя спер­ва изгнан­ни­ком, потом вра­гом? (7) И ты посмел разо­рять ту зем­лю, кото­рая дала тебе жизнь и вскор­ми­ла тебя? Неуже­ли в тебе, хотя бы и шел ты сюда раз­гне­ван­ный и при­шел с угро­за­ми, не утих гнев, когда всту­пил ты в эти пре­де­лы? И в виду Рима не при­шло тебе в голо­ву: “За эти­ми сте­на­ми мой дом и пена­ты, моя мать, жена и дети?” (8) Ста­ло быть, не роди я тебя на свет — враг не сто­ял бы сей­час под Римом, и не будь у меня сына — сво­бод­ной умер­ла бы я в сво­бод­ном оте­че­стве! Все уже испы­та­ла я, ни для тебя не будет уже боль­ше­го позо­ра, ни для меня — боль­ше­го несча­стья, с.96 да и это несча­стье мне недол­го уже тер­петь; (9) но поду­май о них, о тех, кото­рых, если дви­нешь­ся ты даль­ше, ждет или ран­няя смерть, или дол­гое раб­ство». Объ­я­тия жены и детей, стон жен­щин, тол­пою опла­ки­вав­ших свою судь­бу и судь­бу отчиз­ны, сло­ми­ли могу­че­го мужа. (10) Обняв­ши сво­их, он их отпус­ка­ет и отво­дит вой­ско от горо­да прочь.

Уведя леги­о­ны из рим­ской зем­ли, вызвал он про­тив себя тяж­кую нена­висть и погиб, (11) — какою смер­тью, о том рас­ска­зы­ва­ют по-раз­но­му. Впро­чем, у Фабия, древ­ней­ше­го из писа­те­лей, ска­за­но, буд­то дожил он до глу­бо­кой ста­ро­сти — во вся­ком слу­чае, буд­то на склоне лет он не раз гова­ри­вал, что ста­ри­ку изгна­ние еще гор­ше. Не оста­ви­ли без вни­ма­ния жен­скую доб­лесть рим­ские мужи — так чуж­да была им зависть к чужой сла­ве: (12) в память о слу­чив­шем­ся был воз­двиг­нут и освя­щен храм Жен­ской Фор­ту­ны⁸⁸.

Воль­ски вновь напа­ли на рим­скую зем­лю, на этот раз в сою­зе с эква­ми, но эквы никак не жела­ли при­знать вождем Аттия Тул­лия. (13) Из это­го спо­ра — воль­ски ли или эквы дадут пол­ко­во­д­ца объ­еди­нен­но­му вой­ску — воз­ник сна­ча­ла раздор, потом — жесто­кая бит­ва. И здесь в сра­же­нии столь же упор­ном, сколь и кро­во­про­лит­ном сча­стье рим­ско­го наро­да истре­би­ло оба вра­же­ских вой­ска.

(14) Кон­су­ла­ми ста­ли Тит Сици­ний и Гай Акви­лий [487 г.]. Сици­нию были пору­че­ны воль­ски, Акви­лию — гер­ни­ки, кото­рые тоже взя­лись за ору­жие. Гер­ни­ки в этот год были побеж­де­ны окон­ча­тель­но, а вой­на с вольска­ми не при­нес­ла ни успе­ха ни пора­же­ния.

41. (1) Затем кон­су­ла­ми ста­ли Спу­рий Кас­сий и Про­кул Вер­ги­ний [486 г.]. С гер­ни­ка­ми был заклю­чен дого­вор; у них ото­бра­ли две тре­ти зем­ли⁸⁹. Кон­сул Кас­сий наме­ре­вал­ся поло­ви­ну этой зем­ли отдать лати­нам и поло­ви­ну пле­бе­ям. (2) К это­му дару при­бав­лял он часть обще­ст­вен­ных земель, кото­ры­ми завла­де­ли, на что он и пенял, част­ные лица. Мно­гие сена­то­ры были напу­га­ны — они и сами были таки­ми вла­дель­ца­ми и ощу­ща­ли опас­ность, гро­зив­шую их иму­ще­ству. Тре­во­жи­ло их и поло­же­ние дел в государ­стве: сво­и­ми щед­рота­ми-де кон­сул обес­пе­чи­ва­ет себе вли­я­ние, опас­ное для сво­бо­ды. (3) Вот когда был впер­вые пред­ло­жен земель­ный закон — с той самой поры и до самых недав­них вре­мен такие пред­ло­же­ния все­гда вызы­ва­ли вели­чай­шие потря­се­ния.

(4) Вто­рой кон­сул был про­тив этих щед­рот, при­чем его под­дер­жа­ли не толь­ко сена­то­ры, но и часть пле­бе­ев, кото­рые с само­го нача­ла гну­ша­лись при­нять дар, общий для граж­дан и союз­ни­ков, (5) а потом на сход­ках ста­ли при­слу­ши­вать­ся к кон­су­лу Вер­ги­нию, пред­ре­кав­ше­му, что дар его това­ри­ща пагу­бен, что зем­ля эта при­не­сет раб­ство тому, кому доста­нет­ся, что про­ла­га­ет­ся путь к цар­ской вла­сти. (6) Поче­му, в самом деле, с.97 при­ня­ты в долю союз­ни­ки и лати­ны? Зачем было отда­вать обрат­но треть зем­ли гер­ни­кам, недав­ним вра­гам, если не затем, чтобы эти пле­ме­на вме­сто Корио­ла­на при­зна­ли вождем Кас­сия? (7) И уже народ стал скло­нять­ся к Вер­ги­нию, про­тив­ни­ку земель­но­го зако­на; и уже оба кон­су­ла пусти­лись напе­ре­рыв угож­дать про­сто­му наро­ду. Вер­ги­ний гово­рил, что не будет про­ти­вить­ся разде­лу земель, лишь бы наде­лы не пре­до­став­ля­лись нико­му, кро­ме рим­ских граж­дан; (8) Кас­сий же, кото­рый земель­ны­ми щед­рота­ми угож­дал союз­ни­кам и тем самым стал менее дорог граж­да­нам, попы­тал­ся вер­нуть их рас­по­ло­же­ние, при­ка­зав воз­вра­тить наро­ду день­ги, выру­чен­ные от про­да­жи сици­лий­ско­го зер­на. (9) Но и этим пле­беи пре­не­брег­ли как мздой, пред­ла­гае­мой за цар­скую власть; подо­зре­ние это засе­ло так глу­бо­ко, что все дары Кас­сия отвер­га­лись пле­бе­я­ми, как буд­то у них и так все­го в изоби­лии⁹⁰.

(10) Извест­но, что Кас­сий, как толь­ко оста­вил долж­ность, был осуж­ден и каз­нен. Неко­то­рые пишут, что это сде­лал сво­ею вла­стью⁹¹ его отец: после домаш­не­го раз­би­ра­тель­ства он его высек и умерт­вил, а иму­ще­ство⁹² сына посвя­тил Цере­ре⁹³; на эти-де сред­ства была сде­ла­на ста­туя с над­пи­сью «Дар из Кас­си­е­ва дома». (11) Но у дру­гих писа­те­лей ска­за­но, и это прав­до­по­доб­нее, что кве­сто­ры Цезон Фабий и Луций Вале­рий при­влек­ли его к суду за пре­ступ­ле­ние про­тив оте­че­ства⁹⁴, народ при­го­во­рил его к смер­ти, а дом его был по реше­нию наро­да раз­ру­шен: теперь там пустое место перед хра­мом боги­ни Зем­ли⁹⁵. (12) Так или ина­че, домаш­ним ли или народ­ным судом, осуж­ден он был в кон­суль­ство Сер­вия Кор­не­лия и Квин­та Фабия [485 г.].

42. (1) Недо­лог был гнев наро­да на Кас­сия. Соблазн земель­но­го зако­на и сам по себе, когда его побор­ник был уже устра­нен, овла­де­вал душа­ми, жела­ние это подо­гре­ва­лось еще ску­по­стью сена­то­ров, кото­рые после победы в том году над вольска­ми и эква­ми обо­шли вои­нов добы­чею: (2) все отня­тое у вра­гов кон­сул Фабий про­дал, а день­ги отдал в каз­ну. Из-за это­го кон­су­ла само имя Фаби­ев ста­ло нена­вист­но пле­бе­ям; и все же пат­ри­ции доби­лись, чтобы вме­сте с Луци­ем Эми­ли­ем кон­су­лом стал Цезон Фабий [484 г.]. (3) Это оже­сто­чи­ло пле­бе­ев, и их мятеж при­бли­зил внеш­нюю вой­ну. Вой­ною и были при­оста­нов­ле­ны граж­дан­ские раз­но­гла­сия. Пат­ри­ции и пле­беи, объ­еди­нен­ные общим поры­вом, в удач­ном сра­же­нии под нача­лом Эми­лия раз­би­ли воль­сков и эквов.

(4) И боль­ше вра­гов было уни­что­же­но в бег­стве, чем в бит­ве, так оже­сто­чен­но пре­сле­до­ва­ла бегу­щих кон­ни­ца. (5) В том же году в квин­тиль­ские иды был освя­щен храм Касто­ра. Этот обет дал во вре­мя латин­ской вой­ны дик­та­тор Посту­мий; освя­щал храм уже его сын, избран­ный для это­го в дуум­ви­ры⁹⁶.

(6) И в этом году заман­чи­вость земель­но­го зако­на сму­ща­ла про­стой народ. Народ­ные три­бу­ны ста­ра­лись воз­ве­ли­чить свою угод­ную наро­ду власть угод­ным наро­ду зако­ном; а сена­то­ры, с.98 пола­гая, что и без того доста­точ­но буй­ст­ву­ет тол­па, стра­ши­лись щед­рот и соблаз­нов, вле­ку­щих народ к без­рас­суд­ству. (7) Самы­ми рья­ны­ми вождя­ми сена­тор­ско­го про­ти­во­дей­ст­вия были кон­су­лы. Их сто­ро­на взя­ла верх в государ­стве, пре­до­ста­вив кон­суль­ство на сле­дую­щий год [483 г.] Мар­ку Фабию, бра­ту Цезо­на, и еще более нена­вист­но­му пле­бе­ям Луцию Вале­рию, кото­рый был обви­ни­те­лем Спу­рия Кас­сия. (8) Борь­ба с три­бу­на­ми про­дол­жа­лась и в этом году, но закон не про­шел, и его сто­рон­ни­ки, несмот­ря на воз­буж­ден­ное ими вол­не­ние, оста­лись ни с чем. Зато вели­кой ста­ла сла­ва Фаби­ев, кото­рые на про­тя­же­нии трех кон­сульств под­ряд испы­ты­ва­ли себя в про­ти­во­бор­стве с народ­ны­ми три­бу­на­ми; пото­му-то кон­суль­ская долж­ность еще какое-то вре­мя оста­ва­лась в их доме, слов­но в надеж­ных руках.

(9) Потом нача­ли вой­ну вей­яне, вос­ста­ли и воль­ски. Впро­чем, для внеш­них войн сил было более чем доста­точ­но, а тра­ти­лись они в меж­до­усоб­ной борь­бе. (10) К обще­му бес­по­кой­ству доба­ви­лись гроз­ные небес­ные зна­ме­ния, почти еже­днев­ные в горо­де и окру­ге; про­ри­ца­те­ли, гадая то по внут­рен­но­стям живот­ных, то по поле­ту птиц, воз­ве­ща­ли государ­ству и част­ным лицам, что един­ст­вен­ная при­чи­на тако­го бес­по­кой­ства богов — нару­ше­ние поряд­ка в свя­щен­но­дей­ст­ви­ях. (11) Стра­хи эти раз­ре­ши­лись тем, что вестал­ку Оппию осуди­ли за блуд и каз­ни­ли.

43. (1) Кон­су­ла­ми ста­ли Квинт Фабий и Гай Юлий [482 г.]. В том году внут­рен­ние раздо­ры были не мень­ши­ми, а внеш­няя вой­на более гроз­ной. Эквы взя­лись за ору­жие, а вей­яне вторг­лись в рим­скую зем­лю и разо­ря­ли ее. (2) Эти вой­ны вну­ша­ли все боль­ше тре­вог, когда кон­су­ла­ми сде­ла­лись Цезон Фабий и Спу­рий Фурий. Эквы оса­жда­ли Орто­ну, латин­ский город; вей­яне, пре­сы­тясь уже гра­бе­жа­ми, гро­зи­ли оса­дой само­му Риму.

(3) Эти пугаю­щие собы­тия, кото­рые долж­ны были ути­хо­ми­рить пле­бе­ев, напро­тив, толь­ко при­да­ли им сме­ло­сти. Но не по соб­ст­вен­но­му почи­ну вновь стал отка­зы­вать­ся про­стой народ от воен­ной служ­бы — это народ­ный три­бун Спу­рий Лици­ний, рас­судив, что при­шла пора вос­поль­зо­вать­ся край­ней опас­но­стью, чтобы навя­зать сена­то­рам земель­ный закон, стал мешать воен­ным при­готов­ле­ни­ям. (4) Одна­ко все раз­дра­же­ние три­бун­ской вла­стью обра­ти­лось на само­го зачин­щи­ка, на него вос­ста­ли не толь­ко кон­су­лы, но и его же това­ри­щи — с их-то помо­щью про­ве­ли кон­су­лы воен­ный набор. (5) Для двух сра­зу войн наби­ра­ет­ся вой­ско: Фабий дол­жен вести вой­ско на вей­ян, Фурий — на эквов⁹⁷. В войне с эква­ми ниче­го досто­па­мят­но­го не про­изо­шло; (6) у Фабия же было боль­ше хло­пот с сограж­да­на­ми, чем с вра­га­ми. Сам-то он как кон­сул сумел один посто­ять за общее дело, кото­рое вои­ны из нена­ви­сти к нему, как мог­ли, пре­да­ва­ли. (7) Ведь когда кон­сул, уже пока­зав себя пре­вос­ход­ным пол­ко­вод­цем в под­готов­ке и веде­нии вой­ны, так выстро­ил свое вой­ско, с.99 что одною кон­ни­цей рас­се­ял вра­же­ский строй, пехо­тин­цы не захо­те­ли пре­сле­до­вать бегу­щих; (8) ни при­зы­вы нена­вист­но­го им вождя, ни даже соб­ст­вен­ное бес­че­стье и позор перед лицом сограж­дан, ни даже опас­ность, что враг вновь вос­прянет духом, не мог­ли заста­вить их не толь­ко уско­рить шаг, но хотя бы оста­вать­ся в строю: (9) нет, они само­воль­но пово­ра­чи­ва­ют, зна­ме­на и, уны­лые — мож­но поду­мать, побеж­ден­ные, — про­кли­ная то пол­ко­во­д­ца, то усер­дие кон­ни­цы, воз­вра­ща­ют­ся в лагерь. (10) Про­тив столь гибель­но­го при­ме­ра ниче­го не смог изыс­кать пол­ко­во­дец; настоль­ко даже выдаю­щим­ся умам труд­нее быва­ет спра­вить­ся с граж­да­на­ми, чем победить вра­гов. (11) Кон­сул вер­нул­ся в Рим, не столь­ко умно­жив воен­ную сла­ву, сколь­ко раз­дра­жив и озло­бив нена­видя­щих его вои­нов. Одна­ко пат­ри­ции доби­лись, чтобы кон­суль­ство оста­лось за родом Фаби­ев: Марк Фабий был избран в кон­су­лы, а в това­ри­щи ему дан Гней Ман­лий.

44. (1) И в этом году [480 г.] нашел­ся три­бун, пред­ло­жив­ший аграр­ный закон. То был Тибе­рий Пон­ти­фи­ций. Он и пошел тем же путем, как если бы Спу­рию Лици­нию сопут­ст­во­ва­ла уда­ча, и нена­дол­го сумел поме­шать воин­ско­му набо­ру. (2) Сена­то­ры вновь при­шли в заме­ша­тель­ство, но Аппий Клав­дий ска­зал им, что в минув­шем году была уже одер­жа­на победа над три­бун­ской вла­стью: при­ме­ни­тель­но к делу — на вре­мя, а как обра­зец — навеч­но, ибо ста­ло ясно, что она раз­ру­ша­ет­ся соб­ст­вен­ны­ми сво­и­ми сила­ми. (3) Все­гда ведь най­дет­ся три­бун, кото­рый захо­чет, послу­жив обще­ст­вен­но­му бла­гу, взять верх над това­ри­щем и зару­чить­ся рас­по­ло­же­ни­ем луч­ших; таких три­бу­нов, если пона­до­бит­ся, к услу­гам кон­су­лов най­дет­ся и боль­ше, но даже и одно­го доста­точ­но про­тив осталь­ных⁹⁸. (4) Так пусть же кон­су­лы и ста­рей­шие сена­то­ры поста­ра­ют­ся при­влечь на сто­ро­ну государ­ства и сена­та если не всех, то хоть кого-нибудь из три­бу­нов. (5) Послу­шав­шись Аппия, сена­то­ры всем сосло­ви­ем ста­ли лас­ко­во и обхо­ди­тель­но обра­щать­ся с три­бу­на­ми, а быв­шие кон­су­лы, поль­зу­ясь сво­и­ми част­ны­ми пра­ва­ми в отно­ше­ни­ях с отдель­ны­ми лица­ми и дей­ст­вуя где — вли­я­ни­ем, где — дав­ле­ни­ем, доби­лись того, что люди с три­бун­ской вла­стью захо­те­ли стать полез­ны­ми государ­ству; (6) таким обра­зом, при под­держ­ке девя­ти три­бу­нов про­тив одно­го⁹⁹, ока­зав­ше­го­ся поме­хой обще­ст­вен­но­му бла­гу, кон­су­лы про­из­ве­ли набор вой­ска.

(7) Потом они отпра­ви­лись вое­вать с вей­я­на­ми, к кото­рым стек­лись вспо­мо­га­тель­ные отряды со всей Этру­рии, — не столь­ко из рас­по­ло­же­ния к вей­я­нам, сколь­ко в надеж­де, что рим­ское государ­ство может нако­нец рас­пасть­ся от внут­рен­них раздо­ров. (8) Пер­вей­шие мужи всех этрус­ских пле­мен кри­ча­ли на шум­ных сход­ках, что мощь рим­лян будет веч­ной, если толь­ко сами они не истре­бят себя в мяте­жах. Это един­ст­вен­ная пагу­ба, един­ст­вен­ная отра­ва для про­цве­таю­щих государств, суще­ст­ву­ю­щая для того, чтобы вели­кие дер­жа­вы были тоже смерт­ны. (9) Это зло, с.100 дол­го сдер­жи­вав­ше­е­ся и муд­ро­стью отцов, и тер­пе­ни­ем про­сто­го наро­да, дошло уже до пре­де­ла: еди­ное государ­ство рас­ко­ло­лось на два, у каж­дой сто­ро­ны свои вла­сти, свои зако­ны. (10) Вна­ча­ле неистов­ст­во­ва­ли лишь при набо­ре вой­ска, но на войне под­чи­ня­лись вождям; как бы ни шли дела в Горо­де, мог­ло государ­ство дер­жать­ся воин­ским послу­ша­ни­ем. Теперь же при­выч­ку к непо­слу­ша­нию вла­стям рим­ский воин при­нес и в лагерь. (11) В послед­ней войне, гово­рят, пря­мо в строю в раз­гар сра­же­ния все вой­ско по сго­во­ру усту­пи­ло победу побеж­ден­ным эквам и, оста­вив зна­ме­на, поки­нув пол­ко­во­д­ца на поле боя, само­воль­но вер­ну­лось в лагерь. (12) Дей­ст­ви­тель­но, если поста­рать­ся, может быть побеж­ден Рим его же вои­на­ми. Для это­го нуж­но толь­ко объ­явить и начать вой­ну, об осталь­ном поза­ботят­ся судь­ба и боги. В таких надеж­дах воору­жи­лись этрус­ки, не раз уже быв­шие и побеж­ден­ны­ми и победи­те­ля­ми.

45. (1) Да и рим­ские кон­су­лы не боя­лись ниче­го, кро­ме соб­ст­вен­ных вои­нов и соб­ст­вен­но­го ору­жия. Память о гор­чай­шем уро­ке послед­ней вой­ны пре­до­сте­ре­га­ла их от сра­же­ния, в кото­ром при­шлось бы ждать худа от обо­их войск сра­зу. (2) Ввиду этой двой­ной опас­но­сти отси­жи­ва­лись они в лаге­ре, ожи­дая, что, может быть, вре­мя и обсто­я­тель­ства сами собой смяг­чат гнев и отрез­вят души. (3) Тем силь­нее спе­ши­ли вра­ги — вей­яне и этрус­ки; они под­стре­ка­ли рим­лян к бит­ве — сна­ча­ла при­бли­жа­ясь к их лаге­рю и выма­ни­вая на бой, потом, ниче­го не добив­шись, гром­ко поно­ся то самих кон­су­лов, то вой­ско: (4) нашли, мол, сред­ство от стра­ха — при­твор­ные раздо­ры, ведь не сво­их вои­нов опа­са­ют­ся кон­су­лы, но их тру­со­сти. А мол­ча­ли­вое без­де­лье, ока­зы­ва­ет­ся, новый род воен­но­го мяте­жа; да что там, сами они — новый род и пле­мя. Даль­ше в ход шли и прав­да и выдум­ки о про­ис­хож­де­нии рим­лян. (5) Эта шум­ная брань из-под само­го вала, из-за ворот не дей­ст­во­ва­ла на кон­су­лов; но серд­ца мно­же­ства неис­ку­шен­ных вои­нов мятут­ся сты­дом и него­до­ва­ни­ем, отвле­ка­ясь от внут­рен­них неурядиц. Не жела­ют они оста­вить вра­гов без отмще­ния, не жела­ют и под­чи­нять­ся сена­то­рам и кон­су­лам; нена­висть к чужим и к сво­им борет­ся в их душах. (6) Нена­висть к чужим побеж­да­ет — до того нестер­пи­мо и наг­ло изде­ва­лись вра­ги. Вои­ны тол­пой соби­ра­ют­ся к палат­ке кон­су­лов, про­сят бит­вы, тре­бу­ют дать знак к бою. (7) Кон­су­лы, как бы разду­мы­вая, скло­ня­ют­ся друг к дру­гу, дол­го пере­го­ва­ри­ва­ют­ся. И сами они хоте­ли сра­же­ния, но сле­до­ва­ло сдер­жать­ся и скрыть это жела­ние, чтобы про­мед­ле­ни­ем и про­ти­во­дей­ст­ви­ем при­ба­вить пыла воз­буж­ден­ным вои­нам. (8) Кон­су­лы отве­ча­ют: рано, еще не вре­мя для боя, пусть все оста­ют­ся в лаге­ре. И объ­яв­ля­ют: от столк­но­ве­ний воз­дер­жи­вать­ся, а кто ослу­ша­ет­ся при­ка­за, тех каз­нить как вра­гов. (9) С тем вои­ны и разо­шлись, и, чем мень­ше виде­ли они у кон­су­лов жела­ния сра­жать­ся, тем боль­ше пыла­ли сами. А вра­ги, как толь­ко ста­ло извест­но, что кон­су­лы с.101 поста­но­ви­ли не начи­нать сра­же­ния, рас­хо­дят­ся еще пуще: (10) им понят­но теперь, что и даль­ше без­на­ка­зан­но будут они глу­мить­ся над рим­ля­на­ми, ору­жия вои­нам не дове­рят, дело вот-вот дой­дет до мяте­жа, конец при­шел рим­ско­му вла­ды­че­ству. Поло­жив­шись на это, под­бе­га­ют они к воротам лаге­ря, выкри­ки­ва­ют руга­тель­ства, едва удер­жи­ва­ют­ся от при­сту­па. (11) Но и рим­ляне не в силах доль­ше тер­петь оскорб­ле­ний: по все­му лаге­рю с раз­ных сто­рон бегут вои­ны к кон­су­лам, под­сту­па­ют к ним уже не с осто­рож­но­стью, не через цен­ту­ри­о­нов, как рань­ше, а все напе­ре­бой с гром­ки­ми кри­ка­ми. Час настал, но кон­су­лы мед­лят. (12) И тут Фабий, когда това­рищ его из стра­ха мяте­жа был готов усту­пить нарас­таю­ще­му вол­не­нию, дал труб­ный знак к тишине и ска­зал: «Я знаю, Ман­лий, что победить они могут, но их вина, что не знаю, хотят ли. (13) Поэто­му твер­до реше­но не давать зна­ка к выступ­ле­нию, покуда не покля­нут­ся они, что вер­нут­ся из это­го боя победи­те­ля­ми. Рим­ско­го кон­су­ла вои­ны раз обма­ну­ли в бит­ве, но богов нико­гда не обма­нут». Был тут цен­ту­ри­он Марк Фла­во­лей, сре­ди пер­вых рвав­ший­ся к бит­ве. (14) «Победи­те­лем я из боя вер­нусь, Марк Фабий!» — воз­гла­ша­ет он, при­зы­вая на себя гнев отца-Юпи­те­ра, Мар­са Гра­ди­ва и дру­гих богов, если сол­жет. Ту же клят­ву, каж­дый за себя, дает и все вой­ско. После клят­вы дают сиг­нал к наступ­ле­нию, хва­та­ют­ся за ору­жие, бро­са­ют­ся в бой, испол­нен­ные надеж­ды и гне­ва. (15) Пусть теперь посме­ют бра­нить­ся этрус­ки, пусть теперь, перед ору­жи­ем, попри­дер­жит враг язы­ки! (16) В этот день все, и пле­беи и пат­ри­ции, выка­за­ли ред­кую доб­лесть и самой бли­ста­тель­ной ста­ла сла­ва Фаби­ев. Озло­бив­шие пле­бе­ев во мно­гих граж­дан­ских рас­прях, этой бит­вой поже­ла­ли они их с собой при­ми­рить.

46. (1) Стро­ят ряды, не укло­ня­ет­ся и враг: ни вей­яне, ни этрус­ские леги­о­ны. Почти твер­дой была их уве­рен­ность, что и с ними сра­жать­ся будут не луч­ше, чем недав­но с эква­ми; боль­ше того, что при таком раз­дра­же­нии рим­ских вои­нов и в столь дву­смыс­лен­ных обсто­я­тель­ствах их нель­зя счи­тать неспо­соб­ны­ми даже на худ­шее пре­ступ­ле­ние¹⁰⁰. (2) Вышло же все по-ино­му; гроз­но, как ни в какой преж­де войне, нача­ли сра­же­ние рим­ляне, так их разъ­яри­ли вра­ги насмеш­ка­ми, кон­су­лы про­мед­ле­ни­ем. (3) Этрус­ки едва успе­ли раз­вер­нуть строй, сре­ди пер­вой сумя­ти­цы не мет­нув даже, а наугад пустив дро­ти­ки, как дело уже дошло до руко­паш­ной; меч на меч, когда бой все­го неисто­вей.

(4) В пер­вых рядах луч­шее зре­ли­ще, луч­ший при­мер являл сограж­да­нам род Фаби­ев. Квин­та Фабия, поза­про­шло­год­не­го кон­су­ла, пер­вым бро­сив­ше­го­ся на строй вей­ян и забыв­ше­го осто­рож­ность в тол­пе вра­гов, этрус­ский воин, уме­лый и силь­ный, пора­зив мечом в грудь, прон­за­ет насквозь; вырвав­ши кли­нок, Фабий пада­ет нич­ком. (5) Гибель одно­го это­го мужа сра­зу сде­ла­лась ощу­ти­мой в обо­их вой­сках; и рим­ляне уже было нача­ли с.102 отсту­пать, когда кон­сул Марк Фабий, пере­прыг­нув через про­стер­тое тело и выста­вив впе­ред круг­лый щит, вос­клик­нул: «В том ли кля­лись вы, вои­ны, что вер­не­тесь в лагерь бег­ле­ца­ми? (6) Или вы боль­ше бои­тесь трус­ли­вей­ше­го вра­га, чем Юпи­те­ра и Мар­са, кото­ры­ми вы кля­лись? А я, не кляв­ший­ся, либо вер­нусь победи­те­лем, либо тут най­ду смерть в бою воз­ле тебя, Квинт Фабий!» Ото­звал­ся кон­су­лу Цезон Фабий, кон­сул преды­ду­ще­го года: «Сло­ва­ми ли эти­ми, брат, ты дума­ешь при­звать их к бою? (7) При­зо­вут их боги, кото­ры­ми они покля­лись; нам же, как и подо­ба­ет луч­шим, как достой­но име­ни Фаби­ев, долж­но убеж­дать вои­нов боем, а не уве­ще­ва­ни­я­ми!» С копья­ми напе­ре­вес устрем­ля­ют­ся оба Фабия впе­ред и увле­ка­ют за собою все вой­ско.

47. (1) Итак, на этом кры­ле сра­же­ние воз­об­но­ви­лось, а на дру­гом столь же дея­тель­но раз­жи­гал бит­ву кон­сул Гней Ман­лий, и уда­ча была там такой же измен­чи­вой. (2) Как за Квин­том Фаби­ем на дру­гом кры­ле, так и здесь, за кон­су­лом Ман­ли­ем, гнав­шим вра­гов, слов­но уже раз­би­тых, неуто­ми­мо сле­до­ва­ли вои­ны; но, когда он, тяже­ло ранен­ный, поки­нул строй, вои­ны, думая, что он убит, пода­лись назад (3) и поки­ну­ли бы поле, если бы не при­ска­кал сюда во весь опор дру­гой кон­сул с несколь­ки­ми кон­ны­ми тур­ма­ми¹⁰¹, кри­ча, что жив това­рищ его, а сам он, раз­бив вра­га на дру­гом кры­ле, явил­ся сюда победи­те­лем. Этим он под­дер­жал пошат­нув­ше­е­ся усер­дие, (4) а тут и сам Ман­лий объ­яв­ля­ет­ся перед вой­ском, чтобы вос­ста­но­вить строй. И зна­ко­мые лица обо­их кон­су­лов вооду­шев­ля­ют вои­нов.

Непри­я­тель­ский строй меж­ду тем поредел, так как вра­ги, пона­де­яв­шись на свое чис­лен­ное пре­вос­ход­ство, посла­ли запас­ные отряды брать рим­ский лагерь. (5) Здесь их натиск не встре­тил боль­ших пре­пят­ст­вий; и пока они, боль­ше думая о добы­че, чем о сра­же­нии, тра­ти­ли вре­мя впу­стую, рим­ские три­а­рии¹⁰², не сумев­шие отра­зить пер­во­го напа­де­ния, отпра­ви­ли кон­су­лам доне­се­ние о поло­же­нии дел, а сами, собрав­шись у кон­суль­ской палат­ки, на свой страх воз­об­но­ви­ли сра­же­ние. (6) Кон­сул Ман­лий воз­вра­тил­ся к лаге­рю и, поста­вив отряды у всех ворот, пре­гра­дил вра­гам путь к отступ­ле­нию. Отча­я­ние про­буди­ло в этрус­ках не отва­гу даже, а бешен­ство. Мечась в поис­ках выхо­да, они сде­ла­ли несколь­ко бес­плод­ных попы­ток про­рвать­ся, а потом куч­ка моло­де­жи бро­си­лась на само­го кон­су­ла, узнав его по доспе­хам. (7) Пер­вые уда­ры при­ня­ли на себя его спут­ни­ки, но им не хва­ти­ло сил для защи­ты: кон­сул пада­ет, смер­тель­но ранен­ный, и все раз­бе­га­ют­ся по сто­ро­нам. (8) Этрус­ки вооду­шев­ля­ют­ся; пере­пу­ган­ные рим­ляне в ужа­се бегут по лаге­рю; и не мино­вать бы само­го худ­ше­го, если бы лега­ты, под­хва­тив тело кон­су­ла, не откры­ли одни ворота, осво­бо­див путь вра­гам. (9) Устре­мясь в эти ворота бес­по­рядоч­ной тол­пой, вра­ги стал­ки­ва­ют­ся со вто­рым кон­су­лом, уже победо­нос­ным — и здесь их вновь бьют и гонят.

с.103 Победа была бли­ста­тель­ная, но омра­чен­ная гибе­лью двух слав­ных мужей. (10) Поэто­му на реше­ние сена­та о три­ум­фе кон­сул отве­тил, что если может вой­ско без пол­ко­во­д­ца справ­лять три­умф, то в этой войне оно его заслу­жи­ло, и он охот­но даст свое поз­во­ле­ние; но сам из-за смер­ти бра­та. Квин­та Фабия, погру­зив­шей в скорбь его дом, из-за утра­ты вто­ро­го кон­су­ла, напо­ло­ви­ну оси­ро­тив­шей государ­ство, не при­мет лав­ро­во­го вен­ка, непри­лич­но­го ему в государ­ст­вен­ных и домаш­них печа­лях. (11) Слав­нее любо­го отпразд­но­ван­но­го был этот отверг­ну­тый им три­умф; так, отстра­нен­ная в свой час сла­ва ино­гда воз­вра­ща­ет­ся сто­ри­цей. Два­жды кряду затем совер­шил он похо­рон­ный обряд — над това­ри­щем и над бра­том; тому и дру­го­му ска­зал он похваль­ное сло­во и, усту­пая им свою сла­ву, про­сла­вил­ся сам. (12) Не забыл он и о том, что заду­мы­вал в нача­ле кон­суль­ства: чтобы вос­ста­но­вить дове­рие пле­бе­ев, он рас­пре­де­лил ране­ных вои­нов по пат­ри­ци­ан­ским домам для лече­ния — Фабии при­ня­ли к себе очень мно­гих, и нигде уход за ране­ны­ми не был луч­ше. С той поры Фабии были люби­мы наро­дом, и толь­ко за их чест­ность и бла­го­род­ство, спа­си­тель­ные для обще­го дела.

48. (1) И вот, ста­ра­ни­я­ми как пат­ри­ци­ев, так и пле­бе­ев кон­су­лом стал Цезон Фабий в паре с Титом Вер­ги­ни­ем [479 г.]. Ни о войне, ни о набо­ре вой­ска, ни о чем дру­гом он не забо­тил­ся столь­ко, сколь­ко о том, чтобы вслед открыв­шей­ся надеж­де на общее согла­сие поско­рей при­ми­рить с пат­ри­ци­я­ми пле­бе­ев. (2) Поэто­му уже в нача­ле года выска­зал Фабий мне­ние: покуда не объ­явил­ся с земель­ным зако­ном какой-нибудь три­бун, самим сена­то­рам сле­до­ва­ло бы его упредить, взяв это на себя, и по воз­мож­но­сти поров­ну рас­пре­де­лить меж­ду пле­бе­я­ми захва­чен­ную зем­лю: ведь спра­вед­ли­во, чтобы ею вла­де­ли те, кому доста­лась она потом и кро­вью. (3) Сена­то­ры пре­не­брег­ли пред­ло­же­ни­ем Цезо­на; иные даже посе­то­ва­ли, что в излиш­ней погоне за сла­вой рас­то­чил­ся и изне­мог его живой неко­гда ум. Ника­ких раздо­ров потом в горо­де не было. Лати­ны тре­во­жи­мы были набе­га­ми эквов. (4) Цезон, послан­ный туда с вой­ском, всту­пил в зем­ли эквов и стал их разо­рять. Эквы ото­шли в горо­да и пря­та­лись за сте­на­ми. Поэто­му ника­ких досто­па­мят­ных сра­же­ний не было.

(5) Но в войне с вей­я­на­ми опро­мет­чи­вость вто­ро­го кон­су­ла при­ве­ла к пора­же­нию и вой­ско было бы погуб­ле­но, не подо­спей вовре­мя Цезон Фабий на помощь. С той поры не было с вей­я­на­ми ни вой­ны, ни мира — дей­ст­вия их были чем-то вро­де раз­боя: (6) завидев рим­ские леги­о­ны, они пря­та­лись в город, а зная, что леги­о­нов нет, разо­ря­ли поля, как бы в насмеш­ку обо­ра­чи­вая вой­ну миром, а мир — вой­ной. Так что нель­зя было ни бро­сить все это дело, ни дове­сти его до кон­ца. Угро­жа­ли и дру­гие вой­ны: угро­за исхо­ди­ла от воль­сков и эквов, оста­вав­ших­ся спо­кой­ны­ми, лишь пока све­жа была горечь послед­не­го пора­же­ния, или — на неда­ле­кое буду­щее — от все­гда враж­деб­ных саби­нян, а так­же от с.104 всей Этру­рии. (7) Но враж­деб­ные Вейи доса­жда­ли ско­рей неот­вяз­но­стью, неже­ли силою, чаще обида­ми, чем опас­но­стью, посколь­ку все вре­мя тре­бо­ва­ли вни­ма­ния и не поз­во­ля­ли занять­ся дру­гим.

(8) Тогда род Фаби­ев явил­ся в сенат. От лица все­го рода кон­сул ска­зал: «Извест­но вам, отцы-сена­то­ры, что вой­на с вей­я­на­ми тре­бу­ет сто­ро­же­во­го отряда ско­рей посто­ян­но­го, чем боль­шо­го. Пусть же дру­гие вой­ны будут вашей заботой, а вей­ских вра­гов пре­до­ставь­те Фаби­ям. Мы пору­кою, что вели­чие рим­ско­го име­ни не потер­пит ущер­ба. (9) Эта вой­на будет нашей, как бы вой­ной наше­го рода, и мы наме­ре­ны вести ее на соб­ст­вен­ный счет, от государ­ства же не потре­бу­ет­ся ни вои­нов, ни денег». Сенат отве­ча­ет им вели­кой бла­го­дар­но­стью. (10) Вый­дя из курии, кон­сул в сопро­вож­де­нии отряда Фаби­ев (они дожи­да­лись реше­ния сена­та, стоя у две­рей) отпра­вил­ся домой. Полу­чив при­каз на сле­дую­щий день в ору­жии явить­ся к дому кон­су­ла, они рас­хо­дят­ся по домам.

49. (1) Мол­ва рас­хо­дит­ся по все­му Горо­ду. Фаби­ев пре­воз­но­сят до небес: один род при­нял на себя бре­мя государ­ства, вей­ская вой­на пере­да­на в част­ные руки, част­но­му ору­жию. (2) Будь в Горо­де еще два рода такой же силы — один взял бы на себя воль­сков, дру­гой — эквов, и рим­ский народ мог бы под­чи­нить все сосед­ние, сам бла­го­ден­ст­вуя в без­мя­теж­ном мире. На дру­гой день Фабии берут­ся за ору­жие и схо­дят­ся, куда веде­но. (3) Кон­сул, вый­дя из дому в воен­ном пла­ще, видит род свой постро­ен­ным для похо­да; став в середи­ну, он при­ка­зы­ва­ет высту­пать. Нико­гда еще ни одно вой­ско, столь малое чис­лом и столь гром­кое сла­вой, при все­об­щем вос­хи­ще­нии не шест­во­ва­ло по Горо­ду. (4) Три­ста шесть вои­нов, все пат­ри­ции, все одно­го рода, из коих любо­го самый стро­гий сенат во вся­кое вре­мя мог бы назна­чить вождем, шли, гро­зя уни­что­жить народ вей­ян сила­ми одно­го семей­ства. (5) Их сопро­вож­да­ла тол­па¹⁰³: тут были и свои — род­ст­вен­ни­ки и дру­зья, забыв­шие про обык­но­вен­ные надеж­ды и стра­хи, помыш­ляв­шие лишь о вели­ком; были и дру­гие, взвол­но­ван­ные заботой об общем деле, охва­чен­ные сочув­ст­ви­ем и вос­хи­ще­ни­ем. (6) Им жела­ют сил, жела­ют удач, чтоб не хуже начи­на­ния был исход; а на даль­ней­шее — и кон­суль­ских долж­но­стей, и три­ум­фов, и всех наград, всех поче­стей. (7) Когда про­хо­ди­ли они мимо Капи­то­лия, Кре­по­сти и дру­гих хра­мов, то всем богам, кото­рых видел и вспо­ми­нал народ, вся­кий раз воз­но­сил он молит­вы, чтобы счаст­лив был поход и уда­чен, чтобы вско­ро­сти вер­ну­лись все невреди­мы­ми в отчиз­ну к роди­те­лям. (8) Тщет­ны были эти моль­бы. Несчаст­ли­вой¹⁰⁴ ули­цей вышли они через пра­вую арку Кар­мен­таль­ских ворот из Горо­да и дошли до реки Кре­ме­ры¹⁰⁵. Это место пока­за­лось под­хо­дя­щим для построй­ки укреп­ле­ния.

(9) Затем Луций Эми­лий и Гай Сер­ви­лий ста­ли кон­су­ла­ми с.105 [478 г.]. И, пока дей­ст­вия огра­ни­чи­ва­лись лишь разо­ре­ни­ем полей, Фаби­ев хва­та­ло не толь­ко для защи­ты сво­его укреп­ле­ния, но и всех земель вдоль гра­ни­цы рим­лян и этрус­ков; охра­няя свое, тре­во­жа вра­гов, бро­ди­ли они по обе сто­ро­ны гра­ни­цы. (10) Потом в набе­гах был неболь­шой пере­рыв — вей­яне, вызвав вой­ско из Этру­рии, оса­ди­ли укреп­ле­ние на Кре­ме­ре, и рим­ские леги­о­ны, при­веден­ные кон­су­лом Луци­ем Эми­ли­ем, сошлись лицом к лицу с этрус­ка­ми. Впро­чем, у вей­ян почти не было вре­ме­ни раз­вер­нуть вой­ско: (11) еще сре­ди пер­вой сумя­ти­цы, пока они после дан­но­го зна­ка выст­ра­и­ва­ли ряды и раз­ме­ща­ли запас­ные отряды, вне­зап­но нале­тев­шая сбо­ку кон­ная ала¹⁰⁶ рим­лян не дала им не толь­ко начать сра­же­ние, но даже и усто­ять на месте. (12) Отбро­шен­ные назад, к Крас­ным Ска­лам¹⁰⁷, где был у них лагерь, сми­рен­но запро­си­ли они мира; а полу­чив его, по при­рож­ден­но­му непо­сто­ян­ству ста­ли о том жалеть еще до отво­да рим­ских войск с Кре­ме­ры.

50. (1) И вновь нача­лись столк­но­ве­ния вей­ян с Фаби­я­ми — без под­готов­ки, какой тре­бо­ва­ла бы насто­я­щая вой­на; и все же дело не огра­ни­чи­ва­лось разо­ре­ни­ем полей и вне­зап­ны­ми напа­де­ни­я­ми на разо­ри­те­лей; несколь­ко раз сра­жа­лись и под зна­ме­на­ми в откры­том бою. (2) И часто один толь­ко рим­ский род одер­жи­вал победу над силь­ней­шим по тем вре­ме­нам этрус­ским горо­дом. (3) Вей­яне сна­ча­ла огор­чи­лись и него­до­ва­ли; но потом, рас­судив по обсто­я­тель­ствам, заду­ма­ли зама­нить неустра­ши­мо­го вра­га в ловуш­ку и даже радо­ва­лись тому, что от успе­хов дер­зость Фаби­ев все рос­ла. (4) Не одна­жды, когда выхо­ди­ли Фабии на добы­чу, навстре­чу им, как бы слу­чай­но, выпус­ка­ли скот, селяне раз­бе­га­лись, остав­ляя свои поля, а воору­жен­ные отряды, выслан­ные для отпо­ра, обра­ща­лись в бег­ство, чаще в при­твор­ном, чем в дей­ст­ви­тель­ном стра­хе.

(5) А Фабии уже настоль­ко пре­зи­ра­ли вра­га, что пове­ри­ли, буд­то он нигде и нико­гда не смо­жет их победить. Эта само­на­де­ян­ность и дове­ла их до того, что, увидев с Кре­ме­ры ста­до, пасу­ще­е­ся дале­ко в поле, они к нему рину­лись, хотя кое-где и мож­но было раз­глядеть воору­жен­ных вра­гов. (6) И, когда Фабии, ниче­го не заме­чая, стре­ми­тель­но про­нес­лись мимо рас­став­лен­ных вокруг доро­ги засад и, рас­сы­пав­шись по полю, ста­ли ловить раз­бе­жав­ший­ся в пере­по­ло­хе скот, вдруг перед ними из засад появи­лись вра­ги. (7) Со всех сто­рон спер­ва под­нял­ся пугаю­щий крик, затем поле­те­ли дро­ти­ки; схо­дясь ото­всюду, этрус­ки окру­жа­ли Фаби­ев уже плот­ной тол­пой воору­жен­ных, и, чем силь­ней был напор вра­гов, тем мень­ше оста­ва­лось места для коль­це­вой обо­ро­ны (8) и дела­лось все замет­ней, как мало­чис­лен­ны Фабии и как мно­го этрус­ков, тес­нив­ших их все умно­жаю­щи­ми­ся ряда­ми. (9) Тогда, пере­став отби­вать­ся по все­му кру­гу, обра­ти­лись они в одну сто­ро­ну. Дей­ст­вуя и ору­жи­ем, и соб­ст­вен­ным телом, они, постро­ив­шись кли­ном, про­би­ва­ют себе доро­гу. (10) с.106 Путь их при­вел на высо­кий поло­гий холм. Здесь они сна­ча­ла оста­но­ви­лись; а затем, когда выгод­ное место­по­ло­же­ние поз­во­ли­ло им пере­ве­сти дух и при­обо­д­рить­ся, даже отби­ли под­ни­мав­ших­ся к ним вра­гов. В столь удоб­ном месте малый отряд стал было побеж­дать, но послан­ные в обход вей­яне вышли на вер­ши­ну хол­ма. Пре­вос­ход­ство опять было у вра­гов. (11) Фабии были все до одно­го пере­би­ты, а их укреп­ле­ние взя­то. Все схо­дят­ся на том, что погиб­ло три­ста шесть чело­век и в живых остал­ся толь­ко один почти взрос­лый отпрыск Фаби­е­ва рода¹⁰⁸, чтобы впо­след­ст­вии в обсто­я­тель­ствах труд­ных для рим­ско­го наро­да при­но­сить ему вели­чай­шую поль­зу.

51. (1) Когда ста­ло извест­но об этом несча­стье, кон­су­ла­ми были уже Гай Гора­ций и Тит Мене­ний [477 г.]. Мене­ний тот­час был послан про­тив этрус­ков, гор­дых сво­ей победой. (2) Но опять бит­ва была неудач­на: вра­ги заня­ли Яни­куль­ский холм, и не мино­вать бы оса­ды Горо­ду, тес­ни­мо­му, поми­мо вой­ны, и бес­хле­бьем (ведь по обе сто­ро­ны Тиб­ра сто­я­ли этрус­ки), если бы не подо­спел кон­сул Гора­ций, вызван­ный из зем­ли воль­сков. Вой­на настоль­ко при­бли­зи­лась к самым сте­нам Горо­да, что сра­жать­ся при­шлось сна­ча­ла у хра­ма Надеж­ды¹⁰⁹, где не оси­лил никто и еще раз — у Кол­лин­ских ворот. (3) Тут рим­ляне полу­чи­ли — пусть незна­чи­тель­ный — пере­вес, и это все­ли­ло в вои­нов преж­нюю уве­рен­ность, укре­пив их для буду­щих битв.

(4) Кон­су­ла­ми сде­ла­лись Авл Вер­ги­ний и Спу­рий Сер­ви­лий [476 г.]. Потер­пев­шие толь­ко что пора­же­ние, вей­яне воз­дер­жа­лись от бит­вы и нача­ли разо­рять поля; с Яни­куль­ско­го хол­ма, как из кре­по­сти, они напа­да­ли на все рим­ские зем­ли — ни скот, ни селяне нигде не были в без­опас­но­сти. (5) Пой­ма­ны были вра­ги точ­но так же, как сами рань­ше пой­ма­ли Фаби­ев. Гонясь за выгнан­ным там и сям для при­ман­ки скотом, они уго­ди­ли в заса­ду. Насколь­ко их было боль­ше, настоль­ко кро­во­про­лит­ней была рез­ня. (6) Злость и ярость от этой неуда­чи послу­жи­ли при­чи­ной и нача­лом еще худ­ше­го пора­же­ния. Пере­плыв ночью Тибр, они под­сту­пи­ли к лаге­рю кон­су­ла Сер­ви­лия. Отби­тые, с боль­ши­ми поте­ря­ми, кое-как воз­вра­ти­лись они на Яни­кул. (7) Кон­сул тот­час сам пере­хо­дит Тибр и ста­но­вит­ся лаге­рем под Яни­ку­лом. Утром сле­дую­ще­го дня он, обод­рен­ный вче­раш­ней уда­чей и жаж­дав­ший бит­вы, а глав­ное, побуж­дае­мый нехват­кою про­до­воль­ст­вия к пред­при­я­ти­ям хоть опас­ным, да более ско­рым, опро­мет­чи­во повел строй вверх по Яни­ку­лу на вра­же­ский лагерь, но был отбит с еще боль­шим позо­ром, чем нака­нуне вра­ги, (8) и толь­ко при­бы­ти­ем вто­ро­го кон­су­ла он и вой­ско его были спа­се­ны. (9) Ока­зав­шись меж­ду двух кон­суль­ских армий и обра­щая тыл то к одной, то к дру­гой, этрус­ки были пол­но­стью уни­что­же­ны. Так счаст­ли­вая опро­мет­чи­вость поло­жи­ла конец вей­ской войне.

52. (1) С уста­нов­ле­ни­ем мира про­до­воль­ст­вие в Горо­де ста­ло даже дешев­ле преж­не­го: и пото­му, что было при­ве­зе­но зер­но с.107 Кам­па­нии, и пото­му, что, когда исчез­ла угро­за гряду­ще­го голо­да, каж­дый выта­щил при­пря­тан­ное на чер­ный день. (2) От сыто­сти в празд­но­сти люди вновь рас­пу­сти­лись и, когда не ста­ло преж­них зол внеш­них, затос­ко­ва­ли по внут­рен­ним. (3) Три­бу­ны ста­ли воз­буж­дать пле­бе­ев сво­им зельем — земель­ным зако­ном, под­стре­кать их про­тив сопро­тив­ля­ю­щих­ся сена­то­ров, не толь­ко про­тив всех вооб­ще, но и про­тив отдель­ных лиц. Квинт Кон­сидий и Тит Гену­ций, пред­ло­жив­шие земель­ный закон, вызва­ли в суд Тита Мене­ния. Ему вме­ня­ли в вину гибель укреп­ле­ния на Кре­ме­ре, когда он, будучи кон­су­лом, сто­ял лаге­рем непо­да­ле­ку. (4) Это его погу­би­ло, хотя сена­то­ры ста­ра­лись ради него не мень­ше, чем когда-то ради Корио­ла­на, и общее рас­по­ло­же­ние к отцу его Агрип­пе тоже еще не поза­бы­лось. (5) Нака­за­ние, одна­ко, три­бу­ны уме­ри­ли: хоть и тре­бо­ва­ли они смерт­ной каз­ни, при­го­во­ри­ли его к выпла­те двух тысяч ассов¹¹⁰. Но и это обер­ну­лось смерт­ным при­го­во­ром. Он, как рас­ска­зы­ва­ют, не пере­нес позо­ра и горя, забо­лел и умер.

(6) Дру­гой обви­ня­е­мый, Спу­рий Сер­ви­лий, как толь­ко истек срок его кон­суль­ства, был — при кон­су­лах Гае Нав­тии и Пуб­лии Вале­рии [475 г.], уже в нача­ле года, — вызван в суд три­бу­на­ми Луци­ем Цеди­ци­ем и Титом Ста­ци­ем; но он в отли­чие от Мене­ния встре­тил три­бун­ское напа­де­ние не прось­ба­ми, сво­и­ми или сена­то­ров, но твер­дой верой в свою неви­нов­ность и в свое вли­я­ние. (7) И ему вме­ня­ли в вину сра­же­ние с этрус­ка­ми у Яни­ку­ла. Но он, чело­век горя­чий, сво­ей дер­зо­стью отвел от себя опас­ность, как преж­де — от государ­ства: в рез­кой речи обли­чил он не толь­ко три­бу­нов, но и всех пле­бе­ев, обви­няя их в осуж­де­нии и смер­ти Тита Мене­ния, чье­му отцу обя­за­ны они тем, что, воз­вра­щен­ные неко­гда в Город, обре­ли для себя те зако­ны, тех самых три­бу­нов, бла­го­да­ря кото­рым теперь и сви­реп­ст­ву­ют¹¹¹. (8) Помог Сер­ви­лию и това­рищ его Вер­ги­ний — вызван­ный как свиде­тель, он поде­лил­ся с ним сво­ей сла­вой; но наи­боль­шую поль­зу ему при­нес­ло все-таки дело Мене­ния — так пере­ме­ни­лось общее настро­е­ние.

53. (1) Внут­рен­ние рас­при закон­чи­лись; нача­лась вой­на с вей­я­на­ми, к кото­рым при­со­еди­ни­лись саби­няне. Кон­сул Пуб­лий Вале­рий при­звал вспо­мо­га­тель­ные отряды от лати­нов и гер­ни­ков и, послан­ный с вой­ском к Вей­ям, тот­час напал на сабин­ский лагерь, рас­по­ло­жен­ный перед сте­на­ми союз­ни­ков, и навел такой страх, что, покуда вра­ги пыта­лись неболь­ши­ми рас­се­ян­ны­ми вылаз­ка­ми сдер­жать напор рим­лян, он ворвал­ся в лагерь через пер­вые же ата­ко­ван­ные им ворота, (2) а внут­ри была уже ско­рее рез­ня, чем сра­же­ние. Смя­те­ние из лаге­ря пере­киды­ва­ет­ся и в город; как если бы Вейи были взя­ты, — в таком стра­хе кида­ют­ся вей­яне к ору­жию. Часть их идет на помощь саби­ня­нам, дру­гая напа­да­ет на рим­лян, пол­но­стью заня­тых вра­же­ским лаге­рем. (3) Нена­дол­го рим­лян уда­лось при­ве­сти в заме­ша­тель­ство; но затем они, обра­тив в обе сто­ро­ны свои зна­ме­на, выдер­жи­ва­ют с.108 натиск, а кон­ни­ца, выслан­ная кон­су­лом, рас­се­и­ва­ет этрус­ков и обра­ща­ет их в бег­ство. В тече­ние часа два вой­ска, два силь­ней­ших и мно­го­люд­ней­ших сосед­них наро­да были побеж­де­ны.

(4) Пока шла эта вой­на под Вей­я­ми, воль­ски и эквы ста­ли лаге­рем на латин­ской зем­ле и разо­ря­ли поля. Но лати­ны сами в сою­зе с гер­ни­ка­ми, без рим­ской под­мо­ги и пред­во­ди­тель­ства, выби­ли их из лаге­ря, (5) отбив соб­ст­вен­ное доб­ро и сверх того захва­тив боль­шую добы­чу. Тем не менее из Рима про­тив воль­сков был послан кон­сул Гней Нав­тий^[1]; в Риме, думаю, не понра­ви­лось, что без рим­ско­го вой­ска и пред­во­ди­те­ля вою­ют союз­ни­ки соб­ст­вен­ны­ми сила­ми и разу­ме­ни­ем. (6) Каких толь­ко бед и обид не при­шлось теперь вытер­петь вольскам, и все же рим­ля­нам не уда­лось при­нудить их драть­ся в откры­том бою.

54. (1) Затем были кон­су­лы Луций Фурий и Гай Ман­лий [474 г.]. Ман­лию по жре­бию доста­лись Вейи. Вой­ны здесь, одна­ко, не было; по прось­бе вей­ян заклю­че­но было соро­ка­лет­нее пере­ми­рие¹¹²; их обя­за­ли постав­лять зер­но и пла­тить дань. (2) С уста­нов­ле­ни­ем мира неза­мед­ли­тель­но воз­об­но­ви­лись внут­рен­ние раздо­ры. Три­бу­ны пред­ло­жи­ли земель­ный закон, и воз­буж­ден­ный этим про­стой народ буше­вал. Кон­су­лы, не устра­шен­ные ни осуж­де­ни­ем Мене­ния, ни опас­но­стью для Сер­ви­лия, все­ми сила­ми сопро­тив­ля­лись. По сло­же­нии ими пол­но­мо­чий народ­ный три­бун Гней Гену­ций тут же потре­бо­вал их к суду.

(3) Луций Эми­лий и Опи­тер Вер­ги­ний всту­пи­ли в кон­суль­ство [473 г.]; впро­чем, в неко­то­рых лето­пи­сях вме­сто Вер­ги­ния кон­су­лом зна­чит­ся Вописк Юлий. В этом году, на чье кон­суль­ство он бы ни при­хо­дил­ся, Фурий и Ман­лий, при­вле­чен­ные к отве­ту перед наро­дом, в скорб­ных одеж­дах обхо­дят не столь­ко пле­бе­ев, сколь­ко млад­ших сена­то­ров. (4) Убеж­да­ют, пред­у­преж­да­ют, пре­до­сте­ре­га­ют от долж­но­стей, от уча­стия в делах государ­ства; гово­рят им, что кон­суль­ские фас­ки, окайм­лен­ную тогу, куруль­ное крес­ло сле­ду­ет почи­тать раз­ве за погре­баль­ное вели­ко­ле­пие, ведь укра­шен­ные эти­ми зна­ка­ми, как жерт­вен­ное живот­ное лен­та­ми, кон­су­лы обре­че­ны на закла­ние. (5) А если для них все же так пре­льсти­тель­но кон­суль­ство, то пусть пой­мут, что оно теперь в пле­ну и под гне­том три­бун­ской вла­сти; кон­сул, буд­то при­служ­ник три­бу­на, все дол­жен делать по его указ­ке и при­ка­за­нию; (6) если он толь­ко напом­нит о себе, если ува­жит сена­то­ров, если поду­ма­ет, буд­то в государ­стве есть еще что-нибудь, кро­ме пле­бе­ев, то пусть перед взо­ром его будет изгна­ние Гнея Мар­ция, осуж­де­нье и смерть Мене­ния. (7) Воз­буж­ден­ные таки­ми реча­ми, сена­то­ры ста­ли тогда сове­щать­ся не в курии, а част­ным обра­зом, не дово­дя дела до сведе­ния слиш­ком мно­гих. И посколь­ку реше­но было прав­дой или неправ­дой, но вырвать обви­ня­е­мых из-под суда, то самое край­нее мне­ние име­ло наи­боль­ший успех; нашел­ся и испол­ни­тель отча­ян­но­го замыс­ла. (8) Итак, в день суда сошед­ши­е­ся пле­беи сто­я­ли на фору­ме в ожи­да­нии, с.109 сна­ча­ла они удив­ля­лись, поче­му не явля­ет­ся три­бун; (9) затем, когда задерж­ка его ста­ла уже подо­зри­тель­ной, сочли, что запу­ган он зна­тью, ста­ли сето­вать, что бро­ше­но и пре­да­но народ­ное дело. Нако­нец из дома три­бу­на при­хо­дит изве­стие, что он най­ден у себя мерт­вым¹¹³. Когда эта весть обо­шла собрав­ших­ся, они все раз­бе­жа­лись кто куда, как вой­ско рас­се­и­ва­ет­ся, поте­ряв вождя. Силь­ней­ший страх напал на три­бу­нов: гибель това­ри­ща пока­за­ла им, что ника­кие зако­ны о свя­щен­ной непри­кос­но­вен­но­сти им не защи­та. (10) А сена­то­ры не ста­ра­лись сдер­жи­вать радость; и настоль­ко никто не тяго­тил­ся виной, что даже непри­част­ные жела­ли казать­ся соучаст­ни­ка­ми и откры­то шли раз­го­во­ры о том, что три­бун­ская власть долж­на быть укро­щае­ма карой.

55. (1) Сра­зу после этой пагуб­ней­шей победы был объ­яв­лен набор, и, посколь­ку три­бу­ны были запу­та­ны, кон­су­лы про­ве­ли его бес­пре­пят­ст­вен­но. (2) Пле­беи меж тем боль­ше гне­ва­лись на мол­ча­нье три­бу­нов, чем на могу­ще­ство кон­су­лов, и гово­ри­ли, что с их сво­бо­дой покон­че­но, что сно­ва вер­ну­лись к ста­ро­му. С Гену­ци­ем погиб­ла и похо­ро­не­на три­бун­ская власть. Чтобы высто­ять про­тив сена­то­ров, нуж­но думать и дей­ст­во­вать ина­че, (3) а путь к это­му толь­ко один: чтобы пле­беи, лишен­ные вся­кой дру­гой защи­ты, сами себя защи­ща­ли. Два­дцать четы­ре лик­то­ра состо­ят при кон­су­лах, и сами они — пле­беи; нет вла­сти пре­зрен­нее и бес­силь­нее, были бы люди, спо­соб­ные ее пре­зи­рать, а то каж­дый вну­ша­ет себе, что она вели­ка и страш­на. (4) Таки­ми реча­ми они воз­буж­да­ют друг дру­га, а меж­ду тем кон­су­лы посла­ли лик­то­ра к Воле­ро­ну Пуб­ли­лию, пле­бею, кото­рый отка­зы­вал­ся слу­жить рядо­вым, пото­му что преж­де был цен­ту­ри­о­ном. (5) Воле­рон взы­ва­ет к три­бу­нам. Так как никто не при­шел ему на помощь, кон­су­лы при­ка­зы­ва­ют раздеть его и высечь. «Обра­ща­юсь к наро­ду, — гово­рит Воле­рон, — посколь­ку три­бу­нам при­ят­ней смот­реть, как секут рим­ско­го граж­да­ни­на, чем самим гиб­нуть в сво­ей посте­ли от ваших кин­жа­лов!» Чем гром­че кри­чал он, тем оже­сто­чен­нее рвал с него лик­тор одеж­ду. (6) Тогда Воле­рон, кото­рый и сам был силь­нее, да еще помо­га­ли ему заступ­ни­ки, оттолк­нув лик­то­ра, бро­са­ет­ся в гущу тол­пы, где наи­бо­лее гро­мок был крик него­дую­щих, и оттуда уже кри­чит: «Взы­ваю, молю народ о защи­те! (7) На помощь, граж­дане, на помощь, сорат­ни­ки, нече­го ждать от три­бу­нов, кото­рым самим впо­ру искать вашей помо­щи!» (8) В воз­буж­де­нии люди гото­вят­ся буд­то к бит­ве; ста­ло ясно, что ждать мож­но чего угод­но и никто ни во что не поста­вит ни обще­ст­вен­ное, ни част­ное пра­во. (9) Когда кон­су­лы яви­лись на форум встре­тить эту страш­ную бурю, они убеди­лись сра­зу, что без силы вели­чие без­за­щит­но. Лик­то­ры были изби­ты, фас­ки сло­ма­ны, а кон­су­лы с фору­ма были загна­ны в курию и не зна­ли, как вос­поль­зу­ет­ся Воле­рон сво­ею победой. (10) Когда вол­не­ние улег­лось, они созва­ли сенат, ста­ли сето­вать на при­чи­нен­ные им обиды, на наси­лие про­сто­на­ро­дья, на дер­зость Воле­ро­на. (11) с.110 Но над мно­же­ст­вом раз­дра­жен­ных голо­сов взя­ло верх мне­ние стар­ших сена­то­ров, кото­рые не захо­те­ли стал­ки­вать гнев сена­то­ров с без­рас­суд­ст­вом пле­бе­ев.

56. (1) Отдав свое рас­по­ло­же­ние Воле­ро­ну, пле­беи на бли­жай­ших выбо­рах избра­ли его народ­ным три­бу­ном — в тот год [472 г.], когда кон­су­ла­ми были Луций Пина­рий и Пуб­лий Фурий. (2) Все пола­га­ли, что Воле­рон вос­поль­зу­ет­ся три­бун­ским зва­ни­ем для пре­сле­до­ва­ния про­шло­год­них кон­су­лов; но он, поста­вив общее дело выше лич­ной обиды, ни сло­вом не задев кон­су­лов, пред­ло­жил наро­ду закон о том, чтобы пле­бей­ские долж­ност­ные лица изби­ра­лись в собра­ни­ях по три­бам. (3) В без­обид­ном на пер­вый взгляд пред­ло­же­нии речь шла о пред­ме­те отнюдь не мало­зна­чи­тель­ном; но о том, чтобы ото­брать у пат­ри­ци­ев воз­мож­ность через посред­ство сво­их кли­ен­тов доби­вать­ся изби­рать угод­ных себе три­бу­нов. (4) Этой мере, столь жела­тель­ной для пле­бе­ев, все­ми сила­ми сопро­тив­ля­лись сена­то­ры, и, хотя ни кон­су­лам, ни знат­ней­шим людям не уда­лось сво­им вли­я­ни­ем добить­ся того, чтобы кто-нибудь из три­бу­нов высту­пил про­тив (а это была един­ст­вен­ная воз­мож­ность про­ва­лить пред­ло­же­ние), тем не менее дело это, по самой сво­ей зна­чи­тель­но­сти чре­ва­тое спо­ра­ми, рас­тя­ну­лось на целый год. (5) Пле­беи вновь изби­ра­ют три­бу­ном Воле­ро­на; сена­то­ры, пола­гая, что дело дой­дет до реши­тель­но­го столк­но­ве­ния, изби­ра­ют кон­су­лом Аппия Клав­дия, сына Аппия, нена­вист­но­го и неугод­но­го пле­бе­ям уже памя­тью о стыч­ках с его отцом. В това­ри­щи ему дают Тита Квинк­ция.

(6) С само­го нача­ла года [471 г.] речь преж­де все­го пошла о новом законе. Но теперь побор­ни­ком зако­на, пред­ло­жен­но­го Воле­ро­ном, был и това­рищ его Лето­рий, толь­ко что взяв­ший­ся за это дело; он был еще реши­тель­нее. (7) Горяч­но­сти добав­ля­ла ему гром­кая сла­ва, обре­тен­ная на войне, ибо вряд ли был в то вре­мя более храб­рый воин. И если Воле­рон не гово­рил ни о чем, кро­ме зако­на, воз­дер­жи­ва­ясь от пори­ца­ния кон­су­лов, то Лето­рий высту­пил с обви­не­ни­ем Аппия и его семей­ства, над­мен­ней­ше­го и жесто­чай­ше­го к про­сто­му наро­ду: не кон­су­ла, (8) утвер­ждал он, избра­ли сена­то­ры, а пала­ча, чтобы тер­зать и мучить пле­бе­ев. Гру­бый язык воен­но­го чело­ве­ка был недо­ста­то­чен для его сво­бо­до­лю­би­во­го духа. (9) И вот, когда не хва­ти­ло ему слов, он ска­зал: «Не так склад­но я гово­рю, кви­ри­ты, как дер­жусь ска­зан­но­го; будь­те здесь зав­тра. Я либо погиб­ну на ваших гла­зах, либо про­ве­ду закон».

(10) На сле­дую­щий день три­бу­ны зани­ма­ют освя­щен­ное место¹¹⁴. Кон­су­лы и знать при­хо­дят в собра­ние, чтобы поме­шать при­ня­тию зако­на. Лето­рий при­ка­зы­ва­ет уда­лить всех, кро­ме участ­ни­ков голо­со­ва­ния. (11) Знат­ные юно­ши сто­я­ли перед посыль­ны­ми, не дви­га­ясь с места. Тогда Лето­рий при­ка­зы­ва­ет схва­тить кого-нибудь из них. Кон­сул Аппий воз­ра­жа­ет; пра­во три­бу­нов, гово­рит он, рас­про­стра­ня­ет­ся лишь на пле­бе­ев, (12) это с.111 долж­ность не обще­на­род­ная, но толь­ко пле­бей­ская; даже и сам он, по обы­ча­ям пред­ков, не мог бы сво­ей вла­стью раз­го­нять народ, ведь гово­рит­ся так: «Если вам угод­но, уда­ли­тесь, кви­ри­ты». Таки­ми пре­не­бре­жи­тель­ны­ми рас­суж­де­ни­я­ми о пра­ве он лег­ко выво­дит Лето­рия из себя. (13) Кипя него­до­ва­ни­ем, направ­ля­ет три­бун к кон­су­лу посыль­но­го, кон­сул — к три­бу­ну лик­то­ра, выкри­ки­вая, что три­бун — част­ный чело­век, нет у него вла­сти, нет долж­но­сти; (14) не мино­вать бы наси­лия, если бы все собра­ние не вос­ста­ло ярост­но за три­бу­на про­тив кон­су­ла, а взвол­но­ван­ная тол­па не сбе­жа­лась на форум со все­го горо­да. Но Аппий, невзи­рая на эту бурю, упор­но сто­ял на сво­ем; (15) столк­но­ве­ние гото­во было обер­нуть­ся кро­во­про­ли­ти­ем, если бы не вто­рой кон­сул — Квинк­ций; он пору­чил кон­су­ля­рам¹¹⁵ силой, если ина­че нель­зя, уве­сти това­ри­ща с фору­ма, он смяг­чил моль­ба­ми раз­бу­ше­вав­ший­ся про­стой народ, он уго­во­рил три­бу­нов рас­пу­стить собра­ние: (16) пусть уля­жет­ся раз­дра­же­ние — вре­мя не лишит их силы, но при­ба­вит к ней разу­ме­ние, и отцы под­чи­нят­ся наро­ду, и кон­сул — отцам.

57. (1) Труд­но было Квинк­цию ути­хо­ми­рить пле­бе­ев, еще труд­нее сена­то­рам — вто­ро­го кон­су­ла. (2) Когда нако­нец народ­ное собра­ние было рас­пу­ще­но, кон­су­лы созва­ли сенат. Там страх и гнев застав­ля­ли гово­рить раз­ное, но, по мере того как в ходе дол­го­го заседа­ния порыв усту­пал место обсуж­де­нию, сена­то­ры отвра­ща­лись от воору­жен­ной борь­бы и нако­нец уже бла­го­да­ри­ли Квинк­ция за то, что его ста­ра­ни­я­ми успо­ко­е­на была рас­пря. (3) Аппия уго­ва­ри­ва­ли, чтобы он искал тако­го вели­чия кон­суль­ской вла­сти, какое сов­ме­сти­мо с согла­си­ем сре­ди граж­дан: а пока три­бу­ны и кон­су­лы тянут каж­дый в свою сто­ро­ну, ника­кой сред­ней силы не оста­ет­ся, разъ­ято и рас­тер­за­но ока­зы­ва­ет­ся государ­ство — дума­ют боль­ше о том, в чьих оно будет руках, чем о том, чтобы сохра­нить его в цело­сти. (4) Аппий, напро­тив, при­зы­вал богов и людей в свиде­те­ли того, что государ­ство пре­да­но и поки­ну­то из тру­со­сти, что не сена­ту недо­ста­ет кон­су­ла, а кон­су­лу — сена­та; зако­ны при­ни­ма­ют­ся более тягост­ные, чем были при­ня­ты на Свя­щен­ной горе. Одна­ко, побеж­ден­ный еди­но­ду­ши­ем сена­то­ров, он умолк. Закон про­шел спо­кой­но.

58. (1) Впер­вые тогда три­бу­ны избра­ны были на собра­нии по три­бам; (2) чис­ло их уве­ли­чи­лось, к преж­ним двум при­ба­ви­ли еще тро­их — так пишет Пизон и пере­чис­ля­ет их име­на: Гней Сик­ций, Луций Нуми­то­рий, Марк Дуил­лий, Спу­рий Ици­лий, Луций Меци­лий.

(3) Сре­ди этих город­ских бес­по­ряд­ков нача­лась вой­на с вольска­ми и эква­ми. Они захва­ти­ли поля, чтобы на слу­чай ново­го ухо­да пле­бе­ев было к их услу­гам при­бе­жи­ще, когда же у рим­лян все обо­шлось, ото­дви­ну­ли лагерь. (4) Аппий Клав­дий послан был про­тив воль­сков, Квинк­цию доста­лись эквы. В похо­де Аппий был так же крут, как и дома, чув­ст­вуя себя воль­нее без три­бун­ских с.112 огра­ни­че­ний. (5) Нена­видел пле­бе­ев он еще боль­ше, чем его отец. Как? Они его пере­си­ли­ли? И это при нем, при един­ст­вен­ном кон­су­ле, избран­ном напе­ре­кор три­бун­ской вла­сти, при­нят был тот закон, кото­ро­му преды­ду­щие кон­су­лы успеш­но про­ти­во­сто­я­ли с мень­шей тра­той сил и при мень­ших упо­ва­ни­ях сена­то­ров? (6) Гнев и него­до­ва­ние побуж­да­ли его жесто­кую душу мучить вой­ско сво­ею сви­ре­пой вла­стью. Но ника­кой силой не мог он его сми­рить, так впи­та­лась в души враж­да. (7) Все выпол­ня­лось лени­во, небреж­но, нехотя, с упрям­ст­вом; не дей­ст­во­ва­ли ни стыд, ни страх. Если при­ка­зы­вал он уско­рить шаг, нароч­но шага­ли мед­лен­нее; если являл­ся он поощ­рить работы, все ослаб­ля­ли про­яв­лен­ное без него усер­дие; (8) он при­хо­дил — от него отво­ра­чи­ва­лись; он мимо шел — тихо про­кли­на­ли, так что вре­ме­на­ми это вол­но­ва­ло даже его не побеж­ден­ный нена­ви­стью пле­бе­ев дух. (9) Исчер­пав нако­нец свою суро­вость, он уже ниче­го не при­ка­зы­вал вои­нам, гово­рил, что вой­ско раз­вра­ще­но цен­ту­ри­о­на­ми, и порой, насме­ха­ясь, звал их народ­ны­ми три­бу­на­ми и Воле­ро­на­ми.

59. (1) Обо всем этом воль­ски зна­ли и тем пуще гро­зи­ли, наде­ясь, что рим­ское вой­ско столь же будет враж­деб­но к Аппию, сколь было — к кон­су­лу Фабию. (2) Аппия нена­виде­ли даже боль­ше, чем Фабия: вои­ны не толь­ко не хоте­ли победить, как то было при Фабии, но жела­ли быть побеж­ден­ны­ми. Выведен­ные для сра­же­ния, они в постыд­ном бег­стве бро­си­лись назад в лагерь и оста­но­ви­лись не рань­ше, чем увиде­ли зна­ме­на воль­сков перед самым сво­им укреп­ле­ни­ем и позор­ное изби­е­ние сво­его тыла. (3) Это заста­ви­ло их собрать силы к бою, так что враг, почти уже победи­тель, был отбро­шен от вала; и все-таки было доста­точ­но ясно, что рим­ские вои­ны не жела­ют лишь отда­вать лагерь, а в осталь­ном рады были сво­е­му пора­же­нию и позо­ру. (4) Этим не слом­лен был неукро­ти­мый дух Аппия; он хотел кру­тых мер: объ­явил о сход­ке, но к нему сбе­жа­лись три­бу­ны¹¹⁶ и лега­ты, сове­туя не испы­ты­вать свою власть, вся сила кото­рой в доб­ро­воль­но­сти послу­ша­ния. (5) Вои­ны не скры­ва­ют, что на собра­нии, гово­ри­ли ему, всюду толь­ко и слы­шишь о том, что пора ухо­дить из воль­ской зем­ли. (6) Победо­нос­ный враг толь­ко что уже был у самых ворот и вала; не какие-то там подо­зре­ния, явный образ бед­ст­вия — перед гла­за­ми.

Кон­сул не спо­рил, ведь уступ­ка толь­ко отсро­чи­ва­ла нака­за­ние, и отме­нил сход­ку. Выступ­ле­ние он назна­чил на сле­дую­щий день и с пер­вы­ми луча­ми солн­ца дал труб­ный сиг­нал. (7) Как толь­ко вой­ско было выведе­но из лаге­ря, воль­ски, буд­то под­ня­тые теми же тру­ба­ми, напа­ли на него с тыла. Смя­те­ние, про­ка­тив­шись от послед­них до пере­д­них рядов, сме­ша­ло и ряды, и зна­ме­на, так что нель­зя было ни слы­шать при­ка­за­ний, ни стро­ить­ся к бою. Никто не думал ни о чем, кро­ме бег­ства. (8) Врас­сып­ную, через груды тел и ору­жия бежа­ли рим­ляне и оста­но­ви­лись не рань­ше, с.113 чем враг пре­кра­тил пре­сле­до­ва­ние. (9) Кон­сул, сле­до­вав­ший за сво­и­ми, тщет­но их при­зы­вая, собрал нако­нец раз­бе­жав­ших­ся и рас­по­ло­жил­ся лаге­рем в невраж­деб­ной зем­ле. Здесь, созвав­ши сход­ку, он спра­вед­ли­во обви­нил вой­ско в пре­да­тель­стве, в непо­слу­ша­нии, в бег­стве из-под зна­мен; (10) у каж­до­го спра­ши­вал он, где зна­мя его, где ору­жие. Вои­нов без ору­жия и зна­ме­нос­цев, поте­ряв­ших зна­ме­на, а так­же цен­ту­ри­о­нов и постав­лен­ных на двой­ное доволь­ст­вие¹¹⁷, оста­вив­ших строй, (11) он при­ка­зал высечь роз­га­ми и каз­нить топо­ром; из про­чих по жре­бию каж­дый деся­тый был ото­бран для каз­ни¹¹⁸.

60. (1) Напро­тив, в похо­де на эквов кон­сул и вои­ны сопер­ни­ча­ли в пред­у­преди­тель­но­сти и уступ­чи­во­сти. Квинк­ций и от при­ро­ды был мяг­че, и зло­по­луч­ная суро­вость това­ри­ща еще более скло­ня­ла его сле­до­вать врож­ден­но­му нра­ву. (2) Не дер­зая сопро­тив­лять­ся тако­му согла­сию вождя и вой­ска, эквы тер­пе­ли­во сно­си­ли опу­сто­ше­ния в сво­их полях: ни в какой из преды­ду­щих войн рим­ля­нам не доста­ва­лась добы­ча со столь обшир­ных земель. (3) Вся она была отда­на вои­нам, да еще с похва­ла­ми, кото­рые раду­ют вои­нов не мень­ше, чем воз­на­граж­де­ние. Не толь­ко к вождю, но бла­го­да­ря вождю и ко всем отцам вой­ско сде­ла­лось бла­го­склон­нее. Вои­ны гово­ри­ли, что сенат дал им роди­те­ля, а дру­го­му вой­ску — гос­по­ди­на.

(4) При пере­мен­ном воен­ном сча­стье, сре­ди жесто­ких раздо­ров дома и в вой­ске про­шел год, при­ме­ча­тель­ный преж­де все­го выбо­ра­ми по три­бам. Эти выбо­ры были важ­ней как победа в нача­той борь­бе, чем как полез­ное дости­же­ние, (5) ибо отстра­не­ние сена­то­ров от сове­ща­ний боль­ше повреди­ло зна­че­нию собра­ний, чем доба­ви­ло сил пле­бе­ям или отня­ло у пат­ри­ци­ев¹¹⁹.

61. (1) Еще бес­по­кой­нее был сле­дую­щий год [470 г.] — в кон­суль­ство Луция Вале­рия и Тита Эми­лия — как из-за меж­со­слов­ной борь­бы вокруг земель­но­го зако­на, так и из-за суда над Аппи­ем Клав­ди­ем. (2) Ярый про­тив­ник это­го зако­на, отста­и­вав­ший, буд­то тре­тий кон­сул, дело всех вла­дель­цев обще­ст­вен­но­го поля¹²⁰, он был при­вле­чен к суду Мар­ком Дуил­ли­ем и Гне­ем Сик­ци­ем. (3) Нико­гда еще перед судом наро­да не пред­ста­вал чело­век, столь нена­вист­ный пле­бе­ям, нако­пив­шим так мно­го гне­ва и про­тив него, и про­тив его отца. (4) Сена­то­ры тоже неда­ром ста­ра­лись ради него боль­ше, чем ради любо­го дру­го­го: побор­ник сена­та, блю­сти­тель его вели­чия, его оплот про­тив всех три­бун­ских и пле­бей­ских смут, хоть порой и не знав­ший меры в борь­бе, выда­вал­ся разъ­ярен­ным пле­бе­ям.

(5) Один толь­ко из сена­то­ров, сам Аппий Клав­дий, ни во что не ста­вил ни три­бу­нов, ни пле­бе­ев, ни суд над собою. Ни угро­зы пле­бе­ев, ни моль­бы сена­та не мог­ли при­нудить его ни к скорб­ной одеж­де, ни к сми­рен­ным прось­бам, ни даже к тому, чтобы он хоть слег­ка уме­рил или сгла­дил свою обыч­ную рез­кость речи при защи­те перед наро­дом. (6) То же выра­же­ние с.114 лица, та же непре­клон­ность взо­ра, тот же дух в сло­вах — так что мно­гие пле­беи не мень­ше боя­лись Аппия-под­суди­мо­го, чем преж­де Аппия-кон­су­ла. (7) Одну лишь речь про­из­нес он — и, как все­гда, с при­выч­ным ему обви­ни­тель­ным пылом; этой вер­но­стью себе настоль­ко он пора­зил и три­бу­нов, и всех пле­бе­ев, что они сами, по соб­ст­вен­ной воле, отсро­чи­ли день суда, а затем поз­во­ли­ли затя­нуть дело. (8) Не столь уж дол­го все это про­дли­лось, но, преж­де чем насту­пил назна­чен­ный день, забо­лел Аппий и умер¹²¹. (9) Похваль­ное ему сло­во народ­ные три­бу­ны попы­та­лись было запре­тить, но про­стой народ не захо­тел, чтобы без этой уста­нов­лен­ной поче­сти совер­шен был погре­баль­ный обряд над таким мужем: похва­лы мерт­во­му выслу­шал он так же бла­го­склон­но, как выслу­ши­вал обви­не­ния живо­му, и тол­пой сопро­вож­дал похо­рон­ное шест­вие.

62. (1) В тот же год кон­сул Вале­рий с вой­ском высту­пил про­тив эквов и, посколь­ку не мог выма­нить вра­гов на бой, при­сту­пил к оса­де их лаге­ря. Поме­ша­ла ему страш­ная буря, гра­дом и гро­мом нава­лив­ша­я­ся с неба. (2) Это было тем уди­ви­тель­нее, что при сиг­на­ле к отступ­ле­нию воз­вра­ти­лась спо­кой­ная ясная пого­да, так что бого­бо­яз­нен­ность не допу­сти­ла вто­рой раз под­сту­пить­ся к лаге­рю, как буд­то охра­ня­е­мо­му какой-то боже­ст­вен­ной силой. Вся ярость вой­ны обра­ти­лась на разо­ре­ние полей.

(3) Дру­гой кон­сул — Эми­лий дви­нул­ся вой­ной на саби­нян, но и там враг скры­вал­ся за сте­на­ми, и поэто­му были толь­ко опу­сто­ше­ны поля. (4) Когда выжже­ны были не толь­ко усадь­бы, но даже и посе­ле­ния, раз­дра­жен­ные саби­няне высту­пи­ли навстре­чу гра­би­те­лям, одна­ко после нере­ши­тель­но­го сра­же­ния отсту­пи­ли и на сле­дую­щий день пере­нес­ли лагерь в более защи­щен­ное место. (5) Это кон­сул счел доста­точ­ным, чтобы оста­вить вра­га как побеж­ден­но­го и уйти, так и не начав насто­я­щей вой­ны.

63. (1) Во вре­мя этих войн, сопро­вож­дав­ших­ся внут­рен­ни­ми раздо­ра­ми, кон­су­ла­ми ста­ли Тит Нуми­ций Приск и Авл Вер­ги­ний [469 г.]. (2) Было ясно, что пле­беи не допу­стят даль­ней­ше­го про­мед­ле­ния с земель­ным зако­ном и гото­вят­ся дей­ст­во­вать силой, но тут по дыму горя­щих уса­деб и бег­ству селян узна­ли о при­хо­де воль­сков. Это сдер­жа­ло назрев­ший и едва не начав­ший­ся мятеж. (3) Кон­су­лы, неза­мед­ли­тель­но послан­ные сена­том, выве­ли из горо­да на вой­ну моло­дежь, без нее осталь­ные пле­беи ста­ли спо­кой­нее. (4) А вра­ги, все­го лишь пона­прас­ну встре­во­жив рим­лян, поспеш­но ушли. (5) Нуми­ций дви­нул­ся про­тив воль­сков на Антий, а Вер­ги­ний высту­пил про­тив эквов. Там, попав­ши в заса­ду, он чуть было не потер­пел тяже­лое пора­же­ние, но доб­лесть вои­нов спас­ла дело, едва не загуб­лен­ное бес­печ­но­стью кон­су­ла. (6) Луч­ше велась вой­на про­тив воль­сков: раз­би­тый в пер­вом сра­же­нии, непри­я­тель бежал в город Антий, очень бога­тый по тем вре­ме­нам. Кон­сул не решил­ся взять его при­сту­пом, он взял у антий­цев Ценон¹²², город помень­ше и отнюдь не такой бога­тый. с.115 (7) Пока рим­ское вой­ско было заня­то эква­ми и вольска­ми, саби­няне, разо­ряя поля, дошли до самых ворот Горо­да. Но через несколь­ко дней они, когда оба кон­су­ла в гне­ве вторг­лись в их зем­лю, понес­ли боль­ше потерь, чем при­чи­ни­ли.

64. (1) В кон­це года нена­дол­го уста­но­вил­ся мир, но он, как все­гда, нару­шал­ся борь­бою пат­ри­ци­ев и пле­бе­ев. (2) Воз­му­тив­ши­е­ся пле­беи не захо­те­ли участ­во­вать в кон­суль­ских выбо­рах; сена­то­ры и их кли­ен­ты¹²³ избра­ли кон­су­ла­ми Тита Квинк­ция и Квин­та Сер­ви­лия. Год их кон­суль­ства [468 г.] был похож на пред­ше­ст­ву­ю­щий: начал­ся он раздо­ра­ми, потом внеш­няя вой­на при­нес­ла спо­кой­ст­вие. (3) Саби­няне быст­ро пере­сек­ли кру­сту­мин­ские поля, с огнем и мечом объ­яви­лись у реки Аниен. Они были отбро­ше­ны почти что от Кол­лин­ских ворот и город­ских стен, одна­ко успе­ли угнать добы­чею мно­го людей и скота. (4) Их пре­сле­до­вал кон­сул Сер­ви­лий с вой­ском, и хотя настичь непри­я­те­ля в откры­том поле он не сумел, но так разо­рил его зем­лю, что не оста­вил ниче­го не затро­ну­то­го вой­ною, а захва­чен­ную вра­га­ми добы­чу вер­нул сто­ри­цей.

(5) И в зем­ле воль­сков дело велось пре­вос­ход­но ста­ра­ни­я­ми пол­ко­во­д­ца и вои­нов. Преж­де все­го сра­зи­лись под зна­ме­на­ми в откры­том поле, с огром­ны­ми поте­ря­ми у обе­их сто­рон. (6) И рим­ляне, по сво­ей мало­чис­лен­но­сти тяже­лее чув­ст­вуя эти поте­ри, отсту­пи­ли бы, если бы кон­сул спа­си­тель­ной ложью не под­бо­д­рил вой­ско, вос­кли­цая, что на дру­гом кры­ле враг обра­щен в бег­ство. Вои­ны уда­ри­ли на непри­я­те­ля и, пове­рив, что побеж­да­ют, победи­ли. (7) Кон­сул, опа­са­ясь излиш­ним напо­ром воз­об­но­вить сра­же­ние, дал сиг­нал к отбою. (8) Несколь­ко дней дли­лась пере­дыш­ка как бы по мол­ча­ли­во­му согла­ше­нию сто­рон; за это вре­мя в лагерь воль­сков и эквов соби­ра­ют­ся боль­шие силы от всех их пле­мен, у них нет сомне­ний, что рим­ляне, если толь­ко узна­ют об этом, ночью сни­мут­ся с места. (9) Поэто­му за пол­ночь¹²⁴ они сами подо­шли к рим­ско­му лаге­рю. (10) Уняв сумя­ти­цу, вызван­ную вне­зап­ной тре­во­гой, Квинк­ций при­ка­зал вои­нам спо­кой­но оста­вать­ся в палат­ках и вывел в сто­ро­же­вое охра­не­ние когор­ту гер­ни­ков, затем велел поса­дить тру­ба­чей и гор­ни­стов на коней: пусть тру­бят перед валом и до све­та дер­жат вра­га в тре­во­ге. (11) Оста­ток ночи про­шел в лаге­ре так спо­кой­но, что рим­ляне мог­ли даже спать. А воль­сков дер­жал в напря­жен­ном ожи­да­нии напа­де­ния вид воору­жен­ных пехо­тин­цев, при­ня­тых ими за мно­го­чис­лен­ных рим­лян, и топот и ржа­ние коней, рас­тре­во­жен­ных неуме­лы­ми седо­ка­ми и труб­ны­ми зву­ка­ми, будо­ра­жа­щи­ми слух.

65. (1) Когда рас­све­ло, рим­ляне, све­жие и обод­рен­ные сном, были выведе­ны в строй и пер­вым же уда­ром сокру­ши­ли воль­сков, обес­си­лен­ных бде­ни­ем насто­ро­же. (2) Одна­ко вра­ги ско­рей отсту­пи­ли, чем были отбро­ше­ны, пото­му что в тылу у них были хол­мы, куда они, при­кры­вае­мые пере­до­вы­ми, и ото­шли без потерь. Дой­дя до подъ­ема в гору, кон­сул оста­но­вил вой­ско. Вои­ны, с.116 едва сдер­жи­вае­мые, шум­но тре­бо­ва­ли идти на поби­тых. (3) Еще неукро­ти­мее были всад­ни­ки: окру­жив пол­ко­во­д­ца, они гром­ко кри­ча­ли, что пой­дут впе­ре­ди зна­мен. Пока кон­сул, веря в надеж­ность вои­нов, но не мест­но­сти, мед­лит, они кри­чат, что идут уже, и под­твер­жда­ют сло­ва делом: воткнув в зем­лю копья, чтобы лег­че взби­рать­ся, устрем­ля­ют­ся вверх. (4) Воль­ски, истра­тив­шие свои дро­ти­ки при пер­вом напа­де­нии рим­лян, кида­ют в них кам­ни, под­би­рае­мые из-под ног, чтобы гра­дом уда­ров столк­нуть вниз уже сме­шав­ших­ся. Так почти подав­ле­но было левое кры­ло рим­лян, и они уже отсту­па­ли, когда кон­сул, ругая их и за опро­мет­чи­вость, и за мало­ду­шие, про­будил в них стыд и про­гнал страх. (5) Сна­ча­ла они, обо­д­рив­шись, оста­но­ви­лись, затем, укре­пясь на захва­чен­ном месте, сами отва­жи­лись насту­пать и вновь дви­ну­лись с бое­вы­ми кри­ка­ми; напряг­шись в послед­нем уси­лии, дела­ют они новый рывок и пре­одоле­ва­ют труд­ный подъ­ем. (6) Уже почти выбра­лись они на хре­бет, когда вра­ги обра­ти­ли тыл. Быст­ро несясь, пре­сле­до­ва­те­ли почти вме­сте с бегу­щи­ми вры­ва­ют­ся в лагерь. В общем смя­те­нии лагерь был взят. Те из воль­сков, кото­рые смог­ли убе­жать, устре­ми­лись в Антий. (7) К Антию при­веде­но было и рим­ское вой­ско. После несколь­ких дней оса­ды город сдал­ся — и не из-за ново­го натис­ка оса­ждаю­щих, но пото­му, что вра­ги уже после неудач­ной бит­вы и поте­ри лаге­ря пали духом.